Остаток вечера Акитада чувствовал себя словно в смутном кошмаре. Он сообщил Хирате, что свадьбы не будет, мужественно взяв все на себя и сославшись на свои проблемы — на неопределенность своего будущего и на долг перед собственной семьей. Хирата принял отказ молча, без единого упрека и замечания.

Ужин проходил в тягостной обстановке. Тамако сидела рядом с Акитадой, опустив глаза, и почти ничего не ела, а ее отец печально смотрел на них обоих и время от времени вздыхал.

Дома Акитаду ждал еще один неприятный разговор. Мать, которая еще не ложилась спать и ждала его, восприняла новость как личное оскорбление.

— Кто разорвал помолвку и почему? — резким тоном спросила она.

Сердце Акитады упало. Он сразу представил себе, какие проблемы возникнут, когда Тамако придет в их ложу на празднике Камо.

— Я слишком полагался на нашу дружбу, и это моя ошибка, — ответил он.

— Понятно. Значит, твое предложение отвергли. Какое оскорбление! Подумать только: мужчина из семьи Сугавара согласился взять за себя какую-то там Хирата! — Глаза матери сверкали гневом.

— Все было совсем не так! — возмутился Акитада. Страх за Тамако заставил его произнести следующие слова более резко: — И надеюсь, что завтра вы, матушка, и мои сестры отнесетесь к Тамако с должным уважением, какое подобает оказывать друзьям семьи.

Мать напряглась.

— С каких это пор ты берешь на себя смелость учить меня манерам?! Мой дед был прямым потомком императора Итоку, а я сама служила при дворе! Уж я-то знаю, как оказывать уважение гостям. Все. Можешь идти. А мне пора спать.

Следующее утро выдалось поистине великолепным. Праздник Камо, посвященный духу девы — хранительницы столицы, был еще и поводом для всех — знати и простолюдинов — радостно отметить последние дни весны. С утра пораньше Тора нанял высокую повозку, запряженную быками, и подогнал ее к самой веранде, чтобы дамы семьи Сугавара могли сесть в нее, не запачкав во дворе своих праздничных кимоно.

Первыми, прихорашиваясь на ходу и возбужденно щебеча, вышли сестры Акитады. Им еще не стукнуло двадцати, и они были загадкой для Акитады, прожившего многие годы вдали от дома. Он помнил их круглолицыми девчушками, бегавшими за ним по пятам, казалось, повсюду. Вернувшись в отчий дом, Акитада решил, что они выросли добродушными глупышками. Видя их сегодняшний восторг, он не сдержал улыбки. Заметив безрадостное выражение лица брата, девушки моментально притихли и молча забрались в экипаж.

Совсем иначе выглядел выход госпожи Сугавара. Она появилась на веранде в роскошном розовом платье китайского покроя, расшитом цветами пиона — когда-то оно было частью ее приданого, — но при виде простой плетеной повозки застыла в недоумении.

— Полагаешь, я поеду в этом? — ледяным тоном обратилась она к Акитаде. — Мы никогда не появлялись на людях в наемных повозках. Наш семейный экипаж с фамильным гербом всегда красовался на виду перед зрительской ложей.

— У нас давно нет собственного экипажа, матушка, — сухо заметил Акитада, теряя терпение.

— И, судя по всему, у моего сына давно нет друзей, которые одолжили бы ему свой, — ядовито возразила она.

Акитада подавил тяжкий вздох. Матушка была обижена, и ее следовало немного ублажить, поэтому Акитада мягко напомнил:

— Мои сестрицы так ждали этого события, а без вас, матушка, ни они, ни наша гостья не попадут на праздник.

Гордо вскинув голову, госпожа Сугавара села в экипаж, уже не протестуя.

Акитада сначала проводил семью и только потом направился к дому Хираты.

Теплая и ясная погода обещала превратить праздник Камо в настоящую сказку. Даже самым благородным, воспитанным в строгости девицам позволялось сегодня немного пококетничать с юношами, не навлекая на себя недовольства взыскательных наставников. Идя по городу, Акитада замечал повсюду юные парочки, спешившие к Первой улице, откуда должна была начаться торжественная процессия. Путь ее лежал от дворца императора к святилищу Камо, расположенному за городом. Они шли веселые и нарядные, волосы и шляпы украшали розы — традиционный символ девы Камо.

Акитада пожалел, что не нанял паланкин. До вчерашнего вечера он радостно предвкушал, как пройдется по улицам рядышком с Тамако в качестве ее признанного кавалера. Но теперь ситуация изменилась, а все носильщики паланкинов в городе были уже заняты.

Когда он прибыл в дом Хираты, Тамако уже ждала его. Сегодня она была необычайно красива. Пышное шелковое кимоно розово-красных тонов, постепенно переливавшихся в темно-зеленый, очень подходило к ее изящному утонченному облику. В руке она держала соломенную шляпку с вуалью, какие носили все женщины из знатных семей, выходя на люди, и ее блестящие черные волосы красиво оттеняли золотистую кожу лица. Акитада вспомнил, что Тамако много времени проводит на солнце, ухаживая за садом. Он восхищался ее здоровым и естественным цветом лица, хотя тот и не был в моде у дам. Их взгляды встретились, и они оба тут же отвели глаза.

— Доброе утро, Акитада. — Тамако учтиво поклонилась. — Очень хорошо, что ты пришел. Ты еще не раздумал взять меня с собой?

— Конечно, нет. — Его улыбка получилась вымученной. — Ты сегодня такая изящная и нарядная. Мне очень жаль, но я не нанял паланкин. Не возражаешь, если мы пройдемся пешком?

— Нет. Сегодня чудесный день. Пойдем?

В ивовой листве у них над головой завела трель птичка, цветущий сад играл всеми красками на утреннем солнце.

Акитада грустно кивнул. Они с Тамако еще никогда не разговаривали вот так, как чужие.

У самых ворот Тамако замешкалась и склонилась над земляным горшком, в котором стоял приготовленный заранее букет роз.

— Я не знала, какое у тебя будет кимоно, поэтому срезала несколько цветов разного цвета, — сказала она. — Кажется, эта белая будет очень хорошо смотреться. Как по-твоему?

— Да. И ты молодец, что вспомнила. Я-то совсем забыл о цветке.

— Брось! У меня же здесь целый сад!

Она прикрепила к его парадной шляпе веточку белых роз. Тамако была высокая, и сейчас их лица находились почти на одном уровне. Акитада не мог оторвать глаз от ее нежных губ, слегка приоткрытых от усердия, и от розового кончика языка, видневшегося из-за белых зубов. От одежды Тамако исходил тонкий аромат, и Акитада закрыл глаза. Внезапно щемящее отчаяние охватило его, и он поспешно отступил назад.

Потом наклонился, чтобы взять букетик розовых цветов для нее. Несколько мгновений Акитада смотрел на ее иссиня-черные блестящие волосы, перехваченные сзади широким шелковым бантом, затем растерянно спросил:

— Куда мне приколоть их?…

— Думаю, к поясу. Шляпка может испортить их. Давай я сама. — Она взяла из его дрожащих пальцев цветы и прикрепила их к поясу. Потом надела шляпку и расправила вуаль. — Все. Я готова.

По дороге они почти не разговаривали. Тамако лишь заметила, как хороша погода, и Акитада согласился с ней. Его преследовало настойчивое желание спросить у нее, почему она не может выйти за него замуж. Всю ночь он пролежал без сна, мучительно размышляя об этом. Нет ли у Тамако кого-то другого? От этого наиболее вероятного объяснения все в нем закипало от бессильного гнева. Впрочем, он сам виноват, что давно не попросил ее руки. С другой стороны, почему об этом не знает отец Тамако? А может, Акитада просто не нравится ей? Может, он слишком беден? Или слишком долговяз и неказист, и его вытянутое лицо с густыми нависшими бровями не кажется ей привлекательным? Идя рядом с Тамако, Акитада молча переживал свою беду.

Еще через пару кварталов он обратил ее внимание на стайку резвящихся ребятишек, но Тамако лишь коротко заметила, что детство — счастливая пора. Эти слова повергли обоих в еще большее уныние, и, только когда мимо них проехал какой-то экипаж, они снова заговорили, причем одновременно, и тут же, смутившись, начали извиняться и опять замолчали. Невидимая стена, стоявшая теперь между ними, делала их общение мучительным для Акитады. Когда они наконец прибыли в зрительскую ложу, он даже обрадовался, что их прогулка завершилась. Чувство облегчения было сильнее беспокойства о том, как примет Тамако мать.

Госпожа Сугавара с дочерьми наблюдали за ними издалека. Акитада представил всех, и Тамако, выступив вперед, низко поклонилась его матери. Потом приветствовала пожилую даму, сказав:

— Моя скромная персона просто не в силах выразить тех чувств, которые я питаю к вам, досточтимая госпожа.

— Благодарю тебя, дитя мое. Добро пожаловать к нам! — В голосе госпожи Сугавара звучала теплота, и она доброжелательно улыбалась. — Вижу, мой невоспитанный сын не позаботился о паланкине для тебя. Прошу за него у тебя прощения. Пожалуйста, проходи и садись рядом с нами. — И она похлопала рукой по свободной подушке, лежавшей между ней и дочерьми.

Тамако поблагодарила госпожу Сугавара и еще раз почтительно склонилась перед ней, прежде чем приветствовать сестер Акитады и занять место рядом с ними.

Акитада вопросительно посмотрел на мать, и она ответила ему ласковым взглядом. Принеся тысячу извинений и сославшись на то, что ему нужно повидать друзей, он удалился. Это был трусливый поступок, но Акитада утешился тем, что мать могла бы воспринять его присутствие как знак недоверия.

Грустный брел он по Первой улице к воротам, через которые торжественная процессия, направляющаяся к святилищу на берегу реки Камо, должна была выйти из города. Ни сам Акитада, ни члены его семьи не собирались следовать за ней до конца.

Зрительские трибуны тянулись вдоль всего пути праздничного шествия и уже были почти заполнены людьми. Над ними на ветру колыхались полотнища флагов с гербами правящих кланов государства. Между трибунами или позади них стояли в ряд принадлежащие знати яркие позолоченные экипажи с распряженными быками. Под плетеными навесами там и сям мелькали надушенные женские рукава разнообразных расцветок. Вокруг них вились стайки разряженных в пух и прах кавалеров, расточающих своим избранницам изысканные комплименты в надежде удостоиться вскользь брошенной улыбки или хотя бы взмаха веера.

Возле богатых дворцов на южной стороне улицы собиралась особенно густая толпа, в ней можно было заметить императорских солдат с луками и колчанами стрел за плечами — они либо пробирались сквозь скопление людей верхом, либо ведя лошадь под уздцы.

Вдруг Акитада заметил знакомое лицо. На одной из трибун сидел юный князь Минамото, а рядом с ним высокий мужчина лет тридцати пяти. Над трибуной было натянуто полотнище с гербом рода Минамото, и Акитада догадался, что высокий мужчина, наверное, и есть князь Сакануоэ. Повинуясь внезапному порыву, Акитада перешел на противоположную сторону улицы. Отсюда он увидел, что на мальчике очень дорогой наряд, но лицо его бледно и угрюмо. Рассеянный отстраненный взгляд Минамото был устремлен на середину улицы, где должна была вскоре появиться праздничная процессия. Мужчина, сидевший рядом, держался высокомерно и властно. Сильно раскосые глазки-щелочки и лишенные всяких эмоций черты лица, казалось, больше подошли бы каменному изваянию, чем живому человеку.

Увидев Акитаду, мальчик встал, чтобы поклониться. Повернувшись к своему родичу, он сказал:

— Мой господин, позвольте представить вам одного из моих учителей — доктора Сугавару.

Холодные бесстрастные глаза скользнули по Акитаде. Каменное изваяние лишь слегка качнуло головой.

— Это князь Сакануоэ, мой опекун, — пояснил мальчик.

Поклонившись, Акитада с улыбкой проговорил:

— Я лелеял надежду, мой господин, познакомиться с вами, чтобы иметь возможность сообщить, какой прекрасный ученик ваш подопечный. И я чрезвычайно рад тому, что вы взяли его сюда сегодня. Он заслужил отдых, так как трудился много и усердно.

— Трудиться много и усердно — его долг, — сухо отозвался князь неожиданно высоким и гнусавым голосом. — Его долг также посещать официальные мероприятия. Как его учитель, вы должны знать это.

Акитада, сочтя подобные слова оскорбительными, решил не отвечать на них. Он снова обратился к мальчику:

— Вам, вероятно, приятно почувствовать себя в кругу семьи.

Мальчик покраснел и тихо сказал:

— Моя сестра не смогла поехать, а больше никого из родных здесь нет.

— Вы могли бы продолжить беседу в другое время, — надменно заметил Сакануоэ. — Сейчас начнется шествие, и я нахожу весьма странным и неприличным, что люди болтают без умолку в то время, когда другие собрались посмотреть на праздничную церемонию.

Эти слова прозвучали как приказ. Акитада раскланялся и молча удалился. Но он видел слезы стыда и обиды в глазах мальчика и теперь корил себя за то, что своим необдуманным поступком спровоцировал эту неприятную сцену.

Акитада шел вдоль трибун, беспокоясь за своего ученика и не замечая толпы, пока какой-то шум не заставил его поднять глаза. Четыре семейные ложи у него над головой, украшенные флагами, зелеными ветками и цветками роз, были до отказа забиты шумной компанией веселящихся людей в шелковых кимоно всех возможных тонов и оттенков. Полотнище с гербом клана Фудзивара трепетало на ветру, возвышаясь над другими. Акитада скользнул взглядом по лицам. Среди них он заметил пухлую улыбающуюся физиономию своего друга Косэхиры. Пригнув голову, Акитада собрался проскочить мимо незамеченным.

Но Косэхира увидел его и крикнул:

— Акитада! Акитада! Поднимайся сюда!

Акитада обернулся. Косэхира, вскочив с места, возбужденно махал ему.

— Ну и дела, старина! Неужели это ты?! Поднимайся сюда скорее!

Сделав вид, будто несказанно рад неожиданной встрече, Акитада взобрался на трибуну. Косэхира расчистил для него место рядом с собой, нашел ему свободную подушку, представил Акитаду остальным и уговорил остаться. Вдалеке грянул барабанный бой, послышалось зычное «Рас-сту-пиись!». Акитада уселся поудобнее и приготовился к зрелищу.

Процессия двигалась так быстро, что не осталось времени обменяться новостями с Косэхирой. Впереди шествовали священнослужители культа синто в белых одеяниях. За ними придворные в ярко-желтых шелковых кимоно несли огромные раззолоченные красные опахала на высоких шестах.

Кто-то передал Акитаде лаковую шкатулку с изысканными сладостями, и Косэхира убедил его отведать их. Между тем по улице уже шагали знаменосцы, а вслед за ними катился запряженный быками экипаж, украшенный цветущими ветками глицинии. И своим видом, и ароматом они напомнили Акитаде о Тамако, и он задумчиво закрыл стоявшую у него на коленях шкатулку с лакомствами. Аппетит пропал.

— Ну скажи, правда, он великолепен?! — воскликнул Косэхира, указывая на громадного быка. — Он принадлежит Сакануоэ, который пожертвовал его святилищу Камо. Люди поговаривают, будто в связи с женитьбой у него были дурные предзнаменования.

Опять этот Сакануоэ! Акитада смотрел на животное, обильно украшенное гирляндами из веток глицинии и шелковыми оранжевыми кистями, погоняемое красивым юношей в богатом одеянии придворного. Похоже, этот высокомерный человек, с которым только что познакомился Акитада, скорее заискивал перед императором, чем задабривал дарами богов.

Прямо за жертвенным быком ехал конный императорский посланник богини Камо. Красивый и статный молодой человек в дорогом платье, он прекрасно держался в седле. Его горячий скакун вызвал у публики бурю восторженных возгласов. Он изящно гарцевал, тряся прелестными красными кисточками, а молодой наездник в седле зычно смеялся. Поравнявшись с трибуной Косэхиры, он наградил широкой улыбкой находившихся в ней гостей и помахал им рукой.

— Это брат императрицы, — прокричал Косэхира на ухо Акитаде, оглушенному рукоплесканиями толпы. — Выглядит очень неплохо, хотя провел всю ночь с нами на дружеской пирушке в возлияниях и поэтических декламациях.

Последние слова Косэхиры утонули в раскатистой дроби гигантского барабана, появившегося следом. Его везли на огромной украшенной повозке, и мускулистый барабанщик, настоящий великан, голый по пояс, уже блестящий от пота, несмотря на утреннюю прохладу, торжественно ударял в него.

Акитада был рад, что теперь нет нужды поддерживать разговор. Он впал в уныние, а упоминание Косэхиры о сочиняющей стихи титулованной особе навело его на мысли о сегодняшнем поэтическом состязании в Весеннем Саду, а то, в свою очередь, напомнило о жестоком убийстве девушки, о новой работе в университете и о пошатнувшихся отношениях с Хиратой.

Барабан проехал мимо, и теперь перед ними появилась труппа танцоров в красочных костюмах и масках. Напротив трибуны, где сидел Акитада, артисты остановились, чтобы дать короткое театрализованное представление. Косэхира снова наклонился к Акитаде:

— Я слышал, ты теперь преподаешь в университете. И зачем только тратишь на это время? Жаль. Ведь на свете столько серьезных проблем, на кои талантливый человек мог бы употребить свои силы.

Акитада вздохнул:

— Не знаю, о каких проблемах ты говоришь, но даже в университете можно совершенно неожиданно найти для себя головоломку.

Косэхира комично вскинул брови.

— Головоломку?! Неужели?! — вскричал он, со смехом хлопнув Акитаду по спине. — Это здорово! Расскажешь потом, когда разгадаешь. Эй, смотри! А вот и дева! А какой пышный паланкин! Говорят, эта маленькая принцесса — очаровательнейшее создание. Вот повезет какому-то счастливчику, который возьмет ее в жены да еще заполучит целое состояние в придачу!

Они наблюдали за паланкином, который несли на плечах двадцать юношей из знатных родов в бледно-зеленых и ярко-пурпурных кимоно. Из-за занавески, скрывавшей деву от множества глаз, виднелись только рукава ее роскошного облачения — многослойного, тончайшего, словно дымка, шелка всех оттенков — от нежно-кремового до ярко-красного.

А мысли Акитады вновь обратились к другой молодой женщине и к его неудачной попытке взять ее в жены. Он вздохнул.

— Что это ты такой мрачный? — поинтересовался Косэхира. — Из-за той проблемы в университете?

— Из-за нее. И еще кое-что есть.

— Я могу помочь?

— Нет. Спасибо. Вот только скажи, ты знаком с князем Сакануоэ?

Гримаса отвращения исказила обычно веселое округлое лицо Косэхиры.

— Разумеется, нет. Не выношу его! Поговаривают, будто он силой затащил внучку принца Ёакиры в постель. А еще говорят, что он собирается лишить ее младшего брата права на наследство.

— Может, это просто сплетни? — спросил удивленный Акитада.

— Да как тебе сказать? И да и нет. — Косэхире было явно не по себе от этого разговора. — Некоторые из нас, хорошо знавших старого принца, сильно обеспокоены. Видишь ли, старик очень недолюбливал Сакануоэ. Сакануоэ вообще неприятная личность, тот еще фрукт. Я сам был свидетелем одной неприглядной сцены, когда он, желая пройти, оттолкнул старенькую госпожу Косэ, няню покойного императора. Она хотела позвать на помощь, закричала, а Сакануоэ обозвал ее старой каргой. Я был потрясен.

— Да, он действительно гадкий тип, — согласился Акитада. — Я только что сам убедился в отсутствии у него каких бы то ни было манер. Кстати, внук принца — один из моих студентов.

Глаза Косэхиры округлились. Его осенила догадка. Но Акитада поспешил прибавить:

— Нет-нет. Это не то, что ты думаешь. Я вовсе не по этой причине пошел в университет. Кроме того, отсутствие у человека хороших манер еще не свидетельствует о его преступных намерениях.

Косэхира задумчиво покачал головой:

— В данном случае я не согласен с тобой. Вообще же очень хорошо, что ты устроился туда. Если кто и способен докопаться до подноготной этого дела, так это ты. Только будь осторожен! Сакануоэ может быть опасен. К сожалению, он состоит с этой семьей в каком-то отдаленном родстве. В свое время ходил слух, что старый принц после смерти сына собирался усыновить Сакануоэ, но, видимо, передумал и вместо него воспитал внука.

Акитаду очень интересовала эта тема, но гость Косэхиры, сидевший справа от него, отвлек хозяина каким-то вопросом. А по улице тем временем шествовала группа музыкантов. Словно по команде вскинув к губам флейты, они заиграли старинную мелодию. Акитаду их исполнение привело в восторг. Они играли даже лучше, чем Сато на лютне — легко, непринужденно, божественно. Акитада задумался, согласился ли бы Сато обучить его основам игры, но тут же вспомнил об убитой девушке и ее отношениях с учителем музыки. Сато, наверное, уже допросили в полиции, а может быть, и арестовали.

Выступлением флейтистов театрализованное представление завершилось. Замкнула шествие группа священнослужителей в белых одеяниях. За ними теперь устремились и зрители — кто пешком, кто в экипажах. Трибуны быстро опустели, и Косэхира обратился к Акитаде:

— Ты со мной?

— Нет. Мне нужно проводить домой семью и нашу гостью. К тому же я уже много раз участвовал в этой церемонии.

Они расстались, пообещав друг другу скоро повидаться, и Акитада поспешил к своим. Но не успел он добраться до их семейной ложи, как его окликнул вчерашний капитан полиции.

— Какая удача, что я встретил вас, — сказал он. — Если у вас есть время, я хотел бы, чтобы вы сходили со мной в тюрьму. Мы задержали подозреваемого в том убийстве, что произошло в парке. При нем был красный женский пояс, и я хочу, чтобы вы опознали этот предмет.

Акитада вспомнил нищего старика. Надо бы попытаться вызволить бедолагу, но сначала он должен проводить домашних и Тамако. Объяснив свою проблему Кобэ, он обещал, что придет, как только освободится.

К своему удивлению и радости, Акитада обнаружил, что госпожа Сугавара пригласила Тамако к ним отобедать.

— А потом мы отправим ее домой в наемном экипаже, — сообщила она сыну. — Раз уж ты не способен учтиво принять юную даму.

Акитада вопросительно взглянул на Тамако. Она ответила ему безмятежной улыбкой.

— Я рассказала твоей матушке о нашей чудесной прогулке, но она настаивает, чтобы я вернулась домой как подобает. Я знаю, ты очень занят, так что не волнуйся: мы замечательно проводим время в беседах о тебе.

Сестры Акитады засмеялись, а мать снисходительно улыбнулась. Немало удивленный, Акитада посадил женщин в экипаж и поручил Торе проводить потом Тамако домой, а сам отправился в тюрьму.

Городская тюрьма находилась в нескольких кварталах. Кобэ он нашел в помещении для допросов. Тот нервно расхаживал по пустой комнате, где не было ничего, кроме хлыстов, цепей и всевозможных оков, подвешенных за крючья к стенам.

— Ага, вот и вы, — сказал Кобэ вместо приветствия.

На шатком поцарапанном деревянном столике лежала большая бумажная коробка, перевязанная веревкой. Развязав и открыв ее, Кобэ извлек из коробки измятую красную парчовую ленту с узором в виде вышитых цветов и птиц.

— Узнаете? — спросил он.

Акитада подошел ближе.

— Похоже на пояс, который я видел на девушке во время урока. — Он ощупал ткань. Складки на поясе были особенно глубокими в двух местах — как если бы его затягивали вокруг чего-то петлей, а потом натянули и резко выкрутили. Акитада посмотрел на Кобэ. — Да, ее могли задушить этим поясом.

Кивнув, Кобэ взял пояс и, сложив его, убрал за отворот рукава.

— Пойдемте со мной! — сказал он, направляясь к двери.

Они пошли по длинному темному коридору со множеством зарешеченных дверей по бокам. Худые изможденные лица смотрели на них из клеток, но ни один из заключенных не произнес ни слова. Одна из дверей в конце коридора вела на веранду, выходившую на тюремный двор, где их уже ждали какие-то люди с на редкость отталкивающей внешностью. Свирепого вида охранники, вытянувшись в струнку, подняли за шиворот с земли какого-то грязного человека. Несчастный оборванный старик, тихо застонав от боли, встал, пошатываясь, но цепи на ногах и связанные за спиной руки мешали ему удерживать равновесие, и он завалился на одного из охранников, который тут же обрушил ему на голову тяжелый удар кулака. Старик снова упал на колени и, уронив голову на грудь, жалобно захныкал.

— Зачем вы схватили этого бедолагу? — вскричал Акитада.

Кобэ метнул на него суровый взгляд:

— Он подозревается в убийстве.

— В убийстве? Да это же невозможно! И потом, посмотрите, что вы с ним сделали! У него же вся одежда в крови!

— Да, его высекли. Так поступают со всеми, кто не хочет помогать следствию.

— Но это же просто несчастный слабый старик! Откуда у него силы, чтобы задушить молодую женщину, не говоря уже…

Кобэ перебил его:

— Позвольте напомнить вам, что мы здесь не одни.

Вспыхнув, Акитада резко спросил:

— Зачем вы привели меня сюда?

— Вы должны послушать, что он скажет. Сначала мы думали, что он просто упорствует и издевается над нами, но потом у меня появились и другие мысли. — Повернувшись к людям во дворе, Кобэ крикнул: — Юмакаи, а ну-ка взгляни на это! — Вытащив из рукава парчовый пояс, он высоко поднял его над головой.

Нищий старик по-прежнему лежал, скрючившись, в ногах дюжих тюремщиков. Один из них пнул его, рявкнув:

— А ну-ка ты, кусок дерьма! Смотри, тебе показывают!

Старик медленно поднял голову и обратил лицо к веранде. Сердце Акитады защемило от жалости. Лицо старика, синее и распухшее от побоев, было перепачкано кровью, по морщинистым щекам текли слезы.

— А ну-ка скажи этому господину, кто дал тебе этот красивый красный пояс! — приказал Кобэ.

Старик задрожал всем телом и отчаянно замотал головой. Один из тюремщиков занес над ним хлыст, но Кобэ жестом остановил его:

— Не бойся, Юмакаи! Тебя не будут бить, если ты скажешь нам то, что мы хотим знать. Этот господин был в парке и мог видеть то же, что видел ты.

Старик посмотрел на Акитаду, на мгновение задумался и снова замотал головой. Кобэ нахмурился:

— Послушай меня, Юмакаи, у меня очень мало времени. Говори, или я пошлю за бамбуковыми палками. Понял меня?

Акитада, не в силах больше терпеть, проговорил сквозь зубы:

— Кобэ, я не намерен смотреть, как будут избивать невинного человека. Если вы хотите, чтобы я остался, давайте пройдем в помещение без этих двух молодцов и дадим старику чего-нибудь выпить, чтобы у него хоть немного развязался язык.

Кобэ неожиданно смягчился, обнажив в улыбке белоснежные зубы.

— Конечно, конечно! Почему бы и нет?

Старика отвели в комнату для допросов, развязали и усадили на потертую циновку. Кобэ достал бутылку саке и налил старику полную чарку. С трудом взяв распухшими руками чарку, старик поднес ее ко рту и выпил залпом. Он издал глубокий вздох, и Кобэ снова наполнил чарку. Старик выпил, скрючился и схватился за живот.

— Вам больно? — спросил Акитада.

— Нет-нет, ничего страшного, — пробормотал старик, глядя на Акитаду уже более осмысленным взглядом, и вдруг спросил: — Это правда, что вы видели его? — Глаза его странно забегали, он переводил их то на Акитаду, то на Кобэ, то на предметы пыток, находившиеся в комнате.

— Может быть, и видел, — осторожно ответил Акитада. — А как он выглядел?

— Как он выглядел?! А как они обычно выглядят? Они все обычно выглядят одинаково, разве нет?

Акитада задумался. Ему вдруг пришло в голову, что нищий мог видеть стражника или солдата.

— Вы хотите сказать, на нем была форма?

Юмакаи усмехнулся:

— Форма? Ну что ж, если угодно, можно и так назвать.

— На нем был красный плащ? Да? — Акитада метнул взгляд на Кобэ, изумленно поднявшего брови.

Старик посмотрел на Акитаду:

— Нет, не плащ, а колпак. Разве вы не знаете?

— Красный колпак! — Акитада снова посмотрел на Кобэ. Тот усмехнулся и кивнул. — Но… красных колпаков никто не носит!.. — удивленно пробормотал Акитада.

— Не знаю, что с ним делать! — Кобэ вперил нетерпеливый взгляд в потолок. — Спросите у него, как звали этого парня в красном колпаке!

Чувствуя себя полным дураком, Акитада снова обратился к нищему:

— У него было имя?

Юмакаи с жалостью посмотрел на него:

— Ну конечно! Что за глупый вопрос?! Его имя знают все! Их обитают там целые сотни!

Акитада грустно вздохнул. Должно быть, Кобэ просто издевается над ним! Ведь старик явно сумасшедший! Однако он решил подыграть несчастному.

— Пожалуйста, назовите его имя. Я, кажется, позабыл.

Старик ответил ему сочувственным взглядом:

— Э-э, господин!.. Вижу, у вас та же беда. У меня уже несколько дней болит голова, и я не могу вспомнить, где ночевал вчера. Но Дзидзо я бы не забыл никогда!

— Дзидзо?! — Акитада повернулся к Кобэ — тот, усмехаясь, кивал. — Он что же, говорит о боге Дзидзо, покровителе путников?

— Да, путников и детей, — подтвердил Кобэ. — Поэтому-то матери и шьют для его статуй красные колпачки и переднички.

Оживившись, Юмакаи вскричал:

— Теперь, господин, вспомнили? На нем был красный колпак, и он пожаловал мне дар. А вас он тоже одарил?

— Нет, — сказал Акитада. — Хотя я бы не отказался. И где же вы встретили Дзидзо?

Старик насупился:

— Не знаю. Не помню. Кажется, на углу Третьей улицы. На углу Третьей и Сузаку. Пойдите туда и найдите его. Попросите, чтобы он и вам пожаловал дар! И передайте ему привет от Юмакаи!

— Спасибо за совет. Я так и сделаю. А вы что же, попросили у Дзидзо красивый красный пояс?

— Нет. Я просто протянул свою пустую миску, когда он проходил мимо, и он тотчас же положил в нее этот красивый красный пояс.

— Да-а, видимо, сначала мне придется раздобыть себе миску, — серьезно проговорил Акитада. — Только разве миска служит не для пищи? Ведь люди, когда голодны, не едят шелковых поясов.

— А я и не был голоден. Ни чуточки. Меня накормили бобовой похлебкой в восточном отделении. Тамошние полицейские — мои друзья. Не могли бы вы, господин, рассказать им, что со мной случилось? — Глаза Юмакаи снова наполнились слезами. — Расскажите им. Пусть придут и заберут меня отсюда! И скажите Дзидзо, что эти люди отняли у меня его дар и избивают меня!

Акитада повернулся к Кобэ:

— По-моему, тут все ясно…

Кобэ подошел к нищему и помог ему подняться.

— Пойдем, Юмакаи, — сказал он. — Мы дадим тебе ночлег и горячую пищу. И завтра тебе непременно полегчает. — Хлопнув в ладоши, он вызвал стражника и приказал: — Уведи его. Устрой ему ночлег и дай поесть чего-нибудь горячего, но обязательно запри!

Стражник увел едва волочащего ноги старика.

Широко улыбаясь, Кобэ повернулся к Акитаде. Тот встретил его улыбку каменным молчанием.

— Поздравляю вас! — проговорил капитан, потирая руки. — Ваш метод сработал. Вчера эта история звучала как сущий вздор. Но теперь мы знаем, что какой-то человек в красном колпаке или шапке дал ему этот пояс. Старик слишком простодушен и вряд ли сочинил бы такую историю.

Акитада еще никогда не чувствовал себя таким разгневанным.

— Интересно, каким еще мукам вы подвергнете этого человека, когда вам уже вполне очевидно, что он невиновен в совершении убийства и все это время говорил правду? Любой нормальный человек уже давно устыдился бы, зная, какие страдания причинил другому, но вы, как вижу, решили попридержать его до следующего дня! Так знайте же: либо вы его немедленно отпустите и принесете извинения, либо я сам подам на вас в суд!

Глаза Кобэ сузились.

— Я знал, что вы не одобрите моих методов. Только позволю себе напомнить, что они санкционированы законом и применяются в зависимости от обстоятельств. Юмакаи взяли на месте преступления. По сути дела, только его там и обнаружили, если не считать вас и вашего слуги. Кроме того, при нем было найдено орудие убийства. Вчера вечером его слабоумие не так бросалось в глаза. Я подозревал, что он прикрывает соучастника. Преступники часто пользуются помощью нищих. В любом случае я следовал предписаниям, которые поклялся выполнять. Что же касается вашего требования отпустить его, то не забывайте, что он наш единственный свидетель, способный опознать убийцу. Нищие, как правило, не имеют постоянного прибежища, они спят где придется и в это время года часто ночуют на улице. Если я отпущу его, вряд ли нам удастся найти старика. А вот убийца отыщет его.

Акитаде этот довод показался убедительным. Он уже хотел принести извинения, когда его посетила внезапная мысль. А что, если Кобэ устроил этот допрос не для того, чтобы получить от Акитады помощь, а желая посмотреть, узнает ли его нищий старик?

— Что ж, вам виднее, как поступить, — сказал он. — А теперь прошу простить меня, но я и так уже надолго отложил свои дела. — С этими словами Акитада откланялся.

Разговор с Кобэ и Юмакаи стал вполне закономерным завершением и без того неприятного во многих отношениях дня. В мрачном настроении Акитада брел к университету. Избиение слабых и беспомощных людей, имевших несчастье оказаться в ненужное время в ненужном месте, потрясло его до глубины души. Это было еще одним примером того, как давшая трещину правовая система упорно защищает сильных мира сего. И все же даже собственное относительно привилегированное положение Акитады в этом мире не обеспечивало ему защиты от ударов судьбы — достаточно вспомнить его детство и совсем недавние горькие разочарования. И как он только мог надеяться, что их с Тамако ждет счастье? Нет, конечно, он ошибался, и ему нужно идти своим одиноким путем.

Так, испытывая чувство безнадежности и жалости к себе, он добрался до университетских ворот. Стражников сегодня не было, но на ступеньках сидел один из студентов-старшекурсников, хороший знакомый Акитады, часто выполнявший разные поручения для него и Хираты. Глубоко задумавшись, юноша вперил неподвижный отсутствующий взгляд в парк на другой стороне улицы. Этот щуплый сутулый парень с выступающими вперед зубами и круглыми, всегда испуганными глазами вообще имел обыкновение таращиться в одну точку и забываться. Покопавшись в памяти, Акитада вспомнил его имя и окликнул: «Нагаи!» Поздоровавшись, он поднялся по ступенькам и остановился перед студентом.

Тот, шатаясь, поднялся на ноги и, глядя на Акитаду с выражением неподдельного ужаса, поклонился. Бледный, зеленоватый цвет лица и темные круги под глазами наводили на мысль, что он не спал несколько недель.

— С тобой все хорошо, Нагаи? — обеспокоенно спросил Акитада.

— Да-да, у меня все в порядке, — пробормотал студент, не поднимая глаз и нервно сцепив руки. — Все в порядке. Спасибо, господин.

Юноша выглядел не просто растерянным, он весь дрожал.

— Наверное, выпил лишнего на празднике? — сочувственно спросил Акитада, припоминая свои похождения в юности.

Парень перепугался.

— На празднике? — запинаясь переспросил он. — Нет-нет, какой там праздник! О небеса, нет!

— Да брось! Я же не какой-нибудь великан-людоед, чтобы меня бояться! Если хочешь, пойдем со мной, я отпою тебя чаем. Сильно не полегчает, но хотя бы в голове и в животе все уляжется. Ты идешь сегодня вечером в парк на поэтический конкурс?

Нагаи буквально вжался в деревянный столб.

— В парк? Нет! Туда ни за что! Пожалуйста, господин, простите, но мне нехорошо!

И, развернувшись, он бросился бежать в сторону студенческих общежитий. Изумленный Акитада смотрел ему вслед.