– Ну, – сказал Горгас Лордан. – Что-то вы приумолкли. Как вам понравилось?

Полиорцис задумчиво кивнул:

– Прекрасно. Очень много зелени.

– Зелень, – повторил Горгас. – Знаете, я как-то и не думал об этом раньше. Да, верно, очень много зелени.

Дождь стихал, обычный летний дождик. Вполне естественный для этого времени года в Месоге. Струйки воды стекали с тростниковой крыши старой избушки, у стен которой они нашли убежище. Строение было старое, ветхое, простоявшее в таком виде, вероятно, уже не одну сотню лет. Грязный ручей нашел дорогу через открытую дверь внутрь домика, где вода собиралась в большую лужу у дальнего угла. Все внутри, от стен до потолка, покрылось мхом.

– Вот так все и получилось, – продолжал Горгас. – Моя работа в Сконе закончилась, и я сделал все, что мог, но по-моему не вышло. Что ж, не сходить же из-за этого с ума, верно? И я вернулся домой.

Полиорцис кивнул:

– С армией. Вернулись и захватили власть. И стали… кем? Извините, я не хочу быть грубым, просто трудно найти подходящее слово. Королем? Нет, не подходит. Военачальником? Тоже не то, с этим понятием связаны такие ужасные ассоциации. Может быть, военный диктатор или…

Горгас улыбнулся.

– Князь, – сказал он. – По крайней мере мне нравится считать себя таковым. Князь Месоги. Вы правы, для королевства эта страна слишком мала. Я подумываю взять себе титул герцога, но ведь герцоги вроде подчиняются кому-то. – Он зевнул, потом откусил немного сыра. – А значит, у меня княжество. Масштаб вполне достаточный. Больше, чем графство, меньше королевства. В самый раз. Как вы полагаете?

– Решайте сами, мне все равно, – ответил Полиорцис. Бочка, на которой он сидел, уже довольно давно была мокрая (как, впрочем, и все остальное в этом… княжестве). А теперь хочу спросить вас напрямик… есть одно обстоятельство, которого я никак не могу понять. Почему вы почти не встретили никакого сопротивления? Только, пожалуйста, поймите меня правильно…

Горгас, похоже, уже отказался от связывающих его приличий дипломатического этикета.

– Нет, все в порядке, – сказал он, не удосужившись прожевать.

– Благодарю вас. Видите ли… ох, эти языковые тонкости! Весьма любопытно, как удалось простому авантюристу, вроде вас, имевшему в своем распоряжении лишь несколько сотен солдат, взять власть в стране, где никогда не было ни настоящего правителя, ни правительства. Впрочем, теперь, когда я посмотрел своими собственными глазами…

Горгас кивнул:

– Апатия. Можно назвать это фатализмом или деморализацией (хотя последнее предполагает, что когда-то было противоположное состояние, а его, насколько мне известно, никогда не существовало); короче, все дело в том, что им на все наплевать. Видите ли, – продолжал он, отрывая пальцами полоску сухого мяса, – вся эта земля, с того самого времени, когда ее только заселили, была поделена на поместья между богатыми семьями Города, перимадейцами. Сами эти землевладельцы здесь, разумеется, не жили, а бедные крестьяне, жившие тут и работавшие, были всего лишь арендаторами или наемными работниками, так что ни о какой традиции владения землей говорить не приходится. Функции управления принадлежали бейлифам, то есть они приезжали сюда, говорили, что вам нужно делать, и вы это делали. Впрочем, особым рвением они не отличались, иногда мы не видели их годами. Если не считать этих кратких и редких визитов, мы были предоставлены сами себе.

– Понятно, – сказал Полиорцис. – И те государственные учреждения, как, например, суд или…

Горгас рассмеялся:

– Ничего подобного. Да и кому они были нужны? Имейте в виду, здесь нет городов, нет даже деревень, только крестьянские хозяйства. Каждое хозяйство – это семья. Если возникала потребность в какой-то власти, то ее применял сам крестьянин, глава семьи.

– Ясно. – По комнате, выскочив из угла, пробежала крыса. У стола она остановилась, критически посмотрела на Полиорциса, как будто он был криво повешенной картиной, и исчезла за бочкой. – А споры между соседями? Распри? Месть? Драки?

– Конечно, случается всякое, – согласился Горгас. – Обычно ничего серьезного, да и в любом случае это никого не касается. Кроме того, у большинства нет ни времени, ни энергии на посторонние забавы.

Полиорцис покачал головой:

– Итак, остается всего один вопрос. Зачем кому-то могло понадобиться такое вот место?

– Это моя родина, – ответил без колебания Горгас, – мой дом. А после падения Города образовалась как бы пустота: ни помещиков, ни управляющих, ничего. Люди хотят знать, что их ожидает, каково их положение. Без этого жизнь становится невозможной.

– Думаю, я видел достаточно, – сказал Полиорцис. – И дождь почти прекратился. Вернемся в Торнойс?

– Я думал, что мы могли бы отправиться ко мне, – предложил Горгас. – Здесь недалеко. Переночевали бы там, а уже утром возвратились бы в Торнойс.

– Хорошо, – согласился Полиорцис. – А там есть, на что посмотреть?

Горгас покачал головой:

– Нет. Обычное крестьянское хозяйство. Когда я в отъезде, за всем приглядывают мои братья. Они ведь всегда жили здесь. На одном месте.

В его голосе было что-то неуловимое, какая-то особенная нотка, но Полиорцис решил не докапываться до сути и оставить что-то на потом.

Через полчаса они добрались до моста, точнее, до того, что осталось от него. Средний из трех пролетов отсутствовал.

Горгас выругался:

– Проклятие. Придется возвращаться к броду. – Он нахмурился. – Досадно. Наверное, кому-то понадобились камни, вот и разобрали мост. Я пришлю починить переправу, но, конечно, не сегодня.

Возле брода стояла виселица с покачивающимся на веревке телом. Горгас воздержался от комментариев, а у Полиорциса не возникло желания задавать вопросы. Тело выглядело так, словно провисело пару недель.

– Когда у меня появится время, – сказал Горгас, выезжая на берег, – обязательно займусь дорогами. Ожидать, что люди сделают все сами, бессмысленно, они только переругаются из-за того, кто за что отвечает. Я знаю, что у вас, в Империи, есть специалисты по прокладке дорог, люди, которые ничем другим не занимаются, я бы с удовольствием нанял несколько человек.

Примерно через час пути дорога свернула к усеянному ячменем полю, которое являло собой печальную картину. Дождь прибил колосья к земле. А кружившие стаи голубей и грачей не позволяли надеяться, что после них здесь останется хоть что-то. Горгас вздохнул и проехал напрямик к высокой и колючей «живой» изгороди. Старые, покосившиеся ворота заросли шиповником и терновником.

– Давно не подъезжал с этой стороны, – сказал Горгас. – Теперь вы понимаете, почему здесь так нужны нормальные дороги.

Он спрыгнул с лошади и принялся рубить кусты, но шиповник плохо поддавался мечу, который лишь скользил по упругим, пружинящим веткам.

– Извините, придется объехать с другой стороны. Ну уж я выскажусь насчет этих ворот!

Полиорцис устало вздохнул.

– Как скажете, – пробормотал он. – По-моему, дождь снова собирается.

К тому времени, когда они подъехали наконец к дому, было уже темно, и Полиорцис смог различить лишь силуэт крыши и неясную паутину ветвей на фоне неба. Он услышал, как зацокали по камню копыта, как крикнул что-то Горгас, дверь открылась, в узкую щель нехотя пролился бледный, желтоватый свет, какой дают обычно густой свиной жир и экономно наструганные лучины. Пахло здесь так, как и подобало пахнуть в крестьянском хозяйстве. Спешившись, Полиорцис угодил в лужу. Он вытер лицо успевшим промокнуть рукавом и последовал за Горгасом к свету.

– Ничего особенного здесь, конечно, нет, – бодро сообщил Горгас.

Горгас был прав: ничего особенного здесь не было. Не было вообще ничего: тусклый свет лампы, заправленной жиром, не давал возможности рассмотреть то, что лежало под ногами, но, вероятно, это были старые, сырые плетеные тростниковые коврики, издававшие далеко не самый приятный запах. В большой комнате, куда его привел хозяин, стоял большой, незатейливо сколоченный стол, уставленный деревянными и оловянными блюдами с какими-то корками. За столом сидели двое мужчин; перед каждым из них стояла большая кружка из рога. На Полиорциса они не обратили никакого внимания.

– Мои братья, – объявил Горгас. – Слева – Клефас, а справа – Зонарас. – Мужчины не шевельнулись, лишь немного повернули головы, посмотрели на гостя и снова уставились друг на друга. – Извините их и не обижайтесь, они устали после трудного дня. Сейчас у нас много работы: срезаем тростник у реки и делаем сыр для сидра.

Не дождавшись никакой реакции от Клефаса и Зонараса, Полиорцис осторожно опустился на трехногую табуретку и опасливо положил руки на не менее грязный край стола. Горгас, забравшись на стул, искал что-то на стропилах.

– Как дела с тростником? – спросил он, обращаясь к братьям.

– Плохо, – ответил Зонарас. – Слишком сыро. Придется подождать неделю, может быть, вода спадет. Хотя может и дождь пойти. В общем, я бы особенно не рассчитывал…

То, что искал под крышей Горгас, оказалось сеткой с большой головкой сыра, обмазанной чем-то серым.

– Клефас, у нас есть свежий хлеб?

– Нет, – ответил Клефас.

– Вот как? Ну, ладно, обойдемся без него. А сидр в кувшине еще остался?

– Нет.

Горгас вздохнул.

– Хорошо, я принесу из подвала, – сказал он, забирая кувшин. – Сейчас вернусь.

За время его отсутствия – а оно показалось Полиорцису довольно долгим – ни один из братьев не шелохнулся. Когда Горгас вернулся, в руках у него был не только кувшин с сидром, но и буханка твердого на вид хлеба.

– Не мешало бы подбросить в огонь еще дровишек, – заметил Горгас, но никто не откликнулся.

В доме было не только холодно, но и сыро.

– В общем, – сказал Горгас, нарезая хлеб собственным ножом, – вы хотели увидеть Месогу, и это довольно типичная картина. Вот. – Он протянул гостю тарелку с хлебом и сыром. – Сейчас дам вам кружку и налью сидра.

– Нет, спасибо, – запротестовал Полиорцис, но было уже поздно. Рассмотреть напиток как следует он не мог, но на поверхности плавало что-то, подозрительно похожее на солому.

– Спать ляжете в моей комнате, а я как-нибудь устроюсь с Зонарасом.

Зонарас хмыкнул.

– Ну, вот. – Горгас сел наконец на стул и, отломив хлеба, обмакнул его в сидр. – Это и есть дом. Кому-то нравится, кому-то нет. Лично я считаю, что вам далеко до Месоги по части доброго, старомодного гостеприимства.

Полиорцис напомнил себе, что он дипломат, и промолчал. За день он успел изрядно проголодаться, так что теперь даже отважился проглотить кусочек сыра, оказавшегося очень крепким, пахучим и отвратительным. Горгас спросил у братьев, осталось ли сало. Сала не осталось.

– Надо бы посмотреть крышу сарая, – сказал Клефас. – Времени не будет, пока не заготовим сено. Если с тростником ничего не получится, придется покупать. Если будет у кого.

– Хорошо, – сказал Горгас.

– И яблоки надо убрать, – продолжал Клефас. – Становится сыро, как бы не потерять все. У меня на это времени нет, – добавил он.

– Не смотри на меня, – пробурчал Зонарас. – Чем, по-твоему, я занимался всю неделю, задницу просиживал?

Горгас вздохнул:

– Не спорьте. Я пришлю кого-нибудь. Вам надо будет только сказать им, что делать, они сами всем займутся.

– Что нам нужно, так это чтобы кто-нибудь прогнал грачей с ячменя, – оживился Клефас. – На днях я насчитал сто четыре этих твари. Если и дальше так пойдет, то и убирать будет нечего.

– В любом случае хорошего ждать не стоит, – указал Зонарас. – Слишком уж сыро. Требуется никак не меньше десяти ясных солнечных дней, чтобы хоть что-то поспело. Лучше бы посеяли горох, как я говорил.

– Мы уже сеяли горох в прошлом году, – возразил Клефас. – Земля ослабла, без удобрений ничего не растет. Может, стоит запахать все, чтобы и не мучиться.

Полиорцис с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, но Горгас Лордан, этот самопровозглашенный князь Месоги, лишь кивал с умным видом и делал серьезное лицо. Разыгрывает из себя крестьянина, решил Полиорцис, но получается не очень хорошо. Судя по всему, Горгас примерял на себя самые разные платья – крестьянина, князя, дипломата, профессионального, закаленного в боях солдата-ветерана, – но все получалось у него только наполовину, он не вникал в суть дела. Интересно, кто он в действительности? Возможно, Горгас Лордан и сам этого не знает.

Комната Горгаса – спальня хозяина, где, как сообщил «князь», обычно спал отец после того, как умерла мать – обернулась чердаком, к которому вела короткая, в несколько ступенек, лестница. Полиорцис обнаружил кровать, матрац, набитый старым, истершимся в труху камышом, отсутствие подушки, одно древнее одеяло, заботливо отвернутое к тому времени, когда он начал бриться, – само одеяло сшила для матери Нисса Лордан, занимавшаяся рукоделием, прежде чем увлечься финансами. Полиорцис стянул мокрые сапоги, улегся на кровать и погасил лучину. По крыше кто-то пробежал. Дождь? Нет, не дождь, потому что расставленные по комнате в стратегических местах сковороды оставались пустыми, в них ничего не капало. Кошки? Белки, если они гуляют по ночам? А может быть, кролики, ведь крыша упирается одним скатом в холм. В общем, что бы это ни было, шуму получалось столько, что уснуть Полиорцис не мог, несмотря на давящую усталость.

Союз между Империей и этими клоунами – смешно уже то, что он даже допускает такую возможность. В самом лучшем случае Горгас мог поставить… сколько? Тысячу человек? Возможно, меньше. А сколько понадобится – будем реалистичны – людей, чтобы оторвать этих крестьян от их участков и заставить подчиниться требованиям дисциплины? Что ж, вот оно, еще одно грустное доказательство его собственной доверчивости: потратить впустую столько времени и узнать то, что не имеет никакой ценности. Можно, пожалуй, утешать себя тем, что он познакомился с весьма любопытным племенем, Лорданами, взглянул на них в их естественной среде обитания. Интересно, как удалось этим людям оказать столь сильное влияние на дела и политику Империи? Ворочаясь на кочковатом матраце, прилаживаясь к его рельефу, он размышлял над странным феноменом, старался разобраться в его сути.

Нисса Лордан, например, оказавшаяся нынче не у дел, была в свое время настолько опасной, что сумела дестабилизировать банк Шастела, а ничтожная крохотная армия, оплаченная ею и обученная Горгасом, уничтожила несколько тысяч алебардщиков Ордена. Сейчас эта женщина была вне игры, как, впрочем, и Горгас. Что ж, пусть эта кучка бандитов поддерживает Месогу в ее нынешнем состоянии, убогом и жалком, на протяжении грядущих лет, не дает ей, так сказать, скатиться в полную дикость, а там, возможно, власти провинции и сочтут необходимым прибрать ее к рукам. Надо признать, что Торнойс мог бы стать удобной базой для эскадры галер, если Империя когда-нибудь построит настоящий флот и перестанет называть Имперским Флотом неорганизованную кучку нанятых и захваченных кораблей. Горгас не контролировал Торнойс, а если бы и попытался играть мускулами, то подписал бы себе приговор.

Оставался Бардас Лордан, некогда полковник, ныне сержант, герой Ап-Эскатоя, последний защитник Перимадеи. Ангел смерти, как называли его обитатели равнин. Лежа в темноте, Полиорцис нахмурился; когда-то он изучал основы теории случайности, но почти ничего в ней не понял. В конце концов пришлось сдаться: он дипломат, а в Империи достаточно метафизиков, чтобы обойтись без его вклада в этот предмет. Но даже ему, полагающемуся лишь на разрозненные, застрявшие в памяти обрывки лекций, прослушанных на двухнедельных курсах в военной академии Ап-Саммаса, было ясно, что здесь есть над чем поработать, прежде чем браться за долгосрочное стратегическое планирование, и информация, собранная им здесь, возможно, могла бы принести немалую пользу на данной стадии. Мысль об этом успокоила его. Наставник Полиорциса любил повторять одну максиму: первая и наиболее важная стадия в любой работе состоит в том, чтобы уяснить, какую именно работу ты выполняешь. Что ж, теперь он знал. Уяснил. Его задача – изучить патологию Бардаса Лордана. Так что все в порядке.

В конце концов Полиорцис все же уснул, и если в ту ночь, на той кровати, в том доме ему снились плохие сны, то, по всей вероятности, лишь из-за съеденного сыра.

Ветриз Аузелл сидела на крылечке своего дома, наблюдая за играющим на улице мальчиком. Собрав внушительную кучку камешков, он бросал их в декоративную «живую» изгородь у дома напротив. В доме давно уже никто не жил, несколько лет, и пустовал он лишь только потому, что его пытался купить Венарт. В свойственном ему стиле Венарт избирал самые контрпродуктивные, изощренные способы достижения цели, используя неких несуществующих посредников, которые якобы сбивали цену, срывали уже почти достигнутые договоренности и мешали друг другу. Вся эта игра стоила ему больших денег, но зато давала возможность чувствовать себя хитрым, в чем и состоял главный и единственный смысл. Чувствуя, что, швыряя камни, маленький мальчик поступает плохо, нарушая некие общепризнанные принципы и понимая, что у нее, как у взрослой и ответственной женщины, есть полное право остановить его, Ветриз никак не могла заставить себя сделать это. Она не понимала, что именно заставляет ребенка метать камни с такой необъяснимой целеустремленностью. В конце концов любопытство достигло уровня самоистязания, и она спустилась по ступенькам и спросила мальчика, во что он метит.

– В пауков, – ответил он.

– В пауков?

– Да.

Мальчик протянул руку, и точно, в кустах, в густом сплетении веток, Ветриз увидела настоящий квартал паучьей паутины: в центре каждой сети сидел здоровенный, жирный паук. Неподвижные и какие-то угрюмые, они напоминали Ветриз торговцев на рынке в «мертвый» день; хмуро застывшие у прилавков, они молча ждали возможных покупателей.

– Ну и как, удачно? – спросила Ветриз.

Она не переносила пауков. Когда-то, когда она была маленькой девочкой, ее чувства к ним не шли дальше пассивной неприязни, но теперь, у взрослой, они развились в нечто более воинственное.

– Пока что на моем счету четыре, – с гордостью ответил мальчик. – Я считаю только убитых. Если они просто падают и уползают, я их не считаю.

Это было уже чем-то вроде приглашения, даже вызова, а большего ей и не требовалось. Ветриз взяла из кучки камешек, прицелилась и метнула…

Как требушеты в Перимадее. Похоже.

– Мимо, – сказал мальчик, идеально выразив одним лишь тоном голоса то беспредельно-вечное презрение, которое питают мужчины к неспособности и непригодности женщин вести боевую стрельбу. – Моя очередь.

Он поднял камешек, посмотрел на него, потом на выбранного им паука и запустил снаряд.

– Мимо, – сказала Ветриз.

– Я и не говорил, что это легко, – хмуро ответил ее соперник.

На этот раз Ветриз применила научный подход. Она мысленно представила траекторию полета камня, ее завершающую дугу, определенную победой массы над приложенной силой. Когда вся картина отпечаталась в мозгу с такой четкостью, словно была выгравирована на внутренней стороне век, она подняла руку и… разжала пальцы.

– Вообще-то нельзя этого делать, – раздраженно сказала Ветриз. – Пауки не сделали нам ничего плохого. Это жестоко.

– Они ядовитые, – ответил мальчик. – Если укусят, ты распухнешь, почернеешь и умрешь.

– Неужели? Никогда не слышала.

– Правда, – уверил ее мальчик. – Мне друг рассказал.

– Ну, если друг… – Ветриз подобрала еще один камешек. – Тогда это наш долг. – Она размахнулась. – Вот… прямое попадание.

– Не считается. Очередь была моя.

Ветриз улыбнулась:

– А ты просто неудачник, не умеющий проигрывать. И хватит, пока я не рассказала твоей матери.

Мальчик посмотрел на нее почти с ненавистью, его глаза обвиняли ее в предательстве первой степени. Потом он пнул по камням и медленно побрел прочь. Довольная собственной ловкостью, Ветриз вернулась на крыльцо, где якобы проверяла расходную книгу. Впрочем, уйти далеко ей не удалось – на страницу упала тень. Ветриз подняла глаза.

– Ветриз Аузелл?

Она кивнула и быстро отвела взгляд, чтобы не таращиться на незнакомца, но это было слишком трудно, выше ее сил. В конце концов, перед ней впервые стоял Сын Неба.

– Я ищу вашего брата, Венарта, – сказал мужчина. – Он дома?

Ветриз покачала головой:

– Очень жаль, но он уехал. По делам. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Незнакомец улыбнулся, снисходительно, словно предложение исходило от шестилетней девочки.

– Спасибо, но нет. У меня дело к нему.

Все друзья Ветриз прекрасно знали, что так с ней обращаться нельзя.

– Тогда вам нужна я, – с милой улыбкой произнесла она. – Пожалуйста, входите. Могу уделить вам четверть часа.

Незнакомец посмотрел на нее, но возражать не стал. Она провела его в бухгалтерию, где в это время дня никого не было, потому что служащие находились либо на складе, либо в таверне.

– Прошу прощения за беспорядок. – Ветриз повела рукой, предлагая посетителю сесть за безукоризненно чистый стол. – А теперь… что я могу для вас сделать?

Она опустилась на стул за столом Венарта. Стол этот, огромный, украшенный резьбой и невыразимо вульгарный, достался Венарту в качестве трофея, и брат Ветриз ненавидел его всей душой.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она, прекрасно зная, что предлагаемый гостю стул слишком низок, и над столом будет торчать лишь голова незнакомца.

Однако Сын Неба лишил ее такого удовольствия, оказавшись невообразимо высоким.

Неужели они все такие длинные?— подумала она.

– Спасибо. – Мужчина заерзал, пытаясь устроиться поудобнее, что на крохотной табуретке было принципиально невозможно. – Меня зовут Мойзин Шел, я представляю власти провинции. Нас интересует вопрос о найме нескольких кораблей.

Ветриз кивнула с таким видом, будто услышала нечто привычное.

– Понятно. Какого рода корабли вам нужны, сколько и на какой срок?

Мойзин Шел посмотрел на нее, слегка подняв бровь.

– У вас есть корабль под названием «Белка». Насколько нам известно, это двухмачтовое судно с прямым парусным вооружением, способное идти на шести узлах при попутном ветре, в каботажном плавании оно может идти в крутой бейдевинд при боковом ветре. И, если я не ошибаюсь, «Белка» берет на борт по меньшей мере сто тридцать тонн?

– О, легко, – ответила Ветриз, не имевшая ни малейшего понятия, о чем идет речь. – Какой груз вы намерены перевозить?

Мойзин Шел, похоже, не слышал ее.

– Прежде чем перейдем к следующему пункту, давайте уточним кое-какие технические детали. Прошу меня извинить, если вам это покажется излишним, но мы должны быть уверены, что ваш корабль отвечает всем требованиям нашей стороны, а уж потом заключать соглашение. Вы можете ответить на такие вопросы, или же мне нужно дождаться вашего брата?

– Никаких проблем, – твердо ответила Ветриз. – Задавайте.

– Очень хорошо. – Гость сомкнул пальцы пирамидкой. – Скажите, а как крепятся шпангоуты к флору и, если вам не трудно, из какого материала у вас бимс?

Надо отдать должное, Ветриз сумела сохранить бесстрастное выражение.

– «Белка» рабочий торговый корабль, господин Шел, а не яхта для увеселительных прогулок. Уверяю, вам не стоит беспокоиться из-за таких мелочей.

Сын Неба снова кивнул:

– И как я полагаю, форштевень и ахтерштевень врезаны в киль, да? Извините, что приходится говорить о деталях. Как я уже сказал, мне не доставляет удовольствия расспрашивать вас о таких вещах, но у нас уже возникали разного рода проблемы с недобросовестными гражданскими судовладельцами, так что некоторый печальный опыт заставляет проявлять осторожность.

– Я… – Ветриз глубоко вздохнула. – Мне трудно вот так сразу вспомнить все детали. Полагаю, что наш корабль удовлетворяет вашим требованиям. В конце концов, мой отец занимался перевозкой тканей из Коллеона в Скону еще тогда, когда вы только учились ходить. Если «Белка» за это время не рассыпалась, то можно полагать, что держится она не только за счет клея и вощеной бумаги. Однако, – добавила она поспешно, заметив, что Сын Неба сделал нетерпеливый жест, – все подтверждения я смогу получить сразу же после ее возвращения. Если желаете, можете осмотреть корабль сами. Давайте исходить из предположения, что судно отвечает вашим требованиям, и перейдем к другой стороне вопроса. Вы сказали, что корабль нужен вам для… для чего?

Губы Мойзина Шела едва заметно дрогнули.

– Я ничего не говорил, – ответил он. – Что ж, полагаю, будет разумно, если я сам, как вы предложили, осмотрю судно, когда оно возвратится. Вы можете сказать, когда это случится?

– У меня нет точных данных. – Ветриз уже решила для себя, что гость ей не нравится. – Через неделю, может быть, две. Это зависит, видите ли, от нескольких обстоятельств, в том числе…

– Конечно. – Мойзин Шел поднялся. – Я буду здесь примерно через три недели и, если «Белка» к тому времени возвратится, свяжусь с вами. Спасибо, вы были очень любезны. Извините, что оторвал вас от дел.

– Угу. – Ветриз вскочила со стула. – Если вы скажете, где вас можно будет найти, то как только корабль придет, я сразу же…

– Не утруждайте себя, – сказал Шел. – Я узнаю. И обязательно приду. До свидания.

Когда гость ушел, Ветриз откинулась на спинку стула и выругалась, что делала не очень часто. Будучи настоящей островитянкой и считая себя деловой женщиной, она знала, что должна бы радоваться перспективе заключения выгодной сделки (по крайней мере она считала, что условия должны быть хороши, хотя вопрос о деньгах и не затрагивался), но в этом Мойзине Шеле было нечто такое, от чего Ветриз пробирал неприятный холодок. Нет, тут же уверила она себя, Венарт не справился бы с делом лучше. Конечно, он улыбался бы и расшаркивался перед возможным клиентом, как идиот, но у нее не было ни малейших сомнений в его полной некомпетентности в вопросе оснастки или грузоподъемности, а шпангоуты и бимсы для него были бы такой загадкой, как и для нее.

Ладно, если только этот омерзительный тип еще вернется, пусть им занимается Вен. Пусть договаривается сам. Пожалуйста. Она покачала головой, вышла из бухгалтерии и прошла в комнату поменьше, служившую когда-то кабинетом отцу. Если только память не подводила ее очень сильно, в этой комнате должна быть книга по кораблестроению, и пусть сейчас она ничего не знает о проклятых шпангоутах, бимсах и флорах, но к тому времени, когда брат вернется, она будет это знать и с улыбкой, как будто растолковывая очевидное младенцу, скажет: «Неужели ты не знаешь, Вен? Мне казалось, что это известно всем».

Книга нашлась, и вскоре Ветриз получила нужные сведения, хотя само чтение не доставило ей ни малейшего интереса. Ну и скукотища, подумала она, повторяя про себя, что шпангоут – это поперечное ребро жесткости бортовой обшивки судна.

Когда брат пришел домой, она поспешила ввести его в курс дела, не преминув щегольнуть осведомленностью.

– Ну и ну, – сказал Венарт. – Почему бы не называть вещи своими именами? Зачем придумывать все эти дурацкие названия? И что такое ахтерштевень и этот, как его… Нет-нет, не объясняй. Знать не желаю. Если мне действительно потребуется что-то, я просто-напросто загляну в папину книгу, как это сделала ты.

Ветриз нахмурилась:

– Ладно, но ты все же скажи, что об этом думаешь?

Выражение досады на лице Венарта сменилось хитрой усмешкой.

– Деньги за хлам. Хорошие деньги, если уж на то пошло. Если они заплатят по четвертаку за тонну в неделю, то это все равно что найти серебряную жилу под полом на кухне.

Ветриз удивленно вскинула брови.

– Вот как? Похоже, это куча денег, да?

– «Белка» принимает на борт двести пятнадцать тонн, – сияя улыбкой, объяснил Венарт. – Вот и считай. А насчет всех этих технических тонкостей – забудь. Они возьмут все, что плавает. Даже пустые бочки. Как ты думаешь, почему я так быстро вернулся?

Оказывается, как рассказал Венарт, повсюду, от Ап-Иматоя до Коллеона, все только и говорят, что о намеченном походе провинции против Темрая. Дело будто бы уже решенное: главные силы будут доставлены через пролив Скона в Перимадею морем, что позволит избежать долгого и опасного перехода по суше и не дать Темраю возможности прибегнуть к его излюбленной тактике внезапных наскоков. Одним из последствий принятого плана станет необходимость примирения с Шастелом, через воды которого придется пройти флоту. В этой связи Венарт упомянул о грузе закупленной в Нагие пшеничной муки, приобретенной на основании предположения о скором запрете шастелским купцам торговать с Берлией; сделка, несомненно, хорошая… в средне– или долгосрочном плане.

– Если не удастся столкнуть все на рынок, – продолжал Венарт, – то я просто оставлю груз в бухте или даже выброшу. В конце концов, по сравнению с тем, что нам даст Империя, несколько мешков муки – сущая мелочь. К тому же я мог бы предложить ее пивоварам на Южном причале, они используют…

– Империя готовится атаковать Перимадею? – оборвала брата Ветриз. – С каких это пор?

Венарт снисходительно улыбнулся и налил себе выпивки, добавив, вероятно, по случаю хорошего настроения – ложку меда.

– Если хочешь заниматься торговыми операциями, надо держать ухо востро, – наставительно произнес он. – Подумай сама. Все было завязано на Ап-Эскатое, и любой мало-мальски сообразительный человек мог предусмотреть такой ход событий еще несколько лет назад. Благодаря нашему другу Бардасу – да благословят его боги! – Империя достигла наконец того, к чему стремилась с того времени, когда мы были еще детьми. Она получила выход к западному побережью. Теперь они здесь, и им ничего не мешает. Любопытно… Даже если бы Бардас и Город отбились от Темрая с его ордой, они столкнулись бы сейчас с угрозой полномасштабного вторжения Империи; додуматься до этого можно было и раньше.

Ветриз нахмурилась:

– Только не забывай, что если бы Город не пал, то Бардасу не пришлось бы завоевывать для Империи Ап-Эскатой.

– А, перестань. – Венарт пожал плечами. – Как ни крути, все бы тем же и закончилось. Не будь его, нашелся бы кто-то другой. Вопрос только во времени. То есть я хочу сказать, что равных Империи теперь нет, это твердо установленный факт. – Он сделал несколько глотков из кружки и откинулся на спинку стула. – А теперь пришла пора и Темраю отведать собственного снадобья. Не могу сказать, что я очень уж огорчен, как ни суди, он просто кровожадный мерзавец. И все-таки трудно избавиться от жалости к тому, за кого взялась Империя. Наверное, это примерно то же, что и знать, что у тебя смертельная болезнь.

– Не надо. – Ветриз поежилась, словно от озноба. – Все это ужасно, я даже думать ни о чем не хочу. Я говорю о людях. А тут ты еще утверждаешь, что все бесполезно.

– Понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Венарт. – Рано или поздно так должно было случиться, и какая разница, сделают ли это варвары Темрая или Империя? С географией не поспоришь. Раз уж ты простофиля, раз уж тебе выпало жить в стратегически важном пункте, с Империей под боком, то надо быть слепым и глухим, чтобы не понимать простой истины: у тебя мало шансов до конца дней жить в мире и покое. Я лишь утешаюсь тем, что мы оказались на крохотном островке посреди моря.

Ветриз подняла голову:

– И ты считаешь, нам повезло?

– Конечно, – Венарт зевнул. – У Империи, к счастью, нет флота, поэтому им и приходится нанимать корабли. Что бы ни случилось, до нас они не доберутся. Так что волноваться не о чем, все в порядке.

– Да, – сказала Ветриз и сменила тему разговора.

– Алексий? – позвал Бардас, но его, похоже, никто не услышал.

Ему снился ставший уже привычным сон. Тот, в котором он ползал по подземным галереям. Но потом, совершенно неожиданно и беспричинно, стена вдруг обрушилась, и Бардас оказался в самом конце главного лекционного зала Академии Города в Перимадее (в месте, где он ни разу не бывал, хотя прожил там немало лет; при этом он прекрасно представлял, где именно находится). На трибуне перед громадной толпой слушателей стоял его старинный друг Патриарх Алексий, облаченный в академическую мантию.

– Я говорю сейчас о падении Ап-Эскатоя, событии, несомненно, знакомом всем вам. Вы, конечно, помните, что в те времена Империя еще не вышла к западному морю и, разумеется, не преодолела северные проливы. Я понимаю, что представить себе такое сейчас нелегко, но постараться нужно, – важно иметь в виду, что весь мир, каким мы знаем его ныне, обрел форму в результате действий одного человека в поворотный момент истории.

Бардас нахмурился, силясь понять, что происходит. Он знал – и не испытывал ни малейших сомнений, – что это не сон. Он стоял в зале Академии (представляющем сейчас собой груду мусора, окруженного почувствовавшими волю сорняками), но где-то в будущем, а на трибуне красовался Алексий, почему-то совсем не мертвый, а очень даже живой, вопреки всем свидетельствам обратного.

– Один человек, – продолжал Алексий. – Один ничем не примечательный человек, если судить объективно, и определенно непримечательный в глазах своих современников. Человек, бывший счастливым лишь тогда, когда он ставил забор или чистил канаву в хозяйстве отца в Месоге, когда делал луки на Сконе, когда проверял качество нагрудников в Ап-Калике. Кто бы назвал его избранником судьбы? Никто. Но подумайте: если бы Бардас Лордан случайно не попал в главную вражескую галерею под Ап-Эскатоем и не вызвал обрушение стен, что случилось бы тогда? Давайте представим, что осада затянулась бы еще на год или на два, а потом какое-то событие – бунт в отдаленной провинции, смена администрации в финансовом управлении или политическая грызня придворных фракций – привело бы к снятию осады. Итак, Ап-Эскатой устоял – и мир совершенно другой. Один человек. И поворот в развитии мира, случившийся в мгновение ока. Это, господа, и есть Закон. В тот момент, во мраке подземного лаза – а там действительно царил мрак, могу вас в этом уверить – изменилось все. Все рухнуло. Поломалось, съежилось настолько, что вполне уместилось в узкий, тесный лаз, в котором с трудом разворачивался один человек, как круги по воде. Вот вам действие Закона, его эффект. Устраняющий все измерения, место, где сходятся все мосты, крошечная булавочная головка в конце и начале, в которую все входит и из которой все выходит…

Бардас обнаружил, что ничего больше не слышит, его уши словно залило воском. Он видел, что Алексий продолжает говорить, но не мог разобрать ни слова. Когда Бардас поднялся, чтобы крикнуть: «Эй, говорите погромче! Нам сзади здесь не слышно!», то ударился головой о потолок шахты, и тут стены начали рассыпаться и обваливаться, как попавшая под колеса чашка.

– Сержант Лордан?

Он вскинул голову:

– Извините. Я отвлекся.

– Как я уже говорил, – бросив на него суровый взгляд, продолжал адъютант, – ситуация в этой части света стабильно ухудшается. Возникают все новые и новые угрозы интересам Империи. Мы больше не в состоянии гарантировать безопасность наших граждан. В связи с этим центральное командование разрабатывает различные планы на тот случай, если военное вмешательство станет неизбежным.

– Понятно, – сказал Бардас, не имевший ни малейшего представления, о чем говорит адъютант. – Это… тревожно.

– Вот именно. – Адъютант положил руки на крышку стола и слегка подался вперед. – Как вы понимаете, для планирования будущих операций очень важно ознакомиться с опытом людей, лично принимавших участие в военных кампаниях. Нас интересует их мнение как по тактическим вопросам, так и по задачам стратегического уровня. Учитывая, что вы сражались в нескольких войнах против… Боги! Они собираются напасть на Темрая.

– Да, я понимаю.

Адъютант кивнул.

– В настоящий момент, – продолжал он, – вам приказано находиться в состоянии готовности и готовиться к подробному отчету перед высшим командованием. Я нисколько не сомневаюсь, что как только ситуация изменится, вам будет определена более активная роль в войне. Возможно, – поспешно добавил он, – и дальнейшее продвижение по службе, что будет зависеть от характера обязанностей, которые будут возложены на вас.

Продвижение по службе, ну и ну!

– А пока? – поинтересовался Бардас.

– Как я уже сказал, сейчас вы должны ожидать дальнейших распоряжений и находиться в постоянной готовности. Я бы посоветовал вам завершить все текущие дела здесь и подготовиться к передаче должности тому, кто в свое время прибудет вам на замену.

Бардас поднялся:

– Конечно, я займусь этим прямо сейчас.

Непонятно только, почему меня не вышвырнули из армии?— думал он, возвращаясь в свою «келью» по длинным, бесконечным коридорам. Непочтительный, недисциплинированный, полный разгильдяй, но… я же захватил Ап-Эскатой. И теперь мне предстоит взять Перимадею.

Бардас остановился.

– Так ты собираешься взять Перимадею, да? – спросил кто-то.

Бардас плохо его видел, всего лишь темное пятно между двумя подсвечниками, не различал черт лица, но зато хорошо чувствовал запах. Кориандр. У него вдруг перехватило дыхание. Наверное, сработал инстинкт.

– Они так хотят, – ответил он. – Я сделаю лишь то, что мне скажут. Если все пройдет хорошо, я смогу получить гражданство.

– Ты сможешь получить гражданство, – повторил незнакомец. – Ну, разве это не замечательно. Представь только, ты – гражданин. Бардас Лордан, нигде в мире нет цивилизованного общества, которое приняло бы тебя в число своих граждан.

Бардас нахмурился:

– Извините, я вас знаю?

– Мы встречались. Мы были здесь раньше, здесь или где-то поблизости. Не уходи от темы. Ты собираешься взять Перимадею. Почему это я не удивлен? Тебе нравится твоя работа, правда?

Бардас ненадолго задумался.

– Нет. Ну, впрочем, как посмотреть. В свое время я много чем занимался. Что-то было лучше, что-то хуже.

– Например?

– Шахты, – ответил Бардас. – Там мне совсем не нравилось. И служба у Максена по большей части тоже…

– Довольно справедливо, – сказал незнакомец. Он не двигался. Бардас тоже стоял на месте. – А как насчет обороны Перимадеи? Ты ведь отвечал за нее. Нравилось тебе это или нет?

– Нет, не нравилось. Я знал, что не подхожу для этого дела. Я сделал все, что мог, но, возможно, кто-то другой спас бы город. И вообще, все было ужасно.

– Понимаю. А карьера фехтовальщика? Тебя ведь это возбуждало, да? Ты ведь испытывал нечто особенное, когда тебе бросали вызов, не так ли? Тебе, наверное, было приятно, когда ты побеждал?

– Я чувствовал облегчение, – ответил Бардас. – И радовался, что остался жив. Но я занимался этим, потому что у меня неплохо получалось и удавалось заработать на жизнь. Мне были нужны деньги, добытые мечом, чтобы отослать их домой, братьям.

– Они их, разумеется, промотали, – сказал мужчина. – Так что ты зря старался. Итак, остается работа на земле, обучение фехтованию, изготовление луков и то, чем ты занимаешься сейчас. Как насчет всего этого? Полагаю, этим ты более доволен?

– Да, – ответил Бардас. – Жизнь в деревне тяжелая, но я был рожден, чтобы работать на земле. Обучать фехтованию было лучше, чем драться самому, а деньги получались те же. Я мог бы с удовольствием заниматься этим и дальше. То же и с луками – та жизнь была по мне, мне не надо много денег, их хватало, и я делал что-то своими собственными руками. Примерно так же и здесь: наверное, я был бы доволен, если бы нашел что-то такое, что мог бы делать сам. Опять же, никто не пытается меня убить, так что я в более выгодном положении.

Незнакомец рассмеялся:

– Какой же ты простой парень, если копнуть глубже. Все, что тебе нужно от жизни, это каждодневная тяжелая работа и справедливая плата, а вместо этого ты уничтожаешь племена, защищаешь и разрушаешь города, сотнями убиваешь людей. Скажи, как, по-твоему, после всех этих схваток не на жизнь, а на смерть, после всех поединков, в которых один из двоих должен погибнуть, почему все они, твои противники, умерли, а ты все еще жив? В чем тут дело? В твоем искусстве, в быстроте рук? Было бы интересно услышать твое мнение.

– Я предпочитаю не думать об этом, – ответил Бардас. – Не обижайся, но какое тебе дело?

– Никакого, – ответил незнакомец. – Если не считать, что я, как и большинство людей, любопытен. Мне лишь хотелось понять, каков ты на самом деле. Когда читаешь или слышишь рассказы о великих исторических деятелях, легко убедить себя в том, что все они совершенно не похожи на нас, остальных, что они живут по каким-то абсолютно другим правилам. Разговаривая с тобой, я вижу, что все не так. Теперь мне понятно, что по большей части ты просто понятия не имел, что делаешь. Но я никогда бы не понял этого, если бы держался за то, о чем говорят книги, или за то, что говорил нам дедушка, когда мы были детьми. Что ж, думаю, это все. Прощай.

– Подожди, – сказал Бардас, но тот, к кому он обращался, стал уже полутенью.

– Ах да, еще одно… напоследок, – прозвучал голос из темноты, где только что были человек и запах кориандра. – Спасибо.

– Пожалуйста, – ответил Бардас, и тут ноги у него подогнулись, и он грохнулся на пол.

Когда он снова открыл глаза, то сначала прищурился от невыносимо яркого света, а потом увидел кольцо склонившихся над ним голов.

– Наверное, от жары, – говорил Сын Неба. – Чтобы к ней привыкнуть, надо время. Он ведь приехал сюда из холодных краев, где всегда идет дождь.

– Возможно, побочные эффекты погребения заживо, – сказал кто-то другой, стоящий на самой границе поля зрения. – В случаях сильного сотрясения мозга симптомы проявляются иногда спустя несколько недель. Может быть, с этим связаны и галлюцинации.

– Их можно объяснить и тепловым ударом, – заметил Сын Неба. – Вообще, когда человек слышит воображаемые голоса и разговаривает с теми, кого здесь нет, то это скорее указывает на тепловой удар, чем на черепно-мозговую травму, хотя, здесь я согласен с вами, симптомы характерны для обоих указанных состояний.

– По-моему, он очнулся, – произнес еще один голос. – Сержант Лордан, вы слышите меня?

Бардас открыл рот, язык и горло были сухими и одеревенелыми, как кожа, которую просушили, но не смазали жиром.

– Кажется, да. Вы… реальные?

Сын Неба вроде бы оскорбился, услышав вопрос, но другой человек, тот, который только что обращался к Лордану, улыбнулся и сказал:

– Да, мы реальные; по крайней мере достаточно реальные для вас. Вы можете вспомнить, что случилось?

– Я упал, – ответил Бардас.

– Черепно-мозговая травма, – пробормотал человек, выдвинувший теорию о заживо погребенном. – Обратите внимание на некоторую афазию и явную потерю памяти. Очень типично.

– Это мы знаем, – снова сказал тот, который первым заметил, что Лордан очнулся. Он говорил медленно и вкрадчиво, как будто имел дело с умирающим или дурачком. – Вы упали, ударились головой… ничего серьезного. Но раньше. Что случилось до этого?

Бардас задумался.

– Я с кем-то разговаривал.

Похоже, его ответ пришелся по вкусу незнакомому мужчине, потому что он позволил себе улыбнуться.

– Ага… а вы можете вспомнить, с кем разговаривали?

– С моим командиром, – прохрипел Бардас. – Он обещал мне повышение.

Неверный ответ?

– Я имею в виду после этого? После разговора с адъютантом, но до того, как вы упали. Вы с кем-то говорили?

Бардас попытался покачать головой, но она отказалась подчиниться, и ему пришлось шевельнуть языком.

– Нет.

– Уверены?

– Да… по крайней мере… насколько помню.

– Он что-то скрывает, – пробормотал Сын Неба. – Уклончивость, легкая паранойя. Очевидный тепловой удар.

– Мы врачи, – снова сказал самый терпеливый. – Мы здесь, чтобы помочь вам. Вы уверены, что ни с кем не разговаривали?

– Уверен, – ответил Бардас, а когда лицо врача сложилось в гримасу разочарования, добавил: – Конечно, мне показалось, что я разговаривал с кем-то, но это было… ну, не наяву. Галлюцинация или что-то в этом роде.

Разочарование сменилось раздражением.

– Неужели? А почему вы так в этом уверены? Можете объяснить?

– Легко. – У него ужасно разболелась голова. – Сначала он попытался убедить меня в том, что он кто-то, кого я убил в шахтах, потом стал выдавать себя за исследователя истории из далекого будущего. И еще… он слишком много знал обо мне. Должно быть, мне все привиделось.

– Понятно. – Сторонник черепно-мозговой травмы заметно оживился. – И часто вы разговариваете с воображаемыми людьми?

– Да, – сказал Бардас, и врачи исчезли.

Когда он снова открыл глаза, то обнаружил, что находится там же, но один. Теперь здесь было темно, и он чувствовал запах лука и розмарина, крови, сладкого майорана и мочи. Какое-то время все было тихо, как в могиле, потом неподалеку застонал мужчина.

Наверное, я в больнице, подумал Бардас.

Голова все еще раскалывалась от боли, хотя боль стала теперь другой. Он прислушался к ней, вобрал в себя, стараясь определить ее по текстуре и интенсивности. Если черепно-мозговая травма это медицинский термин, означающий удар по башке, то, пожалуй, у него именно та самая травма. Ему много раз доставалось по голове, и ощущения были схожие.

– Бардас?

– Ш-ш, – прошептал он. – Людей разбудишь.

– Извини.

– Все в порядке. Кстати, как ты?

– Не жалуюсь, — ответил Алексий.

Бардас закрыл глаза. Он ясно видел Патриарха во тьме, за опущенными веками.

– Ну, чем ты там занимаешься? Что случилось?

– Сам не знаю, – признался Бардас. – То я шел по коридору, то вдруг оказался здесь. Может быть, у меня черепно-мозговая травма, а может быть, тепловой удар.

– Черепно-мозговая травма?

– Да, это когда тебя треснут по башке. Правда, в последнее время меня вроде бы и не били, но, похоже, ее последствия проявляются не сразу. В общем, это все, что я знаю.

– Да уж, не повезло,— сочувственно сказал Алексий, – Надеюсь, скоро поправишься.

– Спасибо. – Боль вдруг усилилась и почти сразу ослабла. – Ты чего-то хотел или просто заскочил поболтать? Не хочу показаться невежливым, но сейчас…

– Конечно. Мне просто стало интересно, где ты, вот и все. Когда я услышал об Ап-Эскатое, то очень обеспокоился; быть погребенным заживо – это, должно быть, ужасно.

Бардас улыбнулся.

– Я мало что помню, – ответил он. – Отключился, как свет, а потом меня откопали, и я очнулся в полевом лазарете. Как ты? Чем теперь занимаешься?

– Не поверишь, но я снова преподаю. Почти как в старые времена. Приятно заниматься чем-то полезным, а не просто болтаться без дела.

– Рад за тебя. И где же ты преподаешь?

– Бредит, – произнес мужской голос, невидимый, но громкий. – Довольно распространенный эффект в случаях с черепно-мозговой травмой. Ваши предложения?

Бардас открыл глаза. Светло. Свет был мягкий, как после рассвета, когда земля еще не прогрелась. Кто-то высокий – Сын Неба? – стоял над ним. Немного в отдалении – группа внимательно прислушивающихся молодых людей.

– Пусть отдохнет, – сказал кто-то из них. – Это все, что можно сделать, не так ли?

– Хороший ответ, – сказал Сын Неба, – но я думаю, у нас есть кое-что получше. Кто?

Один из молодых людей осторожно откашлялся.

– Дать что-нибудь успокоительное. Маковый сок, например, и пусть спит, пока не поправится. А от боли настой ивовой коры.

– Но только не то и другое вместе, – укоризненно заметил Сын Неба, – иначе он может уснуть и не проснуться. Кроме того, если он уснет, то ему ничего не понадобится от боли. Очень хорошо. Ладно, пойдемте дальше.

– Посмотрите.

Кто-то из студентов заметил, что Бардас открыл глаза, и кивнул в его сторону. Сын Неба оглянулся.

– Он очнулся? Замечательно. Но давайте не будем переутомлять больного. Покороче. Итак, как мы себя чувствуем сегодня?

– Ужасно, – прохрипел Бардас. – Где я?

Сын Неба наклонился и прижал к его голове подушечки больших пальцев.

– Больно? А так?

– У-у, – простонал он.

– Как я и думал. Череп слишком мягкий, имеются выпуклости и впадины, которые нужно убрать. – Он отвернулся и посмотрел на одного из студентов. – Рихтовочный молоток номер один и овальную наковальню, пожалуйста.

Прежде чем Бардас успел что-то сделать или возразить, Сын Неба заставил его открыть рот и сунул в него что-то. Это была стальная штуковина, которую подкладывали под обрабатывающуюся деталь. Потом Сын Неба взял у студента молоток и начал постукивать по голове Бардаса. Удары были быстрые, размеренные, короткие, словно работал дятел.

– Цель этой операции заключается в том, чтобы подгладить уже законченную деталь. Кроме того, рихтовка выполняет еще две дополнительные функции: сжать металл и закрыть его поверхностные поры. При этом важно не переусердствовать, чтобы металл не стал слишком тонким или слишком твердым, другими словами, хрупким. Если уж из-за чрезмерного рвения деталь все же обретет хрупкость, ее следует прокалить огнем и обработать заново, как снаружи, так и изнутри.

Бардас хотел крикнуть. Но во рту сидела железяка, голова вибрировала и гудела от быстрых ударов, эхо которых билось о стенки черепа. Он снова попытался закрыть глаза, но заклепки на веках сплющились и мешали…

Бардас открыл глаза.

Он сидел на кровати в своей крохотной комнате в верхней задней галерее.

– Успокойтесь, – прозвучал голос сидевшего у него в ногах мужчины. – Приснилось что-то?

Бардас закрыл рот, челюсти сошлись, словно повернулись на металлической оси и при этом не заскрипели. Впрочем, это было бы абсурдно.

– Извините.

– Все в порядке. – Мужчина оказался Сыном Неба, стариком Анаксом, работавшим в Пробирной палате. За его спиной маячила громадная фигура его помощника Болло. – Хотя должен признаться, вы изрядно напугали нас, когда закричали. Ладно, как вы себя чувствуете?

Бардас поежился и осторожно опустился на матрац. Голова болела.

– Извините, если вам это покажется странным, но… вы реальные?

Анакс улыбнулся:

– У вас проблемы с этим, да? Трудно отделить реальность от вымысла. Знаю, у меня такое тоже бывает. Да, мы реальные. По крайней мере, насколько это возможно. Все из-за этого места, да?

Бардас подумал и кивнул:

– Что со мной случилось? Последнее, что я помню, это как шел по коридору…

– Да, вы, очевидно, упали, – усмехнулся Анакс. – Когда вас нашли, вы были без сознания, никак не могли привести вас в чувство. Били по щекам, толкали, пинали, даже вылили на голову кувшин воды. Потом послали за нами. Наверное, решили, что ответственность за вас лежит на наших плечах. В общем, мы притащили вас сюда, то есть это сделал Болло.

– А вы тяжелый, – сказал Болло. – Особенно, если нести наверх.

– Понятно. Я долго лежал без чувств?

Анакс задумался.

– Давайте посмотрим. Полдня, прошлую ночь и это утро, получается примерно двадцать четыре часа, чуть больше или чуть меньше. Не знаю, – продолжал он. – Обмороки в вашем возрасте… Это скорее годится старикам и юным девушкам, которые мало едят.

– Может быть, тепловой удар, – предположил Бардас. – Или черепно-мозговая травма.

– Черепно… что?

– Травма. Удар по голове.

– О! И кто же стукнул вас по голове?

Бардас пожал плечами:

– Насколько мне известно, никто. Но, возможно, все дело в запоздалой реакции на то, что произошло со мной раньше, в шахтах.

– Нет. – Анакс покачал головой. – Это же было несколько недель назад. Впрочем, сейчас вы, кажется, в порядке, а это самое главное. И вот что я вам скажу: полежите день-два, пока не почувствуете, что поправились. Я пришлю Болло или кого-нибудь еще из литейного, чтобы присмотреть за вами, а то еще умрете или рехнетесь. Я бы сам остался, но у меня много работы, которая не продвинется, если я буду сидеть здесь и смотреть, как вы спите.

Когда они ушли, Бардас изо всех сил старался не уснуть. Ему удалось продержаться около часа. Потом он в панике очнулся и обнаружил Болло, который стоял над ним с миской соленой каши и деревянной ложкой.