К полуночи (как ни странно, но я не мог уснуть) я был абсолютно уверен, как это можно сделать.

До того, как вы начнёте ухмыляться над моей самонадеянностью, нужно отметить, что у меня не было никаких логических объяснений своих мыслей. Полётные линии, модели поведения, жизненные циклы, покровные культуры, брачные периоды, направления ветра; сложите их все вместе, и вы неизбежно обнаружите правду, которая потом скроется от вас, ускользнув зигзагами меж корней длинных переменных. Я знал.

Я знал, потому что ходил на охоту с отцом. Конечно, он всегда за всё отвечал, всё знал, во всём преуспел. Добычи никогда не было много. И я знал, пока он рисовал направления движения загонщиков, согласовывая их по времени (скажем, три Славных Солнечных Предка и два Младших Катехизиса, потом выскочить и шуметь как можно сильнее), расставлял охотников в засаде, гончих, всадников, в конце концов, дул в горн; я в точности знал, где прорвётся несчастный зверь, чтобы ускользнуть от нас, практически не пострадав и затратив минимум усилий. Чистая интуиция, никогда не подводившая. Естественно, я никогда ничего не говорил. Не моё дело.

В общем так: я знал, что должно было случиться, и практически ничего не мог с этим поделать, а мои шансы на успех и выживание… ну, о них не стоит волноваться. Когда я сражался в Аутремере, меня ранили стрелой в лицо. Это должно было убить меня в тот же миг, но каким-то чудом стрела застряла в скуле, и вражеский врач, захваченный нами за день до этого, вытащил её щипцами. “Ты должен был умереть”, — говорили мне, будто я намеренно сжульничал. Бездушные. С тех пор я действительно содрогался при мысли, каким станет поместье под управлением моего брата, но оно пережило моих отца и деда, так что было по-настоящему неразрушимым. К тому же все рано или поздно умирают. Не то чтобы дело во мне.