Префект вытер кровь, заливавшую глаза, и взглянул вниз, на стену, ведущую к главной башне над мостом. А потом – вверх, где был бастион Лордана. С обеих сторон он видел множество врагов, и каждый вражеский отряд превосходил числом войско, с помощью которого должен был удерживать шестнадцатую башню.

При других обстоятельствах префект решил бы, что сделал уже достаточно, – и был бы в своем праве. Четыре атаки подряд, сразу с обеих сторон, были отбиты с минимальными потерями для защитников. Потери врага оказались куда тяжелее, хотя это имело мало значения какая разница, скольких удалось убить, если они все прибывают?

Оценив ситуацию и приняв все возможные приготовления, префект постарался оценить свое собственное состояние, весьма и весьма скверное. Он получил хороший удар топором по шлему, и хотя шлем не был прорублен, на нем осталась вмятина, сильно поранившая голову. Теперь кровь из раны на лбу заливала глаза и мешала смотреть. В префекта попала стрела – с очень близкого расстояния, и хотя кольчуга не порвалась, удар сломал ребро – а может, даже два, что сильно затрудняло дыхание. Еще он подвернул ногу и растянул сухожилие в плече, отражая удар человека, намного превосходившего его по силе. На сколько префект понял, ни один из его собственных защитных выпадов не принес большого вреда врагам, но, на худой конец, он хотя бы был еще жив.

Последние полчаса он знал, что собирается умереть. Поражение – действие, растянутое во времени, и имеет разные стадии. На первой стадии кажется, что дела могли бы идти и получше; эта мысль перерастает в следующую – обстоятельства неблагоприятны, нужно что-то срочно предпринять, чтобы восстановить преимущество. Потом постепенно мысль «они в более выгодном положении» превращается в «мы все еще можем победить, если сдёлаем что-то неожиданное». Так одна за другой возможности спасения сходят на нет, пока не наступает миг полной уверенности, что, как ни крутись, исход уже предрешен. После этого мало значения имеет, дерется ли проигравшая сторона изо всех сил, или опускает руки и дает себя перерезать. Если дерется – то из мести (или из ярости, все равно) или из-за инстинктивной уверенности, что пасть в битве более почетно, каким-то образом это лучше для самого себя, чем сидеть в углу в ждать, пока враги перережут тебе глотку, оттянув голову за волосы. Сердце все еще бьется, легкие вбирают воздух, и это значит, что ты еще жив.

Враг ударил в пятый раз, и когда префект выкрикивал приказ держать строй, голос его был слабым. До этой ночи он не представлял, что возможно чувствовать усталость, пока битва еще не кончилась; вдохновение боя и яростный гнев не дают заметить боли в руках и коленях, служат воздаянием за частое, прерывистое дыхание, за жжение ран. Так оно обстоит первые четыре раза, а на пятый и последний – нет. Возможно, тело отказывается стараться, когда исход битвы столь очевиден.

Почему они не выпустили лучников, недоумевал он. Конечно, было темно, и невозможно хорошо прицелиться – но строй, где люди плотно примыкают друг к другу, мог бы послужить отличной мишенью даже для слепого. Объяснение могло быть любым – или лучники нужны сейчас где-то еще, или у дикарей нехватка стрел, а может, командующий не изобретателен – или он маньяк, обожающий рукопашную. Ничего странного.

Когда показался враг – отряды кочевников уже не бежали, а шли, придавая происходящему оттенок неестественного спокойствия, почти безмятежности, – префект крепче стиснул рукоять меча и обещал себе сражаться как можно лучше, ведь это последняя возможность. Всю свою сознательную жизнь он имел дело с честью и долгом – как с частью профессиональных обязанностей. Подобным образом винодел знает вина, а меховщик – меха. В его устах эти термины имели узкое политическое значение, он давно перестал думать, что же они значат на самом деле. И вот теперь, к несчастью, с опозданием, префект был вознагражден небольшим проблеском понимания: долг – это то, что держит тебя в строю, хотя никто не стал бы останавливать тебя, реши ты броситься прочь. А честь – это то, что остается, когда все остальные стоящие доводы стоять здесь и принять удар на себя давно уже испарились.

Ну вот, началось. Из темноты появился человек – темная фигура в кожаном шлеме, рука сжимает алебарду. Префект отбил удар, но слишком поздно догадался, что это финт. Он упал на парапет, все еще живой, но внезапно потерявший силы хоть что-то предпринять. Воин перешагнул через него, готовясь напасть на следующего врага, заступившего ему путь; префекта он больше не принимал во внимание, как будто тот перестал существовать.

«Не думаю, что в этот раз все обойдется.

Интересно, неужели я…

Я…»

Все пройдет успешно…

Оно было так близко. Еще каких-нибудь десять минут – и враг запер бы их, как овец в загоне. Но контратака людей Кьюская, которые наконец полностью завладели стеной, иначе бы их здесь не было, пришла как раз вовремя – если не в последний момент, то около того. Теперь враг отброшен. Горожане потеряли меньше бойцов и нанесли противнику огромный урон, но самое главное – их вынудили отступить. Это означало, что они больше не могут держать оборону материковой части Нижнего города. Что в свою очередь значит, что, если люди Кьюская овладели стеной, все выходы из города, кроме гавани, перекрыты. Число горожан, которые могут бежать морским путем, ограничено количеством кораблей и мест на них. А остальным ничего не останется, кроме как бежать вверх. Все должно пройти успешно.

Темрай обмотал куском ткани порез на руке, затягивая узел зубами. Это была просто царапина – поранился об оковку щита, когда пролезал в узкую дыру в стене дома. До сих пор он не приближался к врагу на расстояние удара и был этим весьма доволен.

Отлично, сказал вождь, возвышая голос, чтобы все слышали. – Командиры отрядов, все ко мне. Капитаны, вам пять минут на подготовку, и мы выступаем. Кто-нибудь видел Босадая? Нет? Ах да. В таком случае вы двое отвечаете за доставку стрел. Организуйте команды, которые будут их подвозить.

Совет командиров был краток, говорили только по существу. Черная работа была сделана, подошло время заканчивать. По правде говоря, как только повозки съездят в лагерь, погрузятся и вернутся сюда, настанет время заключительного аккорда. Дело будет закончено.

Лордан шагнул вперед, вкладывая в удар весь свой вес. Его противник не смог бы заблокировать клинок, даже если бы знал, как это сделать. Первые семь дюймов лезвия вошли ему под горло, как раз в ямочку между ключиц. Он тяжело соскользнул с клинка и упал, уступая место следующему.

«Убивать их, конечно, очень весело, но мы все равно проиграли».

Враги прибывали не просто по двое, по трое: поток казался бесконечным, когда один падал, на смену сразу же являлся новый, а за его спиной маячили еще двое. Лордан перестал наносить сильные удары и принялся работать волнами – меньше риска сломать клинок, а кроме того, он скорее стремился ранить противников и разогнать их, нежели добавить трупов под ногами, затрудняющих передвижение.

Места для чудес техники попросту не было. Лордан вертелся на одном месте, так быстро работая мечом, как только мог, стараясь держать его как можно ближе к корпусу, чтобы отбивать сразу несколько ударов. Он старался бить по возможности в лицо и в шею, где это более всего пугает.

Краем глаза он заметил, что сосед справа упал. Значит, правый бок лишился прикрытия. Лордан отступил на три шага, прикрывая отступление быстрым выпадом, и клинок его наткнулся на что-то мягкое. Он осознал, что последний шанс контратаки, которая могла бы хоть что-то спасти, упущен – определенно стена захвачена, так что даже если невероятным образом удастся оттеснить врага от центра, их просто перестреляют лучники со стен. Правда состояла в том, что город слишком переполнен врагами, чтобы имело смысл пытаться их теснить.

Сам не зная зачем, он пригнулся – и лезвие боевого топора просвистело в воздухе там, где только что была его шея. Лордан ударил туда, где предположительно находился хозяин топора, припав на одно колено на случай, если тот не один. Лезвие вонзилось во что-то; Лордан провернул его, проталкивая глубже, рынком выдернул наружу и тут же стремительно уклонился от пущенного кем-то копья. Его теснили влево, а туда Лордану было совершенно не нужно. Со своей низкой стойки он прыгнул назад, умудрился приземлиться ловко, на обе ноги, и выпрямил руку с мечом, который на этот раз ударил в сталь шлема.

Теперь вверх, вверх! Если они полезут туда, Лордан готов назвать это время суток днем. Хотя, даже если удастся запереть ворота Среднего города и занять стену, это будет не более чем отсрочка. Они снова окажутся в осаде, только более мелкого масштаба, без малейшего успеха долго продержаться из-за отсутствия всякого снабжения и поддержки. Лучшее, чего этим можно достичь, – более почетные условия капитуляции.

«К чертям все это, – сказал Лордан самому себе. – Я сделал все, что мог, так что лучше не надеяться ни на что, а добраться до порта и отчалить отсюда».

Легко сказать – трудно сделать. Решить, что он выходит из игры, далеко не достаточно. Нужно еще проложить себе дорогу через город, в обход холма. Вполне возможно, что он поздно спохватился, и в таком случае можно опустить меч и ничего не делать. Но это каким-то образом шло вразрез с его принципами; все профессиональные инстинкты протестовали против такого оборота событий. Это все равно что сбежать из битвы.

Лордан имел только один план, и если он не сработает – конец. С другой стороны, бывали планы и похуже. Сделав длинный, сокрушительный выпад, он дал человеку с отрубленной половиной лица упасть на землю, а потом упал рядом с ним на колени, прямо на других лежащих – мертвых, полумертвых. Он оказался лицом к лицу с окровавленным человеком – тем, которого он только что рубанул? Возможно, но какое это имеет значение? Тот был все еще жив, с глазами, расширенными от болевого шока; губы его беззвучно шевелились, как будто кочевник пытался рассказать что-то тайное, что он узнал о смерти. Лордан перелез через него – сначала опершись на его лицо рукой, потом коленом – и стал закапываться в глубь высокой груды трупов, скользя и путаясь в членах мертвых и умирающих…

«Зачем добавлять к удару оскорбление, Бардас? Достаточно плохо подыхать от ран в одиночку, на чужой земле, а тут ёще кто-то беззаботно наступает тебе на лицо…»

…как ему казалось, несколько часов подряд. Наконец он выбрался наружу, проделав проход в горе тел. Как Бардас и рассчитывал, никто из сражающихся не смотрел под ноги, сочтя его одним из многих мертвецов, – так что, похоже, на этот раз ему повезло.

Ползком он выбрался на открытое место, где больше не было трупов, и решил, что можно бы и подняться. Едва встав, он нос к носу столкнулся с воином клана, парнем лет шестнадцати, смотревшим на него с ужасом, как будто встретил обитателя свежей могилы. Лордан ударил его коленом в пах, сбивая с ног, пошел прочь, незаметно миновав двоих его товарищей, и наконец оказался…

За пределами битвы, насколько он мог судить. Никто не гнался за ним, не оглядывался. Лордан постоял чуть-чуть, стараясь отдышаться, и поспешил в темноту арки.

«Может, все и обойдется. Конечно, об этом и говорить рано. Но в любом случае следующая часть попроще».

Арка выводила в темноту. Так, эта улица должна вести от старого фруктового склада к кварталу булавочников. Оттуда направо, через ряды дробильщиков, мимо кабака, где косая служанка; налево и вниз – аркадой столяров до перекрестка, от него – по улице веревочников и в переулок налево, а дальше прямо, должен выйти точно позади навесов рынка.

Он прошел в темноте не более двадцати ярдов, когда его нога запнулась о что-то большое и мягкое, и он потерял равновесие. Упав на бок, Лордан откатился в сторону, прижался к стене и прикрылся мечом, держа его классическим двуручным хватом. Тело, о которое он споткнулся, простонало.

Варианты: убить его, если двинется следом, оставить как есть или исследовать. Пока он решал, послышался новый стон.

– А пошло оно все, – пробормотал Лордан сквозь зубы. – Ты кто?

Ответа не последовало только новый стон. Сам себе удивляясь и не понимая, что это ему взбрело в голову, Лордан вложил меч в ножны, нагнулся и вытянул руку. Нащупал лицо – гладкое, безбородое. Девушка или мальчишка.

– В чем дело? – прошептал он.

– Стрела, – ответил чуть слышный голос.

– Встать можешь?

Снова стон. Лордан вздохнул. Без подобных осложнений он мог бы легко обойтись.

– Расцениваю ответ как «да». Давай поднимайся.

Он обхватил лежащего за плечо, подсунув под него руку, и поднял его на ноги. Тот был совсем легкий. На ощупь – точно девушка. Может, это объясняет, почему он стал с ней возиться.

Теперь иди, переставляй ноги. Попробуй. Если не сможешь, я тебя здесь брошу.

– Я попробую, – выговорила она. – Очень… трудно.

– Верю, – согласился он. Будь это легко, каждый бы ходил, весь интерес пропал бы. Давай я тебя поведу. Попробуй за меня схватиться.

– Не могу.

– Ладно, упрямься, если хочешь. Но я тебя предупредил.

– Нет пальцев…

Нет пальцев, нет пальцев. Что за знакомая девушка есть у него в городе – молодая, тощая, без пальцев на правой руке?

Ох, в пору в голос завыть!

Горгас Лордан согнулся под лестницей, ведшей к галерее магазинов, и ждал, когда уйдут люди. Их было около дюжины – иными словами, слишком много, и у них имелась повозка. Это все он рассмотрел, стремительно откатываясь в темноту. Он надеялся, что его не заметили. Повозка – Горгас успел разглядеть – была нагружена бочками.

К большему его раздражению, процессия застряла в десяти ярдах от места, где он прятался. Эскорт повозки – с такого близкого расстояния было видно, что это все кочевники, запалил факелы от маленького светильника, висевшего на боку повозки, и принялся исследовать местность. Горгас начал серьезно волноваться и обдумывал возможность убежать. Эти ребята слишком были заняты, чтобы его преследовать в случае чего, – они разделялись на пары и принялись разгружать бочки.

Идея быстрой пробежки не потеряла привлекательности. Конечно, на месте возничего сидел лучник с оружием на изготовку, но его функция казалась чисто оборонительной. Что толку ему тратить ценные стрелы на неизвестного бродягу, пробежавшего в темноте? Горгас принял решение и собрался побежать на счет «пять».

Он досчитал до четырех, когда двое кочевников закатили бочку в двери магазина и вспугнули двоих прятавшихся там детишек, мальчика и девочку, лет примерно шести и десяти. У детей хватило врожденного здравого смысла броситься бежать в разные стороны, но лучник вскочил со своей скамьи, пробежал несколько шагов за девочкой и прошил ее стрелой насквозь с расстояния двадцати ярдов, а потом развернулся и следующим выстрелом уложил мальчика, прострелив ему шею с сорока ярдов, как раз когда тот хотел свернуть в темный переулок, которым Горгас, в свою очередь, намечал воспользоваться с той же целью. Когда он снова взглянул на повозку, лучник наложил на тетиву следующую стрелу и тревожно оглядывался, будто ища, в кого ее выпустить. Остальные его товарищи не обратили внимания на происходящее и продолжали свою работу.

Идея побежать уже не казалась такой соблазнительной. Горгас выругался сквозь зубы. Время уходило, а нужно еще так много сделать и пройти такую долгую дорогу! К тому же у него были предположения относительно содержимого бочек; если он прав, здесь скоро станет не слишком-то уютно.

Ближайшая к нему пара рабочих поставила бочку в десяти шагах от его укрытия, и это помогло Горгасу принять единственно верное решение. Конечно, это был опасный план, он ненавидел так рисковать – даже больше, чем людей, любящих это делать. Тем не менее бывают ситуации, когда героизм – единственно разумный способ поведения. По возможности беззвучно он взял на изготовку лук, вытянул из колчана стрелу (осталось всего три, проклятие), поднял лук, накренив его из-за ограниченности пространства; наложил стрелу, натянул тетиву, прицелился и выстрелил.

Даже в таком слабом освещении трудно было не попасть, а Горгас всегда прекрасно стрелял. Но все равно он испытал великое облегчение, когда стрела вошла в тело с безошибочно узнаваемым звуком – чок! – который бывает только при попадании в плоть, и возничий свалился со своей скамьи головой вниз, на землю.

Вскакивая, Горгас наложил следующую стрелу. Его затекшие ноги запротестовали против такого резкого движения. Из оставшихся кочевников только один увидел, что происходит; и в краткие секунды между тем, как он увидел выстрел и позвал товарищей, Горгас был уже на ногах, используя преимущество, что его от повозки отделяло куда меньшее расстояние, чем любого из врагов.

Он услышал за спиной крики и шуршащий звук – это вынимали из ножен меч. Горгас вскочил в повозку, отшвырнул лук и схватил кнут с длинной рукоятью, который валялся у его ног. Повозка была запряжена, конечно же, мулами; ставлю три к одному, что они не будут упрямиться, – и предположение оправдалось. В кои-то веки ради разнообразия Горгасу везло. Когда мулы помчались, один из кочевников успел ухватиться за задний борт повозки и попытался влезть на нее с разбегу. Не оборачиваясь, Горгас хлестнул кнутом – и хотя не попал по врагу, сбил с места несколько бочек, которые покатились вниз, увлекая человека за собой. Еще один кочевник схватил длинную стойку из-под навеса магазина и бросился вдогонку, держа ее наперевес. Горгас подождал, пока тот подбежит достаточно близко, схватится за борт и голова его окажется в удобном положении – как раз напротив левой ноги, – и пнул его в лицо. Судя по звуку и по ощущению, кочевник упал как раз под колеса повозки, которая хорошо отплатила ему за старания.

Горгас ожидал дальнейших попыток преследования – но их не было. Повозка свернула за угол, набирая ход. Из отсутствия погони он сделал вывод, что оставшиеся кочевники махнули рукой на повозку и продолжили свою работу; гипотеза вскоре подтвердилась – позади что-то с грохотом взорвалось, краем глаза он заметил, как взметнулись языки пламени, прошла воздушная волна. Это повторилось еще несколько раз, пока он был в пределах слышимости.

«Он справился со сложным рецептом», – сказал себе Горгас. Неплохо для парня, чей народ не так давно освоил такое высоконаучное достижение, как колесо.

Он ехал к северо-востоку, вниз, насколько позволяли улицы, и по пути слышал взрывы и видел вспышки пламени. Горгас благословил свою удачу, позволившую ему убраться подальше раньше, чем оно началось. Повозка степняков тоже пришлась кстати. Первое, что он сделал, оторвавшись от погони, – это надел на голову кожаный шлем убитого лучника, и теперь партии работников с повозками и отряды солдат не обращали на него ни малейшего внимания. Все это были, понятное дело, кочевники – паника, огонь и неприятельские бойцы очистили район от каких бы то ни было признаков горожан. Все, кто мог убежать, убежали.

Теперь Горгас находился в относительной безопасности и позволил себе расслабиться и потерять бдительность. Вот почему он не заметил одинокой фигуры, выскользнувшей из переулка и побежавшей ему наперерез. Очнулся он, когда могучий удар опрокинул его со скамьи, а ловкая темная фигура вспрыгнула на его место и схватила поводья.

Горгас упал больно, ударившись плечом о дощатый пол и сломав в падении две оставшиеся стрелы. Будь у него время, он пожалел бы об этом; но сейчас Горгас просто откатился к заднему борту повозки, перевалился через него и исчез из виду, отползая в сторону, потому что напавший на него человек неожиданно натянул поводья, и мулы остановились.

«Это все Бардас виноват, – подумал он, сам того не желая. – Я стараюсь спасти его шкуру – и вот что из этого выходит».

Горгас сам знал, что обвинение необоснованно. Честно говоря, во всем происходящем он был виноват сам, а у него всегда была единственная причина для гордости – способность отвечать за свои поступки.

«Все равно пришлось связываться со всякими проходимцами, бегать, суетиться… А я, между прочим, уважаемый член международного банковского сообщества».

Вор, укравший повозку – кто бы он ни был, – спрыгнул с нее и бросился в переулок, из которого и явился в первый раз. Горгас усмехнулся: сильный парень и ловкий, да только идиот. Он подполз к повозке, тихо взобрался на прежнее место и взял поводья.

«Подождите-ка, подождите…»

Что-то знакомое было в том, как этот человек выпрыгнул из повозки. Почему-то это напомнило о другой повозке, старом рассохшемся возке для сена с треснувшей передней оглоблей. Клефас, Зонарас, сестренка и он сам стояли внизу, подавая граблями сено, а Бардас с отцом принимали его и утрамбовывали ногами, стараясь набить повозку больше, чем она могла выдержать, лишь бы только уложиться в одну поездку…

– Бардас? – позвал он в темноту. – Это ты?

Человек остановился, как будто наткнулся на невидимую стену.

– Горгас?

Тот ухмыльнулся – так широко, что в отсвете пожара с другой стороны улицы ярко блеснули его неровные зубы.

– Какая удача, – сказал он. – Я как раз тебя ищу.

– Горгас?

– Ладно, не стой как вкопанный, садись в чертову повозку.

Бардас Лордан обмяк, как мешок с зерном, который пропороли ножом и пшеница сыплется на землю. Он мог перенести все что угодно, даже миг безумия и шока, когда наткнулся в темном переулке на свою бывшую ученицу, а ныне – смертельного врага. Но это было уже слишком в довершение ко всему прочему. Конечно, разгадка была в головной боли – подозрительная простота происходящего завела его слишком далеко.

Бардас уже начинал желать, чтобы все сложилось иначе. Так рыба, которой нежданно попался роскошный толстый червяк, неподвижно висящий в воде, меняет мнение о собственной везучести, когда чувствует засевший в губе стальной крючок.

– Бардас, – сказал человек в повозке, – у нас нет времени. Давай залезай, устраивай задницу на этом сиденье, и поехали, пока еще есть шанс отсюда выбраться.

Бардас почти принял решение, поняв, что будет правильно сделать, – но вдруг вспомнил о девушке, истекавшей кровью в темном переулке. Он зажмурился на миг, прошептав проклятие. В письме Горгаса было что-то на счет корабля; девчонка может уплыть на нем отсюда, если она, конечно, выживет, и если Горгасу удастся выбраться отсюда, и если корабль его дождется, и еще дюжина других «если». И снова у него не оставалось выбора. Хотя бы один-единственный раз, как бы это было приятно – решать за себя. Может, когда-нибудь в другой раз.

– Тебя в самом деле ждет корабль? – спросил он. – Не врешь?

– Ждет, если еще не уплыл – что делается с каждой минутой все вероятнее.

– Отлично. Тут в переулке – тяжелораненая девушка. Помоги мне дотащить ее до повозки и проследи, чтобы она выбралась. Понял?

– Мы в самом деле должны?.. Не обижайся, Бардас, но по-твоему, сейчас время и место…

«Все что угодно, любую цену – за единственную возможность с ним поквитаться, за острое удовольствие впечатать кулак ему в лицо и услышать хруст ломающейся кости. Но нельзя».

– Заткнись, – сказал он. – Сюда, за мной. К счастью, в тени высоких домов было слишком темно, чтобы разглядеть лицо Горгаса. Бардас был уверен, что этого не вынесет. А так его брат был просто неопределенной мужской фигурой, которая взяла девушку за ноги, в то время как он подхватил ее под мышки. Они закинули ее в повозку через задний борт. На лицо ее упал свет фонарика, и Горгас воскликнул:

– Боги, Бардас, не могу поверить.

– Что?

– Я ее тоже искал. – Он поднял голову, свет озарил его. – Конечно, ты не знаешь, кто она такая, верно? Бардас, это твоя племянница.

«Нет! Что он сказал? Кончится это все когда-нибудь или нет?»

– Знаешь, я не шучу, – продолжал Горгас, – твоя племянница, Исъют, дочь Ньессы.

Бардас попятился, споткнулся обо что-то и упал, боль но ударившись спиной.

– Прости, что вывалил все это на тебя за раз, сказал Горгас. – Одно за другим понятно, что получается многовато. Но у нас нет времени, Бардас. Если хочешь разобраться, сделай это, когда мы окажемся на корабле.

Бардас Лордан потряс головой – единственной частью тела, которая могла свободно двигаться.

– Я не собираюсь оказываться ни на каком корабле вместе с тобой, Горгас. Я собираюсь, напротив, остаться здесь и честно погибнуть, хотя бы для того, чтобы позлить тебя. А теперь убирайтесь с глаз моих, ты и твоя…

– Племянница, – закончил за него Горгас. – Забирайся в повозку, иначе я тебя туда затолкаю силой.

Бардас улыбнулся. В конце концов он разлепил губы показывая оскал зубов.

– Сначала поймай, – сказал он, стремительно вскочил на ноги и бросился бежать.

Бардас пробежал ярдов пятнадцать, когда его догнал камень.

Из караульной Среднего города генерал-губернатор созерцал роскошное зрелище – бушующий пожар. Вид отсюда открывался, пожалуй, лучший во всем городе. Подобным зрелищем можно восхищаться независимо от обстоятельств, От красоты ало-золотого пламени дух захватывало. Одно было ясно: никто из живущих не видел ничего подобного.

Пожар в Нижнем городе был кошмаром, постоянно преследовавшим жителей Перимадеи. С этим ничего нельзя было поделать. Это место как будто специально предназначалось для того, чтобы временами гореть. Огонь здесь распространялся со скоростью большей, чем у человеческого бега, перескакивая с крыши на крышу по узким улочкам и охватывая целые районы. Горели лавки масел, винодельческие дворы, хранилища серы, амбары с зерном, лавки тканей, плотницкие мастерские. Казалось, горожане нарочно собрали в одном месте все, что может хорошо гореть, и выстроили ряды горючих материалов – как маяки для освещения окрестностей.

Момент, когда что-то можно было сделать, уже прошел, и теперь оставалось только дать пожару выгореть дотла. Традиционно считалось, что из-за пожаров в Нижнем городе и был некогда основан Средний; высокая стена не давала пламени перекинуться на важнейшие строения, дома лучших горожан, библиотеки Ордена, архивы, где хранились записи. Стена и на этот раз выполнит свою работу, даже если адское пламя от горючей смеси превосходит все, виденное доселе. Генерал-губернатор не мог понять, радует его это или печалит. Ведь это означало, что, несмотря на пожар, неприятелю достанется Средний город и Верхний город, конечно же, тоже, во всем своем мертвом великолепии. Лучшая часть Перимадеи, ее краса и гордость, может выжить. А ее народ – нет.

Два часа назад враг взял штурмом ворота Среднего города. Они соорудили отличный таран из карданного вала знаменитой новой водяной мельницы, сооружение которой финансировали общественными сборами. Три года искали подходящее по толщине и длине дерево, чтобы сделать вал; оно нашлось наконец у отвратительного купца со Сконы и стоило недешево, для перевозки его пришлось строить новый корабль, а чтобы провезти его до места, расширили главный проспект – в основном путем сноса старых зданий. Специальные повозки, подъемные краны – в общем, достаточно хлопот, чтобы заморозить кровь кому угодно. Честно говоря, административная часть разума генерал-губернатора восхищалась тем, с какой скоростью и простотой враги оторвали огромное приспособление и потащили его к воротам безо всякой техники, живой силой, вверх по холму, – и створы ворот порвались от первого же удара, как бычий пузырь.

Крики снизу сказали ему, что враг снова атакует. Первая атака отбросила перимадейцев к стене, соединявшей четыре башни по четырем сторонам от ворот. Вторая атака была неудачной; остатки того, что некогда было городскими войсками, отразили кочевников с минимальными потерями, даже отбили еще пять башен. Третья атака – что ж, город потерял около сотни бойцов, в то время как неприятелю это стоило тысячи жизней; однако теперь их земля ограничивалась караульной башней и пятьюдесятью ярдами стены с каждой стороны – вот вся территория, оставшаяся во власти перимадейского правительства, и генерал правил ею единолично. Хотя и ненадолго.

Враги наступали сразу с двух сторон, справа и слева, и генерал-губернатор заметил, что они где-то откопали старые щиты лучников, огромные и плетеные, за каждым из которых могло спрятаться по меньшей мере два человека, штуковины двадцатилетней давности. Дикари грамотно ими пользовались строй надвигался, не разделяясь, из-за щитов летели стрелы. А внизу…

Внизу, под стенами, они устанавливали пару осадных «вертушек» и похоже да, две мангонелы, которые он предназначал, чтобы защищать бреши в стенах. Их собирались поднять с помощью кранов и установить наверху завтра днем, а теперь ими завладел враг и заряжал орудия бочками среднего размера. Генерал-губернатор кивнул собственной догадке. Конечно же, в бочках горючая смесь. Это немного рискованный (опрокинь хоть одну раньше времени – и сожжешь все, что под стенами), но зато быстрый и весьма экономичный способ решения тактических проблем.

Генерал-губернатор позволил себе последний раз насладиться видом города. Отсюда были видны даже пристани он различал толпу народа, загромождающую все подходы к докам, наполнившую все улицы, ведущие к морю. Должно быть, туда устремился каждый, кто надеялся обрести шанс на спасение. Вдогонку толпам мчался огонь, который подгонял легкий ветерок. Пламя почти лизало людям пятки, и генерал-губернатор подумал, как, должно быть, ужасно оказаться зажатым в ловушке между огнем и водой. Толпа начнет давить еще сильнее, гонимая пламенем… Уж лучше умереть здесь, в относительном мире и покое.

Первый бросок оказался неудачным – бочка ударилась о стену и расплескала содержимое, безвредно забрызгав только верхние зубцы. Ну, относительно безвредно – генерал-губернатор и еще несколько человек тоже получили свою дозу горючей смеси, обещавшей разнообразить жизнь совсем скоро, как только первая огненная бомба сделает свою работу.

Второй бочке повезло куда больше, и осаждающие с тупым восхищением смотрели на защитников крепости с волосами и бородами, объятыми пламенем, бегущих из невыносимого жара и удушающего дыма башни – наружу, под стрелы лучников, прикрытых щитами на стене.

– Приказ исполнен, – доложил капитан, когда все было кончено. – Что теперь?

Дядя Анакай, который за все свои годы не видел ничего подобного, ответил с оттенком сожаления в голосе, передавая приказ Темрая:

– Сжечь все остальное, все, что встретим на пути. Но сначала – через ворота в этот, как его, Верхний город. Это не займет много времени, его никогда не охраняли. Там нет гарнизона. Значит, сначала сжечь Верхний город, потом – этот. А потом, – добавил он тихонько, – убраться подальше от этих стен, если не желаете тоже поиграть в живые факелы.

Придя в себя, Лордан обнаружил, что он лежит плашмя на полу покачивающейся повозки. Сначала он думал, что находится где-то совсем далеко (может быть, спит и видит сон); но потом вспомнил происшедшее, очень хорошо вспомнил.

Бардас повернул голову и увидел силуэт Горгаса, сидевшего к нему спиной на фоне ярко-алого неба. То мягкое, что лежало под Лорданом, было телом девушки, этой самой его племянницы – или того, что от нее осталось. Однако он и без проверки знал, что она жива. Чрезвычайно раздражающая черта благородных, способная утомить кого угодно. Бей их по голове, отрубай им пальцы, утыкай их стрелами, ворочай, как стог сена, – все равно ни малейшего шанса вышибить из них дух! Они всегда выживают, так или иначе. Может, поэтому, подумал Лордан, их так много на свете – в отличие от нас.

Горгас не смотрел в его сторону, следя за дорогой: то горящий дом, готовый обрушиться на улицу, то повозка, битком набитая дикарями, сделавшими свою работу и теперь убирающимися от опасности подальше… И вот что устроил Горгас, черт побери его с его треклятым интеллектом: он собирался пристроиться в хвост колонне вражеских повозок и с ними заодно выбраться из города. А потом останется только выскользнуть наружу, найти лодку или плотик и отправиться по реке к этому его кораблю.

«Самое обидное, что я бы до такого никогда не додумался».

Пошло оно все к черту. Стараясь не поднимать головы, Лордан подполз к краю повозки и осторожно свесился наружу. Потом оттолкнулся ладонями – и вывалился через борт, упав лицом вниз на твердую землю.

«Может, ты и умник, но меня все равно не поймаешь», – сказал он про себя, отползая прочь и не без труда поднимаясь на ноги.

Спрятавшись в тени колонны, он смотрел на голову своего брата, выделяющуюся на фоне всполохов огня, как будто Горгас был одет в пламя. Если это окажется их последняя встреча с Горгасом, он будет просто счастлив.

Город уже не спасти, а значит, у него нет более обязанностей перед Перимадеей. Шансы выбраться отсюда живым ничтожны, что освобождает от обязательств перед семьей. Эйтли в безопасности. Алексий… хорошо бы, конечно, ошибиться относительно его судьбы, но старик наверняка уже мертв. Так что можно выбирать, на что потратить последние полчаса или около того, использовать это время для своего собственного удовольствия. Можно наброситься на первое попавшееся подразделение врага и умереть, сражаясь. Или выбить дверь кабака и выпить столько вина, сколько позволит время. Или просто усесться, скрестив ноги, посреди улицы и предаться медитации о бесконечности. Не так уж важно, чем заняться.

Или можно попробовать спастись.

Конечно, это безнадежное занятие. Шансов нет, как их и не было. С другой стороны, он начинал с того, чтобы принять идею собственной смертности (и добился отменных результатов, черт побери). Так что хотя бы умственный интерес в том, чтобы проверить вероятность, остается. И он решил попытаться.

Если забыть, что он думает о брате Горгасе как о личности, его идея ничем не дурна. О гавани не может идти и речи: горящие заживо люди, которые бросаются в воду и тонут, – не самое лучшее зрелище для последних часов жизни. Но если добраться до Гуртова моста, может быть, найти себе лошадь – в общем, перебраться через реку, и ему открыт путь куда угодно, на запад, юг или восток по суше или на север, если удастся сесть на корабль…

«Черт, денег нет ни гроша. Если увижу хоть сколько-нибудь, нужно будет подобрать – на еду, одежду и проезд».

В общем, отправиться куда угодно, главное вон отсюда. Может, он никогда не имел громкой славы, зато никому не придет в голову его преследовать, И ведь Лордан останется свободен, волен делать, что ему нравится. Это была интригующая перспектива – почти стоящая того, чтобы остаться в живых.

Конечно, трудно предположить, что ему повезет к удастся переправиться через мост, а потом еще форсировать реку. Инстинкты подсказывали, что нужно торопиться: следующим самым логичным шагом со стороны Темрая было бы вывести из города всех своих людей, поднять мост и оставить город гореть вместе с обитателями. В этом случае следовало бы добраться до моста раньше, чем это произойдет.

Быстрее было бы идти дворами, но подобная экономия времени может стоить жизни. Огонь сделает узкие переулки с высокими стенами непроходимыми, так что лучше будет держаться широких улиц. Кратчайший путь лежал через кварталы веревочников, в обычные времена – самое пожароопасное место в городе. Но теперь, когда разжалованный полковник Лордан скупил всю веревку, уровень возгораемости складов упал куда ниже среднего. Лордан на миг вспомнил о купце Венарте и его веревке; вот этому человеку не о чем волноваться и грустить, кроме как о загубленном товаре и коммерческой неудаче! Наверно, отлично быть таким, как он.

Отсюда до складов пеньки, при невозможности идти проулками, нужно было добираться через квартал гончаров, а потом слегка вверх по улице лучников и через район трубников, и снова вниз – кварталом мешкоделов. Весь путь – отличными широкими улицами, но очень уж далеко. Недурно было бы проделать расстояние бегом, да только бег делает человека невнимательным. Придется ограничиться быстрой ходьбой.

Все было спокойно до арки, выводящей к трубникам. Едва ступив на площадь, Лордан тут же оказался среди битвы – отряд трубников решил до последнего защищать свои дома и семьи. Но у Лордана не было времени.

Он пробежал сквозь битву, выражаясь буквально. Едва свернув за угол, наткнулся на двух людей: горожанин орудовал пикой, отбиваясь от дикаря с топором – тот дрался скорее пылко, нежели умело. Лордан постарался не путаться у них под ногами, но его появление отвлекло копейщика, и противник стал его теснить. Это было нечестно. Копейщик представлял собой город.

Лордан остановился и обнажил меч в тот самый миг, как дикарь вырвал топор из разрубленной головы врага. Дурень сделал попытку атаковать первым – и напрасно: Лордан отступил вправо, отводя влево его оружие, что дало полковнику преимущество и время ударить самому. Отразить его выпад у дикаря не было ни времени, ни места. Он свалился на землю, как сброшенный плащ; но до того, как Лордан успел уйти, появился еще один неприятель – выскочил откуда-то из тени и набросился на него с огромным Звейхендером. Большая ошибка с его стороны: явно это оружие не было привычным для степняка, и вместо того, чтобы фехтовать, тот махал им, как топором. Он совершенно открылся, и Лордану нужно было только шагнуть под его воздетые руки и вонзить свой Гюэлен ему в грудь. Умелый и быстрый поворот клинка освободил меч раньше, чем убитый упал на землю; это позволило Лордану поднять меч как раз вовремя, чтобы защититься от удара секиры, пришедшего слева, и одновременно уклониться от ударившего спереди копья. И такой позиции было совсем несложно совладать с владельцем секиры справа, используя его как щит от копейщика, прикончить первого на развороте и на том же движении пронзить второму горло.

«Просто, как бобы лущить, – подумал Лордан с легким отвращением. – У бедных ублюдков нет ни одного из моих преимуществ».

Ярдов через пять кочевник заламывал руки горожанину, а двое других дикарей били его копьями. Вопреки собственным решениям, Лордав подскочил к ним сзади и быстро разделался с копейщиками двумя короткими ударами. Оставшийся дикарь попытался заслониться умирающим перимадейцем, но он был на голову выше своей жертвы, и это его погубило. Когда и с этим было покончено, Лордан наклонился к горожанину – но увидел, что тому уже не помочь, и не стал терять время.

Больше на его пути от арки до колоннады, выводящей в район веревочников, не было преград. Сама колоннада являла немалую проблему – ее крыша начала гореть и могла обрушиться, так что Лордан преодолел это расстояние бегом. Но расчет был верен – теперь он оказался в открытом пространстве, вне угрозы огня и с местом, куда можно бежать при нежелании драться. Веревочники соорудили бесполезную, но внушительную преграду из тросов и канатов, через которую Лордану пришлось долго прорубаться. Какой-то энтузиаст из верхнего окна выстрелил в него из арбалета, пока он рубил веревки, – без сомнения, перепутав Бардаса с врагом. Стрелок промахнулся. Кто-то еще крикнул: «Не стреляй, это наш», и Лордан продолжил путь. Заставлять дурака платить за ошибку было бы опасно, да и незачем – наверняка тот не хотел ничего дурного.

«Откуда бы бедняге знать, что я больше не наш – а просто свой собственный?»

Больше квартал веревочников не принес приключений. Веселье началось опять, когда Лордан с больших улиц попал в арку парфюмеров и пошел через площадь за ней. Этот квартал и так всегда был нездоровым местом из-за множества хранившихся в нем ароматических масел и спиртовых растворов; а сейчас ко времени прибытия Лордана все это занялось огнем. По четырем сторонам площади здания горели и взрывались шарами пламени, в воздухе носилась горящая шрапнель – это взрывались кувшины с маслами. Он умудрился выбраться оттуда, отделавшись лишь несколькими царапинами, да еще большой осколок кувшина вонзился в левое бедро. На выходе из арки Лордан наткнулся на целую толпу степняков, занятых последним грабежом в лавках добытчиков жемчуга.

Нет времени, напомнил себе Лордан, отмахиваясь мечом влево и почувствовав, что лезвие вошло кому-то в плечо. Самое скверное, что, даже когда Бардас дрался, часть его разума была отсюда далеко, сосредоточиваясь на дальнейшем пути. Он постарался полностью включиться на происходящее, но это было нелегко. Кто-то из врагов едва не пробил его защиту, пока он грезил наяву; клинок звякнул о кольчугу на левом плече, а ответ оказался слабым и неточным, хотя все равно сработал. Тем не менее, несмотря на спешку, Лордан потратил секунд девяносто на то, чтобы вывернуть карманы мертвого дикаря и присвоить его коллекцию отборных жемчужин. Это по крайней мере решит проблему с деньгами – хотя карманы Лордана стали неприятно набитыми и тугими.

Далее его ожидало относительное благополучие: не так много огня, зато полным-полно кочевников. К счастью, это были не мародеры, болтающиеся без цели; здесь образовалась своеобразная дорожная пробках из множества повозок, полных ранеными бойцами или просто теми, кто выезжал из города. Лордан невольно поискал в очереди Горгаса но не увидел его. Самому захватить повозку и выехать на ней было совершенно нереально: вокруг сновало слишком много вражеских солдат. И мирно пройти вдоль линии повозок тоже не казалось удачной идеей.

Ну ладно, тогда попробуем под проклятущими телегами. Конечно, это означало – ползти на четвереньках, но время больше не играло такой роли. Все равно ворота не закроются, пока все повозки не выедут наружу. По низу следовало добраться до моста; потом можно выбраться наружу, прыгнуть в воду и плыть до берега.

«Наверно, минеры и те, кто работает в копях, привыкли к такому способу передвижения. Но мне не подходит».

Более чем замкнутое пространство и боль в локтях и коленях, Бардаса угнетало чувство абсолютной беспомощности. Если его кто-нибудь заметит, шанса спастись нет. Они просто выволокут его наружу, как кролика из силка, или подстрелят с расстояния пяти ярдов, а он даже защищаться не сможет. После стольких лет работы в суде поединок лицом к лицу не особенно страшил Лордана. Хотя он часто бывал от смерти на расстоянии одной ошибки, но по крайней мере знал, что делает, и мог контролировать события. Кроме того, он умел это лучше почти что всех, за редкими исключениями. А положение, когда он окружен врагами, но не имеет возможности с ними сражаться, было для Лордана совершенно новым опытом, и весьма неприятным.

«Ладно, наверно, не много уже осталось. Еще сотни две ярдов, и все…»

Он перестал ползти и замер на месте.

Света было мало, но огонь факелов и отсвет пожара позади позволяли различить, что сразу несколько врагов приближалось к месту, где прятался Лордан. Они медленно шли вдоль длинной линии повозок, и из их поведения явствовало, что они что-то – или кого-то – ищут. Солдаты заглядывали в повозки, засвечивали факелами под их крыши. Они даже наклонялись и заглядывали под колеса.

Дурные вести.

Молясь, чтобы все удалось, Темрай шел между рядов повозок, следя, как его люди продолжают розыски. Он знал, что задерживает своих людей, что ворота до сих пор открыты, хотя их надлежало запереть с час назад; но это была его война, за которую только он нес ответственность, так что вождь мог позволить себе найти полковника Бардаса Лордана. До этого он не мог принять решения.

Он увидел в телеге что-то скорченное, обернутое мешковиной, – и незамедлительно ткнул туда мечом. Лезвие звякнуло о серебро и в прорыв ткани показался бок дорогой позолоченной чаши. Вот подлецы, в прямое нарушение приказа… Но сейчас Темрая это не слишком волновало. Он просто разрезал мешок до конца и высыпал серебро на землю, после чего позвал отряд телохранителей и приказал втаптывать добычу в грязь, пока она вся не скроется.

«А что, если он уже умер? Умер, а меня не было там? Что, если он погиб в самом начале, еще когда был шанс спасти город, и так и не увидел огня, женщин и детей с горящими волосами? Это все равно что готовить великий пир кому-то на день рождения, после чего обнаружить, что виновник торжества не явился. О боги, да если с ним что-нибудь случилось, я никогда себе не прощу…»

Кто-то обращался к вождю, стоя за левым плечом. Голос Кьюская доложил, что его люди взяли ворота Верхнего города, так что вся Перимадея теперь в их руках. Золото, говорил он, шелка и пурпурные ковры, оникс, сандаловое дерево, серебряная посуда и гобелены, янтарь, жемчуга и ляпис-лазурь, и резная слоновая кость, барельефы и украшения, подушки, мантии и занавеси, и книги – о боги, кто мог подумать, что в мире столько слов? – и фарфор, и эмаль, клуазоне и лакировка, флейты, лютни, гитары, трубы, колокола, арфы, лиры и тимпаны, оружие с орнаментами и мозаикой, луки, колчаны, налучи, доспехи, щиты, попоны и упряжь, сандалии, башмаки и тапки, чернильницы, и таблички для письма, и украшенные стило, часы водяные и солнечные, блюда, кубки, подносы, чаши для ополаскивания рук, супницы, ножи, кольца для салфеток…

– Сжечь, – перебил его Темрай. – И ничего не брать. Понял? Я хочу, чтобы все было сожжено.

Кьюскай знал, когда с вождем лучше не спорить.

– Я оставил там двенадцать повозок бочек, – сказал он. – И поджигалки заложены. Когда мы закрываем ворота?

Когда я закончу. Запалите смесь и выведите оттуда своих людей. Я хочу, чтобы все были готовы уходить, как только я все сделаю. – Темрай развернулся и взглянул на старого друга глазами, полными страха. – Слышно что-нибудь о полковнике Лордане? Кто-нибудь докладывал, что он убит или взят живым?

Кьюскай покачал головой.

– Я опросил всех сержантов. Никто ничего не видел и не слышал. Из-за этого, что ли, мы…

– Ступай и исполняй приказ.

Кьюскай ссутулил плечи и отошел. Вернулся отряд, отвечавший за поджог Верхнего города. Темрай подключил их к обыску повозок.

– И смотрите насчет воровства, – добавил он. – Если найдете награбленное, нужны имена виновных. Мы отсюда ничего не берем; надо, чтобы все это хорошенько поняли.

Солдаты не выказали восторга от этой идеи, но возражать не посмели. Поиски продолжались, и чем дальше, тем сильнее сердце Темрая сжимала какая-то жестокая рука. Почему-то он полагал раньше, что все будет так просто… Первое же, что он встретит в захваченном и разоренном городе, – это полковник Бардас Лордан, возможно, стоящий посреди Главного проспекта с мечом в руках, вызывающий вождя Темрая на смертный бой…

«А может быть, он сбежал».

Темрай закрыл глаза. Если Лордан в самом деле сбежал, тогда какое, во имя богов, может быть оправдание всему этому – тысячам сожженных заживо людей, бессмысленному, ужасному разрушению? Этого довольно, что бы свести с ума кого угодно: сжечь целый город, уничтожить целый народ с целью убить одного-единственного человека, только чтобы обнаружить, что этот единственный – сбежал…

Он немедленно выбросил эту мысль из головы, отбивая атаку на цитадель своего разума. Боги, отдавшие ему Перимадею, не поступят с ним так.

Он нагнулся и заглянул под ближайший вагон – и встретил неподвижный взгляд, глаза в глаза. Это был мальчик лет одиннадцати-двенадцати, прятавший свои по-подростковому переросшие члены за колесами. Лицо его было сведено ужасом, так хорошо знакомым Темраю. В глазах его Темрай видел пламя пожара и кошмары разрушения – образы, виденные им самим много лет назад, как если бы он смотрел в собственное страшное прошлое.

«Ты видел, как горела твоя мать? Как корчились в огне братья и сестры, пока не сгорела вся кожа и плоть и остались только черные кости, такие же черные, как руины города?»

Внутри его шевельнулась жалость, как кошка, царапающая полог, как старая белая кошка, которую так любила его мать, кошка, быстрее пламени носившаяся внутри горящего шатра, покуда не кончились пути к отступлению.

Он подумал о мальчике, обреченном носить этот огонь внутри себя всю оставшуюся жизнь, видящем пламя всякий раз, закрывая глаза… Он подумал обо всем этом, и содрогнулся от жалости, и наложил стрелу на тетиву своего лука.

«Я стал очень жестоким, – подумал он, – но все же не настолько. Хотя бы от этого я его избавлю».

Он натянул тетиву и прицелился. Тетива впилась в пальцы, и в этот миг кто-то позвал его сзади Темрай, оглянись! – и страшная боль отдалась в спине и в затылке, как от тяжелого удара. Стрела выпала у него из рук, он упал вперед бесформенной кучей. Это был голос Кьюская; вождь поднял голову и увидел Кьюская, и между Кьюскаем и собой – спину человека, такого знакомого…

Полковника Бардаса Лордана.

Тот взмахнул мечом, держа его обеими руками, пока Кьюскай поднимал пику, чтобы защититься. Темрай уже видел, что Кьюскай ошибся, но было поздно; меч Лордана ударил его в челюсть справа и вошел в плоть с толстым мясным звуком – так мясники разделывают тушу оленя, добытого на охоте, – и вышел с другой стороны. Голова Кьюская соскочила с плеч и повисла на полоске кожи с левого плеча; тело содрогнулось, прежде чем упасть, и Лордан развернулся к Темраю.

Как в том самом сне, что приходил время от времени. Во сне человек, который был Бардасом Лорданом, видел мальчика, прячущегося под повозкой, сходил с коня и направлялся к нему, и наклонялся, протягивая руку, длинную руку, которая, казалось, тянется целую вечность, настигая мальчика везде, куда бы он ни пытался отползти… рука хватала его за предплечье, или за локоть, или за кисть, и тянула, покуда сустав не выходил из паза, и кость не отрывалась, после чего рука хватала его за второй локоть, или за ногу, или за шею, пока весь он не оказывался разорван на кусочки – так дети медленно отрывают лепестки у цветка, и от него не оставалось совсем ничего, кроме той части, что смотрела сон; и рука протягивалась снова, и он просыпался… Говорят же, что если вовремя понять, что это сон, и получить над ним власть, его конец можно изменить, сделать другим, счастливым? Не это ли он пытался сделать…

– Вставай, – сказал Лордан.

Темрай попытался откатиться назад, под повозку; он уже видел людей за спиной Лордана, бегущих к нему на помощь, но, как часто бывает во сне, они были слишком далеко, они не могли успеть. Рука Лордана схватила его за волосы, рука, ужасная, как огонь. Лордан рванул – и он оказался на ногах, развернутым, с заломленной за спину рукой, так, что Темрай не мог шелохнуться, боясь, что она оторвется. Под подбородок ему ткнулось что-то холодное и острое.

– Назад, или я перережу ему глотку! – кричал Лордан тем, кто бежал на помощь. – Эй, ты, сделай раз в жизни что-то полезное и прикажи им убираться.

Темрай хотел подчиниться, но смог выдавить из горла только хрип. Никогда еще ему не было так страшно. Это был худший момент в его жизни.

– Ты, – снова заорал Лордан, – там, под телегой! Вылезай, пойдешь со мной. Если его кто-нибудь тронет – я убью вашего вождя.

Темрай заметил движение краем глаза; мальчик, в которого он целился, желая избавить его от мук выкарабкался из грязи и распрямился, перепуганный до безумия, не понимающий, что теперь делать.

– Обойди меня, – продолжал Лордан. – Возьми нож у меня на поясе и уткни этому ублюдку под мышку – да осторожней, ради богов, это предосторожность – на случай, если они расстараются и подстрелят меня, их вожак все равно умрет.

Боги, как он спокойно говорит, как потрясающе умело делает все; какой глупостью, понял Темрай, было даже пытаться помериться с ним силой, с этим человеком, который был сама Смерть. Все эти годы вождь мечтал о великой битве – о схватке один на один с ним, подобно перимадейским судебным поединкам, где твою руку направляет Правосудие и подтверждает твою правоту… Как глупо…

– Спокойно, – выдохнул Лордан ему в ухо. – Делай как я скажу, и все будет в порядке. Сейчас мы пойдем вперед, прогуляемся до моста. Понял меня? Пошел.

Легкого поворота заломленной руки было достаточно, чтобы Темрай завизжал от боли – если бы не потерял голос. Потом Лордан двинул его вперед – прижимая его колено к своему, двигаясь по шагу, целиком держа Темрая под контролем. Он знал, что Лордан может сломать его пополам, или отрезать ему голову, или оторвать один за другим все члены, и он ничего не сможет поделать с этим. Темрай ужасно не хотел умирать. По крайней мере хотя бы не так, не от рук полковника Бардаса Лордана, как если бы смерть от его руки была стократ хуже, больнее, бесповоротней, чем любая другая. Лордан мог раздавить его, оторвать ему голову, выпить кровь и съесть душу; он был Смертью, и дьяволом, и всем страхом, который он, Темрай Покоритель Городов, Темрай Смертоносный, принес в этот мир…

– Так, так, – приговаривал голос Лордана ему в самое ухо. – Хорошо, молодец. Разве тебе не нравится, когда история кончается хорошо?

Кажется, здесь собрался весь клан. Они стояли, и смотрели, и отшатывались у них с дороги, потому что, несмотря на все, на осадные машины, огонь и миллионы сделанных и выпущенных стрел, на земле не было силы – куда уж там жалкому народу Темрая, – способной противостоять кошмарному полковнику Лордану, пожирателю душ, носителю Смерти и Правосудия, чью ужасную силу выпустила в мир слепая глупость Темрая. Что будет, когда чудовищу надоест с ним играть, Темрай даже представить не мог: запредельная боль или вечное мучение…

– Назад, – прорычал Лордан. – Не дергайся. Держи этот нож осторожно, сынок, если ты проткнешь его – мы оба трупы. Так, мы сейчас будем разворачиваться. Когда я скажу «пошел»…

Это был неуклюжий, нелепый маневр, похожий на то, как боком ползают крабы, или на то, как учат танцевать маленького ребенка. Теперь Темрай был повернут лицом к своим людям, он видел ряды повозок и роскошную панораму горящего города.

«Он хочет, чтобы я смотрел на это, когда он убьет меня, сказал себе Темрай, потому что он – Правосудие, а я во всем виноват».

Кровь бежала по его лицу, вытекая из раны на голове; она собралась в уголке глаза, заставляя смаргивать. Сейчас они были под аркой караульной башни и шагом продвигались на подъемный мост. Темрай видел, как отблеск сверкает на воде. Они неловко перешагивали через валявшиеся под ногами трупы.

– Вот мы и пришли, Темрай, – прошептал Лордан. – Спасибо за помощь. Знаешь, ты напоминаешь мне меня в твои годы. Ты…

Он обращался к мальчику, тому, который прятался под телегой.

– Ты умеешь плавать?

Мальчик ответил, что, наверно, да.

– Хорошо. Теперь вложи мой нож обратно в ножны и прыгай.

– Да, сэр.

– Давай, чего встал…

Темрай услышал всплеск. Руку пронизала новая нестерпимая вспышка боли, и Лордан снова шептал ему в ухо – так близко, что казалось, его голос звучит внутри головы:

– Мне следовало бы убить тебя, но я никогда не видел смысла в мести. Можешь подумать об этом на досуге.

Сильный толчок в спину опрокинул Темрая плашмя на доски, и от воды послышался сильный всплеск.

Вокруг вождя сгрудились люди, помогая подняться, крича, размахивая факелами, пуская в воду стрелы… Темрай освободился от цепких рук и смотрел на воду, но не видел там никого. Плавало несколько трупов, но ни один не был Лорданом.

«Он плывет под водой, – подумал Темрай, – а может быть, вес доспехов потянул его на дно и утопил. Нет, не будь глупцом, он не может умереть. Он просто пропал или отрастил крылья и улетел. Он ушел, а я все еще жив…»

– Бросьте, – сказал он. – Забудьте о них. Выводим всех из города, закрываем ворота и рушим дамбу. Я хочу покончить с этим сейчас же.

Легкие его разрывались, все суставы переполняла боль. Кольчуга была как враг, вцепившийся в него и тянущий на дно. На этот раз спасения не было, Бардас собирался умирать – смешно в самом деле, что придется умереть сейчас, после такого великолепного побега…

– Просыпайся, – позвал голос у него над головой. Все в порядке, это просто сон.

Он открыл глаза и увидел над собой лицо мальчика, которого спас из-под повозки.

– Вассис? – сонным голосом пробормотал Бардас. За головой мальчика простиралось синее небо, в вышине кружили чайки.

– Все в порядке, – засмеялся мальчик. – Ты жив. Ты на корабле, вспоминаешь?

Лордан сел – и скривился от боли. Он совершенно забыл про истерзанные мышцы.

– Извини, – сказал Бардас, – наверно, мне приснился кошмар или что-то в этом роде.

Паренек усмехнулся.

– Смотри, – сказал он, показывая на горизонт, – мы прибыли.

На самом горизонте Лордан смог различить очертания города. Высокая стена, башни и купола, и солнце сверкает на позолоченной крыше огромного храма. Он слышал об этом месте – одном из сказочных мест, которые обязаны где-то существовать, но которые ты никогда не думаешь увидеть собственными глазами. И вот, пожалуйста, он здесь.

Храм оказался меньше, чем думал Лордан.

– Как твое здоровье? – спросил мальчик. – Я думаю, горячка должна уже пройти, но капитан говорит, что знает хорошего доктора, как раз для нашего случая. Он хороший, правда?

Лордан хмуро кивнул.

– Да, хороший.

Он заметил, что его тон насторожил мальчика, и успокаивающе улыбнулся.

– Не волнуйся, все будет в порядке. У меня здесь родственники, они о нас позаботятся.

Лордан встал, распрямляя затекшие ноги, и смотрел на приближающийся город. Этот здоровенный дом с золотой крышей и луковицей на макушке – не иначе как Великий Храм. Даже он слышал о Великом Храме. Наверно, единственное здание в городе, о котором слышали все.

Потом он развернулся и взглянул на главный парус корабля, на знак, нарисованный в центре. Он был хорошо знаком, хотя и непривычен в таком окружении: герб компании, владеющей этим кораблем. Натянутый лук и семь стрел.

– Просто здорово, – сказал мальчик, прикладывая ладонь к глазам, чтобы не слепило солнце, и глядя на далекий город. – Всегда хотел побывать на Сконе.