– Видите эти бочонки, миледи? – Капитан Уикам разъяснял внимательной слушательнице тонкости воздухоплавания. – В них содержится смесь железной и цинковой стружки, вода и серная кислота. Газ, образующийся при взаимодействии воды и серной кислоты, действует на металл. По трубам он поступает в центральную бочку. У нее нет дна, она стоит в медной лохани с водой. Пройдя через нее, газ очищается. Затем очищенным газом наполняется шар через специальный насадок, вставленный в его отверстие. Теперь вам все понятно?

Мадлен кивнула. Огромный мешок из бордово-серебристого шелка начал наполняться водородом, его очертания быстро изменялись. Шар бугрился и колыхался на ветру. Мадлен понимала, почему для этой работы потребовалось столько людей: с помощью тупых шестов и целой сети веревок, опутывающих шар, они поддерживали и перекатывали тысячи ярдов тонкого шелка, способствуя наполнению.

– Он гораздо больше, чем шар месье Бланшара! – в восхищении воскликнула Мадлен, когда шар наконец наполнился и заслонил собой все небо.

– Потому что он предназначен для перевозки пятидесяти человек.

Обернувшись, Мадлен обнаружила, что Себастьян отвлекся от наблюдений за аппаратом, производящим водород.

– Когда шар будет окончательно наполнен, его длина составит более двухсот шестидесяти футов. – Он указал, как изменятся очертания шара, водя рукой.

– Но зачем нужен такой огромный шар, месье?

Он усмехнулся:

– Чтобы перевозить солдат, Миньон.

– Солдат? – эхом повторила она. – Но кому это понадобилось?

Себастьян насторожился, но не заметил в поведении Мадлен ничего необычного.

– Еще два десятилетия назад, увидев полет в Париже, американский колонист Бенджамин Франклин предсказал, что воздушные шары станут летательными аппаратами будущего. Ходят слухи, будто полеты произвели неизгладимое впечатление и на Наполеона. Что ты об этом думаешь?

Мадлен перевела взгляд на блестящий гладкий шелк, медленно поднимающийся в небо.

– По-моему, жаль превращать такую красоту в орудие убийства.

– Неразумный ответ, Миньон. Так может рассуждать только женщина.

– А разве я не женщина, месье?

Он улыбнулся, глядя в ее запрокинутое лицо.

– Мадемуазель, в этом не может быть никаких сомнений.

Капитан Уикам с умилением следил за молодой парой.

– Ваша светлость, пора усадить леди в гондолу, пока та не поднялась.

Себастьян встрепенулся:

– Отличная мысль! Сколько времени вы собираетесь продержать шар в воздухе?

– Час или чуть больше – в зависимости от ветра. Незачем наполнять шар до конца, ведь ему не предстоит полет. И все-таки он должен пробыть в воздухе как можно дольше, чтобы мы успели проверить, выдержат ли швы такой груз.

– Вы будете удерживать его на месте с помощью веревок? – продолжал расспросы Себастьян, которого вдруг осенило.

– Да, милорд. Мы приготовили восьмифутовое якорное кольцо и самые крепкие морские канаты. – Капитан угадал мысли Себастьяна. – Она в полной безопасности, милорд. Я сам время от времени проверяю, как она наполняется.

– Странно, он упоминал о воздушном шаре в женском роде. Я слышала, так говорят и про морские суда. Почему? – спросила Мадлен, когда капитан отошел.

– Натура мужчин такова, что они причисляют к женскому полу любое средство передвижения, внутри которого они могут разместиться. – Лицо Себастьяна озарила коварная улыбка. – Особенно если это средство передвижения столь же непредсказуемо и темпераментно, как женщина. А может, дело в том, как оно реагирует на мужские прикосновения. – Он коснулся полей шляпки Мадлен, делая вид, что хочет поправить ее, и увидел, что губы Мадлен выжидательно приоткрылись. – Если судном легко управлять, капитан относится к нему как к леди. Если судно капризничает, оно напоминает мужчинам хитрую плутовку. – Голос Себастьяна понизился на пол-октавы. – Устроившись во внутреннем помещении судна, убаюканный качкой мужчина не может не сравнивать его с похотливой распутницей.

Слегка осипнув, Мадлен пробормотала:

– Не знаю, стоит ли радоваться такому сравнению, – ведь я сама женщина.

– И это меня вполне устраивает, – отозвался Себастьян, застегивая верхнюю пуговицу ее мантильи. При этом его пальцы на миг замерли на ключицах Мадлен. – Вскоре ты сама убедишься, как я рад тому, что ты женщина. – Слегка отстранившись, он взял Мадлен за запястье. – Надо поспешить, если мы хотим подняться в воздух.

Еще во время ленча Мадлен слегка пала духом, поняв, что соблазнить Себастьяна на виду у посторонних не удастся. Страсть, не нашедшая выхода, неуверенность в том, как будут восприняты ее смелость и отсутствие аппетита, повергли ее в мрачное расположение духа. Услышав последние слова Себастьяна, Мадлен потянула его за рукав.

– Куда мы идем?

Себастьян рассмеялся:

– Я же пообещал тебе полет, а ты сказала, что доверяешь мне. Не упрямься, Миньон, – второго такого случая тебе может никогда не представиться.

Мадлен не знала, что он задумал, но покорно побрела следом.

Едва они обошли рабочих, орудующих шестами и веревками в огромной тени, отбрасываемой тонкой оболочкой шара, Мадлен увидела поодаль гондолу. Она стояла на склоне утеса, и заметить ее можно было, только обойдя шар. Формой гондола напоминала плоскодонную лодку. Через ее борт был переброшен трап. Себастьян уверенно прошел по шатким доскам, увлекая за собой Мадлен.

Спрыгнув в гондолу с борта высотой четыре фута, он обхватил Мадлен за талию и поставил рядом с собой. Внутри гондола напоминала небольшое судно, с бортов которого свешивались мешки с песком, а на носу и корме сгрудилось несколько привязанных ко дну бочек.

– Зачем они? – спросила Мадлен, указывая на бочки.

– Каждая бочка весит примерно столько же, сколько человек, – объяснил Себастьян, отвязывая веревки, удерживающие трап на месте. – Сегодня мы испытываем влияние груза на подъемную силу шара.

– А почему пол застелен соломой? – спросила Мадлен, указывая на толстый слой сухой соломы под ногами.

– Из предосторожности, – отозвался Себастьян и сбросил трап на траву. – Солома смягчит удар, если какая-нибудь из бочек сорвется с места. Бочка весом двенадцать стоунов способна проделать здоровую дыру в обшивке. Человек вряд ли причинит гондоле такой ущерб.

– Понятно… – пробормотала Мадлен. – А почему гондола имеет такую странную форму? До сих пор я видела только плетеные корзины.

– Форма была позаимствована у изобретателя гондолы, Меснера. Поскольку предстоит пересечь Ла-Манш, гондола должна иметь форму лодки, чтобы поплыть, если шар не долетит до берега.

Мадлен изумленно распахнула глаза. Себастьян наблюдал за тем, как над головой прошла тень шара. Затем из-за края шелкового эллипса вновь выглянуло солнце.

Мадлен не заметила, как днище гондолы под ее ногами дрогнуло, потому что именно в этот момент Себастьян заключил ее в объятия. Гондола сдвинулась на несколько дюймов, ветер подхватил воздушный шар, тот слегка качнулся… но ничего не произошло.

– Пожалуй, нам нужно покинуть гондолу, – негромко произнесла Мадлен, теребя указательным пальцем ленту шляпки.

– Всему свое время. – Себастьян развязал ленты и бросил шляпку на солому.

Мадлен быстро огляделась по сторонам, но борта гондолы надежно скрывали из виду округу. И все-таки она не сумела промолчать, когда Себастьян начал расстегивать ее мантилью.

– Нас кто-нибудь увидит.

– У кого, по-твоему, может оказаться столь острое зрение? У птиц?

Внезапно до Мадлен донеслись нестройные восторженные крики. Она снова взглянула в сторону борта.

– Просто мне кажется… – Она высвободилась из объятий Себастьяна и бросилась к борту.

Поначалу она ничего не увидела, разве что линия горизонта оказалась гораздо ниже. Пока взгляд Мадлен метался из стороны в сторону, ею начало завладевать ощущение тяжести в животе и растерянность. Мадлен не сразу осознала, что земля вдруг оказалась далеко внизу и продолжала удаляться с головокружительной скоростью.

– О Боже! Весь мир исчез! – в страхе выкрикнула она.

– Пока еще нет, – возразил Себастьян, стоявший у нее за спиной, – но в любую секунду может… – Неожиданно подъем прекратился, дно гондолы дрогнуло, и Себастьян едва успел подхватить пошатнувшуюся Мадлен. – Да, канаты выдержали, – заключил он со смешком. – Сейчас мы узнаем, что с нами стало – либо мы повисли в небе, как воздушный змей, либо… – Гондола резко качнулась, Себастьян не устоял на ногах и вместе с Мадлен повалился на застеленный соломой пол. – …Или же событие оказалось более знаменательным, чем я планировал, – закончил он.

Мадлен изо всех сил ударила его кулачком.

– Значит, вы сделали это нарочно!

Лежа на соломе, он расхохотался, не удосуживаясь отражать ее беспорядочные удары.

– Ты же сама хотела остаться наедине со мной. Нам представился случай, и я его не упустил. О, только не по носу!

– Вы должны были предупредить… Ой!

Мадлен осеклась, когда пол под ногами накренился, и у нее екнуло внутри. От толчка она упала лицом вниз на солому, раскинув руки.

Неожиданно гондола выпрямилась и повисла в осеннем небе, где слышался лишь шум ветра и гул натянувшихся канатов.

Мадлен считала, что страх полностью парализовал ее, однако ей первой удалось сдвинуться с места. Поднявшись на колени, она отползла подальше от Себастьяна.

– Не приближайтесь! – крикнула она, едва он сел, с торчащими из волос и складок одежды соломинками. – Не трогайте меня!

– Миньон, посуди сама: как же мы сможем испытать удовольствие, не прикасаясь друг к другу? – рассудительно спросил он. Поднявшись на ноги, он отряхнулся. – Прежде чем перейти к более приятным занятиям, следует сообщить тем, кто остался на земле, что с нами все в порядке. – Он подошел к борту гондолы и перегнулся через него, свесившись вниз так, что Мадлен в испуге ахнула, предчувствуя роковое падение. Она не сразу заметила, что Себастьян ритмично машет рукой – он подавал сигнал.

Мадлен осторожно поднялась, проверяя надежность коварной опоры под ногами. Пол гондолы выровнялся, но вибрировал, как палуба судна. Напряжение двух сил, борющихся друг с другом, было трудно не заметить.

Мадлен бросилась к Себастьяну и прижалась всем телом, словно стремясь слиться с ним.

– Боже мой! Я хочу вниз, на землю!

Себастьян, который в начале полета чувствовал себя не многим лучше, обнял ее.

– Тише, Миньон, все будет хорошо. – Он поцеловал ее в макушку. – Разве тебе не любопытно увидеть то, что видели лишь немногие? Посмотри, какой отсюда открывается вид!

Мадлен уткнулась раскрасневшимся лицом ему в грудь.

– Нет… не хочу… не могу… – Больше в ее сбивчивом бормотании Себастьяну не удалось разобрать ни слова.

Он убеждал себя, что в его объятиях Мадлен возьмет себя в руки и вновь обретет способность рассуждать разумно, а уж потом насладится чудесным днем и высотой. Посмотрев на юго-восток, она сможет увидеть родину, приморские города Кале и Булонь-сюр-Мер.

Вскоре прикосновение тела Мадлен привело Себастьяна в возбуждение. Она извивалась так соблазнительно, что давно сдерживаемое вожделение победило в нем холодный рассудок. Несмотря на всю опасность предстоящего, Себастьян понимал: близость должна наступить, иначе желание взорвет их обоих.

Он крепко прижал к себе Мадлен, взяв ее за бедра. Она застонала, но Себастьян так и не сумел определить отчего – от желания или испуга. Он провел ладонью по ее спине от плеча до ягодиц, наслаждаясь бесподобной упругостью ее тела под тканью платья. Наконец он решился опустить ее на застланный соломой пол гондолы и поднял ей юбки, обнажая разгоряченную кожу, гладкую, как атлас, ждущую его прикосновений.

Усадив полуобнаженную Мадлен к себе на колени, он принялся ласкать ее бедра и ягодицы. Ощущение податливости и вместе с тем упругости ее плоти было восхитительным. Себастьяну не терпелось сказать, как он ждал этого момента, но он промолчал: слова имели вес, а обещания, пусть даже непреднамеренные, оказались бы непростительной ложью.

Он коснулся ее щеки, чтобы успокоить.

Пальцы нежно дотрагивались до влажной от слез кожи. Мадлен чувствовала форму мышц, костей, гладкость кожи обнимающего ее мужчины и убеждалась, что это реальность. Себастьян вновь поцеловал ее.

Она выгнула спину, поддаваясь его ласкам. Себастьян уложил ее на чистую солому, ощущая, как она всем телом отзывается на прикосновения его рук. Мадлен вытащила подол рубашки Себастьяна из-под пояса и коснулась его груди, потирая ее, гладя и сжимая. Себастьян вздрогнул. В первый раз Мадлен вела себя совсем иначе – она ждала, теряясь в опасениях и неуверенности. Теперь же она стала женщиной, твердо знающей, к чему стремиться. Когда она опустила руку ниже и словно невзначай задела его чресла, у Себастьяна вырвался стон наслаждения. Услышав его, Мадлен сжала пальцы и придвинулась ближе.

Себастьян дал себе клятву, что не станет спешить, подстроится к ее ритму, но волны нестерпимых ощущений прокатились по его телу, когда Мадлен подняла его рубашку и прильнула приоткрытыми губами к соску. Ее горячий язычок принялся описывать круги. Сила желания острой болью пронзила Себастьяна.

– Господи, милая, подожди!

Он сжал ее запястья одной рукой, а другой прижал к себе, погружая пальцы в мягкую плоть ягодиц. Он оторвался от своего занятия только затем, чтобы приподнять Мадлен, расстегнуть ее платье и спустить его с плеч. Вновь уложив ее на спину, он вобрал в рот затвердевший розовый бутон. Она выгнулась навстречу, и Себастьяну пришлось оседлать ее, чтобы удержать на месте.

Мадлен пронзали упоительные ощущения. Она высвободила одну руку, поднесла ее к губам и прикусила палец, чтобы не закричать от наслаждения.

Себастьян поднял голову и улыбнулся.

– Нет, милая, не надо сдерживаться. – Он вынул ее палец изо рта. – Я хочу, чтобы ты вскрикивала и взывала ко мне. Хочу знать, сумел ли я доставить тебе наслаждение.

Поцелуй лишил Мадлен остатков сдержанности. Язык Себастьяна проникал в ее рот в ритме, старом, как мир. Любое прикосновение вызывало у нее вспышку блаженства. Она таяла в его объятиях. Бархатисто-шершавый язык касался ее губ, век, ушей и груди. Казалось, будто влажный тонкий язычок пламени мечется по ее коже. Мадлен что-то лепетала, а между тем внутри нарастала неутолимая жажда. Проникшее в самую глубину ее существа желание напрягало нервы и мышцы, заставляя вздрагивать. Мадлен не помнила, как и когда Себастьян успел раздеться, но внезапно он прижался к ней горячей твердой грудью.

Затем он соскользнул вниз, прокладывая губами обжигающую влажную дорожку, немедленно остывающую в холодном воздухе. Мадлен задрожала: пусть он остановится. Он обязан остановиться, пока она не замерзла! Но Себастьян неутомимо путешествовал по ее груди и животу, устремляясь к круглой впадинке пупка и пологому холмику между бедер. Пальцы коснулись ее завитков и нежно раздвинули их. Мадлен вскрикнула.

Его пальцы коснулись пульсирующего, истекающего соком бугорка – о такой ласке Мадлен не смела и просить. А затем губы последовали за пальцами, и она застонала от изощренных ощущений, уже не боясь блаженства и отдаваясь ему целиком.

Себастьян слегка приподнялся и приложил ладонь к ее щеке.

– Тебе понравилось? – прошептал он, касаясь ее губ. – Ты создана для любви. Позволь доказать тебе это. – Он подкрепил свои слова поцелуем, а его рука вновь скользнула между ее ног. – Откройся, дай доставить тебе наслаждение, которого ты заслуживаешь. Вот так. – Его пальцы погрузились чуть глубже. – Миньон, ты чувствуешь, как сильно твое желание? Позволь вознаградить тебя за это. – Он передвинулся ниже и лег между ее раздвинутых ног.

Очевидно, он точно знал, как она устроена и чего хочет. Умелыми прикосновениями он дарил ей неописуемую радость.

Себастьян успокоил ее трепещущий живот нежным скольжением обеих ладоней, затем обнял ее бедра и слегка приподнял их, приближая к своему рту. Благодарностью ему стали протяжные стоны Мадлен. Он мечтал доставить ей удовольствие, подарить счастье за эти вздохи и стоны, самую лестную из похвал. Он ласкал ее, пока крики Мадлен не сменились всхлипами. Собственное могущество опьяняло Себастьяна. Мадлен создана для любви. И для него.

Наконец он приподнялся, спустил бриджи и прижался горячей пульсирующей плотью к ее животу. Вновь заставляя Мадлен раздвинуть ноги, он улыбнулся, глядя ей в глаза. Она охотно ответила ему улыбкой.

Отчетливо сознавая, что этого момента он ждал целый месяц с тех пор, как позорно бросил ее после первой ночи, он не спешил. Провел ладонью по ее шелковистой коже на животе и осыпал восхищенными ласками грудь.

– Ты так прекрасна… – прошептал он, изумленный своей способностью говорить. Да, она была нежна, стройна и тем не менее оставалась существом из плоти и крови, более реальным, чем любая из женщин. Себастьян решил, что до последнего вздоха будет благодарен Мадлен за то, что она выбрала его.

Эта мысль заставила его нахмуриться: откуда она взялась, да еще в такую минуту? Мужланы лгут, соблазнители лукавят, опытные развратники молчат.

Он медленно вошел в нее. Мадлен изогнула спину, и он подхватил ее снизу, рывком проникая внутрь. Услышав ее стон, он мысленно проклял себя за то, что причинил ей боль. Она оказалась невозможно узкой и горячей. Но прежде чем он успел задать вопрос, она вновь изогнула спину, на этот раз коснувшись пятками соломы, и он проник еще глубже.

Он задвигался в привычном ритме, с каждым ударом приподнимая ее все выше, пока наконец ее крики не слились с его стонами в совершенной гармонии, заставляя их забыть обо всем на свете.

Долгое время ни один из них не мог выговорить ни слова. Впрочем, в этом не было необходимости. Он стремился пробыть в ней как можно дольше. О таком счастье он не смел и мечтать.

Наконец он пошевелился и прижался щетинистой щекой к ее чувствительной коже.

– Пожалуй, пора подать второй сигнал, – произнес он, но не шевельнулся.

Мадлен приложила ладонь к его щеке, и он повернулся, чтобы поцеловать ее, втягивая в рот нижнюю губу со страстью, с какой до этого дразнил ее соски. Внезапно он заметил на шее Мадлен круглые красные пятна. Его клеймо. Себастьяна удивила собственная потребность заклеймить ее прикосновениями.

Когда их взгляды наконец встретились, он вдруг впервые за долгие годы усомнился в своем опыте: лицо Мадлен было непроницаемым.

– Тебе хорошо? – нежно спросил он.

Она медленно кивнула и улыбнулась, бережно касаясь его лица, словно опасаясь разбить его.

– Ты когда-нибудь прежде занимался любовью в гондоле воздушного шара?

Лицо Себастьяна посерьезнело, как от боли.

– Никогда. Прежде мне никогда не доводилось любить так, как сейчас.

Кивнув, она благоговейно приложила палец к его губам.

– Я верю тебе.

Испытание воздушного шара прошло успешно. Сам капитан Уикам следил за тем, как из шара выпускают газ и складывают шелковое полотнище. Несмотря на репутацию лорда д’Арси, никто из рабочих не смотрел вслед ему и его спутнице, не шушукался и не пересмеивался, без лишних слов догадавшись, как они провели день в гондоле, став первыми в мире любовниками-воздухоплавателями.

– Как ни прискорбно, война способствует развитию науки, – заметил Себастьян, словно продолжая давний спор. – Необходимость заставила твоих соотечественников возвести ее в ранг искусства.

Мадлен поежилась.

– По-вашему, французы кровожаднее англичан?

Себастьян с силой хлестнул пони вожжами, направляя экипаж к дому.

– Давай рассудим, справедливо ли это утверждение. Знаменитый химик Лавуазье помог и американцам в войне за независимость, и французам во время революции, усовершенствовав процесс производства пороха. А Французская революция отплатила ему, казнив на гильотине по обвинению в спекуляции. – Он иронически улыбнулся. – Впрочем, французы – великодушный народ. Год спустя они раскаялись в содеянном и объявили Лавуазье национальным героем. Я убежден: где бы ни был сейчас Лавуазье, он простил своему народу минутный порыв.

Мадлен фыркнула:

– Не знаю, стоит ли вам верить.

– Должен признаться, другие французские ученые оказались удачливее. – Он перечислил несколько имен и открытий.

– Похоже, вы прекрасно осведомлены о военных достижениях Франции, – подозрительно заметила Мадлен. – Почему они вас интересуют?

Себастьян расцвел в очаровательной улыбке.

– Я ведь тоже ученый.

– И наполовину француз, – не преминула уколоть его Мадлен.

Себастьян искоса взглянул на нее.

– Кто тебе сказал?

– Не помню. Кто-то из прислуги после одного случая упомянул о том, что ваша мать была француженкой.

Мадлен отвернулась, пробудив в Себастьяне любопытство:

– После какого случая?

Мадлен старательно обдумала ответ. После невероятно блаженного дня и любви среди облаков она испытывала такую признательность к Себастьяну, что была почти готова открыть ему правду.

– Ваша прислуга недолюбливает меня, месье, – ведь я француженка. Обо мне ходит немало слухов. Некоторые говорят, что я прибыла в Англию… с коварными замыслами.

От внимания Себастьяна не ускользнула осторожность, с которой Мадлен выбирала слова. Кто-нибудь другой на его месте принял бы ее медлительность за неумение точно выразить мысль по-английски.

– Что же произошло?

– На следующее утро после моего приезда одна из ваших горничных получила известие о том, что ее сын, матрос, погиб при попытке французов прорвать блокаду. Не стесняясь моим присутствием, горничная обвинила в своем горе всех французов без исключения. А месье Хорас был так любезен, что напомнил ей, что ваша мать была француженкой.

Себастьян заподозрил, что Мадлен что-то недоговаривает.

– Почему же мне не сообщили об этом?

Мадлен пожала плечами:

– Ведь это сущий пустяк, месье. – Она опасалась признаться, что чуть не погибла. Горничную, потрясающую кухонным ножом, с трудом удалось обезоружить двум лакеям, но лишь после того, как Мадлен схватила кастрюлю с кипятком и пригрозила ошпарить противницу. Если бы она была беззащитна, вряд ли кто-нибудь вмешался бы прежде, чем пролилась кровь. И все-таки поступок женщины был вызван неподдельным горем. Она нуждалась в работе, а у Себастьяна, узнай он о случившемся, не оставалось бы выбора, кроме как уволить ее в назидание другим слугам, чтобы впредь они не вздумали затевать драки. – Расскажите мне лучше о научных открытиях английских ученых, Себастьян.

– В другой раз. Мы уже дома.

Мадлен подняла голову. Они подъехали к дому Себастьяна быстрее, чем она ожидала. У крыльца стояли лошади. Одна из них, в полной сбруе, явно принадлежала офицеру.

Резко остановив пони, Себастьян пробормотал:

– Похоже, у меня гости. – К своему неудовольствию, он узнал сбрую королевского конногвардейского полка. Очевидно, к нему явились из Уайтхолла. Значит, что-то стряслось.

Он дернул поводья, проехал мимо парадной двери и остановился возле черного хода.

– Миньон, я хочу попросить тебя об одном одолжении. Войди в дом через черный ход, поднимись к себе и жди в комнате, пока я не пришлю за тобой. – Его улыбка была ощутимой, как прикосновение, но Себастьян не дотронулся до Мадлен, зная, что их могут увидеть из любого окна. – Возможно, ждать придется допоздна.

Мадлен кивнула, понимая, что по каким-то причинам Себастьян не желает знакомить ее с гостями.

– Хорошо, я подожду.

Себастьян спустился и произнес громко, явно в расчете на чужие уши:

– В Королевской ассоциации, основанной графом Рамфордом перед отъездом во Францию, читают превосходные лекции по науке и философии. Если вы не против, я был бы рад посетить ее вместе с вами в следующий приезд в Лондон.

Его невероятное приглашение прозвучало вполне по-деловому. «Словно он и вправду надеется когда-нибудь отправиться со мной в Лондон, – подумала Мадлен, выходя из экипажа. – Хотела бы я знать, зачем он заговорил об этом?»

Себастьян поспешно отступил, заметив лакея, вышедшего, чтобы увести лошадей, и развернул экипаж, направляясь к парадной двери.

Мадлен не заметила взгляда, которым обменялись лакей и вышедшая из кухни горничная. На лестнице она столкнулась со второй горничной и молча прошла мимо. Войдя к себе в комнату, она поспешно сбросила шляпку, мантилью и ботинки, рухнула на постель и мгновенно заснула.

Себастьян вошел в гостиную стремительным раздраженным шагом. Его настроение не улучшилось при виде майора конногвардейского полка в парадной форме – синем мундире с красными галунами, в шлеме с багряным султаном. Майор вдумчиво дегустировал бренди хозяина дома. Должно быть, все до единого жители графства Кент видели его направляющимся к дому маркиза д’Арси среди бела дня.

– Отчего же вы не прихватили с собой знамя с надписью крупными буквами: «Уайтхолл вызывает лорда д’Арси!»? Неужели рассчитывали, что на вас никто не обратит внимание? Проклятие! Ненавижу непредусмотрительность!

– Вероятно, именно поэтому генерал Армстронг заставил меня сопровождать майора, – послышался из глубин соседнего кресла мелодичный женский голос. Гостья встала и повернулась к Себастьяну.

Только благодаря многолетнему опыту Себастьян сумел сохранить выдержку.

– Леди Элизабет! Какой приятный сюрприз! – воскликнул он с умеренной и деликатной теплотой в голосе, напоминающей о прежнем знакомстве.

Гостья заулыбалась, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках. Для октябрьского вечера ее туалет был слишком легким, встрепанные светлые волосы, казалось, только что ласкала мужская рука.

– Я удивлена, Себастьян. Похоже, вы утратили прежнюю проницательность. Когда-то вы похвалялись, что сумеете определить, долго ли я пробыла в комнате.

Сегодня ему помешал неотступно преследующий его вкус и запах Мадлен. Себастьян грустно усмехнулся. Ее аромат пропитал его кожу, словно дорогие духи. Из чувства самосохранения он держался поодаль от гостьи, чтобы она не уловила красноречивое благоухание любви.

Себастьян с притворным сожалением развел руками, едва гостья шагнула к нему.

– Прошу прощения, леди Элизабет. Весь день я провел в разъездах, под палящим солнцем, поэтому мой аромат… оставляет желать лучшего.

Гостья слегка поморщилась:

– Можете не торопиться с омовением, Себастьян. Мы с майором совершили на редкость приятную поездку. Полагаю, мы найдем чем заняться, ожидая вашего возвращения. – И она одарила красавца офицера интимной улыбкой, очевидно, вознамерившись пробудить в Себастьяне ревность.

Себастьян предпочитал не распространяться о том, что это чувство ему не знакомо. Некогда он старательно примечал всех соперников, но, когда дело касалось леди Элизабет, он не испытывал ни малейшего интереса к ее партнерам, будь они офицерами или штатскими.

Он перевел взгляд на майора.

– Как я понимаю, у вас послание для меня?

Молодой офицер молча открыл отделанную золотом ташку и вынул конверт с печатью штаба полка.

Себастьян с улыбкой принял его.

– Полагаю, для расшифровки мне понадобится время. Прошу простить меня, если я опоздаю к ужину. А покамест я поручу роль гостеприимного хозяина дворецкому. – Он любезно поклонился леди Элизабет и удалился.

Время близилось к полуночи, когда Мадлен наконец услышала шаги за дверью. Она поужинала в одиночестве, в своей комнате, однако знала о том, что трапезу Себастьяна разделила очень красивая гостья из Лондона. Весь дом был буквально переполнен новостями о приезжих, слуги взволнованно перешептывались.

Мадлен старалась не думать о том, что может означать приезд дамы. Она пыталась не придавать никакого значения тому, что у Себастьяна не нашлось даже свободной минуты, чтобы зайти к ней, и что ее отправили ужинать к себе в комнату, словно она слишком мала, бестактна или уродлива, чтобы поужинать вместе со знатными гостями. Мадлен переживала и успела возненавидеть незнакомку, которая весь вечер наслаждалась обществом Себастьяна.

Она не ложилась спать, помня обещание Себастьяна зайти к ней, несмотря на поздний час. Радуясь тому, что успела выспаться вечером, она умылась и переоделась в нарядное платье. Каждый раз, закрывая глаза, она вновь ощущала покачивание гондолы и мощные толчки Себастьяна.

Внезапно дверь без стука отворилась, и Мадлен вздрогнула, увидев Себастьяна в вечернем туалете. Сердце ее оборвалось.

– Прошу простить меня, но… А, ты не в постели, – удивленно воскликнул он, обнаружив, что Мадлен сидит у холодного камина при свете единственной свечи. – Почему камин не растоплен?

– В вашем доме я не гостья, а служанка, месье, – напомнила ему Мадлен дружелюбным тоном. – Горничные разводят огонь в камине один раз в день.

– Они будут… – Себастьян осекся и подошел поближе. Топить камин в этой комнате больше не придется. Он явился сюда, чтобы сделать то, что еще четыре часа назад счел бы немыслимым. Он собирался отослать Мадлен обратно.

Но пока он молчал, любуясь игрой света и тени на ее лице. Он знал более красивых, пышнотелых, опытных и смелых женщин, но в Мадлен чувствовалось нечто особенное.

– Я не знаю даже твоей фамилии.

Мадлен едва не проговорилась, давно решив, что время ее маскарада истекло. Себастьян должен узнать, кто она такая, как и почему обманула его… но ее остановил запах сирени.

– Наверное, она красивая женщина.

Себастьян удивился:

– Кто?

– Дама, от которой пахнет сиренью. – В темноте разглядеть лицо Себастьяна было трудно, но Мадлен не сомневалась, что он покраснел.

– Бет всегда злоупотребляла духами.

Бет. Не леди Элизабет, даже не Элизабет.

Себастьян решал, стоит ли открыть Мадлен правду. Появление в его доме Элизабет было военной хитростью. Как она сама объяснила за обедом, в штабе решили: узнав, что распутная жена генерала Дайтона отправилась в Кент в сопровождении офицера, любой шпион сочтет, что она решила возобновить связь с давним любовником, а может, и заняться любовью втроем. Но по сути дела, Элизабет служила прикрытием для майора, который привез Себастьяну настораживающие сведения. Утром майору предстояло уехать, а Элизабет должна была задержаться в Кенте на несколько дней, но не делить с Себастьяном ложе. Самому же Себастьяну предписывалось пересечь пролив, затеяв чрезвычайно опасное предприятие. В эту минуту у берега его поджидал корабль. Но обо всем этом он не мог упомянуть Мадлен ни единым словом.

Он присел перед ней на корточки и взял ее за руки.

– Ты замерзла, – укоризненно произнес он. Не дожидаясь ответа, он встал и подхватил ее на руки. Подойдя к кровати, он сел, усадил девушку к себе на колени и укрыл ее покрывалом.

– Я думала, ты уже не придешь, – пробормотала Мадлен, обнимая его.

Все сомнения развеялись при первом же прикосновении рук Себастьяна. Он крепко прижал ее к груди и положил голову на ее кудрявую макушку.

– А теперь выслушай меня, Миньон, и постарайся не перебивать. Ты способная, смышленая ученица. События этого незабываемого дня убедили меня в том, что пора переходить к следующему этапу обучения. – Старайся говорить легко и беспечно, напомнил он себе, но это было слишком трудно: возможно, он держал ее в объятиях в последний раз. – Я решил вознаградить тебя поездкой в Лондон.

Мадлен вновь напряглась, но промолчала.

– Я снял для тебя небольшой особняк на Белгрейв-сквер. Кроме того, я дам тебе рекомендательные письма к своим друзьям, напишу, что ты приходишься мне дальней родственницей с материнской стороны – надо же как-то объяснить твой французский акцент. Начался охотничий сезон, в городе остались только те, кто недолюбливает охоту на лис, – следовательно, тебе хватит времени подготовиться к рождественским балам и приемам. – Прокашлявшись, он продолжал чуть резче: – Разумеется, тебе понадобится одежда. Я заранее уплачу мадам Элен кругленькую сумму. Ты сама убедишься, что она лучшая модистка в Лондоне. Не забывай: твое самое надежное оружие – твоя невинность. Оденься как юная дебютантка, едва начавшая выезжать в свет.

Он взглянул на Мадлен, надеясь, что она оживится, но она по-прежнему сидела, уткнувшись лицом в его грудь.

– Леди Элизабет любезно согласилась вывести тебя в свет. Мой кузен Брам сможет тебя сопровождать. Он вполне надежный спутник: помолвлен и вскоре должен жениться. Он будет счастлив составить тебе компанию, но не пытайся завести с ним свой первый роман, ясно?

Мадлен не шелохнулась.

– Я успел крепко привязаться к тебе, Миньон. Но мы с самого начала договорились: не стоит рассчитывать на продолжение наших отношений. Весь смысл эксперимента состоит в том, чтобы узнать, удачным ли он окажется. Ты должна совершить следующий шаг – не только ради себя, но и ради того, чтобы удовлетворить мое любопытство ученого. Я навещу тебя в Лондоне…

– Когда?

– Как только ты устроишься в новом доме. Я бы не хотел стать помехой на твоем пути. Слишком пристальное внимание такого повесы, как я, может отпугнуть других, более робких поклонников. – Он помолчал, готовясь произнести последнее наставление умудренного опытом мужчины. – Запомни все, что я говорил о выборе любовников. Предпочтение следует отдавать мужчинам, которые тебе нравятся, но не слишком сильно. Романтику оставь другим. Будь благоразумна, осторожна и скрытна. Не пройдет и года, как весь Лондон окажется у твоих ног, и тогда ты сможешь выбирать, кого пожелаешь. Ты хочешь о чем-то спросить?

– Да. – Мадлен удивилась собственному слабому голосу. Она думала, что подкатившие к горлу слезы не позволят ей издать ни звука. – Леди Элизабет – ваша бывшая любовница?

– Нас связывали несколько иные отношения. – Обычно Себастьян вел себя тактично, отвечая на расспросы одной женщины о другой, но теперь понял, что должен вбить между ними клин.

Вчерашний день прошел превосходно, пожалуй, даже идеально. Он узнал, что способен влюбиться, что чувства могут затуманить рассудок, и это ему не понравилось. Умение любить еще не означало отсутствия умения уничтожать.

Впрочем, последний урок оказался весьма кстати: истинные наслаждения немыслимы без строжайшей дисциплины. Утонченность каждого подлинного сластолюбца проявляется в способности наслаждаться пикантной пыткой потери. В страданиях Мадлен научится владеть собой и своими чувствами.

– Нам осталось обсудить еще один щекотливый вопрос: les redingotes d’Angleterre – особое приспособление, которое джентльмен надевает, чтобы женщина не забеременела.

– Прежде вы ни единым словом не упоминали об этом, – прошептала Мадлен.

– Досадное упущение, – согласился Себастьян, надеясь, что оно не станет роковым. – Но сейчас мне некогда вдаваться в подробности, поэтому за разъяснениями обратись к леди Элизабет. Она весьма утонченная светская дама и умеет хранить тайны. После возвращения в Лондон в конце этой недели она сумеет дать тебе дельный совет по многим вопросам.

– Я не нуждаюсь в жалости вашей любовницы, – гордо заявила Мадлен и встала. Значит, леди Элизабет останется здесь… с ним. Вот почему Себастьян решил, что она, Мадлен, больше ему не понадобится. Не глядя на него, девушка с трудом сдерживала слезы. – Когда я должна уехать?

– Утром.

Мадлен удивленно обернулась:

– Уже утром?

Он поднял руку, чтобы коснуться ее лица, но поспешно отдернул ее.

– Да.

Ему хотелось много сказать ей, но он понимал: жестоко давать обещания, не зная, когда сумеешь их сдержать и останешься ли вообще в живых.

Мадлен поспешно отогнала от себя мысли о завтрашнем утре.

– Останьтесь сегодня со мной. – Она обняла его за шею.

Себастьян ощущал, что его переполненное нежностью сердце в любую секунду способно лопнуть, словно перезрелый плод.

– Нет. Сегодня ночью я должен быть в другом месте.

Она отстранилась.

– В постели леди Элизабет?

Он солгал сквозь стиснутые зубы:

– Да.