– Так ты не принимала пострижение? – уже в который раз спросила Жюстина.

– Нет, – терпеливо ответила Мадлен. – Монашеское облачение служило мне защитой.

– Вот видишь! Я же говорила. – Анриетта укоризненно взглянула на сестру. – Это просто комедия. Маскарад.

Мадлен вежливо улыбнулась тетушкам. При виде этих живых реликвий прежней жизни она была готова поверить, что якобинский террор ей привиделся в страшном сне. Поверх домашних платьев сестры Фокан носили шелковые шали: Анриетта – алую, а Жюстина – бирюзовую. Золотисто-рыжие кудри Анриетты и белокурые букли Жюстины были перевязаны бесконечно длинными лентами. Несмотря на все усилия горничной Оделии, Мадлен чувствовала себя жалким вороненком рядом с парой экзотических птичек. Она нуждалась в ободрении, которое мог дать ей лишь один человек.

– А где мама?

Сестры ее матери обменялись многозначительными взглядами, и Анриетта коротко сообщила:

– Ее здесь нет.

– Нет? – Мадлен растерялась. – С ней… что-то случилось?

– Разумеется, нет. – Анриетта окинула племянницу раздраженным взглядом. – Что может случиться с Ундиной?

Мадлен подавила горькое разочарование при мысли, что встреча с матерью отодвигается на неопределенное время.

– Она живет у своего мужа-англичанина?

– Увы, англичанин Ундины мертв, – сказала Жюстина.

– Мертв?! – Мадлен ахнула. – Бедная мама! Почему же она не поделилась горем со мной? Должно быть, она так страдает!

– Она скорбит об утрате отнюдь не в одиночестве, – еле слышно пробормотала Анриетта. – У тебя нет никаких причин огорчаться. Твоя мама очень жалела, что не сможет дождаться твоего прибытия, но мы пообещали заботиться о тебе до тех пор, пока она не вернется. Правда, Жюстина?

– Конечно, – подхватила Жюстина, но было ясно, что ее занимают другие мысли. – Все мы нуждаемся в защите. Мы так беспомощны!

Глядя на теток, Мадлен охотно верила им. Даже оранжерейные орхидеи показались бы менее хрупкими и уязвимыми, чем эти создания, совершенно не умеющие позаботиться о себе.

Столь же плачевное впечатление производила и перепуганная женщина, которая открыла дверь и принесла чай. Это навело Мадлен на новую мысль:

– Вы ждали гостей?

– Гостей? – Жюстина улыбнулась. – Нет. Впрочем, время от времени мы позволяем себе невинные развлечения.

Мадлен украдкой оглядела гостиную. Тесная комнатка была до отказа набита изящной и дорогой мебелью минувшего века. На деревянных канапе и креслах поблескивали остатки позолоты. Изысканные фарфоровые безделушки теснились там и сям рядом с серебряными подсвечниками и мраморными бюстиками. Турецкие ковры полностью скрывали пол, картины висели на стенах вплотную, одна к другой. Но бархатные портьеры на окнах были донельзя запыленными и испачканными. В темных углах гостиной, куда не проникал свет, висела паутина, над камином отклеились обои, обнажив кирпичную кладку. Большую часть своей жизни Мадлен провела в скромной келье, по сравнению с которой эта гостиная казалась роскошным салоном. Но пренебрежение тетушек к грязи вызвало у нее отвращение.

– Мама жила здесь, с вами? По ее описаниям ваш особняк показался мне… более просторным.

– В особняке твоей мамы начался ремонт. – Анриетта жеманным жестом поднесла руку ко лбу. – Столько стука, суеты, шума, топота ног! Это было невыносимо! Нам пришлось временно искать прибежища здесь.

Мадлен сморщила носик:

– Но здесь так грязно и сыро…

Анриетта недовольно прищурилась, хотя была готова согласиться с каждым словом племянницы.

– Ты выросла такой неженкой? Боишься сырости?

Мадлен зарделась:

– Я не хотела вас обидеть, тетя Анриетта… Просто я ждала… другого.

– Значит, ты слишком многого ждала, дорогая. – Анриетта поправила свою пеструю шаль. – Считай спартанскую обстановку искуплением грехов. Это поможет нам со временем порадоваться даже незначительным переменам в доме.

Мадлен сомневалась, что состояние сырых комнат улучшит новый слой штукатурки, но оставила свое мнение при себе. Дом Оделии, несмотря на столь же скромные размеры, выглядел гораздо уютнее. Она улыбнулась, вспомнив часы, проведенные в гостях у новой подруги. Она все-таки уснула на кушетке с высоким изголовьем. Оделия не стала будить ее, и когда Мадлен проснулась, за окном уже стемнело. Несколько часов сна почти не принесли ей облегчения, и Мадлен зевнула, смущенно прикрыв рот ладонью.

Зоркие глаза Анриетты приметили эту ладонь. Взяв племянницу за руку, она пристально осмотрела ее.

– Боже мой, да у тебя волдыри!

– И мозоли! – с отвращением подхватила Жюстина, подвергнув осмотру вторую руку Мадлен. – Какой позор для рода Фокан! Каким пыткам тебя подвергали в этом кошмарном монастыре?

Мадлен грустно потупилась, глядя на собственные руки, которые ныли даже теперь, спустя почти неделю после переноски фляг с вином из лодки на берег. Она сразу поняла: стоит рассказать теткам правду о ее сделке с контрабандистами, они в ужасе отшатнутся от нее.

– В монастыре нам говорили, что каждый должен трудиться, – уклонилась она от прямого ответа.

– Девушке в твоем положении приличествует лишь вышивание или плетение кружев, – указала Анриетта.

– В монастыре мне приходилось работать на кухне, – сообщила Мадлен.

– На кухне?! – отшатнулась Жюстина и недоверчиво покачала головой.

Мадлен гордо улыбнулась:

– Вот именно. Теперь я неплохо готовлю – меня учила кухарка самой графини д’Экслижи! Я могу состряпать такой вкусный ужин, какого вы не ели с тех пор, как покинули Париж!

– Даже и думать не смей! – отрезала Анриетта.

– А может быть, все-таки… – вопросительно начала Жюстина, которая по-прежнему тешила себя надеждой выманить лосося у сына торговца рыбой.

– Ни в коем случае! – Анриетта метнула в сестру испепеляющий взгляд. – Мадлен принадлежит к роду Фокан. Нашей ноги никогда в жизни не бывало в кухне. Это занятие для прислуги. – Анриетта медленно и величественно поднялась. – Где же твой багаж, детка? Ты оставила его в передней? Тебе пора принять ванну, переодеться и лечь спать.

Мадлен снова виновато опустила голову:

– Я приехала налегке.

Анриетта испустила мученический вздох:

– Понятно… Я немедленно отправлю аббатисе письмо и потребую, чтобы она прислала твои вещи.

– У меня нет вещей.

– То есть как это нет? Но это невозможно! Мы каждый год отсылали тебе одежду.

– С ней пришлось расстаться.

– Надеюсь, только с поношенными вещами? Какой великодушный поступок! Но платья, которые мы отослали прошлой весной, тебе понадобятся. Твоей матери пришлось поломать голову, чтобы подобрать верный покрой и ткани, способные подчеркнуть твою юность и цвет лица.

Мадлен улыбнулась:

– Они были прекрасны, но совершенно непрактичны. Я продала их.

– Продала?.. – Анриетта от неожиданности осеклась. – Ты продала свою одежду?!

– Все шелка, бархат и кружева? – уточнила Жюстина.

Мадлен кивнула:

– А деньги раздала беднякам.

– Беднякам? – эхом повторили сестры таким тоном, словно этого слова не значилось в их лексиконе.

– А платье, которое мать прислала тебе к первому причастию? – с надеждой спросила Анриетта.

Мадлен засияла от гордости:

– За него назначили самую высокую цену – его было очень просто переделать в свадебный наряд.

– К твоей свадьбе? – предположила Жюстина.

– Я не собираюсь замуж, – беспечно ответила Мадлен.

Анриетта улыбнулась:

– Слышишь, Жюстина? Мадлен прекрасно понимает, что ее ждет! Мы должны как можно скорее представить ее обществу.

Она вновь взяла Мадлен за руку и сдвинула запачканный белый рукав облачения до локтя.

– Так я и думала! Ты чересчур худа. Джентльменам приятнее видеть рядом то, за что можно подержаться. Но не расстраивайся, на наших супах-пюре и яичных суфле ты быстро поправишься. Самое большее две недели – и ты затмишь всех этих худосочных английских дурнушек. – Анриетта прищелкнула пальцами. – Сними-ка покрывало, я хочу посмотреть на тебя.

Мадлен нехотя послушалась, отколов покрывало и сняв апостольник. Возглас разочарования вырвался у тетушек одновременно, на их лицах застыли ошеломленные гримасы.

– О Господи! Ее остригли, как овцу! – Жюстина в ужасе закрыла глаза руками.

Анриетта побледнела, но держалась тверже:

– Чем же им помешали твои чудесные волосы? Подойди поближе, детка. Дай мне рассмотреть.

Мадлен смущенно пригладила ладонью короткие завитки.

– Прошлой зимой в монастыре завелись вши. Монахини всех остригли, чтобы избавиться от них.

– Такого потрясения вши не вынесли, – пробормотала Жюстина.

Поджав губы, Анриетта внимательно рассматривала короткие волосы племянницы – словно фермер, определяющий качество овечьей шерсти. Подавив досаду, она пожалела о том, что у нее не найдется ярда накладных локонов, чтобы спасти поруганную красу Мадлен.

– Они грязные, – резко заметила Анриетта, проводя пальцами по густым темным кудрям Мадлен. – Но эта беда поправима. Хватит истерик, Жюстина. Взгляни на нее.

Анриетта потрепала племянницу по щеке и подняла за подбородок ее лицо, повернув к свету так, что он озарил изящные изгибы скул и тонкий овал лица.

– Смотри-ка! Кости под кожей идеальны. Вот где кроется подлинная красота. Плоть исчезает, а кости остаются. Женщины рода Фокан славились костями и зубами. – Она гордо выставила напоказ великолепные зубы. – Но лучшее украшение ее лица – глаза, темные, как озаренный луной океан. Великолепно!

– Ты права: глаза – ее капитал! – воскликнула Жюстина. – Мы лишь немного подкрасим ресницы, чтобы их красоту заметил даже неискушенный взгляд. Короткие стрижки в моде на континенте, хотя мало кто из англичанок решается носить их – уж слишком грубоваты их лица. Мы уложим на этом нежном лбу несколько игривых локонов, и готово! Вот она, первая красавица Лондона!

Мадлен пришла в волнение.

– Я не желаю быть первой красавицей! – выпалила она. – Не хочу превращаться в модницу, которая целые дни напролет выбирает шляпки, примеряет платья и ждет гостей-джентльменов! – Она не сразу поняла, что описывает жизнь собственных тетушек, но усталость помешала ей совладать с недовольством и испугом.

– И это вся благодарность за то, что мы послали за тобой? – сухо осведомилась Анриетта. – Мы хотели скрасить твою жизнь, помочь тебе вкусить неведомых радостей…

– Я мечтаю о другом, – перебила Мадлен. – Я хочу стать поваром.

Анриетта побледнела.

– Кухаркой? – презрительно прошипела она. – Ты в своем уме?

– Подожди, дай Мадлен время, – предложила Жюстина. – Она еще ребенок, да и дорога утомила ее.

– Ни за что! – В голосе Анриетты прозвучала непреклонность, благодаря которой она некогда стала предметом обожания и бичом владельцев нескольких театров. – Я жду ответа немедленно, – заявила она. – Если Мадлен будет настаивать на своем, пусть убирается обратно в монастырь. Сегодня же!

Мадлен закрыла глаза, чтобы не видеть разъяренную тетку. Встреча с родными не только разочаровала и опечалила ее, но и напугала. В глубине души зарождалось нехорошее предчувствие – она не поверила в слова теток о том, что ее мать в отъезде. Куда она могла уехать? Почему написала отчаянное письмо и исчезла?

Мадлен задрожала. Стоящие перед ней женщины оставались чужими людьми, воспоминаниями тринадцатилетней давности. По сути дела, они были едва знакомы. Если бы только мама была здесь и утешила ее!

– Ну, Мадлен, что скажешь? Выбираешь будущее под защитой заботливых тетушек или возвращение в опостылевший монастырь?

– А может, тебе не терпится стать монахиней, Мадлен?

Мадлен открыла глаза и увидела, что рядом стоит Жюстина.

– Кроме как в монастыре, я нигде не бывала, а там мне жилось невесело. Нет, я не хочу становиться монахиней. Но прежде чем принять решение, я должна посоветоваться с мамой.

– Тогда дождись, когда она вернется.

– Откуда? – спросила Мадлен.

Анриетта пожала плечами:

– Оттуда, куда она отправилась.

Жюстина ласково заключила Мадлен в объятия.

– Детка, ты не создана для церкви или кухни. – Она улыбалась сквозь слезы. – Обещаю: оставшись с нами, ты не пожалеешь.

– Решено! – объявила Анриетта тоном, лед в котором начинал таять. – Надеюсь, ты потратила не все деньги, присланные тебе матерью на дорогу?

Мадлен быстро опустила голову, чтобы скрыть удивление. В последний год она не получала от матери денег, только подарки. Но в этом Мадлен не собиралась признаваться, пока мама не вернется и не встанет на ее защиту. Мадлен не сомневалась, что к посылкам она прилагала и деньги.

– Молчание означает, что ты истратила все до последнего су? – холодно вопросила Анриетта.

Досадуя на тон тетушки, Мадлен протянула жалкую кучку монеток, последнее, что у нее было.

– Мне они не нужны. Мама наверняка будет рада узнать о моей щедрости.

Жюстина вытаращила глаза, словно блестящий металл был манной небесной.

– Это чудо! Чудо! – благоговейно забормотала она.

– Этого чуда слишком мало, Жюстина, – охладила ее пыл Анриетта. – Но что это такое?

Она перевела взгляд жемчужно-серых глаз с горстки монет на лицо Мадлен.

– Это английские деньги, а ведь мы всегда посылали тебе французские франки. Откуда у тебя монеты?

Густой румянец вновь залил щеки и шею Мадлен: ей и в голову не приходило, что тетки заметят подмену. Случайная встреча у дверей их дома толкнула ее на новую ложь.

– Я выменяла их у одного англичанина.

– Мадлен! – Тетки ошеломленно воззрились на нее, и Мадлен с трудом сдержала смех.

– Я заблудилась, а джентльмен любезно подсказал мне, куда нужно идти.

– Еще бы! – пробормотала Анриетта, качая головой. – Глупое дитя!

Раздраженная непрестанными упреками, Мадлен произнесла ледяным тоном:

– Аббатиса советовала нам полагаться на людскую доброту и милосердие. Она часто рассказывала нам свою любимую притчу о женщине у колодца, которая предложила напиться умирающему от жажды страннику и обрела покой на небесах.

– Но ведь этот странник был ангелом, – возразила Анриетта.

– В мужском облике, – добавила Мадлен в свое оправдание.

– В этом и состоит разница, – дружески объяснила Жюстина. – Мужчина не замедлил бы воспользоваться преимуществом.

– Даже видя перед собой монахиню? – осведомилась Мадлен.

Жюстина закатила глаза.

– Некогда я была знакома с джентльменом, который питал особое пристрастие к…

– Жюстина, опомнись! Мадлен говорит о настоящих мужчинах, о рыцарях.

– Но и тот человек был весьма любезен, – возразила Жюстина, не смутившись. – В доказательство я могу предъявить подаренное им бриллиантовое ожерелье!

Анриетта с досадой отвернулась от сестры.

– Утром я отправлю миссис Селдон на рынок. На деньги Мадлен мы купим немного вина, сыра, сливок и яиц.

– А может, и лосося? – робко предложила Жюстина. – Мадлен покажет миссис Селдон, как его готовить. Англичане только портят рыбу, отваривая ее. – Она возмущенно возвела глаза к небу. – Это неслыханно!

Обнаружив, что разделяет хотя бы одно мнение родственниц, Мадлен кивнула:

– Я поджарю лосося с каперсами и соусом…

– Нет! – отрезала Анриетта. – И чтобы больше я не слышала от тебя подобной глупости…

– Но я могла бы приготовить ужин в честь тетушки Жюстины, – возразила Мадлен.

Жюстина умоляюще переводила взгляд с одной родственницы на другую.

– Всего один раз, Анриетта! Иначе как же нам узнать, чему она научилась?

Решимость Анриетты дрогнула.

– Пожалуй, некоторые познания в кулинарии ей не повредят. Однажды я собственноручно приготовила устрицы в честь месье… впрочем, не важно. Хорошо, завтра приготовь лосося, Мадлен. А теперь ложись спать.

– Ну, что скажешь? – спросила Жюстина сестру, едва Мадлен удалилась.

– У этой крошки дурные манеры, никакого такта и ни малейшего представления о своем положении. – Несмотря на цензорский тон, Анриетта улыбнулась. – Но с характером ей повезло – как и мне, верно?

Незадолго до полуночи, когда колокольчик у дверей дома сестер Фокан вновь забренчал, хозяйки даже не пошевелились. Проведя несколько часов за обсуждением будущего Мадлен, они наконец-то погрузились в блаженное состояние сна.

Третий звонок заставил миссис Селдон спуститься с чердака по ветхой лесенке. Даже в хорошем расположении духа эта особа отличалась неприятными и резкими манерами. А вынужденный подъем с узкой кровати отнюдь не смягчил ее нрав, ибо незадолго до этого миссис Селдон прикончила заветную припрятанную бутылочку.

– Старые кобылицы! – пробормотала она, явно имея в виду хозяек.

Схватившись за засов, миссис Селдон отодвинула его и принялась дергать старую покоробленную дверь, прилагая немало усилий и пуская в ход весь свой запас ругательств. Наконец, когда она уже была готова капитулировать, гость с другой стороны толкнул плечом дверь и она выскочила из рамы с силой пробки, вылетающей из бутылки с шампанским. От неожиданного толчка горничная пошатнулась и ударилась спиной о стену крохотной передней.

С отборной руганью она схватилась за голову и поспешила к порогу, вознамерившись разыграть с незваным гостем сцену убиения Авеля Каином. Однако зловещий вид высокого незнакомца в плаще, развевающемся на ветру, мгновенно отрезвил пожилую особу.

С пронзительным визгом, от которого с двери посыпалась сухая краска, она бросилась бежать.

– Там, у двери, стоит чудовище! – завопила она, вбегая в гостиную. – Должно быть, сам дьявол явился из преисподней за нами! Бегите скорее! – Покончив со своей мрачной вестью, она загрохотала каблуками по лестнице.

– Что она говорит? Кто там пришел? – сонно спросила Жюстина, садясь на постели.

– Какой-то джентльмен, – отозвалась Анриетта и поправила локоны, прежде чем подняться. – Я приму его.

Подойдя к двери, она любезно произнесла:

– Прошу вас, месье… – но, не закончив, сдавленно вскрикнула: – Месье де Вальми!

– Похоже, вы не рады видеть меня, мадам Анриетта.

Анриетта Фокан опустила густые ресницы, желая на миг избавиться от видения ненавистного гостя.

– Ну что вы, месье! Я просто удивлена неожиданным визитом. Прошу вас.

Сердце Анриетты лихорадочно билось. Месье де Вальми любил являться в гости неожиданно. Приди он несколькими часами раньше, он увидел бы не только сестер Фокан, но и Мадлен. К счастью, она уже спала.

Де Вальми, обладатель черных усов французского гусара, был настолько рослым, что ему пришлось пригнуться, шагая через порог. Как обычно, он был одет во все черное – сюртук, жилет, панталоны и атласный галстук. Он говорил, что носит траур по своим родным, аристократам, головы которых попали в корзину мамаши Гильотины. Будучи опытной актрисой, Анриетта подозревала, что это чистейшая выдумка, придающая де Вальми вес и удачно сочетающаяся с его мрачным видом.

– Вы ждали поклонника? – допытывался он, приподнимая треуголку.

– Друга, месье, – поправила Анриетта, принужденно улыбаясь и глядя в черные глаза, не ведающие жалости. – Всего лишь друга.

– Ясно… – Он оглядел тесную гостиную и фыркнул. – Да, прошлое кануло в Лету.

– Вы правы, – осторожно отозвалась Анриетта. – И все-таки мы выжили.

Де Вальми приблизил к ней смуглое лицо с ястребиным носом.

– Может, в следующий раз вам повезет.

Анриетта растерянно заморгала. Взгляд де Вальми завораживал и леденил душу. Многие дамы находили этого мужчину красавцем. Однажды, двенадцать лет назад, Анриетта оказалась в его объятиях и с тех пор с отвращением вспоминала об этом событии. Лучше уж было пустить в постель змею.

– У всех бывают трудные времена, – вмешалась вошедшая в гостиную Жюстина. – Вы принесли весточку от Ундины?

Де Вальми охотно повернулся к ней и подверг внимательному и продолжительному осмотру.

– Сожалею, мадам, но о судьбе Ундины мне ничего не известно. – Его губы раздвинулись в улыбке. – Признаюсь, меня самого обескураживает отсутствие сведений из Франции.

– Присаживайтесь, месье, – предложила Анриетта, бросив подавленный взгляд в сторону встревоженной сестры.

Де Вальми с отвращением оглядел мебель в комнате, прежде чем остановить выбор на кресле, стоящем у камина. Смахнув платком пыль с сиденья, он уселся и принял элегантную позу. Он знал, что сестры Фокан следят за ним во все глаза. Ему льстило женское внимание, однако он чувствовал, что окончательно запугать эту пару блудниц ему пока не удалось. Но, судя по их виду, миг торжества де Вальми приближался. Для сестер Фокан де Вальми приберег особое унижение, чтобы заставить их поплатиться за длительное ожидание триумфа.

– Мир стал совсем другим, – со вздохом смирения заметила Жюстина, – не таким, как прежде. Прошлого не вернуть!

– Конечно, эту утрату стоит оплакать, но лучше обратиться к настоящему. Я всегда был вашим другом, не правда ли?

– Разумеется, месье, – ответила Анриетта в надежде направить беседу по выбранному ею самой курсу. – Мы безмерно благодарны вам за все.

– Значит, вы поймете, если я стану настаивать на своем, несмотря на нашу дружбу. – Он отпил глоток омерзительного хереса из бокала, который вложила ему в руку Жюстина, и поморщился. – Надо бы не забыть прислать вам бутылку из моих погребов, – пробормотал он, возвращая бокал Жюстине. – Итак, к делу. Перебираться через Ла-Манш становится все труднее. Война возобновилась, опасность возросла, ставки повысились. Понимая, что ее бриллиантов хватит только на часть пути, Ундина согласилась захватить с собой мою посылку. А теперь, когда она исчезла, посылка пропала вместе с ней.

– Исчезла… – пролепетала Жюстина полуобморочным голосом.

– Что произошло, месье? – спросила Анриетта.

– Я вынужден воззвать к вашей преданности в прошлом и надеждам на будущее. Блестящее будущее.

– Понимаем, месье. Мы всецело преданны вам. Увы, помочь вам мы не в силах.

На лице де Вальми появилось изумленное выражение.

– Не верю своим ушам! Разве я не направил к вам месье Ферриса?

– Он оставил карточку, – фыркнула Жюстина. – Жалкий мещанин! Торговец шерстью!

– Чрезвычайно богатый торговец, – поправил де Вальми, переводя взгляд с одной сестры на другую. – Он прекрасно понимает, что, если бы не обстоятельства, ему было бы нечего и мечтать о благосклонности дам вашего круга. Он будет великодушен и щедр к той из вас, которая одарит его вниманием.

Жюстина покачала головой:

– Только не я! Не хватало мне еще английского купца!

– Тогда вам придется продать свои драгоценности. – Внезапно глаза де Вальми стали ледяными, хотя голос по-прежнему звучал любезно. – Кстати, как насчет вашей племянницы? Насколько я понимаю, она собирается навестить вас. Если она действительно дочь одной из сестер Фокан, она должна быть изумительной красавицей.

– Малышка Мадлен? Она еще дитя, месье, совсем ребенок, в которого монахини вселили панический страх перед огромным миром. – Анриетта театрально вздохнула. – Я ужаснулась, узнав из ее последнего письма, что монахини отговаривают ее от поездки. Верно, Жюстина?

– Да, – неуверенным тоном подтвердила сестра.

Анриетта взяла инициативу в свои руки:

– Боюсь, мы навсегда потеряли нашу дорогую племянницу, месье. Со дня на день она готовится постричься в монахини.

Месье де Вальми встретил эту новость легкой многозначительной улыбкой.

– Бессмысленный поступок, не правда ли?

Неожиданно он встал.

– Мне нужны деньги, чтобы заплатить людям, способным узнать что-нибудь о вашей сестре. Меня не интересует, где вы их достанете. Если вы не в состоянии взять деньги в долг или добыть другим путем, ступайте на панель. – Последние слова хлестнули обеих сестер наотмашь, как удар хлыста. – Или, как я уже предупреждал, Ундина погибнет. Всего хорошего.

– Хуже, чем теперь, нам уже не будет, – изрекла Анриетта, когда де Вальми ушел. – Бывало, и наши предки оказывались в бедственном положении. Но его совет омерзителен! Подумать только, продавать себя пастухам и рудокопам, чтобы прокормиться!

– Продавать себя? – потрясенно пробормотала Жюстина и разразилась рыданиями.

Анриетта раздраженно взглянула на сестру, не пытаясь утешить ее. Жюстина даже не сознавала, насколько опасен де Вальми. От внимания Анриетты не укрылся интерес гостя к их племяннице. Очевидно, судьба матери Мадлен в его руках.

Внезапно в больших серых глазах Анриетты вспыхнули дерзкие огоньки. Некогда она питала пристрастие к азартным играм, но так и не научилась мириться с проигрышами. На этот раз она приберегла туза в рукаве, и этим тузом была Мадлен. Де Вальми в конце концов узнает, что насчет Мадлен они солгали. Значит, необходимо как можно скорее обеспечить малышке покровительство лорда д’Арси, деньги которого разрешат все затруднения сестер Фокан.

– Куда же я спрятала бренди? А, вспомнила! – Она вынула несколько книг с полки, пошарила на ней и вытащила запыленную бутылку толстого темного стекла. – Вот она! То, что надо, чтобы воспрянуть духом.

Жюстина пододвинула чайные чашки, Анриетта плеснула в каждую по глотку бренди. Сестры долго сидели в полутьме, с блаженством потягивая крепкую жидкость – напоминание о былой жизни.

Анриетта уже засыпала, когда в ее радужные мечты вкралось единственное опасение. Если д’Арси возьмет Мадлен под покровительство, все будут спасены. А до тех пор нельзя допустить, чтобы Мадлен узнала, где находится ее мать, и предприняла попытку вернуться за ней во Францию.