Глава 1

— Алхамдолиллах! Дай мне испытать хотя бы одно по-настоящему великое приключение в жизни! А потом можно и умирать.

Джапоника Фортнам выглянула на улицу сквозь шель в машрабиахе — так на местном жаргоне назывался экран, изготовленный из плотно пригнанных друг к другу деревянных планок, соединенных друг с другом прочным плетением. Удобное устройство, позволяющее видеть то, что происходит на улице, и при этом надежно скрывающее от досужих прохожих частную жизнь обитателей дома. Окно выходило на Баб-аль-Шейх, старинный квартал древнего Багдада, где купола мечетей спорили голубизной с лазурью небесной, где шпили минаретов пронзали безоблачное небо и сияли в лучах утреннего солнца. Багдад, некогда бывший пристанищем халифа и легендарного Али-Бабы с его сорока разбойниками, до сих пор оставался городом, где интриги и предательство были каждодневной частью жизни, где обмануть ближнего при торговой сделке считалось не позором, а доблестью. Джапонике казалось, что Багдад лучше всего подходит для осуществления ее мечты. Вот где провидение ответит на ее молитву. В конце концов, жажда приключений была у нее в крови.

Джапоника принадлежала к третьему поколению Фортнамов, ведущих свой род от знаменитого лондонского семейства, представители которого организовали торговый дом «Фортнам и Мейсон». Много лет назад ее дед прибыл в Бушир, портовый город, находящийся на пересечении древних маршрутов в Персию, вместе с Ост-Индской компанией. Он осел там, на Востоке, обзавелся семьей и зачем-то — никто никогда не говорил зачем — поменял «у» в своей фамилии на «о». В то время как глава английской ветви фамильного древа делал карьеру при дворе королевы Шарлотты, карабкаясь вверх по служебной лестнице от привратника у входа во дворец до привратника в парадных покоях. Уже тогда Фортнамов отличал авантюрный склад характера. Их любовь к экзотике снискала им прозвище «индейцы». Так Фортнамов, осевших в дальних пределах империи, стали называть их английские родственники. Титул, надо сказать, не слишком лестный, как однажды заметила мать Джапоники. Как бы там ни было, жизнь восточных Фортнамов, или «индейцев», никогда не была скучной.

Джапоника вздохнула. Все обстояло не совсем так. С тех пор как корабль отца затонул недалеко от Калькутты два года назад, жизнь стала весьма трудной и печальной. Ее мечты о приключениях были разбиты, и все радости остались в прошлом. Джапонике ничего не оставалось, как продолжать работу в компании в качестве специалиста по травам и травяным снадобьям. Иногда ей казалось, что она может целиком раствориться в этом мире, и никто ничего не заметит.

И вот — чудо из чудес! — компания посылает ее в Багдад. Благодаря своей известности в качестве одного из лучших специалистов по травам Джапоника была отправлена лечить лорда Эббота, виконта Шрусбери, пораженного лихорадкой. Пока ни один врач не мог излечить лорда от болезни.

Возможно, она искушала судьбу, шепча свою извечную молитву, но слово не воробей: вылетит — не поймаешь.

— Алхамдолиллах! Дай мне испытать хотя бы одно по-настоящему великое приключение в жизни! А потом можно и умирать.

Впервые она произнесла эти слова в возрасте десяти лет. В тот раз ее родители отправились в плавание в ежегодную экспедицию и оставили ее дома. Они заявили, что для их единственного ребенка настало время изучать литературу, ораторское искусство, хорошие манеры, танцы и рисование. Другими словами, пришло время окультуривания.

— Однажды ты превзойдешь себя, поднимешься над своей судьбой. Ты будешь не просто дочерью купца, а по-настоящему богатой дамой, — говаривала мать. — У красивых богатых дам чудесных приключений всегда в избытке.

Джапоника унаследовала живой ум и целеустремленность отца, а заодно цвет огненно-рыжих волос. Увы, ей не досталось ни капли от его баснословного обаяния и абсолютно ничего от красоты матери.

Девушка встала с кушетки и пошла налить воды в таз, чтобы освежить лицо. В отличие от матери Джапоника редко смотрелась в зеркало. Она и так отлично знала, как выглядит. Морковные кудряшки обрамляли щеки, румяные и круглые, как яблоки. Никакой интересной бледности. Совершенно заурядный нос и рот, который некоторые дамы характеризовали как «несколько слишком крупный», никак не прибавляли ей шарма, и в довершение этот плебейский цвет кожи — жизнерадостно розовый, никак не вязавшийся с рыжим цветом ее волос. Нет, от такой внешности мужчины не теряли голову или состояние. Не с таким лицом запускают в плавание сотни кораблей и не на такую голову водружают корону. С такой физиономией молодой женщине только и остается, что творить молитвы, дабы Всевышний избавил от скуки.

Джапоника вытерла лицо полотенцем и потянулась к муслиновому платью. В двадцать лет она постигла, что приключения не выпадают на долю стыдливых рыжих девчонок со вздернутыми носами и губами в пол-лица. По крайней мере романтические приключения точно не для них.

Пусть так, но, если бы мать Джапоники не скончалась от лихорадки до того момента, как дочери исполнилось шестнадцать — время выхода в свет, — родительница могла бы с успехом выдать ее замуж, достойно продав на ярмарке невест в Бушире. В этой части света англичанки были редкостью. К шестнадцати годам даже она, гадкий утенок, могла похвастаться непрекращающимся потоком ухажеров из среды английских военных. Но и эта преходящая радость сошла на нет, когда ее слишком уж прагматичный отец отказал молодому лейтенанту из лейб-гвардейского конного полка, угрожая лишить ее родительского благословения.

— Тоже мне аристократ! Ты можешь найти и получше! Беден как церковная мышь! Да все они таковы, эти младшие сыновья знати. Я могу купить и продать целую дюжину таких, как он: запросто, как дюжину булок! И они об этом прекрасно знают. Их влечет к тебе блеск моего золота, и этот блеск отражается в глазах твоего лейтенанта, когда он шепчет тебе нежности.

Джапоника поморщилась как от боли. Она слишком хорошо понимала, что слова отца при всей своей жестокости были правдивы. Лейтенант так ни разу и не нашел предлога, чтобы навестить ее вновь. После того как по городу пронеслась молва о том, что для Джапоники, дочери богатого купца, простой солдат не пара, она стала подпирать стену даже на тех балах, где женщин было куда меньше, чем кавалеров.

— Собаналла! Я так и умру старой девой! Персидское ругательство, которое так не любила ее мать, само собой пришло на ум юной девушки, взращенной в королевстве шахов, пропитанном ароматами цветущих садов и восточных базаров. После того как в возрасте десяти лет Джапонике ясно дали понять, что с мечтой о путешествиях в дальние края пора расстаться, отец все же не давал дочери отчаяться. Он продолжал тайком брать дочь с собой в одежде прислуги, когда выезжал по делам на местные рынки. По настоянию отца она научилась оценивать стоимость трав и использовать их в лечебных и косметических целях, научилась безошибочно определять истинную цену благовоний, жемчугов, шелков и мехов. И когда возникала настоятельная необходимость совершить сделку по дешевке, она торговалась с азартом, но очень точно угадывала момент, когда пора отступить. Джапоника не посрамила своих предков купцов и с гордостью могла заявить о себе, что сделки с ее участием почти никогда не срывались.

— Независимость! Вот главное в жизни, девочка моя! А ты сможешь быть независимой, — с гордостью говорил ее отец. — Когда ты станешь весьма состоятельной дамой, дитя мое, тебе уже не понадобится муж, чтобы выглядеть респектабельно.

По лицу Джапоники пробежала тень. Наследница немалого состояния, она знала и видела, что многие смотрят на нее снизу вверх, но все же было бы неплохо, если бы ее еще и любили. Как несправедливо складывалась жизнь! Сердце ее переполняла глухая обида. Душа требовала безумных, ярких приключений. Хотя бы одного. Но мятежное бурление крови было сродни бурлению в кастрюле под закрытой крышкой: никем не видимое, никем не замечаемое.

— Так ты все-таки изволила проснуться, — сурово прозвучал голос у нее за спиной. — А я-то уже подумала, что ты все утро проваляешься в постели.

Джапоника с улыбкой повернула голову к няне. Бывшей няне, которая теперь превратилась в самую доверенную подругу.

— Доброе утро, Агги. — Заметив хмурое выражение лица пожилой женщины, Джапоника и сама нахмурилась. — Виконт плохо спал ночью? — Поделом ему. Он спит беспокойным сном грешника. Предчувствует адовы муки, вот и вертится, словно уж на сковороде.

Прищелкивая языком, Агги поставила на тумбочку поднос с чаем и бисквитами. Предрекать беды и причитать было любимым времяпрепровождением отставной няни, а теперь, когда события последних дней подвели почву под ее зловещие предсказания, она по-настоящему вошла в раж.

— Этот доктор, будь он неладен, что отправил тебя сюда, заставив разделить кров с, прости Господи, проклятой заразой, он ответит перед высшим судом! Да чтоб ему сдохнуть за это! Как будто мало было нам занедужившего лорда, кишащего заразой, так теперь и сам город этот, будь он неладен, кишит французами. Еще неизвестно, какая зараза опаснее: не сдохнешь от лихорадки, так французы тебя прикончат!

Увы, Джапонике нечего было возразить. Старая няня была права в одном: лорду Эбботу от ее лечения лучше — не становилось. Приехав сюда, в Багдад, две недели назад, Джапоника очень скоро осознала, что едва ли может чем-то помочь виконту и даже скрасить последние дни его жизни, уняв боль и страдания. И насчет французов няня была недалека от истины.

Наряду с остальными жителями города Джапоника узнала о тайном договоре шаха с Наполеоном не из газет и листовок, а по тому количеству французских солдат, что стали прибывать в Багдад примерно с неделю назад. Французы уже находились в состоянии войны с Испанией и Англией, Португалией и Египтом, а новый договор Наполеона с Персией фактически превращал Англию в военного противника страны, в которой Джапоника сейчас проживала. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Сходила бы ты к нему, когда чаю попьешь, — осторожно заметила няня. — Лорд что-то сильно возбужден после того, как прочел присланное вчера письмо.

— Вчера, говоришь? А почему я узнаю о нем только сейчас?

— Чтобы испортить тебе аппетит? Насчет виконта нечего беспокоиться: то, что он знает, все равно скоро в могилу унесет.

Джапоника бегом бросилась к виконту, но перед дверью остановилась и постучала. Лорд Эббот ослаб настолько, что голос его был едва слышен.

Несмотря на то что день был ясный и солнечный, в покоях лорда царил полумрак. Окна плотно закрывали плетеные ставни. Виконт лежал под тонкой батистовой простыней и больше походил на скелет, чем на человека из плоти и крови. Всклокоченные поредевшие волосы были того же мутно-серого цвета, что и оловянная кружка, стоявшая на столике возле кровати. Лицо его имело нездоровый красноватый оттенок. Жар не спадал.

— Доброе утро, милорд.

Виконт открыл глаза: запавшие и обведенные красными кругами.

— Моя милая Джапоника. У нас новости. — Виконт слабо постучал ладонью по письму, лежавшему рядом с ним на кровати. — Посыльный доставил сообщение ночью. Ты не прочтешь его, дитя мое?

— Конечно. — Взяв письмо из рук виконта, Джапоника машинально отметила, что кончики его пальцев холодны как лед и совершенно побелели. Жить ему осталось совсем немного.

Она подошла к окну, подставив письмо под солнечный луч, пробивавшийся сквозь плотное плетение ставен, и начала читать. По спине у нее пробежал холодок. На сей раз няня не обманулась в своих предсказаниях. Ост-Индская компания имела честь уведомить виконта о том, что миссия генерала Джона Малькольма, посланного в Тегеран для переговоров с шахом, провалилась, ибо генерал так и не сумел добраться до Тегерана. Теперь ни один англичанин, будь то военный или штатский, мужчина или женщина, не мог чувствовать себя в безопасности в Багдаде. Письмо предписывало всем немедленно покинуть Багдад и ехать в Бушир.

— Немедленно! — прошептала Джапоника и выругалась на персидском.

— Что вы сказали? — спросил виконт.

— Да так, ничего, милорд. — Джапоника прикусила губу. Как, скажите на милость, могла она вывезти смертельно больного виконта из города, кишащего вражескими солдатами?

Выход был. Джапоника помнила наставления отца о том, что местный народ, из тех, что живут в горах, не отличается чрезмерным патриотизмом, и их верность шаху всегда уступала верности таким незыблемым ценностям, как, скажем, золото. Можно нанять человек пять, чтобы те переправили виконта на юг в обход французских постов. Но ведь он серьезно болен. Ему самому до гор не добраться, а для того, чтобы доставить его туда, придется искать помощников. Только где?

— Разумеется, тебе потребуется помощь, — сказал лорд Эббот, словно прочел ее мысли. Джапоника даже заметила, как он, увидев ее реакцию, растянул бледные губы в некое жалкое подобие улыбки. — Причем помощь совершенно определенного человека. Единственного человека в Багдаде, который может позволить себе держаться независимо и от шаха, и от англичан, и от французов.

— Вы имеете в виду Хинд-Дива?! — удивленно воскликнула Джапоника.

— Именно. — Лорд Эббот еле заметно кивнул.

— Вы шутите. — Джапоника решила, что лорд обезумел вследствие тяжелой болезни. Хинд-Дива здесь называли не иначе как индийским дьяволом. — Он, конечно, весьма влиятельная персона, но не говорите, будто считаете, что ему можно довериться!

— Что ты о нем слышала? — Эббот попытался сесть, но все, что он смог сделать, это лишь приподняться на локте.

Джапоника бросилась ему на помощь.

— Говорят, что он шпион, вор, убийца, — говорила она, подбивая подушки под спину виконта.

Лорд Эббот кивнул:

— Все это, вероятно, соответствует истине. Кое-кто говорит, что он состоит на службе у Замана, шаха Афганистана, вероломного правителя, регулярно совершающего набеги как на персов, так и на индийцев. Но есть люди, полагающие, будто Дива — сам убитый султан, возвращенный к жизни пророком Мохаммедом, дабы стереть с лица земли всех неверных.

— То есть европейцев! — Джапоника почувствовала, как по спине пополз холодок страха, и в то же время она была не настолько суеверна, чтобы верить подобным слухам. — Неглупый парень этот Хинд-Дива! Знает, какую создать себе репутацию, чтобы тебя все уважали и боялись.

— Ты попала в точку! — Виконт окинул Джапонику задумчивым взглядом. — И еще о нем говорят, будто он волшебник — за должную плату может сделать так, чтобы человек исчез с лица земли, а потом появился вновь. Но только там и тогда, когда того захочет сам Хинд-Дива.

— Хорошо, если этот слух окажется правдой, — пробормотала Джапоника. Им всем сейчас не помешало бы исчезнуть из Багдада, а потом появиться вновь где-нибудь в безопасном Бушире. — Как бы там ни было, я все равно не знаю, где его искать.

— Я написал тебе рекомендательное письмо. — Виконт с бледной улыбкой кивнул в сторону лежащего на столе запечатанного конверта.

— Рекомендательное письмо? Кому, Хинд-Диву? Вы его знаете?

Виконт растянул рот в улыбке: обескураженное выражение лица Джапоники явно его забавляло.

— Я слишком долго прожил на Востоке, чтобы не подготовиться как подобает к стремительным переменам участи. Я написал, насколько сумел понять со слов слуг, как найти этого человека. — Воспаленные глаза виконта впились в Джапонику мертвой хваткой. — Остается только один вопрос: хватит ли у тебя мужества встретиться с этим человеком?

Джапоника испытала нечто такое, чего никогда в жизни не испытывала. Наконец-то мольба ее услышана! Вот оно, долгожданное приключение, да еще такое, о котором она и мечтать не смела.

— Мужества у меня хватит.

— На кого ты похожа! — Агги презрительно поджала губы. — Почернела вся, глаза красные! Да твой собственный отец не узнал бы тебя в таком виде!

— Будем надеяться, что мой вид послужит мне лучшей маскировкой, — ответила Джапоника и, взглянув на свои смуглые руки, улыбнулась.

Солнце не имело никакого отношения к этой внезапной перемене. Джапоника просто натерла руки и лицо специальным составом с земляными орехами, мигом превратившись в смуглянку. От сурьмы глаза слезились, но зато приобрели экзотический шарм. Впрочем, нездоровую красноту скрывала густая вуаль, наброшенная на лицо. Джапоника не в первый раз прибегала к подобной маскировке. Этому приему научил ее отец, когда брал с собой на базар. К тому же по-арабски она говорила столь бегло, что никто из местных не мог заподозрить в ней англичанку. Но все же на этот раз маскарад служил делу, при котором на карту были поставлены жизни людей. Цена провала слишком высока. Итак, ее звездный час настал. Теперь от ее смекалки будет зависеть, выживут они или погибнут.

Сказав «нет» сомнениям, Джапоника схватила черный плащ, призванный скрыть от посторонних глаз ее затейливо вышитый шелковый наряд, и попрощалась с Агги.

— Надо было тебе меня с собой взять, надо было… Грубый мужской окрик донесся с улицы, и обе женщины обернулись к окну.

— Господи! Лягушатники!

Джапоника подбежала к окну. Немногочисленная кавалькада французских солдат свернула на их улицу. Женщины в испуге замерли, когда один из всадников спешился и подошел к их двери.

— Сейчас они нас схватят и начнут пытать! — в истерике воскликнула Агги. — Господи, ты воздаешь мне за грехи!

— Успокойся, Агги! — Джапоника схватила няню под руку и оттащила от окна.

Стука не было. Они услышали, что кто-то пьет из общественного фонтана. А потом копыта вновь застучали по мостовой.

— Слава Богу! — воскликнула Агги. — Однако не стоит обольщаться: очень скоро они нас обнаружат.

Агги сурово взглянула на свою подопечную, но — о волшебная перемена! — суровость мгновенно уступила место сладкой улыбке.

— Это значит, что тебе пора, дитя мое.

Очень скоро Джапоника выскользнула на улицу через дверь черного хода, крепко сжимая спрятанный под плащом увесистый мешочек с монетами. Нависающие балконы отбрасывали глубокие тени на мостовую. Еще немного, и наступит вечер.

Улицы этого, города с историей в два тысячелетия изначально были таковы, чтобы на них могли разъехаться две лошади и даже два верблюда. Но дома надстраивались, расширялись, захватывая пространство проезжей части, и теперь, много веков спустя, некоторые части города, самые старые и самые бедные районы, превратились в непроходимый лабиринт улочек и переулков. Джапоника медленно продвигалась по пыльным дорожкам, забитым людьми. Она старалась не замечать запаха пота и прочих не слишком приятных ароматов Востока. Несколько раз ей приходилось останавливаться и поворачивать назад: маршрут, переданный ей виконтом, оказался весьма приблизительным. Каждая остановка дорого стоила. Время, драгоценное время, стремительно истекало. С наступлением темноты эти улицы превратятся в черные каньоны — пристанище волков в человеческом облике.

В конце концов ей пришлось остановиться, едва ли не вжавшись лицом в каменную ограду общественного сада: мужчины в роскошных нарядах чинно шествовали по улице, и толпа расступалась при виде их. Стоит выказать непочтение знати, и расправа будет жестокой и быстрой. Лучше не рисковать.

Джапоника дождалась, пока господа пройдут, посмотрела направо, — затем налево и обнаружила, что не знает, куда идти дальше. Со всех сторон от площади вели маленькие улочки. Это было колесо со множеством спиц. Ей оставалось лишь довериться случаю. Вздохнув, Джапоника решительно направилась туда, куда только что пошли знатные господа. И — о чудо! — дойдя до конца улицы, она оказалась в самом сердце базара.

Здесь было не просто шумно, а очень шумно. Крики торговцев перекрывал звон молотков чеканщиков и рев недовольных верблюдов. Но именно это место и было отмечено на карте!

Она быстро прошла мимо прилавков с коврами, четками и томами Корана. Тут же торговали святой водой в глиняных кувшинах и тем товаром, что обещал более осязаемые удовольствия: финиками и миндалем, инжиром и курагой. В другой раз она непременно задержалась бы у прилавков с растениями, чтобы попробовать и понюхать и, смешав специи, насладиться новым ароматом. Ничто не возбуждало ее так, как возможность совершить стоящую сделку. Ей страшно хотелось проверить надежность компаса, который, если верить крикам торговца, постоянно указывал путь в Мекку, в какой бы точке земного шара ни находился его обладатель, и тем не менее она решительно отмахнулась от продавца, который, заметив ее интерес, бросился к ней с услужливой улыбкой. Некогда. Времени оставалось совсем мало.

Джапоника прошла сквозь ароматный белый дым фимиама, отдающий сосновой смолой, курившийся в специальном сосуде. Замедлила шаг. Этот запах показался ей необычным. Неужели обоняние подвело ее? Не может быть. Наделенная талантом различать тончайшие оттенки запахов, с годами тренировок она довела его почти до совершенства.

Джапоника быстро обернулась к продавцу, но при этом глаз на него не поднимала, вместо того внимательно изучая маленькие драгоценные шарики в курительнице.

— Сколько стоит? — спросила она на персидском.

— Четыре сотни томанов, госпожа. — Сумма была астрономической. Почти восемьдесят английских фунтов. От таких цен аж дух захватывало. Покачав головой, она отвернулась.

Как можно было ожидать, продавец поспешил за ней следом с криком:

— Сколько госпожа может мне дать?

— Откуда ваши благовония? — не отвечая на вопрос, спросила Джапоника.

— Из Дофара, — заученно ответил продавец. Впрочем, все торговцы так говорят. Но только опытный покупатель может уловить особенный дофарский аромат. Не говоря ни слова, она достала из кармана несколько монет.

При виде блеска золота старый торговец насыпал ей на ладонь пригоршню золотистых полупрозрачных шариков.

Она убрала их в карман как раз в тот момент, когда из соседнего минарета раздался пронзительный призыв к правоверным начать молитву. В соответствии с обычаем женщинам полагалось покинуть улицы в этот час. Джапоника приняла решение.

— Где я могу найти дом Хинд-Дива? — спросила она у продавца благовоний низким, хриплым от волнения голосом.

— О нет, госпожа! — воскликнул, побледнев, продавец. — Вам нельзя туда! Там обитель самого дьявола!

Джапоника быстро сообразила, что, сказав «туда», купец намекнул на то, что знает о том, где именно расположена «обитель дьявола». Она вытащила из потайного кармана золото примерно в том же количестве, что отдала за благовония.

Выражение благоговейного ужаса быстро сменилось хитроватым прищуром: старик прикидывал в уме, стоящая ли выходит сделка.

— Подождите здесь, — бросил он, а сам побежал к ближайшим продавцам. Они подозрительно посматривали на нее, оживленно переговариваясь. Разговор шел на горном диалекте, изобилующем гортанными звуками. Язык был Джапонике не знаком. Разговор велся на повышенных тонах и сопровождался отчаянной жестикуляцией, что не могло не привлечь внимания других продавцов. Очень скоро в разговоре принимали участие человек десять.

Джапоника начала сомневаться в том, что поступила правильно, раскрыв свои планы. Но все обошлось: купец подошел к ней.

— Давайте деньги, — сказал он и, взяв протянутые монеты, сообщил: — Идите налево. Сорок шагов!

— Сколько минут идти?

Но продавец благовоний уже отвернулся и прикинулся глухим. Джапоника пребывала в некой растерянности. Здесь, на Востоке, сорок могло означать любое большое число. Так что сорок шагов могло означать именно сорок шагов, а могло и четыреста.

Джапоника шаги считать не стала, но едва она свернула на боковую улочку слева, как поняла, что звуки рыночной площади сюда не проникали. Более того, здесь была слышна музыка. Кто-то играл на рожке, привычном инструменте английских моряков, да и мелодия ей была знакома — шотландская народная песенка. У кого-то здесь хватало смелости наигрывать шотландскую песню!

Джапоника расценила сей факт как удачу. Несомненно, то был знак свыше: именно тут и должен был обитать загадочный Хинд-Дива. Он ничего бы не боялся.

Джапоника поспешила к единственной узкой двери в высокой стене дома и потянула за веревку. Звука колокольчика она не услышала, зато услышала, что песня прекратилась, и сверху донесся крик:

— Ты, кш! Убирайся! — Человек, одетый как слуга, говорил на очень плохом арабском. — Мы никого не принимаем, а нищим не подаем!

— Я не нищенка! — крикнула в ответ Джапоника на своем родном языке и тут же усомнилась в том, разумно ли поступила.

— Англичанка? — У спрашивающего был ярко выраженный шотландский акцент. — Сейчас спущусь, девочка, и не кричи ты здесь на английском!

Не прошло и минуты, как в узкой двери открылось оконце. За окном оказалась решетка, так что лица говорящего она рассмотреть не могла.

— Я ищу человека по имени Хинд-Дива, — шепнула Джапоника. — Вы, случаем, не он?

— Не могу сказать, что я — это он, и не могу сказать, что он — это не я. Но лучше завтра приходите. Вечерний час не лучшее время, чтобы беспокоить Дива. — И окошко захлопнулось.

Джапоника нетерпеливо забарабанила по двери.

— У меня есть деньги. Окно открылось снова.

— Сколько?

— Впустите меня и сами увидите, — ответила она храбрым тоном. При этом чувствовала себя далеко не так уверенно.

К ее удивлению, дверь распахнулась. Джапоника торопливо огляделась — маленькая улочка была совершенно безлюдна — и ступила за порог.

В тот момент как она переступила порог, ее объял аромат жасмина и апельсинового цвета. Ни жары, ни пыли, ни уличной вони. Она сделала несколько шагов от двери и остановилась, пораженная. Неземная красота окружала ее.

Ей говорили, что персидские жилища кажутся совершенно обособленными от улицы, от города, в котором расположены. Персидский дом — королевство в королевстве. Царство неземных ароматов и роскоши. Теперь она поняла, что имелось в виду. Белоснежные колонны и арки тускло сияли, наполовину потонув в тени цвета индиго. Таков был внутренний дворик. Довольно просторный. Шелковые портьеры насыщенного гранатового цвета с золотой бахромой колыхались от ветерка, неизвестно откуда взявшегося, ибо на улице его не было. Окаймленный роскошной зеленью апельсиновых и лимонных деревьев, освещенный таинственным светом из неведомого источника, в центре двора бил фонтан. Потоки воды переливались малиновым и лазурным, золотым и серебристым — цветами мозаичного цветочного панно, которым были выложены дно и парапеты фонтана.

Когда дверь захлопнулась, Джапоника вздрогнула.

— Я пришла, — проговорила девушка, обернувшись, но сконфуженно замолчала, ибо поняла, что обращается к пустоте.

Ни у двери, ни в патио никого не было.

Осознав, что она, зайдя в чужой дом, поступила опрометчиво, Джапоника рванулась к двери и дернула за засов. Увы, дверь не желала открываться.

— Что за шутки! — воскликнула она по-арабски, но ответом ей было лишь собственное эхо. — Очень хорошо. — Джапоника выпрямилась и вышла на середину двора. Она не собиралась демонстрировать испуг, хотя сердце ее бешено колотилось. — Скажите Хинд-Диву, что я буду ждать его у фонтана.

Несколько долгих минут она продолжала оставаться в одиночестве. При этом ее не покидало чувство, что за ней наблюдают.

Джапоника решила, что Хинд-Див специально испытывает ее. Чтобы добиться уважения такого человека, надо вести себя с ним храбро и независимо. Нервозность могла ее выдать. Джапоника зачерпнула из фонтана воды, чтобы плеснуть в лицо. Там, в глубине, показались плавник и красно-золотой хвост экзотической рыбы. Она лениво нарезала круги вокруг бьющей струи, огибая стебли водяных лилий и лотоса.

Спустя несколько мгновений звон невидимого колокольчика привлек взгляд девушки к нише в стене. Там на краю стояло огромное медное блюдо с барашком на вертеле, рассыпчатым рисом, баклажанами, помидорами, несколькими сортами маслин и олив. На отдельном блюде лежала большая круглая лепешка. И еще чашка с чаем. Гостеприимство хозяина было выше всяких похвал.

Лишь после того как Джапоника отведала изысканных яств, ей пришло на ум, что пиршество могло быть ловушкой: еду могли отравить, а в чай подсыпать снотворное. Девушка сплюнула чай назад в чашку и поставила ее на блюдо.

— …Вы всегда так недоверчивы, госпожа?

Джапоника услышала густой приятный баритон, который мог принадлежать только самому Хинд-Диву, медленно обернулась, взглянула на говорившего, и… все, что происходило с ней потом, уже словно и не принадлежало этой реальности.

 

Глава 2

Он стоял у противоположной стены, с головы до ног одетый в черное. Черты его лица она не могла разглядеть — к роскошному тюрбану, венчавшему его голову, был прикреплен ниспадающий глубокими складками отрез ткани, тюрбан отбрасывал густую тень на лицо, но глаза мужчины сверкали, словно принадлежали дикой кошке.

Джапоника едва не вскрикнула. Она вспомнила случай, когда отец вез в Лондон каспийского тигра. Пока корабль готовился к отплытию, тигр жил у них в доме. Джапоника как завороженная могла часами наблюдать за хищником, с ленивой грацией прогуливавшимся по клетке, испытывая одновременно восхищение и страх. Вот и Хинд-Див пошел к ней с той же пугающей кошачьей грацией.

Он остановился в двух шагах от гостьи и вдруг сорвал маску. У Джапоники перехватило дыхание. Лицо его, не одни лишь глаза, поражало сходством с мордой арабского гепарда.

От внешних уголков глаз тянулись черные вытатуированные полосы: часть к вискам, часть к уголкам губ — туда, где начиналась черная клиновидная шелковистая бородка. Зря она посмеивалась над его именем. Тот, кто стоял перед ней, вполне мог быть воплощением дьявола — таким, каким представляют его люди Востока.

Джапонике вдруг вспомнились строки из арабских сказок о могущественном волшебнике. Да, это был харизматический лидер с проницательным, даже пронизывающим взглядом желтых кошачьих глаз и странным, чарующим обаянием. В сказках при его появлении мыши запрыгивали на стулья. Глядя в его завораживающие глаза того же золотистого оттенка, что и благовония, что лежали на дне ее кармана, Джапоника поверила, что этот человек и в самом деле волшебник.

— Мой слуга заявил, что вы готовы были взломать дверь. — Он с небрежной грацией откинул полу плаща и положил руку на украшенный драгоценными камнями эфес сабли непривычной закругленной формы, заткнутой за широкий шелковый кушак. Взгляд его неспешно скользил по ее лицу и фигуре, и при этом Джапоника чувствовала, как по ее спине пробежал холодок, не имевший никакого отношения к загадочному ветерку. — Вы либо очень храбрая, либо очень глупая.

«Какая я дура», — сказала себе Джапоника. Явившись к нему, она презрела все нормы поведения, которым неукоснительно следовала всякая восточная женщина. И сейчас, пялясь на Дива во все глаза, она поступала непростительно дерзко с точки зрения перса. И все же… Как могла она отвести взгляд от такого величественного создания?

Сердце грозило вырваться из грудной клетки. Джапоника смиренно наклонила голову и ответила на безупречно правильном персидском:

— Прошу прощения, мой господин. Я исполнена благоговейного восхищения из-за того, что имею честь лицезреть самого Хинд-Дива.

Он молчал так долго, что она, движимая любопытством, подняла глаза: не ушел ли хозяин дома? Нет, он все еще был здесь. Лицо его оставалось бесстрастно-спокойным. Ни любопытного прищура, ни удивленно приподнятой брови, ни улыбки поощрения. Он и не думал вызывать ее на разговор, заранее испытывая скуку от того, что может сообщить ему «глупая» визитерша.

— И ради этих жалких междометий меня подняли с кровати! — воскликнул он и зашагал прочь, всем своим видом демонстрируя презрение к непрошеной гостье.

— Нет, подождите!

Джапоника бросилась за ним следом, но Хинд-Див успел скрыться за портьерой.

В чем дело? Его в самом деле оскорбило ее приветствие, или он пришел в ярость от того, что она посмела усомниться в искренности его гостеприимства, отказавшись от трапезы? Впрочем, Джапоника знала, что большего оскорбления в этой части света, пожалуй, не сыскать.

И тут ее кто-то схватил сзади за предплечье. Стремительно обернувшись, Джапоника оказалась лицом к лицу с Хинд-Дивом.

— Дьявол! — воскликнула она по-арабски, всерьез испугавшись, ибо человек из плоти и крови не мог за столь короткий промежуток времени оказаться у нее за спиной.

— А вы темпераментны! — был его ответ. Он улыбался, но одними губами — глаза его сохраняли прежнее хищное выражение. — Вы говорите по-английски! — Последнюю фразу он произнес, выдерживая правильные интонации и с тем произношением, которым владеют лишь лондонские аристократы.

Джапоника все никак не могла оправиться от шока и потому хранила молчание.

— Вы начинаете меня утомлять, — сказал он и отпустил ее руку. Он снова i ерешел на арабский. На этот раз Див не стал проделывать трюки с исчезновением, а просто прошел через двор и приблизился к шатру.

Пока он стоял к ней спиной, Джапоника боролась с искушением вырвать руку и пуститься в бегство. Теперь, когда он наконец отпустил ее, Джапонику начало трясти. Его кошачий взгляд и кошачьи уловки пугали девушку. И все же если она убежит сейчас, то каковы у них с виконтом и няней шансы выбраться из Багдада? Нет, неудача недопустима. Но как она могла достойно противостоять тому, кто был, возможно, не из числа смертных? В области колдовства и чародейства у нее опыта не было. Все, что она могла противопоставить хозяину дома, это отчаянную решимость добиться своего, продиктованную страхом смерти от рук французов.

Она сделала несколько шагов следом за Хинд-Дивом и крикнула ему в спину:

— Нетерпение редко приносит добрые плоды, сагиб. Он не удостоил ее ответом. Только у входа в шатер на дальнем краю двора оглянулся и спросил:

— А вы стоите моего терпения, амиях?

Джапоника глубоко вздохнула. Ноздри защекотал аромат жасмина, усиливающийся к ночи. Див назвал ее так, как называют самых последних служанок. Ее страх испарился под напором горделивой ярости — в ней заговорил неукротимый дух Фортнамов. Див вошел в шатер, и Джапоника рванулась следом. Будь он человек или дьявол, так просто ему от нее не отделаться!

Невидимые руки раздвинули перед ней портьеры, закрывающие вход. На этот раз она даже не удивилась. Этот шарлатан опять проделывает свои трюки. Во второй раз ему не удастся позабавиться. И все же мужчина, стоявший в центре комнаты, освещенной факелами, размещенными по углам, не мог не поражать воображение. Его облик был странен: он вызывал и восхищение, и отвращение одновременно, но если относительно его привлекательности мнения могли расходиться, то способность удивлять не вызывала сомнений.

Бог знает, когда он успел переодеться, но сейчас черное строгое платье сменили вышитая свободная рубаха из золотистого шелка и шаровары. Тюрбана на нем не было. Черные шелковистые волосы ниспадали до плеч, но, несмотря на это, ничего женственного в его обличий не было. Он повернул голову, и Джапоника увидела его улыбку: уголки крупного чувственного рта были чуть повернуты кверху. Улыбка соблазняла и манила. Джапоника поняла, что стоит перед лицом очередного испытания.

Он подошел к ней, и она, к удивлению своему, не испытала страха. Лишь чувствовала, что от него исходила мощь, сила, которой невозможно противостоять. Из-за экзотической раскраски истинные черты его лица разглядеть было трудно, и сама эта неопределенность делала Дива самым отталкивающим и в то же время самым влекущим человеком из тех, кого ей доводилось встречать… если только он был человеком.

Он подошел к ней ближе, чем позволяли приличия, и, наклонясь, прошептал:

— И когда, хочу я знать, ты собираешься поразить меня, бахия?

На миг, потрясающий миг, Джапоника ощутила прикосновение его щеки к своему лицу. Сквозь тонкий шелк вуали она почувствовала, как его шершавая борода прикоснулась к ее переносице. Затем он отстранился. Хинд-Див улыбался, но улыбка его не помогла ей почувствовать себя более непринужденно.

— Ты вкусно пахнешь, бахия.

— Я сама придумала эти духи, — сказала Джапоника и тут же пожалела об этом.

— Ах, значит, вот где секрет твоего волшебства. — Он протянул руку, кончиком пальца коснулся края вуали. Девушка почувствовала, что дрожит от удовольствия.

Джапоника отпрянула, надеясь, что он не заметил ее реакции. Надо проявить больше стойкости. Она поняла, где таится его волшебная сила: во взгляде его золотистых кошачьих глаз.

— И что еще ты умеешь, бахия?

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Сказать о том, что у Дива был волевой взгляд — значит ничего не сказать.

— Я пришла по весьма срочному делу, сагиб. — Джапоника достала из рукава письмо лорда Эббота и протянула хозяину дома.

Он взял его и швырнул на стол, инкрустированный редкими породами дерева и жен чужными раковинами.

— Ты так напугана, что не можешь сказать мне о своем деле сама? Давай же, смелее. Я показал тебе свое лицо. Отчего ты прячешь свое под вуалью?

— Нет! — Она попятилась и была вознаграждена густым смехом.

— Так, значит, храбрости в тебе всего чуть-чуть. Не бойся, бахия. Красивые женщины обычно смелые.

Джапоника не знала, чем ответить на комплимент. Она лишь могла представить себе его разочарование, когда окажется, что вуаль скрывала не какую-то экзотически красивую птицу, а намазанного коричневой мазью заурядного воробья. Такой влиятельный господин, должно быть, имеет гарем, в котором одна наложница красивее другой, но и самая невзрачная из них вдесятеро красивее ее, Джапоники.

Хинд-Див направился к дивану, стоявшему в центре помещения, развалился на подушках, закрыл глаза и через несколько мгновений, судя по звукам, уже крепко спал.

То и дело посматривая на колыхавшиеся от ветерка портьеры, -которыми был изнутри завешен шатер, она боязливо приблизилась к дивану. Не мог же он заставлять ее ждать? Должно быть, опять что-то задумал.

И все же лицо Дива, так странно раскрашенное, было лицом человека, погруженного в глубокий сон. Что за невоспитанность! Джапонику так и подмывало пнуть его носком туфли. Но вместо этого она сложила на груди руки и самым уничижительным тоном заявила:

— А еще говорят, что Хиид-Див какой-то необыкновенный! Врут люди. Все, что увидела я, — это парочка трюков, достойных уличного факира, да и те дались ему непосильным трудом, утомили так, что он свалился и спит без задних ног.

Глаза его оставались закрытыми, но при этом на его губах расцвела улыбка. Позабавила ли его выходка гостьи или он смеялся над ее неуклюжестью, Джапоника сказать не могла. Она не видела его глаз.

— Проси о том, зачем пришла, амиях.

На этот раз она медлить не стала. Арабский язык хорош для приветствий, но английский лучше служил поставленной цели.

— Я прошу вашей помощи перевезти троих людей из Багдада в Бушир.

— Любой верблюд способен исполнить такое поручение, — ответил Хинд-Див на диалекте северных провинций. Неужели он думал таким примитивным способом сбить ее с толку?

— Не любой верблюд, — с теми же оскорбительными интонациями ответила Джапоника на том же наречии. Пригодились знания, которые она приобрела, выторговывая пряности в различных провинциях Востока. — Тот верблюд, которого ищу я, должен уметь спрятать свою ношу внутри собственного горба.

Хинд-Див тяжко вздохнул:

— Увы, мне такое животное незнакомо.

— Хинд-Див наверняка сумел бы вызвать его к жизни колдовством.

Она ожидала куда более бурную реакцию на дерзкое замечание, но была разочарована: Хинд-Див лишь слегка покачал головой, не отрывая затылка от роскошной парчи подушек.

— Судьба трех чужестранцев мало влияет на судьбы Персии. Хинд-Див вам отказывает.

Джапоника еле сдержалась от отповеди. Он явно понял, о чем его просят, но кто он такой, чтобы отмахиваться от просьбы? Кто он — халиф, тиран и деспот, наслаждающийся беспомощным смирением подданных? Он даже не соблаговолил выслушать ее до конца! Но не зря отец Джапоники любил повторять, что мудрый человек никогда не примет первое «нет» за отказ. «Нет» в устах торгующегося лишь предложение продолжить торг, пока обе стороны не придут к согласию. Хинд-Див должен назвать свою цену.

— Вы не находите странным то, что, несмотря на заключенный договор с французами, шах не призвал англичан покинуть пределы своей страны? — тихо спросила она. — Быть может, это затем, чтобы с помощью одних нарушить планы других? Мудрый политик всегда держит и друзей, и врагов, на одинаково близком расстоянии.

Хинд-Див открыл глаза.

— А вы умнее, чем можно было бы ожидать. Но с чего бы вам стремиться поразить меня своей осведомленностью в политических интригах?

Он не был груб в своих словах, и тем не менее Джапонику глубоко задело его пренебрежительное к ней отношение. Она отвернулась, дабы во взгляде ее Див не заметил обиды.

— В стране, где понятие о верности такое же текучее, как лампадное масло, всегда ждешь перемен: шах легко переходит от союза с одними к союзу с другими. Он верен тому, на чьей стороне сила в настоящий момент.

— Что касается меня, амиях, то я верен лишь самому себе.

Вот и второй отказ. И все же ей было доподлинно известно, что Хинд-Дива можно было купить. Вопрос лишь, за какую сумму.

— Люди говорят, что, осыпав Хинд-Дива дождем из рупий, можно купить его благосклонность.

— Я бы предпочел золотой ливень. — Он смотрел на нее, не скрывая скепсиса. — А способны ли вы вызвать к жизни такой поток?

— Может, не такой обильный, но возможности у меня есть. — Джапоника знала, что цену, названную Хинд-Дивом, заплатить не в состоянии. Если бы она не приобрела благовония по дороге сюда, то могла бы дать ему больше. И в то же время интуиция подсказывала, что он оценит разумный подход к заключению сделки.

Она вытащила оставшиеся у нее монеты и подбросила их на ладони.

— Не кажется ли вам, что капли утренней росы освежают зелень сада не меньше, чем жестокие ливни, принесенные муссоном?

Очевидно, предложенная сумма показалась ему смехотворной.

— Бахия, вы явно недооценили степень моего безразличия к той ситуации, в которой вы оказались. Уходите. Я устал от игры.

Хинд-Див провел ладонью по лбу и потер виски. Джапонике показалось, что жест был нечаянным — единственный, демонстрирующий его истинное состояние. Он действительно устал. Быть может, он и в самом деле не притворялся, что спит. Девушка чувствовала, что его что-то гнетет. Если уцепиться за эту нить, она приведет ее к истине, покажет, как добиться от него помощи.

Джапоника быстро подошла к треножнику, стоящему в ногах кровати. Используя специально положенные для этой цели щипцы, вытащила три горящих уголька и положила на медное блюдо, стоявшее рядом на полу. Достав два шарика благовоний из кармана, бросила их на уголья. И почти тотчас же густой смолистый аромат наполнил шатер. Над угольями заструился беловатый дымок. Помахивая над блюдом пальмовой ветвью, она понесла его к изголовью кровати.

— Я имею честь предложить вам в дар чудеснейшее из благовоний, которое можно купить только за деньги, — сказала она, поставив блюдо на пол. — Вдыхайте глубже, мой господин.

Он не пошевельнулся и не сказал ни слова.

Джапоника заметила на столе инкрустированный стразами кувшин с узким горлом, в которых обычно держали вино. Возле кувшина стояли два бокала. Она отказалась от его угощения, но это не значит, что не может сама предложить ему выпить. Налив в бокал вина, она поднесла его к Хинд-Диву.

— Вы можете по крайней мере принять от меня этот маленький сувенир в знак добрых намерений?

— Добрыми намерениями устлана дорога в ад. — Он сел столь стремительно, что Джапоника испугалась, и схватил ее за кисть той руки, что держала бокал. — Скажи, кто ты? Убийца, посланная, чтобы отравить меня?

— Я не убийца! — Девушка поморщилась от боли. Хватка у него была железная. — Осторожно, вы делаете мне больно!

— Если будешь мне лгать, станет еще больнее! — Его раскрашенное лицо изменилось. Гнев сделал его еще больше похожим на хищного зверя. — Тогда выпей из чаши. — Он отпустил ее и в тот же миг стремительным движением сорвал вуаль.

Джапоника опустила взгляд. Ей не хотелось видеть его разочарование. Насчет Своей внешности она никогда не обманывалась.

Но он, кажется, вовсе не интересовался тем, красавица перед ним или дурнушка.

— Пей, бахия, или, клянусь, тебе совсем не понравится то, что будет потом.

Джапоника покрепче взяла бокал за ножку — руки дрожали — и сделала большой глоток. Она не ожидала, что вино будет столь густым и крепким, и поперхнулась. Откашливаясь, передала бокал ему.

Однако Див не взял бокал.

— Пей еще, — приказал он и поднес бокал к ее губам. Джапоника, несмотря на першение в горле и слезы в глазах, заставила себя глотнуть еще чуть-чуть. Потом собралась было поставить вино на стол, но он схватил ее сзади за шею и наклонил к вину:

— Пей!

Не давая пить медленно, Див влил содержимое бокала ей рот.

— Ну вот, теперь и я выпью, — с улыбкой сказал Хинд-Див и отшвырнул бокал.

Стекло жалобно зазвенело, и звук, как ей показалось, отозвался эхом в патио. Джапоника вдруг осознала все отчаяние своего положения. Они с Хинд-Дивом были в доме одни, если не считать слуги хозяина, который, разумеется, не придет ей на помощь.

Должно быть, он прочел ее мысли, ибо на губах его заиграла улыбка. Улыбка особого сорта — хищная и порочная, разящая врага с той же легкостью, с которой кривой ятаган способен отсечь врагу голову. Как объяснить, что она Хинд-Диву не враг?

— Ну а теперь, бахия, скажи, зачем на самом деле ты сюда явилась? — Она затаила дыхание, когда он протянул руку к ее лицу и подушечкой указательного пальца провел вокруг губ. — Или ты хочешь, чтобы я сказал тебе?

Она не могла оторвать взгляда от его желтых глаз, горящих огнем, древним, как само грехопадение. И в то же время понимала, что не она сама по себе пробуждала в нем похоть. Теперь, когда ее лицо более не скрывала вуаль, он видел и знал, что она далеко не красавица.

Что-то переменилось в его взгляде. Он оставался столь же пристальным и столь же жарким, но в нем появилась некоторая отчужденность, как будто Див пытался оценить, какое он производит на нее впечатление. И едва Джапоника поняла это, как гнев овладел ею с новой силой. А в нем она была бесстрашна. Неужели Див считает ее настолько же тщеславной, насколько глупой? Джапоника слишком хорошо знала, что видят мужчины, когда смотрят на нее, и не тешила себя надеждами, но, видит Бог, как хотелось бы ей быть адекватной той лжи, что читала она в его взгляде!

Девушка оттолкнула его руку.

— Вам меня не напугать, — сказала она голосом, хриплым от негодования.

Див тем не менее взял ее за плечи и медленно приблизил к себе, не переставая смотреть в глаза.

— Скажи: пока еще не пугаю.

Горячий ток пробежал по ее телу — стремительно, почти болезненно. Помимо воли она смотрела на его рот, раскрывшийся в дюйме от ее губ. Жаркое дыхание, прикосновение языка. Она вскрикнула и попыталась отстраниться, но он со ставшей почти привычной внезапностью обнял ее, и Джапоника затихла. Возможно, он мечтал о том, чтобы она извивалась и молила о пощаде, но, если так, пусть разочарование будет ему наградой!

Сладкая пытка поцелуем длилась всего несколько секунд.

— Я еще не напугал тебя, бахия? — наконец спросил он.

Сказать «да» она ни за что не пожелала бы, хотя сердце ее, трепетавшее как раненая птица, готово было разорваться от страха. Надеется обезоружить ее одним поцелуем? Пусть и не мечтает!

Джапоника интуитивно понимала: чтобы победить страх, надо переключиться на что-то другое, забыть на время о своих чувствах и эмоциях. Идея оказалась спасительной. Несмотря на всю экзотичность облика, мимика лица Хинд-Дива была вполне человеческой. Дочь купца умела читать по глазам. Одно выражение быстро сменялось другим. Пытаясь разгадать, что стоит за этой стремительной сменой эмоций, Джапоника почти обрадовалась, когда заметила во взгляде мужчины нечто знакомое, расчетливо-хитроватое. Так смотрит деловой человек, просчитывающий варианты возможного развития событий. Стоит ли овчинка выделки, или сразу свернуть дело.

— Проведи со мной ночь. Освободи меня от муки, что терзает меня, и тогда, возможно, я помогу.

Джапонику бросило в жар. Потом в холод. Потом снова в жар.

— Мужчине с такими многочисленными талантами, как у Хинд-Дива, ни к чему покупать услуги женщины, не желающей их предоставлять.

Он насмешливо усмехнулся:

— Как же мало ты знаешь мужчин!

Он взял ее лицо в ладони и слегка прикусил зубами нижнюю губу. Джапоника вскрикнула, губы ее приоткрылись, а ему только это и надо было. Его язык проник в щель между ее губами и начал медленно двигаться внутрь и обратно. На этот раз она почувствовала в поцелуе аромат гвоздики, сладость вина и еще один запах, пряный запах, который она тем не менее не могла связать ни с одной из известных ей пряностей, должно быть, так пахла его кожа — кожа мага и волшебника.

«Пусть себе делает что хочет! — шептала та часть ее сознания, которая до сего момента никак и ничем не заявляла о своем присутствии. — Узнай, каково это — быть желанной!»

Откуда такие мысли? Весь ее двадцатилетний жизненный опыт восставал против подобного предложения. Умом она понимала, что стала жертвой отъявленного соблазнителя. Она понимала, что, поддавшись искушению, обрекает себя на муки раскаяния, но голос рассудка был предательски слаб. В ушах стоял гул, это кровь закипала от желания, стремительно разраставшегося, мощного, как торнадо. Джапоника почувствовала соленую влагу на щеке, и-пугающе сладкая мука охватила ее. Неужели все это мог вызвать один поцелуй? Или тут не обошлось без волшебства?

— Тебе нравится, бахия?

Голос Хинд-Дива доносился откуда-то издалека. На мгновение девушке показалось, что он приятно позабавлен. Но она не успела ни удивиться, ни оскорбиться. Джапоника была твердо убеждена в том, что не способна возбудить мужчину, хотя сама была в огне. Хинд-Див зажег ее лишь одним прикосновением губ. Если он только дразнил ее, сейчас это не имело значения.

Он лег на кровать и увлек ее за собой. Джапоника и не думала сопротивляться. Напротив, она погладила его по щетинистой щеке. Подбородок его был жестким и волевым. Он не был каким-то потусторонним существом: Хинд-Див был мужчиной, настоящим, из плоти и крови. Но ей и не нужен был призрак, не нужен волшебник. Сейчас для нее было важно лишь то, что рядом с ней был тот, кого она хотела.

Джапоника обняла Дива за шею и привлекла к себе. Ближе, еще ближе.

Он принял ее приглашение, осыпал ее поцелуями, и с каждым ударом сердца ощущения становились острее. Она и не думала, что способна так чувствовать. От его одежды, такой восхитительно приятной на ощупь, исходил густой аромат. Он пах как персидский сад: апельсиновым цветом, жасмином, но были запахи и погрубее — мускус и амбра. Запахи, казалось, обретали цвета, его словно окружало разноцветное сияние. Слишком поздно осознала она, что Див снимает покрывало с ее волос.

— Рыжая! — услышала она удивленное восклицание. Пальцы его погружались в ее кудри, рассыпали их по подушке. — Да ты редкостная красавица, бахия.

Не может быть, чтобы он говорил о ней. Она — красавица? Джапоника посмотрела ему в глаза, пытаясь прочесть истинные мысли этого демона. Увы, она не могла сосредоточиться…

— Я… чувствую, словно…

Черты его лица расплывались, но и сквозь туман она заметила, как изменилась его улыбка.

— Ты была мудрее, когда проявляла большую осмотрительность, моя сладкая. Все, что ты чувствуешь, всего лишь влияние зелья, что было в вине.

Джапоника видела, что губы его шевелились, но уловить смысл его слов уже была не в силах. Захваченная водоворотом чудесных ощущений, она могла лишь в благоговейном ужасе взирать на существо, склонившееся над ней. Вопросы рождались в ее голове, но, так и не обретя форму, ускользали в небытие.

Никогда ранее она не обнимала мужчину, никогда не чувствовала жар его тела, прикосновение его кожи. Его тепло согревало ее и успокаивало и в то же время возбуждало желание. Все ее чувства были обострены до предела, они были слишком яркими, сильными.

— О, прошу тебя, помоги мне! — воскликнула она и потянулась к нему.

— Да, я помогу тебе, бахия. — В голосе Дива звучала такая уверенность, словно он доподлинно знал, чего хочет девушка.

Он перевернул ее на спину. Сильные руки начали ласкать ее тело.

— О да, — прошептал он, — я помогу и тебе, и себе, и мы обретем счастье.

Она качалась на волнах музыки. Одинокая флейта звучала пронзительно жалобно, и как фон внутри стучали барабаны, увлекая ее своим ритмом. Вот ритм изменился, стал отчетливее, быстрее, настойчивее, он преследовал ее, заставлял торопиться.

Отрешенно она наблюдала за собственным неистовством, заставлявшим ее ускорять темп. Быстрее, быстрее, пока безумие не охватило ее, пока она не утратила всю власть над собой. И вот пришел миг, когда Джапоника более не принадлежала себе, а лишь этому бесконечно яркому, мигу.

Млечный Путь бледно мерцал на полуночном небе. Издалека ветерок доносил звуки грустной песни. Запах цветов разливался в ночном воздухе, густой и сладкий. Но Хинд-Див не замечал красоты персидской ночи. Мысли не давали ему погрузиться в приятное забытье. Они жгли его мозг.

Девственница!

Он не ожидал этого.

Он думал, к нему подослали убийцу.

Вот уже несколько недель Див чувствовал, как смерть хищной птицей кружится над его головой. Слишком много любителей мертвечины в человеческом облике боялись его, боялись того, что он знает. А ведал он действительно слишком много. Достаточно, чтобы ждать удара, как со стороны англичан, так и французов, не говоря уж об афганцах. Смерти он не страшился, но те, кто опасался его, не дадут умереть спокойно. То, что он знал, враги попытаются вытянуть пыткой. Див был в западне. Никому не мог он доверять, ни в ком не мог найти союзника. Он пережил уже несколько попыток покушения с тех пор, как стал добровольным затворником в своем доме. Он знал, что смерти, ему не избежать. Однако предпочел бы умереть от руки наемного убийцы, чем испытывать долгую и мучительную смерть на дыбе или в кипящем масле.

Именно поэтому Див и решил впустить убийцу в дом. Он был внутренне готов к тому, чтобы уже сегодня войти в тот мир,где никакие посетители не страшны.

Сегодняшняя ночь должна была стать последней в его жизни, и он весьма тщательно к ней подготовился. Он принял ванну, и оделся, и подобающим образом раскрасил лицо. Несколько щепоток табака, сдобренного опием, раскуренного накануне, добавили ему решимости поскорее покончить счеты с жизнью. И когда незнакомка появилась у дверей дома, он испытал нечто похожее на облегчение. Ему показалось приятным и знаменательным то, что смерть ему предстояло принять из женских рук.

Девушка показалась ему такой юной и невинной. Какую смертельную угрозу она могла представлять для мужчины, в котором сохранилась хоть малая толика добродетели. Но Хинд-Див отнюдь не был добродетельным, и он сам приготовил для гостьи сюрприз. Он знал, что делает, ибо жизнь, как говорил ему опыт, не так легко отдать, если даже тебе кажется, что ты сам этого хочешь. Да, он умрет, но не раньше, чем вкусит от жизни последнее наслаждение. Наслаждение, которое подарит ему его же убийца.

Многие из тех, кто искал расположения Хинд-Дива, посылали ему своих наложниц и рабынь, исполненные веры в то, что женщине легче склонить мужчину к сочувствию. Но после того как одна из гурий воткнула нож в его плечо, он понял, что женщины могут быть столь же опасными и вероломными, если не более вероломными, чем те, кто их к нему посылает. О да, он продолжал пользоваться услугами тех, кого к нему посылали, но лишь после того, как опаивал их наркотическим зельем. Некоторые из его наложниц оказывались опытными любовницами, иные шли на связь не слишком охотно. Но все это до того, как наркотик начинал действовать. Потом победу праздновал он, не давая взамен того, о чем его просили. Хотя если просьбы тех, кто засылал к нему гурий, оказывались безответными, сами женщины могли утешаться тем, что познали любовь самого легендарного Хинд-Дива.

Но с этой дело обстояло по-другому. После того как все было закончено, она подняла глаза, полные слез и смущения, словно не вполне поняла, что произошло.

Девственница!

Если бы только она не потянулась к нему во второй раз, умоляя утолить страсть, ту, что он сам разжег в ней, он отнесся бы к ней более настороженно. Но она не оставила в нем и тени сомнения, когда обняла страстно, дерзко, самозабвенно. Див искренне верил, что она столь же искушена в искусстве любви, сколь и он. Плевра порвалась еще до того, как он успел оценить значение этого факта. Только тогда он понял, отчего она изначально вела себя отнюдь не как соблазнительница.

— Аллах всемогущий! Кто мог послать невинную девушку в пещеру самого дьявола?

Хинд-Див, застонав, как раненый зверь, соскочил с постели. Вот она — записка, что передала ему в самом начале гостья. Он ждал увидеть исполненное колкости и яда обращение к врагу, но-ошибся: автор письма обращался к нему как к человеку, которым Хинд-Див некогда был. Ему пришлось перечесть письмо дважды, прежде чем затуманенный зельем ум постиг его смысл.

«Дорогой мальчик!

Я нашел тебе невесту. Замечательная женщина! Находчивая, здравомыслящая и обладающая по-настоящему любящим сердцем. Я отправляю ее к тебе в надежде, что ты одобришь мой выбор. А затем я одолжу ее у тебя на время. Не сомневаюсь, что ты произвел на нее неизгладимое впечатление.

Пока ты не будешь готов, она останется на моем попечении.

Но не заставляй ее ждать слишком долго, мой горделивый петушок. Мне бы не хотелось, чтобы она оказалась связанной браком с человеком, который ее не заслуживает.

Джордж Эббот».

Невеста!

Хинд-Див выругался. Сказать, что письмо его удивило, значит ничего не сказать. Такой добродетельной невесты он никак не заслуживал. Едва ли можно было представить для нее худшую партию, чем он!

Хинд-Див вернулся к своей нечаянной жертве. Девушка уже засыпала, но на его возвращение откликнулась вполне живо. Сказать по правде, она тут же обняла его и попыталась поцеловать. Неудивительно, ибо вино было обильно сдобрено афродизиаками. Именно поэтому он и сам охотно выпил бокал. Ответы, которые он получил от нее, сильно приглушили то, что осталось от его похоти, и наполнили презрением к себе.

Мисс Джапоника Фортнам! Дочь английского купца. Имя ее было ему знакомо. Он даже немного знал ее отца, так как встречались в Ост-Индской компании.

Итак, она говорила правду. Убивать его она не собиралась. Значит, он соблазнил невинную девушку!

На улице послышались возбужденные мужские голоса. Очевидно, назревала драка. Так и есть. Ожесточенное сопение, удары, затем победный клич и смех. Еще немного, и все стихло. Драчуны убрались восвояси. Ночная тишина куполом накрыла город.

Хинд-Дивом овладело чувство, назвать которое он сразу не смог. Раскаяние? Едва ли Хинд-Див мог позволить себе испытывать раскаяние. После всего, что произошло с ним в жизни. Перебирать, как четки, свои грехи в смертный час он считал проявлением трусости. Более он не считал себя ни джентльменом, ни даже человеком. Он чувствовал себя стариком, существом лет на тысячу старше того юного лейтенанта, который десять лет назад приехал служить в Персию в поисках удачи, приключений и денег. Нет, на благородные поступки он более не был способен. «Такие, как я, те, кто видит, как падают песчинки одна за другой в песочных часах жизни, не упустят момента. На беду свою, на славу или позор я родился таким, и я таков, каков есть» — так написал он в своем завещании, перед тем как покинуть свой пост в Калькутте.

Итак, ему ничего не оставалось, как быть верным своей природе… до тех пор, пока убийца не придет к нему. Он ни на миг не забывал об этом. Если Джапоника Фортнам оказалась не той, кого он ждал, то другой или другая все равно придут. И возможно, сегодня же. Последние песчинки падали на дно сосуда, зовущегося жизнью.

Див не брал в расчет те чувства, что испытывала женщина, делившая с ним постель. Он просто отрезал себя от мира и отдался тому, что предлагала эта ночь. Он пестовал каждое мгновение из отведенных на его долю.

Девушка лежала на спине, в той позе, в которой он оставил ее. Она сладко спала, и лицо ее было по-детски округлым и нежным. Красавицей она не было, но курносый нос, усыпанный веснушками, и крупный чувственный рот придавали лицу особое очарование. Его хотелось целовать еще и еще.

Какими сладкими и нежными были ее губы! Желание любить ее вновь было болезненно острым.

Див склонился над Джапоникой и поцеловал. Губы ее поддались, но когда он нежно коснулся ее груди, она вздрогнула. Даже во сне девушка инстинктивно сопротивлялась. Будь она в здравом рассудке, никогда бы не позволила случиться тому, что случилось. И будь Хинд-Див не тем, кем он был, он бы смилостивился над ней.

Но он был тем, кем он был. А Хинд-Див не знает жалости. Он берет то, что хочет. Он от души пьет из источника наслаждений и не делится с другими тем, что имеет. И вскоре ему предстоит вкусить от того, чего он никогда не вкушал.

Он любил ее с ленивой негой человека, который знает толк в наслаждении. Он желал ее с отчаянием обреченного и стремился извлечь все, что возможно, из этого мига. Он наслаждался сам и дарил наслаждение ей. Она отвечала ему страстью. Под покровом невинности таилась натура страстная и чувственная, и он превращал ее стоны в крики страсти. Они побывали в раю.

И когда он излил в нее свое семя, то прижал ее к себе и держал так крепко, что она невольно попыталась высвободиться. Но он не отпустил ее. Хинд-Див не знает пощады!

У него осталась только эта ночь, и ее он хотел провести в объятиях Джапоники Фортнам, в объятиях женщины, которая так никогда и не станет его невестой.

Джапоника проснулась от ощущения страха. Темнота душила ее. Разомкнуть тяжелые веки оказалось нелегко, но потом стало еще хуже. Сумрак рассеялся, но окружающее пространство закружилось, как в водовороте. Зрению она довериться не могла и понадеялась на осязание. Под ладонями ее были шелк и бархат. Она возлежала на расшитых шелком бархатных подушках. Джапоника протянула руку и наткнулась на что-то твердое. Это была обнаженная грудь мужчины.

— Ах, вот мы и проснулись.

Девушка в полном недоумении уставилась на разрисованное лицо Хинд-Дива.

Он лежал рядом, опираясь на локоть, и в глазах его были нежность и усмешка.

— Теперь ты кое-что узнала о мужчинах.

Он положил ладонь ей на живот, и, несколько потрясенная, она почувствовала, как жар его руки проникает сквозь голую кожу внутрь. Он поцеловал ее, не дав отстраниться, и поцелуй был краток и нежен.

— Я польщен твоим даром, бахия.

В панике она попыталась оттолкнуть его, но руки оказались предательски слабыми. Див прижал ее к себе, перевернулся и Джапоника оказалась над ним. Потом он грубо спихнул ее с кровати. Она упала на колени на ковер.

— Идите домой, мисс Фортнам.

Джапоника смотрела на него снизу вверх в немом ужасе. Она лежала в постели с обнаженным мужчиной. И что еще хуже, он знал, кто она такая!

Див потянулся и поднял ее одежду:

— Тебе это понадобится.

Он швырнул ей вещи, и они рассыпались по полу.

Слезы унижения застили глаза. Она не знала, что думать. Гнев и недоумение владели ею в равной степени. Трясущимися руками она натянула платье. Как могло случиться, что она не помнила, что между ними произошло?

Джапоника поднесла руку ко лбу. Она никак не могла собраться с мыслями. Ей казалось, будто она перенесла лихорадку. Столько вопросов требовали ответа, но задавать их обнаженному мужчине, столь бесстыдно растянувшемуся на кровати, девушка не решалась.

Джапоника надела туфли и нервозно огляделась. Сколько времени она здесь пробыла? Свет не проникал сюда снаружи, она даже не могла бы сказать, что сейчас: день или ночь. Единственное, что наводило на мысль о том, как она провела последние несколько минут — или часов? — это ощущение припухлости губ и ноющая боль внизу. И вдруг она вспомнила. Он сказал, что опоил ее!

Джапоника старательно избегала встречаться с Хинд-Дивом взглядом. К счастью, он не шевелился и не говорил. Что же все-таки тут произошло? Что он сделал с ней? Изнасиловал? Нет! Невозможно! Это просто очередной его трюк! Ему ведь нравится мучить и дразнить. Возможно, он раздел ее, наслаждаясь ее беспомощностью, и сам лег нагой рядом. Но дальше… Нет! Не может быть!

Джапоника бросила злой взгляд в сторону хозяина дома. Он, теперь уже облаченный в расшитую шелком персидскую рубаху, возлежал на подушках с совершенно бесстрастным выражением лица. Он, видно, ждал, что она набросится на него с упреками. Медовый привкус отравленного вина все еще ощущался во рту. Теперь она не сможет смотреть на мед без отвращения.

Джапоника судорожно глотнула воздух. Ну что же, он позабавился за ее счет, но при этом узнал, кто она такая. Скорее всего он прочел послание лорда Эббота. Если бы он и в самом деле изнасиловал ее, то не стал бы вот так запросто выпроваживать ее из дома. Ведь он понимал, что она направится прямо к виконту и тот уже позаботится о том, чтобы насильника взяли под стражу. Надо выбросить чушь из головы, эти глупые мысли о том, что он лишил ее девственности, идут лишь от крайнего смущения.

Джапоника накинула шаль. Надо бежать отсюда как можно скорее — к этому побуждал самый главный инстинкт, инстинкт сохранения жизни. Но как она объяснит лорду Эбботу свой провал?

Нет, стыд ей не помощник в общении с Хинд-Дивом. Взять его можно лишь отвагой. Он сам ясно дал это понять.

В тот миг, как Джапоника повернула голову, чтобы посмотреть ему в глаза, ее осенило:

— Вы только что дали мне понять, что находитесь у меня в долгу.

Она заметила, как глаза Дива блеснули. Кивнув, он встал с постели.

— Назови свою цену. Афганские рубины? Сапфиры из Бирмы? Вот это пойдет?

Хинд-Див щелкнул пальцами и протянул ей руку. На раскрытой ладони лежал перстень с бирюзой, который не стыдно носить самому султану.

— Держи, он твой.

Джапоника покачала головой. Никакими сокровищами мира не искупить то, что он сделал с ней этой ночью.

— Вы сказали, что я могу назвать цену. Моя цена — срочно обеспечить беспрепятственный вывоз троих людей из Багдада в Бушир.

Наконец ей удалось сделать то, о чем он ее просил — удивить его! Удивление сменилось улыбкой — лучистой и искренней.

— Я недооценил тебя. Я рад.

— Значит ли это, что вы согласны?

Он ничего не сказал, лишь взял ее за руку и подтолкнул к выходу:

— Иди домой, бахия. Мой слуга будет сопровождать тебя, чтобы дорогой ничего не случилось. Но не советую спать слишком крепко.

Джапоника не могла понять ни по тону, ни по взгляду Дива, состоялась сделка или нет. Ответ дала его ухмылка. Сделка состоялась!

Не думая, не рассуждая, движимая лишь внезапным порывом, она поднялась на цыпочки и, шепнув: «Благодарю, мой господин», — сочно поцеловала его в губы.

Она ушла, и Хинд-Див позволил себе улыбнуться. Эта девушка оказалась крепким орешком — крепче, чем он ожидал. Последние минуты их общения были для нее, пожалуй, самыми трудными в жизни. Но она не выглядела жалкой. Своей храбростью она снискала в нем то, что с трудом удавалось немногим: она завоевала его уважение. Итак, ночь в любовном дурмане не нанесла ущерба ее достоинству. А это самое важное. Эта ночь прошла без серьезных последствий для девушки, а что касается Хинд-Дива, то на его долю достались воспоминания о сладком сне, проведенном в объятиях с суженой, которой не суждено стать женой.

Словно для того, чтобы убедиться, что письмо ему не пригрезилось, Хинд-Див прочел его вновь. Затем подошел к столу и написал записку. Поставив росчерк, он засмеялся, засмеялся так, что смех его был слышен за пределами каменной стены, ограждавшей его дом от улицы.

 

Глава 3

Мягкие туфельки Джапоники издавали тихое шуршание — единственный звук в галерее с мраморным полом, служившей чем-то вроде зала ожидания перед приемной резидента Ост-Индской компании в Бушире.

Лорд Шрусбери гостил в этом доме. Врачи, созванные на консилиум, единогласно признали: то, что лорд Эббот сумел пережить переезд, длившийся целую неделю, можно назвать только чудом.

Джапоника больше так ни разу и не увидела Хинд-Дива, хотя свои обязательства по совершенной сделке он выполнил полностью. Через пару часов после того, как его слуга благополучно доставил Джапонику домой, к воротам дома подъехала повозка с палантином. В сопровождении стражников в униформе Джапоника, Агги и лорд Шрусбери выехали из Багдада.

Наверное, ей следовало бы чувствовать облегчение и забыть о том, что было, раз и навсегда. Но увы, этого не случилось. Душа ее не знала покоя. Ничто не приносило радости: ни возвращение к комфортной жизни родного дома, ни любимый лекарственный огород, ни даже общество друзей. Во всех делах и заботах рядом с ней незримо присутствовал Хинд-Див.

Он в самом деле овладел ею!

Джапоника куталась в шаль и ускоряла шаг, сама не замечая того, что бежит. Бежит, словно хочет убежать от назойливых мыслей.

Как только действие наркотика закончилось, события минувшей ночи стали всплывать в памяти. Из отдельных кусков сложилась картина, которая должна была бы потрясти ее, но девушка, странное дело, не испытывала ни особого шока, ни особенных угрызений совести.

Быть может, потому, что припомнившаяся ей фантасмагория не могла быть реальностью. Но Джапоника знала: все было именно так, как ей помнилось, и не тешила себя иллюзиями. Она хотела приключения и получила то, о чем просила.

Джапоника вздрогнула от крика павлина и повернула голову. По мощенному каменной плиткой патио выхаживал гордый самец, распустив хвост перед общипанной самкой. Хинд-Див устроил перед ней еще более роскошное представление. Она не могла о нем забыть, и стоило закрыть глаза, как из тьмы всплывали эти желтые хищные глаза, причудливо раскрашенное лицо и далее подробности всего того, что делал с ней этот то ли человек, то ли дьявол. Джапоника невольно сравнила себя вот с этой общипанной павой, что смотрела на своего дружка в оцепенелом восхищении, в благоговейном восторге позабыв о том, что вот-вот придет миг расплаты.

Джапоника раздраженно отвернулась от парочки. Она могла бы все предвидеть заранее. Чего ждать от разбойника и двуличного шпиона? Более того, в том, что произошло, она должна была винить себя, и только себя. Разве не она сама налила ему вино, которое по случайности оказалось сдобренным наркотическим зельем? И потом, разве не она отблагодарила негодяя поцелуем за согласие посодействовать переправке в Бушир? Правда, в тот момент она еще не настолько обрела чувство реальности, чтобы понять, что именно он с ней сделал…

— Развратница! — произнесла Джапоника. Да, в том, что она утратила над собой контроль, виноват наркотик, нр он и выявил ее истинную натуру. Впрочем, дело было, как подозревала Джапоника, не в одном лишь зелье. Когда-то она страшно боялась того, что умрет старой девой. Желание! Теперь, к сожалению своему, она знала, что это такое. — Дура!

— Вы что-то сказали?

Джапоника стремительно обернулась. В дверях стоял резидент.

— Прошу прощения, сир. — Девушка ггрисела в реверансе, почтительно опустив голову, чтобы скрыть смущение. — Я не знала, что не одна.

Резидент окинул взглядом галерею. Никого, кроме павлинов, в пределах его видимости не было.

— Заходите, мисс Фортнам.

Все, как положено, началось с демонстрации хороших манер. Резидент угостил Джапонику жасминовым чаем и имбирным печеньем. Разговор шел о погоде и прочих пустяках. Наконец он перешел к главному. Отодвинув чашку с недопитым чаем, он откинулся на спинку кресла, широко улыбаясь гостье.

— Ну, мисс Фортнам, вы всех нас здорово выручили.

— Я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы моими стараниями здоровье лорда Шрусбери хотя бы немного улучшилось.

Резидент печально покачал головой:

— Вы ничего не могли бы сделать. Вы же видите неизбежное: лорд Шрусбери умирает, и никто не в силах ему помочь.

— Я об этом искренне сожалею.

— Но винить себя вы не должны. Лорд Эббот каждый день не устает повторять, что вы заботились о нем как нельзя лучше. Он говорил, что вам одной обязан тем, что меньше страдает от боли. — Резидент сунул руку в карман и достал оттуда запечатанный конверт. — На самом деле лорд Эббот уполномочил меня ввести вас в курс еще одного дела. Предложение, которое я должен сделать, настолько необычно, что я даже не знаю, как к нему приступить. Не знаю даже, имею ли я право требовать от вас такое…

Джапоника взяла конверт, открыла его и пробежала глазами по первым строчкам документа.

— Лорд Эббот предлагает мне стать виконтессой и взять опеку над его… — Джапоника в недоумении подняла взгляд на резидента, — над его пятью дочерьми!

Резидент с улыбкой кивнул:

— Да, это предложение руки и сердца.

— Он предлагает мне выйти замуж? Почему мне? Резидент прокашлялся.

— Смотрите, вот здесь все написано. Я думаю, что сопутствующие обстоятельства этого брака окажутся целиком в вашу пользу. — Он ласково улыбнулся. — Думаю, что твой отец, который знал лорда Эббота так же хорошо, как знаю я, одобрил бы этот брак.

Джапоника покачала головой:

— Выходить замуж за умирающего? Едва ли моему отцу пришлось бы такое по вкусу. Да и мне кажется, что это как-то… неприлично.

Резидент многозначительно кивнул:

— Да, на первый взгляд такой брак может показаться необычным. Но не стоит думать о виконте Шрусбери плохо, мисс Фортнам. Он всего лишь заботится о своих дочерях, которые, если вы откажете, окажутся в отчаянном положении. В семействе Шрусбери, как и в большинстве семей нашей английской аристократии, существует майоратное наследование. Вся собственность и все поступления от собственности переходят во владение одного человека: нового виконта. Если бы у лорда Эббота был сын, никаких проблем бы не возникло. Но теперь титул перейдет к дальнему родственнику, который, естественно, не чувствует себя обязанным заботиться о многочисленном потомстве лорда. Но есть выход, как избавить дочерей виконта от нищеты. По завещанию вдове лорда Эббота позволяется жить в любом из домов, принадлежащих семейству. Содержание, выплачиваемое ей, позволяет жить безбедно и заботиться о детях.

Джапоника кивнула в знак понимания, но, честно говоря, не могла постичь причудливые обычаи аристократии, заставлявшие пренебрегать обеспеченным будущим большинства отпрысков ради процветания первородных детей.

— Быть может, в Бушире найдется более подходящая кандидатура? Вдова, например?

— Этот вопрос уже обсуждался. Кроме вас, никого нет… Резидент говорил так, как будто она, Джапоника, была единственной надеждой виконта.

— Подумайте, — уже другим тоном заговорил резидент, — ведь этот брак поднимет вас на тот социальный уровень, который был бы для вас недосягаем.

— Я не стремлюсь наверх, — пробормотала Джапоника. — Меня и так все устраивает.

— Понимаю. Отец оставил вам приличное наследство.

— Которое в случае брака целиком переходит к моему супругу.

У резидента хватило ума и такта изобразить смущение, но он продолжал с завидной настойчивостью гнуть свое. Надо отдать ему должное, аргументацию он подготовил.

— Лорд Эббот отказывается от вашего приданого и оставляет наследство, полученное вами от отца, в вашем полном распоряжении. Пожалуйста, прочтите документ полностью. Но прежде чем приступите к его изучению, позвольте мне показать вам кое-что.

Резидент подошел к письменному столу и вытащил из выдвижного ящика бархатный мешочек. Распустив шнурок, он достал оттуда пять миниатюр в овальных рамках и разложил их на столе.

— Подойдите и посмотрите. Видите, вот они все пятеро: Гиацинта, Бегония, Пиона, Цинния и Лорел. — Резидент улыбнулся. — Наверное, вам кажется забавным выбор имен, но, будучи на редкость увлеченным садоводом, лорд Эббот и дочерям имена выбирал не по святкам, а по ассортименту растительности в своем саду. Он их так и называл — «букет Шрусбери».

Джапоника осторожно прикоснулась к каждому из портретов, вслух повторяя имя той, к чьему портрету прикасалась. Старшей девочке было лет десять, младшей, краснощекой толстушке, едва исполнился год. Средним дочерям было, вероятно, соответственно восемь, шесть и четыре. У Джапоники защемило сердце. Больно смотреть на этих ангелочков, которым очень скоро предстояло стать сиротами. Пятеро детей! Непосильный груз.

Джапоника подняла глаза на хозяина кабинета:

— Одобрят ли члены семьи то, что дочери лорда окажутся под опекой простой женщины?

Резидент ответил не сразу.

— Я не буду играть словами, — сказал он, выпятив нижнюю губу. — Уверен, что вам придется столкла нуться с тем, что ваш брак многими будет воспринят как мезальянс. Но что касается меня лично, я едва ли могу назвать женщину, у которой хватало бы характера, мужества и благородства для того, чтобы исполнить последнее желание лорда Эббота. Возможно, с моей стороны было непростительной дерзостью просить об этом вас, Джапоника. — Резидент вдруг схватил ее за руку. — Ваш отец был мне другом, и я позабочусь о том, чтобы его дочь оказалась благополучно устроена в жизни. Я вижу свой долг в том, чтобы оградить вас от опасности.

— О какой опасности вы говорите?

Резидент вдруг стал серьезным. Видно было, что он тщательно обдумывает то, что сейчас собирался сказать.

— О вас узнали те, кому бы лучше совсем не знать.

— Вы имеете в виду Хинд-Дива? — Глаза Джапоники невольно расширились от страха, когда при упоминании этого имени резидент отвернулся. Вопрос явно поставил его в трудное положение. Известно ли резиденту о их знакомстве? Упаси Бог, если он знает… — Вы боитесь, что он готовит мне какую-то ловушку?

— Нет, не он. — Резидент порывисто пожал гостье руку. — Виконт боится, что, настояв на том, чтобы вы отправились к Хинд-Диву, он поставил вашу жизнь в опасность. В этой стране сохранилась варварская традиция кровной мести, и более того: мстят не только кровным родственникам врага, но и тем, кто входит в число его друзей. У Хинд-Дива было много врагов.

— Вы сказали «было»?

Резидент смотрел на нее глазами, полными сочувствия.

— Хинд-Див мертв, моя дорогая.

Джапоника резко отвернулась. Несмотря на то что она до сих пор была зла на Хинд-Дива за то унижение, что он заставил ее пережить, девушка никогда не желала ему плохого. Столько вопросов так и осталось без ответов, и теперь надежда получить их совсем угасла. Как бы ни хотелось ей узнать о Хинд-Диве побольше, все, на что она смогла решиться, это спросить:

— Когда?

— Вскоре после того, как вы покинули Багдад. Афганские мятежники назначили крупное вознаграждение за его голову, и он был убит.

— Вы уверены? — В голосе ее звучало сомнение. — Хинд-Див слывет волшебником. Говорят, он много раз восставал из мертвых. Быть может, это просто очередная уловка, чтобы дезинформировать врагов.

Резидент грустно улыбнулся:

— У нас свои каналы информации. Я бы не хотел о них сейчас говорить. Но уверяю, у нас есть бесспорные доказательства того, что Хинд-Див мертв.

— Понимаю…

Хинд-Див был опасным человеком и вел опасную игру, полную риска. Он понимал, на что шел. Какого иного конца мог он ждать для себя? Ведь сам выбрал такую жизнь, и его смерть от руки наемного убийцы можно было бы спрогнозировать. Отчего тогда Джапоника испытала такое потрясение? Отчего, узнав о его смерти, она почувствовала себя так, будто и в ней что-то умерло?

— Вы позволите мне сесть? — спросила она и на негнущихся ногах побрела прочь от стола.

— Дитя мое, я вас расстроил! — Резидент налил ей чашку чаю. — Уверяю, покуда вы здесь, в Бушире, можете считать себя в безопасности. Однако если вы согласитесь выйти за виконта, вам придется отправиться в Англию. — Резидент кивнул на лежащий на столе документ. — Прочтите его повнимательнее, прежде чем принять решение. Если вы сделаете тот выбор, которого мы от вас ждем, то в Англию придется ехать немедленно.

— Никогда не была в Англии, — с отсутствующим видом произнесла Джапоника. Она никак не могла примириться со смертью Хинд-Дива. Он был сама энергия, сама жизнь и в одночасье перестал существовать.

— Тогда, я думаю, вам будет тем более интересно там побывать.

— Возможно. — Джапоника тщетно стремилась вернуться в Бушир, покинуть тот шатер в благоухающем саду неподалеку от базара, где сейчас блуждала ее душа. — Как вы думаете, что по этому поводу скажет наследник виконта?

Резидент улыбнулся:

— Думаю, он пока пребывает в полном неведении относительно того, что его ждет. Сейчас он служит в регулярном полку в Индии.

— Понимаю. — Значит, наследник виконта служит в армии, и один Бог знает, что может с ним случиться завтра. Сейчас, когда шла война… Он мог умереть, так и не узнав о том, что оказался обладателем титула и наследства. Мертв! Возможно ли то, что эти желтые, такие дерзкие глаза больше никогда не увидят мир?

— …акт милосердия, мисс Джапоника Фортнам. — Резидент сжал ее плечо. — Подумайте об этом как следует.

Джапоника пребывала в серьезных сомнениях. Только что ей пришло в голову оценить еще одно обстоятельство, связанное со знакомством с Хинд-Дивом. Теперь она была «подпорченным товаром», как сказала бы Агги. Если бы виконт знал об этом, захотел бы он тогда на ней жениться? Держать его в неведении относительно случившегося значило бы дурачить хорошего человека. Делать это она не хотела, тем более обманывать человека на смертном одре. Если бы она решилась согласиться на его предложение, первым делом ей следовало бы рассказать ему о визите к Хинд-Диву. Да нет, ничего не стоит говорить. И предпринимать ничего не стоит. Из того, что она расскажет правду, ничего хорошего не выйдет.

В комнате вдруг стало невыносимо жарко. Слезы подступили к глазам так близко, что Джапонике пришлось распрощаться с хозяином, дабы не разрыдаться прямо у него на глазах.

— Думаю, мне пора откланяться. Я…

И в этот момент она случайно скользнула взглядом по разложенным на столе миниатюрным портретам. «Как все-таки жизнь несправедлива к женскому полу. Даже к тем из нас, кому повезло родиться в семьях аристократов и богачей». Скороспелая женитьба их отца могла защитить этих девочек от нищеты. Как могла она бросить беспомощных детей? Нет, она не сможет…

Джапоника повернулась лицом к человеку, который был другом ее отца. Она знала, что тот не пожелает ей зла.

— Хорошо. Вы можете сказать виконту, что я принимаю его предложение.

Вот так. Никакой романтики. И даже намека на нее.

— Вам еще надо прочитать документ, — напомнил резидент.

Джапоника покачала головой:

— Не думаю. То, что может содержать этот документ, имеет не большее значение, чем счастье пятерых беспомощных сирот.

Резидент просиял:

— Отлично сказано, мисс Фортнам! Молодец!

Джапоника прогуливалась по шаткой палубе «Грифона». Корабль ходко продвигался вдоль берега Южной Африки. С момента отплытия из порта Бушира прошло три недели, и все это время девушка тяжко страдала от морской болезни. Три дня назад они обогнули мыс Доброй Надежды. «Славный», по словам капитана, ветерок вызвал такую качку, что Джапоника целые сутки провалялась на койке. Стоилб что-то съесть, как ее тут же выворачивало. Беда заключалась в том, что тошнило се постоянно, не только во время качки. Всего этого оказалось достаточно, чтобы решить никогда не возвращаться в Бушир, если иного способа, как морем, добраться туда не существовало.

Агги сказала, что все это только от нервов, и очень скоро Джапоника привыкнет и к морю, и к качке и даже станет получать удовольствие от путешествия.

— Доброе утро, леди Эббот.

Джапоника вздрогнула и подняла глаза. Она все еще не могла привыкнуть к обращению «леди», не говоря уже о еще более формальном «виконтесса Шрусбери». Возможно, она так никогда и не сможет к этому привыкнуть. Даже при том, что гроб мужа покоился в трюме корабля, везущего их с Агги на родину мужа.

Свадьба, состоявшаяся два месяца назад, до сих пор служила темой для разговоров в Бушире. Лорд Эббот проявил твердость и настоял на том, чтобы церемония была публичной. Он считал, что в этом случае его супругу в обществе примут всерьез. Джапоника понимала, что лорд желает оградить ее от сплетен и пересудов, неизбежных в подобной ситуации. Уж очень скоропалительным и странным был брак. Венчание состоялось в капелле при резиденции компании. Свидетелями выступили сам резидент и его не слишком охотно согласившаяся исполнить возложенную на нее миссию жена. Приглашены были лишь избранные. «Нужные люди», как назвал их резидент. Венчание происходило в торжественной обстановке при соблюдении всей помпезной атрибутики, не считая лишь того, что жених был вынужден находиться в кресле, ибо вставать уже не мог. После церемонии лорда препроводили в спальню, где он и принял поздравления. Гостей, как подобает, угостили ленчем со свадебным тортом.

Уже через неделю Джапоника стала вдовой и надела траур, к которому относилась со всей серьезностью. Жена на неделю и затем два месяца траура. Не странно ли, что она так искренне скорбела о человеке, которого едва знала?

За прошедшее со свадьбы время она узнала о себе много такого, о чем и не догадывалась. Жизнь посылала ей испытания, в числе которых пытка морской болезнью или угнетенность трауром были еще не самыми страшными. Буквально этим утром она узнала, что беременна. Агги заметила, что живот у Джапоники отчего-то раздулся. Но причина оказалась не в кишечной инфекции, а совсем в другом.

— Пресвятая Дева, да у тебя ребенок! Разве такое возможно?

Какое-то время обе пребывали в шоке.

— Агги, что мне делать? — взмолилась Джапоника, схватив за руку старую няню.

— Скажем так, ты уже сделала все, что могла. — Агги смотрела на нее с суровым осуждением. — И кто, скажи на милость, этот повеса?

Джапоника два месяца хранила тайну, но теперь не имело смысла молчать.

— Хинд-Див.

Агги села и всплеснула руками.

— Знаешь, девочка, тебе лучше рассказать все по порядку, чтобы я знала, что тебе посоветовать.

Джапоника рассказала, как все было, и впервые в жизни услышала из уст няни богохульное ругательство.

— Опоил тебя, бес проклятый! Таких, как он, вешать надо!

— Не надо. — Джапоника отвернулась. — Хинд-Див мертв. Мне сказали, что он был убит в тот день, когда мы выехали из Багдада.

— Еще бы раньше его удавить, — пробормотала Агги.

— Он… он не делал ничего насильно. — Встретившись глазами с Агги, Джапоника вспыхнула. Она не знала, отчего решила защищать человека, чьи поступки невозможно было ничем оправдать. — Я хочу сказать, что он не был со мной груб.

— Конечно, с его-то опытом. — Агги покачала головой. — Выйти замуж, овдоветь и забеременеть — и все за каких-то пару недель. Весело начинается твоя новая жизнь, скажу я.

— Агги, мне так стыдно! Что скажут люди?

Няня не была сентиментальной, но Джапоника была для женщины всем, и за нее она кому угодно могла перегрызть горло.

— Да ничего никто не скажет! Здоровая женщина, вот и понесла сразу. Ребенок родится через девять месяцев после свадьбы, как ему и положено. Пара недель ничего не решает.

— Но, — Джапоника покраснела как рак, — все ведь знают, что виконт был слишком болен, чтобы исполнить супружеский долг.

Агги сурово посмотрела на свою подопечную:

— Ты слишком плохо знаешь мужчин, если полагаешь, будто такая безделица, как тень смерти, нависшая над ними, может отогнать самого хворого из них от постели с молодой женой. — Агги сложила руки на груди и с непреклонным видом заявила: — Ты замужняя женщина. Какие еще нужны объяснения?

— Все равно будут разговоры, — возразила Джапоника.

— Пусть говорят. Доказать они все равно ничего не смогут. Ребенок родится в срок.

— Но как же?..

Агги посмотрела Джапонике в глаза:

— Ты хочешь его?

— Я? Да. — Девушка ответила честно и не думая, но собственный ответ удивил ее. Да, она действительно хотела ребенка! — Я никогда не думала, что выйду замуж, а потому и не мечтала стать матерью. Теперь могу сказать, что побывала замужем, а скоро и матерью стану. Знаешь, Агги, это своего рода чудо.

— Неисповедимы пути твои, Господи. Джапоника порывисто обняла няню и чмокнула ее в щеку.

— Агги, я в самом деле такая плохая женщина?

— Да нет же, девочка. — Агги похлопала Джапонику по спине и погладила по голове. — Не ты первая, не ты последняя оказалась обманутой мужчиной.

— Но как же мне теперь быть? Я не могу рожать ребенка в Англии.

— Почему нет, хотела бы я знать? — Агги прищурилась, пристально глядя Джапонике в глаза. — Ребенок виконта Шрусбери имеет полное право появиться на свет в доме предка. И слухи вскоре улягутся. Ты родишь дитя в доме лорда Эббота, и все его дети будут тому свидетелями.

— Но ведь ребенок не от виконта!

— Какое кому до этого дело? Всем на правду наплевать, лишь бы обернуть ее против тебя. — Агги взяла лицо Джапоники в свои мозолистые ладони. — Теперь ты леди. Что бы кто ни думал, никто не посмеет заявить тебе в лицо, что этот ребенок не от виконта.

Джапоника слабо улыбнулась:

— А что будет, если ребенок будет похож на Хинд-Дива, такой же необычный и не английский?

— А, ну тогда ты можешь вышвырнуть бесенка в море.

— Никогда!

Агги улыбнулась, что случалось с ней весьма редко. Лицо ее тут же волшебно преобразилось.

— Тогда мы придумаем что-то другое, не так ли? Джапоника впервые за все время путешествия рассмеялась:

— Сдается мне, ты думаешь, что у нас все получится! Обычное кислое выражение вернулось к Агги.

— Глаза боятся, руки делают. Вот так и тут: срок придет, и хочешь не хочешь — придется справляться. Как ни бегай от забот, они тебя настигнут.

Джапоника и не ждала, что ей будет легко.

Схватившись за перила, она смотрела вдаль. До самого горизонта простирался океан, и она чувствовала себя такой одинокой и заброшенной, будто волею судьбы оказалась одна в бескрайней пустыне. До Англии оставался еще месяц пути, столько же, сколько до Бушира, если плыть обратно. Вернуться она не могла, а впереди ее не ждало ничего хорошего. Что же делать?

«Удиви меня», — когда-то попросил ее Хинд-Див. Девушке вдруг показалось, что она ясно услышала его голос.

Джапоника коснулась слегка округлившегося живота. Она считала его погибшим, ушедшим безвозвратно. Теперь она знала, что часть его пустила корни в ее теле. Вот оно, последнее чудо Хинд-Дива. Вот так он обманул смерть.

Она просила у судьбы приключений, и молитва ее оказалась исполненной.