Джилли слышала его вопрос, но не хотела говорить об этом или вообще о чем-то, оставшемся за стенами этой тихой комнаты. Инстинкты предупреждали ее, что лучше отгородиться от мира. Если она начнет говорить о своей прошлой жизни, это может разрушить нынешнюю. Нет, она не будет делать этого.

— Ты не должна бояться говорить со мной, Джилли. Я знаю все, что мне необходимо для того, чтобы любить тебя. Я только хочу понять, как помочь тебе.

Его нежные, пылкие слова поколебали ее решимость. Она доверила ему свое тело, как же она может не доверять ему и не поделиться своими секретами? Кроме того, многие в Лондоне знают подробности ее скандального поведения. Тогда в чем же беда?

— Был скандал… — Она сделала судорожный вздох и почувствовала, как он поощряюще сжал ее руку. — Это касалось мужчины, который ухаживал за мной и о котором я думала, что он меня любит. Он женился на другой.

— Это было неприятно для тебя? — Его тон был нейтральным, в нем не было ни симпатии, ни жалости.

— Это было ужасно! Он посмеялся надо мной, над моими чувствами.

— А почему ты ему это позволила?

— Я не позволяла! — Она попыталась отодвинуться от него, но он быстро этому воспротивился, положив свою ногу на ее бедра, а его рука сильнее обняла ее талию. — Он использовал меня, — прошептала она, былая боль смыла радость только что пережитых мгновений. — Он надеялся жениться на другой, но ему нужно было большое приданое.

— Ну и?

— Он ухаживал за мной, а сам в это время занимался любовью с другой.

— Но ты должна была подозревать это?

В ее глазах стали скапливаться слезы.

— Что подозревать? Что он на самом деле никогда по-настоящему не желал меня, что я слишком некрасива и не женственна, чтобы вызвать страсть герцога?

— Он не любил тебя. Ты ощущаешь то, что происходит между нами? Что-нибудь похожее ты испытывала по отношению к герцогу?

— Не знаю. Впрочем, да, я… ничего похожего я не испытывала. — Она отчаянно затрясла головой. — Но между нами и ничего похожего не было. У нас никогда не было случая.

Его смешок смутил ее.

— О, Джилли, мужчина и женщина, которые хотят быть вместе, как мы сейчас, всегда найдут такую возможность. Ты не чувствовала по отношению к нему того, что чувствуешь ко мне, я знаю, хотя ты и не говоришь об этом. Тогда встает вопрос, неужели у тебя не хватило ума догадаться, что эта скотина охотится за тобой ради твоих денег?

Его обвинение заставило ее задохнуться от возмущения.

— Ты называешь меня дурой?

— Любая женщина, если она прислушивается к своему сердцу, знает, когда ее любят и когда обманывают.

— Откуда ты знаешь?

— Мужчины в этом отношении ничем не отличаются от женщин. Обманываются в отношении любви только те, кто позволяет обмануть себя.

— Значит, ты говоришь, что я обманывала себя. — Она высвободила свои пальцы из его руки. — Вероятно, так и было. Вероятно, это произошло потому, что я по глупости ожидала, что меня могут полюбить как всякую женщину.

— Совершенно верно. Теперь ты чувствуешь себя лучше?

— Нет! — воскликнула она. — Мне стыдно.

— Тогда ты думаешь об этом неправильно. Он мог обмануть тебя в отношении своих намерений, но ты обманывала себя насчет любви.

Теперь, когда она уже начала рассказывать свою историю, она не видела причин не признаться ему во всем.

— Похоже, что у меня больше гордости, чем разума. Из чувства гордости я поехала на его свадьбу и на банкет и даже поздравила его с женитьбой.

— О, Джилли!

— Более того! На банкете я узнала то, что давно знали другие: герцог сознательно сделал так, чтобы его невеста забеременела, для того, чтобы вынудить ее отца, человека богатого, согласиться на этот брак. Он любил ее, понимаешь? А в отношении меня он не испытывал никаких чувств!

Она ощущала себя несчастной и обиженной, но теперь уже не предательством герцога, а своим глупым тщеславием.

— Это было жалкое зрелище! Я не смогла сдержать себя. Я выпила слишком много шампанского, а ложь так ранит! Я выставила себя дурочкой перед всеми гостями, показав свою боль и обиду. Но я хотела…

— …того, чего хочет каждая женщина, — спокойно закончил он ее фразу.

При этом он повернул ее так, что они лежали живот к животу. Ее груди уютно расположились в гнезде волос на его груди, и она почувствовала, как набухли и заболели ее соски в ожидании его прикосновения.

— Ладно, Джилли. Ему повезло, что он не соблазнил и потом не оставил тебя.

— Что ты говоришь? — Конечно, он неправильно понял ее. — Ты хочешь сказать, что это мне повезло.

— Нет, — спокойно отозвался он. — Что бы он ни сделал, ты будешь в порядке. Но если бы ты сказала мне, что он действительно обидел тебя, то сейчас он мог отсчитывать последние часы, которые понадобились бы мне, чтобы доехать до Лондона.

— Не говори глупостей! — Она рассмеялась, довольная его заявлением. Ты ведь не стал бы…

— Если он оказался слеп к твоей красоте, твоей щедрости и нежности, то это его потеря. Но если бы он сознательно причинил тебе боль ради своих корыстных целей, то он очень пожалел бы об этом.

— У меня никогда не было кавалера, — тихо призналась она, чрезвычайно довольная его словами.

Она не могла рассказать ему, что она не вполне еще верит в то, что произошло в этой комнате сегодня ночью.

— Я не хотела умереть, не испытав прикосновения мужчины. Ты изменил это. Спасибо тебе.

— Джилли! Я не оказывал тебе услуги из чувства доброты или жалости. О Боже! Неужели ты не чувствуешь этого? — Он прижал ее к себе с такой силой, что их тела прильнули одно к другому от плеч и до колен. — Вот почему я лежу с тобой. — Он поцеловал ее таким долгим поцелуем, что их губы просто слились. Он прошелся ладонью по ее спине и сжал ягодицу с такой силой, что она задохнулась. — А больше всего поэтому. — Он начал тереться своими бедрами о ее, касаясь своим взбухшим членом нижней части ее живота. — Ты испытываешь жалость?

Она закрыла глаза и отрицательно покачала головой, но его это не удовлетворило. Он взял одну ее руку и потянул вниз, пока она не коснулась разгоряченного члена.

— Чувствуй меня, Джилли. Теперь ты принадлежишь мне. Скажи мне, чего тебе хочется.

Удивляясь собственной беззастенчивости, она взяла в свою ладонь его пульсирующую отвердевающую плоть.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — повторил он свой вопрос и коснулся губами уголка ее рта.

— Тебя, — ответила она у вновь отдалась наслаждению от прикосновения его тела.

— Вы удовлетворены, мадам?

— Я не уверена.

— Даже после этого зрелища? Что еще может удовлетворить вас?

— Они играют в игру, мой капитан. Что произойдет, когда они окажутся при дневном свете? Я не спокойна за них.

— Что? Вы, выдающаяся сваха, не уверены в исходе? Да вы посмотрите на них! Они похожи на двух тюленей, кувыркающихся на свадебной подстилке. Во всяком случае, они довольно быстро подошли к этому, что мне гораздо больше по вкусу, чем это нудное ухаживание, на котором так часто настаивают дамы.

— Вот именно, капитан. И это меня беспокоит. Дымок страсти затмил их разум, но страсть уходит.

— Говорите за себя, леди. Во мне огня хватит еще на много лет. Если меня чуть поощрить…

— Не прикасайтесь ко мне!

— Почему?

— Я… я сама не знаю. Чувство, оно как надвигающаяся гроза. А мне холодно. Ветер бьет меня со всех сторон. Разве вы не чувствуете эту неподвижность?

— Вы говорите загадками, мадам. Неподвижность не может ударять вас.

— Капитан, вы должны мне верить. Должны верить!

— Мадам? Леди? Куда же вы?

— Вы уверены, что с вами все в порядке, миледи? — Лицо миссис Мид изображало озабоченность. Ее острый глаз уже успел заметить наполовину осушенный графин вишневки на столике у кровати. — У вас не болит голова?

— Я прекрасно себя чувствую! — ответила Джулианна, закинув голову и широко зевая.

Она боялась, что проснется простуженной или по крайней мере будут болеть мускулы после долгого путешествия под дождем. Но, потянувшись, она поняла, что никогда в своей жизни не чувствовала себя более отдохнувшей и здоровой, чем сейчас.

Она увидела, что экономка прошла по комнате к куче одежды, которую она накануне вечером оставила мокрой кучей на полу.

— Вчера вечером, пока мы добрались до дома, я промокла насквозь и была слишком усталой, чтобы что-то делать, кроме как раздеться и залечь под простыню.

Она исподволь оглядела комнату, опасаясь увидеть какие-нибудь следы своего любовника, но их не было.

— Вы хорошо провели вечер в деревне?

— Да, — миссис Мид наклонилась, чтобы поднять мокрую одежду с пола. Мы с Томом вернулись домой, как только рассвело. Я была очень обеспокоена, когда услышала, что вы одна отправились в Блад Холл.

— Я не была одна. Джош отвез меня обратно на повозке с пони. Между прочим, вы не знаете, где он живет?

— Нет, миледи. Когда Том нанимал его, он предложил ему занять старый коттедж, но я не знаю, поселился ли он там.

— Какой старый коттедж?

— Коттедж, в котором раньше жил школьный учитель. Мы подумали, что поскольку он новый садовник, то будет правильно поселить его в этом коттедже.

— Я не возражаю. Мне просто было интересно узнать, далеко ли ему пришлось добираться вчера ночью.

— Не больше трех миль, — отозвалась миссис Мид. — Джош может позаботиться сам о себе. И все-таки я была удивлена, когда увидела его сегодня утром у дверей кухни, он хотел чая. Он не из тех, кто просит. Но сегодня утром он выглядел хуже, чем обычно. Я думаю, что он провел ночь в обществе бутылки с ромом.

"Это на него похоже", — с насмешкой подумала Джулианна. Но она обещала Другу, что присмотрит за Джошем.

— Джош сегодня работает в саду?

— Точно не знаю, но сомневаюсь. Он что-то говорил о том, что должен вернуть повозку на шахту.

— Кстати о повозке, — сказала Джулианна. — Я решила, что нам нужен свой транспорт. Я уже забыла, сколько радости мне доставляли поездки по полям.

— Кареты маркиза стоят в сарае. Вам, миледи, нужна только лошадь.

— Или пони, — улыбнулась вдруг Джулианна. — Почему я не подумала об этом вчера? В деревне продавался прелестный маленький пони. Он серого цвета, и у него красиво посаженная голова. Интересно, продали ли его?

— Я его помню, — сказала миссис Мид. — Это пони Тима Йеллана. Он хотел за него двадцать фунтов. Пока не продал. Времена сейчас тяжелые, и никто не покупает то, без чего можно обойтись.

— Как вы думаете, он продаст мне его сегодня?

Миссис Мид поняла ее вопрос. Сегодня первый день великого поста, — день, отведенный для молитв, а не для финансовых сделок. Но она знала и другое — у Тима Йеллана пятеро детей, которых нужно накормить, и больная жена.

— Думаю, что он обрадуется такому случаю. Ему сейчас нужнее деньги, чем пони. Если хотите, мой Том поторгуется?

— Нет, я хочу сама совершить эту сделку, — заявила Джулианна, выскальзывая из постели.

Выпив наскоро чашку чая, Джулианна надела свой самый скромный костюм для верховой езды. Надев шляпу, она принялась изучать в зеркале свое лицо, выискивая, нет ли на нем следов бессонной ночи, проведенной ею в объятиях тайного любовника.

Правда заключалась в том, что с того момента на рассвете, когда он покинул ее, она не могла думать ни о чем другом. Все ее тело было наполнено музыкой. Она словно обрела новые органы чувств и то, что раньше игнорировалось, теперь обрело особый смысл благодаря появившейся в ней уверенности в себе.

Первым делом она отправилась в розарий, намереваясь выполнить свое обещание справиться о здоровье Джоша Тревелина. Но когда она обнаружила, что его там нет, то вздохнула с облегчением. Она и не хотела сейчас видеть его, боялась, что ощущения последних часов могут оказаться заметными на ее лице под его ухмыляющимся взглядом. Вместо этого она отправилась пешком в деревню.

Через три часа она возвращалась из деревни через пустоши верхом на пони, очень довольная собой. За пони она заплатила пятнадцать фунтов, потому что ей стало жалко семью Тима Йеллана. Сам он был в шахте, так что Джулианне пришлось иметь дело с его женой Сарой, худенькой, похожей на птичку женщиной. Девонширские мужчины и женщины уважают жестокий торг. Поэтому Джулианна предложила за пони двенадцать фунтов и в конце долгого торга согласилась на пятнадцать. За эти же деньги она потребовала упряжь и попону, решив, что если сумеет, то найдет другую возможность помочь Йелланам.

Пони оказался маленьким, туфли Джулианны, когда она села на него верхом, оказались всего в футе от земли. Но у него была широкая грудь, и он довольно бодро бежал рысью. Когда они поднялись на холм, Джулианна остановила пони, чтобы осмотреться.

Небо было ясное, синее. Внизу расстилались долины. Она продолжала разглядывать горизонт, пока не заметила у леса вблизи от Блад Холла маленький, выкрашенный белой краской коттедж под соломенной крышей. Не может ли это быть тот коттедж, где живет Джош Тревелин? Любопытство взяло верх, и она направила пони по узкой тропинке. И только когда она оказалась уже совсем близко от коттеджа, ей пришло в голову, что нужно придумать какой-то предлог для своего визита. Не дожидаясь, когда совсем утратит мужество, Джулианна стала подгонять пони и въехала во двор.

Тут же раздвинулись занавески на окнах и несколько пар любопытных глаз уставились на нее. Джулианна, заметив узкий клочок садика и огороженный участок, где пасся пони, нахмурилась. У забора стояла повозка, на которой она вчера ехала в деревню.

Дверь коттеджа открылась раньше, чем она подошла к ней. Молодая женщина, скорее даже девушка лет семнадцати, вышла и прикрыла за собой дверь. На ней было темно-синее платье, подчеркивающее высокую грудь, и белый передник, демонстрирующий тонкую талию. Ее белокурые волосы выглядывали из-под шапочки, однако более всего Джулианну изумило выражение вызова в ее больших синих глазах.

— Здравствуйте, — сказала Джулианна и кивнула. — Извините, что беспокою вас. Я искала Джоша Тревелина.

— Зачем вам нужен Джош?

Дверь позади нее открылась, и высунулась детская головка вся в кудряшках, которая сообщила:

— Джесси разлил молоко.

— Возьми тряпку и вытри, — распорядилась женщина, даже не обернувшись.

— Джош работает на меня. Я леди Джулианна Кингсблад.

В первый момент Джулианна подумала, что женщина не расслышала ее слов, но вспыхнувшая в ее глазах враждебность свидетельствовала об обратном.

— Добрый день, ваша светлость.

— Джош дома? — спросила Джулианна.

— Нет. Я не видела его уже два дня.

Она посмотрела на Джулианну так, словно считала, что эта благородная дама виновата в этом.

— Джош возил меня вчера на праздник в деревню. — Джулианна глянула на повозку во дворе. — Я удивлена, что не видела там вас.

— Мы не ходим на праздники.

— Даже с детьми? — искренне удивилась Джулианна. — Джошу следовало только сказать мне о своей семье, и я была бы счастлива взять вас с собой в повозку. Кстати, я не слышала, как вас зовут.

— Потому что я не говорила вам, — отозвалась женщина, — Мое имя Тэсс.

— Мне пора ехать. Можете сказать Джошу, что я увижу его в доме.

Она подошла к своему пони, отметив про себя, что Тэсс не ответила ей. Нашлась-таки одна из арендаторов, которая не искала ее расположения.

Выезжая со двора, Джулианна обернулась и увидела, что дверь коттеджа плотно закрыта и ни одной живой души не видно. Все это выглядело так, словно она наткнулась на тайну, которую ей не следовало знать. Действительно ли это так?

Джош Тревелин женат.

Эта новость не должна была удивить ее, однако удивила. Ее начало одолевать любопытство. Знают ли Миды, что он женат? Если знают, то странно, что миссис Мид не упомянула об этом. Вероятно, если бы она его спросила, он бы сказал ей, что женат. До вчерашнего дня они вообще почти не разговаривали, тем более дружески.

Она изгнала из своей памяти воспоминание о его руке, обнимавшей ее за плечи, когда они ехали по пустошам. Теперь она понимает, что это была дружеская рука. И ничего больше. Другие руки обнимали ее со страстью и нежностью. Теперь, когда она знала, как это бывает между мужчиной и женщиной, ей хотелось, чтобы все испытывали такое же наслаждение. Она должна найти способ загладить перед Джошем свое эгоистическое поведение.

Смягчив, таким образом, свое мнение о Джоше Тревелине, она направилась в Блад Холл с улыбкой на устах и в тайном ожидании ночи.

Он целовал как мужчина, рожденный для этого искусства: глубоко, нежно. Его поцелуи напоминали о плавании в океане летом. Теплые волны желания окатывали ее тело. Потом он сдвинулся ниже, скользя своим телом по ней, так что каждое его движение, даже самое малое, отдавалось у нее внутри. Волосы на его теле щекотали ее живот и бедра, жар его кожи обжигал ее, его напрягшийся член давил на ее лоно, но все это было ничто по сравнению с тем, что она испытала, когда он взял в рот ее сосок.

Сегодня он снова пришел к ней в темноте, но на этот раз она сама потушила свет раньше, чем увидела его лицо. Ночная мгла была ее последней защитой от истины, которая, она знала, безнадежна.

Она любила его.

Не зная его имени, не видя его лица, не представляя себе, какое положение он занимает, без всякой уверенности, помимо зова тела и крови, она полюбила его всем сердцем.

В ней всплеснулась вся ее чувственность и смыла всякую сдержанность. Ее рот судорожно дергался. Глаза были закрыты, но ощущение его языка, проникшего вглубь, оказалось слишком сильным, у нее на глазах выступили слезы. Из ее горла вырывались сдавленные звуки.

Он лежал на ней и поцелуями стирал слезы с ее лица.

— Ты не должна бояться. Не сопротивляйся наслаждению. Испытывай радость, моя любимая.

Он вошел в нее медленно, осторожно.

— Ты чувствуешь, как твое тело встречает меня? Ты создана для меня.

Потом, когда их тела уже не извивались в любовном экстазе, они лежали в объятиях друг друга, молчаливые, удовлетворенные.

— Это всегда будет так?

Он различил нотку сомнения в ее голосе.

— До тех пор, пока это будет доставлять наслаждение вам, миледи.

Она прижала пальцы к его губам:

— Не говори так! Не дразни меня! Я… я не смогу пережить, если…

— Ты так мало веришь в свои силы? У тебя огромное обаяние.

— Я стара.

Его смех эхом зазвучал в пустой комнате.

— Вы кокетка, мадам, и я не буду поощрять этого.

Она только крепче прижала его к себе.

— Пожалуйста, не сердись на меня.

— Сердиться? — В его голосе звучало искреннее удивление. Он почувствовал, как ее пальцы впились в его плечи. — В чем дело, Джилли?

— Ты не оставишь меня?

— Нет, если ты разрешишь мне остаться. Я еще не разглядел тебя как следует.

— Нет, я не про это. Я хочу сказать, ты будешь приходить ко мне каждую ночь, всегда?

Он долго молчал, затем спросил:

— Когда ты будешь доверять мне?

— Я доверяю, — прошептала она и просунула голову между его рукой и плечом. От него пахло мускусом и потом после того, как они занимались любовью. Но она любила этот запах. — Я не хочу потерять тебя.

— Ты не потеряешь, если только не откажешься принимать меня всего, какой я есть.

Перегнувшись через нее, он потянулся за спичками, но она поймала его руку и тихо попросила:

— Нет. Пожалуйста. Еще нет.

— Но когда, Джилли? Когда?

Она взяла его лицо обеими руками и притянула к себе, чтобы поцеловать.

— Скоро, — прошептала она. — Скоро.