Все сразу всполошились. Несколько женщин бросились на помощь леди, распластавшейся на полу, в то время как мужчины устремились к Акбару с целью схватить его и отдать под арест.

Эдуардо не сдвинулся с места, но все тело его напряглось в предвкушении схватки. Признаться, он был даже рад этому. Длительное бездействие начинало действовать ему на нервы.

После минутного колебания вперед вышел один из мужчин: крупный, с большой головой и пушистыми коричневыми усами, в зрелом возрасте и по виду весьма состоятельный. Засунув пальцы в карманы жилета и откинув голову, он посмотрел на Акбара:

— Вас обвиняют в воровстве. Леди говорит, вы украли ее жемчуг. Что вы скажете в свое оправдание?

— Ему нечего сказать, — ответила Филаделфия, вставая между Акбаром и обратившимся к нему мужчиной. — Мой слуга такой же вор, как и я. Как вы смеете обвинять его?

— Его обвиняет миссис Олифант, а не мы, — ответил мужчина громко. — А уж она-то знает, что говорит.

— Глупости! — возразила Филаделфия, забыв про свой французский акцент. Акбар коснулся пальцем ее спины, напоминая о допущенной ошибке. — C’est incroyable! Это невозможно!

Усатый мужчина оглядел Акбара с головы до ног.

— Безусловно, ваша хозяйка вправе рассчитывать, что человек, которого она взяла себе на службу, безупречно честен, и тем не менее я бы хотел проверить содержимое ваших карманов.

Акбар улыбнулся и слегка раздвинул ноги.

— С разрешения мэм-саиб вы можете попытаться.

— Будьте осторожны, мистер Бротон, — посоветовал Генри Уортон, стоявший в кругу мужчин. — Ходят слухи, что этот парень совершил убийство в своей стране.

— Этой выдумке я обязан мэм-саиб, — сказал Эдуардо так тихо, что его слышала только Филаделфия, которая лишь сейчас вспомнила о том, что неосторожно пошутила с консьержем с Пятой авеню насчет свирепого нрава своего слуги.

— А вас, сэр, я считала своим другом, — произнесла она, бросив на Генри недобрый взгляд. — Мне очень жаль, что я так ошиблась. Генри покраснел до корней волос.

— Я вам всецело доверяю, мисс де Ронсар, — сказал Генри. Но он не доверял Акбару и боялся сказать ей об этом. Он робко осмотрел окружавших его людей, опасаясь выступить в защиту совершенно постороннего человека. — Леди говорит, что ее слуга непричастен к этому преступлению, и я склонен ей верить.

Мистер Бротон от всей души посочувствовал молодому человеку, оказавшемуся в столь затруднительном положении.

— Послушайте, Генри, нужно провести расследование, а потому мы должны привлечь к этому делу власти. Давайте пошлем за полицейским, и пусть он все решает.

— Надо самого слугу отправить в полицию, — предложил один из мужчин.

— Именно так, — подхватил другой. — В полицию! — Филаделфия побледнела. Она слышала, как выругался Эдуардо, но и без него отлично понимала, что им обоим надо избежать вмешательства полиции. Стоит им повнимательнее вглядеться в него, как его маскарад будет раскрыт, и тогда…

— …никогда нельзя предвидеть, что тебя ожидает. Они совершенно посторонние люди, никто в обществе их не знает. Лично я не слышал…

Филаделфия, повернув голову, увидела знакомое лицо маркиза Д’Эда. Он стоял окруженный дамами и что-то очень эмоционально им рассказывал. Когда он успел войти в комнату? И почему так рад тому затруднительному положению, в которое она попала? Если он скажет властям о своих подозрениях, то она вместе с Эдуардо попадет в тюрьму.

— Минуточку! — закричала она в отчаянии. — Неужели я заслужила такое оскорбление? Нет и еще раз нет! — Она посмотрела на Генри, чувствуя угрызения совести из-за того, что решила играть на его чувствах, но настроенная на то, чтобы любой ценой спасти Эдуардо и себя. — Неужели вы не можете предотвратить этот позор, месье? Что скажет ваша тетя, когда узнает, что случилось со мной?

Генри подошел к ней и взял за руки.

— Моя дорогая мадемуазель, я защищу вас.

— А Акбара?

Генри посмотрел на бородатого варвара и в который раз удивился, почему он вызывает у него такое отвращение.

— Его обвиняют в воровстве, а это уже компетенция полиции, — беспомощно ответил он.

— Хорошо, месье. Теперь я понимаю, насколько вы лояльны. Мне придется самой заняться этим делом.

Махнув рукой, она отстранила Генри и направилась к софе, на которой, отчаянно рыдая, сидела леди, потерявшая свой жемчуг.

— Мадам Олифант, не могли бы вы уделить мне минуту внимания? — Властный голос заставил плачущую леди поднять голову и в недоумении посмотреть на Филаделфию. — Мадам, вы оговорили моего слугу, и я требую, чтобы вы признали свою неправоту.

— Ни за что! — закричала леди визгливым голосом — Мой жемчуг украден, и я хочу, чтобы мне вернули его.

— Я вас понимаю. Я сама обезумела бы от горя, если бы украли мое колье де Ронсар. — Для убедительности Филаделфия дотронулась рукой до бриллиантового колье на шее. — Но я не стала бы обвинять вас, мадам, только потому, что вы стояли рядом, когда оно исчезло.

— Конечно же, нет! — воскликнула леди.

— Тогда почему вы обвиняете моего слугу?

— Он целый вечер слонялся по коридору. Все, кто выходил из гостиной, были вынуждены проходить мимо него. — Она посмотрела на Акбара и вздрогнула от страха. — Посмотрите на него. Ни дать ни взять бородатый сарацинский язычник. Нам надо опасаться его.

— Он охраняет меня, мадам, и я доверяю ему, как бы вы доверяли своему мужу. — Говоря это, Филаделфия оглядела гостиную и поняла, что мужа дамы здесь нет. — Кстати, где месье Олифант?

— Он плохо себя чувствует и остался дома, — ответила женщина, потупив взгляд.

— Вы здесь одна?

— Разумеется, нет! — Женщина бросила на Филаделфию враждебный взгляд. — Меня сопровождает маркиз Д’Эда.

— Ах так. Маркиз был свидетелем этого воровства? — жестко спросила Филаделфия.

Застигнутая врасплох, женщина пробормотала:

— Ну… я… я точно не знаю.

— Тогда скажите, — начиная нервничать, настаивала Филаделфия, — маркиз был с вами, когда произошло это воровство?

— Я почувствовала себя плохо после малинового мороженого, и маркиз предложил мне пройти в библиотеку, где нет народа и где бы я могла прийти в себя. Он первым заметил отсутствие жемчуга. — Она поискала глазами маркиза и увидела, что он неприязненно смотрит на нее.

— Мадам Олифант говорит правду, — сказал маркиз, когда взгляды всех присутствующих устремились на него. — Мне тоже не по себе в присутствии этого дикаря в тюрбане. Он намеренно встал на нашем пути, когда я сопровождал миссис Олифант в библиотеку. Уже там я заметил, что жемчуг с ее шеи исчез. Моя табакерка, инкрустированная драгоценными камнями, была вытащена из кармана вором, который налетел на меня на улице. — Он обдал Филаделфию холодным взглядом. — Я слышал, что искусный воришка может снять кольцо с вашего пальца во время рукопожатия. — Маркиз посмотрел на хозяина. — Не обижайтесь на меня, месье Доггет. Кто бы мог подумать, что такое случится в нашем обществе!

Филаделфия тоже обратила свое внимание на хозяина.

— Скажите, месье Доггет, подобные кражи часто случаются в приличных домах Нью-Йорка?

— Довольно часто, — ответил хозяин. — Воровство, словно чума, захватило Нью-Йорк.

— Неужели? — удивилась Филаделфия, пряча улыбку, которая невольно появилась на ее лице от этой неожиданной новости. — Но как же вы боретесь с этой напастью?

— Что здесь можно сделать, особенно если гостей мало и все они хорошо известны хозяевам.

— А у вас, месье, что-нибудь пропало?

— Золотые карманные часы, кольцо с ониксом и немного денег. Все это случилось в новогодние праздники, — сокрушенно ответил хозяин.

Эдуардо, до сих пор молчавший, тихо засмеялся, поняв, куда клонит Филаделфия.

— Воровство происходит в лучших домах города? — продолжала Филаделфия.

— Да, — ответил хозяин.

— На Пасху в доме Олифантов у меня украли любимые часы, — сообщил Генри на удивление веселым голосом, так как до него дошла одна простая вещь: мадемуазель де Ронсар и ее слуга появились в городе всего несколько недель назад, а воровство пустило корни в обществе.

— Теперь я начинаю понимать, — торжественно заявила Филаделфия. Она медленно оглядела гостей, и в комнате воцарилась гробовая тишина. — Воровство для вас не новость, однако сегодня вы выбрали для обвинений совершенно незнакомого вам человека, потому что гораздо легче обвинить его или меня, чем искать вора среди ваших знакомых.

Она посмотрела в глаза каждому из присутствующих и намеренно задержала взгляд на маркизе.

— Вот что я должна сказать вам, друзья: вор среди вас! И не надо винить моего слугу!

В тишине комнаты слова Филаделфии прозвучали как гром среди ясного неба, а тем временем она, подойдя к Акбару, протянула ему руку, чтобы он мог сопровождать ее.

— Отвезите меня домой, Акбар. События сегодняшнего вечера чрезвычайно меня утомили.

— На редкость интересный вечер, — смущенным голосом заметил Эдуардо, когда нанятая им карета отъехала от обочины.

— Это было отвратительно! Ужасно! Какое унижение! Я еще никогда в жизни не была так напугана! — возмущалась Филаделфия, голос которой дрожал так же сильно, как и руки.

— Вы были великолепны.

— Я себя таковой не чувствовала. У меня было такое ощущение, что я съела что-то протухшее. — Все уже позади. У вас просто сдали нервы.

— О! И это ваша благодарность? — Она повернулась к нему на тесном сиденье, и ее плечо тесно прижалось к его плечу. — А вы жаждали драки!

— Возможно, — ответил он, которого больше занимало их соприкосновение, чем весь разговор. «Как приятны те моменты, — думал Эдуардо, — когда она забывает об осторожности и приличном поведении».

— Вы что, сумасшедший? Ведь они могли раскрыть весь этот маскарад.

— По-вашему, я не должен был защищаться? Мы не сделали ничего плохого.

— Нет, сделали. Доггеты принимали меня в качестве почетной гостьи, потому что полагали, что я что-то собой представляю.

Эдуардо незаметно теснее прижался к ней.

— Неужели вы ничего не поняли? Половина жителей Пятой авеню выдают себя не за тех, кто они есть на самом деле. Они обычные люди, которые случайно разбогатели — кто на торговле, кто на чем-то еще. Сейчас они стараются забыть о своей прежней жизни и лезут из кожи вон, чтобы построить новую. Это происходит и в моей стране. — Он придвинулся еще ближе и завел руку Филаделфии за спину. — Я сколотил состояние роясь в земле и добывая камни, которые сейчас сверкают на вашей шейке. — Он пальцем дотронулся до колье. — Вы никогда не спрашивали своего отца, с чего он начинал?

— Он был банкиром, — ответила Филаделфия.

— А чем он занимался до этого? — Пальцы Эдуардо погладили ее шею. — Вы всегда были богаты?

— Я не знаю, — поразмыслив, промолвила Филаделфия.

— И никогда этим не интересовались. Любопытно. — Он произнес это будничным тоном, однако для Филаделфии его слова прозвучали как проклятие. — Возможно, ответ бы вам не понравился.

Пока она не успела разозлиться, Эдуардо провел рукой по ее затылку.

— Во всяком случае, своим маленьким обманом мы не причинили никому зла, — сказал он.

— Разве? — возразила Филаделфия, слегка встревоженная его прикосновениями. — А как же миссис Ормстед?

— Она могла бы поддержать наше маленькое предприятие. Почтенная дама сильна духом и обладает редким талантом радоваться жизни.

Она посмотрела на него, пытаясь найти причину его хорошего настроения. Его колено было тесно прижато к ее бедру. Он выглядел как Акбар, хотя его речь принадлежала сеньору Таваресу. Она подумала о том, что он для нее совершенно незнакомый человек, поцелуй которого, однако, разбередил ее душу. Отодвинувшись в самый дальний угол кареты, она сказала:

— Вы самый странный человек из всех, с кем мне довелось встречаться.

Он придвинулся к ней поближе и дотронулся пальцем до ее щеки.

— Я уже однажды говорил вам, menina, что предпочел бы, чтобы вы находили меня интригующим.

— Я не понимаю вас, — ответила Филаделфия, отталкивая его руку.

Он обхватил ее лицо руками.

— Все вы понимаете. Просто боитесь признать это. К примеру, я был удивлен, когда вы выступили сегодня на мою защиту, хотя никакая серьезная опасность мне не угрожала. Почему вы это сделали?

— Но я…

— Тс-с, menina, — сказал он, приложив палец к ее губам. — Вы и так уже много сказали за сегодняшний вечер. Сейчас моя очередь. Я не осуждаю вас за вашу защиту. Мне это приятно. Но кто защитит вас от меня?

— А я нуждаюсь в защите? — прошептала она, стараясь увернуться от пальца, которым он водил по ее нижней губе.

— Конечно Вы наедине с мужчиной, который не является вашим родственником или вашим слугой. Глупая девчонка! Неужто вас никогда не предупреждали о таких вещах, как изнасилование?

— Предупреждали, — чуть слышно ответила она, облизывая нижнюю губу. — Но я полагаю, что вы не воспользуетесь моей беззащитностью.

— Ах, menina, вы раните меня, — ответил он, глядя на ее язык, все еще облизывающий губу. — Разве я не мужчина? Разве я не способен на неблагоразумный поступок, вызванный вашей близостью?

Он взял ее руку и засунул ее себе под жилет, туда, где билось сердце.

— Вы чувствуете, как пульсирует кровь? Вы чувствуете теплоту моего тела? Вы чувствуете, как оно дрожит от вашего прикосновения?

— Ну, — начала она уклончиво, — если вы позволите мне вынуть руку…

— То я умру, — закончил он. — Я бы продемонстрировал вам, как сильно и жарко пульсирует кровь еще в одном месте моего тела, но мне кажется, что вы пока не готовы к этому уроку.

Филаделфия открыла рот, чтобы закончить свое предложение, но слова не шли на ум. Откровенно говоря, она вообще не могла думать. Биение его сердца под ее рукой передалось ей самой, и их сердца застучали в унисон.

— Не надо целовать меня. — Возможно, она прочитала его мысли, а может, эта мысль промелькнула у нее в голове, но жажда поцелуя стала невыносимой.

— Мне легче перестать дышать, — ответил он, наклонившись к ней.

Когда их губы встретились, она вздрогнула, и он, слегка отстранившись, посмотрел на нее. Ее глаза были закрыты, губы плотно сжаты, словно ей поднесли ко рту ложку касторки.

— В чем дело, menina? Я так вам противен? Она приоткрыла глаза.

— Борода. Она колется.

С португальским ругательством он сорвал с себя бороду.

— Вот и все. Для вашего и моего удобства. — Филаделфия снова закрыла глаза, но на этот раз по другой причине. В последний момент она увидела сияние его глаз, и, если ее затуманенное сознание не подводило ее, в них светилось то самое слепое обожание, которое она видела в глазах Генри Уортона.

Эдуардо целовал ее и раньше: короткий поцелуй в оранжерее миссис Ормстед, который закончился продолжительным чиханьем, и поцелуй в его комнате, когда страсти сопутствовала злость на нее. Но сейчас она поняла, что это будет совсем другой поцелуй.

Какое-то время его теплые губы, словно печать, были прижаты к ее губам, и от их нежного прикосновения ее желание отпрянуть постепенно исчезло. Затем, обхватив руками ее лицо, он стал водить губами по ее губам.

Женская интуиция нашептывала ей язвительным, но мудрым голосом, что это ласка опытного любовника, сладостная пытка для неискушенной партнерши, и что она должна немедленно положить этому конец. Она не вняла этому голосу, и Эдуардо продолжал сладкий, но мучительный эксперимент. Скоро он сам остановится, как это делал и раньше, решила она, и освободит ее от этой муки. Но вскоре ее губы стали настолько чувствительными, что каждое движение его губ вызывало у нее стон. Когда ее стоны перешли во вздохи и губы сами раскрылись, он устроил для нее новую пытку, начав ласкать их языком.

Однажды ей предложили дотронуться до электромагнитного прибора, который вырабатывает искусственные молнии, и она почувствовала, как ток, словно живое существо, пробежал по ее пальцам. Она быстро отдернула руку, пораженная и смущенная, что ток пронизал все ее тело, подняв волосы на голове и вызвав покалывание в самых интимных местах. Она не рассказала об этом открытии ни единой живой душе, а просто убежала домой, чтобы одной пережить это новое ощущение. Вот и сейчас от прикосновения его влажного языка она испытала нечто подобное.

Оставив рот, его губы двинулись по изгибу ее щеки и дальше к уху, пока не наткнулись на холодные бриллианты. Зубами он снял серьгу с ее уха и уронил к ней на колени. Он стал ласкать изящное ушко сначала губами, а затем кончиком языка.

Она вскрикнула от восторга, но он уже завладел ее губами. Последовал долгий поцелуй, от которого она совершенно разомлела. Когда он наконец поднял голову, у нее не было сил ни думать, ни говорить и ее голова бессильно упала ему на грудь.

— Вам стоило бы сказать мне, — прошептал он ей на ухо.

— Сказать о чем?

— Что вы жаждете хорошего поцелуя.

— Но я не жажду.

— Жаждете, menina, и всегда будете получать то, что хотите.

Филаделфия закрыла глаза. Она чувствовала себя так, словно висела над пропастью и цеплялась пальцами за гранит в отчаянной попытке не сорваться. Поцелуи Эдуардо привели ее в приятное возбуждение, и она прикусила губу, чтобы не попросить его поцеловать ее еще раз.

— Я уже ничего не понимаю, — пожаловалась она, стараясь сдержать слезы. — Во всяком случае, себя.

Эдуардо поднял ее голову и, увидев несчастное выражение ее лица, улыбнулся.

— Ответ очень простой, rnenina, и я вам это очень скоро продемонстрирую или сам сойду с ума. — Он осторожно отстранил ее от себя. — Миссис Ормстед должна знать о том, что случилось у Доггетов, — сказал он как ни в чем не бывало. — Пока вы будете развлекать ее историями о наших злоключениях, я ненадолго уйду.

— И что вы собираетесь делать? — спросила она.

— С вами это никак не связано, menina.

— Опять секреты. Но не рассчитывайте, что я буду дожидаться вас. Когда вы придете, я буду в постели.

— Тогда я тоже пойду прямо в постель.

Она посмотрела ему в глаза, которые были похожи на две влажные спелые сливы. Страшась подумать, что он имеет в виду ее постель, Филаделфия молча отвернулась.

Эдуардо страстно желал обнять ее, прижать к себе, заставить поверить, что его чувство искреннее, так как от него не укрылись ее сомнения. Хотел, но не сделал. Карета уже подъезжала к особняку миссис Ормстед. Если он сейчас дотронется до Филаделфии, то уже не сможет остановиться, и кучер будет свидетелем сцены, которую наутро будут обсуждать все торговцы Пятой авеню.

Эдуардо быстро схватил свою накладную бороду и приладил ее на место, надеясь, что она удержится, пока он доведет Филаделфию до двери

И только войдя с ней в дом, он подумал о том, что оставил без внимания ее полные груди и крутой изгиб бедер Его бросило в жар от вновь возникшего желания, и ему стало казаться, что она разделяет его чувства. Наверное, поэтому она посмотрела на него с упреком, поднимаясь по лестнице. Догадывается ли она, что у них это только начало, а там, где есть начало, должен быть и конец.

Спустя полчаса Эдуардо через черный ход покинул особняк и окликнул проезжавший мимо экипаж. Кучер не увидел ничего примечательного в элегантно одетом пассажире, но страшно удивился, когда тот назвал ему гостиницу, расположенную на Двадцать шестой улице.

Эдуардо не был удивлен, узнав, что маркиз остановился в одной из самых современных гостиниц города. Американское общество приветствовало приезд эмигрантов не из-за их состояния, а из-за того, что нельзя купить за деньги: хорошей родословной и титула.

Улыбаясь, он вошел в вестибюль гостиницы и оправил свой вечерний костюм. Прошли недели с тех пор, как он надевал свою собственную одежду. Он испытал чисто физическое наслаждение, когда, расправив плечи, ощутил добротность хорошей и элегантной ткани. Теплая ванна и бритва избавили его от остатков клея и грима. Он с удовольствием вдохнул лосьон с запахом сандалового дерева, который использовал, чтобы освежить лицо. В общем и целом он был доволен своим превращением из Акбара в сеньора Тавареса.

Поднявшись на третий этаж, он уверенной походкой прошел по слабо освещенному коридору, нашел номер триста пять и постучал. Когда после второго стука ответа не последовало, он вынул из кармана отмычку, вставил ее в замочную скважину, повернул, дверь открылась, и он вошел в номер.

Эдуардо почти закончил свое короткое, но не прошедшее без пользы обследование комнаты, когда услышал тихое посвистывание и звук шагов человека, идущего по коридору. Быстро и бесшумно он спрятался за дверью, несколько встревоженный предстоящей встречей.

Маркиз был слегка навеселе и в благодушном настроении. Он предпочитал хороший бренди. Напиток согревал, заставляя кровь быстрее бежать по жилам, и цветом напоминал сверкающие рубины. Вынув ключ из двери, он продолжал насвистывать, наслаждаясь теплом своего дыхания, которое обжигало его лицо, как пламя, вырывавшееся из пасти дракона. Одним словом, он был доволен собой.

С преувеличенной осторожностью он подошел к столу, где тускло горела лампа, и начал опустошать свои карманы. Два кольца, его собственный бумажник, инкрустированный драгоценными камнями портсигар и под конец три нити жемчужного ожерелья. Он взял его в руки и поднес к свету

Улов был хорошим, но главного в нем не хватало. Если бы не домогательства этой суки Олифант, он бы сегодня присовокупил его к своей коллекции. Когда эта сука обвила руками его шею, он не мог не поддаться искушению снять с нее ожерелье

Усмехнувшись, маркиз положил жемчуг на стол. Это была хорошая плата за его страдания в ее объятиях всю последнюю неделю. Он бы предпочел объятия девицы де Ронсар. Он бы успешно снял с нее тяжелое бриллиантовое колье, когда она подняла бы к нему свое прекрасное лицо, моля о поцелуе От этой мысли у него сладко заныло в паху. А что касается колье, то, заполучив его, он бы обеспечил себя на всю оставшуюся жизнь.

— Прошу прощения, если я нарушил ваше уединение.

Эдуардо стало почти жалко маркиза, который повернулся так резко, что чуть не упал.

Глаза маркиза широко распахнулись, когда он увидел безукоризненно одетого человека, стоявшего в темном углу рядом с дверью

— Кто вы? Что вам здесь надо?

Быстрый взгляд в сторону лежавшего на столе жемчуга выдал его опасения.

— Я пришел не за жемчугом, маркиз, но тем не менее я его заберу, — сказал незнакомец приятным голосом, в котором слышался легкий акцент. — Но сначала я хочу поболтать с вами.

Маркиз прищурился, и его рука непроизвольно полезла в карман.

— Я вас знаю? — спросил он.

— Нет, не знаете. И советую не хвататься за оружие. — Маркиз вынул руку из кармана и выпрямился, внезапно вспомнив, кто он такой.

— Я маркиз Д’Эда и требую, чтобы вы назвали себя и сказали, что вы здесь делаете!

— Мое имя не имеет для вас никакого значения. А вот почему я здесь… — Эдуардо полез в карман, вынул оттуда монету и бросил ее французу.

Несмотря на состояние легкого опьянения, маркиз сразу различил блеск золота, когда монета, описав в воздухе дугу, попала к нему в руки. Но стоило ему взглянуть па испанский дублон с пулевым отверстием в центре, как выражение его лица изменилось.

— Где вы это взяли? — спросил он.

— Оттуда же, откуда и вы, если, конечно, та монета, что лежит в ящике вашего бюро, не украдена.

— Нет! — Маркиз отчаянно затряс головой. — Я бы никогда не посмел стащить такую вещь!

— Тогда объясните мне, чем вы так угодили человеку, что он дал вам свой опознавательный знак?

Маркиз несколько раз облизал пересохшие от страха губы.

— Я ничего вам не скажу.

— Сдается мне, вы сейчас находитесь в невыгодном положении.

— Как это понимать? — Я буду вынужден убить вас.

— Вы не посмеете! — закричал маркиз, стараясь изо всех сил сохранить остатки достоинства. — Если Тайрон узнает об этом…

— Тайрон, — задумчиво повторил незнакомец. — Очень интересно. Значит, вы с Тайроном в таких хороших отношениях, что можете пользоваться его именем как талисманом против ваших врагов? Позвольте не поверить вам. Во всяком случае, у такого типа, как вы, должно быть много врагов.

— Но я ничего не сделал.

— Вы лжец. Ваш французский акцент скорее приобретен на задворках Нового Орлеана, а не Ole de la Cite (Остров Сите (фр.).). Во-вторых, вы вор. В-третьих, вы огорчили одну мою знакомую леди. Одной этой причины вполне достаточно, чтобы я вас убил.

— Какую леди? Вашу любовницу?

— Леди, о которой я говорю, не кто иная, как мадемуазель де Ронсар. Вижу, что вы ее знаете. Почему вы так испугались?

— Я всего-навсего танцевал с ней!

— Но намеревались сделать нечто большее, чем просто потанцевать с ней, не так ли? Всякий раз, когда вы с ней рядом, она чувствует, что от вас исходит угроза. Поэтому я должен убить вас или вышвырнуть из города.

Сейчас, когда появилась альтернатива убийству и маркиз понял, что незнакомец не собирается выполнять свою угрозу, в нем вспыхнула надежда.

— Клянусь, что я никогда не приближусь к этой леди.

— Да, но вы проявляете к ней нездоровый интерес. Почему?

Взгляд маркиза снова упал на жемчуг.

— Ах да, понимаю. Бриллианты. Вы дурак. Вы не умеете жить, получая удовольствие от воровства. Прошу вернуть мою собственность. — Эдуардо протянул руку за монетой, которую маркиз сжимал в руке. Последний без колебаний подчинился. — Мне придется забрать и вашу монету.

Маркиз побелел:

— Я не могу отдать ее вам. Она служит мне защитой.

— Которую я ликвидирую. Монету. Немедленно. — Маркиз лихорадочно соображал, как ему поступить. Он испытывал смертельный страх перед человеком по имени Тайрон Он никогда не встречал его, но его имя было мощным оружием против всяких неприятностей в любом порту — от Нового Орлеана до Сент-Луиса. Несколькими годами раньше в Новом Орлеане маркизу предложили работу, связанную с воровством. Когда он согласился, работодатель передал ему монету, сказав, что Тайрон оказывает ему честь и что эта монета будет служить защитным символом. Вот почему она была бесценной.

— Кто послал вас, чтобы забрать монету? — спросил маркиз.

— Ни один человек не может приказывать мне, — ответил незнакомец.

— Тайрон? — недоверчиво осведомился маркиз. Ответа не последовало. Маркиз сразу протрезвел.

— Я ничего не имею против леди. Я не собирался причинять ей зло. Это все из-за бриллиантов. Они стоят целое состояние. Но с этого момента я о них и думать забуду.

— Да, их цена именно такая. А сейчас — монету.

Маркиз подошел к бюро и неохотно вытащил ее из ящика. Когда он обернулся, то увидел, что незнакомец, выйдя из темного угла, подошел к столу и взял жемчуг. На какое-то мгновение, прежде чем погасла лампа, ее свет выхватил из темноты профиль мужчины, и маркизу показалось что-то очень знакомое в этих черных волосах и бронзового цвета коже. Воспользовавшись наступившей темнотой, Д’Эда сделал попытку ускользнуть, но незнакомец сказал:

— Всем хорошо известно, что Тайрон может видеть в темноте, как кот. Еще один шаг, маркиз, и я вас убью.

Маркиз застыл на месте, зажав в ладони золотую счастливую монету.

— Я ничего не вижу, даже вас. Клянусь! — сказал он.

— Почему я должен вам верить?

Колени маркиза задрожали, а к горлу подступила тошнота. Он не был храбрым человеком, не обладал силой и отвагой. У него не было ничего, кроме собственной жизни, за которую он отчаянно цеплялся.

— Обладателю монеты обещана милость, — прошептал он.

— Вы ее имеете. Вы живы.

Маркиз понимающе кивнул, но было слишком темно, чтобы незнакомец заметил этот жест.

— Я хочу вернуться в Новый Орлеан.

— Нет.

Маркиз задержал дыхание, чтобы побороть новый приступ тошноты.

— Дальше? Техас? Колорадо? Калифорния? Покинуть страну?

— С первым же пароходом, — ответил незнакомец. — А сейчас — монету.

— Я вас не вижу.

— Зато я вижу вас.

Маркиз протянул руку, раскрыл ладонь, почувствовал легкое прикосновение чужих пальцев, и монета исчезла. Этот человек мог видеть в темноте. Это был Тайрон.

— С первым же пароходом, — прошептал он, когда незнакомец, отстранив его, направился к двери.