Я мучился сомнениями, что подарить Джун Дауэр на наше первое настоящее свидание, и вспомнил, что она любит рубины. Я купил браслет, выложенный по кругу рубинами, и попросил упаковать его получше. До меня дошло, что на свиданиях обычно дарят цветы, так что пришлось прихватить и букет, а еще шоколад, который к нему прилагался, большую корзинку с кофе и спиртными напитками – в тот день магазин подарков проводил большую распродажу.

Это все мне обошлось примерно в месячный оклад, но я всегда с трудом расходовал свою зарплату, поскольку мой дом был полностью выкуплен. Уилл и Мэри-Энн купили его для меня, когда я стал работать полный день. Мэри-Энн хотела, чтобы я воспользовался непрерывно дорожающим рынком недвижимости нашего округа как можно раньше. Теперь дом стоил уже на 50 тысяч долларов больше, чем они за него заплатили тогда, а мне оставалось только иногда пылесосить и поливать деревья.

Джун жила в квартире, выходящей окнами на Ньюпортскую гавань. Стоя у входа в ее дом, я слышал крики чаек, эхом разносящиеся по всей бухте, и звон от удара тросов по мачтам яхт. Колени у меня слегка обмякли. Я надел самый лучший костюм и шляпу. Позвонил и стал ждать.

Джун открыла дверь и отступила в сторону, чтобы пропустить меня. Она несколько озадаченно улыбнулась, увидев целую корзину подарков, ювелирную коробочку и цветы с шоколадом.

– Как здорово снова увидеть тебя, – сказал я.

– Джо, мне тоже приятно увидеться, но, ей-богу, не стоило так много приносить сюда.

– Если не хочешь, не бери.

По ее лицу пробежала тень искреннего огорчения. А мне показалось, что сердце на мгновение перестало биться.

– Что ж, проходи.

– Спасибо.

Вся квартира залита солнцем. Стены и ковер были белого цвета, через широкое окно виднелась переливающаяся гладь залива, по которой сновали разноцветные корабли. Канал пересекала большая моторная яхта.

– Отличный вид, – заметил я. – Как на почтовой открытке.

– С крыши этого здания и вправду снимали вид гавани. Дай-ка мне сюда то, что ты принес.

Взяв подарки, она положила их на стеклянный обеденный стол. На Джун было кофейного цвета шелковое платье и коричневые туфли на каблуках. Через распахнутое окно доносился запах морской воды, смешиваясь с тонким ароматом духов. Джун окинула взглядом корзинку, коробку с шоколадом, коробочку с браслетом и цветы.

– Что, переборщил? – спросил я.

– Решим попозже. Розы надо поставить в воду. Они очаровательны, Джо. Мне всегда нравились бледно-лиловые розы. Они что-то символизируют, только я забыла, что именно.

Я смотрел, как Джун взяла большую хрустальную вазу, налила туда воды, обрезала стебли и поставила цветы. Потом она убрала вазу с цветами на каминную полку. Я помог ей передвинуть несколько фотографий, чтобы поместить вазу в центре.

Джун отошла на пару шагов от камина и задумалась. Светло-сиреневые розы красиво смотрелись на фоне белой каминной полки и такой же стены. Да и сама Джун тоже. Я никогда не знал, какой прекрасный цвет – коричневый. И как гармонично сочетаются два оттенка коричневого: темно-коричневый шелк платья и блестящая смуглая кожа Джун. Она выглядела необычайно свежей и грациозной, словно рожденной из пены морской.

Снова та же "тайна". Я чувствовал ее.

– Прелестно, – проговорила Джун и улыбнулась. Солнечный свет, льющийся через окно, играл в ее локонах. Ее темные глаза сверкали. – Спасибо, Джо.

– Пожалуйста.

Продолжая улыбаться, она тряхнула головой.

– Знаешь, какое впечатление ты производишь на меня, повторяя "пожалуйста" и "спасибо"?

– Нет.

– Хочется выругаться.

Отвернувшись в сторону, я улыбнулся.

– Иногда меня тоже одолевает нечто подобное.

– В самом деле?

– То, что проносится у меня в голове, когда я говорю, не всегда соответствует словам. Я обращаюсь к человеку "сэр", а сам с удовольствием сломал бы ему руку.

– И ты когда-нибудь такое делал?

– Бывало.

– В самом деле?

Я пожал плечами.

– Мне часто приходилось иметь дело с подобными типами. Однажды один такой тип достал меня своими шутками. И получил свое. Его все равно собирались исключать из колледжа.

– Что ж, на этой счастливой ноте мы и закончим. Поехали перекусить.

* * *

Я выбрал один из любимых ресторанов Уилла – спокойный итальянский уголок на острове Бальбоа. Столик был небольшой, это позволяло нам сидеть лицом к лицу, что было бы для меня невыносимым с любым человеком, кроме Джун Дауэр.

С каждой минутой она казалась мне прелестнее. Мы заказали бутылку кьянти, которой нам хватило на весь обед, потом взяли десерт и коньяк. В ушах у меня был приятный гул, а по телу разлилось тепло и необычайная легкость. Словно я весь был наполнен гелием и мог взлететь вверх к потолку, стоит лишь отпустить ручки кресла.

* * *

После обеда мы прогулялись по острову. Джун показала мне свои любимые уголки, где она часто бывала, будучи студенткой колледжа. Мы понаблюдали за закатом с западной стороны острова, где выходящие на залив окна отбрасывали оранжевые блики, а по пламенеющей глади залива скользили заполненные автомобилями паромы. Кожа Джун приобрела золотистый оттенок, а прищуренные шоколадные глаза стали светло-коричневыми, как шкура льва. Лучшей коричневой гаммы я в жизни не встречал – самая изысканная и восхитительная палитра.

Когда солнце скрылось, подул холодный морской бриз, и Джун прижалась ко мне. Я положил руку ей на плечо. До сих пор я никогда не позволял себе с женщиной ничего подобного, однако Джун не отстранилась и не оттолкнула меня.

Кожа у нее была прохладная, с крошечными пупырышками. Никогда в жизни я не ощущал ничего более возбуждающего.

* * *

Когда Джун отвезла нас к себе домой, уже стемнело, но из окна можно было видеть серебристое зеркало гавани и бледный полог тумана, наползающего с запада.

Она открыла дверь на веранду, спускающуюся к воде, щелкнула выключателем и зажгла лампу около кушетки. Комнату заполнил мягкий свет, полутени и прохладно-влажный бриз. Джун взяла со стола коробочку с украшением.

– Присядь со мной на диван, – попросила она.

Присев на благопристойном расстоянии от нее, я взглянул в окно. В лунном свете мерно покачивались верхушки корабельных мачт. Джун положила коробочку на правое колено.

– Я боюсь ее открывать.

– Этим я всего лишь хотел выразить свою радость от встречи с тобой.

– Мне кажется, это лишнее, Джо.

– У меня хватает на это средств, Джун.

Она оглядела коробочку, которая была завернута в серебристую сверкающую бумагу. Я скосил взгляд на то место, где ноги Джун прикрывал край платья, и почувствовал нарастающее волнение.

Джун разворачивала подарок, как это делает только женщина: развязала бант, поддела ленту ногтем, аккуратно сняла оберточную бумагу, свернула ее и отложила в сторону. Потом открыла оклеенную черным бархатом коробочку. Даже при слабом свете взгляд привлекало красноватое мерцание цепочки рубинов на темной подкладке. Словно мигание сотен габаритных огней на запруженном шоссе.

– Ах, Джо!

Невозможно передать, каким сладким голосом это было произнесено.

– Это рубины, – буркнул я.

– Я вижу. Это слишком дорого. В самом деле.

– В самом деле?

Она взглянула на меня.

– Да, конечно.

– О'кей. Давай сюда.

Я встал и протянул ладонь. Она положила в нее коробочку. Я вышел на веранду.

– Джо, нет!

Я бросил коробку в залив, на десять футов от берега.

Она быстро подбежала к перилам и встала рядом со мной, глядя на расходящиеся по воде круги.

– Черт возьми, Джо, это мой браслет!

– Пусть поплавает.

– Но не навечно же! Я лучше надену его, чем он будет валяться на дне.

– Могла бы сказать это до того, как я его бросил.

Я снял туфли и куртку, вытащил бумажник. Свой боевой арсенал я еще раньше оставил в "мустанге".

– О мой Бог! – прошептала она.

Я нырнул вниз с веранды с легким всплеском. Сразу поднялся наверх и брассом подплыл к покачивающейся на воде коробочке. Вода была довольно холодная, но для моего лица лучше не придумаешь. Словно лед. Я зажал коробку губами и поплыл назад.

Вдруг я услышал всплеск, и рядом со мной из воды появилась блестящая мокрая головка Джун.

– Холодно, – сказала она.

Я попытался ответить "да, мэм", но получилось только "а-ме".

– Что это у тебя во рту, не коробочка ли с рубинами?

Я кивнул. Она подплыла поближе, часто вдыхая и выдыхая, как обычно делают, когда холодно. Я чувствовал ее ноги рядом со своими и аромат теплого женского дыхания над водой. Мы коснулись друг друга коленями. Взяв рукой меня за воротник рубашки, Джун потянула коробочку у меня изо рта. Вместо коробочки я ощутил у себя на губах ее мягкие губы и теплый язык. Я притянул Джун к себе, чувствуя, как работа ногами эхом отзывается на мышцах ее гладкой спины. Мы начали погружаться. Чтобы наши головы держались над водой, мне пришлось грести энергичнее. Но из-за этого меня немного отнесло в сторону. Рассмеявшись, Джун схватила меня за рубашку, подтянулась ко мне и сунула коробочку мне в рот. Смех у нее был низкий и с хрипотцой. Она осторожно прикоснулась к моей самой интимной зоне.

– Вы холодный и черствый мужчина, мистер Джо Трона.

– Возможно.

– Не хочешь сказать свои "да, мэм", "рад видеть вас", "как поживаете" и так далее? А произнести "с удовольствием"?

На глубине вода была совсем ледяная. Но, несмотря на холод, я вдруг почувствовал прикосновение рук Джун, а это было уже настоящей сенсацией, о которой я раньше и мечтать не мог. Вытащив коробку изо рта, я продолжал барахтаться, держа ее в руке.

Отпустив рубашку, Джун положила ладони мне на щеки и крепко поцеловала меня. Мне и дальше хотелось бы оставить все как есть, но молния больно врезалась в самый чувствительный орган, и я стал тонуть. Тогда Джун развернулась, разбрасывая серебряные брызги, и поплыла к лесенке, которая спускалась с ее веранды прямо в воду.

Она поднималась передо мной, вся облепленная шелковым платьем, а с ее стройных ножек стекали переливающиеся в лунном свете ручейки.

Джун помогла мне выбраться из воды на веранду, взяла у меня изо рта коробочку и положила на столик. Я отвернулся, однако Джун, положив мне руку на плечо, повернула к себе лицом и снова припала губами к моему рту. Продолжая целоваться, мы зашли внутрь, и она повела меня дальше. По дороге я неуклюже натыкался на какие-то предметы, но, к счастью, ничего не уронил и не разбил. Мы миновали гостиную, кухню, столовую с шоколадом и корзинкой из магазина подарков, еще одну гостиную с бледно-лиловыми розами на каминной полке, коридор с фотографиями в рамках, висящими на стенах, но пока Джун довела меня до спальни, я видел лишь ее лоб, одну щеку и сверкающий карий глаз. В спальне Джун развернула меня на девяносто градусов, и мы вместе направились в ванную. Ее губы ни на секунду не отрывались от моих. Я почувствовал, как она что-то повернула, и услышал шум льющейся из душа воды. Потом Джун еще что-то включила, и над головой послышалось гудение, а мою спину и шею окутал мощный живительный поток тепловой лампы. Дверь закрылась, и наступила темнота. Скорее, полутьма. Глядя поверх щеки Джун, я заметил отражение наших тел в зеркале над раковиной.

Какое-то время ушло на то, чтобы снять одежду. При этом мы не отпускали друг друга, продолжая страстно целоваться и подрагивая всем телом в ожидании, когда лампа согреет наши тела, а горячий душ вернет нам силы. Это заняло немного времени. А может, и прилично. Этот поцелуй перевернул мое восприятие времени, и мне было не до часов.

Потом мы зашли под душ и подставили тела под горячие водные струи. Помню пышную мыльную пену и гладкое, податливое и сильное тело, прильнувшее ко мне, и руки нежные, ищущие, жадно поглаживающие и ощупывающие меня, словно на всей земле остались только два наших тела. Непередаваемое наслаждение. Джун опустилась на колени и принялась меня мыть. Я попросил ее делать это не так энергично, особенно в моей интимной зоне, но, казалось, она умышленно не обращала внимания на мои слова. Пока она мыла меня в темноте, я стоял неподвижно, как статуя, опершись руками на кафельную стенку. Когда она закончила, я присел и так же энергично занялся ею. Джун тихо застонала и, запустив пальцы в мою шевелюру, притянула мое лицо к себе. Еще один глухой стон, почти рычание. Ее словно ударило током. Джун не отпускала мою голову. По мере того как она вздрагивала, казалось, горячая вода проникала через мою кожу, согревая мышцы и кости. И я снова ощутил ту же небывалую легкость, что и в ресторане. Мне казалось, я мог бы, как воздушный шар, взлететь к потолку и сверху наблюдать за Джун.

Но мне хотелось совсем другого. Мы вышли из душа и попытались обсохнуть, но вся ванна была заполнена паром. Джун уложила меня, мокрого и потного, на свою кровать. Когда моего тела коснулся прохладный ночной воздух, по коже побежали мурашки, словно распустились невидимые цветы.

Мы начали заниматься любовью в 10.13. Я знал это, поскольку у Джун рядом с кроватью стояли электронные часы с большими зелеными цифрами. Мы продолжили в 12.25, 5.58 и 8.44. В 11.40, 2.05 и 8.20 мы перекусывали прямо в постели – мороженое с шоколадным сиропом; остатки еды из ресторана; сосиски и блинчики с соусом, разогретые в микроволновке. Последний раз мы занялись любовью, когда совсем рассвело, после чего я ушел. Спускаясь по ступенькам крыльца, я чувствовал, как гудели мои ноги, как ныла моя интимная зона и даже челюсти побаливали. Но я был счастлив, как никогда до этого за всю свою жизнь, может быть, кроме того момента, когда я оказался в доме Уилла и Мэри-Энн на тастинских холмах. По силе оба потрясения были похожи. Мое сердце прыгало в груди, а в ушах радостно звенело. В эти моменты я жадно ловил глазами, носом и всеми органами чувств все, что мог ощутить, потому что боялся, что мой новый дом – так же как и Джун Дауэр – очень скоро может исчезнуть из моей жизни.