Из-за дождя в низких местах на шоссе образовались огромные лужи, машины скользили, сталкивались. Мерси почти ничего не видела в ветровое стекло, хотя стеклоочистители работали вовсю и стеклообогреватель был включен на полную мощность. Дождь барабанил по металлическому листу в трех дюймах над головой. Дорога от шерифского управления до дома Обри Уиттакер в Сан-Клементе заняла больше часа. Саморра выехал после Мерси, но прибыл раньше ее.

Он находился уже в гостиной, по-прежнему в черном плаще, смотрел, как буря разгулялась в океане. Мерси увидела розовый, трепещущий зигзаг молнии в темной воде. Включила несколько светильников, в одной руке она держала взятую из химчистки одежду Обри, вешалки врезались ей в пальцы.

– Так, – сказала она, – вещь из смеси черной шерсти с орлоном, возможно, свитер, вязаная шапочка, перчатки или кашне.

– Я займусь кухней, – произнес Саморра. – Она беспокоила меня.

Кухней так кухней. Мерси зажгла свет в спальне, положила привезенную из химчистки одежду на кровать, открыла зеркальную дверь шкафа и повесила чистую одежду в одной стороне. После чего начала снимать в другой по три-четыре вешалки и складывать их на кровать.

Мерси, неважный оценщик дорогой одежды, на первых двадцати вешалках насчитала примерно несколько тысяч долларов – там были платья от модельеров, о которых она только слышала краем уха. На элегантном платье из красной кожи с золотыми пряжками на ремешках сохранился ценник – 1700 долларов.

У Мерси самым дорогим было платье за 335 долларов, купленное чуть более двух лет назад. Длинное, черное, простое, всего лишь однажды надеванное.

От одежды пахло духами. После платьев пошли юбки, затем блузки, затем более небрежные наряды. По другую сторону были пальто, жакеты, брюки, несколько откровенно соблазнительных кожаных и виниловых вещей. Мерси не представляла, как их надевают. Мерси пыталась вообразить себя в такой одежде, но не могла.

«Ты не прикасаешься. Не целуешь. Не мечтаешь».

Испуганная, бесполая корова, подумала она. Но ведь это не самое худшее, кем можно быть? А вдруг она возглавит группу расследования убийств к сорока годам?

У Мерси возникло желание примерить кой-какие вещи Обри, посмотреть, как они выглядят, но она подавила его, сочтя глупым.

Сложенные свитеры лежали с левой стороны верхней полки. Черный кашемир, черный хлопок, черная ангора. Черной шерсти не было. На правой стороне полки Мерси обнаружила несколько вязаных шапочек и беретов, две пары вязаных перчаток, три кашне. Шерсти было много, но черными были только перчатки. И, судя по этикеткам, без орлона.

Потом она осмотрела взятые из химчистки вещи. Ничего совпадающего с тем, что обнаружили в лаборатории.

Мерси обыскала корзину с приготовленными для стирки вещами в углу: много белья и одежды, но ничего шерстяного. Обратила внимание на туфли и сапоги, сандалии и шлепанцы, коробку на двести сорок презервативов возле высоких кожаных сапог. Ну и способ зарабатывать на жизнь, подумала Мерси. И подсчитала, что Обри за год провела, видимо, больше времени в половых сношениях, чем она за всю жизнь. Почему-то ей это было неприятно.

«Ты не планируешь. Не мечтаешь. Не делаешь ничего».

В шкафу в противоположной части комнаты оказалось больше белья, чем, как представлялось Мерси, у кого-либо из женщин. Там было все, что только могло прийти на ум.

Под лайковыми трусиками в верхнем ящике она обнаружила пачку вскрытых конвертов, в основном с поздравительными открытками. Мерси села в кресло и включила стоящий рядом торшер. На разноцветных конвертах обратного адреса не было. Взглянула на почтовые штемпели – Санта-Ана. Адрес написан мелким, аккуратным почерком, при виде которого у нее часто забилось сердце. Мерси разложила конверты в хронологическом порядке и начала с первого.

Синий конверт в тон синей открытке с изображением птицы.

Пари там. Нелегко, но оно того стоит.

Доброжелатель.

Зеленый конверт в тон зеленой открытке с изображением кита.

Иногда труднее всего делать то, что правильно.

Доброжелатель.

Красный конверт в тон красной открытке с изображением сосны.

Сердце лучше всего исцеляет природа.

Доброжелатель и поклонник.

Все надписи были сделаны аккуратным почерком сержанта Майка Макнелли, хорошо знакомым ей.

Она написала бы ему в открытке:

Мое трепещущее сердце говорит: пошел вон, неверная тварь, жри дерьмо и сдохни.

Мерси Рейборн.

Белый конверт в тон белой открытке с изображением кактуса.

Горжусь тем, что ты сделала сегодня. Спасибо.

М.М.

Желтый конверт в тон желтой открытке с изображением шмеля.

Не могу передать, сколь высокого о тебе мнения.

Не столь уж тайный обожатель.

– Меня может вырвать, – прошептала Мерси, ни к кому не обращаясь.

Услышала, как закрылся шкафчик на кухне. Пол пытался разобраться в борьбе между живым мужчиной и мертвой женщиной, лежавшей в десяти футах.

Она положила на место открытки и обнаружила в том же ящике под спортивными майками другую стопку конвертов стандартного размера, белых. С тем же штемпелем, без обратного адреса. Адрес напечатан на компьютерном принтере или на хорошей пишущей машинке, с двумя интервалами, обычным шрифтом.

* * *

11 ноября

Дорогая Обри!

Хочу сказать тебе, что ты поступила правильно. Моладан должен пойти под суд, а ты – помочь мне уличить его. Наверное, тебе сейчас так не кажется, но ты поступила ПРАВИЛЬНО. Когда мы позаботимся о нем, нам будет легче позаботиться о ТЕБЕ.

Будь осторожна,

Майк.

* * *

17 ноября

Дорогая Обри!

Странно писать письмо тому, кого я почти не знаю. Оно будет первым. Я не собираюсь твердить одно и то же, но хочу, чтобы ты знала, как я ГОРЖУСЬ тобой и тем, что ты делаешь. Иногда, находясь рядом с людьми, я ощущаю, что им уготовано какое-то счастье. Я чувствую, что они выпутаются из своих бед и воспрянут, станут значительными, как им предначертано судьбой. Я вижу это в ТЕБЕ. И рад играть в этом некую маленькую роль. Просто наблюдать это – уже удовольствие. Когда все будет окончено, я помогу тебе придумать план. Я очень хочу, чтобы ты избавилась от своих цепей. Мечтаю видеть, как ты ВЗЛЕТИШЬ к солнцу и станешь невидимой в его свете.

Всего наилучшего,

Майк.

Мерси потрясла головой и бросила первые два письма на пол.

* * *

28 ноября

Дорогая Обри!

Я прекрасно поужинал по случаю Дня благодарения и произнес молитву перед едой. Возблагодарил Господа за все благодеяния в этом мире, за эту жизнь вокруг нас, за щедрость и доброту. Возблагодарил Его за таких людей, как ты. Надеюсь, ты делала нечто такое, что приблизит тебя к Богу. Жаль, что ты не могла быть с нами. Хотя не представляю, что подумала бы об этом моя невеста!

Некоторые вещи трудно объяснить!

Искренне желаю всего наилучшего,

Майк.

* * *

3 декабря

Дорогая Обри!

Должен сказать, то, что ты говорила вчера, меня ОЧЕНЬ обеспокоило. Одно дело слегка пошучивать о моей невесте и о том, что она должна или не должна для меня делать. Но та фраза о раскрытии «моих отношений с проституткой» людям, с которыми я работаю, оказалась очень неудачной. НАДЕЮСЬ, ты просто шутила. У тебя острый язык и блестящий ум, юная леди, поэтому я толкую сомнение в пользу ответной стороны. Но кое-чего касаться следует с осторожностью. Я горжусь своими отношениями с тобой – потому что горжусь тобой, – но их могут превратно понять наши сотрудники, тем более моя невеста. В общем, я не собираюсь СЛИШКОМ ОСТРО реагировать на твои слова. Просто хочу, чтобы ты знала, для меня все отношения – наши и другие – святы. Не шути с этим.

Неизменно твой друг,

ТТ.

Мерси перечла это письмо. Подумала: «Я не хочу быть слишком ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ, но не говорила ли эта ШЛЮХА о шантаже?»

* * *

8 декабря

Дорогая Обри!

Очень сожалею, что вспылил во время разговора по телефону, но когда ты сказала о «плате за то, что получаю», я вышел из себя. Я думал, то, что я получал, предлагалось бесплатно. И дорожил каждой минутой этого. Знаешь, нельзя брать с людей деньги за ВСЕ.

И пожалуйста, не шути больше о моей невесте и о людях, с которыми я работаю. Если бы я каким-то образом использовал тебя, то сам предложил бы «плату», чтобы все было по справедливости, но, честно говоря, не вижу этого. Что я от тебя получал? Что мог получать? Нам нужно поговорить. Вскоре я позвоню. Знаешь, я скучаю по тебе так, как не скучал ни по ком. И с большим НЕТЕРПЕНИЕМ жду ужина у тебя дома.

Твой поклонник,

Майк.

«Ты скучал по ней, боялся ее, а она дергала тебя за цепь. А три дня назад, – подумала Мерси, – после приготовленного для тебя ужина она оказалась мертва».

Мерси захотелось принять обжигающий душ с моющим средством для плит и проволочной щеткой. Казалось, серьезность, наивность и колоссальная глупость Майка превратились в деготь, и ее искупали в нем.

Средства, мотив и возможность, рассуждала она. Три классических условия для убийства, и у Майка были все.

Мерси собрала письма и положила обратно. В том же ящике, в задней части, она нашла видеокассету без надписи. И содрогнулась при мысли, что может быть записано на пленке, принадлежавшей Обри Уиттакер.

Она взяла ее и направилась к Саморре.

Пол сидел, скрестив ноги, на кухонном полу, смотрел на открытые ящики и шкафчик. Он был уже без плаща. Поставил локти на колени, подпер кулаками голову и не шевельнулся, когда вошла Мерси. Прямо перед ним лежал комочек пыли.

– Почему два нижних ящика? – негромко спросил он. – Почему шкафчик под раковиной? На кухне происходит какая-то борьба, пока не известно, между кем, но на кухонном столе полный порядок. Верхние ящики не открыты. Тостер, перечница и кухонная утварь не тронуты. Кухонный телевизор не свален. Надписи и рисунки, прикрепленные к холодильнику магнитами, на месте. Но шурупы на дверной ручке шкафчика выдернуты. Металлический полоз ящика согнут так сильно, что ящик не закрывается. Тут нужна немалая сила. Борьба велась не на шутку.

– Они быстро повалились на пол, и борьба шла там, – высказала предположение Мерси.

Саморра пожал плечами:

– Я тоже думал так, но не могу этого представить. Двое взрослых людей. Не дети. Не змеи.

Мерси попыталась вообразить эту сцену, но у нее тоже не получалось. Хесс учил ее воображать происходившее. У нее это выходило пока неважно.

Она снова сказала очевидное:

– Эксперты, должно быть, все засыпали порошком.

– Ручку, ящики – да. Они начисто протерты.

– Нет, я имею в виду все, что ниже крышки шкафчика. Боролись двое, как мог победитель вспомнить все, чего касался? Краска здесь хорошая. Пол гладкий. Поверхности превосходные. Отпечатки пальцев должны сохраниться.

Саморра молча покивал. Посмотрел на Мерси, потом на комочек пыли перед ним.

– Этого они не сделали. Койнер и О'Брайен работали тщательно, но не повсюду. Я ничего не видел в заключении о ящиках, которые оставались закрытыми, днище холодильника, мусорном ящике, посудомоечной машине, поле. Взгляни на все хорошие поверхности, которые не обследовались.

Мерси посмотрела. Некоторые покрыты порошком. Другие там, где снимались отпечатки, помечены биркой. Кое-какие нет.

– Даже лучшие эксперты что-нибудь упускают, – заметила Мерси.

Она попросила Койнер и О'Брайена, потому что они были лучшими в управлении. Ее людьми. Она бы доверила им собственную жизнь.

– Я их не осуждаю, – промолвил Саморра. – Этот комочек пыли – все, что я выгреб из углов, из-под холодильника, мусорного бака и посудомоечной машины. Джиллиама от этого избавлю. Невооруженным глазом я рассмотрел несколько нитей из одежды, непохожих на остальные. Видимо, многомесячной давности. Но если здесь шла борьба, что-либо должно было оторваться. Проверить стоит.

Саморра встал и загнал авторучкой комок пыли в пластиковый пакет. Взглянул на него, затем на Мерси.

– Меня просто поражает, как много веры мы способны вкладывать в малейшие шансы. Видимо, это просто надежда. Надежда на лучшее, растягиваемая до предела. Пока она не становится тонкой, как волос.

– А потом пытаемся идти по ней. Через Большой каньон.

– Да, и обратно. Что нашла в спальне?

Мерси показала кассету:

– Давай просмотрим.

* * *

Мерси вставила кассету в видеомагнитофон на большом телевизоре в гостиной и села на один из черных кожаных диванов. Саморра устроился на другом. Экран замерцал серым, затем загорелся яркими цветами.

Обри Уиттакер, идущая вечером по пляжу. Мужской голос называет дату, время и место.

Обри Уиттакер, катающаяся на коньках в парке. Опять тот же мужской голос.

Обри Уиттакер, сидящая там, где теперь сидит Саморра, рассказывающая, как первый раз ездила верхом. Смех того же мужчины.

На большинстве кадров – лицо Обри крупным планом. Мерси поразилась, какой красивой была эта женщина. С белой кожей, алыми губами, изящной грацией, выразительными глазами. План все укрупнялся. Ближе, ближе, потом изображение расплылось.

«Ну, и зачем мы делаем это снова?» – спросила Обри снимавшего.

«Чтобы ты видела, как красива, – ответил тот, – когда бываешь сама собой».

«И я должна просматривать эту пленку всякий раз, когда мне захочется покончить с собой?»

«Да».

Смех.

Конец видеозаписи. Серая бесконечность.

Несколько секунд детективы молчали. Мерси посмотрела на черные небо и воду, услышала, как все еще с силой хлещет дождь, увидела мигающий крохотный огонек маленького судна, идущего с юга на север.

– Это голос Макнелли, так ведь? – спросил Саморра.

– Да.

То, о чем он заговорил после этого, удивило Мерси.

– У нее большая опухоль в мозгу. Никто не знает, почему она появилась. И как долго находится там. Глиобластома. Она величиной с лимон. В четвертой стадии, значит, растет быстро. Эта опухоль является на сто процентов раковой. Нам сообщили, сколько Джанин проживет. Четырнадцать месяцев, если опухоль оперировать, лечить химиотерапией и облучением. Если нет – шесть. Жизнь можно продлить на восемь месяцев, но это будут месяцы адских мучений.

Саморра смотрел на бурю за окном.

– Но у врачей есть новый экспериментальный метод. Они называют его «новый протокол». Это комбинация радиоактивных микрокапсул и химикалий, которые введут в опухоль. Предполагается, что опухоль будет ими убита. Врачи точно знают, какой вред может причинить каждая микрокапсула, и введут их так, чтобы они не разрушали здоровые мозговые клетки. Это наша надежда. Опять надежда, на сей раз растянутая до размера радиоактивной гранулы. Знаешь, что я думаю?

– Скажи.

– Эксперимент окажется удачным. И знаешь, что еще?

– Говори.

– Джанин тоже так думает.

Мерси увидела, что лодочный огонек исчез, и опечалилась, будто буря вообще уничтожила свет. Она загадала: если огонек появится снова, значит, с Джанин произойдет чудо. Через полминуты огонек появился.

– И я так думаю.

– Спасибо. Завтра я весь день буду в больнице. Очевидно, и послезавтра.

– Я буду молиться. Можно мне приехать?

– Посмотрим, как пойдут дела.

Мерси встала, перемотала пленку и вынула кассету. Ноги были тяжелыми, словно она провела несколько часов в спортзале. Подумала о Тиме-младшем и почувствовала, что никогда так не тосковала по нему, не хотела так сильно его видеть. Тим. Отец. Мужчины. Улыбка, смех, стакан вина. Потом в постель, до тех пор, пока эта отвратительная буря не утихнет.

Но нет, сегодня у нее ежемесячное сборище, она сама подала идею, чтобы иметь вокруг себя верную армию – или затем, чтобы избавляться от одиночества, от которого временами страдала? Обязательство есть обязательство.

В голосе Саморры появилась какая-то новая нотка.

– У Майка возникли проблемы.

– И они обостряются с каждой минутой. Вчера он заявил мне, будто убил ее. И что не убивал.

– И где же правда?

– Не убивал. Майк Макнелли не способен на такое.

Саморра посмотрел на Мерси. Взгляд был острым, проницательным.

– Не исключено, ты и не знаешь, на что он способен.

– Мне это понятно.

– Может, есть смысл мне поговорить с ним?

– Пока не надо.

– Следует произвести выстрел из его пистолета и попросить лабораторию дать заключение.

– Я тоже об этом думала.

– Давай я побеседую с ним. Возьму у него пистолет. Это не проблема.

У Мерси не было времени продумать этот вариант сейчас, поэтому она сказала то, что считала верным. Надеялась, что это было верным. Надеждой, теперь растянутой до убеждения.

– Нет. Пока не надо. Если понадобится, пистолет я возьму сама. Пол, он не мог убить ее. Я это знаю.

– Люди постоянно обманываются. Вспомни, что случилось с Обри.