Колин Берн, референт справочного отдела библиотеки Ирвина, подготовил все к приходу Мерси. Она появилась там в три часа. Берн, с которым она час назад разговаривала по телефону, предоставил ей отдельную комнату в архивной части здания.

Это был тощий голубоглазый блондин с галстуком, на котором были изображены собаки. Его брюки держались на подтяжках с узором в виде увеличительных стекол.

– Сегодня я одет под Конан Дойла, – заявил он, когда Мерси обратила внимание на увеличительные стекла. – Хорошо, что не надел галстук с пулевыми отверстиями. Он придает вид крутого человека.

– Пулевые отверстия, надеюсь, не настоящие.

– Нет. Но очень приятно познакомиться с настоящим детективом. Не следовало бы спрашивать, но не работаете ли вы по делу «спутницы», убитой в Сан-Клементе?

– Не следовало бы отвечать, но нет, по другому.

Берн улыбнулся:

– Я к вашим услугам.

Он придвинул Мерси кресло, потом объяснил, как вести компьютерный поиск. Искать можно по теме или по определенному имени начиная с 1887 года – когда в округе стала регулярно выходить первая газета – до настоящего времени. В программу введено содержание всех газет: самых маленьких и недолговечных еженедельников, студенческих газет, информационных бюллетеней яхт-клубов, профессиональных журналов, трех крупнейших ежедневников, выходящих теперь в округе Ориндж. Даже несколько информационных бюллетеней корпораций.

– У нас недостает номеров «Уотч», выходившей в Хантингтон-Бич, за три месяца, – сказал Берн, – потому что архивные экземпляры сгорели при пожаре. И нескольких первых номеров ньюпортской «Инсайн», но тут повинно наводнение. Все остальное содержится здесь. Вас поразит, как быстро можно ознакомиться с газетами двадцатого столетия. Обычно лучше всего двигаться от больших к маленьким. Если застрянете, дайте мне знать.

Патти Бейли. Семьдесят два раза ее имя упоминалось в восьми материалах, главным образом в лос-анджелесской «Таймс» и выходящем в Санта-Ане «Реджистере».

Читая публикации в самых крупных газетах, Мерси не нашла ничего такого, чего не знала из досье. В годовщину убийства «Таймс» напечатала вежливое требование более активных действий полиции по этому делу. «Тастин ньюс» рассказала о мальчике, который обнаружил тело. Он искал в роще ящериц и, едва увидев Бейли, подумал, что она спит. Была приложена фотография мальчика, указывающего на обочину дренажной канавы.

Была также опубликована запись из полицейского журнала регистрации приводов об аресте Бейли за хранение наркотиков почти за год до ее гибели. Краткое упоминание среди записей об арестах за кражу автомобильных стереомагнитол и вождение в нетрезвом виде: «Патти Бейли, двадцати двух лет, из Санта-Аны, арестована полицейскими шерифского управления округа Ориндж по подозрению в хранении барбитуратов после задержания на Семнадцатой улице за превышение скорости в среду ночью...»

После убийства напечатали расследовательский материал в двух частях о проституции в отеле «Де Анса», расположенном на Четвертой улице, сразу же за городской чертой Тастина. В материале говорилось, что Патти Бейли была «известна как постоялица отеля», но в «Де Анса» ее редко видели. Репортер писал:

«Легко вообразить эту бесшабашную женщину среди пьяных кутил в гостиной отеля в шумный вечер пятницы. Здесь запах противоправных дел смешивается с ароматом текилы. Красивые женщины приходят и уходят, глаза у них манящие и вместе с тем вызывающие».

На фоторазвороте был представлен отель в пятничный вечер. Три фотографии, взятые из архива газеты, сделаны на новогоднем празднестве, за восемь месяцев до убийства: зал, обставленный в стиле асиенды, с фонтаном и растениями в горшках, длинная стойка, за которой работают бармены-латиноамериканцы в галстуках-бабочках, много пьяных мужчин и молодых женщин в мини-юбках. Зал большой, с открытыми потолочными балками, кованой люстрой, украшенной бумажными лентами, задний план темный, на его фоне отчетливо видны столики с посетителями.

Хозяин отеля утверждал, будто ему ничего не известно о чем-либо противозаконном, совершавшемся в его заведении, поэтому большинство сведений поступало от самих проституток. «У Патти были друзья очень высокого класса, – объясняла Цветок. – Она приходила сюда главным образом затем, чтобы поесть и выпить». Репортер подтверждал, что она постоянно проживала в номере 245. Осмотреть номер ему не разрешили.

Дальше в статье цитировались слова солдат, завсегдатаев «Де Анса», они рассказывали, что приезжали туда ради атмосферы и дешевых коктейлей «Маргарита».

«Высокий класс, ничего не скажешь», – подумала Мерси.

Начальник полиции Санта-Аны, Эд Симпсон, назвал этот отель «беспокойным местом» и заявил, что полиция следит за соблюдением закона, но не может закрыть отель. Это придется сделать муниципалитету.

Через неделю после убийства Патти отель закрыли.

Редакционная статья в «Тастин ньюс», опубликованная через четыре месяца после убийства Бейли, содержала интересное наблюдение.

«Слухи о проституции в „Де Анса“ ходили по всему городу долгое время, прежде чем муниципалитет закрыл его. Столько же времени говорили о полицейских, посещающих этот отель. „Тастин ньюс“ остается только надеяться, что не существует связи между долговечностью этого дома греха и его предполагаемой популярностью у некоторых служителей закона. Там, где полиция вовлечена в преступность, ни один гражданин не может находиться в безопасности. Очевидно, убийство Патти Бейли помогло осознать эту трагичную истину».

Мерси отъехала назад в кресле на колесиках и вытянула ноги. Что же творилось в шестьдесят девятом году? Полицейские избивали фермеров, путались с проститутками?

Она вернулась к фотографиям новогоднего празднества в отеле «Де Анса» и увеличила их во весь экран, надеясь узнать кого-нибудь из сидящих за столиками.

Увы!

Она скопировала все три с помощью принтера.

* * *

Имя Хессе Акуны в 1969 году появлялось в газетах 238 раз, в 1970-м – 135 и в 1971-м – 50. Даже в прошлом году он 16 раз упоминался в местной прессе. Ему было девяносто пять лет, он жил в Сан-Хуан-Капистрано, в южной части округа.

Мерси вспомнила, что слышала о нем в начальной школе.

Она просмотрела статьи, опубликованные немедленно после избиения.

Акуну, лежавшего окровавленным и без сознания, обнаружил его внук Чарли рано утром в День независимости Америки. Хессе Акуна только что вышел из курятника, где собирал яйца; насколько все помнили, он делал это каждое утро. Ему было шестьдесят четыре года. Его внуку семь лет.

Неделя интенсивной терапии. Месяц в больнице. Потеря зрения левым глазом. Невнятная речь на все последующее время. Девяносто швов на голове и лице. Восемь зубов выбиты. Два пальца раздроблены.

Мерси Рейборн возмутило случившееся с этим стариком и мальчиком. Она задумалась над тем, как пикник по случаю национального праздника на подносе Салли Торнтон выглядит на фоне «подарка», который получили Хессе Акуна и его внук.

На месте преступления были обнаружены две бейсбольные биты, которыми избивали старика. Следы ног на скотном дворе, следы автомобильных шин на грунтовой дороге. Чарли видел, как трое мужчин садились в машину – светлый пикап с большими колесами, – быстро отъехавшую. Мужчины были рослыми, сказал Чарли, в масках. От испуга мальчик три дня не мог говорить.

Ферма Акуны занимала сто акров земли на юге округа Ориндж.

Мерси вспомнила, что по этому делу не было ни арестованных, ни подозреваемых.

Через пять недель после избиения Акуны статьи о нем появились в «Таймс» и «Реджистере». Он пояснил, что занимающая сто акров апельсиновая роща, принадлежавшая его предкам с начала девятнадцатого века, расположена между двумя ценными участками земли. Они стоили бы миллионы долларов, если землю привести в надлежащий вид. Но цена их возросла бы на «много-много миллионов», если участки соединить шоссе, проходящим через разделявшие их холмы. Та земля принадлежала ему.

Акуна отказывался продавать землю или разрешить провести по ней дорогу, несмотря на предложения, в несколько раз превышавшие его годовой доход от апельсинов.

Его привлекали к суду два города и округ, пытаясь распространить свою власть на данную территорию, – и он выиграл все три процесса.

Землю Акуны аннексировал один город, постройки были конфискованы за нарушение законов в то время, когда законов не существовало; потом ее аннексировал другой город, и Акуне заявили, что он может оставаться на месте.

Потом начались угрозы. Сначала от мелких торговцев недвижимостью, считавших, что наемные громилы и пожар в машинном сарае запугают его и заставят съехать. Другие намекали, что с детьми Акуны – их у него было одиннадцать – может что-нибудь случиться по пути в школу. И его детей в течение двух лет возили туда и обратно двое крепких работников.

Ему травили гербицидами деревья перед самым сбором урожая и воду в колодцах перед Рождеством, стреляли в окна дома, когда он спал с тридцатилетней женой Тересой.

По словам Акуны, все это его не пугало, а лишь укрепляло в решимости оставаться на месте. Он сказал, что фермерство у него в крови, оно вошло в кровь его предков еще до времен ранчо. Он не знает ничего, кроме апельсинов; они кормили его родителей, детей, внуков, и он не понимает, почему бы им не кормить их детей и внуков. Все ели. Все работали. Его апельсины были хорошими.

Акуна не боялся, пока однажды жарким весенним утром к нему не приехали двое на белом «мерседес-бенце» и не сообщили, что у них есть очень щедрое предложение за его землю. Он угостил их апельсиновым соком, они пили, сидя в тени у него во дворе. Предложение Акуна выслушал внимательно. По его словам, сумма называлась очень крупная, но он был вынужден отказаться по обычным причинам. Цифру он репортерам не назвал, поскольку она была «секретной». Приехавшие предупредили Акуну, что если он не примет предложения, его ждут неприятности. Он спросил, какого рода. Они не захотели ответить. Но Акуна сказал репортерам, что по их лицам было видно – люди не шутят, и когда они уехали, он понял: вскоре с ним произойдет какое-то несчастье.

Через два месяца оно произошло.

Обретя вновь способность говорить, Акуна заявил журналистам, что не собирался продавать ферму: это все равно что продать свое сердце.

Через полгода после избиения Акуны заголовки стали значительно меньше, статьи короче.

Округ снова аннексировал большую часть земли на юге, когда один город не смог оплатить коммунальные услуги. Аннексирована оказалась и ферма Акуны. Потом он перевел все ее сто акров в новую, жилую зону. Акуне вскоре предъявили требование оплатить к определенному сроку строительство канализации и прокладку линии связи. Ему было предписано в связи с постоянным проживанием оплачивать муниципальные воду, электричество и природный газ по новым ставкам – они возросли почти на пятьсот процентов. Поимущественный налог ошеломляюще увеличился на семьсот процентов. Фермерская субсидия и снижение ставки сельскохозяйственного налога больше не предоставлялись. Ему было велено вымостить все свои дороги, затем подать заявление о предоставлении этих льгот на определенных условиях «по существующей недвусмысленной статье закона». Акуна так и сделал, но в его просьбе окружной совет наблюдателей отказал тут же, 14 января 1970 года.

Акуна произвел подсчеты, обдумал их и в конце концов продал свою землю и все на ней компании «Ориндж кост кэпитал» за четыре миллиона двести тысяч долларов.

Мерси не нашла ничего, обвиняющего в избиении Акуны полицейских, до следующего года, когда в связи с годовщиной этого инцидента появились газетные статьи.

Акуна, живший уже в Сан-Хуан-Капистрано, поведал местным газетчикам, что, по его убеждению, люди, которые приехали с предложением и угрожали ему прошлой весной, работали в полиции. Он думал так, потому что дожил к тому времени до шестидесяти четырех лет, был мексиканцем-фермером в мире белых республиканцев, знал полицейских, как они выглядят, действуют, ходят, разговаривают, думают.

Отвечая на вопрос репортера, Акуна признал, что не видел тех людей ни до 4 июля шестьдесят девятого года, ни после. Напавшие на него были в масках. В статье подчеркивалось, что у Акуны нет фактов, чтобы опознать в нападавших полицейских, лишь собственные наблюдения и мнение о людях, которые однажды жарким утром появились в белом «мерседес-бенце» и распили с ним во дворе кувшин апельсинового сока.

Репортер просмотрел его прежние допросы в полиции и не нашел ни единого намека на то, что нападавшие были полицейскими.

Услышав это, Акуна пожал плечами и «уставился на свой маленький садик единственным зрячим глазом».

Мерси подумала: «Я тоже не сказала бы в полиции, что думаю, что напавшие на меня были полицейскими».

Она продолжала читать, замечая, как нарастал этот слух, пока Американский союз борьбы за гражданские свободы не потребовал внутренних расследований. Лос-анджелесская «Таймс» воспринимала мнение Акуны как вполне правдоподобное. Ежедневник Санта-Аны «Реджистер» не был столь уверен. В его редакционных статьях говорилось, что слова Акуны ничем не подкрепляются, и если бы они подтверждались хоть чем-то, редакция газеты восприняла бы их всерьез.

В «Реджистере» тонко намекалось, будто Хессе Акуна получил при избиении мозговую травму, и это ставит под сомнение его воспоминания о лицах и событиях.

«Таймс» ответила, что если слова Акуны являются следствием мозговой травмы от побоев, то правоприменяющие органы должны бы стремиться снять с себя тень подозрения.

Потом маленькая тогда газета «Джорнал» выступила с призывом о справедливости к мужчинам и женщинам всех рас, упорно упуская из виду обвинение в адрес полицейских.

Появился Сесар Чавес, он не поддерживал и не опровергал слов Акуны, но использовал волнения как повод для учреждения Союза объединенных фермеров. Его речи в Фуллертонском и Ирвинском колледжах привлекали тысячи людей.

Мерси вспомнила собрание, на которое тогда ее взяли отец с матерью, отнюдь не многолюдное. Проходило оно на открытом воздухе, на автостоянке новой церкви. Было очень жарко – не то конец лета, не то начало осени. Посвящалось собрание вынесению вотума доверия полиции, финансировала его местная организация общества Джона Берча. Там висели плакаты с изображением мужского лица и словом «ЛЖЕЦ». Мерси видела лозунг, наклеенный на бампер машины: «Поддерживайте местную полицию».

Собрание запомнилось Мерси не всем этим, а сильным ветром, дувшим в тот день из пустыни к морю, срывавшим плакаты и кружившим их, словно листву. Мать пришла в ярость, увидев Мерси вместе с другими детьми на крыше церкви. Они бросали плакаты, те летели горизонтально, как бумеранг, пятьдесят ярдов, потом резко взмывали вверх от порывов ветра, пролетали над новыми домами и кружились в небе, словно ударяясь о него.

На плакатах был изображен Хессе Акуна, подумала Мерси. Она до сих пор не сознавала этого.

Так или иначе, Американский союз борьбы за гражданские свободы и «Таймс» потерпели поражение. Федеральный суд девятого округа выслушал доводы и отказался предписать полиции или шерифскому управлению предоставить фотографии личного состава, чтобы Акуна мог поискать людей, которые угрожали ему.

К тому времени после избиения прошло уже почти два года, и материал о решении окружного суда занял маленькую колонку в разделе «Местные новости» «Реджистера» и на полосе «Таймс».

История закрыла очередную свою маленькую, колоритную, но не особенно значительную главку.

В «Джорнал» в тот день появился заголовок:

БАГЛИОЗИ НАЗЫВАЕТ ОБВИНЯЕМЫХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ МЭНСОНА «НЕНОРМАЛЬНЫМИ»

Вскоре после этого Мерси обнаружила, что два подразделения полиции и шерифское управление добровольно представили фотографии фермеру, но Акуна не нашел тех людей.

Мерси откатилась назад вместе с креслом, встала и подошла к окну. День был ясным, ветреным. Буря унеслась, и небо казалось каким-то чуждым, светло-голубым, словно его принесло откуда-то ветром. Из Исландии?

Деревья в четырехугольном дворе за библиотекой были черными от дождя. На бетоне валялись желтые листки бумаги. Мерси подумала, отчего в колледжах повсюду так много объявлений – ряды белых, желтых, розовых бумажных прямоугольников, разрезанных внизу на полоски с телефонными номерами, приклеенных к изгородям и киоскам, которые мочит дождь и срывает ветер.

Ей нравились годы, проведенные в Фуллертоне. Специализация по психологии, особое внимание уголовному правосудию. Она обнаружила в психологии много глупцов, некое прибежище для благонамеренных людей с невысокими устремлениями и низким коэффициентом интеллектуальности. Но зато ей пришлось прочесть хорошие книги и провести много времени наедине с собой. И с Беном, игравшим роль ее кавалера. Бен легко мог выпить одним духом две двадцатичетырехунцевых банки пива. Он поступил в службу лесоохраны, никогда не звонил и не писал. Право же, хорошее было время, и всего несколько десятилетий назад.

Мерси долго смотрела в окно, потом закрыла рукой один глаз. Цвета сохранились, но перспектива исчезла.

Наверное, с одним лишь зрячим глазом Акуне трудно было найти своих мучителей, подумала она. Даже с двумя. Но она не особенно поверила бы в версию Акуны, даже будь у него три зрячих глаза.

Почему полицейские? В шестьдесят девятом году их терпеть не могли. Полицейских называли свиньями. Появлялось множество карикатур, где затянутые в маленькие, тугие мундиры боровы били людей большими полицейскими дубинками и палили из огромных револьверов. Полицейские были первыми козлами отпущения за любую неприятность. Тебя ударила молния, укусила змея, тебе приснился дурной сон – в этом всегда можно обвинить больших, скверных свиней.

Хессе Акуна ненавидел полицейских – ну и прекрасно! Мерси тоже не питала к ним любви. Но это не означало, что они избили его до полусмерти бейсбольными битами, когда он выходил из курятника утром четвертого июля.

Он так говорил, потому что верил в это. Газеты печатали его слова, ведь благодаря им номер получался интересным. Соответствовал политическим настроениям того времени. И возможно, все это было ерундой.

Но Патти Бейли знала правду или утверждала, что знала. Один из ее клиентов проболтался. И Патти жила в отеле, по слухам, представлявшем собой место развлечений полицейских с девочками.

Мерси вернулась, скопировала все, поблагодарила «сэра Артура Конан Дойла» и попросила его о любезности. Ей хотелось провести черту между Акуной, Бейли и полицейскими.

– Продажные полицейские в округе Ориндж в шестьдесят девятом году, – сказала она. – Я хочу знать о них все.

Берн озорно улыбнулся:

– Дайте мне один день, сержант.