В три часа того же дня я помог медсестрам медицинского центра калифорнийского университета перевезти Изабеллу из реанимации в палату нейрохирургического отделения.

Честно сказать, моя помощь заключалась лишь в том, что я шел рядом с кроватью на колесиках, держа вазу с розами в одной руке, другой — толкая штатив с капельницей для внутривенного вливания и неотрывно глядя в ее опухшее лицо.

Казалось, Изабелла совершенно теряется под толстыми слоями бинтов. Но из всего этого на меня со спокойной ясностью смотрели ее глаза, и я видел — даже в эту минуту — сияние любящей души Изабеллы, сверкающей для меня.

— Как мой муженек?

— Держится и гордится тобой. Тебе очень больно?

— Голова совсем не болит. Разве что горло, куда вставляли трубку, да еще запястье, куда были воткнуты иголки.

— Ты хорошо осознаешь свои действия?

Она с трудом улыбнулась — улыбку сдерживали распухшие ткани и действие лекарств.

— Я уже совсем не заикаюсь. Доктор Нессон очень гордится мной.

— Ты подняла ему настроение.

— Знаешь, я уже активно подговариваю его поскорее отпустить меня домой. Он говорит, может, завтра или, в крайнем случае, послезавтра.

— Маленькая моя, это будет просто чудесно.

Палата показалась мне тоскливейшим местом на земле — с видом на шоссе номер пять, на стадион «Анахайм» и на пластмассовый купол кинотеатра.

Но... она стала на сегодня нашим жильем и принадлежит сейчас только нам двоим.

Медсестры устроили Иззи, проверили ее состояние, подключили капельницу, дали ей меню, чтобы она заказала себе обед, и ушли.

— Изабелла, я так счастлив тебя видеть!

— А я так рада, что ты со мной! Как прошла ночь?

— Довольно интересно.

Она глянула на меня из-под своего марлевого тюрбана, и в ее взгляде — по крайней мере на какое-то мгновение — отчетливо промелькнула попытка оценить воздействие на меня ее дара, переданного мне через Эмбер Мэй Вилсон.

— Надеюсь, любимый, она была интересной в хорошем смысле слова?

— Ночи все заполнены тобой.

— Я такая счастливая.

— Нет, не ты, это я — счастливый, что ты у меня есть.

— И все же, Расс, у тебя усталый вид. Все здесь только и говорят о Полуночном Глазе. Медсестры так напуганы, что боятся идти домой и — остаются на с-с-сверхурочную работу.

— Иззи, к нему уже подбираются. Думаю, скоро его поймают. Похоже, жизнь всего округа парализована.

Я немного рассказал ей о событиях двух последних ночей. Но что я мог действительно рассказать ей такое, что не испугало бы ее и не ввергло бы в депрессию?

Я предпочел не упоминать Грейс, Мартина и Вальда. Целиком сосредоточился на охоте за Полуночным Глазом.

При этом, как я и предполагал, ей захотелось узнать подробности нашего плана заманить его в ловушку с помощью газетной статьи. Саму статью я прочитал в дневном выпуске «Журнала», пока медсестры помогали Иззи в ванной. Рядом с текстом была помещена компьютерная версия лица Билли без бороды.

Вскоре я заметил, внимание Иззи стало угасать, а в ее очаровательных глазах проступило глубокое изнеможение.

Она сонно улыбнулась, закрыла глаза и сжала мою руку.

— Мертвый час.

Когда я снимал ее руку с моей, я увидел синяки, оставшиеся от внутривенных вливаний, кусочек лейкопластыря, удерживающего иглу, и маленькую петельку прозрачной трубки, которая сразу же наполнится кровью, если прямая подача лекарства почему-либо прекратится.

Какой же зловещей и опасной показалась мне сейчас сталь иглы, вражески вторгшаяся в живую плоть моей жены, каким жестоким оскорблением!

Вскоре Изабелла уже похрапывала. Ее лицо утопало в тюрбане. Ее пухлые щеки расслабились и порозовели. Ее рот чуть приоткрылся, обнажив белизну зубов.

Я закрыл глаза и услышал стук собственного сердца.

«Останься со мной. Изабелла, — подумал я, — останься со мной!»

Голова моя склонилась, вернулась на место.

Я встал, запер входную дверь, выдвинул фиксаторы кровати с левой стороны и откинул на них барьер. Забрался на свое место, слева от Изабеллы, и устроился у нее под боком. Она даже не шелохнулась. Протянув руку за спину, снова поднял барьер, чтобы спине было на что опереться, но, увы, больничные кровати рассчитаны только на одного. Я положил голову рядом с ее головой, почти уткнулся носом в марлевую повязку, очень осторожно, чтобы не сдвинуть иглу, подсунул свою руку под ее руку и тут же уснул.

* * *

Позже, из вестибюля, я позвонил трем людям. Вальду, который подтвердил, что где-то после одиннадцати Пэриш прибудет к Эмбер. Эмбер, которая тоже заверила меня в своей готовности принять участие в осуществлении нашего плана, но в голосе которой звучал гнев. И наконец — Мартину Пэришу.

После нашей жуткой встречи это был мой второй звонок ему.

— Ты оказался прав, — услышал я. — Он действительно работал в компании под именем Стюарта Бланда. После его разоблачения мистер Бланд, ясно, с работы исчез. Судя по всему, этот сукин сын засек нас. Но я клянусь могилой своей матери: Вальд говорил мне, что он проверял эту компанию.

— Я верю тебе, — сказал я. — А теперь настал твой черед поверить мне.

— Монро, я верю только фактам, — сказал он, — и твоя задача — предоставить их мне.

— Я сделаю это.

Я повесил трубку.

Затем поехал в миссию Сан-Хуан-Капистрано, где каких-то несколько лет назад мы с Изабеллой поженились. Мне страстно захотелось вновь ощутить близость стен этой старинной глинобитной постройки, почувствовать магическую силу распятия и свечей, древнего дуновения чуда. Я истосковался по приятным воспоминаниям.

Увы, миссия оказалась закрытой на ремонт, о чем я тут же прочитал объявление на высокой глиняной стене.

Я обошел здание с северной его стороны и сел, прислонившись к стене, в тени перечного дерева. Если бы не периодические взвизгивания электрической пилы, то вполне можно было бы принять звуки, вырывающиеся изнутри здания, за те, что сопровождают не ремонт, а строительство первозданного храма Святого отца Серра.

Пока я сидел и пытался представить себе, что может случиться в доме Эмбер через несколько часов, если, конечно, Мартин сохранит верность своей натуре, а Вальд — своей. И наконец... осознал, с особой отчетливостью увидел собственные намерения. И — понял также: составной частью их явится насилие.

* * *

Как я и предполагал, Грейс не было, когда я вернулся домой. Она оставила записку, что собирается вечером навестить друга и потому вернется поздно.

«Вполне конкретного друга», — подумал я и снова увидел перед собой ее образ, запечатленный на экране видеомонитора в доме Эрика Вальда.

В тот же вечер, в восемь часов, позвонил Полуночный Глаз.

— Ты совершил ужасную ошибку, — сказал он. — Никакой я не Вильям Фредерик Инг.

— Тогда нет никаких проблем.

— О, будет громадная проблема, Р-р-рассел! И создал ее ты. И те свиньи, что сидят в управлении.

Я предпочел промолчать.

— Плоскостопые наконец-то напали на мой след. А согласись, все же гениальная идея — создавать свои собственные телефонные линии, а?

— Да, гениальная. Где ты сейчас?

— Ш-ш-ш-ш. Ясное дело, не на работе. Но меня это уже не волнует. Я кое-что скопил. Я подготовился. И все же смешно было увидеть, как Пэриш со своими парнями в обеденный перерыв нагрянул в телефонную компанию. Я как раз стоял у подъезда и закусывал сандвичем. Может, я даже получу свой последний чек. А ведь ты, Рассел, наврал мне про перехватчик. Я ведь в самом деле считал, что могу полностью тебе доверять.

— Меня не послушались.

— Винтерс и Пэриш, да? Ну да, эти парни больше всего ценят закон и порядок. Вы же с Вальдом вынашиваете более... утонченную идею, пытаясь заставить меня говорить как можно дольше.

— Мы и сейчас с тобой разговариваем.

— Ну, этот наш разговор будет коротким. Знай, в следующий раз, когда ты услышишь обо мне, именно на тебе будет лежать ответственность за загубленные мною жизни. Ты еще пожалеешь о том, что назвал меня жирным эпилептиком. И все равно никакой я не Инг, я — Полуночный Глаз.

Он резко повесил трубку. Я позвонил электронщикам в управление и попросил позвать Кэрфакса.

— Звонили из округа Лос-Анджелес, точнее из аэропорта. Винтерс как раз сейчас этим занимается.

«Итак, международный аэропорт Лос-Анджелеса, — подумал я. — Неужели мы и в самом деле заставили его пуститься в бега?»

Перед тем как ехать за Эмбер, я зашел в свой кабинет и выдвинул нижний правый ящик письменного стола, чтобы взять свое лучшее оружие — кольт сорок пятого калибра, модель «Золотой кубок». Но его там не оказалось.

После секундного изумления я понял причину случившегося и улыбнулся сам себе.

Вместо кольта пришлось взять «смит-и-вессон» триста пятьдесят седьмого калибра с четырехдюймовым дулом, который я сунул в наплечную кобуру. Он был тяжелый, громоздкий и проступал под одеждой, но меня это не обеспокоило. В карман пиджака я сунул ту самую кассету, что прихватил в спальне Вальда. Вооруженный револьвером и частицей правды в виде пленки, я зажег свет на крыльце, запер за собой дверь и пошел к машине.

В девять часов я встретился с Эмбер в роскошном отеле на берегу Лагуны. На ней было белое хлопчатобумажное платье с широким красным поясом и красные лодочки на ногах. Вид у нее был в точности как у жертвенной овцы, роль которой ей и предстояло сыграть.

В вестибюле она взяла меня под руку, и мы зашагали по мраморному полу отеля, словно влюбленная парочка, намеревающаяся провести вечер в городе. Нас — точнее Эмбер — сопровождали взгляды всех присутствующих, и, даже несмотря на особые обстоятельства нашей встречи, я ощущал исходившее от нее наслаждение собственным величием, которое она всегда испытывала, когда пребывала в центре всеобщего внимания.

— Прекрасно выглядишь, — сказал я, довольный скрытым в этой фразе подтекстом.

— А ты выглядишь как усталый писатель со спрятанным под пиджаком пистолетом.

— Некоторые вещи никогда не меняются.

— Я должна сказать тебе, Расс, мне чертовски страшно.

— Тебе и должно быть страшно.

— Я просто вне себя от ярости на Эрика.

— Постарайся пока замаскировать ее. У тебя будет время выплеснуть ее.

В половине десятого мы были на месте, но припарковались довольно далеко от дома.

Как и планировалось, Вальд прибыл ровно в десять.

На сей раз он оделся в мешковатый полотняный костюм кремового цвета. Одежда идеально скрывала оружие, которым, если я не ошибался в своих предположениях, являлся мой собственный револьвер сорок пятого калибра, предварительно похищенный Грейс и переданный ею Вальду. Вальд пожал мне руку и расцеловал Эмбер в обе щеки.

— Я чувствую себя просто отлично, — сказал он. — По самую завязку накачался адреналином, все из-за правоохранительных органов. Люблю такие дела. Из лекционного зала прямо в реальную действительность.

— Ты думаешь, он поверил нам? — спросила Эмбер, как никогда идеально справляясь со своей ролью.

— Я почти уверен в этом.

— А если все же нет?

— В таком случае, моя дражайшая, моя красивейшая Эмбер, мы предпримем еще одну попытку.

Он улыбнулся ей, и в его голубых мальчишеских глазах появился тот же блеск желания и тайны, с которым он в это утро смотрел на мою дочь. Ну разумеется — ведь он же знал их обеих! Я едва сдерживал желание в кровь разбить ему морду.

— Пожалуй, лучше всего нам будет устроиться в спальне Эмбер, — сказал я спокойно. — Именно там Марти и надеется найти ее.

— Я полагаю, он появится здесь где-то около полуночи, — сказал Эрик. — По его расчетам, к тому времени она уже уснет — как и Элис. Это значительно облегчит всю операцию.

— А что, Эрик, — с улыбкой сказал я, — неплохо все продумано.

В спальне Эмбер мы устроились поудобнее и приготовились к долгому ожиданию.

Я притушил свет. Эмбер с книгой в руках легла на кровать. Эрик облюбовал себе диван, стоявший по одну сторону от окна, а я уселся в довольно-таки неудобном кресле по другую сторону от подоконника.

Предварительно я оценил угол обзора и убедился в том, что бдительный Мартин Пэриш никак не сможет увидеть меня через окно.

Эрик одобрительно кивнул.

— Итак, — сказал он, — нам предстоит убить по меньшей мере час. Может, поговорим о наших чувствах, обменяемся личными впечатлениями, попытаемся разрешить внутренние конфликты?

Эмбер промолчала.

— Может быть, ты, Эрик, и начнешь? Например, расскажешь нам, что делал здесь, в спальне Эмбер, ночами третьего и четвертого июля?

Он коротко хохотнул, но его взгляд переметнулся с меня на Эмбер и тут же вернулся ко мне — чисто рефлекторное движение, которое он не смог проконтролировать.

— Ну что ж, я собирался... раздеться по примеру Марти и забраться под одеяло. Да, пожалуй, что так. Хотелось помечтать об Эмбер, а заодно и руками потрудиться над своим безработным членом.

Я спокойно усмехнулся.

— И когда же точно выпал тот винтик с сорванной резьбой из твоих очков? Перед этой процедурой или после нее? Я полагаю, все же после.

— Расс, ты уже потерял ход моих мыслей. Впрочем, с вами, настоящими законниками, это нередко случается.

— На другую ночь, когда ты все чистил здесь и убирал, ослабший винтик выпал из очков. Другой все еще удерживал дужку, но слабо. Вплоть до сегодняшнего утра, когда ты надел очки у себя в кабинете, ты даже не подозревал об этом. Впрочем, в те минуты тебя занимали совершенно иные мысли. Я же нашел его вот на этом ковре именно четвертого июля. А после нашей сегодняшней встречи отправился к тебе домой, проверил, и, знаешь, он прекрасно подошел к твоим очкам.

Эрик улыбнулся, хотя улыбка получилась немного нервной.

— Много винтиков подходит ко многих вещам, Расс. А вдруг тебе следовало бы проверить также очки Мартина?

— У него почти идеальное зрение. Ты же носишь очки только тогда, когда общественность не видит тебя. Четвертого июля она тебя не видела. Потому что ты в это время красил эти стены, пытаясь замазать те самые аэрозольные надписи, которые сам же сделал двадцатью четырьмя часами раньше.

Эрик метнул взгляд на Эмбер, снова перевел на меня.

— У меня определенно может создаться впечатление, что вы оба решили попросту посмеяться над профессором Вальдом.

— Эрик, за последние два года я вообще ни разу не смеялся.

— Ну так, может, ты и сейчас станешь серьезным и объяснишь мне, что, черт побери, за чушь ты сейчас нес?

Я извлек из кармана видеокассету и протянул ее ему. Лицо Вальда словно окаменело, и даже в приглушенном освещении я увидел, как сильно он побледнел. Затем я достал свой «смит-и-вессон» и положил его на подлокотник кресла, направив дуло точно в область сердца Вальда.

Эмбер судорожно вздохнула.

Вальд снова метнул взгляд с нее на меня. На какое-то мгновение все его тело, казалось, напряглось, как сжатая пружина, готовая вот-вот сорваться. Но... секундой позже он расслабленно откинулся на диванные подушки и закинул ногу на ногу. Он даже улыбнулся.

— Ну что ж, Расс, стреляй.

— Не время еще, — сказал я. — Я хотел бы, чтобы ты посидел смирно, пока Эмбер подойдет к тебе и вынет пистолет из кобуры, что у тебя под пиджаком. — С этими словами я поднял свой револьвер и направил его прямо в лоб Эрика Вальда. — Если ты хотя бы пальцем дотронешься до нее, я разнесу тебе голову. При этом я осмелюсь высказать предположение: тот пистолет, который она сейчас вынет у тебя из кармана, окажется моим собственным «Золотым кубком» сорок пятого калибра. Давай проверим, как говорится, ради интереса.

Лицо Эрика, частично в тени, походило сейчас на кусок белесого мрамора. На коже выступили капли пота, и неяркий свет придал ему неземное сияние.

Я со всей отчетливостью ощущал, что, несмотря на расслабленность, Вальд был готов в любое мгновение совершить стремительное и решительное действие.

Эмбер подошла к нему сзади.

— Раскинь руки, — приказал я.

Вальд подчинился.

Рука Эмбер скользнула в левый карман полотняного пиджака и появилась вновь, сжимая в длинных безукоризненных пальцах сверкающий никелем мой автоматический пистолет.

Эрик даже не шелохнулся.

Эмбер отошла назад к кровати, бросила пистолет на покрывало. Повернулась ко мне.

— Ну как, может, посмотрим вступление к твоей записи про полярных медведей? — спросил я.

— Конечно, — сказал Вальд.

— Какой же ты мерзавец, Эрик! — прошептала Эмбер. — Как бы я хотела, чтобы Рассел пристрелил тебя прямо сейчас. Даже для тюрьмы ты недостаточно хорош.

— Ни в какую тюрьму я не попаду. Можете быть уверены в этом.

— Ну разумеется, Эрик даже представить себе не может ничего подобного, — сказал я. — Но почему бы тебе не рассказать нам, как вы с Грейс планировали убить Эмбер, а вместо этого прикончили ее сестру? Как подложили в мой морозильник ее тело и напустили на меня Мартина? А может, расскажешь, как начал трахать Грейс, когда она была еще ребенком, и запугал ее настолько, что она и сама уверовала в то, что собственная мать задумала истязать ее? Когда ты объяснишь все это, мы закончим эту маленькую вечеринку и отправимся каждый своим путем. И ты снова сможешь вернуться к своим домашним фильмам. Видишь ли, Вальд, по крайней мере в одном ты оказался совершенно прав: я не намерен губить собственную дочь ради того лишь, чтобы засадить тебя в тюрьму.

Мне показалось, какая-то частица туго сжатой пружины внутри Вальда чуточку расслабилась.

— Боже правый, — наконец сказал он. — А я-то думал, ты здесь для того, чтобы узнать что-то близкое к правде, например, как мне удавалось так долго укрывать от Пэриша задницу Грейс? Да, кстати, и твою тоже, дружище Расс.

Я положил револьвер на подлокотник и сложил ладони на коленях.

— Хорошо. Пусть именно это мне и хотелось услышать.

— Ну что ж, я рад буду рассказать тебе об этом, хотя это и нарушает обещание, данное Грейс. Дело в том, Расс, что ее всегда страшила одна лишь мысль... как бы не упасть в твоих глазах. Я знал, Грейс достаточно напугана, чтобы пойти на убийство Эмбер. Я видел эти шрамы на ее подошвах. Вообще я видел все, через что ей пришлось пройти из-за этой вот мамочки. Поздно ночью третьего июля она ушла от меня, полупьяная и с вполне конкретными намерениями в голове. Я поехал следом за ней. В итоге же я обнаружил лишь мертвую женщину, лежащую в спальне Эмбер, вот здесь, и стоящую вон там Грейс, которую выворачивало наизнанку. Я снова отвез ее к себе. Это дело рук Пэриша, точно говорю тебе. Ему хотелось выдать все это за дело рук Глаза, но когда он понял, что вместо Эмбер пристукнул Элис, решил вернуться и убрать все следы случившегося в надежде на то, что никто ни о чем не узнает. А если даже и узнают, то доложат опять же ему самому.

Про себя я улыбнулся, хотя и не уверен, что улыбка не отразилась на моем лице. С лица же Эмбер не сходило выражение нескрываемой ненависти.

— Ну что ж, неплохая версия. Да вот только не стыкуется с рассказом Грейс. Она ведь мне обо всем рассказала. И Мартину Пэришу тоже все рассказала.

Я знал, это самое слабое место моей легенды, поскольку представляет чистую ложь, — Грейс ни в чем мне не призналась. Если связь между ними действительно настолько прочна, как я думаю, то Вальд вполне может упереться рогом и стоять до конца. Если же нет, он может дать слабину и начнет путаться в собственных показаниях.

Он только плечами пожал.

— Что бы ни сказала тебе Грейс, это остается всего лишь словами полоумного ребенка. Со своей стороны я сделал все, чтобы защитить ее. Да, мы в самом деле занимались с ней любовью. Я не отрицаю, я воспылал к ней чистой и неподдельной страстью, а также с гордостью признаю тот факт, что трахал ее в то самое время, когда ты, Эмбер, пыталась заставить меня ползать у твоих царственных ног. О, насколько же это было сладостное занятие! Не стану также отрицать и того, что научил ее, как стать самой чувственной, самой нежной женщиной в мире. Но я сдаюсь. Если она все же хочет, чтобы я взял на себя ответственность за это дело один, то единственное, что я могу сделать, так это — нанять хорошего адвоката.

Он встал, и я поднял пистолет.

— То есть ты, Эрик, хочешь сказать, что мы увидимся в зале суда?

— Это последнее место, куда я хотел бы попасть. Ты прекрасно понимаешь, любой процесс разрушит мою карьеру. После подобного скандала человек просто не может вести нормальную жизнь, даже если сам окружной прокурор поднимет лапки кверху и заявит, что снимает с него все обвинения. А как быть с Пэришем и Хэйтом? У этого тандема поистине беспроигрышные шансы — ухватить за задницу уже тебя, Расс. Так что ты сам окажешься в суде намного раньше меня. Если уж этот мерзавец Пэриш за что-то уцепится, то оторвать его потруднее, чем разжать хватку питбуля, а он ведь в самом деле неплохо прихватил тебя. Что и говорить, он, конечно, полнейший идиот, но при этом идиот, не лишенный решимости. Пока же это дело висит на тебе, Рассел. Ведь это ты закопал Элис Фульц на заднем дворе собственного дома. К тому моменту, когда ты отцепишь лапы Мартина от своих яиц, ты вообще забудешь, как они выглядят.

Он улыбнулся и посмотрел на Эмбер.

— А ты? Ты только посмотри на себя. Самая смазливая в мире сучка.

Эмбер шагнула вперед и отвесила Вальду пощечину. Он чуть отклонился от удара, на лице его по-прежнему блуждала улыбка.

— Вы оба — ниже меня. И не смеете прикасаться ко мне даже пальцем. Погрязшая в деньгах шлюха и тупой экс-полицейский, возомнивший себя великим писателем. Просто удивительно, как это вам вообще удалось сотворить такую... красотку, как Грейс.

Когда Эмбер заговорила, голос ее дрожал, и, пожалуй, это был единственный случай во всей моей жизни, когда я не заметил в ней даже тени наигранности.

— Учти, Эрик, тебе это так просто не сойдет с рук. Ни то, что ты сделал с Грейс. Ни то, что ты сделал с Элис.

— Молчи, глупая сука. Да мне и так уже все сошло с рук. Единственное, о чем я действительно сожалею, так это о том, что не получил удовольствия размазать твои мозги по этому ковру.

При этих словах в комнату неожиданно шагнул Мартин Пэриш — из шкафа, в котором хранились многочисленные наряды Эмбер. В одной руке он держал портативный магнитофон, в котором все еще помаргивала красная лампочка, а в другой — устрашающих размеров револьвер, «магнум» сорок четвертого калибра.

— Гав-гав, — сказал он.

Вальд посмотрел сначала на него, потом на Эмбер и наконец на меня.

— Мы все прекрасно знаем: подобные записи не признаются судом в качестве вещественного доказательства. Это последнее, что я скажу вам без своих адвокатов. Точнее предпоследнее. Последним же будет то, что насрать мне на всех вас, болваны чертовы. Я на голову выше любого из вас и уже смог доказать это. И пока ты, Монро, будешь гнить в тюрьме, я женюсь на твоей дочери. А ты, Пэриш, не смей даже пальцем ко мне прикасаться. Я поджарю тебя, как кусок собачатины, коим ты, в сущности, и являешься. Советую тебе и впредь держаться своего обвинения против Рассела. Тогда мы с тобой и дальше сможем на пару бороться с преступностью.

Пэриш покачал головой.

— Пока ты начнешь приводить в действие свой план, протяни-ка руки, чтобы я смог надеть на них наручники по обвинению в убийстве Элис Фульц и растлении несовершеннолетней Грейс Вилсон. Мы сами направим обвинение твоему адвокату.

— Не забудь только упомянуть в нем про кражу чужого имущества, — сказал я. — В частности моего пистолета. Если бы все развивалось по новому плану Эрика, то завтра утром полиция уже занималась бы расследованием убийства и самоубийства, совершенных в этой самой комнате.

После того как Пэриш сковал руки Вальда за спиной, он повернул его к себе лицом и с такой силой двинул ему кулаком под дых, что я расслышал свист воздуха, вырвавшегося из горла Эрика.

Вальд качнулся, каким-то образом устоял на ногах, в чем ему, несомненно, помогло длительное увлечение искусством восточных единоборств. Тогда Пэриш двинул ему еще раз, после чего Эрик, хватанув ртом воздуха, рухнул как взорванное динамитом здание.

— Ну какая же милая картинка, — сказала Эмбер. — Жаль только, что я никогда не смогу никому рассказать о случившемся.

* * *

Пэриш позвонил в диспетчерскую, вызвал две патрульные машины, всегда ожидающие на улице, и отдал распоряжение об аресте Грейс Вилсон, которая, как мы и предполагали, поджидала победного возвращения Вальда у него дома.

Пэриш сообщил, что Глаза не удалось задержать, несмотря на массированные, хотя и слишком запоздалые усилия, предпринятые управлением шерифа и властями лос-анджелесского аэропорта.

Пятью минутами позже четверо сотрудников управления увезли Эрика. А мы трое — Эмбер, Пэриш и я — продолжали стоять в ее спальне, где, собственно, и началось все это безумие.

Не могу поручиться за то, что знаю, о чем думали остальные, но сам я... у меня было такое ощущение, будто я стою на краю угрожающе раскачивающейся пирамиды, которая едва было не рухнула и не убила нас всех. Она и сейчас еще раскачивается, потому что к числу имеющихся у нас достоверных фактов относятся лишь наша — Марти и моя — страсть к этой женщине, наше участие в ее прошлой судьбе, наша попытка вторгнуться в ее настоящее и... жуткая правда о Грейс, которую мы только теперь наконец-то начали понимать...

К числу менее значительных фактов, однако занимающих весьма существенное место в моих мыслях, относится следующий: как могли мы с Мартином настолько поверить в виновность друг друга, что позволили Вальду исподволь стравливать нас? Меня мучило, как мог я предать честного человека, некогда являвшегося моим другом?

Озадаченное и явно смущенное выражение, застывшее на лице Мартина, свидетельствовало о том же — его одолевают точно такие мысли.

Что же касается моей дочери... по отношению к ней я испытывал сейчас острую боль, чувство вины и угрызения совести.

* * *

В ту ночь, когда я в одиночестве лежал в своей постели, полностью выжатый и неспособный уснуть, мои мысли начали постепенно переключаться на Изабеллу, спавшую сейчас на своем неудобном ложе, именуемом больничной кроватью. И я наконец начал составлять в уме список того, что должен сделать, чтобы подготовить дом к ее возвращению.

Я был благодарен судьбе, что вовремя позаботился о лифте — пусть он даже такой скрипучий и противный, — поскольку в ближайшие дни он понадобится Изабелле как никогда раньше.

В каждую комнату я поставлю по букету свежих цветов. И вымою все окна, изнутри и снаружи, потому что солнечный свет всегда был для Изабеллы Монро источником радости.

Когда в три часа ночи раздался телефонный звонок, я точно знал, кто это.

— Ты сбежал? — спросил я.

— Я смылся через три минуты после разговора с тобой. Сожалею, что пропустил такое интересное зрелище. Но может быть, славная лос-анджелесская полиция нашла какого-нибудь ниггера, чтобы забить его до смерти ичтобы ночь не показалась ей такой уж потерянной.

— Откуда ты говоришь?

— Ш-ш-ш-ш. Твой перехватчик расскажет тебе об этом. Издалека я говорю, издалека. С Апельсиновым округом на время покончено. Можешь сообщить об этом своим ч-ч-читателям. И еще скажи им: я вернусь, когда буду готов. Ты совершил страшную ошибку, сообщив им, что я — Вильям Инг. Надо же, даже заставили бедную Мэри Инг узнать м-м-мой голос. Если бы люди до конца поняли суть моей миссии, они обязательно поддержали бы меня.

— Сомневаюсь в этом.

— Просто ты недооцениваешь интеллект и силу белых мужчин и женщин.

В трубке слышалось легкое потрескивание и слабый гул, что наводило на мысль о просторном помещении и людской суете. Я подумал, скорее всего он звонит из аэропорта.

— Мы уже знаем, кто ты на самом деле, — сказал я.

— Вы даже не знаете, кем я привык быть, — ответил он. — Вы вообще похожи на дворников. Находите отбросы только тогда, когда они падают перед вашим носом.

— Чего ты хочешь?

— Как дела у Изабеллы?

— Мы не говорим об Изабелле. Пэриш арестовал Вальда и Грейс по обвинению в убийстве Элис Фульц.

Глаз рассмеялся. Это был все тот же шелест вырывающегося из горла воздуха.

— Я буду скучать по Апельсиновому округу, — сказал он. — В своей статье о нашем заключительном разговоре скажи всем нашим друзьям и читателям, что Полуночный Глаз вернется тогда, когда он будет особенно нужен. И тогда чистка продолжится.

— Для тебя у меня тоже есть кое-какое сообщение. Я больше не пишу о тебе статей. Если захочешь поговорить, звони кому-нибудь другому. Ты теперь больше не новость, Инг. Так что живи хорошо и помирай поскорее.

С этими словами я повесил трубку.

Перезвонил Кэрфаксу.

— Нью-Йорк, — сказал он с легким раздражением в голосе. — Аэропорт Кеннеди.