Пронзительный звук волынки под окном спальни Селии в замке Балморал навевал меланхолию. Она проснулась под «Песнь о небесной ладье». Заунывный похоронный мотив действовал на нервы и наполнял сердце Селии дурными предчувствиями.

Печальные слова и грустная мелодия показались ей черным знамением и породили безотчетный страх. В это воскресное утро Селию непонятно с чего захлестнуло предощущение беды.

Тихо, чтобы не беспокоить Хьюго, поднявшись с постели, она подошла к окну и выглянула вниз. Горы окутала плотная дымка тумана, хорошей погоды как не бывало. Глазам Селии открылся унылый пейзаж. По веранде разносилось эхо волынки. Музыкант переместился под окна королевы.

Селия никак не могла понять, отчего у нее сегодня такое плохое настроение и сильное ощущение тревоги и страха. Может быть, приснился дурной сон? А может, чуткий внутренний голос предупреждает о чем-то? Нечто вроде мистического ясновидения, которым, по слухам, обладают все ирландцы и шотландцы. Подобные странные ощущения бывали у Селии и раньше. Когда на нее внезапно наваливалась странная тоска и неизбывная печаль. Создавалось впечатление, что на плечи ее взвалили тяжкое бремя неизвестных трагедий. В такие минуты даже воздух как будто был заражен дыханием беды, стены пропитывались отчаянием, а пол словно превращался в трясину, куда Селия неотвратимо погружалась. Англичане подобное состояние называют «блажью», а шотландцы «обреченностью».

Но что бы это ни было, Селия изо всех сил пыталась избавиться от неприятных мыслей, атаковавших ее сознание. Приняла душ и надела простое светло-серое платье, в котором собиралась отправиться вместе с королевской семьей на утреннюю службу в церковь.

Она была странно молчалива и погружена в себя. Перед тем как спуститься к завтраку, Хьюго попробовал завязать с ней непринужденный разговор, но ничего не вышло. Вид у Селии был откровенно несчастный.

— Что случилось, дорогая? — наконец поинтересовался он. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Дело не в этом, просто… Даже не знаю… тревожно на душе, а отчего не пойму.

— Но есть какие-то соображения на этот счет? Сегодня мы возвращаемся домой. Может быть, все дело в самолете? Но ты раньше не боялась летать. — Стоя перед зеркалом, он поправил галстук.

Селия отрицательно покачала головой.

— Нет, самолет тут ни при чем. — Она пожала плечами. — Сама не пойму, в чем дело. Просто какое-то дурное предчувствие. — Она вдруг устремила на него обеспокоенный взгляд: — Может, кто-нибудь из мальчиков заболел, как ты думаешь?

— Нам бы уже сообщили, дорогая. Я договорился с директором их пансиона при школе. Он обещал немедленно связаться с нами в случае чего.

Однако Селия не успокоилась.

— Да, ты прав, — проговорила она несчастным голосом. — Извини, я с самого утра начала занудствовать…

Хьюго подошел к ней и поцеловал в щеку.

— Ничего ты не занудствуешь. Просто тебе сейчас нужен хороший добрый завтрак.

Она печально взглянула на него, думая про себя: «Ах, если бы все было так просто…»

— Наверно, — сказала она вслух. — Ну пойдем. Когда они спускались по лестнице, Селия заметила внизу принца Чарльза, который разговаривал о чем-то с герцогом Эдинбургским. А у входной двери стоял управляющий имением. Разговор прервался, едва собеседники заметили приближение Селии и Хьюго. И по выражениям на лицах принца и герцога стало ясно, что что-то не так. Принц Чарльз сразу нахмурился, а в лице герцога появилось странное напряжение. Ускорив шаг, Селия подошла к ним и опустилась в реверансе.

— А, Селия… — упредил ее герцог. В руке он держал газету. — Увы, нам за наши грехи присылают практически всю периодику, — проговорил он почти извиняющимся тоном. — Вы когда-нибудь слышали о бульварной газетенке «Санди глоб»?

— Да, сэр, — ответила Селия. На лице ее было написано недоумение.

— Почему бы нам не зайти в маленькую столовую? — предложил принц Чарльз. — Там нам никто не помешает.

— Неплохая мысль, — сказал герцог. Управляющий имением поспешил открыть им дверь в комнату, но как только они вошли, он удалился.

Селия переводила вопросительный взгляд с принца на герцога.

— Что случилось, сэр? — обратилась она к принцу Чарльзу.

Хьюго мгновенно вспомнил, что жена говорила ему всего несколько минут назад в спальне. Он подошел к ней и ободряюще взял за руку. Селия ждала, когда ей объяснят, в чем дело.

Принц Чарльз молча положил газетку на круглый столик в середине комнаты, и Селии бросился в глаза заголовок, набранный огромным черным шрифтом. Ей показалось, что все это какой-то дикий нереальный кошмар. Она даже решила, что через минуту проснется и все станет по-прежнему.

Но то был не сон, а черные буквы на белом фоне никуда не пропали. Селия прочитала собственное имя, фамилию, титул, а также увидела напечатанную фотографию, на которой она была изображена рядом с королевой на недавнем посещении благотворительного концерта в Барбикане. Она долго не могла постичь невероятный смысл написанного, а когда это наконец произошло, недоумение сменилось гневом и возмущением.

— Что это?! — почти крикнула она. — Зачем им понадобилось печатать эту ложь?! Как они посмели написать о моем отце такое?!

Она порывисто обернулась на принца Чарльза. Тот сочувственно взглянул на нее своими ясными голубыми глазами.

— Как вы думаете, кто мог так с вами поступить? — спросил он.

Селия словно не слышала вопроса и только покачала головой:

— Невероятно! Глазам не верю! Мой отец… военный преступник?! Бывший эсэсовский чин?! Господи, какая ерунда! Зачем им понадобилась столь грязная ложь, зачем?!

Черные строчки запрыгали перед глазами. Ей вновь показалось, что все это сон, обман зрения. Но слова, объединенные в короткие хлесткие фразы не пропадали. Селия вновь прочитала свое имя, титул, название своей должности. Она отказывалась верить своим глазам, но газета от того не становилась менее реальной.

«Отец графини Атертон… известный как Эрнест Смит-Маллин… на самом деле является Эрнстом фон Шмидтом… ему удалось избежать Нюрнбергского суда… участвовал в нацистских преступлениях… один из инициаторов очистки Кельна от евреев… организатор первого погрома в ноябре 1938 года, вошедшего в историю под именем «Хрустальная ночь». Тщательно спланированный и осуществленный жестокий налет на еврейскую диаспору во многих городах по всей Германии, разгром домов и лавок…»

Но это было далеко не все. Статья продолжалась, в ней перечислялись и другие факты. А закончилась она словами: «Эрнст фон Шмидт разыскивается как военный преступник в течение сорока шести лет. Все это время он жил в Южной Ирландии, скрываясь под вымышленным именем. Его обширная коллекция предметов искусства является частью награбленной нацистами во время второй мировой войны в оккупированных странах добычи и оценивается примерно в восемь миллионов фунтов стерлингов».

Селия тяжело опустилась на стул. Руки у нее дрожали.

— Не понимаю… — пробормотала она, глядя на фотографию, на которой был запечатлен молодой Эрнст фон Шмидт в нацистской форме со свастикой на нагрудном кармане.

Герцог Эдинбургский и принц Чарльз молчали, а Хьюго со сосредоточенным видом читал статью. Сегодняшнее утро, когда Селия только еще проснулась и услышала звуки волынки под окном, казалось, отступило на тысячу лет в прошлое.

— Что все это значит, Хьюго?

Она подняла глаза на мужа. В выражении его лица было что-то такое, что ее насторожило.

— Хьюго? Что это?

Он стоял рядом с ней, глядел на Селию и молчал. В голове его проносились тысячи разных мыслей. Когда она дважды обратилась к нему с вопросом, он уже открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не произнес, словно ему было больно облекать свои мысли в слова. Принц Чарльз и герцог Эдинбургский тоже теперь смотрели на него, ожидая, что он скажет.

Перехватив их взгляды, Селия вдруг испугалась.

— Ты же не веришь во все это, правда? — проговорила она. — Ты ведь не веришь, что мой отец был нацистом? Это какая-то страшная ошибка… Но почему она стала возможна? То, что тут написано… это не про моего отца. Я не верю!

В поисках поддержки она обернулась на герцога Эдинбургского и принца Чарльза, но те стояли с каменными лицами, и не было никакой возможности разгадать их мысли. Только у Хьюго был открыто удрученный вид. Он стоял с поникшей головой, вяло опустив вдоль туловища руки. Наконец он заговорил, тихо и печально:

— Мне кажется, следует согласиться с тем, что, хотя тут многое и преувеличено, доля правды во всем этом, безусловно, присутствует.

— Что?! — Селия поднялась со стула. — Правда?! Какая же это правда?! Это жестокая и грязная фальсификация! Неужели ты не видишь?!

Хьюго обнял Селию за плечи и повернулся к герцогу Эдинбургскому и принцу Чарльзу.

— Вы извините нас, джентльмены? — обратился он к ним.

Отец и сын вздохнули с видимым облегчением.

— Конечно, — торопливо сказал герцог. — Мы не будем вам мешать. Увидимся позже.

— В случае чего тут же обращайтесь ко мне, — добавил принц Чарльз. Он кивнул в сторону телефонного аппарата. — Вам, может быть, захочется связаться с родителями в Ирландии, Селия. Звоните, не стесняйтесь — Он участливо улыбнулся ей.

— Да. Благодарю нас, сэр.

Когда они скрылись за дверью, Селия вдруг поняла, что никто из них открыто не опротестовал того, что было написано в статье. Скорее они, как и Хьюго, сочли, что все написанное правда.

Она обернулась к Хьюго:

— Как ты можешь верить в то, что папа был нацистом, как?! Что он разыскивается за военные преступления?.. О, Хьюго, неужели ты не видишь, что все это просто смешно? Это ложь, ложь! А как тебе понравится вот это, к примеру… — Она выхватила у него из рук газету. — Они пишут, что папина коллекция живописи и мебели является частью награбленного в оккупированных странах! Но это же бред! Папе все досталось по наследству от его семьи, он сам мне говорил! Смиты были богатыми землевладельцами… — Она умолкла.

— В том случае, если он Смит, а не фон Шмидт, — негромко заметил Хьюго. Ему было мучительно причинять Селии боль, но он знал, что правде нужно взглянуть в глаза. — Кто он по происхождению? Австрияк?

Она странно посмотрела на мужа.

— Он родился в Миттенвальде, в альпийской Баварии, но приехал в Англию еще ребенком вместе со своими родителями почти восемьдесят лет назад!

— Тебе это доподлинно известно?

Глаза Селии подозрительно сузились.

— На что ты намекаешь?

— Ты когда-нибудь всерьез задавалась вопросом, дорогая, откуда у него такая роскошная коллекция предметов искусства? И почему он живет в полном затворничестве в Килфраш? Почему никому и никогда не показывал свои бесценные сокровища?

— Повторяю: коллекция досталась ему по наследству. От родителей. Почему ты сомневаешься? А живут они с матерью тихо, потому что так привыкли, потому что им так нравится. Что же до того, что он прячет от людей свои сокровища… Ты ведь отлично знаешь, что отец не может себе позволить оформить на них страховку. Поэтому неудивительно, что он боится за картины и мебель. И вообще, я не пойму, что ты пытаешься доказать?

Селия была охвачена одновременно возмущением и страхом. В комнате повисла долгая пауза. Хьюго далеко не сразу решился прервать ее. Он тщательно взвешивал в голове все доводы «за» и «против», гадая, в какие слова ему облечь свои мысли. Наконец со вздохом проговорил:

— Я председатель аукциона «Гамильтоне», однако прекрасно отдаю себе отчет в том, что не являюсь большим знатоком живописи и антиквариата. Мне дали эту должность за мой титул. Платят приличное жалованье и не ждут от меня трудового рвения. Но за последние годы я многое узнал и это дает мне право судить о происхождении некоторых вещей из обширной коллекции твоего отца. Они исчезли из стран Центральной Европы сразу после окончания второй мировой войны.

Селия непонимающе взглянула на него:

— Что?..

— Не так давно мне попалась на глаза одна бумага, написанная человеком, пытавшимся проследить судьбу кое-каких вещиц, исчезнувших после войны. Речь шла как раз о предметах искусства и антиквариате, следы которых терялись в 1945 году. Кое-что, разумеется, было погублено во время боевых действий, другие вещи всплывают сейчас в России, их в свое время конфисковали из стран, освобожденных от немцев, советские войска. Включая полотна Эль Греко, Гойи, Сезанна, Моне и Ренуара. Но в документе упоминались и другие картины.

Хьюго сделал паузу, давая жене время на осмысление сказанного. Селия сидела, нервно сцепив на коленях руки, и чувствовала, как у нее сердце разрывается на части. Она знала, к чему клонит Хьюго, но в душе теплилась безумная отчаянная надежда на то, что это какое-то страшное недоразумение, поэтому она молчала и не прерывала мужа.

Хьюго продолжил:

— Речь, в частности, шла о «Натюрморте с цветами» Эрнста Штувена, «Портрете девушки в шляпе» Ренуара, «Гавани в Ла-Рошели» работы Коро и полотне Утрилло. Автор документа высказал предположение, что эти картины, а также антикварная мебель и другие предметы искусства были выкрадены из Европы нацистскими офицерами к моменту окончания войны и переправлены в неизвестное место, скорее всего через Испанию, которая в то время была идеальным перевалочным пунктом.

— Через Испанию… — эхом отозвалась Селия.

Пелена спала. Ей тут же вспомнился маленький островок Валенсия, отстоящий всего на пятнадцать миль от Килфраш и соединенный с побережьем мостом. В течение целого ряда веков испанские рыбаки бросали свои якоря в гавани Валенсии и вплоть до самого недавнего времени на острове работал паб, принимающий песеты. Эта хорошо известная и старая морская дорога, связывавшая Испанию с Ирландией, действительно представлялась самой вероятной для переправки награбленного нацистами добра.

— О Господи… — пробормотала Селия. — А Южная Ирландия во время войны придерживалась нейтралитета, да? Она была безопасной гаванью, в которой могли укрыться все, кому пришлось бежать из Германии.

Хьюго утвердительно кивнул.

— Во время войны в Южной Ирландии даже дислоцировалась немецкая военно-морская база для подводных лодок. Говорят, там до сих пор проживают немало немцев. Мне кажется, дорогая, что это ответ на многие вопросы, которые я сам задавал себе на протяжении ряда лет.

Селия жалко подняла на него глаза. По лицу ее разлилась смертельная бледность, словно из нее вытекла вся кровь, плечи опустились.

— Папа, наверно, сильно испугался, когда ты стал работать в «Гамильтоне» и близко познакомился с миром искусства. Ведь ты мог в любое время разоблачить его.

Хьюго положил ей на плечо свою руку.

— Селия, твой отец никого и ничего не боялся. К тому же он знал, что даже если я о чем-нибудь догадаюсь, то буду молчать. Из-за тебя.

Селия закрыла лицо руками.

— Боже мой, неужели это правда? Ведь речь идет о моем отце!..

В глубине души она уже поверила. Фотография в газете, на которой был изображен молодой Эрнст фон Шмидт. Легкое австрийское произношение. Постоянная озабоченность матери на протяжении многих лет. То обстоятельство, что Селию в раннем возрасте отправили в частный пансион, подальше от дома, а потом и в Англию. Наконец та настороженность, с которой родители неизменно относились к любому новому человеку, появившемуся в Килфраш. И все же…

Морщась от отвращения, Селия вновь взяла в руки газету. Она узнала молодого эсэсовца, изображенного на снимке. Отцовские голубые глаза, орлиный нос, высокие скулы, точеный рот… и эта омерзительно-красивая форма со свастикой, служившая олицетворением всего самого жестокого и варварского.

Селии теперь было непонятно лишь одно: почему все это вышло на поверхность только сейчас? Почему перестало быть тайной по прошествии сорока пяти с лишним лет? Что произошло?

— Все это было так давно, — прошептала она. — О, Хьюго, разве такое можно пережить? Как ты думаешь, кто все это устроил?

— Не знаю, любимая. Первым делом, конечно, тебе нужно связаться с родителями. Они ведь не получают английских газет, не так ли? Их необходимо предупредить. В самом ближайшем времени все средства массовой информации спустят на них своих верных псов. Репортеры слетятся в Килфраш как саранча.

— Я не подумала об этом! — обеспокоенно воскликнула Селия. — Им необходимо переехать пока в какую-нибудь гостиницу. Спрятаться.

Хьюго помрачнел.

— Боюсь, твой отец на это не согласится. Он будет защищать свои сокровища.

— Что с ним будет, Хьюго?

— Пока что ничего, если ты говоришь о судебном преследовании. Но мне известно, что в настоящее время правительство пытается провести через парламент закон, который позволит ему задерживать лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений, и привлекать их к суду. Закон еще должен получить одобрение в палате лордов, так что пока твоему отцу нечего опасаться. Селия растерянно взглянула на него.

— Ты хочешь сказать, что если лорды проголосуют «за», папу арестуют и… будут судить? А если признают виновным, то посадят?

Хьюго сдвинул брови.

— Боюсь, что так, любимая. Твой отец, равно как и другие военные преступники, нашедшие себе после войны прибежище в Ирландии и Шотландии, предстанут перед судом. На настоящий момент, как я уже говорил, ему ничто не угрожает, но вопрос стоит весьма актуально. Лорды будут голосовать за принятие закона уже скоро. Мне это известно, потому что я сам должен буду это делать. Тот, кто организовал появление публикации в «Глоб», также, очевидно, был в курсе.

Селия невидящим взором уставилась в окно, за которым раскинулся серый гористый ландшафт. Статья в газете повлечет для всех них последствия, о тяжести которых они еще не догадываются. Для Колина и Иана в Итоне начнутся поистине мрачные времена. Местные забияки надолго лишат их спокойной жизни. Хьюго также придется нелегко на посту председателя «Гамильтоне», ведь на него будут показывать пальцем, как на зятя владельца краденых предметов искусства. А в отношении своей придворной службы в качестве королевской фрейлины Селия уже все решила.

Джеки повернулась на своей широкой постели и, задев рукой плечо Джеральда, тут же проснулась. Пробуждение было приятным. Она открыла глаза, увидела его, и на нее тут же нахлынули воспоминания о прошедшей ночи и об испытанном счастье. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он тоже открыл глаза, губы его медленно раздвинулись в улыбке, и он проговорил хриплым со сна голосом:

— Доброе утро, любимая. Джеки подвинулась ближе.

— Доброе утро. Хорошо спал?

— Ага. — Он потянулся и обнял ее рукой за плечи. — А ты?

— Я всегда хорошо сплю, но ведь ты провел ночь в чужой постели, а с непривычки всякое бывает.

Она закинула свои тонкие белые руки ему за шею, приблизив к нему свое лицо.

— В чужой постели — да, но зато с близкой мне женщиной, — ответил он, нежно целуя Джеки в губы. Скоро он почувствовал в ней пробуждение желания и притянул к себе, ощутив прикосновение ее нежной груди. Исходивший от ее кожи тонкий запах напоминал аромат цветочных лепестков. Он щекотал ему ноздри, волнуя и возбуждая.

— Я так рада, что ты остался у меня на всю ночь, — прошептала Джеки.

— Как только получу развод, то стану проводить здесь все ночи подряд, — пообещал он. — До конца жизни.

Джеки пробежала рукой по его мягким волосам.

— Я люблю тебя, — просто призналась она.

Он снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй уже был более продолжительным, глубоким и исполненным страсти.

— Я тоже, — сказал он. — Ты даже не догадываешься, как сильно я тебя люблю. Представить себе не можешь. Я люблю тебя больше жизни, Джеки.

— Джеральд…

Она прижалась к нему еще теснее, желая раствориться в нем, вдыхать тот воздух, которым дышит он, стать частичкой этого человека, мысли о котором не оставляли ее с некоторых пор ни днем ни ночью.

— Да, любимая… — все поняв, ответил он. Несмотря на то что они совсем недолго знали друг друга, Джеральду достаточно было от нее одного взгляда, чтобы почувствовать ее желание. Он начал осыпать поцелуями ее грудь, втайне радуясь тому, что эта красивая молодая женщина хочет его и принадлежит ему.

Любовью они всегда занимались быстро, в порыве страстного вдохновения вознося себя к вершинам искрящихся ощущений, и сегодняшнее воскресное утро не стало исключением. У них впереди был целый день и в полном распоряжении уютная квартира Джеки. Они знали, что им ничто не помешает вдоволь насладиться друг другом. Однако пробудившаяся страсть была настолько сильна, что они не могли ждать ни минуты. Жажда требовала своего немедленного утоления. И Джеральд взял ее без всяких прелюдий и предисловий. Быстро и резко входя в нее, он горячо нашептывал ей на ухо нежные слова, а Джеки, поднимая навстречу ему бедра, отдавалась нараставшим в ней ощущениям. Ее будто подхватило мощное течение, с которым не было сил и желания бороться. Тело ее словно настроилось на музыку, которую он исполнял. Наконец наступила кульминация — сильнейший взрыв, всплеск удовольствия, после чего они расцепили объятия и, тяжело дыша, удовлетворенные, лежали рядом.

Когда они вновь проснулись, за окном уже был полдень. Сонное и мягкое сентябрьское утро подходило к концу. В этот час лондонцы обычно отдыхают в парке или выгуливают собак, а дети запускают воздушных змеев или катаются на велосипедах.

— Я сделаю что-нибудь поесть, — сказала Джеки, поднимаясь и запахиваясь банным халатом. Она расчесала свои темные волосы. — Ты голоден?

Джеральд окинул ее влюбленным взором, не поднимаясь с постели с розовым балдахином, и лицо его расплылось в улыбке.

— Просто помираю.

— Тогда что скажешь насчет… — Она подошла к изножью кровати и остановилась, уперев руки в бедра и склонив голову набок. — Насчет фруктового сока, яичницы с беконом и помидорами, кофе и тостов с мармеладом?

— О… — простонал Джеральд. — Вот это я понимаю!

Скажи-ка, кстати, ты выйдешь за меня замуж? Джеки фыркнула:

— Советую подождать с предложением. Ты ведь еще не знаешь, хорошо ли я готовлю.

— Как только я увидел тебя, интуиция подсказала мне, что ты хорошо готовишь, — ответил он весело.

— Лгун! — воскликнула она. — Тогда на мне было мое лучшее бальное платье и, глядя на меня, трудно было представить, что я в состоянии сделать себе даже чашку чая!

Она повернулась к двери.

— Только не пропадай надолго, — крикнул он ей вслед. — Мне без тебя будет одиноко.

— Постараюсь побыстрее, — донесся до него ее голос уже из коридора. — А пока вот почитай что-нибудь… О Господи!

— Что там такое? — обеспокоенно воскликнул Джеральд.

Джеки медленно вернулась в спальню, держа в руках несколько воскресных газет. Взгляд ее был устремлен на первую полосу какого-то бульварного листка, а на лице застыло выражение сильного потрясения.

— Глазам не верю… — пробормотала она.

— Что там? — Джеральд мгновенно слетел с постели и уже заглядывал ей через плечо.

Оба молча прочитали материал об отце Селии Атертон. Первым заговорил Джеральд:

— Скверное дело. Впрочем, пока ему ничто не угрожает. Еще нет такого закона. К тому же он совсем старик. Лично мне кажется, что теперь уже вообще не стоит его беспокоить.

— Бедняжка Селия! Интересно, знала ли она?

— Наверняка, дорогая. Ведь он ее отец.

— Да, пожалуй… — неуверенно пробормотала Джеки.

— Терпеть не могу газетчиков! — вдруг мрачно буркнул Джеральд. — Их эта история привлекла лишь потому, что Селия — фрейлина ее величества. Вот если бы она была просто какой-нибудь миссис Смит и не имела никакого положения в свете, всем было бы плевать на ее отца. Теперь же из-за этой статейки Селию и всю ее семью начнут преследовать. И главное — за что?

— В обществе есть немало тех, кто считает, что забывать о преступлениях нацизма нельзя ни при каких обстоятельствах. И я, пожалуй, согласна с этой точкой зрения.

— Верно. Я-то еврей и по идее больше чем кто-либо другой должен ратовать за это. Но с другой стороны, не поздновато ли судить старика? Я уверен, что большинство доказательств уже потеряно безвозвратно. Не так легко вспомнить то, что было почти полвека назад. Да и суд не сможет сохранить объективность. С первых же минут все будут настроены против отца Селии.

Джеки села на постель и сосредоточенно уставилась в статью, разложенную у нее на коленях.

— Согласна, но если Эрнест Смит-Маллин, то бишь Эрнст фон Шмидт, действительно повинен в убийствах тысяч евреев, ему этого нельзя простить. Тогда уж точно можно будет сказать, что нет правды на земле. Мне очень жаль Селию, я за нее страшно переживаю и считаю, что за грехи отцов не должны расплачиваться дети, но… подумай обо всех несчастных, что были замучены в Кельне, в Белзене, в Освенциме!

— Но разве расправа над стариком вернет их к жизни? Гибель шести миллионов мирных евреев навсегда останется в сознании людей как самый, наверно, бесчеловечный акт в истории, но мы прежде всего должны заботиться не о мщении, а о том, чтобы этот ужас не повторился.

— Ты прав, — сказала Джеки. — Вероятно, я просто отношусь к числу мстительных людей, которые утверждают: око за око, зуб за зуб.

Джеральд наклонился к ней и поймал ее руку — гладкую и холодную.

— Твой гнев праведный, Джеки, но какой в нем смысл? По-моему, Эрнста фон Шмидта нужно оставить в покое. Пусть доживает дни наедине со своей совестью. Поздно его судить через сорок с лишним лет. Нюрнбергский процесс был справедлив, и отец Селии скорее всего заслуживал, чтобы предстать перед ним. Но ему удалось скрыться и с этим надо смириться.

— Что будет с Селией? Я так за нее переживаю! Она всегда старалась не привлекать к себе лишнего внимания, а тут…

— Давай-ка позвоним ей? Может, сможем чем-то помочь.

Джеки вдруг вздрогнула, вспомнив о чем-то.

— Боже мой, Боже мой… — пробормотала она.

— Что такое?

— Мы не сможем ей позвонить. Она говорила, что отправляется на выходные вместе с Хьюго в Балморал.

— М-да… — протянул Джеральд. — Нелегко ей сейчас там.

— Мама, почему ты молчала все эти годы? Почему никогда не рассказывала мне? — восклицала Селия в трубку. Она стояла у окна и смотрела на небольшую группу благородных оленей, пасшихся невдалеке от замка. Этих животных полюбила еще королева Виктория, впервые увидевшая их в 1848 году. Селия только что рассказала матери о статье в «Санди глоб» и теперь ждала, что та скажет. Что это неправда… Страшная ошибка… Недоразумение…

Но Эйлин, находившаяся в ту минуту на самой южной оконечности Ирландии, не знала, что ответить родной дочери. Она тоже стояла с телефоном у окна и глядела на унылое воскресное утро, тщетно пытаясь различить больными глазами очертания Грейт Скеллиг. Она лихорадочно пыталась собраться с мыслями, найти для дочери правильные слова, но в итоге у нее вырвалось лишь:

— О Селия…

— Почему ты не рассказывала мне о папе раньше? — слышала она требовательный голос дочери. — Ты ведь знала, что мне можно доверять. Знала?

«Да, — подумала про себя Эйлин, — я доверяла тебе, но не хотела обременять тебя. Не хотела, чтобы ты знала, какая страшная тень нависает над нашей семьей».

— Я думала уберечь тебя, — наконец проговорила она. — Надеялась, что это так и останется тайной. Мы ведь живем очень тихо, стараемся не привлекать к себе внимания. Твой отец даже не догадывался о том, что я про него все знаю.

— Что? — пораженно переспросила Селия. Ей всегда казалось, что родители очень близки между собой. — Ты прожила с ним столько лет, и он даже не догадывался о том, что тебе все известно?

Уму непостижимо!

— Я все узнала совершенно случайно и решила держать в себе. Твой отец сильно рассердился бы, узнав, что я копалась в его вещах. Хотя я на самом деле не знала, что ему есть что прятать от меня. Даже не подозревала, что в его книгах и бумагах откроется такое…

Мать говорила резко, и в голосе ее сквозила несвойственная ей горечь.

— Что ты обнаружила, мама?

— В основном письма. Твой отец тщеславный человек, Селия, и никогда ничего не выбрасывал. Я нашла несколько писем от Гитлера, в которых тот поздравлял твоего отца с успехами. В одном из них Гитлер даже назвал Эрнеста «сынок». Я нашла также несколько посланий от Геринга. Все это лежало в ящике его стола среди других бумаг и рядом с томиком немецкой поэзии.

— О, мама… как это ужасно! Я тогда уже родилась? Когда это случилось?

Беззвучно плача, Эйлин сказала:

— Ты была совсем маленькая, Селия. Конечно, я должна была тут же развестись с Эрнестом, но я не могла и чем больше медлила, тем тяжелее было решиться. Я…

Селия договорила за нее сама:

— Ты любила его?

После долгой паузы Эйлин прошептала:

— Да, наверно. Тогда. Но это было так давно, что теперь мне трудно вспомнишь. Ты была совсем еще ребенком и очень любила отца… — Голос вновь изменил ей. Отдышавшись, она добавила: — Я уже не люблю его, но теперь поздно что-то менять.

— Где он сейчас? — спросила Селия.

— В саду.

— Мама, почему бы тебе не приехать к нам пожить? Скоро такое начнется!.. В газете сообщили ваш адрес и со дня на день вас атакует целая армия репортеров. Приезжай в Лондон, мы позаботимся о тебе, — с мольбой в голосе сказала Селия.

— Твой отец не уедет отсюда, ты же знаешь. В течение сорока пяти лет я неоднократно предлагала ему, но он отказывался.

— А ты?

— Нет, милая Селия. Спасибо тебе, но я должна быть рядом с ним.

— Но ведь ты несчастна, мама…

— Теперь поздно что-то менять. Я устала и хочу только покоя. И потом подумай, как твой отец будет без меня?

— Ну что ж… — вздохнула Селия. — Если передумаешь, я приеду и заберу тебя. Сегодня мы с Хьюго возвращаемся и я сразу отправляюсь навестить Колина и Иана. Наверно, им теперь тяжело придется в школе. Но ты позвони если что, я приеду и заберу… — Она хотела сказать: «тебя с папой», но осеклась. Селия чувствовала, что пока не может видеться с отцом… Еще не успела привыкнуть к мысли, что человек, которого она любила всю жизнь, в действительности существовал лишь в ее воображении, а на его месте был страшный незнакомец.

— Я останусь здесь, — сказала Эйлин. — Беда в том, что ничего этого могло бы не случиться, если бы ты не привезла к нам в дом того учителя. Я чувствовала, с ним что-то не так. И отцу он сразу не понравился.

— Ты о Роланде Шоу?! — поражение воскликнула Селия. — Ты думаешь…

— Он все слонялся по дому, словно вынюхивал что-то. Очень неприятный молодой человек, Селия. Не пойму, как ты только наняла такого… — Впервые за весь разговор в голосе Эйлин послышались нотки упрека.

— Значит, ты полагаешь… О Боже, я и не подумала! — Селии тут же припомнился ее разговор с Джоном Тетбери о Роланде Шоу и помимо чувства вины, навалившегося на нее, ей стало страшно. — Это ужасно, мама! Что делать? Мне кажется, ты права. Меня только вчера предупреждали насчет него, но я и представить не могла…

— Что сделано, то сделано, — сказала Эйлин. — Мне недолго осталось, а разоблачила твоего отца я так давно, что уже успела свыкнуться с этим. Теперь я беспокоюсь за тебя и внуков. Чувствую и свою долю вины в том, что ожидает вас…

Слезы вновь покатились у нее по щекам, и она не смогла продолжать.

Когда спустя несколько минут Селия повесила трубку, она поняла, что какие бы новые чувства ни появились у нее в будущем по отношению к отцу, мать она всегда будет горячо любить и глубоко уважать. Воистину женщина, которая пронесла в своем сердце страшную тайну несколько десятилетий и не бросила мужа, достойна уважения.

Королева рассеянно поглаживала загоревшей рукой одного из своих корги и сочувственно смотрела на Селию. Завтрак подошел к концу, и через час все должны были отправиться на утреннюю службу в Баллатер. Там соберутся толпы людей, желающих хоть одним глазком взглянуть на королевское семейство, подтянутся многочисленные фотографы и операторы телевидения, но пока еще было рано.

— Мне ужасно жаль, что так вышло, — сказала королева, — но не совершайте необдуманных действий, Селия. Скандалы недолговечны, и скоро все забудется, как это всегда бывает. У людей очень короткая память.

— Я знаю, мэм, и благодарю вас за участие, но… не хочу ничем компрометировать вас, — отозвалась Селия. — Если бы это была очередная газетная утка, фальшивка, я до конца отстаивала бы честное имя отца и сделала бы все, чтобы доказать его невиновность, но… не могу, потому что все описанное в статье — правда.

— Вы в этом уверены, Селия? Вы же прекрасно знаете, что газетам нет веры.

— Уверена, мэм, я только что разговаривала по телефону с матерью, и она все подтвердила. — Селия удрученно качнула головой. — Все… Самое поразительное то, что когда они познакомились, мать верила, что он австрияк, а не немец, и приехал в Англию ребенком в 1910 году. Лишь по прошествии нескольких лет, когда я уже появилась на свет, мама случайно открыла правду. Отец заверял ее, что все картины и мебель были унаследованы им от деда, и у нее не было причин сомневаться. Она также поверила, когда он сказал ей, что во время войны служил в британской разведке. А на самом деле… на самом деле он… — Голос изменил ей, и она замолчала.

— Но почему все это открылось только сейчас и так внезапно? — спросила королева.

Селия в двух словах рассказала ей про Роланда Шоу.

— Мне кажется, вам стоит обратиться к юристам, — посоветовала королева.

— Я так и сделаю, мэм, но пока, учитывая всю серьезность ситуации, я считаю своим долгом просить у вас об отставке с должности фрейлины вашего величества.

Расстроенная королева нахмурилась.

— Нашей семье и не такое приходилось переживать, Селия. Но поверьте, эта история быстро забудется. Особенно когда разразится какой-нибудь новый скандал. Почему бы вам не повременить со своим решением?

— Не вижу причин для его пересмотра, мэм, — упавшим голосом сказала Селия. — Весь этот кошмар не испарится, не исчезнет. А пока я при дворе, я буду привлекать к себе много лишнего внимания. Ведь, в сущности, основой скандала являются отнюдь не вскрывшиеся факты из жизни моего отца, а то, что я фрейлина вашего величества. Если я не уйду с должности, то буду невольно компрометировать вас, а это недопустимо.

— Вы ничем меня не скомпрометируете, Селия, — отозвалась королева, но больше на эту тему говорить не стала.

Они обе знали, что уже на следующий день, когда сегодняшнюю публикацию в «Санди глоб» подхватят все остальные средства массовой информации, позиция Селии станет, как говорится, совершенно непригодной для обороны.

— Прошу прощения, мэм, но я думаю, что нам с Хьюго следует немедленно вернуться в Лондон. У репортеров будет настоящий праздник, если я сегодня появлюсь с вами в церкви.

Королева понимающе кивнула.

— Да, вам не стоит пока привлекать к себе лишнее внимание, — с натянутой бодростью в голосе согласилась она. — Если понадобится моя помощь, дайте знать. А сейчас я вызову машину, чтобы вас отвезли в аэропорт.

— Благодарю вас, мэм.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж замка Балморал — возможно, в последний раз в жизни, — Селия понимала, что только газетчикам под силу лишить ее всех особых привилегии, связанных с должностью фрейлины ее величества. Королева никогда не предавала своих друзей, но даже она была бессильна что-либо сделать для Селии, на которую ополчились все репортеры Великобритании.

Атертоны уехали из замка быстро и без лишнего шума. Из прачечной принесли свежие сорочки и пижаму Хьюго, а также белье Селии. Горничная и лакей всего за несколько минут уложили их вещи. Быстро и сноровисто они завернули вещи в хрустящую тонкую оберточную бумагу, аккуратно упаковали кружевную вечернюю блузку Селии, положили в носки туфель бумагу, чтобы те не погнулись. Одежду аккуратно сложили по дорожным сумкам; Селия нисколько не сомневалась, что, когда она распакует вещи дома, все они будут в идеальном порядке: хоть бери да надевай.

В выложенном каменной плиткой холле перед посещением церкви как раз собралась королевская семья, когда Селия и Хьюго показались на лестнице и стали спускаться. Селия знала: наступает самый тяжелый момент — прощание. Ей вдруг захотелось закрыть голову руками и убежать, пряча свое горе и стыд, убежать туда, где ее никто не найдет. Но за годы службы при дворе она привыкла к строгой дисциплине и знала, что ей просто de rigueur держать себя в руках в присутствии членов королевского семейства. Поэтому она опустилась в реверансе перед королевой и герцогом Эдинбургским, принцем Чарльзом и принцессой Дианой, а также перед принцессой Маргарет. И внешне сделала это так спокойно и буднично, что даже сама удивилась. Они все поцеловали ее на прощание, одарив сочувственными взглядами, но уже сев в «лендровер», который должен был доставить их с Хьюго с аэропорт, она почувствовала, будто ее изгнали из рая. За грехи отца. Селия старалась не терять головы. Она сидела, гордо вздернув подбородок и изо всех сил пыталась отогнать наворачивавшиеся на глаза слезы, но мысль о том, что она заклеймена до конца жизни, словно сама совершила все те страшные преступления, никак не хотела уходить.

Для Роланда Шоу то был день триумфа. Он не рассчитывал на такой успех, не думал, что его месть Селии окажется такой масштабной и страшной. Но доказательства лежали сейчас перед его глазами. Сегодня утром, в понедельник, буквально все британские газеты — с разной долей злорадства — развили сюжет из «Санди глоб». На многочисленных снимках Селия была изображена рядом с королевой. С чувством глубокого, почти сексуального удовлетворения Роланд рассматривал громкие заголовки. Когда он еще только вынашивал в голове план отмщения, он и предполагать не мог, что эффект будет столь значительным. И сейчас особенно радовался тому, что ему так крупно повезло тогда в Килфраш.

Бедняжка Эйлин!

Роланд сидел на постели, прочитывая статью за статьей, и довольно усмехался. Одно дело слепо подозревать Эрнеста Смит-Маллина в незаконном приобретении картин и антиквариата, и совсем другое — подслушать, как Эйлин разговаривает сама с собой, причем говорит именно то, что нужно. «Глупая корова! Она ведь даже не догадывалась, что бормочет вслух! Настолько привыкла к одиночеству в своем замкнутом скорбном мирке, привыкла быть единственной своей слушательницей, что так легко попалась. Должно быть, она много лет хранила в себе тайну о муже, но отчаяние и под конец не выдержавшие нервы все-таки заставили ее совершить ошибку и она выплеснула из себя все, что так долго копилось. А он случайно оказался рядом».

К тому времени как Эйлин закончила свою обвинительную речь — между прочим, не забыла она упомянуть и о происхождении всех сокровищ, выставленных в их доме, — у Роланда появились на руках все козыри, с которыми ему была обеспечена победа.

Заключая сделку с «Санди глоб», Роланд обещал продать им свой материал эксклюзивно, поскольку так больше платили, — и как только они проверили его предположения и факты, получилась статья, которая по праву могла считаться образчиком громкого журналистского расследования. Неудивительно, что редактор так обрадовался и даже самолично связался с ним по телефону.

Но больше всего Роланд торжествовал не по поводу порожденной им сенсации и даже не по поводу чека на кругленькую сумму, который должен был получить со дня на день. Наибольшее удовольствие ему доставляла мысль о том, что Селия Атертон навечно утратила свое высокое положение в обществе и до конца жизни отошла от света.

Гостиная в особняке Уитли в Болтонсе была буквально запружена людьми, о которых Элфрида имела весьма смутное представление, а Селвин и вовсе никого не знал.

— К какому благотворительному балу вы готовитесь? — то и дело спрашивал он все прибывающих гостей.

Те странно смотрели на него и бормотали что-то вроде: «В честь принцессы Ады».

— А что она затевает? — не унимался Селвин. — Частную больницу?

— Нет, это вы путаете с «Принсес крисчен хоспитал», — проворковала дама в индийском наряде, который совершенно не шел ни к ее светлым локончикам, ни голубым глазам. — А баварская принцесса Ада — царственная особа! Она только приехала в Лондон и еще никого здесь не знает.

— М-да?..

Селвин стал рыскать глазами по комнате, пытаясь отыскать Элфриду и спросить, откуда она откопала столь пеструю компанию. Большинству из гостей было уже за пятьдесят, и это были либо размалеванные и разодетые в пух и прах богатые дамочки, либо женоподобные мужчины. Глядя на то, как они кудахчут между собой и толкаются по комнате, красуясь и выставляя себя напоказ, Селвин думал о том, что все они олицетворяют собой «вчерашний день». Да, именно так сказала бы его мать, уроженка Уэльса.

Заметив на каминной полке из белого мрамора несколько пустых бокалов, запачканных яркой губной помадой, он сделал знак официанту убрать их. «Черт бы их всех побрал, — подумал он. — А некоторые еще и курят, отравляя воздух! Надеюсь, они хоть не стряхивают пепел на шелковые ковры, которым цены нет».

В эту минуту какой-то молодой человек в очках и аккуратном светло-сером костюме, проталкиваясь мимо Селвина, едва не вышиб у него из руки стакан с виски. Возмущенный Селвин открыл рот, чтобы выразить свое неудовольствие, но молодой наглец его опередил. Резко обернувшись, он раздраженно воскликнул, смерив Селвина злым взором:

— Ради Бога!

— Что-что? — гордо вздернув подбородок, ответил тот. — Кто вы, собственно, такой?

— Я хозяин вечера! — рявкнул молодой человек. В эту минуту в дверях появилась новая гостья. — А! Дорогая Виолет! Как хорошо, что вы смогли прийти!

Приветственно протянув женщине руки, молодой человек убежал, оставив позади себя ничего не понимающего и озлобленного Селвина.

— Хозяин, говоришь?.. — бормотал он сквозь зубы. — А вот мы сейчас посмотрим, кто тут хозяин!

С этими словами он решительно протолкался между крупным мужчиной в кричаще ярком костюме, который размахивал зажатой между пальцами сигарой, и худющей дамочкой в черном. Приблизившись к Элфриде, Селвин схватил ее за руку и зло бросил:

— Надо поговорить.

В глазах жены вспыхнуло беспокойство, но она позволила отвести себя в смежную комнату.

— Черт возьми, кто все эти люди? — рявкнул Селвин, не дав Элфриде и рта раскрыть. — Что здесь происходит? Я думал, что придет всего несколько человек и вы за коктейлем спокойно обсудите вопросы, связанные с подготовкой благотворительного бала! Но я никак не мог предположить, что в мой дом набьется целая орава престарелых голубых и старых кляч!

— Они не…

— И кто такой, скажи мне на милость, этот наглый молодчик в очках, который заявил мне, что является хозяином вечера?!

— Он не хозяин…

— Я не позволю тебе распахивать двери моего дома перед каждым проходимцем и еще поить его за мой счет! Мы только недавно отгрохали бал, который влетел мне почти в пятьдесят тысяч фунтов! А ты уже закатила новый?! Гони их всех в три шеи, Элфрида, чтобы духу их не было!

— Но это… в честь баварской принцессы Ады… О, Селвин, знакомство с ней очень выгодно! — Элфрида раскраснелась, как помидор, а ее полные груди, скрытые под платьем из розовой тафты, угрожающе вздымались.

— Да хоть в честь самого римского папы! Плевать я хотел!

— Но Селвин… миленький… — Привычно захныкала Элфрида. — Роланд попросил меня пригласить несколько друзей, чтобы те познакомились с принцессой Адой… Между прочим, она находится в родстве с нашей королевской семьей.

— Несколько друзей?! Черт бы тебя побрал, женщина, там набилось полторы сотни человек! И что это еще за Роланд? — вскричал Селвин.

— О, милый, ты его знаешь! Вспомни, он был у нас на балу… Он всех знает! Его зовут Роланд Шоу!

— Впервые слышу. Вот что, я пойду сейчас и прикажу официантам больше не подавать шампанского всей этой ораве. Я никого из них не знаю и знать не хочу! — С этими словами Селвин направился к дверям.

— Подожди! Ну прошу тебя, пожалуйста!.. — Элфрида схватила его за рукав. — Пожалуйста, не делай этого! Будет так неудобно! Я умру от стыда! Они все равно скоро разойдутся. Оставь пока все как есть, иначе я больше не смогу показаться на люди! — Она чуть не плакала.

Селвин не ответил и, вернувшись в гостиную и продравшись сквозь строй гостей, направился к бару. Элфрида со страхом наблюдала за ним, приготовившись отменить все его распоряжения насчет шампанского, но тут ее попросили присоединиться к группе гостей.

— Как это любезно с вашей стороны предоставить свой дом Роланду для проведения вечера, — сказал кто-то.

— Он очень гостеприимный хозяин, не правда ли? — крикнула другая. — Я всегда говорила, что у него самые лучшие приемы.

— И прекрасно, что он подарил возможность принцессе Аде и вам познакомиться с людьми и завязать дружеские контакты. Ведь вы обе иностранки, не так ли?

Элфрида была сбита с толку и одновременно взбешена. Она пригласила на коктейль лишь тридцать человек из числа своих знакомых, которые, как она знала, будут ей благодарны за возможность познакомиться с принцессой Адой. Но в самый последний момент Роланд сказал, что со своей стороны пригласит еще «кое-кого»… И в результате привел больше сотни! Элфрида не знала всех этих людей и потом видела, что они слишком старые, чтобы как-то способствовать ее возвышению в обществе. Завидев этакую толпу, она первым делом испугалась, что на всех не хватит шампанского и бутербродов. Официанты, которых она наняла для обслуживания коктейля, уже недовольно ворчали и хмурили брови.

А теперь еще это! Как смеют эти люди говорить, что хозяином вечера является Роланд?! Как они смеют говорить, что он якобы дает ей возможность познакомиться и завязать дружеские контакты?! В ее-то собственном доме! Наглость Роланда ее просто потрясла. За кого он ее держит, черт возьми? За горничную, что ли?!

Это, в свою очередь, навело ее на мысли об Атертонах. Последние три дня имя Селии мелькало во всех газетах. Фотокорреспонденты запечатлели ее приземление в Хитроу после выходных, проведенных в Балморале. Газетчики на все лады склоняли ее придворную должность, расписывали во всех подробностях страшное прошлое ее отца… Унижению Атертонов не было границ и это, как ни странно, испугало Элфриду — значит, о г падения в глазах общественного мнения никто не застрахован. Даже такие люди, как Атертоны. Как все-таки непостоянен обыватель в своих симпатиях! И как лопается пузырь популярности той или иной личности в обществе…

Она поискала глазами Роланда, решив выяснить с ним все раз и навсегда. Никому не дано права столь откровенно эксплуатировать ее! Взгляд ее быстро скользил по лицам присутствующих. Селвин разговаривал с главным официантом и, судя по отпускаемым им жестам, Элфрида поняла, что дело плохо. Число людей с пустыми бокалами росло как снежный ком, а Роланда нигде не было видно.

Разъяренная Элфрида направилась в холл, который тоже был запружен людьми, которых она не знала и никогда прежде не видела. Роланд стоял в гуще толпы, прощался с одними и приветствовал других, как радушный и гостеприимный хозяин.

— Проходите, проходите! — восклицал он. — Шампанское в гостиной. Как я рад вас видеть! Боже, как я счастлив, что вы нашли время заглянуть!

Элфрида остановилась почти прямо напротив него с воинственным выражением на лице. Но Роланд упорно не обращал на нее внимания. Ей пришлось дернуть его за рукав.

— Кто все эти люди? — прошипела она.

— Что? Господи, Элфрида, подождите минутку! Я вас со всеми познакомлю!

— Я не хочу с ними знакомиться! Я хочу знать, кто они! Я их не приглашала, и это мой вечер, а не ваш. Вы сказали, что пригласите «кое-кого» из друзей, но их слишком много! — Глаза ее грозно сверкнули. — Между прочим, они говорят, что это ваш вечер и что вы даете его для того, чтобы якобы познакомить меня с людьми!

Он окатил ее ледяным взором из-под своих очков. Глаза его в ту минуту показались ей похожими на маленькие серые камушки на дне пруда.

— Но ведь вы хотите завязать знакомства, разве нет? Мне кажется, мы с вами именно об этом договаривались.

Элфрида несколько смутилась.

— Да, но они говорят такие обидные вещи… Как будто я никого не знаю, как будто это вообще не мой дом и не мой вечер…

Роланд нетерпеливо дернул плечом.

— Вы наняли меня в качестве вашего агента и, насколько я понял, вам хотелось познакомиться с нужными людьми, дабы упрочить положение в обществе. Этот прием сослужит вам хорошую службу. Такие люди, как принцесса Ада, на дороге не валяются, как вы считаете?

— Но кто все остальные?! Они слишком старые для меня… Некоторым даже за семьдесят! — возразила Элфрида.

Роланд поморщился и стал демонстративно загибать пальцы.

— Маркиза Фитцхаммонд, виконтесса Сатклифф, леди Гаскойн, леди Мюррей, леди Ингхэм, сэр Грэвил, леди Хант…

Элфрида видела, что он отчасти прав. Ей приходилось и раньше слышать эти фамилии. В основном то были вдовы, которые старались удержаться на плаву в обществе и посещали все светские мероприятия, на которые только могли купить входной билет. Однако сами они ничего не устраивали и находились, если честно, на обочине светской жизни. Богатые старухи изо всех сил цеплялись за благородное общество, а Роланд дал им очередную возможность показать себя. Небескорыстно, разумеется.

Когда он дошел до конца своего длинного списка, — в надежде на то, что фамилии произведут на Элфриду впечатление, — к нему вдруг подскочил какой-то молодой человек. Щеголевато одетый и в парчовой жилетке, он заныл, как маленький ребенок:

— Они перестали подавать шампанское, Роланд! Что же это за вечеринка? Ты говорил, что здесь будет всего — хоть залейся, но официанты отказываются нас обслуживать.

Роланд устремил на Элфриду ядовитый взгляд:

— В чем дело?

— Селвину не нравится, что сюда набилось так много народу, — смело ответила она, взяв сторону мужа, ибо все это были не ее гости и к тому же не оказывали ей должного почтения.

— Что еще за Селвин такой? — крикнул юнец.

— Мой муж.

— А вы кто, интересно?

Роланд вмешался:

Едва Хьюго вышел из машины, как ему в глаза брызнул яркий свет, на него наставили телекамеру, а под нос сунули микрофон. Четвертые сутки подряд репортеры встречали его у дома, когда он возвращался с работы, и всякий раз задавали одни и те же вопросы:

— Как самочувствие вашей жены, лорд Атертон?

— Ее уволят с поста королевской фрейлины?

— Она уже входила в контакт со своим отцом в Ирландии?

Стоило им вернуться в Лондон из Балморала, как на них набросилась целая орава журналистов. Все началось еще в аэропорту Хитроу, когда же они добрались до дома, жизни и вовсе не стало. Репортеры разбили у крыльца целый лагерь, телефон не умолкал ни на минуту. Хьюго раньше не подозревал, что такое вообще возможно. Когда Элфрида охмурила у них в доме Селвина, газеты тоже шумели на этот счет. Тогда Хьюго полагал, что это и есть настоящий скандал. Однако, как выяснилось, то были лишь цветочки.

Селия не имела возможности выйти из дома, поэтому в Итон за сыновьями отправился Хьюго. Он привез их домой, потому что репортеры устроили в колледже форменную осаду, и директору это очень не понравилось.

Хьюго протолкался сквозь строй журналистов, поражаясь их упрямству и нечуткости.

— Мне нечего сказать вам, — буркнул он напоследок, захлопывая входную дверь.

Селия ждала его в гостиной в окружении нескольких десятков букетов цветов, присланных ей друзьями и доброжелателями. Рядом с ней на диване сидела Джеки.

Хьюго сначала поцеловал Селию, озабоченно отменив про себя ее бледность. Впрочем, взгляд у нее был твердый и спокойный. Потом поздоровался с Джеки.

— У нас на крыльце ад кромешный, не так ли? — сказал он, кивнув в сторону улицы. — Можно подумать, им больше заняться нечем. Хотите чего-нибудь выпить?

— Мы уже, спасибо, — сказала Селия. — Я пригласила Джеки отужинать с нами. Учитывая ее опыт работы в журналистике, думаю, она сможет дать нам какой-нибудь дельный совет, как нам себя вести.

— И верно, — согласился Хьюго. Он отошел к столику, где на серебряном подносе высились бутылки, и налил себе виски с содовой. — Цветов все прибывает, как я погляжу, — заметил он, оглянувшись по сторонам.

— Да. Мне и письма добрые пишут. Вот, например, сегодня пришло послание от одной дамы из Голландии, отец которой во время войны сотрудничал с нацистами. Она пишет, что искренне сочувствует мне и хорошо понимает, что у меня сейчас на душе, — сказала Селия.

— Очень любезно с ее стороны. — Хьюго ободряюще потрепал жену по плечу, но вместе с тем чувствовал, что ему не дано проникнуть в ее истерзанное болью сердце и постичь всю глубину переживаемого ею кошмара. Он не любил показывать своих чувств, но внешнее спокойствие жены его изумляло. — Так что вы можете нам подсказать в данной ситуации, Джеки? — спросил он, присаживаясь на диван.

— На вашем месте я дала бы одну краткую пресс-конференцию, рассказала бы на ней все, что посчитала бы нужным и поставила бы на этом точку во всем деле. Если вы сделаете это, есть неплохие шансы, что после пресс-конференции вас оставят в покое. Скрываясь же от представителей прессы, вы лишь будете подогревать их интерес к себе.

В глазах Селии отразился страх.

— Вы хотите сказать, что мне следует сделать заявление в присутствии всех этих репортеров и фотографов?

Джеки задумалась на минуту.

— Телевидение вами интересовалось?

— Да, меня просили об интервью все без исключения компании.

Джеки понимающе кивнула.

— В таком случае остановите выбор на Би-би-си. Пригласите съемочную группу сюда и предупредите, что дадите пятиминутное интервью — и все. Газеты перепечатают его на следующий же день, и, будем надеяться, ажиотаж вокруг вас рассеется.

— Думаете, нас оставят в покое?

— По крайней мере у них выйдет пар. Потом, почему бы вам не связаться с телефонной станцией и не попросить их ни с кем не соединять вас по телефону? Вы можете даже сменить номер, указанный в справочнике.

— Верно, Джеки! — воскликнула Селия и оглянулась на Хьюго. — По-моему, неплохая мысль, как считаешь? Мы должны принять какие-то меры. Сам собой этот ад не кончится.

— Скажите, Селия, — спросила Джеки, — как все началось? Кто рассказал «Санди глоб» про вашего отца?

Селия начала ей рассказывать про домашнего учителя, которого они наняли через агентство, чтобы он помогал Колину и Иану на летних каникулах. Поначалу у Джеки было такое лицо, словно она не верит своим ушам. Затем она порывисто подалась к Селии и схватила ее за руку.

— Вы случайно не о Роланде Шоу? — спросила она напряженно.

Селия и Хьюго изумленно переглянулись.

— Откуда вы его знаете? — спросил Хьюго.

Джеки рассказала.

— Боже мой! — воскликнула Селия. — Как же нам остановить этого человека, который только и делает что приносит всем зло?!

— Он сумасшедший, — изрек Хьюго.

— Как сказать, — возразила Джеки. — В чем-то он нормальнее нас всех. Роланд Шоу хитер, коварен и одержим мыслями об отмщении. Я бы сказала, что у него это навязчивая идея. Я не рискну утверждать, что он не нарочно подстраивает такие ситуации, которые в итоге пробуждают в нем жажду мести. Интересно бы посмотреть психиатрическое заключение на этот счет! Представьте себе человека, который специально лезет на рожон, заранее зная, что его отвергнут. Но тем не менее делает это, чтобы получить удовольствие от мести тем, кто его оскорбил.

— Тьфу ты! — фыркнул Хьюго. — Безумец он или нет, но личность зловещая. Я содрогаюсь при мысли о том, что мы добровольно подпустили его к нашим сыновьям.

Селия опустила глаза на свои руки и, нервно зажав между пальцами кольцо с бриллиантом и сапфиром, стала его крутить. Джеки догадалась, о чем она думает.

— Роланд Шоу так обошелся не только с вами. Вчера я виделась с Биллом Глассом и он рассказал мне о людях, которых ют шантажировал или подставлял каким-нибудь другим способом. Его все боятся.

— Но почему? — недоуменно спросил Хьюго.

— Потому что он опасен. И потом мне ли объяснять вам, как ведут себя англичане, когда почва уходит у них из-под ног? Делают вид, что ничего не происходит. — Джеки усмехнулась. — Поджатые губы — это у вас единственное проявление эмоций.

Селия и Хьюго переглянулись и тоже заулыбались, узнав свою национальную черту.

— Роланд же чувствует себя в такой обстановке исключительно комфортно, — продолжала Джеки. — Когда он совершает очередную подлость и у людей раскрываются на него глаза, они молчат, ибо не хотят показаться друг перед другом глупцами, оказавшимися неспособными раскусить этого субчика раньше. Он практикует весьма старые формы обмана, но, представьте себе, народ до сих пор покупается! Когда угрожают публичным унижением, предпочитаешь согласиться со всеми требованиями негодяя и не становиться у него на дороге. Мне рассказывали о молодых людях, которых Роланд приглашал на ленчи в солидные места типа «Клариджез» или «Савой-гриль», якобы для того чтобы познакомить их с нужными людьми. И вы, конечно, понимаете, чем заканчивалось дело. Вместо нужного человека появлялся сам Роланд, извинялся за своего внезапно прихворнувшего «друга», а когда уже подавали кофе, благодарил за ленч и говорил, что ему надо бежать, так как он-де опаздывает на другую встречу. В результате молодому человеку приходилось оплачивать ленч, не принесший ему абсолютно никакой пользы. Роланд «работает» очень грубо, но люди предпочитают не связываться с ним. Поэтому-то он до сих пор на плаву.

— Я даже не подозревала, — пораженно воскликнула Селия, — что такие люди существуют!

Джеки нахмурилась.

— И это еще только видимая часть айсберга. Роланд Шоу порой прибегает и к помощи наркотиков. Билл рассказывал мне об одном юноше, которого Роланд посадил на иглу. Кончилось тем, что несчастный похитил из дома фамильное серебро, чтобы заплатить за очередную дозу. Представляете, какой стыд для родителей? А Роланд опять вышел сухим из воды. Это очень опасный человек. Выбирает себе в жертвы либо очень молодых, либо стариков, беззащитных и доверчивых, слабых и одиноких. Впрочем, всех этих людей объединяет одно.

— Что? — спросила Селия.

— Наличие денег, — спокойно ответила Джеки.

— Но мы не богаты…

— Зато у вас есть нужные ему связи, что для Роланда даже важнее. Его мечта заключается в том, чтобы принадлежать к аристократическому высшему свету. Все остальное — лишь средства. Деньги ему нужны только для того, чтобы появляться в таких местах, где вращается светская публика. О, он хорошо понимает, для того чтобы допустили в бомонд, нужно иметь деньги, особенно если ты чужак. Если же ты родился аристократом, то и с абсолютно пустым кошельком будешь автоматически причислен к благородному обществу.

— Вы, как я погляжу, заделались большим специалистом по классовому вопросу в Англии, — весело заметил Хьюго. — Честно говоря, я сам об этом никогда не задумывался, но вы, конечно, правы.

— Если бы он не был таким злодеем, мне было бы жалко несчастного, — сказала Селия. — Но сейчас я бы убила его — и все! — Она покачала головой. — Он нанес моей семье такой удар… Вы даже не представляете, как страдает мама… Нелегко и Колину с Ианом, а они чем виноваты? И ведь всего этого могло не быть, если бы Роланд Шоу не отличался такой мстительностью.

— Не переживай так, дорогая, — сказал Хьюго. — Это делу не поможет.

— Ничего не могу с собой поделать, Хьюго! Как бы ты себя чувствовал, если бы тебе сообщили, что твой родной отец разыскивается как нацистский военный преступник? — резковато проговорила Селия.

В этот момент в дверь гостиной постучалась миссис Пиннер и объявила, что ужин готов.

— Спасибо, мы сейчас придем, — сказал Хьюго. — Не могли бы вы проследить за тем, чтобы ребята помыли руки и причесались перед едой?

— Да, милорд.

— Она просто сокровище. Ума не приложу, что бы мы без нее делали, — негромко проговорила Селия, когда миссис Пиннер ушла. — Теперь, когда дети снова дома, она по собственной инициативе остается у нас на весь день и берет на себя готовку ужина, за что я ей искренне признательна.

В столовой горели свечи, и по комнате разносился аромат цветов, которые все продолжали приносить в дом посыльные. Миссис Пиннер находилась в своей стихии. Она подала на стол закуски и выставила перед Хьюго бутылку вина. Колин и Иан стояли, держась за спинки своих стульев, вежливо ожидая, когда рассядутся взрослые.

— Что у нас сегодня? Я умираю с голоду, — объявил Иан, когда наконец их пригласили сесть.

— А где твоя салфетка? Что-то я не вижу, — обратился Хьюго к младшему сыну.

— Ой, извини, пап. — Мальчик заткнул за воротник кончик салфетки. — Что у нас сегодня?

— У нас сегодня, — сказала Селия, пытаясь выглядеть веселой, — сначала копченая рыба, а потом жаркое из баранины с овощами…

— Ура! Мое любимое! — вскричал Колин.

— И мое! — вторил ему Иан.

— Тише, — в один голос сказали родители.

— Затем летний пудинг… — продолжала Селия.

— С малиной и черной и красной смородиной?

— А крем? У нас есть крем?

Селия в притворном отчаянии закрыла голову руками.

— Как вам нравится, Джеки? Ничто не испортит им аппетит!

Джеки улыбнулась.

— Когда я услышала про жаркое и пудинг, мне и самой, если честно, захотелось крикнуть «ура».

Колин и Иан с уважением посмотрели на нее. У них были такие же спокойные серые глаза, как и у матери.

— Есть всегда надо, что бы ни случилось, правда? — сказал Колин.

— Еще бы, — согласилась Джеки.

— А вы насчет дедушки разговаривали? — вдруг спросил Иан, переводя взгляд с гостьи на родителей и обратно.

Хьюго поморщился, словно его ущипнули, но Селия спокойно взглянула на сына и сказала:

— Да, милый. Миссис Давентри знакома с тем гадким человеком, который продал статью о дедушке в газеты.

Иан посмотрел на Джеки с нескрываемым ужасом.

— Он ваш друг?

— О нет, — ответила Джеки. — Недруг, это точно.

— Хорошо. А он много получил денег за свою статью?

— Да, думаю, немало… — Тут Джеки, что-то вспомнив, усмехнулась и обратилась к Селии: — Вы еще не слышали самой свежей сплетни об Элфриде Уитли?

Селия вопросительно посмотрела на нее.

— Роланду удалось втереться к ней в доверие, и закончилось дело тем, что он уговорил ее устроить у них дома вечер для его друзей. Однако туда набилось столько народу, что Элфрида и Селвин, придя в бешенство и бросив все, уехали ужинать в ресторан.

— Не может быть! — воскликнула Селия. — А что было дальше?

— Я слышала, что Роланд объявил ей войну и теперь только и думает, как бы отомстить за унижение.

Селия шумно выдохнула.

— Господи, могу себе представить, на что это будет похоже…

Джеки пожала плечами.

— Я тоже. Одно ясно: он не успокоится, пока не расправится с ней. Элфриде будет стыдно показаться на люди.

Профессор Артур Рауз с упавшим сердцем слушал Хартли Вудкрофта, который рассказывал о том, что M15 удалось выяснить в отношении Роланда Шоу.

— Они убеждены, что находятся на правильном пути, — говорил он. — Роланд Шоу промышляет наркотиками и шантажом. Весьма ловко втирается к людям в доверие с корыстными целями, продает скабрезности бульварным газетенкам и снискал себе определенную репутацию в гей-клубах. Работает просто: подхватывает кого-нибудь из солидных людей, укладывает в постель, а потом грозит разоблачением.

Профессор был поражен.

— Роланд Шоу?! Невероятно! Вы уверены?

— Власти уверены, а мне этого достаточно, — сухо ответил Хартли Вудкрофт.

— Но… но… — Артур Рауз от волнения стал заикаться. — У меня такое ощущение, будто вы рассказываете про какого-то другого молодого человека. Во-первых, никогда бы не подумал, что Роланд Шоу гомосексуалист. Знай я эго заранее, то, разумеется, никогда не позволил бы ему приблизиться к Тому. И еще промышляет наркотиками, вы говорите? Шантажом? Поверить не могу… — Он покачал головой. — И что теперь будет?

Вудкрофт пожал плечами.

— Властям решать. Пока что они установили за ним пристальное наблюдение. Впрочем, насколько мне известно, наркотики, шантаж и гомосексуализм М15 не интересуют. Им важно найти какие-нибудь доказательства того, что эго именно он выкрал чертежи.

Артур Рауз вернулся в кабинет с тяжелым чувством. «Что-то не так», — думал он, но не мог понять, что именно. Интуиция подсказывала ему, что, хотя Роланд Шоу и оказался отъявленным грешником, он все же не похож на человека, способного выкрасть чертежи ядерной боеголовки.