Джеки со страхом взглянула на Джеральда. — Но мы же были так осторожны! — расстроено воскликнула она.

— Да, все верно, дорогая. Я и сам не могу понять, как Кэнди узнала. Но теперь инициатива в ее руках, — грустным голосом отозвался Джеральд. Он пришел к Джеки домой прямо из центрального офиса «Горэй труп» и выглядел подавленным и усталым. — Она сказала, что даст мне развод, но лишь в том случае, если я оставлю ей щедрое содержание. Помнишь, я говорил тебе, что именно этим все закончится, если она узнает про нас с тобой?

— Это так несправедливо, — проговорила Джеки. — Учитывая то, как она поступила с тобой, обманом женила, а потом… Мне так жаль, милый.

Джеральд притянул ее к себе.

— Ты-то в чем виновата, любимая? Риск, что нас с тобой кто-то заметит и потом настучит Кэнди, всегда существовал.

Джеки уткнулась лицом в его теплую шею.

— Но у меня такое чувство, будто я всему виной. Он изумленно воззрился на нее:

— Ты? Но почему, черт возьми?! Ты же не отбивала меня у Кэнди. Наш с ней брак был обречен с самого начала. Она четыре года живет со своим любовником, с которым и сейчас спит. Ты-то тут при чем?

— Я чувствую свою вину, но не перед Кэнди. Просто мне кажется, что это опять проделки этого негодяя Роланда Шоу.

Джеральд на минуту задумался, а потом проговорил:

— А знаешь, может, ты и права… Мне кажется, этот человек на все способен.

— Что же нам делать? — расстроено воскликнула Джеки и чуть отодвинулась от Джеральда, чтобы прямо взглянуть ему в глаза. — Меня уже тошнит от одного упоминания его имени! От него всем один вред! Вчера мне передали, что Селия находится на грани нервного срыва. И она далеко не одна в таком положении по его милости. Мы должны что-то предпринять, чтобы положить конец его выходкам. Джеральд покачал головой.

— Но что? Обратиться за помощью к закону? Роланд скользкий как уж. Голыми руками такого не возьмешь. И потом он же ничего не изобретает, а просто тычет в нос людям их же собственные грехи.

— А как быть с Кэнди?

— Я не дам ей ни пенни. Она обманом вышла за меня замуж и не получит никакой компенсации. — Джеральд сурово поджал губы. Кэнди выставила его дураком, а с ним такие штуки не проходили. Теперь ему хотелось лишь одного: забыть о ней раз и навсегда.

— Не злись, — вдруг услышал он над ухом шепот Джеки, которая вновь прильнула к нему. — Главное, что мы обрели друг друга, а на остальное плевать.

Лицо его мгновенно смягчилось, и он обнял ее.

— Да, любовь моя, ты права. И слава Богу, что это так. Джеки нежно куснула его в шею и с уст его сорвался легкий стон.

— Пойдем? — предложил он хриплым голосом.

— Почему бы и нет?

Она пробежала легкими поцелуями по его лицу, а рука тем временем скользнула ему под пиджак. Не размыкая объятий, они поднялись с дивана и удалились в спальню, где вечер развесил по стенам смутные тени, а в центре стояла большая кровать под розовым балдахином, маня к себе.

Они быстро разделись и встретились глазами. Джеки и Джеральд уже хорошо изучили друг друга, хотя были близки всего несколько раз. Он знал, чего хочет она, а она знала, чего хочется ему, поэтому слова были излишни. Опустившись на постель, они слились в объятии, полностью отдавшись стремительно нараставшему желанию. У Джеральда по коже забегали колкие мурашки от ласковых прикосновений рук Джеки. Он жадно целовал ее в полуоткрытый рот. Обычно именно Джеральд начинал любовную прелюдию, лаская Джеки и нашептывая ей нежные словечки, но сегодня ей самой захотелось выступить в роли соблазнительницы. Взобравшись на него сверху, она принялась ласкать руками его ягодицы, сжимая и поглаживая их. Нагнувшись, ласково куснула.

— Любимая… — хрипло прошептал Джеральд. После ее укусов на его коже оставались легкие следы, но Джеральду не было больно. Он хотел, чтобы эта ласка продолжалась, но тут Джеки вдруг резко заставила его перевернуться на спину. Он обхватил ее голову руками. Пальцы его потерялись в ее роскошных темных волосах, а она тем временем принялась скользить кончиком языка по его животу. Спустилась чуть ниже к пупку и затем еще ниже… Каждое прикосновение ее языка отзывалось в нем огнем.

— О Боже, съешь меня, любимая! Съешь всего!..

Продолжая ласкать его губами и языком, она одновременно ласкала руками внутреннюю поверхность его бедер, слегка царапая их. Джеральд весь трепетал от наслаждения. Затем Джеки опустила голову ниже и легонько захватила губами его плоть. Джеральд застонал и весь напружинился под ней.

— Милая, милая… — Голова его металась по подушке из стороны в сторону, глаза были закрыты. — О да, да… Не останавливайся, прошу тебя! Не останавливайся!

Джеки поудобнее устроилась между его ног, руки ее не переставали ласкать его. В ту минуту она знала, что дарит удовольствие мужчине, которого любит больше всех на свете, с которым способна забыть обо всем. Девять лет жизни с Ричардом превратились в ничто, равно как и все тревоги и заботы. Теперь Джеральд стал ее жизнью, а она его. И ничто никогда не встанет между ними. С той самой первой встречи она поняла, что они созданы друг для друга. Это было похоже на волшебство… Едва увидев его впервые, она почувствовала, что перед ней человек, в котором сосредоточилось все, чем она всегда восторгалась. Сила, доброта, состоятельность и, наконец, тонкое чувство юмора. И вот теперь он принадлежал ей.

В ту минуту, словно почувствовав ее состояние, когда возбуждение переливается через край и требует удовлетворения, он мягко подтянул ее к себе, поцеловал, а потом резко повернулся и оказался над ней. Они сплелись в объятии и, тяжело дыша, задвигались в едином ритме. Их стоны слились в один, оба стремились к одной цели. Наконец мир вокруг них словно раскололся пополам. Джеки лишь слышала, как Джеральд хрипло повторял:

— Люблю тебя, люблю, люблю…

Они проснулись спустя час, когда за окном было уже темно. Какое-то время негромко переговаривались, а потом Джеральд сказал:

— Пойду налью себе чего-нибудь.

— И мне тоже. В холодильнике есть шампанское.

Он соскользнул с постели.

— Никуда не уходи, я сейчас.

Когда он скрылся в кухне, Джеки поднялась с постели, задернула розовые шторы на окнах и включила ночник. Когда Джеральд вернулся минутой позже, комнату заполнял мягкий розоватый свет, а Джеки сидела на постели в накинутом на плечи белом атласном халате.

— Ты очень красивая, — пробормотал он, глядя на нее с нескрываемым восхищением.

Джеки, в свою очередь, окинула взглядом загорелого обнаженного Джеральда, пока он откупоривал бутылку «Боллинджера». «Какой он сильный, крепкий… — подумала она с любовью. — И вместе с тем ласковый, словно агнец». Глаза их встретились. Он передал ей бокал шампанского.

— По-моему, пришла пора для специального тоста, — сказал Джеральд, опускаясь на постель. Она вопросительно взглянула на него.

— За нас?

— Да, за нас, но не только. — Он обнял ее за плечи и пристально заглянул в глаза.

— За что же еще? — лукаво улыбаясь, спросила она.

— За то, чтобы мы… поженились. Ведь мы поженимся, любовь моя?

— О Джеральд! — Джеки не смела пока заглядывать так далеко вперед и вместе с тем чувствовала, что ее желание совпадает с его.

— Так как? — Он уже поднес бокал к губам, но задержал руку и испытующе взглянул на нее. Глаза его сверкнули. — Скажи хоть что-нибудь! Ты видишь, какой у меня несчастный вид? Мы поженимся или нет?

Джеки очаровательно улыбнулась и придвинулась к нему ближе.

— Конечно, да!

Джеральд облегченно выдохнул и откинулся обратно на подушки.

— Спасибо! Господи, а я уж было подумал, что ты мне откажешь!

Она засмеялась:

— Что же я, по-твоему, дурочка?

— А если Кэнди отсудит у меня все деньги, ты не передумаешь?

Джеки сделала вид, что серьезно задумалась.

— Ничего, заработаешь еще. Втрое больше.

Он простонал.

— Втрое?! Не уверен, что мне удастся вернуть прежнее, а ты говоришь… — Он вдруг наклонился и коснулся легким поцелуем ее полураскрытых губ. — Впрочем, я заработаю вчетверо, впятеро больше… если ты будешь рядом.

— Неужели? Может быть, попробуем? — Джеки вновь лукаво улыбнулась.

— Только сначала выпьем. — Он поднес бокал к ее бокалу, и лицо его приняло серьезное выражение. — За наше совместное будущее.

У Джеки вдруг защемило сердце и на глаза навернулись слезы счастья.

— За наше будущее, — прошептала она.

Поскольку Кэнди уже все знала об их отношениях, прятаться дальше не было смысла. На следующее утро Джеральд ушел к себе домой, чтобы переодеться перед работой. Он пообещал Джеки, что переедет к ней на выходных.

— Избавлюсь от своей мрачной берлоги, — сказал он, когда они проснулись на рассвете под птичий хор и шум листвы за окном. Ночью они занимались любовью и мало спали, он шептал ей, что хочет прожить с ней всю жизнь. И Джеки была согласна, ибо это совпадало с ее собственными желаниями. Когда Роланд Шоу рассказывал Кэнди об их взаимоотношениях, он, конечно, рассчитывал отнять у Джеки ее счастье, но все вышло наоборот.

Утром уже после ухода Джеральда с радостной улыбкой на лице она раздвигала шторы на окнах. Лето давно миновало, но дожди еще не начались и в безоблачном ясном небе светило яркое солнце. Внизу вдоль по Роттен-роуд неспешно проехала рысью группа всадников в аккуратных костюмах для верховой езды. Закинув руки за голову и потянувшись, Джеки полной грудью вдохнула свежий воздух и заметила, как ветерок взвихрил пыль на аллее в парке, где какой-то старик кормил голубей и воробьев крошками хлеба.

«Сегодня будет замечательный лень, — подумала Джеки, чувствуя какую-то особенную уверенность в этом. — Теперь, когда я обрела любовь и счастье, никому не дано отнять их у меня. Даже Роланду Шоу»

В эти же самые минуты за несколько миль от квартиры Джеки в своем номере в «Савое» Кэнди Уаипдмэн готовилась к пресс-конференции план ее был прост. Показать репортерам, как она убита подлой изменой мужа, который сбежал от нее к американской журналистке. Со слезами на глазах она поведает о том, что Джеральд предал ее, не прожив и полугода в браке. И добавит, что теперь у нее нет иного выбора, кроме как подать на развод и потребовать материальной компенсации за унижение и одиночество, на которое он ее обрек.

Она сидела за туалетным столиком и делала последние штрихи к своему макияжу. Помимо бледно-розовой губной помады Кэнди прибегла сегодня к накладным ресницам, в надежде на то, что будет много фотографов. Она надела белое полупрозрачное платье и идущие в тон колготки и туфли. Покончив с утренним туалетом, она повесила на шею одну-единственную нитку жемчуга.

Скромный наряд подчеркивал ее хрупкость и беззащитность — такой имидж избрала она для себя сегодня. Платье с широкой юбкой и накладными плечами здорово смахивало на короткое свадебное. Кэнди закружилась перед высоким зеркалом, восхищаясь своими длинными стройными ногами и белокурыми волосами, волнами спадавшими на плечи. Может быть, для усиления эффекта скромности стоит натянуть короткие белые перчатки? Журналисты, конечно, обратят внимание на то, как она будет нервно заламывать пальцы и с несчастным видом теребить маленькие перламутровые пуговки, рассказывая про то, как сломал ее жизнь жестокий Джеральд. В итоге она решила надеть не только перчатки, но и захватить белую дамскую сумочку, в которой будет отделанный кружевом носовой платок. Им Кэнди станет промокать глаза. Понятное дело, аккуратно, чтобы не попортить с такой тщательностью наложенный макияж.

Целиком полагаясь на свое актерское мастерство, она нисколько не сомневалась, что ей удастся убедить всех без исключения журналистов в том, что у нее разбито сердце, что она страшно страдает и переживает. Заодно и обеспечит себе шумную рекламу.

Коснувшись пальчиком, смоченным в духах «Бьюти-фул» от Эсти Лаудер, шеи и запястьев, добавив глянца накрашенным губам и в последний раз глянув на себя в зеркало, Кэнди поняла, что готова. Она видела перед собой скромную юную и подло обманутую невесту. Улыбка, заготовленная для прессы, будет печальной и одновременно мягкой, а голосок — тоненький девичий и тихий, совсем как у Джеки Кеннеди-Онассис.

Теперь пришло время уточнить последние детали пресс-конференции со своей личной помощницей.

— Кэрол! — крикнула Кэнди своим обычным резким голосом. — Где тебя носит, черт возьми? Этим придуркам не понравится, если мы заставим себя ждать! Ты все сделала, что я тебя просила?

Кэрол, некрасивая и немногословная молодая женщина, торопливо прибежала в спальню.

— Я здесь, мисс Уайлдмэн. Как раз проверяла, все ли пришли.

— А Дон с ними?

Дон Ллойд был ее личным агентом.

— Да, в эту минуту он предложил им кофе.

— Лучше бы он предложил им что-нибудь более крепкое, чем этот вонючий кофе! — грубо буркнула Кэнди. — Он что, не хочет, чтобы обо мне хорошо написали? Черт бы его взял! Позвони вниз и скажи этому уроду, чтобы он предложил им шампанского!

— Да, мисс Уайлдмэн.

— А ты приготовила там для меня нормальное место, где я буду отвечать на их вопросы?

— Да, я распорядилась, чтобы один диван поставили у окна рядом с цветами.

— А какое там освещение? — У Кэнди подозрительно сузились глаза. — Учти, я не собираюсь сидеть там, где плохой свет. Ты что, хочешь, чтобы я выглядела семидесятилетней старухой?

— Там прекрасное освещение, мисс Уайлдмэн. В любом случае они будут снимать со вспышкой, так что это не важно, — увещевательным тоном проговорила Кэрол.

— То есть как это «не важно»?! Ты что несешь? — накинулась на нее Кэнди. — Иди ты, знаешь куда со своим «не важно»! Позвони Дону немедленно! Пусть проверит освещение. Если он не обеспечит нужного света, придется срочно искать для пресс-конференции другую комнату!

— Хорошо, — с еле скрываемым раздражением сказала Кэрол. — А пока я занимаюсь этим, может быть, вы примете человека, который пришел к вам?

— Кто там еще? Ты прекрасно знаешь, я никого не пускаю к себе в номер!

— Это мистер Роланд Шоу. Он сказал, что вы его ждете, — понизив голос и тем самым давая понять, что посетитель находится уже в соседней комнате, пояснила Кэрол.

— Да?.. — Кэнди задумалась на минутку.

Роланд был другом и союзником, который появился в ее жизни совсем недавно. Ведь если бы он тогда, после очередного шоу, не постучался к ней в гримерную и не оставил записки, в которой просил о встрече, сказав, что это для нее очень важно, она так до сих пор ничего не узнала бы о шашнях Джеральда.

— Я увижусь с ним, — наконец решила она. — А ты передай Дону, чтоб пошевеливался и заменил свой дурацкий кофе на что-нибудь более приличное!

На минутку забыв о выбранном на сегодня имидже покинутой скромницы, она перешла из спальни в гостиную. Роланд рыскал глазами по комнате, словно пытаясь отыскать что-то. Тут Кэнди в глаза бросился свитер на спинке стула. Оставил ее дружок Тим, чтоб он сквозь землю провалился! Свитер был мужской, и Роланд, конечно, ни за что не поверит, что он принадлежит ей. Черт бы побрал этого Тима, идиот! Неужели нельзя быть осмотрительнее? Ведь по-человечески просили его не высовываться до тех пор, пока она не получит развода. Так нет же, этот кретин разбрасывает свои вещи здесь, как у себя дома!

На какое-то мгновение недовольная гримаса скривила красивое лицо Кэнди, но она тут же вспомнила, что не одна и очаровательно улыбнулась.

— Доброе утро, Роланд! Как вы?

— Прекрасно, спасибо. Вы замечательно выглядите! — воскликнул он. — Такая красавица! Просто дух захватывает!

— О, что вы… Спасибо, — жеманно улыбаясь, проворковала она и тут же нахмурилась. — О, это все так ужасно! С тех самых пор как вы рассказали мне про Джеральда, я глаз не сомкнула. Мы с ним жили отдельно, но я надеялась, что это временно… Надеялась, что мы вновь соединимся, ведь я так его любила… Но теперь… — Она патетически всплеснула руками и сделала жалкое лицо.

Роланд понимающе кивнул.

— Зато вы вправе потребовать от него в качестве компенсации несколько миллиончиков, не так ли?

— О да! Надеюсь, он и сам поймет, что должен так поступить.

— И я надеюсь… — совсем тихо проговорил Роланд. Тут он улыбнулся, и ей на мгновение показалось, что он смеется над ней, но Кэнди отвлеклась, заметив свое отражение в зеркале. Поправив рукой волосы, чтобы они волной спадали на одну сторону лица, она немного попозировала сама себе, а потом повернулась к дверям.

— Боюсь, мне уже пора идти, Роланд. Внизу ждут журналисты.

Роланд быстро подошел к ней и, загородив дорогу, приблизил свое лицо к ее лицу.

— Поскольку именно я раскрыл вам глаза на вашего мужа, надеюсь, вы не сочтете за нескромность, если я попрошу у вас определенный процент от суммы будущей компенсации…

Кэнди мгновенно забыла про свой имидж и всю свою беззащитность. Стукнув ногой по полу и уперев руки в бока, — отчего тут же стала похожа на разгневанную прачку, — она заорала:

— Что?! Дать тебе процент от моей компенсации?! Да ты кто такой вообще? Ну-ка, вали отсюда! Процент ему захотелось! Кэрол! — разнесся по роскошным комнатам номера ее зычный зов. — Немедленно вызывай охрану! Я хочу, чтобы отсюда убрали этого урода!

Кэрол влетела в двери и едва не столкнулась с разгневанной Кэнди, которая выскочила из гостиной и направилась к лифту. Это же надо, чего захотел! Процент от будущей компенсации! С подобной наглостью ей еще не приходилось встречаться! Кем себя возомнил, этот недоносок Роланд Шоу?

Ей пришлось задействовать весь свой актерский талант, чтобы успеть вновь окунуться в образ беззащитной обманутой девушки. Благо Господь наделил ее даром перевоплощения, не то не миновать конфуза.

В тот день с самого утра в пресс-службе Букингемского дворца все пребывали в состоянии ужаса и оцепенения. Дело в том, что Джеймс Айрленд получил очередную кипу газетных вырезок с публикациями о королевском семействе. Довольно странные и недобросовестно составленные материалы на эту тему уже давно выходили в свет, так что удивляться вроде было нечему. Но если до сих пор в подобных статьях ощущался явный дефицит фактуры, то в материалах, поступавших все последнее время, в частности сегодня, фактура отсутствовала напрочь.

— Я что-то никак не могу понять… — растерянно пробормотал Джеймс, вручив одну из вырезок Джин Хопкинс, своей помощнице. — Откуда могла взяться эта сплетня? «Принц Чарльз планирует продать свое загородное имение Хайгроув и переехать в другой дом в Глостершире». Ведь это не имеет под собой абсолютно никакой реальной почвы! Всем известно, что принц Чарльз и принцесса Диана души не чают в Хайгроув! И они ни за что не продадут дом. Особенно сейчас, когда разбили вокруг замечательный сад.

— А как вам понравится вот это? — Джин, в свою очередь, передала ему другую заметку. — Здесь говорится, что принцесса Диана подумывает о том, чтобы вывести шотландских пони для принцев Уильяма и Гарри.

Джеймс Айрленд фыркнул:

— О Господи, что за бред! Неужели так трудно написать что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее правду? Так, для разнообразия…

Джеймс сам начинал репортером. Потом его взяли на телевидение и послали собкором за границу. Признаться, когда королева пожелала, чтобы он возглавил ее пресс-службу, он был удивлен. Джеймс был широк в кости, и не мог похвастаться благородным происхождением. Он всегда считал, что для придворной службы необходимо обладать какими-то особыми учтивыми манерами, которых не имел и в помине. Однако вскоре, уже чуть притеревшись к новой должности, он понял, что эта работа как раз для него. И еще заподозрил, что, назначая его, королева, очевидно, руководствовалась пословицей: «Чтобы поймать вора, надо нанять другого вора».

— Взгляните-ка! — воскликнула Джин. — Вот статья, в которой говорится о том, что королева собирается отказаться от участия в традиционных скачках, так как ей-де не по карману содержание и тренировка ее тридцати шести лошадей!

Джеймс расхохотался:

— И кто же такое придумал? Да королева скорее будет ходить по дворцу, везде выключая свет и ворча о необходимости экономить электроэнергию, чем отражается от скачек. Ведь это одно из любимейших увлечений в ее жизни.

Следующие полчаса они разбирали кипу вырезок, порой вызывавших смех, как, например, один материал, в котором утверждалось, что принцесса Анна какого-то особенно назойливого фотографа прилюдно «послала на…». Порой — сильное негодование, как, скажем, одно довольно грязное описание очередного экстравагантного похождения герцогини Йоркской. Впрочем, были здесь и материалы, вызывавшие одобрение: какая-то газета довольно правдиво рассказала о посещении принцессой Дианой пациентов в клинике для больных СПИДом.

— Все прошло очень неплохо, — заметил Джеймс. — Да и на фотографиях она удалась, ничего не скажешь.

— По-другому с ней и не бывает, — с завистью в голосе и со вздохом проговорила Джин. — Принцесса, наверно, самая фотогеничная женщина в мире. Я даже думаю порой, что такого ракурса, при котором ее фотография не получилась бы, просто не существует.

В комнате беспрестанно надрывались телефоны, жужжал и пищал телефакс, обрабатывая нескончаемый поток просьб и запросов от средств массовой информации. Машинистки строчили пресс-релизы и планы предстоящих мероприятий, связанных с появлением кого-либо из членов королевской семьи на людях. Все эти сводки ежедневно отправлялись в «Светскую хронику» «Таймс» и «Телеграф». Нельзя было также забывать о радиостанциях, телевидении и прочих газетах и журналах, которым нужна информация из дворца. Хуже, когда в королевской пресс-службе раздавались звонки из бульварных и «желтых» изданий, требовавших «клубнички».

Причем Джеймс Айрленд знал, что если время от времени им не подбрасывать фактуры, они будут заниматься сочинительством. Однако с такими изданиями он и его помощники обращались довольно ловко. Частенько ему удавалось стряхнуть с себя этих литературных поденщиков различными уклончивыми фразами и лишь изредка приходилось отвечать:

— Без комментариев.

Вдруг в комнате раздался громкий возглас Фебы Уолш, одной из помощниц пресс-секретаря. Она была недавно принята на работу, еще не вполне научилась хорошим манерам и порой проявляла непосредственность. Все взглянули на нее.

— Что там? — спросил Джеймс.

— Что это еще за граф Виктор Лерой, черт возьми?

— Дай-ка взглянуть.

Феба передала ему вырезку из французского журнала «Иси Пари».

— А, здесь постоянно появляются скандальные вещички. Они и печатают что захотят, мы им запретить не можем. — Он быстро ознакомился со статьей, и глаза его налились бешенством. — Какой чудовищный бред! Королева будет вне себя! — воскликнул он. — Как они посмели писать такое про принца Эндрю? Это гнусно!

— Вы думаете, что «граф Виктор Лерой» — псевдоним? — спросила Феба.

— Кто его знает, но я очень хотел бы свернуть этому писаке шею. Британской прессе, слава Богу, не позволено перепечатывать на своих страницах подобное дерьмо. Жаль, что мы не можем добраться до некоторых заграничных изданий.

— Неужели они регулярно печатают такие вещи? — Феба перечитала статью, которую, появись она в Великобритании, назвали бы пасквильной.

— О да! — со знанием дела сказал Джеймс. — Еще в шестидесятых годах в «Иси Пари» и «Франс диманш» писали всякую галиматью. Что королева якобы планирует развестись с принцем Филиппом. Что она хочет отречься от престола. Что опять беременна. Но вот это… про ее сына… С такой злостной ложью я еще не сталкивался.

— Можно, я попытаюсь узнать, кто такой этот граф Виктор Лерой?

Джеймс фыркнул:

— Попытайся, только вряд ли что найдешь.

— Да что с тобой сегодня, Элфи? — спросил Селвин. Они собирались на званый ужин. — За последние пятнадцать минут ты уже три платья примерила. Неужели так трудно остановить на чем-нибудь свой выбор?

Элфрида чуть не плакала — ведь она теперь не располагала драгоценностями, которые подходили бы к определенным вечерним платьям. То, что осталось, совершенно не смотрелось и не соответствовало такому важному событию, как ужин в Мэншн-Хаус у самого лорд-мэра Лондона.

— Я еще не решила! — резко ответила она и покраснела. В жемчуге на фоне черного шифона она выглядела старухой, а золотое ожерелье с бирюзовым шелковым платьем смотрелось кричаще и безвкусно. Помимо этого, у нее оставалось лишь несколько пар невзрачных серег, которые больше подходили к дневной одежде, бриллиантовый браслет и кольца. Она уже жалела о том, что не сходила сегодня утром в «Батлер энд Уилсон» за поддельными украшениями.

Скрепя сердце, Элфрида примерила розовое платье с оборками на юбке и пышными рукавами. Повесив на шею нитку жемчуга, она уставилась на себя в высокое зеркало, стоявшее в спальне. Элфрида походила на перезревшую толстую дебютантку, страдающую полнокровием. Она раздраженно сорвала с себя платье. Терпение Селвина иссякло.

— Но я не знаю, что мне надеть! — заныла Элфрида, боясь сказать мужу правду.

Он сурово взглянул на нее:

— Очень интересно, учитывая то, что ты ежегодно тратишь на свои туалеты до ста тысяч фунтов!

Вспотевшая Элфрида в отчаянии ломала руки.

— Но к платьям ничего не подходит… Ну не подгоняй меня, Селвин!

— Черт возьми, я тебя вовсе не подгоняю! Но ты уже полчаса без толку вертишься перед зеркалом, а нам пора уходить! Ты хоть понимаешь, что будет, если мы опоздаем к лорд-мэру?! Учти, если ты не соберешься через пять минут, я поеду один.

— О! — громко всхлипнула Элфрида. — Я не знаю, что делать!

Селвин недоуменно уставился на нее. Даже для нее это было слишком. «Может, она себя плохо чувствует? — подумал он. — Или… О Боже мои, неужели она беременна? Не может быть!» Селвина охватил ледяной ужас. Вопящий младенец в его-то возрасте? Коляски в холле, мамки-няньки в детской?..

— Послушай, Элфи, — уже совсем другим голосом проговорил он. — Попробуй надеть вон то синее с глубоким вырезом. А к нему ожерелье и серьги, которые я тебе подарил. Ты будешь прекрасно смотреться. И пойдем.

Повернувшись к высокому зеркалу на подвижной раме, он поправил галстук-бабочку, пригладил накрахмаленный перед сорочки и взглянул на перламутровые с золотом запонки. Для своего возраста он выглядел вполне прилично. Лорд Уитли Воксхолл. Миллионер. Человек, который сам себя сделал. Ах, как бы обрадовалась мама…

Тут до него донеслись сдавленные булькающие рыдания жены. Она рухнула на постель с искаженным словно от боли лицом.

— Я… не могу! — заикаясь от слез, пролепетала она. На мгновение его охватил страх. Все-таки беременна?..

— В чем дело? — несколько грубо от волнения спросил он.

— Я не могу надеть ожерелье и те серьги… — рыдала Элфрида.

Она крепилась последние недели, в течение которых Роланд преследовал ее, требуя все новых денег за свое молчание, но сегодня поняла, что больше нет сил. Он вытянул из нее все жилы, она сломалась физически и морально. Ей хотелось умереть.

Когда она продала свои первые драгоценности, чтобы выручить требуемые десять тысяч, Роланд вернулся буквально на следующий день и заявил, что этого мало. Он пригрозил, что расскажет о ее прошлом не только газетам, но и Селвину. Тогда Элфрида вновь пошла в скупку и продала еще украшения, — причем гораздо ниже их реальной цены, — но попыталась взять с него слово, что после этого он отстанет от нее раз и навсегда. Роланд только хитро ухмыльнулся, буравя ее своими серо-стальными глазами из-под очков. Элфрида с ужасом поняла, что это далеко не конец. И действительно, вскоре он появился вновь. Когда же драгоценности закончились, Роланд запустил руку и в их буфет, где хранилось столовое серебро.

Элфрида разрыдалась во весь голос, вспоминая свои аквамарины и бриллианты, сапфиры и рубины. Всю жизнь она мечтала о таких красивых вещах, а теперь большинства из них уже нет.

— Да в чем дело-то? — подходя к постели, снова спросил Селвин. — Ты не можешь надеть драгоценности? Но почему? Еще как можешь! Сегодня там все женщины будут увешаны своими безделушками!

— Ты не понимаешь… — Элфрида подняла на него несчастный взгляд. Волосы упали ей на лицо и прилипли, смоченные слезами, к пухлым щекам. — У меня больше нет моих драгоценностей… Не-е-ет!..

Ничего не понимающий Селвин нахмурился.

— То есть как нет? Что ты болтаешь? У тебя полно драгоценностей! Уж я-то знаю, ибо помню, во сколько они мне обошлись!

Элфрида замотала головой:

— Но у меня их больше нет! Больше нет!

— Нет?!

— Не-е-ет! — Она вновь зарыдала.

— Как же так? Что, их украли?

— Нет. — После долгой паузы она прошептала: — Мне пришлось их продать.

Потрясенный Селвин тяжело опустился на краешек постели. Лицо его стало серым.

— Продать? — растерянно переспросил он. — Ты продала свои драгоценности?

— Да… О, Селвин, я не хотела, чтоб ты знал, но он… Роланд грозился все рассказать тебе… и газетам! Он грозился уничтожить меня, а все из-за того, как он сказал, что я тогда унизила его у нас дома, — истерически кричала Элфрида. — Не знаю, как он докопался… О, теперь конец всему! Теперь ты меня бросишь! Все кончена-аа-а!

Она заметалась по постели. На ней были только прозрачный бюстгальтер и трусики и, несмотря ни на что, она вдруг показалась Селвину желанной. Вот если бы она успокоилась и перестала реветь, у него, возможно, даже наступила бы эрекция!

— Черт возьми, я ничего не могу понять, Элфи! Ты можешь объяснить мне по-человечески?

— А ты не пожалеешь? — всхлипывая, отозвалась Элфрида. Узкая ложбинка между ее грудями зазывающе темнела. Все лицо было в слезах. Она молящим взглядом смотрела на мужа. — Роланд очень плохой человек.

Селвин не удержался и, наклонившись, провел по всей длине ее руки от плеча до запястья.

— Что он тебе сделал конкретно? — спросил он по возможности спокойным голосом.

Элфрида попыталась взять себя в руки и рассказала мужу все без утайки. В деталях. Она припомнила «Зеленый попугай», где дважды за ночь участвовала в стриптизе, раздеваясь донага перед толпой развратников, которые плотоядно ухмылялись и пожирали ее жадными взорами, в то время как руки их, засунутые в карманы брюк, отчаянно дергались. Были и такие, что стояли на улице у выхода после шоу, поджидая Элфриду после работы. Остановив девушку, они спрашивали, сколько та стоит. Элфрида отчаянно нуждалась в деньгах. Ей хотелось переехать в нормальную комнату и носить нормальные вещи, поэтому она никогда не отказывала. С год примерно она работала в клубе, но потом свалилась с воспалением легких. Провалявшись около двух недель, она так ослабела, что возвращаться в «Зеленый попугай» не стала. Именно тогда она подружилась с одной молодой ирландкой, которая посоветовала подыскать работу по уходу за детьми, по крайней мере увидит, как живут люди.

— Возьми любой номер «Леди», — советовала ей Морин, выговаривая слова с мягким ирландским акцентом. — Там богатые люди постоянно помещают объявления о наеме нянек, шоферов, поваров и служанок. Через этот журнал ты запросто получишь себе работу.

…Элфрида утерла слезы платком, который ей протянул Селвин.

— Ну я и устроилась сначала к Фалк-Стэнли, а потом к Атертонам.

— Роланд Шоу докопался до твоего прошлого? — спросил Селвин. — И принялся тебя шантажировать?

— Ага. Теперь все, да? Ты выгонишь меня? — На глаза вновь навернулись слезы.

Селвин медленно поднялся с постели. Первый шок от услышанного уже прошел. Лицо его было усталым. Он тяжелым шагом направился к выходу из спальни. У самой двери обернулся. Элфрида смотрела на него во все глаза, но лицо Селвина было совершенно бесстрастно, и она не могла проникнуть в его мысли.

— Я пойду к лорд-мэру один. Мне это необходимо по делам. А ты ложись и отдыхай. Я скажу, что ты приболела. А вернусь — поговорим.

Они встретились глазами и Элфрида снова попыталась угадать его чувства. Бесполезно.

— Я дождусь тебя, — тихо пролепетала она. Селвин, не произнеся ни слова, вышел из комнаты.

Она слышала, как он тяжело спускается по лестнице. Затем хлопнула входная дверь. Элфрида знала, что у нее есть три часа на то, чтобы взять себя в руки и заранее смириться с тем, что, возможно, завтра он выгонит ее из дома. Если только прежде не удастся убедить его в том, что прошлое не имеет никакого значения и она действительно любит его.

Она на ватных ногах поднялась с постели, подошла к зеркалу и горько простонала, увидев свое отражение. Лицо раскраснелось и пошло пятнами. Выглядела она просто кошмарно. Волосы прилипли ко лбу и безжизненными прядями спадали по плечам. Элфрида знала, что никогда еще за всю свою жизнь не была столь непривлекательной. У нее в запасе всего три часа на то, чтобы вернуть себе нормальную внешность. Тогда уже можно будет думать и о том, как вновь соблазнить Селвина. Но не раньше. И если все получится, он, может, — ну а вдруг? — не станет ее выгонять.

— Как дела, Селвин? — услышал он приветливый женский голос, пока поднимался по устланной малиновым ковром лестнице Мэншн-Хауса, где сегодня лорд-мэром Лондона давался банкет для трехсот почетных гостей. Обернувшись, Селвин увидел Селию Атертон. Она была бледна и заметно похудела, но выглядела по-прежнему элегантно в темно-красном шелковом вечернем платье, а редкой красоты тиара с сапфиром и бриллиантами придавала ей поистине царственный облик. Сегодня она обратилась к нему впервые с того самого времени, как он женился на Элфриде. «Наверно, из-за того что я сейчас один».

— Селия, дорогая! — Он поцеловал ее в щеку. В этот момент появился Хьюго, и мужчины обменялись рукопожатием. — Рад вас видеть.

Селия улыбнулась:

— Мы тоже очень рады, Селвин.

— Я слышал об испытаниях, которые выпали в последнее время на вашу долю. Искренне сопереживаю, — участливо проговорил он. — Должно быть, вам несладко сейчас.

— Не то слово, — откровенно призналась Селия. — В сущности, таких черных дней у меня в жизни еще не было. И они еще не закончились.

Селвин понимающе закивал.

— Да, да. Ведь палата лордов уже завтра голосует, не так ли? — Он взглянул на Хьюго. — Не думаю, что закон пройдет. Не волнуйтесь за своего отца, Селия. Все будет нормально.

Хьюго натянуто улыбнулся, глядя в сторону. Вокруг них суетились шерифы в черных бархатных мундирах с кружевными оторочками на рукавах и воротниках, а также увешанные драгоценностями дамы в богатых платьях. Атмосфера роскоши, царившая нынче в Мэншн-Хаусе, напоминала балы в Букингемском дворце. Над головами гостей ярко светили люстры, отбрасывая ослепительные блики на золочено-мраморные стены и коллекцию золотых тарелок с гербами. На возвышениях в кадках стояли цветы. Все это великолепие призвано было олицетворять могущество Лондона и тех деловых людей, которые создавали это могущество на протяжении последних столетий. Здесь царил дух традиций и преемственности поколений, а должность лорд-мэра Лондона, переизбираемого ежегодно, считалась одной из самых престижных и почетных в государстве.

Лакей пригласил к ужину, и гости потянулись в великолепную залу, где было накрыто с десяток столов, которые одним концом соединялись с главным, поставленным поперек. Селия и Селвин тем временем продолжали негромко переговариваться.

— Нет, я просто не вижу, как они реально могут одобрить идею привлечения бывших военных преступников к суду. Ведь нынче уже и улик не сыскать, да и у людей память короткая. Попробуй-ка вспомнить во всех подробностях то, что происходило сорок пять или даже больше лет назад! Судам некого будет вызывать в качестве свидетелей.

— Отнюдь не все думают, как вы, Селвин, — ровным голосом отозвалась Селия. Но от Селвина не укрылось, как она демонстративно отвернулась от Хьюго, когда произносила эти слова. Он понял, что между супругами наметились трения или даже конфликт.

— Лично меня больше всего удивляет, как вообще эта история попала в газеты только сейчас, — фыркнул Сел-вин, не столько желая получить ответ, сколько надеясь сменить тему.

— О, я вам могу рассказать, как это произошло! — неожиданно подал голос Хьюго. На лице его заходили желваки, и было видно, что он очень взволнован. — Беда обрушилась на нас только потому, что мы, видите ли, осмелились перейти дорожку этому выродку…

— Хьюго! — резко прервала его Селия. — Адвокаты же предупреждали нас не упоминать имени этого человека.

Он так посмотрел на нее, что Селвину сразу стало ясно: Хьюго молчать не будет. Очевидно, он слишком долго крепился, пытаясь сохранять спокойствие. Бросив на Селию злой взгляд, он резко проговорил:

— А мне плевать! Пусть подает на меня в суд за клевету или еще Бог знает за что! Если уж на то пошло, ему придется воевать не только со мной, но и с половиной всего Лондона! Ибо, насколько мне известно, везде, где бы он ни появлялся, он сеет семена зла! Это сам дьявол, и я перед всеми назову его по имени!

Селвин растерянно заморгал.

— Так кто он такой?

Хьюго шумно выдохнул и заговорил уже более спокойным голосом. Селия молча стояла рядом, и на лице ее была тревога.

— Мы наняли для своих ребят домашнего учителя, молодого человека по имени Роланд Шоу. Я именно о нем сейчас говорил. Этот негодяй промышляет тем, что продает газетам скандальную информацию, шантажирует людей, продает наркотики детям… Словом, какой бы страшный грех вам ни пришел на ум — смело записывайте его в арсенал Роланда Шоу! Но странное дело, его трудно схватить за руку. Он увертлив как уж, и тот, кто попытается остановить его, лишь сам пострадает.

У Селвина отвисла челюсть. Вовремя поймав себя на этом, он закрыл рот и насупился. Невероятно! В его старых усталых глазах сверкнули огоньки. Значит, Элфрида далеко не одна такая…

— Да что вы говорите? — пробормотал он. — Интересно, интересно. М-да!.. — Он огляделся по сторонам, задерживаясь взглядом на мужчинах в вечерних костюмах или мундирах с медалями и прочими знаками отличия на груди, на женщинах в богатых шелках и атласе с искрящимися тиарами и ожерельями. — Любопытно бы узнать, сколько из числа приглашенных сегодня подверглись шантажу со стороны этого человека?

На лице Селии дрогнул нерв и она проговорила:

— Шантаж — это далеко не единственный его метод вредить людям. Он также мстит тем, кто, как он считает, с ним дурно обошелся. В нашем случае произошло именно это. Я отказалась познакомить его с членами королевской семьи и добыть для него приглашение в Букингемский дворец. Обозлившись, он нашел способ свести со мной счеты.

Селвин окинул ее сочувственным взглядом. Несмотря ни на что, Селия была человеком иного, более защищенного мира. Не то что он. Воспитанный улицей, Селвин никогда не боялся мелких подонков вроде Роланда Шоу. «Это оттого что я не джентльмен», — напомнил он себе. Селвин никогда не чурался делать «резких движений», когда в них возникала необходимость. И плевать на то, что скажут люди. В этом и заключалось его коренное отличие от «благородных». Аристократ скорее умрет, чем закатит сцену, так как боится потерять себя в глазах ему подобных. Они все так воспитаны. С молоком матери впитывают железное правило: всегда веди себя достойно, а когда надвигается беда, сомкни ряды с такими же, как ты, и ни в коем случае не позволяй выносить сор из дома. Аристократы предпочитают отстаивать свои тайны до последнего и за ценой не стоят. Не то что Селвин. Он не боялся общественного мнения. За долгие тяжелые годы своего становления он приобрел к нему иммунитет.

— М-да… — пробормотал он. — Кажется, пришла пора придумать способ, как остановить мистера Роланда Шоу.

Селия удивленно взглянула на него:

— У вас от него тоже неприятности, Селвин?

— Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в это понятие. Лично меня он нагрел почти на миллион фунтов стерлингов, — сухо проговорил Селвин. — Плюс к этому нервный срыв у Элфриды. Должен признаться, парнишка меня здорово рассердил.

— У Элфриды, говорите? — спросил Хьюго с некоторым оттенком отвращения.

Селвин вызывающе взглянул на него.

— Да, у Элфриды, — твердо ответил он.

Коротко кивнув супругам, он ушел искать свое место за одним из длинных столов, на каждом из которых красовалась золотая тарелка с гербом Лондона, такие же хрустальные бокалы и посуда. Селвин знал, что в течение следующих двух с половиной часов он будет вести вежливый разговор с соседями по столу и они все вместе воздадут должное угощению. Меню включало в себя черепаший суп, жаркое из баранины, а также малину и меренги. Он знал также, что весь вечер будет подаваться отличное вино. Нальют и так называемый кубок мира. Огромный серебряный бокал станет передаваться от гостя к гостю и каждый должен будет сделать глоток. После этого за столами окончательно воцарится атмосфера непринужденности и веселья, а он, Селвин, неотступно будет думать об Элфриде и о том, что она ему рассказала. И попытается принять решение.

Селия и Хьюго, сидевшие рядом за другим столом, оживленно общались с соседями, улыбались и шутили, хотя втайне оба были глубоко несчастны. Они избегали смотреть друг на друга, впервые в их браке наметился серьезный кризис. Мучения Сели и усугублялись еще тем, что она знала: Хьюго не собирается отступать от своих принципов. Из вечера в вечер, — несмотря на обоюдное стремление избегать этой темы, — все их разговоры сводились к предстоящему голосованию в палате лордов. И каждый такой разговор заканчивался ссорой.

— Даже если бы речь сейчас не шла о моем отце, — говорила Селия, — все равно я считаю, что бессмысленно привлекать к суду людей за грехи, совершенные так давно! В таких условиях правосудие не восторжествует! Улики утеряны, а свидетели многое забыли. — Сей отнюдь не бесспорный аргумент выдвигался всеми, кто был против принятия закона, но Селия искренне верила в его убедительность. — Подумай сам, разве может государство позволить себе сейчас эти процессы, которые продлятся несколько лет и влетят казне в двадцать пять миллионов фунтов стерлингов? — горячо добавляла она.

— Но разве справедливо, когда человек, повинный в самых тяжких преступлениях против человечности, в геноциде, остается безнаказанным? Как ты этого не понимаешь, Селия? Все мы должны отвечать за свои поступки. Военных преступников необходимо привлечь к суду. Это наш долг не только перед родственниками тех, кто был замучен, не только перед живыми, но и перед жертвами фашизма! Перед теми, кого душили в газовых камерах, он погиб в концлагерях или был хладнокровно расстрелян! С какой стати убийцы должны гулять на свободе?!

Селия пыталась успокоиться, взять себя в руки, рассудить здраво. Но как ни крути, а мщение спустя столько лет в ее глазах выглядело не менее тяжким грехом, чем сами преступления.

— Если бы моего отца, равно как и других разыскиваемых военных преступников, — говорила она терпеливо, — осудили в Нюрнберге в 1945 году, это было бы справедливо. Мне не жалко тех, кого приговорили тогда. Но другим, включая и моего отца, удалось избежать суда. И теперь, я считаю, уже поздно что-либо предпринимать. Тащить сегодня этих жалких семидесяти- и восьмидесятилетних стариков на скамью подсудимых — неправильно. Откуда мы знаем, а может, все эти годы они и без того терзались жестокими угрызениями совести за содеянное, что само по себе уже является суровым наказанием?

Хьюго, твердо уверенный в том, что Эрнест никогда и ни о чем в своей жизни не жалел, ответил жене как можно мягче:

— Значит, по-твоему, гут уместно говорить о сроке давности? Если ты, к примеру, совершила преступление на прошлой неделе, то ты, значит, виновата. А если выясняется, что твоему проступку десять, двадцать или тридцать лет, то ты уже чиста? Так, что ли? Только потому, что людям лень вспоминать, что произошло давно? Селия, ты же сама видишь, это не аргумент.

Она резко обернулась к нему, и ее обычно спокойные серые глаза полыхнули огнем.

— Нет, аргумент! Если у тебя есть возможность привлечь к суду человека, который совершил преступление на прошлой неделе, то твое наказание послужит ему уроком на будущее! А какой урок ты хочешь преподнести этим старикам, Хьюго? Одни из них даже не доживут до приговора, а другие, если их признают виновными, умрут в тюремных больницах!

— Значит, ты предлагаешь просто забыть о том, что эти люди совершили в свое время? — воскликнул Хьюго. — Ты хоть представляешь себе, что творили во время войны те твои семьдесят жалких стариков, которые укрываются сейчас на территории Соединенного Королевства?!

— Их надо было судить сразу по окончании войны, а сейчас поздно.

— Никогда не поздно! Махнуть рукой на прошлое — это значит махнуть рукой на всех несчастных жертв фашизма, души которых взывают к нам о том, чтобы мы свершили правосудие! — Хьюго так завелся, что уже с трудом держал себя в руках.

— Таким, как ты, нужна только слепая месть, — бросила ему в лицо Селия. — В действительности ты заинтересован вовсе не в торжестве правосудия, а в прошлом копаешься лишь для того, чтобы выглядеть лучше в собственных глазах!

Они смерили друг друга ледяными взглядами, исполненными открытой враждебности. Впервые, с того времени как они поженились, между ними пробежала черная кошка. Никогда прежде трещина в их отношениях не пролегала столь глубоко. Селия не понимала, почему Хьюго не желает уступить ей. Ведь речь шла о ее родителях, ее семье…

…Они глотнули по очереди из «кубка мира», не глядя друг на друга, и с веселыми улыбками, как ни в чем не бывало, продолжили разговор с соседями по столу.

Брак, который до сих пор складывался так счастливо, медленно разваливался у них на глазах. Несогласие в одном-единственном вопросе с треском разрывало его тонкую ткань. Селия знала, что, несмотря на полное одобрение закона правительством, в палате лордов мнения по этому поводу разделились примерно поровну. Судьба его решится одним-двумя голосами. И возможно, именно Хьюго приведет в движение страшный механизм, который подомнет под себя ее отца… Неужели это произойдет? Селии даже думать об этом было тошно. Если отца арестуют и посадят на скамью подсудимых, он не вынесет этого. А что будет с мамой, которая и без того настрадалась в своей жизни?..

Селвин не злоупотреблял спиртным на банкете и решил не задерживаться там долго. Как только все речи за столами были произнесены, он извинился перед хозяевами вечера, быстро спустился по лестнице Мэншн-Хауса, вышел на улицу и окликнул своего верного шофера Джеффриса. Ему нужно было очень много всего сказать Элфриде и, не исключая с ее стороны истерик, Селвин хотел, чтобы у него была ясная голова.

На банкете поднимались тосты за королеву, из рук в руки передавался «кубок мира», гости шумно аплодировали произносимым речам, а Селвин сидел, и в голове его вспыхивали странные идиотские видения. Он видел Элфриду, медленно раздевавшуюся на подиуме, обнажающую свою полную грудь и задницу. Интересно, она пользовалась веером? Носила ли перчатки до локтя? Серебристую набедренную повязку? А может, вокруг ее сосков тускло мерцали блестки?.. Видения эти, будоражащие сознание одно сильнее другого, быстро возбудили его. Господи, и это его жена?..

Шофер бережно и быстро повез его по темному опустевшему городу. Мимо Английского банка, вдоль по Трэднидл-стрит, где в дневное время царит суета и не протолкаться, а ночью странно тихо и пустынно, как на кладбище. Эта часть Лондона всегда представлялась Селвину наиболее романтической. Она была отстроена после Великого лондонского пожара, уничтожившего город в 1655 году. Но сейчас мысли его текли в совершенно ином направлении.

Селвин наконец-то совершенно четко осознал, что ему хочется получить от жизни. Он не собирался идти ни с кем ни на какие компромиссы. Он слишком много трудился, чтобы вознести себя столь высоко, и усилия его были вознаграждены. Теперь он хотел пожинать плоды.

Окна их особняка в Болтонсе, к которому они подъехали спустя минут двадцать, были залиты ярким светом. Белые стены, украшенные всевозможными архитектурными излишествами, причудливо освещались уличными фонарями. О г этого дом сегодня еще больше походил на гигантский торт-мороженое, приготовленный искусным шеф-поваром. Окна манили, словно распахнутые ларцы с драгоценностями. Покупая дом, Селвин думал воздвигнуть монумент своему труду и достижениям. Это была своего рода публичная демонстрация того, чего может добиться человек к шестидесяти пяти годам. Другим такое и не снится. Особняк стоимостью свыше шести миллионов фунтов стерлингов. И молодая сексуальная жена в придачу.

Попрощавшись с Джеффрисом, Селвин с удивительной легкостью поднялся по ступенькам крыльца и сам отпер полированную черную дверь парадного входа.

Элфрида ждала его в гостиной, свернувшись калачиком на диване. На ней был простой белый халат, она смыла с лица всю краску и расчесала волосы — они прямыми блестящими волнами струились по плечам. Селвин поразился, поймав себя на мысли, что она выглядит гораздо моложе без всей этой дряни, под которой привыкла прятать свое лицо. Больше того, в ее облике появилось что-то невинное. Это очень шло ей.

— Привет, Селвин, — тоненьким голоском пропищала Элфрида. Она нервничала, и тревога, сквозившая в ее взгляде, не укрылась от мужа. — Я ждала тебя.

— Я ушел сразу же, как только появилась возможность, — ответил он, вдруг решив, что стаканчик ему сейчас все-таки не помешает. Отойдя к бару в углу комнаты, он плеснул себе немного виски, а затем вернулся к камину и сел на противоположный конец дивана.

Они долго молчали. Он пил из своего стакана, а она нервно теребила шелковую бахрому диванной подушки, всем своим видом олицетворяя отчаяние.

Наконец Элфрида не выдержала.

— Ну и ладно! Я уйду! — вскрикнула она и вскочила с дивана. Лицо ее сморщилось и на глаза навернулись слезы. — Я и сама вижу, что ты меня ненавидишь! Ты думаешь, что я… как это… мусор!

Селвин оторвался от стакана и спокойно проговорил:

— Сядь, Элфи, не дури. Я хочу с тобой поговорить.

— Что ты хочешь мне сказать? Что со мной будет? — устремив на него дикий взгляд, воскликнула она. — Да, я раньше молчала о своем прошлом, но ведь… иначе ты, да и вообще никто, не женился бы на мне никогда!

— Успокойся и сядь.

Она села. На лице ее одновременно были написаны вызов и страх. В ту минуту она походила на ребенка, который знает, что его ждет наказание от родителей и заранее обижается и капризничает.

— Во-первых, — начал Селвин, — этого поганца Роланда Шоу предоставь мне. Ты не дашь ему больше ни пенни и вообще отныне не будешь иметь с ним никаких дел.

— Но уже поздно, он заставил меня продать мои лучшие драгоценности!

— Ты уже это говорила. Позволив ему шантажировать тебя, ты показала себя последней дурой. Надо было сразу же идти ко мне.

— Но…

— Никаких «но», — перебил ее Селвин. — Ни в коем случае нельзя уступать тем, кто пытается тебя шантажировать. Ни при каких обстоятельствах. Позже ты назовешь мне адрес скупки, куда ты отнесла свои безделушки. Бьюсь об заклад, ты продала их гораздо ниже настоящей цены. Ладно. А с мистером Роландом Шоу я разберусь сам.

— А потом? — робко спросила она.

— А потом, — повторил Селвин, вновь отпив виски, — мы забудем обо всем, как будто ничего не было. Забудем о том, что ты мне сегодня рассказала, забудем…

— Селвин! — вскричала Элфрида. Она подалась всем телом к нему навстречу, глаза ее широко раскрылись от изумления. — Селвин, ты правда… Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что готов все забыть… но на определенных условиях.

— Да, хорошо! Говори!

Ему показалось, что она сейчас рухнет перед ним на колени и примется расстегивать ширинку, но он облегченно вздохнул, когда она просто поудобнее устроилась на диване и устремила на него выжидающий взгляд.

— Условия следующие. Во-первых, мы продадим этот дом и купим квартиру. — Селвин сделал паузу, ожидая от нее взрыва негодования, но ничего не произошло. Элфрида смотрела на него такими глазами, будто заранее была готова согласиться со всем, что он ни предложит. — Мы купим небольшую квартиру, чтобы ее легко было поддерживать в порядке. Наймем уборщицу, которая станет приходить ежедневно. На балах вроде того, что мы устроили здесь, отныне поставим крест. Будем жить тихо и спокойно. И кроме того, перестанем шляться еженощно по всяким приемам.

Элфрида все молчала.

— Ты перестанешь лезть на рожон и оставишь попытки разрекламировать себя любыми средствами. Мы заживем как нормальные люди.

Наконец-то у нее прорезался голос:

— Да, Селвин.

— Ты подыщешь себе какое-нибудь полезное занятие. Я имею в виду реальную благотворительность, а не все эти идиотские оргкомитеты, в которых вы готовы до упаду спорить друг с дружкой по поводу того, кто где будет сидеть на очередном балу, — продолжал он.

— Да, Селвин.

— Ты согласна на эти условия? Она часто-часто закивала.

— О да, согласна.

— Отныне ты будешь всегда спрашивать моего мнения по поводу того или иного гостя, которого соберешься пригласить. Ты перестанешь устраивать «коктейли» с черт знает каким сбродом, о которых я ничего не знаю. Перестанешь принимать все без исключения приглашения, которые приходят по почте, все равно от кого они будут.

— Обещаю, Селвин. Я сделаю все, как ты хочешь.

— И еще — ты оставишь упрямые попытки добраться до королевской семьи. Помнишь, как ты потащила меня на одном балу к принцу и принцессе Майкл-Кентским? Так вот этого больше не будет.

Селвин решил воспользоваться ее настроением и вывалил все, что было у него на душе.

— Обещаю.

— Отлично. — Исполненный чувства глубокого удовлетворения, он допил виски. — О твоем прошлом мы больше говорить не будем. Что было, того уже не поправишь. Завтра я выставляю этот дом на продажу. Время сейчас, конечно, неподходящее, но ничего. Мы подыщем взамен какую-нибудь милую квартирку. Скажем, в районе Честер-сквер. Я слышал, что миссис Тэтчер… Точнее, леди Тэтчер, учитывая, что королева в знак признания заслуг пожаловала Дэниса баронетом. Так вот, я слышал, что они только что купили дом в Честер-сквер. Неплохо стать их соседями, как ты считаешь? — мечтательно произнес он.

Элфриде удалось изобразить на лице воодушевление.

— Все, как ты хочешь, Селвин. Но как же с Роландом Шоу? — тут же обеспокоенно добавила она. — Что будет, если он расскажет журналистам о том, что я… я… Ну, работала в «Зеленом попугае»? Ведь нам будет стыдно людям на глаза показаться!

— Не волнуйся. Ничего не будет. Я лично знаком со всеми владельцами газет и позабочусь о том, чтобы о нас не появилось ни строчки. Они могут употребить власть и приказать редакторам не трогать определенных людей, я-то знаю. Большинство из них в разной степени обязаны мне, так что не беспокойся.

Элфрида смотрела на него широко раскрытыми глазами. До сих пор она только и делала, что отчаянно навязывалась журналистам, прилагала все усилия к тому, чтобы о ней побольше писали. Теперь же Селвин предлагал занести ее имя в своего рода «черный список» людей, о которых не должно проскользнуть ни единого упоминания в прессе.

— Это правда? — спросила она.

— Правда, — со знанием дела ответил Селвин. — Если среди твоих личных знакомых есть так называемые бароны прессы, тебе многое по плечу и ты без большого труда замнешь любое скандальное дело. Завтра прямо с утра начну их обзванивать. Большинство из них являются моими друзьями, и они не допустят, чтобы я пострадал. Особенно стараниями такого недоноска, как Роланд Шоу. Это ведь он раскрыл перед газетчиками всю подноготную отца Селии Атертон. Так вот, я свяжусь с ними и как только закончу разговор с последним из них, ты сможешь вздохнуть свободно. Никто и никогда о нас ничего не напишет, — твердо проговорил он.

На лице Элфриды все еще было написано недоверие.

— Но почему же ты ничего не сделал, когда все газеты писали о том, как ты бросил ради меня свою первую жену?

— Я слишком поздно спохватился. Очнулся, когда материалы уже вышли в свет. Я пытался замять это дело, но птичка уже вылетела из клетки. Зато могу твердо обещать, что больше такого не повторится.

В эту минуту ему вдруг пришло в голову, что скорее всего именно из-за того шума, который он закатил тогда газетчикам, все они стали избегать Элфриду, игнорируя ее активные домогания. Впрочем, Селвин благоразумно не стал говорить об этом жене.

— Значит, я в безопасности? Роланд не сможет сообщить, что я работала в «Зеленом попугае»?

— Не сможет, Элфи.

— Спасибо, Селвин, — сказала она просто. — Я тебе очень благодарна и сделаю все, что ты попросишь.

Он пристально взглянул на нее. Элфрида была вся розовая, неразмалеванная, чистая. Прямо как в те времена, когда работала у Атертонов. На него с удвоенной силой нахлынуло возбуждение, проснувшееся еще до банкета в Мэншн-Хаус. Селвин вдруг вновь почувствовал себя молодым. Мысль о том, что они продадут этот громоздкий домище и положат конец изматывающей светской жизни, словно придала ему сил. Ему казалось, что на свете уже нет ничего невозможного. Появилась и крепкая надежда на то, что ему сегодня удастся нормально переспать с Элфридой, не страдая ни от плохой эрекции, ни от преждевременной эякуляции, что еще хуже.

Поднявшись с дивана, он приблизился к ней и поцеловал ее в полные губы.

— О Селвин… — с придыханием прошептала она и поцеловала его в ответ.

Его руки принялись ласкать ее обнаженные груди. Халат соскользнул с ее плеч. Элфрида целовала Селвина с такой нежностью, какой он давно от нее не видел.

— Смотри! — вдруг воскликнул он, резко спустив брюки до колен и опустив вниз горделивый взгляд.

— О Боже! — восторженно прошептала она и попыталась опуститься на колени, но Селвин не дал ей этого сделать. Он уложил ее на диван. На лице его было написано ликование.

— Боже, последний раз такое со мной было несколько лет назад! — хрипло прошептал он. — О, сегодня я буду тебя любить до тех пор, пока ты не взмолишься о пощаде!

С губ Элфриды сорвался стон, исполненный искренней радости.

— Ох, как хорошо!.. О, да, вот так, как я больше всего люблю!.. Да, да!!! — Она энергично поднимала ему навстречу широкие бедра.

— Ты чувствуешь, какой я сильный? — хвалился Сел-вин.

— О да, очень!..

— Элфи… пожалуй, я еще смогу удовлетворить тебя.

— О, миленький, сможешь… сможешь… О, не останавливайся!

— Останавливаться? Да я могу всю ночь до утра! — вскричал Селвин, в то же время думая: «Интересно, удастся ли уговорить ее показать стриптиз для одного меня?»

«Иси Пари» и «Франс диманш» продолжали публиковать на своих страницах клеветнические измышления в адрес королевской семьи. И возмущение Джеймса Айрленда было тем больше, что он сознавал: до этих изданий ему не добраться.

— Кто им стряпает эту чепуху? — воскликнул он однажды утром, сидя у себя в офисе вместе с Фебой и делая черновой перевод последних французских поступлений. Вся неделя прошла плохо, и ему совершенно не хотелось читать статьи, которые приводили его в бешенство.

— Они все одинаковые… вы не находите? — спросила Феба, наморщив носик. — Мне даже кажется, что под псевдонимами «граф Виктор Лерой» и «Жак Дуарт» скрывается один и тот же человек.

Джеймс пожал плечами.

— Бог его знает. Но кто бы он ни был, я готов убить его за весь этот бред. В последнее время мне стыдно показываться королеве на глаза.

— Но зачем ей давать все, что про нее пишут? Лично я не желаю знать, что сплетники болтают обо мне и моей семье.

— Члены королевской семьи всегда читали материалы о себе в прессе, — со вздохом ответил Джеймс. — Похоже, ее величество исповедует принцип: «Предупрежден — значит вооружен».

Джеймс чувствовал себя сегодня очень усталым и радовался, что неделя наконец-то подошла к концу. В такие минуты он всегда считал, что его работа — самая неблагодарная и тяжкая на свете. С одной стороны, он должен обеспечивать своим «клиентам» благоприятную рекламу, представляя их публике в самом лучшем свете, а с другой — защищать от клеветы и скандальных разоблачений. Порой у Джеймса Айрленда создавалось ощущение, будто он бродит по минному полю. Особенно тяжелым ударом для него было недавнее решение парламента об увеличении королеве и членам ее семьи, получающим деньги по Цивильному листу, содержания в связи с инфляцией.

Решение это, объявленное на всю страну, вызвало массу рассерженных комментариев в прессе, что ставило королеву в неловкое положение.

— Просто беда, что все цифры следует опубликовать! — доверительно поделился своими чувствами с Фебой Джеймс.

— А сколько королева получает? Почти восемь миллионов фунтов в год от правительства, чтобы держать марку? Прорва денег! — хмуро заметила Феба. Состоя на придворной службе, она обязана была проявлять лояльность королевскому семейству, но порой ее охватывали сомнения: стоит ли еще больше напрягать рядового налогоплательщика?.. Ведь все члены королевской семьи, за исключением принца Чарльза, жившего на ренту со сдаваемых им собственных земель в Корнуолле, получали шикарное содержание от правительства.

— Нет, ты только взгляни! Какая вульгарность! — простонал Джеймс, прервав ее мысли.

Он передал Фебе одну из бульварных газетенок. Она скользнула глазами по странице с фотографиями дворцов и замков с соответствующими подписями. «Дома королевы: замок Балморал стоимостью в сорок миллионов фунтов, включая 7600 акров охотничьих угодий и лицензия на лов рыбы на реке Ди; Сандринхем стоимостью в шестьдесят миллионов фунтов, включая 20 000 акров сельскохозяйственных земель, 2000 акров леса и 700 акров прибрежной полосы. Дом на 274 комнаты…»

— Надо признать, что людям, которые ютятся в одной комнате и находятся на социальном обеспечении, нелегко читать про такое, — сказала Феба.

— По крайней мере королева лишь снимает у государства Букингемский дворец и Виндзорский замок. Представляю, какой шум поднялся бы, если бы и они были в ее собственности!

— И тем не менее. Вот послушайте! — Она стала читать вслух: — «Содержание королевского хозяйства, оплачиваемое из государственного бюджета…» То есть налогоплательщиками, такими как вы и я. Так, «…включает в себя ежегодные расходы на цветы в размере 100 000 фунтов, на прачечную в размере 63 000 фунтов, на еду в размере 200 000 фунтов, на вина и прочие спиртные напитки в размере 71 000 фунтов, на мебель в размере 180 000 фунтов, на машины, лошадей, кареты и прочее в размере 176 000 фунтов». И эго только, так сказать, «домашние» траты, Джеймс. А ведь есть еще и «служебные». В размере 460 000 фунтов. Жалованье прислуге — около трех миллионов. Наконец, все остальное — еще 1 336 017 фунтов! Господи, неужели все это правда?..

— Это лишь приблизительные подсчеты, — объяснил Джеймс. — Хотя скорее всего близкие к истинной цифре. Плюс еще кое-какие расходы, оплачиваемые государством. В частности, на содержание королевской яхты «Британия» министерство обороны ежегодно выделяет порядка десяти миллионов. Для королевы также закуплено три самолета ВА-146 на общую сумму в сорок миллионов фунтов, их содержание будет обходиться в семь миллионов ежегодно…

Феба потрясенно взглянула на него.

— Боже мой, это же ненормально! А вот смотрите! Здесь написано, что содержание королевских резиденций в этом году обойдется казне почти в двадцать шесть миллионов. Как это понимать?

— Это относится к Букингемскому дворцу и Виндзорскому замку, которые, как я уже сказал, находятся в собственности государства. Королеве там лишь позволено жить. — Он задумался на минуту. — Половина этой суммы уйдет на ремонт Виндзора. Там очень древний водопровод, и это еще мягко сказано. Вдобавок ненадежная электропроводка, что вкупе создает большой риск возникновения пожароопасной ситуации. Ремонт требуется капитальный, и на него уйдет лет семь не меньше. Поэтому в настоящее время королева может принимать у себя в гостях лишь несколько человек. Не скоро еще она получит возможность собирать на Рождество всю свою семью, как бывало раньше, когда в замке останавливалось одновременно до пятидесяти человек.

Феба выглядела озабоченной.

— А что мне делать, если к нам позвонит какой-нибудь репортер и задаст конкретный вопрос об этих цифрах? Что ответить? Если они, как вы говорите, близки к реальным, то как мне оправдываться? Ведь страна входит в период экономического спада! — Она доверительно понизила голос: — Мне, честное слово, несколько не по себе.

— Всех любознательных писак сразу отсылай ко мне или к Джин, — посоветовал Джеймс. — А когда поднаберешься опыта, то и сама научишься спокойно отвечать на разные вопросы. Почему-то все забывают, что королева и ее семья — главная достопримечательность Англии, на которую едут поглазеть туристы. Каждый год нашу страну посещают миллионы иностранцев, которым хочется хоть одним глазком взглянуть на королеву или кого-нибудь из ее родных. Или на худой конец увидеть смену караула в Букингемском дворце.

— Согласна, но… Я в душе социалистка, и мне становится обидно, когда я читаю, например, вот такое: «Расходы департамента управляющего имением — 1 667 462 фунта». И это только на жалованье. А медсестры, между прочим, работающие по восемьдесят — девяносто часов в неделю, получают всего около восьми тысяч в год. Это разве справедливо?

Джеймс нахмурился. Он начал всерьез опасаться, что подобный взгляд на вещи у Фебы может проявиться и в ее рабочих контактах с журналистами. А он отвечал за то, чтобы все сотрудники королевской пресс-службы работали, так сказать, в одной упряжке, не позволяя себе каких бы то ни было вольных мыслей.

— Если у тебя такое отношение к этому, Феба, зачем ты пришла сюда работать? — спросил он. — И потом ты не права. Королева платит дворцовым слугам, швейцарам, лакеям и горничным меньше, чем в других местах по Англии! Меньше! Королева очень бережлива.

— Тогда почему же они работают здесь? Ради престижа?

— Разумеется, но не только. Когда человек через какое-то время уходит в другое место и тащит с собой рекомендательное письмо, подписанное самой королевой, это… ну ты сама понимаешь.

— И наконец, мемуары? Джеймс поморщился.

— Увы, к сожалению, и это правда. Несмотря на то что при поступлении на дворцовую службу человек подписывает что-то вроде декларации, в которой обязуется не предавать огласке ничто из того, чему станет свидетелем во дворце.

— А если он нарушит обещание, его привлекут по суду? — спросила Феба.

— Нет. Декларация — неофициальный документ.

— Так зачем же она нужна?

— Подписавший ее человек берет на себя некие моральные обязательства. Но конечно, он связан лишь своим честным словом.

— И сколько бывших придворных слуг его уже нарушили?

— Немногие, если брать за исходное общее число всех людей, когда-либо работавших на королеву. Бывший лакей принца Чарльза, уволившись из дворца, тут же написал автобиографию. Но книга не пользовалась спросом, потому что он просто не смог сообщить в ней ничего пикантного и душещипательного, ибо не располагал фактурой. Дело в том, что в жизни принца Чарльза нет и никогда не было темных пятен и секретов.

На Фебу это явно произвело впечатление. В этот момент Джеймса позвали:

— Звонят из «Морнинг ньюс».

— Что им нужно?

— Хотят, чтобы вы подтвердили сообщение о том, что королева каждое утро в сопровождении своей собачьей своры нагая купается в бассейне Букингемского дворца и что по ее просьбе на это время выключаются охранные камеры слежения, информация с которых поступает на мониторы в полицию.

Джеймс хлопнул себя по коленям и расхохотался:

— Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет!