Среда, 2 апреля

Мы всегда подтруниваем над Гэвином, родившимся первого апреля, в день дурака, впрочем, все шутки по этому поводу не доставляют нам особого удовольствия. Гэвин очень милый ребенок, он совсем не виноват, что появился на свет в этот день, хотя сам факт его существования наложил определенный отпечаток на нашу судьбу. Мы, как всегда, послали ему поздравительную открытку. Я думаю, она была предрешена в любом случае, я имею в виду нашу судьбу.

Алва отчаянно надеялась, что все еще наладится, пока его не было. А когда Гэвин родился, даже она стала понимать, что мы уже не будем жить так счастливо, как раньше.

Вот почему она плакала сегодня перед сном так же, как плакала и прошлой ночью. Обычно она спит с открытой дверью, но когда не может сдержать рыданий, неслышно выскальзывает из кровати и закрывает дверь. Я всегда нервничаю, заслышав скрип кровати и осторожные шаги по ковру, а затем легкий щелчок дверного замка. Когда она снова ложится, я не слышу скрипа, наверное потому, что дверь закрыта, но уже через несколько минут начинают раздаваться ее всхлипывания. Она всегда плачет одинаково, и я знаю, в какой момент она шмыгнет носом. А я лежу как натянутая струна, прислушиваюсь к каждому ее вздоху и не смею войти к ней. Я понимаю, что мое появление смутит ее и будет еще хуже.

У меня от жалости разрывается сердце, но я моту только лежать и слушать все это, пока она наплачется вволю и заснет. Когда всхлипывания между вздохами становятся длиннее, я уже знаю, что скоро плач прекратится, и она уснет.

Это продолжается четыре года. Поначалу было еще хуже. Тогда ей было всего девять лет, и она рыдала, пока не приходила мама, но потом громкие истерики сменились тихими слезами. Я думаю, она их выбрала, словно в наказание маме, чтобы та почувствовала свою вину. Это своеобразная хитрость, но я понимаю Алву. Тяжело потерять отца в девять лет. Это отнимает веру и делает тебя беззащитной.

Конечно, и я лишилась отца, но я была старше. Не намного, кто-то скажет, двенадцать лет — возраст более трудный, но в свои двенадцать я была вполне взрослой, как мне кажется, и, кроме того, я никогда не была любимицей отца. Алва обожала его с самого младенчества.

Я помню, как она сидела на высоком детском стульчике, махала пухленькими ручками, дрыгала ножками, выражая таким образом бурный восторг, когда отец возвращался вечером домой.

Мама кормила ее, но, едва отец появлялся на пороге, Алва отталкивала ложку и, наклоняясь вперед, вытягивала маленькие пальчики. Однажды она измазала всю мамину блузку рисовой кашей. Она бушевала до тех пор, пока папа не ставил свой портфель и не принимался сам кормить малышку. Он превращал кормление в игру, держа ложку так, чтобы Алва не могла дотянуться, а она смеялась и в полном восторге стучала кулачками по подносу, прикрепленному к стульчику. Наконец ей удавалось поймать ложку с кашей, пролетавшую мимо с такими звуками, какие издает аэроплан, или автобус, или мотоцикл — каждая ложка сопровождалась собственным звуком, в этом и заключалось самое веселье — и счастью ребенка не было предела.

После того как с едой было покончено, папа брал Алву на руки и поднимал высоко-высоко, слегка подбрасывая у самого потолка. Мама, волнуясь, говорила, что сейчас все съеденное окажется на кофточке, но такого никогда не случалось. Я в это время сидела за своим столом в углу, когда-то он служил школьной партой, и наблюдала за ними. Спустя какое-то время он, должно быть, вспоминал, что я где-то поблизости, и подходил ко мне, держа на руках весело щебечущую маленькую Алву, гладил меня по голове и произносил что-нибудь доброе, но ничего не значащее. Обычно я не отвечала и, спокойно глядя на него, продолжала нарезать французский батон. Иногда мама подходила, садилась рядом со мной и тихо спрашивала, наклоняясь, не хочу ли я варенья. Я обожала ее за это.

Нельзя сказать, что таким образом мы с мамой объединялись против папы и Алвы. Я тоже очень любила его. Но между сестрой и отцом существовала особенная близость. Он брал ее с собой на рыбалку. Я не ревновала. Много раз он спрашивал, не хочу ли я пойти с ними, но я боялась увидеть мертвую рыбу. Скорее, я больше боялась того, что когда рыбу вытащат из воды, она будет живой, и отцу самому придется убивать ее. Я этого видеть не хотела. Алве же нечего было бояться.

— Ты просто ловишь их за хвост, — говорила она, — и со всей силой ударяешь головой о землю.

Но я не представляла, как можно поймать рыбу за хвост. Наверняка она выскользнет из рук — как тогда снова ухитриться схватить ее? И потом разве руки не будут пахнуть рыбой? Нет, я оставалась дома с мамой, и мы готовили кляр для рыбы. Иногда мы просто смешивали муку с перцем и солью, а иногда вбивали яйца и засыпали туда сухари или кукурузные хлопья. Я любила раскатывать тесто скалкой, но рыба в таком кляре мне не нравилась. Мне казалось, что рыба с кукурузными хлопьями не сочетается.

Обычно поздно вечером, когда мы возвращались из нового дома нашего отца, Алва плакала до тех пор, пока не засыпала. Когда мы были поменьше, ходили к отцу через выходные, потом раз в месяц, а теперь видимся не чаще двух-трех раз в году. Он любит хвалиться нами и брать с собой, чтобы показать своим знакомым.

— Вы знаете, это мои дочери от первого брака!

Мне не нравится быть ребенком из прошлой жизни отца. Я иногда чувствую, что он видится с нами только потому, что так полагается, раз мы его дети. И если мне просто не нравится все это, то для Алвы невыносимо сознавать, что из «радости всей его жизни, света его очей, сказочной принцессы и маленького ангелочка» она превратилась всего лишь в дочь от первого брака. Это убивает ее, и она ревет все ночи напролет. Теперь в перерывах между нашими встречами она никогда не говорит о нем, но сильно переживает. У нее в голове крутится множество всяких мыслей, каких-то драматических сюжетов, в которых она представляет себя звездой, а его — исполняющим главную мужскую роль. Она мечтает о совершенном сценарии, чтобы рассказать мне историю, как бы увиденную в фильме. Все ее драмы раскручиваются по-разному, но они всегда завершаются одинаково: папа возвращается домой, и они с мамой женятся снова, и все становится как прежде. Конечно, этого никогда не будет, потому что этого не может быть.

Но тогда, в девять лет, она была не в состоянии понять это. О возвращении отца не могло быть и речи, тем более после того как на свет появился Гэвин.

 

Пятница, 4 апреля

Мы с Алвой собираемся разрисовать стены в ее комнате в ближайшие выходные. Я сказала, что в этом году вместо пасхальных яиц куплю краску, надеясь, что эта затея развеселит ее.

Вчера я попросила маму оставить нас в отделе хозяйственных товаров, пока она со своей тележкой будет бродить по магазину — я не знаю почему, но она впадает в полный транс, когда ходит по супермаркету, — и мы выбрали краску: бледно-бледно-розовую, почти белую.

Особенно здорово, что нам удалось купить ее по специальному предложению — получилось совсем недорого. Обожаю, когда удается недорого купить хорошую вещь. С деньгами в нашей семье проблемы. У мамы неполный рабочий день. Хорошо, что в некоторых профессиях возможна частичная занятость и люди там стабильно получают половину зарплаты, и кстати, и налог у них меньше, но моя мама — учительница, а это значит, что три месяца летом плюс другие каникулы она не получает совсем никаких денег. Так что наличные всегда для нас проблема.

Отец оплачивает школьные расходы. Это его вклад в наш семейный бюджет. Он говорит, что не согласен с обучением, где классы делятся по половому признаку, и потому настоял, чтобы мы учились в смешанной школе, куда мы и ходим. Она единственная в нашем районе. Я не слишком-то верю, что обучение здесь чем-то отличается, думаю, что только снобы рассуждают подобным образом, но мне моя школа нравится, и потому я не спорю. Мы всегда планируем свой бюджет и распределяем финансы.

У мамы не получается рассчитывать деньги как надо, поэтому мы делаем это вместе, и все довольны. Я настояла, чтобы она пользовалась кредитной картой, и наличные деньги мы стараемся тратить только на хлеб, молоко и газеты. Мы не покупаем то, что не запланировано, например дорогие журналы и тому подобное. У нас имеется Неприкосновенный запас, который лежит на дне коробки из-под спагетти, такой длинной-предлинной, что до ее дна непросто добраться, разве только в случае крайней необходимости.

 

Четверг, 8 апреля

Алва обрадовалась переменам в своей спальне. Она дала мне большую кисточку, а в воскресенье, когда мы закончили работу, расцеловала меня и сказала, что я самая лучшая сестра на свете и что такой потрясающей спальни нет ни у кого. Я должна отметить, что получилось и в самом деле здорово — не яркий розовый цвет, а просто нежно-розовый оттенок. Она выбросила все старые постеры и плакаты, которые раньше висели на стенах, сказав, что они слишком грубы и безвкусны для такой красивой комнаты, а потом принесла новый постер стального цвета. Мы с мамой выступили в роли советчиков, подсказывая, в какую сторону его лучше подвинуть, чтобы он висел ровно. В какой-то момент Алва пожалела, что у нее плохой глазомер, не то, что у отца.

В конце концов, удалось разместить точно так, как хотела Алва, мы с мамой стояли и восхищались им, незаметно легонько толкая друг друга, соглашаясь, что четверка ребят из музыкальной труппы, изображенной на плакате, теперь всегда будет озарять комнату своими белозубыми улыбками. Я думаю, что они выглядят куда старше.

Мама развеселилась. Такого не случалось с тех пор, как ушел отец. Ну да ведь прошло много времени, и жизнь продолжается. Я ей говорю, что у нас все будет отлично, я окончу школу, пойду работать, а она, возможно, еще выйдет замуж, но мама об этом и слышать ничего не хочет. Но я все твержу, что она должна ходить в клубы, где собираются одинокие люди, так она может познакомиться с каким-нибудь симпатичным неженатым мужчиной, который будет хорошо к ней относиться. А она только смеется в ответ, наверное, считает, что таких мужчин уже не осталось. Я так не считаю. Вот Боб, например, очень добрый и довольно остроумен.

Можно подумать, она надеется встретить кого-то у себя в женской школе, где она преподает. Но это всего лишь несколько часов в неделю, главное же ее занятие — просветительство, она читает лекции о том, как правильно выбрать профессию, как быть в трудных ситуациях. Мама говорит, что чувствует, как необходима ее помощь девочкам-подросткам, которым предстоит столкнуться с семейными проблемами. Она, видно, не догадывается, что Алва плачет по ночам. Мама очень серьезно относится к своей работе и постоянно читает американские книжки по самоанализу. Я полный профан в этой области, но уверена, что вся эта литература написана неизвестно для кого. Мама находит ее интересной, читает эти книги не для того, чтобы познать самое себя, а чтобы помочь «своим» девочкам разобраться в себе.

В маминой школе работают только двое учителей-мужчин, им по двадцать два года, так что женщинам возраста моей мамы там ничего не светит. Вот если бы она работала в каком-нибудь гламурном месте, вроде телевидения или издательства, или что-то в этом роде — там, я не сомневаюсь, много интересных, добрых мужчин среднего возраста, как раз таких, какие подходят для мамы.

 

Четверг, 17 апреля

Сегодня мама выглядела более расстроенной, чем обычно. Подошла моя очередь готовить. Каждой из нас приходится дважды в неделю заниматься готовкой. Две другие персоны в эти дни моют посуду. Вообще-то мы готовим что-нибудь на скорую руку, что попроще, например пасту, или омлет, или овощной суп, а может, сосиски с картофельным пюре. По воскресеньям мы готовим еду втроем, обычно что-нибудь мясное, и называем эту затею совместным предприятием.

Мы с Алвой моем посуду, не подпуская маму к раковине, устраиваем ей тем самым полноценный выходной. Алва вечно ноет из-за этого, но ей не удается увильнуть и приходится мыть посуду вместе со мной. Маме отдых нужен больше, чем нам. Она и так сильно устает в школе и дома, но этот аргумент не действует на Алву, которая считает, что никому из ее ровесников не живется так трудно, как ей. Иногда я опасаюсь, что Алва вырастет не испытывая сочувствия ни к кому. Виноват будет в этом наш отец.

Впрочем, я же начала о маме. Она вошла в кухню в тот момент, когда я ставила противень в духовку, и тяжело опустилась на стул. Она ничего не сказала, погруженная в себя. Обычно она вдыхает запах, пытаясь угадать, что там готовится, и предложить свою помощь. Минуты через две она заговорила об Алве, что, мол, она уже большая девочка и сама может справляться со всем, но ей мешает лень.

Я поинтересовалась, почему она такая расстроенная. Мама сказала, что это из-за одной ученицы. Она всегда сдержанно говорит о своих клиентках, как она называет девочек, которым читает лекции. Я спросила, может девчонки поругались, но мама ответила, что нет, ничего такого. Она все принимает слишком близко к сердцу, так нельзя. Иногда она слишком мягко обращается с людьми, даже в ущерб себе.

 

Вторник, 22 апреля

Вчера мама весь день «висела» на телефоне, меня это раздражало: хотела позаниматься, а телефонные звонки мне мешали. Я играю на контрабасе, и когда репетирую, весь дом содрогается. Соседи постоянно жаловались, и после долгих споров мы пришли к решению, что я играю между пятью и шестью вечера. Алва занимается на флейте и никому не мешает. Для Алвы это нормально: что бы она ни делала, всегда все хорошо. Это я вечно должна ходить на цыпочках, дабы никого не потревожить. Иногда мне хочется поменяться с Алвой местами, стать младшей.

Так вот, мама заняла телефон как раз в отведенное мне время. Я ждала, ждала, когда же она наконец повесит трубку. В итоге у меня осталось на все про все пятнадцать минут, и не успела я начать играть, как услышала звон колокольчика, доносящийся из кухни и означающий, что мое время истекло. Обычно мама так себя не ведет. Видимо, это был какой-то важной телефонный звонок. Скорее всего, что-то связанное со школой.

 

Четверг, 1 мая

Прошлым вечером мамы не было дома. Обычно она не уходит посередине недели, но она объяснила, что у них родительское собрание. Я не помню, чтобы в мае проходили родительские собрания, но она сказала, что на это приглашены не все родители, а она слишком ответственно относится к своей работе, чтобы не пойти.

Пришел Боб. Он интересуется языческими фестивалями. Я должна объяснить, что Боб — это мой бойфренд. Вообще, мама зовет его Робертом, а я — Бобом. Я первая стала называть его так, как мне кажется, ласково, но теперь и мама, и Алва, и все друзья зовут его Бобом. В этом году он заканчивает школу. Мы встречаемся уже несколько месяцев. Он остроумный парень, и с ним всегда весело. Боб высокого роста, и я считаю, у него точеный профиль — благородной формы нос и высокий лоб. Маме Боб не нравится, потому что он пьет пиво. Я говорила ей, что все старшеклассники его пьют, даже девочки, и ничего страшного здесь нет, да и пьет он немного, а плюс ко всему не курит. «Еще чего! Курить!» — завопила мама, когда я произнесла это слово, будто речь шла о героине. А я имела в виду всего лишь табак. Честно говоря, мне так трудно бывает понять маму, но, должно быть, ей также непросто понять меня. Ведь я всего лишь сказала, что он не курит, и повторила это, но, думаю, слово «сигарета» рядом с именем Боба у моей мамы немедленно вызывает подозрение. Ей нужно знать о нем все, начиная с того, кто его родители, и заканчивая тем, какие у него любимые предметы в школе.

Кстати, мы с Бобом приготовили пунш: горячий мед, разбавленный апельсиновым соком (из пакета) и свежевыжатым лимонным, плюс водка. Никто из нас не пьет спиртного, поэтому водки мы добавили совсем немного, перелили пунш в найденную под раковиной маленькую бутылку с двумя ручками, чем-то похожую на вазу, чтобы можно было ухватиться обоим. Свое изобретение мы назвали любовной чашей и выпили из нее за здоровье друг друга и за плодородие. Я сомневалась насчет того, пьют ли за плодородие, не искушаем ли мы судьбу, но Боб заверил, что за это пили даже кельты. Алкоголя в нашем напитке было чуть-чуть, но все равно чувствовался его неприятный вкус.

Алва услышала наш смех, пришла в кухню и заявила, что тоже хочет попробовать. Мы изо всех сил убеждали ее, что это не слишком хорошая затея, если в напитке есть водка. Ей ничего не оставалось, как согласиться. Алва уверена, что начинать пробовать водку можно в шестнадцать лет, но я совсем так не считаю. Мы добавили лишь каплю водки, чтобы напиток получился настоящим, но теперь я думаю, что не стоило вообще этого делать. Старшей сестре надо быть поаккуратнее, особенно если младшая так впечатлительна, как Алва. Это ужасная ответственность. Если за ней недосмотреть, она может моментально глотнуть водки и долить бутылку водой. Я не преувеличиваю. Вы знаете, в ее классе некоторые так делают, и для них это нормально. У кого-то потом рвота, кто-то не может есть. Это ужасный возраст. За ними нужен глаз да глаз. Но так уж устроено, и они ничего не могут с собой поделать.

Я решила уложить Алву спать в половине десятого. Боб вскоре ушел, и я тоже легла в кровать. Я не слышала, как пришла мама. Наверное, было уже совсем поздно.

 

Воскресенье, 4 мая

Мама опять все утро болтала по телефону. Мне не понравилось, когда она ворвалась в кухню, где я готовила обед, и заявила, что я произвожу слишком много шума. Я выпрямилась и сказала:

— Похоже, твой собеседник интересует тебя больше, чем предстоящий обед! Кто же он?

— Кто — он? — спросила мама.

— Ты заинтриговала меня этими таинственными звонками, — улыбнулась я.

Она вся покраснела и начала похлопывать себя по щекам.

— Что-то у тебя здесь жарко.

— Плита раскалилась, — ответила я, но на этот раз мне не хотелось, чтобы она так легко ускользнула от ответа. — Ну? — спросила я.

— Это не твое дело.

Я пожала плечами и не стала допытываться, в первую очередь потому, что уважаю ее частную жизнь. Но про себя подумала, что упустила отличный шанс вызвать ее на разговор. Надеюсь, это не так уж нечестно с моей стороны. Даст бог, здесь замешан мужчина и у нее роман.

 

Четверг, 8 мая

Прошлым вечером мамы опять не было дома. Еще одно отсутствие посередине недели. Хм! Боб считает, я должна спросить ее напрямую, раз меня это так волнует. Я уже говорила ему, что не волнует, а просто мне интересно. И в самом деле, мне невероятно любопытно.

 

Воскресенье, 11 мая

Вчера Алва объявила, что собирается на дискотеку. Мы только что вернулись домой из супермаркета и распаковывали сумки. По крайней мере, мы с мамой разбирали их, а Алва раскрывала шоколадное печенье, помогая по хозяйству таким образом.

— Идешь на дискотеку? — удивилась мама, — звучит забавно! — Но она отлично представляла, что сейчас, когда Алве не разрешат, полетят со свистом все пластиковые упаковки с сыром, салями, сосисками и чипсами, хранящиеся в холодильнике. — Нет, Алва, — сказала я строго, — никуда ты не пойдешь.

— А я говорю, да, — ответила Алва, — разрывая очередную коробку из-под печенья. — Все идут.

Из распотрошенной коробки сыпались крошки печенья.

— Кого конкретно ты имеешь в виду? — поинтересовалась мама, в которой вдруг дали о себе знать навыки ее работы с подростками.

— Вот и я о том же, — добавила я на правах старшей сестры.

— Вы просто ничего не понимаете! — закричала Алва и пулей вылетела из кухни, яростно топая башмаками по ступенькам.

Мы с мамой переглянулись, без слов понимая друг друга, и у меня возникло ощущение, что мы не мать и дочь, а две женщины, укоризненно качающие головами, недовольные поведением взбалмошного ребенка.

— Давай пока просто сложим все в холодильник прямо в пакетах, — предложила я, видя, что мама пребывает в растрепанных чувствах.

— Хорошая мысль, Эшли, — сказала она. — Ты моя единственная опора, дорогая.

Я почувствовала, как меня с головой накрыла теплая волна любви.

— Я лучше пойду и попробую успокоить ее, — сказала мама.

— Да, конечно, у тебя это скорее получится, а я пока заварю чай. Когда вы вернетесь, все будет готово.

Мамины глаза засветились, и она, нежно улыбнувшись, направилась к двери. Хотя мама и не красавица, ее улыбка просто очаровательна. Как будто солнце выходит из-за тучи и своими лучами озаряет все вокруг.

Когда они с Алвой вернулись, чай уже остыл. Лицо сестры было заревано. Мне не терпелось узнать, как маме удалось успокоить ее, хотя я и так догадывалась. Скорее всего, мама доконала ее вопросами, типа кто идет, где будет дискотека и когда Алва вернется. Возможно, это не лучший способ, но иногда проще отказаться от своих планов, чем спорить с мамой и отвечать на ее нескончаемые вопросы. Не знаю, как именно было на этот раз, но Алва никуда не пошла.

 

Суббота, 17 мая

Сегодня мы с Алвой отправились за покупками. В среду был ее день рождения, и отец прислал ей немного денег на подарок. Я тоже взяла кое-какие свои сбережения, и мы поехали в город. На самом деле, мы не собирались тратить деньги на что попало, а только если что-то очень понравится.

Я знаю один магазин распродажи одежды прошлогоднего сезона, и мы решили зайти, просто взглянуть. Иногда там попадаются очень даже приличные вещи, но вообще-то почти все, что стоит дешево, и выглядит отвратительно, цвета такие, что только в гроб ложиться. Но как раз сегодня у них продавались плиссированные мини-юбки. Я примерила одну, оказалось довольно мило. Хотя себя и не полагается хвалить, я скажу, что у меня красивые ноги, особенно когда я надеваю черные колготки, а потому мне идут короткие юбки. Обычно я покупаю себе одежду в магазинах молодежной одежды. У меня еще никогда не было по-настоящему хорошей шерстяной юбки, а эта стоила всего пятнадцать долларов, к тому же она в зеленую клетку, что мне очень нравится. Алва тоже нашла ее довольно милой. И хотя сама она носит юбку только в школе, тут решила тоже купить себе такую. Ей понравилась клетка цвета хаки, и когда она надела юбку, ей тоже было хорошо.

— Мы выглядим прямо как сестры, — пошутила я.

— Но мы и есть сестры, — сказала она, с недоумением посмотрев на меня.

Иногда она не понимает шуток. Кстати, эти юбки рассчитаны на прохладное ирландское лето, а потому мы можем носить их круглый год. Алва хотела так сразу и пойти в ней, но я отговорила ее. Алва без колготок, а надеть юбку и черные носки с ботинками, по меньшей мере, глупо. Юбки нам завернули в бумагу, и мы положили обновки в пакет. В этом магазине огромное количество бумажных пакетов с бумажными ручками, и они вполне прочные.

Потом мы зашли в кафе со своими коричневыми пакетами и просидели там полчаса, пили капучино. Это был прекрасный день, какие обычно описывают в книжках, хотя мы и потратились. Но ведь не каждую субботу получается так провести время.

Мы еще посетили выставку в художественной галерее. Ни я, ни Алва совсем не разбираемся в искусстве, но хотели бы. Да, кстати, вход на выставку был бесплатный. Нам совсем не понравилось, потому что мы ничего не поняли. Все скульптуры оказались какими-то совершенными и к тому же были огорожены натянутой проволокой цыплячьего цвета с прикрепленными к ней перегоревшими лампочками.

Когда мы выходили из галереи, я неожиданно увидела маму. Мы выходили, а она как раз входила. Нас от нее закрывала толпа. Она толкала стеклянную дверь правой рукой, и что-то говорила, обращаясь к кому-то, шедшему рядом с ней. Что она делает здесь? А мама так оживленно болтала, что когда я увидела, с кем она говорит, мне не захотелось отвлекать ее. Это был высокий темноволосый мужчина, не так чтобы симпатичный, и, как мне показалось, худощавый для своего роста. Я увидела, как он наклонился и протянул руку, чтобы придержать дверь для мамы. На какой-то момент я остановилась как вкопанная, глядя на них, а потом устремилась за идущей впереди Алвой.

— Побежали быстрее к автобусной остановке, не то эти бумажные пакеты разорвутся.

Я даже и не подумала сообщить ей, что видела маму с темноволосым незнакомцем.

 

Вторник, 20 мая

Сегодня Алва играла в большой хоккей. У нее неплохо получается, только нужно тренироваться немного серьезнее. Кстати, она играет в команде, у которой в субботу состоится матч, так что ей ничего не оставалось, как идти тренироваться. Тем временем мы отправились делать покупки с мамой вдвоем, без Алвы. Это было здорово. Алва не канючила, чтобы ей купили шоколадного печенья, и я могла сконцентрироваться на том, что лучше для семьи. Мы толкали перед собой тележку и спокойно обсуждали, что купить, а что нет. Может, это и звучит странно, но именно в такие минуты у нас с мамой возникает взаимопонимание.

На выходе из кассы упаковывают товар, бойскауты не слишком хорошо знают свое дело. Почему-то они кладут грибы на дно сумки, заваливая их тяжелыми банками, замороженными продуктами, связками бананов, так что домой вы приносите месиво из грибов. Если бы у меня был маленький брат, я уверена, что он оказался бы посообразительнее. И тут меня словно осенило: ведь Гэвин — это и есть наш маленький брат. Мы всегда думаем о нем просто как о ребенке отца и Наоми. Конечно, это не то же самое, что настоящий младший брат, мы не можем научить его толково упаковывать продукты. Но как бы мы его ни воспринимали, он наш кровный родственник.

Я думала обо всем этом, складывая в сумку покупки, и в какой-то момент поняла, что стою с сеткой горячих булочек с изюмом в одной руке и туалетным утенком в другой, а на меня с любопытством смотрит один из бойскаутов. Встретившись с его пристальным взглядом, я улыбнулась и произнесла:

— Просто решила посмотреть, мягкие ли булочки. Не хочется, чтобы попались черствые, как кирпичи, не так ли?

Я знала, что выгляжу глупой, но попыталась не показать, что чувствую себя неловко. И еще мне вдруг стало стыдно за то, как я подумала о Гэвине.

Потом я взглянула на маму, которая закатила глаза, увидев сумму в чеке. В прошлом году ей стукнуло сорок, и она стала носить очки. Я чувствую себя в чем-то виноватой перед ней. От природы у нее густые волнистые волосы, красивого медового цвета, которые она носит распущенными, зачесывая назад. Всмотревшись в ее лицо, я заметила следы беспокойства, а ее красивая стрижка будто принадлежит кому-то другому, более молодого возраста что ли. Но когда мама повернулась и на ее губах сияла лучезарная улыбка, я отметила, что она мгновенно похорошела, и почувствовала облегчение. Мне захотелось крепко обнять ее и сказать, что все в порядке, но она бы сильно удивилась, поэтому я просто улыбнулась в ответ. Потом и я закатила глаза — по поводу упаковщиков. Мама кивнула соглашаясь, но все равно бросила двадцать пенсов в их корзину для сборов.

 

Среда, 21 мая

Этим вечером мама снова провисела на телефоне все время, отведенное мне для занятий. Ей кто-то позвонил, и, конечно, в этом нет ее вины. Я умираю от любопытства: может, это тот самый незнакомец? Надеюсь, он. Было бы отлично, если бы у мамы появился — не знаю, как назвать: «бойфренд» звучит как-то несолидно, «мужчина» — слишком сухо, «партнер» — официально, «друг» — расплывчато и непонятно. В общем, возможно, это звонит человек, с которым я случайно увидела ее в галерее. А может быть, она просто объясняла ему, где находится гардероб, а уж остальное я нафантазировала? Или они просто обменялись репликами, увидев что-нибудь на улице? Да, но с кем тогда она разговаривает сейчас? Надеюсь, он хотя бы не женат. Мама никогда не станет встречаться с женатым мужчиной.

 

Среда, 28 мая

Ну! Свершилось! Мама собирается на свидание с Ричардом. Ричард — это имя ее нового джентльмена. Именно так она представила его, когда рассказывала о нем. Мне кажется, мама шутит, взяв это имя из какой-нибудь пьесы.

Утром за завтраком она наконец-то раскололась. Я думаю, мама специально решила заговорить о Ричарде в это время, чтобы было поменьше расспросов, потому что у нас на них нет времени — мы должны бежать на автобус. Наверняка мама продумала каждое слово, это чувствовалось. На прошлой неделе, когда мы шли домой из магазина, мне показалось, что она хочет что-то сказать, но не знает, с чего начать.

По правде говоря, я была немного разочарована, что мама сказала все нам обеим, потому что думала, что первой узнаю новость. Я представляла себе, как она мне начнет рассказывать, а я отвечу, что все уже знаю, и загадочно упомяну о выставке. Мне хотелось немного пошутить, но я видела, с каким трудом она подбирает слова, поэтому я не стала еще больше усложнять ситуацию. Реакция Алвы была неожиданной: она побледнела, а потом разрыдалась. Слезы за завтраком — плохое начало любого дня.

Мне захотелось сказать маме, что рада за нее, но я не решилась сделать это при Алве. Она хочет, чтобы мама всегда была только с нами, и ни о какой личной жизни для нее не может быть и речи. Но ведь она знает, что отец к нам не вернется. То, что он помнит о наших днях рождения и оплачивает школу, ничего не значит. Полгода назад он оформил развод. Не знаю, как ему это удалось. У нас здесь развестись нельзя, это считается противозаконным. Но отец сумел. Скорее всего, он сделал это в Лондоне. Думаю, мама не решилась бы на развод, и прежде всего по религиозным соображениям, но когда это произошло, она, я думаю, вздохнула с облегчением.

Кстати, мама знакома с этим человеком, с Ричардом, всего несколько недель, и она не сказала, что собирается за него замуж. Но Алва считает, что если люди встречаются, они обязательно должны пожениться! А с этим она никак не может смириться, потому что хочет, чтобы к нам вернулся отец. Поэтому я стараюсь щадить ее чувства, обращаясь с ней как можно мягче. Может, и хорошо, что мы все узнали за завтраком, так как времени на обсуждение не осталось — пора было бежать на автобус.

 

Пятница, 30 мая

Наконец-то нам с мамой выпал шанс поболтать наедине. Сегодня после школы Алва опять отправилась к Саре, а я вернулась домой одна. Когда я пришла, мама уже была дома. Больше всего люблю приходить домой по пятницам. Поворачиваешь ключ в замке, слышишь щелчок, бросаешь рюкзак в открывшуюся дверь, и он с глухим стуком приземляется точно у лестницы.

Мама прокричала из кухни:

— Подними, сколько раз говорить, не оставляй его здесь, а то кто-нибудь обязательно споткнется об него и упадет.

— Подняла, — тоже прокричала я, подражая ей, и постаралась, чтобы это прозвучало весело, хотя на самом деле я была сильно раздражена. — Не оставляю, чтобы кто-нибудь не упал.

Я с недовольством потащила рюкзак на место, но услышав мамин смех, поняла, что у нее хорошее настроение, и мне сразу стало лучше.

Алва обращается с вещами неряшливо. Она их разбрасывает по всему дому, и нам с мамой приходится все время собирать их.

Войдя в кухню, я чмокнула маму в щеку. Для этого мне пришлось наклониться: я уже переросла маму, и мне это не нравится. Родители должны быть выше ростом, чем дети, а так я чувствую себя каким-то переростком. Хотя, конечно, на самом деле это не так.

— Я узнаю тебя по шагам, — сообщила она, — протягивая мне кружку с чаем. — Я даже знаю, в какой момент ты повернешь ключ в замке.

— Расскажи мне побольше о Ричарде, — попросила я, вылавливая из кружки чаинки. По выходным мама всегда заваривает листовой чай, это она считает, полезнее, но всю неделю мы пьем чай из пакетиков — это удобнее. Я люблю выпить эту первую за предстоящие выходные чашку настоящего чая, и не потому что он вкуснее, а потому что эта чашка означает коней учебной недели.

— Что он высокого роста, худой и с темными волосами, я уже знаю, — добавила я хитро.

Вздрогнув, мама вопросительно посмотрела на меня, но я замолчала на несколько минут. А потом объяснила, что видела их в художественной галерее в прошлую субботу. Мама откинулась на спинку стула и выдохнула:

— В этом городе ничего не скроешь. Как в большой деревне!

Но я чувствовала, что она совершенно не расстроена. Ей до смерти хотелось узнать мое мнение о его внешности, о том, как он одет и вообще, как он мне показался. У меня было ощущение, будто я разговариваю с одной из своих школьных подруг. А как он, по-твоему, выглядит? А что ты скажешь о его ботинках? Ну просто не мама, а девочка — меня это немного шокировало, но, наверное, любовь делает людей такими. Возможно, меня тоже интересовали подобные вещи, когда я только познакомилась с Бобом. Я думаю, это естественное желание, узнать человека поближе и, советуясь с близкими, решить, подходит он тебе или нет. Мне хотелось сказать ей то, что она от меня ждала: да, да, он классный, все здорово.

Я и в самом деле так считаю, ведь я долгое время хотела, чтобы она наконец встретила подходящего мужчину. Но почему-то, когда она смотрела на меня сияющими глазами, я не могла ей сказать все это. Не знаю, почему. И я вдруг перестала понимать, почему хотела, чтобы она нашла себе мужчину. Почему я решила, что ей его не хватает? Все это так странно.

— Какая у него ситуация в семье? — поинтересовалась я, глядя в окно, и напомнила сама себе пожилого отца, расспрашивающего свою дочь, являются ли честными намерения ее жениха. Все-таки это была необычная ситуация и, может, поэтому неловкая.

— Вдовец, — ответила она.

— Ты уверена? — спросила я, продолжая глядеть в окно: вдоль стены дома напротив кралась кошка.

— Естественно! Я была на похоронах его жены. — Что?

— Сначала мы были просто приятелями. У него есть дочь, школьница.

— О! — сказала я с облегчением, так как в какой-то ужасный момент мне показалось, что мама и этот мужчина встречались, когда его жена была жива. Больше я ничего не стала спрашивать. И так довольно много для короткого разговора.

— Ты не будешь возражать, если сегодня вечером я пойду с Бобом в боулинг? — спросила я, не только чтобы сменить тему, но и потому, что не могу уйти без ее разрешения.

— Конечно, иди, — ответила мама безразлично. Я должна радоваться, потому что она уже свыклась с мыслью о Бобе и потихоньку начала относиться к нему как к члену нашей семьи.

— Я не знаю, как быть с Алвой, — заговорила мама после небольшой паузы.

Я ответила, что с ней будет все в порядке, просто сейчас у нее трудный возраст. Я помню себя в четырнадцать лет. И в самом деле непросто. Но я не хотела продолжать разговор об Алве. Я вообще не хотела больше говорить. Забавно! Я много раз представляла этот разговор, думала, что сказать, а вот теперь, когда момент беседы пришел, я испытала легкое разочарование, даже пустоту.

 

Воскресенье, 1 июня

Я с трудом верю, что сделала это. Мне несвойственны такие вещи. Я никогда ничего не делаю в порыве чувств, но в тот день так поступила и даже не хочу знать, почему. В пятницу у меня было такое отличное настроение, но теперь что-то случилось.

Я не задумывалась об этом раньше, но вчера вдруг поняла, что никогда не любила боулинг. Просто, играя в него, люди проводят время вместе, тусуются, и мы пошли туда ради этого. На дорожках, освещенных множеством ярких-ярких огней, стоит гул голосов, слышны выкрики и смех, время от времени раздается стук брошенных шаров, катящихся по дорожкам. А запах ног заполнил атмосферу, потому что люди переобуваются. Я подумала: что я вообще делаю в этом ужасном месте? Почему я не осталась дома послушать Монсеррат Кабалье или посмотреть документальный фильм об экономической ситуации в Руанде, или вместе с Алвой делать попкорн, или что-нибудь в этом роде?

Я предложила Бобу уйти, но он сказал:

— Мы же только что пришли и заплатили за вход.

Пришлось остаться, ведь и в самом деле не могли же мы заплатить деньги ни за что.

Я выигрывала каждую игру. В основном здесь были шестнадцатилетние ребята, друзья Боба, которые немного занервничали из-за того, что я играю лучше них. Они пытались вывести меня из равновесия, но я играла все лучше и лучше, бросая свои мячи точно в цель.

— Эй, да ты сегодня на высоте, Эшли, — сказал Боб гордо, обнимая меня за шею.

Я ощутила запах дезодоранта, смешанный с запахом пота, когда он поднял руку и, внезапно почувствовав, что мне трудно дышать, вырвалась.

— Ну что, теперь мы уходим? — спросила я. — Теперь, я думаю, наши деньги не пропали зря.

Бедный Боб! Он выглядел удрученным. Он заплатил за нас обоих, но не потому что считает, что платить должен парень, просто он знает, что в нашей семье ситуация с деньгами намного хуже, чем у него. Его отец — директор какой-то кампании, и мама тоже. По-моему, они производят сигнализации против воров-взломщиков. Вот работка! Но Боб хороший человек, добрый и справедливый.

После боулинга мы возвращались домой пешком. Это была моя идея. Даже на улице мне не хватало воздуха и не хотелось толкаться в переполненном автобусе. Идти нам было два или три километра. Всю дорогу мы болтали. Не спорили, а просто обсуждали тех ребят, которые только что были с нами. Наша веселая беседа понравилась мне намного больше, чем сам боулинг, и я даже подумала, что еще чуть-чуть и у меня бы там начался приступ клаустрофобии. Мы смеялись над тем, как они вели себя, когда я выигрывала. Но когда мы подошли к нашему дому, мне не захотелось приглашать его. Обычно мама предлагает нам выпить чаю или какао, но в этот раз я не стала звать его. Когда он наклонился поцеловать меня и пожелать доброй ночи, я взяла его за руку и произнесла:

— Боб, я не хочу больше тебя видеть, по крайней мере, так я чувствую сейчас.

Не знаю, откуда взялись эти слова. Если бы я даже собиралась произнести это, у меня никогда не хватило бы духу. Но все получилось само собой. Я была ошарашена не меньше, чем он, но потом даже обрадовалась.

Мне искренне жаль, потому что Боб отличный парень и нравится мне, и я сама в толк не возьму, почему не хочу больше видеть его. Не дожидаясь ответа, я быстро поцеловала его в губы и в знак утешения пожала руку. Потом прошла к калитке, открыла замок и быстро захлопнула за собой дверь.

В коридоре горел свет, но во всем доме было темно. Обычно в это время мама смотрит кино, но сейчас ее не было, и я подумала, что даже лучше, что она спит, мне совсем не хотелось разговаривать.

Я хотела было приготовить какао, но представив, как буду одиноко сидеть в холле, почувствовала жалость к самой себе и поплелась в свою комнату. Я ощущала себя опустошенной, и мне хотелось поскорее заснуть, но в голове стучали брошенные и катящиеся по дорожкам шары.

 

Пятница, 6 июня

Сегодня я послала Бобу открытку с пожеланием удачи. В понедельник у него начинаются экзамены. Я не знала, как подписаться: «Люблю, Эшли», или просто «Эшли», или как-нибудь еще. Мне казалось, будет нечестно написать что-то вроде «люблю, целую», когда я только недавно сказала, что не хочу его больше видеть. В конце концов, я просто подписалась своим именем.

Я не видела его в школе на этой неделе, потому что те, у кого экзамены, уже не учились и занимались дома. Остальные проходили школьную практику — мыли и убирали классы. Мы также помогали мыть школьные коридоры, передвигали парты и все такое прочее. Коллективная работа и всяческое сотрудничество — часть философии нашей школы, поэтому все мы обязаны участвовать в уборке. А вообще даже здорово иногда заняться чем-то непривычным.

Нам посоветовали основную часть школьных заданий сделать во время летних каникул, например перечитать историю или те произведения, которые будем проходить по литературе в следующем году: перерыв большой, и можно многое успеть. Многие наши ученики на лето уезжают куда-нибудь со своими семьями. У многих есть собственные загородные дома, где они проводят каникулы и праздники. Мы же будем просто счастливы, если удастся на недельку выехать к Бриттас Бэй. Я так люблю красивые места. Даже сборы в дорогу не кажутся утомительными, когда едешь отдыхать. Летом у нас очень напряженно с деньгами, потому что мама не работает.

Мы с Бобом договаривались поехать в лагерь или отправиться в поход с компанией друзей, но не получилось. Ну и ладно.

 

Суббота, 7 июня

Провела день, расхаживая по местным магазинам, ресторанам и кафе в поисках работы на лето. Я думаю, что спохватилась поздно: все места уже заняты.

 

Воскресенье, 8 июня

Прошлым вечером мама ходила на концерт с Ричардом. Она говорит, что он совсем не разбирается в музыке и она хочет научить его. Алва пошла на школьную дискотеку в честь окончания занятий. Так я осталась одна, но миссис Мэрригэн, Джоана, я должна запомнить, что ее зовут Джоана, она живет через дорогу от нас, попросила меня присмотреть за ее детьми, и мне, по крайней мере, не придется сидеть дома и смотреть сериал. Но я все равно посмотрела его у Мэрригэн. Еще я смотрела игровое шоу, а маленькая Дарен Мэрригэн с веселыми криками прыгала что есть силы по диванам и креслам, а ее сестра Таня тихонько сопела в углу в своей кроватке. Вообще не простое занятие — уложить детей в кровать. Их мама говорит, что они любят, когда с ними сидит няня, но при них она не захотела называть меня няней, а назвала гостьей, и когда я пришла, дала мне два киндер-сюрприза, чтобы я угостила их, как будто бы от себя.

— Приводи с собой Боба, — весело сказала Джоана, когда позвонила. Я ничего не ответила, и, когда пришла одна, Джоана ничего не спросила по этому поводу. Странно, но никто не заметил, что уже около двух недель Боб не появляется у меня.

Я надеюсь, у мамы не получится с Ричардом так, как у нас с Бобом, это было бы ударом для нее. Надо бы поговорить с Алвой обо всем. Нужно, чтобы она не волновалась так, а может, лучше пока не стоит затрагивать эту тему.

 

Воскресенье, 15 июня

У нас давно заведенный порядок — воскресные дни мы проводим вместе, всегда втроем, кроме тex очень редких случаев, когда мы с Алвой ездим навестить папу с Наоми и Гэвина. Потому мы были в шоке, когда сегодня после ланча мама объявила, что уйдет ненадолго. Вообще-то в этом нет ничего ужасного, но ведь это наш день.

— С Ричардом? — спросила Алва обиженно. Мама с осторожностью говорит о Ричарде, если разговаривает с Алвой. Она знает, Алве не нравится, что он появился. Вот со мной она никогда не упускает возможности поговорить о нем, то и дело повторяя его имя. У меня уже нет сил слушать про него, но при Алве она словно набирает воды в рот. Она так и не заметила, что Боб больше не приходит. Ни она, ни Алва.

— Да, с Ричардом, — ответила мама, — стараясь говорить беззаботно.

— Теперь она всегда ходит с ним, — прошипела Алва, когда мама вышла из комнаты. — У нее теперь нет времени на нас, она предпочитает проводить его с ним.

Я сказала Алве, что она несет полную чушь. Этого не может быть, я уверена. Единственное, я считаю, что она не должна уходить с ним по воскресеньям, это нечестно. Иногда трудно понять поступки другого человека, даже если это твоя мама.

Мама заглянула в дверь гостиной, чтобы сказать «пока». В это время мы слушали концерт Баха и играли в шашки. Обожаю Баха. А Алва любят шашки. Мама сказала счастливым голосом, что долго не задержится, и ее слова разлились по комнате, словно звуки музыки, но мы ничего не ответили, видимо потому, что в душе у каждой из нас засела обида.

— Давай, пойдем и откроем по пачке «Магнамы», — предложила я Алве, когда мама ушла.

«Магнама» — очень вкусное печенье, хотя совсем недорогое. Его очень любит Боб. Как интересно, столько мелочей напоминают о Бобе.

 

Среда, 18 июня

Я нашла работу на время летних каникул. Случайно зашла в книжный магазин, чтобы прикинуть, смогу ли я купить одну книгу. Я брала ее в школьной библиотеке, но не дочитала до конца и теперь хотела приобрести собственную, ее требовалось прочитать по программе к началу учебного года. Поразмыслив, я решила, что все же лучше записаться в библиотеку, и поставила книгу на полку, и в этот момент мне на глаза попалось висевшее на стене объявление, написанное от руки. Словно его повесили специально не на виду, чтобы оно не было прочитано многими. Оно гласило:

« Требуется сотрудник для временной работы в магазин.

Обращаться к мистеру Джорджу».

Недолго думая, я прямиком направилась к столу и спросила, могу ли поговорить с мистером Джорджем, показали, как пройти в кабинет в конце помещения. Я попала как раз в перерыв, судя по чашкам с кофе, которые стояли в нескольких местах. В кабинете повсюду громоздились книги и пачки газет, а за рабочим столом сидел пожилой и очень полный человек, он печатал что-то на пишущей машинке старинного образца. В воздухе стоял запах парафина, и все вокруг было в пыли. Он не поинтересовался, сколько мне лет, учусь ли я в школе, а лишь спросил, хорошо ли я знаю литературу.

Я ответила, что с этим у меня все в порядке, хотя, в общем-то, это было преувеличением.

— Хм, — произнес он. — Раз вы разбираетесь в литературе, можете приступить к работе. Оплата — два с половиной доллара в час, начнете с понедельника. Рабочий день с половины девятого до шести, а по четвергам — до половины девятого вечера. Суббота выходной. Работать до конца июля. Если все устраивает, можете приходить в понедельник.

Он говорил с английским акцентом. Я не знаю, что он делает в местном магазине, но, судя по всему, это босс. Я согласилась прийти в понедельник. Понятия не имею, нормальная ли это оплата два с половиной доллара в час, но звучит вполне! По крайней мере, это больше, чем я получаю, когда сижу с детьми.

 

Вторник, 24 июня

Работа в магазине изнуряет. Мои ноги просто отказываются ходить. Но это только несколько недель. Можно собраться с силами и выдержать. Я люблю заходить на склад рядом с кабинетом босса. Там как будто вообще нет воздуха — вместо него запах бумаги, который мне нравится. У меня на пальцах уже мозоли от постоянного таскания книг.

 

Среда, 25 июня

Сегодня в магазин зашел Боб. Уже больше трех недель я стараюсь избегать его. Он искренне удивился, увидев меня, но повел себя достаточно холодно. У меня было преимущество, потому что я первая увидела его и успела спрятаться за прилавок, прижав к лицу прохладные ладони, чтобы охладить хоть немного пылающие щеки. Впрочем, это не из-за всплеска эмоций и не из-за смущения, скорее всего, от неожиданности.

— Привет, Эшли, — сказал он, протянув выбранную книгу. — В этом магазине классика так дешево стоит. — Он даже не отвел взгляда и не переминался с ноги на ногу или что-нибудь в этом роде. При виде его спокойствия, я тоже решила держаться хладнокровно.

— А, привет, Боб, — сказала я, пытаясь говорить без эмоций. — Как сдаешь экзамены?

Внезапно я почувствовала себя ужасно виноватой. С моей стороны было грубо порвать с ним перед, может быть, самым главным экзаменом в его жизни. Да, это было эгоистично и бездумно. Ведь я могла поломать ему карьеру таким образом.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал он. — Кстати, спасибо за открытку. Остался только экзамен по немецкому. Завтра. Я смотрел фильм, снятый по этой книге, — добавил он. — Вчера вечером мы смотрели его с моей старой знакомой.

Ничего себе, он ходил по кинотеатрам в самом разгаре экзаменов. Мне тоже хочется посмотреть это кино, только вот не с кем пойти. Не с кем с тех пор, как мы расстались с Бобом. Я ощутила легкую тоску и тут поняла, что меня задело не то, что он ходит в кино во время экзаменов, а то, что ходит не со мной.

— Ну и как? — холодно спросила я.

— Класс, — сказал он, — просто супер.

Раньше, когда встречался со мной, он никогда не говорил таких слов. Я имею в виду «супер».

— Да? — произнесла я как можно безразличнее.

Наверное, он и правда под впечатлением, раз пришел за книгой.

— Она только на прошлой неделе сдала экзамены и перешла в старшие классы, — произнес он. — Ей необходимо отвлечься.

— Кто? — переспросила я, и во рту у меня пересохло.

— Бэкки.

— Кто это — Бэкки?

— О, да так, одна давняя знакомая. Мы знаем друг друга уже сто лет. Она живет рядом. Мы вместе ходили еще в подготовительную группу. Она младше меня на два года, но мы попали с ней в одну группу, потому что ее мама не могла сидеть с ней дома. — Он хохотнул, но я не поддержала его. — Я привык заботиться о ней, потому что старше.

— Ну и как поживает твоя подруга детства? — спросила я.

— Прекрасно, — ответил Боб. — Но она больше не подруга детства.

Мог бы не говорить, это было и так очевидно.

— Она порекомендовала купить мне это. — Он помахал книгой, — потому что мне очень понравился фильм.

Я никогда не советовала ему, что почитать. Но все же кое-что знала о книгах, когда пришла работать сюда. На прошлой неделе, например, покупательница сказала, что хочет купить «Джейн Эйр», я без проблем помогла ей.

Я пыталась увлечь его музыкой, я имею в виду Боба, и даже приглашала на концерты. Как-то брала его с собой на репетицию школьного оркестра. Но тогда он лишь сказал «очень хорошо», «очень хорошо». И уж точно никогда не употреблял таких слов, как «классно», «супер».

 

Четверг, 26 июня

Сегодня мама объявила нам, что в воскресенье Ричард пригласил ее на обед. Мы ничего не ответили. Алва вообще ничего слушать не хочет, когда упоминается Ричард, а я считаю, что в воскресенье мама не имеет права уходить. Ладно бы еще ушла утром, а вечер провела дома!

На какой-то момент напряженная тишина повисла в воздухе. Затем она добавила:

— Он попросил меня, чтобы я взяла вас с собой. Он очень хочет познакомиться с вами. И чтобы вы познакомились с его дочкой.

«О боже, его дочь!» — подумала я. Ведь я совсем забыла, что у него есть дочь. Мне так не хотелось видеть ее. В этом возрасте девочки такие скучные. Я предпочитаю общаться с маленькими детьми или с мальчишками моего возраста и старше. Готова поспорить, что это вторая Алва. Но, конечно, мы пойдем на встречу с Ричардом, и если они с мамой поймут, что мы с его дочерью не одна компания, то, думаю, больше не будет возникать вопросов по поводу наших встреч.

Алва ела мороженое, продолжая дуться, пока мама не сказала, что ее очередь мыть посуду. Я попыталась встретиться с ней взглядом, но она неотрывно смотрела в стену,

— Это он хочет, мама, но не Алва, — сказала я непринужденно.

Алва, словно не слыша нашего разговора, продолжала есть мороженое.

— Алва! — позвала я громко, толкая ее ногой под столом.

— О! — завопила она. — Больно же! Эшли! Мне же попали клюшкой на хоккее как раз по этому месту.

— Ой, прости, я не подумала. Но ты, по-моему, не слышишь, о чем мы говорим. О том, чтобы пойти с мамой на обед к Ричарду. — Я снова стукнула ее по ноге.

— А, перестань! Ай, ладно, пойдем, пойдем!

Потом я, чтобы сменить тему, сказала, что вчера в магазин заходил Боб и я продала ему книгу. Я решила, что это неплохая мысль — напомнить о нем, чтобы проверить их реакцию, но, казалось, никого эта тема не волнует: ни мама, ни сестра никак не отреагировали на мое сообщение. Неужели никому нет дела до моей личной жизни?

 

Воскресенье, 29 июня

Я сказала Алве, чтобы она не надевала джинсы, собираясь в гости к Ричарду. Она разозлилась, но ответила, что посмотрит и, может быть, наденет что-нибудь другое. Я подумала, что она может пойти в длинном платье. Это все, что она носит: вечные джинсы и длинные платья, как будто боится, что кто-то увидит ее ноги. Если она всегда будет так одеваться, то ее ноги никогда не загорят и останутся бледными как поганки. Но она появилась в спортивной водолазке под горло и клетчатой юбке цвета хаки, той самой, что мы купили в городе, когда ездили потратить деньги, подаренные ей на день рождения. Вот в юбке она выглядит здорово. У нее хорошая фигура, только она всегда так замаскируется, что этого и не разглядишь. Сейчас она даже колготки подобрала в тон юбке. Готова поспорить, она стащила их из моей комнаты, потому что я не помню, чтобы у нее были такие. Она вечно роется в моих вещах.

Я засмеялась, когда увидела ее в клетчатой юбке, потому что тоже надела ту самую юбку, которую купила в тот день вместе с ней. В отличие от Алвы я часто ношу ее, потому что мне она очень нравится. Я не помню, чтобы Алва хоть раз надела ее с тех пор, как купила. Алва говорит, что юбки слишком напоминают ей школьную форму.

— Можешь мне помочь? — спросила она и добавила, открывая руку сжатую в кулак: — Я одолжила их.

На ее маленькой розовой ладошке лежали четыре маленькие сережки-гвоздика. Я должна объяснить, что мама просто фанатка разных сережек. Если было бы можно, она носила бы сразу десять пар. Особенно ей нравятся гвоздики, но Алва, словно специально, чтобы сделать наоборот, носит в ушах огромные кольца. Только не в школу, конечно.

— Что ты хочешь, Алва? — спросила я. — Зачем ты взяла их из маминой комнаты? Ты просто невыносима. Ты же прекрасно знаешь, как она не любит, когда берут ее вещи, потому что потом она вынуждена искать их по всему дому.

— Но в этом случае она, я думаю, не будет против, — сказала Алва усмехнувшись. — Здесь как раз две пары.

Мы обе надели серьги и сразу стали выглядеть старше.

— Теперь этот Ричард не сможет смотреть на нас, как на детей, правда? — засмеялась Алва, глядясь в зеркало в моей спальне.

Очевидно, она решила изменить свое мнение и по-другому посмотреть на ситуацию, вместо того чтобы все время дуться. Я знаю, что для нее это большой подвиг, потому что на самом деле все происходящее для нее ужасно. Я обняла ее за плечи, и в зеркальном отражении она увидела мою улыбку, означавшую, что я понимаю ее и благодарна ей.

— Послушай, если бы ребята с плаката увидели тебя, то ни за что бы не поняли, что это ты.

Мама была в восторге от нашего вида. Заметив серьги у нас в ушах, она рассмеялась, но было видно, что она нервничает. А я была рада, что мы постарались что-то сделать ради нее.

А вот о дочери Ричарда нельзя сказать подобного. Оказалось, ее зовут Синди. Такое имя хорошо подходит для какой-нибудь куклы или супермодели, но не для реальной девочки. На ней были грязные джинсы и футболка, которая выглядела так, будто она спала в ней.

Но дом их очень милый. Он большой и старинный, с французским окном в одной из комнат и мраморным камином в другой, а также есть красивое пианино из орехового дерева. И во всех комнатах хрустальные люстры. Мне просто не терпелось сесть за инструмент, но у него был такой вид, что, похоже, на нем сроду никто не играл. В гостиной у них паркетный пол и лежит персидский ковер красно-синего цвета. Правда, я точно не знаю, персидский он или нет, но выглядит просто шикарно. Все вещи в доме кажутся купленными в антикварном магазине. Даже пуфик в гостиной сделан из натуральной кожи. Еда тоже оказалась вкусной, настоящий праздничный стол. Мы ели мясо ягненка, приготовленное Ричардом собственноручно, чем он был очень горд.

Он суетился, меняя тарелки и вилки, а Синди просто сидела и, судя по ее виду, скучала: за все время обеда она едва ли проронила пару слов. Сначала я думала, что она стесняется и попыталась заговорить с ней, но она не поддержала моей инициативы, поэтому мы с Алвой ограничились фразами типа «передай, пожалуйста, масло». Мы очень старались, но это все лишь ради мамы.

Ричард принес бутылку красного вина. По-моему, он и вправду хороший человек. Или хочет таким казаться? Он предложил мне немного вина. Я попросила налить совсем чуть-чуть, потому что не пью спиртных напитков, и долила воды в свой бокал. Зря я сделала это, потому что вкус получился отвратительный. Алве налили кока-колы. А вот Синди вино, похоже, пришлось по вкусу. После третьего стакана она начала рассказывать истории о своих друзьях, особенно часто упоминая подругу по имени Лиза. Слушать ее было совсем неинтересно. А мама слушала увлеченно, потому что знала этих ребят по школе. Еще Синди рассказала, какие прозвища у учителей. Они оказались не слишком оригинальными.

Когда Алва похвалила десерт, Синди ответила ей испепеляющим взглядом и выбежала из-за стола. Ричард попытался как-то загладить ситуацию, а мы притворились, будто ничего такого не заметили. Возникло неловкое молчание, и тут мама предложила:

— А давайте пойдем гулять. Можно в Палмерстон-парк? (Они живут как раз рядом с ним.)

— А что, отличная мысль, — отозвался Ричард и позвал Синди, сообщив ей, что все собираются идти гулять. Он надел на нее куртку: сама она была слишком пьяная, чтобы самой сделать это. Ее усадили сзади, между мной и Алвой. Через какое-то время она немного пришла в себя.

Мне было совсем не по душе провести так воскресенье, но мама радовалась, несмотря ни на что. Не оставалось никаких сомнений, что она по уши влюблена в Ричарда. Надеюсь, все у нее будет хорошо. Мне так не хочется снова видеть ее несчастной.

 

Вторник, 1 июля

Вчера Алва впала в отчаяние. Настоящая депрессия. Такого с ней не было, даже когда отец ушел от нас. Тогда она просто непрерывно плакала, но это от злости. Она топала ногой и говорила то, что обычно говорят в таких случаях: «Это нечестно, так поступать с нами!» Плохой аргумент, потому что о честности в таких случаях не приходится говорить.

А все из-за того, что мама сказала, что собирается провести выходные с Ричардом. А мы в этот уик-энд ездили к отцу, у которого не были уже сто лет. Не нужно ей было этого говорить, а просто тихо уйти, к нашему возвращению она бы успела вернуться, и никто бы ничего не узнал. Но мама пытается быть честной, ставя нас в известность о каждом своем шаге, а вот Алва ведет себя капризной эгоистично. И это нечестно. Я попыталась поговорить с Алвой, объяснить ей, что маме нужно устроить свою личную жизнь, и мы не вправе мешать ей.

— Ей не нужна никакая новая личная жизнь, — твердила Алва. — Зачем? Ведь у нее есть мы! Мы самые близкие ее люди!

Мне хотелось назвать Алву ребенком, но я прекрасно знала, что, если произнесу это слово, будет еще хуже. Конечно, я все хорошо понимаю про маму, но должна признаться, что в какой-то степени я сама на стороне Алвы. Я была неприятно поражена, когда узнала, что мама хочет провести выходные с малознакомым человеком. Хотя это для меня он малознакомый, а она, возможно, уже хорошо его знает. К тому же он выглядит вполне приличным мужчиной. Но, наверное, для Алвы было бы лучше, если бы мама ничего не стала рассказывать при ней. В этой ситуации мамина честность никому не нужна. Но, как говорится, сказанного не воротишь.

Сегодня я взяла Алву с собой на работу, чтобы не оставлять их с мамой вдвоем. Представив ее своему боссу, я сказала, что сестра будет здесь со мной весь день, на что он ответил, что магазин не детские ясли. Иногда он бывает мрачным и неприветливым. Я ответила, что, конечно же, он прав, но Алва не будет сидеть без дела. Я отправила ее в подсобку вытирать с книг пыль и слышала, как она чихает каждые пять минут. Тогда я отправила ее в булочную, купить для всех пирожков, к перерыву в 11 часов, а потом поручила приготовить чай. Обычно мы выпиваем чашку чая, когда выпадает свободная минутка, поэтому всем было приятно, что кто-то позаботился о них. Мистер Джордж ворчал, что пирожки слишком сладкие и что теперь на всех книгах будут оставаться жирные отпечатки, сам тем временем с удовольствием дожевывал свой пирожок.

Я сама заплатила за пирожки, а в обеденный перерыв сбегала в магазин и купила для Алвы диск с записью концерта для флейты Кэролан. Она сказала, что хочет включить в свой репертуар несколько национальных мелодий. Как здорово иметь много денег, чтобы покупать все, что захочется. Конечно, мечтать не вредно. А что, может быть, когда я вырасту, стану дипломатом. Боб всегда говорил, что деньги не решают всех проблем, но все-таки, когда они есть, чувствуешь себя намного лучше. Бобу совершенно безразлично, как их тратить.

Должна признаться, что соскучилась по нему.

 

Понедельник, 7 июля

Я думаю, чем меньше буду говорить о прошедших выходных, тем лучше. У отца в доме стояла напряженная атмосфера. Они с Наоми ведут себя очень холодно по отношению друг к другу, и у меня такое ощущение, что если бы нас там не было, они засыпали бы друг друга оскорблениями. Это ужасно — чувствовать себя гостем в доме у собственного отца, хотя мы не должны забывать, что это также и дом Наоми.

Мама с отцом расстались по обоюдному согласию. Все по-честному. Я имею в виду, что не было никаких скандалов и всего такого. Одна из причин их развода была в том, что отец стал много пить, но он никогда не вел себя агрессивно, когда напивался, скорее наоборот, становился нытиком и начинал сентиментальничать.

Конечно, теперь там Наоми. Она его «партнер». Наверное, с тех пор как он получил развод, она называет себя его невестой. Меня всегда забавляют люди, которые употребляют это слово, чтобы возвыситься в глазах окружающих. Совсем недавно она была просто «другой женщиной». Наоми мне нравится. У нее добрый смех. Она намного моложе отца, скорее ближе по возрасту к нам, и всегда говорит со мной о прическах, моде, косметике. Не знаю, может, сейчас девочки стали намного серьезнее, чем были десять лет назад, но мы с моими подругами никогда не обсуждаем эти темы.

Но все это не значит, что я забыла, что Наоми — та самая женщина, из-за которой отец оставил маму. Это ее вина, что они развелись. Вернее, их вина, ее и отца. Я считаю, что с маминой стороны очень благородно отпускать нас к ним. Но будь по-другому, это была бы не наша мама. Она такая честная и справедливая. Я так хочу, чтобы у нее все получилось с Ричардом. Но как объяснить это Алве?

Я спросила у мамы, как она провела выходные, и она ответила, что время пролетело незаметно. Я была рада услышать это от нее. Они вкусно поужинали и потом пили красное вино в джакузи. А я никогда не была в джакузи. Звучит загадочно, но красиво. Она вернулась домой поздно вечером и говорит, ей жаль, что день так быстро закончился. Сейчас у мамы все время свободно, не считая ее трудов в саду, но к этому она относится посерьезнее, чем иные к своей основной работе. А Ричарду нужно быть в офисе к восьми утра. Кажется, он занимается компьютерами. Эти люди гробят себя на работе. Я думала, что компьютеры изобрели, чтобы облегчить жизнь, но, по-моему, с их появлением она стала куда труднее.

 

Среда, 9 июля

Мистер Джордж спросил меня, не хочет ли Алва несколько недель поработать в магазине неполный рабочий день. Она очень испугалась, потому что никогда не работала раньше. Но завтра она начинает.

 

Четверг, 10 июля

Сегодня у мамы тревожное настроение, какое бывает, когда она беспокоится о чем-то, но на вопрос «все ли в порядке?» она бормочет «да» и уходит. Надеюсь, это не из-за Ричарда, потому что она продолжает часами болтать с ним по телефону, а после долго пребывает в приподнятом настроении. Я думаю, это очень полезно в ее возрасте.

Алва хорошо выполняет свою работу в магазине. Все там успели полюбить ее, и ни у кого и в мыслях нет сильно загружать ее. Но при характере Алвы это не очень хорошо: она очень быстро устраивается так, чтобы ничем не утруждать себя. Алва просто всех очаровывает, и никому и в голову не приходит, что девочка здесь для того, чтобы работать. Я не понимаю этого.

 

Среда, 16 июля

Вчера Боб опять приходил в магазин. Я как раз была на складе, где набирала книги для витрины, и когда вышла со стопкой отобранных экземпляров, увидела его у кассы. На складе темно, и когда выходишь из этого помещения на свет, люди кажутся похожими на тени до тех пор, пока глаза не привыкнут к дневному свету. Поэтому сначала я только увидела его силуэт. Мое сердце забилось сильнее, и я почувствовала, как кровь в жилах побежала быстрее, хотя я еще не была до конца уверена в том, что это именно он. Когда Боб заговорил, я почувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет из груди от захлестнувшей меня радости. Книги, лежавшие наверху стопки, поползли вниз, и я удержала их. Мне совсем не хотелось, чтобы они каскадом рухнули на пол и повредились.

Я не могу вспомнить, что именно сказал Боб, слышала только его голос, звучавший как-то торжественно, Готова поспорить, что любой, кто слышал, согласился бы со мной. Его слова были для меня, как звуки любимой песни. Должно быть, Боб зашел специально, чтобы увидеть меня, потому что так ничего и не купил. Спросив, как мама, он как бы между прочим поинтересовался, не соглашусь ли встретиться с ним после работы и выпить чашку кофе.

Положив книги на полку, я начала расставлять их, отсчитывая по три штуки. На предложение выпить кофе я ничего не ответила. Я просто не знала, что сказать. Мне очень хотелось этого, хотелось сесть напротив него и долго болтать и чтобы он поглаживал мою руку, пока я говорю, а потом проводил меня домой, крепко обнимая за талию, и уже около дома поцеловал. Но также я была уверена, что хочу, чтобы после всего этого он развернулся и пошел домой, оставив меня одну. Это нечестно с моей стороны. Весело провести время в его обществе, морочить ему голову, а потом, помахав ручкой, сказать: «Пока».

Я прокручивала все это в голове, как опять услышала его голос, на этот раз он говорил мне в ухо, повторяя приглашение. Но я ответила «нет», ответила довольно твердо, возможно, даже чуть повысив голос, потому что после этого он просто повернулся и вышел из магазина, не сказав ни слова. У меня внутри словно все оборвалось, и я стала считать книги, повторяя «раз-два-три, раз-два-три», пытаясь сконцентрироваться на этом и отвлечься от случившегося.

Я пыталась понять, почему я порвала с Бобом, ведь он нравился мне и я скучала по нему, и я не думаю, что знаю кого-то лучше, чем его. Просто сейчас я не хочу отвлекаться на него, потому что мне нечего с ним делать. Боб — просто увлечение, и в данный момент ему не место в моей жизни.

 

Понедельник, 21 июля

Вчера ночью как гром среди ясного неба на пороге появился отец с маленьким Гэвином на руках. Я уже спала, поэтому не слышала, как подъехала его машина, но сквозь сон до меня донесся звонок в дверь. Затем в коридоре послышались голоса и детский плач, и тут я уже окончательно проснулась. Спустившись вниз, я увидела маму, стоявшую в ночной рубашке. Ее волосы были убраны в сетку — я и не знала, что у нее имеется такая вещица. Судя по ее виду, она была не очень довольна и что-то говорила шепотом. Я не знаю, почему она шептала, когда вокруг было столько шума, но думаю, она делала это автоматически, зная, что на дворе ночь и люди спят. Я была в пижаме и тапочках, наверное, поэтому меня пробила дрожь. Потом мама втащила нежданного гостя в коридор, и только тогда я поняла, что это отец. Лицо Гэвина раскраснелось и было мокрым от слез. Во рту он держал палец, а другой ручонкой сердито махал.

Сначала я подумала, что что-то случилось с Гэвином. Мы с мамой проводили их на кухню, где было почти так же холодно, как и в коридоре. В комнатах с окнами на северную сторону в это время суток даже летом всегда стоит холод. От флуоресцентных ламп не намного больше пользы, но все же лучше находиться здесь, чем стоять в холле, ожидая в любой момент появления Алвы. Она может лишь усугубить ситуацию. У нее это, без сомнения, получится.

Отец поставил Гэвина на кухонный стол, как будто это была сумка, только что принесенная из магазина, и я заметила, что под комбинезоном у него надета пижама. Отец сел за стол, обхватив руками голову и не обращая внимания на Гэвина, продолжавшего рыдать, не вынимая пальца изо рта. Было так странно видеть здесь отца. Он не появлялся в этом доме почти четыре года, но сейчас, как будто и не было этих четырех лет, сел на свое обычное место за столом рядом с холодильником.

Он не обращал на Гэвина никакого внимания, и я решила, что с ребенком все в порядке. Правда, мальчик так горько плакал, что я, вытирая салфеткой мокрое от слез личико, посмотрела, нет ли у него синяков и царапин. Потом я вытерла палец, когда он вынул его изо рта. А он все плакал, пуская слюни. Тогда я взяла его за подбородок и аккуратно закрыла ему рот. Он удивленно посмотрел на меня, продолжая всхлипывать с обиженным видом, но рот больше не открыл и постепенно начал успокаиваться, только иногда всхлипывал и его маленький животик дрожал.

Я потянулась к верхней полке и достала ему «Кит-кат», думая порадовать его. Но он не заулыбался, как многие дети при виде шоколадки, а его большие глаза еще больше округлились. Потом он все же заинтересовался и, раскрыв обертку, засунул в рот сразу обе дольки. Было забавно наблюдать, с каким серьезным видом он поглощает шоколад, размазывая его по лицу. Крошки вафельной начинки сыпались на стол и на пол, застревали между его толстенькими пальчиками.

Тем временем мама с отцом оживленно о чем-то шептались. Я очень старалась не слушать, когда поняла, что родители не желают нас ни во что посвящать. От отца пахло алкоголем. Я не думаю, что он был так уж пьян, иначе он просто бы не смог сесть за руль, тем более с ребенком. Но я поняла, что мама не отправит его домой в таком состоянии.

Я хотела было приготовить чай, но боялась, что Гэвин свалится со стола, если я оставлю его, а куда его, кроме пола, можно посадить, не знала. Тогда я начала напевать ему детские песенки, и совсем не для того, чтобы развлечь, а чтобы создать хоть какой-то шум и не слышать разговора старших. Почему-то я боялась услышать то, о чем они говорили.

Гэвину понравились мои песенки. Он даже заулыбался, когда услышал знакомые ритмы. С «Кит-кат» он покончил и принялся хлопать в ладоши и петь вместе со мной. Потом он поднял вверх ручки и потянулся ко мне, я подняла его и стала кружиться с ним по кухне. Мама с отцом все еще продолжали говорить. Я открыла дверь и, все так же пританцовывая, вышла в холл. Здесь пахло ковром, днем этого почему-то не чувствуется. Гэвин уронил голову мне на плечо, весь обмяк и сделался тяжелее.

Продолжая его укачивать, я теперь уже перешла в гостиную. Здесь тоже пахло ковром. Наверное, ночью во всех комнатах, где есть ковры, стоит одинаковый запах. Уложив Гэвина на диван, я взяла старый клетчатый плед, которым мы обычно накрываем диван, чтобы спрятать пятна и протертые места, и аккуратно накрыла спящего братишку. Его ротик приоткрылся, стали видны все крохотные молочные зубы. Он заворочался, и его шелковые каштановые волосы упали на лоб. Он дышал совсем беззвучно, и я даже прислонила ухо к его носику, чтобы услышать дыхание. Я еще постояла немного возле него, а потом тихо вышла из гостиной.

Из-под кухонной двери пробивался свет, были слышны голоса, которые то становились громче, то опять стихали. Вернувшись в свою кровать, я глядела в потолок широко раскрытыми глазами, нош у меня были совсем ледяные. Я знала, что не смогу заснуть несколько часов, но неожиданно наступило утро, и мама позвала меня завтракать. Я сбежала вниз по ступенькам, в полной уверенности, что Гэвин упал с дивана и, хныча, лежит на полу в гостиной, но его там не оказалось, только смятый плед, сдвинутый в конец дивана.

Мама выглядела сонной, как будто она вообще не ложилась. Одному Богу известно, как она смогла избавиться от навязчивых разговоров отца. Она не могла отправить его домой пьяным. Должно быть, ей самой пришлось отвезти его. — Не спрашивай меня ни о чем, дорогая. — сказала она, когда я села за стол. — И ради бога, ни слова Алве обо всем этом.

Как будто я собиралась что-то болтать! Выглянув в окно, я увидела мамину машину, хотя я могу поклясться, что вчера вечером она стояла в гараже.

 

Вторник, 22 июля

Этим утром я не услышала маминой возни на кухне. Обычно к половине восьмого она уже поет там. Меня она будит около восьми, но обычно я сама просыпаюсь к этому времени, прислушиваясь, как она суетится, перемещаясь небольшими шажками по мраморному кухонному полу, как открывается и закрывается дверца холодильника и как мама поет своим приятным голосом, накрывая на стол. Обожаю это время суток, когда просто лежишь в теплой постельке, зная, что у тебя есть еще несколько минут, чтобы понаслаждаться красивым маминым пением.

Сегодня утром ничего этого не происходило. Я проснулась около четверти девятого и выпрыгнула из кровати. В доме стояла тишина. Алва никогда не встанет, пока не придешь в ее комнату. К половине девятого я умылась и оделась, но в доме по-прежнему не раздалось ни звука, и только слышно было, как вода стекает с крыши и ударяется о металлический цилиндр, лежащий на земле. Я решила проверить, что делает мама, потому что в какой-то момент у меня возникло подозрение, не ускользнула ли она куда-нибудь посреди ночи. Нелепая мысль, но она явилась сама собой. А может быть, это не такая уж глупость, уехала же она вместе с отцом прошлой ночью.

В ее комнате было темно, так как на окнах висят толстые занавески, и поэтому, когда они занавешены, там нет света даже летом. Но я услышала ее дыхание и поняла, что она в комнате, поняла и то, что она уже проснулась, но лежит молча, притворяясь спящей.

— Мам, у тебя все в порядке? — спросила я, вглядываясь в сумрак комнаты.

Она застонала.

— Мам! — закричала я в панике. — Что с тобой?

— Ничего, — пробормотала она. — наверное, что-нибудь съела не то.

— Может, принести чаю? — спросила я.

— «Эрл Грэй», — ответила она. — Только черный и завари слабо. И принеси ведро или что-нибудь еще.

Она всегда просит «Эрл Грэй», когда болеет, Я быстро заварила чай прямо в чашке, потому что нужно было бежать на работу, и помчалась наверх, прихватив большой белый таз, стоявший под раковиной. Еще я принесла полотенце, пачку салфеток и маленький флакон туалетной воды, чтобы можно было освежиться.

Мама уже сидела на кровати. По крайней мере, она могла подниматься самостоятельно. Она взяла чай, поблагодарила и пальцем показала, куда положить все остальное. Она зажмурилась, когда я открыла шторы. В дневном свете ее лицо было таким бледным.

— Убери, пожалуйста, туалетную воду, — произнесла она, поморщившись. — От ее запаха мне становится еще хуже.

Я удивилась, почему такая сильная реакция на запах, если учесть, что пузырек даже не открыт, но положила флакон в карман куртки и сказала «пока». У меня не осталось времени, чтобы позавтракать, но я даже не заметила этого.

Когда к обеду Алва появилась в магазине, я спросила, как там мама.

— С ней все хорошо, — сказала она. — Когда я уходила, она мыла плиту.

 

Среда, 23 июля

Сегодня за завтраком мама выглядела бледной, но сказала, что чувствует себя отлично. К вечеру ее щеки порозовели. Алва ушла в пиццерию с подружками потратить деньги, выданные ей в книжном магазине, в этом нет сомнений. Для нас с мамой я приготовила омлет с сыром и зеленью. Мы часто готовим его, когда Алва уходит, потому что она не любит яйца.

— Фу! Туалетная вода, — сказала мама, когда я нагнулась, чтобы выложить ей половину омлета на тарелку, и сразу побледнела. — У тебя в кармане, Эшли. Убери ее отсюда!

Я похлопала себя по карману и обнаружила пузырек, который положила сюда еще вчера утром. Я вынула его, и мама сморщилась.

— Хорошо, — сказала я, — не думала, что ты так реагируешь на этот запах. Ладно, я прямо сейчас избавлюсь от него. — И я выбросила пузырек в мусорное ведро.

— Между папой и Наоми все нормально? — поинтересовалась я у мамы, зная, что в доме больше никого нет.

— Нет, — ответила она. — Бедный малыш Гэвин. Больше она не собиралась ничего говорить.

Я поняла это по выражению ее лица, поэтому просто продолжила есть омлет. Надеюсь, они Не разойдутся или еще что-нибудь в этом роде. Отец обожает Гэвина. Он не переживет, если Наоми уйдет от него и заберет Гэвина с собой. А я предполагаю, что она так и сделает.

 

Четверг, 24 июля

Сегодня, придя с работы домой, я обнаружила в холле плачущую маму. Она сидела возле телефона, вцепившись в него обеими руками, как будто он был живой. «Должно быть, это отец, — первая мысль, которая возникла у меня. — Или Гэвин? Он мог похитить его».

— Мама! — бросилась я к ней, — что случилось? Это Гэвин?

— Да, — запинаясь, проговорила она.

— Что? Что? Отец сделал какую-нибудь глупость?

— Да, — снова произнесла она, — вытирая глаза бумажной салфеткой. — В некотором роде.

— О, мама! — тяжело выдохнула я, садясь возле ее ног. — Это ужасно! Ты звонила в полицию или что?

— Полиция? Полиция? Эшли, о чем ты говоришь? Почему я должна звонить в полицию?

— Потому что, если папа сбежал с Гэвином, его нужно остановить.

— Сбежал? С Гэвином?

И затем это выглядело ужасно, но она начала хохотать. Это был приступ истерического смеха. Так смеются, когда вот-вот сорвутся на плач, и слышать это было невыносимо,

— Когда ты прекратишь? — спросила я холодно, потому что чувствовала, что самой мне не до смеха. — Может, объяснишь, что случилось?

— О, бедная моя Эшли, — сказала мама, положив руку мне на голову и накручивая волосы себе на палец. — Я так расстроена. Я имею в виду, что понимаю, как тяжело все это для Алвы и для Синди. А еще прошлой ночью посмотрела на Гэвина, который не виноват, что его родители ругаются… Все это вместе так смешалось у меня в голове, что я подумала, будет лучше прекратить видеться с Ричардом. Вот почему я сказала, что это связано с твоим отцом и Гэвином.

Я тихонько взяла ее за уши обеими руками, как обычно делала, когда была маленькой. Я качала ее голову из стороны в сторону, слегка прислоняясь своим лбом к ее.

— Но, мама, это нечестно. Ты рискуешь своим счастьем. — Говоря это, я чувствовала себя героиней мыльной оперы, но я действительно так думала.

— Счастье, — произнесла она так, будто слышала это слово впервые. — Счастье, — снова повторила она, словно открыв для себя что-то новое.

Но, вернувшись в прежнее состояние, она сказала:

— Да, хорошо, но я должна думать о вас с Алвой в первую очередь.

— Не будь глупой, — запротестовала я. — Алва переживет. Она просто вредничает. Это такой возраст. И Синди тоже. Они просто не хотят ни с кем делить своих родителей, но это нечестно.

— А как у тебя? — спросила мама. — Как получилось, что ты так резко перестала встречаться с Бобом?

Я просто остолбенела от удивления. — Ты думала, я ничего не замечаю, да? — сказала она.

— Ну…

— Вы поссорились или ты тоже запуталась, как и я?

— Ну…

Я слишком растерялась, чтобы отвечать.

— Понимаешь, — продолжила мама, — когда в жизни происходит какая-то путаница, мы пытаемся разобраться в том, что происходит, избавиться от всего чуждого и сосредоточиться на том, что на самом деле важно для нас, сконцентрироваться на более важных для себя вещах. В подобных ситуациях некоторые отношения становятся лишними, даже тяготят.

Иногда меня волнует, что мама все слишком близко принимает к сердцу. Лишние отношения? Могу ли я считать Боба лишним в своей жизни? Я только качала головой, слушая короткую речь мамы. Я не хотела признаваться самой себе в этом.

— Ладно, пойдем, — сказала она изменившимся тоном, поможешь мне на кухне.

 

Воскресенье, 27 июля

Вчера днем со мной чуть не случился инфаркт. Подошла моя очередь выносить мусор, и я ходила из комнаты в комнату, опустошая корзины, переворачивая их вверх дном. И вдруг обнаружила нечто ужасное, отчего испытала самый настоящий шок. Алве только четырнадцать. Я присела на край ванной, потому что у меня дрожали нога. Это был тест на беременность, а вернее, пустая упаковка от него, брошенная в мусорный бак. Как такое могло произойти с Алвой? Разорвав упаковку на множество мелких кусочков, я завернула их в туалетную бумагу, прежде чем выбросить. Сама не знаю, для чего я сделала это.

Полночи я лежала, не сомкнув глаз, думая об Алве. Она ведь так мала для этого. Как она могла сотворить такую глупость? Мама всегда была так аккуратна, открыта и абсолютно честна с нами в этих вопросах. Нельзя сказать, что Алва ничего не знает об этом, хотя, скорее всего, она не задумывается о последствиях. Я начала гадать, где и как это могло произойти? Я сразу вспомнила тот день, когда мы все переругались из-за того, что она собиралась идти на дискотеку. А может, она уже ходила туда раньше?! А вдруг она связалась с плохой компанией, где курят травку, пьют или еще что-нибудь? Но она дружит с девочками достаточно невинными. Это хорошие девочки, особенно Сара. Хотя внешность бывает обманчивой.

Но какой смысл волноваться об этом теперь, если все уже случилось. Сейчас надо думать, что мы теперь все вместе будем делать. Как Алва собирается выпутываться? Она еще совсем ребенок. Это же будет для нее ударом и физически и морально. О боже!

Всю ночь у меня разламывалась голова. Я не представляла, что делать. Заговорить ли с Алвой первой или вывести ее на разговор? Или поведать обо всем маме и пусть она сама разбирается? Но не будет ли это предательством по отношению к Алве? Хорошо, мама в любом случае должна поговорить с ней. Мы обе должны. Этот ребенок будет для нас как еще одна младшая сестра или брат.

Тут я вспомнила Гэвина и заплакала. Никогда я не была так обескуражена. Мне обязательно было нужно с кем-то поговорить. С Бобом. У него такие светлые мозги.

Да, я обязательно поговорю. Я решила, что позвоню ему сразу же, как только все уйдут из дома. С этой мыслью я уснула.

 

Понедельник, 28 июля

Боб сам поднял трубку. Я быстро рассказала ему всю историю, не дав ему вставить ни слова. Это очень удобно, когда общаешься в реальной жизни, но по телефону? Такое ощущение, что человек на том конце провода не слушает тебя или вообще ушел. Я остановилась и спросила:

— Алло? Ты еще там?

Да, он был на месте. Закончив свою историю, я рассказала ему все: как отец приехал посредине ночи, что мама встречается с Ричардом, что Алва работает в книжном магазине и что Синди просто ужасна.

Закончив говорить, я услышала лишь: «Мм…»

— Боб! — теперь я уже кричала ему, но он не произнес ни звука. Как будто я разговаривала сама с собой.

— О Боб, я люблю тебя, — произнесла я тогда и после этих слов услышала его голос.

— Что? Что ты сказала, Эшли? Что ты сказала?

Он сразу же оживился.

— Ну, я просто рассказывала, как я завернула все это в бумагу…

— Нет, нет, обо мне, Эшли.

— О тебе?

— Да, да.

— Между прочим, я сказала, что люблю тебя.

— Bay! He могу поверить своим ушам! — Он даже выругался от радости.

— Боб! Следи за своим языком. Ты говоришь по телефону. Тебя могут услышать!

— О, извини, что ругаюсь! Ты дома?

— Конечно, где же еще? Не думаешь же ты, что я стала бы разговаривать при посторонних. Мама с Алвой ушли в садовый магазин.

— Тогда я приду прямо сейчас. Не уходи никуда. Кстати, пока я иду, подумай о том, что ты нашла только упаковку. А ведь тест мог быть и отрицательным. О'кей! Пока. Не уходи. Я буду через пятнадцать минут.

Правда, ведь мне и в голову не пришло это. Боб такой рассудительный.

Может, все еще не так плохо. Может, тест показал отрицательный результат. Но уже одно то, что четырнадцатилетняя девочка покупает тесты на беременность, одно только это само по себе ненормально. Когда смотришь передачи И документальные фильмы о подобных вещах, никогда не думаешь, что такое может случиться в твоей семье.

Боб примчался быстрее, чем через пятнадцать минут. Он постучал в дверь, как всегда делал это. Дверной звонок в их доме не работает уже несколько лет, поэтому у него привычка не звонить, а стучать. Я так разволновалась, что не ответила сразу и ждала, когда он постучит еще раз. Но когда во второй раз раздался его стук, я моментально распахнула дверь. В руках у него была целая охапка ромашек. Я обожаю эти цветы. Как это ему удалось сорвать такое количество за столь короткое время? Протянув их мне, он произнес:

— Для девушки, которая любит меня. Я засмеялась.

— Мы же установили, что ты любишь меня. Я ничего такого не говорил, — сказал он.

— Пока не говорил. Ладно, иди сюда и поцелуй меня.

Потом мы долго-долго болтали. Я рассказала ему все подробности о том, что происходило в нашей семье с тех пор, как мы последний раз разговаривали с ним, я имею в виду нормальную беседу, а не холодные несколько слов, которыми мы обменялись при нашей последней встрече в книжном магазине.

Потом я спросила, как он считает, мне нужно поступить в этой ситуации с Алвой.

Он поставил на стол чашку с чаем и сказал:

— Эшли, ты рассказала мне так много всего, но ни разу не упомянула о том, что у Алвы есть друг.

— Ну, видимо, есть. Я думаю, он должен знать обо всем. И его родители тоже. Я даже не подумала об этом.

— Нет, не обязательно. У нее может и не быть бойфренда.

— Ты хочешь сказать, что это вообще был кто-то на одну ночь? О боже, Боб, это еще хуже!

— Да, такое может быть, но давай все обсудим спокойно, давай посмотрим на факты. Мы не знаем, беременна ли Алва. Мы не знаем, был ли у нее случай забеременеть. И мы не знаем, какой результат показал тест. Все, что нам точно известно, ты нашла пустую упаковку. Может, там ничего не было. Может, это пустой образец. А может, это шутка. Кто-то мог подобрать это на улице.

— И принести домой, чтобы положить в мусорный бак в ванной.

— Да, это навряд ли, но в любом случае нельзя утверждать, что это принадлежит Алве.

— Ладно, тогда кому…

— Точно, кому? — произнес он, в упор глядя на меня.

— О Боб!

Тут я начала плакать от того, что он мог такое подумать обо мне. Я плакала и плакала, мои плечи содрогались от рыданий. Боб похлопал меня по спине и отодвинул волосы, прилипшие К мокрым глазам. Потом стал целовать щеки, бормоча:

— Успокойся, Эшли, тихо, тихо, перестань. Я не хотел расстроить тебя. Перестань плакать, хватит. Но я продолжала рыдать не в силах остановиться. Когда наконец я успокоилась, высморкалась несколько раз и вытерла лицо, Боб сказал;

— Прости, я, наверное, не так выразился. Я не хотел сказать ничего плохого.

— Ты ничего и не сказал, Боб. Ты просто навел меня на мысль.

— Я не хотел никого оскорбить.

— Это не оскорбление. Это просто кошмар.

— Но еще возможно, что это Алва. Как будто мне от этого легче.

— Нет, это мама. Ее тошнило утром. А один раз ей было так плохо, что она даже не смогла встать. О, Боб!

Я почувствовала, что слезы опять наворачиваются на глаза. Казалось, весь мир перевернулся с ног на голову, что больше ничего не существует, кроме тяжести, свалившейся на меня.

— Ну если это твоя мама, она сама расскажет тебе, когда сочтет нужным. Это еще не конец света. Уж она-то сама разберется.

— О, но она порвала с Ричардом! Какой ужас!

— Но, возможно, она тогда еще не знала о своей беременности.

— Да, но, должно быть, догадывалась.

— Но точно не знала.

— Мы тоже еще ни в чем не уверены. Может, результат и правда отрицательный, как ты сказал, Но еще остается шанс, что это Алва. О, что мне делать, Боб?

Не могу понять, почему я ожидала, что Боб может что-то сказать мне. Ему восемнадцать, и у него не намного больше жизненного опыта, чем у меня. Но он был единственный, с кем я могла обсудить эту проблему. Фидэлма, моя лучшая подруга, вместе с семьей уехала на юг Франции, и, кстати, я не думаю, что от нее бы здесь была какая-либо польза.

— В общем, пусть она сама расскажет все, когда будет готова, — сказал Боб.

— Но если это Алва?

— Но ведь ты сама в это уже не веришь, не так ли? Она, конечно, наивная, но у нее трезвые мозги, и, если бы она сделала какую-нибудь глупость, ты бы первая узнала о случившемся, разве не так?

— Думаю, да.

— Ладно, поживем увидим, Эшли. Не забивай себе голову, это бесполезно. Не волнуйся так, все наладится.

Но почему-то я то и дело вспоминала о Гэвине, сосущем палец и всхлипывающем.

— Веселее, Эшли. Я заварю свежий чай, ладно? Когда плохо, нет ничего лучше чашки крепкого чая.

Как я могла быть такой вредной с Бобом? А он даже ни словом не обмолвился об этом. Я уверена, он один из лучших парней. «Лишний!» Как ужасно звучит это слово, брошенное в его адрес.

В понедельник он пригласил меня в кино, сказав, что я обязательно должна посмотреть фильм. Разве это не благородно с его стороны? Разве он не самый лучший?

 

Вторник, 29 июля

Вчера посреди ночи маме позвонили. По крайней мере, было уже около часа, и мы все спали. Я проснулась, едва услышав звонок. Казалось, он прозвенел у меня в ухе. Почему-то сердце бешено застучало, и я приподнялась в постели, не соображая, что происходит,

«Гэвин!» — первое, что пронеслось у меня в голове. Отец и Гэвин. А кто же еще? Ведь это именно они будили нас посреди ночи в последнее время,

Телефон продолжал истерично звонить. Почему-то ночью звонок всегда кажется громче, чем в дневное время. Я выскочила из кровати, как по команде «Тревога» и помчалась вниз. Наверху у нас нет телефона, и Алва все время твердит, что один аппарат нужно поставить к маме в комнату. Теперь я с ней была согласна. Я уже почти сбежала вниз, когда открылась мамина дверь, но продолжила мчаться к телефону, чтобы скорее прекратить трезвон. Я не сомневалась, что еще немного, и соседи начнут барабанить в стены.

— Ричард! — выдохнула я, когда услышала его голос. — Что-то случилось?

— Алва? — произнес он веселым голосом.

— Это Эшли. Что-то случилось?

— Нет, нет, ничего. Мама дома? Я говорю по телефонной карте, и у меня скоро истекут минуты.

— По телефонной карте? Почему? Где вы? Вы уверены, что все в порядке?

— Побыстрее, Эшли!

— Лиссабон!

Но мама уже стояла за моим плечом, поеживаясь от холода в остывшем холле. Я молча протянула ей трубку и побежала наверх. Стянув с кровати плед, снова ринулась вниз и, подбежав к маме, укутала ее, пока она бормотала что-то в трубку.

— Спасибо, — на секунду прервавшись, шепнула она мне. Я заметила розовую полоску на щеке, оставшуюся от подушки.

Потом я вернулась к себе, но заснуть не могла. Мое сердце продолжало бешено колотиться. Послышался щелчок, когда мама повесила трубку, а затем раздался другой, более мягкий звук, как будто снова собирались звонить. Я слышала, что мама набрала двенадцать или тринадцать цифр. Большое расстояние. Должно быть, она перезванивала ему в Лиссабон. Потом она разговаривала не меньше пятнадцати минут.

«Этот разговор обойдется в кругленькую сумму!» — подумала я и мысленно принялась считать в какую именно. Эта задачка оказалась не из простых. Предположительно стоимость одной единицы двенадцать пенсов, а одна единица в Лиссабоне равняется пятнадцати секундам… нет, например, одна единица это пять секунд, но это минимально, или семь, а теперь надо умножить… но на сколько точно?

От этих бессмысленных подсчетов у меня закружилась голова, но я так увлеклась, что мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы оста-остановиться. Но тут мне в голову сразу же полезли мысли, о чем мама могла говорить с ним. Она, должно быть, рассказала ему обо всем, иначе она ни за что бы не перезвонила и уж тем более не разговаривала бы так долго. Она очень экономна в телефонных разговорах.

Казалось, прошло несколько часов, с тех пор как мама сняла трубку. Наконец; на лестнице послышались ее осторожные шаги.

— Мам? — позвала я, надеясь, что она войдет и мы поболтаем.

— Спи, Эшли, — послышался в ответ ее строгий голос.

Потом дверь ее комнаты закрылась, и по доносившимся звукам стало понятно, что она легла. Моя голова гудела от всяческих предположений.

Утром она снова не вышла к завтраку. На этот раз я не пошла проверять, что случилось, потому что и так знала. Я быстро позавтракала в одиночестве, а потом приготовила ей чашку чая.

— «Эрл Грэй» закончился, — сказала я, поставив чашку рядом с кроватью и открыв шторы.

— О Эшли. Я совсем не выспалась из-за этого позднего звонка, — сказала она, открывая глаза и щурясь.

— Не выспалась? А мне показалось, ты неважно себя чувствуешь.

Она не ответила.

— Мам, у тебя все нормально? — спросила я, выходя, из спальни.

Она опять ничего не ответила, но по ее щекам текли слезы.

 

Среда, 30 июля

Возвратившись вечером домой, я застала маму в саду, копавшуюся среди цветов. Она была в садовых перчатках. У нее даже есть специальный передник с карманами для совков и различных лопаток. Ей подарили его на Рождество.

Я принесла ей прохладной воды. Это был один из тех прекрасных долгих летних вечеров, еще теплых, когда щебечут птицы, а заходящее солнце освещает все вокруг мягким желтым светом. Мы сидели за маленьким железным столиком, который стоит у нас на газоне под ореховом деревом. Я спросила, как она себя чувствует и не отразится ли на ее здоровье работа в саду, когда нужно постоянно тянуться и нагибаться. Я попыталась, чтобы по моему тону ничего не было заметно, но она, похоже, уловила какой-то подтекст в моем вопросе.

Прикрыв лицо рукой от солнца и глядя на меня, она тихо спросила:

— Ты знаешь, Эшли, да? Я ответила, что знаю.

Тогда она замолчала на довольно долгое время, и я подумала, она решает, что сказать дальше. Я смутилась, ожидая, когда она нарушит тишину. Но совершенно неожиданно она заговорила вообще о чем-то другом.

— Это туалетная вода?

— Что? — я была ошарашена. — Туалетная вода? О чем это ты? — Я не могу выносить на ранних месяцах любые химические запахи: духов, мыла, стирального порошка, — сказала она. — Меня от них тошнит, буквально выворачивает. Именно поэтому я попросила тебя выбросить туалетную воду.

От слов «на ранних месяцах» у меня мурашки пошли по коже. Как-то сразу все случившееся приобрело реальные очертания, до меня дошел смысл сказанного, все остальное отодвинулось на задний план, осталась лишь наша семья и данная проблема. Моя мама беременна. В скором времени она будет постоянно рассматривать себя в зеркале, отмечая изменения в фигуре, говорить о болях в пояснице и делать специальные упражнения на полу на коврике. (Я знаю все это, потому что у нас в доме полно литературы на эту тему. Так же как книг по самолечению, народной медицине, ароматизации, гомеопатии и т. д.)

Я неожиданно осознала, что мамина беременность — это не тема для обсуждения, а уже просто часть нашей жизни, Здесь начиналось что-то новое. Скоро у нас появится ребенок.

— О мама! — вдруг зарыдала я и кинулась к ней, мы крепко обнялись, не говоря ни слова, Я не знала, поздравлять ли ее, и только несколько раз прошептала ей в ухо «О мама!» И каждый раз, когда я произносила эти слова, она сильнее обнимала меня.

— Ну, так ты догадалась, когда я фыркнула от запаха туалетной воды?

— Нет, нет, не поэтому, — сказала я. — Потому что…

Но тут я замолчала. Невозможно было сказать, что я нашла упаковку из-под теста на беременность в мусорном баке. Это было недостойно. И естественно, я не могла рассказать ей, как я первым делом подумала на Алву и обсуждала это с Бобом. Она не переживет такого унижения.

— Ну, мам, — сказала я ласковым голосом. — Как я, по-твоему, могла догадаться, что ты не переносишь запаха туалетной воды? Ведь когда ты последний раз была беременной, мне было три года.

Мы обе немного посмеялись, а потом долго просто сидели, потягивая лимонад. Говорили мало, а просто наслаждались теплотой вечера и красотой сада. Потом я сказала, что пойду готовить обед.

Мама потянулась ко мне и откинула у меня со лба волосы, заправив их за уши, как она обычно делала, когда я была маленькой.

— Можно я попозже приглашу Боба? — спросила я.

— Позови его к обеду, — сказала она. — Алвы не будет, и он может составить нам компанию.

Алва опять пошла к Саре. В этот раз она отправилась к ней с ночевкой, прихватив сумку со спальными принадлежностями. Когда Алва приходит к Саре, они вместе моют ванную комнату, кухню и холодильник. Я думаю, это у них такая игра. Не удивительно, что мама Сары любит, когда Алва приходит. Не знаю почему, но у нас дома они никогда не играют в такие игры.

Мы провели замечательный вечер втроем. Я приготовила большую кастрюлю пасты с чесноком и оливковым маслом, а также большую миску салата. Обедали мы в саду, за нашим столиком на газоне. А потом ели клубнику, которую принес Боб, и разговаривали о садоводстве, музыке и фильмах, а еще о необычных блюдах, которые не готовим в повседневной жизни. Было так здорово.

Бобу нужно было уйти пораньше: он договорился с другом встретиться во дворе своего дома. Я думаю, он собирался научить его пользоваться Интернетом. Он предложил мне тоже прийти, и я очень хотела этого. Я хотела погулять с ним по дороге, освещенной вечерними фонарями, держась за руки и плюс ко всему была не против попутешествовать по Интернету. Но я ответила: «Нет, в другой раз».

Мы мыли посуду, и я спросила у мамы, когда Ричард собирается домой. Она ничего не ответила, а просто стояла и смотрела на струю воды, стекающую в раковину. А затем сказала:

— Пойдем погуляем вокруг дома, пока не стемнело.

 

Пятница, 1 августа

Сегодня мой последний рабочий лень в книжном магазине, и я собираюсь опоздать. Мне понравилось работать там, к тому же я заработала деньги, большую часть их, правда, отложила. Сотрудники магазина отправились за булочками в одиннадцать часов — я думаю, они решили, что я люблю их, потому что иногда покупала, а еще приготовили настоящий кофе, и мы устроили маленький праздник в кабинете начальника, где он торжественно протянул мне конверт с моей последней зарплатой и, слегка ущипнув за щеку, сказал, что я была звездой магазина. Никто раньше не называл меня звездой.

 

Пятница, 15 августа

Вчера вывесили результаты экзаменов. Боб получил очень хорошие оценки, но не набрал достаточное количество баллов, чтобы продолжить учиться на фармацевта, к чему сильно стремится. Конечно, он разочарован. Это нечестно, потому что остальные, кто получили такую же сумму баллов, могут поступать куда хотят, им этого вполне хватает.

Мы отправились в город и бродили вокруг бара. Все пабы были забиты, улицы заполонены толпами выпускников, повсюду слышался пьяный смех. Но у Боба не было настроения ничего праздновать. Я купила ему (вернее, попросила маму купить) маленькую бутылку шампанского, вмещающую только один стакан, но он даже не открыл ее. Боб совсем сник, а ведь его результаты на самом деле были хорошими. Некоторые из этих идиотов, буйно веселившихся всю прошлую ночь, не, набрали даже, четверти той суммы баллов, которую получил он, но, похоже, их это не огорчало. Со стороны казалось глупым, что мы недовольны такими отличными результатами. В конце концов мы просто съели по гамбургеру и отправились домой.

 

Четверг, 21 августа

Мама пригласила Ричарда и Синди пообедать у нас в воскресенье.

— Я думала, ты порвала с ним! — сказала Алва.

— Ну да, мы решили не встречаться какое-то время, — осторожно произнесла мама. — И он уезжал в отпуск. Но мы остались друзьями.

— Друзьями! — фыркнула Алва.

— Да, — сказала мама, — мы болтаем только но телефону, и я решила пригласить его, потому что мы давно не виделись.

— О, ты решила, правда? — кривляясь, ответила Алва.

— Алва, — сказала мама очень твердо и спокойно, — мне очень жаль, что тебе не нравится Ричард и то, что я встречаюсь с ним, но есть обстоятельства, о которых ты не знаешь.

— Какие же? — не унималась Алва.

— Алва, Алва, — сказала мама. — Нельзя вторгаться в личную жизнь людей. Ты же знаешь это. Конечно, мои отношения с Ричардом каким-то образом касаются и вас, но основные решения я буду принимать сама, как считаю нужным, нравится вам это или нет. Но я хочу, чтобы вы знали: что бы я ни сделала, это никак не отразится на вас в худшую сторону, потому что я хочу видеть вас счастливыми.

— О боже! Еще не хватало выслушивать лекции. Прибереги их для своих учеников. И кстати, ты не можешь знать наверняка, что для нас хорошо, а что нет. Я ненавижу Ричарда и терпеть не могу Синди. Я не хочу иметь с ними ничего общего. Я собираюсь жить с папой!

После этих слов в воздухе камнем повисла тишина, и, казалось, на целую вечность. Потом мама сказала:

— Алва, ты не можешь переехать к своему отцу. По нашему с ним обоюдному соглашению ты живешь со мной.

Алва выглядела разъяренной, потом сказала, глядя в свою тарелку:

— Мне все равно, о чем вы там договаривались раньше. Если я захочу жить с папой, ты не сможешь мне помешать.

— Да, Алва, я не буду останавливать тебя, если ты действительно этого захочешь и если я пойму, что твой отец сможет воспитывать тебя так, как нужно. Но вот сможет ли он дать тебе любовь? Если нет, я боюсь, ты будешь еще несчастнее, чем сейчас.

— Почему тогда не сделать меня счастливой, чтобы я могла остаться здесь?

— Но я не пытаюсь сделать тебя несчастной. Наоборот, я стараюсь сделать все самое лучшее для всех нас. Кстати, тебе не обязательно быть на этом обеде, если ты так сильно не хочешь этого. Я позвоню твоему отцу, и посмотрим, можно ли будет отправить тебя к нему в воскресенье.

— Да, хорошо, сделай это, — тихо произнесла Алва. — Но ты не пытаешься сделать все самое лучшее для всех нас. Ты просто делаешь то, что тебе хочется.

— Хватит, Алва, — неожиданно сорвалась мама. — Я сказала, хватит, ты слышишь? Я объяснила, что есть причины, о которых ты не знаешь, но ты, похоже, не готова узнать о них. Я уже сказала, что в этот день ты можешь ехать к отцу, и на этом разговор окончен. Ясно?

 

Суббота, 23 августа

Сегодня мама рассказала о ребенке. Я была наверху в своей комнате, репетировала. Сейчас я стараюсь наверстать упущенное за время работы в магазине.

Я услышала, как Алва с грохотом пробежала по лестнице и скрылась в своей комнате, хлопнув дверью. Я уже привыкла к шуму, потому что последние дни она то и дело приходит в ярость. Но когда я спустилась вниз, чтобы накрыть на стол для мамы (сегодня ее очередь готовить), я обнаружила ее, тихо сидящую в конце стола. Она не плакала, а просто уставилась в одну точку. По выражению ее лица я поняла, что скандал с Алвой был очень серьезным.

Она вздохнула, когда я спросила ее, что случилось, и объяснила все:

— Я позвонила Филиппу (это мой отец), чтобы обсудить приезд Алвы в следующее воскресенье, но он сказал, что вряд ли сможет взять ее, так как нервы Наоми на пределе и своим появлением Алва добьет ее окончательно, да к тому же у Гэвина ветрянка. Понятно, что ему не до Алвы. Я сказала ей, что она не поедет. Она, конечно, разозлилась и снова начала кричать, что я не должна встречаться с Ричардом, что она ненавидит его и Синди и как я смею говорить ей о счастье. В конце концов я рассказала ей о ребенке. Она наговорила мне ужасных вещей и пулей выбежала из комнаты. О, Эшли!

— Я поговорю с ней, — сказала я и отправилась наверх.

Но дверь в ее комнату оказалась запертой. Я слышала, что Алва ревет, и постучала. Узнав, что это не мама, она позволила мне войти. Я присела на край кровати, обняла ее, а потом мы говорили и говорили обо всем, не только о маме и Ричарде, но и о школе, об одежде, о телевидении — обо всем. Потом мы изобретали разные прически, из ее волос, но они у нее такие непослушные. Перепробовав всевозможные способы, мы в конце концов уложили их, как обычно. Она попросила, чтобы я накрасила ее, но я не пользуюсь косметикой, только помадой. Она сказала, чтобы я накрасила ей губы, и мне пришлось принести три штуки, одна из которых, коричневатого оттенка, подошла ей, как бы смешно это ни звучало. Она выглядела очень привлекательной.

Потом мы заговорили о мальчиках, и она рассказала мне о своем тайном увлечении по имени Айдан, а он из третьего класса. Он чемпион в катании на роликах, но недавно она узнала, что ему нравится Блэр.

Затем мы улеглись животами вниз и болтали ногами, и Алва расспрашивала меня о Бобе, почему я поругалась с ним и почему опять помирилась. Я сказала, что действительно не знаю, почему в какой-то момент не захотела с ним встречаться, но потом возобновила отношения, потому что соскучилась по нему, что было правдой, но не совсем. Потом она сказала, что у нее никогда не было бойфренда, потому что она не очень симпатичная. После этих слов я почувствовала себя виноватой из-за того, что могла вообразить ее беременной.

Я сказала ей, что, во-первых, она красивая и сама по себе, а во-вторых, даже безусловным красоткам всегда есть над чем поработать и, вообще, красота еще не самое главное в жизни, так как люди сходятся по множеству разных причин, во всяком случае, у большинства четырнадцатилетних именно так и бывает, поэтому к двадцати пяти годам их отношения заканчиваются браком. И кстати, добавила я с очень мудрым видом: иметь бойфренда не такая уж и важная вещь на свете.

— Очень даже важная, — ответила она. — Тебе хорошо говорить, когда у тебя есть Боб. А посмотри на маму. Она не смогла долго жить одна, а теперь видишь, что происходит. Это важно, Эшли. Конечно, это не должно быть важнее, чем музыка или Бог, или как то, что нужно быть добрым по отношению к детям и старикам или беречь окружающий мир, учиться и строить карьеру, но и это играет в жизни не последнюю роль.

Наверное, она права. Не последнюю роль. Я знаю, что так не должно быть, но, как это ни ужасно, так оно и есть. Разве нет?

 

Понедельник, 1 сентября

Начались занятия в школе. Мне осталось учиться один год, и буквально каждый говорит нам, что в этом году ужасно важно упорно работать. В следующем месяце Боб собирается в колледж, изучать инженерию.

Я начинаю соглашаться с Алвой, что Синди невыносима. После первого знакомства я не стала делать никаких выводов, но вчера ее просто невозможно было терпеть. Хорошо, что хоть оделась скромно, впрочем, и тут переборщила. Стоя на пороге, она так повисла на руке отца, будто он был ее собственностью. Она таким взглядом оглядела нашу гостиную, как будто собиралась покупать дом и при этом давала понять, что больших денег он не стоит. А у меня сразу возникло желание бежать и поправлять подушки, придавать всему вокруг более дорогой вид, чтобы набить цену. Но, судя по ее настрою, вряд ли ей можно было угодить. «Высокомерная дура» — единственное, что могла я подумать о ней.

Бедная мама, она выглядела очень напряженной на протяжении всего обеда. Ричард попытался предложить ей выпить стакан вина. Ему виднее, можно ли ей это в ее положении. Мы с Алвой с удовольствием отправились на кухню помыть посуду. Я ждала, что Синди предложит свою помощь, чтобы оставить маму и Ричарда на какое-то время вдвоем, но она не предложила. Не знаю, известно ли ей о ребенке. Но если Алва так отреагировала на эту новость, то чего же ждать от нее.

Я принесла кофе, и в столовой наступила тишина, и было такое ощущение, что люди не просто замолчали на какое-то время, а вообще не знакомы и первый раз в жизни увидели друг друга. Такая тишина бывает в коридоре, когда вы ждете вызова врача, где полно чужих, с которыми неизвестно о чем говорить. Я предложила сыграть в «монополию», чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Глаза Синди засветились, как у маленького ребенка. «Хорошо. — подумала я, — теперь я знаю, что она любит».

— Ты можешь быть банкиром, — великодушно предложила Алва Синди, раскрывая доску. Она стала банкиром и жульничала. Мы все замечали, но ее это не волновало. Естественно, она выиграла. Мы были очень рады, когда они ушли.

 

Вторник, 2 сентября

Вчера я делала уроки у себя в комнате, когда Алва вошла с сияющими глазами и объявила, что купила для меня что-то особенное. Но это не подарок на день рождения. Я обрадовалась и подумала, что она дарит мне что-нибудь из косметики, но это оказался постер ее любимой группы, точно такой же, какой висит в ее комнате. Алва была так довольна собой, что я не могла разочаровать ее своим равнодушием. Я поблагодарила ее, пообещав, что повешу его на стену, надеясь, что она уйдет и забудет о нем, но она вернулась через несколько минут, прихватив коробку с кнопками, и настояла на том, что сама повесит его прямо над моей кроватью… Она даже сняла репродукцию Монте с кувшинками, перевесив ее на противоположную стену. Хорошо еще, что мне не придется прямо смотреть на белозубых красавцев, лежа в постели. Куда лучше иметь перед собой кувшинки, которыми я смогу любоваться, перед тем как засну.

 

Среда, 3 сентября

Сегодня вечером у меня голова просто чугунная. А причиной стало заявление Алвы: она, видите ли, надеется, что мама и Ричард не поженятся.

Я ответила, что если мама и соберется замуж, то совсем не потому, что она беременная, она ничего не станет никому доказывать. Алва сказала, что это только молодые люди так думают, что если и беременна, то замуж не обязательно, а мама относится к более старшему поколению, которое придумало для себя разные правила. И добавила, что она в ужасе от того, что будет иметь в сестрах эту жуткую Синди.

После ее слов я почувствовала, что в меня словно вонзили нож. Это была не та боль, как когда резала яблоко и поранила палец, а намного больнее.

— Но она всего лишь будет сводной сестрой, — нашлась я что сказать, но при этом почувствовала, что мне не хватает воздуха.

— Да, но нам придется жить всем под одной крышей, — продолжала Алва.

— О, хватит, Алва. Не нагнетай, — как можно веселее ответила я. — Совсем не обязательно, что они поженятся. Давай поищем во всем этом светлые стороны. Подумай о малыше. Разве он не будет чудесным?

— Он может родиться похожим на Синди, — угрюмо предположила Алва.

Я даже не думала об этом. Я вообще никогда в мыслях не связывала этого ребенка с Синди. Я считала, что он принадлежит только нам. Третий ребенок в нашей семье. Где-то в подсознании я еще как-то связывала его с Ричардом, но не с Синди.

Мысль о том, что этот ребенок будет иметь отношение к Синди, заставила меня содрогнуться. Тогда, значит, он чужой. Мне захотелось запереться в своей семье и никого туда не пускать.

Бедный Боб. Я знаю, что нечестно поступила с ним, отшив его дважды за несколько недель. Но сейчас я испытала чувство, похожее на то, что возникло у меня в тот вечер в боулинге. Я одновременно испытала боязнь замкнутого пространства, смущение и то, что мне не по себе. Я знала, что не могу ни с кем поговорить сейчас, кроме Боба, и как только закончила домашнюю работу, позвонила ему и предложила прогуляться.

Мы бродили вокруг дома, но разговора не получалось. Навстречу нам шли люди — кто выгуливал своих собак, кто собрался на вечернюю пробежку, кто-то вышел, чтобы позвать детей домой, и каждый останавливался, чтобы поговорить с нами. Я думаю, соседи догадываются о том, что происходит в нашей семье и хотят узнать подробнее. Мы встретили Джону Мэрригэн, возвращающуюся из местного магазина с длинными бумажными пакетами, в которые обычно кладут вино, но я думаю, она несла в них джин. Женщина остановилась и долго расспрашивала о маме, поглядывая на меня со значением. Возможно, я ошибаюсь и Джоана просто остановилась перевести дух. У меня паранойя что ли?

Кстати, между этими расспрашивания ми я пыталась объяснить Бобу свое состояние, но в этот раз он был злой и расстроенный, и, наверное, я заслужила такое отношение. Он сказал, что я использую его, чтобы сбрасывать свои эмоциональные проблемы, и мне нечего было на это возразить. Он верно подметил, это правда. Но я сказала, что будет нечестно продолжать использовать его, и если я не порву с ним сейчас, то буду и дальше ему плакаться. Кажется, он не понял, что я говорю, но не спорил со мной. Он проводил меня до ворот нашего дома, не сказав ни слова, потом очень сухо попрощался и, развернувшись, быстро ушел, даже не поцеловав. Я была готова взорваться, глядя на его удаляющуюся спину. Мне хотелось крикнуть, что я виновата и попросить его вернуться, но я знала, что даже если я и сделаю так, все равно через несколько недель повторится то же самое. На этот раз я знала наверняка, что мне не удастся поставить отношения с Бобом на первое место в своей жизни, задвинув все остальное на второй план. Я Очень расстроилась, и мне хотелось плакать, но слез не было.

 

Суббота, 6 сентября

Ну вот, Алва была права, а я нет. Мама и Ричард помолвлены! У мамы даже есть кольцо. Она показала его нам вчера. Оно тоненькое, из белого золота с несколькими крошечными бриллиантиками, очень красивое и изящное. Но она пока хранит его в маленькой бархатной коробочке в шкафу у себя в комнате, потому что «это» еще неофициально. Мне почему-то кажется, что когда она говорит «не официально», она имеет в виду, что Синди еще не знает.

Алва промолчала, когда мама показала нам кольцо. Я попыталась произнести что-то ободряющее, но не знаю, получилось ли у меня. Потом Алва сказала, что надеется, что скоро Синди уедет учиться в университет. Она имеет в виду то время, когда мама и Ричард поженятся и мы будем жить у них, потому что у нас здесь мало места. Этот переезд мне совсем не нравится. Я выросла в этом доме, я люблю его, это мой дом.

Я сказала, что вряд ли Синди уедет из дома только ради нашего удобства, но мы справимся с ситуацией и, может, пообщавшись поближе, лучше узнаем друг друга. Услышав это, Алва стукнула кулаком по столу, и ее глаза округлились от негодования. Что касается меня, то должна честно признаться, что самая лучшая вещь во всей этой помолвке — кольцо. А сама затея не кажется слишком удачной.

Прошлой ночью Алва опять плакала в своей комнате.

 

Вторник, 9 сентября

Только что мне в голову пришла ужасная мысль. Алва обмолвилась, что переедет жить к отцу. Она на самом деле этого хочет или сказала просто так? Но он не согласится. Он даже отказался пустить ее к себе на один день, в тот раз, когда она не хотела встречаться с Ричардом. Надеюсь, она забудет об этой идее, потому что если он скажет: «Нет», это будет для нее катастрофой.

 

Пятница, 12 сентября

Вчера перед сном я зашла к маме уже в ночной рубашке. Она лежала в кровати и читала детективный роман. Мне было очень трудно начать разговор, я хотела сказать ей, что их помолвка создает много проблем, и никак не могла подобрать слов. Но она и так все знала, она всегда все знает. Отложив книгу в сторону, мама предложила мне сесть и заговорила:

— Я знаю, моя свадьба с Ричардом не радует тебя, Эшли.

Я присела на край кровати и помотала головой:

— О, нет, это не так. Алва.

Но, конечно, не одна только Алва была против.

Мама вздохнула, как обычно, когда разговор касался Алвы, и сказала:

— Пусть Алва и недовольна, но мы поженимся. Алва ведет себя, как самая настоящая эгоистка.

— О нет, нет, — попыталась я защитить сестру, но жестом руки мама остановила меня и продолжила:

— Послушай, Эшли, я скажу тебе кое-что, потому что ты старше и более рассудительна, только смотри, не проговорись Алве, хорошо?

Я не отвечала, потому что не могла вымолвить ни слова, как будто язык проглотила. Что еще такого могу я услышать? Я кивнула.

— Знаешь, твой отец вмешался во всю эту историю, — сказала мама.

— Отец? А ему-то, какое дело до всего этого?

— Ну, вот видишь, как он себя повел. Думаю, у него что-то вроде нервного срыва. Но что бы это ни было, он повел себя крайне агрессивно, узнав о моих отношениях с Ричардом. Не спрашивай, откуда ему все стало известно. В нашем маленьком городке такие новости разлетаются мгновенно. Кстати, он начал угрожать мне, что отберет вас обеих у меня в судебном порядке, хотя я считаю, вы уже вполне взрослые, чтобы самим решать, с кем жить, если только Алва на самом деле не предпочтет отца. Сначала я смеялась над ним, но он был чрезвычайно серьезен и заявил, что будет требовать, чтобы меня лишили родительских прав.

Когда я услышала это, меня словно подменили и я закричала:

— Нет, нет, мама!

Она снова прервала меня, чтобы наконец договорить:

— Я знаю, знаю, это нелепо, уже прошло шесть месяцев, но он так ничего и не предпринял. Но если у меня родится ребенок, вполне возможно, что очень консервативный судья согласится с ним. Может, и нет, но я должна обо всем думать.

— Но у него есть ребенок, а он не женат, — сказала я.

Мама скептически улыбнулась:

— Ты когда-нибудь слышала о двойных стандартах? К тому же он живет, что называется, в гражданском браке. У него стабильные отношения.

— А у тебя нет? — спросила я с сомнением.

— Ну, я не могу этого доказать. Мы с Ричардом не так давно знакомы. Все это выглядит сомнительно.

Я понимала ее состояние. Когда вдумаешься во все это, оказывается все просто ужасно.

— Послушай, — произнесла мама чуть веселее, — шансы, что он заберет у нас Алву очень невелики, в особенности если подумать, в каком, собственно, шатком положении находится он сам. Но мне совсем не хочется, чтобы у него был хоть малейший повод угрожать мне. Я не собираюсь превращать семью в поле битвы. И я уверена, что если бы на месте Ричарда был кто-либо другой, твой отец все равно повел бы себя так же. Плюс ко всему он очень старомоден.

— Но, мама, это не настолько веская причина, чтобы выходить замуж за Ричарда.

— Наоборот, это самый лучший повод, какой только может быть. Но я согласна с тобой, было бы ужасно, если бы я только из-за этого собралась выйти замуж. Главное, что я люблю Ричарда, вот это и стоит на первом месте.

Тогда я прижалась к ней и прошептала в ухо:

— Поздравляю!

— Спасибо, — прошептала она в ответ и добавила тоже шепотом: — Тебе нравится Ричард, ведь так, Эшли?

Я кивнула. Но мне хотелось быть честной до конца, поэтому, отклонившись, я сказала:

— Но эта дура Синди…

— Почему ты так называешь ее? — мама притворилась шокированной.

— Это Алва так говорит, — ответила я, — но по-другому ее и не назовешь.

— Прости, дорогая, — сказала мама, — но я очень расстроена. Я знаю: Синди не подарок, но мы должны ей многое простить. Ей труднее всех, она только недавно потеряла маму. Если бы обстоятельства сложились по-другому, все бы осталось без изменений, но ребенок все перевернул.

— Бедный малыш, — сказала я. — Мы не должны связывать с ним наши проблемы. Он еще не успел родиться, а уже стал камнем преткновения.

— Почему ты говоришь «он»? — спросила мама с умиротворенной улыбкой, с какой обычно мамы говорят о своих детях.

— Просто мне так хочется. Я надеюсь, что это будет мальчик, потому что не хочу еще одну сестру, нам Синди достаточно. Но еще я просто хочу маленького братишку, как Гэвин, только этот будет жить с нами. Бедный малыш Гэвин. Надеюсь, с ним все в порядке.

Этим утром мне нестерпимо хотелось позвонить Бобу перед школой, чтобы просто сказать: «Привет»! А по правде говоря, я хотела поделиться с ним всеми последними новостями и узнать его мнение. Но я не могу этого сделать, потому что это нечестно по отношению к нему.

 

Пятница, 19 сентября

Ну вот, теперь все официально. Свадьба назначена на двадцатое октября. Синди все рассказали.

Мы не стали афишировать это событие. Будет забавно, когда все потом узнают. Думаю, мама не хочет, чтобы до отца дошли слухи раньше времени.

Мама начала носить свое кольцо по вечерам, но не в школу. Потихоньку она перестает скрывать свое положение и уже не носит узкие юбки, а все чаще надевает что-нибудь просторное. Теперь ситуация становится более очевидной.

 

Воскресенье, 28 сентября

Вчера мы с мамой ходили в магазин, где продается одежда для будущих мам. Все местные магазины очень дорогие, поэтому мы поехали в обычные магазины распродаж и купили два платья — одно ужаснее другого, но мама настаивала, что не важно, какие они, потому что носить их надо будет всего ничего, несколько месяцев. Потом мы зашли в кафе выпить по чашке кофе (моя идея, так как мама ни за что не желает тратить деньги на кафе, когда кофе можно самим приготовить дома за четверть этой цены). Пока мы сидели, я решила рассмотреть нашу покупку. Мы взяли платья разных размеров; одно — из вискозы, носить сейчас, пока погода еще теплая, а другое — шерстяное, очень теплое, как раз пригодится в холода. Мама утверждает, что очень теплое платье как раз и не нужно, потому что у беременных ребенок сохраняет тепло. Я с трудом верю в это. Кстати, платья маме очень длинны, так что нам придется несколько вечеров подшивать их. Мне кажется, что с ними ни делай, они все равно будут выглядеть ужасно.

Разглядывая платья, я вдруг додумалась:

— Но ты не можешь надеть ни одно из них на свадьбу!

— А почему нет? — удивилась мама.

— Потому что они уродливые, страшные, это просто ужас.

— Это не важно, — ответила мама. — Мы же не собираемся устраивать пышное торжество. Так что не имеет значения, что надеть.

Ну такого вздора я еще никогда не слышала. Женщина, которой все равно, как будет выглядеть в день своей свадьбы!

— Мама, подумай, какие получатся фотографии! Ты будешь смотреть их через двадцать лет! Тебе же не хочется, чтобы твой сын или дочь смущались, когда будут рассматривать свадебные фотографии своих родителей.

— Свадебные фотографии! — мама произнесла эти слова с таким удивлением, как будто я сказала «свадебный вертолет».

— Да, мама, в таких случаях люди обычно фотографируются, — сказала я. — Но мы ни о чем таком не думаем, все будет очень…

— Скромно, да, это замечательно, но я не предлагаю тебе нанимать профессионального фотографа, надо самим сделать, по крайней мере, несколько снимков. Они станут частью истории семьи, твоего будущего ребенка. Так что на следующей неделе мы опять поедем в город и подберем что-нибудь приличное для твоей свадьбы.

— Нет, Эшли, прошу тебя, не надо, — запротестовала мама.

И тут рядом с нашим столиком появился Боб с подносом в руках, на нем стояли чайник и две чашки. С ним был его друг Гепард, он держал мотоциклетный шлем. Должно быть, у него есть мотоцикл.

— Привет, Эшли! Здравствуйте, миссис Гепард.

— О, здравствуй, Боб! — весело поприветствовала его мама.

Я уже было принялась двигать стул, стоявший рядом со мной, чтобы Боб мог сесть, но он, едва поздоровавшись, прошел мимо, а его друг, поприветствовав нас кивком головы, последовал за ним. Они уселись за столик, стоявший далеко от нашего, наверное, специально выбрали подальше.

Мама посмотрела на меня. Не знаю, как выглядела я в тот момент, но чувствовала себя школьником начальных классов, которого не взяли в футбольную команду.

— Давай, Эшли, пойдем, — сказала мама.

 

Среда, 8 октября

Вокруг предстоящей свадьбы возникло много шума. Наверное, так всегда бывает, когда готовятся к подобному торжеству. Маме хотелось, чтобы мы с Алвой играли роль подружек невесты, но Ричард воспротивился, сказав, что это будет нечестно, ведь Синди останется в стороне. Мама ответила, что, конечно, Синди тоже будет подружкой невесты, но потом Ричард сказал, что Синди этого не хочет. Тогда мама ответила, что очень хорошо, что Синди отказалась, так как мы с Алвой хотим этого больше, чем его дочь, но после этих слов Ричард сказал, что раз Синди не будет подружкой невесты, то и мы не должны.

— Но, Ричард, ведь она сама не хочет, причем же здесь остальные? — возразила мама.

— Я знаю, знаю, — ответил Ричард. — Но я думаю, это неправильно, если Эшли и Алва будут подружками невесты, а Синди нет.

— Так, значит, решили, — согласилась мама.

— Решили, — подтвердил Ричард.

Да, мама согласилась. Алва пришла в негодование. Я говорила, что все это, в конце концов, не важно, но Алва так не считала и выкрикнула, что это наша мама выходит замуж, а эта чокнутая Синди путает все планы, и вдобавок к этому обругала ее последними словами.

Мама велела Алве никогда больше не говорить так о Синди, но это же практически невозможно, а еще в приступе ярости Алва про-кричала, что она никому не нужна и у нее нет родных.

Немного погодя она сказала, что забирает назад некоторые матерные слова, которыми обругала Синди, но продолжает ее считать взбалмошной, чокнутой дурой.

 

Пятница, 17 октября

Алва до сих пор ужасно переживает, что не будет подружкой невесты. Я думаю, кто-то из родственников Ричарда возьмет на себя эту роль. Поэтому я решила, что нам не нужно покупать два новых вечерних наряда, как планировалось вначале, когда мы должны были стоять рядом с мамой на всех фотографиях Алва хоть и с неудовольствием, но согласилась со мной.

Мы отказались от праздничных нарядов еще и из-за денег, тем более что мы потратили их на мамин костюм. Я в конце концов убедила ее, что купить что-нибудь нарядное просто необходимо. Мы приобрели кремового цвета шелковую блузку-тунику и пару просторных, тоже кремовых, шерстяных брюк. Костюм получился простой и элегантный, но, как все подобные вещи, обошелся недешево.

Когда мама выходила замуж за отца, он подарил ей жемчужные бусы, которые она надела на их свадьбу. Это единственное украшение, которое у нее есть, не считая недорогих сережек и обручального кольца. Я сказала ей, что эти бусы на свадьбу будут прекрасно смотреться с шелковой блузкой. Но мама отказалась их надеть. И наверное, она права. А потом она отдала их мне:

— Теперь ты носи их, Эшли. Я не смогу их больше надеть. Они твои.

Для меня они слишком старомодны, хотя и очень красивые. Я надену их на свадьбу, а потом спрячу до тех пор, когда стану старше.

И все же в субботу мы втроем собираемся, прихватив кредитную карту, отправиться в город, чтобы купить для нас с Алвой что-нибудь приличное из одежды. К тому времени, когда придется платить по счету, мама уже будет замужем, и, я думаю, Ричард оплатит его. Вот здорово, что не надо будет беспокоиться о деньгах. Это что-то!

 

Вторник, 21 октября

Свадебная церемонии была очень короткой. Все прошло сухо и на редкость непразднично. Когда все закончилось, мы зашли выпить кофе. Вернувшись домой, дождались Синди и открыли шампанское. У нее был такой вид, как будто она только что попала под штормовой ветер: лицо красное, волосы растрепаны, перекосившийся шарф болтается до земли. Я все понимаю, сейчас такое время года, но она совершенно не была похожа на свадебного гостя. Не то что мы с Алвой. На нас были действительно красивые платья, как и положено в таких случаях. Ричард настоял, что заплатит за них… (Я не стала говорить, что мы надеялись, что он потом оплатит счет по банковской карте.) Мое платье было из темно-зеленого шелка, с нежно-голубыми блестками, впереди треугольный вырез, спина открыта. На плечи я накинула легкий блейзер: для октябрьской погоды оно все же не совсем подходит. Алве купили платье ярко-розового цвета, очень схожее с моим по фасону. Ей всегда жарко, и она решила пойти без пиджака и выглядела очень элегантно.

Роль так называемой подружки невесты взяла на себя сестра Ричарда. Она все время что-то не успевала и просила нас помочь ей.

После свадебного обеда в местном итальянском ресторане мама с Ричардом отправились к нему домой. Алва поехала на несколько дней к Саре, а я осталась со своей подругой Фндэлмой. Что делает Синди, я не знаю, скорее всего, тоже поехала к каким-нибудь своим знакомым, чтобы дать маме и Ричарду провести медовый месяц.

Наш дом собираются выставить на продажу. Отец еще не знает об этом, и я думаю, мы не можем заняться этим вопросом, пока мама не поговорит с ним. Эта заминка даст нам иллюзию, что у нас пока еще есть свой дом. Я имею в виду, что у нас есть ключи от входной двери и большая часть вещей все еще находится там, и мы постоянно заскакиваем туда, чтобы взять что-нибудь нужное, но теперь это больше похоже на склад. Когда мы заходим туда, становится грустно.

Здесь до сих пор не выветрился домашний запах, но так тихо! Мама скучает по саду. Она вложила в него столько труда. А ее любимое ореховое дерево, под которым она так любила сидеть… Все это очень грустно. Мне кажется, что детство закончилось…

 

Суббота, 25 октября

Сегодня мы с Алвой зашли домой, чтобы взять кое-какие вещи. Теперь мы пытаемся привыкнуть к мысли, что дом Ричарда — это наш дом, но пока наш собственный дом все еще принадлежит нам и в нем осталось столько наших вещей, это так трудно сделать. Пижамы, зубные щетки и одежда — все это уже у Ричарда. По вечерам после школы мама заезжает на старое место и постепенно перевозит все необходимое, но я решила поскорее забрать оттуда Бэтси (мой контрабас), а Алва — снять постер любимой группы, и поэтому мы договорились встретиться утром.

Алва настояла, чтобы я тоже забрала свой постер — ее подарок, и пока она занималась им, я сняла со стены репродукцию Моне. При этом я почему-то почувствовала себя вором, который каким-то нелепым путем саму себя крадет вещи в своем же доме. Я даже подскочила, когда раздался звонок в дверь, потому что подумала, что это полиция по мою душу.

Но это оказалась всего-навсего Джоана.

— А я подумала, дай-ка загляну! — завизжала она от восторга, когда я открыла дверь. — О, как это ужасно, Эшли! Ваша мама всех перехитрила и вышла замуж тайком, так что никто даже ни о чем не догадался!

Я ничего не ответила ей, не хотелось говорить на эту тему. Просто смотрела на ее глуповатое нездорового цвета лицо и придурковатую шапку, из-под которой выбивались сухие волосы.

Но тут она протянула конверт и сунула его мне в руку.

— Я хотела купить вашей маме свадебный подарок, но не знаю, что именно ей нужно — тостер, часы или чайный сервиз, поэтому решила, что лучше поздравлю ее по-другому. Это маленькая благодарность за помощь, сколько раз она сидела с моими детьми. Не знаю, что бы я без нее делала.

После этих слов она поцеловала меня. Это был неприятный поцелуй, оставивший на моей щеке мокрый след, так что мне поскорее захотелось его вытереть. Рука автоматически потянулась к лицу, но я вовремя остановилась. Это было бы ужасно грубо, вытереть щеку прямо при ней. Хотя это была не единственная причина, почему я остановилась. Когда я коснулась щеки, то почувствовала, что она мокрая от слез. Я плакала, даже не знаю точно почему.

Я кивнула в знак благодарности и захлопнула дверь. В конверте лежал чек на тридцать пять долларов. Увидев его, я разревелась.

Сверху спустилась Алва с какими-то сетками в руках.

— Что это, Алва? — спросила я, вытирая лицо. — Что ты собираешься с этим делать?

— Помнишь? Это балдахины от комаров! Я вспомнила. Когда мы были совсем маленькими, мама повесила их над нашими кроватками, чтобы нас не покусали комары, а также для красоты. Мы тогда любили играть в принцесс, а эти воздушные покрывала чем-то напоминали сказочные шатры. Они смотрелись очень красиво. Когда мы подросли, в наших комнатах сделали ремонт, и балдахины уже давно не попадались мне на глаза. — Я нашла их случайно. Думаю, их надо обязательно перевезти в дом Ричарда.

Я подумала, что это ни к чему, что это глупо и сентиментально, да к тому же они пожелтели и обветшали, но я видела, как Алва загорелась этой идеей (я думаю, иногда она и сейчас не прочь поиграть в принцессу), поэтому помогла ей свернуть их.

Должно быть, у мамы возникли подобные сантименты, но получилось практично. Когда мы приехали в дом Ричарда, мама, Ричард и Синди сидели на кухне и пили чай, а стол был застелен нашей старой скатертью в клетку. Мы Купили ее во Франции, давным-давно, когда мы с Алвой были еще совсем маленькие, но скатерть имела вполне хороший вид. Как будто маленькая частичка моего детства оказалась сейчас в этом чужом доме. Я была очень растрогана, думаю, мама специально привезла ее сюда, чтобы нам легче было привыкать к новому жилищу. Мы сели, она налила нам чай и нарезала пирог из дрожжевого теста. Алва больше всего любит именно такие пироги. Мы вежливо беседовали с Ричардом и Синди, рассказали им, как ужасно было втаскивать контрабас в автобус. Они посмеялись над нашими приключениями. Мы были почти как одна семья, и думаю, это благодаря скатерти.

 

Понедельник, 27 октября

Дом довольно большой, но нам с Алвой отвели в нем самую маленькую комнату. Мама говорит, что скоро они достроят мансарду, и тогда наверху для нас появится новая комната. Я думаю, Синди ревниво относится к этой затее, потому что сама была бы не прочь занять мансарду, но тогда кому-то из нас пришлось бы переехать в ее комнату, а я уверена, что это бы ей не понравилось еще больше. Она любит из всего устроить скандал, не важно по какому поводу.

Зато у нас есть наша собственная ванная комната. В общую ванную по утрам не попасть, Я думаю, Синди специально подолгу занимает ее, чтобы мы опоздали. Особенно это причиняет неудобства маме, ей ванная нужна чаше, чем нам, но она терпит, все-таки она еще не чувствует себя здесь полноценной хозяйкой.

 

Среда, 29 октября

Скоро мой день рождения, мне исполняется семнадцать лет, и мама настаивает, чтобы я устроила шумную вечеринку. Я думаю, она всеми способами старается избежать последствий стресса, который мы испытали за последнее время, и думает, что веселый праздник поможет. Я не хочу ничего такого, но она из-за этого так сильно расстраивается, что мне придется сделать так как она хочет. Мысли о предстоящем празднике отвлекают ее от отвратительного поведения Синди. Эта девица ведет себя, как настоящая корова. Мы с Алвой, по крайней мере, стараемся наладить отношения, а она даже не собирается этого делать. Разговаривает сквозь зубы, всем своим видом показывая недоброжелательность и отчужденность. Алва все так же часто плачет по ночам. Дождется, как она думает, что я заснула, и начинает. Это слушать невыносимо. Даже мысли о ребенке не помогают.

 

Воскресенье, 9 ноября

Мой день рождения прошел потрясающе. Мама не зря хотела шумного праздника. У нас был фейерверк, живая музыка, потом была дискотека, и огромный букет, и торт-мороженое. Мне кажется, мама веселилась даже больше, чем я. Мы все организовали в доме Ричарда; дом действительно просторный, есть где разгуляться. Впервые мама почувствовала себя здесь хозяйкой, и это было для нее тоже важно. Я думаю, в каком-то смысле она отметила свое восхождение на пост главной в этом доме.

Я облегченно вздохнула, когда Синди сказала, что не хочет идти на вечеринку Не пригласить я ее не могла, ведь теперь мы живем все вместе. Она заявила, что поедет на выходные к своей тете и ей очень жаль, что она не сможет прийти. Еще она сказала, что у нее нет подходящего вечернего платья. Не представляю, почему она решила, что мы все собираемся облачиться в вечерние туалеты. Я сказала, что все оденутся кому как удобнее, но разумеется, не в старые джинсы и свитера, а она ответила, что такие мероприятия не в ее стиле.

Конечно, кто-то все равно пришел в старых джинсах и свитере, но большинство все же приоделись. Некоторые девушки выкрасили волосы в розовый, голубой и стальной цвета, такие краски смываются через несколько раз. Другие явились с вечерними прическами, в солидных платьях и туфлях на высоком каблуке, в маминых ювелирных украшениях. Мы с Алвой надели те же самые наряды, в которых были на свадьбе, и они отлично подошли для этого вечера. По крайней мере, мы смотрелись лучше тех, кто пришел в рваных джинсах или спортивных костюмах. Даже мальчики завязали галстуки. Один раскрасил лицо стальной и блестящей краской — выглядело очень здорово.

Мне было немного горько из-за отсутствия Боба. Я могла пригласить его в знак старой дружбы, но подумала, что он откажется. Конечно, я не стала бы его винить, но от одной мысли об этом мне стало плохо, и поэтому я решила вообще не приглашать его. Я до сих пор сильно скучаю по нему.

Синди появилась на пороге дома в безразмерных тапках, которые она позаимствовала у своей тети, как будто у нее на ногах сидели два больших щенка. Она поведала какую-то безумную историю о том, что потеряла один ботинок где-то на автобусной остановке или что-то в этом роде. Она очень радовалась, что сегодня нет дождя, иначе ее тапки могли развалиться. Мы долго смеялись над ее видом. Когда она скидывает маску отчужденности и начинает шутить, то оказывается вполне сносной. Иногда я думаю, что мы могли бы подружиться.

 

Четверг, 20 ноября

Вчера я взяла трубку, и какой-то молодой человек попросил позвать Синди. На секунду мне показалось, что это голос Боба, и я сказала:

— Эй, это ты, Боб?

И в тот же момент почувствовала себя полной дурой, мне стало стыдно перед незнакомцем в телефоне.

На том конце провода была тишина. Ни звука. После этого пошли гудки. Я пожала плечами и тоже положила трубку. Подумаешь, решила я, не стоит смущаться из-за всякой ерунды.

Но телефон зазвонил снова, и кто-то снова попросил Синди. Голос опять был сильно похож на голос Боба, но на этот раз мне показалось, что звонивший говорит с немецким акцентом. Но я все равно спросила:

— Это Вы звонили минуту назад?

Теперь я уже не смущалась. Снова наступила пауза, а потом человек ответил абсолютно серьезно и как будто немного удивившись:

— Нет.

Тогда я сказала:

— Вы знаете, Синди сейчас нет. А кто звонит, чтобы я могла ей передать?

— Доктор Мартин, — произнес человек очень медленно и отчетливо. — Док-тор Мар-тин.

Я подумала, что обычно доктора разговаривают более взрослыми голосами, но спросила:

— Хорошо, а как вам позвонить?

Снова наступила тишина. Потом я услышала шорох перелистываемых страниц, как будто искали номер. Как странно, что человек не знает собственного номера, подумала я.

В конце концов он продиктовал мне номер, и я оставила Синди записку там, где мы всегда оставляем информацию друг другу В общем, ничего особенного не произошло, но меня немного угнетало то, что я перепутала незнакомца с Бобом. Должно быть, он засел у меня в мозгах прочнее, чем я подозревала. Но раз это был не Боб — на самом деле, я не думаю, что это Боб, — почему тогда он так странно повел себя?

Сегодня для Синди уже было одно сообщение, похоже, от того же самого человека, только я не поняла, чьим почерком была написана записка. Наверное, это писал Ричард. В ней говорилось о записи к врачу-ортопеду. Мне хотелось знать, что это у Синди с ногами. Может, поэтому в тот день она приехала в смешных тапках? Может быть, у нее мозоли или что-то в этом роде? Бедная, если это и в самом деле так. В последнее время мы с Синди стали находить общий язык. Я думаю, она потихоньку начинает смиряться с ситуацией. Все происходящее для нее не легче, чем для нас, скорее наоборот. Наверное, непросто пережить, когда в твой дом заселяется столько чужих людей.

 

Воскресенье, 23 ноября

Что это был за день! Но начну сначала!

Днем я репетировала наверху. Соседи в округе, кажется, не обращают внимания на то, что я играю. Я могу подолгу заниматься, что для меня очень хорошо, потому что в этом году рождественский концерт пройдет раньше, чем обычно, и мне еще многое нужно выучить. Единственная проблема в том, что наша комната слишком мала для двух кроватей, двух шкафов и двух письменных столов, а также контрабаса и подставки для нот. Все впритык друг к другу.

Когда я репетировала, раздался звонок в дверь. Я не пошла открывать, а просто выглянула в окно и увидела возле двери женщину. Наверняка хочет посмотреть, кто здесь поселился, подумала я, и решив, что хватит прерываться, продолжила играть. Пусть откроет дверь кто-нибудь другой. Почти сразу я услышала, как щелкнул замок, и уже через минуту Алва бежала вверх по лестнице. Невозможно ошибиться, если идет Алва. У нее какой-то особенный шаг Она ворвалась в комнату, шнурки на ее черных ботинках развязались, и с криками: «Эшли, Эшли! О Эшли!» она бросилась на кровать. Я не знала, что и подумать. Потом она села на кровати и, качая головой, без конца повторяла: «Эшли!» Тогда я осторожно отодвинула контрабас к стене и, схватив Алву за запястья, хорошенько встряхнула ее.

— Алва, Алва, успокойся, расскажи, что такое случилось?

— Это Боб! — прошептала Алва,

— Что? Что ты сказала?

— Он там, за дверью, — встревоженно произнесла Алва. — Не спускайся, Эшли, не ходи!

— Почему? — спросила я. — Не надо делать из этого трагедию, Алва. Но как он узнал, где меня найти?

— Эшли! — резко крикнула Алва каким-то не своим голосом, когда я выходила из комнаты. — Не ходи вниз, Эшли! Он пришел не к тебе!

На верхней ступеньке лестницы я остановилась как вкопанная, увидев в холле Боба. В этот момент он обнимал Синди, а потом поцеловал ее. Мой единственный и неповторимый Боб целовал эту дуру! Я стояла и смотрела на них, ничего не в силах поделать. Это был не дружеский поцелуй. Я думала, мое сердце разорвется.

Потом до меня стало доходить, что это с ним Синди встречалась на автобусной остановке, когда придумала нелепую историю о том, что потеряла ботинок, и, конечно же, это Боб звонил ей на прошлой неделе, а я подумала, что у меня не все в порядке с головой, раз мне мерещится его голос. Наверное, он сильно удивился, когда я подошла к телефону, и потому возникла неловкая пауза. И все же, скорее всего, он не знал, что я живу здесь. Я ведь могла быть просто подругой Синди или зайти по-соседски и случайно подойти к звонившему телефону. В конце концов, я могла быть няней, если бы у Синди был брат или сестра. Он не мог быть уверен, что это именно я взяла трубку, но уточнять не стал. Тогда почему он назвался вымышленным именем? Понятно, почему он не дал собственный номер — ведь я сразу бы все поняла. Наверное, оставил номер своего приятеля. Я стояла и наблюдала за их бесконечным поцелуем, и все происходящее напоминало мне какой-то дурной сон.

Не в силах больше выносить это, я вернулась в свою комнату — Алва так и сидела на кровати.

— Я же просила тебя не ходить, просила не ходить, — повторяла она, — я говорила, говорила.

От пережитого шока сердце у меня в груди бешено стучало. Я не думаю, что почувствовала в тот момент настоящую ревность. Я так не думаю.

— Скажи, Алва, ты разговаривала с Бобом?

— Только когда открыла дверь, — ответила Алва. — Он испытал сильный шок. Он — друг Синди. Он сказал, что они познакомились недавно и как раз сегодня впервые договорились встретиться. Я рассказала, что мы тоже теперь живем здесь, потому что мама вышла замуж за отца Синди. О, Эшли, что ты собираешься делать?

Я услышала, что дверь в гостиную закрылась. Синди долго не выходила оттуда, а потом сказала, что прилегла отдохнуть, плохо себя почувствовала. Она могла быть там с ним.

— Вот что мы сделаем, Алва, — сказала я, полностью контролируя свои эмоции.

— О Эшли, ты так спокойно на это реагируешь, — восхитилась Алва.

— Я? Я не собираюсь выходить из себя и не хочу смущать ни Синди, ни Боба.

В тот момент мне казалось это самым важным на свете, никого не смутить. Я решила ни в коем случае не паниковать, а в том, ревную я его или нет, разберусь потом. Глупо ревновать, после того как сама все испортила. Он был абсолютно вправе найти себе кого-то еще.

— Послушай, давай пойдем и поговорим с мамой, — предложила я.

Мама и Ричард были на кухне, как раз мыли посуду после ланча. На столе, на той самой скатерти, стояли чашки и тарелки. Все вокруг так и сияло чистотой. Мама с Ричардом целовались, когда мы открыли дверь. Увидев нас в дверях, они смущенно засмеялись. Казалось, сегодня этот дом с самого утра полон целующихся парочек.

Алва переминалась с ноги на ногу.

— Что это вы пришли делегацией? Вы что-то хотите?

Алва посмотрела на меня, мол, начинай первая:

— Я объяснила маме, что пришел бойфренд Синди.

— Очень хорошо, — сказала мама отрешенно, высвобождаясь из объятий Ричарда и отодвигая в сторону соусник.

— Мама, это Боб, — тихо сказала я.

— Боб? — переспросила мама, выпрямившись. — Твой Боб?

— Который когда-то был моим.

— О моя бедная Эшли! — произнесла мама.

— Подождите секунду, — сказал Ричард. — Ты говоришь, что Синди встречается с другом Эшли?

— Бывшим другом. Я не виделась с ним месяца два, а может больше.

— Это все тяжело для тебя, Эшли, ведь так? — спросил Ричард.

Поразительно, как легко способны мужчины оценивать подобные ситуации. Но голос Ричарда был полон сочувствия. Он и вправду очень хороший человек.

— Нет, нисколько, — твердо ответила я. — Это на самом деле так.

Но в душе у меня было совсем другое. Я была взбешена. Сейчас я могу сказать это наверняка. Я отчаянно пыталась достойно выйти из ситуации и скрыть переполнявшие меня эмоции. Я знала, что не в праве так рассуждать, но иначе не получалось. Почему именно эта идиотка Синди из огромного количества других? Я обещала себе, что не буду больше так называть ее, но иногда не удается держать слово!

— Подожди минуту, — сказал Ричард. — Эта такая грубая форма мести или что? Он так поступает тебе назло? Если так, то он ведет себя как последняя свинья по отношению и к тебе, и к Синди. Я сейчас же пойду и пересчитаю ему все зубы, так что потом ни один дантист не поможет.

— Тс-сс! — произнесла мама, положив руку ему на плечо, чтобы успокоить.

— О боже! — сказала я, рухнув на стул и схватившись руками за голову, чтобы собраться с мыслями. Все смешалось у меня в голове, начиная с того телефонного звонка и заканчивая сегодняшним инцидентом.

— Он ничего не знал, — вступила в разговор Алва. — Когда я открыла ему дверь, он чуть не упал в обморок. Сто процентов, он не знал! И он никогда бы так не сделал. Он очень хороший, Ричард, очень хороший.

— Да, это правда. Он отличный парень, — подтвердила мама.

— Я согласна, он никогда бы так не поступил. Просто случайно совпало. Но раз это случилось, что же нам теперь делать? Не вмешиваться, оставить все как есть? Или что?

— Нет, — сказал Ричард. — Мы не сможем притворяться, как будто ничего не произошло, и сидеть здесь весь день. Это будет нелепо. Я думаю тебе нужно сделать так: мы все сейчас, как всегда после ланча по воскресеньям, поднимемся в комнату наверху, а ты, как ни в чем не бывало, скажешь: «О Боб! Какая неожиданность!» Наверняка он смутится, а тут и мы подойдем и попросим Синди познакомить нас с ним.

— И я должна сделать вид, что мы едва знакомы? — спросила я с сомнением.

— Да, — ответил Ричард. — Но в этом ничего такого нет, так будет лучше для всех.

— Но почему? Зачем мне притворяться? — поинтересовалась я.

— Ну насколько мне известно, у Синди еще не было бойфренда, — сказал Ричард, — и я думаю, это будет… ну… я…

— Это будет для нее травмой, если она узнает, что он — один из моих бывших поклонников, — закончила я его мысль.

— Ну, зачем же так грубо, Эшли, — сказал Ричард. — Хотя ты все правильно поняла. Послушай, она, конечно, все узнает потом, но сейчас было бы лучше это скрыть. Вот и все.

— Хорошо, — сказала я в приступе великодушия. — Давайте назовем это так: «Операция по спасению Синди от душевной травмы»!

— Яхоо! — завопила Алва, топнув ногой, словно готовясь броситься на амбразуру. — Идем!

— Ты уверена, Эшли? — встревожено спросила мама.

— Да, уверена, — очень быстро проговорила я, чтобы не было времени подумать и изменить свое решение. Синди не была моей любимой подругой или родственницей, чтобы проявлять к ней особую чуткость, тем более после того, что я увидела в холле. Я согласилась на это скорее ради Ричарда, чем ради Синди. Он мне нравится.

— Я не хочу расстраивать Синди, — пробормотала я. — Она вообще не виновата. Ты иди первым, Ричард. Предложи им чай или еще что-нибудь. Пусть она сначала познакомит его с тобой. А потом скажи, чтобы Синди представила его остальным домочадцам. Пусть он немного понервничает, перед тем как мы придем, посидит как на иголках. А потом мы просто войдем и сделаем вид, что впервые его видим. Если каждый из нас будет вести себя естественно, то не возникнет никаких проблем.

— Но как же Боб? — спросила Алва, — Как он догадается, что мы ничего не расскажем Синди?

— Предоставьте это мне, — сказала мама. Ситуация становилась забавной. Во всяком случае, для Алвы. Она даже пританцовывала от предвкушения острых ощущений,

Ричард взял поднос с чашками чая и отправился в гостиную. Мы хорошенько проинструктировали его, а потом потихоньку последовали за ним.

Синди развалилась на диване, прикрыв пледом колени, и вид у нее был, как у кошки, заполучившей сметану, а Ричард наливал чай Бобу, который сидел в кресле. Когда мы открыли дверь, Ричард громко произнес:

— О, а вот моя жена и девочки! Почему-то я слегка вздрогнула, услышав слова «моя жена». Хорошо еще, он не назвал нас своими дочерьми. Увидев нас, Боб покрылся красными пятнами и как будто собрался что-то сказать, но мама опередила его. Она подошла к нему, оставив нас стоять в дверях, и протянула руку:

— Очень приятно познакомиться, — сказала она.

— Робби, — гордо произнесла Синди. — Его зовут Робби.

Именно так называют его все друзья. Я почти забыла, что это его настоящее имя и что я сама окрестила его Бобом.

Боб неотрывно смотрел на маму, и краска постепенно начинала сходить с его лица. Прикрыв Боба своей спиной ото всех нас, она, очевидно, дала ему какой-то знак. Мне показалось, я даже услышала, его вздох облегчения.

— О! — весело произнесла мама, — обращаясь и к Синди, и к Бобу, — я так понимаю, Робби, это то же самое, что Роберт.

— О, мм… да, то же самое, — сказал Боб. — На самом деле только моя мама зовет меня Робертом, а остальные, кому как нравится: Роб, Робби, Боб, Бобби.

— Мартин, — добавила Синди лукаво, тоном, подразумевающим, что никто, кроме Боба, не поймет этой шутки.

После этого я фыркнула так, что слюни полетели во все стороны, и я быстро прикрыла рот рукой, отвернулась, чтобы никто не видел моего лица, и закрыла дверь.

— А как поживает твоя мама? — спросила мама, на какой-то момент забыв, что должна изображать, будто впервые видит Боба. Мне показалось, я слышала, как Алва затаила дыхание, но Синди вроде ничего не заметила.

— О, спасибо, у нее все хорошо, все хорошо, — ответил Боб.

— А это мои дочери, Эшли и Алва, — произнесла мама совершенно невозмутимо, повернулась к нам, и мы кивнули ему, он в ответ тоже кивнул. Я потихоньку отошла от двери и села в маленькое очень неудобное кресло, стоявшее в стороне ото всех. Я уже начинала жалеть, что согласилась участвовать в этом спектакле.

Алва выглядела вполне естественно. Совершенно не ощущая неловкости. Сначала она стояла в самом центре комнаты, а потом начала помогать Ричарду разливать чай. Она предлагала Бобу печенье, сахар и молоко, и на ее лице едва заметно блуждала слабая ухмылка. Боб старался не встретиться с ней глазами.

Я чувствовала себя как побитая и просто сидела на своем неудобном месте, молча наблюдая за происходящим. Никто не догадался предложить мне чаю, а я не хотела привлекать к себе внимание, обращаясь к кому-то с просьбами. У меня перед глазами стояла картинка: Боб и Синди обнимаются в холле. Когда Боб ушел, я была очень рада. Как никогда.

Потом Синди спросила, понравился ли он нам, и Алва ответила:

— Он просто супер, Синди, где ты его нашла? Синди тряхнула головой и сказала:

— Да так, случайно познакомились, — но было видно, как она довольна.

Ну не могла же я ненавидеть ее за то, что ей нравился Боб? Мне даже было забавно наблюдать, как она пожирала его глазами. Я тоже сказала, какой он милый парень и все такое, во избежание неприятностей.

— У Эшли никогда не было такого симпатичного бойфренда, ведь так, Эшли? — Алва продолжала играть, а Синди ничего не понимала. От такого высказывания я даже поперхнулась и закашляла, так что Ричарду пришлось похлопать меня по спине.

Мне все еще становится плохо от мысли, что на месте Синди должна была быть я. Жизнь — дерьмо, а потом все равно все умрут, как говорит Алва. А самое худшее то, что я сама во всем виновата.

 

Четверг, 27 ноября

Постепенно все налаживается, или мне это только так кажется. Я думала, мы приспособимся жить друг с другом, и не обязательно при этом, чтобы всем все нравились, достаточно быть терпимыми. После эпизода с Бобом Синди как будто стала мне чем-то ближе, может, от того, что я защищала ее интересы в тот день. Хотя, естественно, нас ничто не связывает, тем более что она ничего не знает. Иногда я думаю, что возможно, с моей стороны это была пустая жертва, ведь Синди даже не подозревает о ней. Но этим утром все изменилось. За завтраком разразился страшный скандал из-за того, что Алва без спроса надела ботинки Синди. Конечно, Алва не должна была этого делать, но я думаю, это она по привычке, мы с ней часто меняемся вещами. Не стоило обвинять Синди в жадности, тем более что мы живем в ее доме, но иногда она говорит такое, что невозможно не ответить.

Сегодня она орала на Алву до хрипоты. Это было ужасно, ужасно. Она была похожа на дикую кошку, а из глаз того и гляди посыплются искры. Я не знала, как ее остановить, но и не могла больше выносить такого шума, поэтому взяла и дернула ее за волосы. Не слишком хорошо с моей стороны, но я так разозлилась, просто рассвирепела, особенно после всего того доброго, что я сделала для нее за последнее время, и даже начала испытывать к ней симпатию. Но в таких ситуациях это всегда три шага вперед, два назад, и, признаться, я устала ото всего.

Сегодня утром в этом доме сделалось просто невыносимо. Алву трясло по дороге в школу, и я боялась, что у мамы случится выкидыш на нервной почве. На перемене я позвонила ей в школу, узнать, все ли в порядке. Она только что приехала на работу и сказала, что с ней все нормально, но ее голос срывался.

Вечером мы все целовались. Не в прямом смысле, а как бы. Мы принесли друг другу извинения. Говоря, что лучше высказать все, что накопилось в душе, чем держать в себе, но я, пожалуй, не соглашусь с этим после сегодняшнего скандала.

Теперь наша семья состоит из пяти человек, плюс будущий ребенок, естественно. Нет смысла фантазировать по поводу того, в какой семье мы бы хотели жить. Этот вопрос уже долгое время терзает Алву.

Едва ли можно считать Гэвина членом нашей семьи, а уж тем более отца, с которым не виделись уже несколько месяцев. Так странно думать, что волей-неволей Синди становится нам ближе, чем Гэвин, хотя он нам родственник, а Синди нет.

 

Воскресенье, 30 ноября

У Синди с Бобом было свидание прошлым вечером. Мне все равно. Мне на самом деле все равно на этот раз. Я так настроила себя, и это помогает.

Я дала надеть ей свой самый лучший свитер, который получила в подарок на день рождения. Он очень ей идет, должна я сказать. Он бледно-бледно-серого цвета, почти стальной, и очень красиво смотрится на фоне ее темных волос. Она вечно носит что-нибудь черное, поэтому в нем она выглядит как-то по-новому. Протягивая ей свитер, я почувствовала себя очень благородной, особенно учитывая всю эту историю с Бобом. Кстати, возможно, она уже знает о том моем великодушном поступке. Когда я отдавала ей свитер, она в ответ чуть сжала мне руку — единственный жест, которым в этот момент она могла выразить свою благодарность. Бедная Синди! Ни за что не хотела бы оказаться на ее месте, правда, хоть она и уходит на свидание с моим Бобом.

— А разве не будет забавно, — сказала Алва, когда они ушли, — что если Синди выйдет замуж за Боба, он станет твоим свояком.

— Ничего забавного в этом не вижу, — ответила я, бросая в нее подушкой, — это будет кошмар, абсолютный кошмар, и лучше не каркай, потому что последняя свадьба, которую ты предсказала, действительно состоялась. И без того полно проблем, не хватало еще породниться с бывшим бойфрендом.

Алва перестала плакать по ночам. По крайней мере, уже неделю я не слышу ее всхлипываний. Я думаю, она почувствовала себя защищенной, потому что вновь обрела полноценную семью.

— С некоторых пор я перестала верить в счастье, — как-то сказала она мне. — А ты?

— А я нет, — ответила я. — Я все же всегда верю в лучшее.

— Значит, ты считаешь, что все, что ни делается, все к лучшему? — спросила Алва неуверенно.

— Да, именно так я и считаю. И надеюсь, со временем ты научишься во всем находить положительное, даже если в какой-то момент тебе кажется, что жизнь состоит из одних неудач.

— Надеюсь, ты права, — ответила она.

Алва обнаружила, что Синди тоже ведет дневник.

— Разве тебе не любопытно узнать, о чем она пишет? — спросила она. — Просто интересно, что думает о нас эта чокнутая Синди. Я уверена, что невозможно представить себе ничего более депрессивного!

Если бы Алва не увидела дневник своими глазами, я бы никогда не поверила, что Синди, как и я, записывает происходящее в ее жизни. Но что примечательного может происходить с ней? Не представляю, что она думает обо мне. Скорее всего, считает меня довольно милой.

 

Среда, 2 апреля

— Теперь станет легче, — произнес кто-то. — Поверьте, это так!

Потом отец объяснил, что люди имеют в виду избавление от боли и страданий. В подобных случаях такое часто говорят. Они пытаются утешить, но я не знаю, как это назвать: неудачно подобранные слова, что ли. Не понимаю, как отец может все это терпеть? Он просто не имеет права спокойно слушать такие бесчувственные слова. Да он должен был просто обезуметь от горя и прыгнуть в могилу, содрогаясь от рыданий и разрывая на себе одежду, как Ромео. Или я перепутала с Гамлетом? Именно такого поведения ждут от молодого вдовца, у которого смерть преждевременно забрала любимую. Но нет. Может, ему и в самом деле теперь станет легче?

«Параллельно» — вот, пожалуй, единственное слово, которым я могу описать поведение отца на похоронах. Параллельно. Как раз на прошлой неделе это слово вошло в мой лексикон. Это значит спокойно, без эмоций. «Мне все параллельно». Забавно, как только вы начинаете использовать в своей речи какое-нибудь новое слово, оно тут же начинает возникать повсюду, и если задуматься, то очень странно, как вы раньше жили без этого слова. Кстати, именно оно отлично подходит, чтобы описать его, стоящего возле двери в церковь, одетого в свой самый лучший деловой костюм, купленный за три куска зеленых, и в белую рубашку с бордовым галстуком, подаренным ему на Рождество. Толстая цепочка золотых карманных часов поблескивает на его плоском животе, и он сухо пожимает руки людям и спрашивает, как дела в школе у их детей. Я сама готова была умереть, потому что мне казалось, что еще чуть-чуть и он заговорит об игре команды регби. Бог мой!

Я закрыла шторы, чтобы люди, по крайней мере, знали, что дом в трауре и не тревожили нас. Я бы даже повесила табличку «Траур» на двери, но надеюсь, теперь и так все ясно. Но что он сделал? Обежал весь дом, снова открыл окна и сказал, что стало душно и темно и ей бы это не понравилось. С чего это он вдруг задумался, что ей понравилось бы, а что — нет.

— Она бы не захотела пышных похорон, — сказал он, — только простая служба.

Простая служба! На каком свете он находится? Что у него в голове? Как можно говорить «она бы не захотела», как будто она мечтала о собственных похоронах.

Мы — стандартная толпа на похоронах: кто-то из семьи собирается произнести прощальную речь, а кто-то из родственников оставляет пожертвования в церкви.

Она интересовалась литературой, а другим ее главным увлечением был дом, но как сказать об этом возвышенно? В прошлом году мы застелили холл красивым ковром, и он так здорово подходит ко всему интерьеру. Может, некоторые взрослые тетеньки и считают его детским, но кто их спрашивает? Я так хочу. К тому же мне всего лишь пятнадцать лет, а моя мама умерла.

Я повторяю сейчас эти слова: «Моя мама умерла», и кажется, в них нет ничего страшного, когда не вдумываешься в их смысл. Вот и все, у меня больше нет мамы. Семья, где отец один воспитывает дочь. Вы знаете, моя мама умерла. Ее больше нет с нами. Спаси Бог ее душу. Умерла. Нет, она просто ушла в другой мир. Ушла — просто ушла, ушла, ушла, О'кей? Ушла.

 

Четверг, 10 апреля

Боже, как я ненавижу алгебру. Геометрия — другое дело. Мне нравятся теоремы, логика, которая в них присутствует. Но алгебра — это извращение. (Это мое новое слово на этой неделе. Оно несет в себе немного другой смысл в отличие от настоящего значения, но иногда мне кажется, что я сама скоро стану извращенкой, хотя пока надеюсь, со мной все в порядке.) Я уверена, что люди, которые нарочно придумали обозначать число буквой икс и есть самые настоящие извращенцы. Как будто икс — это маска, под которой прячут эти числа свою суть. Совсем не оригинально. Почему бы их не назвать как-нибудь еще для разнообразия? Так нет, всегда икс и игрек.

Иногда, когда я больше не могу решать алгебру, я начинаю, чтобы отвлечься, заниматься чем-то веселым. Например, перечитываю один из старых школьных рассказов Имилды (это моя тетя, а также и моя крестная мама) — «Мэллори Тауэрс». Я думаю, это место специально так назвали, чтобы вы клали в ботинки промокашку. Но меня беспокоит, что возникнет ситуация, когда мне придется снять ботинки, и тут обнаружится мой план, Поэтому у меня появилась блестящая идея — положить промокательную бумагу не в ботинки, а в носки. Как-то раз я попробовала папиросную бумагу, но это не помогло. Похоже, нужно класть только обычную промокашку, что я и сделала, затаив при этом дыхание и подумав об уколах. Я не могу быть уверенной на сто процентов, но надеюсь, теперь все будет как надо.

Сейчас я уже не чувствую слабости. Только слишком бледная и глаза какие-то красные. Наверное, надо успокоиться и прекратить рыдать. Мистер Гарви оставляет окна открытыми и похлопывает меня по спине. Мне не нравится, когда он так делает. Он бесит меня. Маленькие мужчины всегда пытаются компенсировать невысокий рост таким поведением, чтобы выглядеть сексуальными. Я прочитала об этом в журнале «Севентин». Кстати, мистер Гарви — мы называем его мистер Грави — определенно принадлежит к этой категории. Он чудовищно волосатый. У этого коротышки белая кожа, вся покрытая толстыми черными волосами. От одной мысли об этом у меня мурашки бегут по спине. А когда он похлопывает по моей спине, меня всю передергивает. Интересно, могу я привлечь его за сексуальное домогательство? (Это я так шучу.)

Кстати, с тех пор как я две недели подряд прогуливала алгебру, а потом он увидел меня рыдающую в раздевалке — как раз на следующий день после похорон, я сказала, что сама со всем справлюсь. По крайней мере, тогда мне так казалось. До вчерашнего дня я считала, что контролирую ситуацию.

Вчера, когда я склонилась над учебником, сжавшись от ужаса, он прошел по проходу между партами и сел за соседний стул: Лиза заболела в тот день, я думаю у нее месячные, хотя, похоже, они у Лизы два раза в месяц. Такое бывает, особенно в нашем возрасте, что-то связанное с гормонами — так вот он сел рядом со мной и произнес:

— Синди, я думаю, тебе следует поговорить с психологом, — и его кадык зашевелился на маленькой тощей шее.

Да, меня зовут Синди. Какое-то кукольное имя. Это была мамина идея. Скорее всего, она хотела, чтобы оно звучало немного по-другому, но отец настоял на этом имени. Иногда мама могла не думать о последствиях, но отцу надо отдать должное, он всегда заботится о приличиях и соблюдении этикета. Я знаю, это потому, что мама была американкой, а у них, как говорит отец, «другие культурные ценности». Вы не поверите, каким занудой он может быть, напоминая мне, что нельзя уподобляться тем людям, которые ненавидят черных и приезжих, и надо всегда быть политкорректным. Хотя получается, он сам недолюбливает американцев, которые, кстати, часто оказываются культурнее нас.

Я называю приезжих «гастролерами», хотя бы для того, чтобы досадить нашей училке по музыкальному развитию. Она действует нам на нервы, требуя, чтобы мы разувались на ее занятиях. Только представьте, двадцать пять пятнадцатилетних девиц, встав на носочки, задирают коленки, пока она исполняет «Короля танца» на губной гармошке.

Да, кстати, о чем я говорила? Ну да, о разговоре с психологом. Я сказала мистеру Грави, что она на занятиях. Он ответил, что я понесла тяжелую утрату, и потому мне необходима консультация профессионала. Может, это и смешно, но когда он произнес «тяжелая утрата», меня как будто заклинило. Сначала я не воспринимала то, что он говорит, радуясь, что идет время урока, но от этих слов я почувствовала себя такой одинокой и покинутой, что слезы навернулись на глаза и захотелось уткнуться головой в твидовый пиджак Грави и разреветься. Хорошо еще, что я сдержалась. Последнее время мне постоянно приходится сдерживать свои эмоции, потому что все мысли в итоге сводятся к одному.

Грави сказал, что может поговорить с психологом по поводу моего состояния, если я хочу, и я согласилась. Ее зовут Милли — Молли — Манди, я точно не знаю. Ее настоящее имя Маргарет Мэгги — ну о чем думали родители, называя ребенка именем, созвучным с фамилией? Я имею в виду, что у некоторых людей совсем нет воображения, потому получается «Мэгги — Мэгги». А если уж для ровного счета добавили бы «третью» Мэгги, то получилась бы Мэгги — Мэгги — Мэгги. Я точно не знаю, каким образом все это трансформировалось в Милли — Молли — Манди. Наверное, какой-то любитель пошутить додумался до такого сочетания, а может быть, кто-то просто по ошибке назвал ее так, но к ней это прилепилось. (Милли — Молли — Манди — если вы не знаете, есть такой персонаж из детской книжки. Она невыносимо милая и добрая, именно поэтому ее так и назвали.)

Договорились на следующую неделю. Я чувствую, как будто что-то случится, а может, все будет о'кей. По крайней мере, мне придется пропустить какие-то уроки. Надеюсь, это будет алгебра.

 

Среда, 16 апреля

Я не понимаю отца. Он ведет себя так, как будто никогда не был женат. Ему все параллельно. Он принимает жизнь такой, какая она есть, как будто склеил кусочки разбитой чашки — и все нормально, жизнь идет своим чередом, и он просто плывет по течению. А вернее, он ведет себя так, будто и нечего было склеивать. Как будто ничего не разбилось. Как будто мамы никогда и не существовало. Он вообще не упоминает о ней.

Он просто встает утром и готовит завтрак, как привык делать, пока она болела. Потом заваривает чай. А потом принимает душ и одевается. Он всегда торопится по утрам, поэтому на все про все у него уходит десять минут. Когда я слышу журчание волы в ванной, я знаю, что пора вставать, и к тому времени, когда я заставляю себя подняться, он освобождает ванную, оставив после себя запах туалетной воды. А когда я умоюсь и оденусь, он уже спускается вниз, где попивает кофе маленькими глотками и читает «Ирландские новости», а меня ждет мой завтрак. Иногда это йогурт с черносливом. По названию не подумаешь, что он вкусный, но мне нравится. А иногда это просто тост и мармелад. Очень редко, когда у нас на завтрак жареные грибы или омлет с ветчиной. И уж совсем никогда не бывает кукурузных хлопьев, к которым я так привыкла, когда мама была жива. Иногда я все же насылаю миску хлопьев и заливаю их горячим молоком, но это если отец не видит. Он не считает хлопья нормальной едой, а я знаю, многие их любят.

Не понимаю, зачем я описываю, что мы едим на завтрак, если на самом деле хочу рас-сказать о поведении отца? Это ненормально. Он неестественно спокоен после случившегося. Меня это настораживает. Или он абсолютно бессердечный человек, или же он в стопоре от пережитого шока, или — и эта версия кажется мне наиболее верной — он никогда не любил маму, а может, даже думал уйти от нее, а тут так удачно для него она заболела раком, и все разрешилось само собой.

Иногда я наблюдаю за ним. Самое подходящее для этого время — когда он завтракает, в этот момент он поглощен чтением газеты, и я думаю про себя: этот человек не любил свою жену. Этот человек с аккуратными усиками, в пиджаке на подкладке, откинувшийся на спинку кухонного стула. Этот человек с золотой печаткой на пальце, член дорогого гольф-клуба и тайный покупатель эротических журналов — я знаю, потому что видела, как он незаметно засовывает «Плейбой» в тележку с продуктами в супермаркете, когда он думает, я не вижу. Этот веселый вдовец, избавившийся наконец от бремени домашней ответственности и семейных забот.

Да, я должна признать, что мама терпела все это. Она вышла замуж совсем молодой, устроилась на работу и тут же забеременела, и она никогда не оглядывалась назад. Потом она сидела со мной дома, а когда я пошла в школу, поступила учиться на курсы по организации производства. Она работала в клубах и магазинах, устраивала дружеские ланчи в городских кафе, а также коктейли и выставки и бесконечные благотворительные обеды. В прошлом году она заинтересовалась дегустацией вин и работала с французами. А однажды увлеклась дизайном помещений и окончила специальные курсы. Затем она пошла на занятия, где учат, какие должны быть сочетания цветов в одежде, все эти разговоры об индивидуальности и тоне кожи, о временах года и всем таком прочем. Для себя я сделала вывод, что эти люди занимаются полнейшей ерундой, в то время как в мире и без того полно проблем. Не надо считать меня ненормальной. Я совсем не против моды, наоборот, я интересуюсь ею, но считаю, что если у человека нет вкуса, то о моде лучше забыть.

 

Четверг, 17 апреля

Встреча с психологом состоялась, но, естественно, не во время урока алгебры. Такое возможно, но только не со мной. Она прошла во время урока английского, который у нас ведет мистер Доннел. На английском мы всегда очень веселимся. Когда преподаватель задает какой-нибудь вопрос, мы поднимаем руки сразу все, независимо от того, знаем ответ или нет, и начинаем трясти ими, как сумасшедшие. Кого спросит, тот и выиграл. Если вы не знаете правильного ответа, это совершенно неважно, можно ляпнуть что-нибудь из прошлой темы. Главное, чтобы он посмотрел именно на вас долгим взглядом и назвал вас по имени. Боже, это надо слышать, как он произносит ваше имя. Я просто сознание теряю! Должно быть, он считает всех нас ужасными энтузиастками. Стоит ему лишь повысить голос в конце фразы — и мы уже машем руками. Бедный! Целый лес рук, у него глаза разбегаются, кого спросить. Однажды он вызвал меня, и не помню что, но ответила я ему слишком грубо, так, что он, бедолага, даже покраснел. С тех пор он больше меня не спрашивает, но я все равно продолжаю участвовать в игре, просто ради веселья. Обожаю доводить его, особенно когда вижу, как он изо всех сил пытается не встретиться со мной взглядом. Он знает, что если это случится, он будет просто вынужден спросить меня.

Но вернусь к Милли — Молли — Манди и встрече с ней. Это был перебор. Мне пришлось сидеть и выслушивать весь этот бред о моем нежном возрасте — я не преувеличиваю, но она на самом деле запудрила мне мозги, рассказывая о важной роли матери для девочки моего возраста и как мне пережить горе и все в таком роде. Да я и сама прекрасно все это знаю. Любой, кто захочет, может прочитать об этом в журнале «Космо». И не надо мне рассказывать о моих же чувствах, потому что я знаю о них получше нее. Я сказала ей, что вот мой отец действительно не ощущает никакой утраты, и она очень заинтересовалась и хотела узнать о моих взаимоотношениях с отцом. Ну что я могла? Я просто сидела, уставившись в одну точку. Взаимоотношения! Слово-то какое.

— Он просто мой отец, — сказала я.

Я заметила, у нее привычка то и дело останавливаться посреди предложения, а то и слова и заглатывать воздух, как рыба, выброшенная на берег. И в горле у нее постоянно пересыхало. А потом немного слезились глаза. Не знаю, может, у нее проблемы с горлом, потому что слышно, как она глотает, или она специально так делает для эффектности. Скорее, второе. Такая манера разговора заставляет собеседника нервничать, потому что ты вынужден ждать, что она скажет после паузы. Возможно, это она делает для того, чтобы быть уверенной, что вы ее слушаете, словно нанизывает на вас слова одно за другим.

Она становилась все серьезнее и начала рассказывать о какой-то Электре из Древней Греции.

Мой отец не самый восхитительный мужчина в мире, я бы даже предпочла не общаться с ним в некоторых ситуациях, слишком уж он щепетилен. Но если брать в общем, я думаю, мне даже повезло. Некоторым моим сверстникам, потерявшим мать, живется куда хуже. Хотя, когда тебе пятнадцать и ты остаешься без мамы, навряд ли уместно слово «повезло».

В завершение всей этой тягомотины Милли — Молли — Манди объявила, что хочет встретиться с моим отцом. Я сказала, что не уверена, захочет ли он общаться с нею, но она ответила, что тоже никогда не мечтала об этой встрече, а просто ей нужно поговорить с ним обо мне.

 

Понедельник, 21 апреля

Отец ушел в себя. Я имею в виду его увлеченное чтение очередного номера «Плэйбоя». Но если он умело прячет стопку журналов в своей комнате, то коллекцию CD-дисков скрыть непросто. Тем более если вы совершенно не понимаете записанную на них музыку. Мы — семья, где приветствуются эротические журналы, — как низко мы пали! — и с утра до вечера звучат классические произведения — марш из «Аиды», «Болеро» и «Времена года». Больше всего мне нравится «Аида». Один раз я видела ее по телеку, это круто, особенно в конце, где эта невероятная черная красавица, которая, сто процентов, никогда даже не слышала об отбеливающем креме, спускается в могилу вместе со своим любовником, и они умирают ужасной смертью, погребенные заживо во имя любви. Бред!

Кстати, я пыталась выучить параграф по истории и одновременно слушала один из отцовских дисков, думаю, это «Палестрина». Вы когда-нибудь слушали «Палестрину»? Звучит так, как будто это какое-то мороженое или марка спортивного автомобиля. — Вдруг зазвонил телефон. Я решила, что пусть ответит, а то я так удобно устроилась на диване и вставать неохота. Но телефон звонил и звонил. Наверное, отец копается в саду или не слышит звонков из-за своей музыки. Придется самой взять трубку. Оказалось, это навязчивая Милли — Молли — Манди. Моментально сориентировавшись, я ответила: «Вы ошиблись номером» — и, быстро повесив трубку, уже хотела снять ее снова, чтобы было занято, но быстро поняла, что этим лишь ненадолго отдалю ее повторный звонок. Поэтому я пошла по заросшей сорняками тропинке, ведущей через газон вдоль нашего дома, и в самом конце сада нашла отца, который возился в старом гараже. Я невнятно пробормотала ему что-то насчет консультации психолога по поводу тяжелой утраты, и совершенно неожиданно он стал вытирать слезы, склонившись над лопатой, которую держал в руках. Я не знала, куда смотреть. По крайней мере, ему не чуждо ничто человеческое, подумала я. Забавно, как слова «тяжелая утрата» подействовали на него. Но я и сама почувствовала, когда произнесла их, что вот-вот расплачусь, прильнув к его груди, и получится трогательная сцена: вдовец-отец и сирота-дочь утешают друг друга. Но тут же я подумала: «Э, нет, его не было рядом, когда ты безутешно рыдала, разве забыла?» Но вообще-то я не такая жестокая. Поэтому я легонько похлопала его по спине.

— Ну, хватит, хватит, пойдем. Ты собираешься поговорить с нашей старой доброй Милли — Молли — Манди или нет?

Отец достал носовой платок — он всегда имеется у него при себе, обязательно из хлопка, абсолютная показуха — и несколько раз высморкался, издав чудовищные звуки, как будто слон дудит в хобот, а затем мы вместе поспешили к дому.

Кажется, он целую вечность говорил по телефону. «Палестрина» уже давным-давно доиграла, и я успела прослушать половину диска Рахманинова, когда он наконец вошел. Он еще не успел переодеться после сада, поэтому не мог сесть и, стоя в дверях, объяснил, что это с миссис Мэгги он так долго разговаривал (я спрашиваю сама у себя, неужели еще остался кто-то в мире, кто произносит «миссис»?) и договорился о встрече с ней. «Ну что ж, удачи ему», — подумала я.

 

Среда, 30 апреля

Он так и не рассказал мне, как прошла его встреча с Милли — Молли — Манди на прошлой неделе, но вчера вечером, когда я делала уроки с включенным телевизором, но с убавленным звуком, он стремительно, как ветер влетел в мою комнату, объявил, что обед готов, и попросил меня поспешить, потому что ему нужно уйти. Он так торопился, что даже не заметил включенного телевизора, что совершенно недопускается, когда я делаю уроки. А я думаю, все это глупости, что телевизор мешает, лично мне он как раз помогает думать. Я не могу выносить всю эту тишину в этом распроклятом доме.

Накручивая макароны на вилку, я незаметно наблюдала за ним. Еще одна консультация с Милли — Молли — Манди? Но о чем они еще могут говорить? Не могу представить. Со мной все в порядке. Может быть, она пытается вытянуть из отца то, чего не смогла узнать у меня. Ох уж мне эти психологи-любители. Они думают, что все знают. Но эти их проблемы, отца они не касаются. Она с ним намучилась.

 

Четверг, 1 мая

Прошлым вечером он не явился домой во все предполагаемые сроки. Хотя половина двенадцатого — это не так уж поздно, но не посреди рабочей недели. У меня такой неудобный возраст: слишком взрослая, чтобы приставлять ко мне няню, но еще не доросла, чтобы самостоятельно отлучаться из дома после полуночи, поэтому мой удел — сидеть дома и, чтобы не было скучно, смотреть какой-нибудь фильм по телевизору. И поверьте, это совсем не моя идея — так тупо проводить вечера. Я позвонила Лизе, после того как закончила делать уроки, и, разговаривая с ней, принялась мыть посуду — да, я мою посуду по очереди с отцом — получается через день, вполне демократично. Кстати, Лиза, не выполняет даже половины тех обязанностей, которые лежат на мне, поэтому она может висеть на телефоне бесконечно. Забавно, что родители ничего против этого не имеют. Но ничего странного, просто у них другие стереотипы, другие правила воспитания подрастающего поколения. (Это слова отца, у него остались эти фразочки из семидесятых.)

Но надо отдать ему должное: он никогда не оставляет меня одну допоздна. Даже половина одиннадцатого для него уже поздно. И учитывая, что он вышел из дома в семь, за это время можно было уже вполне наговориться с миссис Мэгги. Вообще-то мне все равно, но о чем так долго можно говорить? Не обо мне же. По крайней мере, я надеюсь на это.

 

Понедельник, 5 мая

Это начинает доходить до смешного. Вчера во время ланча зазвонил телефон. Мы как раз только что вернулись из церкви. Да, мы ходим на службу, хотя я знаю, отец не верит ни во что, кроме сводок о скачках цен на фондовой бирже. Потом мы пошли на могилу и вернулись домой лишь к ланчу. Я терпеть не могу ходить на кладбище. Там еще так сыро, глина липнет к ботинкам, а трава только-только начинает пробиваться. На этом кладбище длинные ряды надгробий и много зарослей. У каждой могилы небольшой памятник, и совершенно нет мраморных стен. Такое открытое кладбище, если можно так его назвать. Но на маминой могиле, конечно, еще нет плиты. Мне объяснили, почему на свежую могилу не ставят памятников, и поверьте, вы ничего не потеряете, если не узнаете об этом. Так что у мамы на могиле стоит деревянный крест, просто воткнутый в землю. Наверное, потому что прошло еще совсем мало времени, у меня там начинается депрессия, я начинаю думать о ней, лежащей в земле. Скорее всего, когда на могиле вырастет трава, такие мысли перестанут лезть в голову.

Так вот, мы вошли, держа в руках французский батон и два шоколадных круасана, которые купили во французской булочной, знаете, в нашей округе несколько таких магазинчиков сейчас работает по воскресеньям, а еще в соседнем магазине купили потрясающе ароматное жареное мясо ягненка с розмарином и чесноком. Когда по воскресеньям мы выбираемся куда-то из дома, то, возвращаясь, покупаем что-нибудь вкусное. А когда остаемся дома, то весь день смотрим телек или слушаем «Воскресный сборник». По крайней мере, я слушаю. Не знаю, что слушает отец, возможно, то же самое. А вот он уверен, что я слушаю радио «Атлантика» или «Рок 104» либо что-то в этом роде, да уж, много он знает обо мне!

Итак, мы с удовольствием вдыхали вкусный запах, предвкушая аппетитный ланч, потом ленивое валяние на диване и чтение газеты, а затем я планировала пойти к Лизе и, может быть, вместе с нею отправиться куда-нибудь, как неожиданно начал трезвонить телефон, а мы даже не успели раздеться. Мы все еще ходим в плащах, хотя на дворе уже май. Отец стрелой промчался мимо меня. Клянусь, он чуть не сшиб меня с ног — с таким нетерпением хотел первым ответить по телефону. Он схватил трубку и весь так и расплылся в улыбке, не успев даже услышать голос на том конце провода. Он знал, кто звонит. Наверняка. Потому что если нет, то с чего бы ему улыбаться как полному идиоту, еще не зная, с кем он будет говорить? Он ждал ее звонка. Они договорились заранее. Это точно.

Я сидела на нижней ступеньке лестницы, пока он говорил, притворяясь, что читаю газету. А там не была ничего интересного, в основном статьи о спорте, но я стойко просидела не меньше десяти минут, пока он бормотал что-то в трубку.

Закончив разговор, он прошел мимо на кухню, не замечая меня, и начал чем-то шуметь возле плиты. Я не пойму, что происходит? Не мог же он влюбиться в нее? Я имею в виду, что она даже не красивая. У нее светлые волосы, постриженные шапочкой, и такая прическа делает ее голову слишком большой, так что со спины она выглядит слишком хрупкой, я бы сравнила ее с невысоким лавровым деревом, какие растут в кадках около итальянских ресторанов. Я считаю ее абсолютно непривлекательной. Но у нее приятная улыбка. Зато имя какое! А что за работа!

Сегодня я рассказала обо всем Лизе. Вчера я так и не встретилась с ней, потому что была слишком погружена в эти мысли. Я весь день проторчала дома, наводила порядок в своей комнате, разбирала летние футболки и кофточки. В моем летнем гардеробе только одна хлопковая юбка на случай, если у нас все же наступает так называемое лето. Я заварила чай и приготовила сосиски — обычная еда по воскресным дням, потом пошла в ванную, вымыла голову, подстригла ногти на ногах, натерлась кремами и лосьонами и рано легла спать, устроившись в кровати с книжкой и половинкой плитки шоколада.

Лиза умирала от смеха, когда я рассказывала ей все, а потом я взяла с нее клятвенное обещание, что она никому ни слова не скажет об этом. Я видела, как ей не терпелось растрезвонить об этом всей школе, поэтому я сказала, что очень расстроена, что отец нашел себе подругу так скоро после смерти мамы, и она пообещала, что ни одна живая душа не узнает об этом. Кстати, Лиза считает, что они могут просто встречаться по делу. Но я думаю, здесь дело зашло дальше, чем просто психологические консультации, иначе она не звонила бы ему АН воскресенье во время ланча.

 

Пятница, 9 мая

Лизу очень впечатлила новость о Милли — Молли — Манди, или «Лавровом Дереве», как я называю ее. Она хватается за живот, когда слышит о ней. Как оказалось, она мать-одиночка, Лавровое Дерево, не Лиза, конечно. Хотя она была замужем, поэтому слово «мать-одиночка» не совсем подходит к ней. Я думаю, мать-одиночка звучит благородно только в том случае, если женщина овдовела. У нее две дочери, одна — на год старше меня, другая — на год младше. Я с таким интересом слушала Лизу, что совсем забыла спросить, где она раздобыла столько любопытной информации.

Как выяснилось, имя Мэгги досталось ей после замужества, зря я подозревала, что родители дали ей такое невозможное имя, беру свои слова обратно. Но все равно ей стоило подумать о последствиях, когда она выходила замуж за мистера Мэгги, и оставить свою фамилию, если не из феминистских принципов, то хотя бы по эстетическим причинам. Хотя, кто знает, может быть раньше ее звали еще ужаснее.

Ее дочери учатся в смешанной школе, одно из тех протестантских мест, где платят взносы и оплачивают тренировки по хоккею. Может, их отец протестант, хотя я не думаю, что Мэгги протестантское имя. Отец протестант это довольно экзотично, и этим вполне можно объяснить, что они разошлись или развелись, какое еще слово подобрать. У католиков это не дозволяется. Мне очень интересно знать, почему они развелись, если, конечно, отбросить вариант с его протестантским происхождением. На то должна быть причина. Уж не влюбилась ли она в другого мужчину, например в моего отца? А может, он нашел другую женщину и сам ушел из семьи? Возможно, именно так и было. Если так, то, я думаю, его нельзя в том обвинять.

 

Понедельник, 12 мая

Отец отбросил в сторону лопату и идиотически улыбается в телефонную трубку, как будто слышит что-то очень приятное. Я думаю, что краткое увлечение миссис Мэгги прошло, так как всю неделю я не видела его говорящим по телефону и все вечера он провел дома, кроме одного, когда должен был встретиться с партнером по бизнесу. Это радует. Мне совсем не нравилось его поведение а последнее время.

В эти дни телефонных звонков почти не было. Имилда позвонила мне несколько дней назад, чтобы поболтать и узнать как дела, а потом она попросила передать ему трубку, ну это, скорее, из вежливости, потому что на самом деле ей интереснее говорить со мной. Потом было еще несколько звонкое, адресованных отелю, стоящему через дорогу, номер телефона которого почти такой же, как у нас. «Виндсор Корт» или «Хэмптон Хаус», как-то так он называется. Забавно, как люди ведут себя, когда узнают, что не туда попали, хотя это они сами ошиблись. Часто они начинают хамить, и иногда я не могу удержаться, чтобы не ответить тем же.

Вот, пожалуй, и все звонки. Если бы не позвонила Лиза, которая вечно забывает записать домашнее задание в дневник, а потом начинает обзванивать всех, чтобы узнать, что задано, я бы подумала, что люди просто избегают нас.

Кстати говоря, после разговоров с Лавровым Деревом отец стал веселее и заботливее ко мне. Вчера он предложил пойти покататься на машине. Вот что-что, а просто кататься на машине это какая-то тупость. Я считаю машину обычным средством передвижения, необходимым, если вам нужно куда-нибудь ехать. Слова «покататься на машине» кажутся мне искажением сути того, для чего вообще нужен автомобиль, не говоря уже о бесполезном сжигании бензина и загрязнении окружающей среды. Я уже сто раз говорила ему об этом, но повторила еще раз, пристегивая ремень безопасности, но он посмотрел на меня таким страдающим взглядом — а это у него всегда хорошо получается — и сказал, что он хотел бы заехать в маленький ресторанчик здесь неподалеку, чтобы перекусить. Там можно очень уютно посидеть, столики стоят в очень ухоженном саду. После этого у меня улучшилось настроение. Я знаю, какое место он имеет в виду. Маме оно очень нравилось. Это одно из них: «Такой приятный ужин», «Очень приятный вечер». Я думаю, она по привычке употребляла не американские фразы, а заученные английские. Сначала она использовала их на практике, а со временем забыла, что когда-то делала много упражнений по английскому языку, они остались в ее речи, но не прижились в ее сознании, потому и звучали немного заученно. Это было одним из поводов для отца, чтобы подколоть ее. Я любила подшутить над мамой вместе с отцом, но это всегда были добрые шутки. Мне так не хватает ее.

Кстати, мы ели очень вкусный суп из капусты брокколи, который они подают с ржаными лепешками, тоже вкусными, — довольно необычное сочетание. Мы смотрели на молоденькие листья деревьев, блестевшие на солнце, и он принялся расспрашивать, как а живу. Я ответила, что все хорошо, только один раз на прошлой неделе болела голова. Но это из-за того, что я разбила очки, а потом сильно напрягала глаза, когда списывала с доски.

— Нет-нет, как ты вообще? — спросил он, не дожидаясь, когда я начну просить у него деньги на новые очки. — Как ты себя чувствуешь?

«Боже! — подумала я, — наверняка, это Лавровое Дерево надоумила его».

Но я ответила, что у меня абсолютно все в порядке, и это чистая правда. Но казалось, такой ответ не устраивает его. Он продолжал вести разговор в сторону «тяжелой утраты», и я почувствовала себя плохо. Даже суп не смогла доесть. Но он продолжал говорить что-то о «девочке твоего возраста». «О нет, нельзя допустить, чтобы он произнес фразу „нежный возраст“», — едва подумала я, и он тут же ее произнес. Я боялась, что сейчас он начнет узнавать, чего мне в жизни не хватает, нужны ли мне деньги на новую настольную лампу или еще что-то. Слава богу, до этого не дошло, но вообще-то это был момент, о котором лучше не вспоминать.

 

Вторник, 13 мая

Я все думаю о вчерашнем обеде. Я имею в виду то, как отец гениально пытается сблизиться со мной после всех этих месяцев отчуждения. Или здесь кроется что-то другое? Похоже, он хочет проверить мою реакцию, прежде чем решиться рассказать о чем-то. Или он искренне заинтересовался моим самочувствием? Все это очень странно.

 

Среда, 21 мая

Я действительно разочаровалась в отце. Меня добивает, когда что-то делают исподтишка. В то воскресенье он был таким заботливым и любящим отцом, и что теперь?

Около половины шестого вечера раздался звонок в дверь. «Должно быть, это пришел молочник», — подумала я. Вернее, это девушка на велосипеде, а молочник — ее отец. Он развозит молоко по утрам, а вечером по средам она объезжает дома и собирает деньги. Они вместе работают, как слаженная команда, и у них здорово получается. Интересно, у нее есть мама? Кстати, я смешивала томатный соус с фаршем — боюсь, что мне попалась вместо соуса томатная паста, которая продается в стеклянных банках, — мама бы умерла тысячу раз, если бы узнала, что в нашем меню появилась такая гадость. Я позвала отца, он в этот момент находился наверху, но, не докричавшись, отставила миску в сторону и отправилась за деньгами, которые мы держим в выдвижном ящике стола. Это деньги на ежедневные расходы — на молоко, хлеб и газеты. Но в ящике не оказалось достаточной суммы, поэтому я пошла наверх, чтобы взять у отца.

Я постучала в дверь его комнаты, которая была закрыта, решив, что это не будет лишним, так как он обычно оставляет ее распахнутой. Даже когда переодевается. И ночью он оставляет ее полуприкрытой. Я постучалась и, не дождавшись ответа, вошла. Он как раз сменил пиджак на спортивную блузу. Он никогда не смущается, если даже я увижу его в носках и в нижнем белье. Конечно, в нашем доме нет нудистов и никто не ходит по комнатам в голом виде, но также никто не стесняется, увидев полуобнаженное тело. К тому же он был полностью одет, только без ботинок, и сидел на краю кровати с телефонной трубкой в руке и что-то говорил. Он был так увлечен беседой, что даже не услышал, как я вошла.

Стоя в дверном проеме, я громко и сухо, как только могла, сказала, что мне нужны деньги, чтобы заплатить за молоко. Он подскочил на месте и, прикрыв трубку рукой, прошипел:

— О, господи! Надо было постучаться.

Я не стала утруждать себя ответом, так как постучалась перед тем как войти, но он был так поглощен своими любовными делами, что даже не услышал моих шагов. Я просто протянула руку, и он, не глядя на меня, вытащил деньги из кармана и дал их мне. Я еще не успела закрыть дверь, как он уже что-то бормотал в трубку, тут мой взгляд упал на ковер, и я увидела его ноги в черных носках — он сжимал и разжимал пальцы от удовольствия. Это было омерзительно.

За обедом я спросила, почему он шифруется, тайком разговаривая по телефону. Он покраснел и попытался увильнуть от ответа, мол у него нет никаких секретов, он просто был в своей комнате, когда ему понадобилось позвонить, что он и сделал. Но я не унималась и спросила, зачем же он тогда закрыл дверь. Но на это он ответил, что имеет право на уединение в своем собственном доме и что впредь мне не стоит входить к нему в комнату, не постучавшись и не дождавшись ответа. Я хотела вытянуть из него что-то, пытаясь его уязвить, но он сказал, что вел себя абсолютно нормально. Я стала говорить ему, что стучала, но он не поверил и ответил, что я уже выросла и мне нужно понять, что нельзя врываться в его комнату, как в свою собственную.

Это нечестно, но думаю, что это у него отвлекающий удар. Да, теперь мне стало абсолютно ясно, что отец тайно встречается с Лавровым Деревом. По крайней мере, я предполагаю, что это именно она. Наверное, он догадался о моих подозрениях и просил ее не звонить ему домой. Сто процентов — встреча с деловым партнером на прошлой неделе была на самом деле свиданием с ней. Возможно, у них роман. Иногда от поступков взрослых просто тошнит.

 

Пятница, 23 мая

Такое удивит кого угодно. Я говорю о том, что еще не прошло и двух месяцев, как умерла мама, а он уже бросился в объятия другой женщины. Как можно быть таким бессердечным? Он не мог влюбиться в нее. Хотя от него всего можно ожидать. Я родилась через шесть месяцев после того, как мои родители поженились. Мама всегда отшучивалась по этому поводу, называя меня чудо-ребенком. Когда я была маленькой, то верила в это, но когда выросла, поняла, что мама шутила и просто-напросто выходила замуж, когда была беременной. Я горжусь этим, потому что этот факт доказывает, что у моих родителей не было предрассудков и они по-настоящему любили друг друга. Сейчас меня это удивляет. Может быть, она заставила его жениться? Возможно, она даже специально забеременела, чтобы выйти за него замуж. А вдруг у нее была своя выгода — заполучить ирландский паспорт. (Я не собираюсь выяснять истинных причин, хотя все это для меня остается вопросом.)

Я часто удивлялась, почему я была единственным ребенком в семье, и считала, что здесь что-то связано с гинекологией. У мамы были серьезные нарушения менструального цикла, наверное, причина в этом. Но сейчас меня интересует другое: может, они перестали спать вместе? Конечно, у них всегда была большая двуспальная кровать, но вы понимаете, о чем я, хотя сейчас я вспоминаю, что отец много времени проводил в смежной комнате, даже перед тем, как она заболела. Может быть, у него уже давно была любовница? Свинья!

 

Воскресенье, 1 июня

У нас с отцом перемирие. Теперь он звонит Маргарет открыто, когда я дома, а она никогда не звонит ему. Но раз в неделю они встречаются, и хотя он не предупреждает, что идет на встречу именно с ней, по крайней мере, он не притворяется, вы понимаете, о чем я говорю, и никогда не задерживается допоздна. Я подозреваю, что они обедали вместе несколько дней назад.

Лиза считает, что это так мило и трогательно, и говорит лишь о том, что он мужчина, который нуждается в любви. Лиза интересуется любовью. Ее также увлекает много другой подобной ерунды, например гороскопы. Все это ей очень интересно. У нее замечательная, абсолютно нормальная семья. Она старшая из пяти детей, ее мама несколько дней в неделю работает няней с другими детьми, а их бабушка живет через дорогу и готовит им обеды, когда мама занята на работе. Их отец тренирует футбольную команду в местной начальной школе в свободное время, и всегда оба родителя ходят на школьные собрания и каждый год один из них обязательно входит в родительский комитет в той или другой школе своих детей. Называя эту семью абсолютно нормальной, я имею в виду, что для меня это образец семейной жизни. Нельзя сравнить их жизнь с нашей, когда мы с отцом едем в ресторан, чтобы поесть супа из брокколи. Кладбище и поход во французскую булочную в воскресный день не имеет ничего общего с тем, как проводит выходные семья Лизы.

Я никогда не была у них, но могу себе представить. Они, наверное, играют в карты после обеда или разгадывают кроссворды, сев у камина. Могу поспорить, что отец Лизы не покупает эротические журналы и не слушает диски, врубая музыку на весь дом. Зато наверняка они поют хором, когда едут куда-нибудь в машине. Наверняка их мама готовит вкусные блюда по рецептам, взятым из кулинарной книги, и сто процентов — они вместе придумывают, что будут готовить на Рождество. Да. Рождество. Я не подумала об этом. Понятно, что еще только июнь, просто я представила, что на Рождество со мной не будет мамы.

 

Среда, 18 июня

Закончились экзамены. Настоящий дурдом. Мама называла это пользой для мозгов. Я никогда не понимала этого и всегда считала, что жизнь становится намного легче, если не сидеть постоянно за уроками. Не знаю, может, для мамы и была польза. Бедная мама. Ее жизнь превратилась в погоню за знаниями: какие-то уроки французского, бесконечные упражнения, просто сумасшествие. Ей было труднее, чем другим, наверное, потому что она — американка. Она была ужасно красивая, пока не заболела. Как отец мог так поступать с нею? Свинья!

Все собираются отмечать окончание экзаменов. Я не хочу идти: считаю, что напиваться мне еще рано.

 

Четверг, 19 июня

Не могу поверить. В первый день после окончания экзаменов, когда каждый второй тинейджер в стране наслаждается свободой, он объявляет мне такое! Сказал, что с нетерпением ждал, пока закончится моя учеба. Я предвкушала, как буду праздно шататься по дому, ничего не делать, загорать в глубине сада и читать, что мне захочется, а не школьную программу, потягивать мятный коктейль (его рецепт я нашла в журнале, очень вкусный), а может, приглашу друзей на шашлыки как-нибудь вечером. Ни о чем другом я даже думать не собиралась. И вдруг он объявляет, что собрался устроить «маленькие каникулы», где будем мы с ним и сразу три Мэтти.

— Это никакие не маленькие каникулы, а целое событие и жизни! — вырвалось у меня. — Ты хоть понимаешь, что это наш первый отпуск без мамы? И ты ожидаешь, что я проведу его в компании трех абсолютно незнакомых мне людей? Он побледнел, когда я упомянула маму. (Обычно только в книжках пишут «побледнел», когда описывают чувства героев, но в реальной жизни это не часто приходится видеть. Но он на самом деле сделался белым. Это нужно видеть, словами не опишешь.) Совершенно понятно, что он не думал об этом в тот момент. А надо было. Тупость мужчин превосходит даже их бесчувственность.

Он выкрутился, сказав, что они не три абсолютно незнакомых человека, потому что я знакома с Маргарет целых три года.

Не могу представить, как он пришел к такому заключению. Я училась в этой школе три года, и она работала столько же, но в школе семьсот учениц и не меньше пятидесяти преподавателей.

Это общественное место, а здесь наша частная жизнь. Я никогда не общалась с этой женщиной до той психологической консультации я после нее я не разговаривала с ней, кроме одного или двух раз по телефону

Да, в результате я наотрез отказалась ехать. И я не считаю, что у меня на это нет причины. Вот у него совершенно не было никаких оснований ожидать моего согласия. Он привел всевозможные аргументы. Это будут плохие каникулы, скучные, если мы поедем вдвоем. В первую очередь для меня же. Но раз так, можно было попросить Имилду или Лизу присоединиться к нам. Это была хорошая мысль. Почему не пригласить Имилду поехать с нами на каникулы?

Я знаю почему. Не потому что он так хотел поехать с Маргарет. Просто в обществе Имилды, собственной сестры, он чувствует себя неловко. Согласна, она не совсем обычный человек. Она инвалид. У нее нет нормальных, в нашем понимании, рук. Вместо них две маленькие руки, которыми она не может полноценно действовать, а потому она почти все делает ногами, в том числе и курит. Вообще-то она не курит, разве что изредка, но я клянусь, она специально держит сигареты в доме, чтобы шокировать его. Он не выдерживает зрелища, когда она прикуривает. Я не думаю, что он не терпит сигарет, потому что боится каких-то болезней, которыми грозит курение, — просто его шокирует, что она делает это ногами. Он считает это абсурдом.

Я знаю Имилду всю свою жизнь, поэтому не могу представить ее другой, с руками, но знаю, что она вызывает шок у людей, которые видят ее впервые. Первый раз Лиза увидела ее у нас в доме, она делала что-то на кухне, не знаю, что именно, может сэндвичи или еще что-то. Войдя на кухню, Имилда увидела Лизу, сражающуюся с каким-то предметом. Она бросилась к ней на помощь со словами:

— О, сейчас мы это сделаем в четыре руки! — И чуть не умерла от смущения, осознав, что сказала. Она сильно покраснела, но тут же расхохоталась и уселась на стул. Лиза тоже начала смеяться, но, скорее, от облегчения, я думаю. Кстати, с тех пор они подружились.

 

Пятница, 20 июни

Отец нашел компромиссное решение, и я поддерживаю его. Они с Маргарет могут уехать на выходные вдвоем. Неужели отец такой тупой, что мог подумать, будто мы уживемся в такой компании в течение двух недель? Я проведу этот уик-энд с Имилдой. Не знаю, чем займутся дочери Мэгги, но это их проблема. Компромисс в том, что в воскресенье, за неделю до их отъезда, все три Мэгги приглашены к нам на ланч.

 

Суббота, 21 июня

Я пошла на этот компромисс, хотя на самом-то деле выбирать мне было не из чего. Раз он пригласил людей на ланч, я должна смириться с этим. Я не обязана быть любезной с ними после всего произошедшего. Я могла в принципе и не согласиться присутствовать и отправиться к Имилде в этот день или напроситься в гости к Лизе. Но не думаю, что я так поступлю. Поприсутствую по большей части из любопытства.

 

Вторник, 24 июня

Чем больше я думаю о том его предложении — провести вместе каникулы, тем абсурднее оно мне кажется. Интересно, мог ли он специально устроить этот спектакль, чтобы заставить меня согласиться с этим ланчем без борьбы? Он хитрое животное, если обставил все так, чтобы добиться своей цели.

 

Понедельник, 30 июня

Не знаю, с чего начать. Может, с меню, как с самого простого. Он приготовил свое коронное блюдо — жареное мясо ягненка с розмарином и чесноком, со всеми этими приправами, мятным соусом и желе из красной смородины. Надо отдать ему должное, получилось очень вкусно. Из напитков было австралийское «Каберне Савиньон», но это отдельная история. О ней немного погодя.

Он говорит, что это вино нетрадиционно для воскресного ланча. Думаю, это было смелое решение. Он хотел показать свой врожденный изысканный вкус. А по мне, так яйца под майонезом или какой-нибудь коктейль были бы куда лучше. В завершение всего он испек «Аляску», совершенно примитивный торт, но это единственный десерт, который он знает, как испечь в духовке, — отмечу, что он не рискнул прибегнуть к моей помощи.

Младшая Мэгги похвалила «Аляску», хотя он получился не совсем удачным — думаю, что духовка не разогрелась как надо. Это еще та семейка. Можете представить людей, которые употребляют такие слова, как «отменно», «превосходно»? Они носят килты — одна в зеленую клетку, другая в синюю. Как две маленькие девочки, принарядившиеся для похода в гости. В общем, я не знаю, кто так одевается, у меня нет слов. А, да, и у них у обеих в ушах маленькие сережки — гвоздики из жемчуга, такие же, как у их мамаши. Ну и жизнь ждет отца среди этой нелепой троицы. Могу себе представить, на что похож их дом. Готова поспорить на что угодно, у них висят шторки в складочку на окнах и стоит стеклянный кофейный столик на латунных ножках, как в отеле, только в миниатюре. Эшли пилит на контрабасе. Есть ли на свете что-то более заунывное?

Я надела джинсы и футболку, в которых чувствую себя абсолютно чужой среди такой утонченной публики. Я должна признаться, что перебрала с вином. У отца, конечно, есть собственная теория насчет алкоголя. Он думает, что если дети выпьют спиртное дома, в присутствии родителей, то у них не будет соблазна пробовать это где-то на стороне. Полностью согласна с ним, что и доказала. Вообше, многие из нашей школы сидят в барах по вечерам каждую пятницу, но я против этого. Я выпиваю бокал вина по воскресеньям в присутствии своего отца, и это нормально.

Но в то воскресенье все шло не как всегда. Я выпила обычный стакан вина — Эшли, которой уже шестнадцать, позволила себе лишь четверть стакана, разбавленного водой, — что может быть скучнее? И тогда я выпила еще один стакан, скорее от скуки, чем по какой-то другой причине. А потом еще несколько раз подлила. Никто не заметил. Вот и отлично. Эта парочка воркующих голубков была увлечена только друг другом, а две сестрицы были заняты тем, что тщательно вытирали свои ротики салфеточками и показывали свою воспитанность, то и дело повторяя «пожалуйста», «спасибо», «будьте так любезны». Больше они ничего не говорили за столом, а просто сосредоточенно жевали.

Я чувствовала себя совершенно никому не нужной. Уже потом до меня дошло, почему. Они были по парам. Пара влюбленных и пара сестер. Я стала понимать, почему на обед всегда приглашают парами. Так установлено этикетом, негласно, естественно. Сейчас напротив меня сидит пара — они занимают одну сторону обеденного стола, а отец и Маргарет сидят на другом краю, прямо как на картинках в журналах. Да они понятия не имеют, как себя вести, кроме как сказать «спасибо» и «пожалуйста» и ловко пользоваться салфеткой, ко по-настоящему воспитанные люди никогда не дадут другому человеку почувствовать себя дискомфортно. Грош цена их воспитанности.

Поэтому я просто тихонько потягивала вино и сама не заметила, как перестала сознавать, что в комнате находится не только мой отец, но и посторонние люди. Возможно, я слишком много болтала. Обычно после стакана вина у меня развязывается язык, но я не думаю, что наговорила чего-нибудь лишнего. Я точно знаю, что у меня горели щеки и я что-то сморозила по поводу «Аляски». Но я уверена, что не сделала и не сказала ничего грубого. Я сообщила Маргарет все прозвища учителей, в том числе и ее собственное. Но она не поняла, в чем там соль.

Потом мы все перешли в гостиную, чтобы выпить кофе, и вот тут я вырубилась. Уверена, что они все подхихикивали надо мной, но виду никто не показал.

Через какое-то время они меня разбудили, надели на меня куртку, чтобы ехать на прогулку. Это очень красивое место: чистый воздух, прекрасный вид, водяная пыль, несущаяся со стороны океана, и все такое. Но нет ничего более мучительного, чем провести воскресенье, гуляя в компании двух девочек в килтах, да еще перед этим перебрав вина. Клянусь Богом, они прилипли ко мне с обеих сторон, и не потому что им так хотелось, а просто, по их мнению, я была не в себе и меня требовалось подстраховывать. Как две старухи, вышедшие погулять из дома престарелых. Они не проронили ни слова, просто шли молча, сопровождая меня до пристани под звуки громкой музыки оркестра. Потом мы прошли к маяку и, быстро повернув в обратную сторону, двинулись к фургончику с мороженым. Отец и Маргарет, безостановочно болтая, шли рядом, на несколько шагов опережая нас. Во что превратится моя жизнь, если я буду проводить выходные дни, как сегодня?

 

Среда, 2 мюля

Вчера я съездила в город и купила длинную черную футболку и черные легинсы. Наверное, я до сих пор пребываю в шоке от этих юбок в клетку и таким образом пытаюсь кардинально отличаться от них, Никогда раньше я не одевалась во все черное, но теперь, наверное, к этому все идет. Когда отец поинтересовался, что у меня за вид, я ему объяснила. Конечно, он так ничего и не понял и сказал, что я выгляжу будто в трауре. «Неужели?» — ответила я с сарказмом в голосе, и он покраснел. Единственная проблема, что у меня нет подходящей обуви — только кроссовки и школьные коричневые туфли. Теперь мне нужно накопить денег на подходящие ботинки: все свои сбережения я потратила на одежду.

 

Четверг, 3 июля

Мне с трудом верится в это. Когда сегодня утром он уходил на работу, я встала пораньше, хотя это нелегко, но я не могу оставить его завтракать в одиночестве, потому что не хочу нарушать нашу семейную традицию. Он бросил на стол тридцать фунтов, сказав, что коричневые туфли не подходят к моему наряду и что я должна купить себе что-нибудь черного цвета. Мне словно дали мешком по голове. Тридцать фунтов! Такие деньги мне дарят разве что на день рождения.

 

Пятница, 4 июля

На эти деньги я купила пару ботинок на платформе. Они супер, но немного тяжеловаты для июля. Отец вздохнул, увидев их, но оставил все комментарии при себе. Да и что он может сказать, когда сам собирается уехать на выходные со своей любовницей?

 

Воскресенье, 6 июля

Имилда просто прелесть. Она уехала по своим делам, не сомневаясь, что я и без нее отлично проведу уик-энд. Ей и в голову не придет, что мне может быть жутковато ночью одной в доме. Но в ночь с пятницы на субботу я провела у Лизы, а в субботу мы с ней отправились в город разглядывать витрины магазинов, хотя ни у нее, ни у меня не было денег, а потом поехали в ресторан «Грин». Мы с трудом пробрались вдоль огромной шумной толпы испанцев, лопочущих, словно перепуганные индейки, заслышавшие о приближении Рождества. Не желая слиться с этой толпой, мы вовремя сориентировались, перебежали на противоположную сторону дороги и сели на скамейку около пруда наблюдать, как дети кормят уток.

Должно быть, для маленьких это здоровское занятие. Я помню, как мы с мамой гуляли в парке, когда я была совсем маленькой. Мы ехали туда на автобусе, прихватив с собой бумажный пакет, полный кусочков черствого хлеба. Уверена, что это ужасно плохо для уток, но им, похоже, очень нравится. Интересно, бывают ли у них сердечные приступы? Временами мне в голову лезут странные мысли.

Потом Лизе пора было возвращаться, чтобы приготовить чай для младших. По субботам ее мама снимает с себя семейные обязанности, и Лиза с отцом делят их в этот день между собой. Со стороны такое распределение кажется очень разумным, но Лиза считает это обузой. Хотя, наверное, она права, если постоянно приходится это делать. Лиза отправилась домой, а я не спеша побрела к Имилде. Она живет около канала, я бы сказала, что у нее целые апартаменты. А получила она их потому, что вложила деньги в строительную кампанию, когда дом был еще в проекте.

Ее квартира чем-то напоминает те, какие показывают по американскому каналу, знаете, у них еще кухня расположена в углу и как будто на маленькой сцене, а стоя у холодильника, можно видеть входную дверь. Вот только у дверного звонка совершенно обычный звук — «бззз», вместо «дин-дон», как они показывают в своих шоу. (Я никогда не бывала в Америке, хотя сама наполовину американка, а потому знаю об этой стране только из телевизионных программ. Моя мама адаптировалась или осела здесь, не знаю, потому что у нее нет своей семьи, и, значит, у меня нет ни бабушки, ни дедушки, ни каких других родственников в Америке.)

А еще у нее спальня — мезонин. Это когда нет отдельной комнаты, а что-то вроде навесной платформы над главной комнатой. Любой подумает, что ей трудно каждый раз взбираться туда по лестнице, но она так не считает. Вообще отлично, вот только проблема, если вы будете жарить лук. Вы не сможете избавиться от запаха.

— Так не ешь жареный лук, — говорит она, пожимая плечами (кстати, я думаю, резать лук не самое любимое занятие для нее), но, к сожалению, это не всегда относится только к луку.

Я помыла посуду. Это золотое правило в квартире-студии. Никогда нельзя оставлять тарелки до завтрашнего утра. Потом мы пошли в кинотеатр и опоздали на последний автобус, так как фильм поздно закончился, и тогда мы зашли в кафе и уже потом пешком пошли домой. Это недалеко, всего около километра. Был теплый летний вечер, и мы не спеша прогуливались вдоль канала. Ну сказать правду, мои новые ботинки сильно натерли мне ноги, поэтому говорить, что мы не спеша прогуливались, было бы преувеличением. Вот Имилда прогуливалась. Она надела платье, в котором смотрелась очень симпатично. Это звучит, по меньшей мере, чудно, когда речь идет о человеке у которого нет рук, но это действительно так. Я аккуратно набросила ей на плечи пиджак, и вы ни за что бы об этом не догадались. Луна в ночном небе напоминала большую яркую монету и отражалась в спокойной глади канала. Мы остановились, любуясь ее отражением, которое казалось даже более натуральным, чем сама луна, хотя на самом деле это было всего лишь отражение или, по крайней мере, лунный свет. Потом она сказала:

— Этими ботинками ты испортишь себе все ноги, Синди. Лучше сними их, сейчас ведь не холодно.

Я так и сделала: связала шнурки и повесила ботинки на шею, а носки сунула в карманы, — и только после этого я могла бы сказать, что мы с Имилдой действительно прогуливались. Трава под ногами была прохладная и влажная, и в лунном свете она казалась цвета морской волны. Все происходило как будто в кино, знаете, такие старые черно-белые мюзиклы, где люди ни с того ни с сего сжимают в объятиях фонарный столб и начинают петь дуэтом.

Еще немного — и я бы тоже прильнула к фонарю. У меня было игривое настроение. Наверное, это луна так повлияла на меня.

Придя домой, мы приготовили горячий шоколад и включили одну горелку электрической плиты, не потому что было холодно, а скорее для света, а потом выключили электричество и зажгли несколько свечей. Так мы сидели долго-долго, изредка перекидываясь парой слов, и когда замолкали, слышалось легкое шипение горевшего газа и иногда потрескивание свечей. А самым лучшим в этом вечере было то, что Имилда не заговорила со мной о маме, чего я боялась больше всего. Мы вообще мало разговаривали, только немного о фильме, который только что посмотрели, а еще впечатлила луна. Как на японской картине.

Я ни разу не подумала об отце и о Маргарет. Заснули мы поздно. Имилда никогда не ходит в церковь, даже на Рождество, хотя, думаю, это уж слишком. Она называет себя вероотступницей. Мы проснулись около полудня.

— Время позднего завтрака, — объявила Имилда и сказала, чтобы я выбрала, куда лучше пойти — в паб в городе или в «Бьюли»?

— Ты каждый день ешь в «Бьюли»? — спросила я.

Она, пожав плечами, ответила, что почти каждый день, Я знаю, это звучит глупо, но в тот момент мне показалось пределом мечтаний жить в такой квартире и почти ежедневно ходить в «Бьюли». И мне так захотелось поскорее стать взрослой, получить образование, чтобы жить точно так же.

Я выбрала «Бьюли», потому что это круто. Но как только передо мной поставили тарелку с сосисками и яичницей-глазуньей, я расплакалась. Мама точно так жарила яйца, когда я была маленькая. Я знаю, что глупо рыдать над тарелкой с яичницей, но жизнь совсем не похожа на романтическую историю.

Итак, как любит говорить Лиза каждый раз, когда начинает рассказывать что-нибудь новое, крупные слезы капали в тарелку, а плечи судорожно вздрагивали. Имилда принялась успокаивать меня, как только могла, и, немного придя в себя, я начала резать сосиски в ее тарелке, Наверное, я выглядела странновато, склонившись над столом с ножом в руке и красными от слез глазами. Представив, как это нелепо смотрится со стороны, я хихикнула и немного развеселилась. Но все равно слезы лились и, плача, я выплеснула Имилде все, что думаю по поводу отца и Маргарет, рассказала об их совместной поездке на уик-энд. И сказала, что отец мог бы вести себя приличнее и дождаться, пока тело матери остынет в могиле — сама не знаю, почему я выразилась такими ужасными словами, но, конечно, едва промолвив это, я осознала всю чудовищность сказанного и расплакалась еще сильнее. Потом меня обуяла злость, и я обругала отца, не стесняясь в выражениях. Я даже забыла на время, что Имилда его сестра, но не думаю, что по этой причине она станет поощрять его непорядочное поведение. Она сидела и слушала, задумчиво жуя сосиски. Она ничего не сказала. Не приняла сторону отца и не стала сочувствовать мне. Я хотела поцеловать ее просто за то, что она сидит и слушает меня внимательно. Я бы так и сделала, если бы в это воскресное утро мы не находились в «Бьюли», а на столе не стояла яичница, ну и все такое прочее…

 

Среда, 16 июля

Он в конце концов признался, что хочет, чтобы Милли — Молли — Манди (действительно я не собираюсь называть ее так) переехала к нам. То есть прямо так не сказал, а просто объяснил, что имеет «серьезные» намерения по отношению к Маргарет и хочет, чтобы я это знала, и нужно привыкать, что придется строить совместные планы на будущее. Я поняла, что он имеет в виду, и у меня случился приступ негодования. Я разбила две обеденные тарелки и чернильницу. Отец спокойно подмел осколки, а остатки чернильницы аккуратно собрал бумажным кухонным полотенцем. На кухонных обоях от чернил осталось забавное пятно. Как один из этих психологических тестов. О чем это пятно говорит тебе? Об угрозе? Непостоянстве? Измене? Непрямо, конечно, а скрыто. Их отношения развивались подозрительно быстро. А бумагу с остатками чернил отец выбросил.

Это реально задело его, не пятно, испортившее обои, а моя столь сильная отрицательная реакция. Потом он пришел ко мне в комнату, когда я с всклокоченными волосами лежала на кровати, продолжая судорожно всхлипывать. Он очень осторожно присел на край кровати и тихо заговорил со мной, как будто я была маленьким ребенком. Пригладил мои волосы, а потом стал собирать их в хвост. Я не могу с уверенностью сказать, потому что лежала, уткнувшись лицом в подушку, но мне показалось, что в какой-то момент он поднес их к губам. Мы долго сидели так, а потом он произнес:

— Если это так мучает тебя, Синди, о'кей, давай забудем обо всем.

Но как можно просто «забыть» обо всем? Я не дам ему так легко ускользнуть. Повернувшись, я резко махнула головой и пробормотала:

— Нет, все правильно, это твой дом, твоя жизнь, и если тебе хочется разделить ее еще с кем-то вне нашей семьи, это твое личное дело. Он вздрогнул и сказал, что, конечно же, это и мой дом тоже и у него и в мыслях не было вынуждать меня делить его с другими людьми. Но просто он чувствует, как стало в нем много места только для нас двоих и что мне нужна компания, и разве это не чудесно, если две девочки, мои ровесницы, поселятся у нас и будут жить вместе с нами. Наивный! А может, не такой уж наивный и это продуманная манипуляция. Этот разговор напомнил мне сцену из какого-то дешевого голливудского фильма, какие мы иногда смотрим воскресными вечерами на видео, ради развлечения, чтобы посмеяться. Что-то вроде «Бессонница в Сиэтле» или «Крамер против Крамера».

Поразмыслив, я сказала, что было бы все намного проще, если бы еще раньше они с мамой развелись, и тогда бы я осталась жить с ней и сейчас была бы сиротой. По крайней мере, мне не пришлось бы выбирать, и это избавило бы меня от лишних проблем. При слове «развод» он снова вздрогнул. Я знала, что это подействует. А это «сирота» окончательно сломило его, и он тихонько заплакал, приложив руку ко лбу.

«Вот теперь ему не параллельно», — подумала я.

 

Четверг, 24 июля

Маргарет порвала с ним! Она объяснила свой поступок тем, что слишком мало прошло времени с тех пор, как отец овдовел, и сейчас не совсем подходящий момент, чтобы принимать такое радикально меняющее жизнь решение, Я знаю, что на такие мысли ее натолкнули психологические навыки, но это хотя бы утешает. Надеюсь, она все же незаконченная эгоистка.

Отец подавлен.

 

Пятница, 25 июля

Отец зарезервировал два билета до Лиссабона на завтра! Кстати, мы едем с ним вдвоем, а не он едет вдвоем с Маргарет.

 

Понедельник, 11 августа

Мы с отцом отлично отдохнули! Я думала, что для нас обоих этот отдых будет напряженным, но ничего подобного. Погода стояла жаркая, слишком жаркая для моего черного костюма, а у меня больше ничего не оказалось из одежды, так как мы уехали неожиданно. Поэтому в первый же день отец отвел меня в магазин и купил мне три хлопковых платья, все длинные и бледной расцветки, соломенную шляпу, а также плетеные сандалии на плоской подошве. После этого я взяла его под руку и сразу почувствовала себя дамой, каких показывают в кино. Может, на мое ощущение повлияла шляпа, а может, то, что я сняла очки и, чтобы лучше выглядеть, надела контактные линзы.

День за днем мы посещали художественные галереи, церкви и дворцы, потрясающие по своей красоте места, дома в основном с черепичными крышами, и представьте себе, каждый вечер шли в новый ресторан и ели свежие сардины, меч-рыбу, пили красное вино, сидя за шаткими столиками, выставленными на тротуарах и террасах. Иногда сардины готовили на жаровне, и мы садились вокруг и ели кислые маленькие розовато-черные оливки, которые нам подавали на подносах, пока мы ждали свой заказ. Еще мы часто пробовали сыр, острый на вкус, но белый и мягкий, его обычно подавали с оливками. Несколько вечеров мы пробовали африканские блюда — наследие португальского колониального прошлого.

Мы так много слышим о бедном португальском народе сейчас, но, глядя на потрясающую красоту города, трудно представить его тяжелое прошлое. Лиссабон — непонятный город, невероятные дворцы и все такое, но, сев на поезд и отъехав немного, вы увидите настоящие трущобы, где под окнами натянуты веревки для сушки белья. В один из дней мы ездили в Синтру. Это очень красивая деревушка под Лиссабоном, расположившаяся на холмах.

В Португалии отец словно ожил. Все было как в старые добрые времена, только мамы, конечно, не хватало. Но неожиданно для себя я не скучала без нее. В какой-то вечер мы зашли в казино. Сейчас я уже не помню, как оно называлось. Я сняла свою соломенную шляпку и сделала высокую прическу, чтобы выглядеть старше. Не могу передать ощущения от того, что отец принадлежал мне полностью и не нужно было делить его с Маргарет. Он ускользал пару раз, якобы поменять деньги, но я знала, что он бегал звонить ей. Я знаю, что она порвала с ним, но я не могу себе представить, что она запретила ему звонить ей. Но все это не казалось таким уж важным, потому что он звонил с почты, и, возможно, следом за ним стояла очередь, а португальская телефонистка вслушивалась в его разговор, чтобы лишний раз попрактиковаться и улучшить знание своего английского.

Мне до смерти не хотелось возвращаться домой. В аэропорту Дублина всегда идет дождь, ну или только что прошел, или вот-вот снова польет. И хотя люди пакуют чемоданы в обратную дорогу, почему-то, едва вы сходите с трапа, вам хочется броситься и заказать билеты уже на следующий отпуск. Может быть, в метеобюро есть специальные приспособления, которые вызывают дождь, чтобы турист обязательно захотел вернуться в теплую страну. Наверное, они в сговоре или здесь дело не обходится без магии вуду.

 

Четверг, 14 августа

Я навестила Лизу, отвезла ей сувенир, привезенный из Синтры, — кусочек черепицы, которую они там изготовляют. Она посмотрела на него и сказала:

— Что ты посоветуешь мне сделать с этим куском? Из него я могу соорудить крышу душевой кабины игрушечного домика для кукол.

Очень остроумно, очень смешно. На самом деле, это исключительно красивый кусок черепицы с изображением птички, разукрашенной разными красками.

Я объяснила, что это просто символ, сувенир и не нужно ничего с ним делать — просто приятная безделушка. Она ответила, что знает об этом, и легонько стукнула меня по ноге. Вы знаете, это щемящее чувство, которое я испытала в дублинском аэропорту, возвращаясь домой с каникул, почему-то снова возникло у меня сегодня у Лизы дома.

Потом мы пошли гулять а парк, и это оказалось утомительно. Младший брат Лизы Тревор учится кататься на велосипеде, поэтому Лизе пришлось втаскивать его, велосипед то есть, в автобус, а мне — маленького Тревора. Он всю дорогу вертелся и жевал жвачку. Я начинаю понимать, какие неудобства могут доставлять младшие братья. Не знаю, зачем нужно было ехать именно в этот парк. Почему нельзя погулять в одном из парков на южной стороне? Но, очевидно, Тревор хотел испытать свой велосипед именно там, и ничего поделать с этим невозможно. Самостоятельно он не мог туда отправиться: он еще не умеет один переходить дорогу, поэтому Лизе и приходится везде тащить этот велосипед.

Добравшись до места, мы наконец-то облегченно вздохнули. Tpeвop гонял на велосипеде, а мы сели на скамейку под деревом и просто наблюдали за происходящим. Это можно сравнить с тем, как будто смотришь спортивную передачу. Все на своих транспортных средствах — на велосипедах и роликах. Напоминает летнюю версию тех картин, на которых изображены зима и люди, катающиеся на коньках на льду замерзшего канала. Сидишь на скамейке, и кто-то постоянно движется в разные стороны в поле твоего зрения, кто-то кого-то постоянно зовет, а вдалеке за забором бегают собаки, и все кажется каким-то нереальным.

По всему видно, что Лиза очень расстроена — комментарий по поводу кусочка черепицы не в ее характере — и я спросила, что с ней. Оказывается, ее мама снова беременна. Я не могла понять, в чем проблема, и она ответила, что смешно иметь шестерых детей в наши дни, к тому же рожать их в возрасте ее родителей, но они совершенно не стыдятся этого. Они преспокойно уже могли бы быть бабушкой и дедушкой. Вообще-то им нет еще и сорока. Но Лиза так нервничала, что я спросила, не беременна ли она сама? И получила в ответ:

— Ты что, дура? Уж у меня побольше мозгов в голове, чем у моей мамы.

Ну, не знаю, у нее есть бойфренд, номинально, так как видится она с ним очень редко. Его зовут Киран. Условно, я встречаюсь с Айроном Кникером (наш учитель физкультуры), что более «зрело» и, без сомнения, более безопасно, ведь не спать же с бойфрендом в нашем возрасте. Надеюсь, я приняла мудрое решение.

Я никак не могла добиться от Лизы, в чем же все-таки проблема. Может, она ревнует. Может быть, считает, что сама должна быть на месте своей матери, просто не признает этого. Но она только твердит, как отвратительны люди, которые в таком возрасте, как ее родители, занимаются сексом. Можно подумать, они все дряхлые и морщинистые. Вот я волновалась, что у моих родителей не все ладилось в сексуальных отношениях, а у Лизы обратные опасения. Неужели нет конца проблемам, которые создают нам родители? В конце концов, кто из нас тинейджер? Даже влюбиться невозможно, потому что по ночам мучают кошмары, и все из-за родителей. А вдруг, если влюбишься, то все изменится к лучшему? И все дурные мысли, отравляющие жизнь, отойдут на задний план. Наверное, стоит попробовать. Хотя у меня не так-то много знакомых парней.

Кстати, я простила Лизу за ее неделикатное высказывание по поводу кусочка черепицы. Если он ей не нужен, я с удовольствием заберу его назад.

 

Четверг, 21 августа

Я должна была знать. Я должна была понять, что по-другому не может быть. Отец и Маргарет снова вместе. Я же догадывалась, что их разрыв был просто тактическим ходом. Как я и предполагала, отец увез меня в отпуск, чтобы запутать следы. А сейчас мы, будто это в порядке вещей, приглашены на воскресный ланч к ним домой, оценить имущество, я полагаю. Не могу представить себе ничего более ужасного. Совершенно уверена, что у них обычный маленький домишко с непомерно большими окнами и садом перед домом. Там, где они живут, все дома почти одинаковые, и наверняка у всех стены оклеены темными обоями с бордюрами в старомодном стиле. Я готова поспорить, что отец снова мечтает завести разговор о том, как было бы хорошо, если бы они переехали к нам, но как бы ему ни хотелось, он старательно избегает этой темы.

Я ему так и сказала, что никуда не собираюсь идти. Потом передумала, сказав, что в самом ланче ничего страшного нет, но ему не надо думать, что он почти убедил меня, чтобы они переехали к нам. Я сказала, что если хочет, то может сам переезжать. Он ответил, чтобы я не говорила глупостей, так как у него не было и мысли переезжать к ним, а даже если допустить такое, то он все равно не сделал бы этого без меня.

 

Пятница, 29 августа

Эй! Меня только что посетила забавная мысль! Может, не такая уж это глупая затея после всего предложить отцу переехать отсюда. Если бы он согласился, кто-нибудь другой мог приехать и жить со мной. Имилда, например, первый кандидат. Конечно, у нее своя отличная, крутая квартира, но здесь у нее будет куда больше пространства, тем более ей не нужно переезжать навсегда. Просто пожить до тех пор, пока я не подрасту или пока у отца не поостынут чувства и он не вернется обратно. Я спрошу у нее завтра, согласилась бы она в принципе. Чем больше я думаю об этом, тем больше мне нравится эта идея. Вот было бы весело!

 

Суббота, 30 августа

Имилда от этой идеи не пришла в восторг. Вообще, она сильно смутилась и попыталась тактично объяснить мне, что у нее есть своя собственная жизнь. Она с радостью будет приходить в выходные и даже оставаться ночевать, но она так привыкла к своему образу жизни, что ничего не хочет менять. Я никогда до этого не задумывалась, как живет Имилда. Интересно, может, под выражением «собственная жизнь» она подразумевала «сексуальная жизнь»? О боже! Кажется, у всех она есть, кроме меня. А кстати, вдруг ее так и не будет? Отец за всю неделю ни словом не обмолвился ни об их переезде к нам, ни о своем к ним. Возможно, он выкинул все это из головы или просто решил не упоминать об этом какое-то время. И вообще в последние дни он не слишком разговорчив. Похоже он чем-то озабочен. Может, на работе какие-то трудности или у него есть вещи поважнее, о которых он только и думает.

 

Понедельник, 1 сентября

Сегодня снова в школу. Но это легче, чем напряженное лето, какое у меня было. Ну возможно, со стороны оно не покажется таким уж напряженным, просто это надо почувствовать. Почему я не провела лето весело и шумно, как любой нормальный тинейджер, — принимая экстази и вставив кольцо в нос, бегая по дискотекам? Наверное, я просто слишком порядочная и иду на поводу у других даже в ущерб себе.

Вчера мы обедали вместе с семейством Мэгги. Я специально приоделась для такого случая, надев одно из платьев, которое отец купил мне в Лиссабоне, действительно красивое, такое легкое, из хлопка, в малюсенький нежно-голубой цветочек. Оно — миди, на пуговицах впереди до самого низа. Когда я иду, оно немного раздувается и получается так, как будто у меня есть бюст. Ну, конечно, он у меня и так есть, но не такого размера, чтобы им можно было восхищаться. На голову я нацепила берет в форме панциря черепахи, а на него напялила еще и соломенную шляпу, для усиления эффекта. Вот чего не хватало, так это зонтика.

Знаете, я думала, отцу понравится, что я специально принарядилась для его леди и ее потомства, но вы не представляете, что, поглядев на меня, сказал отец! Он заявил, что не было нужды быть столь театральной. Театральной! С каких, интересно, пор летнее платье называется театральным? Я знаю дюжину родителей, которые будут просто счастливы, если их дочки наденут что-то другое, кроме джинсов. (Главное-то, почему я так оделась, — мой черный костюм слишком грязный, но ему необязательно знать об этом.) Кстати, я сказала, что сниму соломенную шляпу, если ему от этого станет легче. Он ответил, что был бы признателен мне за это и посмотрел на меня таким взглядом, как будто я собралась идти в лифчике или в боди. Скорее всего, ему не понравилось то, что я наложила тени на глаза и накрасилась губной помадой, но он ничего не сказал по этому поводу. Помада называется «слива», оттенок коричневато-лиловый и очень хорошо смотрится на бледной коже, как у меня, Может, по его мнению, именно помада сделала меня театральной?

Кстати, дом оказался не таким плохим, как я воображала. Но вот сад просто ужасен, если не считать красивых кустов роз перед домом. Внутри дом вполне уютный и удобный, но, конечно же, ничего оригинального, Я порадовалась, когда увидела у них кофейный столик, как и предполагала, только он оказался из сосны, какие сейчас продаются на каждом углу.

Еда была замечательной: бифштекс, а потом разные пирожные с кремом, которые они испекли сами. Я сказала Маргарет, что это было бесподобно вкусно. Обед меня нисколько не разочаровал. Я подумала, что Маргарет слишком бледна и глотает как-то судорожно. Наверное, она сильно волнуется. Только эта причина мне приходит в голову.

Также было вино, но я не притронулась к нему, потому что не хотела, чтобы все закончилось, как в прошлый раз. Одна из дочек Мэгги выпила буквально полглотка, а сама Маргарет совсем не пила, даже когда отец предлагал ей, и ела она тоже совсем мало, поэтому отцу пришлось одному допивать бутылку. Он вообще пьет очень мало, но в этот раз превысил свою обычную норму, выпил три бокала, и мы сидели у них еще несколько часов, дожидаясь, пока он протрезвеет.

После обеда Эшли и Алва пошли мыть посуду. Мне хотелось предложить свою помощь, только я смутилась, а просто сидеть за столом было еще хуже. Отец цедил свое вино и теребил булавку на галстуке — представляете, он принадлежит к тому типу мужчин, которые все еще носят эти булавки, даже в выходные дни. Маргарет попыталась немного поговорить со мной. Она спросила, какая у меня любимая поп-группа — типичный вопрос, который взрослые задают тинейджерам, так же как у маленьких детей всегда спрашивают, в каком они классе. Я уверена, что обе ее дочки развешивают постеры с фотографиями смазливых мальчиков на стенах своих комнат, Я сказала, что не увлекаюсь попсой, и знаете, что она ответила на это? Угадайте! «Это очень интересно»? — сказала она.

Это не очень интересно. Даже средне неинтересно. Это просто факт, и не какой-то особенный факт. Очень много моих ровесников не слушают поп-музыку, так же как много людей старше шестидесяти не играют в бинго. Я воздержалась от того, чтобы произнести это вслух, значит, могу контролировать себя, когда надо. Временами у меня это очень даже получается.

Я облегченно вздохнула, когда девочки вернулись в гостиную. Никогда бы не подумала, что наступит момент, когда я буду рада видеть эту парочку. Эшли предложила сыграть в «Монополию». «Монополия»! Вы можете представить меня, играющую в «Монополию»? Но я согласилась. Меня назначили банкиром, и я выиграла.

 

Вторник, 2 сентября

Старина Грави сегодня перегородил мне дорогу в коридоре и пожал руку. Учителя так никогда не делают. Я не знала, как на это реагировать. Его рука была очень шершавая и влажная. Он спросил, хорошо ли я провела лето и как я себя чувствую. Я ответила что-то вежливое. Очень трудно разговаривать с учителем, когда он дышит тебе в пупок. Я и не заметила, как выросла за лето.

Встреча с ним напомнила мне ту неприятную психологическую консультацию с Милли — Молли — Манди. Я решила избегать ее в школе. Сегодня утром я не видела ее на линейке, что странно.

 

Четверг, 4 сентября

Маргарет так и не появилась на линейке. Вообще это единственное место, где я с ней пересекаюсь. Возможно, мне удастся не встречаться с ней весь семестр.

 

Суббота, 6 сентября

Удалось избегать встречи с Маргарет всю неделю.

Лиза говорит, что у ее мамы прошел наконец токсикоз, потому что это было что-то невозможное, когда ее все время тошнило по утрам, но она боится, как бы теперь не началась еще худшая фаза. Я считаю поведение Лизы глупым. Почему она не радуется, что так получилось? Это же здорово, иметь еще одного малыша в доме. Я сказала, что пойду с ней в роддом посмотреть ребенка, когда он родится. Она шмыгнула носом на это, и получился не очень-то приятный звук.

Отец до сих пор ходит сам не свой. Надеюсь, у него нет финансовых проблем. Я где-то прочитала, что мужчины много переживают по поводу стабильности своего финансового положения и если они ведут себя отчужденно, то, возможно, у них не все в порядке с бизнесом.

 

Понедельник, 8 сентября

Наконец увидела Милли — Молли — Манди в школе. Я шла в лаборантскую, которая находится в присоединенном к школе здании, а она торопилась на работу и, по-моему, опаздывала, было уже около одиннадцати. Когда я заметила ее, прятаться или притворяться, будто я не вижу ее, было уже поздно, поэтому я выдавила из себя некое подобие улыбки. В ответ она махнула мне рукой, закрывая свою машину. Я обрадовалась, что мне не пришлось говорить с ней. Слава богу, никто не заметил, как мы с ней поприветствовали друг друга. Даже Лиза не знает, что отец чуть не взял ее с нами в отпуск. Мне показалось, что на ней надето какое-то слишком девичье платье, с кокеткой и глупым бантиком спереди. Я обратила внимание на ее прикид, потому что обычно она носит узкую деловую юбку серого цвета и блузки из полиэстера. Возможно, общаясь с отцом, она начала чувствовать себя моложе. Но я с удовлетворением отметила, что волосы у нее на голове как-то приглажены, и теперь ее прическа меньше похожа на лавровое дерево.

 

Понедельник, 15 сентября

Сегодня объявили результаты тестов. Я получила пять оценок категории «А» и три — «В». Мистер Гарви опять пожал мне руку, и кадык прокатился по его шее, хотя по математике у меня всего лишь «В». Мистер Доннел тоже поздравил меня — не каждому по силам заработать «А» по английскому. Мы прозвали его Красный Хуг, не из-за цвета его волос (они у него черные и кудрявые), а потому что он краснеет, когда разговаривает с нами. Красный Хуг был очень доволен моим результатом, судя по румянцу, залившему его щеки.

Лиза хочет, чтобы я вместе со всеми пошла отмечать сегодня вечером хороший результат. Я терпеть этого не могу, но она начала ныть, и, возможно, мне придется пойти ради нее.

 

Среда, 17 сентября

Вчера был самый худший день в моей жизни. Я так никуда и не пошла в понедельник. Мы с отцом сидели и смотрели телевизор, что случается крайне редко. Это было странное чувство, потому что впервые, с тех пор как умерла мама, я почувствовала, что мы действительно близки с ним. Даже в отпуске я не ощущала такого родства. Мы ничего особенного не делали, чтобы отметить результаты моих экзаменов, просто в одиннадцать приготовили чай и достали печенье с имбирем. Мы размачивали его в чае, и вскоре нам пришлось заваривать свежий чай, потому что от размокших кусков чай стал таким мутным, что его невозможно стало пить. Потом мы смотрели какой-то фильм, который начался около полуночи. Отец пил коктейль, а я принесла из столовой банку кока-колы. Конечно, это вам не вечеринка с шампанским, но я абсолютно ничего не имею против кока-колы.

Может, кола так повлияла, хотя не думаю, что от нее может быть плохо, но наутро я чувствовала себя неважно. Отец позвал меня, когда я не спустилась к завтраку. Он постучался в дверь и, заглянув, спросил, собираюсь ли я вставать. Едва взглянув на меня, он сразу же сказал, что мне не стоит сегодня идти в школу. Потом он исчез и вернулся с чашкой кофе в руках. Я только едва вдохнула запах, как у меня в желудке все перевернулось и тело покрылось потом. Отец снова вышел и вернулся уже с чашкой чая, очень горячего и слабо заваренного, но очень сладкого, и я решилась сделать маленький глоток. Он присел на край кровати и посмотрел на меня. Допив чай, я слабо улыбнулась ему.

— Моя девочка, — сказал он, а затем принес мне таз и полотенце, на всякий случай, а еще пузырек с лосьоном и пообещал, что придет домой к ланчу, проведать меня. Он был очень заботлив, и я подумала, что, наверное, стоило заболеть, чтобы почувствовать, как он внимателен ко мне. Иногда он может быть очень хорошим, несмотря ни на что. Мне так приятно признавать это, особенно если учесть, что произошло дальше.

Он ушел, а я спала до полудня, встала, приняла душ, и мне заметно полегчало. Вытираясь полотенцем, я размышляла, что надеть. Почти вся моя повседневная одежда в стирке. И тут у меня возникла отличная мысль. Не знаю, почему никогда раньше это не приходило мне в голову. Мамина одежда все еще висела в гардеробе и оставалась в комоде. Когда я увидела аккуратно сложенные вещи на полках в шкафу, у меня сжалось сердце. Нужно будет как-нибудь заняться ее вещами и решить, что оставить, а что сдать в «секонд-хенд». Кстати, я обнаружила классный спортивный костюм ярко-розового цвета, который она очень любила. Открыв дверцу одной из секций, я услышала запах ее духов, правда очень слабый. У меня по телу пробежали мурашки.

Затем я спустилась в кухню, чтобы накрыть стол для ланча. Меня все еще продолжало тошнить, но я вспомнила, что в холодильнике стоит картофельный суп, и поставила его разогревать. Холодный суп всегда так долго разогревается, что скорее приготовить новый, если под рукой есть все необходимые продукты, чем ждать. Я стояла у плиты, бесконечно помешивая этот суп-айсберг деревянной ложкой, чтобы размешать самую густоту на дне кастрюли, и в этот момент услышала, как отец повернул ключ в двери.

— Привет! — крикнула я бодрым голосом открытую кухонную дверь и увидела, что он встал как вкопанный посреди коридора. — Что с тобой?

Он встряхнулся, освобождаясь от оцепенения, повесил ключи на крючок перед входной дверью и вошел в кухню. Бесшумно сел за стол и произнес:

— В первую минуту мне показалось, что это не ты стоишь, а мама.

Это был напряженный момент, ведь я надела ее спортивный костюм, но у меня совершенно другая фигура, и я брюнетка, а у нее были светлые волосы.

— У меня для тебя есть новости, Синди, — сказал он низким, каким-то чужим голосом. Я перестала мешать суп, отошла от плиты и села напротив него. Волна тошноты снова подступила к горлу.

Я поставила локти на стол и уперлась подбородком в ладони так, чтобы в любой момент закрыть лицо пальцами, если услышу что-нибудь страшное, или разозлюсь, или покраснеюот смущения. Я чувствовала, что нужно быть готовой к любому повороту. Он говорил серьезно, и я подумала, что он снова хочет обсудить тему переезда Маргарет к нам или наоборот. Но он сказал, что Маргарет беременна и по этой причине они решили пожениться в следующем месяце. Я была так ошарашена, что даже не вспылила, а когда немного отошла, было уже поздно. Момент прошел. Я просто сидела на месте, и мои пальцы потянулись к глазам. Но слез не было, не было ни гнева, ни досады. Просто шок. Я смотрела в одну точку, и у меня затекли веки. Тогда я медленно моргнула несколько раз. Не знаю, сколько я так просидела, закрывая и открывая глаза, но, должно быть, прошло немало времени, потому что очнулась я, когда почувствовала, что суп начал пригорать.

Не знаю, почему он выбрал именно этот момент, чтобы сказать мне новость. Но меня действительно убивает, что он ведь знал все это, когда мы ели печенье и вместе смотрели кино. Навряд ли он впервые услышал об этом сегодня утром и сразу прибежал домой, чтобы сообщить мне. Кстати, с этого момента во мне словно что-то оборвалось. Как будто кто-то развязал воздушный шарик и выпустил из него воздух.

 

Пятница, 19 сентября

Я все еще в шоке. Мне не верится до конца. Как такое могло случиться со взрослыми людьми? Подумать только, они еще нервничают, объясняя нам, как нужно себя вести! Они постоянно читают в школе лекции о незапланированной беременности (при этом никогда не употребляют слово «нежелательная»), которая может перевернуть нашу жизнь. И это она, не просто учитель, а школьный психолог. Когда кто-то забеременеет — я не говорю, что такое случается все время, но все же случается — именно она советует не жениться, так как люди еще слишком молоды, а беременность не самая веская причина, чтобы начинать супружескую жизнь, и самой воспитывать ребенка в столь юном возрасте не стоит, так как это может усложнить, а может и вообще оборвать обучение и карьеру молодой мамы. Ну обычно психологи очень осторожно говорят на эту тему, употребляя такие выражения, как «прерывать образованнее», но суть остается той же. Как может Милли — Молли — Манди вести такие беседы, когда сама уже на следующей неделе не сможет скрыть живот и обручальное кольцо на пальце? К тому же я уверена, что она еще и будет гордиться этим. Как же ее собственные слова, что беременность еще не повод, чтобы выходить замуж, если тебе шестнадцать? Получается, в шестнадцать нельзя, а в сорок можно? И если в шестнадцать слишком рано, то не поздновато ли в сорок?

Я готова поспорить на что угодно, эта корова залетела специально, чтобы захомутать его.

 

Суббота, 20 сентября

Я должна осторожно, несколько раз в день напоминать себе, что скоро в этом доме появится ребенок, и не просто ребенок, а мой единокровный брат или сестра. Не говоря уже о другом пополнении нашей семьи — мачехе и двух ее дочках. То есть сразу четыре новых человека появятся в моей семье. Это нечестно. Особенно когда думаешь, до чего же противны трое из них. Не то чтобы они были вредные, ужасные или что-то в этом роде, просто они до смерти скучные и глупые, все три.

О мама! Как бы я хотела, чтобы ты вернулась с небес и объяснила ему, что это твой дом, он твой муж, а ты моя мама. Именно так должно быть в семье, а не эта неразбериха, которая происходит сейчас. Если бы такое было возможно, я бы никогда не стала критиковать твои курсы визажистов и считать глупостью твое увлечение дегустацией вин. Я бы никогда больше не упрекнула тебя в том, что ты слишком американизирована, Я бы никогда не поправляла твое произношение и манеры за столом, обещаю, никогда. Почему все это случилось со мной? За что? Я знаю, что не святая, но не дьявол же я, в конце концов?

 

Понедельник, 22 сентября

В выходной я обо всем рассказала Лизе. Она прикрыла рукой рот и округлила глаза, показывая свое изумление, но я не думаю, что она так уж шокирована. Она просто сделала вид. А потом сказала, что подозревала это. Легко говорить, когда обо всем знаешь, но она заметила, что в этом семестре Милли — Молли — Манди очень редко когда вовремя появляется на собраниях, и вообще она стала непонятно во что одеваться, да и на коже у нее появились пигментные пятна. Лиза читала о признаках беременности в книге, которая есть у ее матери. И я вспомнила, что за ланчем Маргарет не выпила ни капли вина, выглядела бледной, а также то, с каким загруженным видом ходит отец все последние недели. Все эти сопоставления казались ужасными, но в то же время — логичными.

Я не хочу подсчитывать, когда это могло произойти, не хочу знать, не хочу даже задумываться об этом. Был ли этот ребенок зачат до поездки в Лиссабон или после, например? Зачем я задаю себе этот вопрос? Я не хочу знать. Но как же такое произошло? Вот почему у нее теперь прилизанная прическа. Лиза говорит, у беременных часто бывают сальные волосы. Да уж, про что, про что, а про беременных Лиза знает все.

— Хотя, — произнесла Лиза лукаво, — по-моему, это здорово, когда в доме малыш. Если хочешь, я буду приходить и помогать тебе и все такое… ну дальше вы знаете.

 

Понедельник, 29 сентября

Свадьба через три недели. Через три недели у меня будет мачеха, не злая, но глупая, что, наверное, еще хуже, а также две невыносимо тупых сестрины. А еще через пять с половиной месяцев родится наполовину их ребенок. Не знаю, как мне справиться со всем этим. Написано ли хоть в какой-нибудь книге, что делают люди, попавшие в подобную ситуацию? Мне не то что нужно знать, что они делают, а то, что я не одна такая. Мне хочется выкинуть какой-нибудь номер, сделать что-то ужасное, но я не могу, потому что слишком хорошо воспитана.

Я еще не видела Мэгги, с тех пор как узнала чудовищные новости, но, по словам отца, они все в восторге, что будет ребенок. Уверена, он специально сказал мне это, чтобы причинить боль.

 

Вторник, 30 сентября

Все заняты подготовкой к свадьбе: все вечера отец висит на телефоне, хочет, чтобы все в новоиспеченной семейке остались довольны. Но так не получится. Это невозможно, чтобы мы смогли ужиться.

Вчера вечером я усадила отца перед собой и велела рассказать о своих планах в деталях. Он что-то говорил, но казалось, он опускает какие-то подробности. Церемония бракосочетания пройдет в офисе регистрации, и он пообещал, что пышного торжества не будет. Они не собираются заказывать большой свадебный торт, и никаких подружек невесты, разодетых в тафту, не будет. Но мне слабо верится, что Эшли и Алва упустят шанс воткнуть в волосы цветы и надеть белые перчатки. Но если они все же решат быть подружками невесты, я откажусь идти на свадьбу. Я и так не хотела идти, но Имилда говорит, это будет удар для отца. И все же, если они устроят весь этот дурдом, никто не отнимет у меня права не ходить на эту жуткую свадьбу, и об этом я предупредила отца.

Потом я объяснила, что когда спрашивала о его планах, я имела в виду вовсе не свадьбу. Меня интересует, кто, где собирается жить и как это реально будет происходить. Судя по его виду, ему не очень понравился этот вопрос, зато я была довольна собой. Похоже, спокойные разговоры о наболевшем более эффективны, чем крики и скандалы. Один ноль в мою пользу. Больше всего ему, конечно, не нравится тема о переезде семейства Мэгги в наш дом. Свой они собираются выставить на продажу сразу после свадьбы. Я напомнила ему, причем абсолютно спокойно, без эмоций, что несколько недель назад он сказал, что это и мой дом тоже и ни один человек не переступит его порог, пока я не соглашусь. Тут он совсем растерялся и извинился. Вот теперь я почти ликовала, но этот момент длился недолго. Ситуация-то все равно оставалась прежней. Потом он сказал очень осторожно, что обстоятельства изменились и он ничего не может поделать, потому что прежде всего должен думать о ребенке. Для Мэгги этот ребенок оказался очень кстати.

 

Среда, 8 октября

Я пыталась вообразить, на что это будет похоже: она готовит на нашей кухне, смотрит наш телевизор, разговаривает по нашему телефону, ее тапки стоят на полу под кроватью, где спала мама, ее отпрыски развалились на нашем диване, ее «тампаксы» на полке в нашей ванной, а ее волосы, снятые с расчески, брошены в нашу корзину для мусора. И все это мне так не нравилось!

Я думаю, мне надо прямо сейчас заняться разборкой маминых вещей. Это ужасно, что многих из них теперь не будет в доме, но так я, по крайней мере, смогу защитить их. Я бы не вынесла, если бы Маргарет открыла шкаф и сдвинула мамины блузки, чтобы освободить место для своих чудовищных полиэстровых кофточек.

 

Четверг, 9 октября

Только что меня пронзила ужасная мысль: этот ребенок будет наполовину принадлежать им! Кошмар! До меня дошел весь смысл этого ужаса. О мама! Я хочу, чтобы она появилась здесь, но в то же время не желаю, чтобы она увидела все происходящее. Мне трудно без нее. От Лизы нет никакой пользы — думаю, она просто любопытничает, я не чувствую с ее стороны настоящей дружеской поддержки, и, кстати, у нее у самой проблемы с мамой. И даже Имилда не в состоянии до конца проникнуться моими печалями. Хотя нет, так говорить про нее нечестно. Я думаю, она все правильно понимает, но ничем не может помочь, разве что приходить сюда. И она по-своему права. Она звонит мне каждый день, и по выходным мы проводим много времени вместе. Иногда она обедает у нас, а иногда я иду к ней и остаюсь на ночь. Я рада, что она живет отдельно. Хоть иногда я могу отвлечься.

 

Пятница, 17 октября

У нее стал виден живот. В школе это выглядит как-то неловко. Некоторые девочки уже заметили. Кто-то рассказал, что пятиклашки спорят: кто отец? Этан или мистер Грави? Если бы они знали правду! Но скоро все равно все станет известно. Я не смогу скрыть, что одна из учительниц вышла замуж за моего отца, тем более скоро родится ребенок.

Для Эшли и Алвы это все очень хорошо. Они учатся в другой школе. Возможно, там никто ничего не подозревает. Временами мне так хочется иметь волшебную палочку, исполняющую все желания. Я проснусь — и как будто ничего не было. Как будто мне снился дурной сон, и все случившееся — неправда, просто ужасное недоразумение.

Но вот в чем я уверена на сто процентов: никогда не забеременею, пока не выйду счастливо замуж. Уж лучше уйду в монастырь.

 

Вторник, 21 октября

Вчера была свадьба. Эшли и Алва, правда, не были подружками невесты. Отец сказал, что это нечестно, если они будут подружками невесты, а я нет. Маргарет ответила, что я тоже могу быть, но я сама не захотела, и отец сказал, что тогда никто не будет. Уже не помню, когда последний раз отец принимал мою сторону. Может, он начинает жалеть о содеянном. Ну что ж, теперь слишком поздно!

Так вот, я не договорила. Я сказала себе, что я буду не я, если Эшли и Алва не нарядятся, как гейши, и я не ошиблась. Эшли нацепила бусы из жемчуга. Накануне свадьбы я сказала отцу за завтраком, что смогу прийти лишь к концу церемонии, и извинилась, объяснив, что не знала раньше, что так получится. Он побледнел. На какой-то момент я забыла, насколько я расстроена, и упивалась собой. Пусть он поймет, что в этом полностью его вина. Мне даже стало его немного жаль, но я продолжала поедать хлопья (отец был слишком занят в последнее время, чтобы готовить нормальные завтраки) и не промолвила больше ни слова. Тогда он тяжело вздохнул и ответил, что это мое дело и он не вправе принуждать меня. Я сказала, что так получилось и не собиралась вредничать (хотя в глубине души знала, что лукавлю). Он ответил, что все в порядке, и тогда я обошла стол, встала рядом с его стулом и слегка обняла его. Он похлопал меня по руке и ничего не сказал, но я думаю, этот жест означал, что он простил меня, — в конце концов, идти или нет, решать мне. Зачем я должна против воли лишний раз общаться с семьей Мэгги, улыбаться и веселиться с ними?

Со стороны отца свидетельницей была Имилда, а Эган — свидетелем со стороны невесты. Он не поленился прийти, хотя это была всего лишь официальная роспись, но для него, думаю, целое событие. Никогда не уважала мужчин, которые каждое воскресенье проводят, полируя свою «тойоту» или «мазду», к тому же он слишком скромный. Может быть, я и в самом деле стану монахиней.

Вчера я подумала пойти в школу, чтобы день не отличался от обычного, но потом решила, почему бы не устроить себе полноценный выходной, и осталась в постели да тех пор, пока отец не ушел из дома. Он надел вельветовый пиджак и одну из своих самых лучших рубашек. Отец постарался выглядеть скромно и не переусердствовать, чтобы не обидеть меня еще больше. Подумаешь!

Как только он ушел, я встала и начала слоняться по дому, не в силах отогнать мысль, что же все-таки происходит на Молсвоз-стрит. В итоге я впрыгнула в автобус и, выйдя около офиса регистрации, спряталась за зданием. (Я точно знаю, где оно находится, хотя никто мне этого не говорил. Просто я сама стараюсь интересоваться, что где располагается, чтобы не быть невежей. Если бы каждый поступал точно так же, мир стал бы намного приятнее.)

Я чувствовала себя полной идиоткой и в какой-то момент подумала, что могу пройти одну остановку до Нассау-стрит и купить там пачку конфетти, но потом решила, что это ни к чему. Какое-то время я раздумывала, но потом решила, что вообще не стоит ходить туда, и отправилась в книжный магазин, куда иногда захожу, чтобы почитать сборники стихов, которые меня утешают. Но когда мне попалось стихотворение, где автор говорит о смерти своей матери, я поняла, что даже здесь мне не удастся отвлечься и успокоиться. Строчки плыли перед глазами, и что-то капало на страницы, и я поняла, что это слезы. Я засунула маленький томик между другими, стоявшими на полке, — сборники стихов всегда такие миниатюрные — и выскользнула из магазина, пока никто не заметил меня. На улице я попыталась взбодриться, потому что знала, что не вынесу, если кто-то спросит, что случилось. И спросят не потому, что все такие хорошие и добрые, а просто горе смущает людей, а они притворяются участливыми.

Я подумала, что, должно быть, они уже зарегистрировали свой брак, и пошла на автобусную остановку, чтобы ехать домой. Но когда я стояла в ожидании своего автобуса на ветру и холоде, меня вдруг что-то подтолкнуло, и я села в другой автобус, едва ли хорошо соображая, что делаю. Я сидела на верхнем этаже, тихо вытирая нос и глядя в окно на улицу, где люди суетились, забегали в магазины и выбегали оттуда с таким видом, как будто от этого зависела их жизнь.

Обычно я посмеиваюсь над ними, но сейчас мне почему-то остро захотелось пожалеть их: бедняги, наверное, кроме шопинга, они ни на что больше не способны в своей жизни. Я знаю, что это все сантименты. Половина из них, возможно, просто зашли в магазин, чтобы купить марки, а кто-то выбежал из офиса, чтобы перекусить, а кто-то спешил на прием к дантисту.

Лишь когда мой взгляд уперся в серую стену низкого здания, я осознала, куда приехала. Я выскочила из автобуса, и мой длинный разноцветный шарф, который всегда ношу осенью, застрял в дверях. Я потянула его за конец и под звук рвущихся ниток вытащила. Потом несколько раз обмотала его вокруг шеи, как будто это был оберегающий меня талисман, и вошла в большие железные ворота.

Мне не сразу удалось найти мамину могилу. Мы не были здесь сто лет, к тому же обычно заходили на кладбище с другого входа, так как приезжали сюда на машине. Первые несколько ужасных мгновений я думала, что так и не смогу отыскать ее среди множества других, где похоронены незнакомые люди, среди всех этих Бирнов и Кэмпбэлов, Конноров и Лэнгреллов, Рианов и Хэллоранов, Доудов и Коганов. У мертвецов такие же имена, как у живых. Естественно, так и должно быть, просто это немного неожиданно. Я подумала, что было бы легче, если бы все могилы на кладбище шли в алфавитном порядке, как в телефонном справочнике, но я понимаю, что это невозможно. Но для посетителей было бы намного проще.

Рядом с маминой могилой появились новые и, судя по надписям, в них похоронили людей среднего возраста, а это значит, что появились еще мальчики и девочки, еще семьи, потерявшие близких совсем недавно, и я почувствовала невидимую связь с ними, потому что рубцы на сердце от пережитого горя еще не зажили. Родственникам тех, кто лежат в этих коричневых могилах, еще пожимают руки и бормочут соболезнования, а их дочери и сыновья, если они есть, возможно, не ожидают, что их семейный уклад может измениться совсем неожиданно. Все мои одноклассники, друзья и соседи привыкли, что у меня больше нет мамы. Вот только я не могу привыкнуть и не понимаю, как смогу принять мачеху вместо мамы.

Потом я почувствовала себя глупо, стоя у могилы. Я ничего не принесла, ни цветов, ничего. Было ощущение, как будто я забыла принести виноград больному в госпиталь. Небо было затянуто тучами, и хотя всего лишь время ланча, уже темно, как вечером. Я попробовала произнести молитву, но у меня не получилось. Тогда я просто немного поправила деревянный крест, все так же вставленный в землю, и с болезненным ощущением в горле, что еще хуже, чем слезы, направилась к выходу. По дороге услышала пение черного дрозда, сидевшего на каштане. Почти все листья уже облетели, и я долго не могла разглядеть птицу среди голых веток дерева. Я не знаю, поют ли черные дрозды в октябре, И уж тем более непонятно, что заставило его издавать трели в этот холодный хмурый день. Вот вам и природа.

Я приехала домой, когда они открывали шампанское в гостиной. Конечно, это была уже не первая бутылка, так как все они были румяные, и не думаю, что это связано с прохладной погодой. Выглядела я вполне, несмотря на мои джинсы и шерстяной шарф, и даже выпила пол бокала, хотя и отказалась чокнуться с Алвой, которая была перевозбуждена, так как никогда раньше не пробовала ничего алкогольного. Мне удалось увернуться, и вместо меня она чокнулась с Имилдой. Для меня это был самый лучший вариант, так как я чувствовала себя очень неловко в этой компании, и мне совсем не хотелось лишних контактов. Мистер Эган произнес речь, которая прозвучала немного не к месту, но я полагаю, бедняга старался сделать все возможное, что не просто само по себе в такой ситуации. (Хорошо, хорошо, возможно, я преувеличиваю, бывают более трудные обстоятельства, но сейчас мне сложно абстрагироваться и привести пример из чужой жизни. Для меня уж хуже некуда.) Потом мы все отправились в кафе. В нашем районе на каждом углу можно перекусить. Конечно, эти места не сравнишь с теми, что расположены в центре. Должно быть, кто-то дал Луиджи чаевые, потому что он выкатил гигантский шоколадный торт с кремом, испеченный специально по случаю свадебного торжества, украшенный пластиковой подковой и зажженными свечами, хотя именинников в тот день не было, просто Луиджи немного перестарался. На самом деле он вовсе не итальянец, но старается быть похожим на них. У него в ресторане даже такие же мигающие неоновые лампочки, какие обычно бывают только в Италии.

Самое лучшее во всей этой затее со свадьбой — еда. Старина Луиджи, возможно, чересчур церемонный, но он знает толк в кулинарном искусстве.

 

Пятница, 24 октября

После свадьбы я уехала к Имилде на несколько дней. Это была моя идея. Наверное, можно сказать, что это было тактично с моей стороны. Эшли и Алва тоже остались у кого-то. Наконец отец и Маргарет смогут полноценно провести время друг с другом. Я имею в виду, что теперь они стали супругами и им не нужно больше прятаться. Они не поехали в свадебное путешествие, то есть их медовый месяц пройдет в нашем доме. А всем остальным пришлось потесниться. Они не стали отпрашиваться с работы, не считая самого дня свадьбы, но отец сказал, что на этой неделе я могу не ходить в школу. Должно быть, это забавно, что теперь Маргарет выходит по утрам в школу из нашего дома вместо меня. Интересно, в школе уже обо всем знают или нет? Кое-кто из преподавателей наверняка должен знать. Представляю, как зашевелится кадык у Грави, а Красный Хуг, наверное, целую неделю будет ходить с бордовым лицом. Железная Крикерс умрет от любопытства, но ни за что не спросит, потому что это не в ее правилах. Уверена, потом она попробует настоять, чтобы они обвенчались в церкви, когда узнает, что они всего лишь официально зарегистрировали свой брак. А может, и сама попытается организовать мессу, пригласив кого-нибудь из церкви, зажжет свечи и под музыку зачитает какую-нибудь речь. Хорошо еще, если она не привлечет весь класс.

Завтра я собираюсь вернуться домой. Имилда сказала, что я могу остаться на выходные, но я думаю, будет лучше вернуться сейчас, чтобы немного попривыкнуть перед началом школьной недели.

 

Суббота, 25 октября

Вчера ночью Лизина мама родила ребенка. Это случилось раньше, почти на два месяца раньше срока, поэтому ребенок совсем крошечный, и его поместили в инкубатор. Этим утром Лиза позвонила мне в панике и сказала, что они окрестили малыша сразу, как только он родился. Я ответила, что они абсолютно правильно поступили. Кстати, это девочка, и они назвали ее Сандра.

Я только вошла в дверь, когда раздался телефонный звонок. Машина отца стояла около дома, и Маргарет припарковалась у самого тротуара (у мамы никогда не было личного автомобиля), поэтому я знала, что они оба дома. Я хотела проскользнуть незамеченной, но тут этот звонок. Знаете, эти новые телефоны трезвонят так нудно и настойчиво, поэтому, войдя в коридор, я сразу же сняла трубку. Это оказалась Лиза со своими новостями. Она не спросила, где я пропадала всю неделю. Конечно же, она знала о свадьбе, но я не называла ей точной даты. Возможно, она еще не знает, что свадьба уже состоялась. Я не стала говорить ей по телефону.

Я нашла отца и Маргарет в конце сада. Похоже, они не слышали телефонного звонка. (Я постоянно твержу отцу, что нужно установить старый аппарат, с обычным звонком, так как этот из сада не слышно. Но он любит все новое.) Маргарет собирала яблоки со старой соседской яблони, ветки которой перегнулись через забор и теперь висели у нас в саду. Я не знаю, честно ли рвать яблоки с соседней яблони, даже если они находятся на вашей территории, но соседи никогда не снимают их даже в своем саду. Так что, пожалуй, лучше оборвать их, чем они упадут на землю и сгниют. У нее в руках была корзина, знаете, такие сетки, с которыми раньше ходили в магазин и аккуратно складывали в них фрукты, чтобы они не помялись. Отец граблями сгребал опавшую листву. Они разговаривали и вообще выглядели идеальной семейной парой: она — с корзиной спелых яблок, он — с граблями в руках. Прямо хоть картину пиши.

Мне пришлось слегка кашлянуть, чтобы они меня заметили. Тогда Маргарет поставила корзину на землю и подошла ко мне, протягивая руку, как бы приглашая войти. Вообще-то я не нуждалась в приглашении в мой собственный дом, поэтому сделала вид, что не вижу руки, но все-таки выдавила из себя некое подобие улыбки и согласилась выпить кофе с пирогом, который она предложила. Ее волосы выглядели хуже, чем когда-либо — абсолютно прилизанные. Я думаю, такое можно сделать при помощи мусса, чтобы придать форму. Она не была похожа на женщину, которая у кого-то украла мужа (о'кей, о'кей, вдовца). Она выглядела очень даже по-семейному, это так и было на самом деле, но просто прошло еще так мало времени, а вид такой, будто они с отцом женаты уже сто лет. Временами я просто ненавижу его за это.

Мы сидели за кухонным столом, все чувствовали себя неловко, разговор не клеился. Мы пили чай и ели пирог из дрожжевого теста, действительно очень вкусный, но я не сразу его распробовала. Стол был накрыт новой скатертью. Обычно мы всегда накрывали его обыкновенной клеенкой, а эта была красивая, в клеточку. Такими обычно накрыты столы во французских бистро — недорого, но смотрится очень мило. Но и в прежней клеенке не было ничего плохого.

Уже потом я заметила, что эта скатерть вовсе не новая. Мне показалось, что на кухне стало уютнее. Я рассказала им, что у Лизы родилась сестренка. Мне хотелось поговорить о чем-то приятном и постороннем. Маргарет ужасно заинтересовалась, наверное, потому что сама в положении. К своему удивлению, я говорила с таким воодушевлением о Лизиных родителях, что они оба рассмеялись. Отец смеялся особенно громко и радостно. Я не смотрела ему в глаза. Я не могла.

В этот момент пришли Эшли и Алва. Эшли несла контрабас. В какое-то мгновение я подумала, что это гроб, когда она втаскивала его на крыльцо. Он в два раза больше нее. Как же она везла его в автобусе? Интересно, за него нужно платить или нет? Маргарет заварила свежий чай. Алва пришла в восторг от пирога — для своих четырнадцати лет она ведет себя слишком по-детски — и объявила, что хочет самый большой кусок, потому что, по ее мнению, там должно лежать кольцо. Эшли сказала, что никто его туда не клал, хотя ведь как раз был Хеллоуин, и чтобы Алва ничего не выдумала, но она, как обычно, начала ныть. Маргарет подтвердила, что в пироге нет никакого кольца, потому что, когда она готовила пирог, оно соскользнуло с пальца и упало в корзину для мусора. «Замечательно, — злорадно подумала я. — Хорошее начало семейной жизни — новобрачная потеряла обручальное колечко». И пусть я знаю, что это всего лишь маленький кусок дешевого металла, это не меняет сути.

 

Суббота, 26 октября

У Эшли и Алвы теперь общая комната (они и контрабас). В их старом доме у каждой была своя комната, не считая того, если кто-то оставался у них. Теперь они живут вместе. Им пришлось потесниться, должна я сказать. Она намного меньше, чем моя, и это меня радует. По крайней мере, никому не пришло в голову попросить меня освободить мою комнату. У них общая комната — я думаю, что не устану это повторять, — уже сейчас увешанная всякими ленточками и рюшками. У обеих над кроватями висят москитные сетки. Я сказала им, что в этой части Дублина нет комаров, но они ответили, что повесили сетки, потому что это смотрится «красиво». Я была права: у них у каждой над кроватью висят постеры, причем абсолютно одинаковые. Этого я вообще понять не могу.

Когда Маргарет продаст свой дом, часть полученных денег они собираются пустить на достройку нашего дома. Только он совсем не нуждается в достраивании. Наш дом идеальный, очень удобный и красивый. Надеюсь, отец не позволит Маргарет изменить его стиль. Не хочу жить в доме, где все будет в кружевах и цветочках. Я предложила пристроить еще одну комнату на чердаке для девочек, а также для будущего ребенка. Алва просто умирает от восторга — так ей нравится эта идея. Надеюсь также, они займут другую ванную комнату наверху, только для их собственного пользования. Они обе проводят в ванной целую вечность. Особенно это будет убийственно по утрам, когда нам всем одновременно придется собираться в школу.

 

Понедельник, 27 октября

Я так и знала, что с ванной будут проблемы. Очередь у двери выстраивается около половины восьмого утра. Как будто мы живем в студенческом общежитии. Не знаю даже, что хуже, ждать своей очереди или находиться в ванной, зная, что твое время ограниченно. Боюсь, скоро мне придется принимать душ с вечера, а чистить зубы под кухонным краном. У меня уже лежит там зубная щетка, на экстренный случай.

Маргарет подвезла меня в школу. Я совсем не подумала об этом, но теперь мне не надо ждать автобуса, раз она сама водит машину. С тех пор как в нашей жизни произошли изменения, мы впервые остались с ней вдвоем, а точнее, это первый раз с той консультации. Она дала мне тряпку и попросила протереть заднее стекло, а также зеркала, так как было обычное туманное октябрьское утро. Потом я села на переднее пассажирское сиденье и пристегнула ремень безопасности. Она в этот момент сконцентрировалась на дороге. Мы не разговаривали, пока не остановились на первом светофоре. Я сидела, уставившись в лобовое стекло, и надеялась, что светофор быстро переключится и тогда не будет возможности говорить — Маргарет принадлежит к тому типу водителей, которые все свое внимание концентрируют на дороге, — но казалось, этот красный будет гореть целую вечность. Мне, как всегда, не везет — Маргарет завела разговор. К счастью, пока об автомобилях. Иногда, сидя в машине, разговаривать легче, потому что можно не смотреть в глаза друг другу. Она говорила низким и успокаивающим голосом, как будто вела психологическую консультацию. Мол, она понимает, как мне сейчас непросто, и что она ни в коем случае не претендует занять место моей (вдох, глоток, выдох) мамы. Я была близка к обмороку. Мне и в голову такое не могло прийти. Она почувствовала мое состояние. Я знала, что она пытается произнести правильные вещи, но не во всяких обстоятельствах их хочется слышать. Невероятным усилием, сдерживая эмоции, я сказала, что не хочу об этом говорить, если она не возражает. Она покраснела, но ничего больше не сказала, а может быть, на светофоре зажегся зеленый, и ей нужно было думать о дороге. Больше мы не обмолвились ни словом, пока не вошли в школьные ворота, и тогда она сказала, что подождет меня до четырех часов. Я ответила, что подойду к машине в начале пятого. Я не хотела, чтобы кто-то увидел меня в ее машине, хотя и понимала, что рано или поздно все равно все раскроется.

Как же я была права! Наша директриса на линейке при всех поздравила с замужеством миссис Эллис, как она назвала ее. Меня всю передернуло. Так звали маму. Лиза толкнула меня локтем в бок и прошептала

— Ага, Синди, ты даже не сказала мне.

Я не виделась с ней с самой свадьбы, да и не те это новости, о которых хотелось говорить. Холл сразу же наполнился жужжанием. Кто-то говорил, что догадывался о том, что она беременная, но, боже, от отца Синди Эллис! Некоторые начали хихикать, и я чувствовала, что вся школа смотрит на меня. Это было чудовищно. Затем Маргарет поднялась, ее лило было ярко-розового цвета, поблагодарила всех., но сказала, что хотела бы, чтобы ее называли по-прежнему — мисс Мэгги. Мы всегда звали ее именно так, хотя, судя по всему, она должна была быть миссис. Возможно, она не хотела афишировать, что была раньше замужем. Я не поняла ее феминистских причин, хотя после ее слов почувствовала себя лучше. Я единственная Эллис в этой школе, и хочу, чтобы это так и осталось. Я рада, что Маргарет не хочет носить нашу фамилию, так же как и какую-либо еще.

После линейки все крутились вокруг меня, желая узнать поподробнее о свадьбе. Я очень спокойно и твердо заявила, что меня на свадьбе не было, но одна девочка Мара, которая жить не может без сплетен, не могла успокоиться, задавая свои бесконечные вопросы: как Милли — Молли — Манди выглядит за завтраком, хорошо ли она готовит, какие программы смотрит по телевизору, почему они не поехали в свадебное путешествие, спит ли она в кровати моей мамы? Услышав последний вопрос, я набросилась на нее. Я вцепилась ей в волосы обеими руками и дергала со всей силой. Она визжала как резаная, а Лиза стала бить меня по рукам и пыталась оттащить в сторону. Тогда я повалила Мару на пол, и она плакала, прикрыв голову руками. В этот момент мимо нас как раз проходил мистер Грави. Он остановился и спросил, что случилось. Все принялись кричать наперебой., а Лиза схватила его за локоть, оттащила в сторону и все ему тихонько объяснила. Выслушав ее внимательно, он велел всем не опаздывать на урок, а Мару попросил зайти в класс. Она пошла, продолжая хныкать, держась руками за голову.

Только сейчас до меня дошло, что у ребенка тоже будет фамилия Эллис.

 

Понедельник, 3 ноября

Лизина мама выписалась из госпиталя, но ребенок до сих пор в инкубаторе. Вообще девочка чувствует себя хорошо, набирает вес и все такое и вполне может обходиться без интенсивной терапии, но пока ей лучше побыть в больнице. Обо всем этом Лиза рассказала мне в субботу. Мы пошли в кафе, чтобы поболтать, чего не делали уже сто лет. Лиза волнуется за маму. Она говорит, что уже пора перестать рожать детей, а еще у нее есть подозрения, что отец может уйти из семьи.

— Лиза! — возмутилась я. — Зачем ты так плохо думаешь о своих родителях? Они живут вместе, и это нормально, что у них рождаются дети. С чего ты взяла, что твои родители могут развестись, какая причина?

Я была потрясена ее словами, а Лиза продолжала. Она рассказала, что отец и мать постоянно дерутся, и она думает, что мама специально рожает детей, потому что боится, что отец бросит ее, а это самый худший повод, чтобы иметь детей. (Дети — плохая причина, чтобы выходить замуж, и жить вместе ради детей — тоже не повод, забавно, как замужество и дети зависят друг от друга.) Еще она сказала, что им было бы намного легче без него. Я не верила своим ушам.

— А я-то считала вашу семью образцовой; такие замечательные детишки, совместное разгадывание кроссвордов.

Лиза изумленно смотрела на меня:

— Кроссворды? Да мы в жизни не разгадывали их.

— Ну тогда играете в какие-нибудь настольные игры или в «Монополию»?

Лиза ответила, что ничего подобного в их семье не происходит, а выходные проходят в полном угаре. С самого утра отец смотрит футбол, постепенно напиваясь, пока крыша не съедет (его собственное выражение), у телевизора, а мать разрывается среди домашних дел.

Я поинтересовалась насчет разделения труда в их семье. Родители должны по очереди сидеть с детьми в выходные.

— Ха! — отмахнулась ома. — Ему самому нужна нянька. А все эти посещения родительских собраний и тренерская работа в школьной футбольной команде — полнейший камуфляж.

Я была ошеломлена. Мне не верилось, что все это правда. Неужели я так сильно ошибалась?

— У твоего отца проблемы с алкоголем? — спросила я настороженно.

— Проблемы? Да он практически алкоголик. А к тому же еще игрок. А когда напьется, делается агрессивным.

— Агрессивным! Я никогда бы не подумала. О Лиза! — произнесла я и пожаловалась, что моя мачеха играет в лотерею, выпуски, которые идут по телевизору в восемь часов утра.

— А, знаю! — негодующе воскликнула Лиза, Забавно, как иногда люди реагируют, когда в чем-то солидарны с тобой.

Еще Лиза подозревает, что ребенок родился раньше потому, что, возможно, отец ударил маму или довел ее до такого состояния, что у нее начались преждевременные роды. Я сидела напротив нее, при этих словах соскочила со своего стула и села рядом с нею. Потом легонько похлопала ее по плечу. Она оттолкнула меня, и мы доели пончики в полном молчании. Выйдя из кафе, мы отправились пешком вниз по Графтон-стрит. Только на этот раз мы не разглядывали витрины магазинов, как делаем это обычно, а просто шли рядом, почти что касаясь плечами друг друга, шаг в шаг, как настоящие подруги. А ведь еще недавно я начала, было, думать, что не могу назвать Лизу своей лучшей подругой. Потом она пошла домой помогать маме с детьми.

 

Воскресенье, 9 ноября

Я не привыкла к такой жизни. Не могу сказать, что последний год она у меня была бурной, если, конечно, не считать переживаний по поводу изменений в нашей семье.

Нет ничего более ужасного, чем школьная дискотека. Сюда приходят ребята со всей округи. Не знаю, почему они выбирают именно нашу школу, просто абсурд какой-то! Проблема в том, что само мероприятие проходит пол строгим надзором старших, которые следят, чтобы девочки танцевали с мальчиками своего возраста. А мы все прекрасно знаем, что пятнадцатилетние подростки — прыщавые, исключительно тупые, со своими плоскими шутками. И от их ног такой ужасный запах! Я думаю, что это свойство ног всех представителей мужского пола, но у пятнадцатилетних оно проявляется хуже всего. Кажется, они думают, что если ты согласишься потанцевать с ними, то это значит, что тебя можно лапать. И нет ничего хуже, когда до тебя дотрагивается тот, кто тебе неприятен. Но обычно никто не говорит обо всем этом громко, потому что тогда могут закрыть дискотеку, а никто этого не хочет. Но я терпеть не могу дискотеки.

В этот уик-энд я остаюсь у Имилды. В субботу Эшли исполнилось семнадцать лет, и они устроили вечеринку. Я не хотела туда идти. Во-первых, я не знаю никого из ее друзей, но самое главное, я бы не вынесла того, что, по моим предположениям, там могло быть. Они все собирались нарядиться в платья. И не просто в платья, а в вечерние, чтобы были корсажи и тюль. Я ничего не имею против вечерних нарядов, но только в том случае, если вы едете в ресторан на такси с коробкой дорогих шоколадных конфет и букетом орхидей, да и то все это выглядит слишком вычурно. Но зачем они дома (в данном случае, у меня дома)? Я не смогла бы смотреть на этот маскарад, на всех этих девочек с их парнями, на которых костюмы сидят, как на обезьянах. Уф! И кстати, у меня нет никого, с кем бы я могла прийти. Поэтому я сказала, что лучше проведу вечер у Имилды, и честно говоря, я думаю, узнав это, они все облегченно вздохнули. Сто процентов, Эшли боялась, что я припрусь в своих башмаках, отдавлю всем ноги и выпью много фруктового пунша (а он в основном из воды и апельсинового сока, да еще немного сидра для градуса, но они все будут притворяться вусмерть пьяными).

Вечером мы с Имилдой ходили слушать национальную музыку. Никогда раньше я не посещала такие концерты, но мне понравилось. Хотя это какая-то другая жизнь, но мне и в самом деле было приятно там находиться. Выпила я лишь коктейль, в баре я не смогла бы ничего заказать себе, боялась, что получится по-дурацки, если бармен мне откажет. Да к тому же я не люблю пиво.

Мы встретили этих лохматых парней с их мотоциклетными шлемами. Они сидели в пабе напротив нас, и по их виду было ясно, что они поражены тем, как Имилда маленькими глотками отпивает пиво, а я держу ее бокал. Мы с ними разговорились, и они оказались ужасно милыми. Один из них мне очень понравился, но я не думаю, что он заинтересовался мной — просто поговорили, вот и все. Но потом мы вышли из паба все вчетвером. Они не на шутку удивились, что мы — тети и племянница, и один из них, не тот, который понравился мне, а его друг, вел себя очень галантно по отношению к Имилде, сказав ей, что мы выглядим, как сестры. Я знаю, что он сказал это из вежливости, но я впервые подумала, что мы, наверное, чем-то похожи, и, услышав эти слова, поняла, что так и есть. Она в два, нет, почти в три раза старше меня и у нее такие короткие волосы, что ей не нужно причесываться, даже когда она вымоет голову. У меня, наоборот, длинные и непослушные, темно-коричневые, почти черные волосы, темные глаза и бледная кожа. Конечно, я почти все время ношу очки, а Имилда нет, и ростом она ниже меня. Я высокая и еще продолжаю расти. Обычно я чувствую себя дискомфортно среди людей ниже меня. У меня всегда возникает опасение, что я собью их с ног, если даже слегка коснусь их, но с Имилдой я такого не чувствую.

Мы подошли к нашей автобусной остановке. Нам предстояло долгое ожидание автобуса, так как тот, что ходит по расписанию, только что ушел, а следующий отправится только в полночь. Мне в ботинок попал камень, поэтому я села на тротуар и принялась развязывать шкурки. Потом вытряхнула его и снова обулась.

Новые знакомые стояли рядом, составляя нам компанию, пока не придет автобус, и подшучивали над тем, что мне пришлось разуваться. Один из них, который заигрывал с Имилдой, спросил, не хотим ли мы пойти с ними в клуб. Я сразу насторожилась, а Имилда уже собиралась сказать «да», но захохотала, спросив, что они думают по поводу ее возраста. Они ответили, что им обоим по двадцать два (что, наверняка, преувеличение), а она, возможно, на год или два постарше. Она ответила, что если бы им было по двадцать два, они бы лучше разбирались в возрастах людей. Она легко могла сказать им, что мне всего лишь пятнадцать и я еще не доросла, чтобы ходить по ночным клубам (хотя уже через три месяца мне исполнится шестнадцать). Мне совсем не хотелось никуда идти, но еще больше не хотелось, чтобы Имилда так им сказала. Она и не сказала. Имилда никогда не скажет того, что может поставить кого-то в неловкое положение.

Автобус мы увидели издалека, я вскочила, не успев зашнуровать ботинок, и начала доставать деньги из сумки, висевшей у меня на плече. Подготовив деньги, я сконцентрировалась на автобусе, чтобы проверить, наш ли это номер, — я всегда прищуриваюсь, чтобы лучше разглядеть, — как вдруг Робби, младший из двух парней, тот, что мне понравился больше, сильно схватил меня за плечи. У меня пронеслось в голове, что они обычные воришки, из тех, что срывают на улицах сумки.

Я инстинктивно прижала сумку к себе и уже открыла рот, чтобы закричать, но тут Робби поцеловал меня, не дав мне опомниться. Из-за того, что мой рот уже был открыт, в почувствовала его горячее дыхание прямо в своем горле и его язык на верхних зубах. Потом он тихонько подтолкнул меня к автобусу, в который уже входила Имилда.

Она сражалась со своим кошельком, перегородив дорогу. Я впрыгнула на ступеньки, чтобы скорее помочь ей, но на этот раз она справилась сама, заплатив за нас обеих. Как только водитель получил деньги, он закрыл двери, хотя я все еще висела на подножке автобуса, стоя на одной ноге, другая — стояла на тротуаре, именно та, на которой был расшнурованный ботинок.

Я завопила, чтобы водитель открыл двери. Но в то же время меня разбирал смех, потому что я представила, как смотрюсь со стороны. Может, он подумал, что я пьяная. Сначала он не обратил не меня внимания, так как следил за движением. Я еще громче крикнула, чтобы он открыл дверь. Но когда у меня с ноги слетел ботинок, я рявкнула на него так, что он понял, в чем дело, и открыл двери, и ботинок выпал на дорогу. В этот момент автобус уже отъехал от остановки и стал набирать скорость, я стояла в одном носке на полу, а мой любимый новенький ботинок (ну довольно еще новый) остался лежать на дороге.

Я больше не стала орать, чтобы он остановил автобус, тем более что меня буквально распирало от смеха, так что я и не могла крикнуть при всем желании.

— Двигай сюда, эх ты, растяпа, — сказала Имилда, толкая меня пальцем ноги в ребра, и я, проскакав на одной ноге, плюхнулась на сиденье рядом с ней. Когда до нас дошло, что я осталась без ботинка, мы хохотали как сумасшедшие, до слез, не в силах остановиться.

Имилда хотела было обратиться к водителю и попросить, чтобы он остановил автобус, но к этому моменту мы уже отъехали примерно полкилометра от остановки. Водитель мог остановиться, но вряд ли он стал ждать, пока я сбегаю, найду ботинок, надену его и вернусь. А следующий автобус будет только через час. Мы остались сидеть на своих местах и лишь иногда переглядывались и посмеивались, вспоминая о случившемся.

Когда автобус повернул за угол, мы услышали сигналы и, прильнув к окну, я увидела двух человек, ехавших на мотоцикле прямо посреди дороги. Видела я только два шлема и две фигуры, но думаю, это были Робби и Гер. Потом автобус еще раз свернул, а мотоцикл промчался вперед, но я готова поклясться, что слышала громкий гогот сидящих на нем ребят.

Придя к Имилде, мы сразу же завалились спать. Хорошо, что мы не стали болтать и готовить горячий шоколад. Я была счастлива с головой укрыться одеялом и лежать в темноте, сноваи снова прокручивая в памяти свой первый поцелуй. Мне казалось, я реально чувствую его. Вновь и вновь воспроизводила я эту сцену в своей голове, как видео, а потом улыбнулась, вспомнив, что подумала сначала, будто он хочет украсть у меня сумку.

 

Понедельник, 10 ноября

Я проснулась с улыбкой, хотя не могла вспомнить, чего это я улыбаюсь. Но потом вспомнила о поцелуе. В наше время, возможно, целоваться в первый раз в пятнадцать лет слишком поздно, я прекрасно сознаю это, но формально, чисто механически я уже целовалась. В то ужасное время, когда мне было тринадцать, моя двоюродная сестра решила познакомить меня с кем-то. Она шла на свидание со своим бойфрендом — ей тогда было четырнадцать — но, естественно, дома никто не знал об этом, потому что ей не разрешили бы встречаться с мальчиком. (Они и сейчас против, хотя ей уже шестнадцать.) Так вот, она сказала, что идет в кино со мной. Я с удовольствием согласилась пойти. Мы в это время у них гостили, и мне было очень скучно, поэтому я обрадовалась предложению пойти вечером в кино. Но как только мы вышли за ворота, она объявила, что никакого кино не будет, она идет на свидание с Эдом, и они собираются погулять в парке. Я пожала плечами и ответила, что тогда одна пойду в кино. Она сказала, что в этом нет необходимости, потому что она познакомит меня с Аланом. Я была ошарашена, но в то же время умирала от любопытства. Алан был симпатичный и даже нравился мне, но я не знала, что Марианна догадывается об этом. Я согласилась, и мы отправились на свидание, которое было назначено у входа в парк. (Никакой это не парк, его просто называют так, всего лишь скверик.) Короче, там оказался вовсе не Алан, а какой-то другой парень. То есть его тоже звали Алан, но только это был совсем не тот, о котором я подумала. Он был намного старше, лет семнадцати — для тринадцатилетней девчонки многовато. На нем были серые брюки, не джинсы, а именно брюки и галстук, и я пришла в ужас от всего этого. Когда он попытался поцеловать меня, я почувствовала, как все мое тело напряглось, и я помню, что держала руки по швам, не в силах пошевелить ими. Я сильно сжала губы, когда он попытался прикоснуться к ним, и почувствовала противный мокрый теплый поцелуй, как будто мои губы лизнула собака.

Самое худшее, что осталось в моей памяти после этого свидания, — это сильное смущение. Я не могла объяснить ему, почему я в таком напряге. Не могла же я сказать, что ожидала увидеть совсем другого, симпатичного Алана. Это было ужасно, действительно ужасно, и я уверена, он подумал, что я фригидна. Я, правда, не знала, что это значит (я и сейчас не знаю), но в журналах я читала, что так не должно быть. Так что на практике это был мой первый поцелуй, но я не считаю его настоящим. А вот поцелуй Робби был наглый и абсолютно неожиданный, но приятный.

 

Среда, 12 ноября

Интересно, увижу ли я когда-нибудь Робби снова? Мне кажется, это романтическое увлечение. Мы гуляем по городу и любуемся кораблями, плывущими в ночи, легкие поцелуи, прикосновения, но не больше. Бред!

Но может, романтика это не все, чего мне хочется. Похоже, это так. Я хочу не романтики, а романа, что совсем разные вещи. Возможно, я хочу, чтобы у меня появился настоящий бойфренд. А Робби такой симпатичный. Ну не знаю. Наверное, мимолетный поцелуй на остановке лучше, чем ничего, а может, наоборот, — хуже. Мне кажется, что если я увижу только его лицо, то могу не узнать, мне как-то запомнился весь его образ.

 

Понедельник, 17 ноября

Новорожденную сестру Лизы вчера окрестили. Вообще-то они сделали это, когда она еще только родилась, но вчера они отметили это событие в кругу семьи и друзей. Всех нас тоже пригласили, меня с отцом и Маргарет с Эшли и Алвой.

Мы никогда еще не выходили все вместе, как одна семья. Маргарет села на переднее пассажирское сиденье рядом с отцом, который был за рулем, а мы втроем уселись на заднее сиденье. Было очень тесно, и Алва, сидевшая посередине, все время ныла. Мы с Эшли переглядывались, закатывая глаза. Никогда раньше мы не обменивались с ней многозначительными взглядами. С Эшли еще худо-бедно можно общаться, но Алва вообще невыносима.

Эшли оставила мне кусок торта со своего дня рождения и отдала его мне в воскресенье вечером, когда я вернулась домой. Это было забавное зрелище, когда я вошла в дверь в тапочках, которые мне дала Имилда. (Это единственное, во что я смогла втиснуться из ее обуви, так как ее нога намного меньше моей.) Слава богу, в этот день не было дождя, иначе они бы просто размокли. Я никак не могла найти ключ, поэтому стояла и рылась в карманах, когда Эшли заметила мою тень в окне и впустила меня. Она отпрянула, взглянув на мои ноги, обутые в эти тапки, — кто-то из знакомых Имилды с очень плохим вкусом подарил ей их на Рождество — недавно стало модно дарить тапки в виде разных зверей. Так вот, эти были такие, как будто на вас смотрят головы далматинцев. Оставшийся ботинок я принесла с собой, просто жалко выбросить его, но так как у меня не оказалось пакета, пришлось нести его в руках. Должно быть, я выглядела дико, потому что Эшли не сдержала улыбку. Она слишком вежлива, чтобы громко рассмеяться (чтобы я сделала на ее месте). Но по выражению ее лица я поняла, как нелепо выгляжу, и я рассказала ей всю историю целиком, упомянув двух парней на остановке. О поцелуе, правда, умолчала, это слишком личная тема. Я не уверена, что даже Имилда знает. Она была занята своим кошельком в тот момент или же она слишком тактична и поэтому не сказала ни слова. Надеюсь, она ничего не видела, и, хотя я очень люблю Имилду, мне бы хотелось, чтобы о том поцелуе знали только два человека во всем мире — я и Робби.

К Лизе мы все приехали нарядные. Мне опять пришлось надеть своя школьные коричневые туфли (я еще не набралась смелости рассказать отцу, что потеряла ботинок), а также одну из клетчатых юбок Эшли, потому что мои джинсы порвались в том инциденте с автобусом, но я обнаружила это только сегодня утром. Было слишком холодно для платьев, купленных в Лиссабоне, поэтому единственное, что у меня оставалось, это моя школьная форма или мамин спортивный костюм. Ни то, ни другое не подходило для случая. Я все собираюсь прикупить себе одежды, но терпеть не могу тратить деньги на вещи, потому что моментально вырастаю из них. Так что вложение денег в одежду совсем невыгодно для меня. Мне кажется, я умею экономить деньги, так же как и отец. Эта юбка совсем не в моем вкусе, хотя она и короткая и неплохо смотрится, к тому же она оказалась удобной, наверное, из-за складок.

Крестины прошли замечательно. Девочка совсем крошечная, но чувствует себя хорошо. Мы пили шампанское и ели много сладкого. А еще были вишня и виноград. Алва тоже хотела выпить шампанского, но мама не разрешила ей, и она начала вопить. А я всегда пью шампанское, оно мне нравится. Конечно, я преувеличиваю. Я редко пью шампанское.

Мама Лизы очень гордилась тем, что у нее родилась Сандра. Она ходила вокруг стола, разговаривала с гостями, не спуская с рук ребенка, завернутого в маленькое розовое одеяльце. Кожа у бедной малышки еще сморщенная и красная, и поэтому девочка похожа на ошпаренный помидор, и розовый цвет совсем не подходит ей, но все равно невозможно не восхищаться ее малюсенькими пальчиками, когда они хватаются за твой палец. У нее уже довольно много волос на голове, они блестящего черного цвета, но местами растут как будто кучками, а складки на ручках слишком глубокие. Когда она плачет, то издает чудовищные звуки, как пожарная сирена. Просто не верится, что такое маленькое существо может кричать так громко. Такое ощущение, что она кричит сразу всем тельцем. Когда она начинает капризничать и вырываться из своего одеяльца, то напоминает заключенного, который пытается освободиться из плена.

Мама Сандры доверила подержать ее мне, когда ей нужно было пойти открыть дверь, так как оказалось, что я чуть ли не единственная из всех почти не захмелела. Я думаю, она не захотела идти с ребенком в прохладный холл. Девочка была почти невесомая, как котенок. Но она начала хныкать у меня на руках — не кричать, как пожарная сирена, а просто куксилась. Маргарет бросилась ко мне, чтобы помочь, и при этом на ее лине появилась глупейшая улыбка. Кстати, она не взяла малышку у меня, а просто показала, как удобнее ее держать, прислонить к плечу и покачивать из стороны в сторону. Конечно, в этот момент она думала о своем ребенке, которого ждет. И знаете, это помогло. Сандра перестала хныкать и стала чуть слышно посапывать. Глядя на малышку, я забыла, что Лиза рассказывала мне о родителях. Внешне в семье царила гармония, и невозможно было представить, что где-нибудь в глубине сада можно обнаружить целую батарею бутылок из-под джина. Иногда мне даже кажется, что Лиза выдумала всю эту историю, чтобы привлечь к себе внимание, но мне тут же стало стыдно за себя. Никто никогда толком не поймет, что происходит в другой семье. А вот дела моей семьи оказались на виду у всех, и мне совсем не до смеха, когда вся школа говорит о том, что твой отец женился на одной из учительниц, К тому же это произошло почти сразу после смерти мамы. Представляю, как все это обсуждается за моей спиной.

 

Четверг, 20 ноября

Сегодня, вернувшись домой из школы, я обнаружила таинственное послание. Маргарет помешана на чистоте, и это приятно, когда в доме идеальный порядок, но такая сверхаккуратность может свести с ума. Иногда я чувствую себя каким-то вредителем, но, взглянув на нее, сразу же ощущаю себя виноватой. У всех беременных свои причуды, поэтому я думаю, не стоит осложнять ей жизнь. Я могу быть очень вдумчивой и терпеливой, хотя люди, за редким исключением, не ценят этого.

Кстати, ее любовь к порядку распространяется и на телефонные звонки. Каждый звонок, предназначенный кому-то, кого нет дома, она фиксирует на бумаге, а потом, прижимая их магнитами, вешает в коридоре и на холодильнике. Так стали делать и все в доме, даже отец.

Я не знаю, кто оставил для меня сообщение, потому что еще не научилась различать их почерки. В нем говорилось, что мне звонил доктор Мартин, и был оставлен его номер. Вообще-то нашего доктора зовут Маррон. Интересно, кто так исковеркал ее имя. Но дело в том, что мы очень сблизились с ней зато время, пока мама болела, и если бы она позвонила, то трудно представить, что она назвалась бы «доктор Маррон». Она бы просто сказала, что звонит Нуала, к тому же это был не ее номер, я проверила по справочнику.

Я решила не перезванивать по оставленному номеру сразу, а подумать, кто бы это мог быть. Может, кто-то из школьных докторов — у нас в школе их двое, но опять же ни одного из них не зовут Мартин. Может, Мартин — это имя, а не фамилия.

 

Пятница, 21 ноябри

Еще одно сообщение на холодильнике. На этот раз в нем говорилось, что доктор Мартин, врач-ортопед, хочет встретиться со мной. Странно. Может, ошиблись и звонят из женской консультации по поводу Маргарет и ее беременности? Может, все-таки набрать номер и проверить? А вдруг здесь кроется что-то неприятное. Попробую, только попрошу Лизу, чтобы она на всякий случай стояла рядом.

 

Суббота, 22 ноября

Прямо с утра я отправилась к Лизе, захватив записки с холодильника. Она всегда знает, с какими цифрами в каком районе используются номера. Я в этом вопросе полный ноль.

Когда я пришла, Лиза кормила ребенка. Ее мама не могла оставить других детей, чтобы бегать в госпиталь и кормить новорожденную грудью, так как поначалу это надо было делать каждые два часа. Вот почему Сандра с самого рождения на искусственном питании.

Я рассказала Лизе всю историю со звонками, и она очень заинтересовалась, что за неизвестный доктор мог мне звонить. Сказать правду, я уже начала беспокоиться. А вдруг звонили из какой-нибудь клиники и хотели сообщить, что со мной что-то не так? Я сдавала анализ крови, когда сильно простудилась. Правда, это было полгода назад, но вдруг мой результат потерялся, а потом его нашли.

Да, когда Лиза увидела второй лист, то предположила, что, возможно, в больнице могли ошибиться, когда сказали врач-ортопед. Маловероятно. Но у меня нет ни мозолей, ни вросшего ногтя. Наверное, все же что-то не то с анализом крови.

— Скажи-ка еше раз, как зовут того доктора? — спросила Лиза.

— Мартин, — ответила я, — доктор Мартин. — И только тогда, когда я произнесла это имя громко, меня словно стукнули чем-то тяжелым. В этот же момент осенило и Лизу. «Doc. Marten». Ботинки фирмы «Doc. Marten»! Значит, звонивший знал о моем потерянном ботинке. О боже! Это Робби! Меня затрясло. Сердце бешено заколотилось, готовое в любой момент выскочить из груди. В горле пересохло, и стало горячо, как будто я выпила бутылку кипятка.

Не знаю, почему я решила, что это именно Робби. Ведь это могла быть Имилда, например. Такая шутка вполне в ее стиле. Я вырвала желтый листок из рук Лизы и еще раз вгляделась а цифры. Нет, у Имилды другой номер, и я на сто процентов уверена, что это также не телефон ее офиса. Я точно не помню тот номер, но если бы увидела, узнала бы. Еще это мог быть водитель автобуса. Но нет, это точно не он. Он не знает моего имени и даже не знает, что я потеряла ботинок. Возможно, это друг Робби, как там его зовут? Гер. Но если это Робби, то откуда он мог знать больше, чем к примеру, тот же водитель? Он ведь не знал моего имени. Нет, нет, он знал. Но даже если так, то как мог он отыскать меня по справочнику, не зная фамилии?

Я держу в руках всего лишь листок бумаги, но мне достаточно секунды, чтобы снова прокрутить все в голове, и сердце начинает стучать, а руки трястись. Пока я стояла и гоняла в голове мысли, до меня постепенно дошло, что Лиза что-то говорит мне. Ее голос звучал как будто откуда-то издалека, медленно приближаясь ко мне.

— Что? — отозвалась я. — Что? Что?

— Я говорю, — повторила Лиза, укладывая ребенка в кроватку, — в это мгновение она выглядела очень милой. Дети действуют благоприятно на людей. — Я говорю, с чего начинается номер?

— С четверки, потом девять. Четыре, девять, два.

— Ну, это местный номер. У нас начинаются телефоны так же.

А я даже не сообразила.

Тут я подумала, что ведь Лиза ничего не знает о Робби. Она слышала про историю с ботинком, так же как и весь класс, и хохотала вместе со всеми. Целых два дня все веселились по поводу того, как я провела уик-энд. Лиза знала, какой фирмы мои ботинки, и поэтому правильно все расшифровала, но она ничего не слышала о Робби. Тогда я рассказала ей.

— О боже! — произнесла она. — Он поцеловал тебя. И ты никогда раньше не видела его? О боже!

Я рассказала ей, но не все. Только факты. Она восприняла мой рассказ, как нечто забавное, не более того, хотя все ведь было по-другому. Я не стала делать акцент на поцелуе, упомянув лишь, что это был приятный, нежный поцелуй, совсем не противный и не грубый. Поцелуй может быть неожиданным, но он ни в коем случае не должен быть навязчивым. Мои слова убедили ее, но потом она начала действовать с энтузиазмом.

— Тогда тебе надо перезвонить ему, — сказала она. — Он уже звонил тебе два раза. Похоже, тебе попался настойчивый молодой человек.

Мое сердце снова начало учащенно биться. О боже, если нечто похожее называется любовью, то я бы хотела, чтобы это чувство прошло как можно скорее, потому что постоянно находиться в этом состоянии невозможно, это большой стресс. Внезапно я подумала об отце и его бесконечных телефонных переговорах с Маргарет в начале их отношений, и мне стало нестерпимо интересно, так же ли колотились их сердца? Я вдруг неожиданно для себя поняла это и даже в какой-то момент почувствовала нежность к ним обоим. Наконец-то я осознала, как трогательны были эти телефонные звонки, как эти уже взрослые люди нервничали и скрывались, словно дети.

— Давай, — твердо заявила Лиза. — Звони этому ортопеду. Узнаем, звонил ли он, чтобы вернуть ботинок или хотел еще чего?

И я решилась и набрала номер. Трубку взяла женщина, и я сразу же нажала, едва услышав голос.

— Что с тобой? Скорее всего, это его мама, — сказала Лиза.

— Мама?

— Да, такое вполне реально. У подавляющего большинства есть мама. Ой, прости, Синди.

И она стиснула мою руку, но я не обратила внимания, так как знаю, что она произнесла эти слова не подумав. Но это мне только кажется, что не обращаю внимания на подобные вещи. Слезы моментально навернулись у меня на глаза. Я сглотнула и подумала о шоколадном торте. Недавно я заметила, что такой трюк помогает.

Я позвонила еще раз. К телефону снова подошла женщина, и на этот раз ее голос звучал недовольно, возможно, оттого, что она ожидала, что опять бросят трубку.

— Я… я… я прошу прощения, но, кажется, предыдущий звонок сорвался случайно, — начала я. — Дело в том, что я не уверена, правильный ли набрала номер… но я ищу…

И тут я замолчала, потому что не могла сказать его маме, что разыскиваю доктора Мартина. В этом случае я бы просто-напросто получила ответ, что ошиблась номером. Лиза вырвала у меня трубку. В горле у меня снова пересохло, и я не могла продолжать.

…друга, — услышала я голос Лизы. — Его зовут Робби, — проговорила она отчетливо. — Боюсь, я не знаю его фамилии, но он мне оставил именно этот номер.

Затем она замолчала, и на несколько секунд наступила тишина. Я буквально сгорала от нетерпения, чтобы спросить ее, что случилось, когда неожиданно она сунула мне в ухо трубку:

— Это он, Робби, — прошипела она. Преодолев себя, я выговорила:

— Алло!

— Алло! — отозвался он.

Я мгновенно узнала его голос.

— О Робби, это ты? — произнесла я. — А то я боялась, вместо тебя окажется доктор Мартин.

Он засмеялся, а я так расплылась в улыбке, что даже лицу стало больно. Лиза на цыпочках отошла в сторону, тоже улыбаясь. Она не хотела мешать. Мы разговаривали недолго, но договорились, что созвонимся завтра, чтобы встретиться, и он сможет вручить мне мой ботинок.

 

Воскресенье, 23 ноября

Это был самый счастливый день в моей жизни. По крайней мере, вторая его половина. Все, утро я металась, как сумасшедшая, не находя себе места, в ожидании Робби. Я не знала, хотела я этого или нет. Полдня я боялась, что он передумает, а потом, наоборот, что он все же придет.

Мы договорились на три часа. Отец все приготовил, но я не могла есть. Устроилась на диване, завернувшись в плед. Тогда он заварил чай и принес мне. У меня так замерзли пальцы, что я не могла пошевелить ими, а ноги были ледяные. Отец решил, что я подхватила простуду, и специально для меня затопил камин. Я не могла сказать ему, в чем дело. Когда нервничаю, я всегда мерзну. Кстати, мне кажется, отец даже любит, когда я болею, потому что это дает ему возможность заботиться обо мне как никогда. Иногда у него нет времени на меня или нет желания, но я знаю, что потом он чувствует себя страшно виноватым. Пусть помучается, он это заслужил.

Пробило три часа. Робби нет. Я решила, что он потерял адрес. Возможно, он забыл, насколько мы договорились. А может, на это время он назначил встречу с кем-нибудь еще. Эшли репетирует. Из ее комнаты доносятся звуки, как будто слон дудит в свой хобот.

В четверть четвертого раздался звонок в дверь. Слон перестал дудеть. Эшли воспользовалась случаем, чтобы сделать перерыв. Не представляю, как она выносит эту музыку, похожую на звуки, которые иногда раздаются в телевизоре, когда показывают программы о животных. Должно быть, это пришел молочник, сказала я сама себе. Но нет, сегодня же воскресенье, а он не ходит по выходным. Оказалось, соседка. Сто процентов, этой женщине любопытно взглянуть, что за новое семейство поселилось в нашем доме. Она ужасная сплетница. Наверняка она будет разочарована тем, что Эшли прилично одевается и хорошо воспитана — ни к чему не придерешься. Потом Эшли вернулась к себе, и слон опять задудел.

В двадцать пять минут четвертого мне показалось, что стучат в дверь, а уже потом раздался звонок. Готова поспорить, что это опять соседка. Все ей неймется. На этот раз она надеется, что дверь откроет Маргарет.

Но я ошиблась. Это был Робби. Дверь открыла Алва. Я слышала в коридоре ее глупый детский голосок.

— Синди! — крикнула она. — Это к тебе.

А потом я услышала, как она затопала вверх по лестнице. Я не знала, почему она убежала. Обычно ее распирает от любопытства.

Входная дверь была не закрыта. Боже, да она оставила его на крыльце! Сбросив плед, я вскочила на ноги. Проходя через холл, я услышала тихое пение и слабый звон посуды.

— Робби, — позвала я, — хотя не знала, точно ли это он стоит в дверях. Лишь очертания фигуры вырисовывались в холодных лучах зимнего солнца. Прошло несколько коротких мгновений, прежде чем я поняла, что не произнесла вслух его имени. От волнения я как будто онемела, и могла только шевелить губами, как рыба, выброшенная на берег. Чтобы все-таки вернуть голос, я кашлянула и сказала:

— Входи.

Когда он сделал шаг, я уже знала наверняка, что это он. Еще не видя четко его лица, я уже узнала его по очертаниям фигуры, по тому, как он склонил голову и, кстати, поцеловал меня нежно, но в то же время настойчиво и с чувством. И все это происходило в моем собственном доме, где находились мои сводные сестры — на верхнем этаже, а в кухне напевала Маргарет, вытирая насухо вымытые тарелки. Только на этот раз его поцелуй не застиг меня врасплох. На этот раз это был взаимный поцелуй.

— Извини, что я задержался. Не мог найти дом.

Оказалось, что он узнал мой телефон у Имилды. Они вместе с Гером в ту ночь ехали за автобусом, чтобы узнать, где мы выйдем, вернуть ботинок и пожелать доброй ночи. Но автобус неожиданно свернул, и они не успели посигналить и потому промчались вперед. К тому времени, когда они развернулись, чтобы догнать нас, автобус скрылся из виду. Они покружили еще какое-то время, надеясь, что он снова появится, но им так и пришлось уехать ни с чем в ту ночь. Но Робби сказал, что все время думал обо мне, к тому же жалко было оставлять без пары такой хороший ботинок, поэтому он решил продолжить поиски. Он вычислил, по какому маршруту ходит автобус, и несколько раз проходил по тем местам в надежде встретить меня и однажды наткнулся на Имилду, возвращавшуюся с работы. Он рассказал ей, что подобрал мой ботинок и теперь хотел бы вернуть его мне.

Имилда сказала, что может сама вернуть мне ботинок (вредина), и тогда ему пришлось объяснить, что ботинок — это только предлог, и на самом деле он хочет встретиться со мной. Тогда Имилда учинила ему допрос — кстати, Робби оказалось восемнадцать, а не двадцать два, как сказал его друг, — и лишь после этого продиктовала ему мой номер. То есть сначала убедилась, что он нормальный парень, и согласилась держать все от меня в секрете — он хотел сделать мне сюрприз. Конечно, всю эту историю он рассказал мне не там, в холле, а потом, когда сказал, что принес ботинок.

— Ну так где же он?

— Кто?

— Ботинок. Ты же пришел, чтобы отдать его мне.

— А, ну да, — смущенно проговорил он. — Алва его забрала, — сказал он. — Я объяснил ей, почему я здесь, и она выхватила его из моих рук и побежала вверх по лестнице, чтобы показать его Э… сестре.

Зачем Алве понадобился мой ботинок? Может, она задумала какую-нибудь шутку? Только не пойму, что здесь смешного. И когда Робби успел узнать ее имя?

— Наверное, ты сказал Алве, как тебя зовут, когда вошел? — поинтересовалась я.

— Что? А, да, да, сказал.

Зачем он говорит это? Может, просто, чтобы не молчать? Откуда бы ему знать, что у меня есть сестры?

— Это не родная моя сестра, — сказала я поспешно.

— Нет, конечно, нет, — ответил он, как будто знал всю нашу семейную историю, хотя откуда? За те полминуты, что Алва простояла с ним в дверях, она ничего бы не успела ему сообщить. Робби пробыл у нас до пяти часов. Отец принес нам чай, и я представила их друг другу. Я объяснила, что мы с Робби познакомились через Имилду, и это частично было правдой. Все остальные тоже явились, чтобы выпить чаю и познакомиться. Алва держала мой ботинок за шнурки.

— Твой, Синди, — сказала она, раскачивая ботинок.

— Дай его сюда! — крикнула я, потянувшись за ним и пытаясь подстроиться под ее шутливый тон, но вообще-то мне совсем не нравилось, что она находится в центре всеобщего внимания. И все благодаря моему ботинку.

— Я примерила его, — продолжала она, — и Эшли тоже. Но он велик нам обеим. Слишком большой для наших миниатюрных ножек, не правда ли, Эш?

— Отдай ей ботинок, — сказала Эшли, — покраснев при этом до кончиков волос. С чего бы это?

Тогда Алва бросила его мне довольно грубо. Я думаю, она хотела заехать в меня, но я поймала его.

— Спасибо, — ответила я, стиснув зубы, желая, чтобы они все как можно скорее убрались, оставив меня с Робби. Но Маргарет завела разговор с ним, а Алва встревала при первой же возможности. Не думаю, что она вела себя так назло мне. Просто она изо всех сил пыталась привлечь его внимание.

Потом мы все вместе пили чай. Разливал отец. Это было похоже на то, как пишут в книжках о воспитании подростков: надо приглашать домой их друзей. Правда, в отличие от написанного все выглядело очень спокойно и по-домашнему, никакой назидательности. Робби вел себя очень учтиво и был подчеркнуто вежлив со всеми. Хотя я заметила, что он сделался бордовым, когда я представила его Эшли, и мне показалось, он все время старался не встретиться с ней глазами. Но в остальном он вел себя так мило, что я готова была броситься к нему с поцелуями. Он поговорил с Алвой о каком-то певце и пообещал достать ей билеты на концерт в следующем месяце. Было видно, что Алву впечатлило. И мне кажется, что дело здесь вовсе не в билетах, а просто Робби ее очаровал.

С отцом они разговаривали о мотоциклах, хотя я не подозревала, что отец интересуется ими, а с Маргарет обсудили, как варить яблочное варенье. Не заметила, как они выехали на эту тему, но выяснилось, что отец Робби заядлый садовод, а его мама консервирует все овощи и фрукты, которые вырастают у них в саду. Робби знает все о том, как лучше морозить овощи и где хранить заготовки.

Вообще, когда о таких вещах говорит молодой парень, это выглядит глупо, но у Робби все прозвучало абсолютно естественно. Я давно уже не чувствовала себя так нормально, и даже присутствие семьи меня не смущало. Но лучше, конечно, если бы беременность Маргарет не была столь заметна, потому что глядя на ее живот, я невольно вспоминаю все предшествующие события, и мне становится неприятно.

Эшли почти не было видно и слышно. Она тихонько сидела в стороне, уставившись в ковер, и даже не выпила чаю. Зато Алва действовала за двоих, угощая Робби печеньем. Потом, после его ухода, она сказала, что он великолепен, и она мечтает, чтобы у нее был такой же бойфренд. (Я же говорила, что он очаровал ее.)

— Он не мой бойфренд, — сказала я.

— Да, а кто же он тогда? — спросила она. — Он… — начала я, — а, ну да, наверное, я могу назвать его своим бойфрендом.

Сказав это, я лаже не покраснела. И наверное, в этом была доля правды, потому что уходя Робби спросил, может ли он снова встретиться со мной, и я ответила, что позвоню ему.

В тот момент мне хотелось, чтобы он ушел, потому что мне нужно было все обдумать. Никогда раньше я не договаривалась с парнем о свидании.

 

Вторник, 25 ноября

Лиза умирает от любопытства — так ей не терпится увидеть Робби. Поэтому сейчас она дает мне инструкции, как и где я должна пройти с ним вокруг ее дома. Она не может выйти, так как ей надо помочь с ребенком. Мы почти не видимся с нею последнее время, только в школе. Ей бы нужно как-то договориться с мамой и оставить для себя хоть немного свободного времени. А мне нужно тренироваться, как обращаться с младенцами. До нашего осталось чуть больше трех месяцев.

 

Четверг, 27 ноября

Наконец-то это случилось. У нас произошел страшный скандал. Правда, ничего не изменилось. Я думала, что, может, ситуация прояснится, но, по-моему, все только усугубилось.

Все началось между мной и Алвой. Она надела мои ботинки, те самые, знаменитые, благодаря которым мы с Робби стали встречаться — не очень — то романтичная ситуация, объективно говоря, но зато забавная. Суть в том, что она не спросила разрешения, а просто взяла их. Но есть вещи, которые нужно понимать. Мне же не приходит в голову взять без спроса ее свитер или даже щетку для волос, а я никому не позволю хватать мои вещи так по-наглому.

То, что она взяла их у меня, означает одно: она хочет быть похожей на меня. Так же она во всем копирует Эшли. Носит точно такую же одежду, читает ее книги, даже плакаты в их комнате висят одинаковые. Я думала, в этом есть вина Маргарет, то, что она с самого детства одевала их как близняшек, но сейчас, когда я узнала их лучше, у меня нет сомнений, что Алва самая настоящая обезьянка. Все повторяет за Эшли, хотя на этот раз она, видимо, хотела копировать меня. Мне никогда и в голову не приходило, что она может подражать мне, но у меня и младшей сестры никогда раньше не было. Не то, что я считаю ее своей сестрой, ни в коем случае. Как я уже говорила, Эшли и Алва просто две скучные девчонки, которые тоже живут в этом доме.

Ладно, возвращаюсь к истории с ботинками. Вчера я пришла из школы и, как обычно, поднялась в свою комнату, чтобы снять с себя эту несносную школьную форму. Я влезла в свои черные легинсы, но нигде не обнаружила свои ботинки. Заглянула под кровать, посмотрела под стулом, но их нигде не было. Я даже поискала внизу гардероба и проверила в камине — мы им не пользуемся, поэтому я иногда ставлю туда ботинки. Нигде нет. Я вечно разбрасываю вещи где попало, поэтому мне и в голову не могло прийти, что кто-то мог взять их. Меня только удивило, что на этот раз я запрятала их так далеко, что хоть с собаками ищи, Иногда я снимаю их, когда смотрю телевизор, чтобы усесться с ногами на диван. Не конченая же я свинья, чтобы класть ноги в грязной обуви на чистое покрывало. Кроме всего прочего это мамин диван, и мой долг — относиться уважительно к ее памяти. Мне кажется, я уже говорила, что она очень гордилась нашим домом.

Я не стала зацикливаться на пропавших ботинках, сунула ноги в тапочки и села за уроки.

Но когда пришло время ложиться спать, я обнаружила, что ботинки, будто и не пропадали, аккуратненько стоят около кровати. Я точно знала, что раньше их там не было. Единственное объяснение, которое напрашивалось само собой, — кто-то сначала взял их, а потом поставил обратно. Я не стала сильно задумываться, решив, что это Маргарет нашла их где-нибудь валявшимися и любезно принесла их ко мне в комнату. Это, впрочем, не столько любезность, сколько особое отношение к чистоте и порядку. Ей проще вернуть ботинки на свое место, чем созерцать и то и дело натыкаться на них еще где-либо в доме. Но когда я обмолвилась об этом за завтраком, оказалось, что Маргарет здесь вовсе ни при чем.

— Это не мама, это я, — выкрикнула Алва.

— Ты? — переспросила я недоверчиво. Алва не такая уж чистюля.

— Да, я поставила их на место после того, как позаимствовала их у тебя, чтобы сходить к Саре. (Сара — это ее подруга.)

— Что ты сделала? Позаимствовала мои ботинки, даже не спросив у меня? Ты зашла ко мне в комнату и просто взяла их?

Алва кивнула, набив хлебом рот. По ее виду было понятно, что до нее не доходит, что я злюсь. Это было последней каплей.

— Да как ты посмела?! — Меня затрясло от ярости. От одной только мысли, что она входила в мою комнату, меня передернуло. — Кстати, — съязвила я, — разве они не слишком большие для твоих миниатюрных ножек? — Нет, не слишком, — ответила она подчеркнуто небрежно.

Тогда я перегнулась через стол и прошипела, чтобы она никогда не смела брать мои вещи и входить в комнату без моего личного на то разрешения. Я уверена, что при этих словах мое лицо сделалось бордовым.

— Не вздумай прикасаться своими пальчиками к тому, что тебе не принадлежит! — заорала я. А потом выпалила все, что накопилось у меня на душе. Я кричала, что отец предал маму, о беременности, о свадьбе, о том, что мне приходится терпеть их всех в нашем доме, в моем доме. Я орала, что никогда не хотела иметь столько ненужных мне родственников и что не выношу Маргарет, помешанную на чистоте, вместе с ее магнитами, которыми она прижимает послания на холодильнике, и что она не имеет права собирать яблоки с чужой яблони, а потом обсуждать с Робби, как варить варенье. Я орала на Алву, действительно орала, стоя посреди кухни в своей дурацкой шкальной форме, держа в руке тост, намазанный мармеладом: «Вы все поняли? Поняли? Поняли?»

Я кричала и кричала, пока у меня не заболело в груди и пока я не охрипла от крика.

Я слышала голос Маргарет за своей спиной. Она звала отца и просила его успокоить дочь. В ее голосе чувствовалась паника, и слышались слезы, и у Алвы по лицу тоже текли слезы, а я не могла остановиться.

Затем Эшли встала — она сидела рядом с Алвой, — и обеими руками, вцепившись мне в волосы, сильно дернула их. Мне сделалось ужасно больно, и в ответ я запустила в нее тостом, который был у меня в руке. Потом я впиявилась ногтями в ее руку и закричала: «Убери руки! Пусти!» Она резко отпустила руки, и я увидела сквозь слезы, застилавшие мне глаза, — это были слезы не от обиды, а от боли, так сильно она дернула меня — длинные красные царапины, оставшиеся на ее руке от моих ногтей. Она прижалась ртом к этому месту, а я терла голову там, куда она вцепилась мне а волосы, и именно в таком виде нас застал отец. Он сел за стол, обхватив руками голову, а Маргарет, присев рядом с ним, начала причитать: «Ой, девочки, девочки». Какое счастье, что она не моя мама. Я первая прекратила скандалить.

— Прости, Алва, — сказала я громко, чтобы всем было слышно. — Я не должна была так кричать на тебя, но ты тоже не должна больше так поступать. — Теперь она уже плакала громко, но закивала головой.

— Я не Эшли, и ты не можешь так запросто брать мои вещи, как ее. Это мой дом, и я настаиваю, что моя комната — это моя частная территория, и туда никому не позволяется заходить. — Я почувствовала, что в моем тоне снова появляются гневные нотки.

И тут вмешалась Эшли. Она произнесла тихим голосом:

— Заткнись, Синди.

Я не могла поверить своим ушам.

— Что? Заткнись? — переспросила я. — Синди, — произнесла она громче, — заткнись! Нас с Алвой тошнит от тебя и от твоего дома, от всех твоих вещей и от твоего отца, так что, пожалуйста, заткнись сейчас и забудь об этом. Это всего лишь пара ботинок, к тому же отвратительных и страшных, если уж на то пошло.

— Держи свое мнение по поводу моих ботинок при себе. — набросилась я на нее снова.

На этот раз отец остановил меня. Он не стал дергать меня за волосы, а просто закрыл мне рот рукой. Я попыталась вырваться и укусить его за ладонь, но он был сильнее меня. К тому времени, когда я успокоилась, Эшли и Алва ушли в школу или к себе в комнату, я не знаю. Маргарет все еще оставалась внизу и выглядела очень бледной и изможденной. Я чувствовала себя отвратительно, гнев прошел, и мне стало стыдно за свое поведение.

— Вот, возьми, — сказал отец, — протягивая мне стакан воды, салфетку и две белые таблетки. Выпей и ляг, поспи часок.

Я взяла салфетку, выпила воду, но отказалась от таблеток.

— Я не употребляю наркотики, — шмыгнув носом, сказала я.

— Это не наркотики, а обычный парацетамол! — закричал отец.

— Хорошо, — ответила и, — только не надо кричать.

— Тогда и ты разговаривай нормально, — ответил он, но уже более спокойным голосом. Даже не сказал, а прошипел.

Потом он попросил Маргарет тоже пойти прилечь. Она сильно побледнела и вся дрожала, и я почувствовала себя виноватой, но частично в этом есть и ее вина. Вот что случается с людьми, которые без приглашения врываются в чужие дома и нарушают ход жизни других людей.

— Я позвоню в школу и предупрежу, что вы обе придете после перерыва, — сказал отец.

Я легла в постель, но сон не шел. Обычно, потеряв столько энергии, люди сразу засыпают, но я не могла. У меня болела голова, в ушах стоял шум, и казалось, мозги взорвутся. Может быть, мне все-таки стоило выпить парацетамол.

Я поднялась через час. Глаза застилала пелена, а голова была словно чугунная. Я умылась холодной водой, причесалась, обнаружив в волосах мармелад, спустилась вниз и тихо села в гостиной, дожидаясь Маргарет.

Не знаю, как Эшли, а я не чувствовала облегчения после скандала. Наоборот, я была измотана и еще поражена ее словами. Я подумала, что, возможно, мы могли бы стать подругами, ну не подругами, а хотя бы относиться друг к другу с пониманием, терпеливо и уважать точку зрения друг друга. Похоже, она не такая дебилка, как я думала о ней. Я готова поспорить, что все исходит от ее матери, глупой женщины. А она просто жертва и сама даже не подозревает об этом.

На какой-то короткий момент мы почти стали одной семьей. По крайней мере, сегодняшняя ссора уж точно была семейной. И как обычно бывает в семьях, мир наступил очень быстро, и мы снова стали вежливы друг с другом. Может быть, постепенно мы свыкнемся, будем то ругаться, то мириться, и все будет как в самой обыкновенной семье, где люди, живущие под одной крышей, часто скандалят.

Уже за ужином мы извинились друг перед другом, и каждый был готов взять на себя всю вину. Алва сказала, что это она неправильно поступила, когда взяла мои ботинки, и в этом она абсолютно права. Но я ответила, что сама виновата в утреннем скандале, потому что слишком бурно отреагировала, хотя в душе я не чувствовала своей вины. Потом вступила Эшли, мол, она не должна была давать волю рукам и теперь просит прощения. А Маргарет, в свою очередь, заявила, что это она не сумела правильно воспитать Алву, которая до сих пор не знает, что нельзя брать чужие вещи, и поэтому во всем виновата только она одна. И только отец не присоединился к этому ходу. В тот момент я не подумала, но теперь точно знаю, что он и есть главный виновник всего случившегося. Разве не так? Я говорю о том, что если бы Маргарет не забеременела, ничего бы этого не случилось, к они бы не поженились, и Алвы бы не было здесь и, соответственно, никто бы не взял без спросу мои ботинки. Так что отец виноват во всем, это он натворил дел. О боже, ну почему все это произошло с моим отцом? Я ненавижу то, что случилось. Это ужасно. Я хочу, чтобы все стало как раньше, хочу вернуть прежние времена, пусть даже то, когда мама только что умерла. И то было лучше. По крайней мере, тогда были только он и я.

 

Пятница, 28 ноября

Конечно, если посмотреть с другой стороны, всего этого никогда бы не случилось. Если бы отец не женился на Маргарет, я бы не осталась у Имилды в тот вечер и никогда бы не познакомилась с Робби. Я еще не думала, хуже или лучше для меня иметь эти отношения, но сейчас я знаю только то, что он просто супер! Это так и есть! Он остроумный и добрый, а еще он классно целуется. К тому же он очень симпатичный. И хотя он не такой красавец, как Красный Хуг, но зато с ним намного веселее. Так приятно, когда у тебя есть бойфренд, пусть даже это не совсем так. Это даже больше, чем приятно. Это круто. Я думаю, что позвоню ему утром.

 

Воскресенье, 30 ноября

Вчера вечером я пошла на свидание с Робби. Я надела джемпер, который мне дала Эшли. Это было мое первое настоящее свидание. Я спросила отца, могу ли пойти, и он ответил:

— Я не возражаю, он, кажется, хороший парень, но будь дома к половине двенадцатого. Я не думала, что он так легко позволит. Мне почему-то всегда казалось, что отцы должны сказать, что-то вроде «Только через мой труп!» или «В этом случае ты никогда больше не переступишь порог моего дома!» Может быть, он просто обрадовался, что меня хоть какое-то время не будет дома.

Он не приехал на своем мотоцикле, Робби, я имею в виду. Или его у него и нет, а тот, на котором они ездили, принадлежит Геру, просто иногда Робби берет у него покататься. Робби зашел за мной, и мы поехали в город на автобусе. Генри-стрит уже украсили лампочками в преддверии Рождества. Я не люблю, когда так рано начинают готовиться к празднику, но уже завтра наступает декабрь. Это было замечательно, как в сказке, а воздух был колючий и холодный, отчего свет лампочек казался еще ярче, и люди толпились на улицах, хотя магазины уже были закрыты. Мы пошли в кинотеатр и смотрели какой-то французский фильм. В нем не было никакого насилия и грязи, хотя было несколько эротических сцен, но совсем не пошлых. Кстати говоря, мне уже почти шестнадцать. Потом мы шли по мосту, держась за руки — мне очень нравится держаться за руки — и смотрели сверху в реку. В воде отражался свет иллюминации, переливаясь и мерцая в волнах. Потом мы перешли дорогу и бродили в толпе по улице, и было ощущение, что сейчас полдень, если бы не ночное освещение.

Потом мы пошли на остановку нашего автобуса, потому что было почти без пятнадцати одиннадцать. Было холодно, и Робби обнял меня, чтобы согреть, и я сказала:

— А хорошо стоять на этой остановке, правда?

— Лучше не бывает, — ответил он, еще сильнее прижав меня к себе, и поцеловал в макушку. Я почувствовала себя надежно и счастливо и подумала, как здорово быть взрослой. Можно самой выбирать, с кем общаться, что делать и не надо просто скучать по маме или ненавидеть отца, раздражаться на Эшли с Алвой, терять терпение с Маргарет, думающей о ребенке. Как здорово жить своей жизнью, делать то, что хочется, гулять с тем, кто нравится. Когда-нибудь наступит день — и я смогу сама распоряжаться своей жизнью, жить самостоятельно, контролировать свои поступки, выбирать, куда и с кем идти, в общем, быть как Имилда, свободной.

А потом пришел автобус, мы сели в него и поехали домой.