Необычным в миссии «Славы» было то, что рейд в бухту Самана (из соображений безопасности) имел место фактически до того, как корабль присоединился к эскадре под флагом сэра Ричарда Ламберта. Бакленд практически ничего не знал о ситуации на Эспаньоле, его приказы (унаследованные им от Сойера) были ограничены описанием одиночной операции. Хорнблауэр никогда не видел этих приказов, что было дополнительной причиной полного незнания им всех сложностей, с которыми приходилось иметь дело адмиралу. Для восполнения этого пробела, он, пока «Возмездие» перевооружали, взялся за изучение книг и газет. В прошлом испанская колония, Эспаньола в те времена была разделена между Испанией и Францией. Гаити была ее частью, отошедшей к Франции в 1697 году, и развивалась как область плантаций сахарного тростника, который возделывали рабы-негры. Французская революция стала для негров сигналом для революции негритянской, сопровождаемая междоусобицей местных вожаков. Генерал Туссен Лувертюр был одним из наиболее успешных кандидатов в лидеры и считался таковым с 1799 года. Отношение к нему британцев было неоднозначным. С одной стороны, вытеснение республиканской Франции с Гаити было встречено с одобрением. Это способствовало усилению вероятности британской аннексии, а часть острова фактически уже была аннексирована британскими войсками с 1793 по 1798 год. С другой стороны, британцев все более заботила возможностью того, что восстание негров распространится на Ямайку. Одно время Туссена снабжали оружием и порохом, в другое — его эмиссаров арестовывали, а суда — задерживали.

Поведение французов было не лучше: вначале много говорилось о Равенстве (которое могло касаться, но могло и не касаться негров), затем пришло время Бонапарта говорить о создании Империи. Ситуация была более чем сложной, а адмирал не получал исчерпывающих инструкций от лорда Спенсера, чья политика была нерешительной, а сведения, похоже, устаревшими.

8 ноября 1800 года Хорнблауэр уже мог доложить, что шлюп «Возмездие» готов к несению службы: отремонтирован, переоснащен, вооружен, снабжен продовольствием и другими необходимыми припасами. Правда, на нем все еще недоставало моряков, но и на многих других кораблях с командами картина была та же самая. Предполагалось, что Хорнблауэра направят для несения конвойной службы, но у адмирала были другие мысли по этому поводу. Его собственный период службы на Ямайке близился к завершению, и адмирал ожидал своего преемника, лорда Хьюго Сеймура, который был уже назначен. Поэтому он задумал ход, который бы подчеркнул успехи его периода командования. Если Туссен Лувертюр будет лишен возможности отправить корабли для высадки своих войск на Ямайку, или просто лишится своих кораблей, тогда адмирал может считать свою миссию выполненной. Задание это было сложным и офицер, назначенный для его выполнения, должен был быть достаточно молод, чтобы его действия можно было дезавуировать в случае неудачи. Временно исполняющий обязанности капитан-лейтенанта был бы идеальной кандидатурой, но при этом он должен был знать французский и испанский, а к тому же разбираться в обстановке, сложившейся на Гаити. Этим человеком оказался Хорнблауэр, получивший секретные приказы, которые в случае возникновения опасности должны были быть уничтожены. Ни одна копия этих приказов не достигла Адмиралтейства. Официальный рапорт Хорнблауэра разделил их участь (по вполне понятным нам теперь причинам) и сегодня мы располагаем лишь отрывочными данными об этой операции. Представляется вероятным, что сам Хорнблауэр сохранил копии своей корреспонденции, так что эти бумаги еще могут видеть свет. Без этих живых свидетельств мы обречены полагаться лишь на вахтенный журнал «Возмездия», который лишь лаконично перечисляет, где и когда побывал шлюп. Таким образом, мы можем быть уверены, что «Возмездие» вышел в Порт-о-Пренс 14 ноября 1800 года и вернулся в Кингстон 27 июня 1801 года. Полная история о том, что произошло в промежутке между двумя этими датами, покрыта мраком неизвестности и, возможно, никогда не будет рассказана.

Во время плавания Хорнблауэра на Гаити, Туссен Лувертюр отказался от британской поддержки, хотя мог объявить себя королем государства под протекторатом Британской империи. Отказ от предложения, которое могло бы его спасти, может быть объяснен отчасти тем, что Лувертюр воспитывался как франкоговорящий католик, а отчасти тем фактом, что британские войска были выведены с острова совсем недавно — только в 1798 году.

Войска Туссена под командованием Дессалинье и Кристофа завоевали южную часть Гаити в 1799 году, распространив свою власть на весь остров. Тем не менее, он был достаточным реалистом и понимал, что в великой войне, захлестнувшей весь мир, ему придется принять сторону одной из двух сил. Единственное, что Лувертюру не удалось, так это разгадать характер Наполеона Бонапарта. Но кто мог бы его за это упрекнуть? Многие государственные деятели, которые имели неизмеримо лучшие возможности общения с первым консулом, ошибались куда больше. Туссен не мог предположить, что будет заключен мирный договор в Амьене, в результате которого освободится часть французских войск, а французские корабли смогут выйти в море и пересечь Атлантику. В этом его также не стоит упрекать, так как этот мир привел в изумление куда более опытных лидеров. Его намерением было восстановить мир и властвовать на острове в качестве генерала (французской армии) и пожизненного президента. Он разработал исключительно либеральную конституцию и отослал ее во Францию, запросив одобрения Первого Консула. Лувертюр был человеком исключительных способностей, широких взглядов и до сегодняшнего дня считается отцом независимости Гаити. К сожалению, многие люди из его окружения обладали гораздо большей жадностью и гораздо меньшим ощущением реальности. Среди последних был и комиссар Французской Республики Роме, приехавший из Франции в 1791 году. Его амбиции непременно требовали организовать восстание негров на Ямайке. Были собраны и вооружены корабли, а в Кингстон направлены шпионы, которые пытались организовать мятеж, в результате которого ни один из белых не должен был остаться в живых. Похоже, все это делалось в тайне от Туссена и в его отсутствие, а план собирались привести в действие в марте или апреле 1801 года. Историки Гаити предполагают, что экспедиция была отменена по большей части оттого, что Туссен узнал о ней, однако сохранились свидетельства того, что корабли все же вышли в море. Поскольку же они так никуда и не прибыли, естественно было бы предположить, что они погибли во время шторма или разбились на рифах, не обозначенных на карте. Против этого говорит фактор расстояния — Порт-о-Пренс и Кингстон разделяют едва ли три сотни миль, а кратчайшее расстояние (между мысами Моран и Тибурон) не превышает и сотни. К тому же и переход по этому короткому маршруту был хорошо известен.

Возможно, мы никогда так и не узнаем, что произошло во время экспедиции Хорнблауэра на Гаити, и в какой степени он был (если был вообще) причастен к исчезновению кораблей Туссена Лувертюра. Что нам сегодня известно, так это грустный конец всей истории: генерал Леклерк, муж Полины Бонапарт, и, таким образом, свояк Наполеона, в конце 1801 года прибыл на остров с армией в 21 000 человек. Туссен дал ему сражение в марте 1802 года, но вскоре затем заключил мир, признав власть французов. Затем Лувертюр был предательски арестован и выслан во Францию, где его заключили в крепость Сен Жу во французских Альпах. Там он и умер, став жертвой холода и (возможно) яда. Сам Леклерк так же умер в 1802 году, а его армия несла жестокие потери от желтой лихорадки и других тропических болезней. Остатки французских войск были вывезены с Гаити и сдались британцам. 1 января 1804 года Гаити провозгласило свою независимость, а Дессалинье стал императором. Год спустя он был убит, а его преемником стал генерал Анри Кристоф, личность столь же примечательная, как и сам Туссен. Вначале он был президентом, а в 1811 году стал королем и построил вначале дворец Сан-Суси, а затем, позже, грандиозную Цитадель в двадцати милях от Кэп-Гаитьен, на высоте в три тысячи футов над уровнем моря. Хорнблауэр посетил ее позже, в 1822 году, вскоре после того, как генерал Жан-Пьер Бойе стал президентом всей Эспаньолы. По случайному замечанию, которое сделал при этом Хорнблауэр, стало ясно, что его предыдущий визит на остров был достаточно драматичен. Можно даже предположить, что в это время он пережил некое любовное приключение, вероятно, первое в своей жизни. О том, что произошло на само деле, мы не знаем совсем ничего.

В Кингстоне Хорнблауэр докладывал уже не сэру Ричарду Ламберту, а лорду Хьюго Сеймуру. Стало ясно, что политика вновь изменилась, что последняя миссия Хорнблауэра (какова бы ни была ее цель) была плохо задумана и обо всей операции лучше всего забыть. Во избежание щекотливых запросов в Палате Общин требовалось свести важность всего дела к минимуму. Возможно даже, например, было целесообразно доложить о том, что временно исполняющий обязанности командира шлюпа «Возмездие» лейтенант Горацио Хорнблауэр превысил свои полномочия. Это бы привело к гораздо менее серьезным последствиям, нежели доклад об излишней инициативе, несвоевременно проявленной капитан-лейтенантом Хорнблауэром, командиром восемнадцатипушечного шлюпа Его Величества «Возмездие». Каково бы ни было личное расположение лорда Хьюго Сеймура к молодому офицеру, главными для адмирала были все же интересы службы. Он объявил, что «Возмездие» вернется в Англию в составе конвоя в июле 1801 года и его команда будет распущена. Печальным следствием подобного решения правительства было то, что Хорнблауэр не был утвержден в своем новом чине. Хуже того, вскоре он узнает, что жалование капитан-лейтенанта все это время ему выплачивали по ошибке и, следовательно, перерасход средств теперь будет вычтен из его лейтенантского оклада. Еще не зная об этом, Хорнблауэр вышел в море 19 июля. «Возмездие» входило в состав конвоя из 87 судов. Поход прошел без инцидентов и конвой достиг Плимута 1 октября. В этот же день были подписаны предварительные условия мира. Практически, война уже закончилась.

Наибольшей трудностью исторического повествования является преодоление автором соблазна увлечься слишком цветистым описанием, основанном на знании последующих событий. Сегодня мы знаем, что Амьенский мир продлился неполные четырнадцать месяцев — со дня его подписания 25 марта 1802 года до повторного объявления войны 18 мая 1803. Мы могли бы добавить, что амбиции Первого Консула делали возобновление военных действий по сути неизбежным, и все современники должны были это понимать. Однако, на самом деле это было не совсем так. Напротив, большинство людей думало, что война на самом деле закончена. В конце концов, она тянулась уже девять лет, а предыдущие войны продолжались, соответственно, семь и восемь лет. Кто же мог предвидеть тогда, что противостояние растянется еще на добрые двенадцать лет? Мгновенной реакцией на заключение мира со стороны богатых англичан стали поездки в Париж, о которых некоторым впоследствии пришлось пожалеть. Что же касается Флота Его Величества, то здесь сообщение о мире было встречено весьма живо, хоть и с противоречивыми чувствами — к огромной радости обитателей нижней палубы и отчаянью офицеров. Продвижение по службе теперь становилось практически невозможным, а рассчитывать на должность было весьма сложно. Для большинства офицеров, не обладающих личным состоянием, это означало необходимость выбирать между изменением профессии или жалким существованием на половинное жалование до следующей войны.

Однако даже по сравнению с большинством своих коллег, Хорнблауэр находился в особенно отчаянном положении. У него не было близких родственников, а его дядя Томас Роусон, который подбрасывал кое-какие деньги, пока Горацио был мичманом, умер, насколько было известно последнему, в 1799 году. Другой дядя, который также помогал ему деньгами, Джонатан Картер Хорнблауэр, был все еще жив, но Горацио испытывал почти болезненную боязнь, что обращение будет воспринято как просьба о помощи. Любая попытка обратиться к человеку, которого он не видел ни разу в жизни, могла быть истолкована как мольба о помощи — деньгами или работой. Хорнблауэр не предпринял такой попытки, понимая, что остался одиноким во всем огромном мире. Похоже, он также не заехал в родные места, где родился и провел детские годы, так как и там про него вполне уже могли позабыть. Когда команда «Возмездия» была распущена (1 января 1801 года), он направился в Лондон, где обратился в Адмиралтейство с просьбой об оставлении на службе. Однако вскоре он понял, что в строю остается лишь горстка кораблей, а офицерами на них будут люди, имеющие политический вес. Ему также сообщили, что он не был и не будет утвержден в своем новом звании, а выплата половинного лейтенантского жалованья будет ему приостановлена на семь месяцев. После нескольких тяжелых недель, проведенных в Лондоне, он отправился обратно в Портсмут, рассудив, что жить в этом городе будет дешевле. Так оно и было, но зима пришла уж очень холодная, а денег у него оставалось мало. Он нанял комнату на самом верхнем этаже дома по Хайбери-стрит и ел только один раз в день — все, что мог себе позволить — в столовой на Брод-стрит. Его домохозяйка, миссис Мэйсон, была вдовой корабельного мастера (Ричард Мэйсон, умер в 1795 году), а ее дочь, Мария, преподавала в женской школе и помогала в уборке комнат для жильцов. Это было серое полунищенское существование, и Хорнблауэр вскоре задолжал за жилье.

От этой тяжелой жизни Хорнблауэру на время удалось избавиться в феврале 1802 года. Сборщиком налогов в Коувс, что на острове Уайт, был мистер Уильям Арнольд, чья кончина 3 марта 1801 года оставила этот пост вакантным. По предложению лорда Болтона, губернатора острова Уайт, Генеральный почтмейстер (лорд Оукленд) назначил на нее вдову мистера Арнольда, которая стала также «заместителем почтмейстера острова Уайт». По-настоящему всей работой на таможне руководил заместитель контролера, мистер Джон Уорд, которому пришлось в течение доброй дюжины лет ожидать собственного повышения.

В обязанности мистера Уорда входило и поддержание в строю таможенного шлюпа «Сван V», построенного мистером Джелли из Коува, вооруженного двенадцатью пушками, которым в те времена командовал мистер Уильям Феррис. Случилось так, что в результате несчастного случая мистер Феррис был ранен и оказался прикованным к кровати в общей сложности почти на три месяца. Не вполне ясно, как Хорнблауэру удалось познакомиться с миссис Арнольд или мистером Джоном Уордом, однако результатом болезни мистера Ферриса стало временное назначение Хорблауэра командиром на все время отсутствия мистера Ферриса. Район патрулирования «Сван V» простирался от Лайм Региа до Бичи — Хэд. Здесь под командованием Хорнблауэра были захвачены по крайней мере два судна контрабандистов, и существуют косвенные упоминания о неких иных приключениях, имевших место в это же время, однако документальные подтверждения этих событий пока еще не увидели свет. Существующая картина маслом, на которой изображен «Сван», преследующий люггер контрабандистов, может относиться как раз к описываемому периоду, однако документы, которые должны были находиться в Саутгемптоне, отсутствуют. Другим интересным фактом является то, что Уильям и Марта Арнольд были родителями Томаса Арнольда, позже знаменитого директора школы в Рагби. До 1803 года Томас проводил свои детские годы в Коувс, пока не отправился в школу Вестминстера (См. «На войне с конрабандистами» контр-адмирала Д. Арнольда Фостера, 1936 г., стр. 247 и последующие) Вполне вероятно, что живой семилетний мальчик, каковым был Томас, вполне мог посещать «Сван» в то время, когда шлюп заходил в порт, и должен был встретиться там с Хорнблауэром. Неизвестно, встречались ли они когда-либо вновь.

В течение этих трех месяцев Хорнблауэр жил довольно неплохо, получая небольшое жалование и кое-какие дополнительные суммы в качестве приза за задержанную контрабанду. Он надеялся также послужить месяц-другой на «Сване» волонтером, уже после возвращения мистера Ферриса. Как бы то ни было, но к осени 1802 года, он вновь уже был в своей комнате под самым чердаком на Хайбери-стрит и получал свое половинное лейтенантское жалование. Если несмотря на это он все же бедствовал, так это из-за того, что ему приходилось теперь выплачивать миссис Мэйсон долги за период с декабря 1801 по февраль 1802 года, когда он был лишен каких бы то ни было источников доходов. В это же время он стал профессиональным игроком в карты, часто посещая «Длинные Комнаты» в Портсмуте и получая небольшую сумму от их владельца, французского эмигранта, называющего себя маркизом де Сен-Круа. За полгинеи в неделю Хорнблауэр теперь постоянно находился в Комнатах с полудня до двух часов ночи, в готовности составить партию любым трем джентльменам, которые предпочитали игру в вист другим видам азарта — «двадцати одному» или рулетке (играм, которым предавались в другой, внутренней комнате).

Теоретически, Хорнблауэр мог проигрывать больше, чем он имел, но на практике любители виста, которым было сложно найти четвертого партнера, были плохими игроками. Уроки, которые они получали от Хорнблауэра, хоть и по невысоким ставкам, были, таким образом, весьма дорогими (См. «Нравы Регентства», Х. Р. Уорбуртон, Лондон, 189, стр 73–76. Настоящих игроков нечасто видели в «Длинных Комнатах» — они предпочитали «Кокпит», который содержал «капитан» Уокфилд).

Хорнблауэр играл мастерски, но все же всегда имел при себе десять фунтов на случай неудачи.

Ирония судьбы заключалась в том, что он ненавидел игру с плохими партнерами, но нечасто мог позволить себе игру с хорошими.

Это были нелегкие для Хорнблауэра времена, но он по-прежнему имел друга в лице Буша — тот жил с четырьмя сестрами в Чичестере, но каждый месяц приезжал в Портсмут за чеком на свое половинное жалованье. Иногда они при этом встречались, и Буш даже останавливался у миссис Мэйсон на ночь. Он описывал ее как невысокую женщину с тяжелым лицом, которая никому не доверяла, и мы можем быть уверены, что так оно и было. Буш был также достаточно наблюдателен, чтобы понять, что Мария боготворит Хорнблауэра, который находил, что ему трудно противостоять этому чувству.

К этому времени стало ясно, что война вновь начнется в 1803 году. Статьи Амьенского мирного договора, по сути, не соблюдались ни одной из сторон, а те, что касались Мальты — и не могли быть никем исполнены. Более того, было ясно, что Первый Консул и сам не заинтересован в поддержании длительного мира. Ему нужна была лишь пауза, чтобы сосредоточить свои силы, чтобы вывести флот на учения в море, например — в экспедицию на Гаити. К концу января планы превентивных военных действий уже широко обсуждались по обе стороны Ла-Манша. 8 марта король, в своем послании Палате Общин говорил о «таких мерах, каковые могут потребоваться по сложившимся обстоятельствам, для поддержания чести Короны и защиты интересов Народа». 10 марта был объявлен набор в милицию, а корабли Военно-морского флота Его Величества начали выводить из резерва и спешно вооружать. Официально война не была объявлена до 16 мая, но последние недели перед окончательным разрывом протекали в открытых приготовлениях к боевым действиям. На первый взгляд довольно незначительным среди последних стало назначение Горацио Хорнблауэра командиром шлюпа «Отчаянный». Этим повышением он был обязан случаю, который привел к встрече с адмиралом лордом Парри в качестве партнера по игре в вист в ночь на 7 марта. На Парри, одного из лордов-комиссионеров адмиралтейства, произвело сильное впечатление то, с каким холодным расчетом Хорнблауэр играл в карты. Еще одним игроком этого же роббера оказался сэр Ричард Ламберт, который, предположительно, воспользовался возможностью и напомнил лорду Парри про то, как молодому офицеру не повезло на «Возмездии». Результатом стало повышение Хорнблауэра в чине, о котором было объявлено в газетах 8 марта, 15 марта он получил назначение на корабль, на который и прибыл в Портсмут, огласив приказ о своем назначении, 24 марта.

«Отчаянный» (18 пушек), был построен в Шоргаме в 1785 году, по проекту мистера Эдварда Ханта. Его водоизмещение составляло 410 тонн, что в самый раз подходило для установки на корабле девятифунтовых орудий, в то время как обычно шлюпы вооружали шестифунтовками. Вооружение дополняли 12-фунтовые карронады, шесть на шканцах и две на баке. Помимо командира — капитан-лейтенанта, на шлюпе полагалось иметь двух лейтенантов, штурмана и двух штурманских помощников. Команда состояла из 121 человека, в большинстве своем — опытных моряков, рекрутированных еще перед началом войны. Хорнблауэр был еще слишком молод для того, чтобы рассчитывать на командование одним из наиболее современных шлюпов, строительство которых началось в 1793 году, а прототипом послужил французский «Амазон», тем не менее, корабль ему достался необычайно хорошо вооруженный и отлично укомплектованный. Он обеспечил своему старому другу Бушу должность первого лейтенанта, а мистер Проус исполнял обязанности штурмана. Несмотря на то, что раньше Буш был старше Хорнблауэра по стажу, он на долгие годы признал лидерство Хорнблауэра. При всей ограниченности своего мышления и воображения, Буш, тем не менее, был прекрасным моряком, бесспорно, смелым и преданным. Хорнблауэру повезло также выиграть в вист сорок пять фунтов — в самый раз для того, чтобы обеспечить свою каюту минимально необходимой мебелью, приобрести столовое серебро и выкупить из ломбарда свою наградную шпагу. 4 апреля, после десяти дней лихорадочной подготовки, «Отчаянный» вышел в море к острову Уэссан, перейдя под командование достопочтенного сэра Корнуоллиса, главнокомандующего Флотом Канала.

Незадолго перед выходом в море, 2 апреля, Хорнблауэр женился на Марии Мэйсон. Брак был заключен в церкви Св. Фомы Беккета, в Портсмуте, а свадебное торжество прошло «У Георга» и сам Корнуоллис провозгласил тост за молодоженов. В жизни Хорнблауэра немало тайн, но ни одна из них не является столь загадочной, как его женитьба на Марии Мэйсон.

Как известно, он был человеком значительных амбиций, но при этом не обладал влиятельными родственниками, прирожденный лидер, но по происхождению принадлежал едва ли к среднему классу. Хорнблауэр начал приобретать хорошую репутацию, однако ему не везло с призовыми деньгами. Стать капитан-лейтенантом, не достигнув двадцати семи лет — для человека, не обладающего поддержкой, это было стремительным продвижением по службе. Теперь ему надо было постараться выгодно жениться на дочери какого-либо старшего офицера, получив допуск в заветный круг высшего общества. Даже если бы ему не удалось сватовство к дочери адмирала, он мог бы попытать счастья с племянницей капитана или, на худой конец, с двоюродной сестрой адмиралтейского чиновника. И вдруг вместо этого — Мария Мэйсон! Или, будет точнее сказать, что это обе госпожи Мэйсон, мать и дочь, избрали его? Что касается самой Марии, то она была влюблена без памяти — обожала Хорнблауэра с самого начала. Со стороны миссис Мэйсон, то это, скорее всего, был холодный расчет — с того момента, как Хорнблауэр начал вообще рассматриваться в качестве возможного кандидата в мужья. Что же касается Хорнблауэра, то он стал жертвой чувства благодарности и жалости. Он хорошо запомнил, что Мария была с ним, когда он был нищим и безработным. Поэтому он и хотел спасти ее от той серой, однообразной жизни, к которой бы она иначе была бы приговорена. Кроме этого, он был особо уязвим, так как не обладал богатым опытом общения с женщинами. Когда он впервые вышел в море, во всем мире не было буквально не единой живой души, которая побеспокоилась бы о том, жив он или умер. После 1799 года ему некому было даже написать письмо. Покидая Марию через два дня после свадьбы, он впервые чувствовал, что теперь кто-то будет беспокоиться за него и хоть кому-то будет его не хватать. Пожалуй, это все, что можно сказать по этому поводу. Привлекательность Марии состояла лишь в ее молодости, и была почти полностью утрачена ею во время первой беременности. Ее развитием и образованием пренебрегали, а ее манеры не резали глаз разве что на Хайбери-стрит. Все, что она могла предложить мужу — это свою преданность и это все, чем ее муж должен был довольствоваться.

Хорнблауэру было приказано вести наблюдение за портом Брест, учитывая при этом, что официально Британия находится с Францией в состоянии мира. Он обнаружил, что его французским визави был фрегат «Луара» (40 пушек), специально выделенная для того, чтобы наблюдать за «Отчаянным». Опасность состояла в том, что французы, вероятнее всего, раньше его получили бы известие о начале войны. Хорнблауэр убедился, что на рейде Бреста стоят четырнадцать линейных кораблей, неготовых к выходу в море, при шести фрегатах, только на трех из которых были установлены стеньги. Таким образом, пока не было причин тревожиться из-за вражеских приготовлений. Корнуоллис еще не вышел в море, и Хорнблауэру оставалось лишь вести наблюдение и докладывать. Кризис наступил 21 мая, когда «Луара», к присутствию которой в бухте уже все привыкли, вдруг попыталась сблизиться с «Отчаянным». Предполагая, что война началась, Хорнлауэр приготовил корабль к бою и занял позицию в четырех милях на ветре от француза. В это время дул штормовой ветер и вскоре выяснилось, что французский фрегат имеет большую скорость и, к тому же, может идти круче к ветру. Некоторое время Хорнблауэру удавалось сохранять безопасную дистанцию благодаря хорошей морской практике, но в конце — концов «Отчаянный» оказался в пределах досягаемости вражеских пушек. Смелый маневр — маленький шедевр — закончился тем, что «Луара» потеряла ход и привелась к ветру с обстененными парусами, что дало «Очаянному» возможность пересечь ее курс и выпустить по беспомощной цели один бортовой залп. Хотя его девятифунтовки даже на дистанции пистолетного выстрела не могли нанести противнику значительных повреждений, моральный эффект этого залпа был огромен, особенно для поднятия духа команды «Отчаянного», поверившей в свои силы. Не позволяя выманить себя дальше в море за Уэссан, «Луара» вернулась в Брест со всеми признаками понесенного поражения, а Хорнблауэр и дальше сохранял свою позицию у входа в порт и был все еще там, когда подошел Флот Канала. Через несколько дней подошел «Тоннан» (84 пушки), командир которого, сэр Эдвард Пеллью, как старший из офицеров, возглавил Прибрежную эскадру.

Вновь Хорнблауэр служил под командой Пеллью, своего прежнего капитана с «Аретьюзы» и «Неустанного», человека, которого он безмерно уважал. Позиция «Отчаянного», на самом входе в неприятельский порт, однако за пределами дальности огня береговых батарей, была опасной, но помимо него здесь теперь находились фрегаты, за ними — Прибрежная эскадра, а за ней, мористее (невидимые с берега) были остальные корабли Флота Канала с адмиралом Корнуоллисом, державшим свой флаг на «Дредноуте» (98 пушек). Поддерживаемый такой силой, Хорнблауэр наблюдал за перемещениями каботажных судов, которые пользовались прибрежными фарватерами, чтобы проскользнуть в Брест или выскользнуть из него. Накопив соответствующую информацию, он предложил Пеллью свой план перехвата каботажников, который и был осуществлен 18 мая. «Отчаянный» перехватил каботажные суденышки в опасном проходе Тулиг и превратил в развалины около десятка из них. Этот удар не принес призовых денег, однако был весьма чувствительным для французов, так как с одной стороны он лишил их части столь необходимых припасов, а с другой — отбил у каботажников охоту использовать этот маршрут среди скал и отмелей.

Информация об этой атаке, равно как и о всех остальных происшествиях в Бресте, оперативно передавалась в Париж посредством телеграфа — то есть при помощи семафорных сигналов, репетуемых со специальных башен, крайняя из которых стояла на северном берегу Гуле. Именно при помощи этого приспособления «Луара» получила предупреждение о начале войны.

Хорнблауэр предложил разрушить ближнюю телеграфную станцию и береговую батарею, под защитой которой она находилась. Пеллью одобрил этот план, подкрепив «Отчаянный» отрядом морской пехоты. Хорнблауэр лично возглавил ночную атаку, а его заместителем был лейтенант Котар с «Мальборо», уроженец острова Гернси, выбранный за свое знание французского языка. Была достигнута полная внезапность, ранено было всего несколько человек, телеграфная башня была полностью уничтожена, равно как и батарея на Пти Мину. Отчет об этой операции стал первым рапортом за подписью Хорнблауэра, который появился в «Газет» и по этой же причине он был приведен в ней полностью. Написанный 17 июля, он стал последним рапортом, который Хорнблауэр вручил непосредственно Пеллью, который в это самое время был произведен в контр-адмиралы и направлен командовать эскадрой, блокирующей Рошфор.

Само по себе разрушение телеграфной станции не было особенно важным, поскольку все оборудование могло быть восстановлено за какие-нибудь десять дней, однако подобные нападения, вошедшие в постоянную практику, заставляли французов распылять пушки и войска для защиты любого мало-мальски пригодного для высадки участка побережья. А заодно способствовали у британских моряков росту чувства превосходства над врагом. Британцы стояли у самых вражеских дверей и буквально стучали в них ногами. Таким образом, вопрос о том, кто владеет инициативой, даже не стоял. Единственным, кто был огорчен подобным развитием событий, был Буш — если бы ему удалось возглавить десантный отряд, он мог бы заслужить повышение в чине. К сожалению, сложилось так, что он был младше Котара стажем, который, в свою очередь, был необходим для того, чтобы ответить на первый оклик неприятельских часовых с подобающим французским произношением. Котар же не мог командовать отрядом, состоящим не из матросов его корабля. Пеллью решил, что Хорнблауэр лично возглавит рейд и, таким образом, Буш остался командовать «Отчаянным» в его отсутствие. Такое решение было лучшим из возможных, Буш вынужден был с этим согласиться, а он был слишком порядочным человеком, чтобы долго сожалеть об упущенных возможностях.

У кораблей, несущих службу по блокаде Бреста под командованием Корнуоллиса, не было шансов вернуться в порт. Припасы и воду им высылали прямо на позицию, и, таким образом, они могли продолжать блокаду практически непрерывно. Серия штормов в октябре 1803 года прервала регулярное снабжение и принудила флот отойти на новую позицию, в семидесяти милях мористее. Это распоряжение не коснулось фрегатов и «Отчаянного», но и они в конце концов были направлены в бухту Тор из-за недостатка провианта. «Отчаянный» же оказался там по большей части из-за нехватки воды. Мария к этому времени была уже на седьмом месяце беременности, и неожиданное возвращение в Англию предоставило Хорнблауэру возможность ее увидеть. Она как раз приехала в Бриксгэм, но ряд обстоятельств — штормовая погода, другие обязанности, приглашение к главнокомандующему — помешали Хорнблауэру сойти на берег. В тот самый момент, когда в подзорную трубу уже была видна Мария, стоявшая на Бриксгэмском молу, он получил приказ вернуться на позицию, как только его корабль будет снабжен всем необходимым и задует попутный ветер. Мария вернулась в квартиру, которую наняла на аллее Возчиков в Плимуте, где к ней позже присоединилась миссис Мэйсон. Здесь же, первого января 1804 года родился ее первый ребенок, мальчик, который был крещен под именем Горацио, в честь отца.

В то время, когда появился на свет его сын, Хорнблауэр сражался под Брестом. Он смог доложить контр-адмиралу Паркеру (преемнику Пеллью) о том, что четыре французских корабля разоружены и могут быть использованы как военные транспорты для перевозки значительного количества войск и их последующей высадки, например, в Ирландии. Получив эту информацию, Паркер направил «Отчаянный» в Гуле, подкрепив его фрегатами «Наяда» (38 пушек) и «Дорис» (32 пушки). Ночной бой закончился удачно, был захвачен французский эскортный фрегат «Клоринда» (40 пушек). Задачей же «Отчаянного» было загнать на мель и рифы четыре транспорта, что и было в точности выполнено, однако «Клоринда» была захвачена «Наядой» за сорок минут и «Отчаянный» не получил доли в призовых деньгах. Хорнлауэр же заработал себе лишь репутацию и привилегию — отвести «Отчаянный» в Плимут под аварийным такелажем. Пока повреждения исправляли в доке, Хорнблауэр жил с женой и ребенком, а также (к сожалению) с тещей. Он был рад, когда окончание ремонта позволило ему вновь выйти в море.

«Отчаянный» вышел в море 17 февраля и вскоре присоединился к небольшой эскадре к северо-западу от Уэссана. В то время французы собирали в Булони мелкие суда для высадки войск в Англии, и британский флот пытался перехватить их, пока они крались вдоль побережья.

В результате одной из неудачных операций, «Отчаянный» подошел слишком близко к берегу и получил попадание гаубичной бомбы. Она упала рядом с Хорнблауэром, который молниеносно погасил фитиль, добавив себе славы в принятии быстрых решений. В результате он спас корабль и жизнь всех людей на борту. Но мгновения пережитой опасности было достаточно, чтобы ему в голову пришла очередная идея. Деревянные парусные корабли тех дней обычно обстреливали ядрами, иногда — раскаленными ядрами с береговых батарей, но с обстрелом из гаубиц они сталкивались редко. И это было хорошо, так как одного-единственного удачного попадания разрывного снаряда было бы достаточно, чтобы тяжело повредить любой из них. Возникший после взрыва пожар довершил бы разрушение, так как вспыхнувшие паруса были не менее опасны, чем разошедшиеся от жара палубные швы. На флоте были бомбардирские кечи, которые использовались против береговых целей, но ни один из обычных боевых кораблей не использовал подобных снарядов. И это было правильно с точки зрения безопасности, частично из-за риска, что основной заряд бомбы может взорваться в момент выстрела, частью из-за того, что крутая траектория снаряда (что было неизбежно) должна была бы проходить сквозь корабельный такелаж. Гаубичные бомбы, которые долгое время были известны как эффективное оружие для осады крепостей, были почти неизвестны на море. Хорнблауэр задумался о том, как изменить эту практику. Когда «Отчаянный» вернулся к блокадной службе под Брестом, он подал Корнуоллису, через Паркера, свой план уничтожения французского флота при помощи бомб. Он датирован 22 марта и имел своим следствием рейд, проведенный 11 апреля 1804 года, который принес лишь незначительный успех, достаточный, однако для того, чтобы закрепить за Хорнблауэром репутацию инициативного и дерзкого офицера.

Для того, чтобы уяснить план Хорнблауэра и то, как его воспринял Корнуоллис, следует вспомнить, что все старшие офицеры 1793–1815 годов приобрели опыт во время американских войн за независимость, войн, в которых по обе стороны сражались исключительно джентльмены. Например, когда началась война, адмирал Родни жил во Франции. Адмирал Хоу полагал достаточным просто победить французов, он не говорил о том, что врагов необходимо уничтожить. Даже у Пеллью были друзья среди французов. Он, как и остальные, сохранял некие благородные понятия. Так, линейный корабль даже во время битвы не стрелял по вражескому фрегату, если только тот не открывал огня первым. Игра велась по определенным правилам, эти правила могли нарушаться, но все же существовали. Французская революция изменила саму атмосферу борьбы — на французской стороне осталось лишь несколько рыцарственных противников. Сама идея честной игры еще оставалась, но Наполеон сам понизил моральную планку, направляя свои усилия именно на уничтожение противника. Некоторые офицеры королевского флота стали столь же безжалостны, и Нельсон был самым известным среди них. А за ними шли уже более молодые люди, и Хорнблауэр в их числе, которые выросли уже на этой войне, войне против первого диктатора современности. Другая, более рыцарственная борьба, была им неизвестна. Они едва помнили мирные времена, когда сами они еще учились в школе. Более того, среди них были и такие, как Кокрейн, находящиеся под влиянием идей индустриальной революции. Изобретательные умы обращались ко все более новым и более жутким орудиям убийства. Хорнблауэр также принадлежал к этой группе, будучи внуком инженера, сыном химика и племянником двух изобретателей. С его талантами математика и навигатора, он был очень чуток к любым новым идеям и технологиям. Мальчик, изучавший фортификацию, превратился в мужчину, который увидел возможность использования разрывных снарядов на флоте. У него зародилась интересная идея.

Достопочтенный сэр Уильям Корнуоллис был человеком более старого поколения, достигшим шестидесяти лет и приближающимся к увольнению в запас. К новым изобретениям он относился без особого энтузиазма и предвидел трудности, которые могли возникнуть из-за того, что сложные механизмы были бы доверены неграмотным морякам. Он также понимал, что изобретения, которые сегодня применяются против неприятеля, завтра могут с еще большим успехом быть использованы им самим. Как герцог Веллингтон позднее прокомментировал идею использования в войне отравляющих газов: «В эту игру могут играть обе стороны». Однако, помимо этого, адмирал Корнуоллис понимал и опасность однообразия и скуки. Корабли на блокадной службе были постоянно заняты работой, но это была все одна и та же работа — день за днем и месяц за месяцем. Попытка нападения на противника, пусть даже и не приносящая особого результата, всегда хороша для поднятия боевого духа. Так что адмирал Паркер одобрил план Хорнблауэра, однако, по совету главнокомандующего, уменьшил его масштабы. В результате предполагаемый мощный удар превратился едва ли в булавочный укол. В любом случае, он послужил планам адмирала, в целом оставляя ситуацию такой, как она была, и при этом слегка поднимая боевой дух англичан и снижая его у французов. Сотня уколов булавкой может принести чувство превосходства над врагом, но никто, даже вспоминая потом эти события, не сможет сказать, что каждый из отдельных уколов потребовал особых сил. В любом случае, лучше что-либо делать, нежели не делать ничего, тем более, что тратить свои силы и нервы будут младшие офицеры. Задача же, поставленная перед Хорнблауэром на этот раз, требовала приложения особых усилий. Первоначальный план предполагал ночную атаку Бреста силами небольшой эскадры фрегатов. Каждый из атакующих кораблей при этом должен был вести на буксире барку или лихтер без мачт, с установленными на них тяжелыми гаубицами или мортирами и снабженных гребной шлюпкой. Начнется громкая канонада, и фрегаты, представляя, что их атака отбита, отступят, оставляя незамеченные лихтеры стоящими на якорях в пределах дальности выстрела от кораблей французского флота. Около часа спустя, когда тревога уляжется, мортиры откроют десятиминутный огонь. Затем команды лихтеров затопят их и вернутся к эскадре в шлюпках прежде, чем французы смогут развить контратаку. В этом плане было несколько трудностей, главной из которых было то, что лишь немногие моряки имели опыт стрельбы из мортир. Также сложной была проблема организации командования. Единственным капитаном, знакомым с особенностями входа в бухту, был сам Хорнблауэр, создатель этого плана, а он на многие годы был моложе остальных стажем. Фрегаты не могли быть отданы под его начало, но и выполнять приказы капитана, который ранее никогда не бывал в Гуле, он не мог. Выходом стало уменьшение масштабов операции. Вместо четырех фрегатов были выделены два шлюпа, одним из которых командовал офицер младше Хорнблауэра по званию. Каждый из шлюпов вел на буксире по два лихтера. Хорнблауэр мог управлять операцией с борта «Отчаянного», а старшим на каждом из лихтеров шел штурманский помощник. Сами лихтеры нашлись без труда — ими стали захваченные ранее суда, водоизмещением около пятидесяти тонн — но оставались некоторые сложности с гаубицами и бомбами для них, которые удалось захватить в результате рейда на остров Ре. В середине корпуса каждого из трех лихтеров, на бухтах старого троса было установлено по гаубице, а четвертый был вооружен двумя мортирами и тремя малыми пушками, которыми можно было воспользоваться для прикрытия отступления.

Была выбрана ночь с 11 на 12 апреля, поскольку была безлунной, с максимальным уровнем прилива около 2.00 утра и началом отлива в 2.15 или 2.20. К разочарованию Буша, бомбардирские суда (как теперь назывались вооруженные лихтеры) были отданы под команду лейтенанта Маркьяна, который прежде служил в милиции на острове Гернси. С ним пошел и старый сержант морской пехоты с флагманского корабля, который участвовал еще в обороне Гибралтара в 1782 году. Вторым шлюпом был «Достаточный» (14 пушек) захваченный у французов в 1795 году, которым в ожидании прибытия из Англии нового командира временно командовал лейтенант Уоткин. Утвержденный план предполагал ведение навесного гаубичного огня со стационарных платформ по неподвижной цели. Таким образом, дистанция стрельбы могла быть рассчитана заранее, предполагая, что каждое из бомбардирских судов будет установлено на якорь точно на назначенной ему позиции. Несмотря на это, было трудно рассчитывать на точную стрельбу в темноте, не имея возможности наблюдать место падения предыдущих снарядов. А чтобы оно было заметно, бомба должна была упасть непосредственно на палубу неприятельского корабля или разорваться в воздухе над ним. От удара она не взорвалась бы, точно также, как если бы упала — что было наиболее вероятно — в море. Если бы рейд был организован в более крупных масштабах, шансы на попадание пропорционально увеличились бы. Хорнблауэр мог утешаться лишь тем, что более крупным отрядом командовал бы, скорее всего, кто-нибудь другой. Он также приказал вести огонь с минимально возможных дистанций и постепенно прибавлять заряд по мере того, как всплески — предполагалось, что их можно будет заметить — будут приближаться к цели. С бомбардирских судов не могли запускать ракеты, но предполагалось, что французы будут достаточно освещать всю сцену. Таким образом будут видны и шлюпы, которые завяжут перестрелку с береговыми батареями, и французские корабли, но низкосидящие в воде лихтеры, к тому же лишенные мачт, могут некоторое время оставаться незамеченными. Первый контакт с противником — фрегат и патрульные шлюпки — очевидно, будет установлен при входе в гавань. Результатом подобной встречи могла стать невозможность дальнейшей буксировки шлюпами бомбардирских судов, в результате чего им пришлось выходить в точки якорных стоянок на буксире у шлюпок. Для обеспечения этого с каждого из шлюпов на лихтеры были посланы дополнительные моряки, не принимающие непосредственного участия в акции.

Одна за другой были решены различные проблемы, ночь 10 апреля оказалось достаточно спокойной, с легким западным ветром и звездным небом. Оба шлюпа скользили под легкими парусами, под прикрытием фрегатов и поддерживаемые (на некотором отдалении) остальными кораблями Прибрежной эскадры. «Отчаянный» возглавлял рейд, и на обоих шлюпах были подняты готовые к открытию французские ночные сигналы опознавания, секрет которых Хорнблауэр узнал у французских рыбаков. Лейтенант Маркьян стоял на баке в готовности ответить на любой оклик на французском. Буш стоял рядом с лотовым, который негромко докладывал ему о глубинах. Затем юнга бежал на шканцы, чтобы доложить эти данные Хорнблауэру, который, ориентируясь по ним, вел корабль в бухту. Все что он видел, это несколько огней на берегу и небольшое зарево над горизонтом там, где стоял на якоре французский флот. Поход продолжался в полной тишине.

«Тишина» в этом случае понятие относительное, поскольку ни на одном парусном корабле по-настоящему тихо быть не может. Постоянно поскрипывают снасти, поет в такелаже ветер, слышен характерный плеск разрезаемой форштевнем волны. Первый оклик последовал в 1.10 и Хорнблауэр показал свое место, открывая свой опознавательный сигнал (два красных фонаря на рее фок-мачты). Возможно, он получил неправильную информацию или — что более вероятно — сигнал к тому времени был изменен, но в ответ на это раздался мушкетный выстрел.

Маркьян ответил на оклик с патрульной шлюпке, но опять что-то пошло не так: либо он перепутал пароль, либо неправильно построил фразу, но теперь раздалось уже три мушкетных выстрела, что, по всей вероятности, было сигналом. Патрульная шлюпка исчезла за кормой и больше не появилась, но дело уже было сделано. Минутой позже в небо взлетела ракета и взорвалась ярким белым светом, на несколько секунд освещая всю гавань. Хорнблауэр разглядел фрегат, с которого выстрелили ракету и заметил еще два, которые составляли линию брандвахты. Раздались четыре пушечных выстрела — два и через некоторое время — еще два и Хорнблауэр представил себе картину, как караул поднимается по тревоге, а артиллеристы сбегаются к пушкам. Он понял, что еще полминуты и придется ввязаться в бой на короткой дистанции, в котором ни один шлюп не уцелеет. Поэтому он приказал Маркьяну разделить силы и направить три бомбардирских судна к вершине бухты. Каждое из них должен был буксировать корабельный баркас, но в первое время можно было и не грести — их несло приливом. Четвертое бомбардирское судно оставалось у левого борта «Отчаянного» и, поскольку шлюп повернул к северу, было незаметным для французов. Теперь Хорнблауэр открыл огонь на предельной дистанции, не столько для того, чтобы нанести повреждения фрегатам, сколько для того, чтобы по мере возможности отвлечь внимание противника от бомбардирских судов. Вскоре он оказался под сосредоточенным (хоть и с дальней дистанции) огнем двух кораблей и береговых батарей. Поскольку с обоих сторон пускали ракеты, именно эта перестрелка была в центре внимания. Повернув на другой галс около 1.35 и перетянув бомбардирское судно на другой борт, Хорнблауэр начал отступление, давая бортовые залпы по судам, мимо которых проходил «Отчаянный». Три фрегата преследовали его, стреляя с большой дистанции и медленно сближаясь со своей жертвой. Французам на этом этапе вся операция должна была казаться дерзкой, но несколько бессмысленной. «Отчаянный» и «Достаточный» получили лишь небольшие повреждения, а их противники, вероятно, остались невредимы. Наиболее опасный момент настал позже, когда они пытались поднять шлюпки.

А что же с бомбардирскими судами? Одно из них отделилось от группы, отдрейфовав слишком далеко к югу и уткнулось в песчаную банку, слишком далеко от любой из целей. Про его команду ничего неизвестно, вероятно, позже она была взята в плен патрульной шлюпкой. Два остальных достигли своих позиций незамеченными, встали на якорь и около 2.15 открыли огонь по ближайшему французскому линейному кораблю. Некоторое время французы даже не замечали опасности, так как бомбы падали отвесно и не рикошетировали от поверхности моря, как обычные ядра. Выстрелы из гаубиц, конечно, были слышны, однако их звуки потонули в шуме канонады боя, который шел мористее; а отблески пламени у их дула при выстреле не были заметны, так сами орудия были установлены ниже уровня палубы. Наконец, один из всплесков возник достаточно близко от французского корабля, в результате чего с него выстрелили белую ракету, которая не помогла обнаружить бомбардирское судно, но зато помогла британцам обнаружить место падения их последней бомбы. Это был недолет с сильным выносом вправо. Мистер Маркьян понял, что, ветер в верхней точке траектории должно быть сильнее, чем на уровне моря. Он внес соответствующие поправки в прицел и велел расчету второй гаубицы сделать то же самое.

Стрельба была продолжена, а французы выпустили еще несколько ракет. Наблюдаемые всплески все еще ложились с недолетом, поэтому дистанцию все увеличивали, прибавляя заряд. В это время, очевидно, бомбардирское судно было, наконец, замечено, и ближайший корабль дал по нему бортовой залп. Однако канонирам было трудно целиться и лишь несколько ядер упало неподалеку от лихтера. Гаубицы продолжали огонь, и запас бомб на них постепенно подходил к концу. Французские ядра теперь начинали ложиться ближе к цели, и одно из них попало во второе бомбардирское судно как раз в тот момент, когда стреляла его гаубица. На французском линейном корабле вспыхнула яркая вспышка, и громыхнул взрыв. Недостаточно точно наведенная на цель, гаубица была скорректирована шальным французским ядром и добилась прямого попадания! Больше попаданий не было и люди Маркьяна сели в шлюпки, оставляя свои бомбардирские суда горящими и тонущими. Затем они начали долгий путь на веслах к выходу из бухты, но им помогал отлив, и шансы на их спасение были высоки.

На иллюстрации: Первый рапорт Хорнблауэра, напечатанный в NAVAL CHRONICLE в 1803 г.

В это же самое время, около 3.00, Хорнблауэр ожидал в точке рандеву корабельные шлюпки, возвращавшиеся после атаки. Он дождался их и приказал «Достаточному» обеспечить их безопасность. Затем он приказал оставшемуся бомбардирскому судну занять условленную позицию, встать на якорь и приготовиться к бою. Когда один из ближайших фрегатов подошел, чтобы обстрелять «Отчаянный», на нем были весьма удивлены разрывом бомбы прямо над головой. За первой последовали остальные, все они упали в море, причем одна разорвалась на самой поверхности. Фрегат отступил, не получив повреждений. На нем никто не пострадал, но Хорнблауэр рассчитывал хотя бы на эффект неожиданности и не ошибся. Французская контратака теперь не угрожала, что позволило поднять на борт команды шлюпок. Оба шлюпа двинулись к выходу из Гуля, а ожидавшие фрегаты Прибрежной эскадры двинулись им навстречу. К рассвету они уже достаточно отошли в море и осматривали полученные повреждения. Больше всего пострадал «Достаточный»: семь раненых и пробоина у ватерлинии. На «Отчаянном» пострадал такелаж, однако на нем было всего трое раненых. Пропала команда одной из шлюпок, включая штурманского помощника и четырнадцать моряков с «Мальборо». Что же касается противника, то французский линейный корабль «Прозерпина» (80 пушек) получил одно прямое попадание гаубичной бомбы. Прошло еще несколько дней, прежде чем Хорнблауэр смог доложить, что «в соответствии с полученной информацией», бомба упала в кормовой люк и взорвалась между палубами. Возникший пожар был с трудом потушен, однако спасти бизань мачту уже не удалось. К утру помпы едва удерживали корабль на плаву. Он тут же был введен в док для ремонта, однако представляется сомнительным, что ему вновь удастся выйти в море. (Действительно, «Прозерпину» больше так и не удалось ввести в строй. Некоторое время она использовалась в качестве плавказармы, позже — в виде обычного блокшива, а в 1813 году была разобрана).

В целом, рейд стал очередной удачей Хорнблауэра, однако в своем устном докладе он отметил, что с технической стороны эксперимент не удался. Сама по себе идея была замечательной, но большую часть необходимого оборудования следовало еще усовершенствовать. Корнуоллису не было до этого дела. Ему вполне хватало, что французов в очередной раз проучили и еще больше столкнули в глухую оборону. Очередное письмо в «Газете» доказывало, что на Флоте Канала царит боевой дух и он готов драться хоть с целым миром.

Единственной непосредственной наградой для Хорнблауэра могла стать возможность заработать призовые деньги. В ожидании войны с Испанией, которая еще не была объявлена, Корнуоллис выслал эскадру для перехвата испанского Флота (конвоя судов с сокровищами). Четыре фрегата, выделенные для проведения этой операции, отделились от Флота Канала 23 июля 1804 года. «Отчаянному» же было приказано зайти в Кадис, чтобы получить информацию про испанский «Золотой флот» от находящегося там британского консула, а после — присоединиться к эскадре капитана Мура в точке рандеву. Когда «Отчаянный» прибыл в Кадис, там находился французский фрегат «Фелисите» (44 пушки), который готовился к выходу, чтобы, как понял Хорнблауэр, предупредить «Золотой флот» об опасности. Присоединившись к эскадре Мура в районе возможного перехвата, Хорнблауэр получил приказ занять крайнюю позицию в северной части ордера, который представлял собой линию, растянувшуюся на шестьдесят миль. Находясь на этой позиции, он 19 сентября обнаружил «Фелисите» и после боя, продолжавшегося несколько часов, принудил ее изменить курс. Когда Хорнблауэр вновь присоединился к флоту у острова Уэссан, он узнал, что «Золотой флот» был перехвачен в его отсутствие, с грузом, оцениваемым в шесть миллионов долларов: целое состояние для всех, принимавших участие в операции, за исключением Хорнблауэра. После очередного периода несения блокадной службы, Корнуоллис вновь отослал его в Плимут, так как корабль нуждался в переоснащении (в декабре 1804 года) и здесь он узнал, что Мур и его люди после всего вообще не получат призовых денег. Захват «Золотого флота» имел место прежде, чем война была 12 декабря официально объявлена в Мадриде, а значит, призы принадлежали Короне на основании «Прав Адмиралтейства». Более удачливый в других аспектах, Хорнблауэр узнал, что Мария снова беременна, а миссис Мэйсон возвращается в Саутси. Когда 14 марта 1805 года Хорнблауэр вернулся к Флоту Канала, он понял, что его благородный жест остался практически незамеченным. Единственным, кто, похоже, обратил на него внимание, был Корнуоллис. Пригласив Хорнблауэра, адмирал объявил ему, что собирается спустить свой флаг, что дает ему возможность накануне отставки повысить несколько офицеров. Хорнблауэра он решил произвести в чин «пост-капитана». Теперь Горацио должен был покинуть «Отчаянный» и вернуться в Англию, где о его повышении должны были сообщить в газетах в течение трех недель. Похоже, он упустил состояние, зато получил продвижение по службе, причем самое важное. Если он продолжит службу и не будет убит в бою, то сама система старшинства в конце концов приведет его к адмиральскому флагу.