Воскресенье, 3 декабря 2006 года

Не могу понять, почему Питер постоянно мучает меня. Я принялась размышлять о глубине его жестокости, когда открыла дверь и увидела, что он привел Люси на день рождения близнецов. Признаю, что Ориол должна быть среди гостей, но почему он так настойчиво стремится все испортить?

Конечно же Люси выглядит просто ослепительно — она надела белые брюки и белую сорочку. На детский-то день рождения! Просто безумие или, по крайней мере, обернулось бы бедствием для простых смертных, но она, вполне вероятно, покинет праздник такой же безукоризненно чистой, как пришла. Я надела свой вишневый кардиган и была вполне довольна результатом до тех пор, пока не открыла дверь и не столкнулась лицом к лицу с ней. Что ж, годы, посвященные исключительно себе любимой, железная воля (когда дело касается углеводов или потребления богатой жирами пищи), красивая платиновая краска для волос и несколько часов, проводимых ежедневно перед зеркалом, дали свой результат. Я внимательно рассматриваю Люси и отмечаю, что она довольно хорошо переносит свой недавний адюльтер. Впрочем, ей это всегда было к лицу. Она, казалось, совершенно не изменилась с тех пор, как я видела ее в последний раз, в то время как мой мир полностью переменился.

Люси подарила мальчикам две огромные коробки, но сказала, что это всего лишь маленькие подарочки, а настоящие подарки ждут их дома, и они смогут открыть их, когда придут в следующий раз. Я не оставила без внимания то, что она использовала слово «дома», но, поскольку в их настоящем доме полно гостей, я сдержалась и не стала делать ей выговор.

Мальчики поспешно срывают оберточную бумагу, пока мы стоим в холле. Их явное волнение вызывает во мне непреодолимое раздражение. Я напоминаю себе, что они всего лишь дети, они знают, что у отца глубокие карманы, и ждут от него чего-то необыкновенного; их интерес к подаркам отца и Люси нельзя назвать предательством по отношению ко мне. Я стараюсь не переживать по поводу того, что мои более скромные, но продуманные подарки не вызвали у них такого безумного восторга. Я даже в какой-то мере рада, что их желание как можно скорее открыть подарки привело к тому, что они открыли их в холле и Люси лишилась возможности продемонстрировать свою щедрость при всех гостях.

— Круто! Вы только посмотрите на все эти игры! — кричат Хенри и Себастьян. Оба мальчика подпрыгивают и подскакивают и без подсказки расточают благодарности и фразы типа «это именно то, что я хотел» самодовольным Питеру и Люси.

Проходя мимо Питера, я вполголоса говорю:

— Каждый день я сражаюсь, чтобы ограничить время, которое они теряют за телевизором или компьютерными играми. Ваш подарок не улучшит ситуацию.

— Они же дети, Роуз. А дети любят такие вещи.

Я делаю глубокий вдох и размышляю, наступил ли подходящий момент, чтобы согнать с его лица это выражение высокомерия и превосходства? Наверное, будет забавно увидеть, как Люси съежится от стыда, когда я объявлю, что у нее появился новый любовник и мой муж, бывший муж — уже вчерашняя история. Я прикусываю язык. Они уже разрушили немало «особых событий» для детей и для меня. Им не удастся разрушить и этот вечер.

Помню, что Питер выбрал именно день рождения близнецов, когда им исполнялось по три года, чтобы сообщить мне о том, что они с Люси ожидают ребенка. Ориол — дитя медового месяца. По крайней мере, так утверждалось официально. По моим подсчетам, ее зачали за несколько недель до того, как произнесли клятвы. Хотя это теперь не имеет ни для кого большого значения, в том числе и для меня. Поэтому их попытка солгать кажется мне жалкой. Порой мне кажется, что лгать — это вполне естественное состояние для Питера и Люси и они просто не способны говорить правду. Многие женщины, испытывающие тайные опасения по поводу того, смогут ли они забеременеть, перестают пользоваться таблетками, как только им представляется благоприятная возможность. В этом нет ничего постыдного. Интересно, конечно, Люси никогда не признавалась, что испытывает какие-то тайные страхи, но, наверное, испытывала. Ничто человеческое ей, по-видимому, не чуждо. Подозреваю, что она ужасно хотела завести ребенка, по какой причине — не знаю. Возможно, чтобы доказать мне — все то, что я имела с Питером, доступно и ей. Она не могла не предполагать, что пятнадцать лет суровой диеты, жизнь, полная стрессов, употребление алкоголя, от умеренного до сильного, а также легкое баловство наркотиками для развлечения — все это могло свести к нулю все ее попытки зачать. Поэтому она перестала пользоваться контрацептивными средствами, как только Питер, покинув мой очаг, перебежал к ней.

Когда Питер заявился, чтобы сообщить мне хорошую новость, Люси находилась на шестнадцатой неделе, хотя это было, конечно, незаметно. Он знал о предстоящем прибавлении семейства уже одиннадцать с половиной недель, однако почему-то решил, что день рождения близнецов — самое подходящее время. Черт бы его побрал.

Вслед за столь несвоевременной новостью о беременности Люси Питер выбрал Рождество для того, чтобы прислать сообщение о том, что ребенок, которого носит Люси, — это «здоровая девочка», хотя я ни за что не поверю, будто они получили результаты УЗИ именно в этот день. В том же послании он просил меня «обнять за него мальчиков». Посылая текстовое сообщение с этими хорошими новостями и добрыми пожеланиями, он даже не подумал позвонить и поговорить с собственными сыновьями. Я не назвала бы его приверженцем традиций. Он попросил меня подписать документы на развод в День матерей, а каждую Пасху мне приходится спорить с ним, чтобы удержать мальчиков дома рядом с собой. Не знаю, чем вызваны его действия — злым умыслом или бездумностью, но это не имеет значения. Вдобавок все дни рождения, годовщины и праздники испорчены для меня, потому что, как человек с ампутированной конечностью, я ощущаю боль в том месте, где она когда-то была.

Я выхожу из комнаты, отчасти из-за того, что мне нужно снять пленку с сандвичей, а отчасти из-за того, что с момента откровений Джоу Умойся, или как там его, я постоянно испытываю злость и раздражение, а это не слишком подходящее настроение для вечеринки по случаю детского дня рождения.

Конни выходит вслед за мной в столовую.

— Как ты думаешь, хватит еды? — спрашиваю я ее.

Она смотрит на стол.

— Да, даже если ты откроешь дверь и созовешь всех лондонских бездомных. Пожалуйста, скажи мне, что это покупное.

— Нет, конечно. Все приготовлено дома.

Обычно она мягко подтрунивает надо мной по поводу моего угощения. Ее стиль — напичкать детей как можно большим количеством Е-консервантов и надеяться, что их не вырвет до возвращения домой. По правде говоря, ее отношение к приему взрослых не слишком отличается от детских приемов, разве что взрослых она усиленно потчует шампанским, а не вазочками с желе.

— В последнее время ты на себя не похожа, Роуз. Я беспокоюсь за тебя.

— Не беспокойся. Со мной все будет в порядке, — заверяю я и пересчитываю картонные тарелки. Обнаружив, что одной не хватает, бросаюсь на кухню, чтобы раскопать «заблудившуюся» тарелку, поскольку знаю, что купила их в достаточном количестве. Конни плетется следом.

— С тобой все будет в порядке. Значит, ты признаешь, что сейчас что-то не так?

— Мне немного не по себе, — признаюсь я.

— Ты ходила к врачу?

— Это не связано с физическим состоянием. — Я наклоняюсь и прячу голову в недрах буфета. Таким образом я могу не смотреть ей в глаза.

— Это как-то связано с мистером Уокером? Я хочу сказать, с Крейгом. Что-то случилось, когда вы ходили на свадьбу?

Я обдумываю вопрос и решаю начать с самого легкого. Не вынимая голову из буфета, принимаюсь бормотать:

— Свадьба была изумительная. Мы с Крейгом прекрасно ладили, но…

— Не нужна ли моя помощь?

Повелительный тон Люси ни с чьим не спутаешь. Я поспешно пытаюсь вытащить голову из буфета и, естественно, ударяюсь, вскрикиваю, но пытаюсь не показывать виду, что мне больно. Почему в ее присутствии я всегда становлюсь более неуклюжей, безобразной и глупой, чем я есть на самом деле?

Я нашла недостающую тарелку и, протиснувшись мимо нее, возвращаюсь в столовую, чтобы поставить ее на стол. Они обе следуют за мной. Мой дом не так уж велик и в лучшие времена, а сейчас я начинаю испытывать клаустрофобию.

Я вижу, как Люси бросает пренебрежительный взгляд на стол, и блюда, которые еще минуту назад казались полезными и аппетитными, под ее взглядом приобретают скучный и унылый вид. Люси всегда нанимает профессионалов, чтобы накрыть стол и обслуживать гостей на вечеринках по случаю дня рождения Ориол. Они становятся торжественными светскими явлениями.

— Подумать только, восемь лет. Едва могу в это поверить. Они так быстро растут. Кажется, будто всего несколько минут назад лежали в подгузниках. Слава богу, что все это позади, да? — говорит она.

Я восприняла бы такой комментарий как вполне безобидный, если бы он исходил от кого-то другого, и он не причинил бы мне никакого дискомфорта, но реплику Люси, как и все ее банальные фразы, призванные заполнить пустоты в разговоре, я сочла оскорбительной и бесчестной.

— Откровенно говоря, мне жаль, что Питер оставил мне так мало детей. Многие спрашивают, как мне удается управляться с близнецами, и я не могу объяснить, что мне хотелось бы четверых.

Люси и Конни уставились на меня в изумлении. Никогда прежде я не изрекала эту мысль вслух. Как отреагировала бы Дейзи? Двое моих против ни одного у нее, как я могу быть такой эгоистичной? Но дело в том, что мне чего-то не хватает и мне хотелось бы менять подгузники или памперсы. Когда Питер только ушел, я мечтала о том, чтобы завести от него еще детей, не через секс, конечно. Я понимаю, что никогда не смогла бы заниматься сексом с мужчиной, наслаждавшимся телом Люси, но я подумывала о том, чтобы попросить его стать донором спермы. Теперь-то я понимаю, что это безумие, но тогда эта идея казалась вполне разумной — горе способно помрачить сознание. Ни Люси, ни Конни не знали, как отреагировать на мое признание, так что я сама продолжила разговор:

— Но ты права, Люси, все это закончено для меня сейчас, не так ли? Эта часть моей жизни. Вы удивитесь, если узнаете, что только на прошлой неделе я наконец рассталась с целыми мешками, полными одежды для малышей. В конце концов мне пришлось задать себе вопрос — зачем я храню весь этот хлам?

— Может, ты с кем-нибудь познакомишься и у тебя появятся дети, — слабым голосом предполагает Конни. Она ужасно огорчается из-за меня, я это вижу.

Я прямо смотрю ей в глаза, смущая взглядом.

— Нет, не встречу. Во всяком случае, не сейчас. Мне беспокоит то, что я поторопила мальчиков проститься с младенчеством, и оно пролетело. Я смотрю на детские носочки и не могу ни представить, ни вспомнить, как надевала на них такие крошечные восхитительные вещицы. А сейчас они съедают за обедом столько же, сколько и я.

В столовую входит Дейзи. Доносящийся из холла шум усиливается, это говорит о том, что дети готовы пить чай. Дейзи, наверное, и пришла для того, чтобы сообщить об этом. Увидев нас троих, собравшихся около праздничного стола, она останавливается.

— Как уютно устроились. Как в старые добрые времена, — саркастически бросает она, злобно глядя на Люси.

Дейзи так и не смогла простить свою бывшую подругу за то, что та украла у меня мужа. Она говорит, что уважает мою терпимость к Люси и может понять, что мне следует соблюдать вежливость по отношению к этой женщине из-за мальчиков, но в то же время утверждает, что от нее подобная вежливость не требуется. Я завидую ее праву на откровенную враждебность.

В этот момент дети с шумом вваливаются в столовую. С появлением шестнадцати гостей здесь становится чрезвычайно тесно, так что Люси и Конни благоразумно ретируются, предоставив нам с Дейзи возможность обслуживать детей. Питера нигде не видно — вполне нормальная ситуация. Наверное, смотрит футбольный матч по портативному телевизору, и сомневаюсь, что он появится до того, как начнут разрезать торт. Он редко пропускает возможность сфотографироваться.

Вечеринка проходит с большим успехом. Дети с радостью жуют мои полезные лакомства и опровергают цинизм нашего времени, с увлечением играя в «передай пакет» и «приколи хвост ослу». Однако организовать вечеринку таким образом, чтобы избежать несчастных случаев (таких, как сломанные конечности или кулачные бои), требует от тебя огромной энергии, и к тому времени, когда я отдаю последнему оставшемуся маленькому гостю последний пакет с лакомствами, я с ног валюсь от усталости.

Конни, Льюк и девочки уходят довольно рано, так как Фрэн не прочитала свою книжку. Типичный образец того, как Конни планирует время или, точнее говоря, не планирует, так что домашнее задание оставляется на воскресный вечер. Не могу представить себе, что можно будет сделать после вечеринки. Дейзи и Саймон тоже вскоре уходят. Дейзи невыносимо находиться в одной комнате с Люси и Питером дольше, чем это абсолютно необходимо, а поскольку Питер играет с мальчиками в одну из новых игр, становится очевидно, что он скоро не уйдет.

Люси прерывает мои размышления:

— Тебе помочь убирать?

Новизна подобного вопроса ошеломляет меня. Почему она предлагает свою помощь? Это ей не свойственно.

— Нет. Спасибо. Вы с Ориол, если хотите, можете идти домой. Я уверена, что Питер скоро закончит игру и последует за вами.

Я вдруг понимаю, что почти прогоняю ее и мое замечание граничит с грубостью. Вот это да!

— О, все в порядке. Я не возражаю поболтаться здесь. Ориол тоже играет с ними. Ей нравится быть с мальчиками.

Я с подозрением смотрю на Люси. Что она затевает?

Она поймала меня на слове, когда я отказалась от ее помощи, и теперь усаживается на табурет перед стойкой для завтраков. Она собирается закурить, но я напоминаю ей, что у нас дома не курят — факт, который должен быть известен ей, — но, по-видимому, мои правила ничего для нее не значат. Я пританцовываю вокруг нее, собирая объедки торта и использованные салфетки, вытираю не замеченные прежде лужицы и складываю шезлонги, которые достала утром из сарая. Есть женщины, которые убирают, и есть те, которые вносят беспорядок. Это факт.

— Мальчикам, похоже, очень понравился вечер. Тебе все это очень хорошо удается, Роуз. Ты можешь заинтересовать их и в то же время заставить их соблюдать дисциплину. Есть у тебя такая сноровка. Интересно, как у тебя это получается?

По-моему, это первый раз в жизни, когда Люси сделала мне комплимент, хотя я, в свою очередь, часто хвалю ее наряды или цвет волос. Я даже нашла в себе мужество похвалить изысканное кольцо, подаренное ей к помолвке. Я пристально смотрю на нее, и она смело встречает мой взгляд. Я не очень поняла, за что она меня похвалила — хорошо ли я ухаживаю за малышами или устраиваю вечера или что я вообще хорошая мать, — в любом случае я не уверена в искренности ее похвалы. Тот жест, когда она взмахнула рукой, обводя ею мою кухню, во время своей реплики был, как всегда, элегантным, почти величественным, но все-таки показался мне несколько пренебрежительным. Не могу понять, может, она шутит. Вполне возможно. Скорее всего, именно так. С каких это пор она стала интересоваться воспитанием детей?

— Дисциплина — это не сноровка. — Мне удается произнести это слово с такой же насмешкой, какую она туда вложила. — Это умение и тяжелая работа.

— У тебя бывают такие дни, когда ничего не получается, как бы ты ни старалась?

О да. Когда мальчики были еще маленькими, иногда все попытки убедить их, подкупить или добиться чего-то угрозами оказывались бесполезными. Были времена, когда дети слишком часто били друг друга, намеренно ломали вещи или неустанно выплевывали еду на стол, я порой ощущала, что теряю чувство собственного достоинства и надежды на будущее.

— Порой я пробую разные способы, но ничего не помогает. Я истощила запас идей и не знаю, где найти ответы, — говорит Люси.

Я с изумлением смотрю на Люси и вижу нечто такое, что в любой другой женщине приняла бы за уязвимость и отчаяние. Наверное, я ошибаюсь. Я всматриваюсь еще пристальней, пытаясь найти следы разочарования и нетерпимости — черты, которые, на мой взгляд, больше соответствуют Люси.

Я продолжаю:

— Материнство огромно. Это бесконечный поток любви. Дети хотят, требуют и нуждаются в каждой унции твоей энергии, энтузиазма, воображения и терпения. А когда ты полностью выжата и опустошена, они требуют еще больше. И чудо состоит в том, что в девяноста девяти случаях из ста мы находим, что еще дать.

Лицо Люси теряет свою привычную свежесть, и я борюсь с желанием протереть его вместе с лужами, оставшимися после вечеринки. Она выглядит опустошенной. Несомненно, она поняла: что бы я ни сказала в дальнейшем, каким бы секретом по поводу поддержания дисциплины у детей ни поделилась, у нее нет сырья для претворения этого в жизнь.

— Хочешь бокал вина? — предлагаю я.

Она кивает.

Я наливаю нам по бокалу. Я ощущала себя ужасно несчастной со дня свадьбы. Мне казалось, что мне на шею совершенно несправедливо повесили еще один дурной поступок, совершенный Люси. Вид Люси, уныло сидящей за моей стойкой для завтраков, помогает мне воспрянуть духом. Мне даже становится весело.

— Ты думаешь, здесь есть какой-то секрет, да, Люси? Нечто такое, к чему ты еще не подобрала ключик? Ты предполагаешь, будто стоит тебе туда проникнуть, как материнство превратится в кусочек торта. Вот почему ты утруждаешь себя беседой со мной.

Люси настолько бесстыдная, что даже не отрицает этого.

— Что ж, ты права, — добавляю я.

Люси наклоняется поближе ко мне. Она выглядит взволнованной. Ей отчаянно хочется получить ключ к решению проблем. Она, несомненно, думает, что я сейчас сообщу ей, будто дисциплину можно купить в горшочке, как она обычно покупает дорогие кремы для лица, способные отсрочить старение.

— Секрет состоит в том, что большую часть времени большинство из нас хочет, чтобы в нас нуждались самым всепоглощающим образом. Большую часть времени большинство из нас не хочет ничего менять. Я часто слышу, как люди говорят, что дети могут быть жестокими или отвратительными, и это правда. Но обычно при нормальных обстоятельствах дети бывают любящими, забавными, искренними и добрыми. И они обладают нежной кожей, которая кажется восхитительной, когда они вдруг заключают тебя в объятия, уравновешивая радость материнства и сопутствующие заботы и труд.

У Люси лицо становится таким, словно она проглотила нечто отвратительное, в голову приходит мысль о холодной брюссельской капусте и заплесневелом хлебе.

— Но бывают и плохие дни, Люси, времена, когда кажется, будто материнство — синоним слова «неудача». Я помню случай, когда мальчикам было около четырех лет, то есть уже достаточно большие, чтобы что-то понимать, и они не захотели идти пешком домой из библиотеки. Внезапно хлынул ливень, и мы оказались среди огромных, глубоких луж, и ни одного такси поблизости. Мальчишки повалились мертвым грузом на асфальт, и никакие аргументы, ни принуждение, ни сладости не могли заставить их сдвинуться с места. Тогда мне пришлось прибегнуть к насилию и тащить их по улице. А они завывали и пинались. И все мы при этом кричали как безумные. Как только мы оказались дома и я дала мальчишкам молоко с печеньем, они тотчас же позабыли об инциденте, а я проплакала всю ночь.

— Ты все принимаешь слишком близко к сердцу, Роуз, — говорит Люси.

Я бросаю на нее холодный взгляд:

— Я плакала, потому что ненавидела тебя и Питера, но больше всего ненавидела себя саму, но никогда не испытывала ненависти к мальчикам. Я по-прежнему любила их. Я сочувствовала их неумению доходчиво выразить свои потребности, жалела их, потому что они так устали. Ты меня понимаешь, Люси? Это нелегко. Материнство — непростая вещь. Тебе следует с этим примириться. В этом-то весь секрет. Это и придает смысл всему.

Мы сидим в тишине и прислушиваемся к тиканью кухонных часов и звукам компьютерной игры, в которую мальчики играют в гостиной. Я смотрю на свой бокал с вином и размышляю, не было ли излишней вольностью, что я призналась ей, как когда-то ненавидела ее. Я порой и сейчас ненавижу ее. Самое странное, что мне это глубоко безразлично. В конце концов молчание нарушает Люси:

— Ты, наверное, считаешь меня ужасной матерью, не правда ли, Роуз?

— С каких это пор тебя волнует мое мнение?

— Кое-что из сказанного тобой имеет смысл. Я сама стала в последнее время приходить к подобным выводам.

В голосе ее звучат уверенность в своей правоте и самодовольство. Я больше не могу этого выносить.

— Ты пришла к подобному заключению, выкуривая сигаретку после совокупления с Джоу?

Люси не успевает ответить, поскольку в этот самый момент на кухню заходит Питер. Они с Ориол уже в пальто, и он держит пальто Люси распахнутым так, чтобы она могла проскользнуть в него.

— Извините, что нарушаю вашу беседу, дамы, но, полагаю, нам пора домой укладывать Ориол спать. Спасибо за вечер. Думаю, все прекрасно провели время.

Я так не сказала бы.