Одиннадцать часов. На удивление унылое утро, накрапывает дождик, но для Морриса оно просто лучится светом. Он добрался от пансиона, что находился на городских задворках, до центра и быстрым шагом направился в газетную лавку. Любят все-таки в Италии лепить на стены плакаты безо всякого разбора, думал он, перебегая улицу, – впрочем, разве так уж это плохо? Плакаты всевозможных цветов и содержания: уроки танцев, дамское белье, Радикальная партия… Даже самые древние здания пестрят цветастыми пятнами. Прямо скажем, итальянцы без особого пиетета относятся к старине и своему прошлому, они словно показывают, что живут настоящим, здесь и сейчас, например сегодняшним собранием Рабоче-демократической партии. Forza compagni! Молодцы.

Девушки шли парами, под ручку. И это тоже нравилось Моррису. Не боятся показывать невинную симпатию друг к другу, не опасаются, что их сочтут лесбиянками, как только они возьмутся за руки или чмокнут друг друга в щечку. Даже парни запросто могут тискать друг друга в нежных объятиях, не навлекая на себя грязных подозрений, что неминуемо случилось бы в пригородах Лондона.

Несмотря на угрюмо-серое небо, людей на улицах меньше не стало, и Моррис стремительно продвигался в утреннем водовороте, чувствуя себя заодно со всем миром. Ночью ему приснился отец: они сидели вместе на диване и смотрели телевизор. И больше ничего – сидят, смотрят дурацкий ящик да смеются, словно и не было никогда меж ними никакой вражды. Внезапно Моррис осознал, что на экране творятся странные вещи – показывают их с Массиминой: он распластался на кровати, а она втирает ему в плечи крем. Отец рассмеялся: «Господи, ну и хахаля эта краля себе подобрала, маргаритка к маргаритке», – и Моррис рассмеялся вместе с ним…

Да, утро началось чудесно. Массимина провалялась в постели до десяти, мучаясь от ужасной головной боли, так что Моррис смог без помех закончить письмо, почикать нужные слова из журналов (целую кучу купил) и склеить их вместе. В половине одиннадцатого он, наскоро перекусив вчерашними булочками и оставив страдалицу в пансионе, спустился на улицу. Помимо похмелья Массимину изводила мысль о потраченной накануне сумме:

– Сорок тысяч лир, Морри! Это же безумие!

– Говорил же, не надо идти с ними. Да он просто хотел напоить тебя и затащить в кусты.

Но с точки зрения Морриса, вечер прошел как нельзя лучше. Адресами никто не обменялся, общие знакомые не обнаружились, фамилии не назывались, а после того, как под конец ужина Моррис умело изобразил приступ ревности, ни один из троицы и словом не обмолвился о продолжении знакомства. Если учесть, что через несколько дней колоритная парочка сядет в Бриндизи на теплоход, идущий в Грецию, то неприятностей ждать от них не стоит. Итак, все чудесно, и он никого не убил! (Что за идиотская мысль, он слишком умен, чтобы становиться убийцей.) Моррис улыбнулся той самой, тайной улыбкой, чуть приподняв уголки губ. Он выберется из этой переделки чистеньким и с денежками, а потом счастливо заживет, и даже крошечное пятнышко не осквернит его совесть. Напротив, будет гордиться собой. Но как необычно напряглись его мышцы накануне вечером, как обдало его испепеляющим жаром, как на мгновение захлестнула ослепляющая разум решимость. Странное ощущение, и он его не забыл.

Он зашел в ту же газетную лавку, что и накануне, купил один из двух экземпляров «Арены», и вот, пожалуйста. Письмо дошло! Неброский заголовок на полях первой страницы отсылал его к самой статье. Полиция теперь определенно считает исчезновение девушки похищением – прекрасно! – хотя, учитывая необычный характер письма, власти все же не исключают возможность некоего жестокого розыгрыша. А что, справедливо. Письмо-то действительно получилось странноватым. Но родинка, похоже, их сразила. (Если только ее домашние вообще обращали на родинку внимание. Люди, как правило, слепы к подобным мелочам.) Поиски сосредоточились в районе Виченцы, сообщалось в газете, там, где был найден красный спортивный костюм; по словами инспектора Марангони, он рассчитывает в ближайшие сорок восемь часов получить конкретные результаты.

Ну нет, подумал Моррис, и решительно выскочил на улицу. Ну нет! Ни на что подобное он не рассчитывает. Обычное вранье, которым пичкают газетчиков. О нем не сказано ни слова, что только к лучшему. Единственный минус – снова фото Массимины, хотя и меньшего формата, но теперь девушка со снимка поразительно напоминает ту накрашенную девицу с волнистыми волосами и выщипанными бровками, что прошлым вечером сидела рядом с ним. (Господи, что с нею сделал фотограф? И сколько ему заплатили?) Возможно, друг или даже родственник никогда не узнал бы Массимину в ее нынешнем обличье, но половина остального мира узнает, если у этих людей есть привычка разглядывать фотографии в провинциальных газетах.

И все же в это хмурое, влажное утро Моррис чувствовал удивительную уверенность и даже радовался призраку угрозы (иначе откуда было взяться легкому приятному волнению?), его лицо снова прорезала улыбка тайного торжества. Дабы разделить эту тайную улыбку с самим собой, он на мгновение задержался перед отражением в витрине с детской одеждой. Высокий, светловолосый, довольно красивый, разве что не слишком приметный. Его внешность эффектной не назовешь. Так, вполне заурядная наружность. И выбор он сделал правильный. Окажись, например, на месте Массимины зубастая лошадь Сандра, так от одной мысли, что пришлось бы изо дня в день терпеть ее напыщенную трескотню, тошно становится. Считай, что тебе повезло, Моррис Дакворт.

Он купил марки и наклейку для срочного письма, после чего спросил дорогу к местному переговорному пункту. Плотно закрыв дверцу кабинки, набрал номер, данный ему инспектором Марангони, чувствуя себя в полной безопасности. Он готов к долгому разговору, готов высказать свои соображения; он даже спросит, не нужно ли ему вернуться в Верону, если полиция считает, что это принесет пользу.

– Pronto, Questura di Verona.

– Pronto, vorrei parlare con l'Ispettore Marangoni.

Инспектор занят, но, может, синьор хочет что-нибудь ему передать?

Синьор не хочет. Он не желает общаться с каким-то лакеем, который наверняка все потом переврет.

– Я звоню из другого города, по поводу похищения синьорины Тревизан. Скажите инспектору, что это Моррис Дакворт, у меня есть для него новая информация.

Теперь они должны зашевелиться.

– Pronto. – Инспектор Марангони взял трубку буквально через секунду. – А, синьор Дакворт, как поживаете?

– Неплохо. Я в Бари.

– Замечательно, как погода?

– Жарко, – сказал Моррис, не опасаясь ошибиться. – Послушайте, сегодня утром я узнал новости о Массимине. Для меня это настоящее потрясение. Значит, это похищение? Вы уверены? В этом письме требовали денег или…

– Боюсь, я не могу сообщить вам никаких подробностей. Сведения конфиденциальные и не подлежат разглашению. Впрочем, автор письма явно стремился не афишировать свой собственный почерк. Воспользовался вырезками из газет, трафаретом.

– А… это разве редкость?

– Как сказать. Возможно, у него есть особые причины скрывать почерк. Например, если это близкий друг семьи. Или левша, что почти всегда легко определить даже по печатным буквам. Поэтому он воспользовался трафаретом, когда не мог найти нужное слово в газетах.

– Вот как?

Моррис слегка забеспокоился. Речь инспектора звучала медленно и веско, одним словом – профессионально, и Моррис вспомнил, как деловито вел себя этот человек в саду семейства Тревизан, каким опытом от него веяло. Сколько ему понадобится времени, чтобы выяснить подлинную причину создания этого беспорядочного коллажа?..

– Да, в таком случае спортивный костюм, брошенный в урну в Виченце… вы ведь об этом слышали? Его оставили на железнодорожном вокзале… Так вот, этот костюм могли выбросить намеренно, чтобы сбить нас со следа, отвлечь от поисков среди близких друзей и знакомых семьи. Но мой помощник подсказывает, что у вас есть для меня новая информация.

– Ну… я не совсем уверен в ее ценности… Я вспомнил об этом вчера вечером, а потом, когда узнал о похищении…

Черт! Где же это он мог в Бари раздобыть веронскую «Арену»? Одно дело – Римини, расположенный в паре сотен километров к югу от Вероны и кишащий туристами из северных городов, но Бари? Морриса затрясло, он переложил телефонную трубку из одной потной руки в другую. Как же тесно и душно в этой кабинке! Ну конечно, кому нужна «Арена» в Бари.

– Да? Pronto?

– Так вот, Массимина как-то сказала, что в автобусе по дороге домой ей временами досаждает какой-то тип. Каждый раз пытается или сесть поближе к ней, или встать рядом и не сводит с нее глаз.

– Она не говорила, как он выглядит?

– Нет. Только что у него длинные волосы и какие-то странные глаза. У меня сложилось впечатление, что ему где-то около сорока, но трудно сказать, почему я так решил. Я тогда посоветовал ей держаться ближе к водителю или к другим пассажирам и особенно не переживать. Ведь в мире полно чудаков, и, как правило, они совершенно безобидны. Но теперь…

– Вы больше ничего о нем не знаете? Она не упоминала, где он садился, где выходил, в котором часу это было?

Для большей достоверности Моррис выдержал паузу, якобы собираясь с мыслями. Его снова накрыла волна дьявольской уверенности. Инспектор купился на его россказни!

– Ну, она училась в школе, что находится в Стимате, и после занятий сразу ехала домой. Занятия заканчивались в час. Но где он садился и сходил, я не знаю. Мне кажется маловероятным, чтобы этот тип ехал до Квиндзано, иначе Массимина знала бы его. Там все всех знают.

– Так-так… – Судя по всему, Марангони записывает его слова, и можно перевести дух. – Так. Мы отрядим несколько человек, чтобы они проверили всех, кто постоянно ездит этим маршрутом в час дня.

– Но если Массимину похитил именно этот человек, то вряд ли он по-прежнему разъезжает в автобусе! – Моррис сумел подпустить в голос нотки раздражения и страха.

– Мы можем опросить пассажиров, которые регулярно пользуются этим маршрутом. Не исключено, что они сообщат нам что-нибудь ценное.

– Думаю, мне нужно немедленно вернуться в Верону, – решительно сказал Моррис.

– Зачем, синьор Дакворт?

– Не знаю. Меня все это очень тревожит, да и отдых совсем не в радость. К тому же если я буду в Вероне, то, возможно, смогу чем-то помочь. Я мог бы…

– Послушайте, синьор Дакворт, честно говоря, я не знаю, чем вы можете нам помочь. Вы и так уже немало сделали. Ведь вы не виделись с девушкой целый месяц. Что касается ее родных, то думаю, они вряд ли обрадуются вашему присутствию. Похоже, им неловко перед вами, отсюда их враждебность. – Инспектор издал отеческий смешок. – Такова жизнь. Вы ведь там с друзьями, верно?

– Верно.

– Вот и постарайтесь отвлечься.

– Но…

Очень трогательно, такая забота о его душевном состоянии.

– Решать вам, разумеется, но я советовал бы не спешить с возвращением в Верону. И не надо чувствовать себя виноватым из-за того, что не примчались сюда сразу, поверьте – в вашем присутствии нет никакой необходимости.

– А если я отправлюсь с друзьями в Турцию?

– Ради бога! А если захотите узнать последние новости, просто позвоните по этому номеру, и мой помощник расскажет вам о наших результатах. Вы же помните синьора Толайни? Он был со мной во время нашей встречи в Квиндзано.

– Я подумаю, – отозвался Моррис несчастным голосом и повесил трубку.

Повинуясь внезапному толчку, он набрал код Англии и номер в Актоне, потом долго слушал щелчки в трубке, наконец, раздались характерные английские гудки. Эти знакомые звуки потрясли Морриса, такие близкие, такие привычные, – он ведь сейчас мог звонить с лондонского вокзала Виктория, чтобы сообщить отцу о своем возвращении, мог бы начать жизнь сотрудника Управления по сбыту молока… А вот возьмет и скажет папочке, что заработал до хрена денег спекуляциями на бирже и скоро купит домик в горах, где-нибудь неподалеку от Флоренции, и не желает ли дорогой родитель навестить его в сентябре, пожить недельку-другую, погреться на солнышке, позагорать… Да папаша со стула упадет!

Но из трубки продолжали нестись гнусавые английские гудки. До Морриса вдруг дошло, что сейчас утро, обычное утро обычного четверга, и папаша трудится в поте лица, согнувшись над своим волочильным станком. Что ж, каждому свое. Unicuique faber est и все такое прочее. Он вышел из кабинки, расплатился за разговор, попросил телефонный справочник Вероны и выписал адрес Бобо.

Нет, нужно было ему стать детективом, подумал Моррис, выходя на улицу. Тогда бы он точно не упустил ни одной мелочи, вроде той, как можно, находясь в Бари, узнать о похищении в Вероне. Да, наверное, еще не поздно… Никто не мешает вернуться в Англию, записаться на какие-нибудь курсы и обзавестись лицензией частного детектива еще до того, как ему исполнится тридцать пять. А что, вполне реально. Или пойти в полицию. Уж там-то он точно не получит от ворот поворот. Вот только придется два года проторчать на улицах простым патрульным, да и репутация «бобби» мало соответствует его представлениям о культуре… Стоп! А вдруг о похищении передали по общенациональному радио или телевидению? Так вот почему инспектор не удивился. Ну да, о похищении сообщили в новостях, да еще показали во весь экран лицо Массимины!

Моррис остановился как вкопанный, перекрыв плотный поток любителей позагорать, с кислыми физиономиями тащившихся на пасмурный пляж. Нет, это невозможно. Как столь мелкое событие может угодить в национальные выпуски новостей? Похищение в провинциальном городке… Это ведь вам не Англия, где приходится скрести по глухим углам, чтобы отыскать хоть мало-мальски драматическое событие. В Италии, что ни день – драма: умирают и воскресают правительства, мафия направо и налево торгует оружием, давно уже обогнав все страны Варшавского договора вместе взятые. Кому нужна история Массимины?

Моррис очнулся и заторопился в пансион. Марангони просто не захотел пораскинуть мозгами, вот и все. Но в любом случае надо поскорее убраться из Римини. Не стоит рисковать, в маленьком городке твое лицо может примелькаться, и люди начнут тебя узнавать.

– Ehi! Eh lа!

Моррис уже миновал центральную улицу и теперь пробирался по узким переулкам, когда услышал сзади звук торопливых шагов: человек то ли бежал, то ли ковылял, часто-часто переставляя ноги.

– Моррис!

Обернуться он не успел, чья-то рука с силой хлопнула его по плечу. Чертов Джакомо. Колченогий Джеки. Моррис поймал себя на том, что дрожит. Мелкой, едва заметной дрожью.

– Я собирался заглянуть к вам в пансион, но тут увидел вас… – Джакомо никак не мог отдышаться, ему даже пришлось ухватиться за Морриса, чтобы не потерять равновесие.

Мысли сновали с бешеной скоростью, пытаясь отыскать ответ, зачем он понадобился Джакомо. Может, хочет извиниться? За вчерашнее свинское поведение…

– А что такое?

– Помните, вы вчера сказали, что Массимина убежала из дома.

– Это она сказала, не я.

– А, ну да… А какая у нее фамилия?

Моррис почти не колебался. Холодные голубые глаза взглянули прямо в темные глаза Джакомо так, словно смотрели в лицо судьбе.

– Тревизан. Массимина Тревизан.

– Из Квиндзано? Это пригород Вероны.

– Именно.

Джакомо рассмеялся:

– Надо же, а они думают, что ее похитили! Разве вы им не позвонили и не сказали, что с ней все в порядке?

– Что?!

– Они думают, что девушку похитили! – возбужденно повторил Джакомо. – Утащили, увезли. Послушайте, сегодня утром я купил «Арену», совершенно случайно, последний экземпляр, а там – статья о похищении Массимины…

– Не может быть! – Моррис запустил руку в светлые волосы, на мгновение прикрыв исказившееся лицо. Ну почему он не купил оба экземпляра газеты!

– Но Массимина же звонила домой. А потом мы написали письмо. Я сам его отправил. Нет-нет, здесь какая-то ошибка.

– Уж это точно! – возбужденно воскликнул Джакомо. Похоже, он находил ситуацию чертовски забавной. – Пойдемте ко мне в гостиницу, я покажу вам газету. Может, она просто побоялась звонить, вы ведь знаете этих пугливых благовоспитанных девиц, а итальянская почта работает из рук вон, письмо запросто могло застрять по дороге. Когда вы его отправили?

Моррис уже шагал рядом с Джакомо к гостинице. Лицо его заливал пот; ноги, казалось, были слеплены из воска.

Думай, думай, думай!

Он до крови прикусил нижнюю губу.

– Еще в субботу утром. Мы…

Джакомо снова захохотал:

– Небось половину итальянской полиции заставили рыскать вокруг Виченцы, потому что там нашли спортивный костюм, который, как полагают, принадлежит вашей подружке.

– О нет! – от безысходности выдохнул Моррис, так ничего и не придумав.

– Вам нужно срочно позвонить в полицию, или родным Массимины, или куда-нибудь еще. Если хотите, можете позвонить из моего номера. – Глаза Джакомо так и сверкали. Продолжая смеяться, он хлопнул Морриса по спине. – Да ладно, не стоит так переживать. А то бледный, как покойник. Она сама виновата, если наврала про звонок. Потолкуете с полицией, и все утрясется.

– Да-да, конечно…

Слава богу, что в статье ни словом не упоминалось о нем.

Джакомо с Сандрой жили в отеле с поэтичным названием «Под оливами» – не слишком уместное название для типовой гостиницы на улице, засаженной соснами.

– Очень удобно, – с улыбкой сказал Моррис и даже слегка обрадовался. Он еще жив. Он еще способен замечать мир, способен отпускать бесстрастные реплики.

Джакомо направился к стойке портье за ключом, и до Морриса вдруг дошло, что Сандры в номере, скорее всего, нет. Он быстро отвернулся, пока девушка-портье не встретилась с ним взглядом.

– А где Сандра? – простодушно спросил он, когда они вошли в лифт. Спина была липкой от пота.

– Отправилась по магазинам. Вбила себе в голову, что ей нужен новый купальник. Знаете ведь, какие они, женщины. У нынешнего купальника ей, видите ли, не нравятся бретельки. Словно от других бретелек у нее вырастут сиськи.

И Джакомо пустился в разглагольствования о женщинах. На самом деле у него с Сандрой ничего серьезного. Так, легкая интрижка. И если честно, на большее бабы не пригодны. Со своими браками, домашним хозяйством и младенцами сначала влезают в твою жизнь, мешают твоей работе, а когда понимают, что ты не собираешься виться вокруг их подола круглые сутки, изводят попреками или принимаются вертеть хвостом направо и налево в надежде досадить тебе. Вот и у него жена – отъявленная стерва, и этим все сказано. С женщинами невозможно жить в мире и спокойствии. И потому он сбежал от нее, так что теперь сам себе хозяин, с головой уйдет в работу, а сексуальную энергию прибережет для таких вот случайных интрижек с похотливыми сучками вроде англичаночки Сандры. Пусть бедняжка и не вышла сиськами, но в кровати такое выделывает! Просто ненасытна.

Вот за такие разговоры Моррис и не любил мужские компании.

– А она знает? – вежливо спросил он. – О том, что для вас это всего лишь курортный роман?

– Сандра? Нет. Талдычит, что поселится в Вероне, этакая верная подруга художника.

Джакомо захохотал. (Господи, этот человечек страшен как смертный грех. Маленький, колченогий, волосатый как черт, с типичным южным лицом, похожим на жеваную ириску. Жуткий карла из сказки да и только.)

Что же делать… Что же делать?!

– Но если нужно, я всегда готов сказать бабе в лицо: так, мол, и так, милая моя, на меня не рассчитывай. Чтобы быть добрым, иногда приходится быть жестоким, – таков мой девиз, Моррис. А как у вас Массиминой? Славная девчушка. Вы отличная пара! – И, не дав Моррису открыть рта, Джакомо спросил, чуть понизив голос: – Как насчет того, чтобы объединиться и все такое? – Его лицо перекосилось хитрой усмешкой. – Я хочу сказать, хорошая компания еще никому не мешала, делили бы все поровну. Сандра обожает такие фокусы, да и вы ей приглянулись, все уши прожужжала, до чего вы милый. Мол, вы сильно отличаетесь от тех снобов, к которым она привыкла у себя в Англии. Если хотите, мы можем даже сфотографироваться вчетвером… Никаких запретов. Так сказать, поделимся прибылью. Развлечемся на всю катушку, обещаю!

Потрясенный до глубины души, Моррис судорожно сглотнул. Неужто эта обезьяна толкует о тех мерзостях, что печатаются в непристойных журнальчиках? (Если на то пошло, что-то вроде этого он видел в «Пентхаусе» негодяя Картуччо: троица сплелась в клубок, а кто-то четвертый их снимает. Гнусь какая…)

– Ну, что скажете, дорогой мой? Ох, и здорово заводит, когда трахаешься в компании! – Джакомо довольно хохотнул. – Ты их и в рот, и в жопу, а тебя…

– Вообще-то мы влюблены друг в друга, – прохрипел Моррис. Его мутило. – Честно говоря, мы… – Комок тошноты застрял где-то под грудиной. Моррис отчаянно пытался совладать с собой. – Мы собираемся пожениться, как только ей исполнится восемнадцать. Через шесть недель…

Только ничего не трогай в номере. Ничего-ничего-ничего…

– Ну, раз так, поздравляю! – Джакомо изогнулся в быстром, нелепом поклоне, затем резко сменил тему: – Надеюсь, полиция не станет больше досаждать влюбленным голубкам. Газета вон там, можете взглянуть. А я приготовлю что-нибудь выпить. Хотите мартини?

Он вышел в дверь, за которой, по всей видимости, находилась ванная. Моррис быстро оглядел комнату.

Что делать, что делать, что делать… Должен же существовать другой выход, все равно какой…

– Удивительное дело, да? – крикнул Джакомо, звеня в ванной стаканами. – Нам надо позвонить в справочную и узнать телефон веронской квестуры. А то позвонишь местной полиции, а там даже не поймут, о чем идет речь. Они только нудистов на пляжах горазды ловить.

Газета лежала на кровати, развернутая на обличающей странице. Моррис взял ее и нарочито зашелестел. Настольная лампа… нет. Стул… нет. Радиоприемник. Нет. Комната была почти пустой. Журнал «Фотографо» на трюмо, на обложке обнаженная женщина.

У него лишь несколько секунд!

Боже милостивый, должно же быть что-нибудь? Пресс-папье? Пресс-папье – это классика. Нет тут пресс-папье.

Что же делать… что же делать… Господи, что же делать?!

– С водкой или без?

– С водкой. – Вместо слов с губ сорвался невразумительный хрип. Надо что-то сказать о проклятой статейке. Преодолев немоту, Моррис прокричал: – Просто невероятно! Какой-то чокнутый ублюдок послал письмо с требованием выкупа.

Цветочный горшок, цветочный горшок… Цветочный горшок. Какой фарс!

В высоком глиняном горшке обитало какое-то тропическое растение. Моррис осторожно поднял горшок. Тяжелый… Но сумеет ли он? Сумеет ли?.. Ведь никогда, никогда у него и в мыслях не было ничего такого. Моррис Дакворт, отличник и маменькин сынок, маргаритка, как его называл папочка…

Он уже стоял сбоку от приоткрытой двери в ванную. Джакомо составлял стаканы на поднос. Нелепость. Пошлый телевизионный спектакль. Дурной вкус. Он поднял горшок над головой, стиснул зубы и попытался унять трясущиеся руки. Фарс, фарс, фарс… Если вчера его снедал жар, то сегодня трясет от холода. Мышцы и сухожилия отказывались повиноваться. Ягодицы словно одрябли.

Верхние листья растения зашелестели, коснувшись потолка. Дверь открылась шире, появилась курчавая голова Джакомо, и Моррис обрушил на нее горшок, вложив в удар весь свой страх и всю свою ненависть. Всего себя без остатка. Горшок разлетелся на части, и Джакомо медленно осел на пол, в мешанину из разбитых стаканов, глиняных черепков, земли и листьев. Он даже не вскрикнул, лишь судорожно дернулся, перевернулся на бок и только потом испустил протяжный, низкий стон. Жив… Взгляд Морриса заметался по комнате в поисках нового орудия. Босоножками ведь не ударишь. Боже, все равно что на кухонном столе подпрыгивает форель, а у тебя под рукой нет скалки. Наконец в гениальном озарении (ибо он гений, гений, гений) Моррис повернулся к кровати. Подушка. Ну, конечно… Подушка!

Перевернув поскуливающего Джакомо на спину, Моррис опустил ему на лицо подушку в лимонной наволочке и навалился сверху всем телом. Джакомо почти не сопротивлялся, лишь дернулся разок, на мгновение безвольно вскинув руку. Моррис посмотрел на часы, выждал точно две минуты, затем ослабил давление. И крови-то лишь жалкая тоненькая струйка. Он взял запястье Джакомо и попытался нащупать пульс. Ничего. Десять секунд, двадцать. Ничего! Моррис встал. Он не станет убирать с лица подушку, не станет. Запросто обойдется без этого зрелища. Все тело было во власти ватной слабости, он с трудом доковылял до кровати, лег навзничь и закрыл глаза, пытаясь побороть очередной приступ тошноты.

Пять минут, только пять минут, и все будет в порядке. Он должен уйти до прихода Сандры. Или нет? Дождаться? Полное безумие… Слава богу, что Джакомо был таким ничтожеством. Да и Сандра… Обмениваться партнерами! Обожает такие фокусы… Сука. Значит, я сильно отличаюсь от тех снобов, к которым ты привыкла у себя в Англии… Тварь. Гнусная тварь. Пора уходить. Или остаться… Руки ходили ходуном. А что подумает Массимина? Кто знает, что ей взбредет в голову. Нет, надо убираться отсюда. Но сначала придать правдоподобие этому хаосу.

Моррис с трудом поднялся и шагнул к Джакомо, нагнулся, ощупал передние карманы джинсов. На ткани ведь не остается отпечатков, правда? Пусто. Он сунул руку под туловище. Бумажник оказался в заднем кармане. Прижав подушку к лицу Джакомо, Моррис попытался перевернуть тело. До чего ж тяжел этот карлик. Моррис оставил в покое подушку и двумя руками дернул мертвеца. Подушка соскользнула на пол, но Джакомо уже лежал лицом вниз. Моррис выдернул бумажник и сунул его себе в карман. Теперь к ящику трюмо. Вывалив его содержимое на пол, он разворошил ногой косметику, духи, мелкие монеты… Ничего ценного. Так, что дальше? Шкаф. В нижнем отделении лежали фотоаппараты, объективы и прочая фотоутварь. Быстрый взгляд в окно. Небо проясняется, вот-вот выглянет солнце. Пластиковый пакет, вот что ему нужно. Моррис огляделся по сторонам. Ничего. Тогда в ванную. Пакеты обычно вешают на ручку шкафчика, чтобы складывать туда салфетки и прочий мусор. Использованные презервативы. Вот свиньи! Вода. Ему нужна вода, вода, вода. Захлебываясь, он припал к крану, и тут понял, что мог оставить на трюмо и дверце шкафа отпечатки пальцев. Проклятье. Тряпка. Найти тряпку и хорошенько все вытереть. Тряпка. Простыня. Он схватил пакет, выскочил в комнату, сложил в пакет фотоаппараты, затем бросил туда же бумажник. Быстро стереть отпечатки и…

От стука в дверь он окаменел.

– Джакомо?

Ну почему он не слышал шагов? Почему, почему, почему…

– Джакомо, это я.

– Vengo.

Ни на размышления, ни на сомнения времени нет… Моррис шагнул к двери, выдернул из пакета массивный телеобъектив; пальцы коснулись дверного замка.

Футболка, под которой нет лифчика, и короткая белая плиссированная юбочка; рука сжимает сверток. Новое бикини, наверное.

– Моррис!

Сандра не видела Джакомо на полу – тот лежал справа от двери – и тем не менее тотчас почувствовала неладное.

– Моррис, что вы…

Он отступил. Надо впустить ее в номер и, закрыть дверь.

– Джакомо пригласил меня выпить.

Сандра шагнула через порог и замерла. Расширившиеся глаза обежали черепки, осколки, землю и остановились на… Она стремительно метнулась обратно, но Моррис оказался проворнее. С неожиданной для самого себя силой он схватил упирающуюся Сандру за руку, втащил в комнату и яростно швырнул на пол. Голова с гулким стуком ударилась о каменные плитки, Сандра закричала. Объектив отлетел в сторону и замер, зацепившись за уродливую ногу Джакомо. Моррис ринулся к нему.

– Нет! – взвизгнула Сандра, приподнимаясь. Вместо того чтобы попробовать защититься, она схватилась за край коротенькой юбчонки, задравшейся почти до пупа, и попыталась натянуть ее на колени. Ее аристократическое, вытянуто-зубастое лицо побелело от неподдельного изумления. Словно все это он затеял лишь ради того, чтобы изнасиловать ее! Какое тщеславие!

Моррис прицельно ударил объективом по светло-пепельной голове.

– Нет! – снова завизжала Сандра, вскидывая руки.

Он ударил еще раз, теперь в висок, потом третий, четвертый, он бил снова и снова. В каждый удар он вкладывал всего себя, бил до изнеможения, до бессильной дрожи в мышцах. Внезапно хлынула кровь, темная, почти черная. Он дернулся было к подушке, но потом понял, что в этом нет нужды. Лицо Сандры выглядело абсолютно спокойным, зрачки съехали к уголкам глаз и застыли, окровавленные губы изогнулись в уродливой полуулыбке, обнажив осколки зубов. Моррис глубоко вздохнул, подошел к приоткрытой двери – господи, ведь кто угодно мог пройти мимо, – подобрал пакет, сунул в него объектив и вышел, захлопнув за собой дверь.

Кабина лифта по-прежнему находилась на этаже, похоже, после Сандры ее никто не вызывал. Моррис спустился в вестибюль, проскочил мимо стойки портье, как ему показалось, незамеченным и собрался было толкнуть дверь, но тут его пригвоздила к месту ужасная мысль. Газета… Он ведь оставил в номере «Арену». Боже правый! Он привалился к стене, щедро украшенной лепниной. Газета развернута на той самой странице…. Там, где черным по белому написано о похищении, словно специально для полиции. Надо вернуться.

Зачем же он это сделал? Зачем? Ведь самое время было выйти из игры и первым рейсом умотать в Англию.

Неужели ему так хотелось остаться с Массиминой? Ну нет…

Он посмотрел на часы, подождал бесконечные десять минут, чтобы наверняка убедиться, что никто не поднял тревогу. Видимо, на крики этой дряни ни один человек не обратил внимания. Возможно, они вовсе и не были такими уж громкими. Затем быстро двинулся через вестибюль. Девушка за стойкой хихикала в телефонную трубку, ничего не видя и не слыша вокруг. Лифт… Кабины внизу нет! Моррис увидел справа лестницу и заставил себя, сцепив зубы, преодолеть три лестничных пролета непринужденным, спокойным шагом. Он просто войдет в номер, возьмет с кровати «Арену», положит ее в пакет, протрет трюмо, шкаф, раз уж он вошел (и кран, обязательно кран!), а потом снова выйдет.

Но дверь оказалась заперта. На мгновение Морриса охватила паника. Он выронил пакет, схватился за ручку и налег на нее. Как же это он мог свалять такого дурака, как же он мог забыть, что у замка есть защелка! Ну почему он не забрал ключ? Выходит, он всего лишь бестолковый любитель, запутавшийся мальчишка, и если его теперь схватят, то ему уже не выкрутиться. Следовало во всем признаться Джакомо и выйти из игры с наименьшими потерями: отправить девчонку домой и вернуться в Англию. Или согласиться на групповуху и предложить Джакомо половину выкупа в обмен на молчание. Да эта свинья хрюкала бы от счастья, у мерзавца на роже было написано, что он мать родную продаст, лишь бы забраться девчонке в трусы. У него, у Морриса, есть хотя бы представления о порядочности.

Пока мысли эти вихрем проносились в голове, Моррис остервенело дергал дверную ручку; в чувство его привел скрип лифта. Он подхватил пакет, рванулся к лестнице и едва успел нырнуть за угол, как в коридоре показалась немолодая пара. Они остановились у соседней с номером Джакомо двери, смеясь и переговариваясь по-немецки. Моррис осторожно высунул голову, выжидая момент, когда можно будет снова наброситься на дверь (надо бы попробовать вскрыть замок), но парочка страстно обнималась, прислонившись к стене, – и это несмотря на свой почти преклонный возраст!

Вот тут-то, томясь от ожидания, Моррис и заметил пятна, темневшие на сверкающих мраморных плитках, которыми был выложен пол; он пригляделся: багровые пятна тянулись по всему коридору. Он долго смотрел на них, не понимая, что это такое, потом медленно поднял ногу и взглянул на подошву туфли. Весь носок был липким от крови. Стоя на одной ноге, Моррис покачнулся и едва не потерял сознание. Он схватился за металлические перила и, чтобы прийти в себя, сделал несколько глубоких вдохов. В глазах на несколько секунд потемнело, в черепе цветным заревом полыхнула боль. Как получилось, что эти двое не заметили пятен? Наверное, он и в вестибюле наследил. Дрожащими руками он стянул испачканную туфлю, затем другую, сунул их в пакет – к бумажнику, фотоаппаратам и проклятому объективу (невольно отметив прилипший к нему клок светлых волос) – и, дыша как загнанная лошадь, боже-боже-боже, почему так не хватает воздуха, помчался вниз по ступеням. На лестнице ему никто не попался, но в вестибюле было полно народу. Наступило время обеда, и постояльцы не торопясь шествовали в ресторан, к вращающимся дверям в глубине вестибюля. Моррис обогнул людей, толпившихся у стойки портье, и выскользнул на улицу.

Ветер разогнал тучи, яркий солнечный свет заливал все вокруг, и асфальт под ногами уже начал плавиться. Моррис нырнул в тень чахлой сосны и быстро осмотрел на себе одежду. На белых хлопчатобумажных брюках чуть ниже колена темнело маленькое пятнышко крови, еще одно – на правом рукаве. План, нужен план. Он должен немедленно составить план и во всем разобраться. Моррис посмотрел на часы. Двенадцать с четвертью. Массимина одна уже почти два часа. Он быстро двинулся к каналу, сообразил, что идет не в ту сторону, и повернул обратно. Асфальт жег ноги, но на бег он перейти не смел, чтобы не привлекать к себе внимания; приходилось передвигаться дерганой рысью. Внезапно сбоку с оглушительным лаем к нему рванулась какая-то псина.

– Малышке не нравятся босые ноги, – хохотнул хозяин, оттаскивая собаку.

Моррис попытался улыбнуться в ответ. Тщетно. Парню небось показалось, что босой прохожий глянул на него волком.

Вода сверкала на солнце ослепительными бликами, с канала несло соляркой, тухлой рыбой и морем. Моррис спрыгнул на причал, у которого теснились привязанные к кольцам разноцветные рыбацкие лодки. То здесь, то там дребезжал компрессор, рыбаки возились с сетями, перебрасывались шутками. Идиллия! Моррис прошел добрых двести ярдов, почти до конца пирса, пока не остался в полном одиночестве, и только тогда он остановился. Запустил руку в пакет, стараясь не притрагиваться к объективу и окровавленным туфлям, нашарил бумажник Джакомо. Теперь, когда все кончено, можно получить и гонорар за преступление. В бумажнике оказалось всего двадцать тысяч лир. Документы, водительские права, билеты на паром Бриндизи-Игуменица, полароидная карточка, с которой улыбались довольно миловидная женщина и два малыша, еще один снимок – обнаженная смуглая красотка сидит, скрестив ноги и закинув руки за голову, так что соски смотрят прямо в камеру. Красотка не походила ни на женщину с детьми, ни тем более на Сандру, и Моррис с удовлетворением отметил еще одно подтверждение полной безнравственности Джакомо. (Будем считать, что он убил его ради бедной жены и ради всех тех, кого соединил Бог…) В маленьком кармашке на кнопке обнаружился завернутый в тонкую бумагу крошечный серебряный святой святой Христофор на тонкой цепочке, обмотанной вокруг старого, поношенного обручального кольца.

Моррис взял двадцать тысяч – деньги есть деньги, – паромные билеты (на всякий случай) и зачем-то – Святого Христофора. Сунул документы и кольцо обратно в бумажник, бумажник – в пакет, а ручки пакета туго связал вместе. Оглянувшись, он отступил на несколько шагов, сделал легкий разбег и швырнул пакет в канал. Под весом фотоаппаратов тот камнем пошел ко дну.

* * *

– Это мне?! – Массимина едва не прыгала от восторга. – Морри-ис!

– Потому я и задержался.

Моррис чувствовал себя совершенно вымотанным. Он и не помнил, чтобы когда-нибудь так уставал. Полиция в два счета догадается, что к чему, когда обнаружит рядом с трупами газету, развернутую на странице, где говорится о похищении. Он без сил рухнул на кровать.

– А потом я споткнулся о бордюр и порвал туфлю, битых полчаса ушло на поиски новых, но, когда нашел, выяснилось, что все деньги я потратил на святого Христофора.

– Quanto sei caro! [65]Какой ты милый! (итал.)
 – весело рассмеялась Массимина.

Интересно, вяло подумал Моррис, сколько еще историй можно придумать, объясняя, почему он заявился домой без башмаков, но с серебряной безделушкой в кармане. Порой убийство способно обернуться настоящим кошмаром.

– Он будет защищать нас в пути, – серьезно сказала Массимина, застегивая на шее цепочку. А вот это ему и в голову не могло прийти. Уместно, просто до жути уместно.

Массимина порхнула к Моррису, дабы запечатлеть на его щеке благодарный поцелуй, но он вдруг вспомнил про капельки крови на одежде, и, оттолкнув девушку, вскочил на ноги.

– Ужас, последние дни потею как свинья. Одежда насквозь провоняла.

Их душный номер был типичен для дешевых пансионов: некрашеный деревянный пол, двуспальная кровать, гардероб и крошечный столик, а в углу раковина с зеркалом. Моррис открыл кран, стянул с себя брюки, расстегнул рукав рубашки, не раздумывая погрузил их в воду и быстро начал тереть пятно на штанине о пятно на манжете. Отметины почти сразу растворились и исчезли. Вот тебе и пособие «Как избавиться от следов преступления». Нет ничего проще, чем смыть пятнышко крови.

Он обернулся за полотенцем и очутился лицом к лицу с обнаженной Массиминой. Скомканная жемчужно-серая юбка валялась у ее ног вместе с красной футболкой. Белья на ней, похоже, и не было. Под волнующе-изящной линией живота темнели густые и такие колючие с виду волосы. Моррис застыл. Он слишком устал для решения новых проблем. Медленно вытирая руки, он не сводил с девушки напряженного взгляда.

Комната была очень темной. Здание на другой стороне старинной узкой улочки преграждало путь солнечным лучам. Тусклый, слегка нереальный свет наполнял красоту Массимины таинственностью. Моррис невольно отметил, что девчонка сложена даже лучше, чем он считал.

Едва заметно улыбнувшись, Массимина склонила голову набок.

– В этом нет ничего неправильного или дурного, Морри. Ты ведь знаешь. Я люблю тебя, а все остальное неважно. Ты такой добрый, такой великодушный, так заботишься обо мне, даришь чудесные подарки… С тобой мне так спокойно…

Моррис почувствовал, что его качнуло, и на мгновение закрыл глаза.

– Морри? – Она вскинула тонкие, золотистые от загара руки, вывернув ладони наружу, словно преподнося себя.

Ну еще бы, дурочка воображает, что все это охренительно романтично. Начиталась всякого вздора в дешевых книжонках. Глаза Морриса наполнились слезами. Где-то внутри мощной волной поднималось желание, унося прочь прежнее отвращение, все эти гнусные картинки: отец с Эйлин на кушетке, их мерзкое кряхтение…

– Иди ко мне, Морри. Vieni, vieni. – Она переступила через юбку, качнулась к нему, мягкая грудь прижалась к его телу.

– Cara, – прошептал Моррис, обнимая ее, – cara Massimina.

* * *

Атмосфера умирающего дня была такой тягучей и сонной, что даже полчища мух в комнате двигались лениво и бесшумно.

– Кстати, – беззаботно сказала Массимина. Она уже сидела на кровати, весело пытаясь натянуть роскошную соломенную шляпку на свои завитые волосы. – Пока тебя не было, я позвонила домой…

– Что… что ты сделала?

– Домой позвонила. Раза четыре или пять. Хозяйка разрешила мне воспользоваться ее телефоном. Но я никого не застала.

Моррис закрыл глаза, отдаваясь нахлынувшему облегчению. Должно быть, отправились на похороны старухи. А он ведь запросто мог задушить…