Вдребезги

Парланд Генри

Стихотворения,

написанные по-русски

(публикуются впервые

по архивным материалам)

 

 

Цикл «Чулки»

1

Сперва играло солнце, улыбаясь, как только женщины и радуга могут           улыбаться. Тогда кто-то зафилософствовал (аналитично, кажется, он сказал).

2

Маленькая змеиная головка, плечи, с которых все стремится вниз, изрядная доля самоуверенности в ногах — почем мне знать? Но змеиная головка напоминает женскую, и плечи знают, чего хотят, и ноги — почем мне знать?

3

В мушином жужжании моих           мыслей я крадусь с газетой в руках: шлеп! шлеп! А, сентиментальность, мокрое пятно на обоях, как ты себя чувствуешь? Не смей дрыгать ногами, любовная тоска шлеп! шлеп! В окно жужжа вылетает жирная муха.

4

Закрытые двери, два пьяных и девчонка, умоляющая бессердечные узоры обоев.

5

Я думал: это был человек. а это было его платье, и я не знал, что это то же самое и что платья могут быть очень красивы.

6

Распродажа идеалов — вы говорите, она уже началась, но я говорю: мы должны еще понизить цены.

7

Теперь я знаю — это зависит от чулок! Все — эротика, эстетика, религия, человеческое достоинство (что был бы сам Вельзевул в старых, шерстяных, скверно заштопанных носках?)

8

Программа широких штанов: будем больше платьями, меньше людьми и душу зашьем в подкладку.

9

Ноги, что вы знаете о ногах? Вы, которые думаете о юбках, когда проходите мимо витрины «Чулочного Централя». Что вы знаете о ногах двадцатого столетия?

10

Идиоты! Которые думают, что у черта есть золотые платья. У черта нет платьев! Во всем аду найдется, пожалуй, две-три пары разодранных купленных в ломбарде подштанников.

11

В день Большого Похмелья, когда звезды икают и все архангелы пьют сельтерскую воду, мы соберемся в кафе слушать мелодии женских ножек.

12

Встретил прекраснейшую танцовщицу Испании. Nana de Herera Говорила по-немецки (очень хорошо) у поезда в Або. Ее губы давали сигнал остановиться, и все локомотивы задержали дыхание, когда она по-немецки (очень хорошо)…

13

Афиши наших лиц, пускай они выкрикивают свое: я, я! Только когда они проорут: мы! мы! мы! — сорвем визге их гримасы, дадим солнцу загримировать их под человеческие           лица.

14

Сегодня так холодно. Дыханье световых реклам колет как ледяные иглы. Тени проводов хотят перерезать мне горло. Воздух, дрожа, забился в ближайший переулок.

15

Все они чего-нибудь от меня хотят. Даже папиросный дым извивается, как вопрос. Двери хотят меня проглотить, ноги спичек такие длинные и голодные. Чашки кофе презрительно кривят свои бледные           губы.

16

Поезд вколачивает свой жесткий ритм в мою кровь. Не о людях эта песня, не о Боге или любви — она о железе и из железа.

17

Склады досок жмутся ближе друг к другу, каждая соломинка кокетничает с ветром, галоп заборов вслед за канавами, так что чахоточно-бледное небо каждый вечер краснеет.

18

Крутит тьма, полосы света, тени в наши окна: хотите с нами? Разве вы не видите: дома присели для прыжка, дороги готовы вскочить, бросить об землю постовые фонари. Телефонные провода мечутся туда и сюда, ловя звезды! Хотите с нами?

19

Гора у Фридриксберга: Рана через все лицо, Истекая кровью Под ножами локомотивных свистков.

20

Далеко в Tölö Афиша автомобильных шин, лучших в этом году. Каждое утро, когда я дожидаюсь трамвая, я стою благоговейно, тихо перед ее гордым, приказывающим: купи!