(Донесение генералу иезуитского ордена. Часть 1)

«Монсеньор!

Согласно Вашему высокому повелению направляю Вам законченный отчет о нашумевшем деле с бриллиантовым ожерельем и роли, которую сыграл в нем вверенный моему наблюдению Джузеппе Бальзамо (он же граф Калиостро, граф Феникс, Ахарат и Пеллегрини). Состоя ранее провинциалом ордена в российских землях, я уже докладывал об этом опасном, меняющем имена с переменой стран своего пребывания человеке, который колесит по Европе, везде оставляя за собой след в виде всевозможных слухов. Ныне можно с уверенностью сказать, что зародившиеся ранее подозрения насчет его особы полностью подтвердились.

В характере Джузеппе Бальзамо непостижимым образом сочетаются достоинство и коварство, образованность и невежество. Этот человек, впрочем, великодушный и одаренный увлекательным, хотя несколько варварским красноречием, представляет собой странную помесь миссионера и авантюриста, что делает его особо опасным. К тому же он обладает талантом привлекать к себе людские души.

Приехав в Митаву, он не замедлил очаровать тамошнее высшее общество. Двух часов ему оказалось вполне достаточно, чтобы совершенно покорить таких знатных и ученых вельмож, как граф Медели, граф Ховен и майор фон Корф. Влияние же его на особ женского пола не поддается никакому описанию.

Алхимик, врач розенкрейцерской школы, астролог, физиономист и жрец тайны, Бальзамо должен был казаться лакомой приманкой для всех секретных богопротивных обществ. Так оно, собственно, и случилось. Как я уже писал в свое время, иллюминаты завербовали его в свою среду, когда самозваный граф приехал во Франкфурт-на-Майне.

Посвящение его происходило недалеко от города, в подземной пещере. Глава местных иллюминатов (есть основания утверждать, невзирая на маску, которая скрывала его лицо, что это был небезызвестный монсеньору барон Вейсгаупт) раскрыл железный ящик, наполненный бумагами, и вынул оттуда рукописную книгу, начинавшуюся словами: «Мы, гроссмейстеры ордена тамплиеров…» Далее следовала формула присяги, начертанная кровью, и одиннадцать (позволю вновь обратить внимание монсеньора на это число!) подписей.

В этой написанной на французском языке книге прямо говорилось, что иллюминизм есть заговор против тронов. Мне удалось узнать, монсеньор, что первый удар постигнет Францию, а после падения христианнейшего короля настанет очередь Рима. Иллюминаты, таким образом, выступают как идейные наследники тамплиеров – злейших врагов папской и королевской власти. Остается только сожалеть, что ордену не удалось подавить это движение в зародыше. После церемонии посвящения Бальзамо уведомили, что общество, в которое он вступил, узко пустило глубокие корни и располагает крупными суммами в банках Амстердама, Роттердама, Лондона, Генуи и Венеции.

В иллюминатских верхах утверждают, будто все средства общества составляются только из ежегодных членских взносов, что не представляется убедительным. Нельзя верить и широко распространенной легенде, согласно которой иллюминаты обратили в деньги тайное наследие тамплиеров – огромную статую Люцифера, отлитую из чистого золота. Денежный источник, питающий это движение остается, таким образом, невыясненным.

Пройдя полную церемонию и получив крупную сумму на расходы, а также секретные инструкции, Бальзамо сразу выехал в Страсбург.

Там он прожил некоторое время богатым и щедрым барином, давая много, но ничего и ни от кого не принимая. Людей состоятельных он одаривал своими советами, а бедняков – советами и деньгами, что вскоре превратило его в предмет народного обожания.

В то же самое время по соседству, в Саверне, проживал некий прелат, чья любовь к тайнам и смелые амурные похождения привели, наконец, к нынешнему скандалу. Смею, таким образом, обратить высокое внимание монсеньора на то, что знакомство Бальзамо (тогда он выступал под именем Калиостро) с кардиналом де Роганом произошло именно в Страсбурге и в указанное время, а не теперь, в Париже.

Узнав, что поблизости поселился чародей и философ, принц-кардинал Роган поспешил завязать с ним знакомство и направил своего егермейстера Миллиненса испросить у Калиостро аудиенцию.

Но насколько самозваный граф был ласков и любезен с бедняками, настолько же любил он посмеяться над знатными особами. Но таковы люди. Именно это свойство заставляло аристократов еще сильнее заискивать перед Калиостро. Посланца кардинала он встретил весьма надменно. «Если это у князя пустое любопытство, – резко ответил он, – то я отказываюсь его видеть; если же он имеет надобность во мне, то пусть скажет!» Нечего говорить, что этот высокомерный ответ не только не рассердил кардинала, но, напротив, очень ему понравился.

Неотступные униженные просьбы же этого блестящего кавалера, более знатного, чем сам король, победили, наконец, непонятное упорство таинственного иностранца, и он, как, впрочем, следовало ожидать, согласился дать князю церкви, пэру и великому милостынераздавателю Франции аудиенцию. С того момента Роган сделался нежным другом и восторженным почитателем графа Калиостро. Ловец душ, как всегда, не промахнулся.

Вот, собственно, все, что знали о Калиостро до того, как он решил поселиться в Париже на постоянное жительство. Ходили, правда, смутные, слухи, что таинственный граф обладает даром ясновидения и, кроме того, открыл эликсир бессмертия. Как утверждали некоторые, Роган сумел выпросить малую толику этого эликсира для себя и проживет теперь лет четыреста, оставаясь молодым и неутомимым… Возможно, что именно благодаря этим слухам Калиостро заинтересовался сам король. Nomina sunt odiosa, я уже докладывал монсеньору о тех затруднениях, которые испытывал Людовик XVI, вступив в брак с юной австрийской принцессой. По всей видимости, оные трудности, невзирая на рождение инфанты и мадам, не преодолены и по сей день, ибо только этим можно объяснить беспрецедентную поддержку, которую оказывает король всем начинаниям сомнительного авантюриста. Объявление двора, что всякая критика по адресу Калиостро будет рассматриваться как антигосударственное деяние, неслыханно! Бедная Франция! Она поистине на краю пропасти. Узда правления находится в слабых руках, а церковь после изгнания ордена бессильна предотвратить разложение общества и падение нравов.

Благородные манеры, огромное влияние при дворе, апокалипсическое красноречие и сказочное богатство – все это быстро сделало Калиостро кумиром парижан. Неувядающая красота его жены Лоренцы Феличиани вновь возбудила толки об эликсире бессмертия. Поговаривали, будто итальянская красавица была когда-то вавилонской царицей Семирамидой, а сам Калиостро якобы хорошо знал Христа и частенько беседовал за чашей фалернского с Юлием Цезарем, Суллой и Понтием Пилатом. Даже сомнительность богатств и добродетелей графа служили его популярности. Парижане буквально толпами осаждали его дом.

Поселился Калиостро на улице Сен-Клод в самом красивом особняке квартала. Причудливость и сказочная роскошь обстановки только укрепили за ним славу алхимика и некроманта. В салоне, убранном с восточной пышностью и погруженном в полумрак, если только его не заливали светом сотни канделябров, можно было угадать характер хозяина – философа, заговорщика и чудотворца. В центре этого салона стоит бюст Гиппократа, а на восточной стене висит в черной раме мраморная доска, на которой золотыми буквами начертан параграф всеобщей молитвы богоотступника Попа:

«Отче вселенной, Ты, Которому все народы поклоняются под именами Иеговы, Юпитера и Господа! Верховная и первая причина, скрывающая Твою Божественную сущность от моих глаз и показывающая только мое неведение и Твою благость, дай мне в этом состоянии слепоты… различить добро от зла и оставлять человеческой природе ее права, не посягая на Твои святые заповеди. Научи меня бояться пуще ада того, что мне запрещает моя совесть, и предпочитать самому небу то, что она мне велит!»

Из одной этой надписи, которую я видел собственными глазами, следует, что указанный Калиостро – розенкрейцер, иллюминат и вольный каменщик. И в самом деле, секта, которую представляет этот самозваный граф, не признает никакой религии, кроме деизма, и проповедует служение не истинному христианскому Богу, а нечестивому Верховному Существу. В самом этом слове «Существо» кроется мерзкое оскорбление Божественной сущности. Однако число приверженцев «Существа», особенно в среде парижских аристократов, неуклонно множится. И в этом немалая заслуга Калиостро, который основывает здесь, как делал это в Митаве, Петербурге и Варшаве, египетские ложи, в которых подвергаются поношению и расшатываются основы религии и государства. Но было бы неправильно видеть в этом человеке последовательного заговорщика, ибо он постоянно переходит роковую черту, отделяющую заговор от обыкновенного обмана. У него происходят какие-то сборища, на которых занимаются не столько политикой, сколько фокусами и некромантикой. Постоянно можно слышать, что Калиостро то вызвал какого-то именитого покойника, то уничтожил трещинку или пузырек воздуха в чьем-то фамильном камне, и тому подобное. Более того, мне удалось установить, что даже его занятия алхимическим искусством тоже не более чем обман. Чтобы замаскировать источник своих богатств, которыми его, конечно, снабжают рассеянные по всему свету члены секты, он в конце каждого месяца притворно запирается у себя в кабинете, где якобы изготовляет золото.

Многозначительными намеками и как бы случайными оговорками он дает понять, что после каждого такого уединения его слуга относит ювелиру слиток, проба которого почти всегда выше луидоров.

Еще дает он понять, что его внезапные отлучки связаны с процессом омоложения, который постоянно приходится поддерживать. Этот шарлатан воображает, будто состоит в общении с семью ангелами, коим, согласно обряду египетских лож, поручено управление семью планетами (обращаю высокое внимание монсеньера на это число семь!); приписывает себе власть временно материализовать духов через посредство молодых девушек, которых называл голубицами или питомицами. Приобщая невинные души к чародейству, он, возможно, способствовал и растлению телесных оболочек, хотя достоверных сведений на сей счет не имеется.

Если и можно хоть что-нибудь сказать в защиту этого человека, то этим будет лишь одно: он постоянно пятнал низким обманом «возвышенную» цель своего общества, состоящую в ниспровержении тронов. Но одновременно он привлекал к себе этим все новые и новые толпы черни. Поэтому неизвестно, какой мятеж более опасен: тот ли, что свершается руками возвышенных идеалистов, или же тот, который несет на своих знаменах пятна разнузданной низости. Во всяком случае, оба они одинаково нежелательны. Поэтому граф Калиостро должен быть устранен наряду с известными монсеньору лицами, которые открыто проповедуют свои философские взгляды и тайно плетут заговоры против церквей и королевской власти.

Заканчивая характеристику Калиостро, упомяну, что в числе его ярых приверженцев можно найти представителей всех сословий. Здесь князья, прелаты, ученые, военная и гражданская знать, ремесленники, простолюдины. Даже такая высокая особа, как, например, герцог Люксембургский, не устоял перед его чарами. Все эти люди называют своего учителя не иначе как обожаемым отцом и с готовностью повинуются ему. Они повсюду носят с собой его портреты: на медальонах, часах, веерах. Бюсты с надписью «Божественный Калиостро», изваянные из мрамора и отлитые из бронзы, украшают аристократические дворцы. Сам король оказывает ему свое покровительство.

И вот теперь, монсеньор, этот самозваный граф, этот авантюрист, являющийся на самом деле, как установила тайная служба ордена, сыном палермского купца, оказался замешанным в скандальном деле, и его имя стоит рядом с именем кардинала Рогана и королевы Франции!

Возможен ли еще больший позор, еще более глубокое падение?! Поистине Господь прежде ослепляет того, кого решает наказать. Королевская власть, монсеньор, находится в преддверии краха. Вместе с ней окончательно падет и влияние Матери нашей, Апостольской Католической Церкви.

О глубоком кризисе, охватившем общество, можно судить хотя бы по слухам, которые распространяются сейчас по поводу предсказания Казота. В последнем донесении я уже имел честь указать высокому вниманию монсеньора этого опасного вольнодумца. Присовокуплю лишь следующее: ныне стало достоверно известно, что Жак Казот является видным иллюминатом-мартинистом. Оный господин был приглашен в числе многих придворных на обед, который давал один известный академик. Среди приглашенных находилось также лицо, всецело преданное интересам ордена, чье свидетельство поэтому внушает полное доверие. По словам указанного лица, обед проходил чрезвычайно весело. Говорили об успехах человеческого ума и о грядущих событиях, в которых присутствующие заранее приветствовали «освобожденный разум». Один только Казот казался грустным и хранил глубокое молчание. Когда его спросили о причине столь странного поведения, он ответил, что провидит в будущем страшные вещи. В ответ на это господин Кондорсе стал с присущим ему остроумием вышучивать Казота, всячески вызывая его на откровенность. В конце концов Казот, грустно улыбнувшись, сказал ему: «Вы, господин Кондорсе, отравитесь, чтобы избегнуть смерти от руки палача». Грянул дружный смех. Тогда Казот поднялся и, отодвинув бокал с вином, обвел присутствующих взглядом. «Вас, мой бедный Шамфор, – тихо сказал он, – заставят перерезать себе жилы. Вы же, Бальи, Мальзерб и Рушер, умрете на эшафоте, посреди заполненной народом площади».

Он хотел еще продолжить свое мрачное пророчество, но герцогиня де Грамон, смеясь, перебила его: «Но наш пол, по крайней мере, будет пощажен?» – «Ваш пол? – переспросил Казот. – Вы, сударыня, и много других дам вместе с вами, вы будете отвезены на телеге на ту же площадь со связанными назад руками». Сказав это, Казот изменился в лице: его голубые глаза, казалось, вот-вот наполнятся слезами. И этот шестидесятивосьмилетний человек с убеленной сединой головой патриарха был так величествен в своей безысходной печали, что смех гостей внезапно смолк. Только госпожа Грамон сохранила еще шутливое настроение. «Вы сейчас увидите, – воскликнула она, – что он даже не позволит мне исповедаться перед казнью». – «Нет, сударыня, – покачал головой Казот, – последний казнимый, которому сделают такое снисхождение, будет… – он запнулся на мгновение: – Это будет… король Франции…»

Взволнованные гости стали подниматься из-за стола. Казот молча поклонился хозяину, извинился и собрался уходить. Но герцогиня Грамон преградила ему дорогу. Принужденно улыбаясь и досадуя на себя за то, что вызвала своими вопросами столь мрачные пророчества, она, как бы призывая Казота закончить все шуткой, спросила: «А вы, господин пророк, какая участь ожидает вас самого?» Он ничего не ответил ей, но и не трогался с места, уставясь глазами в пол. Потом вдруг поднял голову и равнодушно, ни к кому особенно не обращаясь, сказал: «Во время осады священного города один человек семь дней подряд ходил вокруг его стен, взывая к согражданам: „Горе вам! Горе!“ На седьмой день он воскликнул: „Горе мне!“ В этот момент огромный камень, пущенный неприятельскими осадными машинами, попал в него и убил наповал». С этими словами Казот вновь поклонился и вышел.

Таково, монсеньор, умонастроение вольнодумной французской аристократии. Жизнь монарха более не является священной в ее глазах.

Еретик Вольтер обрушивался на церковь, преследовал едкой клеветой наш орден, а Руссо проповедовал равенство и единство всех человеческих душ… Посеянные ими плевелы дали теперь страшные всходы. Но какова будет жатва? Не такова ли, как предсказывает господин Казот? Не раскрывает ли нам его «предсказание» планов, которые лелеют заговорщики в своих подземных капищах?

Можно лишь посетовать, что орден слишком снисходительно отнесся к первым росткам вольнодумства в этой стране. Генрих Наваррский погиб слишком поздно. Он вообще не должен был царствовать. Теперь, когда заговор охватил все слои общества, а гонители Христовы добились запрещения ордена, справиться с положением едва ли удастся. И менее всего способно на это королевское семейство.

На парижской сцене только что была представлена «Женитьба Фигаро», и вызванное этой комедией брожение умов все продолжается. Возможно, по той лишь причине, что общественным мнением владеет иная комедия, более глубокая и, увы, реальная. Вот ее герои: королева Франции, могущественный прелат, авантюристка королевской крови, куртизанка, сомнительный дворянин, жандарм и таинственный иностранец – помесь шарлатана с заговорщиком. Действие происходит в зале суда. Публика – вся Европа».