Тот же июня пятнадцатый день в знойном мареве предзакатном. Над Смитфилдским полем, где ярмарки в праздник Варфоломея, а по пятницам торгуют скотом, нежно колышется пылевая завеса. Безмятежность, томление. Пахнет полынью, цветет ромашка, ящерки шныряют по горячим камням. В трещинах кладки угнездились молодые кленки, проросшие из принесенных ветром семян. Все проходит и возвращается вновь под эпициклами вещих планид. Взметнется вихрь и осядет, припудрив затоптанный подорожник.

За валами, поросшими густым бурьяном, коротко отзвонили к вечерне. Повеяло лаской родного дома, улеглись треволнения.

Повстанческие силы расположились вдоль городской стены, а на другом конце пустыря, возле госпиталя, темнел строй рыцарей. Это никак не походило на противостояние. Слишком уж очевиден был численный перевес народного войска. Рыцарский стан еле различался в пропыленной дали, но едва ли он насчитывал свыше двух сотен.

Слухи о готовящейся ловушке казались напрасными. Впрочем, никто из вождей и не принимал их всерьез. Точно так же не стоило придавать особого значения настроениям переменчивых горожан. Не отличаясь мнительностью, простодушные кентцы не обращали внимания на подобные мелочи. Пока есть кусок хлеба и охапка соломы для спанья, можно не волноваться. Пусть не бросают цветы, как в первый день, и даже злобно шипят за спиной, лишь бы не швырялись камнями. Даст бог, опомнятся и еще благодарить станут. Справедливость не ведает межевых знаков, она над всеми одна. Поэтому и спали они спокойно в оцепеневшем от страха городе, когда на залитых лунной ртутью улицах лилась кровь и скользили зыбкие тени.

В ожидании прибытия короля Уот Тайлер отбивал наскоки нетерпеливого Строу. Он был рад, что не поддался давлению крайних, когда общины массами начали покидать Лондон. Силой все равно никого не удержишь. Да и много ли проку от бойца, которого приходится подгонять палкой? Зато разлетевшиеся во все концы грамоты сослужили добрую службу. Люди осмелели, поверили в свои силы, решительнее ополчились против изменников и порочных порядков. И хотя то там, то здесь вспыхивающие очаги обычно не распространялись за границы района, восстание неудержимо охватывало юг и восток, продвигалось далеко на север. Точных его масштабов не знал никто: ни Тайлер, ни тайный совет королевства. Не то что с отдаленными, но даже с соседними графствами не существовало надежной связи. Но, судя по сведениям, поступавшим из Чизика, Хендона, Клепхема, Крайтона, восстание определенно одерживало верх.

На предложение Строу захватить короля Тайлер вновь ответил решительным отказом.

— Нельзя прибегать к обману, коль мы хотим, чтоб и дальше все было по правде. Сила на нашей стороне. Хочет король или нет, но ему снова придется уступить.

— В наших руках он станет еще сговорчивее.

— Очень может быть, кто спорит. Но соловей не поет из клетки. Кто станет слушать пленного? Вспомни Иоанна-франка, которого держал у себя Черный Принц. Мало он подписал бумаг? А что из этого вышло?.. Или ты желаешь, чтобы магнаты передали трон Гонту? Уверяю тебя, они это сделают.

— Нам ли бояться Гонта? — Строу презрительно сплюнул. — Я достану его из-под земли. Только скажи.

— Придет срок, достанешь, — степенно кивнул Тайлер. — А пока Гонт удерживает шотландцев. Зачем новая война, когда и без того забот хоть отбавляй? Побеждает тот, кто умеет ждать. Важно не ослаблять напор… Ты как считаешь, Джон Шерли?

— Я согласен с тобой. Мы не уйдем из Лондона, пока не добьемся своего, — как-то не очень уверенно поддержал Шерли. — Но Строу тоже по-своему прав. Зачем нам вообще нужен молодой Ричард, если мы решили дать англичанам справедливый закон?

— Сколько было говорено, а вы все о том же! Не вся Англия готова воевать с целым светом! Грамоте, подписанной королем, волей-неволей, но подчинится любой прелат или мэр. В руке Ричарда ключ ко всем замкам… Вот пусть он их и открывает. Один за другим. Сегодня мы пойдем в своих требованиях дальше, друзья. Это я вам обещаю.

— Почему не взять все сразу? Вырви ключ или отсеки руку, — хрипло бросил Джек Строу.

— Скажешь это на «Большом обществе», когда оно соберется, — остался непреклонным Уот Тайлер. — А пока будем действовать так, как решили. И не вздумай, Джек, самовольничать, иначе я не посмотрю на дружбу.

— Уот рассудил верно, — Шерли положил руку на плечо Строу. — Хватит спорить.

Нетерпеливо поглядывая в сторону ворот, Тайлер прошелся перед строем. Кентцы приобрели вид заправских вояк: боевое оружие, синие шлемы, стало больше добытых в походе щитов. Некоторые замазали чужие гербы белой краской, пририсовав алый крест. На белых флажках пламенели те же знаки Георгия Победоносца. Знамена с вертикальными прорезями по нижней кайме были развернуты.

Король запаздывал.

Но вот пронзительно прохрипели рога, и со стороны Вестминстера показалась взвихрившая пыль кавалькада. Никуда не сворачивая, она помчалась прямо к воротам госпиталя. В рядах послышался ропот. Тайлер недоуменно переглянулся со своими сподвижниками. Король определенно отказывался повторить церемонию встречи в Майл-Энде. Не искушенные в тонкостях протокола повстанцы принялись строить предположения.

Большинство склонялось к тому, что Ричард просто-напросто струсил, как тогда в Ротерхайте, и теперь за стенами госпиталя кипит ожесточенная перебранка между пэрами. И невдомек было, что разработан подробный план, где учтена каждая мелочь. Холодный ум Солсбери предусмотрел и этот стремительный пролет мимо строя, и солнце, зависшее над госпитальными шпилями. Ричарду, который всегда покорялся направляющей воле, не дано было права даже на страх. Он был не более чем деталью, впрочем существенной, рискованного замысла. Определенная роль отводилась и самим повстанцам, которые и сыграли ее, неведомо для себя, когда заняли предусмотренную для них позицию. Недаром всю ночь простояли шатры с навершиями в виде графских и баронских венцов, искусно разбросанные по всему пустырю. Встреча в Майл-Энде не прошла без следа. Напротив, была разобрана методичным Солсбери по косточкам и скрупулезно исследована. Теперь двор мог действовать с открытыми глазами.

Потянулись томительные минуты ожидания. Раскаленное светило, едва перемещаясь вдоль горизонта, все так же било в лицо. Взгляды были прикованы к госпиталю, и никто не обратил внимания на появление внушительного отряда лондонских ополченцев с Уолуорсом во главе.

Расставив людей по обе стороны от Ладгейта, мэр затрусил прямо через поле.

— Его милость король ждет Уолтера Тайлера возле Варфоломея Великого, — стрельнув заплывшими глазками, сообщил он. — Следуй за мной.

Тайлер пожал плечами и с независимой усмешкой вскочил в седло. Следом за ним поскакал Джон-оруженосец, крепко сжимая древко со знаменем.

С незначительными вариациями повторилось майл-эндское свидание. Повстанческий вождь спрыгнул с седла, преклонил на ходу колено и неторопливо приблизился к королю.

— Будь спокоен, брат! Скоро наши дела наладятся. Общины соберут для тебя пятнадцатую деньгу, и казна снова будет полна. Уж теперь-то никто не осмелится прикарманить.

— Здравствуй, Тайлер из Кента, — через силу улыбнулся король, позабыв, как именовал самозваного брата. — Зачем ты вдруг заговорил о деньгах?

— Да потому, что верные общины разделяют твои заботы.

— Я рад, если это действительно так, — Ричард оглянулся, пряча глаза. — Но мне странно видеть тут тебя и твоих друзей. Разве вы не получили всего, чего желали? Почему не ушли, как договорено было?

— Клянусь всем святым, что мы не уйдем, пока не будут отменены неправильные законы, — Тайлер упрямо тряхнул головой и, чтоб слышали придворные, громко прибавил: — Если лорды воспротивятся этому, то только для них будет хуже.

— Ты угрожаешь, Уолтер Тайлер?

— Говорю как есть. Или ты не обещал во всем советоваться с общинами?

— Я готов благосклонно выслушать ваши предложения.

— Прежде всего нужно разделить по справедливости землю, как то было при дедах, — начал перечислять Тайлер, стараясь ничего не упустить. — Кто сейчас распоряжается лесами, озерами, реками? Одни сеньоры. Разве честно? Пусть каждый, кто хочет, богатый или бедный, ловит рыбу, травит зайцев в полях, стреляет птицу, Если отменить все законы, кроме Винчестерского, все в королевстве будут равны и ты один встанешь над всеми.

— И это все? — король был непритворно поражен. Даже до него, не слишком искушенного в государственных тонкостях, дошла поразительная наивность новых требований. Повстанцы пытались придать видимость закона патриархальным мечтаниям лоллардов.

— Это самое главное. Затем нужно немедленно даровать свободу вилланам. Человек не должен владеть другим человеком, словно бессловесным скотом.

— Разве не с этого начинались ваши петиции? Я согласен с тобой, Тайлер, и сам считаю вилланство наибольшим из зол.

— Подтверди свои слова в открытой грамоте, и верные тебе общины возрадуются еще больше. И все будут свободны и равны перед богом. Никто не может быть объявлен стоящим вне закона. Лорды не должны возвыситься над общиной. Даже епископы. Крестьян угнетает целая орда жадных клириков. Пусть в Англии останется только один епископ. На содержание священников и монахов нужно выделить столько земли, сколько необходимо для прокормления, а остальную раздать малоимущим.

— Все? — нетерпеливо переминаясь, спросил король и оглянулся, ища Солсбери.

— Тебе останется лишь покончить с разоряющим страну произволом, — подумав, кивнул Уот Тайлер. — Отмена неправильных законов, вроде Статута о рабочих, означает возвращение отнятых прав.

— Твои советники предусмотрительны и разумны, — облегченно вздохнул король и вновь оглянулся. — Все, что ты перечислил, я охотно вам пожалую, если только это совместимо с правами моей короны. Надеюсь, теперь вы сможете удалиться с легким сердцем?

Поверхностно внимая простой и суровой речи, Ричард не пытался вдуматься в суть. По сценарию, всех перипетий которого он и сам не знал, ему полагалось лишь соглашаться. Но даже то малое, что было уловлено слухом, показалось совершенно немыслимым. Босоногие, оказывается, мечтали возвратиться к обычаям столетней давности, словно при Эдуарде Первом не существовало ни рабства, ни сословных привилегий! Что ж, тем легче было обещать исполнить их бредни. Когда сумасшедшего собираются заковать в цепь, с ним не спорят. Ричард уже не чувствовал ненависти к вожаку помраченного сброда. Остро ощутив собственное недосягаемое превосходство, он испытал нечто вроде брезгливой жалости.

Эрл Солсбери, внимательно ловивший каждое слово, полагал, однако, иначе. Он сразу схватил главное. Этот Тайлер вовсе не стремился выправить негодный правопорядок, но, пользуясь законом, как рычагом, замыслил уничтожить его на корню. Честолюбец и интриган Арондел не ошибся. Дай им еще чуточку воли, и вокруг действительно не останется ничего, чем бы стоило дорожить. Невзирая на риск, следовало переходить ко второму этапу. Эрл вынул платок, встряхнул его и вытер шею. Он и в самом деле взопрел, напряженно ловя расчлененные расстоянием звуки.

Составившись в некую целостность, они прозвучали как приговор.

Раздвинув плотно стоявших рыцарей в долгополых шелковых плащах, на передний план выпрыгнул обряженный валетом Бомонт.

— Кого вы слушаете? — заверещал он ненатуральным шутовским фальцетом. — Это же первый вор и разбойник в Кенте! — и юркнул, показав нос, обратно.

Тайлер застыл на месте, чувствуя, как под ним закачалась земля. Оскорбление было столь чудовищно и вместе с тем смехотворно, что он на мгновение растерялся. Перед ним были издевательски гогочущие рожи и трясущиеся тряпки на животах, размалеванные зверями и птицами. Затерявшись в толпе, мальчишка продолжал изливать грязную хулу.

Тайлер сумел пересилить гнев и, обращаясь к королю, потребовал:

— Понося меня в твоем присутствии, брат Ричард, твой слуга наносит обиду тебе. Пусть он выйдет!

Но король, предусмотрительно отступив под защиту придворной челяди, тоже смеялся. Он едва держался на ногах, изливая в конвульсивном припадке пережитое напряжение. Понимал, что ведет себя недостойно, но ничего не мог поделать. А скорее всего, не понимал.

Его выход благополучно закончился, теперь перед ширмой кривлялся другой паяц, и можно было нахохотаться всласть.

— Я знал твоего деда и отца, — гадливо поморщился Тайлер, потянувшись к своей Златогривке.

Но ему не дали уйти. Растянувшись цепью, заключившей повстанческого вождя в круг, благородные кавалеры сами вытолкнули глумливого пажа. Была, была система в безумной игре. И правила были. Ущербность души и задавленный страх подсказывали лишь вариации поз и движений. Сбивали с толку ужимки сиятельных шутов, и не осталось времени разгадать, что за шулерскими пасами скрывалось злодейство.

— А я видел, как твоих сварили в котле, — словно заправский фигляр, колесом прошелся королевский наперсник. — И сам ты сорвался с виселицы… Отрубите мне голову, ваша милость, если хоть в чем-то солгал, — подкатился он к королю.

Ричард, для которого такое соседство могло стать опасным, отошел еще дальше. Отсмеявшись, он готовил себя к следующему номеру.

Только сейчас Уот Тайлер догадался, что вокруг него сжимается петля смерти. Вытащив кинжал, то ли для того, чтобы покарать оскорбителя, то ли с целью защиты, он ринулся на ближайшего противника. Но чьи-то зоркие очи подстерегали каждый шаг. Плясуны отскочили назад, петля изогнулась восьмеркой, скрыв юного Бомонта и выставив Уильяма Уолуорса.

— Остановись, Уолтер Тайлер! — потребовал он и, пригнувшись как для прыжка, выставил меч. — Ты осмелился обнажить оружие в присутствии короля и подлежишь за это аресту.

Тайлер нанес удар снизу вверх, по-испански, но лезвие уперлось в кольчугу, надетую под плащом.

Уолуорс обеими руками обрушил клинок на склоненную голову. Тайлер попытался увернуться, и рукоятка рассекла ему висок. Коротко заржав, верная лошадка взвилась на дыбы, заслонив смертельно раненного хозяина. Ослепленный кровью, Тайлер на ощупь поймал стремя и в последнем отчаянном броске ничком свалился поперек седла.

Оруженосец Джон рванулся было на помощь, но его стащили с коня и закололи. Под геральдическим шелком таились мечи и рубахи из стальных колец и бляшек. Златогривая затравленно шарахалась из стороны в сторону и не могла выскочить из капкана. Всадники свиты с гиканьем полосовали окровавленное, еще способное содрогаться и корчиться тело, изливая клокотавшую в горле злобу, мстя за пережитый испуг.

Получив свыше двадцати ран, тело было мертво, но несгибаемый дух еще жил, питая искромсанную плоть неподвластной уничтожению силой. Искалеченный всадник сумел перебросить ногу через седло и, приподняв голову, бросил лошадь в узкую щель, промелькнувшую между чужими попонами. Златогривка вырвалась и полетела через пустырь, роняя маки средь белых ромашек. Солнце, зависшее над острым коньком госпитальной крыши, зажгло даль пунцовым пожаром. Тень обезумевшей лошади косо летела сквозь дым.

Уот Тайлер сделал попытку выпрямиться, перевесился на бок и рухнул в бурьян.

Повстанцы, с тревогой следившие за сверканием стали, заволновались. Лучники выхватили из-за плеча стрелы, йомены Хоукера подмяли отряд ополченцев из Мидлсекса, строй развалился. Отдаленность и это багряное полыханье скрывали черты.

Толком никто ничего не увидел, но тем сильнее потрясло разом овладевшее всеми предчувствие обрушившейся на голову непоправимой беды. Распались упорядоченные связи, превращавшие толпу в армию. Восстановить их могло только Слово. Не приказ, а именно Слово, неотделимое от беззаветной веры. В переломный миг, когда обратиться в повальное бегство столь же просто, как и в едином порыве опрокинуть врага, такое Слово равносильно чуду. Но командиры пребывали в растерянности. Потрясение, усугубленное неизвестностью, оказалось настолько глубоким, что люди потеряли себя. Это не было паникой в привычном смысле, а скорее затмением, параличом, порожденным тем особым типом сознания, которое назовут средневековым уже в иные времена.

Повстанцы, бросившие дерзновенный вызов жестокому и мрачному веку, оставались его детьми. Поборники Правды, они оказались беззащитны перед обманом.

Слово молвил король.

Скача во весь опор, он пронесся вдоль вала, затем осадил танцующего коня, стараясь не слишком приближаться к толпе, и прокричал нечто маловразумительное:

— Изменники наказаны по заслугам!.. Требования удовлетворены!.. Тайлер посвящен в рыцари!.. Он велел идти на Клеркенвельское поле… Все за мной! — и ускакал в указанную сторону, жадно хватая воздух.

Скрывшись из глаз, Ричард описал дугу и вместо поля святого Иоанна Клеркенвельского помчался в Сити, где его уже дождался Уолуорс с отрядом наемников.

Не к рассудку были обращены надсадные выкрики короля. Скорее к захлестнувшему разум инстинкту. Было ли то бурной импровизацией или заранее заготовленной речью, расчлененной волнением, спутанной скачкой? Но она хлестала, как кнут, гоня спотыкающихся людей на далекое поле. Чудом вынырнув из бездны отчаяния, они бежали, не чуя ног. Безудержный восторг поднял их на крылья. Неземное сияние объяло весь окоем.

Кто мог отвергнуть откровение свыше? Не принять на веру безоговорочно? Усомниться хоть в душе?

А король уже лежал на руках подобострастных нотаблей и никак не мог отдышаться. Щеку свела судорога, и глаза были белее лица. Готовое выпрыгнуть сердце трепыхалось у самого горла. На все расспросы он отвечал бессмысленным мычанием, сопровождавшимся хрипом.

Эрл Солсбери не жалел ставок.

План вступал в завершающую стадию.

Пока окрыленных повстанцев несло на север, где за пшеницами дотлевал Второй парадиз, герольды и скороходы спешили оповестить главных участников заговора. Сэр Роберт Нолз занял позиции близ Ньюгейта, будущий рыцарь Брембром и будущий рыцарь Филпот, возглавившие наемников, держали под прицелом кварталы Сити. Для тех, кто собрался в поле, это означало клещи, для оставшихся в городе — мышеловку.

Олдермены Хорн и Сайбил, устав прятаться, пробрались в башню на городской стене. Раздираемые противоречивыми чувствами, они равно не симпатизировали обеим враждующим сторонам. Но кровавая расправа произвела на обоих настолько гнетущее впечатление, что они едва устояли на парапете.

— Вот когда начнется настоящий кошмар! — пророчески бросил потрясенный Хорн. — Нужно действовать, пока можно хоть что-то спасти.

Заметив передвижение войск, они кинулись вниз, призывая стражу запереть все городские ворота.

Но всплеск сострадания оказался несколько запоздалым. Если Олдерсгейт еще удалось перекрыть, то возле Уэстчипа уже орудовали молодчики Уолуорса. Бегущие повстанцы представляли собой легкую добычу. Все было кончено.

Джон Хорн так и сказал об этом Сайбилу.

— В пору подумать о собственной шее, — ответил олдермен.

Рыцари коннетабля Нолза и завербованная Уолуорсом пьянь с двух сторон обтекали Клеркенвельское поле. Однако, дойдя до Смитфилда, отряды почему-то остановились.

Не чувствуя в душе полководческого дара, неутомимый мэр вернулся в Смитфилд за трупом Тайлера. Не обнаружив тела на месте, он, как гиена, отправился по кровавым следам, которые привели прямо в госпиталь.

Беспамятный, но, по всей видимости, еще живой вождь лежал в келье смотрителя. Уолуорс стащил его с постели и выволок во двор. Прицельно взмахнув несколько раз мечом, он в два приема отрубил голову и насадил ее на копье.

Проехав с трофеем через весь город, герой дня поспешил предстать перед королем, который уже оправился от потрясений.

Ричард смеялся, расхаживая вокруг древка, и вся его свита смеялась. Осмелевшие рыцари рвались в бой, подбадривая друг друга хвастливыми выкриками. Руки так и чесались окончательно разделаться с бунтовщиками.

Весть об убийстве, облетев Лондон, достигла Клеркенвельского поля. «И когда общины увидели, что их предводитель Уот Тайлер умер таким способом, они пали на землю среди пшеницы, как люди, убитые горем», — донес до нас свидетельство анонимный хронист из аббатства святой Марии в городе Йорке.

В тот достопамятный год Клеркенвельское поле было богато хлебом. Кто рыдал, закрывая лицо, кто в бессильном гневе катался по земле, вырывая подрастающие колосья. Люди ожидали встретить ликующего вождя, а им поднесли его голову. Король, которому верили почти как господу богу, оказался низким лжецом. Встав на сторону изменников против общин, он сам превращался в изменника.

Поруганная, оскорбленная вера взывала к мести.

Предвидя такую реакцию, эрл Солсбери, которого потом горячо поддержал Роберт Нолз, посоветовал не искушать судьбу и не преследовать бунтовщиков.

— Нужно вернуть рыцарей, — он подозвал герольда и, обернувшись к Уолуорсу, приказал: — Как только наши войдут в город, вели запереть ворота, достопочтенный.

— Сначала я растопчу негодяев! — фыркнул Уолуорс, не выпуская окровавленного меча.

Солсбери, не удостоив его ответом, поманил Бомонта.

— Скачи в Уордроб и займись писцами. К утру грамоты должны быть готовы.

— Как? — удивился ряженый рыцарь. — Разве…

— Да-да, — кивнул Солсбери. — Важно поскорее убрать сброд как можно подальше, а там мы найдем безболезненный способ восстановить первоначальное положение.

— Что за недостойная трусость, милорд? — воспротивился Ричард Арондел. — Наоборот, следует раздавить голодранцев, пока они не опомнились!

— Король обещал им свободу и безопасность, а слово короля — золотое слово. Не так ли, милорд? — Солсбери покосился на временного хранителя, как на неприятное насекомое. Наглеца, из-за которого чуть не сорвалась вся операция, следовало проучить. И крепко!

— Я никогда не поставлю государственную печать!

— Что ж, придется попросить кого-нибудь другого, — пожал плечами стареющий дипломат и обвел глазами придворных.

Арондел осекся, но быстро принял независимый вид и постарался поближе придвинуться к сюзерену.

Склоняясь на сторону графа, Ричард не участвовал в споре. Конечно же ему не хотелось подписывать эти гадкие листы, но, если пэры решат, что так нужно, он подпишет.

Взгляд короля задержался на мэре.

— Подойди сюда, милорд, — ласково подозвал он. — И дай свой славный меч.

Раздувшись от гордости, Уолуорс схватился за клинок и рукояткой вперед почтительно подал оружие.

— Вот, милорды, кому мы обязаны сегодняшним торжеством! — провозгласил Ричард. — Кто-нибудь может одолжить шлем?

Бошан Уорик, молча, снял с себя украшенный лебединой шеей шлем.

— Надень это, — кивнул мэру король.

— Но зачем, ваша милость?! — не смея верить своему счастью, воскликнул Уолуорс.

— В знак благодарности за оказанную тобой услугу я возвожу тебя в рыцарское достоинство. Стань на колени.

Уолуорс упал как подрубленный и принялся дрожащими руками напяливать шлем.

— За что мне такая честь? — жалко лепетал мэр, с трудом справляясь с железной застежкой. — У меня ведь даже нет необходимого состояния, я простой купец и живу торговлей…

Он не прибеднялся. Дворянство в Англии могло предоставить только земельное держание, а веселые дома были не в счет.

Король не без удовольствия шмякнул по его согбенной спине, оставив на светлом сукне кровяной отпечаток.

— Жалую тебя рыцарем и дарю манор с доходом в сто фунтов… Теперь можешь встать, сэр Уильям.

— Прими мои поздравления, сэр! — эрл Солсбери первым заключил в объятия новоиспеченного благородного рыцаря. — Англия никогда не забудет твой подвиг!.. Нам предстоит крепко потрудиться, — он элегантно перешел на буднично-доверительный тон. — Нужно без промедления огласить новый приказ короля. Дабы не нарушить привилегий и вольностей нашей столицы, я бы хотел обсудить с тобой проект.

Долго мудрить над текстом не представлялось возможным, но ошалевший от восторга Уолуорс и не думал цепляться к мелочам. Как было набросано на скорую руку, так и пустили без всяких поправок. Даже не заметили впопыхах, что употребили самый что ни есть голодранский термин: «королевский изменник».

Еще не закатилось солнце этого страшного дня, окрасившее небо над клеркенвельскими нивами в кричащий багрянец, а три олдермена, также удостоенные золотых шпор, уже читали на площадях и перекрестках:

— «Всякий, кто не принадлежит к лондонским уроженцам и кто не прожил в столице в течение целого года, должен немедленно оставить пределы города под страхом быть признанным королевским изменником и поплатиться головой…»

Приказ был оглашен и выслушан, никто не имел смелости его нарушить, и в ту же субботу весь пришлый люд удалился из города. Понуро брели, на ночь глядя, а в небесах над еще не остывшим закатом всходила луна, ущербленная с правого края.

Возле церкви святого Мартина прихожане обнаружили мертвое тело со следами жестоких побоев.

— Это же Безумная Гвен! — узнал кто-то, заглянув в прекрасное даже в смерти лицо.

— Бесовка!

— Невеста того самого Джона Правдивого!

— Не может быть!

— Да она сама говорила! Все подтвердят…

— Бедная слабоумная, упокой господь ее душу.

Приходский священник отказался похоронить деву в пределах кладбища, и сердобольные люди тайно зарыли бедняжку на Смитфилдском пустыре.

Быть может, где-то поблизости от того места, где упал с Златогривки Уот Тайлер.

«Красивая и прекрасная», — отзывались о ней неравнодушные к синонимическим парам менестрели. «Он скончался и умер», — звенели их вещие струны, прославляя повстанческого вождя.

Они не знали друг друга в жизни, Тайлер и Гвенделон. Нельзя говорить даже о мимолетном пересечении судеб, поскольку встреча не состоялась. Так, случайная морщинка на мертвых водах Леты.

И легенда не соединила их имена.

Зато кое-какие черты Черепичника Джона, ставшего оруженосцем, перенесли на Уота Тайлера-вождя. Достоверно о нем почти ничего не известно. Даже точное написание имени, прославленного в веках, до сих пор вызывает споры. Хронисты запечатлели его на трех языках и в нескольких вариантах. Писанная на официальном французском Петиция общин в Седьмом парламенте Ричарда Второго называет его «Wauter Tylere del Countes de Kant» («Уот Тайлер из графства Кент»).

«Walterus Teghelere de Essex» («Уолтер Тайлер из Эссекса»), — осталась запись присяжных Даунгэмфордской сотни, что в графстве Кент.

Есть еще латинская версия: «Walteri Tegheler», английская — «Wat Tighler of Maidston» («Уот Тайлер из Мейдстона»), и вновь по-французски — «Walter Tegheler de Essex», поминает мемсберийский монах.

Сияющая комета, явившись из тьмы, девять ночей всходила на горизонте, затмевая другие светила. Закончился девятый день, и она больше не появилась.