Четырнадцатого мая в 2 часа 45 минут русский флот, ведомый флагманами «Суворов», «Ослябя» и «Николай I», пересек линию японского дозора Чечжудо-Гото и курсом N023° устремился к Цусиме, где был в 13 часов 49 минут атакован развернутыми для сражения боевыми кораблями противника с «Идзумо» и «Миказа» во главе. К утру следующего дня все было кончено.

Но эти стишки еще не написаны. Ни поэт Саша Черный, ни сам морской министр адмирал Бирилев не знают пока о трагедии в Корейском проливе. Страшная весть еще не дошла до беспечной северной столицы. Его императорское величество соизволил отбыть из Санкт-Петербурга в Петергоф. Пережив очередной приступ страха после пролетарской маевки, спешит праздная публика забыться на островах, где томят музыкой и парижскими духами медлительные закаты. И белые ночи не за горами, и черемуха буйно цветет. Дачный сезон в самом разгаре. У Бехера приказчики сбились с ног, таская с полок на прилавки саквояжи крокодиловой кожи, клетчатые портпледы, чемоданы, баулы. Всеми, кому это только по карману, овладела предотъездная лихорадка. Сладкий от цветочной пыльцы ветерок нашептывает вечно новую сказку о дорожных приключениях, жарком солнце и ласковом море. Одних он тревожит горьковатым дыханием крымских магнолий, фиалками Пармы и пальмами Ниццы манит других. А может, нечаянная радость бродит где-то рядом — в соснах Вырицы и Сестрорецка — или нежится на песках Майоренгофа, где дикий шиповник и белый жасмин?

Лайма, Декла и Карта — три судьбы твоих, Латвия, три медлительные юные богини с загадочными очами. От шума и сутолоки городов, от морских побережий ушли они в непролазные дебри лещины, в сосняки на песчаной гряде, в дремучие синие леса, в которых бродят заколдованные олени и поджарые волки. За дальними большаками, далеко от проторенных троп, поселилась Декла, чтоб набрать себе новую силу от матери-леса. За холмами, с которых ветер перед грозой сдувает песчаную тусклую пыль, укрылась Карта и ждет от иссякшей матери-земли утешения, ловит суровое слово ее в шелесте потемневшей соломы на крыше овина, в стуке дождевых капель на бедном картофельном поле. Прекрасная Лайма, чьи венцом убранные косы покорны и нежны как лен, а глаза вобрали всю синеву весенних озер, нашла приют у матери-воды. За моренными валунами, из которых сложены старинные корчмы и ветряки, за болотными мочажинами, за глинистыми оврагами, красными как открытые раны, пьет она вечный нектар сострадания и надежды.

Дайте ей силу, вещие озера и тихие заводи, дайте ей силу, речки и речные излуки, дайте ей силу, черные соки болот!

Близок день, когда в изодранной полосатой юбке, завернувшись в рваное покрывало, босая, пойдет она по оскверненной земле.

Ей не хватит очистительных слез омыть почерневшие лица, ей не хватит дождей унести в океаны пролитую кровь. И тогда, отворив свои синие вены, погорелкой бездомной пройдет она мимо погостов и виселиц.

У замшелых запруд, у дубовых колодцев, возле темных озер, где жируют столетние щуки с герцогскими кольцами в ноздрях, мы почувствуем Лайму, поймаем отблеск нежной ее улыбки.

Возле небольшой мельницы в два постава, где делает круг добленский дилижанс, Плиекшана и Люцифера дожидалась подвода. Медлительный рослый батрак, сидя в тени, выстругивал кнутовище из ясеня.

— Это ты, Райнис? — недоверчиво спросил он Плиекшана, когда тот поставил тяжелый портфель на солому.

— Он самый. — Плиекшан тронул бородку и кивнул на спутника: — А это Сатана. Ты не смотри, что он такой тощий и слабый. Стоит ему сожрать дюжину-другую грешников, он знаешь каким станет? О-го-го!

— Для начала я бы не отказался и от ломтя хлеба с копченым окороком, — проворчал Люцифер. Едва оправившись после болезни, он вдруг почувствовал неутолимый голод и с той минуты почти не переставал есть.

— Про Сатану мне ничего не говорили, — буркнул парень, но все же встал и, подойдя к телеге, разворошил солому. — На-ка, испей, — предложил он Люциферу, подняв бочонок с ржаной, пронзительной кислоты брагой. — Как тебя зовут?

— Люцифер, — улыбнулся Плиекшан, с интересом следя за тем, как его подопечный единым духом перелил в себя добрую половину.

— Так бы сразу и говорили, — проворчал парень, впрягая лошадь. — А то Сатана!

— Далеко ехать? — спросил Плиекшан.

— Верст десять. — Батрак намотал на руку вожжи и боком присел на телегу. — Потом немного Тимульским сосняком, а после через Загерский большак и вверх по Кеньгскому взгорью.

— Сколько же всего-то? — спросил Люцифер.

— Доедем.

— Тебя-то как величают? — заинтересовался Плиекшан, случайно нащупав под соломой ружейный ствол.

— Лострейбер. — Парень явно не был расположен к разговорам.

— Пусть будет так. — Плиекшан снял шляпу и, опершись на локоть, залюбовался безмятежным простором.

Ленивые облака застыли над волнистой каймой леса. Легкий ветерок переливался в серо-зеленой ржи. У самой дороги покосившийся дом с типичной для этих мест крышей «медвежий зад». Аист в гнезде. Неторопливое спокойствие. Минутная тихая нега.

Обогнув пастбище, где тучные черно-белые коровы пережевывали влажный от испарины клевер, повернули к лесу. Сверкнул между стволами залитый солнцем простор. Удивительно светлым казался песок на дороге, усыпанный сухими, ломкими иглами. Потрескивали раздавленные подковами шишки. Неутомимые корольки охотились за слепнями.

Люцифер скоро заснул, убаюканный мерным покачиванием и тихим скрипом осей. Задремал и возница.

Разворошив солому, Плиекшан обнажил добротно смазанный затвор короткой кавалерийской винтовки. «Не иначе драгуна разоружили», — подумал он.

Пошел смешанный лес. Сосны все чаще чередовались с черной ольхой. К стволам льнули колючие прутья малины. В разрывах крон полыхал оловянный свет. Запахло прелью, близкой стоячей водой. Наклонными прожекторными столбами пробивалось плывущее в зенит солнце.

В сыром сумраке сонно вились комары. Кричал дергач. Душно, парко становилось в лесу.

Незаметно густой, изнурительный сон сморил и Плиекшана. Очнулся он словно от внезапного перепуга, с колотящимся сердцем. Вытерев потное лицо платком, слепо уставился на петляющий меж холмов путь.

— Не угостите и меня бражкой? — попросил он возницу, который, вернувшись к прерванному занятию, осколком стекла наводил на кнутовище последний лоск.

Не поворачивая головы, тот молча указал на бочонок.

Тепловатая скабпутра шибанула в нос густым, бродильным духом, освежающей щавелевой оскоминой обожгла горло. Сон как рукой сняло, и к Плиекшану вернулось радостно-удивленное ощущение личной причастности к томительным запахам и гулким голосам леса.

Округлые холмы, поделенные то полосой ржи, то заплаткой картофельных или капустных грядок, мягко спускались к реке, потонувшей в ивняке и таволге. Одинокие хутора грустно смотрели на всю эту трогательную красу.

За грудой вывороченных с пашни, окатанных валунов открылся мосток, за которым дорога шла на подъем, теряясь где-то среди хмуро зеленеющих лесных далей. Справа от моста, на высоком обрывистом берегу, пугающе одиноко чернела печная труба. Только банька у самой воды уцелела от хутора.

— Конрад Медем постарался. — Возница хлестнул вожжами лошадь. — Оружие искали. Какая-то шкура в полицию донесла.

— И нашли?

— В картофельной яме… Четыре берданки взяли, бомбы и самодельные ножи.

— Откуда бомбы? — спросил, сразу проснувшись, Люцифер.

— Из города привезли, с завода.

— Славно. — Плиекшан не сводил глаз с груды головешек, подернутых голубоватой плесенью пепла. — Но все еще впереди. Хозяина взяли?

— Как же без этого? — отрывисто сплюнул на дорогу батрак. — Только прежде чем в город отправить, его ночь продержали у Медема в подвалах. Там он и помер к утру.

— Помер?

— Ага, головой об стену ударился, и конец. Потом хозяйка взяла ребятишек и в Митаву уехала к губернскому прокурору. До сих пор ни слуху ни духу.

— А дом? — показал Плиекшан на скорбный обелиск у обрыва и отвернулся.

— Сам собой загорелся. В грозу. Начальство так разъяснило.

— Веселые дела тут у вас творятся, — повернулся в другую сторону Люцифер, когда спаленный хутор скрылся за деревьями.

— Будто у вас все иначе? — покачал головой батрак. — Нынче везде так: и в Талсах, и в Гольдивтене, и в Тукуме. У баронов теперь своя конная армия, а замки в форты превращены, запасами на сто лет осады набиты.

— Они хорошо вооружены? — поинтересовался Плиекшан.

— До зубов. У Брюгена в замке целый арсенал. Он теперь германскими пулеметами все соседние уезды наводнил. На каждой рыцарской башне стоят. У охранников тоже все сплошь с иголочки: обмундирование, многозарядные револьверы, магазинки. Так и мотаются от имения к имению.

Снова пошли леса. Дремучий сосновый бор чередовался с березовыми рощицами. Кора слепила глаза свежим алебастром. В ложбинках росла ольха пополам с осиной.

— Но вы тоже, надо полагать, не с голыми руками? — Плиекшан выискал ровную соломенную трубочку и задумчиво сунул ее в рот. — Или все добро в той картофельной яме хранили?

— Как же? Держи карман шире… Но с берданом или ножом, что кузнец кое-как отковал, против пулеметов не полезешь. Нам бы хоть винторезы, так ведь и их нет.

— Уж больно ты скромный. — Плиекшан сунул руку в солому.

— Не трожь! — Парень обернулся как ужаленный. — Есть у того, кто сам добыл.

— Ладно, — Плиекшан ласково похлопал его по спине. — Мы с Люцифером на твое сокровище не посягаем. Раз сам добыл, то и владей на славу. Другим помоги. Если баронские замки, как ты говоришь, набиты оружием, то нечего долго дремать. Один удачный налет, и у вас будут свои маузеры и пулеметы. Каждому перепадет. Слыхал небось, как рижане напали на оружейный магазин? Правда, досталось им не так уж и много: шестнадцать ружей и две шашки, но важен пример. Чем попусту жечь вороньи гнезда, вы бы лучше их хорошенько пощипали на пользу всему трудовому народу. В Талсах тоже есть наши люди. Вам надо объединиться с ними и совместными усилиями ударить по баронским арсеналам. С оружием-то вы потом куда больше успеете.

— Странный вы народ — городские! Ей-богу! — Батрак спрыгнул и, разминая затекшие ноги, пошел рядом. — Чуть что, учить лезете. Нам отсюда виднее, что да как. Обойдемся без ваших советов.

— Ты хоть знаешь, с кем говоришь, — взорвался Люцифер, — индюк деревенский?!

— Чего тут не знать? — спокойно ответил парень. — Ты — Люцифер, он — Райнис. До остального мне дела нет. Мне ваши имена знать незачем, а вам мое — без надобности. В лесу мы все одинаковые — волки.

— Постой! — Плиекшан взглядом успокоил Люцифера. — В его словах есть большая доля истины. Мы действительно все одинаковые, брат Лострейбер, или кто ты там есть. Только не волки мы, а люди. И в леса мы идем во имя того, чтобы люди никогда больше не были друг для друга волками. Запомни это, парень. Надвигается дьявольски прекрасное время! Революция всколыхнет всю землю, обновит самое душу человеческую. Мало стать сильным и смелым, такие и в полиции есть, и среди баронов, и в армии. Нас отличает от наших врагов совсем другое. Правда — вот где наша главная сила! Но чтобы нести ее людям, нужна еще и доброта. Иначе они не поверят, не примут, а может, даже испугаются… Ты почему такой злой?

— Не злой я. — Парень прибавил шагу и пошел вровень с лошадью. — На том хуторе, — не оборачиваясь, он ткнул кнутовищем назад, — мой старший брат жил.

Дальше ехали молча. Лес впереди поредел, и телега выехала на широкую кочковатую поляну, поросшую чахлыми березками и низкорослым ивняком. Одуряюще пахли полевые цветы. Стремительно взлетая из-под самых колес, бились о жесткие травы золотисто-зеленые стрекозы. Стали появляться ямы, заполненные кофейной водой. На стрелах гусиного лука неподвижно замерли синие «иголки» с радужно-прозрачными, как мыльные пузыри, крылышками. Дорога вдруг оборвалась перед завалом из сосновых веток и выкорчеванных березок, высохших, как банные веники на задворках. Отсюда начиналось болото. Над влажными моховыми кочками глицериновыми струйками переливался воздух. Стонали прерывисто невидимые под ряской лягушки, заливая болотные окна глазастой икрой. Ловко перепрыгивали с кочки на кочку длинноносые кулички.

Батрак тащил лошадь за узду, руководствуясь одному ему ведомыми приметами. Развязав постолы и бросив их на повозку, он босиком пошел вдоль опушки, как будто на ощупь искал потерянную дорогу. Жалея лошадь, Люцифер и Плиекшан спрыгнули на землю и зашагали по окрайке цветущего, залитого полуденным зноем болота. Стрекотали кузнечики, нудно гудели шмели. Низко над лесом пролетела тяжелая утка.

В мокрой ложбинке, заваленной гнилым буреломом, сквозь который прорезались папоротники, батрак привязал лошадь к наклонившемуся березовому стволу и, вскинув на плечо винтовку, знаком поманил за собой.

— Идите след в след, — предупредил он. — Не то затянет.

Перепрыгивая с кочки на кочку, повел он городских гостей через болото к замшелому, мертвому лесу. Временами замирая на зыбкой, пружинящей под ногами подушке, приглядывался он к цветам и травам обманчивой топи, выискивал надежную опору для следующего шага. Копируя чуть не каждое его движение, дальше следовал Люцифер. С непривычки его покачивало. От пряных, дурманящих запахов кружилась голова. Подобрав с земли крепкий сук, он уверенно нащупывал твердые места, держась подальше от коварных, сочной зеленью скрытых окон и пучков камыша.

Когда они вышли на суходол, разом нашла тень и смолк звон насекомых. Раздвинув ивняк, они увидели настороженный мокрый лес. Клейкие от смолы дремучие ели стояли сомкнутым строем, выставив острые, белые от столетней паутины сучья. Упавшие стволы окутывал зеленый податливый мох. На пригорках, болезненно изгибаясь, росли невиданные фиолетовые грибы. Батрак вел их все выше, и постепенно гнилая чащоба перешла в здоровый смешанный лес. Стала попадаться рябина, и вскоре они опять увидели туманное солнце над головой.

Где-то сбоку послышался предостерегающий свист. Батрак остановился, молодецки запрокинул голову и тоже свистнул в три пальца.

— Свои, — сказал кто-то совсем рядом.

Треснула ветка под ногой, и сквозь заросли лещины продрался плотный молодой человек в тужурке народного учителя.

— Добро пожаловать, товарищ Райнис, в наш зеленый замок.

— Учитель? — удивился Плиекшан. — Вот уж не ожидал… После прошлогодней маевки мы с вами виделись… — он потер лоб, припоминая, — кажется, в федеративном комитете?

— Совершенно верно. — Учитель раздвинул кусты: — Проходите, товарищи.

Плиекшан пригнулся и с трудом пробрался по узкому коридору в сплошной стене орешника. Терпко и кисло запахли сломанные побеги.

Он увидел вытоптанную полянку и зеленый шалаш под развесистым дубом. У входа сидел голый по пояс здоровяк. На волосатой, тронутой легким загаром груди проступала синева татуировки: русалка, обвивающая чешуйчатым хвостом бриг с раздутыми парусами.

— Это Ян Крастынь — Матрос, — представил Учитель. — Разделяет мое уединение в тиши лесов. Что нового в городе? Как с оружием?

— Давайте сперва покормим Люцифера, а то он чуть было не съел весь дилижанс, — здороваясь с беглым гальванером, ответил Райнис.

— Как, разве Люцифер здесь? — обрадовался Учитель.

— Что, не узнал? — Топтавшийся в сторонке Люцифер вышел на середину поляны. — Придется сменить кличку. «Черный скелет»… Нравится?

— Жив? — Учитель молча обнял его и долго не выпускал.

— Как видишь! — рассмеялся Люцифер. — И хочу жрать. Ты слышал, что сказал Райнис про дилижанс? Правда, он немножко преувеличил. Я бы ни за что не стал есть старого ксендза и акцизного чиновника с угреватым носом, а вот курочку, что сидела напротив, мне очень даже хотелось попробовать.

Все, кроме батрака, дружно расхохотались.

— Отрежь ему добрый кус латгальского рулета. — Обернувшись к Матросу, Учитель вытер навернувшиеся слезы. — Ну и сказанул, черт полосатый.

— Что передать от вас митавским друзьям? — спросил Учитель, понимая, что Плиекшан торопится.

— Что хорошо помню их всех и буду рад увидеться вновь. Уверен, что это будет очень скоро. Вы же долго тут не задерживайтесь. Рано или поздно шпики нападут на след. Для тайников оружия и военной подготовки следует выбрать более надежное место. Надо бы вам перебраться в Литву или Белоруссию. Там леса настоящие! Жандармы не сунутся.

— Сначала спалим Медема, — пообещал Бобыль, загибая палец.

— А потом Гниду, командира моего распрекрасного, обложим, — поднял три пальца Матрос. — Оружие добудем.

— Оружие… — повторил Люцифер. — Лично мне еще в Ригу надо вернуться. Лепис ждет.

— Успеха во всем вам, мои дорогие. — Плиекшан помахал на прощанье рукой. — Пошли, Бобыль?

— Спасибо вам за все. Я всегда буду помнить вас и госпожу Эльзу. — Люцифер через силу улыбнулся. — Но оставьте мне что-нибудь на память. Костюм, — он подтянул брюки и зачем-то вывернул пустые карманы, — костюм не считается. Его нельзя сохранить.

— Сохрани хотя бы голову, — тихо сказал Плиекшан. — Если бы у меня был еще один револьвер, я бы отдал его тебе.

— Приезжайте к нам в янов день, — пригласил Учитель. — Встретим вместе Лиго в Добельском лесу.

— Приеду, — пообещал Плиекшан. Ему было неизъяснимо грустно.