Пятница, 5 мая 1775 года

Ранним утром следующего дня на улицу Монмартр явился Лаборд: герцог де Ла Врийер поручил доставить к нему Николя. Поздно вечером бывшему служителю опочивальни Людовика XV принесли записку от министра Королевского дома, где, без объяснения причин, говорилось, что комиссар должен прибыть к министру утром и как можно раньше. Прежний двор, и прежде всего те, кто присутствовал при последних минутах Людовика XV, пришли в движение. Сев в карету, друзья перекинулись парой слов, но быстро умолкли. Николя лихорадочно соображал, что мог хотеть от него министр; с тех пор как ему нечаянно удалось проникнуть в личную тайну Ла Врийера, тот старался держать комиссара на расстоянии.

Карета остановилась во дворе особняка Сен-Флорантен. Лаборд остался ждать, а Николя, стараясь прогнать воспоминания о жестоких преступлениях, связанных с этим домом, один отправился в апартаменты герцога. Лакей Прованс встретил его радостной улыбкой, словно старого знакомого. Войдя в кабинет, где внутренние ставни еще не открывали, он увидел бледную тень, размытую светом догоравшего камина, и узнал в ней герцога де Ла Врийера; закутанный в халат с неподвернутыми рукавами, герцог сидел, забившись в кресло. Николя изумился произошедшими с ним переменами: герцог похудел, осунулся, руки дрожали, глаза, казалось, упали на самое дно глазниц. Бросив пустой взор на посетителя, он усталым жестом пригласил его сесть и вздохнул.

— Точно, точно, вам не отвертеться! Вчера при пробуждении и перед большим выходом его величество упоминал о маркизе де Ранрее. Так что считайте это представлением. Пусть даже вы с незапамятных времен охотитесь вместе с нашим юным королем! Также его величество высказал свое удовлетворение, что Луи де Ранрей, ваш сын, принят в число пажей. Это настоящее признание!

Внезапно Николя понял, отчего Ришелье так настаивал. Он бы не принял отказа, ибо все уже решено.

— Сударь, я нисколько не…

— Как это, как это? Вы что, считаете, я забыл, как вы в присутствии покойного короля весьма откровенно высказали свои чувства по отношению к титулу? Маркиза де Помпадур напомнила мне об этом за несколько дней до кончины. Так надо, сударь. Хотя бы ради собственного сына. Главным образом для сына.

Голос его возвысился до визга.

— … вы должны появляться при дворе!

Николя молчал, испытывая искреннее сочувствие к страданиям министра.

— О! Мне известна ваша скромность. В свое время я в полной мере смог ее оценить. Вы храбры и преданны, покойный король об этом знал, его величество в этом убежден. Вот почему я желаю вас видеть. Не перебивайте меня. Мне надо поделиться с вами кое-какими соображениями.

Он выпрямился и с усилием пододвинул свое кресло к Николя.

— Мои дни как министра сочтены. Нет, нет, не возражайте! Я больше не принадлежу двору, хотя последние события сблизили меня с королем. Впрочем, мне не на что жаловаться. Столько лет у власти! Почему бы и не отдохнуть? Мой родственник Морепа поддержит меня, тем более что ему это никак не повредит. Мы только что стали свидетелями нешуточных событий, однако все еще впереди. Каждую ночь на стенах расклеивают гнусные пасквили, расклеивают везде, вплоть до дверей королевского кабинета в Версале! Вот, смотрите, урожай сегодняшней ночи.

Он взял со столика скомканный листок.

— Держите, держите! «Людовик XVI будет помазан 11 июня и зарезан 12-го». А вот еще: «Если цена на хлеб не упадет, мы истребим короля и весь род Бурбонов и подожжем дворец с четырех сторон». Раньше, по крайне мере, угрозы сыпались в адрес фаворитки!

Он забыл, что слухи о «пакте голода» ходят уже давно, подумал Николя; тем не менее волнение министра растрогало его.

— Подобные крайности повергают в ужас добрых граждан.

— Вы в этом что-нибудь понимаете? Огромная волна соединенных усилий, за которыми чувствуется организующая сила, по-прежнему пребывающая в тени, выплеснулась и покатилась к неведомой нам цели, угрожая трону. Кого мы дерзаем подозревать? Тех, кто вне подозрений!

Голос его стал еле слышен.

— Да, да, тех, кто вне подозрений. Отребье, сочиняющее пасквили и листовки, выходящие из английских клоак и начиненные всевозможным вздором, они приводят вперемежку слова то мадам Аделаиды, то Сартина, то Ленуара, то аббата Террэ… Любопытно, они не называют ни одного имени тех, кому действительно выгодны мятежи. Тех, кто является истинной душой заговора против короля… Один из этих… В общем, его величество обеспокоен. «Надеюсь, — сказал он мне, — что эти писания не более чем клевета». Подозревают, разумеется, этого ублюдка, помесь фазана с курицей.

Некогда славившийся своими шуточками министр, когда гневался, вновь становился прежним. За извилистыми фразами скрывалась персона принца де Конти. Откровенность короля также была объяснима: он не любил Ла Врийера, но в связи с обострившимися обстоятельствами вспомнил, что герцог все же являлся последним доверенным лицом его деда, покойного короля, и понимал, что ему можно доверить самые заветные мысли.

— В прошлом мы видели, — продолжал министр, — как поднимались цены на хлеб, причем хлеб дрянной, гораздо хуже того, какой предъявляют нам сегодня, но никаких народных возмущений не наблюдалось. Сейчас претензии возмутителей спокойствия нельзя назвать серьезными. Нет ни голода, ни нехватки хлеба. А что мы имеем? Люди, у которых еды полно, громят склады и швыряют в реку зерно и муку! А золото, что рекой течет в карманы тех, кто оказался под арестом! Хорошо еще, что мы догадались обыскать их.

— Такого же мнения придерживается и начальник полиции. Известно, что господин Ленуар…

— Что, что вы там говорите? Увы, не будем о нем! Я еще помню, как после смерти короля, нашего незабвенного монарха, я оплакивал вашу немилость. Я успел поговорить о вас с его преемником Альбером. Он еще ничего не решил, но так как моя рука и рука короля по-прежнему простерты над вами, он вряд ли станет вредить вам и искать с вами ссоры. Тем не менее вы должны знать, что он считает вас креатурой Сартина, и когда пробьет час, непременно начнет ставить палки в колеса. Кстати, если говорить о вашей работе, кто же убил булочника Мурю?

Вопрос застал Николя врасплох. Итак, министр по-прежнему прекрасно осведомлен, и Сартин наверняка приложил к этому руку.

— Ответ дать гораздо сложнее, чем задать вопрос, но, главное, ответ явится преждевременным.

— Именно так я и думал. Идите, господин маркиз, и не поддавайтесь. Когда-то вы учили меня не отчаиваться. А если у вас начнут опускаться руки, вспомните, что нашему юному королю нужна помощь.

Взволнованный, Николя удалился. Министр стоил гораздо большего, чем его репутация. Во время разговора его осунувшееся лицо неоднократно принимало выражение необычайной благожелательности; еще Николя вспомнил, что пока Ла Врийер был при должности, он всегда оказывал ему покровительство. Когда на последнем суде на чаши весов бросят пороки Ла Врийера и его преданность королю, возможно, министра ожидает спасение.

Лаборд ждал комиссара в карете; он никуда не спешил, а потому предложил подвезти Николя; они направились в резиденцию Индийской компании, расположенную в одном из флигелей дворца Мазарини, на углу улиц Вивьен и Нев-де-Пти-Шан. Лаборд, недавно заделавшийся финансистом, заметил, что в квартале, куда они направляются, денег больше, чем во всем остальном городе. Там обитали банкиры, торговые агенты, маклеры, сновавшие между конторами и биржей, словом, все те, кто превратил звонкую монету в товар. И со смехом добавил, что тамошние шлюхи прекрасно разбираются в товарно-денежных отношениях и безошибочно отличают клерков от банкиров. Николя поверил ему на слово.

Компания, некогда являвшаяся обширной торговой империей, с 1763 года, то есть после утраты большинства владений Франции в Индии, пребывала в состоянии неопределенности. Комиссару, не сумевшему толком объяснить, ни что он ищет, ни чего бы он хотел узнать, пришлось долго убеждать надменных приказчиков пропустить его к ним в контору. Наконец какой-то привратник, с тросточкой в руках, провел его на чердак и сказал, что здесь он может сколько угодно копаться в грудах сложенных документов. Не зная, с какой кипы бумаг ему начать, Николя пребывал в нерешительности; неожиданно он услышал странный шум; по мере приближения звуки становились все более отчетливыми. Содрогнувшись, он подумал, что рано утратил бдительность. До ушей его долетел скрежет, за ним последовал шорох; все вместе сопровождалось тяжким прерывистым сопением. Нащупав рукоятку крошечного пистолета, спрятанного под полями треуголки, он осторожно взвел курок. Серые от пыли стекла мансардных окон с трудом пропускали жидкий свет. Заняв позицию против света, он стал ждать. В наступившей тишине тяжелое дыхание послышалось совсем рядом. Возле огромной колонны, составленной сложенными друг на друга пожелтевшими кипами бумаг, на полу появилась тень, по форме напоминавшая гигантский башмак, надетый на короткую ногу. За странной тенью следовал бесформенный субъект в черном, горбатый, с огромной головой на коротком туловище и с необычайно длинными руками. Кроткий взгляд больших черных глаза придавал его серьезному одутловатому лицу одухотворенное выражение. Сделав усилие, субъект резким движением бедра выбросил вперед искривленную ногу и, выпрямившись, насколько было в его силах, низким голосом произнес:

— Боюсь, сударь, я вас напугал. Надеюсь, вы меня простите, ибо я не имел сего намерения. Господь сотворил меня таким, что каждое мое появление свидетельствует не в мою пользу.

Завершив речь, он медленно и замысловато поклонился. Николя вернул на прежнее место курок и спрятал пистолет за полями треуголки.

— Мне очень жаль, сударь, что я не сразу разглядел вас. Меня зовут Николя Ле Флок, комиссар полиции Шатле. Опыт научил меня всегда быть начеку, готовым к нападению врагов.

— Жюстен Белом, к вашим услугам. Да, сударь, именно так меня и зовут, — произнес он с улыбкой, растянувшей его рот в ужасающую гримасу. — Я архивариус Компании. Если вас допустили сюда, значит, у вас есть на это право, а следовательно, я к вашим услугам.

— Увы, я ищу иголку в стоге сена! Некоего пассажира, вернувшегося из Ост-Индии два, а может и фи, года назад… Все очень приблизительно.

Вскарабкавшись на один из шкафов без единой дверцы, Белом, раскачивая ногой для равновесия, перебрался на высоченную кипу документов и, выдернув три связки бумаг из столь же высокой соседней кипы, соскользнул вниз и опустился прямо перед Николя.

— Что ж, посмотрим, — проговорил он, — Тулон 1772, 1773 и 1774. — Но вы должны заранее знать, что здесь есть только списки кораблей, вошедших в порт, и сведения о кораблекрушениях и захватах кораблей пиратами.

Комиссар немного подумал.

— Получив списки кораблей, что я могу в них найти?

— Если у вас есть разрешение и средства, вы можете получить списки пассажиров всех кораблей. Но для этого вам придется отправиться в Лорьян или Порт-Луи.

— Сколько времени потребуется для проверки списков?

— Часы и часы… тут все вперемежку — и Африка, и Америка. Я могу этим заняться; обязанности мои необременительны и не слишком интересны.

— Сударь, мне совестно нагружать вас дополнительной работой. Если у вас есть нужда, если я могу быть чем-нибудь вам полезен…

— Ничем, сударь. Приходите завтра утром, думаю, я уже закончу.

И, вооружившись линейкой, любезный архивариус погрузился в учетные книги, а Николя вернулся к Лаборду. Утомившись от чтения, бывший служитель королевской опочивальни с радостью встретил Николя, и тот немедленно рассказал ему о результатах своего похода. Узнав, что Николя надобно ехать в Версаль, в Морское министерство, Лаборд предложил отвезти его туда. Похоже, он был рад возможности провести время с другом. Николя согласился, и они поехали. Дорожный разговор постепенно перешел в череду признаний. Один говорил об Эме д’Арране, другой — о своей любви к юной супруге. Из-за разницы в возрасте и опыте, а возможно, и по каким-то неведомым причинам, супруга Лаборда постоянно недомогала. Ее нервическая меланхолия не поддавалась никакому лечению, и Лаборд стал подумывать, не определить ли ее на какую-нибудь должность при доме королевы или одной из принцесс, дабы светские развлечения постепенно рассеяли ее затянувшееся уныние. Затем, попросив Николя извинить его за то, что он терзает его своими заботами, Лаборд поинтересовался, как дела у Луи.

Узнав, что мальчик стал пажом Малой конюшни, он посоветовал другу не терять сына из виду. В этом заведении молодых людей готовили к придворной карьере, однако царившие там нравы не могли считаться образцовыми. Пажей обучали изящным манерам, но в самом заведении царил крайне дурной тон. Никто не отвечал ни за благопристойное поведение, ни за нравственность молодых людей. Предоставленные самим себе, дворянские недоросли нередко брали пример со старших, именно с тех, кто мог продемонстрировать молодежи только дурные мысли и нравы.

Экипаж пересек мост через Сену; разговор перешел на недавние события.

— Вы знаете наших французов, — начал Лаборд. — Рантье и состоятельные буржуа напуганы, но, как всегда, волнения улеглись, и они вновь готовы обманывать правительство и оправдывать мятежников. Полагают, господин Тюрго поступил неправильно, выделив в отдельную статью расходы по содержанию стянутых к Парижу войск; говорят, они обойдутся то ли в тридцать, то ли в сорок миллионов. А наши модницы уже придумали «колпак мятежницы»! И все завершится песенками! Печальный итог первого года царствования.

В Версале Министерство морского флота располагалось рядом с Министерством иностранных дел. Когда Николя уже собрался просить аудиенции у Сартина, он увидел, как ему навстречу направляется адмирал д’Арране. Только что вернувшийся из инспекционной поездки, адмирал спросил Николя, что привело его в Министерство? Ни один, ни другой не упомянули об Эме, но на протяжении всего разговора оба явно ощущали ее незримое присутствие. Возможно, поэтому Николя показалось, что между ним и адмиралом постепенно выросла невидимая стена. Адмирал провел его по всем министерским помещениям и сдал на руки служащему, ведавшему документами каторги в Бресте. Поблагодарив адмирала, Николя повернулся, как вдруг адмирал схватил его за руки:

— Не отчаивайтесь, в свое время вы привели ее ко мне, теперь это же предстоит сделать мне. Она очень капризна.

Тепло улыбнувшись и что-то бормоча себе под нос, он ушел, оставив комиссара в полной растерянности, но совершенно счастливым. Проводив Николя в рабочий кабинет, служащий, желая угодить лицу, имеющему столь весомые рекомендации, стал подробно объяснять, что означает приговор к пожизненной каторге и как сложно, практически невозможно, совершить побег.

— Днем приговоренных к галерам сковывают попарно посредством ножных кандалов, а ночью их приковывают к таволам.

— Таволам?

— Да, сударь, так называется чурбан, на котором каторжники спят, и к которому они прикованы. Даже если кто-то сумеет бежать, ему будет очень трудно скрыться, так как на плече у каждого из них клеймо…

Николя подумал, что раз Энефьянсу приговор не вынесли, то, возможно, клейма у него нет. И тут же вспомнил о сне Луи и о капуцине со шрамами на щиколотках.

— Беглецу необходимо найти повседневную одежду, ибо в его костюме каждый узнает в нем каторжника. У него бритая голова. Да и покинуть Брест нелегко. Вооруженные огнестрельным оружием караульные постоянно патрулируют городские улицы. Порт обнесен крепостной стеной, город также окружает стена. Городские ворота строго охраняются. В случае побега стреляют из пушки и немедленно отряжают солдат на поиски беглеца. Тому, кто первым его обнаружит, обещана премия, так что жандармы рьяно устремляются прочесывать окрестные заросли кустарников. Судите сами, сударь, дорог, ведущих в Брест, не много. Единственный большой тракт идет из Морле в Ренн. Порт Ландерно, можно сказать, заперт на засов: его охраняют особенно бдительно. Можно морем добраться до Крозона, а оттуда двинуться по дороге на Кемпер. Но если вы не говорите по-бретонски, долго вы не проходите.

Порывшись среди архивных документов, толстенные стопки которых вполне соперничали с архивом управления полиции, служитель вытащил дело Энефьянса. Доставленный в 1768 году в цепях в Брест, Энефьянс исчез в 1769 году. Умный и образованный, он работал за пределами тюрьмы. В деле стояла помета, что он выучил бретонский. Утверждать, что он погиб, пытаясь бежать морем, служащий не стал, ибо доказательств, что он бежал на той лодке, что нашли в море, не было.

Вновь присоединившись к Лаборду, Николя обдумывал вопрос, мог ли беглец добраться до одного из ближайших портов. В самом деле, Лорьян и Порт-Луи расположены не слишком далеко от Бреста, а оттуда прямая дорога вела на Восток и в Индию. Знание бретонского давало беглецу множество преимуществ: крестьянин, по природе своей недоверчивый, всегда рад помочь несчастному, говорившему на одном с ним языке. Оставалось предположить, что бывший каторжник ухитрился стать пассажиром одного из судов Ост-индской компании. Николя очень надеялся, что Жюстен Белом поможет ему отыскать судно, а также имена пассажиров, прибывших в Лорьян. Но, скорее всего, поиски будут напрасны, ибо если Энефьянс и вернулся во Францию, то наверняка под другим именем.

Что ж, придется придумывать способ отделить овец от козлищ. Хотя и этого недостаточно, чтобы отыскать Энефьянса. Необходимо какое-нибудь событие, случай, при котором фигура каторжника неожиданно совпадет с чьей-либо личностью. Но Николя не отчаивался: он верил в действенную благодать, не раз снисходившую на него, дабы помочь ему в расследовании.

Время было позднее; Лаборд предложил Николя вместе поужинать и остаться ночевать в Версале, в его маленькой квартирке на тихой улочке; это пристанище он сохранил за собой после смерти короля. Николя сообразил, что принужденный к воздержанию по причине постоянных недомоганий супруги, прежний поклонник галантных удовольствий не пожелал полностью отказаться от плотских утех и заключил с небом определенный компромисс. Ужин оказался выше всяческих похвал, а присутствие очаровательной субретки скрасило их мужское общество. Обсуждали оперу, путешествия, успехи картографии и книгоиздания, а потом, как обычно, принялись с волнением вспоминать времена Людовика XV и проговорили до поздней ночи.

Суббота, 6 мая 1775 года

Рано утром Лаборд отвез Николя в Шатле. Там его ждала дурная новость. Примчавшийся утром посыльный из Индийской компании сообщил, что Жюстен Белом найден мертвым посреди рассыпанных архивных документов: кто-то пробил ему голову. Разумеется, ни о каком несчастном случае не могло быть и речи. Мертвец сжимал в руке обрывок листа из учетной книги, явно вырванной у него из рук. Судя по царившему вокруг разгрому, добыча досталась преступнику после долгой борьбы. Бурдо немедленно выехал на место преступления и должен был вот-вот вернуться. Он просил передать комиссару, если тот приедет раньше, подождать его.

Итак, думал Николя в ожидании, еще один невиновный погиб по его оплошности. Перед взором его чередой двинулись призраки из прошлого: Моваль, убитый при поединке вслепую; старый солдат, повесившийся в тюремной камере; Трюш де Ла Шо, казненный на Гревской площади… он увидел добрые глаза Белома; несчастный архивариус без лишних вопросов вызвался помочь ему… Почему судьба решила сделать Николя своей карающей дланью? Какой демон привел его на чердак, где хранились архивы Индийской компании? Ему стало так больно, что никакие доводы разума не могли заглушить эту боль. Он не мог убедить себя, что не повинен в этой смерти. И каноник Ле Флок, и Ноблекур всегда утверждали, что совпадения никогда не бывают случайными.

Оставалось утешаться тем, что он движется в правильном направлении. Жюстен Белом погиб, потому что нашел нечто такое, что грозило разоблачением его убийце. А что еще, кроме названия корабля и, как следствие, списка его пассажиров, он мог обнаружить?

Следовало немедленно отправить курьера в Лорьян для поиска в тамошних архивах. К счастью, область поисков сжималась. Тем не менее он опасался, что, получив длинные списки, он не сумеет определить противника. Что еще можно предпринять? Если бы содержание документа, хранившегося в парижском отделении Компании, не представляло опасности для преступника, он не стал бы убивать невинного человека. Дело принимало крайне дурной оборот. Всегда имея при себе чистые бланки с подписью герцога де Ла Врийера, Николя, как обычно в случаях крайней нужды, написал на бланке приказ, позволявший открывать все двери и расспрашивать всех, кого необходимо. Имея такой ключ, Рабуин найдет то, что он должен найти. Едва он успел наложить печать, как появился Бурдо.

— Вас искали повсюду. Управляющий сообщил нам, что вчера вы встречались с жертвой.

— Речь идет о Жюстене Беломе, не так ли?

— О нем. Он остался на ночь, чтобы поработать: об этом свидетельствуют несколько свечных огарков. Убийство, совершенно очевидно. Царапины, следы ударов, разорванное платье, разбитый череп. Бедняга защищался изо всех сил. У него нашли вот это…

Бурдо вытащил из кармана крошечные, запятнанные кровью треугольные клочки бумаги и протянул их Николя; тот внимательно осмотрел улики.

— Смотрите, Пьер, — начал комиссар, — это уголки страниц с печатью Компании: щит с короной, под ней цветки лилии, ниже расположен Нептун; щит поддерживают два туземца, у одного в руках лук, другой опирается на якорь. Это обрывки реестра, который просматривал Белом и который вырвали у него из рук. Знаете, почему?

— Я пока не понимаю, к чему вы клоните.

— А вот к чему. Почему он не хотел отдавать реестр?

— Понятия не имею.

— Потому что он наверняка обнаружил в нем сведения об Энефьянсе, скорее всего, те самые, о которых я его спрашивал. Смотрите, вот нумерация страниц: 134, 135 и 136, а дальше половинка от года — 74, то есть 1774 год. Однако в реестр вписывали только названия судов, а одни названия никак не могли помочь нам в поисках…

— Но тогда почему он столь яростно защищал этот реестр?

— Видимо, в нем содержались какие-то разъяснения. Я отправляю Рабуина в Лорьян. Там он наверняка найдет копию этого реестра.

Он протянул Бурдо бланк с приказом.

— Пусть выезжает немедленно. И не думает о расходах. А я иду в управление представляться новому начальнику. Возможно, потом нам это пригодится… Надо ли производить вскрытие тела бедняги?

— Нет. Причина смерти ясна. Несчастный случай исключается. Двери особняка были закрыты, однако посреди ночи кто-то постучал, привратник проснулся, открыл, но никого не увидел. Возможно, конечно, что привратник толком не проснулся и убийца, воспользовавшись темнотой, прошмыгнул мимо. Покинуть же особняк труда не составило: чтобы Белом по окончании работы мог уйти, дверь закрыли изнутри на задвижку.

— Что ж, похоже на правду, но не более того!

— Мне кажется, у убийцы был сообщник, точнее, сообщница.

— На чем основано предположение? У вас есть доказательства?

— Почти. «Сыч» все видел.

— Как? Ретиф? Впрочем, он, как всегда, там, где его совсем не ждешь. Черт возьми, его свидетельство должно нам помочь.

— Он уже у нас, так что, если хотите, можете его выслушать.

Когда Ретиф неуверенно вступил в дежурную часть, Николя подумал, что манера литератора передвигаться бочком напоминает передвижение крабов, каковые в изобилии водились на побережье его родной Бретани. И сам Ретиф, и слухи, что о нем ходили, вызывали у Николя брезгливое чувство. Сегодня на «Сыче» был надет просторный зеленоватый плащ, а голову украшала шляпа с широкими, завернутыми в две параллельные трубочки полями.

— Итак, господин Ретиф всегда в засаде?

— Я люблю бродить по темным улицам нашей необъятной столицы. Сколько всего можно увидеть, когда все укладываются спать! Во мне похоронено множество тайн, но те, что пахнут пороком и преступлением, я передаю вам.

— Прекрасно, прекрасно. Расскажите мне, что вам удалось увидеть сегодня ночью? Но прежде скажите, что привело вас в те края?

— Судите сами. Случай такой странный, что я, будучи добрым гражданином, сам захотел поделиться своими наблюдениями. Ранним утром, возвращаясь в кордегардию на улице Вивьен, я увидел инспектора Бурдо…

— Об этом после. Давайте с самого начала.

— От вас у меня секретов нет. Я бродил вокруг королевской библиотеки, когда неожиданно…

— Давайте уточним. В котором часу это было?

— О! Подобные мелочи меня никогда не интересуют, однако, если судить по положению луны, где-то около полуночи. Так вот, когда я вышел на улицу Сент-Анн, где-то возле особняка Лувуа, мимо меня, высоко поднимая юбки, прошмыгнула очаровательная особа, но я успел заметить ее точеную ножку, изящную лодыжку и крошечную ступню, словом, все то, что я боготворю!.. Сами понимаете, я прерываю свой путь, разворачиваюсь и иду следом за красоткой. Я уже приготовился поведать ей о том, какое наслаждение мне доставляет созерцать ее, когда из ворот, освещенных светом месяца, выскользнула тень, метнулась к красотке и что-то прошептала ей на ухо. Зазвенело и заблестело золото, и девица пошла с этим субъектом. Мне, как всегда, стало любопытно, чем все закончится, и я пошел за ними следом, двигаясь бесшумно и не покидая теневой стороны улицы. Дойдя до улицы Нев-де-Пти-Шан, у них состоялся еще один разговор. Монах…

— Монах? До сих пор вы о нем не упоминали.

— Простите меня, увлекшись действием, я забываю о деталях. Да, это был монах-капуцин. Он снова что-то сказал красоточке, а потом притаился в закоулке, подальше от света, что отбрасывал фонарь. Вскоре я понял, почему он так поступил: подойдя к особняку Индийской компании, девица взялась за дверной молоток и постучала. Через некоторое время привратник отворил дверь. Его изрядно шатало: он то ли еще спал, то ли был пьян. Отведя его в сторону, девица принялась бесстыдно завлекать его.

— И долго она этим занималась?

— Ровно столько, сколько понадобилось монаху, чтобы проскользнуть в особняк. Тогда девица оттолкнула привратника, тот шлепнулся в канаву, поднялся и, ругаясь, поплелся обратно. Девица же, не ожидая своего сообщника, обеими руками подхватила юбки и побежала дальше, мелькая точеными ножками. Бросившись за ней, я, совершенно запыхавшись, догнал мошенницу на площади Виктуар.

— И спросили ее, что означает ее странное поведение?

— Да, по-своему, по-отечески, мягким тоном…

И он с ханжеским видом потер руки.

— …Я сказал ей: «Милашка, куда вы столь быстро бежите?» Увидев, что имеет дело с человеком почтенным, она доверилась мне и все откровенно рассказала. Она только начинает свою карьеру; впрочем, это я заметил с самого начала. Прибыв в город следом за подружкой, она тотчас попала в объятия красавца гвардейца и теперь преумножает содержание бравого воина. Капуцин, что подошел к ней, рассказал ей какую-то глупую историю о молодом человеке, влюбленном в какую-то красавицу, к которой он хотел пробраться ночью. Ее роль в этой истории состояла в том, чтобы на несколько секунд отвлечь внимание привратника. Расставшись с Колеттой — а именно так звали девушку, — я вернулся к особняку Компании, где мне посчастливилось увидеть, как тот самый влюбленный покидал особняк.

— У него было что-нибудь в руках?

— Сейчас, когда вы меня об этом спросили, мне и в самом деле кажется, что под рясой он что-то прятал. Я проследил его вплоть до пассажа Валуа, прошел вдоль всего Пале-Руаяля, где — о чудо! — его ждала карета…

— А дальше?

— Увы! Она исчезла. Но я заметил кое-что, что, полагаю, в высшей степени заинтересует вас.

— Говорите же скорей!

— Экипаж принадлежал очень знатному семейству, чрезвычайно знатному…

И он выразительно подмигнул Николя.

— …Ладно, не стану скрывать. Это была карета принца де Конти.

— Вы в этом уверены? — воскликнул Николя, подпрыгнув от такого заявления; если это правда, его расследование поворачивало совсем в иное русло.

— Так же, как уверен в том, что на дверце был нарисован герб — золотой щит с алым крестом, окруженный шестнадцатью лазурными алерьонами, по четыре в каждом углу щита. Они, конечно, заклеили его бумагой, но от дождя она промокла и не скрывала изображения.

— Отлично! А вы могли бы отыскать эту девушку?

— Разумеется, только дайте время. Но не думайте, что вам она расскажет больше, чем мне. Она послужила всего лишь орудием в какой-то гнусной интриге.

— Как вы думаете, она узнает того монаха?

— Нет, полагаю. Он надвинул капюшон на лицо и все время держался в стороне от фонарей.

— И все-таки отыщите ее. Когда я его поймаю, я устрою им очную ставку.

— Непременно все сделаю, вы же знаете, я всегда готов помочь вам.

— Мы ценим вашу помощь, — ответил Николя; несмотря на всю свою природную доброжелательность, он с трудом заставлял себя иметь дело с субъектом, за которым числилась масса неаппетитных делишек.

— Ваш покорный слуга.

Когда Ретиф вышел, Николя долго молчал, а потом начал диктовать инструкции Бурдо.

— Не забудьте проверить, как обстоят дела на улице Пуарье. С сегодняшнего дня следите за каждой каретой с гербом принца де Конти. Оцепите квартал Тампля осведомителями, по всему периметру. У нас появился шанс поймать незнакомца, если он, конечно, кроется в этом убежище, неподвластном законам!

Когда он собрался идти в полицейское управление, появился Рабуин в сопровождении Сортирноса. Красные и запыхавшиеся, они радостно улыбались, всем своим видом выражая горячее желание поделиться важной новостью.

— Что случилось? — невозмутимо спросил комиссар.

— У нас новость, да еще какая!

— Я вас слушаю.

— Сначала Сортирнос, ведь это благодаря ему у нас все сложилось.

Бретонец выступил вперед, и на его смышленой физиономии появилась лукавая улыбка. Было видно, что он ужасно доволен собой.

— Николя, сынок, за тобой шпионят и следят!

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, не сомневайся. И следит не один, а целая свора.

— Но откуда ты об этом узнал?

Сортирнос удовлетворенно хмыкнул.

— Видишь ли, по просьбе Рабуина, всегда пекущегося о твоем здравии и безопасности, я собрал своих приятелей-поденщиков, тех, кому доверяю, и поручил им наблюдать за тобой, а ежели понадобится, то и защитить. Ты на собственном опыте знаешь, что тот, за кем следят, редко обнаруживает своего шпиона. Иначе всех осведомителей давно бы перебили, а тайная полиция перестала бы существовать.

— И что же?

— Так вот, за тобой ходят по пятам.

— А доказательство?

— Вчера ты отправился к господину де Сен-Флорантену, то есть герцогу де Ла Врийеру, в экипаже господина де Лаборда. А за вами по пятам ехала карета. Потом эта же карета поехала за тобой в особняк Индийской компании. Ну, потом я не уследил, так как ты выехал из города, а там у меня шпионов нет.

— Да, правда, я ездил в Версаль. А сегодня?

— Точно так же, как вчера. Когда ты приехал в Шатле, следом за каретой Лаборда трусил аналогичный экипаж.

— Аналогичный, нет, вы только послушайте: аналогичный! — рассмеявшись, повторил Бурдо. — Сортирнос, друг мой, да ты заделался ученым!

— Не знаю, только вот мой приятель точно мне сказал.

— Он столь же учен, как наш Сортирнос, — произнес Николя. — Тогда чего мы ждем?

— М-м-м…

— Что-то я тебя не пойму.

— Ну, мы решили поймать его в его же собственную ловушку, коли так можно выразиться.

— Ладно, хватит играть в прятки. Все всё знают, а я, слепец, не смог догадаться! То-то мне все время кажется, что какая-то важная подробность от меня ускользает! Как вы обнаружили моего преследователя?

— А что тут сложного? Мы знали, что рано или поздно ты приедешь в Шатле. Надо только подождать. И в самом деле, за тобой ехал фиакр.

— Значит, он все еще ждет меня?

— Ты что, принимаешь нас за тупоголовых полицейских? Посовещавшись, мы направились к этому фиакру, но тот, кто там сидел, видимо, заподозрил в нас дурное и тотчас смотался.

— И вы его потеряли.

— Вовсе нет, — взял слово Рабуин, — мы и убраться-то его заставили только потому, чтобы удобнее было за ним следить. Слежкой занимается команда Сортирноса, и с минуты на минуту к нам явится гонец, дабы доложить о всех его перемещениях.

— Отлично, — кивнул Николя, — вы свободны. Бурдо останется здесь, а мне все же надо побывать в полицейском управлении. Рабуин, для тебя есть задание, Бурдо сообщит тебе подробности.

Выйдя из особняка на улице Нев-Сент-Огюстен, комиссар остановился в нерешительности. Новый начальник полиции, безо всяких знаков отличия и в выцветшем рыжем парике, принял его на ходу, велел продолжать текущие расследования и дать ему отчет через несколько дней. Тем не менее несколько фраз, что произнес он на бегу, прозвучали вполне дружелюбно. Николя понял, что за столь благожелательное обхождение со стороны личности, известной своей крайней неучтивостью, он обязан благодарить герцога де Ла Врийера. Внезапно он понял истинный смысл приглашения Лаборда отвезти его в особняк Сен-Флорантен: министр Королевского дома не хотел, чтобы об этой аудиенции стало известно сьеру Альберу. А он в разъездах потерял драгоценное время. Вернувшись в Шатле, Николя нашел Бурдо в преотвратном настроении. Оказалось, недавно заходил шевалье де Ластир и сообщил, что он нашел Камине.

— И где же он отыскал его тело? — поинтересовался Николя. — Надобно позвать Сансона и Семакгюса.

— Не торопитесь! Никаких покойников, никаких трупов. Если верить вашему другу, молодой человек прятался в одном из подпольных игорных домов на улице Муано, в квартале Сен-Рош…

— Каким образом он его нашел?

— По его словам, посещение этого заведения входило в его задание. Во время игры — а речь идет о партии в пикет — игроки поссорились, и дело дошло до потасовки. У Камине старшие карты были чуть длиннее, и вдобавок он подмигивал партнеру! В общем, подмигивание плута и выдало!

— «Докучные»! Пьер, вы по-прежнему горячий поклонник Мольера?

— Неизменный! Итак, спор, ссора, оскорбления и размахивание ножами. Для успокоения разбушевавшихся игроков хозяин притона вызвал караул, и нашего молодого человека увели в караульню квартала Сен-Рош. Сейчас я иду туда, а вы, я думаю, сидите и ожидаете известий о таинственном фиакре.

Оставшись один, Николя почувствовал, как его одолевает многолетняя усталость. Все вокруг, включая любимый им город, казалось ему мрачным, печальным и грязным. По улицам двигались отвратительные субъекты с гнусными рожами, отмеченными пороками и преступлением. От отвратительного зрелища этого библейского Вавилона к горлу поднялась тошнота. Внезапно появилось искушение все бросить. Он вспомнил, что теперь замок Ранрей, с которым связаны счастливые воспоминания его детства, принадлежит ему, и в ушах его зазвучал рокот свободных океанских волн. В родных краях он сможет обрести мир, далекий от окружающей его суеты. В эту минуту солнечный луч проник в мрачную дежурную часть, озарив ее золотистым светом, и к нему вернулись силы. Так было всегда. Забавная маска на фасаде, лукаво ему подмигнувшая, возвращала городу его прелесть, и он вновь наслаждался его бьющей через край роскошью и размашистой поступью, подминавшей под себя окружающие его предместья и пустоши. Лица друзей всегда возвращали его к реальности, какой бы суровой она ни была. Лицо юного короля, занявшего трон своего деда, память о котором будет жить в его сердце вечно, помогло ему прогнать минутную слабость. Радостная волна уверенности захлестнула его, и он вверил себя судьбе.

Из задумчивости его вывел папаша Мари: он сообщил, что мальчишка-посыльный принес записку от Сортирноса. Фиакр, преследовавший Николя, въехал в ворота дома на улице Вандом, что возле бульваров, рядом со зданием Интендантства, напротив монастыря Дев Господних. Порывшись в ящике, Николя вытащил лист плана Латтре. С интересом обнаружив, что интересующий его дом находится рядом с постройками, что располагались в черте квартала Тампль, он решил немедленно туда отправиться, поручив папаше Мари собирать все новости, которые ему будут доставлять и без промедления отправлять их вслед за ним.

Когда Николя высадился в начале улицы Вандом, колокол часовни монастыря Дев Господних пробил полдень. Заметив слившихся со стеной Рабуина и Сортирноса, он отправил их на поиски караульных. Путь ему преграждало скопление телег, распространявших зловонные ароматы, затопившие всю улицу. Сообразив, о чем идет речь, он подумал, что наконец-то случай пришел ему на помощь: под прикрытием телег с бочками ассенизаторов он незаметно доберется до интересующего его дома. Издалека он узнал вдову Ламарш, главную в корпорации ассенизаторов и мусорщиков; ему довелось познакомиться с ней во время одной неприятной истории, разобраться в которой его попросил Ленуар. Суть заключалась в том, что из отхожего места дома, принадлежавшего кавалерийскому полковнику де Шоньи, исходил зловонный запах, означавший, что владелец неподобающим образом содержит свою собственность, и полиция предписала полковнику привести в приличное состояние отхожее место. Последующая дискуссия между главной ассенизаторшей и старым воякой едва не превратилась в сражение. Вояка, полагая, что небрежение в обустройстве выгребных ям является недостатком всеобщим, не хотел платить за очистку названную корпорацией сумму: он считал ее завышенной и утверждал, что труд поденщиков стоит не в пример дешевле. В самом деле, несчастные поденщики часто соглашались очистить выгребную яму за меньшую стоимость, хотя на этой грязной и мучительной работе им приходилось целыми днями дышать вредными испарениями, от которых многие из них погибали.

Сейчас он мог лично наблюдать, как вдова Ламарш не соблюдает предписания последних эдиктов. Не только содержимое выгребной ямы выливалось в дырявые бочки, разбрызгивавшие по тротуарам свое пахучее содержимое, но и сама работа производилась отнюдь не в предписанные властями ночные часы. Последующее мытье прилегающей территории мадам Ламарш, похоже, также осуществлять не собиралась. Ему, конечно, следовало составить протокол, но у него и без протокола хватало дел. Поэтому он лишь погрозил вдове пальцем, а та, широко улыбнувшись беззубым ртом, в ответ послала ему воздушный поцелуй.

Отыскав нужный ему дом, он толкнул калитку и вошел в сад. Поодаль виднелись еще одни ворота, куда, без сомнения, и въехала карета. Узкая дверь, защищенная портиком, вела в дом. Озираясь по сторонам, он приблизился, повернул ручку и, шагнув вперед, начал искать какой-нибудь предмет, дабы подпереть им дверь. Не заметив трех узких стесанных ступенек, он поскользнулся и полетел на пол; тем временем дверь с сухим стуком захлопнулась. Больно ударившись коленками, он встал, на ощупь отыскал дверь и, попытавшись открыть ее, обнаружил, что изнутри у нее нет ручки. Поняв, что он попал в ловушку, он почувствовал, как у него перехватило дыхание: запертые помещения всегда действовали на него угнетающе. К счастью, он извлек урок из предыдущего опыта, и теперь у него в кармане лежало не только огниво, но и свеча. Пока он пытался высечь искру, ему в затылок хлынула волна света. Обернувшись, он с ужасом увидел, как в освещенном проеме появился темный силуэт монаха в капюшоне; монах направлял на него пистолет. Николя так никогда и не узнал, какой добрый дух напомнил ему слова старинной бретонской сказки, еще в детстве заученной им наизусть:

— На yann ha mont ha darch’haouln un taol bazh houarn gantan diwar e berin, hag e lazhan hep n areas zoken na bramm! («И Жан ударил его железной палкой по голове, и убил его, так что тот даже не успел вскрикнуть!») — изо всех сил прокричал он.

Результат превзошел все его ожидания. Решив, что комиссар обращается к тому, кто стоит у него за спиной, испуганный монах обернулся, предоставив Николя необходимые секунды, чтобы выхватить спрятанное в треуголке оружие. Маленький пистолет, подаренный Бурдо, выплюнул сноп огненных искр, однако выстрел не достиг цели, неизвестный еще раз повернулся к Николя, отпрыгнул назад, и дверь за ним захлопнулась. Комиссар вновь очутился в кромешном мраке. Желая успокоить сильно бившееся сердце, он глубоко задышал, не переставая сожалеть, что не успел перезарядить пистолет и сделать второй выстрел. Запалив свечу, он осторожно осмотрел узкий проход и сбоку обнаружил вход в просторное помещение, заполненное разнообразным старьем. Сундуки, вспоротые тюки тканей, изваяния языческих идолов, взиравших на него неживыми глазами… И всюду странный запах, смесь вони от нечищеной клетки и неизвестных духов. Наклонившись к одному из ларей, он убедился, что так пахнет дерево, из которого сделан ларь. За ящиками он обнаружил клетку, набитую перепуганными кроликами. Не менее интересными показались ему и следы на ящиках, словно кто-то стирал, а кое-где даже выжигал сделанные на них надписи. Он предположил, что прежде там стояло имя владельца. В углу валялись перчатки из толстой кожи и высоченные, доходившие до самых бедер сапоги из того же материала.

Впереди виднелась еще одна дверь; открыв ее, он немедленно сунул в щель шляпу, чтобы она не захлопнулась. Комната оказалась почти пустой: посредине лежал ковер, на нем стояла корзина из ивовых прутьев. Потрескивала фарфоровая печка, распространяя влажный жар, исходивший от сосуда, над которым клубился пар. Температура здесь резко отличалась от температуры в соседней комнате. Приблизившись к корзине, он, не веря своим глазам, увидел, что ковер сам по себе ходит ходуном. Внезапно бахрома приподнялась, и по стене взметнулась гигантская тень. Замерев от ужаса, Николя понял, что перед ним та самая гамадриада, о существовании которой давно догадался Гийом Семагкюс; рисунок, сделанный корабельным хирургом, ожил, и сейчас он видел перед собой змею. Сверкая глазами, кобра в упор смотрела на него; капюшон ее плавно вздымался и опадал, хотя тело оставалось неподвижным. Послышался тихий свистящий звук. В мгновение ока Николя оценил ситуацию. Он безоружен, а убежать невозможно: дверь далеко. Малейшее движение — и змея бросится на него. Может, огонь испугает животное? Свеча подходила к концу: значит, во что бы то ни стало надо сохранить горящий фитилек. Только сейчас он понял назначение перчаток и сапог: они служили таинственному владельцу жилища защитой от змеи. Но и сапоги, и перчатки лежали слишком далеко, чтобы он мог ими воспользоваться.

Зашевелившись, кобра вытащила из-под ковра длинное тело, расписанное узором первозданной красоты. Змеиные чешуйки, белые и светло-коричневые, переливались на свету. «Имя твое легион», — подумал Николя. Должен ли он и дальше стоять, не двигаясь? Подползая все ближе и ближе, противник изгибался дугой, готовясь нанести удар. Николя охватило отчаяние, ему хотелось кричать, но он не издал ни звука и только молился про себя. Змея раскрыла пасть, затрепетал раздвоенный язык… вдруг чья-то ладонь зажала Николя рот, и в ту же минуту зазвучало протяжное песнопение. Перед глазами комиссара промелькнула темная рука: ее пальцы тянулись в сторону змеи. Речитатив набирал силу, голова кобры раскачивалась в заданном им ритме. Наконец, подобно длинной ленте, змея вытянулась на полу и замерла, словно мертвая. Кто-то резко оттолкнул Николя, и он отлетел в угол. Неведомый спаситель осторожно схватил змею за треугольную голову, поднес ко рту и подул на нее. Тело кобры обмякло, неизвестный швырнул ее в корзину и захлопнул крышку. Затем он обернулся, и Николя с изумлением узнал покрытое татуировками лицо Наганды.

Друзья обнялись.

— Дорогой Наганда, каким чудом вы появились здесь, чтобы спасти мне жизнь?

— Не будем об этом, я обязан вам гораздо большим. Папаша Мари в Шатле, где я рассчитывал найти вас, сказал, что вы только что отбыли на улицу Вандом. Я прыгнул в фиакр, прибыл по указанному адресу и тут встретился с господином Рабуином, дополнившим рассказ папаши Мари. Рабуин очень не хотел уходить, так как опасался, что вы можете угодить в ловушку.

— И он не ошибся.

— Устремившись в указанный им дом, я издалека услышал звук выстрела.

— Увы, у меня была только одна пуля. Я промахнулся и, встретившись со змеей, оказался безоружным.

— А я успел и очень рад, что сумел оказаться вам полезным.

От охвативших микмака чувств устрашающие татуировки на его лице словно побледнели. Индеец был одет в темный синий фрак военного покроя, треуголка скрывала его длинные волосы, собранные в прическу а-ля Катоган. Присев на корточки, он тщательно примотал крышку к корзине.

— Лучше перестараться, чем недоглядеть. Я не знаю, что это за вид. Змея длинная и, без сомнения, ядовитая. У нас самой ядовитой змеей считается болотная змея, на нашем языке мы зовем ее mokissin. Ее укус смертелен.

— И она вам подчиняется точно так же, как подчинилась рожденная в Азии королевская кобра, или гамадриада, — улыбнулся Николя. — А мне-то казалось, что самое удивительное я про вас уже знаю!

Обняв комиссара за плечи, Наганда вперил в него взор своих черных глаз:

— Моему народу известно много секретов живой природы. Вы знаете, что я вождь моего народа, и более того…

Многозначительный ответ напомнил Николя загадочные действия, совершаемые индейцем из Новой Франции во время их первой встречи. Благодаря комиссару с Наганды было снято обвинение в убийстве, а покойный король избрал его наблюдателем, поручив ему следить за происками англичан на границах Новой Англии и Канады.

— Чему я обязан радостью видеть вас?

— Молодой король, принимая во внимание недавние волнения, захотел лично выслушать мой отчет. Он вспомнил о наших беседах и пригласил меня представлять мой народ на коронации в Реймсе.

— Я очень рад. Где вы остановились?

— У доктора Семакгюса… Мы хотели устроить вам сюрприз, но вы оказались неуловимы! На самом деле я отправился искать вас только потому, что Kluskabe, наш герой-лягушка, послал мне видение: «Сын камня в опасности!» И я помчался. Нашему другу я привез много растений и семян. Мне кажется, что эта…

— …кобра…

— …наполнит его радостью, кою он сможет разделить со своими учеными собратьями из Ботанического сада.

Поведав о своем расследовании, Николя предложил Наганде вместе осмотреть дом. Очевидно, в нем никто не жил. Высадив захлопнувшуюся дверь, они убедились, что мощеная дорожка ведет к третьей калитке, выходившей в парк, расположенный на территории квартала Тампль. Вернувшись в дом, они отправились изучать брошенную обстановку: свернутые в трубки ковры, статуи, блюда с серебряными краями, сундуки, обитые медью и отделанные слоновой костью, и прочие диковинные штучки.

— Мы наложим арест на эти вещи и составим точную их опись. Я застал монаха в его гнезде, так что, полагаю, сюда он больше не вернется. Шаг за шагом мы будем выкуривать его из нор, вынуждая метаться, как загнанного зайца.

Тут раздался шум, и, затаившись, они погасили свечу. Через несколько минут появился Рабуин с караульными.

— Я чертовски беспокоился за вас. Только узнав, что с вами рядом будет господин Наганда, я отправился исполнять ваше приказание.

Николя рассказал ему, что произошло. Агент протянул руку Наганде.

— Но у меня кое-что не сходится.

— Это бывает.

— Так вот, когда мы возвращались на улицу Вандом с подкреплением, впереди остановилась карета, и из нее вышел человек. Я не сразу узнал его, так как он прижимал платок к лицу, словно защищаясь от запаха… Направляясь к дому, он заметил караул и тотчас повернул обратно. На нем была обычная одежда, но я узнал его даже издалека.

— И кто это был?

— Наш аббат из Вены. Неугомонный Жоржель.

Николя нисколько не удивился, ибо давно обрел уверенность, что их приключения в Австрии тесно связаны с парижскими событиями. Постройка, наконец, обретала форму и близилась к завершению, хотя мысли его все еще метались, словно сбившиеся с пути птицы. Николя велел Рабуину немедленно готовиться к поездке в Лорьян. Почтовое сообщение слишком медленно и подвержено превратностям больших дорог. Следовательно, ему придется ехать верхом и, предъявляя на заставах свой приказ, требовать самых выносливых лошадей.

Николя и Наганда прибыли в Шатле. Вскоре появился Бурдо, толкая впереди себя молодого человека со связанными руками; в пожелтевшем парике, в очках с закопченными стеклами, он шел, опустив голову и не глядя по сторонам.

— Вот дичь, — суровым тоном объявил инспектор.

Николя с трудом узнал Камине; раньше он видел его только в костюме булочника. Преждевременно состарившееся из-за распутной жизни лицо, отмеченное печатью порока, скрывало истинный возраст молодого человека. Подозвав Бурдо, Николя шепнул ему, что надо любыми способами заставить подозреваемого сказать правду. Камине умоляюще глядел на комиссара, словно ожидая от него спасения.

— Что мы узнаем? Ты пошел по дурной дорожке. Разве пристало честному ученику булочника посещать сомнительной репутации заведение, где собираются падшие особы и записные шулера?

Словно подкрепляя сказанное, Бурдо бросил на стол колоду карт, а Николя одним движением руки раскинул ее по столу.

— Хорошенькие штучки! Вот арсенал мошенников, который приведет тебя прямым путем на виселицу. Мне сказали, что ты уже пролил кровь?

— Я только защищался, — жалобно проблеял молодой человек.

Парик соскользнул с него, и непослушная прядь каштановых волос упала ему на лоб.

— И поделом тебе, — произнес Бурдо. — Ты обманом выиграл двадцать пистолей у несчастного, не ведавшего, с кем он сел играть.

— Но… мне просто везет.

— Разумеется! Только почему-то слишком часто.

— Я все искуплю, господин Николя.

— Всему свое время. А сейчас лучше скажи, почему ты удрал из дома мэтра Мурю?

Ученик помрачнел; судя по его взгляду, он не намеревался делиться своими тайнами.

— Мне не нравится ремесло булочника. Мэтр всегда ругал меня… С меня довольно! Не желаю больше иметь дело ни с мукой, ни с тестом!

И он энергично взмахнул рукой.

— Но твоим товарищам ремесло нравится.

— А, этим… — усмехнулся он презрительно.

— Мне кажется, — продолжал Николя, — они заслуживают похвалы. Они всегда приходят вовремя да и работают неплохо. Всегда любезны с клиентами.

— Подумаешь!

— Похоже, ты их совсем не уважаешь, хотя тебе надо бы на них равняться.

— Ха, на этих…

— Кого «этих»? Давай, договаривай. Кто тебе так не нравится? Мадемуазель Фриоп?

Камине так возмутился, что истинный смысл вопроса ускользнул от него.

— Никакая она не мадемуазель, она просто шлюха!

— Не волнуйся, мы прекрасно знаем, что она девушка, но также знаем, что ты гнусно шантажировал ее и ее друга.

Весь вид ученика свидетельствовал о том, что он, наконец, сообразил, что сел в лужу.

— Я ничего такого не делал. Всего лишь пару раз пошутил; у подмастерьев так принято.

— Разумеется, но о последствиях ты подумал? Сейчас они задержаны в качестве подозреваемых, и над ними навис меч закона. Двое несчастных, и ни у одного, ни у другой нет алиби. Иначе говоря, никто не может подтвердить правдивость их слов. Но они — не единственные подозреваемые…

— Я не понимаю, о чем вы говорите, господин Николя.

— Сомневаюсь. Госпожа Мурю все рассказала.

— О чем же?

— Что вы хотели избавить ее от мужа и бежать вместе с ней, — солгал Николя.

Камине разразился нервным смехом.

— Да кто ей поверит, — заходясь от хохота, закричал он, — кто поверит, что я все еще жажду ее потасканной шкуры? Вы посмотрите на меня, а потом на нее!

— Мы смотрим на вас, — серьезным тоном ответил Николя, — и видим преступника, против которого имеется множество улик.

— Я не преступник, а жертва! — неожиданно заорал Камине. — Жертва! Этот Мурю постоянно доставал меня своими советами, постоянно поучал меня!

— Жертва кого или чего?

— …Жертва… он ударил меня!

— Кто? Мурю? Расскажите нам.

— Я был в одной гостинице, ну, с той, старухой…

— Если для вас она старуха, зачем вы с ней встречаетесь? Ваша интрижка превосходит мое понимание!

— Из-за денег, она не могла мне ни в чем отказать. В общем, я был в гостинице…

— Весьма своеобразная гостиница.

Камине в ужасе смотрел на комиссара. Откуда он мог об этом знать?

— Я спустился вниз раздобыть бутылку вина. И увидел Мурю, вместе с другими. Он узнал меня. Я быстро сообразил, какую выгоду можно извлечь из этой встречи. Мне давно хотелось порвать с ним и покинуть улицу Монмартр. Не раскрывая Селесте своих планов, я предупредил ее и, спустившись вниз, выскочил на улицу Де-Пон-Сен-Совер. Я не ошибся: он ждал меня. Ну, я все ему и выложил, булочнику, значит. Он почему-то хотел удержать меня, даже ударил. От этого удара я упал и потерял сознание. А когда начался дождь, пришел в себя и убежал. Так что это я жертва.

— Прекрасная сказка! Значит, будучи полностью свободным, ты сразу избрал своим пристанищем подпольный игорный дом.

— Я и раньше там бывал.

— Врешь, — произнес Бурдо. — Свидетель, которому у нас нет оснований не верить, утверждает обратное. Он никогда тебя там не видел, ты появился неожиданно, в три часа ночи, держа в руке бумажку с адресом. А случилось это в понедельник, 1 мая.

— Он морочит вам голову! Он мне за это еще заплатит!

— Прежде чем сводить счета с другими, хорошо бы расплатиться по своим!

— И еще одна деталь, — продолжил Бурдо, подмигивая комиссару. — Где ты взял деньги для бегства?

— У меня были небольшие сбережения.

— Черт побери! А все почему-то говорят, что ты транжира и что мэтр Мурю, хоть ты им и недоволен, постоянно подбрасывал тебе небольшие суммы. Впрочем, оказывается, зря.

С этими словами Бурдо водрузил на стол большой кожаный кошель, внутри которого что-то звякнуло.

— Найдено в каморке под лестницей на улице Муано. Господин комиссар, в этой сумке девятьсот ливров золотом. Вот уж, действительно, небольшие сбережения ученика! Добавлю, что с той поры как этот господин обосновался на улице Муано, он скорее терял, нежели приобретал. Видимо, он настолько неловок, что девицы, с коими он имел дело, основательно его общипали. Говорят, по прибытии на улицу Муано капитал его равнялся двум тысячам ливров.

— Черт возьми, — воскликнул Николя, — неплохая сумма! Жду твоих объяснений. Откуда у тебя такие деньги?

— От госпожи Мурю.

Бурдо достал из кармана кольцо, серьги и ожерелье.

— Опять ложь. Вот драгоценности, которые она тебе отдала: ты даже не пытался их продать.

Внезапно Николя осенило.

— Подобной щедростью обладает монах-капуцин, не так ли?

Реакция Камине превзошла ожидания комиссара. Он завертел головой во все стороны, словно пытаясь найти выход, заломил руки, а потом, согнувшись в три погибели, разрыдался.

— Мне кажется, пора рассказать нам правду.

— Этот монах… он остановил меня на улице.

— Где и когда?

— За несколько дней до моего бегства, возле церкви Сент-Эсташ. Он предложил мне сделку. Я должен был назначить Селесте свидание в воскресенье вечером, в доме Гурдан, и в урочное время выйти на лестницу, где меня непременно должен был заметить Мурю. Монах сказал, что меня предупредят, когда надо выходить. Я давно хотел расстаться со своей любовницей и жить самостоятельно. Монах вручил мне кошелек, вернее, показал, пообещав, что если все пройдет, как ему надо, он отдаст его мне.

— Думаю, это еще не все.

— Еще я должен был поссориться с мэтром, оскорбить его и довести до белого каления, чтобы он меня ударил. После надо было упасть на мостовую и притвориться мертвым. Я так и сделал. Я услышал, как Мурю увели. Потом капуцин вернулся и, склонившись надо мной, принялся меня осматривать, а пока осматривал, незаметно сунул мне в карман кошелек и бумажку с адресом дома на улице Муано.

— Похоже на правду, — произнес Николя. — Но почему ты пришел в этот дом так поздно?

— Я заблудился. Пошел дождь, и я испугался.

— Придется проверить. Насколько нам известно, именно в это время твой хозяин был убит. Судя по твоему рассказу, ты вполне мог успеть вернуться на улицу Монмартр, открыть своим ключом булочную и там убить хозяина с помощью той штучки, что дал тебе капуцин, или еще как-нибудь. Разве не таков подлинный конец твоей истории? Или ты хочешь сказать, что не знал, что в случае смерти Мурю ты становишься его наследником? Не знал, что булочник был не только твоим мастером, обучавшим тебя ремеслу, но и твоим отцом?

Камине непонимающим взором смотрел на Николя.

— Моим отцом?

— Да, твоим отцом.

Ученика булочника отвели в камеру, однако стены старинной крепости еще долго оглашали его горестные вопли.

— Виновный, сообщник или жертва? Вскоре мы это узнаем, — задумчиво промолвил Николя.