В ряду любопытных разностей, существующих между людьми, мы наблюдаем и такое различие: одни хотят показывать даже то, чего они не имеют, другие не хотят показывать и того, что имеют, третьи, напротив хотят показывать то, что имеют. Абисогом-ага принадлежал к последним, – он прямо жаждал, чтобы о его землях, имениях и прочих богатствах знало возможно больше людей, и для осуществления этого своего желания не жалел даже денег. Так, когда ему сказали, что большие люди нынче не обходятся без своих портретов, он, размыслив, согласился обзавестись таковыми; правда, хоть и согласился, но всё же опасался, как бы не обмишулиться и не потратиться зря, и поэтому после ухода Дереника тотчас обратился к Мануку-аге:

– Если не снимусь, меня, что, за человека считать перестанут?

– Не дай бог… Но поскольку люди вашего разряда давно уже все снялись и продолжают сниматься, вам также необходимо сняться… Ведь если кто-либо попросит у вас вашу фотографию, а вы в ответ признаетесь, что ещё не снимались…

– Ну что будет?

– Что будет?

– Да. Отберут у меня мои земли?

– Ни в коем случае.

– Угонят коров, овец?

– Никогда. Но вы прослывёте, простите, за тёмного человека, за мракобеса, и не будет уже к вам того уважения…

– Понимаю… Значит, каким же должен быть мой портрет, чтобы никто не сомневался, что я человек не маленький? Ведь ты сказал, что маленькие люди тоже снимаются.

– Во-первых, ваш портрет должен быть большим, а во-вторых, я посоветовал бы вам сняться, сидя в кресле.

– Мне нужно одеться во всё новое, да?

– Да.

– Надену и часы, конечно?

– Непременно.

– Стало быть… я курю трубку, двое моих слуг вытянулись против меня в струнку, третий стоит позади, держит мою лошадь…

– Вот, вот.

– Надо бы ещё что-то придумать, чтобы вид у меня был ещё лучше.

– Не переборщить бы.

– Или вот что: я распекаю своих слуг, гоню их в три шеи… Разве нельзя показать, как я это делаю? Или, скажем, я порю кого-то. Или, к примеру, кричу на моего приказчика. «Неслух! – кричу, – сколько раз я тебе приказывал, чтоб ты не обижал моих работников, с коровами моими ладил, пахал и сеял вовремя!.. И коли ты не делаешь, что велю, я отказываю тебе от места!» А приказчик вытирает платком глаза, валяется у меня в ногах, говорит: «Ради детей моих простите мне мою вину, всю жизнь я ваш хлеб ем, вы мой благодетель, но вспомните, как я на руки вас брал, и подбрасывал, и на плечи себе сажал…». Вы разве не могли бы поместить на моём большом портрете и что-то вроде этого тоже?

– Завтра поразмыслим… Сейчас самое время продолжить нашу вчерашнюю историю… Едва, значит, Мелкон-ага увидел меня…

– Или же так: я лежу на спине, а мои слуги втроём стягивают с меня панталоны…

– Как подбежал ко мне и…

– Нет, я смотрел бы ещё благородней, если б на портрете курил наргиле…

– Прибежал ко мне и говорит: «Если сегодня мы не потрудимся хорошенько, в квартальный совет, уж я-то знаю, неугодных нам людей изберут»…

– Наргиле… длиной в десять локтей такая вот кишка…

– О кишке поговорим завтра, Абисогом-ага, завтра. Дайте мне. досказать мою историю!.. И Мелкон-ага потащил меня за собой в нашу национальную читальню. Там, как всегда, несколько молодых людей играли в карты…

– Была бы кишка немного короче, на портрете она получилась бы красивей…

На своём веку я его раз наблюдал, как два человека, разговаривая, всё время перебивают друг друга, и при этом каждый стремится высказаться первым. Да, сто раз, причём девяносто восемь раз, за исключением, следовательно, всего двух случаев, – в Национальном депутатском собрании. Разговор между Абисогомом-агой и Мануком-агой был, таким образом, уже сто первым подобным случаем, и меня подмывало сказать им обоим: «Да не прерывайте же вы друг друга, чёрт вас побери!» Но поскольку эти мои слова обычно причиняют людям обиду, я решил держать нейтралитет и молча дожидаться конца словопрения, которое в Национальном депутатском собрании почти всегда завершается потасовкой…

– Вы правы, – сказал Манук-ага, – наргиле с короткой кишкой выглядят куда приличней… Но люди… Да, я хочу сказать, что люди, которых мы выбираем, непременно должны быть хорошими.»

– А ты в них разбираешься?

– Я-то разбираюсь, но ведь этого мало, выбирают же голосованием.

– Голосованием?

– Да, согласно конституции выбирают голосованием.

– Что ты несёшь, братец? Значит, без этого твоего голосования ты не сможешь выбрать мне наргиле?

– Мы говорим о выборах в квартальный совет.

– Откуда ты выкопал этот совет?.. Речь шла о наргиле!

– Не сердитесь, Абисогом-ага, пусть будет по-вашему.

– Чего мне сердиться? Да ты что!.. Завтра же пойдём купим с тобой одну штуку – и всё.

– Ладно, купим.

В этот момент дверь приоткрылась, и в отверстии показалась голова женщины.

Звали эту женщину Шушан, и была она свахой. Мастерица женить и выдавать замуж, она находила для лиц мужского пола невест, а для лиц женского пола – женихов и, соединив их брачными узами, получала причитающуюся ей за труды плату. Налаживала иногда и бракоразводные дела, и опять же, понятно, не без корысти.

Шушан тридцать шесть лет, если спросить её, а если спросить меня, имеющего обыкновение к названному женщиной количеству её лет прибавлять десяток, то сорок шесть. Лицо длинное, почти чёрное, усеяно оспинами; добрую половину физиономии составляет челюсть, над которой выдаётся большой, довольно сложной конфигурации нос; глаза маленькие, чёрные, непрерывно бегают по сторонам; лоб – шириной в два пальца.

Госпожа Шушан просунулась с дверь и, войдя в комнату, сказала:

– Если разговор у вас секретный, я выйду.

– Нет, – ответил Манук-ага, – разговор о квартальном совете.

– Да провались он к чёрту, ваш квартальный совет! – неожиданно вспыхнула госпожа Шушан и, с достоинством повернув голову в сторону Абисогома-аги, сделала несколько шажков вперёд и села в кресло.

– Милости просим, сударыня, – сказал Манук-ага.

– Рада видеть вас… Поздравляю вас с приездом, Абисогом-ага! Как нашли вы наш город? Поглядели уж, понравился он вам?

– Понравился, очень хороший.

– Неспроста, наверно, в этих краях оказались? – спросил Манук-ага. – Опять обручение чьё-то? Или нет?

– Пришла в соседний дом, дай, думаю, и к благоверной Манука-аги забегу… Дочь госпожи Антарам за сына вашего соседа выдать хочу, дело было почти что устроено, однако госпожа Марта, которая хотела б, чтобы он женился на её дочери, наговорила парню на дочку госпожи Антарам, тот и охладел малость… Вот я и пришла поговорить, убедить мальчишку, но не застала его, придётся мне и завтра прийти.

– Может, вы и для нашего Абисогома-аги девушку найдёте?

Абисогом-ага улыбнулся.

– Супруга ваша сообщила уж мне внизу, что Абисогом-ага ещё холост. Я, признаться сказать, потому и взошла сюда, – ответила госпожа Шушан и вытерла белым платком нос.

– У меня, точно, есть в голове мысль… намереваюсь… – сказал Абисогом-ага и, встав, протянул госпоже Шушан сигару.

– Коль скоро намерены, мы и для вас могли бы подходящую девушку выискать. Лет двадцать уж, как женитьбами да замужествами занимаюсь, всех невест наперечёт знаю… Какую же девушку хотели бы вы? Я должна это знать, ваша милость.

Манук-ага, видя, что между Абисогомом и свахой завязывается важный для них разговор, встаёт и незаметно выходит, отложив свою неоконченную историю до следующего раза.

– Хочу красивую, – ответил Абисогом-ага и засмеялся!

– Знаю, что красивую хотите… Однако чтобы и богатая была?

– Да.

– Скромная?

– Перво-наперво.

– Лет шестнадцати-семнадцати?

– Пожалуй.

– Умела играть на фортепьяно?

– Пускай.

– Умела танцевать?

– А как же!

– Прекрасно. Есть у меня на примете одна такая… Только, знаете ли, подобные барышни работать ленятся, весь день в креслах посиживают, или поют и танцуют, или гуляют себе. Говорю об этом заранее, потом чтобы меня не винили. Встречаются среди тех, что по сердцу вам, конечно, и хорошие по всем статьям, но очень редко. Словом, разные они у нас, барышни-то эти, разные и когда уже замужем… Иная, к примеру, может вдруг влюбиться в какого-нибудь шалопая и удрать вместе с ним, а ты жди-надейся…

– Что ты говоришь! Когда так, не женюсь, не хочу.

– А иная прямо с ума сходит по мужу.

– Когда так, хочу.

– А иная проживёт месяц-другой с любовником и ни разу о муже не вспомнит.

– Когда так, не хочу.

– А иная без тебя шагу ступить не может.

– Когда так, хочу.

– Но и мужья-то у нас, доложу я вам, не все как мужья. К примеру, иной знает, что жена его крутит с мужчинами, и ни гугу, потому как в награду за то, что на шашни её сквозь пальцы смотрит, от тестя денежки получает.

– Ты правду говоришь? Неужели на свете есть и такие женатые люди?

– Больше, нежели волос у меня.

– И кто же с этакими мужьями и жёнами знается здесь?

– Любой и каждый. Жену оправдывают, говоря, что её, мол, сам чёрт в искушение ввёл, а мужа к святым причисляют, говоря, бедняга, мол, не знал, не ведал…

– Не хочу, никого не хочу! Женюсь там, в моём городе.

– Но попадаются и очень верные жёны, которые готовы даже душу отдать за супруга.

– Ежели одну такую найду, женюсь.

– Как раз одну такую я и хочу найти. Весь этот разговор я для того и веду, чтобы понять, из какой же породы девиц жену вам выбрать.

Должно отдать справедливость обстоятельности госпожи Шушан, поскольку мы каждый божий день видим такие браки, что диву даёмся…

– Супружество – вещь приятная, – взбодрилась посредница, – кто взял себе в жёны подходящую девушку, считай, тот каждый день как в раю.

– Поэтому я и хочу жениться.

– А не подладилась жена под твой характер, считай, каждый день ты в аду, в геенне огненной.

– Поэтому я и боюсь жениться.

– Скажите, ваша милость, конечно, женится на барышне из высшего общества?

– Да, да, из высшего.

– Что ж, я найду вам барышню из высшего общества, но… вы говорите по-французски?

– Чтобы жениться на девушке из богатого дома, обязательно нужно знать французский?

– Да, потому что барышни и дамы из богатых домов говорят по-французски, и когда супруга разговаривает неизвестным её мужу языком, зависть его берёт.

– А я возьму и выучу этот французский.

– Кроме того, супружество редко бывает счастливым, если жена образованней мужа.

– Это верно, я тоже так думаю.

– А ваша милость понимает, поди, в европейской музыке?

– Совсем ничего не понимаю, и когда слушаю, очень скучаю.

– Что же вы станете делать, если ваша жена часами будет сидеть за пианино и европейские мотивы барабанить на нём?

– Не позволю, мне скучно будет.

– А супруга будет удовольствие получать.

– Не имеет она права досаждать мужу.

– А разве муж имеет право не давать своей жене развлекаться?

– Если дело доходит до этого, не женюсь.

– Не жениться нельзя, вы должны только заставить себя выучиться играть на фортепьяно… приноровиться как-то ради жены.

– Я смогу выучиться?

– Сможете… Притом вам куда легче будет научиться играть, чем жене разучиться.

– Если так, то и тут, стало быть, выход нашёлся.

– Всё это я потому говорю, что боюсь угрызений совести… И говорю наперёд, чтобы потом с больной головы на здоровую не сваливали. Я могу облюбовать для вас девушку среди любого сословия: высшего, среднего, низшего… У меня этот товар во всех трёх сословиях есть. Посоветуйтесь, любезнейший, с вашим кошельком и решите сами, в каком из трёх сословий искать вам невестушку. Известно, что в высшем они дорогие, в среднем – не очень дорогие, в низшем – дешёвые.

– Дешёвую не хочу.

– Прекрасно!.. Скажите, сделайте одолжение, а девушку вы хотели бы беленькую или смугленькую?

– Хочу белую.

– Глаза – чёрные или синие?

– Я и чёрные люблю и синие.

– Любите уж или те, или эти, где я возьму вам девушку, у которой один глаз синий, а другой чёрный?

– Ладно, пускай будут синие.

– Хорошо. Рост? Волосы?

– Волос хочу длинный, рост тоже длинный.

– Талия?

– Хочу тонкую, но чтоб сама не худая была, а мясистая.

– Понимаю, теперь мне всё ясно. Есть у меня одна как раз на ваш вкус. Сверх того, она ещё и скромная и, по всему судя, душу за мужа положит.

– Вот она мне подойдёт.

– Завтра, как только я назову ей ваше имя, она, думаю, тут же и влюбится в вас… Да, я должна показать этой девушке ваш портрет.

– Мой портрет снимут завтра.

– Завтра? Если завтра, то вы его получите через восемь дней. Ждать восемь дней? Зачем ждать? Завтра и пойдём. Эта ваша барышня ведь из богатого дома?

– Да.

– Отец очень богат?

– Очень, но богатства своего не показывает.

– Много у него лавок?

– Около двадцати.

– Домов?

– Около сорока.

– Очень хорошо. Значит, завтра и пойдём…

Слушаю, ваша честь, приду днём, вместе и отправимся… До свиданья, Абисогом-ага, не беспокойтесь, я вас не обману, к чёрту в пекло не брошу… Будьте здоровы.

И госпожа Шушан удалилась.