Чтобы немного перекусить, Абисогом-ага спустился вниз, но там он увидел нескольких, вероятно только что пришедших, визитёров и незаметно выскочил на улицу, иначе ему пришлось бы принять и этих посетителей, и тех, что пришли бы после, и тогда у него вовсе не было бы времени ни есть, ни спать…
Ещё до приезда в Константинополь, Абисогом-ага знал, что в Пера есть французский ресторан, куда ходят обедать преимущественно важные персоны, и поэтому, выйдя из дому, он решил прямо направиться в упомянутое заведение.
Едва он сделал несколько шагов, как перед ним вырос худой, лет пятидесяти человек в потрёпанном сюртуке.
– Сдаётся мне, что вы и есть Абисогом-ага? – сказал худой человек.
– Да.
– Не уделите ли мне несколько минут вашего времени?
– Да…
– Я, видите ли, издал ряд учебников, во многом изложенных мной в новом духе, и вот приблизительно штук сто из них, разумеется, сто экземпляров, я хотел бы предложить вам… Простите, что дерзаю… Однако до дерзости этой нас довела нация, которая не поддерживает своих преподавателей и позволяет им влачить жалкое существование. Ах, если мне не удастся сегодня же сбыть свои учебники, проклятый типограф бросит меня в тюрьму. Я ещё не расплатился ни за бумагу, ни за печать, и он грозится…
– Для чего мне учебники?
– Ну, подарите вашим друзьям, родственникам. Умоляю вас, уважьте мою просьбу, по шести пиастров это составит шестьсот пиастров, а такая сумма для вас ведь сущие пустяки.
– В какую сторону идти к французскому ресторану?
– Идти прямо. С удовольствием провожу вас туда.
– Буду благодарен.
– Как раз и побеседуем… У нас, ваша милость, преподавателей, можно сказать, ни в грош не ставят. Между тем, будучи слугами нации, они одновременно и отцы её. Это благодаря им она идёт вперёд и развивается. Но кто учитывает это? Никто!.. Да, тяжела у нас участь преподавателя. Сегодня определили его на должность, и он рад, счастлив, а через несколько дней, глядь, выпроводили из школы. Причина: попечителю поклонился не в пояс. Прослужи он несколько месяцев, не получая денег, и попроси потом в один прекрасный день хотя бы часть причитающегося ему жалованья, – его уволят. Причина: требовал денег… То и дело его ещё и попрекают куском хлеба: «Дармоеды! Сидите у нас на шее! Живёте на деньги нации!» Ах, Абисогом-ага, дорогой мой, нет, вы не знаете, как бедствуют преподаватели Константинополя! Наша бедность достигла своего апогея… Вот вы и выслушали меня, и я думаю, что после всего сказанного вы не откажетесь купить сто экземпляров моих учебников.
– Этот ресторан очень далеко?
– Нет, уже близко… Но в таком положении здесь не только преподаватели; а наши авторы, редактора, типографы, книготорговцы, все те, кто кормится печатным словом, разве они не так же нищенствуют?! Трубим о прогрессе, а сами идём назад, славословим свет, а сами идём во тьму, призываем идти направо, а сами идём налево, говорим о будущем, а сами идём в прошлое… О, когда же мы перестанем принимать слова за дела!
О, суесловие!.. О, высокопарные речи вместо высоких дел!..
– А в этом ресторане хорошие обеды?
– Отличные… Вам сто учебников послать домой?
– Через несколько дней… отвечу.
Разговаривая таким образом, собеседники добрались до ресторана.
– Пожалуйте, милости просим, Абисогом-ага, входите, – говорит учитель.
Абисогом-ага входит в ресторан и ничего, кроме зеркал, вокруг не видя, всплескивает руками:
– Мы не туда попали, здесь зеркала продают.
– Нет, нет, мы в ресторане.
Наконец оба приятеля садятся за свободный стол.
Гарсон приносит листок с перечнем кушаний.
Абисогом-ага берёт листок в руки, разглядывает его, переворачивает, разглядывает и обратную сторону и кладёт на стол.
– Что будем есть? – спрашивает учитель.
– Я – жареную баранину.
Учитель подзывает обслуживающего мальчика к столу и заказывает кушанья, как Абисогому-аге, так и себе.
– Скажите, Абисогом-ага… теперь, когда вы уже знаете, в каком они положении, учителя наши, вам не жалко их?
– Жалко.
– Тогда я спрашиваю: подобает ли целой нации безразлично взирать на то, как прозябают её учителя?
– Не подобает.
– Хотите, я сегодня же вечером доставлю вам мои учебники?
– Оставь их пока у себя, об этом поговорим после.
Гарсон приносит заказанные кушанья, Абисогом-ага, перекрестясь, съедает в два приёма своё жареное, потом, обратившись лицом к учителю, говорит:
– Кусочком мяса разве наешься? Скажи-ка этому мальчишке, чтоб мне побольше принёс.
Мальчик подбегает к столу, и учитель заказывает пилав.
В это время в ресторан входит полноватый, среднего роста молодой человек с пакетом в руке, и, оглядевшись, направляется к столу Абисогома-аги.
– Кажется, говорит непрошеный гость, – я имею честь видеть Абисогома-агу?
Абисогом-ага, недоумевая, молча смотрит на стоящего перед ним незнакомца. Молчит и сотрапезник.
– Кажется, – повторяет незнакомец, – имею удовольствие стоить перед тем большим человеком, который изволил посетить нашу столицу, дабы здесь… именовать себя меценатом?
Абисогом-ага, не осведомлённый в подобного рода тонких оборотах, берёт ложку и начинает уплетать только что принесённый ему пилав. Что же до учителя, то, полагая приход незнакомого краснобая обстоятельством, могущим расстроить его дело, он предпочитает помалкивать.
– Кажется, – в третий раз повторяет непрошеный гость, я имею счастье находиться в обществе благороднейшего лица, чьё имя третьего дня я прочитал в одной из наших газет?
Абисогом-ага, занятый своим пилавом, продолжает безмолвствовать, и тот вынужден выразиться яснее:
– Кажется, это вы, ваша честь, Абисогом-ага?
– Да.
Молодой человек садится.
Мальчик подбегает к столу и спрашивает у нового клиента, что подать.
– Яичницу, – отвечает новый клиент, положив свой пакет на свободный стул.
Абисогом-ага приканчивает и пилав и заказывает поджаренную па углях рыбу.
– Эх, Абисогом-ага, великим счастьем почитаю сидеть за одним столом с добрейшим из моих соотечественников. Ваш покорный слуга причисляется к представителям национальной интеллигенции, причём, пожалуй, и немного поэт… Я – автор ряда драм, и желал бы хоть по двадцать экземпляров каждой из них преподнести вам.
– О! Кого я вижу!.. – восклицает вдруг некто с улыбающимся лицом, устремляясь к Абисогому-аге. – Моё почтение! Добрый день!
– Добрый день.
– Я из наших отечественных адвокатов. Узнав о вашем приезде, поспешил засвидетельствовать… и сразу же попросить, чтобы вы все ваши тяжбы поручили мне…
– Тяжбы? У меня их нет.
– Если у вас нет никаких судебных дел, то зачем же вы приехали?
– Я по другому делу приехал.
– Нет, это представить себе невозможно! Вы, такой человек, и не имеете ни единой тяжбы? Это же не только немыслимо, но даже и, если угодно, бессовестно!.. Прошу прощения, однако полагаю, что у подобных вам лиц должны быть десятки, сотни судебных дел, ибо чем больше этих дел, тем меньше адвокатов, лишённых средств к существованию. Кому же как не вам затевать судебные дела?! Не нищим ли прикажете судиться?
– Я ни с кем не сужусь и не буду судиться.
– Удивительная вещь! Что, вы даже не намерены кого-нибудь отдать под суд?
– Ни за что! Никого упекать под суд не хочу, нет причины.
– Разве чтобы судиться, непременно нужна причина? Подайте какую-нибудь жалобу – и дело завертится.
– Ну, и что я от этого выиграю?
– Вы не выиграете, но ваш адвокат выиграет и будет бога молить за вас… Большие люди ныне поступают и так: дабы вспомоществовать адвокатам, на каждого, кто им чуть поперечит, подают в суд, требуя наказания за оскорбление личности.
– Я безобразий не люблю.
– Шучу, Абисогом-ага. Но шутки в сторону, – сказал адвокат, придав лицу серьёзное выражение. – Я слышал, что на пароходе вы с кем-то немного повздорили, и тот вас оскорбил, обругал обидными словами.
– Ничего этого не было.
– И что вы ему ответили не менее обидными словами.
– Я?
– И что потом вы оба от слов перешли к делу, и завязалась драка.
– Чушь!
– И что вы ударили его по голове.
– Неправда!
– А он дал вам пощёчину.
– Враньё!
– И что кто-то вмешался… значит, был и третий.
– Откуда же третий, коли и второго-то не было!
– Был и третий. И этот третий схватил вас за руку.
– Выдумка!
– И этот третий схватил и второго за руку.
– Чепуха!
– И, таким образом, ой вас разнял.
– Ерунда!
– Но вы не успокоились, вы решили подать в суд, так как недовольны, что вас разняли.
– Чушь!
– И, понятно, ищете искусного адвоката.
– Довольно врать!
– И, наконец, я слышал, что вы хотите видеть меня…
– Нет, не хочу!
– …Чтоб я согласился вести вашу тяжбу. Собственно, поэтому я и пришёл сюда.
– Ты всё это от себя выдумал.
Тут за стол присаживаются ещё двое: один – чтобы подарить Абисогому-аге свою книгу, другой – подписать его на какую-то газету, и они тоже заказывают себе наилучшие блюда и уписывают их за обе щеки.
Абисогом-ага, мысленно проклиная себя за то, что чёрт дёрнул его прийти в ресторан, подзывает мелькающего между столами мальчика и требует принести счёт.
Минута – и мальчик приносит счёт на сорок франков. Сотрапезники тут же хором переводят их на турецкие деньги и сообщают Абисогому-аге:
– Сто семьдесят шесть пиастров.
– Сто семьдесят и шесть? Нет, столько я не съел.
– Да, вы съели меньше, но ведь сидящие за столом ваши гости тоже пообедали, – сказал адвокат, машинально взяв на себя функции защиты.
– Мы очень унизились в мнении Абисогома-аги, – сказал второй сотрапезник, – за наш обед – подумать только! – платит он.
– Мне стыдно за всех нас, мы не выполнили святого долга хозяев перед гостем, – сказал третий.
– Мы приносим извинения за нашу невежливость, – сказал четвёртый, – но мы уж не преминем, Абисогом-ага, пригласить вас на днях на обед.
Абисогом-ага, не отзываясь, отсчитал сто семьдесят и шесть пиастров, отдал их мальчику и, мрачный, насупленный, кинулся к выходу. Очутившись на улице, он молча поклялся господом больше никогда в жизни ни в какой ресторан не заходить.