Перемены
Так странно в один день стать другим. Теперь я больше не был сопливым мальчишкой из Щепки-Матильды. Я стал человеком, спасшим деду жизнь.
Магнус прекратил смеяться надо мной, у мамы при виде меня влажнели глаза, а в магазине взрослые мужчины здоровались со мной как со взрослым.
– Я всегда говорил, что Ларс-младший правильного замеса, – услышал я громкое, как бывает у тугоухих, замечание Коре-Рупора, когда проходил невдалеке.
Обо мне даже в газете написали.
Но я все равно не верил всерьез, что сделал что-то особенное, пока папа этого не сказал.
В воскресенье после несчастного случая он позвал на обед дядю Тора и народ из соседнего дома. Я был у него на подхвате на кухне. Папа готовил еду и метался по кухне в слишком маленьком для его живота передничке, то и дело помешивая куриное фрикасе в кастрюле.
– Трилле, – вдруг сказал он и кивнул в сторону моря. – То, что ты сделал для деда…
Я удивленно взглянул на него. Обычно папа скуп на похвалы. А сейчас он смотрел на меня и подбирал слова.
– Я всегда тобой гордился, Трилле. Но это… Ты хороший человек, Трилле.
– Думаешь? – спросил я недоверчиво.
Папа кивнул, опустил глаза и стал взбивать венчиком соус. Я пошел раскладывать на столе салфетки и от радости и смущения накрыл на деда тоже.
Его перевели из больницы в реабилитационный центр. Я ездил к нему на велосипеде после завтрака. Из-за потери крови он слабый и несчастный, и рука никогда не сможет действовать как раньше.
Дед спал, когда я пришел. Сколько я себя помню, всегда он заботился обо мне. Рядом с ним я чувствовал себя в безопасности, как птенец чайки. А теперь, судя по всему, пора мне опекать его.
Я тихо присел на стул у кровати.
Вскоре дед проснулся. Улыбнулся слабой улыбкой.
– Дружище Трилле сам припарковал «Тролля»…
И снова заснул.
Теперь я стоял у стола и смотрел на лишнюю тарелку. И решил ее оставить. Дед ведь не умер. Я оглядел стол. По краям высились бутылки со смородиновым соком и светились как рубины под лучами февральского солнца. В центре над самой большой нашей чугунной кастрюлей поднимались клубы пара. Мы с папой переглянулись с гордостью.
Когда все собрались, Лена прочистила горло и сказала:
– Я хочу начать с тоста за курицу номер семь. Единственную в своем роде участницу заездов «Формулы-1» в Щепки-Матильды. К сожалению, она умерла совсем молодой.
– Ну уж не совсем, – пробормотал папа, но стакан свой поднял.
– И за Трилле, – сказала Минда, – самого юного в мире спасателя.
А потом мы ели фрикасе из курицы, приготовленное так же, как его готовила бабушка. И как готовили ее родители на Коббхолмене.
Я сидел и мечтал, что вот бы Биргитта была сейчас с нами. И почувствовала бы, как все связано. Как мне растолковать ей, что курица на столе взялась не из воздуха? И знает ли она о деде? Сегодня мне непременно надо съездить в Холмы.
– Можно мы возьмем остатки Ларсу? – спросила Лена, когда мы расправились с десертом и уже осоловели от еды. – В конце концов, это он зарезал часть сегодняшнего обеда.
Папа ответил, что и сам собирался так сделать, и сложил все в огромный пластиковый контейнер.
Когда мы доехали до большой дороги, я переложил его на багажник к Лене.
– Ты сама отвези, я у него утром был, – сказал я.
Лена нахмурилась и собралась что-то ответить, но я уже укатил.
Вот так и вышло, что в тот вечер мы поехали каждый своей дорогой. Лена – к деду, я – в Холмы к Биргитте. И в следующие месяцы такое повторялось не раз.
Просто в одночасье началась весна. Желтые одуванчики заполонили канавы и были похожи на россыпь звезд. Море ярко блестело, а на склоне на полдороге к Холмам среди прошлогодней травы проклюнулись белые ветреницы. Я видел, что их больше с каждым днем, ведь я каждый день навещал Биргитту и ее семейство. И даже начал привыкать к вегетарианской еде.
После несчастья мне удалось наконец спокойно поговорить с Биргиттой. И оказалось, что курица яйца выеденного не стоит, если хорошенько посмеяться над ней вдвоем.
И в школе все поменялось. Утром после спасательной операции я заявился в сапогах. Мне надоело ходить с мокрыми ногами, и плевать я хотел, что подумает об этом Кай-Томми и как он будет морщить нос. Короче, жизнь моя стала легче по всем статьям, кроме одной – обстановки дома, в Щепки-Матильды.
Не знаю, чего я ждал от возвращения деда домой. Но я рисовал себе картину, как мы сидим у него в подвале, говорим о случившемся и оба качаем головой, вспоминая огромного палтуса и драматические события. Я рассчитывал, что дед, по крайней мере, тепло посмотрит на меня и скажет спасибо, как сделал папа. Но дед молчал. Как будто бы вся сцена с зажатой переметом рукой мне привиделась. Он бродил среди нас как тень, прижав руку к телу, сгорбившись и повесив голову, чего я раньше за ним не замечал. Может, он сердится?
В первый же; день, когда солнце стало припекать по-настоящему, я предложил деду:
– Давай сходим в лодочный сарай.
Он быстро провел рукой по лицу и сказал, что пока не в форме.
– В другой раз, может быть, – добавил он скороговоркой, не глядя на меня.
– Ну хорошо.
Я постарался не выдать своего разочарования.
Снова спросил через несколько дней, но опять услышал про другой раз.
И какая-то пустота появилась в душе. Почему он не хочет проводить со мной время?
И Лена больше не хлопала входной дверью, сотрясая наш дом. Сначала мне показалось, что это неплохо, но на самом деле я от этого грустил. Она все время пропадала на своих идиотских тренировках, а если мы пересекались, была сама на себя не похожа – тихая и молчаливая.
А потом, мирным субботним утром, через несколько недель после возвращения деда, все стало гораздо-гораздо неприятнее. Потому что я увидел в окно, как дед с Леной идут вдвоем в лодочный сарай. На нем впервые после несчастья был рабочий комбинезон, а Лена несла ящик с инструментами.
У меня чуть слезы не полились, так я рассердился. Почему они не позвали меня с собой?
Я с трудом сглотнул комок в горле, отошел от окна и поехал в Холмы. Пусть делают что хотят.
Больше я не звал деда сходить вместе в лодочный сарай. Но впадал в отчаяние, обнаруживая, как часто они с Леной проводят там время вдвоем, пока я езжу в Холмы или еще куда-то.
Румба и катастрофа
– Как хорошо они придумали, раз на Рождество не удалось! – сказала Ильва радостно.
Наступил май, и в чью-то полоумную голову (наверняка учителя музыки) пришла светлая мысль: пусть ученики музыкалки выступят на празднике для родителей нашего класса. Я прямо разъярился, когда Рогнстад сказал об этом. Может даже не мечтать, что я еще раз буду так убиваться, как перед прошлым концертом.
– Могу или сыграть «К Элизе», или не выступать совсем, – заявил я.
И с удивлением выяснил, что категоричность работает.
Ильва, которая тяжело носила малыша первые месяцы, сидела рядом со мной и сияла как звезда. У Лены самая красивая мама из всех мне известных мам, я всегда так думал. У нее длинные черные волосы и серебряный шарик в носу. Но сегодня она была прекрасна как никогда. От нее шел свет. Одной рукой она держала за руку Исака, а второй гладила свой живот. Надо же, чтобы человек так радовался концерту!
Я покосился на Лену. Она мрачно смотрела прямо перед собой. К концерту она готовилась, это я точно знал. Всю последнюю неделю я слышал, как у них за стеной подвывает синтезатор. Вот только есть ли от занятий толк…
В школьном зале, где сидели выступающие, их родители и родственники, было полутемно. Я отыграл «К Элизе», Крёлле долго и громко мне хлопала.
Пришел черед Лены. Она была в платье – последний раз я помню ее в таком виде на свадьбе Ильвы и Исака. Волосы уложены по законам высокой парикмахерской моды. До меня впервые дошло, что Лена очень похожа на Ильву.
Моя соседка врубила звук на полную громкость и заиграла что-то вроде румбы. Сразу стало понятно, что она решила пойти ко дну с высоко поднятым знаменем. С остановками, нещадно фальшивя, Лена, однако, доиграла пьесу до конца, но я чувствовал, как люто она ненавидит каждую, каждую, каждую ноту. Закончив, она спрыгнула со сцены и села рядом с Андреасом, а не с нами.
Я осторожно покосился на Ильву. Она махала Лене, подзывая ее, но напрасно. Моя соседка сердито смотрела на свои ботинки, а на сцене блистала с джазовыми вариациями Биргитта, покоряя слушателей.
Концерт кончился, мы стояли на парковке и ждали родителей.
– Вроде ничего прошло, – сказал я наконец.
Лена поежилась, пытаясь одернуть надоевшее платье, и сердито посмотрела на меня.
– Завтра у нас игра. В два часа. Придешь? – спросила она взвинченно.
– Первый матч в городе?
Лена кивнула. А я уже давно не видел, как она стоит на воротах. И она давным-давно ни о чем меня не просила.
Неожиданно я смутился и обрадовался, но только открыл рот – сказать «да», как к нам подошла Биргитта.
– Привет! – сказала она. – У меня завтра день рождения. Не хочешь зайти к нам в три часа?
– А… мм… – забормотал я. – Конечно…
Вот так же;Лена смотрела на меня, когда я выдал тайну о постройке плота.
– А ты, Лена?
Ни звука в ответ. Лена просто повернулась и ушла.
И тут я понял, что очень зол. Хватит с меня, сушки соленые! Я бросился за ней вдогонку.
– Что с тобой такое, Лена?
Она не отвечала.
– Почему ты считаешь, что я обязан пропустить день рождения, только чтобы посмотреть какой-то рядовой матч?
Лена остановилась.
– Мне до лампочки, что ты будешь делать! Это твоя жизнь.
– Вот именно! – закричал я. – И меня достало до пузырьков, что ты все время всем недовольна! Бешеная!
– Бешеная? – переспросила Лена, будто не поверив своим ушам. – Я должна сказать тебе одну важную вещь, Трилле Даниельсен Уттергорд: лучше быть бешеной, чем идиотом.
Она швырнула свои ноты в канаву – грязь чавкнула, – и бегом припустила домой.
– Кай-Томми прав, – крикнул я Лене в спину, – у тебя серьезные проблемы с самоконтролем!
Дома я прямиком пошел к себе. Я был в ярости. Потом решил сходить к деду в сарай. Но издали увидел там Лену. И разозлился еще больше. Чем эта парочка все время занимается? И почему бы Лене не завести себе собственного дедушку?
На глаза мне попалась коробка от мороженого с обломками парусника. Я схватил ее с полки и вытряс содержимое в мусорку в ванной.
Моя лодка мала
Биргиттино семейство накрыло длинный стол под навесом. Вокруг развесили бумажные фонарики и расставили повсюду букеты полевых цветов. Стол был заставлен живописными сложными закусками – не сосисками с булочками, как мы привыкли. Выглядело все как в кино. И мальчики нашего класса вели себя чинно и по-взрослому.
На Биргитте было голубое платье и украшение из блестящих деревянных шариков. Кудри мягко коснулись моего лица, когда она приветственно чмокнула меня в щеку. Я чуть в обморок не упал, но пропищал все же:
– Поздравляю с днем рождения! Очень красивое украшение.
– Это подарок от Киши, – сказала Биргитта обрадованно и положила ладонь на шарики. – Она прислала мне его на день рождения.
Пришли Андреас и Абдулай. И каждый получил по поцелую тоже. Кай-Томми уже стоял неподалеку и гладко и уверенно вел светскую беседу с папой-писателем. На Кае-Томми была такая же; рубашка, как на его брате в Рождество.
– А Лена г-где? – спросил Андреас.
Он нервно осматривал блюдо с фаршированными шампиньонами.
– У нее матч в городе, – пробормотал я.
От одной мысли о Лене на душе кошки заскребли.
Краем глаза я заметил, что Биргитта сидит на ступеньках вместе с Каем-Томми и болтает о чем-то. Они просидели там долго. Биргитта несколько раз засмеялась. Я успел сжевать товарное количество шампиньонов, пока она наконец не отошла от него. И вдруг я понял, что хочу уйти. Болтовня ни о чем и куча народу – зачем мне это?
Я наплел что-то про разболевшуюся голову и пошел вниз по дороге.
На повороте, где ветреницы, я остановился и посмотрел на фьорд. Голубая вода переливалась в предвечернем солнце. Маленькая пластмассовая лодочка отошла от берега.
«Моя лодка мала, а море бескрайне», – так мы пели в воскресной школе. Я смотрел на одинокую лодочку и одинокий след от нее. Я чувствовал себя точно как она.
Дома я заперся у себя в комнате, лег на кровать и рассматривал картину, подаренную мне на Рождество. Биргитта собственноручно нарисовала Коббхолмен и «Тролль» в красивых летних тонах.
А о чем я, кстати, думал раньше? До появления кудрявой Биргитты?
Не знаю, как долго я так провалялся, но в дверь постучали.
– Трилле?
В комнату заглянула мама.
– Там Ильва пришла. Спрашивает, не знаешь ли ты, где Лена.
– Так у нее же; матч в городе?
– Матч закончился несколько часов назад. А Лену никто не видел целый день.
Я спустился с мамой в кухню.
– И ты не была на матче? – спросил я Ильву. Она переписывалась с кем-то в телефоне.
– Трилле, я не смогла. Меня весь день тошнит.
– А Исак? – спросила мама и покачала заплакавшую Ингер.
– У Исака сегодня дежурство. И он мне тоже не отвечает, – сказала Ильва.
Она смотрела на меня с тревогой – видимо, нечистая совесть грызла ее тоже.
– Пойду спрошу деда, – сказал я и вышел.
Сколько можно глупить? Неужели эта Лена не понимает, что на футболе свет клином не сошелся, что мы уже устали от него? Она даже не удосужилась ответить, когда Биргитта пригласила ее на праздник. Да она просто эгоистка, думал я, широко шагая через поле в сторону лодочного сарая.
Дед стоял в дверях. Я заглянул через его плечо. Горы деревянных обломков, сваленных небрежно. Похоже, Лена всю весну собирала материал для нового плота, понял я внезапно.
– Ты Лену не видел? – спросил я.
– Нет…
Я пересказал все, что узнал от мамы.
Краем глаза я заметил, что машина Исака остановилась у их дома.
Дед почесал затылок.
– Тогда, наверно, Лена ее взяла, – сказал он. – Но как она сумела?
Он зашел внутрь сарая.
– Что взяла?
– Лодка пропала, – ответил дед.
Что он такое говорит? И «Тролль», и папина голубая пластиковая лодка качаются у пристани на молу, никто их не брал.
– Какая лодка?
Дед взглянул на меня.
– Твоя.
– Дед, у меня нет лодки, – ответил я тихо.
Так вот почему он такой странный в последнее время. У него просто старческий маразм.
– Понимаешь, у меня никакой лодки нет! – объяснил я уже с отчаянием.
Дед повернулся ко мне.
– Пока нет, Трилле, но была бы.
Он барабанил пальцами по стене.
– Мы с Леной готовили для тебя лодку. Хотели подарить на день рождения.
Что он такое говорит?!
Дед распахнул двери в сторону моря.
– Мы решили, что тебе пора иметь свою лодку. Что ты заслужил это после… сам знаешь.
Он похлопал себя рукой по искалеченной руке и посмотрел на меня с беспокойством.
Собственная лодка? В подарок от деда с Леной? Так вот чем они занимались в сарае тайком – доводили до ума лодку для меня!
Ошарашенный, я смотрел на прибрежные камни. Кто-то стащил лодку в воду по бревенчатому скату. Я знал, какой сильной бывает Лена, когда злится. Но тут требовались непомерные усилия.
– Дед, мы должны ее найти! – закричал я.
А к нам уже бежал через поле Исак.
– Вы знаете, где она?
Его всегда спокойный голос непривычно дрожал.
– Нет, – ответил дед, – но сейчас разберемся. Трилле, принеси свой жилет, мы…
Он еще раз вздохнул, откашлялся и сказал:
– Мы выйдем в море на «Тролле».
Папа ищет дочь
Я стоял на палубе и не дышал: дед заводил мотор впервые после несчастья. «Тролль» несколько раз чихнул, с отвычки задергался, но потом мотор затарахтел ровно и прилежно.
Исак отвязал канат и запрыгнул на борт. Мы пошли в море.
Сперва дед стоял как изваяние. Но постепенно его руки подстроились под стук мотора и вспомнили, что делать. Проверить, подтянуть, подправить. А в основном дед всматривался в переливчатое море, спокойно и сильно сжимая руль.
И я вдруг осознал, как тихо было все последние месяцы. Я прислонился к бортику и всем телом слушал, как тарахтит «Тролль». Словно пульс состроился как надо.
Исак тревожно озирался по сторонам.
– Я не успел поговорить с ней после матча. Уехал на вызов.
– Ты ходил на матч?
Исак кивнул. Он досмотрел почти до самого конца, ушел за несколько минут.
– Боюсь, Лена меня не видела. Я стоял рядом с машиной неотложки, чтобы не пропустить вызов.
Он снова и снова обшаривал взглядом море.
– Она хорошо играла?
Исак отвлекся от моря.
– Хорошо? Да она потрясающий вратарь, Трилле! Я и не знал, что она так крута. А ты знал?
Я сглотнул комок в горле. Лена, Лена. Где она теперь?
Дед правил в открытое море. Ни я, ни Исак не спорили с этим. Мы все знаем Лену. Она не из тех, кто, разобидевшись, поедет в город. Рвануть в океан больше в ее стиле.
– Небось держит курс на Крит, – попробовал рассмешить нас дед.
Но у него не получилось. Исак был землистого цвета. Я первый раз видел его в таком состоянии.
Мы долго шли молча.
– Ты уверен, что она взяла этот курс? – наконец не выдержал Исак. Он так беспокоился, что не мог стоять на месте.
Дед покачал головой.
– Может, стоит развернуться и искать…
Исак не договорил. Мы все трое увидели это одновременно. Маленькая лодочка дрейфовала по предвечернему морю – кипенно-белая, с зелеными, только покрашенными скамейками. Моя лодка.
Совершенно пустая.
Теперь я знаю, как смертельно испуганный отец зовет своего ребенка. Потому что Исак кричал так, что у меня чуть сердце не разорвалось.
– Лена! – разносился его крик над тихим безмолвным морем. – Лена!
Я не кричал. Я не мог даже смотреть на белоснежную лодку. Опустился без сил на палубу и уставился на дедовы сапоги.
– Надо… сообщить… надо… вызвать, – бормотал Исак, не попадая в клавиши телефона. – Ле-на! – снова закричал он.
– Исак, подожди, – сказал дед и показал рукой на горизонт. – У Лены все путем, по-моему.
Над Коббхолменом вился дымок.
Мы увидели ее издали. Она неподвижно стояла на старом причале в футбольных бутсах и красном костюме. Черные волосы упали на лицо, кулаки сжаты.
Исак спрыгнул на остров, когда до него было больше метра. В два прыжка он добежал до нее и схватил на руки как перышко.
Сначала ничего не произошло, потом Лена заплакала. Она плакала и плакала, а Исак качал, качал ее на руках, пока она не затихла.
Тогда дед заглушил мотор, прокашлялся и сказал:
– Сосиски жаришь?
Лена вытерла глаза рукавом и кивнула.
– А еще остались?
Лена кивнула второй раз.
У нее, как я понял, был план перебраться на Коббхолмен насовсем. С собой она взяла еду и спальный мешок. Лодку она сама столкнула в море, чтобы не было соблазна вернуться.
– Но почему ты не хотела домой? – тихо спросил Исак.
Лена не ответила. Она ворошила палкой в своем распрекрасном костре и молчала как дохлый краб.
– Лена?
– Потому что меня никто не любит.
Эти слова задели и меня, и деда, и Исака.
– Но Лена!.. – Исак смотрел на нее с отчаянием. – Почему ты так говоришь?
– Потому что это правда, – буркнула Лена.
– Нет, это неправда, – возразил Исак.
Лена опрокинула в огонь чурбак, взвился столп дыма и шипящих искр.
– Я совсем не такая, как вам нужно. А тогда какая разница, могу и здесь жить.
– Ты как раз такая, как нам нужно… – начал Исак.
Лена завелась с места в карьер.
– Вот этого не надо! Ни одна зараза не ценит того, что у меня получается! Зато математика, музыка и прочее дерьмо, которое мне по барабану и не получается, – тут вам вынь да положь пятерки, иначе трагедия!
Она с остервенением поворошила костер.
– Я вам не рождественский венок, чтобы украшать собой Щепки-Матильды и срывать аплодисменты на синтезаторе! Чтоб он сдох!
Исак готов был ответить, но не успел – Лена зарыдала.
– Вы с мамой не были ни на одном моем матче! А ты, Трилле, вообще…
Она замолчала.
Я смотрел на нее как побитая собака. Но Исак обнял ее за плечи и стал рассказывать, что был на матче. И видел штрафной, который она взяла. И слышал, как Лена командует порядком на задней линии, хотя это ее первый матч в городе. Исак видел, как быстро и четко она выстроила стратегию игры. И слышал, как девочки из ее команды, хотя они на два года старше, ценят и хвалят ее. Но ему пришлось уйти за пять минут до конца матча, потому что у одного молодого человека на другом краю города случился инфаркт.
Лена вытерла глаза и посмотрела на него недоверчиво.
– Ты видел штрафной? – спросила она и затаила дыхание.
Исак кивнул.
– Ты видел, что она целилась в левый угол, а я все равно прыгнула в правый?
– Я все видел, – сказал Исак.
Лена выпрямила спину, расправила плечи, и у нее сделалось какое-то странное выражение лица.
– Исак, а ты видел тогда…
– Я все-все видел, – сказал Исак. – Я был самым гордым папой на всем стадионе.
На пути домой мы поймали белую лодочку и прицепили ее к «Троллю».
Я чувствовал, что Лена смотрит мне в спину. Я так и не сумел сказать ни одного слова.
Когда мы уже шли к дому, и я плелся позади всех, она остановилась под рябиной и подождала меня.
– Трилле?
Я сглотнул.
– Давай опробуем завтра твою лодку.
Я кивнул.
Разговоры о важном
Все-таки Лена очень странная. Когда мы на следующий день ранним-ранним утром сталкивали мою лодку в воду, то словно бы и не было между нами никаких размолвок.
– Скажи, крутой катерок? Это Ларс мотор присобачил.
Я потянулся и дернул шнур. Мотор сразу завелся. Ай да катер, высший класс.
И вот мы уже мчим с ветерком. Но радоваться у меня не получалось. Здоровенный ком перекрывал горло, едва я разрешал себе подумать, что это моя лодка. Я ее не заслужил.
Когда мы выключили мотор и собрались удить рыбу, я набрал воздуху и сказал:
– Лена, прости, что…
Лена отмахнулась от меня.
– И ты прости и вообще…
Я криво улыбнулся, но чувствовал, что вопрос не исчерпан. Он не такой легкий.
– Просто иногда я хочу побыть и с другими людьми тоже, – сказал я.
Лена вздохнула.
– Не вопрос. Ты ничего не понял, что ли?
Видимо, нет, подумал я – и с удивлением осознал, что опять раздражаюсь на Лену.
– Я сама не готова тусить только с тобой все время, – сказала она. – Такое испытание не каждый выдержит, – добавила она и засмеялась.
Я стал выбирать из воды свою леску. Какая эта Лена все-таки…
Мы надолго замолчали. Потом она сделала глубокий вдох и припечатала:
– Дело в том, Трилле, что вообще-то многим людям удается влюбиться, но не стать из-за этого идиотом.
– Влюбиться? – переспросил я. – Я не влюбился.
– Просто стал идиотом? Ни с того ни с сего?
– Не понял…
– А жаль, потому что я могла бы и помочь. Представь себе.
– Помочь мне?
– Да. Неужели ты не понимаешь, что это идиотизм – играть на пианино, которое ты ненавидишь? Или зависать на пристани, как полный придурок? Ты думаешь, девчонки на такое клюют? Ага, раз клюют, два плюют.
– Но…
– Если у этой Биргитты есть хоть капля мозгов, в чем я уже стала сомневаться, но предположим… то она не может не видеть, что ты лучше их всех.
– Чего?..
Лена не ответила. Стряхнула грязь со штанов и вздохнула.
– К тому же я уверена, что для твоей психики было бы спасением играть на барабанах, – закончила она.
– Ты больная на всю голову.
– И тебе не хворать, – Лена улыбнулась той своей улыбкой, от которой камни расцветают.
Меня вдруг отпустило, и я засмеялся. Лена смерила меня теплым соседско-дружеским взглядом, а потом не выдержала и тоже захохотала.
Мы смеялись как ненормальные. Мы чуть не лопнули – оба.
А когда нам все-таки удалось успокоиться, мы закинули лески в воду. Ставрида пришла во фьорд, так что вскоре вода вокруг лодки уже вовсю пузырилась и бурлила.
Накануне, когда мы вернулись с Коббхолмена, я пошел в лодочный сарай. Там в правильном порядке были развешаны сети и переметы. С тех пор как дед повредил руку, ими не пользовались. На чердаке в ящике валялся разодранный перемет на палтуса. Я стащил его вниз, зажег лампочку над дедовой табуреткой и допоздна латал и чинил снасть. Уходя, положил готовый к использованию перемет обратно в ящик. Только приличной наживки не хватало.
Теперь мы с Леной эту проблему решили. Лохань между нами заполнилась ставридой. Ее хватило бы для наживки на много переметов.
– Думаешь, уговорим деда сходить за рыбой в выходные? – спросил я Лену.
Она пожала плечами и вдруг посерьезнела.
– Он ведь выходил в море вчера, – сказал я менее уверенно.
Лена бросила на меня быстрый взгляд.
– В чем дело? – спросил я наконец.
– Мне кажется, Ларс побоится. Он считает, что не справится с сетью, у него рука и вообще… Он постарел, Трилле, – добавила она.
В груди как будто стена обрушилась. Чего деду бояться? Я вспомнил огромного палтуса и залитую кровищей палубу. Посмотрел на берег – во дворе перед домом стоял дед. Здоровой рукой он катал коляску с Ингер взад-вперед, а сам косился в нашу сторону.
Скажи – кто?
– Я подумываю пойти на матч после обеда, – сказал я Лене, когда мы пришвартовали лодку, привязали ее к тумбам и разобрались с рыбой.
Ребята из класса играли сегодня первый матч сезона. Кай-Томми нам все уши прожужжал. Против них будет команда из города, которая в прошлом году победила в чемпионате за полным превосходством. Но наши всю зиму тренировались, много, систематично и с дальним прицелом, так что в этом сезоне они всех сделают, уверен Кай-Томми. Они выиграют чемпионат! Я знал, что Биргитта собирается пойти за них болеть.
– Наверняка будет здорово, – сказала Лена и взялась за ручку со своей стороны лохани, – но у меня тренировка.
И она действительно умчалась на велосипеде, а я отправился на матч. Я провожал ее взглядом, и внутри разлилось тепло, так давно не было. Лена Лид, моя соседка и друг. Второй такой нет наверняка.
На стадионе я увидел Акселя с Эллисив и подошел к их трибуне.
– Теперь я твердо могу сказать, что у меня есть девушка, – доложил Аксель.
Эллисив закатила глаза и подвинулась, чтобы я поместился.
Внизу на поле мои одноклассники разминались и бегали, чтобы разогреть мышцы. Я беспокойно стал выискивать глазами Биргитту. И совсем не сразу увидел ее на дальнем конце трибуны, одну.
Она удивленно подняла на меня глаза, когда я подошел.
– Привет, Трилле. Все прошло?
– Э-э?.. А-а! Да, голова быстро прошла. Праздник был хороший?
Она кивнула и посмотрела на поле. Кая-Томми, что ли, высматривает?
– Но грустный немножко.
– Грустный?
– Мы скоро уезжаем – домой в Амстердам.
Это она знала с самого начала, сказала Биргитта, но думала, что ничего страшного.
– Я помнила, как мне трудно было уезжать от Киши, и решила, что не буду заводить себе здесь друзей.
Я сел на скамейку рядом с ней.
– Но очень трудно сдержаться и не полюбить человека. Понимаешь?
Я кивнул. Понимаю, еще как. Вряд ли кто-то понимает это так же; хорошо, как я.
Я собрался ответить, но нас накрыла тень.
Кай-Томми – красиво запыхавшийся, с темной от пота челкой, в синей футбольной форме.
– Привет. Здорово, что ты пришла, – сказал он Биргитте и беспокойно покосился на меня.
И тут до меня вдруг дошло, что он так же; нервничает, когда Биргитта болтает со мной, как я нервничаю, когда она болтает с ним.
– Куда ты дел Лену? – спросил он меня.
– У нее тренировка в городе.
Он горестно вздохнул.
– Вот ведь упорная. Кто-то должен уже рассказать этой тощей селедке, что у нее нет вратарских данных.
Я думал ответить, но сил моих уже нет на этого Кая-Томми. Пусть себе трещит.
– Потом поговорим, – сказал он и убежал.
– Тебе правда нравится Кай-Томми? На самом деле? – вырвалось вдруг у меня, потому что мне нужен был ответ.
Биргитта изумленно вытаращилась на меня.
– Да, нравится. Очень даже.
– Но… – я развел руками.
– Он хороший, Трилле. В душе.
Где-то очень глубоко в душе, подумал я мрачно.
– Ты мне тоже очень нравишься, правда, – сказала она.
И у меня внутри все согрелось.
– И кто из нас двоих тебе больше нравится? – спросил я, стараясь выдать вопрос за шутку.
Биргитта рассмеялась. Она смотрела на мальчиков, они выстроились на поле в две шеренги.
Потом вдруг посерьезнела.
– Киша, – сказала она тихо.
И криво улыбнулась.
Я не знал, что бы еще такое сказать. Скоро она уедет. Это невыносимо. Но как хорошо сейчас сидеть рядом с ней.
– Я буду по тебе скучать, – пробормотал я наконец.
– Спасибо, Трилле. Я тоже.
На поле дали свисток.
Матч подходящего уровня
Исторический матч, который помнят все, начался. Красные городские наседали с первой минуты, но синие деревенские кучно держались сзади и отражали все атаки. Сразу стало понятно, что за эту зиму многое изменилось. Ивар явно разбирался в своем деле, что бы там Лена ни говорила.
Не прошло и двух минут, как Андреас отдал длинный пас Абдулаю, тот аккуратно принял его и послал в ворота противника. Вратарь красных едва успел упасть на мяч и прижать его собой.
Город перешел в наступление. Туре с трудом взял свечку, чуток заступив, и заработал угловой. Он взял и его тоже, и я против своей воли вынужден был признать, что из него получается неплохой вратарь. Вообще я прямо гордился своими одноклассниками. Раз за разом они прорывались и просачивались до середины поля. Защита красных напрягала все силы, чтобы остановить атаки. Несколько раз их спасал только щуплый вратарь. Биргитта вскочила.
– Жмите! – крикнула она.
Во время вбрасывания я на секунду отвлекся посмотреть на трибуны. Минда и Магнус с приятелями сидели в верхнем ряду. Эллисив и Аксель дружно вскочили на ноги и кричали. Вдоль всей боковой линии стояли знакомые мне люди. Бог ты мой, а это кто? Неужели Ильва? Она стояла рядом с угловым флажком красных, и вид у нее был отчаянный. Ничего себе! Я тяжело вздохнул: Ильва в своем репертуаре. После побега Лены она наконец решила ходить на матчи – болеть за Лену. Но такую мелочь, что дочь перешла в другую команду, конечно, из виду упустила. Ну как такое возможно, а? Я хлопнул себя по лбу.
Вратарь городских положил мяч на край своей площадки, разбежался и выбил его так ловко, что мяч приземлился точно рядом со свободным от опеки неприметным красным игроком на нашей половине. Мы не успели глазом моргнуть, как красный обвел защитника и стоппера и отгрузил по воротам. Мы проигрывали ноль – один!
Вздох прошелестел по трибунам. Красные, естественно, хлопали и радовались, но все перекрывали восторженные вопли Ильвы. Господи, что она делает?! Это же; другая команда! Лена с ума сойдет.
– Сорри, – сказал я Биргитте и стал пробираться вниз. Я не мог смотреть, как Ильва выставляет себя на посмешище.
Не дойдя несколько шагов до Ильвы, я бросил взгляд на городского вратаря – маленького, в черной форме. Он спокойно стоял на шестнадцати метрах и ждал, когда игра снова начнется. Кепка была низко надвинута на лоб, потому что солнце било прямо в глаза. Иногда он что-то показывал защитникам и решительно отдавал указания тонким голосом.
Я открыл рот. Потом закрыл. Не может быть!
Игра снова набирала темп, и вратарь сосредоточенно привстал на цыпочки. Сместился в сторону, не сводя с мяча цепкого взгляда. Сложил перчатки рупором и заорал на городских:
– Эй! Проснулись там впереди, чтоб вас за ногу! Взяли десятого!
Я чуть не упал. Лена!
Ну а потом случилось то, чего я никогда не забуду. Пока я приходил в себя, десятый номер – это был Кай-Томми в своей синей форме – пошел в атаку и отнял мяч у красных. Развернулся и рванул вперед. За ним погнались двое красных, но не догнали. Кай-Томми на крейсерской скорости вышел один на один с вратарем.
Тот в своей черной форме и надвинутой кепке пятился шаг за шагом, и когда уже никто не сомневался, что счет сравняется один – один, тощая селедка внезапно побежала вперед.
– Давай! Давай! – надрывалась Ильва у меня за спиной.
Бесстрашно и точно Лена рухнула на щебенку ровно на шестнадцати метрах, внутри штрафной, и выхватила мяч у одинокого бомбардира. Кай-Томми полетел вперед, Лена откатилась вбок двумя перекатами, прижимая к себе мяч как драгоценное яйцо. Маневр был идеально просчитан. И безупречно исполнен.
Кай-Томми вскочил на ноги в дикой ярости. Он раскрыл рот, чтобы крикнуть зверские проклятия. Но тут он увидел то же, что и я.
Если б я мог описать, какое у него сделалось лицо! Как будто его летающая тарелка переехала.
– К счастью, иногда удается сыграть на подходящем уровне, – сказала Лена и вежливо приложила два пальца к кепке.
А потом вбросила мяч в игру как ни в чем не бывало.
Остаток матча красные безоговорочно вели.
На паром в город они загрузились, увозя три заслуженных очка, но лучший их игрок махал им вслед с пристани.
Разговоры о матче не стихали очень долго. Когда все поняли, что случилось, – что Ивар и мальчишки попросту выдавили Лену из команды, – многие возмутились. Но сама Лена уже не сердилась. От перехода в другую команду она только выиграла. Ей нравится играть с девочками. Тренер в городе сразу разглядел в ней талант, и мальчишеские команды все время просят ее напрокат.
Но она не всегда соглашается.
– Я не могу играть в футбол каждый день. Меня и дома дела ждут, – объяснила она.
Я понял. Дела – это плот.
Дед и Коре-Рупор
– Я заказал тревожную кнопку для «Тролля», – сообщил папа себе под нос и отрезал два толстых куска хлеба на бутерброды.
– О! – сказал я на это.
Мы с папой завтракали, стоя у столешницы на кухне. Была суббота, и светило солнце. Фьорд заполонили лодки всех видов и размеров, но в окно я видел, что дед предпочел сухопутную жизнь и пьет кофе за столом в саду.
Страшные картины аварии, палтуса, крови проплыли у меня перед глазами. Наверно, и у деда тоже? Выглядел он одиноким. Нет, ему еще хуже, вдруг сообразил я.
Папа рядом жевал бутерброд.
– Надо снова поставить старика на рельсы. Так дело не пойдет.
– Это Коре-Рупор там за мысом? – спросил я, пристроившись рядом с дедом.
Он кивнул. Здоровой рукой он крутил кофейную чашку, раз за разом. Дед всегда посмеивался над Коре, что тот не ходит далеко в море за крупной рыбой. Но сейчас мы оба видели, что Коре наловил уйму мелкой сайды.
– Ты знаешь, что я поколотил его однажды? – внезапно спросил дед.
– Ты? Побил Коре-Рупора? Да ладно. За что?
– Он танцевал с Ингер.
Дед покачал головой и тихо засмеялся.
– Мне было семнадцать, и я в первый раз уходил в море.
Он прищурился и посмотрел вдаль, на Коре.
– Большей глупости я в жизни не делал.
– Вы с бабушкой влюбились в семнадцать лет? – удивился я.
– Нет, мы просто дружили. Но в то лето она вдруг сама подошла и сказала, что будет по мне скучать. И даже добавила, что с радостью будет меня ждать. – Дед улыбнулся. – А я был такой идиот! Дал ей от ворот поворот: браво так ответил «спасибо, не стоит», как отвечал всем девицам. Еще не хватало, чтобы кто-то ждал меня дома и слезы лил! Я хотел быть свободным как птица.
Но накануне дедова отъезда произошло вот что. В деревне устроили танцы – там, где теперь пристань. Летний вечер, собралась вся молодежь. Дед пришел, увидел Ингер – и вдруг понял, какую глупость он делает. Он же; любит ее!
– И только я собрался с духом, чтобы подойти к ней, извиниться и все объяснить, как нарисовался этот Коре-Рупор и прямо у меня из-под носа увел ее танцевать!
– И ты его ударил? – спросил я в ужасе.
– Но как! – ответил дед.
Еще немножко, понял я, и не стали бы они моими дедом и бабушкой. Ингер страшно рассердилась. Мало того, что дед ответил ей «нет» и довел до слез, так он еще явился на танцы и побил невинного парня, который как раз хотел поухаживать за ней. Это ни в какие ворота не лезет. Короче, в тот раз дед отправился в Балтимор с разбитым сердцем и больной совестью.
Я удивленно покосился на своего миролюбивого деда.
– Я вообще не думал, что ты можешь кого-то побить…
– Думал, не могу? – дед засмеялся. – Я уже такой старый, что твердо знаю: мы все делаем глупости, кто больше, кто меньше. В сущности, это неважно, – он снова посмотрел на Коре-Рупора. – Важно, как мы потом их исправляем.
На крыльцо своего дома вышла Лена с футбольным мячом в руках. Дед тоже ее заметил.
– Мир так прекрасно устроен, Трилле, что каких бы глупостей мы ни натворили, их почти всегда можно исправить. Но это не для слабаков, – добавил он.
Коре-Рупор завел мотор и повел лодку к берегу. Лена уже упражнялась на поле с мячом.
– Дед, сегодня поставим перемет, – сказал я так, чтобы дед понял: выбора у него нет.
Бутылочная почта
В день отъезда Биргитты снова началось лето. Мы с дедом ходили в море за рыбой почти каждый день. На берегу Ильва разгуливала с пузом не меньшим, чем мама на Рождество. А в сарае лежал готовый Ленин плот и ждал спуска на воду.
Все семейство из Холмов пришло перед отъездом в Щепки-Матильды попрощаться. Они привели Хааса. Так решила Биргитта. Я знал, как она его любит, но все-таки решила оставить его Лене – потому что здесь ему будет лучше. В этом вся Биргитта. Этим она мне и нравится.
Лена слегка обалдела от такого потрясающего подарка. Не знаю уж, что она ответила, но надеюсь, что поблагодарила как следует.
– Может, мы еще будем учиться вместе? – сказала Биргитта мне.
Может, и будем, подумал я, почему бы и нет.
Я получил последний кудрявый чмок в щеку, и голландцы исчезли вдали, между морем и елками. А я остался, сдувшийся и пустой, смотреть вслед уехавшей машине.
Дед встал рядом и тоже смотрел.
Потом пришла Лена, всунула голову между нами и положила одну руку на мое плечо, а другую – на дедово.
– Да, парни, – сказала она, сияя, – вот и остались мы снова втроем.
Я чуть ее не пристукнул.
После обеда мы с Леной пошли к морю. Она лежала на животе в водорослях и прикручивала к плоту крюк для буксировки, а Хаас спокойно сидел рядом на солнце и наблюдал за ней.
– Ты всерьез хочешь, чтобы мы тащили тебя на прицепе до Коббхолмена? – спросил я удрученно и посмотрел на огромный плот. – На это целый день уйдет.
– У меня лично целый день свободен, – промычала Лена, сжимая губами гвозди всех размеров. – Я должна убедиться, что моя посудина тоже годится для мореплаванья.
Поскольку переспорить ее невозможно, и это мне хорошо известно, я пошел в сарай искать подходящую веревку.
Обшаривая глазами полку за полкой с крюками, крючками и прочим, я вдруг заметил бутылку с бумажкой внутри. Она была припрятана за балкой в самой глубине сарая.
– Бутылочная почта, – сказала Лена у меня за спиной. – Я нашла ее зимой. Помнишь, в тот день, когда мы искали обломки для плота и Биргитта приехала.
От одного имени у меня в животе сделалось неуютно.
– От кого она? – спросил я.
– А сам как думаешь? – строго спросила Лена.
Я открыл бутылку и развернул записку. Это мы ее написали, конечно же. А как будто бы кто-то другой. Старательно выведенные буквы сползают вниз, это еще из времен прописей. «Дарагой палучатель этой бутылошной почьты, пишут тебе двое друзей из Счепок Матильды и телефона…»
– Старая, – сказал я удивленно.
Я перечитал записку еще раз. Сердце стучало горячо и больно. Я вспомнил нас с Леной тогдашними, маленькими. Два друга не разлей вода в резиновых сапогах, которые кидают бутылку в нескольких метрах от берега и ждут, что она уплывет в океан.
– Я тут полно ошибок насажал, – пробормотал я, чтобы Лена не заметила, что я чуть не расплакался.
Но она заметила. Наклонила голову набок и посмотрела на меня нежно.
– Да уж, насажал, Трилле. Хоть ты и светлая голова.
Потом она нетерпеливо помахала веревкой.
– Плот-то мы будем пробовать или как?
И мы вышли в море. Дед стоял у руля, спокойно и чуть сгорбившись, по своему обыкновению. Покалеченную руку он держал в кармане комбинезона, а здоровой рулил. Время от времени он оглядывался назад и хмыкал. Громадный плот, построенный из наломанного зимним ураганом, со счастливой хозяйкой и корабельной собакой на борту, тяжело бороздил воду.
– Если она столкнется с паромом на этой посудине, – пробормотал дед, – то уж не знаю, кому придется хуже.
Он размял плечи и посмотрел на меня.
– Трилле, старикам пора кофе пить. Порулишь?
Дед выпустил руль и отошел в сторону. Свежий ветер ворошил мне волосы. Руль был теплым от дедовой руки.
Биргитта уехала в Голландию, но вокруг меня огромное синее море. Там далеко, рядом с Коббхолменом, стоит перемет в тайном месте, которое было известно еще моей бабушке. А на буксире, привязав самой крепкой в Щепки-Матильды веревкой, мы тащим за собой на плоту моего лучшего друга и соседку.
– Салют, Трилле!
Лена стояла на плоту, сложив руки рупором – как на поле, когда кричала на защитников. Голос гулко раскатился во все стороны.
Я вопросительно посмотрел на нее и почувствовал, что в животе, как раньше, пузырится радость.
Лена махала и смеялась, а потом крикнула во все горло:
– Конвой, а ходу прибавить слабо?!
