Глава 1

 Сон во сне.

Васька спал и опять видел тот же сон, когда услыхал из его глубин, как хлопнула в избе входная дверь. Просыпаться ему не хотелось, и Васька решил выглянуть из сна только одним глазом так, как наверно можно было бы выглянуть со дна глубокого колодца.

Спал он на печи вместе с младшей сестрой, откуда хорошо виден красный угол и висящая на нитке обережная копейка. Он приоткрыл один глаз и направил его в щелку между неплотно сдвинутыми печными занавесками. Каменная монета светила отчетливым зеленоватым светом. «До рассвета далеко еще», — понял Васька, и подумал, что это скорее всего отец вышел из дома проверить, все ли в порядке со скотиной и сейчас снова ляжет, а тогда значит, и подыматься пока рано.

Васька прислушался к своим ощущениям и почувствовал приятное тепло от печи под левым боком и то, что правый бок у него озяб. Он перевел свое разведывательное око на спящую рядом сестренку. В беспокойном сне та опять стянула на себя старый овечий полушубок, которым они укрывались вместе. Васька осторожно, чтоб не разбудить малявку, потянул на себя край полушубка. Оказавшись укрытым, и убедившись, что сестренка не проснулась, он вздохнул и снова запечатал окно в явный мир.

Образы сна тут же начали наплывать, и он опять обнаружил себя в ночном заснеженном березовом лесу, хорошо известном ему по этому повторяющемуся сну. Лес был такой унылый, что даже костер, перед которым он сидел, только усиливал ощущение окружающего мрака. В одной руке у Васьки была кружка, сделанная непонятно из какой древесины. А может и не из древесины вовсе, потому что отражала свет костра так, как никакая деревяшка не отражает. В кружке была какая-то дрянная вода, потому что когда он отхлебывал, от горечи перехватывало дыхание.

В другой руке он между пальцами держал странную бумазейку, свернутую в трубочку. Кончик бумазейки тлел, а Васька время от времени подносил бумазейку ко рту, и тянул в себя ее горький дым.

Основная неприятность этого назойливого сна была в том, что ничего другого в нем не происходило. Васька сидел у костра, отхлебывал из кружки и тянул дым из бумазейки. Костер постепенно прогорал и переставал давать свет. Но Ваську это почему-то не беспокоило. Он только прихлебывал и тянул дым, веки тяжелели, в ушах нарастал шум, держать голову прямо становилось все труднее и труднее. Вид костра начинал плыть перед глазами. Наконец, удерживать внимание на происходящем во сне становилось невмоготу, и тогда Васька засыпал прямо внутри этого странного сна. Просыпался он уже всегда в яви. Ваське очень-очень хотелось проснуться не на яву, а именно в том же самом сне и досмотреть его, потому что он откуда-то с уверенностью знал, что этот сон обязательно должен иметь продолжение. Но пока, это ему никак не удавалось…

— Васька, Вась — отец склонился к его уху и тряс осторожно за плечо, стараясь не разбудить младшую дочь, — Ну, ты что так разоспался сынок. Ну, хватит. Просыпайся уже.

Откликнувшись на отцовский голос, Васька распахнул глаза, стараясь вытряхнуться из морока, потому что образы тоскливого леса еще держали его в плену. Он приподнялся на локте и привычно глянул в щель между занавесками. Обережной копейки на прежнем месте не было, и, не имея возможности увидеть, светит она или потухла с приходом утра, Васька встал в ступор, не в состоянии определить, кончилась уже ночь или нет. Он перевел ошалелый взгляд на отца:

— Сейчас, отец, встаю. А что ночь-то кончилась разве?

— Кончилась, сынок. Поднимайся, — в голосе отца слышалась преувеличенная заботливость, как будто перед Васькой он извинялся за то, что рано разбудил. Это было странно и на отца не похоже. Осознав это, остатки сна Васька тут же потерял.

— А что же копейки в углу нету? — спросил он с тревогой.

— С собой возьмем, нам на дальний покос надо, — всегда немногословный, отец и в этот раз сказал не более необходимого, а затем развернулся и вышел из избы.

Вол Банька, впряженный ни свет, ни заря, возмущенно фыркал, но послушно тянул со двора телегу. Васька, прижимался к теплому отцовскому боку и сонно размышлял о том, зачем отец собрался на дальний покос, если сперва обычно собирал сено на ближнем. Только сейчас он заметил, что на улице еще темень и даже сереть не начало.

— Отец, а зачем мы так рано выехали?

— Подождешь меня на задках, за волом присмотришь. Мне надо на общинный сход.

Банька пряданул ухом и фыркнул на этот раз громче прежнего. Будто бы вол мог постичь смысл сказанного и выразил свое отношение, доступным бессловесной скотине способом. А если бы умел говорить, то сказал бы что-то вроде: «это не известно еще, кто за кем присматривать будет».

Васька начал было придумывать, что бы он мог ответить на это нахальной скотине, но тут до него докатило, что отец помянул общинный сход, о котором он много слышал, но ни разу не присутствовал по причине малолетства. Глаза его вспыхнули от любопытства, а мысли посыпались и заплясали. На сход допускаются только взрослые мужики, которым уже исполнилось пятнадцать лет. А Ваське пятнадцать будет только к следующей весне. То есть, вообще-то, Васька родился осенью, но в деревне годы отмеряли по приходу весны. Если сумел до весны дожить, молодец, считай, год себе прибавил.

Васька тут же решил для себя твердо, что упускать возможность глянуть на сход хоть одним глазком, он не упустит. «Что за Банькой-то присматривать? И так никуда не денется. Быстро сбегаю, гляну только и обратно, — думал Васька, — Банька, поди, и не заметит моего отсутствия. Он и присутствия-то моего не замечает», — Васька неожиданно почувствовал раздражение на то, что вол не принимает его не то что за хозяина, но даже равным себе. «Ведь скотина скотиной, а важный что полянский купец», — Васька насупил брови и бросил в спину волу грозный взгляд. «Мол, гляди у меня, морока нифрильная», — вол, однако, к его взгляду остался непроницаем.

Пока Васька обдумывал свою затею, Банька успел дотащить телегу до окраины их невеликой деревеньки, и будто бы сам зная, что от него требуется, остановился у последнего плетня. Отец тут же спешился и накинул на плетень вожжи.

— Василий, покемарь тут пока. Я скоро обернусь, — и сразу пошел обратным путем к хороводной поляне, на ходу перестраиваясь в оборотка.

После того как отец скрылся в темноте, Васька высидеть смог только самую малость. Он выпрыгнул из телеги, подошел к воловьей морде и примирительно потрепал Баньку за ухом.

— Банька, — сказал он ласково, и повторил отца, — Ты тут покемарь пока, а я быстро. Одна нога здесь другая там.

Банька скосил на Ваську красноватый белок глаза, а затем отвернулся и принялся деловито лизать плетень, дав Ваське повод заключить, что против его отлучки вол не возражает.

Первым делом, Ваське надо было тоже перейти в оборотка. Хотя делать это так же легко как отец он еще не умел, но иначе нечего и думать о том, чтобы остаться незамеченным. Он встал как можно более расслабленно, руки свободно повисли вдоль тела как плети. Чуть-чуть подвигал коленками, растрясая живот, при этом, удерживая внимание на середине тела. Наконец он почувствовал, как в нижней части живота начало растекаться тепло и невидимый пузырь выкатился из живота чуть вперед и вниз. Он стал прямо ощущать свое пузо именно пузырем, наполненным теплом и движением. Он теперь чувствовал, как все его движения рождаются в этом пузыре и оттуда передаются во все другие части тела. Васька был готов к обороту, и ему оставалось только сказать заговорку. Он прошептал: «душа моя в темнице тужит, а серый волк ей верно служит».

Юный волк вышел из глубины Васькиного естества и перенял на себя управление вниманием. В ушах будто лопнула невидимая пленка, и мир наполнился неисчислимым количеством звуков, каждый из которых Васька теперь отчетливо различал. Видение стало резким, без полусвета и полутеней. Предрассветная темень ему больше не мешала. В нос ударили запахи такого многообразия и силы, что у Васьки на короткое время перехватило дыхание.

Он постоял немного, осваиваясь. Оборотня нужно обязательно обуздать, потому что в этом состоянии наслаждения каждым своим движением была и худая сторона: человеческие устремления в нем кажутся чрезмерно переусложненными и ненужными. Хочется просто радоваться самой жизнью, не тратя сил на обдумывание того, что ждет тебя впереди и без оглядки на последствия.

Оправившись от перехода, Васька двинул по отцовому следу волчьим ходом. Хотя волчий ход требовал от него полного сосредоточения, со стороны казалось, что он просто прогуливается немного развязной походкой задиристого парня, готового в любое мгновение то ли пуститься в пляс, то ли ввязаться в драку.

Когда Васька прокрался к хороводной поляне, небо уже начинало светлеть. Он благоразумно решил близко к сходу не подбираться, и спрятался с подветренной стороны поляны за кустами разросшегося пахучего бурьяна, чтоб даже волчье чутье тех, кто находится сейчас на поляне, не могло его обнаружить.

Деревенские мужики, собравшиеся на поляне, уже образовали обрядовый круг. Впрочем, людьми они сейчас были только для поверхностного взгляда. Сам же Васька видел перед собой стаю сверхразумных волков, людские тела для которых были только блеклыми одежками.

В середину круга выступил самый старший и сильный, — вожак, дядька Прохор. Какое-то время тот молча похаживал в пространстве живого круга, толи собираясь с мыслями, толи давая возможность собраться с мыслями остальным. В этих его похаживаниях, движениях, казалось бы, простых, читалась особая сила и внутренняя собранность, совершенно заворожившая Ваську. Он настолько погрузился в наблюдение за движениями вожака, что когда тот заговорил, вздрогнул от неожиданности.

— Мы собрались здесь сегодня в оборотень-день, последний день года как того требует старый обычай нашего племени, — голос оборотка звучал приглушенно, будто со дна колодца.

— Урский бог подарил нам хороший год. Урожай собран, скот отелился. И, слава богу, все живы.

Дядька Прохор обвел взглядом стоявших в круге. После того как он нарушил молчание и заговорил, державшее всех напряжение ослабло, волки ожили, задвигались.

— Пришло время дать оценку вашему вожаку. Мудро ли он вел общину и не допустил ли для кого напрасного вреда или убытка.

Говоря, дядька Прохор старался не смотреть ни на кого в упор, чтобы ненароком не оказать давления, и тем не упредить желающего сказать что-либо против него. Немного выждав, предоставляя возможность высказаться, вожак убедился, что пока говорить никто не собирается, и продолжил:

— А также, сегодня вы изберете нового вожака, наиболее достойного, мудрого и знающего, того, кто поведет вас всех по кругу нового года. Свое вождение он начнет, возглавив отряд на Белрогу к чухам на нифрильный мен.

Для соблюдения буквы древнего обряда дядька Прохор сказал все, что положено. И теперь ему оставалось только передать слово стае. Поэтому дальше он стал говорить уже мягко и буднично:

— Среди нас есть и достойные, и знающие. Давай что ли ты, Ефим. После меня ты самым старшим будешь.

Дядька Прохор сделал приглашающий жест и в середину круга вышел сильный матерый волк, в котором Васька узнал отца.

— Благодарю, дядька Прохор, за честь говорить первым, — В таком же глухом обороченном голосе Ефима отчетливо слышалось уважение к вожаку. Да и само именование Прохора дядькой являло собой знак признания старшинства. Хотя самому Ефиму было уже далеко за тридцать, и для многих на деревне он давно сам имел звание дядьки, Прохор все ж таки был на семь лет старше его самого. А до такого возраста здесь мало кто доживает.

— По мне, так другого вожака кроме дядьки Прохора и не надо, — Ефим теперь обращался ко всем. — Все он делает толково, а чухи его почти как своего принимают. С ними никто лучше Прохора не договорится. Предлагаю выбрать в вожаки снова дядьку Прохора.

Одобрительный гул прокатил по кругу стоящих, но обряд должен быть исполнен до конца.

— Может вот, Герась другое что предложит, посчитай теперь после нас с дядькой самый старый — он.

Ефим вернулся на свое место, а в круг вышел вызванный им Герась, но тот сказал и того меньше:

— Я тоже за дядьку Прохора. Чего там.

Следом, один за другим, по старшинству выходили все остальные старики, то есть те, кому уже исполнилось тридцать лет, и все подтверждали, что хотят переизбрать вожаком Прохора. Когда каждый из них высказался, и стало понятно, что за неимением других предложений голосования не потребуется, Дядька Прохор вышел из круга и прошел в другую часть поляны к костровищу, где у него все было заготовлено для костра. В его пальцах блеснула зеленым светом копеечка, дядька шепнул наговорное слово, и копейка стала набирать свечение, а накопив его сколько нужно, выстрелила искрой на тонкий лоскуток березовой коры. Береста тут же вспыхнула. Большой костер занялся быстро и сильно, высветив дядьку Прохора во весь рост, и Васька вдруг обнаружил, что тот перешел с оборотка на лицо, снова став человеком. Теперь он был уже не вожаком стаи, а человеком и атманом, а значит, дать присягу и подчиниться ему должны уже не волки, а люди.

Васькин отец первым вышел из круга, подошел к костру и кувыркнулся прямо через пламя. Когда же он поднялся на ноги, Васька увидел, что отец теперь тоже уже не волк, а человек. Он спокойно подошел к дядьке Прохору и встал от него по левую руку. Следующим прыгнул через костер Герась. Обернувшись с волка на лицо, он встал рядом с Васькиным отцом. А затем и все остальные волки покидали круг, прыгали через костер, оборачиваясь людьми, и плечом к плечу вставали в один ряд за своим атманом, тем самым, присягая ему на службу.

Наконец в темном кругу остался только один волк, не пожелавший присоединяться к остальным. Васька узнал в нем Макарку, совсем молодого парня, старше самого Васьки на полгода от силы. Но тот родился весной, и потому пришел на мужское посвящение.

Макарка впервые участвовал в сходе, было видно, что он робеет, но в глазах его читалась решимость. Дядька Прохор, поняв, что Макарка не собирается прыгать через костер, подошел к нему сам.

— Волк может отказаться давать присягу, — сказал он веско, — И товарищи не имеют права ни упрекать его, ни чинить препятствий. Но в течение трех дней волк, отказавшийся присягать, должен покинуть общину.

Дядька Прохор внимательно смотрел на юного волка, пытаясь понять, хорошо ли тот уясняет себе последствия своего решения.

— Волк, отказавшийся давать присягу, может так же рассказать своим товарищам о причинах, побудивших его. Если это зло или нанесенная обида, он может потребовать общинного суда над обидчиком, — говоря, Прохор покачивал головой, как это делают, когда хотят втолковать неразумному.

— Нет, дядька Прохор, — Макарка говорил, запинаясь, — Никто меня не обижал. Дело в девушке. Я ей предложение делал…

Прохор явно недоумевал, и стоял, терпеливо ожидая дальнейших пояснений.

— От нашей деревни должны пойти ополченцы в полянское войско. Ну, так я и пойду, — последние слова Макарка сказал так тихо, что Васька их разобрал с трудом.

Поняв, что на самом деле задумал паренек, дядька Прохор сокрушенно покачал головой:

— Экой ты паря, Макарка. Ты ж и не пожил еще. Неужто из-за девки на войну под копья и стрелы? Многие ли наши, кого полянцы в ополчение увели, домой возвратились? На одной руке пальцев хватит, чтобы посчитать. А уходило немало. Одумайся!

— Нет, дядька. Я твердо решил. Все равно полянцы заберут сколько надо. Не одного так другого. Пусть уж тогда меня.

Ваське стало так жаль Макарку, что он чуть было не заскулил. Да и сам Макарка, держался, видать, из последних сил.

— Спасибо вам всем, — Макаркин голос разнесся по поляне так звонко, что невольно щемило сердце, — Не держите зла. Прощайте.

Макарка, забывшись, кинулся было к людям, стоящим в строю, но Прохор, упредив его, удержал. Обнял парня, похлопал по спине, успокаивая. Макарке теперь нельзя к свету. И нельзя по ту сторону костра. Только один Прохор пока еще оставался на границе миров, только он еще мог быть посредником между миром людей и одиноким волчонком, выбравшим себе злую судьбу в порыве незрелого чувства. Да и то, ненадолго.

— Ступай Макарка. И помни, у тебя есть три дня, чтобы передумать.

Макарка отступил от дядьки, мотнул сокрушенно головой и кинулся с поляны со всех ног. Едва не наступив на Ваську, промчался мимо, всего может в паре шагов, да был так расстроен, что Васьки конечно же не заметил.

С тяжелым вздохом дядька Прохор вернулся к ожидавшему его сходу.

— Эх, рано я похвалился удачным годом. Если не голод и холод, так война кого-нибудь да заберет. Весь строй стоял в полной тишине. Радость обновления оказалась придавленной горечью потери.

Но как бы ни было тяжело, а жизнь останавливаться не должна, да и не может. И вот, откуда-то из строя донесся голос, который стали подхватывать и другие:

А наш атман знает, кого-н выбирает

Крикнет рота стройсь, да и забыли про меня…

Тому, кто решит остаться в волчьей шкуре, жить будет трудно. Но жить человеком нисколько не легче. Мужики пели военную песню, но выпевал при этом каждый свою судьбу, потому что знал, что и без всякой войны следующего года может и не пережить. Васька понял, что сход закончился и рванул обратно к телеге.

Вернувшись к оставленной упряжке, он улегся в телегу и завернулся в старую овчину, чтоб отец не почуял, что он отлучался. Васька слышал, как подошел отец, а потом ощутил, как телега тронулась и поехала. Какое-то время он лежал под овчиной и притворялся спящим, а потом и в самом деле уснул.

 

Глава 2

Глава 2. На дальнем покосе.

Ефим стоял на хороводной поляне в общем строю. Песня была допета, но люди не спешили расходиться, желая продлить это чувство обновления мира и единения с племенем. Внезапно он ощутил укол тревоги. Той самой тревоги за Ваську, которая и заставила его разбудить сына задолго до рассвета и взять с собой, чтобы без промедления увезти как можно дальше из деревни.

Одного сына Ефим уже потерял. Старшего. Его забрали в армию полянцы. Ефим не знал ни как он погиб, ни где, в каких землях. Просто однажды ночью он проснулся от нехорошего предчувствия. Еще не думая и не представляя, что произошло, он поднялся с постели и подошел к обережной копейке. Неизвестно сколько времени он так простоял, вглядываясь в светящийся кружок, подвешенный на нитке, оплетавшей копейку особым плетением в девять ячеек. А потом увидел, как нифриловая копейка начала гаснуть. Она теряла свет до тех пор, пока не погасла полностью. А дальше Ефим стал считать, и когда досчитал до минуты, а копейка так обратно и не засветилась, он понял, что его сына в живых больше нет, и копейка дала ему об этом знак.

Он стоял тогда, неподвижно уставившись в угол избы, оглушенный одной единственной и совершенно неуместной мыслью. Почему копейка потухла, а угол все равно освещен привычным тускловатым светом, пока до него не дошло, что этот свет испускают его горящие волчьи глаза. Он просто не заметил, как перешел в оборотня. Это понимание отрезвило его, но Ефим тогда же решил, что второго сына уже не отдаст никому.

Уйдя в воспоминания, Ефим не заметил, как добежал до окраины деревни, где оставил воловью повозку. Увидев, что вол мирно стоит на прежнем месте, а Васька спит в телеге, завернувшись в старую овчину, он немного успокоился. Осознал, что опять невольно перевернулся на волка, и сам себя покорил: «что ж это я, так совсем можно в зверя превратиться», — он тут же на ходу начал оборачиваться на лицо, но в последнее мгновение уловил еще не оставившим его волчьим чутьем, как от Васьки пахнуло запахом сырой травы. Ефим тут же все понял: сын его ослушался, и бегал смотреть на сход, а для этого, разумеется, оборачивался волком. Плохой знак, подумал Ефим. Один сегодня уже ушел со схода оборотнем, не пожелав оставаться человеком общины, и теперь его ждет полянская армия и война. Чтобы не поддаваться тревожным мыслям, Ефим, не медля, снял с плетня вожжи, не сказав Ваське ни слова, сел в телегу и тронул вола в дорогу.

Васька проснулся, когда они уже прибыли на дальний покос. Стоял погожий осенний день. Он выбрался из-под овчины и осмотрелся. Отец уже выпряг вола, отвел на небольшую полянку рядом с покосом, и теперь обходил ее по кругу, неся перед собой в вытянутой руке нифриловую копейку. Обойдя всю поляну кругом, отец вернулся точно в то место откуда начал свой круговой обход. Копейка плеснула светом, давая знак, что круг замкнут. Васька знал, что теперь за пределы очерченного круга Банька уже сам не выйдет. А если в круг зайдет кто посторонний, отец через обережную копейку это почувствует.

Васька достал из телеги вилы. Свои, из обычного дерева, и отцовские, у которых штыри были сделаны из прокопченной курени. Курень — это особое дерево, его древесина при длительной обработке сильным жаром, в разы усыхает и чернеет как уголь, но становится таким крепким, что с такими вилами можно и на медведя идти, не обломаются.

Отец установил на телеге стоймя два шеста, чтобы навивать на них стог, а Васька привычными движениями стал подхватывать вилами разложенное на поле подсохшее сено и сметывать его на телегу. Когда возле телеги все сено было убрано, они вдвоем прокатили телегу по полю чуть дальше, и стали собирать сено со следующего участка.

Васька ушел в работу с головой. Крестьянскому сыну к труду не привыкать, знай, маши себе вилами. До вечера далеко. А если работу по свету не успеешь докончить, надеяться не на кого, за тебя никто не выполнит, будешь и под луной работать.

Поэтому, когда отец дал знак остановиться, что пришло время передохнуть, Васька не знал, сколько времени прошло, и не считал. Она думал, что они поедят на скорую руку, попьют из ручья и снова за работу, но отец протянул ему на нитке копеечку. Без слов Васька понял, отец хочет, чтобы он развел костер. Он быстро набрал лежащего тут же под деревьями сухого хвороста и уложил его на черном пятне старого костровища. Держа копейку за ниточку в вытянутой руке, проговорил своеобычную приказку:

— Копеечка, копеечка, дай мне искорку, покормлю тебя хлебушком.

Приказка сработала. Копейка начала набирать свет в самой середке, а когда свету накопилось до предела, из зеленого превратившись в красный, алая искра как капля с листа сорвалась с монеты и упала на белый лоскуток березовой коры. Пока огонь разгорался, Васька сбегал к ручью, набрал в куреневый котелок воды и поставил к огню. Отец к тому времени достал и расстелил прямо на траве узелок с припасом, но приниматься за еду не торопился:

— Разговор к тебе есть Василий, — сказал отец и надолго замолк почему-то. Васька терпеливо ждал, но отец продолжал сидеть молча, к чему-то прислушиваясь. Наконец Ефим поднялся и сделал несколько шагов в сторону дороги, по которой они до этого приехали на покос. Васька проследил за взглядом отца и только теперь почуял, что кто-то идет прямо к ним. Глянул на отца вопросительно, нет ли опасности, и не надо ли оборачиваться для схватки, но отец стоял спокойно, будто ожидая кого-то званного.

Сначала, идущего к ним, не было видно из-за леса. Только пару раз мелькнуло что-то между древесных стволов. А затем деревья расступились, и Васька увидел дядьку Прохора. Оказавшись на виду, он издали махнул им рукой.

Они сидели у костра и попивали из деревянных плошек душистый чай. Васька рад был редкой возможности посидеть вот так в обществе старших и уважаемых людей, но обещанный отцом разговор не давал ему покоя. Да и Прохор оказался здесь явно не спроста, хотя и говорил пока о вещах самых обыденных. А потому, когда он ни с того ни с сего вдруг обратился к Ваське, тот сразу понял, что «тот самый» разговор начался.

— Такие вот дела, Василий. Если дождь нам не помешает, скоро поведем обоз на нифрильный мен. Сам знаешь, что это? — дядька Прохор, сейчас ничем не напоминал виденного им ночью на поляне свирепого вожака волчьей стаи. Перед Васькой сидел обычный крестьянин с очень даже свойским и малость лукавым взглядом, который к тому же всякий раз, прежде чем отхлебнуть из плошки, дул на кипяток.

— Ну, каждый год община собирает обоз: продовольствие, там, утварь, орудия разные из курени нажигают. А потом меняют это все у чухов на нифриловые деньги.

Прохор согласно кивнул, и зачем-то быстро обменялся с Ефимом взглядами. Васька решил, что атмана его слишком очевидный ответ не удовлетворил, и от него ждут чего поумнее:

— Крестьянину-то ведь много нифрила не надо. Есть копеечка — и хорошо. Она в хозяйстве — подспорье, — Васька силился подражать разговору старших, — А так, нифрил только морок плодит.

Прохор снова утвердительно кивнул. А Васька, ободренный тем, что его слушают, добавил.

— А нифрил, значит, мы у чухов вымениваем, чтобы отдать князю нифриловый налог, потому что наш князь степному Азум-хану должен каждый год дань нифрилом платить.

— Ну, а чухов-то ты видал? — прервал его Прохор.

Васька вспомнил, как однажды ночью на выпасе впервые увидел чухов. Это воспоминание заставило его поежиться. Он сидел тогда у костра с другими парнями и слушал всякие байки дядьки Герася, деревенского пастуха, когда из леса вышли два странных существа маленького роста, с лицами, заросшими шерстью. Привыкшие жить во мраке, они не любили яркого света и близко к костру не подходили. Герась уважил странных существ и подошел к ним сам. Они коротко пошептались о чем-то с пастухом и растворились во мраке леса. Ваську тогда поразило не то даже, что чухи говорят по урски, а то, что ходят на двух ногах прямо как люди.

— Они странные какие-то, эти чухи, — сказал Васька, — Непонятные.

— Они просто другие, — пояснил дядька Прохор, — У них уклад свой и свой обычай. Но они существа мирные, бояться их не нужно.

И ни с того ни с сего вдруг сказал:

— В общем, такие дела, Василий, думаем мы тебя с собой взять на нифрильный мен.

От этих слов у Васьки глаза округлились от удивления:

— Да, как же меня на мен-то? Я ж еще посвящения не прошел. Это ж не по обычаю!

Ефим до этих пор молчавший, услыхав Васькин ответ, выпалил со свойственной ему прямотой.

— А вот поляне не посмотрят, что ты посвящения не прошел. У них в войске недобор! Их приказные вон в Невине в замке сидят и уже к Прохору приходили. Будут в армию теперь мальчишек забирать, — насупился и опять замолк, будто воды в рот набрал.

Васька перевел взгляд на дядьку, ожидая получить подтверждение.

— Да, Василий. Ефим все верно говорит. Поляне подписали с нижеградским княжичем бумагу, чтобы забирать тех, кому пятнадцать лет только к следующей весне исполнится. Говорят, мол, на войну их не отправят. Пошлют в учебный лагерь обучать военной науке до совершеннолетия, — дядькины глаза вдруг пожелтели и в его облике проступили волчьи черты, — Только нам-то невеликая радость, что наших парней под вражьи копья не сразу пошлют, а к весне только. За три года службы тебе все равно вернуться будет, что теляте из леса.

— Вобщем так, Василий, — Ефим внезапно снова вступил в разговор, — Сам знаешь, старшего твоего брата Ивана я уже потерял на этой войне. Кабы он еще за нашу землю или за нашего князя жизнь отдал… Я бы это еще смог принять как-то. А за полянцев свою грудь подставлять тебе не позволю. Вот такой мой отцовый тебе сказ.

Ефим рубанул воздух ребром ладони, будто пресекая все возможные Васькины возражения. Однако Васька был парнем хоть и нетрусливым, но и не дураком. Полянская армия ему была не желанней проруби:

— Как же мне поступить-то теперь? Научите, а, дядька Прохор!

— Ну, первым делом, обратно в деревню ты не суйся. Там сейчас полянские приказные стоят. А вот, знаешь ты, где делянка наша куреневая вверх по Хонаре?

— Знаю. В прошлом году там курень с отцом валили.

— Ну, вот, там переждешь пока, — дядька Прохор выдохнул с явным облегчением, — А мы-то уж боялись, что ты кобениться станешь как Макарка. Тот вон сегодня сам в полянскую армию попросился. Ему, видите ли, девка отказала!

— Да, ну, что я? Дурной совсем? Про Макарку судить не берусь, коли у него причина есть сердечная. А я-то чего в полянской армии не видал?

— Ну-ну, «причина сердечная», — передразнил Прохор, — У тебя случаем еще зазнобы не появилось? Нет? Ну и славно.

Дядька Прохор потрепал Ваську по загривку и тут же стал подниматься, — Спасибо вам хозяева за хлеб — соль. Мне пора.

— И тебе, Прохор, спасибо, — Ефим поднялся следом за гостем. Старики коротко поручкались, и, не теряя более времени, Прохор скорым шагом пошел обратной дорогой.

Как только дядька Прохор ушел, Ефим сразу начал собирать разложенную на платке еду:

— Вот, Вась, здесь хлеба тебе в дорогу, да репы. На пару дней хватит. Иди прямо сейчас. Искушать судьбу не будем.

— А сено, как же? — Васька, видя такие скорые сборы, слегка растерялся

— Да, бог с ним, с сеном. Как-нибудь управлюсь. А ты вот что запомни, на делянку придешь, помнишь там теплушка есть?

— Помню

— Вот в ней затаишься, и ухо в остро держи. Говорят, поляне лисов-ловцов позвали, те шныряют по всем окрестностям. А полянцы ловцам за каждую душу нифрилом платят. Так что, смотри, сынок, не попадись!

Ефим протянул Ваське узелок с едой, а потом за нитку достал из-за пазухи копейку.

— И вот это возьми, пригодится. Ну, давай прощаться.

Ефим обнял Ваську скупо, отстранил от себя и сказал с деланной бодростью:

— А ну-ка, покаж, как ты научился волком ходить.

Васька согласно кивнул и начал сосредотачиваться на переход. Тело еще помнило, как оборачивалось этой ночью, и нужное состояние вернуло легко и быстро.

— Душа моя в темнице тужит, а серый волк ей верно служит, — Васька привычно прошептал заговорку, и вот перед Ефимом уже стоял оборотень.

— Ну, что ж, паря. Я и не заметил, как ты вырос. А, теперь, давай, волчонок, беги, на тебя охота!

 

Глава 3

Глава 3. Бегство.

К делянке Васька шел болотами. Местность он знал хорошо, и выбирал путь так, чтобы чужаку выследить его было предельно сложно. К тому же, видно со страху, он проникся волчьей своей ипостасью как никогда раньше, и на одной заболоченной поляне набродил так, что кого угодно, наверное, сбил бы с толку: откуда след пришел на эту поляну, и в какую сторону оттуда убрался.

Самое же удивительное для Васьки было то, что предельная сосредоточенность на волчьем ходе уже не отбирала у него столько сил как раньше, а даже наоборот. Васька бежал довольно быстро, но при этом был так погружен в это звериное состояние, что не замечал никакой усталости, а только лишь животную радость жизни и движения.

На берег Хонары он вышел, когда солнце стояло еще довольно высоко. Он сменил заговор на копейке с обережной на дорожную, она теперь собирала часть рассеиваемой им силы и возвращала обратно приятным теплом в солнечное сплетение, поэтому он не только не устал, а напротив, чувствовал прилив сил. Васька решил не отдыхать, и к сумеркам уже подходил к куреневой роще, где деревенские мужики артелью валили и заготавливали деловую древесину.

Сейчас на делянке никого быть не должно. Для рубки курени еще рано, работы здесь начнутся не раньше ноября, когда ляжет снег. И все же на подходе он благоразумно сбавил шаг, начал порыскивать, обходя делянку кругом, чтобы почуять, есть ли кто-нибудь здесь.

Убедившись, что делянка давно пустует, он направился к теплушке, в которой мужики во время работ прячутся от холода. В этой невысокой постройке из бревен крытой корой и присыпанной землей, было тепло и влажно. Васька втянул в себя знакомый сырой запах, и на душе у него отлегло. Два дня он здесь отсидится.

Он вынул из-за пазухи копейку и освободил ее из хлебной мякоти. Залеплять нифрил хлебом нужно для того, чтобы он восстанавливал свои свойства. Он подвесил копейку в юго-восточный угол, и снова перезаговорил ее на оберег: «Вот тебе новый дом, береги его и тех, кто живет в нем», — получив приказ оберегать Васькино новое жилище, копейка разлила едва видимый в сумерках зеленый свет.

Васька разом ощутил усталость всех сегодняшних тревог и долгого похода, и едва прилегши на полог, сразу уснул. Во сне ему привиделось душистое сено и покос, но длился этот приятный сон недолго. Обережная копейка внезапно появилась в его сонном видении и замаячила зелеными всполохами тревоги. Он тут же открыл глаза и уже в яви кинул взгляд в угол, где висела монетка. В продолжение тревожного сна копейка и наяву излучала те же прерывистые вспышки зеленого света. К теплушке кто-то приближался.

Васька подкрался к двери и обратился в слух. Сначала он почуял того, кто приближался не слухом, не нюхом, а своим звериным чутьем оборотня, и лишь потом услышал, как кто-то наступает на сухие ветки. Этот некто шел прямиком, не разбирая дороги. Так может идти только совершенно уверенный в себе человек или зверь. Урские волки так не ходят даже по своей деревне! Волк всегда ступает осторожно. А вот так, пожалуй, может переть только полянский Вепрь. Васька живо представил себе свирепого оборотня, полянского приказного, с княжечевой грамотой и приказом забрать Ваську в полянское войско. А затем и услышал сбитое дыхание. Только почему-то это было дыхание совсем молодого человека, скорее даже парня.

Васька всмотрелся в дверную щель и, наконец, увидел незваного гостя. К его удивлению, это был вовсе не полянский вепрь и не рыжий ловец-лис, а такой же как и он паренек-волк, только в городской одежде. Тот спотыкался, цеплял ногами за коренья, и сам же себя вслух ругал за неуклюжесть. Оно и правда, таких нелепых представителей волчьего рода Васька еще не видел. Он тихо отошел в угол теплушки и попытался слиться с его темнотой.

Дверь распахнулась, и в посеребренный лунным светом дверной проем ввалился худой, костлявый паренек Васькиного возраста. Даже не верилось, что человек с таким тщедушным сложением, способен производить в лесу так много шума. Судя по кожаным накладкам на локтях и коленках, скорее всего подмастерье. Он, как и Васька был волком, но явно еще очень плохо осознавал свою оборотную сторону. Даже войдя в теплушку, он не почуял Васькиного присутствия.

— ФФФууу. Скажите пожалуйста, я дошел! — паренек беспечно захлопнул дверь, шагнул внутрь и плюхнулся на полог, не только не увидев Ваську, но даже не обратив внимания на отчетливо видимый в ночной темноте свет обережной копейки. Васька, пораженный такой беспечностью, распахнутыми глазами смотрел, как тот стаскивает с себя сапог.

— Ай, да Акимка. Ай, да сукин сын, — заявил паренек самодовольно, — Старый Фроим, вы, таки можете мной гордиться! — стянутый сапог с грохотом упал на деревянный пол, и паренек начал стаскивать второй. Васька понял, что беспечный горожанин не представляет угрозы, и ему вдруг нестерпимо захотелось его поддеть:

— А кто такой старый Фроим? — строго спросил он, выходя из угла.

— Ай, — паренек от неожиданности подпрыгнул на пологе, ударился макушкой о верхние нары и снова айкнул, теперь уже от боли. Застигнутый врасплох он смотрел на Ваську диким круглым взглядом. Одной рукой он мимодумно продолжал тянуть с ноги сапог, который, правда, никак не поддавался, а другой — тер место ушиба. Выглядел незваный гость так глупо и несуразно, что вся Васькина настороженность слетела как шелуха. Он сам не заметил, как из готового к схватке волка, обернулся на человеческое лицо, поэтому новый вопрос прозвучал уже весело:

— Ну, чего молчишь-то?

— У-ух. Ты чего ж так пугаешь? — паренек разглядел, наконец, и самого Ваську, и то как он из волка превращается в обычного человека, понял, что ему ничего не угрожает и обрел дар речи, — Так и заикой можно остаться.

— Ага. А ты чего прешь как бык на ворота? Разве волки так ходят? Я-то, небось, тоже струхнул. Никак по мою душу приказны… — Васька понял, что сболтнул лишнего и прикусил язык.

— Да, ладно, чего там, — паренек расплылся в понимающей улыбке, — Я тоже сюда не за дровами пришел. От самого Невина драпаю от войскового приказа. Акимка меня зовут.

— Васька — просто сказал Васька. Парни пожали руки, продолжая с любопытством друг друга разглядывать. На душе у обоих отлегло, все-таки вдвоем от войны прятаться веселее.

Васька чуть ли не с умилением глядел, как его новообретенный подельник по отлыниванию от военной службы набивает брюхо хлебом и репой из отцовского узелка, и все же недавно разбудившее его чувство тревоги никак не могло улечься, продолжая шевелиться в закоулках сознания.

— Я слышал, под Невином ловцы шарят. За тобой часом никто не шел? — спросил он.

Акимка перестал жевать, припоминая, как он бежал из родного городка.

— Да уж, не спрашивай. Я думал все, хана Акимке. Обошлось. Хотя, правда, шли за мной ловцы… — Акимка увидел, как у Васьки округляются глаза и поспешил добавить, — Так обошлось же. Видно отстали где-то…

Васька покачал головой с недоверием.

— Ты, Акимка, не обижайся, но по лесу ты шел как лось во время гона. Ты за собой след оставил шириной в нижеградскую столбовую дорогу. Уверен, что ловцы отстали?

Акимка окончательно отложил не дожеванный кусок репы и стал вдумчиво припоминать свой путь, но ответить он так ничего и не успел. Обережная копейка сама дала ответ, снова замаячив вспышками света.

Васька прижал палец к губам, давая Акимке знак молчать, и подошел к двери. Едва он прислушался, как тут же стало совершенно понятно, что худшие его опасения сбылись. Он услышал, как в лесу за делянкой всхрапнула лошадь, и тут же почуял еще одно чужое присутствие с противоположной от делянки стороны. А потом еще одного, со стороны реки. Несколько конников со знанием дела перекрывали все пути отступления и сжимали кольцо окружения. Васька понял, что их обложили, бежать уже бесполезно.

Акимка осторожно подошел к Ваське, и, не решаясь спросить вслух, тронул Ваську вопросительно за плечо.

— Эх, Акимка, Акимка, — прошептал Васька, — Дурачина ты городская. Сам попался, и меня за собой потянул. Обложили нас по всем правилам волчьей охоты.

Акимка хоть и был городским олухом, но при этом все-таки оставался Волком. Он тоже, наконец, почуял приближение Лисов, исконных волчих врагов, для которых охота на Волков была родовой мастерой чуть ни с древних времен. На лице Акимки отразилось неподдельное страдание. Однако он, к своей чести, хоть и был до полусмерти напуган, в страшную минуту повел себя достойно:

— Вась, слушай, — зашептал он с жаром, — Они ведь за мной шли, пусть уж меня и забирают. Про тебя-то они не догадываются. Ты спрячься здесь, а я их отвлеку. Может для тебя еще обойдется все.

Едва успел Акимка это проговорить, как снаружи раздался насмешливый, приглушенный как у любого оборотка голос:

— Эй, кто в теремочке живет? — в ответ на эту незатейливую шутку с другой стороны теплушки послышался такой же глухой смех, — Вылазь крот, ты попался!

— Ну, все, Вася, — голос Акимки был наполнен страхом и вместе с тем решимостью, отчего звучал почти торжественно, — Прячься, я выхожу.

А затем Акимка решительно распахнул дверь и вышел на улицу.

Васька понимал, что прятаться в малюсенькой теплушке бесполезно, если лис зайдет сюда, то обнаружит его непременно. Он припал к дверной щели и в лунном свете отчетливо разглядел конного Лиса, владельца насмешливого голоса.

Человек и его оборотень со стороны видятся одновременно как два наложенные друг на друга изображения. При этом, если сосредотачивать внимание на человеке, то человек виден ярко, а зверь — блекло и призрачно, а если перевести внимание на оборотня, то призрачным и блеклым становится сам человек.

Васька сейчас, конечно же, разглядывал именно оборотня. Это был довольно старый Лис. Некогда рыжий мех побурел и перебивался серыми седыми клочьями. Желтые клыки угрожающе скалились, а злые черные глазки беспокойно и непрерывно бегали с предмета на предмет, ни на чем подолгу не останавливаясь. Затаив дыхание Васька смотрел, что будет дальше.

Выйдя на улицу, Акимка начал разыгрывать настоящее представление. Сделав вид, будто только что проснулся, он зевнул во весь рот и почесался:

— Здрасьте, дяденька, — протянул он сонным голосом, — Вы никак за куренем приехали? Так рано еще. Рубщики сюда только на следующей неделе придут. А меня вот наперед послали, чтобы я тут все подготовил. Дров натаскать, воды наносить, двор подмести. Вы опосля приезжайте, когда артельщики здесь будут.

Злые глазки Лиса вперились в Акимку:

— Ты что, щенок, зубы мне вздумал заговаривать? — старик засмеялся ледяным смехом, — Эй, Мегул, давай-ка сюда. Волчонок решил, что он хитрей старого Лиса.

На зов старика к двери теплушки подъехал еще один конный Лис, намного моложе первого, и, судя по схожести черт, мог сойти за его сына. Как и старый, молодой Лис был по-охотничьи одет в короткую меховую куртку и шапку с волчьим хвостом, недвусмысленно указывающую на род его занятий.

— Ты слышал, что он говорит? Предлагает нам «опосля» приехать. А, Мегул, может мы «опосля» приедем? — теперь уже оба Лиса смеялись во весь голос.

— Так с меня-то какой спрос? — Акимка продолжал ломать дурака, — Мне-ж еще даже пятнадцати нету. Я за мужиков решать не могу.

— Я вижу, что тебе пятнадцати нету, — вступил в разговор молодой, — Зато к весне будет. А значит, ты годен к воинскому призыву. Я правильно говорю, отец?

— Все верно, Мегул. И волчонок тоже об этом знает, только прикидывается, — старый Лис сверлил Акимку колючим взглядом, — То-то, он бежал от самого Невина так, что пятки сверкали. Ну, да ничего, от нас еще ни один Волк не уходил. Ну-ка, Мегул, опутай его.

Мегул спешился, завел Акимке руки за спину, ловко накинул на запястья ремешок и затянул.

— Готово, отец. Давай Фидола кликать, да поехали, а то до утра из этого леса не выберемся.

— Эй, Фидол! — закричал он в сторону реки, — Ты где там застрял? Мы волчонка взяли уже.

— Эк, ты быстрый, — осадил Мегула старый Лис, — Надо коням отдых дать. Они у нас с утра без продыху по лесам мимо троп скачут. Вон и теплушка есть. Здесь переночуем, а поутру тронемся.

У Васьки от этих слов внутри все обмерло. Как только Лисы сюда зайдут, его тут же почуют. Но тут Мегул заспорил с отцом, подав ему сумасшедшую надежду на спасение:

— Да ты что, отец. Я в эту волчью нору не полезу. Мы тут за ночь псиной так провоняем, что потом неделю не отмоемся, — оба лиса засмеялись над удачной шуткой, — У тебя же есть на запас пятнашка нифрильная. Наговорим ее, и лошадки сутки еще бежать будут без устали, хоть до самого Загорска.

— Все-т ты знаешь. Ишь, предусмотрительный какой. Пятнадчик этот потому и на запас, что на крайний случай, — старик наставительно поднял палец, — А ты хочешь его за ночь опустошить. А мало ли что случись? А нам и надеяться будет не на что!

— Да что тут случись, отец? Зверь сейчас жирует перед зимой. А волков бояться, в лес не ходить, — последние слова показались Мегулу совсем уж смешными, и он залился глухим гавкающим смехом оборотня.

— Ну, может и твоя правда, сын, — старый Лис не стал спорить, было видно, что он прикидывает что-то в уме, — Вепревы приказники в этих местах недолго простоят. Успевать надо, пока нам по две с половиной копейки за волчонка платят. Ну, где там Фидол?

На освещенную луной поляну перед теплушкой выехал еще один всадник. Острые скулы и нос выдавали в нем родственника двух первых. Он подвел коня к связанному Акимке и стал пристально вглядываться в него.

— Так вы только одного волчонка взяли? — спросил он, наконец.

— Отец, ты видел, да? — Мегула от возмущения перекосило, — Нашему Фидолу недостаточно, что мы поймали волчонка, пока он прогуливался возле реки. Фидол полагает, что мы должны были отловить целый выводок.

Он скривился в усмешке:

— Извини, дорогой брат, что не угодили. Волчонок, пока сидел в своей норе, не успел расплодиться, — очередная шутка собственного сочинения показалась Мегулу настолько смешной, что в какой-то миг Ваське показалось, тот свалится с лошади.

— Я смотрю на тебя, брат Мегул, и прям завидую, — в отличие от брата, лицо Фидола настолько ничего не выражало, что казалось каменным, — Какая у тебя самодостаточная личность! Сам шутки придумываешь, сам над ними смеешься. Тебе и общества не надо.

Мегул тут же перестал смеяться, его настроение в очередной раз переменилось с той внезапностью, с которой задутая свеча, меняет свет на темень. Он зло зыркнул на брата:

— Твоего кислого общества, Фидол, и впрямь могло бы быть поменьше.

— Ну, хватит вам, — вмешался старый Лис, видя, что сыновья опять готовы сцепиться на пустом месте, — Что ты там говорил про другого волчонка Фидол? Если тебе есть что сказать, говори. И хватит цапаться друг с другом. Вы уже не щенки давно.

— Есть еще один волчий след, — сообщил Фидол своим бесцветным голосом.

— Тебе не померещилось, дорогой брат? — снова вскинулся Мегул.

— Нет. Другой след оставлен раньше, несколько часов назад. И в отличие от этого, — Лис кивнул в сторону Акимки, а на его губах скользнула змеиная усмешка, — Неплохо запутан.

— Ну, и где же этот второй волчонок, Фидол? — спросил старик, — Ты распутал след?

— Я же сказал, след запутан хорошо, и успел остыть. Так что, где засел второй волчонок, мы спросим вот у него, — не спуская с Акимки холодного взгляда, Фидол достал из-за пояса витую плеть и покачал ее в своей руке.

Предчувствуя скорую забаву, Мегул, тут же забыл о разногласиях с братом, соскочил с коня, зашел Акимке за спину и сдернул с него куртку. Поскольку руки у того были связаны за спиной, куртка не упала, а повисла, оставшись одетой рукавами на запястьях.

— Сейчас мы немного повеселимся, а ты нам все расскажешь, волчонок, — угрюмое настроение Мегула мгновенно сменилось на веселое.

— Да, один я здесь… — опять начал было отвираться Акимка, но убедительности в его словах больше не ощущалось, — Это я к реке бегал. Я ж говорю, воды мне надо было наносить, дров насоби…

Плеть со свистом опустилась ему на плечи и договорить он не смог. Кровь отлила от его лица. На ногах он устоял, но стал бледен как полотно. Нанеся первый удар с коня, Фидол не стал торопиться, он нарочито медленно спешился и подошел к Акимке, держа готовую к удару плеть на отлете.

— Ну-ну. Волчонок решил показать себя храбрецом. Это радует нас, правда Мегул? А моя плеть так истомилась по волчьей шкуре, — Фидол подошел к Акиму вплотную и смотрел в упор, — …Теперь она разгуляется. Если конечно, ты не захочешь сказать нам, в какую нору залез второй волк?

Акимка понимал прекрасно, что отвираться бесполезно, только себе же хуже сделаешь. Но страх быть пойманным пропал, потому что его и так уже поймали. А вместе со страхом ушли и сдержанность, и даже досада на собственное ротозейство, что попался сам, и подставил Ваську. В Акимке начало подниматься совершенно новое чувство, чистое и спокойное. Холодная волчья злость, не направленная на кого-либо, а та природная злость зверя, которая заставляет биться за жизнь даже тогда, когда выжить уже невозможно. Акимке вдруг стало на душе легко и спокойно. Он больше не боялся и не пытался отвести взгляда от бегающих лисьих глазок, смотрел прямо, как подобает свободному волку.

— Ты не будешь забивать меня своей плетью, потому что жаден и хочешь получить деньги, — сказал Акимка незнакомым ему самому отрешенным голосом, — И ты надеешься взять меня на испуг, так как сам ты труслив, и на моем месте уже бы наложил в штаны.

— Зря ты это сказал, — с некоторым удивлением процедил Фидол и отошел на пару шагов раскручивая плеть. Следующий удар был таким хлестким, что у Акимки подкосились колени. Только чистая как морозное небо злость позволила ему удержаться на ногах.

Васька не отрываясь смотрел в дверную щель. Он видел, как после третьего удара Акимка рухнул на колени и понял, что тот твердо решил его не выдавать. Он наслышан был как несдержаны бывают лисы в гневе. И если не забьют до смерти, то здорово покалечат. При этом он так же прекрасно понимал, что его самого они потом все равно найдут. Продлевать эту пытку не имело смысла. Васька набрал в легкие побольше воздуха, и когда лисова плеть уже начала раскручиваться для нового удара, Васька зажмурился и закричал:

— Не бейте его. Я здесь. Я выхожу.

— Остановись, Фидол, — тут же вмешался старик, хотя голос его был строг, в нем чувствовалась гордость за отпрыска, — Сам знаешь, что бывает, когда ты даешь волю чувствам. Ты был прав. Здесь еще один волчонок.

Васька понимал, что времени у него нет. Он подскочил к обережной копейке, и уже протянул было руку, чтобы снять ее с сучка. Но в последний миг передумал и отвел руку.

— Копеечка, копеечка, — зашептал он скороговоркой, — Передай моим родителям, что забрали меня Лисы, и отдадут за нифрил в полянское войско.

Он знал, что его слов копейка передать не сможет, но зато она сможет передать заложенный в нее заряд чувств. Затем Васька вышел из теплушки и покорно подставил Мегулу руки для оплетки. Все напряжение прожитого придавило его разом, и им овладело вялое безразличие. Отстраненно смотрел он как старый Лис высвободил из-за ворота висящую на груди деревянную облатку, взял в руки, и та с щелчком распахнулась как раковинка. Внутри облатки оказалась большая пятнадцатикопеечная монета, разлившая в ночной тьме вокруг себя довольно яркий зеленый свет. Таких крупных монет Васька вживую раньше не видал. Старый что-то тихо пошептал, и свет от монеты перестал рассеиваться во все стороны, начав собираться в одно плоское световое пятно. Некоторое время световое пятно колебалось, будто по нему проходили волны как от брошенного в воду камня, а затем застыло, сложившись в светящуюся карту местности, где разными оттенками зеленого стали видны горы, реки, озера, неровные пятна поселений, ниточки дорог и даже мигающая яркая точка их собственного местоположения. Старый лис всматривался в карту ведя по ней пальцем, видимо рассчитывая наилучший путь до Невина.

Акимка к тому времени боль перетерпел и поднялся на ноги. Он холодно наблюдал за старым Лисом, и когда тот захлопнул свою облатку, скрыв световую карту, ни с того ни с сего произнес не громко, но четко:

— И навигатор-то у вас каменный, и орбитальные спутники-то у вас поди-ка деревянные.

 

Глава 4

Глава 4. Акимка.

Раньше Аким и представить себе не мог, как это дико неудобно бежать по ночному лесу со связанными за спиной руками. Но лисы торопились и гнали ребят на пределе их сил. Он часто падал, и тогда следовали крики, ругань и щелчки плети. Он поднимался и бежал дальше. Толи от усталости, толи от невозможности что-то рассмотреть прямо перед собой, перед его внутренним взором стали плыть необычайно яркие образы из его прошлой жизни. В какой-то миг он даже полностью ощутил себя в мастерской деда, где проводил вместе с ним большую часть своего времени.

«Карамба, и гигабайт чертей. О, еще одно новое старое слово вылезло: «гигабайт». Интересно, что оно значит? Мера счета чертей? Навряд ли. Надо бы спросить у деда. А может ответ и сам придет постепенно. Так часто бывает. Вылазит какое-нибудь совершенно непонятное и немыслимое слово. Ну, например, «телефон» какой-нибудь.

Ходишь потом целыми днями и думаешь, что такое этот телефон? Деда достаешь, хотя и знаешь, что от него не допытаешься. Он одно только вечно и повторяет: «Все есть в твоей памяти, вспоминай сам», — ну, и ходишь, вспоминаешь. Бывает, по несколько дней мучаешься. А потом вдруг бац, и вспомнил!»

Аким в очередной раз зацепился ногой за корягу и с размаху шлепнулся на землю. Не имея возможности подставить руки, упал он болезненно. Он отплевывал, попавшую в рот землю, вынужденно возвращая себя в действительность.

— Это вообще волк или кто? — кричал несдержанный Мегул, — Или он расшибет себе башку, пока добежит до Невина, или я сам его прикончу. А, отец, нам что-то дадут за мертвого волчонка?

— Мегул, ты совсем дурак? — вмешался Фидол, — За мертвого волчонка тебе дадут встречу с палачом. Ты забыл, что находишься в землях клятого волчьего князя?

— Вы бы руки ему развязали, а? — просительно предложил Васька, он воспользовался остановкой, чтобы перевести дух и тяжело оперся о дерево. Однако видеть, как мучается Акимка, ему было еще тяжелее. На удивление, старый лис согласился.

— Да, Мегул, леший тебя закрути. Развяжи ему руки. Куда он денется от нас. А то мы и впрямь хлопот с ним не оберемся.

Теперь бежать стало немного легче, но все равно было очень тяжко. Он очень-очень сильно вымотался. Превозмогая усталость, Акимка разлепил спекшийся рот и попытался было требовать, чтоб лисы и Ваську развязали, но получил в ответ только плетью по спине. Ему хотелось упасть и не вставать больше, и пусть проклятые лисы забивают его до смерти. Но Аким понимал, что тогда они убьют и Ваську тоже, им ведь нельзя будет оставлять в живых свидетеля. Аким сжал зубы и дал себе слово, что будет бежать столько, сколько понадобится. Образы прошлого опять поплыли перед глазами.

… Да-а, с телефоном тогда вообще случай забавный получился. Ему это слово уже несколько дней покоя не давало. И вот он как-то проснулся утром с предчувствием, что еще немного, и вспомнит, что такое этот «телефон». Они с дедом в тот день сидели в его мастерской. С утра он сунул Акимке лопнувшую втулку от колеса, и дал задание изготовить такую же. Аким снял размеры со втулки и рассчитал размеры заготовки. При обжиге курень сама по себе усыхает в два с половиной раза, и самое главное здесь рассчитать так, чтобы размер внутреннего диаметра готового изделия совпал с размером исходного.

так увлекся работой, что совсем перестал думать про телефон. Когда заготовка была готова, развел огонь в духовке и начал обжигать. Время от времени доставал заготовку, смазывал куреневой смолой и снова отправлял в духовку. Для обжига заготовки, ее нужно несколько раз обмазывать смолой, тогда изделие будет не хрупким. Дед в это время по своему обыкновению мастерил очередную хитроумную штуковину, бесполезную в хозяйстве. Дед, он вообще большой выдумщик и мечтатель. Делает вещи, назначение которых ему одному понятно. Хотя, возможно и ему непонятно. Потому что бывает так, промучается он с какой-нибудь загогулиной несколько дней, потом посмотрит на нее, будто впервые видит, повертит в руках, хмыкнет и в огонь швырнет, и при этом слова не скажет. Аким решил попытаться выпытать у деда, что он там опять мастерит, покуда очередное изделие не полетело в огонь:

— Деда, что опять мастеришь?

— Да, вот. Хочу снова пружину попробовать изготовить, — отвечает дед.

— Так ты уже сколько раз пробовал. Невозможно из древесины сделать пружину.

— Ну, металлов в этом мире все равно не существует. Но, я смекаю, тут главное меру обжига соблюсти и количества смолы.

— А зачем тебе пружина? — спрашивает Аким.

— А вот видишь здесь у меня малюсенький молоточек, он будет от пружины приводиться и стучать вот по этой каленой дощечке. И звук будет такой: динь-динь-динь-динь, — говорит дед и стучит молоточком по дощечке, — Только с большей частотой.

— Да-а. Для хозяйства ценнейшее изделие, под названием динь-динь-динь-приспособа.

— Без тебя, малец, разберусь, что для хозяйства надобнее. Да ты втулку свою проверь, не слышишь, гарью понесло.

— Ах, — вскрикивает Акимка и бросается к духовке. К счастью, пережечься заготовка не успела. Он ловко ухватил ее щипцами, достал и начал привычными движениями наносить смолу. В общем, пока он дожигал заготовку, да полировал от окалины, выкинуть успел из головы дедову забаву. Как вдруг слышит звук такой, как будто знакомый или напоминающий что-то, издается из того угла где дед сидит, мелодичный такой на высокой частоте: дззззззззззззззынь-дззззззззззззззынь. Акимка совершенно мимодумно, держа в щипцах раскаленную втулку, поднес ее к уху и сказал: «Алло». И сообразить-то толком не успел, что опять ляпнул, а дед уже тут как тут, из своего угла говорит таким сахарным голосом и с откровенной издевкой:

— Это я, дедушка Фроим, звоню своему непутевому внучку, который, кажись, вспомнил, что такое телефон, — хохотали они тогда с дедом до икоты.

Акимка с удивлением для себя отметил, что уже довольно большой отрезок пути пробежал, ни разу не споткнувшись. Он стал думать о возможных причинах такого явления, пока, наконец, не осознал, что не спотыкается он по тому, что видит тропу! Аким глянул на небо, но оно было совершенно черным и не подавало никаких признаков рассвета. Темень по-прежнему стояла непроглядная. Он повернул голову к бежавшему рядом Ваське, и с еще большим удивлением убедился, что и его видит очень хорошо.

Васька почувствовал Акимкин взгляд и поглядел на него в ответ. В отличие от самого Акима, он сразу понял, что с ним происходит, усмехнулся и не столько проговорил, сколько весело пролаял на бегу:

— Что Акимка, сам не заметил, как обернулся на волка?

Смысл сказанного доходил до Акима медленно, будто невидимая пелена мешала ему связно думать. Да, он вообще теперь думал по-другому! В этом новом, неизвестном доселе состоянии слышать и четко различать тысячи запахов и звуков было настолько естественным и само собой разумеющимся, что не вызывало даже тени удивления! А он слышал и обонял окружающий лес настолько полно и точно, что мог безошибочно определить мышей, птиц и прочее зверье, притаившееся или удирающее от стука копыт лисовых лошадей!

Осознав это, Аким испытал, пожалуй, одно из самых сильных потрясений в своей жизни. И толи с перепуга толи от переизбытка чувств, он тут же выскочил из этого нового состояния в обычное человеческое. Возврат к привычному состоянию оказался поразительно неприятным. И не только потому, что Аким тут же утратил звериную остроту своих чувств, а даже в большей степени, потому что он утратил и ту животную легкость и раскрепощенность движения, дававшую ощущение полета. Дыхание потеряло глубину, а ноги снова начали цепляться за коряги. Навалилась усталость и вернулась тягучая боль в мышцах. И опять поплыли образы воспоминаний…

Все эти слова из «прошлой жизни», как их называет дед, начали приходить к Акимке довольно рано. Родители, правда, относились к этим вещам как к забаве, не более. Акима брякнет что-нибудь этакое, мать рассмеется, отец в усы хмыкнет. Но когда они умерли и Акимка переехал жить к деду, все изменилось.

А началось все чуть не в первый день после переезда в дедовский дом, которого он до этого раньше видел пару раз всего, да и то мельком. Они тогда сели с дедом обедать, а ложка так лежала, что дотянуться до нее маленький Акимка не мог. Попросить деда подать ему ложку Акимка стеснялся и сидел, ожидая, пока тот сам догадается. Но дед почему-то не видел его затруднения, как ни в чем не бывало наяривал кашу, да еще причмокивал от удовольствия. Потом уже гораздо позже Акимка понял, что дед всего лишь хотел, чтобы он преодолел свою стеснительность. Но в тот раз он как дурень сидел и не мог из себя слова выдавить. И не придумал ничего умнее, как зачерпнуть кашу прямо рукой. Как на грех кашу до рта он не донес, и вся она так из щепотки на стол и вывалилась.

Акимка испугался, конечно, что сейчас ему от деда влетит. Но дед совершенно не разозлился, и как будто наоборот даже обрадовался. Акимка потом узнал, что все его промахи и ошибки у деда исключительно веселье вызывают, а в тот раз он впервые увидел его беззлобную, но ехидную усмешку, которая с тех самых пор сопровождала все их общение:

— Акимка, ты что, нелюдь что ли, кашу руками кушать? — говорит дед с таким довольным видом, будто ложку меда только что в рот отправил. Акимке же прямо сказать, не до веселья было, отец бы за такое подзатыльник отвесил и из-за стола выгнал. И видать с перепугу у него случился очередной случай воспоминания:

— Нет, дедушка, я не нелюдь. Я инженер-технолог!

С тех самых пор у них с дедом повелось что-то вроде игры, в которой он вспоминал прошлую жизнь, а дед ему в этом помогал. Еще дед говорил, что Акимка такой не один, и, есть другие люди, что помнят прошлую жизнь на «Старшей Сестре». Дед вот тоже помнит…

 

Глава 5

Глава 5. Зачисление на службу.

Всю ночь лисы гнали их по темному лесу, и сбавили шаг только поздним утром, на подходе к Невину. Парни сбили себе ноги в кровь и почти падали от усталости и боли. Но в городе к прежним страданиям добавилось еще и чувство стыда. Оба шли, не отрывая взгляда от земли, думая, что люди видят в них каких-нибудь беглых дезертиров и смотрят осуждающе, и даже не подозревали, что на деле все совсем не так. В людских взглядах выражалось либо сочувствие, либо, что чаще, вообще ничего не выражалось. Здесь всякого повидали, подумаешь, двух парней Лисы ведут.

Зато на самих Лисов глядели с явной неприязнью, а порой и открытой враждебностью и вызовом. Мол, дай только повод. Но Лисы, не дураки, повода не давали. Старый Лис, увидав, что люди недобро косятся на Фидолову шапку с волчьим хвостом, зашипел злобно на сына:

— Шапку сыми, дурачина. Вишь, люди смотрят, — и, не дожидаясь, пока тот сообразит, сам сорвал шапку и запихал Фидолу же за пазуху. А когда на одной из узких улочек дорогу им перегородила старуха с ведрами, Лисы остановились и терпеливо ждали, пока та не уберется с пути.

— Доброго здоровья, вам, матушка, — не выдержав, проскрипел старый Лис с не скрываемой досадой.

— Ишь, ты, — бабка с ведрами остановилась и к вящему раздражению Лиса зацепилась за сказанное, — Нашел матушку. И как у тебя только язык поворачивается… — дожидаться, чем кончится старухина отповедь не стали. Увидев, что путь освободился на ширину конской груди, старик ткнул коня пятками в бока и оставил бабку за спиной.

Только въехав в ворота подкняжичей крепости, они обрели былую самоуверенность. Обменявшись по-свойски кивками с воротной стражей, целенаправленно пересекли двор и подвели парней к писарю, сидящему за столом под навесом с кипой бумаг.

— А, это ты, Дроло, — вместо приветствия буркнул писарь, завидев старого Лиса, — Сегодня за двоих три копейки. В казне денег мало.

— Как, три копейки? — возмутился Дроло, — Вчера пять давали.

— Так надо было вчера приходить, — писарь ухмыльнулся.

— Три — это мало. Так не пойдет, — старый Лис пытался себя распалить, хотя и сам сознавал, что настаивает только из природной вредности, торговаться здесь бесполезно.

— Не хочешь брать три… — не бери, — писарь состроил картинный вид, что он де человек занятой и тратить время дальше на пустой разговор не собирается, — Либо вчера за пять, либо сегодня за три. Я тебе историю про раков на базаре рассказывать не собираюсь, — и поднял ладонь, прерывая дальнейшие возражения, — Бывайте, други.

Деваться Лисам, конечно же, было некуда, они забрали деньги, поворчали и незамедлительно испарились. Похоже, и в крепости, их хотя и терпели ввиду необходимости их услуг, но как дорогих гостей привечать явно не собирались. Писарь открыл ротную книгу учета и внес парней в списки. Пока он чиркал гусиным пером, Аким, стоявший до этого в задумчивости, вдруг ожил:

— А-а. Я вспомнил историю про раков, — писарь прекратил чиркать и поднял глаза на Акима, а тот, ободренный уделенным ему вниманием, добавил, — Это история со Старшей Сестры. «Вчера были раки большие, но по пять, а сегодня по три, но маленькие!»

— Помнишь прошлую жизнь? — писарь оживился, и смотрел теперь на Акима с любопытством

— Да… так. Иногда приходят такие… м-м… образы, что ли.

— Это не просто образы, — наставительно пояснил писарь, — Если б тебе одному они приходили, тогда можно было бы их принять за блажь, а когда очень и очень многим приходят подобные воспоминания, то это уже закономерность!

Писарь достал маленькую книжечку, и уже в нее повторно вписал Акимины сведения.

— А другу твоему, — писарь кивнул на Васю, — Такие образы не приходят?

— Нет, мне ничего такого не приходит, — торопливо и даже испуганно ответил Васька.

— Ну, да. Ну, да. Если бы сразу двум, то это уже бы был перебор.

— А что, много таких людей? — Акимка не удержался от вопроса, он знал только, что такие есть, но было любопытно узнать, много ли их, — Ну, которые прошлую жизнь помнят?

— Примерно один из двадцати, — ответил писарь, — А среди юнцов, вроде вас, так и вовсе каждый восьмой. Мастерство свое на Старшей Сестре помнишь?

— Кажись, инженером был.

— Так кажись или инженером? — писарь осерчал. Ему не нравилась неопределенность в ответах, особенно в ответах про прошлую жизнь.

— Точно. Инженером, — поспешил исправиться Акимка. И дал пояснение, — На металлургическом комбинате работал.

— Надо же, — писарь обрадовался так, будто получил очередное подтверждение какой-то своей важной догадке, — И этот имел профессию, совершенно непригодную для этого мира.

— А что, другие тоже име…

— Отставить вопросы, — посуровел писарь, — Ишь, расчирикался. Значит так. Сейчас идите вон туда, — писарь указал кончиком пера в сторону конюшни:

— Там сидит мога. Зовут Грач. Скажете от меня. Все, проваливайте, — писарь снова уткнулся в свои книги, давая понять, что разговор окончен.

Оставшись без присмотра, пацаны отошли от писарева навеса и заозирались. Людей вокруг было довольно много, но никто вроде не обращал на них внимания. Все были чем-то заняты и куда-то спешили, кто — заходя в здания, кто — выходя из зданий. По Акиминову горящему взгляду, Вася прочитал собственную мысль, но решительно осадил товарища:

— Даже не думай отсюда сбежать.

— Так не смотрит же никто, — Аким понизил голос до шепота заговорщика, — Вон через забор и в поле.

— Акима, я не понимаю, как ты выжил до сих пор «в этом мире», — Васька припомнил слова писаря, — Я загривком чую, что за нами следят. Ты сам-то что, совсем не замечаешь, когда за тобой следят?

Аким пожал плечами:

— Как это можно чуять? Если кто-то смотрит на тебя, так это видно, а если нет…

— Ладно уж, пошли. Боюсь, тебе этого не объяснить.

Они пошли к конюшне, и стояли там с минуту крутя головами, пытаясь высмотреть могу, о котором сказал писарь. Однако увидали его, только когда тот сам обратил на себя внимание, помахав им рукой. Поразительно было то, что мога сидел на открытом месте, и вообще был виден прекрасно. Тем не менее, ребята не раз и не два скользили взглядами прямо по этому месту, но ничего не видели.

— Вот это да, — прошептал Аким, — И как я его сразу не заметил? Сразу видно, настоящий мога!

— А я тебе говорил, — наставительно ответил Вася, — Это он за нами следил. Представь, что было б, если как ты сказал «через забор и в поле». Хорошее было бы начало для службы.

Парни приблизились, и неуверенно остановились за несколько шагов, во все глаза разглядывая, сидящего на пеньке, худощавого человека. Тот тоже смотрел на них пристальным взглядом, по птичьи склонив голову набок. Одновременно с этим, он непрерывно перебирал в руках сразу несколько нифриловых пятнадчиков.

— Подходите ближе, я не кусаюсь, — наконец, сказал человек с птичьим взглядом и засмеялся, — Меня зовут Грач-ловкач. В роте Вепря имею честь служить могой нападения.

— А меня Акимой звать. А это, Вася, — Аким указал кивком на приятеля.

— Ну? — спросил мога Грач, — Почему на волю-то не рванули? Ведь думали, что за вами не смотрят?

— Думали, — Вася решил не юлить и ответил, как есть, — Тока чуяли, что не так здесь все просто.

— Ну, что ж. Чутье есть — уже не плохо, — при этих словах Грач-ловкач кивнул головой, но не прямо, а как-то на бок, чем снова напомнил птицу, — А вот внимание отводить вы не умеете.

Грач шевельнул бровью, как бы приглашая задавать вопросы. Но парни не понимали, к чему тот клонит. Любому ребенку известно, что отводить внимание умеют только сильные моги или опытные вожаки. Откуда бы им малолетним владеть такой наукой?

— Ладно, парни, — Грач вздохнул, поняв, что вопросов не дождется, — Разговор о внимании пока рановат для вас. Но вбейте себе крепко, чтобы на войне выжить, надо уметь если не отводить внимание, то хотя бы без нужды его не привлекать.

— А мы разве привлекали? — спросил простодушный Аким, чем вызвал у Грача усмешку.

— Да, вы там стояли как два торшака посреди чиста поля, — мога улыбнулся, — Война — есть война. Либо ты — хищник, либо — жертва.

После этих слов Грач мгновенно перешел на оборотка, и парни на самом деле увидели крупного черного грача с очень умным пронзительным взглядом.

— А ну-ка. Покажите, как вы умеете оборачиваться, — голос обороченного Грача теперь был глухим и немного каркающим.

Аким лишь развел руками. Он вообще только этой ночью впервые перешел в оборотня, да и то случайно. Обернуться по собственному желанию он не мог. Вася же зашептал свою приказку, но из-за волнения провозился довольно долго. А когда юный волк наконец вышел на свет, то отнюдь не увидел в черной птице жертву, как это по наивности поначалу предполагал Вася. Все случилось с точностью до наоборот, волк сам испугался, и проявившись всего на несколько мгновений, спрятался обратно. Грач же, похоже, состоявшимся представлением остался доволен.

— Да, не горюй, малой. Это я только хотел показать, что тебе есть чему учиться, — сказав это, Грач перестал улыбаться, сменил настрой и заговорил по-деловому, а его жуткая черная птица исчезла так же внезапно, как и появилась, — Так что вам, считай, здорово повезло. Три месяца учебы в военном лагере, срок немалый.

И как бы невзначай добавил:

— А кому-то, может и не в лагере…

— А кому не в лагере? — тут же зацепился Аким, — А если не в лагере, то где?

— Тпрр, охладони, малец. Сейчас мы это выясним, — Грач поднял на ниточке один из своих оплетенных пятнадчиков и пошептал на него. Монета тут же разлила зеленоватое сияние.

— Если нифрил поставит тебе красный отпечаток, то дорога тебе в лагерь, — пояснил Грач, — А если зеленый, то пойдешь аж в саму моговую академию. Ну, кто первый?

Аким, очарованный словами Грача, разумеется, тут же сунулся вперед:

— А что делать надо?

Грач-ловкач снова усмехнулся.

— Ишь, ты. Я смотрю, паря, у тебя любознательность бежит далеко впереди твоего чувства самосохранения, — он покачал головой из стороны в сторону, будто не в силах этому поверить, — Запястье левое оголи.

Акимка закатал рукав и протянул руку. Мога поднес светящийся пятнадчик к Акимовому запястью. Свет монеты сначала собрался в небольшое яркое пятно, а затем превратился в светящийся зеленый рисунок скалящейся головы вепря. Достигнув полной четкости изображения, рисунок переместился на руку, наложившись на кожу тыльной стороны кулака. Аким смотрел, как черты рисунка переливают свет, казалось будто нифриловое свечение пытается проникнуть под кожу его руки, а затем вдруг разом все закончилось и рисунок навсегда отпечатался на руке, обретя синий цвет.

— Ух-ты. Почему-то синий получился, — Аким оторвал восторженный взгляд от рисунка и посмотрел на могу.

— Еще не получился, — урезал его Грач, — Случай редкий, но бывает. Синий цвет — временный, пограничный. Если твое тело примет в себя нифрил, знак станет зеленым. А если отторгнет, станет красным, как ожог. Посиди, пока дружку твоему знак поставим.

В подтверждение слов моги, Васин знак сразу же покраснел до цвета алой крови. Вася поглядел на получившийся рисунок и только пожал безразлично плечами, он другого и не ожидал. Такой же красный рисунок на запястье был и у его отца и у дядьки Прохора. Только вместо вепря у тех был изображен волк. Потому что они служили в войске Вереса.

Васька знал, что изображение головы зверя, является только первым образом и обозначает принадлежность к определенной роте. Дальше бойцу вверх по руке ставят и другие знаки. Они отражают все важные события, в которых участвует боец: сражения, осады, обороны, выполнения боевых задач и еще тяжелые ранения. У отца с дядькой Прохором череда знаков заполняла всю левую руку до плеча. Эту череду они называли «послужной дорожкой» или «послужным списком».

Аким задумчиво смотрел на свой синий знак. Каким-то образом он понимал, что его особый случай предоставляет ему выбор. Если он сейчас перестанет сопротивляться силе нифрила и примет ее в себя, то отправится в знаменитую Академию, где его выучат на могу. Этот выбор был очень притягателен и открывал перед ним большие возможности. Но в то же время Акима понимал, что в этом случае он потеряет своего нового друга. И именно этот довод его подтолкнул, сам не зная как, он усилил свое сопротивление проникающему в него нифрилу. Рисунок тут же поменял цвет и заалел.

— Молодец, Акимка, — Вася даже не пытался скрыть своей радости, — Вместе пойдем в Лагерь!

— Да, я тоже рад, — сказал Акима, но сам тут же и погрустнел, — Жаль, только, что могой мне теперь не стать.

— Много ли знаешь, малец? — вдруг вмешался Грач весело, — Красные моги тоже встречаются, — он подтянул рукав рубахи, показывая на запястье точно такого же красного Вепря.

— Только у них дорожка малость другая.

— А, какая у них дорожка? — верный привычке вечно лезть с вопросами, тут же переспросил Акимка.

— Кр-рас-сная! — неожиданно по-вороньи гаркнул Грач. Парни недоуменно переглянулись, а когда снова повернули головы к моге, в надежде получить пояснения, тот уже куда-то исчез, причем сразу вместе с пеньком.

 

Глава 6

Глава 6. Ольха.

Парни помаленьку осваивались со своей новой долей. Впрочем, делать их ничего не заставляли, они просто ждали отправки в полянский военный лагерь. Единственным разнообразием становилось появление в замке других новобранцев. Чаще всего их приводили Лисы. Были и те, кто приходили сами. Они встретили здесь и Макарку, который тоже уже получил красного вепря на запястье.

Хотя немногословный и порывистый Макарка, предпочитавший дело разговору, представлял вечно болтающему Акиму полную противоположность, они, тем не менее, сдружились, и почти все время проводили теперь втроем.

Довелось Ваське увидеть и самого ротного атмана Вепря, который произвел на него даже большее впечатление, чем мога атаки Грач-ловкач. И Вепрю не потребовалось для этого вызывать своего оборотня, он и без того разливал вокруг себя такую мощь, что при его появлении во дворе замка все примолкали, включая собак и птиц.

Накатывала порой и тоска по дому. Да такая, что хоть волком вой. В такую минуту Васька оставлял друзей и шел в конюшню, проведать лошадей. Находясь рядом с ними, он успокаивался. Вот и сейчас он зашел в стойло к юному коньку, позволявшему Ваське себя гладить. Конек косил на Ваську умным все понимающим взглядом. «Я терплю, и ты терпи» — говорил его взгляд. Васька соглашался, другого-то все равно ничего не оставалось.

Увидев, что в поилке закончилась вода, он подхватил пару ведер, решив натаскать в нее воды. Благо колодец был тут же в двух шагах. За этой заботой он не заметил, как в замок въехали двое запыленных всадников в дорогих одеждах, шитых цветными нитями.

Один из них уже спешивался, когда Васька выходил из конюшни. Это был угрюмый молодец на несколько лет старше его. Видимо, приняв Ваську за помощника конюха, он молча кинул ему поводья своего коня, и, не сказав ни слова, направился к зданию управы.

Второй всадник, которого Вася из-за короткой стрижки и походной одежды поначалу принял за мальчишку, оказался девушкой, правда, совсем еще юной. Она не торопилась спешиваться и глядела на Ваську с любопытством.

— Ты ведь не конюх? — сказала она полуутвердительно.

— Нет. Просто дожидаюсь здесь, когда нас отправят в лагерь.

— Ясень, он такой. Может и не посмотреть на человека, больно важным себя считает.

Васька подумал, что Ясень — это довольно странное имя. Во всяком случае, ему не доводилось с таким встречаться, но спрашивать об этом девушку он постеснялся.

— Ну, любой может ошибиться, — сказал он вместо этого, — Я тоже поначалу принял тебя за мальчишку.

Девушка весело рассмеялась и провела рукой по коротким волосам.

— А-а. Так отмываться легче, — сказала она запросто, — Может, ты будешь так любезен, и заодно позаботишься и о моей Птахе?

Девушка похлопала свою лошадь по загривку.

Вася согласно кивнул и подошел к лошади. Одной рукой ухватил ее под уздцы, а другую руку протянул девушке, чтоб помочь ей спустится. Девушка посмотрела на протянутую ей руку, засмеялась и замотала головой, показывая, что это ни к чему. Но тут вдруг передумала, заставила себя посерьезнеть, церемонно оперлась на Васину руку, а затем легко спрыгнула с лошади.

— Благодарю, — она наигранно попыталась изобразить знатную даму, однако на много ее не хватило. Она весело рассмеялась и побежала догонять своего спутника.

По роду службы писарь исполняет важную, но неказистую работу, всегда оставаясь в тени своего начальника. А кто же еще, кроме другого такого же писаря способен оценить ее важность для общего дела? В приемном покое управы сидели два писаря. Один, в качестве гостя, — ротный писарь Вепря, второй, как принимающая сторона, — местный писарь замка. Перед ними на деревянном столе стоял граненый черный куреневый самовар. В отсутствие начальства, писаря, как положено, собирались неспешно попить чайку, потолковать о тяготах службы, неразумности приказов вышестоящих и своей собственной недооцененности. А посему, появление здесь молодца с коронованным волком на запястье оказалось для них как снег на голову.

— Меня зовут Ясень. Служба княжеских порученцев, — веско сообщил вошедший, подтянул кверху рукав, выставляя напоказ свой образ.

— А это Ольха, — молодец полуоборотом головы указал себе за спину на только что вошедшую юную девушку, — Могу я видеть подкняжича?

— Экхм, — местный писарь прокашлялся, неохотно отрывая взор от закипающего самовара, — Подкняжича сейчас в замке нет. Может я смогу Вам чем-то помочь? Писарь сего замка, Гаврила Михайлович, к вашим услугам.

Второй писарь, справедливо рассудил, что дело его не касается, а потому и вовсе не пошевелился.

— Сюда должен был прибыть человек с княжеской охранной грамотой, — сообщил Ясень, — Я хочу его видеть.

— А-а, пока никого не было. Может ваш человек, запаздывает? — длинный нос местного писаря безошибочно почуял запах государственной тайны, — Могу устроить вас в замке. У нас не столица, конечно. Но поселим с уютом…

Ясень решительно мотнул головой:

— Ждать мы не можем. Когда он здесь появится, скажете, что мы пошли его встречать, но разминулись. Он знает, что делать.

— А, позвольте узнать, кто «он»? Как я его узнаю?

— Узнаете, — Ясень усмехнулся, — Я же сказал, у него охранная грамота от князя.

Не тратя больше времени, Ясень вышел из управы, оставив писарям очень мало сведений и очень большой простор для догадок и предположений. Ольха выбежала следом. Оказавшись на улице, она спросила:

— Ты ведь не веришь, что Подорожник здесь объявится?

— Не верю, — согласился Ясень, — Он никогда не опаздывает. По нему можно часы сверять.

— Что же мы будем делать?

— То, что я и сказал. Пойдем ему навстречу.

Когда они зашли в конюшню забрать своих лошадей, Ольха, не отдавая себе в этом отчета, крутила головой по сторонам. Однако паренька новобранца там уже не было.

Они выехали из замка немедля, и Ясень сразу направил коня к полянской границе. За городом оба обернулись на волков. До поздних сумерек они скакали по полянскому тракту, пытаясь учуять дух Подорожника.

Давно пора было искать ночлег, но Ясень продолжал гнать коня. Ольха уже собиралась сказать, что скоро стемнеет совсем, и им придется ночевать прямо на обочине, как вдруг Ясень резко осадил коня.

— Есть запах. Ты слышишь?

Последний час девушка больше боролась со сном и усталостью, чем искала след. Она остановила свою разгоряченную Птаху и с трудом попыталась разобраться в многообразии запахов, наполнявших ее ноздри. Однако сил оставалось только на то, чтобы не вывалиться из седла.

— Скажу более, липкий лисий запашок! — ожидая подтверждения своих слов, Ясень требовательно посмотрел на спутницу. Сам он не выказывал и тени усталости, день погони матерому — не трудность. Ольха же лишь вяло подумала, что Лисов по этим дорогам сейчас шастает немало, но чутью Ясеня она привыкла доверять. Она послушно согласилась с его предложением протропить лисий след вспять. Они свернули с дороги и углубились в лес.

Чутье Ясеня не подвело. Довольно скоро они вышли на место свежей стоянки. Здесь явственно читались запахи костра, лошадей, и ни с чем несравнимый особый запах лисьего народа. Спешившись, Ольха немного ожила, бесконечная скачка наконец-то закончилась. Ясень тем временем деловито обходил поляну.

— Здесь были несколько конных лисов. Стояли лагерем с ночевкой. Сегодня разделились на два отряда. Одни ушли на север, другие — на запад.

— Похоже, так, — согласилась Ольха, — Что будем делать?

В ответ Ясень неодобрительно на нее посмотрел. Как старший товарищ он считал своим долгом помочь ей научиться принимать самостоятельные решения.

— Ну, а сама-то как думаешь? — спросил он с нажимом.

— Ой, действительно. Размякла я, что-то, — Ольха заставила себя собраться. Она давно уже ждала случая, когда ей доверят собственное дело. Мечтала избавиться от назойливой опеки старших порученцев, а тут скинулась в маленькую девочку, — Думаю, надо побродить по округе. Лисы не зря здесь лагерем стояли.

— Уже лучше. Ты устраивайся на ночлег, а я поброжу еще немного, — Ясень спешился и ни слова больше не сказав, скрылся в темнеющей чаще.

— Умеешь, ты, спихивать на других заботу о своем коне, — негромко сказала Ольха в темноту.

— Поговори у меня! — донесся из леса его ответ.

«Вот ведь, волчара ушастый», — подумала Ольха с усмешкой. Оставшись одна, она позаботилась о лошадях, и решила еще раз обойти место стоянки, здесь было что-то еще, что-то едва уловимое, но не дававшее ей покоя.

Когда Ясень вернулся, стояла глубокая ночь. Ольха дремала у костерка, однако успела почуять его приближение, поднялась и развернулась навстречу.

— Молодец, — похвалил ее Ясень, — Не подпустила незамеченным.

— Нашел что-то?

— Да, нашел, — Ясень нахмурился и опустил голову, — Он мертв. Камня при нем нет.

— Это, Лисы? — только и спросила Ольха

— Очевидно, да! Никого другого там не было. Да, и почерк лисий. Подлое убийство, — Ясень замолчал, не желая вдаваться в подробности. Ольха не настаивала.

— Значит, камень пропал, — проговорила она.

— Пропал. И хорошо еще, что мы не остались ждать в замке. Так у нас хотя бы есть зацепка и след.

— Слушай, Ясень, — Ольха забавно оттянула уголок рта. Она так делала, когда сомневалась, стоит ли что-то говорить, — По-моему, здесь кроме Лисов был кто-то еще.

— Вот как?

— Ты ведь знаешь, я могу это почувствовать… Когда кто-то накладывает приказы на нифрил, он оставляет особенный след. След своей силы.

— Так. И что?

— Здесь кто-то наговаривал нифрил несколько дней назад. До того как сюда пришли Лисы.

— М-да, — протянул Ясень, — Это может быть и случайным совпадением. А может, и нет. Предположим, кто-то мог прийти раньше и поставить для Лисов маяк. А это значит, что он знал, где пойдет Подорожник, подготовил место засады и призвал Лисов. Мы должны это проверить.

— Слушай, Ясень. А ведь действительно. Обычно Лисы, после того как сделают свою лисью пакость, прямиком чешут на север. Отсиживаются там в своих любимых лесах. А тут часть из них пошла на запад. А ведь это риск. Зачем они отправились в сторону линии фронта?

— Молодец, девочка. Соображаешь, — похвалил Ясень, — Я думаю, дело так было. Заказчик навел Лисов, а сам, чтоб не оставить своего следа на месте убийства, ушел в какое-то заранее оговоренное место.

— То есть он сидит в какой-нибудь таверне и ждет, когда Лисы принесут ему камень?

— Наверно так. Если уже не принесли.

Некоторое время они сидели молча, обдумывая сложившуюся картину. Наконец Ясень заговорил.

— Ну, что ж. Мы должны попытаться выследить этого предполагаемого заказчика. По запаху мы его определить не сможем. Но зато у нас есть твое замечательное чутье на нифрил.

— Значит, идем на запад?

— Ты идешь на запад, — поправил ее Ясень, — У нас нет никакой уверенности, что мы его выследим. Возможно, он уже расплатился с Лисами и удирает, сверкая пятками. И нет никакой уверенности, что он и в дальнейшем будет пользоваться нифрилом.

— А ты куда пойдешь? — в голосе Ольхи мелькнула растерянность.

Ясень, вполне осознавал ее чувства. Он тоже когда-то был юнцом, получившим первое собственное задание.

— Значит так. Твоя задача — разведка. Близко к противнику не приближаться. На глаза не попадаться. В общение не вступать. Себя ты выдать не должна ни в коем случае. Обо всем докладывать по связи. Понятно?

Ольха шумно выдохнула и сказала:

— Понятно.

— Вот и хорошо. А я попробую нагнать лисов, которые двинули на север. Скорее всего, они будут дожидаться тех, что отправились передавать камень заказчику. Так что, далеко уйти не должны. Все. Теперь спать. С рассветом выдвигаемся.

— Да, но ведь их там человек пять, а то и семь.

— Да, хоть двадцать, — отмахнулся Ясень и похлопал висящий на поясе черный клинок, который он называл «решателем задач».

Когда они уже улеглись у догорающего костра и завернулись в одеяла, Ольха вдруг снова заговорила:

— Ясень.

— Ну, чего еще?

— Почему Верес позволяет забирать наших парней на войну?

— Ох. Сама ведь, знаешь. Он связан подчиняющим договором.

— Так ведь сто лет уже прошло! Сколько можно помогать этому жадному Азум-хану?

— Тут не в одном хане дело. Лучше противостоять кошачьему альянсу у среднего моря, чем позволить ему прийти в наши земли. Вот тогда точно беды не оберешься.

— Почему тогда Верес ничего не делает?

— Что значит, ничего не делает? Он держит нейтралитет.

— Это еще что за зверь?

— Нейтралитет — это не зверь. Это означает, что Верес не ввязывается в войну напрямую, а только оказывает вынужденную помощь в рамках договора. И поверь, в текущих условиях — это лучшее для нас положение вещей. И хорошо еще, Верес добился от хана, чтобы наши парни сначала проходили подготовку в военном лагере.

— А в этом военном лагере их обучают военному делу?

— Ну, за три месяца матерых воинов из них не сделают. Но, по крайней мере, покажут с какой стороны браться за копье и дадут понюхать боевых заклинаний. Ну, теперь все. Спать. Завтра трудный день. И кстати, девочка, — Ясеь добавил в голос жесткости, — Имей в виду, если там с тобой что-нибудь случится, Верес с меня шкуру спустит!

 

Глава 7

Глава 7. Верес.

Верес стоял у окна в полном одиночестве в гостевых покоях своего замка. На улице разгулялся солнечный полдень, а в огромном зале царил полумрак, все окна были завешены тяжелыми занавесями. Лишь на одном окне плотная ткань была собственноручно раздвинута рукой урского князя. Он неподвижным взглядом глядел во двор, где одноглазый старик обучал шумную ватагу ребятишек клинковому бою. В руках детвора вместо мечей, разумеется, держала деревянные палки, но в остальном все было по-настоящему: приказы сурового наставника, кровь из ссадин и боль ушибов.

Верес поймал себя на мысли, что отслеживает правильность действий старика. Верно ли тот определяет, кого осадить грозным окриком, а кого подбодрить, кому из малышни нужно помочь советом, а кому предоставить исправлять ошибки самостоятельно. Верес усмехнулся и отвернулся от окна. Он и так знал, что старик все делает правильно.

Волчий князь выглядел человеком в полном расцвете сил, и только полностью седая голова как-то указывала на его действительный возраст. Верес обладал великолепной памятью и отчетливо помнил все девятьсот с лишним лет своего правления в текущем воплощении. Впрочем, все остальные, уходящие в древность воплощения своего правления, он помнил не хуже.

— Ну, что ж, пора, — сам себе негромко сказал князь. Он прошел в глубину зала, где стоял внушительный, но безвычурный трон. Уселся и открыл шкатулку тонкой работы. В ней в особо выдолбленном ложе лежал крупный нифрильный камень. Он не был плоским как монета, как это бывает обычно, а имел выпуклую форму. Будь камень еще чуть больше, его бы можно было отнести к тем редчайшим камням, что называют «голубиным яйцом».

— Карта, — негромко сказал Верес, и свечение нифрила тут же соткало в воздухе светящееся светло-зеленое полотно, на котором более насыщенными оттенками того же зеленого цвета проявились горы, реки и озера, а также точки городов и связывающие их ниточки дорог.

— Установить связь в западном направлении, — приказал Верес. Одна из точек с подписью Новоград, где и находился сейчас сам князь, выделилась, засветившись ярче, и от нее пошли по полотну зеленые волны как от брошенного в воду камня. Через несколько мгновений камень обнаружил другую точку, которую так же выделил усилением свечения и соединил ее прямой чертой с точкой исходной. Это означало, что прибор нашел наиболее удаленного западного связного, до которого смог дотянуться.

— Вызываю Тихую заставу, — уже громче произнес Верес.

— Желаю здравствовать, князь, — в горнице послышался немного искаженный помехами и будто плавающий голос связного, — Жду ваших приказаний.

— Я жду срочные сведения из Невина. Передай дальше на запад.

Связной отключился. Теперь понадобится некоторое время, пока связисты по цепи передадут его запрос. Нужно ждать.

Одна из особенностей нифрила, представляющая собой, пожалуй, наибольшее препятствие в его использовании, заключается в его нагреве при работе. Чем крупнее камень, тем быстрее и сильнее он нагревается. И хотя сам по себе нифрил является прочнейшим материалом, перегрев для него губителен.

Верес приказал камню перейти в спящий режим, оставаясь лишь частично пробужденным на прием. Это позволяло снизить нагрев. Князь бережно положил шкатулку в чашу с кубиками льда. Зал погрузился в дремотное молчание.

Через некоторое время в горнице послышался голос того же связного.

— Тихая застава вызывает князя.

— Слушаю

— Невинский писарь сообщает, что вчера в замке были двое княжеских посланников и спрашивали о человеке с охранной грамотой. Писарь ответил им, что в замок пока никого не прибывало. Посланники отправились его встречать. Доклад завершен. Связной Никита Решетни…

Князь отключил устройство, начавшее давать знак перегрева, просто захлопнув шкатулку. Скверные новости, если не сказать, плохие…

Верес сделал медленный глубокий вдох, поудобней устраиваясь в своем кресле. Он прикрыл глаза и привычно призвал оборотня. Через пару мгновений перед его мысленным взором предстал волк с очень крупной головой и полностью белым от седины мехом. «Отнеси меня в зал снов», мысленно приказал Верес. Седой волк тут же подхватил сновидческое тело князя и помчался огромными прыжками куда-то вперед и вверх к светящейся полной луне, единственному видимому образу в темном беспредметном пространстве сознания.

Волк мчался к луне с огромной скоростью, и ночное светило быстро приближалось, заметно увеличиваясь в размерах. Однако, по мере приближения оно меняло свои очертания, превращаясь в нечто иное. Наконец, преобразование закончилось, и то, что издали казалось луной, вблизи обернулось в каменное, залитое лунным светом куполообразное строение. Высокая крепостная стена придавала ему схожесть с замком. Зверь, разочарованный обманом, коротко взвыл, его стремление добраться до настоящей луны Вересу было не понятно, однако спросить об этом волка он не имел возможности. Волк не понимал человеческой речи.

Оказавшись перед распахнутыми воротами, князь отпустил оборотня и прошел за крепостную стену. Он оказался на обширной поляне, посеребренной лунным светом. Князь задрал голову. Настоящая луна висела высоко на небосклоне, освещая зал снов. Впрочем, настоящая ли? Если вдруг удастся погнать оборотня и к этой луне, не окажется ли и она каким-нибудь залом, где собираются уже не князья, а боги?

Князь в который раз подумал, что этот желтый кругляш обладает особой притягательной силой не только для его оборотня. Верес нехотя опустил взгляд и осмтрелся. Посреди поляны стояло внушительных размеров строение: белый купол, вознесенный к небу на сорока восьми белокаменных колоннах. На земле под куполом стоял огромный круглый стол, вокруг стола расставлено сорок восемь кресел для знаменных правителей этого мира. Если не считать замковой стены, огораживающей поляну по кругу, никаких других рукотворных предметов здесь больше не было.

Круглый переговорный стол пока был пуст, время заседания еще не наступило. Зато поляна вокруг стола не пустовала. Верес прибыл едва ли не последним. Знаменные правители Ниферии использовали каждое мгновение этого времени для политических встреч и переговоров. Верес внутренне усмехнулся. Расклад здесь виден как на ладони.

Два узла силы: с одной стороны, военный союз нифрилового хана, с другой, — кошачий альянс, возглавляемый тигриным королем Тайгаром. Невмешивающиеся, или как их принято называть, — особняки, перетекают между двумя этими узлами, как между полюсами, успевая извлекать пользу и там, и там. Верес придерживался политики невмешательства и не состоял в союзах, однако его невмешательство считалось весьма условным. В рамках подчиняющего договора, он вынужден был исполнять обязательства перед Азум-ханом.

Впрочем, в силу исторических и географических условий, а также и нравственных предпочтений, Верес почти никогда не имел дел с «Котами». Он направился к группе правителей, объединившихся вокруг нифрилового хана.

— Мое почтение славным князьям, — сообщил Верес, подходя.

Правители расступились, пропуская Вереса в круг.

— А, вот на ловца и зверь! — весело воскликнул правитель воинственного племени степных Мангустов Азум-хан и протянул Вересу руку для пожатия.

— И тебе здравствовать, Азум, — сдержанно ответил волчий князь.

— Как раз о тебе говорили, — довольно сообщил хан и потер ладони, — Ну, что скажешь, князь? Известно тебе, что на северном фронте наше положение сейчас не простое?

Азум-хан хлопнул по плечу стоящего рядом с ним царя Вепрей:

— Вакула стойко сражается, но не пора ли тебе оказать ему помощь по-соседски?

Сколько ты будешь держать свои свирепые стаи на цепи, как собак? Волк не может жить без свежего мяса!

Верес отрицательно покачал головой:

— Твой военный союз справится и без моей скромной помощи. Ты знаешь, мое население и так почти не прирастает. Нам сейчас не до войн.

— Я не узнаю тебя, Верес, — Азум-хан покачал головой в деланном непонимании, — Может ты просто засиделся и одряхлел в этой оболочке? Может пора прервать это воплощение? Через год возродишься в новом теле, еще через пятнадцать войдешь в силу и вынешь из скалы свое знаменное копье. И может быть тогда юная и горячая кровь молодого тела вернет тебе память о том, что тебя когда-то звали вожаком всех северных и восточных племен? А, Верес? Ты предъявишь право первородного на отнятые земли, а потом пойдешь и завоюешь новые! Сколько ты будешь морозить свое племя в этих забытых богами лесах?

Азум-хан оглядел собравшихся правителей, будто выискивая того, кто сможет растолковать, наконец, непонятливому князю столь очевидную вещь:

— Потому и не прирастает твой род, что ты загнал его на край мира, — подытожил он, — Пора что-то менять!

— А я и так все помню, Азум, — Верес усмехнулся, — Было время, когда я подобно быку впрягался за всех подряд, пока эти самые восточные племена не ударили мне в спину. Нет — нет. Я даже благодарен вам за это. Вы, тем самым, сняли с меня всякие нравственные обязательства, заменив их, правда, на обязательства вполне овеществленные. Что ж. Зато вы так же сняли и пелену морока с моих глаз. Мне больше нет дела до ваших склок. Я всецело занят только своим собственным народом. И меня это вполне устраивает.

Слова волчьего князя привели некоторых правителей в недоумение. Сам Азум-хан лично предлагает ему участие в военном союзе, признавая, что нуждается в его помощи, а тот отказывается, тогда как мог бы выторговать у хана самые выгодные условия. Впрочем, за Вересом давно закрепилась слава человека, который все воспринимает в черно-белом цвете, не признает полутонов и всегда говорит ровно то, что думает. Его и ценили за это и посмеивались над его прямотой. Оно и правда, трудно представить себе более неподходящего человека для дипломатических игр.

— Ну, и ладно, — Азум-хан неожиданно смягчился, — Знаю, Верес, что убеждать тебя бесполезно. Хоть ты и волк, а упрямей бараньего короля. Но за это я тебя и ценю. Если ты что-то сказал, то никогда уже от этого не отступишься. Твое слово всегда ценилось на вес нифрила.

Ох, не зря хитрый хан плел и про войну, и про нерушимое слово князя. Он явно давал понять, что неисполнение договора по поставке оружия даст ему право потребовать от Вереса еще больше людей в свое войско. Хан явно пронюхал, что Верес не успевает. Отправка оружейного обоза затягивалась. Князю отчаянно не хватало мастеров по обжигу, чтобы выполнить условия воинственного хана. Однако выказывать свои трудности Верес не собирался. Хан обязательно зацепится за любую возможность, чтобы вынуть из него душу. Вольно Азуму сравнивать волка с бараном, вот только сам он хоть и мангуст, а хватку имеет как у крокодила.

— Будет в срок, — коротко сказал князь, сворачивая разговор.

— Что ж, пусть будет так! — заключил Азум и одарил князя долгим проникновенным взглядом, каким хищник провожает ускользнувшую на этот раз жертву, зная, что терпение его бесконечно, а жертва все равно обречена.

После этого Азум-хан перешел на обсуждение поставок войскам продовольствия. Для Вереса это означало, что вопросов к нему больше нет. Присутствующие знали, что Верес сам закупает продовольственные товары у соседей и утратили к нему интерес.

За этими разговорами луна в своем медленном, но неуклонном движении перешла в наивысшую точку небосклона. Теперь ее свет стал попадать в отверстие в вершине купола, высвечивая круглый переговорный стол. Время собрания знаменных вождей наступило.

Они рассаживались в неизменном порядке, установленном тысячелетия назад. Восточный военный союз Азума и западный кошачий альянс Тайгара и здесь оказались напротив друг друга. Верес занял место правее Вакулы, царя вепрей, который замыкал правый край ханского союза. С Вереса же начинался северный ряд нейтральных правителей. А напротив Вереса на противоположном от него краю стола располагался еще один ряд нейтралов — южный.

Справа от князя села Карина, королева горностаев. Среди всех соседей волчьей Урсы, управляемой Вересом, земли Карины имели с ней самую протяженную общую границу. Поскольку к Вересову княжеству помимо исконных земель относилась так же длинная гряда северных гор, вотчина чухов, Урса обхватывала сравнительно небольшое королевство Карины не только с востока, но и с севера.

— Рад видеть тебя, королева, — Верес поспешил поздороваться первым.

— Здравствуй, Верес. И я рада тебе, как мало кому-либо еще, — Карина полуобернулась к князю с королевской грацией и достоинством, но в ее голосе чувствовалась теплота, — Видела, как ты появился, но никак не могла подойти к тебе раньше.

Карина наклонилась к Вересу и перешла на шепот:

— Треклятый Бык опять донимал меня своими нелепыми требованиями.

— Я поговорю с ним.

— Ни в коем случае! Я тебя знаю. Не хватало тебе еще сцепиться с Фарадором, — Карина накрыла руку Вереса своей ладошкой, — Кое-кто спит и видит, как бы втянуть тебя в войну.

— Ну, Фарадор нейтрален, как и я. Даже при наихудшем исходе это будет не более чем частная драчка повздоривших соседей.

— Боюсь, ты ошибаешься, Верес! У меня нет ничего определенного, но, по-моему, против тебя затевают большую игру, — Карина просительно посмотрела на князя, — Не попадись, я тебя умоляю. Если тебя свалят, то тогда мне уже точно не устоять.

На этом их разговор был прерван. Со своего места поднялся утиный король, исполняющий в этом году переходящую должность председателя.

— Приветствую знаменных правителей Ниферии, которые собрались здесь за круглым столом зала снов. Равные среди равных, хранители особых качеств своих первопредков, мы призваны привнести в мир людской многообразие, а также сообща противостоять приходу врага.

Он произнес слова, требуемые древним обрядом, и теперь мог переходить к делу.

— И так. В прошлый раз мы обсуждали рождение во всех народах Ниферии людей, помнящих предыдущее воплощение. Соотнесение их воспоминаний, дало нам основание заключить, что все они прежде были воплощены в мире под рабочим названием «Мир Старшей Сестры». Сами они называют его Землею. Как и было решено на последнем собрании, я обратился к пророческим скрижалям, давшим подтверждение того, что наши опасения были не беспочвенны.

Утиный король взял в руки листок пергамента и стал зачитывать:

— «Извечный враг сорока восьми, самозвано занимает место среди знаменных правителей, выжидая время для коварного удара. Во множестве воплотятся здесь сыны и дочери Старшей Сестры и принесут память о прежней жизни, дабы помочь в борьбе с лукавым». Конец цитаты, — утиный король отложил пергамент, — Желающих прошу высказываться.

Упомянутый воловий царь Фарадор поднял руку, прося слова.

— Слово предоставляется Фарадору, царю волов, — возвестил утиный король.

— Мы ищем этого самозванца уже три тысячи лет, — поднявшийся с места Фарадор возвысил голос, — Мы называем его то нулевым, то сорок девятым, но нас сорок восемь! С самого начала времен нас — сорок восемь! И опять пошла речь о самозванце. Как? Скажите мне, как мы его будем вычислять? А может, нет его среди нас? Пророчества, они, сами знаете, не всегда сбываются!

— Слово предоставляется Тайгару, королю тигров.

— Здесь часто и много говорится о том, что война — зло, но в данном случае должен сказать, что народы, уже ввязанные в войну, никак не смогут нанести коварный удар. Такая возможность существует только у нейтралов.

В зале послышались возмущенные голоса, и утиному королю пришлось воспользоваться председательским молоточком, чтобы призвать к тишине.

— Ясно сказано в скрижалях, — с нажимом продолжал Тайгар, — «Нанесет коварный удар». Я отмечаю вполне очевидную вещь и прошу занести в протокол, что возможность нанесения коварного удара может иметь только тот, кто находится в состоянии невмешательства!

— Ну, а что же вы предлагаете, уважаемый Тайгар? — утиный король развел руки, — Всем нейтралам теперь нужно вступить в войну?

— Я предлагаю направить во все королевства, не участвующие в войне, посланников, наделенных достаточными полномочиями. Чтобы все эти страны предоставляли нам полные сведения о количестве и месте расположения их войск.

По рядам нейтралов снова пронесся возмущенный ропот.

— Слово предоставляется Накалаю, барону лисьего народа.

— Возражаю. Предложение Тайгара противоречит древнему соглашению о праве народов на самоопределение.

— Возражение принято. Слово предоставляется Карине, королеве горностаев.

— Вынуждена на этот раз согласиться с Фарадором. Три тысячи лет поисков самозванца не дали нам ничего. Давайте сосредоточимся на другой части пророчества. Раз уж выходцы из мира Старшей Сестры так важны для нас, мы должны понять, что такого ценного в их прошлом опыте, и что поможет нам одолеть лукавого.

— Благодарю вас, королева, — сказал председатель, — На прошлом собрании, Вы согласились взять на себя труд начать такое расследование. Вам уже есть чем поделиться с высоким собранием?

— Пока, к сожалению, мало что удалось выяснить, — Карина повела плечом, — Мы составили опросный лист, по которому было опрошено свыше двух тысяч выходцев со Старшей Сестры. Как это ни странно, но их прошлые профессии совершенно не пригодны для нашего мира. Воинов среди них почти нет. В работе с нифрилом они явно уступают тем, кто прожил на Ниферии множество жизней. При этом они трудились в таких отраслях, названия которых будут звучат для вас незнакомо и даже дико, приведу просто как пример: машиностроение, химическая промышленность, энергетика и прочее. Одним словом, все те отрасли, которых на Ниферии нет и быть не может, в силу особенностей нашего мира.

— Ну, что ж, — сказал утиный король, — отрицающий итог, тоже — итог. Но мне бы хотелось услышать ваше мнение, королева. Вы тоже считаете, что пророчество не верно?

— Ни в коем случае. Я всегда считала и продолжаю считать, что более достоверного источника, чем скрижали пророчеств не существует. Просто пока мы искали не там, но эти поиски чрезвычайно важны для нас. Я сама приложу все усилия, чтобы найти ответ, и всем присутствующим хочу напомнить, что это знание может сыграть решающую роль в борьбе с самозванцем.

Карина обвела взглядом правителей, ожидая, что кто-то из них захочет высказаться, но видела только бесстрастные маски. Делиться собственными предположениями на сей счет, если они и имелись, за просто так никто не собирался. Один только утиный король, неся на своих плечах бремя председательства, решил поддержать Карину в столь важном для общего дела вопросе.

— Хочу сердечно поблагодарить королеву Карину за то, что она взялась за решение этой чрезвычайно важной для нас задачи, — сказал он, — Вы можете, королева, всецело рассчитывать на мою помощь. Я еще раз попробую обратиться к скрижалям, а также готов оказать вам любое содействие, какое вы запросите.

— Хочет ли кто-то еще высказаться? — спросил утиный король, обращаясь к правителям, и, выдержав некоторое время, добавил, — В таком случае, предлагаю считать собрание оконченным. Встретимся под этим великим сводом зала снов в следующее полнолуние.

Председательский молоточек глухо ударил о столешницу.

 

Глава 8

Глава 8. По следу.

Пока что Ольхе везло. Сначала она шла по запаху ушедших на запад лисов. Он довел до придорожной таверны, а уже там, благодаря своему редчайшему дару, она и почуяла дух силы того, кто накладывал заклятье на лесной стоянке. Похититель камня засветил здесь крупную монету, скорее всего дорожный приказ на коня, чтобы тот мог бежать без усталости, и тем самым оставил свой след, отпечаток своей собственной силы.

Лисий запах здесь терялся. Лисы вообще знают много тайных троп и могли свернуть с дороги на любую из них, но это было уже не важно. У Ольхи была иная цель, и она взяла ее след. Теперь лишь оставалось надеяться, что похититель и впредь будет использовать заклятия на нифриле, ведь только по ним она и сможет его не потерять. Она тоже решила добавить своей Птахе скорости и выносливости. Достала пятнадчик со своим собственным дорожным приказом и засветила. Жалеть нифрил сейчас было бы не по уму, упустить добычу она не имела права.

Ольха скакала весь день, меняя «уставшие» пятнадчики. Она чуяла, что помалу нагоняет своего противника, хотя тот выехал намного раньше и успел оторваться довольно далеко. Правда, она совершенно не представляла, что будет делать, если догонит его в дороге. Поэтому, когда начали сгущаться сумерки, она попросила ночлег в первом подвернувшемся постоялом дворе.

С рассветом, она снова двинулась в дорогу. Ольха боялась, что похититель может посчитать, будто опасность миновала и захочет пощадить нифрил. В этом случае, Ольха его потеряет. Но, к своему облегчению, возле очередной придорожной таверны, она вновь почуяла тот же дух, здесь был пробужден нифрил той же рукой, что и раньше. Ольха невольно проводила взглядом неказистое строение, где наверно еще не остыла постель после человека, который подстроил убийство Подорожника и захватил камень государственной важности.

Удача оставила ее на развилке дорог. Прямо продолжал идти полянский тракт, вправо на северо-запад уходила менее широкая дорога. Дух силы похитителя здесь терялся. Ольха решила спешиться и обдумать свое положение. Благо, вполне приличный постоялый двор, расположенный на этом перепутье, гостеприимно распространял запахи пекущихся блинов.

Она зашла в просторное помещение, уселась за свободный стол и огляделась. Народу было довольно много. Ее удивило, что вместо обычно встречающихся в придорожных заведениях торговцев, гонцов, приказчиков и подкняжьих слуг в блинной преобладала молодежь самого пестрого вида, причем явно не при деле. Вместо сосредоточенного поедания пищи здесь царили неторопливость в еде, болтовня и смех. За одним из столиков играли на гитаре и пели.

Хозяин двора поставил перед ней стопку блинов, плошечку сметаны и кувшинчик сладкой медовой воды. Лицо у него было красным, круглым, улыбчивым и лоснилось от печного жара. Одним словом, полностью соответствовало поданному кушанью.

Ольха сразу поняла, что думать на голодный живот совершенно не в состоянии. Она съела всю стопку до последнего блина и, отдуваясь, откинулась на спинку скамьи. Ей пришла мысль, что у такого хорошего хозяина наверняка найдется в наем уютная комната с мягкой постелью. Однако эту предательскую мысль пришлось отогнать. Дело не терпит.

Ольха поднялась из-за стола и подошла к огромной печи, где хозяин пек блины.

— С тебя полкопейки, прелестная барышня, — сказал он.

— А меня многие за мальчишку принимают, — сказала Ольха, подавая хозяину копеечную монету. Другого повода завязать разговор она не придумала.

— Ну, я-то, не спутаю. У меня самого три дочки, — хозяин протянул Ольхе полкопейки сдачи.

Ольха отрицающим движением ладони показала, что сдачи не нужно.

— Я пытаюсь догнать одного… своего знакомого, — сказала она, — Думаю, он здесь проскакал пару часов назад. Вы никого не видели?

Хозяин беспомощно развел руками:

— Мне некогда по сторонам глазеть, сегодня же воскресенье. Вон посетителей сколько, — он обвел взглядом обеденный зал, — Если этот твой знакомый не зашел отведать моих блинов, то я и вовсе не мог его видеть. Но, одно я могу сказать с уверенностью, девочка, ехать дальше на запад по полянскому тракту тебе совершенно точно не стоит.

— Э — это почему же?

— А потому, дочка, что Коты прорвали оборону с юга от Мневска и взяли его в окружение.

Вот так новость. Ольха вышла из блинной совершенно растерянной. Если похититель работает на кошачий альянс, то продолжать погоню просто не имеет смысла. Через пару часов он доберется до их военных подразделений, и достать его будет уже невозможно.

«Неужели все потеряно? — рассуждала она, — нет. Не все. Существует и другая вероятность, что похититель не имеет к Котам никакого отношения. Просто потому, что тогда ему было бы удобнее устроить засаду до того, как Подорожник пересек линию фронта. А значит, он тоже не сунется дальше по тракту и постарается переждать до тех пор, пока бои не прекратятся, чтобы безопасно пробраться в срединные земли».

Она вернулась в блинную и снова подошла к хозяину:

— Скажите, а куда ведет эта дорога к северу от тракта?

Хозяин расплылся в улыбке:

— Так это же дорога в академию могии! — он обвел рукой обеденный зал, — А все эти дармоеды, тамошние студенты.

— Не бузи, Иваныч, — тут же из-за столика отозвался костлявый паренек с оттопыренными ушами, — Мы не дармоеды, а гордость и надежда ханского войска!

— А, скажите еще, — она снова обратилась к хозяину, — Где здесь ближайшая застава?

— А все по той же дороге на академию. Через пару верст будет своротка налево к озеру. Там и волчья застава.

Ольха поблагодарила хозяина и вышла на улицу. Все сводилось к тому, что надо ехать по северной дороге в сторону академии. Она должна быть где-то рядом, раз студенты выбираются в эту таверну в выходной день, и может потому похититель и решил поберечь нифрил, что до места назначения почти добрался. Только сначала надо будет посетить заставу.

Хозяин таверны не обманул. Через какое-то время Ольха почуяла запах озерной воды, а затем увидела и тропу, ведущую к озеру. Очень скоро тропа привела ее к заставе.

Ольха спешилась и осмотрелась. Маленькая, добротная избушка на берегу. Короткий причал из тонких бревен, о который мерно плещется малая озерная волна. На берегу сохнет перевернутая вверх дном лодка, на шестах развешены сети. Надо же, какое тихое и благодатное место. Ольха невольно представила себе старого одинокого рыбака с добрыми глазами, который сидит вечерами у костерка, варит уху и смотрит на воду.

Она подошла к двери избушки и постучала. Не разобрав, что за слово глухо прозвучало из-за запертой двери, она решила принять его за приглашение и потянула тяжелую дверь из толстых досок. Войдя внутрь избы, Ольха поначалу оторопела от несоответствия между тем, что она себе напредставляла и кого увидела. На скамье за столом сидел по пояс раздетый матерый воин совершенно разбойничьего вида. Всю его рожу пересекал страшный красный шрам. Красная же послужная дорожка тянулась по всей левой руке и уходила куда-то за спину. Глубоко посаженные глаза светили желтым недобрым огнем. Он полировал брусочком черный наконечник копья, который и без того хищно блестел матовым отливом.

— Чего тебе? — жуткий дядька вперил в Ольху тяжелый волчий взгляд.

Превозмогая желание сбежать, Ольха потянула за левый рукав, оголяя запястье, где зеленым нифрильным цветом была изображена голова волка и корона над ней.

— Служба княжеских порученцев, — сказала она еле слышно.

Коронованная волчья голова и упоминание князя подействовали на матерого как заклинание. Желтизна в его глазах тут же растаяла. Из лютого волка он почти превратился в того самого рыбака, какого она себе и представила поначалу. Разве только не такой старый, и шрам через все лицо немного портил картину.

— Извини, если напугал, — враз подобревший матерый сделал приглашающий жест, — А то ходят тут всякие студенты, а потом лодки пропадают.

— Меня зовут Ольха, — сказала она.

— Алексей Алексеич, — представился он, — Для тебя дядя Леша.

— Мне бы с князем связаться, — попросила Ольха.

— Это можно, конечно, — дядя Леша пожевал губами, — Только сегодня уже был порядковый выход на связь. Основная монета не «отдохнула» еще.

— А запасная? — проявила осведомленность Ольха.

— А запасная, — заставник сделал ударение на второй слог, — У нас сбоит последнее время. Иногда пробуждается, а иногда не хочет и все тут.

— Так давайте я посмотрю.

— А ты разбираешься? — спросил он.

— Как раз в этом и разбираюсь, — подтвердила Ольха.

Дядя Леша взял с полочки монету, высвободил ее из хлебной мякоти и передал Ольхе. Она взяла пятнадчик, чуть погрела в руке, входя видением в ее ячеечный состав. Как она и предполагала, первая пара, называемая «глазом» была расположена на самом краю решетки и почти стерлась из-за того, что монета по мере использования выгорела по кромке. К счастью, первую пару можно переписать на любые другие свободные ячейки. А они пока еще были.

— Дядя Леша, — сказала она, — Скажите слово, каким монету засвечиваете.

— Вызывает мирная застава, — подсказал заставник.

Ольха сдержала улыбку. Она была наслышана о неписаном правиле заставников. В качестве своих позывных они используют слова на вроде тихая, мирная, благостная и тому подобное. Как будто у них тут дом отдыха, а не воинское подразделение.

— Готово, — Ольха подала дядьке монету.

— Мирная застава вызывает замок Невина, — сказал он, и монета начала набирать свечение.

— Ты, гляди-ка, работает, — заставник посмотрел на Ольху с уважением.

— Замок Невина слушает, — раздался немного искаженный помехами, но знакомый голос, и Ольха тут же вспомнила замкового писаря.

— Михалыч, — сказал дядя Леша, — сообщение для князя от Ольхи. Передавай дальше.

После этого заставник пригасил монету, и они стали ждать, когда вызов через все заставы дойдет до Вереса. Прошло минут пятнадцать, прежде чем голос замкового писаря Гаврилы Михалыча сообщил, что князь готов принять сообщение.

— Подорожник убит. Камень пропал. Ясень…

— Э-э. Погоди там. Не части, — прервал ее возмущенный голос писаря, — Я же записываю.

Доклад занял довольно много времени, князь не удовлетворился кратким сообщением, и Ольхе пришлось пересказывать подробности. А при таком способе передачи через несколько застав, это оказалось делом не быстрым.

Однако в итоге Ольха осталась довольной. Во-первых, она доложилась князю. Во-вторых, Верес одобрил ее решение направиться в академию. Он даже пообещал связаться с ректором, чтобы Ольху временно зачислили слушателем. Это даст ей законные основания пребывать в стенах заведения и заодно немного поучиться в той самой знаменитой Академии могов!

Единственное, что слегка омрачило Ольху, это отсутствие новостей от Ясеня. Впрочем, тот отправился в погоню за лисами в довольно дикие места, где заставу встретить не так-то просто.

* * *

На небольшой полянке в сердце глухой чащобы у догорающего костерка сидели пятеро Лисов.

— Ну, и долго нам еще ждать, а? — раздраженно спросил один из них.

Старый Блас, к которому был обращен вопрос, поморщился и промолчал. Он уже давно исчерпал все доводы.

— Все. Хватит. Бесполезно тут высиживать. Мы не курочки, цыпленка не высидим.

— Тихо! Кто-то идет.

— Ну, наконец-то!

Ясень приближался к поляне неспешным размеренным шагом. Он видел, как напряженное ожидание на лицах лисов сначала сменилось радостью, потом, когда он подошел ближе, удивлением, а затем, когда они его хорошо разглядели, злобой.

— Ну, надо же. Вы только посмотрите, кто к нам идет.

— Эй, серый, ты никак заблудился?

Трое лисов поднялись на ноги, вытаскивая из-за поясов тяжелые плети. Они радостно заухмылялись. Возможность безнаказанно выместить накопленную злобу выпадает нечасто. А на эти леса власть волчьего князя, да и вообще ничья власть, не распространялась. Только Старый Блас и еще один, совсем еще юный лис, остались сидеть у костра.

Они ничего не успели сообразить и ничего не успели сделать. Слишком быстро Ясень сделал два последних шага, а его черный клинок и вовсе размазался в блеклую дугу, одним ударом перерубив сразу два горла. Оставшийся на ногах лис, правда, успел поднять руку в неосознанном и бесполезном закрывающем движении, но ему это нисколько не помогло. «Решатель задач» вошел ему в живот прямым колющим ударом.

Молодой лис, сидевший у костра, увидев, как падают его товарищи, вскочил и кинулся было в лес, но кинжал, брошенный рукой Ясеня, оказался быстрее, вонзившись ему между лопаток. Как ни в чем не бывало, Ясень столь же неторопливо, как и до этого, подошел к костровищу, уселся и подбросил в догорающие угли несколько веток.

— Самый старый. Самый разумный, — сказал он, глядя на Бласа, единственного, кто за все это время не двинулся с места, — Вот с тобой, старик, мы и поговорим.

* * *

К вечеру Ольха добралась до академии. Живописный старый замок на холме из когда-то черных, а ныне посеревших от времени куреневых бревен, высокая стена с зубцами, развевающиеся над остроконечными крышами знамена. Академия издалека выглядела именно так, как она себе и представляла.

Перед воротами путь ей преградил огромный клыкастый злобный нелюдь. На попытки с ним заговорить, нелюдь молчал. Ольха сделала было шаг к воротам, но нелюдь шагнул ей навстречу. Ее выручила компания молодых людей, подошедших следом. Не обращая внимания на нелюдя, они прошли мимо него, как мимо пустого места. Нелюдь же остановился в шаге от них и пропустил, ничего не предприняв, при этом, правда, он продолжал злобно скалиться.

Ольха перестроилась на тонкое видение, и с досады хлопнула себя по лбу. Надо ж было попасться на такой дешевый трюк. Нелюдь оказался обычным бестелесным мороком. То-то и Птаха его нисколько не испугалась. Можно было и сразу догадаться. Она уже собиралась двинуться в ворота, как ее окрикнули:

— Эй, волчица, ты сюда на учебу?

Ольха повернулась и увидела того лопоухого костлявого паренька, что выступил в блинной, назвав студентов «надеждой хана». Она только теперь заметила, что паренек из заячьего народа.

— Ну, думаю присмотреться сначала, — ответила она неопределенно, — Может и поучусь.

— Ишь, ты, «присмотреться», — весело сказал парень, — Другие во сне видят, как бы сюда попасть, а ты еще присматриваться собралась.

— Меня Хухля зовут, — сообщил он.

Ольха подумала, что имя ему самое подходящее.

— А меня Ольха. Слушай, Хухля, а как мне попасть к ректору?

— А пошли, я тебя провожу.

Уже не обращая внимания на морочного нелюдя, они прошли в ворота под гордой вывеской «Академия могии Азум-хана». Чуть ниже кто-то коряво нацарапал слово «Хохмардс», которое Ольхе ни о чем не говорило, но спрашивать своего провожатого она не стала.

Хухля помог ей устроить Птаху в конюшню, а затем привел ее в главное учебное здание, поразившее Ольху широкими длинными коридорами, обилием дверей и созданий морока, наподобие того нелюдя, что встретился ей перед воротами. Здесь были оживающие картины, поющие подсвечники и всякая прочая чертовщина, на какую только может быть способен изощренный ум местных студентов. Правда, она очень скоро освоилась и перестала обращать на мороки внимание, как его не обращал и сам Хухля. Идя за ним следом, она с любопытством читала на дверных табличках названия кафедр, а заодно и нацарапанные студентами подписи.

Так под табличкой с мудреной надписью «кафедра оценки степеней могической опасности» тем же корявым почерком, что и на входе, было приписано «факультет когти-рван». Под табличкой «кафедра достижения отрешенных состояний» приписали «ф-т вуснедуй», а «кафедра нейтрализации» получила и вовсе уж непонятную приписку: «камси камса пока рамса».

— Да-а уж, — протянула Ольха изумленно, — я смотрю, ребята здесь подобрались с богатым воображением.

— Других тут и не держат, — усмехнулся Хухля, — Кстати, мы пришли. Вот кабинет ректора.

 

Глава 9

Глава 9. Учебный лагерь.

Вожака третьей сотни Куча судьба провела по многим тропам войны прежде чем поставить под знамя ротного атмана из народа вепря, при том что сам Куч был выходцем из степных мангустов. Куч не роптал на изгибы судьбы и перевестись в другую роту никогда не стремился. Может потому, что ценил Вепря как толкового полководца и сильного могу, а может, потому что противиться судьбе считал делом недостойным. Так или иначе, но именно под началом Вепря Куч дослужился до сотника, хотя и наименее почетной третьей сотни роты.

Двое других сотников, разумеется, оба были вепрями и всегда были друг с другом против Куча заодно. Особенной занозой был вожак второй сотни Белый, здоровенный детина, который только и искал возможности как-нибудь досадить маленькому мангусту.

Согласно неписаному правилу, а особенно, если роту собирают из одних новобранцев, третья сотня по обычаю считается самой худшей. Если в первую сотню попадают отборные молодцы, то в третью спихивают кого попало, чтобы не жалко было потом кинуть на поле боя в самое пекло как штыковое мясо. Вот и сегодня Кучу подсунули под начало никуда не годных новобранцев. Ни одного хищника, все из самых мирных и беззлобных племен. Они, конечно, пообтешутся со временем и научатся воевать не хуже других, но только если переживут первые сражения. Да что там, переживут хотя бы первый бой, потому что именно первый бой пережить труднее всего.

Куч не собирался мириться с печальной участью: послужить одноразовым живым считом остальной роты. Он намеревался сбить добрую сотню отличных дееспособных бойцов, способных выдержать самое тяжелое сражение. Он понимал, что три месяца учебного лагеря для такой задачи срок слишком малый, но твердо решил сделать все возможное, чтобы подготовить свою сотню к первому бою.

Сегодня же Куч был зол на себя и на своих сотоварищей сотников, которые безо всякого стыда пользовались своим преимущественным положением и забирали себе лучших, или тех, кого считали таковыми. Помимо прочего в сотне Куча насчитывался еще и самый большой недобор. Он с нетерпением ждал возвращения ротного, рассчитывая, что атман приведет из Невина нужное количество новобранцев, чтобы, наконец, добрать себе полную сотню.

И потому неудивительно, когда обоз из Невина еще только вступал в границы учебного лагеря, Куч примчался раньше других сотников с намерением выбрать себе лучших. Он смотрел, как молодняк стягивается на поляну и расстраивался, выискивая взглядом и не видя волков, позарез ему нужных хищников. Ведь именно хищники проявляют ту звериную злость, способную поднять боевой дух в первом сражении.

Друзья входили в лагерь замыкающими и не успели осмотреться по сторонам, как перед ними внезапно появился невысокий жилистый воин с раскосыми глазами.

— Значит так. Меня зовут Куч, — сказал он резко, — Я сотник третьей роты. Вы, трое, переходите в мое распоряжение.

Парни во все глаза уставились на поджарого воина. Мангуста им довелось увидеть впервые. Он был так резок и порывист в движениях, что даже Макарка рядом с ним выглядел увальнем.

— Если вы поняли, что вам сказано, то вы должны отвечать «так точно сотник Куч», — продолжал чеканить он, — А если вы хотите что-то спросить, то должны сказать «разрешите обратиться сотник Куч». Вам все понятно?

— Так точно сотник Куч, — ответили парни с непривычки немного вразнобой.

В это же мгновение к ним подошел еще один огромного роста воин из вепрей. Он возвышался над мангустом как гора над одиноким путником, свои огромные кулачища он вперил в бока.

— Э, Куч, так не пойдет, — пробасил он, — Волков будем поровну делить.

— Делить бабу в трактире будете, — нимало не смущаясь, ответил Куч с угрозой в голосе.

Сотник Белый видел пляшущий огонь в щелках мангустовых глаз, но знал прекрасно, что на виду у ротного атмана, тот себе неуставных разборок не позволит.

— По хищникам есть договоренность, если ты забыл, Куч, — сказал он, сохраняя полную невозмутимость, — Или пойдем к Вепрю?

Куч понимал, что крыть ему нечем, ротный наверняка пойдет Белому на встречу и раскидает волчат по разным сотням. Но и отдавать их так запросто не собирался, внутренне готовый идти к ротному и из-за своей вспыльчивости в очередной раз нарваться на выговор, но тут Акимка, непонятно как набравшись то ли смелости, то ли наглости, вмешался в разговор старших по званию.

— Разрешите обратиться, сотник Куч, — сказал он осекающимся от страха голосом.

На несколько мгновений в воздухе разлилась звенящая тишина. Наконец Куч повернулся к Акиму и произнес сухо:

— Разрешаю.

— Нам нельзя разделяться по разным сотням, потому что мы все из одной деревни.

Куч приподнял в недоумении бровь, похоже, такой довод стал для него неожиданностью. А Акима, покуда его не прервали, затараторил:

— Согласно уставу бойцы, находящиеся в родстве или проживавшие в соседстве, имеют право на совместное прохождение службы!

Вася обмер и перестал дышать. Он ждал, что случится одно из двух. Либо Акиму прибьют за наглость прямо здесь. Либо сотники сообразят, что Аким им соврал, так как у него на лбу написано, что он городской. Какая страшная участь ждет Акима в этом случае, он боялся даже представить.

Однако Куч ничего Акиму на это не ответил, а только одарил долгим внимательным взглядом. После чего снова повернулся к Белому.

— Так что, Белый? Пойдем к Вепрю, или для начала устав подучишь?

Белый поморщился и, махнув рукой, отошел. Он явно был не из любителей зубрить устав. Его легко можно было представить с дубиной, молотом или топором в руках. Но представить книжку в этих огромных лапах было бы немыслимо. Однако, когда Белый отошел, Куч взял Акима за плечо и приблизил свои глаза так, что их лбы почти соприкоснулись.

— Согласно Уставу… говоришь? — сказал он вкрадчиво, — Ладно, на первый раз прощаю. Но если еще раз попытаешься мне соврать, смотри, белый свет в копеечку сойдется.

— Так точно, сотник Куч, — просипел Аким. Почему он все еще не упал без чувств, и даже способен говорить, оставалось вне пределов его понимания.

Когда парни были отпущены с поляны устраиваться в казарму третьей сотни, Васька первым нарушил гнетущее молчание:

— Слушай, Акима, — сказал он, — А, когда ты успел устава начитаться?

— Да, ты что, Вася? — ответил Аким пересохшим горлом, — Я устава и в глаза не видел. Само как-то вырвалось, непроизвольно.

— Да-а, послал нам бог товарища, — сокрушенно сказал Макарка, — У него, видите ли, положения из устава сами собой непроизвольно вырываются. Ты, Аким, того, в следующий раз поосторожней с уставом.

— Все равно, Акима, ты молодец, — Ваське захотелось подбодрить друга, — Если б не ты, раскидали бы нас по разным сотням.

— Это точно, — подтвердил Макарка. И чтобы сменить предмет разговора показал рукой на замковые шпили в отдалении, — А, кстати, правда, что вон тот замок — и есть моговая академия?

— Она самая, — подтвердил Акимка. Оседлав любимого конька, он тут же забыл о пережитом потрясении и, напустив на себя важный вид, стал рассказывать, — Академия окружена сразу несколькими учебными боевыми лагерями. По хановской разнарядке на каждую тысячу рядовых копейщиков академия должна выпускать хотя бы по одному обученному моге.

— Но на деле, — добавил он, — Это соотношение составляет где-то один к трем тысячам. Однако на передовой это соотношение выравнивается в пользу могов, потому что гибнут они реже.

— И когда ты, Акима, только успел все разузнать? — полюбопытствовал Макарка, — Вроде ведь от нас не отходил всю дорогу.

— У писаря, — запросто ответил Аким, — Я его еще хотел расспросить, почему моги гибнут реже остальных бойцов, а он посмеялся только.

— Все-таки ты наивный человек, Акима, — Вася покачал головой, — Разве ж моги в бой ходят? Сидят где-нибудь на пригорочке в тихом месте и жгут нифрил, пока копейщики головы кладут.

— А если войско разобьют? — возразил Аким, — Без войска-то мога что сделать может? Пришлепнут его и все дела.

— Нее, — протянул на это Макарка, — Мога слишком важная птица, чтоб его вот так запросто пришлепнуть.

— Да? И чего с ним делают?

— Ну, выкуп попросят или обменяют на своего могу, тоже пленного.

— Если их обменивают, тогда конечно, — согласился Аким с доводами товарищей.

— А что, Акима, не жалеешь что сам пролетел мимо академии? — спросил Вася.

— Вот еще, — Аким беспечно отмахнулся, и, припомнив слова Грача, добавил — Красные моги тоже бывают.

То, что они увидели, зайдя в казарму третьей роты можно было сравнить разве со стаей воробьев в июльской луже: много шума, суеты и никакого порядка. Здесь кого только не было. Больше всего, конечно, было ребят из народа вепря. Они позанимали лучшие места возле большой печи, стоящей посреди казармы. Были представители воловьего племени, заячьего и ежиного народа, те же грачи, и даже один из горного племени орла. Он сидел с независимым и отстраненным видом, будто все происходящее здесь его не касается. Таких же как они серых лесных волков, как ни странно не было, хотя были несколько близких сородичей из народа желтого песчаного волка.

Парни довольно долго мыкались по казарме, пытаясь найти места поближе друг к другу, но свободные были только по одному и все не рядом. Они пробовали договориться с уже заселившимися обитателями поменяться местами или хотя бы подвинуться, но те цеплялись за свои обжитые нары так, будто от этого зависела их жизнь.

Они прошли насквозь всю длинную казарму, и уже готовы были принять, что им придется размещаться в разных ее концах, когда Акимка увидел в торцевой стенке какой-то проем, завешенный тряпьем.

— А куда ведет этот проход? — спросил он одного из парней.

— Хочешь, сам смотри, — безразлично ответил тот.

Они осторожно, чтобы не пообрывать тряпки, протиснулись в проем и оказались в небольшой комнате, которая, похоже, использовалась новобранцами под склад, здесь были свалены обломки старых нар. Помещение было ветхим. По всей видимости, казарму когда-то к нему и пристроили, а после забросили. Печь была, но кирпичи пообвалились. Дверь на улицу косо приставлена и подперта оглоблей. По щелям гуляли сквозняки. Вася покачал отрицательно головой, летом тут бы еще можно устроиться, но когда зима на носу… Он собрался уже выбираться обратно, но Аким его остановил.

— Вась, погоди. Там в казарме все равно нар на девяносто человек. Я подсчитал.

— И что?

— А то, что здесь так и так кого-то поселят. Давай уж мы займем.

— А что, поддержал его Макар. Погоды пока теплые стоят, а до холодов подлатаем.

Вася раздумчиво осматривал помещение, и мысль занять его нравилось ему все больше.

— Ну, хорошо. Акима, глянь печку. Если печку починить можно, то тогда и остальное отладим.

Акимка произвел беглый осмотр печи и сообщил, что дымоход забит, а обвалившиеся кирпичи можно приладить. И тогда закипела работа. Они отодвинули входную дверь, чтобы иметь доступ наружу. Акима сбегал на двор и притащил посудинку с водой. Насобирал куски ссохшейся глины, размочил их в воде и на таком растворе вставил отпавшие кирпичи.

Вася с Макаркой нашли длинный шест, и на один конец его навязали веток наподобие веника, залезли на крышу, засунули шест в трубу и прочистили дымоход.

Потом они вернули входную дверь на место. Решили, что иметь свой отдельный выход из казармы не обязательно, заколотили ее наглухо и затыкали щели. Уйдя в работу, Васька ненадолго забыл и про войну, и про все свои переживания.

— О, а вот и бобры подтянулись, — Акимкин возглас вернул его в действительность.

Повернувшись, Вася и впрямь увидел, что в «их» каморку зашли двое пареньков из бобрового народа. Он припомнил, что они шли вместе с их обозом, и, судя по всему, тоже «перешли в распоряжение» сотника Куча. Оба были невысокого роста, плотно сбитые ребята, с круглыми как шары головами, с большими и короткими руками и ногами. Обратились они почему-то к Васе.

— Нам сказали, что здесь последняя десятка живет, — сказал один.

— Принимай нас к себе в десятку, — сказал второй.

— Э-э. Кто сказал? — переспросил Васька, — В смысле, а почему я-то принимать вас должен?

— А кто? — недоуменно переспросил первый.

Вася посмотрел на Акиму, но тот только усмехнулся и промолчал. Макарка так и вовсе пожал плечами и отвернулся.

— Ну, ладно, — сказал Васька, — Потом разберемся. Как вас зовут-то?

— Бака, — сказал первый.

— Дука, — сказал второй.

— Значит так, Бака и Дука. Нам надо починить нары. Возьметесь?

— Так точно, — ответили Бобры по-военному, и подоставали из-за поясов небольшие топорики. Они оказались ребятами способными к работе, и к вечерней поверке у них уже было пять готовых нар.

Сотник Куч все-таки нарвался на выговор от Вепря за пререкания с начальством и неуважительное обращение с боевыми товарищами равными по званию. Однако в душе он ликовал. Восемьдесят семь… девяносто… девяносто два… девяносто пять. Он мысленно прибавлял новоприбывших. Еще пять человек и будет полная сотня.

Не откладывая, он устроил поверку, чтобы сверить свои подсчеты. Куч шел по рядам своей сотни со списком. Один за другим, начиная с головы сотни, парни делали шаг вперед и называли свои имена. Куч добавлял в список новоприбывших, переставлял некоторых местами, образовывая полные десятки, и давал каждому порядковые номера.

Он составил девять полных отделений по десять человек и даже назначил несколько десятников. Наконец очередь дошла до последней десятки, в которой пока не хватало ровно половины, то есть пяти человек. Он совершенно забыл, что получил сегодня трех волчат, но теперь переставлять их в другие десятки у него уже не было ни желания, ни сил. К тому же, последняя десятка замыкала не только сотню, но и всю роту, а значит, в бою от нее могло зависеть многое.

Куч некоторое время вдумчиво осматривал то, что должно было стать костяком замыкающей десятки роты. По причине уполовиненности численного состава замыкающее отделение построилось не в две шеренги, а только в одну. Один паренек, коренастый, деревенский, явно выделялся. Остальные встали за ним так, будто уже считали его своим десятником.

Тот дерзкий волчонок, что соврал сегодня про положение устава, таращился на Куча выпученными глазами, что по всему видимо должно было изображать преданность, честность и открытость пред ликом начальства. Сотник вспомнил, как урезал сегодня Белого при дележе волчат, и у него поднялось настроение. Тем не менее, вранье — есть вранье, в воспитательных целях Куч должен был сделать внушение.

— А известно ли вам, — сказал он, возвышая голос, и глядя в глаза Акимке, — Что в случае обходного удара конница первым делом размажет замыкающую десятку роты как поганку по тропинке? А в случае отступления, именно замыкающая десятка чаще всего прикрывает отход основного войска. И что так, что этак, рассчитывать на помощь ротных целителей, в сущности, бесполезно, и означает верную гибель для всего отделения!

На поляне повисла напряженная тишина. Куч мог поклясться, что остальные девять отделений его сотни сейчас мысленно воздают благодарность своим богам, что не они оказались замыкающими. И он, в общем-то, не врал. В любой другой сотне именно так дело бы и обстояло. В замыкающую десятку обычно ставились бойцы с тяжелыми провинностями. Но только не в сотне Куча. Сам он, как раз наоборот, предпочел бы видеть в последней десятке хотя бы пяток мангустов, лучших, по его убеждению, бойцов. Однако делиться своими соображениями с новобранцами он само собой не собирался.

— Так что? — Куч продолжал жечь Акиму взглядом, — Вы готовы отдать свои никчемные жизни за своих товарищей? Или, пока не поздно, согласиться с сотником Белым и раскидать вас по разным сотням?

Куч по очереди всматривался в наполненные ужасом глаза всех пятерых в последней десятке, но парни стоически молчали. Он выдержал еще несколько секунд гробовой тишины для усиления воздействия, хотя уже и так понял, что эти не отступятся, и просить за себя не станут.

— Девяносто первый, — Безо всякого перехода Куч снова вернулся к поверке. А Васька, не ожидавший этого, не сразу сообразил, что от него требуется, хотя Куч и смотрел теперь прямо на него.

— Василий Волков, — наконец сказал Васька, после того как Макарка ткнул его локтем в бок.

— Назначаю десятником замыкающего отделения.

— Так точно сотник, Куч.

— Девяносто второй…

Все-таки, несмотря на выговор Вепря, у Куча сегодня был удачный день. И пока он не кончился, вожак третьей сотни собирался выжать из этого дня все, что можно. Уже изрядно стемнело, но упорный мангуст решил еще раз сходить на сборный двор, на случай если там удаться еще кого-то прибрать.

Проходя мимо стрелковой казармы, он услышал раздраженный голос полусотенного, и сам не зная почему, свернул к поляне, на которой стрелки отрабатывают стрельбу по мишеням.

Вообще-то стрелки, а особенно стрелки-цапли, по праву считались гораздо более ценными бойцами, чем обычные копейщики, и порой приравнивались по боеспособности к коннице. Не только потому, что цапли брали в руки лук чуть не с пеленок, но, что еще более важно, они имели со своими соплеменниками особую духовную связь и безо всяких слов умели каким-то образом распределять между собой цели. В бою это играло неоценимую роль, так как залп цапельной полусотни разом выбивал пятьдесят целей.

Куч с любопытством посмотрел на выстроившихся в ряд парней с длинными луками, все как один худощавые, высокие, жилистые. Их наставник, усатый стрелок, громко распекал трех поразительно похожих друг на друга бойцов.

— Что вы за цапли такие? — разорялся полусотник, — Почему опять, а? Ну, почему опять? Вы же мне весь отряд сбиваете. Вы что не можете распределиться что ли?

— Привет, Цапля, — прервал его Куч, подходя ближе, — Смотрю, стрельбы идут полным ходом.

— Да, какие это стрельбы? — пожаловался стрелок в раздражении, — Это ж просто мука какая-то. Навязали мне этих болотников.

— А что случилось? — спросил Куч. Чутье кричало ему, что сюда он заглянул не зря.

— Ты, понимаешь, — стрелок, наконец, нашел собеседника, которому мог излить свое горе, — Эти трое, не распределяют цели.

— Да ты что? — Куч, насколько умел, изобразил изумление.

— Делают все наоборот. Они все трое пускают стрелу в одну и ту же мишень!

— И что?

— Из-за них остальные сбоят. Стреляют в белый свет как в копеечку. Стая голубей, и та прицельней на лету серит. Вот что мне с ними делать, а?

Куч так боялся спугнуть дурную удачу, что прежде чем открыть рот, медленно досчитал до пяти.

— Слушай, Цапля, а они в учетную книгу у тебя еще не вписаны? — спросил он как можно более безразличным голосом.

— К чему это ты клонишь, Куч?

— Отдай их мне, и дело с концом.

— Да, ты что, Куч, с ума сошел? Отдать цаплю в копейщики?!

— А что ты с ними делать будешь? — Куч привел усачу его же собственный довод, — А, впрочем, делай, как знаешь. Можешь вернуть их на сборный двор. Я, кстати, как раз туда иду.

— Ну, уж нет, — возмутился усатый стрелок, — Там на меня и так косо смотрят.

Куч отвернулся от полусотенного, будто собираясь уходить, но с места не сдвинулся. Своему чутью он привык доверять. Он снова начал считать, но дошел только до трех, когда услышал в спину:

— А-а, черт с тобой Куч, забирай. Но имей в виду, ты мне теперь должен.

Получив трех стрелков, оказавшихся братьями близнецами со странной особенностью, не позволяющей им служить в стрелковом подразделении, Куч отправил их в казармы, а сам все-таки решил дойти до сборного места.

— А, это ты, Куч, — увидев его, полковой писарь поморщился.

Несмотря на кислый вид писаря, Куч попытался начать разговор весело:

— Будь здрав, Артемич. Сегодня тебя сильно донимать не стану. Мне пару мангустов, и я сразу ухожу.

— Мангустов! — писарь усмехнулся, — А птичьего молока тебе не надо?

— Ну, ладно, ладно, уже и пошутить нельзя. Ну, что там у тебя в закромах? Показывай, давай.

— Вон, все мои закрома, — писарь Артемич кивнул на лавку у стены, где томились в ожидании двое ребят, — В самый раз для тебя, два знатных грызуна!

— Да уж, товарчик лежалый, — Куч почесал затылок. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, почему этих двоих до сих пор никто не прибрал.

Один был темноликий маленького роста, очень щуплый, с острыми чертами и бегающими глазками. Мышонок мышонком. К тому же он постоянно делал какие-то мелкие суетливые движения, будто не мог успокоить себя ни на мгновение. Кроме прочего, он, как выяснилось, еще и совершенно не выговаривал шипящие звуки.

Второй, из лосиного племени, был наоборот роста высокого, но совершенно не складный. Голова большая, шея тонкая. Крупные ладони, но в плечах для такого роста уж больно узок. Да, и вообще, двигался он как-то нескладно, будто тело его неожиданно выросло, а управлять им он еще не научился.

Однако, к удивлению писаря, Куч забрал обоих. Сотник решил, не откладывая, сегодня же добрать до полной сотни, рассудив, что, в конце концов, кто-то и в первом бою погибнуть должен. А так, он сможет завтра начать учения сотни в полном составе.

После ужина, на котором, кстати сказать, в очередной раз дали кашу, ребята вернулись в казарменный пристрой, который уже считали чуть ли не домом. Акима вытащил из кармана пригоршню каких-то пахучих листьев, и сказал, что приготовит на них чай. Остальные навалились на работу, помогая Бобрам надстроить верхний ярус нар, благо материала в виде старых обломков в их каморе хватало.

Когда они управились, еще не совсем стемнело, и они сели пить Акимин отвар. Правда, кружек ни у кого не оказалось, и они по очереди отхлебывали из Макаркиной походной миски. Несколько раз к ним заглядывали обитатели большой казарменной палаты, посмотреть, как они тут устроились, одобрительно хмыкали и присвистывали. Один из них даже припомнил, как парни до этого просили его поменяться местами и сказал, что теперь меняться он согласен. Ребята подняли его на смех, теперь «свою камору», они бы ни за что не отдали.

Они сидели перед очагом, передавали друг другу миску с горячим чаем и слушали Акимину трепотню, когда в их комнату по очереди зашли три высоких худых парня с длинными луками в руках, похожих друг на друга как две, а в данном случае как три капли воды. Они выстроились у входа плечом к плечу. Все молча уставились на вошедших, а Аким от удивления ошпарил коленку кипятком.

— А что, уже клонировать научились? — он сам не заметил, как выдал очередное воспоминание из прошлой жизни.

— Меня зовут Иелетеле, — сообщил с достоинством первый вошедший.

— Аотаон, — представился второй

— Уамас, — так же чинно сказал третий.

— И какими судьбами цапли залетели в обычную копейскую роту? — снова спросил Аким, потирая обожженное колено.

— У нас врожденная особенность, — сообщил Иелетеле.

— Это я уже понял, — ответил Аким, — Дотумкал, что в глазах у меня не троится.

— Вы не поняли, — чинно пояснил Аотаон, — Мы не можем одновременно брать разные цели.

И цапли рассказали ребятам, как они «вылетели» из стрелковой полусотни.

— Большая часть нашего народа живет на озерных островах, — говорил Аотаон, — И охотится на перелетную птицу. Поэтому они умеют распределять цели так, чтобы в одну птицу была пущена только одна стрела.

— Это для того, чтобы выбить одним стрелковым залпом сразу всю стаю, — пояснил Уамас.

— Ну, это я понял, — сказал Аким, — То есть вы умеете распределять цели, не договариваясь заранее.

— А мы как раз не умеем, — сказал Иелетеле, — Мы живем за Синим кряжем, это на севере, где гора Киньдора, туда птица почти не залетает. Ну и мы охотимся на крупного зверя.

— Вот как, — сказал Васька, — Значит у вас нет того дара, что у всех остальных цапель?

— Дар у нас есть, только он у нас по-другому проявляется. Мы все трое всегда бьем в одну и ту же цель!

— Ну, а по очереди вы можете стрелять? — решил уточнить Макарка.

— По очереди можем, но стрелковая полусотня должна давать одновременный залп.

— К счастью, у нас тут других стрелков кроме вас нету, и здесь вы ничего не должны. Да, Вася?

— Я тоже так думаю, — согласился Васька, — Завтра посмотрим, как вы стреляете.

Однако до отхода ко сну им пришлось принимать к себе еще двоих новобранцев. Один, высокий, из племени лося, второй, маленький, из мышиного народа. Длинного парня звали Варашар, а маленького — Киркуатек. Парни решили, что труднопроизносимых имен для них на сегодня достаточно, и Акимк окрестил новоприбывших Вершком и Коротком соответственно.

В эту ночь Васька впервые за несколько дней ложился спать не на голой земле, а на сухих нарах. Уже засыпая, он подумал о том, как удивительно все получается. Еще сегодня утром он шел с обозом простым новобранцем, а к вечеру стал девяносто первым порядковым номером, десятником замыкающего отделения третьей сотни Куча в роте Вепря!

 

Глава 10

Глава 10. Академия могии.

Ольха сидела за партой одна в пустом пока еще классе кафедры нейтрализации. Все ей здесь было в диковинку и все нравилось. Да хоть бы вот эти парты, — особые столы для письма, к удобству тех немногих, кто мог позволить себе иметь писчую бумагу. Большинству студентов приходилось полагаться на собственную память. Чтобы хорошенько осмотреться, она пришла в кабинет раньше всех. Ее сразу поразил царящий в кабинете густой дух заклятий. По всему видно, нифрила здесь не жалеют. На некоторых партах были видны следы подпалин, и оставалось только гадать, какие заклятия накладывались в этих стенах. Похоже, «наука нейтрализации» изучалась здесь не только в теории, но и на живых примерах. Возле каждой парты стоял ящик с песком, будто это был не учебный класс, а склад горючих материалов. Ольха невольно хмыкнула, она предвкушала, что будет весело.

Дверь класса отворилась, и в помещение ввалился Хухля, первый и пока единственный знакомец Ольхи в Академии, если, конечно, не считать пятиминутного разговора с ректором. Хухля бесцеремонно уселся рядом с Ольхой за одну парту, хотя все остальные были свободны.

— Так ты будешь учиться в нашей группе? — спросил он, — Вот здорово! Хочу посмотреть, на что ты способна.

— А с чего ты решил, что я на что-то способна? — спросила она с подозрением.

— Ха, да про тебя только и разговоров…

Хухля понял, что сболтнул лишнего, смутился и замолк. Ольха уставилась ему в глаза и приподняла бровь, давая понять, что ждет объяснений.

— Ну, все уже знают, что тебе дал протекцию сам князь Верес, — Хухля пожал плечами, — Да, и я не слепой, видел у тебя на запястье волка в короне.

Такого осложнения Ольха совершенно не ожидала. Все ее задачи содержали необходимое условие оставаться незаметной, или, по меньшей мере, не привлекать внимания.

— А что еще говорят? — спросила она.

— Некоторые думают, что ты высокородная княжна, но большинство считает, что ты, скорее всего состоишь у князя на службе, а туда попадают только люди с особыми способностями.

— И ты тоже так считаешь? — спросила она довольно резко, будто бы такое предположение ее обидело, — Вот что, Хухля. Я на самом деле нареченная княжна. А на службу князь несовершеннолетних не берет, что бы там твои приятели ни говорили.

Ольха уставилась прямо перед собой и замолчала. Сейчас она умудрилась не соврать, по крайней мере напрямую, но опасалась, что продолжение этого разговора вынудит ее отвираться. А ее учили, что любая ложь однажды непременно выйдет боком, а потому, если не может сказать правду, помолчи. Вообще, князь действительно не принимал в порученцы до пятнадцати лет, Ольха оказалась редким исключением. Но знать об этом Хухле или еще кому-то в академии было совершенно ни к чему.

Хухля тоже замолк. Разговор не задался, а о чем еще можно заговорить с загадочной княжной он не знал. Его выручила открывшаяся дверь. В класс начали заходить другие студенты, подошло время начала занятия.

Преподаватель нейтрализации Франсуа Семенович, надо отдать ему должное, умел увлекательно подать такой, казалось бы, сухой учебный материал. Он явно гордился тем, что был выходцем со Старшей Сестры и постоянно сыпал неизвестными поговорками и словечками на незнакомом языке. После небольшого введения в теорию предмета, позволившего освежить в памяти студентов прошлогодний курс, Франсуа перешел к вопросам:

— Какие два главных условия мы должны соблюсти, чтобы полностью остановить вражеское заклинание? — спросил он и подбодрил, — Ну, смелее молодые люди.

— Время и меру силы, — подсказал кто-то из класса.

— Совершенно верно. Нужное время и нужная сила позволяют достичь состояния рамсы, то есть равновесия всех сил. Я рад, что за лето вы забыли не все из моих лекций. А как временная задержка ответного действия соотносится с мерой силы?

— Чем позже мы производим ответное заклятие, тем меньшая его сила требуется.

— Вот именно! Всякое воплощенное заклятие сразу же начинает терять силу до тех пор, пока полностью не рассеется. А почему нам так важно, чтобы встречные силы были равны? — снова обратился он к классу.

— Если они не уравновесятся, то перейдут в завихрение с непредсказуемыми последствиями.

— Все верно. И горе нам, если этот вихрь окажется над нашими головами! Силы должны быть равны, «камси камса», как говорят французы, или если по-нашему, — «пятьдесят на пятьдесят». А чтобы достичь нужной точности, необходимо выбрать наилучшее время для активации встречного воздействия. Коси коса пока роса! — радостно брякнул Франсуа.

До Ольхи начал доходит смысл непонятной надписи на двери кафедры. По всей видимости, это выражение емко вбирало в себя самую суть теории нейтрализации заклятий.

— Ну, что ж, — сказал Франсуа Семенович, довольно потирая руки, — А теперь перейдем к практике и посмотрим, как вы умеете останавливать заклятия. Проведем небольшой опыт. Готовы?

Ученики на местах задвигались, зашептались, кто-то полез доставать и пробуждать заряженные пятнадчики. Ольха до этого даже не слышала, что заклятия можно останавливать. Ей оставалось только сидеть и наблюдать.

Преподаватель поднял одного из студентов и приказал приготовиться. Едва заметным посылом он с изящной легкостью сотворил приказ и направил на ученика, который либо не смог, либо не успел ничего сделать в ответ. Во всяком случает его останавливающее усилие не сработало, а у него самого появились ослиные уши. Класс грохнул от смеха. Учитель применил наложенный морок, юмор был оценен.

Следующий испытуемый точно так же проворонил заклятие учителя, и прямо перед ним появился его двойник. Ученик и его двойник глазели друг на друга как в зеркальное отражение, раскрыв рот с дурацким видом. Класс ликовал.

Чтобы продолжить опыт учителю пришлось зашикать и замахать руками, утихомиривая учеников. Новый испытуемый все-таки успел разрядить ответное заклятие, но, по всей видимости, уравновесить силы ему не удалось. В воздухе полыхнуло зеленое нифриловое пламя, и парта незадачливого ученика загорелась. К вящей всеобщей радости пожар тушили всем классом. Хухля же при этом хохотал так самозабвенно, что на свою голову привлек внимание учителя.

— Я вижу, месье Хухля, вас весьма забавляют неудачи ваших товарищей, — вкрадчиво произнес Франсуа. Класс перестал ржать и затих, предвкушая новое развлечение. Хухля же, все никак не мог остановиться. Понимая, что ему нужно подняться с места, он делал отчаянные попытки встать, но судороги смеха валили его обратно на парту.

— Да, вы не вставайте, Хухля, не вставайте, — Франсуа Семенович подпустил в голос заботливое сочувствие, — Уверен, вы справитесь и так. Готовьтесь!

Хухля так и не успел ничего сделать. Он вдруг обмяк, уронил голову на парту и… засопел в сладком сне. Заклятье усыпления сработало безотказно.

Ольха, к тому времени, уже разобралась в том, как устроено останавливающее усилие. В нем не было совершенно ничего сложного. Нападающее заклятие останавливалось чистой встречной силой. Это было и предельно просто, и в то же время, очень трудно выполнимо. Она вынула из ослабевшей хухлиной руки его пятнадчик и зажала в ладони, вчитываясь в его содержимое.

В основе устройства лежал один из вспомогательных образов, называемый «глаз». Этот образ направленный вовне замечал нападающее заклятие и пробуждал следующий образ, создающий встречный выплеск силы. Она слегка подправила «глаз» на хухлиной монете и, немного подумав, добавила дополнительный вспомогательный образ, который можно было бы назвать «ограничителем». Его задача состояла в том, чтобы отсечь излишек и пропустить сквозь себя только требуемый объем силы.

От преподавателя ее приготовления не ускользнули. Он разбудил Хухлю, язвительно полюбопытствовал как ему спалось, а затем обратился к Ольхе:

— Я вижу, у нас в классе появилась новенькая. Однако боюсь, мадмуазель, вам следовало бы начать изучение нейтрализации с первого курса. Или может быть, вы полагаете, что окажетесь лучше тех, кто уже отучился у меня целый год?

— Я готова попробовать, — спокойно сказала Ольха и поднялась с места. Как бы ни было важно скрывать свои способности, подтверждать право на посещение любых занятий похоже все-таки придется. Ректор, конечно, добро дал, но и преподавателей, которые будут ревностно отстаивать, что их предмет надо изучать сначала, следует брать в расчет.

— Ну, что ж, смелость города берет, — с сомнением сказал учитель и незаметно начал готовить новое заклятие.

Ольха прекрасно читала его действия, и даже видела, какое именно заклятье он готовит. Хитрый Франсуа собирался выставить ее очередным посмешищем, нарядив в кукольное платье с кружевами и огромный бант на голову, какие повязывают маленьким девочкам. Сама Ольха пришла на занятия в походной одежде, другой у нее просто не было.

Она видела, как волна нифрила выстрелила из учительского пятнадчика. Ее исправленный «глаз» сработал четко и мгновенно передал приказ на рабочий образ. Волна исходящей силы, как и рассчитывала Ольха, была частично погашена ограничителем, и вырвалась навстречу нападающему заклятию в точно отмеренном объеме. В воздухе послышался легкий треск, и присутствующих обдала легкая волна холода, вечного спутника нифриловых заклятий. Больше ничего не произошло.

— Си-и-ила нифри-и-ила, — протянул Франсуа, — Вам удалось меня поразить, милая барышня.

Он похлопал в ладоши. Класс с удовольствием поддержал. Хухля светился от гордости за Ольху так, будто это он ее всему обучил. После этого Франсуа стал серьезен, и уже без всяких шуток отчитал лекцию во вполне академическом ключе. Он сообщил, что в жизни, а тем более в бою, останавливать заклятия таким способом никто даже не попытается. Это слишком рискованно, и класс вполне смог сегодня в этом убедится. Вместо этого, моги применяют ответные нейтрализующие заклятия.

Так, например, последствия заклятия, насылающего страх, можно снять заклятием ярости, ратного духа и подобными. Или обратный пример, такие усиливающие заклятия, как ускорение, можно свести на «нет» заклятием, искажающим восприятие. Что толку от повышенной скорости, если ты не способен точно оценивать расстояния. Итогом лекции стало заявление, что только тот мога, который имеет в своем арсенале самые разнообразные заклятия на все случаи жизни, может называться докой, то есть действительным мастером.

В перерыве между занятиями Ольха прохаживалась по оживленным коридорам академии. Она так старательно вслушивалась в царящую здесь насыщенную смесь тысяч заклятий, что у нее заболела голова. Становилось ясно, найти похитителя, если он вообще здесь присутствует, таким способом нечего и пытаться. Чтобы вычислить его, нужно находиться рядом с ним прямо в тот миг, когда он будет накладывать приказ на нифрил.

Ольха вышла во дворик и присела передохнуть на одну из скамеек. Все шло к тому, что в академии она может застрять надолго, а ее изначальный план держаться в тени, оставаясь незаметной, развалился в первый же день пребывания. Обдумав свое положение, она решила последовать примеру, поданному Ясенем, когда они однажды выслеживали шпиона на базарной площади. Порученец вырядился тогда в лоскутную куртку скомороха и шапку с бубенцами.

— Не имеет смысла прятаться посреди базара, — сказал он, — Чтобы остаться невидимым в толпе, нужно находиться у всех на виду.

Для Ольхи это означало, что ей придется намеренно удерживать себя на острие всеобщего внимания, пока окружающие к этому не привыкнут настолько, что это станет для них чем-то само собой разумеющимся. Так за пестрой скоморошьей личиной, люди перестают видеть самого человека, и видят только то, что этот человек хочет им показать. К великому сожалению Хухли она не пошла на следующее занятие с его группой, предпочтя сходить на лекцию начального курса по общей теории нифрила. Ее читала, как оказалось, пожилая женщина с удивительным именем Таиссия.

— Вы все знаете, что это такое, — сказала Таиссия, показывая зажатый между пальцами зеленый кружок.

— Монета, — сказал кто-то с места.

— Копейка, — уточнил другой.

— А это? — спросила она, показывая в другой руке еще один кружок чуть больше первого.

— Две копейки.

— Двушка.

— Все верно. У меня здесь копейка и двушка. А знаете ли вы, чем они отличаются?

— Размером. Двушка больше.

— Двушка тяжелее.

— Да, — согласилась Таиссия, — Двушка чуть-чуть больше и немножко тяжелее. Но не в двое больше и не вдвое тяжелее. Почему же ее ценность вдвое выше, чем у копейки?

Не дожидаясь ответов с места, Таиссия взяла кусочек мела и начертила на доске девятиячеистую решетку с гранями три на три, будто собираясь сыграть в крестики-нолики. А потом заштриховала серединную ячейку.

— Ну, — обратилась она к классу, — Какое прикладное значение имеет для нас нифлил помимо того, что мы покупаем на него еду?

— На нифрил накладывают приказы, — ответили из класса.

— Верно. Мы можем наложить на нифрил приказ, и этот приказ будет храниться на камне до тех пор, пока мы его не сотрем или не перезапишем другой приказ. А это возможно потому, что нифрил создает особое поле в виде ячеистой решетки. Здесь на доске нарисована решетка копеечной монеты. Кто-нибудь знает, почему я заштриховала одну ячейку?

— Потому что ячейки работают только парами.

Таиссия снова повернулась к доске и стерла перегородки между некоторыми ячейками. А затем пронумеровала получившиеся пары.

— Итак. Чтоб принять на себя любой даже простейший приказ, требуется пара ячеек. У копейки таких пар четыре.

— А как же еще одна ячейка, которая без пары? — спросил кто-то.

— Она бесполезна. Поэтому я ее и закрасила.

Она начала рисовать на доске другую решетку, немного больше первой, с гранями четыре на четыре.

— А вот такую решетку образовывает двухкопеечная монета, — сказала она, когда рисунок был готов.

— Шестнадцать ячеек. Восемь пар! — послышалось с мест.

— Совершенно верно. Восемь пар. И если четыре пары составляют копейку, то восемь пар…

— Две копейки!

Без дальнейших пояснений Таиссия нарисовала следующую решетку размером пять на пять.

— Двадцать пять ячеек, и одна лишняя.

— Двадцать четыре ячейки, двенадцать пар, три копейки!

— Хорошо, — сказала Таиссия, — порядок вы уловили. Тогда может быть кто-то скажет мне, какая монета будет следующая?

— Шесть на шесть — тридцать шесть. И делим на восемь.

— Получается четыре с половиной копейки, — кто-то засмеялся

— Такой монеты не бывает! — класс загомонил.

— Правильно, — согласилась Таиссия, успокаивая класс, — Такой монеты не бывает, потому что больший камень начинает образовывать трехмерную решетку. Взгляните еще раз на трехкопеечную решетку. Если вместо квадрата мы возьмем куб с тем же количеством граней, что мы получим?

— Трехкопеечная решетка, помноженная на пять. Пятнадчик!

— Правильно пятнадчик. А у полтинника и у рубля решетки еще сложнее. Их трехмерная решетка получает дополнительный, так называемый «гала-эффект». И так всегда бывает с нифрилом. Когда нам кажется, что мы нашли закономерность, которую сможем распространить на камень любого размера или объема, действительность рушит наши построения. Нифрил был и остается самым загадочным веществом, и от этого стремление разгадать его тайны только возрастает.

Хотя Ольха уже знала большую часть из того, что рассказывала Таиссия, лекция ее захватила. Особенно ее поразили объяснения, почему для хранения в нифриле одного образа, требуются как минимум две ячейки. Таиссия сказала, что нифрил является естественным проводником в некий потусторонний мир. Именно из этого «параллельного» мира черпается особая сила для заклятий и там же хранятся образы. Таким образом, ячеистая пара подобна двум окнам, распахнутым в разные миры, — одна из нашего мира в другой, вторая из того мира в наш. И эти «пары» позволяют перемещать образы и силу из мира в мир.

Когда закончился учебный день, она собиралась еще посидеть в библиотеке, но сил на это не осталось. Она поднялась на замковую стену, с которой были видны окружавшие академию военные лагеря, в которых велась подготовка копейщиков, стрелков и конницы. До темноты она смотрела издалека как в одном из лагерей новобранцы учатся боевому построению. Ей невольно вспомнился паренек, встреченный недавно в Невине на конюшне, и показалось даже, что она его узнает, стоящим во главе замыкающей десятки пехотной роты.

 

Глава 11

Глава 11. Подготовка обоза.

Верес шел быстрым шагом по двору своего замка, обходя подводы с оружием и обработанным нифрилом. Отборные конные сотни мангустов уже выстроились в ожидании, готовые погнать конвой в земли Азума. Следом за Вересом шел его личный писарь с амбарной книгой, громко и торопливо зачитывая содержимое подвод. Дальше следовал ханский посол, который должен был принять обоз под свою ответственность.

— Этого недостаточно, князь, — в очередной раз заявил посол, — Вы, знаете, Азум-хан будет очень недоволен.

— В таком случае, придется подождать с отправкой, — Верес остановился и повернулся лицом к послу.

— Мы не можем больше ждать! — сердитый голос посла взвился, — Я буду вынужден сообщить хану о несоблюдении подчиняющего договора!

Верес знал, чего добивается представитель Азума. Жадюга хочет запустить свои лапы в личную оружейную волчьего князя. Скрипя сердце, Верес уже преподнес ему совершенный клинок, сработанный тяжким трудом мастера в снежном высокогорье. И уже почти пожалел об этом. Подарок только еще больше разжег алчность посла, и теперь тот хотел получить еще.

— Ну, раз уж вы столь любезно вспомнили о договоре, то напомню, что договор дает мне время до конца осени.

Под желтой кожей на лице посла загуляли желваки:

— Мы и так пошли на уступки, чтобы ускорить отправку обоза.

— На взаимные уступки, — поправил князь, — Но если вы желаете вернуться к исходной букве договора, то у меня есть еще три недели.

Посол не нашел, что на это возразить, и они снова двинулись вдоль подвод, писарь зачитывал, посол сверял по своему списку и ставил галочки. Верес и сам прекрасно знал, что содержимого подвод недостаточно. Но он досуха выжал все свои запасы, а, следовательно, на будущий год не соберет и половины от нужного. И это было еще не самым худшим, что заботило сейчас князя.

Во-первых, его беспокоил разговор с Кариной на последнем собрании в зале снов. Если королева горностаев решилась озвучить свои опасения о затеянной против князя игре, значит она имела больше одного источника сведений. Карина никогда не бросает слова на ветер.

Во-вторых, там же в сновидческих чертогах состоялся еще один разговор уже после собрания, но о котором не знала ни одна живая душа. Когда председательский молоточек трижды ударил о столешницу, возвещая об окончании собрания Сорока Восьми, и правители стали исчезать из зала снов, возвращаясь в свои плотные тела, Верес остался в призрачном теле сновидца и переместился в иное закрытое пространство сна, выглядевшее как богатый шатер торговца, где его дожидался принц Бонифан, правитель черепах.

Земли черепах, населяющих острова далекого юга, и земли волчьего племени на севере отстояли друг от друга столь далеко, что, пожалуй, даже самый знающий и прозорливый человек не смог бы вот так сходу предположить, какие общие дела могут найтись у их правителей. И, тем не менее, и Верес и Бонифан делали на свой скрытый союз чуть ли не главную ставку, держа его в строжайшей тайне даже от собственных самых доверенных людей.

— У меня плохие новости, принц, — сказал Верес прямиком, входя в шатер, — Мой посланец с камнем убит.

Глаза на полном лице Бонифана округлились.

— А камень? Камень не пропал?

— Камень забрали.

— Но как такое возможно?! — голос черепашьего принца задрожал.

— Вот и мне очень хочется знать, принц. Как такое возможно? — холодно вернул принцу его же вопрос Верес.

— Да, вы что… Вы что, князь, допускаете, что я проговорился? Да, вы хотя бы знаете, что будет, если это всплывет? Конец! Крах всей моей репутации. Я торговец, Верес, а не воин. Все держится на моем слове!

— Успокойтесь, Бонифан. Я ведь не утверждал, что подозреваю вас. — Верес смягчился, но взгляд его желтых зрачков оставался острым как бритва, — Это могло быть случайным совпадением.

— Успокоиться? Вы предлагаете мне успокоиться, князь?

Верес впервые видел, чтобы чье-то сновидческое тело тряслось от страха.

— Я послал по следу лучших людей. Они уже выяснили, что это сделали Лисы.

— Я хочу знать мельчайшие подробности расследования, — Бонифан пытался взять себя в руки.

— Разумеется, принц. Я буду вас первым ставить в известность.

— Так, вы говорите, это сделали Лисы?

— Да, я в этом уверен.

— Может, следует надавить на барона?

— Это будет преждевременно. К тому же даст ненужную нам огласку.

— Да, князь, вы правы. Надеюсь, ваши люди найдут камень, — принц черепах шумно выдохнул.

— Даже не сомневайтесь, — князь не стал дожидаться дальнейших расспросов и оставил принца.

Верес внимательно посмотрел на посла мангустов, заканчивающего сверять опись ценностей в обозе. Могут ли все эти неприятности оказаться взаимосвязаны, думал он? Кто стоит за ними? А может в это вовлечен и сам Азум?

Его отвлек шум в дальнем конце замкового двора. Князь посмотрел туда, где одноглазый Клим обучал детей клинковому бою. Причиной шума, как ни странно, оказалась не детвора, а один из вересовых наукарей. Он что-то неистово доказывал старому воину и при этом размахивал черным клинком.

Наукарями Верес называл ученых и изобретательных людей, которых собирал везде, где мог. Предоставлял им жилье и стол в своем замке и возможность заниматься научными изысканиями. К сожалению, большая часть их изобретений оказывалась не применимой или бесполезной. Но пыл этих увлеченных людей не угасал, а Вереса это устраивало, он умел ждать терпеливо.

Он окликнул спорящих. Клим повернулся на оклик, понял, что его зовет сам князь, и направился к нему с решительной угрюмостью. Наукарь бежал следом, не переставая что-то быстро говорить. Когда они подошли ближе Верес начал различать его слова.

— Почему опять бесполезно? Как так бесполезно?.. — изобретатель так взволнованно размахивал оружием, что князь забеспокоился, как бы тот не повредил сам себя.

— Ну, что у вас там? — Верес добавил в голос строгости.

Подойдя к князю, Клим поморщился так, будто у него заболели все зубы разом.

— Опять он лезет со своими советами, — Клим раздраженно покосился на наукаря.

— Да не с советами! А с изобретением! Вот, извольте, князь, — наукарь протянул Вересу самый обычный на вид черный куреневый клинок. Князь принял меч и с любопытством осмотрел. Сработан добротно, но качество довольно среднее. Да и рукоять чуть тяжеловата и толще обычного.

— И в чем суть вашего изобретения? — полюбопытствовал он.

— В рукояти вложен нифрил, — сообщил наукарь так, будто открывал тайну. Клим громко фыркнул и покачал головой.

— Да, вы подождите фыркать! Я сейчас все объясню, — изобретатель опять начал горячиться и заговорил быстро, будто боялся, что его перебьют, — Этот нифрил настроен на особый приказ. На приказ образа действия!

Ученый обвел окружающих взглядом полным торжества. Непонимающие лица присутствующих дали ему понять, что объяснения все-таки потребуются.

— Образ действия, — повторил он, — Мы записываем на устройство в рукояти образ удара меча. И после этого, любой человек берет в руку меч и без всякой подготовки воспроизводит любой даже самый мастерский удар!

— Один удар? — уточнил Верес. До него начала доходить суть изобретения, и сметливый княжеский разум сразу озаботился пределами его прикладного использования.

— Пять! — радостно сообщил наукарь, и победно посмотрел на Клима.

— Да хоть двадцать, — возмутился Клим, — Я не буду подсовывать ученикам этот костыль! Они должны сами обретать мастерство, а не получить пять готовых ударов даже от самого великого мастера за просто так!

— Ну, вообще-то Клим прав, — сказал Верес раздумчиво, — Искусство боя всеохватно, его нельзя вместить в одно только умение правильно нанести удар.

Верес помолчал. Краем глаза он отметил, что ханский посол следит за разговором более чем внимательно, хотя и не подает виду.

— Однако, — продолжал он, — Ваше изобретение может оказаться весьма полезным.

кивнул головой послу, приглашая его присоединиться к беседе.

— Согласитесь, посол, что такие мечи очень пригодятся Азум-хану!

— С чего бы это, — презрительно ответил посол мангустов, — Вы сами только что очень точно объяснили, почему воину такой меч не нужен.

— А я и не говорю про воинов.

Не откладывая, князь затеял проверку возможностей меча. Посол, несмотря на спешку, возражать не стал. Видимо ему и самому было любопытно узнать, чем эта проверка закончится. Сперва, Верес заставил наукаря сделать несколько движений с мечом, чтобы убедиться в его полном неумении обращаться с ним. Затем ученый разбудил устройство и снял с него замыкающее заклятие. Верес, немного подумав, выбрал пять движений, два нападающих и три защитных. По знаку ученого он воспроизвел все пять по очереди. Когда движения были записаны устройством, меч в руки снова взял наукарь. Он встал в довольно неуклюжую стойку, непонятно чего ожидая.

— Ну, чего же вы ждете? — посол невольно выдал нетерпение.

— Ах, да. Извините, — смутился наукарь, — Устройство срабатывает не по желанию, а в ответ на внешнее воздействие.

— Понятно, — вздохнул Верес, — Клим, обеспечьте «внешнее воздействие». Только не калечить! Сей ученый муж нам еще пригодиться.

Одноглазый воин пожал плечами. Он поднял свой игровой меч для занятий с учениками, сделал легкий подшаг и, не особо вкладываясь, нанес удар. Наукарь отбил удар мастера, с точностью воспроизведя движение Вереса, вложенное в устройство. А затем нанес и ответный удар, да такой, что Климу удалось отбить его в последнее мгновение.

— Достаточно. Очень хорошо, — остановил князь. Он остался доволен коротким представлением. На твердокожем лице посла сохранялась каменная маска, но алчный блеск глаз его выдавал. Опыт с мечом явно произвел на него впечатление.

— Так что скажете, посол, — обратился к нему Верес, — Воину такой меч может и ни к чему, а новобранцу, впервые взявшему в руки оружие, он будет немалым подспорьем.

— Ну, хорошо. Сколько у вас таких мечей? — посол перешел к делу.

— Пока только пять десятков, — ответил ученый, — Дайте мне несколько минут, и я перезапишу приказы на остальные мечи.

— Отлично, — похвалил его Верес, — Посол с удовольствием возьмет каждый из них, как за семь обычных.

— Это грабеж, — тут же возмутился мангуст, — Каждый как за три обычных, и даже это будет проявлением слабости с моей стороны.

— Как за пять. И не забывайте, что мечи будут воспроизводить удары от самого волчьего князя! — Верес усмехнулся.

— По рукам, — буркнул посол, старательно изображая человека, которого только что обокрали. Однако Верес мог поклясться, что хитрый мангуст уже успел прикинуть, кому он загонит мечи по безбожной цене.

— Вопрос по недостаче решен? — спросил князь, протягивая руку послу.

— Решен, — сказал посол и пожал руку князя.

 

Глава 12

Глава 12. Боевое заклятие.

Всю первую неделю, если не принимать во внимание многократную отработку построений, они рыли рвы и наваливали укрепления. В общей черте оборонительного сооружения, каждая десятка возводила под себя свой собственный отрезок. При этом замыкающему отделению приходилось делать дополнительную работу, загибая укрепление с левого края, чтобы хоть как-то прикрыть открытый левый бок. Если бы успешность действий бойца зависела только от этого, то лучшими в сотне, несомненно, были бы Бобры.

Аким недоумевал. Он считал, что придавать так много внимания защитным укреплениям имеет смысл только при появлении стрелкового оружия. Впрочем, он плохо представлял себе боевые возможности нифрила, а на курсы по тактике боя, будучи десятником, ходил Васька. Кстати сказать, бойцы замыкающей десятки приняли его своим вожаком как само собой разумеющееся, и слушались Васю безо всякого внутреннего сопротивления.

К этому времени им всем раздали «нательные копейки». Васька сделал девитиячейные оплетки из прочной нити, чтобы бойцы могли носить монеты на шее. Правда, к Васиному сожалению, записать на них дорожные приказы, помогающие сохранять силу в работе, Грач запретил. Он сказал, что нательная копейка содержит четыре нестираемых образа, два «глаза» и два «дома» к ним соответственно. Один глаз всегда нацелен только на Грача, другой только на Вепря. Он так же объяснил, что хотя копейка и является самой малой монетой, но зато вражеские моги не смогут ее «взломать», то есть наложить приказ на эти копейки ни у кого кроме самого Грача и ротного Атмана не получится.

Васька получил от Грача на руку новый нифрильный образ. Он ожидаемо оказался такого же красного цвета, что и голова вепря на запястье. Так называемый «наперсток десятника» по вдоль наружной стороны указательного пальца левой руки в виде взятого в круг числа десять с крылышками по бокам. Причем левое крыло доходило до ногтя, а правое — до костяшки.

Аким в тот раз составлял Ваське общество, пока тот ожидал своей очереди, и присутствовал при наложении образа. Разумеется, он полюбопытствовал, зачем там крылышки, ведь мол, десятники в ранг святых не зачисляются. Грач усмехнулся, и сказал, что крылья по табелю не обязательны, и он добавляет их лично от себя, как свой отличительный знак мастера.

Они только что закончили разбирать завал из камней, веток и земли, который до этого сами же и сооружали из подвернувшегося под руку материала. Куч, наконец, объявил отдых, и ребята расселись прямо на земле. Акима стянул сапог и стал вытряхивать из него набившуюся внутрь грязь.

— Вась, — сказал он, — Расскажи, что Вепрь говорил на последнем занятии?

— Вот тебе, Акима, все знать надо, — Васька уселся на травку, вытягивая уставшие ноги.

— А то ж. На том и стоим, — не стал спорить Аким.

— Да, про нифрильную могию, в основном, — сказал Васька, вызывая в памяти последний рассказ ротного, который лично вел занятия десятников по тактике боя, — Говорил, что в бою применяются как нападающие, то есть причиняющие вред, так и защитные, то есть усиливающие и помогающие заклятия. В нашей роте могой нападающих проклятий является Грач-ловкач, а могой обороны, значит, является сам атман Вепрь.

— Слушай, Вась, — вступил в разговор Макарка, — А, что без могов пехота вообще ни на что не способна?

— Вовсе нет, — ответил Васька, — По мне, так как раз наоборот, это моги без пехоты ни черта не навоюют. К тому же, знаешь, что Вепрь еще сказал? Он сказал, что с опытом бойцы научаются сопротивляться воздействию нифрила.

— Ух, ты, — сказал Макарка, — Это ж тогда мне никакой мога не страшен будет! От, не зря у нас говорят, что нифрил, он только морок плодит.

— Ну, это не так. Ты, Макарка, не торопись могов со счетов скидывать. От них тоже много чего зависит, — сказал Васька наставительно, — Да, кстати, Куч велел выбрать в каждой десятке одного человека на должность оружейника. Сказал, что занятия вести будет сотник Белый.

Акимка замер с перевернутым сапогом в руке и уставился на Ваську.

— Да, тебя, конечно, кого же еще, — сказал ему Вася, — К тому же и с куренью тебе работать доводилось.

— Братцы, я вас не подведу, — радостно пообещал Аким, — Буду делать вам лучшее в роте оружие.

В это мгновение прозвучал зов построения и парни повскакивали с мест. Акима, как всегда, провозился, натягивая сапог, и встал в строй с опозданием. Куч одарил его недобрым многообещающим взглядом. Сотник стоял перед строем, держа в руках два деревянных шеста, длиной несколько больше человеческого роста.

— Номер первый, ко мне, — негромко приказал он.

Из строя выбежал десятник первого отделения, рослый парень из вепрей. Куч отдал ему один из двух деревянных шестов, велел отойти на несколько шагов, а потом нападать будто у него копье.

Паренек отошел от сотника, ухватил шест покрепче, направил его конец на Куча, и ринулся в нападение. Едва заметным движением Куч сместился с острия атаки десятника, одновременно с этим, накладывая свой шест поверх летящего на встречу и почти незаметно поддавил. Паренек не просто потерял равновесие, а перекувырнулся через собственный шест, приземлившись на лопатки за спиной Куча.

— Встать в строй, — не глядя на парня, приказал ему Куч, и добавил, — Следующий.

На следующего Кучу едва ли понадобилось больше усилий, чем на первого. Хотя, второй номер, взяв шест, решил было осторожничать, приближаясь к сотнику постепенно маленькими шажками. Однако, сблизившись на досягаемое расстояние, получил учебным копьем под дых и на этом схватка закончилась.

На то, чтобы поочередно выбить всю сотню, Кучу понадобились считанные минуты. Один из бойцов, правда, попытался схитрить, и забежал за спину сотнику по безопасной дуге. Куч не стал разворачиваться к нему лицом, а вместо этого опустил свой шест и остановил поединок.

— По-твоему, это была военная хитрость? — не оборачиваясь, сказал он стоящему за спиной бойцу.

— Так точно, сотник Куч, — ответил тот.

— А ты, хитрец, забыл, в каком роде войск ты состоишь?

— Никак нет. В копейщиках.

— Вот именно. В копейщиках! А копейщики, чтоб ты знал, всегда воюют строем. Они идут в бой плечом к плечу со своими товарищами. По этой причине они не могут двигаться ни по дуге, ни зигзагом, ни наискось. Копейщик может идти только вперед, даже если он видит, что идет на самого черта. В этом его отвага и доблесть. Три наряда вне очереди. Следующий…

Когда дело дошло до замыкающей десятки, то поначалу все складывалось не блестяще, конечно, но и не хуже, чем у других. Васька, хотя копья раньше в руках не держал, но к вилам привык с малолетства. Поэтому Кучу пришлось пару раз отбить его выпады, прежде чем самому нанести свой удар «на поражение». А Макарка, который на деревне среди сверстников считался лучшим поединщиком, даже заслужил похвалу, хотя одолеть сотника ему, конечно, нечего было и думать.

Но потом учебное копье в руки взял Акима, и все пошло наперекосяк. Этот растяпа до сотника даже не добежал. Он умудрился запнуться за какую-то кочку и растянулся на земле, не успев начать боя. За что получил наряд вне очереди. Бобры с цаплями, правда, обошлись без особого позора, но потом дошла очередь до Вершка, и тот взял шест не так как берут копье, а как берут дубину.

— Э, ты что, собрался из меня пыль выколачивать? — полюбопытствовал у него Куч.

Однако Вершок шутки в его словах не усмотрел. Изобразив на своем добродушном лице подобие зверской рожи, он поднял шест над головой и кинулся в бой. Сотник легко ушел от его удара и пинком под зад отправил в кусты. Когда Вершок выдрался из зарослей, Куч под общий хохот показал ему, как правильно брать копье, причем Вершок понял еще и не с одного раза.

Наконец учебное копье в руки взял Короток, стоявший самым последним. Тот вроде и копье взял правильно, и когда подсел, сколько мог, и пригнулся пониже к земле, видимо, намереваясь нападать из положения полуприсядь, даже получил от Куча одобрение.

— Все верно, если сам маленький, стань еще меньше, — сказал он, — Подкрадись и подбей ноги противнику. Пока он встанет, не ты сам, так твои товарищи его добьют.

Но, к сожалению, успеха из этого преимущества мышонок развить не сумел. Засуетился, заметался и в итоге сам же налетел лбом на копье сотника, получив довольно тяжелое увечье. Куч заморозил ему голову нифрилом и приказал отправить к целителям.

После упражнений с копьем, сотня получила время на отдых, и Коротка повели в белую палатку врачевателей всем отделением.

— Ну как же ты так, Короточек? — недоумевал Макарка, — Обморока ты нифрильная, как ты лобешником-то прямо на копье налетел?

Вследствие заморозки головы, Короток отвечать не мог. На его остром лице застыло удивленное выражение, говорившее само за себя. Он, явно, и сам не знал, как такое получилось.

— Слушайте, братцы, — сказал Акима, озабоченно заглядывая Коротку в глаза, — Он ведь у нас и так не все звуки выговаривал, а вдруг он теперь совсем дар речи потеряет?

— Нет, нет, что ты Акима, — успокоил его Васька, — Если место поражения заморозить нифрилом сразу после ранения, то излечение будет полное. Вепрь говорил, что даже конечности заново отрастают.

— Да, ну, — не поверил Макарка, — Скажи еще, отрубленная голова отрастет.

— Голова, конечно, не отрастет, а вот рука или нога может, — поучительно сообщил Васька, — Вепрь, сам знаешь, он врать не будет! Потому, он и говорит, что рота, одержавшая верх в сражении, за счет своевременного исцеления раненых несет потери в разы меньше.

— Вот те на, — удивился Макарка.

— Вот то-то, — усмехнулся Васька, — А ты говоришь, моги не нужны. Еще как нужны!

— Погоди-ка, — встрял Аким, — А которые проиграли в сражении? Им что, помощь не оказывают?

— Оказывают, конечно, — сказал Вася, — Там даже какое-то межнародное соглашение действует, ну, чтоб побежденным тоже помогали. Но своих-то все равно спасают в первую очередь. А при тяжелых ранениях, сам понимаешь, каждая секунда дорога.

На другой день после завтрака, как это уже стало обычным, их повели на большую поляну на построения. На страх опоздать, парни все-таки решили забежать к целителям, чтобы проведать Коротка. Тот сидел в одиночестве на узкой лазаретной койке, уставившись неподвижным взглядом в темный угол. Вчерашнее удивление на его лице сменилось обычным хмурым выражением, что говорило о том, что замораживающее действие нифрила закончилось.

— Привет, мышонок.

— Ну, ты как?

— Оттаяла твоя башка? — парни заговорили все разом.

— А я се? Я ни се, — Короток привычно скривился и насупился, однако было видно, что внимание товарищей ему приятно.

В эту минуту в палатку зашел целитель, краснолицый дядька в белой шапочке, и сообщил, что Коротка можно забирать. Не теряя времени, парни выволокли исцеленного из палатки и рванули на построение. Они успели занять свое место вовремя. Рота выстроилась по сотням в две шеренги. Сотники на этот раз не встали перед строем, а заняли свои места во главе своих сотен. Посреди поляны, лицом к роте стоял лично сам Вепрь, по правую руку от него, мога нападения Грач-ловкач.

— Здравствуйте бойцы, — Вепрь говорил, не повышая голоса, но благодаря заклятию Грача на усиление звука, его слова разнеслись раскатом по всей поляне.

— Здра жла атман Вепрь! — проорало триста глоток.

— Сегодня вы попробуете на себе действие боевого заклятия, — сообщил Вепрь и приказал, — Засветить нательные копейки.

Васька засветил свой «нательник» и проследил, чтобы это сделали все бойцы его десятки. Он стоял, преисполнившись жути и любопытства одновременно, — «а вот как оно это будет? Сдюжу ли я боевое заклятье?», — думал он.

Вепрь тем временем достал из кармана полтинник, подержал его на ладони, что-то пошептал и убрал монету обратно в карман. Васька ждал, что атман пустит заклятье, но ничего не происходило. Пока он ждал, на него вдруг накатила волна самых теплых чувств к Вепрю. «Все-таки, какой он хороший человек, наш ротный атман. Он ведь нам как отец родной», — у Васьки даже слеза навернулась от счастья, что ему так повезло служить в роте самого лучшего из ротных атманов, — «эх, вот прямо сейчас отдал бы за него жизнь, всю до последней капли крови», — Васька даже пожалел, что сейчас нет такой возможности. А то он бы немедля доказал Вепрю свою полную преданность. Сам ротный атман молча стоял перед своим войском с обычным непроницаемым выражением на лице. Наконец он повернулся к стоящему рядом Грачу.

— Ну, что, я думаю, на первый раз достаточно будет, — сказал он.

— Даже более чем достаточно, уважаемый Вепрь, — ответил Грач.

Не сказав больше ни слова, они развернулись и пошли.

— Третья сотня. Вольно. Разойтись. Все за мной на малую поляну, — Васька слышал Куча будто из-под воды. В каком-то странном оцепенении он смотрел, как сотник толкает и тянет за руки бойцов их сотни. С большим трудом, он сообразил, что от него требуется, и сказал своим, что им нужно идти на малую поляну. Никто кроме Макарки с места не сдвинулся. Вдвоем им пришлось гнать свое отделение как стадо упирающихся баранов.

На малой поляне их ждал костер, на котором парился котел. Бойцы сотни подходили и усаживались вокруг костра. Кто-то раздавал им кружки с горячим чаем. Целитель переходил от бойца к бойцу, заглядывая в зрачки. На некоторых он указывал санитарам, те клали парней на носилки и куда-то уносили.

Только что испытанное чувство безграничного счастья испарилось, будто его и не было. На Ваську навалилась такая злая тоска, что жить не хотелось. Его мутило, а по позвоночнику прокатывал озноб. Васька посмотрел на Акиму, того била крупная дрожь. Он почувствовал, что его кто-то теребит за рукав и повернул голову.

— Вот это се сяс? Это се сяс такое творится, а? — всхлипывая, спрашивал Короток, вытирая рукавом крупные слезы.

Васька только пожал плечами. Ему и самому хотелось бы это знать. Он поискал глазами Куча. Сотник тоже сидел в общем кругу с кружкой чая. Ему показалось, что мангуст прячет улыбку.

— Сотня. Внимание, — Куч поднялся, и его голос зазвучал почти торжественно, — Сегодня, вот только что, вы прошли посвящение. Вы испытали на себе воздействие боевого заклятия.

— А когда же закончится действие заклятия? — спросил чей-то полный тоски голос.

— Вы, похоже, так пока и не поняли ничего, — сказал Куч с грустной усмешкой, — Действие заклятия закончилось еще там, на большой поляне.

Куч обвел взглядом недоумевающих бойцов.

— А, почему сейчас так плохо? — снова спросил тот же жалобный голос.

— То, что вы сейчас чувствуете, скоро пройдет. Это называется откат после заклятья. Или отходняк, говоря по-нашему, — сотник заулыбался, — Ну, скажите мне. Там на поляне, когда Вепрь полтинник засветил, что вы чувствовали? Здорово было, да?

— Так это, что и было БОЕВОЕ заклятие?

— Еще какое боевое! Можете не сомневаться, — Куч рассмеялся, — Ну, вы что, позабывали все что ли? Атман Вепрь, он какой мога?

— Мога обороны, — сказал кто-то.

— Вот именно. Мога обороны! А мога обороны творит поддерживающие и усиливающие заклятия. Заклятие, которое он использовал, называется «ратный дух». Но вы должны запомнить главное. Усиливающее воздействие нифрила ограничено. Даже для опытного бойца в среднем оно составляет около двух минут, а потом всегда наступает откат. И чем сильнее воздействие, тем сильнее отходняк. Так что вам копейщикам оно только к лучшему, на копейку — и откат копеечный!

Куч снова улыбнулся:

— И на счет отката не переживайте. Привыкните со временем. По сравнению с нападающими проклятиями, оно — сущая мелочь.

 

Глава 13

Глава 13. Академия в академии.

заливало комнату ярким светом, обещая погожее утро, а Ольха только повыше натянула одеяло на голову. В конце концов сегодня воскресение. «Могу я выспаться хотя бы сегодня», — подумала она.

До утренних сумерек она бродила по темным коридорам академии, вслушиваясь в ставшую привычной мешанину тысяч заклятий. Не самих заклятий, конечно, а тех невидимых глазу следов, что они оставляют в пространстве. Эти медленно тающие следы произнесенных заклятий Ольха называла тенями.

Она медленно ходила по опустевшему зданию и перебирала тени заклятий, в надежде, что ей попадется тот же почерк, что был наложен в лесу и на дороге, но все тщетно. В конце концов она слишком устала и настолько перестала соображать, что начала шарахаться от местных коридорных мороков.

А теперь, чувствуя себя разбитой и не выспавшейся, она убедила себя, что имеет право на передышку по случаю выходного дня. Занятий не будет. А значит и ей можно, наконец, как следует выспаться. Но погрузиться в сонное забытье ей не дали. Сначала она услышала шелест крыльев, а затем как по подоконнику заскребли птичьи коготки. Ольха вздохнула и высунула голову из-под одеяла. Как и ожидалось, с подоконника на нее смотрела синица.

— Вставай волчица, завтрак проспишь, — сказала синица голосом Хухли.

Ольха пошарила рукой по полу, пытаясь нащупать что-нибудь достаточно тяжелое, чтобы запустить в нахальное пернатое, но, передав послание, морок растворился сам. Идти на завтрак в общую столовую не хотелось совершенно. Ольха уже знала, что по случаю выходного дня завтрак затянется и «студиозусы» предадутся одному из любимых своих развлечений, будут оттачивать мастерство в наведении морока, разыгрывая друг друга не слишком утонченными шутками. Жуки в компоте и уползающие столовые приборы, еще только самые безобидные из них. И именно поэтому идти в столовую нужно обязательно. Там собираются все курсы, а значит, именно там самая большая вероятность вычислить похитителя.

Ольха мцчительно зевнула и откинула одеяло. Наскоро умылась и, не особо задумываясь, выбрала одно из нескольких платьев. Заставник дядя Леша очень кстати привез их ей из Невина. Походный наряд давно просился в стирку.

Зайдя в просторное помещение столовой, она невольно поморщилась от царящего здесь оглушающего шума и гомона. Она в нерешительности стояла у входа, высматривая в людском муравейнике свободное место. Заботливый Хухля заметил ее первым и пришел на помощь. Он поднялся из-за столика и замахал руками. Оказалось, что он занял для нее место и даже уже принес поднос с едой. Выучив к этому времени ее предпочтения, он взял для Ольхи тарелку рисовой каши, вареное яйцо, два куска черного хлеба, намазанных маслом, и сливовый компот.

Усевшись за стол, Ольха с сомнением осмотрела принесенную Хухлей еду и на всякий случай переключилась на тонкое видение. Еда и посуда были настоящими. Вздохнув, она принялась за завтрак.

— Ты чего, смурная какая-то? — спросил Хухля.

— Не выспалась, — вдаваться в подробности ей не хотелось. Она сделала вид будто полностью увлечена очисткой яйца от скорлупы. Хухля решил почему-то, что должен ее опекать, так же как ее вечно опекали в замке Вереса. Еще один самозваный старший брат на ее голову.

От дальнейших Хухлиных расспросов ее выручила непонятно откуда взявшаяся черная кошка. Она запрыгнула на их столик и просительно замяукала. Ольха на видимость не попалась. Она подула на кошку, и та растворилась в воздухе, правда, через пару секунд та же кошка сотворилась снова, но уже под соседним столиком.

— Сила нифрила, — сказал Хухля, провожая кошку взглядом, — Эта кошка здесь третий день шастает.

— У кого-то туго с воображением? — спросила Ольха. Она уже успела поднабраться местных обычаев и знала, что повторяться здесь считается дурным тоном.

— Это вряд ли… — с сомнением протянул Хухля.

— Ну, может какой первокурсник еще порядков здешних не знает? — не отступилась Ольха. Черная кошка показалась ей любопытной.

Хухля посмотрел на Ольху с видом целителя, озабоченного здоровьем приведенного к нему больного:

— Похоже, волчица, ты точно не выспалась. Самовоспроизводящийся морок! Это ж какой первокурсник осилит?

— Ну, а кто же тогда ее сотворил?

— А действительно, — на лице Хухли отразилось недоумение, — Я как-то не думал…

От внезапного предчувствия у Ольхи на висках выступила испарина. Чутье било в набат, эта кошка может быть важной зацепкой. Чтобы морок, после того как его растворили, воссоздал себя заново, нужен довольно сложный образ заклятия и крупная монета. Она решила, не выдавая своей заинтересованности, расспросить Хухлю поподробней.

— Кто-то, похоже, не пожалел на эту кошку пятнадчика, — начала она делано безразличным голосом.

— В смысле? — не понял Хухля.

— Ну раз кошка шляется по столовой, значит и монета, на которой она записана, тоже припрятана где-то здесь, — пояснила она, — Рано или поздно студенты догадаются, найдут монету и приберут себе. Представь себе, Хухля, эта монета может быть прилеплена прямо под нашим столом.

Хухля с сомнением смотрел на Ольху, соображая. Наконец он спросил:

— А почему ты решила, что там именно пятнадчик?

— Потому что на меньшую монету такой сложный морок не поместится.

Хухля решительно отодвинул стул и полез под стол. Ольха прыснула.

— Ты бы дождался, пока люди разойдутся.

Но Хухля уже вылазил обратно из-под стола.

— Под нашим столом монеты нет, — сообщил он расстроенно, — А ведь и впрямь любопытно, что тут делает эта кошка?

— Слушай, Хухля! — Ольха подалась вперед и перешла на шёпот заговорщика, — А, может, она разговоры подслушивает или следит здесь за кем-то?

Хухля рассмеялся, давая понять, что шутку оценил, но затем вдруг хлопнул себя по лбу.

— А ведь ты может быть и права, — сказал он, — Этот морок запросто могли сюда подкинуть наши шпионы.

— Погоди, погоди, Хухля. Не дури мне голову. Какие такие шпионы? И почему они «наши»?

— Ну, факультет разведки. Ты, правда, не знаешь?

— Что-то я совсем ничего не понимаю, — Ольха была сбита с толку, — Я ведь здесь уже месяц как, но никакого такого факультета разведки я не видела. И в расписании его нет!

— Ну, да. Конечно. Ты же, волчица, до мелочей не нисходишь. На кой ляд тебе сдалось последовательное обучение с первого курса, — съязвил Хухля, — На обзорных лекциях, кстати, рассказывают обо всех факультетах.

— Хухля, не надо нравоучений. Давай по делу.

— Ну, если по делу, — Хухля посерьезнел, — То разведка, это даже не столько факультет академии, сколько самостоятельное учебное заведение. Вернее, будет сказать, что туда могут попасть те выпускники, которые уже закончили академию с отличием и показали какие-то выдающиеся способности.

— Это что, какая-то академия после академии?

— Да, вроде того. Поэтому их и в расписании нет. И ведут они себя довольно скрытно. Что понятно, в общем-то. Положение обязывает.

— М-да. И много народу тут из разведки? — Ольха покрутила пальцем, как бы обводя обширный столовый зал.

— Не смеши меня, волчица, они живут отдельно, они же избранные, — полный недоумения взгляд Ольхи Хухля по всей видимости принял за недоверие, и пустился в объяснения, — Ну, смотри. Вот там за нашими стенами простые рядовые копейщики, которых сотники гоняют в хвост и в гриву, мечтают попасть учиться в академию, точно так же, поверь мне, те, кто учится в академии, мечтают по окончании учебы, попасть на факультет разведки.

— То есть, что-то на вроде того, что они лучшие из лучших? — уточнила Ольха.

— Ага. Что-то на вроде, — подтвердил он.

— Только я не поняла. Они где-то не здесь учатся? Где их земля, где их здания?

— А-а, вот это хороший вопрос, — довольный произведенным впечатлением Хухля заухмылялся, — Они тоже живут здесь, только их землица ловко припрятана между конюшнями и служебными пристроями. Сознайся, ты бы ни за что не догадалась. Ольха решительно поднялась из-за стола:

— Пошли.

— Куда? — не понял Хухля.

— Туда! — ответила Ольха с ударением, — Покажешь мне этих шпионов.

Хухля вздыхал и бурчал, но ему пришлось-таки встать из-за стола и повести Ольху к «шпионам».

— Вот, что меня в тебе раздражает, волчица, — жаловался он, — Так это твоя неуемность. Если тебе что в голову втемяшится, все! Гаси нифрил, танцульки отменили.

Ольха помалкивала и виновато улыбалась, позволяя Хухле выпустить пар. Тот, хоть и ворчал не переставая, но все же вел ее в сторону конюшни. Правда, на полпути он вдруг внезапно сошел с дорожки и направился прямо в сильно разросшиеся непролазные колючие кусты.

— Э-э. Ты что, сдурел? Я через эти заросли не продерусь, — Ольха остановилась и решительно схватила Хухлю за руку, — Куда это ты меня тащишь?

— Волчица, ты, как сама сказала, здесь уже месяц как, а до сих пор попадаешься на простейший морок.

— Ой, да. Кусты не настоящие…

— Пошли уже, — они двинулись прямо сквозь несуществующие заросли, и уже через пару шагов оказались на вполне приличной утоптанной тропе. Ольха оглянулась. С обратной стороны никаких кустов видно не было. По всему судя, это был какой-то однонаправленный морок, видимый только с той стороны.

Ольха с любопытством осмотрелась. Земля «шпионов» была невелика, по сути только одно здание с узким двориком, притулившееся к задней стене конюшни. Но ее все-равно поразило, как можно было спрятать это здание в пределах крепостной стены. Ольха могла поклясться, что излазила все мыслимые места академии вдоль и поперек.

— Вот, ты что о себе возомнила, а? — продолжал бухтеть Хухля, — Думаешь тебя так же просто пустят к разведчикам?

— А, что тут такого, — простодушно ответила Ольха, — Мне ректор разрешил посещать любые курсы.

— Факультет разведки не подчиняется ректору. Я же сказал, самостоятельное учебное заведение! — Хухля покачал головой, — Если хочешь, могу поспорить, что старый Лис тебя и на порог не пустит.

— Кто-о-о? — Ольха снова вцепилась Хухле в руку.

— Да, отпусти ты. Больно же, — Хухля с трудом высвободился из ее хватки, — Я вот тебя не понимаю. В чем-то ты превосходишь любого другого студента, а в некоторых вещах ты просто как малое дитя.

— Ну, извини, Хухля, — сказала Ольха примирительно, — Ты сказал, что у этих, как ты их называешь «шпионов», главный какой-то Лис?

— А что тут такого? Ты — волчица, я — заяц, Бартоло — лис.

— Ну, — Ольха замялась, — Просто это странно как-то. Ведь Лисы — кочевники. Не думала, что среди них могут быть преподаватели академии.

— В этом ты права. Бартоло — вообще исключительная личность. Лисы его почитают чуть-ли не наравне со своим бароном.

— Ага. А что, кроме этого Бартоло, в академии еще Лисы есть?

— Не-а. В том-то и дело. Бартоло такой один на весь лисий народ. Лисы ведь в школах не учатся, грамоту не постигают, кочуют по лесам, а этот вон на какие высоты поднялся!

— Ну, теперь он наверняка разважничался, и с другими Лисами даже и не здоровается?

— Вовсе нет, — сказал Хухля, — Нрав у него скверный, это точно, но со своими он встречается, можешь не сомневаться.

— Вот как?

— Ага.

Они подошли к трехэтажному зданию. У входа ожидаемо переминался страхолюдный зубастый морок.

— Если ты собралась просто пройти мимо этого морочного чудища к входной двери, то я сразу заявляю, что это скверная мысль, — сообщил Хухля.

— А что тут такого? — спросила Ольха, но все-таки остановилась в нескольких шагах от морока, — У ворот академии не такой же разве?

— Нет, не такой же. Этот, скорее всего, настоящий страж.

— Да? И что он такого может?

— Как только ты пересечешь черту охранного круга, он пробудит защитное боевое заклинание.

— Ты уверен?

— Нет, но рисковать не стану.

— Вот что, Хухля, — сказала Ольха после минутного раздумья, — Стой здесь и к стражу не суйся. В случае чего вытащишь меня отсюда.

— Всегда рад помочь, — буркнул Хухля безо всякой радости.

— Не, трясись, заяц. Я сама боюсь, — «подбодрила» его Ольха.

О боевых заклятиях она была немало наслышана, и однажды даже видела в действии. Когда они с Ясенем мотались с очередным заданием Вереса по восточным лесам, толпа грязных бродяг позарилась на их лошадей. Ясень тогда жахнул по ним «сковывающим ужасом». Неизвестно как скоро бродяги пришли в себя, к тому времени они с Ясенем уже вскочили на коней и скрылись в лесу, но гнаться за ними никто даже не пытался.

Ольха переключилась на тонкое видение и сосредоточилась на страже. По первому впечатлению ничего особенного она не увидела. Зрительный образ стража был проявлен силой, вложенной в нифриловый камень. Ольха даже увидела, где именно камень припрятан, он выдавал себя силовым жгутом, струящимся из щели в дверном косяке.

Присмотревшись получше, она еще различила едва проявленную нифриловым свечением границу охранного круга, за которой стоять было безопасно. И ничего больше. Страж явно дремал, сохраняя силу. Получалось, для того чтобы увидеть охранное устройство стража, надо было пересечь черту, вот только подставляться под боевое заклятие не хотелось совершенно.

«А что если не пересекать черту, а только лишь на нее наступить? Как тогда поведет себя морок?» — она собралась с духом и осторожно поставила ногу прямо на черту. Чудище тут же вскинуло голову, силясь рассмотреть пришельца.

— Слово! — пророкотало морочное чудище.

Ольха отдернула ногу от черты, и на всякий случай еще сделала пару шагов назад. Своим тонким видением она успела кое-что ухватить, но ей нужно было вдумчиво разобраться, что же она увидела. Морок немного еще поводил головой из стороны в стороны, но так и не разглядев никого в границах охраняемой местности, снова впал в спячку. Ольха начала мысленно перебирать, что же она увидела в краткое мгновение пробуждения стража.

Во-первых, Хухля оказался прав. Над правым плечом стража проявился знак заклятия. Боевое оно или нет, разбираться не было желания. И был еще один «образ», расположенный непосредственно под знаком заклятия, скорее всего «спусковой приказ». Ольха посчитала, что этот приказ должен запустить боевое заклятие, если проходящий мимо стража не назовет то самое тайное слово, или назовет его неверно.

Кроме этого, само собой напрашивалось умозаключение, что спусковой приказ должен содержать в себе это тайное слово, просто потому что ему нужно с чем-то сверить то, что скажет пришелец. И оставалось только это слово как-то подсмотреть. Она снова подошла к черте и наступила.

Страж мгновенно пробудился. Над его плечом вспухли образы.

— Слово, — рыкнул страж, Ольха силилась считать проявившийся нужный ей образ, но пока еще ничего не видела.

— Назови слово! — страж повысил голос, и «спусковой приказ» над его плечом начал набирать свечение. Ольха выхватила из образа какие-то отдельные знаки, но для обретения полной картины не было времени. Она едва успела отскочить от черты.

Теперь страж успокаивался дольше прежнего. Он некоторое время недовольно рычал, топтался на месте, но в конце концов снова «заснул». Похоже, что при следующем пересечении черты он так просто уже не отстанет, а значит следующая попытка будет последней.

Ольха подошла к побледневшему Хухле, уселась прямо на траву и сжала ладонями виски.

— «Я», «И», «М»… Не понимаю, — выдохнула Ольха, — Белиберда какая-то.

— Что? — Хухле удалось разлепить спекшиеся губы.

— Страж требует назвать тайное слово, — начала пояснять Ольха.

— Ну, это я понял, — сказал Хухля охрипшим голосом, — Я не понял только, зачем ради этого дважды к нему лезть и испытывать судьбу.

— Кое-что я подсмотрела, — нехотя сообщила Ольха, — Только пока не понимаю, что это значит. «Я», «И», «М», потом, по-моему, еще было «Е». А, Хухлик? Что это за «яиме» такое?

— А, может это буквы в зеркальном порядке? Нам Таиссия на теории нифрила рассказывала, что текстовые образы на нифрил часто именно так вписывают.

— Не поняла, что это за порядок такой?

— Ну, то есть задом наперед. Тогда твоя «яиме» на самом деле читается как «емия».

Ольха хлопнула себя ладошкой по лбу:

— Точно! Хухля, ты молодец. Значит, это тайное слово…

— Академия, — одновременно выкрикнули они.

— Как-то уж больно просто, — засомневалась Ольха.

— Да ладно, — Хухля махнул рукой, — Здесь ведь учебное заведение, а не военный штаб. Кстати, я не понял, а как это тебе удалось подсмотреть слово?

— А вот об этом, Хухля, ты никому не расскажешь! — с нажимом прошипела Ольха.

Хухля испуганно отшатнулся как от змеи.

— За меня можешь не беспокоиться, — быстро проговорил он, — Хранить тайны я умею.

Ольха с сомнением покосилась на Хухлю, но промолчала. Выжидать дальше смысла не было. Она решительно направилась к стражу.

— Слово!

— Академия, — четко проговорила Ольха.

Хухля на секунду зажмурился и втянул голову в плечи, ожидая чего-то страшного. Но все было тихо. Он приоткрыл один глаз. Страж стоял на прежнем месте и не проявлял никаких признаков возбуждения. Ольха, остановившись рядом со стражем, и уже не обращая на него внимания, смотрела на Хухлю с легкой улыбкой.

— Все в порядке, Хухля. Спасибо за помощь. Ждать меня не надо. Не знаю, сколько я там пробуду, — Ольха потянула за ручку двери. Ей вдруг почти нестерпимо захотелось выкинуть какую-нибудь штуку. Например, изменить на камне тайное слово. Она представила, как какой-нибудь незадачливый «шпион» привычно произнесет старое слово, а страж в ответ ему как жахнет боевым заклятьем… Но она удержала себя от этого. Начинать новые знакомства с хулиганских выходок явно не стоило.

 

Глава 14

Глава 14. Универсальный вуалятор.

После занятий по тактике боя просидевшие в неподвижности больше двух часов ротные десятники выходили из штабной рубленой избы шумной гурьбой. Оказавшись на улице, Вася с удовольствием вдохнул чуть влажноватый предвечерний воздух. На душе было тихо и хорошо. Вепрь всегда объяснял все толково и в то же время просто, тем самым вселяя в своих подчиненных уверенность, что со своими боевыми задачами они справятся, и, если глупых ошибок совершать не будут, то сами выживут, и людей своих уберегут.

Вечер воскресения бойцам отводился как личное время, что-то вроде небольшого отдыха. Васька предвкушал, как они всей десяткой отправятся в блинную Иваныча, займут отдельный столик, будут есть блины со сметаной, и неторопливо разговаривать. Только сначала ему нужно будет собрать своих бойцов. К концу первого месяца обучения в лагере многие получили специализацию и часть занятий проводили не в своих десятках, а в группах спецумений.

Впрочем, четверо, а это были Вершок, Короток и Бобры Бака и Дука, уже поджидали Васю здесь же возле избушки. Не останавливаясь, он кивнул им, давая понять, чтобы шли за ним, и не теряя времени направился туда, где вились куреневые дымки ротных мастерских. До них было идти ближе всего, и Вася решил для начала захватить Акима.

Мастерские располагались на задворках лагеря в тупиковой части. Строений здесь никаких не было, если не считать нескольких обширных навесов, под которыми были установлены верстаки для деревообработки. Рядом с навесами на большой поляне, вытоптанной до земельной черноты, были навалены поленницы дров, уложены штабели деловой курени, стояли бочки с куреневой же смолой, необходимой при обжиге. Безо всякого порядка поляна была утыкана костровищами, над которыми возвышались разнообразные подобия обжиговых печей. Каждый умелец сооружал такую печь под себя, а посему затейливость устройства каждой печи ограничивалась лишь пределами воображения каждого отдельного мастера.

У одного из таких костровищ хлопотал Аким. Он одновременно следил за мерой обжига заготовки, чертил что-то стилом на куске бересты и читал военный устав. Куч припомнил ему выходку с уставным положением и назначил его сотенным начетчиком устава, приказав выучить основной военный документ наизусть. Аким принял эту ношу спокойно, если не сказать с удовольствием. Его не знающее границ любопытство влекло к совершенно любым кладезям знаний.

— Как успехи? — обратился к нему Васька вместо приветствия.

— Да, уже заканчиваю, — невпопад ответил Аким. Он вынул заготовку из печного зева и, приблизив ее к глазам, внимательно осмотрел. Наконец, кивнул удовлетворенно и кинул раскаленную черную куреневую деревяшку в таз с водой. Из таза повалил густой пар. Аким кивнул куда-то себе за спину, — Надо вот еще мишени забрать.

Васька проследил взглядом в сторону, указанную Акимом. То, что он назвал мишенями, скорее напоминало три деревянные лопаты, скрепленные между собой.

— Бука, — коротко бросил Васька, — Захвати.

Вепрь учил, что десятнику следует приучать своих бойцов понимать себя с полуслова. Краткость на войне может иметь решающее значение. Следуя этим советам, Васька, придумал для Бобров общее имя. Бака и Дука совместились в Буку. Так он к ним обращался, когда бобрам следовало самостоятельно определить, кто из них выполнит приказание, нарабатывая тем самым навыки взаимодействия и взаимодополнения. Поскольку оба бобра были сейчас свободны, мишени подхватил, стоящий ближе к ним Дука.

— Думаешь можно изменить их врожденную способность? — спросил Вася. В своей каморке они не раз обсуждали, можно ли научить Цапель не всегда стрелять в одну мишень. Поэтому Аким понял его без лишних пояснений.

— Не совсем так, — ответил Аким, закидывая за спину объемистую котомку, — Все-таки их врожденная способность в том, что они могут безмолвно мгновенно договариваться. А вот то, что наши стрелки лупят в одну мишень, а не распределяют цели между собой, они наработали как навык.

— Потому что привыкли охотиться на одиночных крупных зверей? — уточнил Вася.

— Да, я думаю, причина в этом.

— И ты что-то придумал? — спросил Вася.

Аким самодовольно улыбнулся и тут же взялся показывать принцип работы своего изобретения.

— Дука, — сказал он, — Воткни мишени в землю. Да, вот этим заостренным штырем.

— Как видите, — продолжал Аким, — Когда лопатки сложены, стреляющему с расстояния они кажутся одной единственной мишенью.

Аким достал из кармана бечевку и привязал один конец где-то в верхней части мишеней. После чего размотал бечеву и отрядил Коротка залечь в стороне от траектории выстрела, взявшись за ее конец.

— Так, — дальше объяснял Аким, — Ты, Вася, даешь стрелкам приказ целиться и подымаешь руку. Коротку это так же будет знак приготовиться. Потом машешь рукой, Короток дергает бечеву, и сразу за этим даешь команду «пли».

Когда Короток занял указанную позицию, Вася махнул рукой, и Мышонок, насупленный от важности поставленной перед ним задачи, с готовностью дернул бечевку. Лопасти лопаток раздвинулись наподобие веера, одна влево, другая вправо, и вместо одной мишени стали видны все три.

— Э-э. И что это даст? — спросил Вася.

— Ну, ты понимаешь, здесь главное внезапность! Неожиданно вместо одной мишени появляются три. Навык цапель дает сбой, и тогда они вынуждены будут изменить свой способ взаимодействия.

— Мудрено, — Вася почесал подбородок.

— И в какую мишень они после этого станут стрелять? — задал Дука очевидный вопрос.

Аким пожевал губы и задумался.

— А тогда сделаем так, — просиял он, — Ты, Вася, перед тем как дать приказ целится, ставишь цаплям задачу заранее, кому в какую мишень следует стрелять.

— И это при том, что во время постановки задачи они будут видеть только одну мишень? — сказал Вася с сомнением.

— А это уже не важно, — отмахнулся Аким, — Главное задачу поставить.

План Акима назвать безупречным было нельзя. Но за неимением другого, его изобретение решили испробовать. Ребята, не откладывая, отправились на стрелковую поляну. Цапли их десятки ожидаемо оказались именно там, с потрясающим постоянством укладывая одним залпом три стрелы в одну мишень.

— Может, оно так даже лучше будет? — сказал Вася, разглядывая мишень, нашпигованную стрелами, — Наверняка даже конника свалят с одного залпа.

— Нет, Вася. Цапли должны развивать свою способность, — убежденно ответил Аким, — Бука, убирай старую мишень. Сейчас будем ломать шаблон.

Слово «шаблон», припомненное Акимом из воспоминаний о жизни на Старшей Сестре, Бобры, разумеется, знать не могли, но что от них требуется поняли и так. Когда все приготовления были сделаны, и Короток с зажатым в руке концом бечевки залег в траве, Вася приступил к постановке учебного задания.

— Бойцы, — обратился он к Цаплям, — Вы видите перед собой только одну мишень. Но представьте, что эта мишень может разделиться на три.

— Это как? — переспросил Аотаон.

Вася поскреб пальцем макушку.

— Предположим, — начал пояснять он, — Что перед вами не деревянная мишень, а живое существо, например, заяц.

— На зайцев нам не доводилось охотиться, — сообщил Иелетеле, — У нас зайцев не водится.

— Вот в этом все и дело, — подтвердил Вася, — А теперь, перед вами заяц, и в мгновение выстрела, этот заяц может переместиться, как влево, так и вправо.

— Но заяц может остаться и на прежнем месте? — уточнил Уамас после небольшого раздумья.

— Совершенно верно, — согласился Вася.

— Поэтому, ты, — обратился он к стоящему в середине Уамасу, — будешь стрелять так, будто заяц останется на месте. А ты, Аотаон, будешь готов пустить стрелу левее, а ты, соответственно, правее. Задача ясна?

Цапли посмотрели на деревянную мишень с явным сомнением, все-таки деревяшка — не заяц, двигаться не может.

— Заряжай. Целься, — Вася поднял руку, — Стрелять будете по моему приказу.

— Вась, подожди, — Аотаон опустил уже поднятый было лук. Так куда мне целиться?

— Целься в ту же мишень, но стрелять будешь в левую.

Цапля покачал головой, недоумевая, но лук снова поднял. Вася махнул рукой, Короток дернул за бечевку и в то же мгновение Вася крикнул «пли». Мишени разложились, раздался хлесткий звук отпущенной тетивы. Три стрелы воткнулись в изначально видную среднюю мишень.

— М-да, — подал голос Вершок, — Среднему зайцу не повезло.

— Погоди, Вершок, — одернул его Аким, — Кое-какая разница все же имеется. Посмотрите, все три стрелы в одной мишени. Но при этом, одна точно по середке, другая явно левее, а третья явно правее.

— Аотаон, — обратился Вася к стрелку, — Ты изначально целился в левую часть мишени?

Аотаон немного подумал и сказал:

— Нет. Я целился как обычно, но готов был к выстрелу с упреждением.

— Расскажи, что произошло, когда мишень разделилась, — потребовал Аким.

— Мне трудно объяснить, — сказал цапля, — Но что-то произошло. Когда мишени распались, я почти готов был выстрелить в левую. Возможно, если мы еще поупражняемся с этими мишенями, то научимся распределяться по целям. Другие цапли подтвердили, что прок от Акиминого изобретения есть, и выразили желание поупражняться еще.

— Ну, хорошо. На будущее отряжу вам в помощь Коротка с Вершком махать рукой и дергать за бечевку, — сказав это, Вася вздохнул. Задачка для этих двоих и впрямь на пределе их возможностей, — А сейчас захватим Макарку и пойдем к Иванычу.

Хотя каким-либо явным успехом их опыт не увенчался, Аким был горд собою сверх меры. Он возбужденно начал рассказывать, как его осенила мысль, разбить устойчивый образец стрельбы, и как он придумал свою «веерную» мишень.

— Погоди, Акима, — Вася прервал Акимино хвастовство, — Ты мне лучше скажи, как твой светлый ум справляется с задачей вооружить нашего Коротка.

Аким бросил взгляд на мышонка, который сматывал бечевку у мишеней и слышать его не мог. Однако для уверенности, понизил голос до шепота.

— Сотник Куч прямо сказал, что ему кроме кистеня никакое оружие не подойдет, — сообщил он и поморщился.

— Это я и сам понимаю, — согласился Вася, — Копье он держать не может. Так за чем дело встало?

— А-а, — Аким махнул рукой, — Какой-то «благожелатель» сказал ему, видите-ли, что кистень — это оружие для простаков и недоумков.

Вася хмыкнул.

— Да уж, было бы смешно, если б не было грустно, — продолжил Аким, — Кистень я сделал, в котомке лежит, могу хоть сейчас ему отдать, только теперь наш «сложный умник» от кистеня отказывается наотрез.

— А он кистень вообще в глаза видел? — спросил Вася.

— Ну, я ему свой пока не показывал.

— Вот и не показывай, — Васю явно осенило, он хлопнул Акима по плечу, подмигнул и добавил, — Осталось только придумать для этого оружия подходящее название.

— Думаешь он не догадается?

— Надо постараться, — отрезал Вася.

Пластуны, единственное подразделение роты, проводившее обучение за пределами учебного лагеря. Под предводительством сотника Куча они скрывались в чащобе, а в конце дня возвращались на большую поляну. Где они все это время проводили, и чем занимались, никто не знал. Макарка, и без того будучи парнем немногословным, про вопросы о занятиях пластунов вообще ничего не рассказывал, как бы любопытный Аким его не упрашивал.

Бойцы Васькиной десятки уселись на травку на краю большой лагерной поляны, там, где она росла чуток погуще. Аким сбросил на землю котомку и привалился на нее спиной. Вася оценил положение солнца на небосклоне. По его прикидке долго ждать появления пластунов не придется. И действительно, довольно скоро они показались из рощи. Все тяжело дышали, даже сотник Куч, который тащил на спине одного из бойцов, а еще одного поддерживал под руку. Выбежав на поляну они, не выбирая места, попадали на землю прямо в пыль.

Вася со своими поспешил на помощь.

— Чем помочь? — крикнул он, подбегая.

Сотник поднял голову, увидел Ваську и вымученно улыбнулся:

— Удачно вы подвернулись. Воды. Побольше холодной воды, — сказал он, — А еще горячего чаю и сухарей.

Вася отправил Коротка на кухню, Вершка за целителями, а сам с остальными парнями со всех ног побежал на хоздвор за ведрами. Через минуту они вернулись, таща каждый по ведру колодезной воды. Куч уже не лежал на земле, успев перевести дух, и тормошил и что-то негромко, но властно говорил одному из лежащих в траве пластунов. Тот лежал лицом вниз, обхватив голову руками.

Увидев Васю, он коротко приказал:

— Лей.

Вася стал поливать парня из ведра.

— На голову лей, — крикнул Куч.

Остальные тоже принялись поливать водой пластунов. Их всех била крупная дрожь. Вася уже опустошил свое ведро, и хотел крикнул Акиму, чтоб позаботился о Макарке, но тот и сам уже отыскал друга среди прочих, и вылил на Макарку все свое ведро.

— Еще несите, — приказал Куч, когда все ведра были опорожнены.

Через несколько минут суеты все пластуны были насквозь промокшими, а участок поляны превратился в хлюпающее грязное месиво, покрытое лужами. Старания Васькиных бойцов пошли на пользу. К тому времени когда Вершок привел на поляну целителя, они уже все сидели и пили принесенный Коротком горячий чай с сухарями. Краснорожий дядька целитель окликнул Куча, но тот только вяло отмахнулся, давая понять, что помощь не нужна.

Попив чаю, пластуны поднимались и расходились. Куч, убедившийся, что все пришли в порядок, ушел тоже. Короток с Вершком следили, чтобы освободившиеся кружки из-под чая не растащили. Короток получил у повара ведро чая под личное обязательство вернуть все в целости.

Наконец, все пластуны разошлись. Ребята подхватили ведра и посуду, чтобы вернуть все по местам. Макарка тоже полностью восстановился, только попросил зайти в казарму, чтобы переодеться в сухое. Через несколько минут они уже выходили за пределы лагеря.

— Куда идем? — спросил Макарка. Он полностью вернул свою спокойную уверенность и даже на ходу чему-то тихонько улыбался.

— К Иванычу, — ответил Вася.

— На какие шишы? — Макарка оказался единственным, кто обратил на это внимание, последние четверть копейки они потратили пару недель назад.

— Умеешь ты, паря, задавать вопросы по существу, — Вася усмехнулся, — Нам выдали денежное довольствие за прошедший месяц.

— Ух, ты!

— Здорово!

— А сколько выдали? — в глазах Коротка зажегся алчный блеск.

— Десять копеек. Считай, по копейке на брата, — сказал Вася.

— Маловато сто-то, — буркнул Короток.

— Радуйся тому что есть, — назидательно возразил Аким и довольно потер руки, — Ну, кого назначим казначеем десятки?

— Каким иссе казнасеем? — возмутился Короток, — Засем нам казнасей?

— Действительно, Аким, — поддержал Вася Коротка, — Раздать всем бойцам по копейке — дело не хитрое. Какой еще казначей?

— Ну, ребята, вы даете, — Аким преувеличенно изобразил изумление, — А из чего я вам доспех делать буду? Нам кроме курени забесплатно ничего не дают. А нужны еще шкуры, это раз, — Аким начал на ходу загибать пальцы, — Потом веревка нужна конопляная. Жилы тоже нужны, это стрелкам на тетиву. Да много чего…

Короток, придавленный перечислением необходимых трат привычно насупился и уставился под ноги. Акима нещадно продолжал:

— Нужен нифрил для заклятий.

— А моги на сто? — тут же взвился Которок, — Пусть они нифрил згут. А мы по сто свой нифрил тратить будем?

— Да хоть бы заморозку тебе на башку наложить, — невозмутимо ответил Аким, — Когда во время боя тебе опять от копья прилетит, ты целителя можешь и не дождаться.

— М-да. Акима прав, — сказал Вася, — Нифрил нужен.

— Вот и я о чем, — обрадовался Аким поддержке десятника, и чтобы закрепить успех добавил, — Вася, расскажи им про рубильников.

— Ну, — Вася немного помолчал, собираясь с мыслями, перед тем как пересказать всей десятке то, что уже успел вытянуть из него Аким, — Атман Вепрь рассказывал. Что в войске у Котов есть отборная конница. Там только Рыси служат.

— Вроде как у нас стрелковые цапельные полусотни?

— Ага. А там рысья конница. Так вот, каждый из них в бою нифрила возжигает на целый рубль.

— Да ну?! — Короток толи не смог поверить, толи не смог представить себе такую уйму денег.

Вася пожал плечами. Если бы об этом рассказал кто другой, он скорее всего и сам бы не поверил. Но Вепрю он верил безоговорочно и поэтому продолжил рассказывать:

— Это не считая того, что у них есть еще и свои моги, которые тоже нифрила не жалеют.

— Да-а, — протянул Вершок. Не хотел бы я с такими воинами сойтись в бою.

— А я еще не все рассказал, — сообщил Вася с кривой ухмылкой, — В паре с рубильниками еще бьются нелюди. Их, кажись, глаками называют. Так те врагов рвут зубами и когтями.

— Так их из-за этого рубильниками называют? — спросил Макарка после небольшого молчания, — Что нифрила жгут на рубль?

— Не знаю, — ответил Вася, — Может поэтому. А может и потому, что они своими длинными палашами разрубают человека надвое.

— Ага, — сказал Аким, — Так же и мы копейщики не потому, что копьями воюем, а потому что нифрила на нас в бою на копейку.

Парни невесело посмеялись. Тем не менее акимовы доводы, подкрепленные рассказом о рубильниках, показались им убедительными, и они быстро пришли к соглашению откладывать в десятскую казну половину своих доходов. То, что казначеем станет Аким не пришлось даже обсуждать. Это как-то и так само собой подразумевалось. Вася достал деньги и под тоскливыми взглядами Коротка передал ему пять копеек. Разговор на этом затих, и ребята шли, каждый погрузившись в свои мысли.

Они уже прошли лагерь стрелков, и сейчас проходили мимо лагеря древесников, лесных нелюдей, населяющих земли народа вепря. Древесники имели очень твердую кожу, которая делала их малоуязвимыми к стрелковому оружию, а высокий рост давал им преимущество в бою против конницы. Ребята с уважением глядели как древесники лупят бердышами по вкопанным в землю высоким столбам, изображающим конных противников.

— Вот они пусть с рубильниками и бьются, да Вася? — подал голос Вершок.

— Угу, — ответил Вася, — Да ты не переживай, Вершок. Потому конницу рубильников и называют отборной, что ее в кошачьем войске не так и много. Так что даст бог, судьба нас с ними не сведет.

Вскоре они вышли на развилку, где пути от их лагеря и академии могии сливались в одну ведущую к тракту дорогу, наезженную конями, на ней даже еще не до конца осела пыль от последнего проскакавшего здесь конника. Вася вгляделся и ему показалось что он узнал мелькнувшую маленькую фигурку верхом на удаляющейся серой лошади. Она еще пару раз вынырнула из-за деревьев, а потом, как ему показалась, свернула в сторону речной заставы.

— Макарка, а ты чего улыбаешься всю дорогу? — внезапно появившаяся уверенность, что окажись он здесь несколькими минутами раньше, то мог бы встретится с юной княжной, почему-то заставила Васю смутится, и он захотел отвлечь себя разговором, — Полчаса назад мы тебя водой отливали. Тебе вроде не до улыбок было.

— Да, так, — неопределенно сказал Макарка, — Ничего особенного.

— Ну, уж расскажи, — с нажимом поддержал Васю Аким. Он просто не мог упустить возможность вытянуть из Макарки хоть какие-нибудь сведения о подготовке пластунов. Макарка какое-то время шел молча, и Аким уже решил, что тот опять отмолчится, но он вдруг заговорил.

— Сотник Куч велел нам обернуться на зверя, а потом наложил боевое заклятье, — сказал он наконец.

— И как это? — спросил Аким. За прошедший месяц в лагере они уже не раз испробовали на себе боевые заклятия, но при этом никогда не находились в оборотне, а только в обычном человеческом состоянии.

— Да, как вам сказать, — продолжил Макарка, — Вы только не смейтесь, но как будто теряешь собственное «я», — просто сказал Макар и замолк.

Слова его не только никому не показались смешными, а скорее даже наоборот, пугающими.

— То есть как это?

— В тот миг у меня совсем не было никаких собственных мыслей. Когда Куч отдал приказ как можно скорее забраться на скалу, для моего волка-оборотка это было единственным устремлением, — Макарка немного помолчал, — Я даже толком не помню, как я лез на эту скалу. Просто раз и оказался там.

— Ну, дела! — сказал на это Аким, — Просто универсальный солдат какой-то.

Все привыкли к акиминым странным высказываниям, которые он объяснял вспышками озарений о прошлой жизни, поэтому «универсального солдата» пропустили мимо ушей.

— Да. Такие дела. Самое забавное в этом то, что если бы Куч приказал прыгнуть с этой скалы вниз головой, я бы прыгнул не раздумывая, — сказал Макар.

— Что подтверждает мой последний тезис, — важно сообщил Аким, — Хоть вы его и проигнорировали.

— Акима, — одернул его Вася, — Пожалуйста, говори по-русски. «Тезис», «прогнобировали» — что это за белиберда? Я не понимаю, в русском языке разве нет соответствующего слова?

— Я хотел сказать, что подтверждает мое последнее утверждение, хоть вы и не обратили на него внимания.

— Так-то лучше, — похвалил Вася, — Так что, Макарка, тебе это показалось забавным? Что по приказу Куча ты бы сиганул вниз головой?

— Ну, нет, конечно, не это. Просто, понимаете, в самом этом состоянии есть какая-то притягательность. Ты ни о чем не думаешь, и ты ничего не боишься, и ты ни о чем не заботишься…

Короткий Макаркин рассказ поразил всех, и оставшуюся дорогу они провели в споре о том, благо это или зло, описанное Макаром состояние оборотка под заклятьем, дающее с одной стороны свободу от сковывающего воздействия страха, с другой, делавшее бойца полностью подчиненным своему вожаку.

Жарче всех, само собой спорил Аким, постоянно поминая своего «универсального солдата». В какой-то миг он вдруг прервался на полуслове и замер с поднятым вверх пальцем от пришедшего ему очередного озарения. Все подумали, что он опять что-нибудь выдаст, но к общему удивлению до самой блинной он не произнес больше ни слова.

Когда они уже сидели в заведении Иваныча, уминая блины со сметаной, Аким торжественно достал из своей объемной котомки какой-то тяжелый сверток и бухнул его на стол.

— Есть у меня хорошая новость для нашего Коротка, — самодовольно объявил он.

Короток зарделся и горящим взором уставился на сверток, потянувшись к нему измазанной жиром рукой.

— Не так быстро, — Акима отодвинул сверток от Мышонка, — Сначала небольшое вступление.

Короток руку нехотя убрал, но взгляда от свертка не отвел.

— Итак, чтобы подобрать подходящее оружие для нашего Мышонка мне пришлось изрядно повозится и повспоминать различные виды вооружений со Старшей Сестры, — произнес Аким торжественно, — Вашему вниманию предлагается одно из самых смертоносных вооружений, какие видели небеса под названием «вуалятор универсальный».

Акима медленно развернул тряпицу и взглядам парней открылся тяжелый шипованный шар, соединенный с деревянной рукоятью куском короткой толстой веревки.

— Так это же кист… — радостно начал Вершок, но чья-то нога заботливо пнула его под столом, заставив заткнуться. Вася сделал страшные глаза и показал Вершку кулак. Вершок понял лишь, что ему велено молчать, хотя и не понял почему. Он пожал плечами и, потеряв к оружию интерес, потянулся ложкой к крынке со сметаной.

— Владей, — сказал Аким Коротку, пододвигая к нему «чудо-оружие».

Короток зачарованно его разглядывал. Он любовно поглаживал смертоносные шипы на шишаке, не замечая, как пальцы пачкаются в саже, не отмытой после обжига.

— Валя-я-ятор! — мечтательно протянул он.

— Название данного оружия, — вуалятор, произошло от французского «вуаля», что в переводе означает: «раз и готово», — сказал Аким и для наглядности примера добавил в виде стиха, — Не бойся ножа, а бойся вилки, один удар — четыре дырки!

Вершок, который все это время трескал блины, и, казалось, не обращал на происходящее никакого внимания, вдруг замер. Пораженный красотой стиха он сидел, уставившись на ложку в своей руке, а потом вдруг заговорил, подражая Акиму:

— Не бойся вилки, а бойся ложки, один удар и… один удар и… один удар и… — он так силился подобрать рифму, что на виске у него вздулась жила, однако крайнее умственное напряжение успеха не давало.

— Один удар, и нету «бошки», — докончил за него Аким.

 

Глава 15

Глава 15. Бартоло.

— Удачи тебе, волчица, — Ольха услышала за спиной запоздалый окрик Хухли, когда дверь за ней уже закрывалась. Она оказалась в обширной, но совершенно пустой прихожей, лишенной каких бы то ни было подсказок, куда тут можно идти случайному посетителю. Налево по коридору? Или направо? Или вверх по лестнице на второй этаж? По всему видно, на случайных посетителей здесь вообще не рассчитывали.

Она перешла на тонкое видение, что делала в первую очередь в незнакомой обстановке. Здесь, как и в здании академии витали тени заклинаний, хотя и не в таком обилии. Одно из них было совсем свежим, похоже даже еще действующим. Ольха решила проследовать за ним, потому что и это она обычно делала в первую очередь в незнакомой обстановке.

Она поднялась на второй этаж, потом по коридору налево, прошла мимо нескольких дверей, наконец, силовая нить заклятия привела ее к двери в тупиковой части длинного коридора. Табличка на двери отсутствовала. Она покрутила головой. Здесь вообще не было никаких табличек, никаких указателей, никаких стендов с расписаниями занятий, как будто это не учебное заведение, а частный дом.

Постучать или просто открыть дверь? Внезапно она ощутила неловкость за свое вторжение. Ее действия никак не походили на поступок воспитанной девушки, и появилось сильное желание развернуться и уйти. Чтобы успокоиться, она заставила себя сделать несколько медленных вдохов- выдохов. «Ты здесь по заданию самого князя. Черт побери, ты должна войти в эту дверь»- сказала она себе, взялась за ручку и потянула дверь.

Войдя, Ольха осмотрелась. Небольшая со вкусом обставленная комната. Вдоль стен полки с книгами, в середине стол, за которым сидел человек. Она сразу обратила внимание, что его оборотень — лис, и довольно старый. Человек в упор смотрел на нее. Она отметила, что взгляд у него колючий, но не враждебный, скорее любопытный. На столе перед старым лисом лежала засвеченная крупная монета, разливавшая по столу изображение какого-то двора. Со своего места она видела этот двор вверх ногами, но узнав стоящего столбом стража, которого только что так ловко обошла и спину удаляющегося Хухли, сообразила, что монета показывает двор перед входом в здание. Видимо, та монета, в которой заключен образ стража, пробуждаясь, не только включает самого стража, но и передает изображение на другую монету, находящуюся у Лиса. О передаче изображения с монеты на монету она раньше только слышала, а вот видела впервые. «Что ж, умно, — подумала она, — сразу знаешь, кто к тебе направляется».

— Ну, — скрипучим голосом произнес человек за столом и погасил монету, — Чем обязан такой настырности со стороны юной барышни в стремлении попасть туда, куда ее никто не звал?

«Ну, не звал, но зачем сразу хамить?», — внутренне возмутилась Ольха. Сама она не назвала бы свои действия «настырными», но по опыту ей было известно, что со стариками лучше не спорить.

— Иного способа попасть сюда я не знала, — сказала она, и чтоб как-то расположить к себе старика, попыталась изобразить галантный поклон, приличествующий благородным девам. Получилось у нее плохо.

— Другого способа для вас нет, — хмыкнул Лис, проявленная галантность его не тронула совершенно, — Это единственный вход в здание, можете мне поверить.

Ольха не поверила. Такое здание обязательно должно иметь хотя бы один черный ход. Но начинать разговор с обличений не стоило.

— Меня зовут Ольха… — сказала она и запнулась. Дальше обычно следовали слова: «служба порученцев князя Вереса», однако она уже приложила слишком много усилий, чтобы убедить всех в академии, что на Вереса она не служит. Сказать: «я нахожусь здесь по рекомендации князя Вереса» — тоже не годилось. Этот колючий старик явный гордец, он скорее всего упрется и заявит, что князь Верес ему не указ. Единственное, что ей пришло на ум, это совет Ясеня, который учил ее, что «говорить с наглецом языком оправданий бессмысленно. Переходи в наступление, и сама заставь его оправдываться».

— …Я могла бы поискать и другой вход, и возможно бы даже его нашла, — сказала она, все-таки решившись намекнуть на свое неверие, и не без самодовольства добавила, — Но, мне этого не понадобилось.

— И это единственная причина, по которой вы со мной разговариваете, — ничуть не смутившись намеком, что ему не верят, ответил старый лис, — Меня зовут Бартоло, к вашим услугам.

«Ага. Моим трюком со стражем старикашка все-таки впечатлился!»

— То есть вы хотите сказать, что, раскусив вашего стража, я прошла испытание?

— Ничего подобного я не говорил, — Бартоло усмехнулся, — Не имею нужды вас испытывать, так как мне от вас ничего не нужно.

«Черт тебя побери, нахальный старый лис, — подумала Ольха, вскипая, — ведь как обидно отшил, при том, что повода для обиды вроде бы и нет». Этот Бартоло ловко сбивал ее с толку, а вот у нее никак не получалось подобрать нужный подход к общению, и опять она не придумала ничего лучше, кроме как заявить со всей прямотой:

— Я хочу получить возможность посещать любые ваши занятия, — уже произнеся эти слова, она осознала, что прозвучали они резковато, а если быть до конца с собою честной, то даже дерзко и высокопарно.

— Вот прямо любые! — Бартоло многозначительно заломил бровь, — Такая потрясающая наглость порой открывает человеку кое-какие пути, однако следует помнить, что, если вовремя свою наглость не обуздать, в итоге она приведет на виселицу.

«Это он меня обвиняет в наглости!?» — Ольха едва сдерживалась, хотя и понимала, что разговор окончательно пошел не в то русло. Еще немного в том же духе и старик просто укажет ей на дверь. «Возьми себя в руки» — сказала она себе, — «медленный вдох, теперь выдох. Ты спокойна как столетнее дерево».

— Извините, — с большим трудом она справилась со своими чувствами, — Я благодарна вам за то, что вы уделили мне свое время, и действительно хочу у вас учиться. Я полагала, что, пройдя вашего стража, показала свои способности.

Однако и эта попытка Ольхи наладить со стариком взаимоотношения, не привела ни к чему.

— А вот сейчас я бы хотел получить подробности, — Бартоло вдруг заговорил резко, чеканя слова, впившись в Ольху черными бусинами глаз, — Как вам удалось обойти мое заклятие? Признавайтесь, кто вам выболтал тайное слово?

— Так это было ВАШЕ заклятие?! — ошарашенно переспросила Ольха. До нее начало доходить, что все ее подозрения относительно этого Лиса рассыпаются в пыль, потому что заклятие стража и заклятие в лесу были наложены разными людьми.

— Не надо играть со мной, юная барышня, и уходить от вопроса, — строго сказал Бартоло, — Разумеется, это заклятие накладывал я. Кому бы еще я доверил ставить стража перед собственным домом. Потрудитесь ответить на поставленный вопрос.

Ольха и раньше с трудом терпела, когда на нее начинали давить, а сейчас терпение и вовсе иссякло. Старик явно был обеспокоен уязвимостью своего стража, чем предоставлял ей возможность отыграться. Упускать эту возможность она не собиралась.

— Прошу извинить, — начала она елейно, — Но тайное слово стража выболтал сам страж. Оно записано у него в шпаргалке, — Ольха мстительно улыбнулась и покрутила пальцем над правым плечом, показывая, где именно находился образ со словом, — Правда, я впервые встретила стража, который читает задом наперед.

Она испытала злую радость от того, что ей удалось утереть нос вредному старикашке. Впрочем, радость несколько омрачилась, когда она увидела в его глазах беспомощную растерянность. Бартоло сразу как-то поник и его черты старчески заострились. Очевидно, что ее язвительный ответ его страшно расстроил. Казалось, еще немного и он вовсе заплачет.

— Но, вообще-то образ стража можно улучшить, — заговорила она с большей поспешностью, чем следовало. Видеть такое страдание пожилого человека было невыносимо. Зачастив она принялась пояснять, — Его внимание имеет слишком уж четкую и при этом неподвижную границу. Нужно сделать так, чтобы граница его внимания при пробуждении расширялась, тем самым охватывая большую площадь.

— То есть вы хотите сказать, что воздействовали на границу охранного круга, но при этом ее не пересекали? — начал догадываться Бартоло.

— Я просто на нее наступила, — уточнила Ольха, — Страж меня не видел, а я успела подглядеть слово.

— Так вот, как вы сработали, — вытянув из Ольхи нужные ему сведения, Бартоло тут же скинул личину жалкой растерянности и снова смотрел на нее холодным взглядом. Старый лис несомненно читал ее чувства как раскрытую книгу и играл на них без зазрения совести. Ольха поняла, что ее только что развели на жалости и жутко разозлилась.

— Не обижайтесь, Ольха, — сказал он неожиданно мягко, впервые назвав ее по имени, — Поставьте себя на мое на место. Что бы вы делали, когда узнали, что ваше проверенное и надежное заклятие кто-то «раскусил»?

— Да, но я не…

— Не нужно объясняться, — Лис улыбнулся теплой улыбкой, которая, Ольха была вынуждена признать, ему очень шла, — Я все-таки руковожу факультетом разведки. Здесь в академии я знаю все обо всех. Кстати, мне прекрасно известно, что вы находитесь здесь по поручению Вереса.

— О-откуда вам это известно? — Ольха попалась на очередную уловку, совершенно не заметив, что хитрый Лис попросту сменил предмет разговора.

— Ну, это проще простого. Ректор говорил мне, что князь лично ходатайствовал за вас. Кроме того, он просил предоставить вам особые условия: возможность посещать любые занятия любых курсов. Это значит, что вы здесь не для того чтобы постигать науки, ибо сам князь не стал бы оспаривать, что постигать их следует последовательно и с первого курса, — сказал Бартоло поучительно, — А коронованный волк на вашем запястье снимает последние сомнения, вы здесь что-то или кого-то ищете.

Ольха шумно выдохнула. Вся ее скрытность отправилась, что называется, коту под хвост.

— Да вы не расстраивайтесь. И хотя я тоже вас «раскусил», можете мне поверить, я не проболтаюсь, — Бартоло сдержано хмыкнул, — К тому же вы неплохо играете роль взбалмошной княжны, привыкшей делать все что ей заблагорассудится.

«Теперь обозвал меня взбалмошной, — Ольха должна бы была возмутиться, но восприняла эти слова почему-то довольно отстраненно, — и ведь не понятно, оскорбил он меня или похвалил».

— Вы считаете, что другие об… обо мне не догадываются? — спросила Ольха. Теперь она готова была испытывать жалость к себе самой.

Бартоло пожал плечами:

— Как знать? Кто-то может о чем-то и догадывается. Но уж во всяком случае не этот ваш заячий принц.

— Это вы о ком?.. О Хухле?.. Что, Хухля принц?

— Считайте это моей платой за сведения о страже, — старый Лис лучезарно улыбнулся.

— Надо же. Хухля мне ничего не говорил… — она с недоверием уставилась на Лиса.

— А как по-вашему он здесь оказался? — спросил он с вызовом, — Да вы посудите сами, юная барышня, Какой вменяемый ректор иначе пустил бы в академию Зайца?

После этих слов Ольха узнала, что старик умеет заразительно и подолгу смеяться. Поддавшись его веселью, она расхохоталась вместе с ним. «Пустить в академию зайца» — действительно звучит до смешного двусмысленно.

Отсмеявшись, Лис безо всяких переходов нацепил на лицо выражение деловой сосредоточенности.

— Насколько мне известно, порученцы Вереса набираются из простолюдинов, уж не сочтите за непочтение. Но, при этом, дает им звание нареченных княжичей, чтобы, представляя его в делах, они имели возможность общаться с княжичами по роду на равных.

— Вы хорошо осведомлены, — сдержанно ответила Ольха. Она уже поняла, что в разговоре с этим человеком, открывать рот следует с осторожностью, а иначе сама не заметишь, как выболтаешь лишнего.

— Я сам когда-то посоветовал ему это сделать, — делано безразличным голосом сообщил Лис.

— Так вы с князем знакомы? — невольно вырвалось у Ольхи.

— Знаком, и довольно коротко, — сухо подтвердил он, — Мне известно так же, что князь ведет собственные исследования по разработке нифриловых заклятий.

— Вот как?

— Именно. Известно мне это по той простой причине, что когда-то я и сам принимал в них свое посильное участие.

Ольха не сомневалась, что хитрый Лис способен наплести ей что угодно. Однако, выдавать откровенную ложь ему и не по рангу, и не по уму. Проверить его слова ей будет не сложно. Он скорее всего об этом знает, а, следовательно, не лжет.

— А посему, Ольха, у меня будет к вам маленькая просьба.

— Я вас слушаю, — сказала она несколько не уверенно. Хитрому Лису опять удалось сбить ее с толку.

— Когда вы будете общаться с Вересом, а я не сомневаюсь, это случится в ближайшее время. Сообщите князю, что меня впечатлил ваш прием.

Ольха промолчала, предоставляя старику продолжать самому.

— Я так же заинтересован в приобретении заклятия, которым вы взломали моего стража.

Бартоло сверлил Ольху взглядом, а она совершенно не представляла, что ему ответить. Очевидно, он надумал себе, будто она взломала стража, использовав заклятие, записанное на нифриле, и что это заклятие можно просто взять и передать ему, на том, видимо, основании, что он «коротко знаком с князем».

Не дождавшись ответа, Бартоло продолжил:

— Разумеется, не бесплатно. Скажем, платой будет разрешение посещать любые мои занятия, как вы того и хотели.

Бартоло откинулся на спинку стула и замолк. Ольха подумала, что уже по горло сыта словесными играми хитрого Лиса. Не на столько она желала посещать его занятия, чтобы выбалтывать ради этого свои тайны, да еще приплетать к этому князя.

— Боюсь, это невозможно, — сказала она твердо.

Бартоло, по-видимому, истолковал ее ответ о своему:

— Я понимаю ваше затруднение, — сказал он, — Разумеется, вы не можете принять такое решение самостоятельно. Давайте сделаем так. Вы обещаете мне, что просто передадите князю мою… мое пожелание, а я, в качестве жеста доброй воли, дам вам возможность все же пройти теперь уже настоящее испытание, и в случае успеха, вы сможете посещать любые мои занятия.

— Какое еще испытание? — спросила она настороженно, теперь ей повсюду чудились расставленные хитрым Лисом ловушки.

Бартоло пожал плечами в деланом недоумении.

— Здесь, вообще-то, серьезное учебное заведение, а не представление на ярмарке, куда может припереться любой желающий, — сказал он, — Существует установленный порядок. На кафедру разведки попадают только выпускники академии. А вы таковой не являетесь. Однако в особых случаях в качестве исключения существует один способ. Вы должны победить в могическом поединке моего ученика.

Бартоло поднялся из-за стола и подошел к окну, жестом предложив Ольхе присоединиться. Противится Ольха не стала и приблизилась. Оказалось, окно выходило на задний двор, зажатый между зданием и куском крепостной стены. Двор был довольно тесным, всего-то может быть двадцать на двадцать шагов. К тому же он был безо всякого порядка заставлен множеством невысоких, немного превышающих человеческий рост столбов разной толщины, начиная с толщины в руку, и достигая толщины почти в обхват.

— Мы называем эту площадку лесом колонн, — сказал он, — Испытание проходит здесь. Противники входят в колонный лес с разных сторон. На спине каждого будет закреплен цветок. Прикасаться друг к другу правила запрещают, что исключает силовые способы воздействия. Побеждает тот, кто первым сорвет цветок со спины противника.

— Какая-то игра в прятки получается, — сказала Ольха.

— Верно. Игра в прятки с одним важным дополнением. Каждый из вас может использовать по три заклятия. И я должен обратить ваше внимание, что из этого окна открыт прекрасный обзор. Отсюда будет видна любая попытка сыграть не по правилам.

Ольха вспомнила как ее до одурения приходилось играть в прятки при дворе у князя. Каждый из княжеских порученцев, если находился в замке Вереса, в ожидании задания, чтобы скоротать время, заставлял Ольху себя искать, путая ее мороками и прочими трюками. Теперь ей предоставлялся случай использовать этот опыт на деле.

— Хорошо. Я согласна.

— Другого ответа я и не ожидал. Даю вам два дня на подготовку. Этого достаточно?

— Думаю, да.

— Что ж. В таком случае жду вас послезавтра. Да, еще одно правило, — сказал он, заставив Ольху повернуться уже в дверях, — Во время поединка стоять на месте строго воспрещается. Вы должны находится в постоянном движении.

Ольха кивнула и закрыла за собой дверь. Выйдя из здания, она сразу направилась к конюшне, даже не глянув на стража. Впрочем, тот и не пошевелился. По всему видимо, проверять выходящих в его обязанность не входило.

Она оседлала Птаху и немедля выехала на тракт, направившись к заставе. Она хотела переговорить с заставником дядей Лешей, единственным человеком здесь перед которым она могла полностью открыться. К тому же, она не видела причин откладывать выполнение данного лису обещания, решив связаться с князем Вересом безотлагательно.

На тракте, уже перед самой свороткой к заставе, она почувствовала спиной чье-то внимание, но оставалась еще под слишком большим впечатлением после разговора с Лисом, чтобы захотеть выяснять, кто это. К тому же, как только она свернула с тракта к заставе, чужое внимание пропало.

 

Глава 16

Глава 16. Совещание у Вереса.

Въехав на замковый двор, Верес спешился и передал поводья поджидавшему его конюху. Он только что вернулся с одной из северных застав, удостоив ее личным посещением, потому что, во-первых, старался по возможности не пропускать порядковые проверки застав и гарнизонов, а, во-вторых, ему хотелось побыть наедине с самим собой. Теперь, после нескольких часов скачки по проселочным дорогам, он вернулся в свой замок, и снова готов был к решению важных для его народа задач.

Легко взбежав на второй этаж, князь хозяйской рукой толкнул дверь в зал правительственных заседаний, прошел к своему месту во главе большого стола, и уже усаживаясь, кивнул головой, приглашая садится ожидавшего его человека. Прежде чем сесть за стол с князем, человек почтительно склонил лысую как яйцо голову, и только после этого с неторопливым достоинством уселся на свое обычное место. Этим человеком был Иван Егорович, личный писарь и старый друг Вереса. Некоторые считали, и не без оснований, что страной в большой степени правит именно он. И действительно, почти все отлаженные дела князь передавал Егорычу «на пригляд», и вмешивался только если что-то начинало идти не так, либо, если дело требовало существенных преобразований.

Такое доверие со стороны князя во многом объяснялось тем, что он был знаком с Егорычем с самого его рождения. Под его присмотром маленький Ваня рос, мужал, был принят на службу, и дослужился до ближайшего княжеского советника. При этом, сам Иван Егорович был лично предан Вересу, и так же благоговел перед князем, как и в день принятия его в дружину безусым юнцом с густой шевелюрой, хотя теперь был лыс, бородат и выглядел намного старше самого князя.

Егорыч негромко откашлялся, прочищая горло, и, получив еще один разрешающий кивок князя, заговорил:

— Прежде чем мы перейдем к основной повестке, есть пара срочных сообщений. Во-первых, на связь выходил Ясень…

Верес облегченно вздохнул, он больше месяца ждал вести от своего порученца и начал за него волноваться.

— Давайте подробно, — сказал он писарю, — И, кстати, откуда он вышел на связь?

— Застава «Кедровая», — сообщил писарь, и, увидев, удивленно взметнувшуюся бровь князя, пояснил, — Это одна из новых и наиболее удаленных застав в северо-восточных лесах.

— Продолжайте.

— Подробностей, к сожалению, немного. Ясень сообщил, что по вашему поручению преследует отряд Лисов.

— Странно, что он их до сих пор не догнал, — сказал Верес.

— Ясень сообщил так же, что ему удалось настичь часть их отряда, но те Лисы были использованы втемную, имени заказчика они не знают, позже свои же их обманули и бросили. Лисы — они лисы и есть, — писарь позволил себе озвучить собственное мнение.

— Но хоть что-то он выяснил?

— Пока только имена Лисов, встречавшихся с заказчиком. Дроло, Фидол и Мегул. Подставив своих сообщников под удар, им удалось поначалу оторваться от преследования. Но позже, Ясень все же смог выйти на их след.

— От Ясеня можно скрыться, — удовлетворенно сказал Верес, — Но, как правило, недалеко и ненадолго. Хорошо, что еще?

— С заставы, что возле академии, на связь выходила еще одна ваша порученка, Ольха, — Егорыч усмехнулся, — Она в чем-то подозревает одного нашего давнего знакомого Лиса по имени Бартоло. По-моему, она жаждет получить от вас разрешения вцепиться старому Лису в загривок.

Усмехнулся и сам Верес.

— Надеюсь, она не собирается предпринимать необдуманных шагов? — спросил он.

— Дожидается связи с вами на заставе.

— Вот и ладно. Пусть пока посидит на заставе. И остынет немного, и целее будет. Вцепиться Бартоло в загривок может и смелое решение, но очень недальновидное, — Верес еще раз усмехнулся, — Со срочными делами мы разобрались? Вот и отлично, перейдем к делам насущным. С чего начнем?

— Раз уж разговор зашел о Лисах, — начал советник, — Должен сообщить, что лисий барон задерживает с предоставлением проводников для наших разведывательных отрядов. Без людей, знакомых с местностью, разведка восточных земель продвигается крайне медленно. Прошу повлиять на Накалая.

Советник замолчал, пожевал губами, раздумывая, стоит ли говорить, но все же решился:

— Князь, думаю, ваше внимание к Лисам не случайно. Они затеяли свою игру?

— Скорее, в свою игру Лисов могла втянуть некая третья сторона. Однако… — Верес в задумчивости побарабанил пальцами по столу, — Пока у нас нет прямых доказательств обратного, будем считать Накалая верным союзническому договору. По вопросу проводников я поговорю с ним на ближайшем совете Сорока Восьми.

Верес припечатал ладонь к столешнице, давая понять, что «лисий вопрос» на этом считает исчерпанным.

— Как в целом оцениваете освоение восточных земель? — спросил он.

— В этом направлении дела идут ожидаемо неплохо. Восточные земли богаты куренью, пушниной, рыбой, дичью. Малые народы легко принимают княжеское покровительство и подписывают вассальную присягу. Строим укрепления и даже закладываем целые городища, — советник заметно оживился, — Эх, нам бы еще лет пятьдесят спокойного развития, и мы утроим и площади наших земель, и количество подданных.

— Боюсь, пятидесяти лет нам не дадут, — Верес покачал головой, — Впрочем, не дадут и пяти. Да что там, не прошло месяца, как мы отправили на юг очередной обоз, а хан уже поторапливает нас со следующим. А он ведь прекрасно знает, что нам не собрать и половины.

Верес на какое-то время замолчал, зная его привычки, писарь почтительно дожидался указания продолжить совещание.

— И все-таки, срыв поставки обоза для хана нам дорого обойдется, — сказал он, наконец, — Егорыч, есть хоть какие-то мысли? Предлагай любые возможности. Рассмотрим все.

Иван Егорович недовольно покачал головой:

— Все мыслимые запасы мы уже исчерпали. А одной ладошкой два срама не прикроешь. Единственное, что мы можем, это перенаправить на хана оружие, предназначенное для гильдии оружейников, но в этом случае нужную сумму в нифриле нам не собрать, — писарь пожал плечами, — Продажа оружия гильдии — наш основной источник дохода. Кроме того, срыв гильдейской поставки, может иметь весьма дурные последствия. Проще говоря, мы можем лишиться своей квоты.

— Ну, хорошо, — Верес потер виски, — Я слышал, гильдия оружейников в последнее время испытывает трудности с продажей оружия. Может хотя бы на этот раз мы сможем договориться об отмене или хотя бы переносе сроков, в конце концов гильдии будет только на руку, если свою квоту мы пристроим самостоятельно?

— Это не вполне так, князь, — мягко возразил советник, — Гильдия испытывает трудности, но не с продажей оружия, что в условиях столь большой войны, согласитесь, было бы странным, а с его доставкой покупателям. Тем не менее желающих заполучить нашу квоту найдется предостаточно.

— Да, ты прав, Егорыч, — Верес вновь погрузился в раздумье, и довольно долго молчал под пристальным взглядом своего советника. Иван Егорович знал, что мешать князю думать неполезно. Нужно просто сидеть и ждать, когда ему в голову придет спасительная идея. И ждал он не зря. В какой-то миг лицо князя посветлело, и он заговорил:

— А ведь знаешь, самое забавное во всем этом деле с оружием то, что основным покупателем гильдии, как выяснилось, является все тот же Азум-хан!

Егорыч уставился на Вереса. Он явно слышал об этом впервые.

— Да. Именно так. Я уже могу утверждать это, поскольку сведения, хотя и косвенно, но подтверждены независимыми источниками. Егорыч, мы с тобой обязательно должны придумать, как это использовать.

Верес посмотрел на своего советника с озорным блеском. Егорыч и сам уже чуял, что спасительная идея почти найдена, и ее осталось только облечь в продуманный образ. Это будет сложный, многоходовый и даже по-своему красивый образ действия, который позволит им обернуть неблагоприятные обстоятельства в свою пользу, а князю в очередной раз удастся выскользнуть из западни, несмотря на жесткие рамки, связывающего по рукам и ногам подчиняющего договора. Советник был убежден, что Вересу в таких играх равных нет. Именно эту часть своей работы, связанную с поиском сложных решений, он любил больше всего. И именно поэтому сменял должность военачальника на такую скучную и серую, как многим кажется, должность писаря, и всегда посмеивался про себя, если кто-то начинал рассуждать о «простоте и прямоте» князя Вереса.

Он азартно потер руки и даже поерзал от нетерпения, — теперь начиналась его часть работы, работы княжеского писаря. Ему следовало предоставить князю исчерпывающую справку обо всех вовлеченных сторонах. Об их устремлениях и о том, что мешает им достичь этих устремлений, в чем они сильны и в чем их слабости.

Стороны эти известны. Во-первых, это сам Верес. Его главная задача сейчас — не дать себя ввязать в войну. И помехой этому является нехватка средств. Во-вторых, Азум хан, который для ведения войны требует от Вереса поставок вооружений и крупной суммы в нифриле. Его сила в подчиняющем договоре, потому что в случае невыполнения любой его статьи, он может принудить Вереса вступить в войну. А вот в чем его слабость?.. Богат Азум-хан немыслимо. О его сокровищах ходят легенды. Война, конечно, дело очень затратное, но, чтобы истощить казну хана, ему, вероятно, нужно воевать еще не одну сотню лет.

Иван Егорович сухо излагал свои соображения. Верес внимательно слушал и время от времени согласно кивал.

— Если и есть у Азум-хана слабина, то это нехватка вооружения, — говорил Иван Егорович, — Я сужу об этом по тому, что, раз уж он покупает так много оружия у гильдии, значит все остальные источники поставки вооружений уже задействованы.

— Хм, почему ты так думаешь, Егорыч? — спросил Верес.

— А потому, князь, что Азум должен был очень и очень сильно переплатить, чтобы гильдия решилась нарушить нейтралитет, согласно которому, ни одно предприятие, находящееся под патронажем средиземских властей, не имеет права ничего поставлять воюющим сторонам. Ничего вообще, даже гнилого овса для лошадей. А тут — оружие!

— А ведь, пожалуй, ты прав, — согласился князь, — Могу еще к этому добавить, что скупость Азума легендарна не менее, чем его богатства. А это значит, что ты, по-видимому, верно разглядел его слабину. Хорошо, давай дальше.

— Теперь, что касается гильдии оружейников, — воодушевленной поддержкой князя продолжил Иван Егорович, — Ее устремления просты и понятны. Прибыль и еще раз прибыль. Ради прибыли ее руководство наплюет на любые нейтралитеты и запреты. Тем более, что гильдия оружейников имеет покровительство на самых высоких уровнях. И, кстати, мы тоже имеем свой голос в ее совете.

— Извини, Егорыч, — перебил его Верес, — Напомни мне, а что нам дает этот голос в совете?

— Только одно, князь, — сообщил писарь и поднял вверх указательный палец, — Один голос из восьмидесяти четырех при выборе главы гильдии. И здесь мы подошли, как мне думается, к самому важному, потому что пятилетний срок правления главы заканчивается этой зимой.

— Так, — Верес подался вперед, — Излагай!

— Ныне действующий глава гильдии, как нетрудно догадаться, ставленник Азум-хана, — сказал Иван Егорович, — Вы можете этого не помнить, князь, но по просьбе хана мы дважды уже отдавали за него свой голос на совете.

— Да, я что-то припоминанию, — Верес согласно кивнул.

— Так вот, по уставу гильдии на третий срок он пойти не может. Поэтому совет гильдии должен выбрать нового главу. А вот, удастся ли Азуму снова продвинуть на эту должность своего человека, — в этом большой вопрос.

— А что собственно изменилось? — задал князь закономерный вопрос, — Если Азуму по меньшей мере дважды это уже удавалось, что помешает на этот раз? Всех дел-то, просто предложить совету другого кандидата.

— Помешать Азуму, князь, на сегодняшний день способен только один человек, Тайгар. И дело даже не в том, что он не менее богат, и так же заинтересован в поставках вооружения для своих войск, а в его последних военных успехах. Войска Тайгара существенно продвинулись на юго-западе и смогли там закрепиться.

— Этим и объясняются трудности с доставкой оружия, — догадался князь.

— По всей видимости это так, — подтвердил советник, — Кошачий альянс давно и настойчиво стремится отрезать хана от средиземья, и, нынешним летом, наконец, в этом преуспел.

— И, следовательно, если гильдия не найдет надежного и безопасного способа передачи оружия хану, поставки будут сорваны, и она останется без прибыли, — подытожил Верес.

— Именно, князь, — подтвердил Иван Егорович, — Это так же означает, что с учетом новых обстоятельств, совет может и не утвердить нового главу, предложенного Азумом, если только тот не предложит верного способа доставки оружия.

— Ну, что ж, — сказал Верес бодро, — Обстановка в целом ясна. И мне думается мы сможем помочь Азуму на не безвозмездной, разумеется, основе и предоставить надежный безопасный путь доставки?

Иван Егорович ответил не сразу. Князь молча ждал, давая ему возможность дать взвешенный ответ. Наконец советник заговорил:

— Да, князь, наш северный речной путь способен полностью решить любые трудности с доставкой. Нам ничего не стоит перенаправить караваны с грузами в обратном направлении. Подымем оружие на север по рекам и переправим сюда в Урсу. Отсюда же мы сможем передать его хану беспрепятственно.

— Именно такого ответа я и ждал, — сказал Верес, — Кстати, вопрос с обеспечением безопасности караванов решен? Удалось пресечь разбойничьи нападения?

— Вполне, — уверенно сказал Иван Егорович, — Ваше решение принимать в речные дозоры и на караванные суда только матерых бойцов с опытом боевых действий, как и всегда, князь, оказалось решением мудрым. Разбойники любых мастей разбегаются, как только в поле видимости появляются стяги волчьей дружины.

Верес кивнул. Когда-то это решение далось ему нелегко, но другого выхода просто не было, и чтобы обеспечить безопасность столь важного торгового пути из Урсы в Средиземье он вынужден был задействовать основной костяк своего войска. Ему пришлось тогда даже сократить разведотряды восточного направления. Но теперь становилось совершенно ясно, дело того стоило.

— Более того, князь, — добавил писарь, — Наш караванный путь снискал себе добрую славу как самый безопасный на севере. Вы знаете, я всегда считал, что осторожность лишней не бывает, но позволю себе заметить, теперь нам уже нет нужды держать там такую боевую силу.

Верес согласно кивнул. Даже на тихих речных заставах, которые по большом счету нужны только для передачи сообщений, он рассадил бывалых воинов.

— Хорошо, Егорыч, ты прав. Дружинники сделали то, что от них требовалось. Недавно Карина благодарила меня, что теперь в лесах стало спокойно. А я думаю, королева горностаев не станет раздавать благодарности по пустякам. Впрочем, в любом случае, пришло время собирать войско в кулак, — сказал князь, — Но мы ведь не можем просто снять бойцов и оставить путь без охраны? Есть мысли?

— Да, князь. Есть одно предложение. Мы неплохо сработались с заячьими купцами. Они спокон веков промышляют контрабандой, с удовольствием пользуются нашими причалами и уже не раз обращались ко мне с предложением заключить партнерское соглашение. Они готовы расширять пропускные возможности пути, вкладываться и деньгами, и людьми.

— Это хорошо. Партнеры нам не помешают. Но, Егорыч… Зайцы, конечно, смелые ребята, — Верес улыбнулся, — Но пойми правильно, война никогда не была их ремеслом.

— Полностью согласен, князь. По этой причине соглашение пока так и не было достигнуто. Точнее говоря, это я отодвигал его принятие, объясняя тем, что наше войско охраняет путь, увы, лишь временно, и может быть отозвано в любой миг… — писарь тонко улыбнулся, — В общем, тянул время я не зря. Заячьи купцы готовы раскошелиться и усилить охрану пути наемниками из народа ежей. Кстати сказать, Зайцы нанимают Ежей уже очень давно. У народа ежей никогда не было ни пахотных земель, ни пастбищ. Но всегда рождались парни крепкие и на удар, и на рану. Они считаются одними из лучших наемников в средних землях. У Ежей есть целые династии, которые служат заячьим царевичам по нескольку поколений. Можно сказать, что Ежи и Зайцы составляют прочный и давний союз меча и капитала.

— Надо же. Не знал.

— Таким образом, заключив договор совместного использования северного пути, мы получим от новых союзников, и военную силу, и долю прибыли с их торговли.

— Ты, молодец, Егорыч. Кажется, это называется убить одним выстрелом двух зайцев?

— Именно так, — подтвердил писарь, и два старых интригана рассмеялись.

— И все же, князь, — Иван Егорович снова посерьезнел, — Должен сказать, что не стоит нам ждать от нашего пути слишком многого. Вы ведь знаете Азума. Сначала он будет обещать нам нифриловые горы, а потом, когда его человек займет место главы гильдии, начнет сбивать цены и давить как через своего нового ставленника в гильдии, так и буквой треклятого подчиняющего договора.

— Да, все так, Егорыч, — Верес пожал плечами, — Переговоры с Азумом никогда легкими не были.

— Но, и это еще не все, и может быть даже наиболее важное, — продолжил Иван Егорович, — Наличие нашего речного пути решает проблему Азум хана лишь наполовину. Мы-то, разумеется убеждены в его надежности и сможем убедить в этом Азума. Но вот сможет ли сам Азум убедить в этом совет гильдии? А точнее сказать, даже не сам Азум, а его кандидат? В этот раз для гильдии на кону стоит слишком много и нужен безупречный претендент. Тот, кто даст гарантии доставки и неприкосновенности караванов, кто имеет достаточное политическое влияние и безупречную репутацию, кому поверят члены совета и проголосуют за него, а не за ставленника Тайгара. Есть ли вообще такой человек?

Верес усмехнулся, затем посерьезнел, поглядел на советника долгим взглядом, будто на что-то решаясь, и сказал:

— Этот человек — Я.

 

Глава 17

Глава 17. Выработка сопротивляемости.

Судорожными гребками Ольха выталкивала себя из мутной зеленоватой речной воды. Как только ее голова оказалась на поверхности, она начала хватать воздух ртом, стремясь поскорее наполнить легкие. Продышавшись, она уцепилась руками за мокрые доски, собираясь вылезать на мостки, но дядя Леша, сказал что-то, чего она не расслышала из-за натекшей в уши воды, положил руку ей на голову и снова погрузил ее в воду.

Ей пришлось пробулькаться еще несколько минут, пока заставник не счел ее состояние удовлетворительным и позволил ей вылезти. Теперь она сидела у костра, лязгая зубами от холода, кутаясь в овечью шкуру, и смотрела как дядя Леша снимает с огня котелок с ухой.

— Дядя Леша, он скоро придет? — выговаривать слова было очень трудно, потому что челюсти еще сводило судорогой.

— Да, придет, придет. Куда он денется. На вот ешь, — дядя Леша протянул ей грубо вырезанную ложку.

Ольха выпростала руку из-под шкуры, взяла ложку и потянулась к котелку. Зачерпнула гущи и, прежде чем отправить в рот, долго на нее дула.

— Дядя Леша, а это последнее было боевым? — спросила она.

Заставник в задумчивости приподнял брови и подвигал губами:

— Разумеется оно боевое, какое же еще? Но ты должна понимать, что я не мога. С настоящим могой мои заклятья по силе в сравнение не пойдут, — дядя Леша прищурил один глаз, отчего его жуткий шрам на лице изогнулся, — Считай, это еще так была, разминочка. Сейчас вот Михалыч прибудет, там уже по серьезному пойдет.

— А я вот, чего не пойму, — прошамкала Ольха набитым ртом, — Гаврила Михайлович, он же писарь при замке. Когда он на могу учился?

— Ну, и что же, что писарь? — возразил заставник, — Это он сейчас писарь, потому что старый стал. А раньше Михалыч у нас был надежа-боец. Молодец, каких мало. Да вот, и он уже идет.

Подошедший Гаврила Михайлович, вежливо поздоровался, и, отказавшись от ухи подсел к костру.

— Монеты не забыл? — спросил его заставник.

Писарь шлепнул рукой по карману, давая понять, что все при нем.

— Ну, рассказывайте, зачем вам понадобился старый писарь. Чего там опять удумали? — спросил он.

— Значит, такое дело, — заговорил дядя Леша, — Разговор Ольхи с князем Вересом ты, значит, слышал, потому как сам же его передавал.

— Было дело, — подтвердил Михалыч, — И разговор там шел про старого Лиса из академии.

— Да, леший с им, с этим Лисом, — отмахнулся заставник, — Еще разговор был про поединок на заклятиях.

Писарь всплеснул руками:

— Так ты что же, девочка, в самом деле собралась выходить против его лучшего ученика?

— Вот ты давай без ахов и охов, Михалыч. И сам ведь уже все понял, — дядя Леша скривился и посмотрел на Ольху с сочувствием, — Что ей остается, коли сам князь на то дал добро.

— Ну, да. Ну, да, — Михалыч закивал головой, — Ну а, скажем, какие заклятия на том поединке разрешаются?

— Любые, — подала голос Ольха, облизывая ложку.

— И это она так спокойно говорит? — писарь даже привстал от переполнившего его чувства, — Вот ведь, дитя неразумное. А она боевые хоть на себе пробовала?

— Вот для этого и мы здесь, — сказал дядя Леша, и тоже поднялся, — Кое-что мы тут опробовали уже. Так, для разминочки…

После того, как за дело взялся писарь, заклятия дяди Леши, действительно показались ей «разминочкой», хотя и не сразу…

Первым делом Гаврила Михайлович потребовал у Ольхи показать свое запястье. Он довольно долго разглядывал ее коронованного волка, потом заставил ее закатать рукав, убедился, что кроме волка на запястье других «образов» на руке нет, и, наконец, выдал очевидное:

— Эх, зеленый он, зараза!

Ольху это заявление удивило, и она спросила какие образа у них самих на запястьях. У них у обоих, само собой, рисунок волка был красного цвета.

— А, вообще-то Михалыч, какая разница? — задал вопрос дядя Леша, плохо разбиравшийся в вопросах теории, — Ну, зеленый он у нее. Я так слышал, что просто у родовитых людей, значит, дорожка зеленая бывает, а у простых, значит, вот как мы с тобой, она красная.

— Не, Леха. Насчет родовитости это ты все правильно говоришь, но дело не в этом, — писарь покачал головой, — У кого красная дорожка, как у нас, те имеют сопротивляемость. Моги из таких редко получаются, зато противостоять заклятиям нам легче.

— А у кого зеленая? — спросила Ольха.

— Те, у кого зеленая, вместо сопротивляемости имеют наоборот, восприимчивость, — Гаврила Михайлович посмотрел на Ольху долгим оценивающим взглядом, — Из вашего брата, самые сильные моги и получаются, но удар вы держите плохо. От поля боя вам лучше подальше держаться.

— А что, разве нельзя заодно развить в себе и сопротивляемость? — спросила она с девичей непосредственностью.

— Ну, я так слыхал, что можно, — невозмутимо ответил писарь, — Правда, получается далеко не у всех…

На этом Гаврила Михайлович предложил разговоры закончить, «потому как проку от них одно что от пердежа» и старики взялись вырабатывать у нее сопротивляемость. Они вышли на небольшую полянку, и Гаврила Михайлович заявил, что пусть еще Ольха поработает с Лехой, а он посмотрит пока.

Дядя Леша до этого уже испробовал на Ольхе весь свой невеликий арсенал заклятий и теперь пошел по второму кругу. Поэтому, уже зная его возможности, два заклятия из трех Ольха отбивала или останавливала. Однако, продержалась она все равно недолго. После того как Ольха пропустила очередное заклятие, причем довольно простое, ей снова пришлось отправляться в воду.

Торчать в холодной воде ее опять заставили до посинения «для восстановления тонкого составу». Окунали ее опять-таки с головой. И пока она глотала носом холодную речную воду, «восстанавливая состав», два старых бойца сидели на мостках с предельно возможным уютом. Спины они подставили довольно еще жаркому солнцу, а босые ноги опустили в речку, и лениво о чем-то переговаривались. «Вот ведь, два пердуна, удобно, видать, устроились. Плеши на солнце греют и языками чешут, — думала она, — А про меня они там не забыли часом?»

Когда ей разрешили вылазить на берег, у нее опять зуб на зуб не попадал. Ольху снова завернули в старую овчину, и накормили ухой. Михалыч на этот раз отказываться не стал и тоже поел. Потом они еще некоторое время сидели и пили чай, будто забыли, зачем они здесь. И когда Ольха уже начала ерзать, выискивая миг, чтобы напомнить о цели своего пребывания здесь, писарь заговорил:

— В общем, так дело не пойдет… — ни с того ни с сего заявил он и строго посмотрел на Ольху.

— В смысле… как? — Ольха явно не понимала.

— Ну, так как ты делаешь, — «пояснил» писарь, — Вот ты все стараешься идущее на тебя заклятье разглядеть, прочуять…

— Ну, да, — ответила Ольха, — А как по-другому?

— Понимаешь, — Гаврила Михайлович, пытаясь подобрать нужные слова, собрал пальцы в щепотку, — Ты каждый раз принимаешь заклятие в себя.

— Так это же основа основ. Иначе как его прочитать?

— А не надо его читать, — сказал писарь и радостно улыбнулся

— То есть как не надо?

— А вот, например, как с комаром, — писарь проводил взглядом пролетающего перед ним кровососа, — Не пытайся за ним следить, не пытайся его ловить. Тебе на него просто наплевать.

— Так он ведь, цапнет, — сказала она с сомнением, глядя как противное насекомое явно прицеливается сесть ей на лоб.

— Ну, и что? Велика беда, подумаешь, комар. Неприятно конечно, но жить можно.

— М-да, — Ольха все-таки отмахнулась от комара и некоторое время сидела, переваривая новый, совершенно не свойственный для себя подход к заклятиям. Она даже подумала, что такой путь вообще не для нее. Она уже открыла было рот, чтобы сказать об этом, но писарь ее упредил.

— Ты только не подумай, что из-за этого ты разучишься чуять силу.

— Силу? — Ольху постоянно сбивало с толку, что оба они говорят совсем не такими словами, как ей это преподносилось в академии.

Какое-то время она старательно пыталась понять о какой такой силе идет речь, но на ум приходила только любимая присказка многих учеников академии.

— Это в смысле, — сила нифрила? Я всегда думала, что это так, образное выражение.

— А она сила и есть, — нимало не смутившись сказал Михалыч, — Только у этой силы еще другая сторона имеется.

— Да? Это какая же? — ей показалось смешным, что какой-то старый писарь тужится рассуждать о теории нифрила как преподаватель.

— А в народе говорят, что нифрил, он только морок плодит, — сообщил писарь с таким видом, будто раскрыл перед ней великую истину.

Ольха некоторое время сидела, ожидая продолжения, а писарь молчал, по всему видно, ожидая от нее какого-то знака, что она все поняла, но ей совершенно ничего не было понятно. Тогда она спросила:

— И что это значит?

— Простую вещь. Другой способ противостоять заклятиям, — это не обращать на них внимания.

— А что, так можно разве?

— Человек способен направлять внимание, удерживать внимание, человек так же способен «не обращать внимание». Ты же не обращаешь внимания на воздух, до тех пор, по крайней мере, пока тебе его хватает для дыхания…

Не сказать, что Ольха все хорошо поняла, и уж тем более, что согласилась с доводами старого вояки, но ей просто надоело сидеть без дела. Болтовней о нифрильной могии она и в академии была по горло сыта. Ольха предложила закончить с разговорами, и писарь с легкостью согласился. После этого для нее начался самый странный урок нифрильной могии, который скорее можно было бы назвать уроком «противомогии».

Дядя Леша и Гаврила Михайлович встали друг напротив друга на разных концах поляны, будто и впрямь собирались сейчас друг с другом биться. Ольху поставили за спиной заставника:

— Слышь, Ольха, — крикнул ей Михалыч со своего места, — Из-за Лехиной спины не высовывайся пока, а не то с непривычки чердак сорвет.

— Так ведь за человеком нельзя укрыться от воздействия нифрила, — прокричала она в ответ.

— Это кто сказал? — в голосе Михалыча слышалась насмешка.

— Так, это ж теория нифрилового поля… В академии учат, — пояснила из-за дяди Лешиной спины.

Гаврила Михайлович что-то вполголоса высказал насчет академии, чего она не расслышала, но одно только поняла, что нелицеприятное, а затем добавил уже громко:

— За человеком может и не спрячешься, а за опытным бойцом вроде Лехи спрячешься еще как… Ну, готовсь…

Дядя Леша обернулся на волка, и Ольха решила, что ей тоже надо перейти на оборотка. Но заставник ее остановил:

— Не, не надо тебе. В человеке оставайся.

Из-за спины заставника ей не было видно, что делает писарь, и дядя Леша, видимо специально для Ольхи, громко проговаривал все его действия. При этом не забывая над товарищем подшучивать:

— Ну, ты что там, Михалыч, забыл, как пятнадчик засветлять?… А-а, можешь все-таки… Ну, давай, ужасни меня, что ли…

В какой-то миг Ольха почувствовала, как в нее вползает ужас, а уже в следующий миг этот ужас, первобытный, темный, всеохватный заполнил ее целиком. Она вперилась взглядом в дяделешину спину, даже не в спину, а в одну единственную точку где-то между лопатками.

— Это морок, это морок… — твердила она про себя, — Только не оглядываться, главное не оглядываться, это морок.

Ей казалось, почему-то, что стоит ей увести взгляд в сторону, хоть на самую малость, и она не выдержит, заверещит или грохнется в обморок. Перед глазами у нее от напряжения поплыло и потемнело. Поле зрения сузилось до одной единственной точки, в которую она смотрела. «Так вот что означает выражение «белый свет сошелся в копеечку», — пронеслось в сознании.

Обычное зрение вернулось к ней, когда ее окатили холодной водой. Она обнаружила, что лежит на земле, подтянув колени к животу, а над ней стоит дядя Леша и держит в руках перевернутое ведро. Из ведра вытекали остатки воды. Дядя Леша ей что-то говорил, но она не могла разобрать что именно. На нее снова обрушилась вода, и тогда она полностью пришла в себя.

— Ты в порядке? — услышала она, — Как себя чувствуешь?

— Я в порядке, — сказала она, отплевываясь от воды, села, и добавила, стараясь звучать уверенно, — Продолжим.

Дядя Леша с сомнением глянул на писаря, но тот махнул рукой, мол можно продолжать. И они продолжили. Она стояла за спиной заставника, как за камнем, возвышающимся над стремниной, который хоть немного, но защищал от этих шквалов, накрывающих с головой. Ужас, страх, черная тоска, утрата желания жить и хоть что-то делать… Время от времени она оказывалась в воде, и дядя Леша тоже теперь ходил «скупнуться», а на мостках оставался сидеть один Михалыч. Несколько раз ее рвало. Она теряла счет времени, будто в отупении, и это было даже хорошо, потому что так было легче переносить нифриловые удары, но потом к ней снова возвращалась пронзительная ясность.

Один раз она сдуру все-таки решилась проверить кто прав, академическая теория нифрила или старый писарь, во время пущенного заклятия высунула голову из-за плеча заставника и сразу пожалела об этом. У нее, как и предупреждал писарь, «сорвало чердак». После этого сделали большой перерыв, разожгли потухший уже костер, грели остатки ухи, ели, а потом еще пили чай, наблюдая за закатом. Оба дядьки посматривали на нее, вроде как с жалостью, будто давая понять, если она захочет все прекратить, они поймут. Ольха терпеть не могла, когда ее жалеют, и, наверное, только из-за этих жалеющих взглядов, сообщила, что готова продолжать.

И они снова вернулись на поляну, продолжив уже при свете луны. Кожа на запястье, где у нее был образ волка будто горела. Ольха думала, что там непременно будет ожог, но говорить ничего не стала: «а то дай им только повод, сразу скажут, что пора прекращать». Она украдкой посмотрела на руку. Кожа действительно сильно покраснела, но увидев, что творится с ее «образом», она даже забыла о жжении. Он больше не был зеленым. Переливаясь всеми цветами радуги, рисунок играл красками, цвета перетекали один в другой. Зеленый цвет менялся на синий, синий — на коричневый, потом — на красный, после чего желтел и опять становился зеленым. «Вот так дела», — подумала она и, шипя от боли, натянула рукав пониже.

Когда они закончили, стояла ночь, и во всю светили звезды. Ольха так умаялась, что не смогла дойти до избушки, повалилась прямо в траву и уснула. А когда проснулась, уже было по дневному светло. Оказалось, что она лежит на нарах в избушке заставника. Очевидно, перетащил ее сюда дядя Леша, сам он сидел за столом у окошка, явно поджидая, когда она проснется. Увидев, что Ольха открыла глаза, заставник сразу заулыбался.

— Ну, ты как? Оклемалась?

— Да, вроде в порядке, — сказала она, прислушиваясь к ощущениям.

Тут она вспомнила про ожег и посмотрела на руку. Запястье было замотано чистой тряпицей и не болело совершенно. «Никак монету мне с заморозкой примотали», догадалась она.

Она попыталась размотать тряпку, но развязать узелок одной рукой не смогла. Дядя Леша тут же подсел и начал ей помогать. Как только повязка была снята они оба уставились на ее руку. Монета с заморозкой справилась отлично, от ожога не осталось даже следа. Но Ольху сейчас больше всего интересовало, что стало с ее образом. Игра цветов теперь полностью прекратилась, рисунок застыл, и стал двухцветным, как если бы кто-то по границам прежних зеленых линий прочертил этот же рисунок еще и красным цветом.

— Ух-ты, он теперь и красный, и зеленый одновременно! Дядя Леша, скажи, получилось?

— Да-а, — хмыкнул заставник, потирая бровь, — Кажись получилось!

 

Глава 18

Глава 18. Учебный штурм.

Кто-то тряс Макарку за плечо:

— Макар, просыпайся. Уже утро.

Он тут же распахнул глаза. Макарка всегда спал крепко и при этом чутко, чему Акима открыто завидовал. Их камора, натопленная с вечера, к утру сильно остыла. Через печной дымоход залетали снежинки, таять они и не собирались. У печки возился один из Цапель стрелков. Кто именно, Макарка определить не смог.

Аким как-то предложил повязать им на рукава разноцветные ленточки, чтоб их между собой отличать, но те отказались. Тогда он просто махнул на них рукой. На берестушке с расчерченным графиком дежурства он ничтоже сумняшеся отписал их как стрелок — 1, стрелок — 2 и стрелок — 3. Пусть мол сами определяют, кто из них под каким номером.

Макарка поплескал себе на лицо воды из бадейки и взялся помогать стрелку растапливать печь. Он подбирал тут и там накиданные мелкие щепки, подавал дежурному на розжиг, а сам при этом посматривал на него украдкой, все — таки надеясь отыскать в нем особенную черту, отличающую его от братьев. Подумал было, что вроде бы это Уамас, но потом засомневался. «А, леший с ими, морока нифрильная. Один Васька только их отличает как-то».

Макарка предпочитал разговору действие, отчего некоторые почему-то считали его не только молчуном, но и вовсе нелюбопытным человеком, будто бы то, что вокруг него происходит, совсем не волнует его. Однако те, кто был хорошо знаком с Макаркой знали, что это совершенно не так. Напротив, иногда даже поражались его наблюдательности, умению подмечать необычайное количество мелких деталей, в большинстве ускользающих от внимания остальных.

Вот только в случае с братьями стрелками, в отличие от Васи, различить их между собой у него никак не получалось. Впрочем, Макарка был парнем догадливым, и подозревал, что просто на просто стрелки сами подсказали Васе, как своему вожаку, эти самые отличительные черты. Он мог бы напрямую спросить Васю об этом, и даже скорее всего тот бы не отказал Макарке, но он хотел разгадать эту загадку сам, посчитав это для себя неким вызовом.

Вообще говоря, некоторые недоумевали, почему десятником в их отделении стал Вася, а не Макар. Один из парней пластунов, с которым Макарка мотался по окрестным лесам, изучая азы полевой разведки, никак не мог успокоиться: «Макар, ты же на копьях лучший поединщик в роте, почему не стал десятником?» — Макар только пожимал плечами. А что ему объяснять? Поединщик он потому и поединщик, что хорошо умеет один на один выходить. А управлять десяткой — дело совсем другого порядка.

Ход Макаркиных мыслей прервал Аким, зашевелился и почмокал со сна губами, как всегда и делал прежде чем открыть глаза. Этот лежебока зенки свои всегда продирал последним. И как всегда, вместо того чтобы вставать умываться, он вытащил откуда-то из-за головы замусоленную книженцию устава, натянул одеяло на подбородок, утвердил книжку себе на грудь и принялся вслух читать очередное уставное уложение.

— …Согласно межнародному соглашению, утвержденному Советом Сорока Восьми пленным атманам в чине не ниже сотника, а равно могам в чине не ниже отрядного должно предоставляться отдельное от рядового состава помещение. При кормлении ежедневно давать мясо, в том числе мясо птицы либо свежую рыбу…

Зарядил опять шарманку свою. Макар незаметно для остальных усмехнулся. Акима, конечно, трепач, но славный парень, и руки нифриловые. Обещал сделать для Макарки какую-то «буденовую шашку». Сказал, на Старшей Сестре она была последним холодным оружием перед полным переходом на огнестрел, а значит является вершиной и совершенством среди всего рубящего, колющего и режущего. Ну, так это или нет неизвестно, только вот «валятор» коротковский ничем от обычного кистеня не отличается. Так что пусть лучше сначала Бобрам сделает по хорошему двуручнику. Не дружат они с копьем, как их не учи. А вот боевой топор для них будет самое то.

В печи затрещал огонь, потянуло дымком. Макар наполнил из бадейки котелок и сунул в печь, поставив прямо на горящие поленья. Дежурный стрелок старательно дул на обережную копейку, чтобы остудить ее после огневого приказа и только потом упрятать в хлебный мякиш. Макар тем временем полез вытаскивать из-под нар их съестной запас: травяная заварка, сушеные ягоды, сухари. Как с утра чаю не попить? Камора наполнилась звуками. Зашуршали занавеской. Кто выскакивал на ветер, кто уже возвращался обратно. Своеобычная утренняя возня. Начали разбирать кружки с горячим чаем, захрустели сухарями.

Едва успели допить чай, как с улицы в казарму забежал постовой боец с приказом строиться на общей поляне, правда ни Вепря с Грачом, ни даже сотников, как оказалось, там пока еще не было. Построение прошло как положено, то есть бегом по местам, однако жил, понятно дело, никто не рвал. Даже если Вепрь прямо сейчас покажется на краю поляны, все равно пока он дойдет, построиться успели бы. В ожидании вожаков, по рядам вяло переговаривались, по преимуществу гадая, что будет на сегодня, опять рытье оборонительных сооружений или все-таки взятие крепости.

Первым появился Куч и в одиночку. Третья сотня подтянулась, в двух других разговоры хотя и смолкли, но в струну тянуться не спешили.

— Третья сотня, равняйсь, на крепость бегом… — едва отдав приказ, Куч развернулся на пятках и легкой трусцой побежал в сторону учебной крепости.

Третья сотня привычно сделала «на пра — во» и сначала голова, а потом все остальное двухсотножное тело построения побежало вслед за Кучем. Значит сегодня все-таки штурм крепости, и третья сотня будет ее оборонять. А значит, и Вепрь сегодня будет на их стороне.

На самом деле это никакая не крепость, а только отстроенный в учебных целях кусок крепостной стены высотой в два человеческих роста из необожженной курени. К тому же установленные с внутренней стороны стены подмостья, на которые встают условные защитники расположены выше обычного. Если в настоящих крепостях на подмостьях можно стоять как правило в полный рост, оставаясь укрытым за стеной, и целиться через бойницы, то здесь они скрывали стоящего чуть выше колена. Оно и понятно. Стрелять здесь никто ни в кого не собирался, а для отработки навыков боя на стене такое расположение посчитали более подходящим.

Пробежка до учебной крепости согнала с бойцов остатки сна. Кровь по венам забегала, лица раскраснелись.

— В прошлый раз стену держала вторая сотня, и продержалась она всего двадцать четыре минуты, — рот у Акимы не затыкался даже на бегу, — А до этого — первая сотня с показателем в сорок шесть минут. Если следовать простейшей арифметической прогрессии, то мы должны продержаться минуты две. Макар по своей привычке беззвучно и незаметно для окружающих хмыкнул себе под нос. Акима! Мудреных слов он знает много, но про две минуты он загнул.

Заведя сотню за учебную стену, Куч дал чуть времени чтоб парни продышались, потом разрешил оправить одежду. Лужи прихватило ледком, воздух был прозрачным и свежим. Сотник прохаживался вдоль строя, ярился, потирал руки, улыбался чему-то сам себе. По всему видно, радовался предстоящему его сотне испытанию. Для Куча это, конечно, еще не сражение, но уже какое-то малое ее подобие.

— Сотня! Занять на стене круговую оборону. Отработка удержания обороны на возвышенности, отработка боя уступами, отработка выдавливания противника. Побежали, побежали…

Про круговую оборону сотник так сказал потому, что по уставу положено. Так-то всем понятно, какой здесь круг? В лучшем случае дуга. Бойцы ломанулись на стену, как тараканы на свету. Макарка лез, придерживая за шиворот Коротка. Не хватало еще натерпеться стыда, если их десятка опять займет свое место последней. Вася в свою очередь страховал за ремень Акима, им явно двигали те же соображения. Есть. Залезли. Встали. Вроде без позора. Макарка отметил, что Куч в их сторону даже не смотрит. И то хорошо, научились хотя бы без сраму занимать боевую позицию.

Макарка осмотрелся со стены. Вот вроде не такая уж большая высота, а вид открывается совершенно иной. Однако глазеть по сторонам сейчас не ко времени, внимание волей не волей притягивало построение в атакующий строй первой и второй сотни. Вон уже и Грач возле них прохаживается, монетки перебирает. Ну, тут как обычно. Вепрь — за обороняющихся, Грач — за нападающих.

— Акима, чтоб из-за моей спины не совался, — это Вася дает последние наставления, — Стрелки страхуют бобров…

— Так ведь Куч приказал отработку боя уступами, — встрял Акима.

— Да, какие к лешему на стене уступы, — Вася смотрит на Акиму со всей возможной строгостью, — Чтобы за меня не лез. У тебя Акима главная задача, — себя не покалечить.

Это Вася правильно говорит. Их отделение на втором месте по увечьям и ранениям. И то, потому только, что в одной десятке паренек один расшибся насмерть. Целители прибежали, давай заморозку накладывать, а все уже, заморозка на мертвого не ложится. Так что теперь та неполная десятка на позорном первом. А за второе место «спасибо» Акиму, это он половину всех увечий получил, и все по глупости. То ногу подвернет на ровном месте. То в глаз себе ткнет. Даже Короток, мышонок наш непутевый, и то поосторожнее будет.

Вот кстати и целители наши краснорожие подошли. А их главный, со стриженой бородкой с Вепрем под ручку. Ну, значит сейчас протрубят начало. Поглядывая, как целители деловито выбирают себе под полевой лазарет местечко на пригорочке где посуше и растягивают на жердях ширмы из белых простыней, Макарка поудобней перехватил свое учебное копье без наконечника. Бородатый главврач кивает Вепрю, мол готовы мы. И Вепрь кивает в ответ, потом поворачивается и дает отмашку Грачу. Понеслась!

Вспарывая окружающее пространство как простыню, труба проревела сигнал атаки. Грач шепнул на засвеченную монету и жахнул заклятьем. Сотники проорали приказы, и первая и вторая сотня, нацелившись крючьями штурмовых лестниц, сверкая неестественными янтарными белками глаз, с воплями понеслись к стене. Некоторые прямо на бегу переходили в оборотков. Это зря они, чай у нас не всамделишный штурм, а откатец у них будет ох как жестокий. Впрочем, они наверно не с умыслом это, просто оборотня своего в узде держать еще не умеют.

— Е два — е четыре. Грач стандартно начинает партию, использовав заклинание ярости, — акимина вихрастая башка торчит из-за васиной спины. Спокойно молча стоять он не в силах, а от волнения на него накатывают озарения воспоминаний прошлой жизни, — Для данного заклинания характерно изменение цвета глазного белка на ярко оранжевый цвет.

Никто на эти слова не отвечает. Парни привыкли к акиминым выходкам, да и не до них сейчас. Пусть в «хлупе» своем обсуждает почему у него «едва четыре», а не «едва десять» или сто.

Макарка почувствовал грудью как начала нагреваться висящая на шнурке нательная копейка.

— Е семь — е пять. Вепрь отвечает не менее стандартным заклятием «ни шагу назад», — кто бы еще рот Акиме залепил?

Писарь ротный, умник наш, устроил какой-то «хлуп помнящих», что значит, все, кто помнит прошлую жизнь на Старшей Сестре собираются и про это друг другу рассказывают. Охота им болтать попусту…

Макарка нахмурился от неприятного воспоминания. Все беды от болтовни. Вот и на сходе тогда в деревне, мужики решили, что он на войну из-за девки пошел. Ведь не так все было. Ну, девка, ну ладная. И нравом ровная. Макарка и решил тогда: сделаю предложение. Согласится — женюсь, ну а нет, так все одно кому-то на войну идти надо. А они решили, что из-за девки…

Оголовки штурмовых лестниц забухали по стеновым бревнам так, будто молотками залупили. Полезли родимые. На Васино отделение нацелились сразу две десятки из второй сотни. Одна из лестниц на свою беду прислонилась к стенке прямо под ногами Бобров. Бака с Дукой переглянулись, подсунули под крючья свои копья как ломики, крякнули и свернули лесенку на сторону. Больше всего не повезло тому, кто лез первым, успел набрать хорошую высоту для последующего полета на землю.

А вот другая десятка свою лестницу удачней приставила. Нашелся свободный пятачок. Все ж таки длинновата стена для обороны силами одной сотни. Васька мотнул головой Макарке и бросил сквозь зубы:

— Макарка, займись.

Макарка коротко кивнул, и мягкими быстрыми шагами, обтекая стоящих на его пути бойцов, кинулся к месту прорыва. Там на стену уже успел вскарабкаться крупный парень из вепрей, утвердившись на ногах, он выставил перед собой копье, готовясь встретить Макарку во всеоружии. Тот, понимая, что меряться силой с этим здоровяком затея не в его пользу, не сбавляя скорости, бесстрашно скользнул грудью повдоль острия копья противника, волчком крутанулся ему за спину, обхватил за туловище и, используя накопленную силу разбега, крутанул и вывалил за стену.

Надо сказать, вывалил удачно. Прямо на голову следующего, уже готового последним толчком выкинуть свое тело на кромку стены. Однако вместо этого он, видно, от неожиданности, отпустив лестницу, поднял руки над головой в непроизвольном закрывающем жесте, был сбит своим же товарищем, и оба полетели вниз, сметая на своем пути всю прущую по лестнице десятку.

— Страйк!!! — заорал Акима, — Как в боулинге!

Никто кроме Акимы особой радости в не выразил. Рановато еще для радости… Макарка понимал, что при соотношении сил один против двоих на такой длинной стене долго им не удержаться. Где-то атакующие бойцы уже закреплялись на стене, вытесняя защитников и расширяя место прорыва для лезущих следом. Правда, пока еще особого преимущества нападающие не получили, с одинаковой вероятностью они могли как удержать кусок, так и быть сброшены со стены.

Видя это, Грач засветил очередной пятнадчик и проговорил приказ. На защитников накатила волна подавленности и неуверенности в своих силах. Макарка уже хорошо был знаком с этим заклятием. Поначалу даже руки опускались, настолько оно было действенным, напрочь выгоняя всякую охоту жить и бороться, оставляя лишь черную беспросветную тоску. Нападающие тут же воспользовались полученным преимуществом, и резко расширили завоеванное пространство.

Вепрь не остался в долгу и тут же следом окатил третью сотню «ратным духом». Сотня взбодрилась, уперлась, перестала пятиться и пошла как пружину сдавливать ряд атакующих. Казалось бы, еще немного в том же духе и они скинут нападающих со стены. Но! Грач уже наговаривал свое следующее заклятие…

Хоть Акима и трепло, но в чем-то он прав. Действительно, было похоже будто Вепрь и Грач играют в какую-то игру, делая по очереди свои ходы. А от их мастерства в этой игре зависит ни много ни мало выживание вверенной им роты. Степень их ответственности многократно вырастала из-за того, что это была рота копейщиков, носящих нательник из самой малой монеты — копейки, потому что только так, можно было свести на нет возможность переподчинения со стороны вражеских мог, но это и делало копейщиков полностью зависимыми от могии их атманов, потому что сами они были лишены возможности использовать нифрил в бою.

Сброшенные со стены Бобрами и Макаркой десятки нападавших были отведены их сотником ближе к месту прорыва, и замыкающая десятка третьей сотни на какое-то время была оставлена в покое. Макарка ревниво следил за действиями сражающихся защитников. Ему хотелось кинуться в гущу сражения, но поскольку без приказа покидать своего места он права не имел, ему оставалось только наблюдать.

Он отметил, что целители без дела не сидят. То там то здесь слышались окрики сотников, это означало что кто-то неудачно упал со стены. Покалеченного бойца сразу оттаскивали в сторону и к нему со всех ног устремлялись белые шапочки с красными крестами. Макарка знал, что в таком деле каждое мгновение на счету. Даже со смертельным ранением боец, получивший вовремя заморозку, обязательно выживал и полностью исцелялся.

Им объясняли на занятиях, что заклятие заморозки как бы полностью останавливает работу всего тела, даже дыхание и биение сердца почти прекращается, тем самым высвобождает телесную силу, называемую «жива», и перенаправляет ее на исцеление раны. Единственным ограничением для заморозки было то условие, что боец должен быть еще жив.

Нападающим все-таки удалось закрепиться на занятом участке и теперь они неуклонно наращивали в этом месте численное преимущество. По штурмовым лестницам уже беспрепятственно поднимались новые десятки атакующих. Стало ясно, постепенно шаг за шагом они выдавят со стены обороняющуюся третью сотню. Однако сотники первой и второй сотни не пожелали удовлетворяться верной, но медленной победой, решив попытаться получить еще одну точку прорыва.

Макарка видел, как сотник Белый отзывает одну за другой десятки: одна, вторая, третья… Он о чем-то коротко переговорил с другим сотником, и тот от себя добавляет еще одну десятку — четвертую. Все четыре отобранные десятки, подхватив лестницы побежали к левому краю стены.

— Готов поспорить, — прокричал Акима, — У нас сейчас будут гости.

Спорить с Акимой никто не захотел. Все и так видели, как четыре лестницы нацеливаются на их участок стены. Разбег, сближение и лестницы одновременно бухают об стену. Закипел бой. Застучали друг о друга скрещиваемые копья, кто-то бился молча и деловито, кто-то кричал, кто-то рычал. Когда кому-то из нападающих удавалось заскочить на кромку, но при этом он видел, что не может удержаться, то старался вцепиться в защитника чтобы падая, уволочь его за собой.

Макарка заранее поставил себе сражаться, стараясь сберегать силы, однако же сам не заметил, как его глаза застелила ярость. Было это следствием заклятия или нет, он не отследил. Он подбивал ноги копьем, толкал плечом, делал захваты, увертки и броски. Он умел биться умно и безрассудно одновременно…

— Макарка! Макар! — до него не сразу дошло, что Вася уже не первый раз пытается до него докричаться. А когда осознал, будто лопнула застившая ему взор пелена. Макарка обнаружил, что они теперь бьются вместе с Васей плечом к плечу, прикрывая друг другу спины. Никого из их десятки на стене больше не осталось, их с обеих сторон окружали только бойцы из нападающих сотен.

— Макарка! Обморока нифрильная! Ты меня слышишь?

— Да — да. Слышу, — ответил Макар, тряся головой.

— Кончай геройствовать. Отходим.

Макарка кивнул, и они с Васей одновременно спрыгнули со стены.

 

Глава 19

Глава 19. Могический поединок.

Спустя два неполных дня после разговора с Бартоло Ольха вновь шла по знакомой тропе сквозь морочные кусты. К счастью, заново «взламывать» стража ей не пришлось, Лис не стал менять проходного слова. Она поднялась на второй этаж, прошла по коридору и постучала в дверь.

— Прошу входите, — послышался из-за двери скрипучий голос.

Она вошла в кабинет, и они поздоровались будто старые знакомые. Лис был любезен и даже предложил освежающий напиток. Ольха отказалась.

— Ну, что ж, не будем терять время, — одобрил Бартоло ее деловой настрой.

Он достал из нагрудного кармашка и засветил связную монету, попросив кого-то зайти к нему в кабинет. Они стали ждать. Говорить вроде было не о чем, и в комнате повисла тишина. Впрочем, ждать пришлось недолго, Ольха услышала приближающиеся легкие шаги и затем вежливый стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в комнату вошел молодой человек. По оборотню — мангуст, с отличительным для их народа узким разрезом глаз. Держался он с подобающими приличиями, взор его был почтительно обращен на Бартоло, хотя Ольха замечала, что нет-нет, а Мангуст бросает на нее полные любопытства взгляды. По всему было видно, что он и есть ее будущий соперник, и она не ошиблась.

— Позвольте, молодые люди, представить вас друг другу, — голос Бартоло зазвучал несколько церемониально, — Мой лучший ученик Дукен. Дукен, эта прелестная девушка, — Ольха. Наш соискатель.

Молодой человек вежливо кивнул. Ольха одарила Мангуста недобрым взглядом, впрочем, этот ее взгляд если и произвел впечатление, то вида он не подал. Бартоло перечислил уже слышанные Ольхой условия поединка. Для Дукена эти условия явно были тоже не в новинку. Хотя слушал он со вниманием и даже кивал, было видно, что делает он это из вежливости.

— Так. Теперь, когда формальности соблюдены, мы можем приступить к делу. Прошу сдать весь имеющийся у вас нифрил, — сказал Лис.

Дукен остался бездеятельно стоять, и Ольха была вынуждена с неудовольствием признать, что Мангусту хватило ума выложить весь свой нифрил заранее, а вот ей пришлось вытаскивать монеты изо всех своих карманов, включая потайные. «Вот балбесина, — думала она, — не предусмотрела заранее». Подчистую выгребая всю накопившуюся по карманам мелочевку, в которую заодно попала даже горсть слипшихся орешков, которыми она ходила с Хухлей кормить белок, она недовольно поглядывала на присутствующих. Те, дабы не смущать Ольху, отошли к окну и демонстративно уставились во двор.

Когда Ольха закончила, они вернулись к столу.

— Ого, да у вас тут на целое приданое, — сострил Бартоло и переглянувшись с Дукеном, обменялся с ним ухмылками, — Можете не сомневаться, из моего кабинета ничего не пропадет. Все вернем в целости.

Ольха промолчала. Ответа от нее Бартоло и не ждал. Он достал еще одну монету на шнурке, оказавшуюся прибором выявляющим спрятанный нифрил. Сам Бартоло назвал ее «поисковой». Он обошел с этой монетой вокруг обоих будущих соперников, и она ничего не показала. Затем, чтобы убедить Ольху, что монета работает, предложил ей «просветить» его самого. Для вида поколебавшись, она согласилась. Взяла монету за шнурок и как только нацелила ее на Бартоло, прямо поверх его одежды сразу высветились зеленые пятна, показывая весь наличный у него нифрил. «Забавный приборчик, — подумала она, — надо бы и мне таким обзавестись».

После этого Бартоло достал из ящика стола изящную шкатулку, взял ее под мышку, и они отправились в тот самый двор с «лесом колонн». За пределами площадки с колоннами рассевшись на скамейках собралось несколько десятков зрителей. Ольха догадалась, что все они ученики старого Лиса. Мысль о том, что среди них может находиться похититель она от себя отогнала, не до того сейчас.

Бартоло поставил на свободную скамью свою шкатулку и с довольно наигранной церемонностью двумя руками поднял крышку. Ольха с любопытством заглянула внутрь. На дне шкатулки на бархатной подложке лежали две пятнадцатикопеечные монеты и два изумительной красоты цветка.

— Это, если можно так выразиться, ваши орудия и ваши цели, — сообщил Бартоло, указав на монеты и на цветы, — Камни совершенно одинаковы и полностью чисты от заклятий. Извольте убедиться, — он сделал приглашающий жест.

Дукен вежливо кивнул и остался стоять, явно не собираясь ничего проверять. Ольха провела рукой над монетами, чуть затеплив их, и тоже кивнула, быстро убедившись, что они действительно имеют одинаковое количество ячеек и пусты от заклятий. Она взяла себе одну из монет. Дукен забрал оставшуюся. После этого Бартоло самолично закрепил на их спинах дивные цветки. На этом приготовления были окончены.

— Прошу занять места, — сухо сказал Бартоло, — Вам дается пять минут, чтобы подготовить заклятия. Я подам знак начинать из своего кабинета.

Старик скрылся в здании, а Ольха, на ходу «прогревая» монету, прошла к пятачку, где были вкопаны два столбика, обозначавшие вход. Дукен пошел к другому такому же «входу» с противоположной стороны колонного леса.

«Монета пятнадцатикопеечная, на сто двадцать ячеек, — думала она, — Да, как раз можно записать три средненьких заклятия. Вот только вопрос, надо ли делать это сразу? С одной стороны, лучше бы вписать на монету заклятия заранее, чтоб не тратить на это время во время поединка, а с другой, — как предусмотреть какие именно понадобятся?»

Она заняла свое место перед столбиками-воротами. «Ну, допустим, одно заклятие на рассеивание морока мне точно понадобится, — продолжала она размышлять, — его стоит записать сразу. А может и мне попытаться его как-то обморочить?» Пока она думала над этим и пока писала на монету заклятие рассеивания морока, в окне второго этажа появилась фигура Бартоло.

— Время вышло. Состязателям приготовиться, — прокричал он и махнул рукой, — Начали!

Ольха поспешно переступила черту. Двигаться! Нужно постоянно двигаться. Она начала смещаться по площадке, продолжая бешено размышлять, чем бы таким жахнуть этого Мангуста, и на ум приходили только врезавшиеся в сознание боевые проклятия из арсенала Гаврилы Михайловича. Стараясь ступать бесшумно, она перебегала от колонны к колонне, выбирая те, что потолще и стоят погуще.

Вдруг на ногу запрыгнула огромная крыса с оскаленной пастью. Ольха судорожно дернулась, а в следующее мгновение жуткие крысы уже прыгали на нее со всех сторон. Они карабкались по ее телу, и она чувствовала, как в нее вонзаются их острые коготки. За мгновение до того, как ее тело должно было кинуться в безоглядное бегство с диким воплем, она успела разрядить «рассеивание морока».

Крысы пропали. Она сделала судорожный вдох и поздравила себя с отменной реакцией, но тут же и пожалела о содеянном. «Черт возьми, — подумала она, — Потратила заклятие. Хорошо, что дядя Леша не видит. С обычным мороком могла бы и сама справиться. Вот балбесина, крысы испугалась» Однако ругать себя было некогда. Она огляделась, но окружали ее по-прежнему только колонны. Видимо, Мангуст рассчитывал, что она завопит. Тогда бы он легко определил ее местоположение, выскочил и тепленькую ее сцапал. «А вот лопух тебе на нос. Не на такую напал». Она двинулась дальше, дав себе слово, что следующий морок попытается обороть, не растрачивая заклятия.

Она продолжала перебегать мелким шагом, меняя местоположение, и постепенно у нее возникло чувство что справляется она неплохо. Да нет, чего там. Она просто отлично справляется! Она выбирает наилучшие направления, она постоянно закрыта и увидеть ее никак нельзя. Зато сама она имеет прекрасный обзор. Еще немного в том же духе и она обязательно обнаружит соперника, а соперник ее ни за что не обнаружит.

Волчий образ на запястье стал жечься так сильно, что не обращать на это внимание она уже больше не могла. Она глянула на руку и чуть было вслух не ахнула, красные линии ее образа раскалилась как уголь и пульсировали сменой оттенков как настоящее пламя от желтого до почти коричневого. Ее это отрезвило. «Тпру. Стоять девчонка, — ее как окатило холодной речной водой, — Откуда такая щенячья самоуверенность?» Она перешла осознаванием в свою новую «красную» ипостась оборотня и тут же поняла, — что-то с колоннами не так. Только что вот эта колонна была отнюдь не такой толстой, за нею и кошка не смогла бы спрятаться. А теперь она такая толстая, что твой дуб. До нее дошло, что Дукен опять применил морок и заманивает ее в новую ловушку.

«Ну, уж нет. Ты брат хитер, да в этот раз сам себя перехитрил», — Ольха переключилась на тонкое видение. От морока она, правда, не избавилась, но в этом и не было необходимости. Теперь, хотя ей и требовались на это определенные усилия, она могла оценить действительную толщину каждой колонны и выбрать куда двигаться. Ну и остерегаться тех направлений, которые без всяких действительных причин казались самыми лучшими и даже притягательными.

Полторы минуты, пока работало заклятие, потребовали от нее напряжения всех душевных сил. Да, она была уязвима в эти полторы минуты. Мелькала искушающая мысль, что можно бы было развеять и этот морок, ведь записанное на монету заклятие рассеивания никуда не делось, и его можно использовать повторно. Но она удержала себя от этого, напомнив о данном себе же слове. Ведь по большому счету она не так уж сильно и рискует. Ей достаточно удалиться от того места, куда ее заманивает мангуст, который сейчас как паук, сидит на своей паутине и дожидается, когда муха сама залетит к нему в сети.

И вот действие заклятия закончилось, образ на руке перестал жечься, и она, наконец, перевела дух. Ольха мысленно похвалила себя за то, что ей удалось не растратиться. «А по заклятиям-то счет два — один. Пора и мне переходить в наступление, — подумала она воинственно, — Ну, держись, Дукенчик. Я тебе сейчас покажу как крыс на людей натравливать. Ты у меня получишь от щедрот волчьего боевого ветерана писаря нашего Гаврилы Михайловича». Если до сих пор и были у нее сомнения, стоит ли применять боевое проклятие, то теперь эти сомнения отпали. Не без злорадства она зарядила «всеохватный ужас», от которого сама недавно ох как натерпелась и, не испытывая ни малейшей жалости, накрыла им колонный лес.

Она услышала какой-то тоскливый всхлип и резко обернулась в ту сторону. Она была уверена, что ей это не показалось, что она успела засечь взглядом, как что-то мелькнуло в просвете меж наставленных колонн. «Ага, работает, — она с удовлетворением отметила, что ее проклятие Мангуст рассеивать не стал. Может не захотел тратиться, а может и не имел нужного приказа на своей монете, — Ну, теперь побегаем».

Полторы минута работы заклятия, только что казавшиеся ей такими неимоверно длинными, на этот раз стремительно утекали как вода в песок. Она металась между колонн, дважды замечала движение боковым зрением, кидалась туда, но каждый раз Мангуст успевал исчезнуть. Она сбила дыхание и тяжело дышала, но полторы минуты истекли, а до Дукена она так и не добралась.

«Ушел, гаденыш верткий, да еще и заклятие себе сберег», — подумала она огорченно. Ольха перешла на шаг, ей нужно было восстановиться. Она была уверена, что Мангусту тоже нужна минута передышки, прямо сейчас он никаких решительных действий предпринимать не будет. Но нужно определяться, что делать дальше. У обоих осталось по одному заклятию, и, если они так же будут растрачены впустую, как и предыдущие, мангуст ее в конце концов переиграет, просто потому, что знает этот «колонный лес» как свои пять пальцев.

Вдох-выдох. «Спокойно, девочка. Кто у нас столетнее дерево? Ты у нас столетнее дерево. Игра еще не закончена. У тебя есть в запасе еще целое заклятие. И, кстати… — ее осенило, — а Дукенчик-то об этом может и не знать. И думает сейчас, что все три свои я уже отстреляла. Нет, он, конечно, знает, что его второй морок я не рассеяла, это он вполне себе по своей монете отследил. Но ведь я и не попалась! Это могло заставить его подумать, что вместо рассеивания я использовала какое-либо иное ответное заклятие».

Пока Ольха наматывала сумасшедшие петли по колонному лесу, она успела заметить, что столбы наставлены все ж таки не совсем беспорядочно. Наиболее густо они «росли» по краям. А чем дальше от краев, — тем реже. В самой же середине «колонного леса» был небольшой пятачок полностью свободный от столбов. Это помогало ей легче определять, в какой части «леса» находится она сама, а где примерно прячется ее соперник.

Бартоло наблюдал за ними из окна своего кабинета и хорошо видел всю картину поединка. Колонны леса были лишь немного выше человеческого роста, что позволяло ему с высоты второго этажа видеть почти все перемещения поединщиков. И хотя сейчас Ольха была скрыта от его взора, за какой колонной она сейчас прячется, он примерно представлял.

Ольха догадалась верно, Дукен, как, впрочем, и сам Бартоло, не догадываясь об обретенных ею новых способностях, позволивших ей выдержать атаку Мангуста, полагали, что она уже использовала все три отведенных ей заклинания. Старый Лис не говорил об этом, но в колонном лесу было установлено особое устройство, ограничитель, который не позволил бы игроку задействовать больше трех заклятий на тот случай, если ему вздумается нарушить правила. А потому Бартоло был убежден, что никаких неожиданных шагов от Ольхи ждать больше уже не придется.

— Грубовато играете, юная барышня, — вполголоса проворчал он, — Ну что это за варварство, применять в игре боевые проклятия? Не враги же мы друг другу в конце концов.

Впрочем, он был рад за своего ученика. Дукен, не ожидавший подобного удара от юной девушки, тем не менее к чести своей испытание ужасом прошел достойно.

— Дукен, мальчик мой, пора проучить эту выскочку княжну. Покажи нам свою коронную…

Он видел, как Дукен вышел, крадучись, на открытый пятачок, помотал в разные стороны головой и неторопливо направился мимо Ольхи, делая вид, будто не догадывается, где она прячется. Он подставлял ей свою спину, давая просто прекрасную возможность сорвать цветок.

— Ну, давай, Ольха, не упусти свой шанс, — Бартоло ехидно улыбнулся.

В тот же миг из-за колонны выскочила Ольха, в два прыжка она настигла стоящего к ней спиной Дукена и рванула цветок. Но рука ее прошла сквозь морок и цветок остался там же где и был, — на спине морочного двойника Дукена.

Она замерла будто в замешательстве, а в этот миг позади нее возник уже настоящий Дукен и сорвал цветок с ее спины. Улыбка начала сползать с лица Бартоло, когда он увидел, что в руке его ученика тоже никакого цветка не оказалось. Ольха, стоящая спиной к Дукену, тоже оказалась мороком. И только после этого настоящая Ольха вышла из-за колонны и протянула руку к спине еще не успевшего ничего понять Дукена. Мангуст сообразил быстро, обернулся, но было поздно, она уже держала свою руку высоко над головой, показывая всем присутствующим знак своей победы — сорванный цветок.

 

Глава 20

Глава 20. В предгорьях Белроги.

В предгорья Белроги вдруг разом пришла зима. Каменистую землю завалило снегом, лишь кое-где торчали из-под него серые валуны и чахлый голый подлесок. Мужики с походом каждый раз ходили к чухам одной и той же дорогой, поднимаясь по восточному берегу Хонары, и каждый раз, когда взору открывалась гладь Источного озера, и будто бы вырастающий из этой глади остров с развалинами великой урской крепости, у Ефима перехватывало дух.

Он бросил поводья и остановился. Вол Банька сделал еще пару шагов, протяжно вздохнул и остановился тоже. Ефим успокаивающе провел рукой по его разгоряченной шее, ощутив под ладонью нападавший снег, который набился в подшерсток, подтаял и превратился в сосульки.

Самое сердце и сама основа урских земель, где из великого озера Источного брали начало две великие реки, Хонара, текшая на юго-восток и Бунара, несущая воды на юго-запад. Эти две водные артерии соединяли водным путем восточные и западные части мира. Здесь когда-то блестели под солнцем сырые верфи самого сильного в мире речного флота урского князя. Кипел жизнью торговый город и порт Северград, столица князя Вереса, а над островом под защитой непобедимой волчьей дружины возвышалась неприступная крепость из черной прокопчённой курени.

Ныне все было разрушено, речная навигация через Источное запрещена Советом Знаменных Правителей, и запрет этот был закреплен подчиняющим договором, по которому само озеро и прилегающие земли отчуждались от владения урского князя. Лишь в развалинах крепости обиталась конная полусотня полудиких воинов из племени красной собаки, оставленная здесь Азум-ханом для соблюдения буквы и духа договора, ревниво следящая за тем, чтоб в эти опустевшие земли никоим образом не вернулась прежняя жизнь.

Все остальные повозки, тащившиеся вслед за торящим тропу ефимовым волом, остановились тоже. К Ефиму, проваливаясь по колено в снег подошел дядька Прохор. Он молча встал рядом и тоже стал смотреть на развалины былого величия урского народа.

— Я в порядке, — Ефим ответил на невысказанный вопрос Прохора, который тот постеснялся задать, — Сейчас тронемся.

Прохор кивнул, хлопнул Ефима по плечу и, разбрасывая снег, направился обратно к своей повозке. Ефима угнетала чрезмерная предупредительность товарищей, и он как мог старался не показывать виду, как тяжело ему переносить пропажу сына. В тот злополучный осенний день месте с Прохором они, как тогда и условились, пришли к куреневой делянке, увидели следы копыт и оставленную Васькой монетку, и сразу все поняли: Лисы Ваську как-то выследили и поймали. Вернувшись тогда в деревню Ефим не сторонился людей, оставался на виду, но стал еще более молчалив, и уж в этом ничего не мог с собой поделать.

Их поход на нифрильный мен в этом году сильно припозднился. То дожди, то полезший из лесов дикий зверь, все это заставляло мужиков откладывать выход, но Ефим был безразличен к этому. Он часами сидел в избе, глядя в окно на льющиеся с неба потоки воды, не в силах заставить себя двигаться. Его жена, чувствовавшая его состояние, даже не пыталась его тормошить, ни словом не обмолвилась о гниющей неубранной с покоса траве. Он очнулся, когда она, запрягши вола и уложив грабли, стала устраивать на повозке дочку. Он вышел из избы, подошел к ней, обнял.

— Мы справимся, — повторяла она, удерживая слезы, — Она большая уже, пусть привыкает.

Ефим стряхнул с себя тяжелое оцепенение. В этот раз его отрезвило осознание того, что жена и дочь без него скорее всего не выживут. Он снова втянулся в дела, убрал остатки сена с полей, подготовил все к отъезду и теперь вместе с деревенскими мужиками приближался к цели их похода, где каждый год они наменивали у чухов продовольствие, орудия и утварь на нифриловые деньги.

Он постоял еще немного, разглядывая потрясающую громадину Белроги, упирающую свою вершину в облака. Эта гора была самой высокой в казавшейся бесконечной тянущейся с востока на запад горной гряде. Если отправиться вдоль горной гряды на запад, то тебе будут попадаться множество талых озер и ручьев, по которым теперь после закрытия навигации по Бунаре проходит княжий северный речной путь. А если пойдешь на восток, то придется пробираться через непролазные чащобы, в которых только кочевники Лисы, по слухам, имеют свои тайные тропы, ведущие к их единственному скрытому в лесах лисьему городу. Ефим невольно подумал, что где-то там далеко на востоке так же подбираются к горной гряде те трое конных лисов, чьи следы он видел у делянки, и, наверное, радуются награде, полученной за пойманного ими Ваську.

* * *

Чтобы поискать следы копыт, Ясень спешился перед неглубокой неширокой речкой с каменистым перекатным дном. Поваливший с утра снег сыпал на землю белые хлопья, даря Лисам новую возможность оторваться от преследования.

Ясень забрался так далеко на восток, что отсюда даже не видно было ослепительной снежно-белой вершины Белроги, а только какие-то неизвестные ему горы, единственно что он знал, составлявшие, ту же самую горную гряду. Он постоял немного раздумывая. Лисы, конечно знают, что за ними идет погоня. И вряд ли упустили бы возможность запутать след. А значит, они, воспользовавшись неожиданным снегопадом, скорее всего опять свернули где-то на известную им одним потайную тропу. К тому же чутье подсказывало ему, что речку Лисы не пересекали.

Ясень не сомневался, что как бы ни были Лисы хитры, он нагонит их. Рано или поздно, сколько не будут они путать и петлять, встретиться с Ясенем им придется. Его сейчас занимало другое. Его тоже кто-то выслеживал. Сначала лишь появилось мимолетное ощущение, тут же пропавшее, но через некоторое время оно повторилось. Теперь ощущение окрепло и переросло в уверенность. Пересекать эту речку ему так или иначе придется. Общее направление движения Лисов указывало на это безошибочно. И Ясень отдавал себе отчет, что, хотя речка и неглубока, но имеет довольно стремительное течение, и, если кто-то собирается напасть на него, удобнее всего это будет сделать во время переправы.

Из этого напрашивался лишь один вывод, своих преследователей следует встретить на этом берегу. Он привязал коня к дереву, окунавшему ветви в речную воду и пошел вдоль берега, делая вид, будто ищет следы. Оказавшись прикрытым зарослями кустарника, он резко сменил направление и, пригибаясь и прячась за растительностью побежал в обратном направлении. Его вело чутье опытного охотника. Он легко перебегал от дерева к дереву, чувствуя, что его преследователи где-то рядом. В какой-то миг он остановился и обнажил свой черный «решатель задач». Он не сомневался, что за кряжистой сосной шагах в двадцати от него, кто-то прячется.

Ясень вдруг понял, что его преследует один единственный человек, к тому же пеший. «Либо дурак, либо смельчак», — подумал он. Вернуться к своему коню и попытаться оторваться от преследования было бы лучшим решением, если бы Ясень не знавал людей, способных бежать, не отставая от коня. Ясень постоял немного, скрываясь за деревом, но довольно быстро понял, что его преследователь не собирается выходить из своего укрытия и уже догадался, что раскрыт.

— Может объяснимся? — крикнул Ясень, выходить из-за своего дерева он тоже не спешил. При всей уверенности в собственных силах, подставляться без нужды он считал глупостью.

Текли секунды, и когда Ясень уже решил, что ответа не дождется, неожиданно раздался голос:

— Давай, коли не шутишь, — голос был довольно молодой, насмешливый. Ни страха, ни напряжения в голосе не ощущалось, даже какая-то ленца, будто говорить особого желания у владельца голоса не было.

«Все-таки смельчак, — подумал Ясень, — а вот дурак-ли?» Ясень решил, что ходить вокруг да около не имеет смысла. Если договориться с этим парнем не удастся, пусть пеняет на себя.

— Зачем ты преследуешь меня? — крикнул Ясень.

— С чего ты так решил? — услышал он неожиданный ответ.

— Слушай, у меня нет времени играть с тобой. Ты идешь по моим следам, следовательно — преследуешь меня.

— Да, я иду по твоим следам. Но я тебя не преследую, — веселье плескалось в голосе незнакомца. А Ясень подумал: «либо он все-таки дурак, либо придуривается».

— А могу полюбопытствовать, зачем ты тогда идешь по моим следам? — Ясень решил, что, если носитель веселого голоса и на этот раз не даст прямого ответа, тратить время на болтовню он больше не станет, дальше говорить с ним будет «решатель».

— Ты хорошо тропишь. А сам при этом путать следы не пытаешься.

А вот такого оборота Ясень не предусмотрел:

— И тебе известно кого именно я троплю?

— Известно, конечно. Ты идешь за тремя Лисами.

— А тебе они зачем?

— Мне нужен только один из них. А вот зачем… извини, не готов рассказывать незнакомому мне человеку.

— Ну, хорошо, — этот нелепый разговор явно ни к чему не вел, — Что нам мешает познакомиться?

— Познакомиться можно. Только сначала хочу уточнить, ты сам желаешь со мной познакомиться, или только, чтоб я познакомился с твоим мечом? — крикнул он со смехом, и добавил, — Если все-таки сам то, боюсь, черный меч в твоей руке может оказаться такой помехой.

Ясень хмыкнул, подобный способ общения, — отвечать вопросом на вопрос, его несколько раздражал, но он был вынужден признать, что парень все-таки не дурак.

— Давай, так. Убираем оружие в ножны и выходим без резких движений. Руки держим на виду. Согласен?

— Согласен.

Ясень звучно, чтобы было хорошо слышно, задвинул меч в ножны, слегка приподнял руки с раскрытыми ладонями и осторожно вышел из-за своего дерева. Незнакомец точно так же, медленно ступая, вышел из-за своего. Оба замерли, с любопытством друг друга разглядывая. Ясень отметил, что перед ним стоял человек, действительно довольно молодой, лет семнадцати, не больше. Роста он был невысокого, но широкоплеч, особенно впечатляли ладони, широкие, сильные, мозолистые. Из-за спины, как наглядное пояснение причины возникновения этих мозолей, выглядывал внушающих размеров боевой топор на непривычно длинной рукояти. Одет он был тоже непривычно, вся его одежда была пошита из выдубленных шкур, но при этом пошита довольно искусно. Более всего Ясеня поразил его оборотень. Ходили слухи, что в дальних восточных лесах разведчики встречали людей из племени медведя, которым Ясень не особенно склонен был доверять, однако перед ним стоял именно он, человек из племени медведя. Ясень невольно усмехнулся:

— А ты смог меня удивить.

— Что, никогда раньше наших не встречал? — Медведь явно угадал причину удивления.

— Нет, только слухи доходили.

— А я, не поверишь, когда в детстве бабка про племя волков рассказывала, думал, что врет, — он открыто улыбнулся.

— А все-таки, зачем тебе понадобился тот Лис? — парень начинал нравиться Ясеню, но для доверия одного этого мало.

Парень помедлил немного, но все же решил ответить:

— Скажем так, обижать слабого нехорошо. И я не собираюсь спускать такого никому, пусть он хоть на краю света попытается спрятаться.

— Ну что ж, ты в своем праве, — это невнятное объяснение Ясеня удовлетворило. Он видел, что парень не врет и душою не кривит, — Только обещай, прежде ты дашь мне с этими Лисами обстоятельно потолковать.

Парень понимающе улыбнулся и согласно кивнул. Не сказать, что обстановка вполне разъяснилась, но держать дальше руки поднятыми смысла не имело. Ясень хотел сказать об этом, но его опередил грозный окрик кого-то невидимого из-за деревьев:

— Ни с места! Будем стрелять на поражение. Руки не опускать.

Ясень бросил на парня быстрый взгляд. Неужели его так ловко переиграли? Однако тот выглядел не менее ошарашенным, и точно так же смотрел на Ясеня зеркальным оценивающим прищуренным взглядом.

Сразу с нескольких сторон выходили люди с нацеленными на них луками. Нет, леший возьми, это были не люди, лесные эльфы. Самые спесивые и недоговороспособные существа из всех Ясеню известных. Они связали руки за спиной и ему самому и парню-медведю. Забрали оружие, тщательно обыскали «нифрилоискателем», и подталкивая в спину повели. Ясень расценил обстоятельства как крайне скверные. Радовало только, что убивать прямо сейчас его не собирались, и что парень-медведь с эльфами заодно не был.

Вели их недолго, вскоре они вошли в небольшой, обнесенный крепким забором охорон, с несколькими деревянными довольно грубо тесанными строениями. Скорее всего эльфы использовали его как временное пристанище для ночевок, ни детей, ни женщин здесь не наблюдалось. Их затолкнули в небольшой крытый сруб, явно предназначенный для содержания пленников. Запирался он только снаружи, и сработан был не для того, чтобы не впустить, а чтобы не выпустить. Громыхнул опускаемый засов, снаружи за дверью встал один из эльфов. Ловушка захлопнулась.

— Лесные эльфы, — заговорил парень-медведь, как только их оставили одних, — Любят кичиться своей воспитанностью и предупредительностью. Только это не помешало им грубо прервать наше общение. Меня зовут Михаил, но для всех — Миха. Извини, не могу протянуть руку для пожатия.

Он тут же повернулся к Ясеню спиной и пошевелил связанными руками, показывая, что рукопожатие и впрямь невозможно.

— Ясень.

— Ясень — это имя, или это значит, что тебе ясно? — уточнил Миха.

— Ясень — это имя, — пояснил Ясень.

— А-а, понятно, — сказал Миха, но посмотрел при этом на Ясеня так, будто в этом имени осталась для него какая-то загадка. Он подошел к запертой двери, нашел подходящую щель, припал к ней глазом и стал смотреть наружу.

— Так вот, кто навел на нас эльфов, — сказал он через некоторое время, затем отошел на шаг от двери и приглашающе мотнул Ясеню головой.

Ясень тоже подошел к двери и стал смотреть сквозь щель. Сперва он ничего такого не увидел, а многообразие доносившихся до него звуков не давали ни малейшей подсказки. Он уже хотел переспросить Миху, что тот имел ввиду, но тут охраняющий вход эльф немного сдвинулся, и он увидел садящихся на коней трех лисов. И, разумеется, тут же узнал их. Старый Блас, единственный оставленный Ясенем вживых после схватки в лесу, их ему описал и на подробности не поскупился. К этой лисьей тройке, подставившей своих же товарищей под клинок Ясеня, он проникся самыми недобрыми чувствами, а расставаясь с Ясенем, пожелал «поскорее прирезать этих предателей лисьего народа».

Один из лисов, пожилой, по всей видимости, Дроло, перед тем как подняться в седло, о чем-то коротко переговорил с эльфийским большаком, достал из-за пазухи кошель, запустил в него руку и что-то передал эльфу. По довольному виду получателя можно было догадаться, что отсыпал он ему не орешков.

Двое других лисов, молодых, судя по всему, были его сыновьями, Фидолом и Мегулом, на что указывала и схожесть черт. При этом в глаза бросалось явное различие в их характерах. Один неподвижностью холодного взгляда напоминал змею, другой, напротив, имел необычайно подвижное лицо, на котором выражение бесшабашной радости вдруг ни с того ни с сего мгновенно меняется на гневный оскал.

После того как лисы выехали за ворота, Ясень отнял взгляд от щели, и вместе с Михой они тихонько отошли к дальней от двери стене.

— Что думаешь? — спросил он своего нового знакомого.

— А чего тут думать, — ответил Миха с усмешкой, — Сначала нас допросят. Допросят, должен сказать, очень обстоятельно, — Миха поморщился, будто эльфий допрос ему уже приходилось испытывать на своей шкуре, — Потом одно из двух. Либо прирежут, либо попросят выкуп. Но, поскольку отправиться за выкупом никто из них не рискнет, в конечном итоге все равно прирежут.

Ясеня поразила такая осведомленность, но расспрашивать сейчас об этом Миху он посчитал не подходящим ко времени.

— М-да. Значит, пора это представление заканчивать, — подытожил он.

— Согласен, но лишь частично, — сказал Миха, и в ответ на удивленный взгляд Ясеня подмигнул бойким глазом с густоянтарным почти до черноты зрачком и пояснил, — Заканчивать, конечно, надо, но представление… представление еще даже не начиналось.

Молодой эльф, поставленный стеречь пойманных, томился от скуки и досады. «Ну почему опять поставили именно его? Теперь он должен торчать тут один под открытым небом, тогда как все другие занимаются чем хотят». Еще большего томления ему добавляли запахи от кухонного котла. Подходило время обеда. Молодой эльф мог совершенно точно рассказать, как все будет происходить. Сначала есть сядут старшие и повыберут лучшие куски. Потом пустят молодых, и они подчистят то, что останется. А когда его сменят, ему в лучшем случае останутся полуобглоданные мослы.

Эльф протяжно вздохнул. Ему было тоскливо. Поэтому, когда он услышал чутким эльфийским ухом, что в темнице между пленниками завязался жаркий спор, он тут же обратился в слух, стараясь разобрать, что они там говорят сдавленным приглушенным шепотом. Пленные явно старались говорить как можно тише, и поначалу разобрать что-либо было невозможно. Однако, страсти их спора постепенно накалялись, и молодой эльф начал разбирать сначала отдельные слова, а затем и большую часть их разговора.

— Да, ничего я тебе не должен, — говорил один свистящим шепотом, — Да где закопал, там и закопал. Твоя какая печаль?

Затем забубнил второй, видимо увещевая товарища по несчастью, но что именно он говорил разобрать эльф не смог. Зато более-менее отчетливо услышал ответ первого.

— Сколько закопано, столько и закопано. А про выкуп пока и разговора не было. Может и так отпустят.

После такого ответа увещевания второго зазвучали угрожающе. Затем послышалась возня и слабые попытки первого уладить все миром. После этого эльф явственно услышал мягкий звук падения, а за тем чьи-то стоны, переходящие в хрип. Эльф понял лишь одно, один из них закопал какой-то клад, а второй пытается выпытать у него, где именно. Слушая доносящиеся сипы и всхлипы у него пронеслась мысль: «да он же его душит!» Как можно кого-либо душить со связанными за спиной руками, он в этот миг не подумал и заметался, не зная, что делать, но тут на счастье рядом проходили два молодых эльфа.

— Эй, сюда, скорее, там один пленник другого душит!

— Тебе-то что, — ответил один из них, перекатывая в зубах пожелтевшую соломинку, — Пусть хоть оба передушат друг друга.

— А старшие уже сели жрать, — мечтательно сообщил другой, — Скоро наша очередь.

— Да вы не понимаете, — с жаром заговорил стерегущий эльф, — Один из них клад закопал, а второй его душит! Надо старших звать.

Подошедшие эльфы переглянулись.

— Да, пока дозовешься. Поздно будет! — решительно сказал тот, что с соломинкой, — А ну, отворяй. Сейчас мы сами выясним, где там у них клад. А вот надо ли делиться об этом со старшими…

Он многозначительно поглядел на товарищей. В глазах будущих подельников зажегся алчный блеск, однако сторожевой эльф все еще сомневался:

— Так все равно придется старшим про клад рассказывать. Пленники ведь все выболтают.

— А некому будет болтать, — в голосе эльфа с соломинкой проявилась баюкающая напевность, — Сам говоришь, один другого задушил, ну а второго пришлось прирезать, чтоб не повадно было, — он выплюнул соломинку, вытянул из ножен кривой клинок, и добавил голосом, не терпящим возражений, — Открывай!

Засов был решительно отброшен и трое эльфов вломились в темницу, совершив последнюю в своей жизни глупость, — слишком быстро зайдя со света в темное помещение, они даже не успели толком ничего рассмотреть. Вошедший первым был сбит с ног одним из пленных ловкой подсечкой, а на оставшихся тараном налетел другой, свалив их обоих.

На все дело ушли считанные мгновения. Ясень подсек одного, и пока тот не успел опомниться впечатал ему в горло колено. Он вскочил, чтобы помочь Михе, но тот в помощи уже не нуждался. Два обмякших тела лежали в углу без признаков жизни. Ясень присел на корточки, нащупал и поднял выпавший у одного из эльфов меч, которым они с Михой перерезали, оплетавшие их руки веревки. Быстро обыскали тела, нифрила у них оказалась сущая мелочь. Ясень тут же зарядил на монеты какие-никакие атакующие заклятья. Миха тем временем вертел в руках непривычный для него клинок.

— Дрянь какая, даже в руки брать стыдно, — буркнул он после короткого осмотра.

— Зато луки неплохие, — сухо заметил Ясень, пристраивая на спину жидкий колчан, — Стрелять-то доводилось?

— Да, уж стрельнем как-нибудь, — по медвежьи проворчал Миха. После схватки он оставался в оборотне и вид имел пугающий.

Ясень осторожно выглянул наружу и осмотрелся. Они все сделали быстро, тихо и внимания не привлекли. В охороне царила благолепная тишина. На дворе никого не было. Бойцы откушивали обед, а некоторые, кто уже откушал, переваривали пищу.

— Значит, обстановка такая, — сообщил Ясень после осмотра, — Вон в той хоромке сидят старшие, насколько я успел рассмотреть, особей пять, не больше, а в этой — молодняк. Их, я думаю с десяток, но троих уже упокоили. Предлагаю сразу вломиться к старшим, там и оружие наше.

— Поддерживаю, — рыкнул Миха и затрусил в означенном направлении.

Ворвавшись к старшим, Ясень сходу разрядил заклятье замешательства, а Миха всадив так не понравившийся ему меч в ближайшего эльфа, подхватил свой топор. Благо их оружие было «заботливо» оставлено на лавке у входа. Ощутив в руках привычную приятную тяжесть, он радостно рассмеялся, будто бы встретил горячо любимого и давно не виденного друга. Его двуручник замелькал как крыло летящей стрекозы, с легкостью отсекая головы и руки ошарашенных эльфов. Ясеню оставалось только прикрывать ему спину, лезть вперед этой мельницы он смысла не видел.

Бой вышел кратким, эльфы не успели не то что оправиться от заклятья, а даже толком испугаться. Шуму, правда, наделали. В небольшое оконце Ясень увидел выбегающий из соседнего здания молодняк. Действовали молодые эльфы довольно бестолково. Привыкшие подстерегать противника в засадах и стрелять с безопасного расстояния, они плохо представляли что делать, когда враг прорвался в их собственный дом.

К их чести надо сказать, что молодые не струсили, оставшись верными долгу рода, но не придумали ничего лучше, чем пробиваться в помещение старших эльфов, по всей видимости на подмогу. Ясень и Миха такому порыву препятствовать не стали и молодых в здание запустили, радуясь про себя, что бегать потом по лесам и ловить разбежавшийся молодняк, рискуя нарваться на стрелу, им не придется. Они даже успели опрокинуть, стоящий посреди помещения стол, чтоб тот не мешал молодым эльфам набиваться в тесную довольно комнату, а сами стали по углам.

То, что произошло позже назвать боем язык бы не повернулся. Не только Миха вернул свое оружие, Ясень тоже уже держал в руках свой верный «решатель задач», а вот некоторые молодые эльфы вместо мечей были вооружены только луками. Трудно представить более скверный выбор оружия для боя в замкнутом пространстве. После побоища Ясень с Михой споро обыскали тела. Миха оказался парнем не брезгливым, хотя, как выяснилось, нифрил его мало интересовал. Как только он вытащил из кармана одного из старших, забранную при обыске узкую берестяную трубочку, запечатанную с обоих торцов, он удовлетворенно кивнул и к дальнейшему обыску интерес потерял

— Что это у тебя, если не секрет, — спросил его Ясень.

— Переговорный прибор, — ответил Миха, — А ты что, не видал таких?

— Впервые вижу подобное устройство, — честно ответил Ясень, — А как работает?

— Так через воду знак подает. Опускаешь его в реку вот так и засвечиваешь. Он в воде и не греется почти.

— Погоди, — Ясень от удивления даже перестал шарить по карманам очередного эльфа, — Через воду ведь образы не передаются. Или у тебя в стаканчике не монеты?

— Монеты, конечно монеты. Семь штучек одна к одной. Образы, согласен, не передаются, а простейшие посылы запросто.

— А смысл? — задал Ясень резонный вопрос.

— Так в расстояниях смысл, мой друг, в расстояниях.

 

Глава 21

Глава 21. Новый способ кодировки.

Верес вернулся в обычное пространство после заседания Совета Сорока Восьми и обнаружил ожидавшего его начальника замковой стражи.

— Что-то срочное? — Верес потер отяжелевшие веки и потянулся к чаше, которая оказалась пуста.

— Возможно, князь. Тут скорее тебе решать, — воин подошел к столу, взял кувшин и наполнил пустую чашу князя.

Верес напился и благодарно кивнул:

— Ну, хорошо. Выкладывай, что там у тебя?

— Сегодня днем на заставе Хвойная на приемную монету был получен необычный посыл. Не звук и не изображение.

— Любопытно, — сказал князь, — И что же тогда это было?

— Монета мигала короткими вспышками свечения, — начальник стражи пошевелил пальцами, подбирая нужные слова, — Выдавала короткие вспышки свечения с такими же короткими промежутками затухания.

— Так может просто сбоит монета, такое бывает иногда.

— Я тоже сначала так подумал, — согласился воин, — Но, затем я получил донесение с другой заставы. Там было такое же явление. Мерцание приемного камня.

— Продолжай.

— Мною по всем заставам был отдан приказ отслеживать любые странные явления, которые могут произойти с приемной монетой. Так вот, оказалось точно такое же поведение приемников наблюдалось еще на двух заставах.

— М-да. Действительно довольно странно, хотя, ничего необъяснимого я пока не вижу. А, впрочем, где расположены эти заставы?

— Ты, князь, как всегда прозорлив. Все заставы, где обнаружено явление мерцания камня, расположены на реке Вильке.

— Это где-то на востоке, по-моему?

— Да князь. Северо-восток.

— Ну, что ж. Пожалуй, здесь есть над чем поломать голову нашим наукарям, — сказал Верес, — А сможешь ты достать мне запись этого мерцания?

— Уже, князь, — начальник стражи протянул Вересу теплый зеленый пятнадчик, — Здесь запись мерцания с заставы Хвойная. Еще на одной заставе тоже догадались записать. Скоро перешлют.

— А вот любопытно, — сказал Верес, взвешивая на руке полученный от начстража тяжелый кругляш, — Совпадут эти записи, или окажутся с различиями?

Начстраж похоже и сам уже об этом думал и ответил сразу:

— Трудно сказать заранее. С одной стороны, время явления на всех заставах совпадает, да и заставы как на подбор находятся на одной реке.

— Но?

— Но, с другой стороны, заставы удалены друг от друга на сотни верст. Не существует способа передавать посыл на такое расстояние.

— Да, ты прав. И все-таки, отдай приказ отныне записывать все подобные странные явления.

— Слушаю, князь.

Верес отпустил воина, засветил монету и приказал ей показать запись. Над монетой развернулась светящаяся пелена, начался показ записи. Он увидел угол рубленой избы далекой заставы и висящую в этом углу на нитке приемную монету. Вдруг приемная монета вспыхнула и начала мигать светом. Мигание длилось недолго, не больше минуты. Затем мигание прекратилось так же внезапно, как и началось. Запись оборвалась.

Верес отложил монету, поднялся из своего кресла и прошелся по комнате. Затем снова взял монету, убедился, что она остыла и посмотрел запись еще раз. Его не столько поразило увиденное в записи, сколько то, что одна монета показывает другую монету. В этом был какой-то знак. Как указание на бесконечность. Ему представилось как монета показывает другую монету, которая в свою очередь показывает третью монету… В этом было и что-то бредовое и одновременно с этим выход за какие-то пределы. Верес вдруг понял, что это нужно рассматривать вместе: не просто мерцающая монета, а мерцающая монета, показанная другой монетой! Он поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет вторую запись, желая получить подтверждение, что запись с обеих застав совпадает. Верес тряхнул головой и направился к выходу.

Оказавшись на улице, он совершенно мимодумно пошел к зданию НИИ, как наукари с чьей-то легкой подачи прозвали свое обиталище. Уже берясь за ручку двери он себя одернул. А что собственно заставило его направиться не в правое крыло, где находятся действительно сильные моги, разбирающиеся в нифриле во всех тонкостях, а в левое, где он разместил довольно странных людей, пытающихся применить здесь свои знания из прошлой жизни на Страшей Сестре? Только ли чутье? Вересу вспомнился сегодняшний доклад Карины на Совете: «Мы пока не можем сказать ничего определенного о той роли, которую должны сыграть выходцы со Старшей Сестры, — говорила она, — Единственное что я могу заявить со всей убежденностью: они думают по-другому»… Нет, не только чутье.

— Они думают по-другому! — негромко произнес князь и потянул за ручку двери.

Личное появление Вереса вызвало легкий переполох, левое крыло не было избаловано его вниманием. Поэтому, когда он заходил в совещательный зал, за ним спешно проталкиваясь в дверь, следовало около двух десятков человек. Они бились здесь над воплощением самых разнообразных идей: от сумасбродных до немыслимых. Правда, ничем кроме теорий похвастаться этим изобретателям пока было нечем.

Верес решил не давать им никаких предварительных пояснений. «Пусть просто оценят незамыленным взглядом», — подумал он. Он выложил на стол, полученный от начстража камень, засветил и начал показ. Наукари молча смотрели. Когда показ закончился, он позволил тишине провисеть еще минуту, а затем вполне обыденным голосом спросил:

— Есть какие-то мысли? — и про себя подумал, «ну хоть что-то ребята, хоть какую-то зацепочку».

Дальнейшее показало, что левое крыло своего НИИ Верес сильно недооценивал. Сказать, что мысли были, значит не сказать ничего. После его слов, будто прорвало плотину. Наукари начали сыпать идеями как тугой распоротый мешок зерном.

— Скорее всего мерцание имеет волновую природу, — тут же заявил один из них.

— А по мне так это не мерцание, а скорее пульсация.

— Вы допускаете подобную частоту биения пульса?

— У колибри запросто.

— Похоже на морзянку, только частота повыше.

— Слушайте, Пал Семеныч рассказывал, что на подлодке служил. Во, кажись как раз связистом.

— Эй, кто-нибудь. Позовите Пал Семеныча.

— Да подожди ты, звать. А ну-ка, помедленнее можно запустить? Непохоже это на азбуку Морзе.

— А чего не похоже-то?

— Интервалы между вспышками неравномерные, вот почему!

— Да, ладно. Все-равно это двоичный код, к гадалке не ходи.

— А вы, Евгений, не торопитесь делать выводы, насчет замедления верно предложено. Это может вообще не код.

— А что?

— Некоторые звезды мерцают сходным образом

— Кто знает, как на замедленной прокрутить?

— Да, элементарно, Ватсон, перепиши еще раз на другой камень, только ячейку скорости впиши сначала.

Верес предоставил наукарям разбираться и, уйдя в себя, ненадолго отрешился от их разговора. По окончании Совета Сорока Восьми, он, прежде чем покинуть сновидческие чертоги, имел, уже вошедший в обыкновение, еще один разговор, но уже с глазу на глаз, с черепашьим принцем Бонифаном. Разговор, ожидаемо, вышел довольно тяжелым. Узнав, что камень с тайными сведениями до сих пор не найден, принц устроил Вересу сцену. Он ныл, просил, требовал, ссылался на договоренности, стенал, заламывая руки, что его репутация под угрозой.

Такое поведение Бонифана не стало для Вереса неожиданностью, лицедейство — составная часть искусства торговли. И все же остался от встречи какой-то мутноватый осадок, не дававший Вересу покоя. Какие-то слова принца, как иная мелкая соринка в глазу, сколько не моргай, а она не пропадает. Он начал восстанавливать по памяти весь разговор целиком и довольно скоро вспомнил эти слова. «До сих пор, князь, вы безупречно выполняли свои обязательства по договору…» — сказано было вроде бы вскользь и без нажима, но сказано было.

Верес нисколько не сомневался, если торговец с тысячелетним опытом помянул договор, то сделал это не случайно. Вот только пока совершенно было не понятно, что именно мог задумать Бонифан. Ни передать в третьи руки, ни обнародовать даже само наличие такого договора он не мог, потребовать компенсацию за понесенный ущерб репутации — тоже. И самое главное, вывести Вереса из игры он не мог и подавно, без него весь проект для торговца терял смысл. Позже придется об этом крепко подумать, но позже…

Задачка князя к его собственному полному изумлению оказалась для наукарей, что называется, на один зуб. Вереса не переставало удивлять их отношение к нифрилу. Эти «выходцы со Старшей Сестры», как их называла Карина, не очеловечивали и не обожествляли нифрил, не разговаривали с ним, нашептывая ему приказы, и вообще видели в нифриловом камне не более чем предмет разве, что со своими несколько необычными свойствами. Тем не менее, они быстро нашли способ замедлить показ и определили, что все-таки это код, только не двоичный, а четверичный. Короткие и длинные вспышки света перемежались точно так же короткими и длинными перерывами в свечении.

Появился и тот самый Павел Семенович, который, правда, на подводной лодке не служил, но о шифровании кое-что знал, к тому же в прошлой жизни был неплохим программистом. Этот Пал Семеныч тут же составил «программку», позволившую сначала расшифровать, а затем и прочесть послание. И теперь он, несколько рисуясь, зачитывал его князю. Начиналось послание словами «Ясень вызывает все заставы». Дальше шло описание прибора, позволившее Ясеню передать посыл по воде на столь большое расстояние. Описание, надо сказать, довольно подробное. В конце Ясень сообщал, что будет по возможности ожидать связи возле реки по полудням.

Закончив читать послание, Павел Семенович добавил от себя, что представленный здесь способ хранения, кодировки и передачи данных в корне меняет взгляд на возможности нифрила и открывает пути для создания довольно мощного вычислительного прибора.

— Тут две страницы текста помещены всего в четырех ячейках, — вещал он, разрастающимся голосом, тыча в небо указующим перстом, — Вы понимаете, князь, средство хранения данных плюс средство передачи данных! Мы сможем создать интернет! Позвольте, я расскажу вам…

— Мне известно, что такое интернет, — охладил Верес пыл наукаря, — Можете не утруждать себя его описанием. О технологиях вашего мира я имею представление. Скажите лучше, что даст нам этот ваш интернет здесь на Ниферии?

— Ну, средство общения… — сообщил Пал Семеныч не очень уверенно.

— В идею социальных сетей я посвящен, — князь снова проявил осведомленность, — Но социальные сети на хлеб не намажешь.

— Так ведь, они собирают огромные рекламные сборы?

— Увы, — князь покачал головой, — Ни реклама, ни сетевая торговля не дадут существенного дохода. Не забывайте, здесь не может быть никакого производства, кроме кустарного. Ни конвейер, ни стандартизация изделий здесь не возможны.

Присутствующие наукари приуныли. Их богатое воображение уже успело нарисовать в их умах картину великих открытий, ведущих к благоденствию мира…

— Впрочем, я не сказал, что открытие не может быть применимо, — вернул Верес наукарям надежду, — К тому же, в некоторых крупных городах средиземья уже делают нечто подобное. Такую сеть используют для передачи новостей, даже я слышал, с картинками, — он задумчиво побарабанил пальцами по столу, — М-да, с картинками…

После этих слов Верес достал переговорную монету засветил, и на приветственное «слушаю, князь» сказал:

— Егорыч, срочно зайди в левое крыло НИИ… Нет, ты не ослышался, в левое!

Странный приказ князя Ивана Егоровича удивил, однако ослушаться его он даже в мыслях не мог себе позволить. Советник вежливо извинился перед своим посетителем, маленького роста человеком в островерхой шляпе, одетым во все зеленое. Шляпа тоже была зеленой. Это был представитель некой Объединенной зерновой компании, прибывший сюда по рекомендации самого Азум-хана с предложением по кредитованию. Иван Егорович только начал разговор, и не успел даже спросить, почему предприятие, которое судя по своему названию, должно заниматься торговлей зерном, собирается оказывать банковские услуги.

Он поспешил в здание НИИ, на ходу обдумывая возможную причину странного вызова. Левое крыло НИИ было для него как бельмо на глазу. Он был убежден, что заседают там лоботрясы, даром переводящие княжеский хлеб. Он лелеял мысль очистить крыло от сомнительных изобретателей и устроить в нем службу писарей. Разрастающаяся хозяйственная деятельность государства требовала все более обширного учета. У Ивана Егоровича даже мелькнула радостная мысль, что князь наконец убедился в бессмысленности их исследований, и вызвал советника, чтобы сообщить ему об этом.

Зайдя в здание левого крыла у него появились основания думать, что догадка его верна. Из-за закрытых дверей зала заседаний доносился шум сразу нескольких голосов, будто бы старающихся друг друга перекричать. Однако, когда он вошел в зал и увидел горящий взор князя, Иван Егорович понял, что ошибался.

С этого мгновения жизнь в замке забурлила, а советнику пришлось перекраивать все свои планы. Несколько раз за день, забегая в очередной раз в свой кабинет, он натыкался на человечка в зеленом, извинялся, просил еще обождать, и уже через минуту о нем забывал.

Во-первых, Верес сообщил, что должен незамедлительно отправляться в поход в средиземье и потребовал готовить ладьи, а также собрать как он выразился «свою старую дружину». На вопрос сколько людей понадобится для похода, — «Извини за спешку, Егорыч, но хотя бы человек пятьсот», — ответил князь всплеснувшему руками советнику. И теперь Иван Егорович срочно вызывал в замок старых бойцов, многие из которых находились довольно далеко от столицы, заодно подыскивая им замену на прежних местах несения службы.

Несколько раз пришлось связываться с заячьими купцами. Советник уведомил их, что князь, как и было ранее оговорено, снимает часть войска с северного речного пути. С Зайцами, к счастью, обошлось без проволочек. Они были готовы к этому и заверили, что путь без охраны не останется. Теперь ему оставалось только согласовать с ними, куда и сколько привлеченных Зайцами бойцов потребуется поставить.

Во-вторых, князь Верес сообщил Ивану Егоровичу о запуске нового крупного исследования самой высокой срочности, для которого приказал перенаправить в подчинение левого крыла НИИ всех наукарей, чьи изыскания требовали для своего завершения более месяца. Какой-то Павел Семенович, с которым Иван Егорович и знаком-то не был, назначался руководителем проекта с самыми широкими полномочиями, в том числе предоставляющими доступ к казне. Княжескому писарю пришлось заниматься и этим. Отдельной головной болью стало требование обеспечить строжайшую тайну всего проекта, это при том, что в проект вовлекалось под сотню человек.

И, наконец, в-третьих, Верес ни с того ни с сего заявил о сворачивании предприятия по скупке ветряных мельниц и пчелиных пасек в средиземье. В свое время князю составило немалого труда убедить советника в целесообразности этого предприятия, тем более, что средства на него брались из резервного фонда черного дня. И вот теперь, когда цены на мельницы и пасеки уверенно и непреклонно поползли вверх, и Иван Егорович в очередной раз убедившись в невероятном чутье князя на прибыльные дела, начал готовить долговременную спекулятивную игру по перепродаже активов неожиданно возросшего спроса, как получил указание все распродать не позднее, чем через три месяца.

— Сделаю как ты скажешь, князь, — сказал советник со вздохом, — Вот только вопрос, как мы переправим вырученные деньги обратно в Урсу? Или…

— Или, Егорыч, или!

— Слушаю внимательно.

— Деньги останутся в средиземье. Я хочу, чтобы ты незамедлительно ускорил расширение нашей речной сети. Начинай скупку пристаней и мелких портов. Да, и Зайцев подключай, полагаю они кровно в этом заинтересованы. Думаю, им не нужно объяснять, что для них сулит обретение доступа к новым рынкам сбыта.

Иван Егорович замолчал, пытаясь осмыслить внезапно изменившееся положение дел. Верес его понимал и не торопил. Советник, много лет проработавший с князем рука об руку, вполне отдавал себе отчет в том, что Верес о чем-то ему не договаривает. Самого Ивана Егоровича это не смущало, он и так носил в себе немало государственных тайн, а кроме того знал, что в свое время получит от князя исчерпывающие сведения. Его беспокоило иное. Князь явно задумал что-то очень большое, возможно даже коренной поворот в развитии страны. И хотя Иван Егорович крепко усвоил правило, если не понимаешь, что задумал князь, то просто точно следуй его указаниям, все же он ощущал огромный неуют оттого, что ему опять придется действовать, без малейшего понимания того, к чему эти действия ведут. Знал Иван Егорович и то, что выспрашивать князя бесполезно. Если уж он считает важным о чем-либо умолчать, то и не расскажет.

— Только один вопрос, князь, — сказал он наконец.

— Спрашивай, советник.

— Ваше внезапное решение о расширении речного пути, как-то связано с новым способом передачи посыла через воду?

— Егорыч, — сказал Верес мягко, — Поверь, у меня нет ни малейшего желания от тебя что-то скрывать. Я лишь вынужден держать данное мною слово о неразглашении.

— Но, князь…

— Обожди, — перебил Верес советника, — На твой вопрос я тем не менее отвечу. Однако, повторюсь, прямого ответа я тебе не дам, так что додумывать тебе придется самому.

Иван Егорович подобрался, приготовившись внимать.

— Во-первых, — начал князь, — Решение по развитию речной сети не такое уж и внезапное. Ранее ты сам неоднократно предлагал это.

— Все верно, князь, — подтвердил советник, — По моим расчетам водный путь выгоднее сухопутного, и при должном уровне его развития, он сможет приносить хорошую отдачу.

— Да, я этого и не отрицал, — согласился Верес, — И придерживал проект только потому, что вынужден был направлять средства на запуск другой, более важный.

— Подожди, князь, — советника озарила догадка, — Так скупка мельниц и пасек…

— Именно, Егорыч. Ты думал, почему именно мельницы и пасеки?

— Я полагал, что у вас есть какие-то свои источники о скором повышении спроса.

— Ты попал пальцем в небо, Егорыч. На самом же деле, ветряные мельницы и пчелиные пасеки важны для меня только тем, что они всегда располагаются на холмах!

— Ни слова больше, князь, — Для советника все встало на свои места. И как он только раньше не сообразил, хотя знал, что на холмах дальность передачи образов увеличивается. Обретя понимание, Иван Егорович испытал огромное облегчение, — Я понял!

— Вот и отлично. Ступай советник, у тебя много срочных дел.

Проводив взглядом удаляющуюся согбенную спину своего писаря, Верес отметил, что советник его сильно постарел. Время его ухода на перерождение приближалось. Иван Егорович, конечно, тоже понимал это, и потому ценил каждое мгновение, проведенное рядом с князем, а ощущение близкого ухода лишь придавало его чувствам особую остроту. Вероятно поэтому Верес так и не стал рассказывать Ивану Егоровичу, что служит он у князя далеко не первую свою жизнь.

Над замком повисла ночь, но ложиться спать, похоже, никто даже не собирался. Выпавший было снежок уже давно был втоптан в черную землю двора, и чтобы хоть как-то разогнать сгустившуюся тьму, Иван Егорович приказал зажечь и расставить вдоль дорожек факелы. Все пребывали в приподнятом настроении, даже те, кто только появлялся в замке, тут же заражались этим радостным возбуждением и сразу включались в общую суету.

Во всех зданиях замка в окнах горел свет. Особенно полно было освещено левое крыло НИИ, там обосновался Верес, принимая нескончаемую череду посетителей в зале заседаний. Иван Егорович понимал, что спать этой ночью ему не придется, но как оказалось, и следующая ночь тоже оказалась для него бессонной. И лишь когда по прошествии второй ночи забрезжил рассвет, он смог выдохнуть и спокойно присесть. Все люди разведены по местам, указания розданы, дела уверенно потекли по новым руслам.

Княжеский писарь шатался от усталости, но перед тем, как пойти залечь спать, решил все же сначала найти князя и отчитаться. Он зашел в совещательный зал левого крыла НИИ, но Вереса там уже не оказалось. Помещение вновь вернулось в распоряжение наукарей, здесь заседали исследователи, что-то обсуждая с могами правого крыла. Несколько голов повернулись в сторону советника, но Иван Егорович только махнул им рукой и вышел.

Князя он нашел в большом приемном зале заседаний правительства. Правда сейчас никаких правителей там не заседало. Атман всей Урсы сидел в белой рубахе во главе длинного во весь зал стола, возглавляя пир, устроенный в честь прибытия бойцов старой дружины. Пятьсот человек собрать советнику конечно же не удалось. Кто-то оказался лишком далеко от столицы, кто-то совсем уж вышел за возраст, а кому-то еще предстоит присоединиться к князю уже в походе. Но под двести матерых здесь присутствовало. Среди них были и такие, кто имел послужную дорожку, как говорят, от ногтя до ногтя, и почти всех их Иван Егорович хорошо знал. Были здесь так же и люди родовитые, из подкняжичей, помнящие свои жизни и службу князю в прошлых воплощениях.

Ивана Егоровича узнали, повставали с мест чтобы поприветствовать одного из старейших бойцов дружины, и не успел он опомниться, как уже сидел по правую руку от Вереса поднимая здравницу. Из-за двух бессонных ночей советник быстро захмелел. Он сидел, подперев щеку рукой и блаженствовал в обществе старых боевых товарищей. В его сознании рисовались манящие картины, как было бы хорошо сейчас бросить все бумажные дела, встать на носу быстрой ладьи, подставив лицо пронизывающему ветру, и отправится хоть на край света, и сам не заметил, как крепко заснул, не проснувшись даже, когда чьи-то заботливые руки переносили его обмякшее тело на скамью.

 

Глава 22

Глава 22. Исход.

Этим утром Акима, на удивление, поднялся раньше всех. Пребывая в приподнятом настроении, он подгонял доспех, орудуя толстой иглой, и даже что-то фальшиво насвистывал. Оно и понятно, день сегодня особый, можно сказать, выпускной, последний день в учебном лагере. Вася же наоборот, проснулся последним. Ему опять снился тот странный сон, где он сидел в ночном березовом лесу у костра. Вася откинул одеяло и сел, спустив ноги на пол, пережидая, пока прилипчивые образы зимнего леса расплывутся сами.

— Вась, чайку, а? — Аким протянул ему кружку, из которой обильно валил пар.

Следовало сначала умыться, но Вася решил, что сегодня ему наплевать. Он осторожно принял обжигающе горячую посуду.

— Вась, ты как? Не приболел? — спросил Аким.

— Да, в порядке я. Сейчас в себя приду.

Чай взбодрил, и Вася мало-помалу начал втягиваться в утреннюю суету. Когда они всей десяткой вывалились на двор, он глубоко втянул морозный воздух, крепко растер лицо снегом, и его совсем отпустило.

Акима по своему обыкновению делился последними новостями. Он сообщил, что Коты прорвали линию фронта и вторглись в земли Вепрей, и добавил, перейдя на шепот, что возможно даже они сейчас заняли родную деревню нашего ротного. А посему атман Вепрь ходит мрачный как туча, ждет не дождется, когда нам дадут приказ выступать.

Макар недоверчиво покачал головой, но промолчал. В легкомысленной Акиминой подаче все это можно было счесть за треп, но Акима уже неоднократно доказал, что его осведомленность основывается не на пустом месте. По всему видно в своем клубе помнящих они говорят не только о прошлой жизни. Так что болтовню его не перебивали, мотая ценные сведения на ус.

— Так и что Коты-то? — Васин вопрос прозвучал довольно резковато.

— Что Коты? — не понял Аким.

— Ну, уж больно лихо они воюют. Теснят Азума, — Акимина беспечность вдруг его разозлила. Сказывалось накопившееся напряжение и скорая отправка на фронт.

— А-а, да не… — отмахнулся Аким, — Вепрь считает, что Коты зарвались. Побед у них в последнее время было немало, это верно, вот они страх и подрастеряли.

— И что?

— А то, — наставительно сказал Аким, и явно повторяя чьи-то слова добавил, — Коты сильно растянули линию фронта и оторвались от обозов, сейчас самое время начать контрнаступление!

Акимины потуги взбодрить товарищей обернулись обратным, все погрузились в себя, а разговор на этом затих. За три месяца в военном лагере ребята, конечно, пообвыклись, мысль о войне уже не кидала их в слепой безотчетный ужас. Но страх никуда не делся: въелся в поры, засел в печенках, крючьями вцепился под ребра, а рассказ Акима напомнил, что совсем скоро уже через считанные дни придется идти на смертный бой. Старательно до сжатых зубов задавленный внутрь страх смерти опять выполз, затапливая собой каждого без исключения.

Впрочем, не только Вася со своей десяткой, но и вся их рота пребывала в каком-то тихом пришибленном состоянии. Никто не шутил, почти никто не разговаривал. Сотники, чувствуя общее настроение, на зарядке бойцов не понукали, да и зарядки как таковой не было. Пробежались по поляне, да и разбрелись коротать время до завтрака.

В другой день ребята бы порадовались, что поднадоевшую кашу сегодня приправили топленым жиром, но будто и на радость сил не было. А предстоящий в полдень праздник взятия зимнего городка не вызывал никаких душевных движений, хотя еще вчера копейщики с воодушевлением строили его из снега, предвкушая, как будут его оборонять.

Один только Акима не подавал ни малейших признаков подавленности, и Васю это немало удивляло. Он вдруг вспомнил, как Грач сказал Акиме в первую встречу: «Паря, у тебя любопытство бежит далеко впереди твоего чувства самосохранения». Воспоминание натолкнуло его на мысль, что, наверное, это хорошо, помнить прошлую жизнь. Потому что это дает уверенность, что раз была жизнь прошлая, значит со смертью существование не закончится и тебя ждет следующая жизнь.

В полдень копейщиков построили, и сам Вепрь сказал несколько слов о том, что учеба пошла им на пользу, и что он верит в них, и что он их понимает, потому как сам когда-то был новобранцем, и что двум смертям не бывать, но и одну лучше не торопить. А уныние — самый короткий путь к смерти. Еще ротный Атман сказал, что наши близкие надеются на нас. И раз уж именно нам выпало защитить родные дома от врага, значит, не имеем мы права их подвести.

Вепрь говорил простыми словами, но слова эти были правильными. Вася вспомнил утренний рассказ Акима и устыдился. Он подумал, что кому сейчас тяжело, так это самому атману, вынужденному как-то справляться с мыслью, что в родном его доме возможно сейчас хозяйничает враг. Однако же ротный унынию не поддавался, потому что не имел на это права. И вот от слов атмана рота начала оживать. Бойцы подтянулись, руки наполнились силой и больше не висели безвольными плетьми, а потверже прихватили пусть пока еще учебное оружие. Атман Вепрь не был бы атманом, если бы не умел поднять боевой дух и без нифрилового костыля.

— Рота равняйсь! — он подбавил в голос силы, — Рота-а-а! Приступить к заключительному учебному заданию по обороне снежного городка.

Ободренная копейская рота кинулась занимать оборонительную позицию в своей потешной снежной крепости. До этого дня бойцы отрабатывали все навыки в десятках, иногда вставали сотня на сотню, и лишь сегодня впервые вся рота готовилась отражать штурм в едином строю. Было это знаково, потому как отныне будет только так.

И Васин разум, накопив за время учебы в лагере достаточное количество изменений, именно сегодня вдруг совершил качественный переход в новое мировоззрение. По всей видимости речь Вепря послужила этому последним толчком. Он оглядел свою десятку будто бы новым оценивающим взглядом. С удовлетворением отметил, что Вершок окреп за эти три месяца и стал на самом деле похож на лося, большого и сильного. Короток, покачивая «валятором», привычно выглядывал из-под вершкового локтя. Они неплохо сработались, Короток прикрывал самое уязвимое его место — ноги. Можно сказать, что в паре Вершок и Короток теперь представляли собой вполне себе дееспособную боевую единицу.

Бобры получили акимиными стараниями внушительные двуручные боевые топоры, сейчас они, конечно, были зачехлены. Сам же Акима, как венец своего творения, держал многомудрый прибор на палке-подставке, который он называл арбалетом. Штука, надо сказать, мощная, стреляет даже не простыми стрелами, а так называемыми болтами. Пробивная способность просто отменная. Кроме того, наличие упора дает возможность тщательно прицелиться. Одним словом, для неловкого Акима — вероятно самое приемлемое оружие. Единственный недостаток арбалета — уж больно медленно он перезаряжается.

Путем многочисленных проб их десятка выработала свое построение. В первой шеренге первым справа стоял Вася, затем слева от него Бобры, дальше Макар, а замыкающим слева был Вершок. Во втором ряду, прямо за Васиной спиной — Акима. Слева от Акимы трое Цапель стрелков, и замыкающим слева — Короток. Таким образом в их десятке было четыре стрелка, из которых, правда, явную боевую ценность пока представляли только трое. Цапли научились-таки распределять цели между собой. А вот как сможет в бою управляться Акима со своим арбалетом пока не ясно. Вася покосился на его тяжелый арбалет:

— Акима, прислони уже куда-то свою приблуду. Оно тебе сегодня без надобности. Снежков налепили?

— А то, — с гордостью ответил Аким, обводя рукою внушительную пирамиду снежных шаров, покрытых ледяной глазурью. Для придания прочности каждый снежок он заботливо окунул в воду.

Вася кивнул и попинал построенную ими стенку. Бобры наносили немало ведер воды, чтобы их снежная крепость превратилась в серьезное укрепление. Лед — не снег, его так просто не развалишь.

За спинами копейской роты верхом на лошадках разместились Вепрь и Грач, последним оплотом прикрывая полощущееся на ветру знамя роты. Задача атакующих — прорваться через снежную крепость и прикоснуться с знамени. Грач-ловкач на этот раз монетки не перебирал, его руки были пусты. Бойцам заранее сказали, что сегодня атакующих проклятий не будет, только поддерживающие заклятия. На противоположном краю поляны уже строились нападающие. Конная полусотня и полусотня древесников. Противники серьезные, и радовало только то, что штурм будет ненастоящим.

Протрубили уже ставший привычным зов атаки и нападающие стронулись с места, постепенно набирая разгон. Вася порадовался поначалу, что на их десятку бежит один единственный древесник. Все-таки их позиция на самом краю, а основная ударная сила нацелилась в срединную часть укреплений. Правда, когда древесник приблизился, Вася поразился тому, насколько он здоровенный да высоченный, выше Вершка на целую голову. Мелькнуло даже опасение, что древесник через их стенку просто перепрыгнет.

Опасался зря. Все ж таки древесник — не лошадь. Хотя, сказать к слову, конники лошадок своих решили поберечь, и тоже с наскоку брать стену не пытались, сблизившись, осадили и сбавили ход. Добежавший до их укрепления древесник радостно осклабился, показав крепкие зубы, размахнулся огромным бердышом и принялся размеренно превращать их стенку в ледяную крошку.

— Сила нифрила, — Акима ахнул, — Это что еще за шахтер-горнопроходчик? Этак он за пару минут тут все перекрошит.

Стрелки, пли, — нарочито бодро скомандовал Вася.

В довольную рожу древесника одновременно прилетело сразу три снежка, цапли применили свой исходный навык поражения одиночной цели. Древесник поперхнулся, выплюнул снег и закрыл рот. Никаких других видимых достижений первый залп не дал. Акима, как ни странно, запустил снежок более удачно, залепив противнику один глаз и заставив древесника на секунду остановить разрушительную деятельность, чтобы обтереть лицо рукавом.

— Э, парни, есть идеи, как нам его валить? — прокричал Вася, обращаясь ко всем.

Макарка пожал плечами, хитровато усмехнулся, подхватил из пирамиды снежок и запулил противнику в ухо. С веселым гиканьем к нему присоединилась остальная десятка. Веселье, правда, продолжалось недолго. Древесник довольно быстро пробил в стене дыру и с победительным видом вступил в образовавшийся проем.

Дело спас, на всеобщее удивление, Короток, беззаветно кинувшись под древесника, он своим валятором ловко подсек ему ногу. И пока тот размахивал руками, пытаясь восстановить равновесие, Вершок, как истинный лось, с коротким разбегом впечатался плечом в грудь нападавшего. Древесник рухнул как поваленное дерево. Подняться самостоятельно из рыхлого снега он уже не смог, видимо сказались особенности телесного строения: крепость всех его членов достигалась в ущерб суставной подвижности.

Поднимали, а после и отряхивали от снега, тяжелого как колода древесника всей десяткой. Когда тот снова утвердился на ногах в дееспособном состоянии, всем видом показывая готовность к бою, парни слегка встали в ступор, биться с ним повторно казалось как-то бессмысленно. Обстановку разрядил пробегавший мимо Куч. Подхватив из их пирамиды несколько снежков, он запустил одним в древесника, рассмеялся и умчался в сторону основных боевых действий.

С древесником познакомились и в каком-то смысле побратались, преломив с ним хлеб. А если быть точнее, запасливый Аким раздал всем по сухарю. Дрм, так звали древесника, вытащил из заплечника фляжку еще теплого травяного чая и пустил по кругу. Свой сухарь он смолотил, будто у него не зубы, а мельничные жернова, чем впечатлил ребят не меньше, чем когда до этого крушил их ледяную стену.

Они расселись на остатках укрепления и, передавая друг другу фляжку, досматривали военизированное представление в качестве простых зрителей. Продлилось оно недолго. Копейщики быстро наловчились валить древесников, накидывая им на шеи петли, а конников стаскивать с лошадей. Вепрю с Грачом надоело оставаться сторонними наблюдателями. Они подстегнули лошадей и кинулись в кучу малу. Получив такое подкрепление, обороняющаяся сторона довольно быстро выдавила оставшихся в строю нападавших за пределы укреплений.

Вася со своим замыкающим, а потому оставшимся в стороне от основного противостояния отделением, оказались не единственными, кто наблюдал за взятием снежного городка. На зубчатой стене академии могии собралось несколько десятков ее студентов. Среди них была и Ольха, но к ее сожалению досмотреть до конца игровое сражение ей не удалось, пришлось спускаться со стены и идти на лекцию.

— Разведчик или шпион, если кому так предпочтительней, — говорил старый Лис, прохаживаясь по аудитории, — Это человек, тайно собирающий сведения за пределами своего государства. В случае разоблачения, как вы понимаете, его ждет незавидная участь. Отсюда вопрос: какими качествами должен обладать разведчик? А еще лучше опишите мне его портрет, ибо в недалеком будущем этот портрет — ваш собственный.

— Должен отменно владеть нифрильной могией, — сказал кто-то.

— Не должен привлекать к себе много внимания, и вообще поменьше болтать, — сказал другой.

— Должен уметь задавать вопросы, — сообщил следующий.

Бартоло слушал молча, лишь удовлетворенно кивая на каждое высказывание. Когда студенты истощили запасы своих представлений о том, каким должен быть настоящий разведчик, он снова заговорил:

— А теперь давайте рассуждать. Поскольку в мире существуют разведчики, постольку существует и тайная стража, призванная выявлять и ловить этих разведчиков, — Бартоло обвел взглядом разом загрустившую аудиторию, усмехнулся и продолжил, — Тайная стража или, как сейчас стало модно говорить, контрразведка, смею вас заверить, полностью разделяет с вами представление о том каким должен быть разведчик. И, следовательно, человека, обладающего описанными вами качествами, заподозрит в первую очередь!

— Так что же делать? А как быть-то? — загомонили студенты.

— Думать! — старый лис ослепительно улыбнулся, — Иного оружия, помимо разума, у разведчика нет! Если разведчик применяет могию, боевое ли искусство или даже искусство спора, значит он стоит на грани провала. Зарубите себе это на вашем нательнике.

Бартоло помолчал, давая возможность слушателям хорошенько усвоить сказанное, и продолжил:

— Вам придется вдумчиво над собой поработать и научиться преподносить себя полной противоположностью тому портрету, что вы описали. Давайте пройдем по самым очевидным вещам. Итак, ни в коем случае не стройте из себя этакого бдительного молчуна. Напротив, вы должны всегда находиться на острие всеобщего внимания и вообще быть, как это говорят, душой компании. Можно к примеру, собирать и распространять безобидные, но пикантные слухи: о любовных похождениях, увлечениях будь то скачками или азартными играми знатных особ и прочее в таком роде. Люди это любят, и всегда готовы об этом поговорить.

Не забывайте, впрочем, отслеживать, чтобы ваши россказни не навредили репутации людей, наделенных властью и силой. Становитесь хорошими рассказчиками, это помогает развязывать языки, но никогда не проявляйте настойчивого интереса к делам государства. Вы должны прослыть людьми далекими от этих вопросов, — Бартоло усмехнулся, явно что-то припомнив, — Знали бы вы как страдают носители тайн от того, что не могут их никому раскрыть… М-да. Так вот. Научитесь слушать так, будто вы внимаете рассказчику не столько из любопытства, сколько из вежливости, тогда вас не будут опасаться, считая людьми поверхностными. Но, и строить из себя дурака тоже не стоит. Дураков люди как раз опасаются. Одним словом, создайте рабочий образ, который впоследствии будете оттачивать: приятного во всех отношениях человека или «рубахи парня», героя-любовника или балагура, светской дамы или взбалмошной княжны…

На последних словах старый лис метнул в Ольху насмешливым взглядом, совершенно ее смутившим. «С чего он решил, что я строю из себя взбалмошную? — подумала она с неудовольствием, — Ведь очевидно же, что это не так». Дальнейшую лекцию она почти полностью прослушала, погрузившись в собственные размышления. В свете сказанного выходило, что взбалмошность для разведчика может быть неплохой маскировкой. То есть взбалмошность — это хорошо. Однако, с другой стороны, что хорошего во взбалмошности? К концу лекции она окончательно запуталась в своих мыслях, так для себя ничего и не определив.

После лекции Ольха захотела выйти на воздух прогуляться. Рассуждения Бартоло заставили ее крепко задуматься. Надо отдать старому Лису должное — рассказчик он действительно умелый. И хотя в планы Ольхи разведдеятельность не входила, предугадать заранее, в какие сложные обстоятельства может забросить ее служба в качестве княжеского порученца было совершенно невозможно. Блуждая по двору академии с невидящим погруженным в себя взором, она наткнулась на Хухлю.

— Привет, волчица, — он окликнул так радостно, будто давно не видел, — О чем задумалась?

— Слушай Хухля, — сказала она, даже не заметив, что не утрудила себя ответным приветствием, — Ты никогда не замечал, что я взбалмошная?

Конечно, душевной чуткости от Зайца она не ждала, куда уж там, но хоть на какое-то соблюдение приличий рассчитывала. Поэтому, увидев, как Хухля зашелся в припадке удушливого смеха, разозлилась.

— Хухля, перестань гоготать, Зайцу такое не к лицу, — сказала она раздраженно, — Ну, ты же не конь. Леший, тебя, Хухля… Я сейчас обижусь.

Она уже готова была развернуться и уйти подальше, оставив его ржать в одиночестве, но Хухле, наконец, удалось взять себя в руки. Смеяться он перестал, хотя еще продолжал тяжело дышать.

— Фффуфф, извини, — он неискренне попытался состроить виноватый вид, но в глазах еще прыгали веселые искры, — Сейчас, отдышусь немного…

Ольха сходила к фонтанчику, наполнила, стоявший там стаканчик водой, и отнесла Хухле, дав ему напиться. Он жадно начал пить, но поперхнулся, и ей пришлось стучать его по спине. Когда он успокоился и отдышался, они присели на скамейку.

— Значит все-таки взбалмошная, — сказала она удрученным голосом, увидела, что Заяц на грани нового взрыва хохота, состроила страшную рожу и погрозила кулаком.

Хухля внял и сдержался.

— Ты, извини, волчица, — он постарался говорить подчеркнуто серьезно, — Но самое смешное, что сама ты себя взбалмошной не считаешь. Ох, видела бы ты себя со стороны, когда задавала свой вопрос… Все, все. Не надо на меня так смотреть. Я больше не смеюсь.

— Хухля, расскажи мне о моей взбалмошности, — попросила она. Ольха собиралась обстоятельно расспросить Хухлю о том, как именно ее взбалмошность проявляется, как вдруг почуяла и мгновенно узнала тот самый дух заклятия, за которым так долго гонялась.

Она вскочила со скамейки и почти бегом припустила по следу. Очень скоро тень заклятия привела ее к воротам. Ей стало ясно, похититель камня наложил дорожный приказ. Это означало, что он тронулся в путь.

Она резко повернулась, отчего следовавший за ней Хухля испуганно отшатнулся:

— Эй, волчица, ты чего? Черта увидела?

— Хухля, что с трактом? Он свободен?

— Ну, прошел слух, что фронт сместился на юг, но говорить, что тракт теперь свободен, по-моему, преждевременно. Да, что с тобой? Ты меня пугаешь, — Хухля встревожился, — Может, лучше ты мне объяснишь, что тебе опять втемяшилось?

— Хухля, — просительно сказала Ольха, и даже молитвенно сложила перед грудью ладони, — Ты видел, кто выезжал из Академии?

— Так это тебе лучше знать, — Хухля ничего не понимал, и от этого начинал злиться, — Какой-то эльф. По-моему, из этих ваших шпионов-разведчиков. Во всяком случае в академии я его раньше не видел.

— Это с крашеной челкой? — уточнила она.

— Да, все верно. Длинные темные волосы, белая прядь на лбу. А что случилось-то?

Ольха потащила ничего не понимающего Хухлю к конюшне, говорить ей приходилось быстро на ходу:

— Мне нужно срочно уезжать. Пожалуйста, на спрашивай. Я все равно не могу тебе ничего объяснить. Хухлик, седлай и выводи Птаху, а я пока забегу в комнату за вещами. Ради всего святого, не медли.

Ольха подтолкнула Хухлю и кинулась к общежитию. «Эльф с челкой! Эльфенок, чтоб тебя. Жеманный, смазливый, крашеный. Незаметный, всегда на заднем плане и на вторых ролях, надо же, ведь ни за что бы на него не подумала! Как же звать-то его? Илларион? Нет. Илерион. Да, точно, Илерион».

Хорошо бы расспросить старого Лиса откуда этот Илерион здесь взялся, но Ольха понимала, что Бартоло не из тех, кто делится сведениями бесплатно, а времени на то, чтобы торговаться с ним просто нет.

Она быстро покидала в сумку свои вещи и побежала обратно. Когда она ворвалась в конюшню, Хухля уже подтягивал подпругу. Птаха недовольно фыркала и перебирала ногами, но увидев хозяйку, успокоилась. Вдвоем они навьючили дорожную сумку, и Ольха, не теряя времени, вскочила в седло. Пока Хухля вел под уздцы Птаху к воротам, она будто само собой разумеющееся отдавала заячьему принцу последние распоряжения.

— Хухля, скажи ректору, что мне пришлось срочно уехать. В академию я скорее всего уже не вернусь, — увидев, как округляются его глаза, она зачастила, — Обязательно, слышишь, как можно скорее заедь на речную заставу, скажи, что я вышла на тракт. Ты понял меня? Вот и отлично.

Пришпорив лошадь, Ольха, поднимая пыль, выехала за ворота, даже не обратив внимания, что проскакала прямо сквозь сторожевого морока. Впрочем, самому мороку это не навредило.

Провожая ее взглядом, Хухля постоял некоторое время засунув руки в карманы, перекатываясь с пяток на носки. Когда Ольха скрылась из глаз, он глубокомысленно изрек:

— Вот что еще ей не ясно на счет собственной взбалмошности? — пожал плечами и, насвистывая, отправился в кабинет ректора.

 

Глава 23

Глава 23. Возможности хранения данных.

Под полными парусами ладьи шли ходко, а весть о княжеском походе — еще быстрее. Верес почти все время проводил на палубе головного корабля. Он осматривал раскинувшиеся по берегам села и с удовлетворением отмечал, что за последние полвека они разрослись. Приветливо махал рукой, когда население очередной деревни выходило на берег, поприветствовать своего князя. Улыбался, видя мальчишеские ватаги и девичьи стайки. Сто лет худого мира, чтобы не говорили «доброжелатели» всех мастей, пошли на пользу даже в этих краях с суровыми погодами.

Правда, чем выше на север по реке они поднимались, тем реже и меньше становились поселения. Пахоты уступали место рыбацким и промысловым артелям. Еще дальше пойдут совсем уже редкие лагеря лесорубов, пока не начнется полоса отчуждения, предписанная подчиняющим договором. И все равно Верес был доволен, стратегия невмешательства, давала свои плоды, — его народ нельзя было назвать живущим зажиточно, но люди не голодали, жили в относительном мире, а население прирастало, и мало кто знал, каких усилий это стоило.

На пристанях они делали остановки, чтобы взять на борт приписанных к походу Иваном Егоровичем дружинников. Там же дожидались и добровольцы, в том числе, с боевым опытом. И хотя людей не хватало, ладьи шли с половинным составом, кого попало не брали. А только если среди бойцов старой дружины находился поручитель. В этом случае, княжеский казначей выплачивал родственникам приличное пособие, чтобы было на что жить в отсутствие кормильца.

На остановках местные жители выспрашивали дружинников: на кого идет атман всей Урсы? Уж не война ли? — и бывали разочарованы, а иногда и раздосадованы, потому что не верили, что дружинники толком и сами не знают. Однако, проявив сметку, довольно скоро вояки подыскали ответ устраивающий всех, в том числе и самих себя:

— В средиземье идем по княжьему делу, — уже привычно отвечали они с ладей.

— А что ж тогда войско такое?

— А как еще князю в чужие страны прикажешь идти? В одиночку что ли? Значит положено так, чтобы с войском, — и в одном они были уверены полностью, уж кто-кто, а сам князь Верес точно знает конечную цель их похода.

Сам князь Верес, а это и отличало стратега от рядового бойца, собирался достичь сразу нескольких целей. Часть из них была для вдумчивого человека достаточно очевидна: сбор дружины в единый кулак, проверка состояния северного речного пути, торговые переговоры в средиземье. Другая часть — скрытая, глубинная, могла потребовать самых непредсказуемых действий, была не до конца ясна ему самому и требовала вдумчивого осмысления.

На поспешность его выступления в поход повлияло несколько составляющих. Это и отсутствие новостей об украденном камне, и странное поведение Бонифана на переговорах, и новый способ передачи посыла по поводе. А еще новые возможности хранения данных, об этом очень мало кто знал, но в копилке князя это был уже второй прорыв по части увеличения объемов хранения на нифриле. Верес оперся о борт ладьи и, глядя на бегущую воду, погрузился в себя, припоминая как все начиналось…

Четыре года назад ему донесли о том, что на высокогорном прииске Белроги скопилось много копеечных монет. Место и впрямь было труднодоступным. Добраться до него можно было не во всякое время года, требовалась тщательная подготовка и обязательное установление хорошей погоды. Выработка нифрила шла хорошо, а вот спуск его вызывал множество трудностей. Продовольствие, орудия и утварь оставляли чуть ниже, и чухи поднимали его сами, а забирать монеты по договоренности должны были люди Вереса. В итоге, монеты покрупнее забирались полностью, а запас копеек копился год от года, достигнув весьма существенной, даже для княжеской казны, суммы.

Тогда Верес распорядился придать к отряду, отправленному на очередной нифрильный мен, одного из своих наукарей, как раз из только образованного в ту пору левого крыла НИИ. Этот наукарь по имени Витуся носился с идеями механизации производств, привнесенными им со Старшей Сестры, отчего и был сочтен пригодным для выполнения поставленной князем задачи. Собою он представлял ходячее противоречие. Был почти полностью лыс, но зато остатки волос за его ушами топорщились как загривок рассерженного кота. Ему было далеко за тридцать, но вел себя как сущий ребенок. При этом Витуся действительно был и умел, и мастеровит, и изобретателен.

На прииск его как поклажу затащили с немалыми усилиями, сам он к горным восхождениям оказался совершенно не приспособлен. Зато он довольно быстро разработал нужные чертежи подъемных и спусковых механизмов, блоков, лебедок и рассчитал смету требуемых материалов. Можно было спускать Витусю вниз и приниматься за работу, но тут испортилась погода. Начались пурги, потом сходы лавин, а потом время было упущено, и Витуся застрял на зимовку.

Занять себя на прииске было совершенно нечем, но Витуся не мог сидеть без дела. Он довольно скоро сошелся со старшиной чухов и был допущен, правда в качестве наблюдателя, к «обкатке» нифрила. Он слышал раньше, что добытый нифрил обычно встречается в виде плоских камушков со скругленной кромкой. И полагал, что для придания ему окончательного «монетного» вида его шлифуют. Услышав такое предположение старик чух рассмеялся:

— Нет, Витуся, нифрил не шлифуют, он сильно прочный, — сказал он, — Пойдем, я тебе покажу как «катают» нифрил.

Чухский старшина привел Витусю в «обкаточную», обустроенную в скальной полости. Он объяснил, что нифрил, когда на него накладывают приказ, сам по себе греется и обгорает. Причем задача обкатчика состоит в том, чтобы обжечь с камня все лишнее, сохранив «решетчатый строй», тот который образовывает ячеистую решетку. Ибо именно по количеству ячей определяется ценность монеты. Чух подошел к куче наваленного в углу нифрила и выбрал один из камней.

— Вот видишь, — он показал камешек на раскрытой ладони, — Он довольно крупный, но вот поверхность, видишь, какая рыхлая? На обкатке много обгорит, едва на копейку потянет. А вот этот, — чух взял другой камень, — Он поменьше, но смотри какой ровный, почти как готовая монета, выгорит самая малость, двушка-то получится.

— Любопы-ытно, — протянул Витуся осматривая камень на грязной старшинской ладони, — А вот я не понял, почему это называют «обкатка», а не «обжиг», например?

Чух снова засмеялся:

— На камень приходится иногда по нескольку раз приказ накладывать, пока до ровного обгорит. А проверяют вот так, — чух катнул будущую монету по столу, — По тому как он катится и видно, ровный стал или нет.

— Надо же, — поразился Витуся, — Выглядит не так уж и сложно…

Так Витуся увлекся изготовлением нифриловых монет. Он повсюду таскался за старым чухом, с радостью кидался помогать в любой работе, даже и тяжелой. Одним словом, сделался у чуха самозваным подмастерьем. А больше всего ему нравилось проводить время в хранилище готовых изделий. Он перебирал и расставлял монеты стопками, тужился, пытаясь научиться видеть их «решетчатый строй», и совершенно не расстраивался от того, что ему этого никак не удавалось. В нифрильной могии Витуся был не просто слаб, а совершенно к ней не пригоден, но был он настырен и упорен, каждая новая неудача только повышала его настойчивость.

Дружинники, застрявшие на прииске вместе с Витусей, смотрели на его чудачества со снисхождением, а даже, пожалуй, были и рады. Когда человек при деле, он не ноет, не скулит, и с ума не сходит. Вот только, когда в горы пришла весна и пора спускаться вниз, тут-то Витуся и зачудил «по-крупному». Боец, посланный обрадовать наукаря новостью о скором окончании его затворничества на прииске, вернувшись к десятнику не сразу смог подобрать слова, а только мялся и в недоумении пожимал плечами:

— В общем там такое дело, — сказал он, наконец, — Не хочет наш Витуся спускаться.

— Что значит не хочет? — десятник насупил бровь, он был терпелив к Витусиным чудачествам, но терпение это имело предел.

— Говорит, что здесь обождет доставку материалов, — боец развел руками, — Говорит, от него там все равно толку никакого.

— Что значит обождет? — взорвался десятник, — Здесь княжеская служба, а не девичьи смотрины. Где он?

— Так в хранилище торчит. Где ж ему еще… — боец осекся, не договорив, потому что договаривать было уже некому. Хлипкая дверь каморы бабахнула об косяк. Боец хмыкнул и решил пару минут подождать. Зная крутой нрав десятника, он не сомневался, что Витуся сейчас будет притащен как щенок за загривок. Однако десятник через пару минут не вернулся. Не вернулся и через полчаса. Его возвращения боец прождал больше часа. Когда десятник зашел в камору, Витуси при нем не было:

— Здесь останется, — сухо бросил он, и, проявив благоразумие, никто задавать вопросов не стал.

Зато, когда они спустились с горы и добрались до ближайшей заставы, десятник запросил связь со столицей и сделал очень подробный доклад. Доклад этот был тут же доведен до сведения Вереса. И вот, когда к подножию Белроги прибыл обоз с материалами для возведения канатного пути, прибыл туда и сам князь, чтобы лично оценить размер «копеешной горы», а заодно пообщаться с изобретательным Витусей, смогшим по словам десятника «разглядеть в нифриле скрытые ячейки».

Во время разговора с Вересом, Витуся остался верным своей натуре представлять собой ходячее противоречие. Он одновременно раздувался от гордости, что все-таки научился видеть ячеистый строй, и отчаянно трусил от того, что привлек к себе внимание самого князя.

— В копеечной решетке девять ячей, — говорил он, опасливо косясь на князя, — Четыре парных, а одна пустая…

Осознав, что отнимает княжеское время, сообщая очевидности, Витуся испугался и замолк. Чтобы вернуть Витусе дар речи, Верес согласно прикрыл глаза, давая понять, что слушает.

— Да, одна пустая, — повторил Витуся и снова испугался. Тогда Верес протянул ему кружку воды. Поскольку разум Витусин был застлан, питье он принял, даже не отдав себе отчета в том, чья рука его подала. Питье его слегка успокоило, и он смог продолжить, — Вот я и подумал, что просто ей пары не хватает.

Тут Витуся внезапно забыл о своих страхах, засиял как девица на выданье и заговорил с жаром:

— Понимаете, эту лишнюю ячейку то «темным окном» называют, то «дырой», а ей просто пары не хватает! — Витуся счастливо засмеялся.

— Но если сложить две копеечные монеты, то вместе они дают эту дополнительную пару, — проявил осведомленность не пожелавший присоединиться к веселью Верес.

— Да верно, — Витуся посмотрел на князя с удивлением. Удивление постепенно, но неумолимо перерастало в новый испуг.

— Да, это не новость, — мягко сказал князь, — Но, как я понял, это не единственное ваше открытие. Витуся, не надо меня так бояться, просто рассказывайте.

— Да, конечно, — Витуся попытался взять себя в руки, — Итак, если взять две монетки, то каждая из них имеет по одной безпарной ячейке. И когда мы их сложили вместе, то мы их, если так можно выразиться поженили.

— Хорошая метафора, — похвалил Верес.

— Благодарю, вот, князь, извольте смотреть, — наукарь извлек из-под стола и выставил перед Вересом берестяную коробочку, в которой копеечные монеты были плотно уставлены в столбики, — Я пробовал различные расстановки монет, и получил довольно любопытные показатели, — Здесь монеты составлены в столбцы по девять монеток в каждом.

— Я так понимаю, что число девять здесь не случайно? — уточнил Верес.

— Все верно, — подтвердил Витуся, начиная понемногу увлекаться, — Девять монет дает четыре дополнительные пары, и плюсом к ним снова остается одна безпарная ячейка.

Верес кивнул, давая понять, что следит за мыслью.

— Теперь вот, как вы можете видеть, в коробочке умещается девять раз по девять столбиков.

— Ага, восемьдесят один столбик по девять монет, — подсчитал рачительный князь, — Что означает, в коробке 729 копеек, семь рублей с небольшим.

— Верно, — согласился Витуся, вслед за князем проделав те же арифметические вычисления, — Но важно другое. Девять монет в столбике дают четыре пары и одну безпарную ячейку, затем эти девять безпарных от каждого столбика в ряду точно так же объединяются в четыре пары и одну безпарную, а потом и в девяти рядах точно так же.

— Вообще-то, от перемены мест слагаемых, — сказал князь веско, — Сумма чисел не меняется. Как бы их не расставить, семьсот двадцать девять монет создадут…Так, сейчас подсчитаем… Создадут 364 новые пары. Так в чем же ваше открытие?

— Суть открытия в том, — в голосе торжествующего Витуси проявилась напевность, — Что при таком способе расстановки, вот эти наши 364 новые пары обретают свойство самостоятельной монеты. А все крупные монеты…

— …Имеют трехмерную решетку, — догадался князь. Он откинулся на спинку сиденья и посмотрел на Витусю одобрительно.

— Вы правы, князь, — Витуся лучился.

— Так, и сколько дополнительных пар получилось?

— Новые пары обрели свойства куба с гранями 19 на 19 на 19. То есть порядка трех тысяч четырехсот новых пар, что равнозначно объему памяти 857 копеек!

— Ну, что ж, неплохо, — похвалил Верес, — Только благодаря особому способу расположения монет, мы более чем удваиваем хранительные возможности нифрила.

— Но это еще не все, князь.

— Удивите меня.

Витуся стал извлекать из-под стола и выставлять на нем другие точно такие же коробочки с уложенными в них монетами. Когда на столе оказались девять таких коробочек, Верес с опаской глянул на ножки стола, все-таки тяжелее нифрила на свете ничего нет. Наукарь составил эти девять коробок в куб.

— К сожалению, запас копеечных монет ограничен, — сообщил он со вздохом.

— Витуся, не зарывайтесь, — Верес погрозил ему пальцем, — Вы и так распоряжаетесь здесь объемами нифрила, которые не снились ни одному наукарю в мире. Ну, и каков итог с девяти коробок? Я так понимаю, что коробки, собранные вместе, объединяются в еще более крупную «монету»?

— Верно, и в случае с этими коробками речь уже идет не об удвоении, а об увеличении на порядок, а что будет, если количество коробок увеличить еще в девять раз, пока остается только строить предположения…

— Полагаю, это будут довольно смелые предположения? — усмехнулся Верес.

Потупив взор, Витуся изобразил такую рисованную скромность, что, казалось, ее можно поставить в рамочку. После этого достопамятного разговора с наукарем Витусей князь Верес четвертый год занимался «монетизацией» его изобретения, ибо хотя оно и состояло целиком из монет, все же само по себе никакой прибыли не приносило. И теперь, если Бонифан затеял свою игру, князь, получив при помощи Ясеня новые возможности в использовании нифрила, получил и возможности для ответного хода. Общее направление действий прояснялось, для целостной картины еще осталось добрать детали, подробности, точные имена вовлеченных игроков. Но Верес не сомневался, все это у него будет. Теперь ему только осталось добраться до средиземья.

 

Глава 24

Глава 24. Бой с рубильниками.

Вот оно. Вроде бы и ждали, и готовились, а все одно как обухом по голове. Прошло чуть больше двух суток со времени веселой обороны снежного городка и последующих за ней сборов. Макарка напоследок получил на указательный палец наложенный нифрилом знак пластуна, — три камыша, а Аким — знак оружейника в виде плотницкого топорика. И вот после двух дневных переходов их посреди ночи пригнали на эту поляну с простой боевой задачей, — сдержать возможную попытку прорыва неприятеля в тыл. Им выдали высокие щиты, которые можно ставить прямо на землю, и длинные толстые копья. Это значит, что сегодня скорее всего будет бой против конницы.

Неверный свет луны едва освещал поляну, а окружающий лес и вовсе тонул во мраке. Рота получила приказ закрепиться на местности, Васина десятка как обычно оказалась с левого края. Укрепления готовили рьяно и молча. Понукать никого не приходилось. Все работали на пределе сил и в полном сосредоточении. Бобры завалили чахлое дерево. Оно послужило остовом оборонного укрепления. Ветки, торчащие в сторону противника, подрезали и заточили, остальные ветки обрубили, повтыкали их в землю повдоль заваленного ствола как частокол и закидали землей. Землю брали сразу за поваленным деревом, так чтобы на пути нападающих сначала оказался пусть небольшой, но все-таки земляной ров, а уже за ним насыпное укрепление с торчащими из него заостренными ветками.

Вершок установил в дно рва стоймя заостренные колья, Короток, прикрыл ров ветками, а сверху травой. Хорошо сообразил, если враг не заметит рва, провалится и прям на торчащие колья. Вася оторвался от работы, чтобы оглядеть укрепление. Если бы им дали еще час времени, они бы, наверно, успели соорудить целую крепость, но его не дали, прозвучал приказ строиться.

Десятка встала в боевое построение. Заняв свое место, Вася осмотрелся и только теперь обнаружил, что уже рассвело, он видел всю роту вплоть до передового десятника первой сотни, а также и противоположный край поляны, откуда ожидался удар противника. Там уже тоже строились конники в атакующий боевой строй. По рядам прошел глухой шепоток — рубильники. Каждый, кто слышал, подхватывал и повторял — рубильники, рубильники…

Вася вдруг четко разглядел, как один из конников на том конце поляны перешел на оборотка: проявилась скалящаяся, готовая к прыжку рысь. Значит и впрямь рубильники. Тяжелобронированная элита кошачьего войска. Считается, что копейщики и рубильники находятся на противоположных концах шкалы боеспособности. Копейщики, скудно вооруженные бойцы, пригодные по преимуществу только для строевой обороны. Рубильники, лучшие из лучших. Вот тебе и первый бой, который, скорее всего, станет и последним.

Вслед за рубильниками из леса выходили глаки, парные рысьи нелюди, почти дикие, почти звери. Рысьи моги сгоняли их впереди конного строя, как передовую ударную силу. Глаки могут передвигаться как на задних конечностях, так и на всех четырех, причем бежать на четырех им даже удобней. Доспехов им не дают, вооружают штыками. Одним словом, расходный материал, который не жаль потерять. Их кидают в пекло сражения, не особо заботясь о выживаемости. В бою глаки часто забывают об оружии, предпочитая рвать врага клыками.

Атман Вепрь и мога нападения Грач расположились позади своей роты и разглядывали готовящихся к атаке, а точнее сказать, к бойне противников через наведенную Грачом приближающую линзу.

— Полусотня рубильников и сотня глаков, — заговорил Вепрь, — Как видите дальнейшее развитие событий?

— Полагаю, все довольно очевидно, — Грач-ловкач потрепал по холке своего рыжего конька и пожал плечами так, будто обсуждать тут нечего, — Сначала они пустят вперед глаков. Те сомнут ряды наших новобрашек, изгрызут, измотают. Мы, естественно, вынуждены будем до донышка использовать у парней запасы стойкости под нифрилом. И когда бойцы подойдут к откату, ну, или чуть раньше, минуты через полторы с начала боя, ударят рубильники, и размажут нашу роту по сырой земле так, что и косточек не соберем.

— Да, так все и будет — согласился Вепрь — Есть соображения?

— А что тут поделаешь? Если мы каким-то чудом уйдем отсюда живыми, вернемся в лагерь и наберем новую роту. Она ведь у нас не первая, да, Вепрь?

— Не первая, — снова не стал спорить ротный Атман, — А-а, леший закрути, но может можно хоть как-то порушить их план?

— Извините, Вепрь, но, если только мы растворимся в воздухе, — Грач поморщился, — А я такой силой не владею.

— И все же, — не отступал Вепрь, — Думайте, мога. Ищите. Найдите способ этих глаков задержать как-то, может мороком их погонять по поляне? Да, хоть что-нибудь.

— Не сможем мы глаков обморочить. Вы сами видите, их свои моги пасут. А хотя… Леший забери, Вепрь, вы подали отличную мысль!

Губы Грача растянулись в улыбке:

— Мы не будем обманывать глаков, но мы попробуем обмануть рубильников. Глупых, самодовольных рубильников, — Грач-ловкач, полез за пазуху, — А ну-ка, где там моя любимая кричалка.

Копейская рота вздрогнула, когда над полем загрохотал издевательский смех, многократно усиленный нифрильным рупором:

— Эй, вы, кошечки! — заорал Грач-ловкач — Чего мнетесь? Чего приуныли? Побаиваетесь напасть на роту храбрых новобранцев Вепря? — Грач подбавил в голос ядовитой заботливости, — А-а, понимаю, ждете подкрепление. Без глаков-то вы не бойцы!

— Это се он их поднасивает-то, а? — в ужасе зашептал Короток, — Се он их поднасивает? — Короток глядел, как рубильники один за другим оборачиваются на рысей, злых, страшных, скалящих клыки, — Они-ж кинутся ссяс!

— Я в вас Рысях никогда не сомневался, — кобенился Грач-ловкач, его издевательский голос гремел по всему полю так, что вороны с карканьем разлетались, — Из всех отчаянных бойцов, вы — Рыси, самые… ОСТОРОЖНЫЕ! — и тут мога атаки сделал то, что моги вражеского войска прозевали, потому что «слепую ярость» по всем законам тактики боя, насылают на своих бойцов, а никак не на противных. И потому под рукой никакого подходящего приказа, чтобы противопоставить такому заклятью у них не было.

Глаза рысьих воинов налились багряным светом, даже их кони, захрапели и заплясали нетерпеливо. Сдержать их на месте теперь можно было только чудом, но Грач для верности отправил еще один посыл, тонкий, и только на одного единственного конника, носящего на шлеме плюмаж вожака. Этот посыл «на слабо» он сопроводил заключительным высказыванием, ставящим точку всей предыдущей речи:

— А ты — вообще не воин, а так, — кошка драная…

Последнего оскорбления, ослепленный яростью вожак рубильников снести не смог и, начисто забыв про заранее разработанную тактику боя, рванул коня вперед, на ходу возжигая ускорение на коня и морок на раздвоение. Остальная полусотня ринулась следом. Не усомнившись ни на мгновение, они разметали конями глаков, которые усилиями могов-погонщиков только-только начали обретать подобие боевого строя.

— Ну, как вам маневр, Атман Вепрь? — довольно улыбаясь, спросил Грач-ловкач.

— Неплохо, — ответил Вепрь с усмешкой, — Весьма неплохо. Вероятность положительного исхода, по моей оценке, увеличилась на два процента.

— Вот как? — несколько уязвленный такой низкой оценкой свих стараний, Грач поднял бровь, — И какова же теперь общая сумма вероятности «положительного» исхода, очень хотелось бы узнать?

— Общая сумма теперь эти два процента и составляет, — Вепрь еще раз усмехнулся и потрепал Грача по плечу, — Один шанс из пятидесяти все-таки лучше, чем ноль из ста.

— Копья, щиты поднять, — услышал Вася приказ сотника, — Стрелки товсь.

В этот раз Вася приказал Бобрам взять копья. Для отпора конной атаки они подойдут лучше топоров. Стрелять по рубильникам, скачущим под заклятием ускорения почти бесполезно, а с учетом морока, раздвоившего их войско, — вдвойне бессмысленно. Вася понимал это, и бросил через плечо Акимке:

— Стреляй, когда остановится.

Он обернулся на волка, из его горла вырвался затравленный рык, обдавший тугой волной передний ряд его бойцов:

— Упереть копья. Чтоб их…

Тяжелые копья с глухим звуком легли на особые углубления в верхней части поставленных на землю высоких щитов, тупые торцы копий уперты в землю и для крепости придавлены правой ступней.

На них мчались четыре рубильника. Нет. Не четыре, половина — морок. Значит два только. Однако, оценив их оборонное сооружение, один из рубильников в последнее мгновение отвернул коня, решив атаковать соседнюю десятку, у тех укрепление выглядело не так внушительно.

Вася глядел на Рысь, летящую на него быстрее птицы. Видел губы, шепчущие заклятие, а сразу затем его хлестнуло волной нифрильной атаки — «сковывающий ужас». А тут же следом еще одна волна, но уже ответная из-за спины, посланная Вепрем — «стойкость духа».

— Дерррржать!

В то мгновение, когда скачущему на них коню оставался один прыжок до неизбежного удара грудью об их щиты, Вася вдруг увидел гримасу изумления на лице летящего на копья рубильника, потому что летел он уже без коня. С той же дурацкой изумленной рожей рубильник пролетел над тяжелыми копьями Васиной щитовой линии, и шлепнулся за их спинами, а его конь, угодивший передней ногой в замаскированный ров, перекувырнулся и задом вперед влетел в их насыпь, как булыжник в рыхлый снег.

Ох не зря они гребли землицу целый час как проклятые, их насыпь взяла на себя основную тяжесть удара конской туши, которая проломив и пропахав укрепление, бойцов раскидала как кегли, но зато не раздавила в лепешку.

На том месте, где только что находились Макарка, Бобры и, стоящие за ними стрелки Цапли, Вася видел лоснящееся конское брюхо и задранные кверху копыта. Конь был мертв, видимо свернул себе шею при падении. Какая-то неуместная мысль прилетела из далекого далека: «Первым нашим приношением богу войны был конь». Вася тряхнул головой, отгоняя неуместный образ, и развернулся в сторону пролетевшего над их головами рубильника. Тот приземлился удачней своего коня, что не было удивительным, рысь — она рысь и есть. Вася ткнул пальцем во встающего на ноги рубильника и приказал:

— Акима, пли!

Пока рубильник поднимался, поудобнее перехватывая в руке свой длинный палаш, больше пригодный для верховой рубки, а для пехотного боя скорее тяжеловатый, Аким развернулся, обежав вместе с арбалетом вокруг опорного костыля, как будто чертов костыль быль несъемной осью мира, прицелился и выстрелил. Как он не попал с пяти шагов, целясь с упора, уму не постижимо, тем более, что раздваивающий морок уже исчез. Арбалетный болт просвистел у виска рубильника, даже не оцарапав. Рысий воин ухмыльнулся с таким довольным видом, будто получил знак свыше, что ему дарована неуязвимость. Он кинулся на Акимку, намертво вцепившегося в свой бесполезный теперь разряженный арбалет.

Васе вспомнилось почему-то одно из наставлений сотника Куча: преимущество состояния оборотня — это отсутствие свойственных человеку сомнений. Перехватив копье у пуза, Вася подшагнул, выйдя из-за Акимовой спины, и всадил копье вниз живота под защитную пластину, когда рысий боец уже вскидывал оружие для удара. Благодарение бесконечным упражнениям с копьем, он не промахнулся ни на волос: удар и доворот, все точно по науке сотника. Затем выдернул обагренное кровью копье и рубильник рухнул замертво. Вот теперь они убили по-настоящему страшного зверя.

— Пуля дура, а штык молодец, — прошептал Аким побелевшими губами. Не шутить он не мог даже перед лицом смерти.

Вася огляделся. Макарка с Дукой уже вскочили на ноги. Пользуясь копьями как рычагами, они приподымали конскую тушу, чтоб помочь выбраться из-под нее застрявшему Баке. Цапли тоже поднялись, поскольку стояли вторым рядом, отделались легким толчком и краткой потерей равновесия. Короток маячил с кистенем за спиной Вершка, который сместился на правый фланг на то место, где только что стоял сам Вася. Он старался прикрыть всех остальных, одиноко выставив тяжелое копье, готовясь встретить смерч, крушащий соседнюю десятку. Скорость движения рубильника была умопомрачительной, очертания размазывались, превращаясь в размытое пятно. Он рубил палашом направо-налево, стремясь достать оружием или растоптать конскими копытами катающихся по земле копейщиков.

— Сомкнуть щиты. Стрелки, пли, — Вася кинулся на место рядом с Вершком, пытаясь образовать новый щитовой строй. Цапли выпустили короткую очередь из стрел. Одна слегка зацепила плечо мечущегося рубильника. Особого вреда ему это не принесло, только переключило внимание на Васину десятку.

Видимо забыв, что глаки до сих пор не вступили в бой, разметанное соседнее отделение рубильник уже просто списал со счетов. Он выровнял коня и развернулся в их сторону. За это время Макарка с Бобрами встали на места, дополнив защитное построение. Стрелки Цапли выпустили еще по стреле, теперь одна из них щелкнула по намордному конскому доспеху. Хотя и этот залп не нанес никакого урона, конь испугался и отпрянул, отсрочив на миг удар рубильника.

Вася оценил слабину противника, воспользовался мгновением неуправляемости коня и сделал ложный выпад, махнув копьем перед конским глазом, еще раз его испугав. Следующим чудеса изобретательности проявил Короток, решивший, что теперь их задача в том и заключается, чтобы отгонять от себя неприятельского коня. Он зачерпнул горсть земли и швырнул в глаза противной скотине. Возмущенный таким бесчестным обращением к себе, конь поднялся на дыбы и заржал.

— Жалкие щенки, — Рубильник осаживал коня, скаля зубы. Он быстро зашептал заклятие, а уже в следующий миг круп коня окутала нифрильная зелень, не делая его неуязвимым, но делая — невосприимчивым. Конечно, Вася и не рассчитывал, что их потуги отпугнуть животное помогут избежать боя. Он лишь следовал простому волчьему разуму, используя любые доступные средства.

А затем, как музыка, дзинькнула стрела арбалета. Аким наконец-то перезарядился. Того краткого мгновения остановки, пока рубильник читал заклятье на коня, ему хватило чтобы кое-как прицелиться. И на этот раз его арбалетный болт нашел самую лучшую цель, какую только можно было пожелать, пробив горло рысьего воина.

— Минута сорок, — бросил Грач торопливо, и вновь быстро зашептал на пятак. Теперь они с Вепрем оба работали только на оборонные заклятья.

— Ждать больше нельзя, — откликнулся Вепрь, — Глаки очухались.

— Тогда наш выход, Атман, — Грач закончил читать заклятье и убрал ненужные больше пятаки.

Дальше насылать заклятия на копейщиков было не только бесполезно, но даже и вредно. Нифрил усиливает, но вопреки сложившемуся представлению, сила эта берется отнюдь не из камня. Она черпается как бы в «долг» из глубинных запасников самого же бойца, делает его на пару минут сильнее, а потом наступает откат и истощение. Именно поэтому копейщик ограничен самой малой монетой, с наступлением отката он не становится совсем беспомощным и способен продолжить бой.

Рубильники необычайно устойчивы к воздействию нифрила. Благодаря особой подготовке они способны сражаться на очень мощном усилении до трех минут. А это очень много. Однако Вепрь был прав, глаки перестали метаться. Могам-погонщикам наконец удалось взять нелюдей под управление. Сбитые в небольшие отдельные отряды, они уже спешили на помощь коннице.

Вепрь перекинул круглый щит на левое плечо, поднял копье и пришпорил коня, направляя его на конника с плюмажем. Теперь он воспринимался не столько человеком, сколько самим Вепрем, крупным и мощным зверем с двумя торчащими вперед и вверх нижними клыками. Звериный рык оповестил рысьего вожака, что его вызывают на бой. Вожак рубильников развернулся навстречу и поднял палаш в вытянутой руке, давая понять, что вызов принят. Схватка вожаков — событие особое. Такое зрелище стараются не пропускать даже в горячке боя. И Вепрь делал на это расчет, надеясь, что самоуверенные рубильники пропустить эту схватку не захотят и подарят копейщикам несколько секунд передышки.

Атман шел вперед прямо на противника. Пускаться в сложный пляс Вепрю против Рыси невыгодно. Мощь и напор — его преимущества. Рубильник предвидел это и пустил своего легконогого коня по дуге, намереваясь переиграть Вепря и нанести удар из выгодного для себя положения. У него почти получилось. Они сходились левыми боками, для обоих положение для удара неудобное. Но рысий вожак точно знал, что, когда они разминутся, он успеет развернуть коня раньше, и ударит первым. Вот только проклятый Вепрь не стал этого дожидаться. С поразительной для такого здоровяка ловкостью он вскочил ногами на спину своего коня и прыгнул, выставив перед собой копье и щит.

Рубильник успел почти без размаха ударить. Палаш перерубил копье Вепря и пробил зазубрину в кромке щита. А затем тяжелая туша противника вышибла рысьего воина из седла. Еще до того, как он долетел до земли, твердые как нифрил пальцы нащупали его шею и сомкнулись на горле.

Остальные рубильники еще не уразумели толком, что их вожак мертв, а атман Вепрь уже вскочил в седло своего коня и вынул притороченный к нему огромный двуручный молот, свое излюбленное оружие, и кинулся в бой. Он не особо разбирал, куда бить: по щиту, по конскому крупу или по чьей-то забранной в шлем голове. Каждый его удар нес разрушение, несовместимое с возможностью продолжения боя.

Спину ему прикрывал Грач-ловкач с тонкой длинной пикой, с которой он обращался с поразительной точностью и даже изяществом. Пика извивалась в его руках как змея, находя уязвимые места в доспехах, жаля в глаза, в шею, в бедро, в живот.

— Атман с нами!

— Рази гадов!

Растерзанная рота, втоптанная в грязь конскими копытами, поднималась будто из праха, непонятно откуда беря силы для боя. Копейщики кидались на рубильников как собаки на медведей. Кому-то удалось запрыгнуть сзади на лошадиный круп, обхватить рубильника сзади за шею и повалить на землю. Его тут же истыкали копьями. Невероятно, но они начали теснить рысье войско, и то здесь, то там, очередной рубильник падал поверженным.

Время силы для Рысей утекало как песок сквозь пальцы, а копейщики уже перетерпели нифрильный откат. Возможно, у рубильников еще оставалась возможность переломить ход боя, но, они отчетливо понимали, если за оставшиеся секунды, пока еще заклятия дают им силу, они не успеют одержать победы, потом они станут беспомощными, и их можно будет давить просто голыми руками. Рыси дрогнули и кинулись прочь, оставляя глаков на произвол судьбы.

Даже то, что глаки уже вступили в бой, ничего не изменило. Звероподобных нелюдей лишь использовали как прикрытие для отступления. Глаков рубильникам было не жаль, пусть хоть все полягут, ну а если им повезет, и они докончат то, что рубильники начали, честь им и хвала… смогут потом поучаствовать еще в одной битве.

— Занять круговую оборону! — кричал Вепрь, — Сотники! Строй в круговую.

Сотник Куч выдернул копье из тела оседающего на землю глака и побежал на левый край, откуда должно пойти схождение в круг. Бойцы левого края начинают отходить вспять, не разрывая строя, пока не сомкнутся с отходящим точно так же с другого конца правым краем.

— Раненых не бросать! — орал Куч, подхватывая под плечи лежащего на земле окровавленного бойца. Он хорошо знал, как глаки любят добивать лежачих.

В Васиной десятке легкое ранение получил Макарка, но оставался в строю, даже отказавшись от заморозки. Акима, чтоб он был неладен со своей невезухой, умудрился получить копытом под зад, ничего страшного, но ему временно отсушило ноги, Бобры его уже тащили, чтобы упрятать потом внутри смыкающегося круга.

Глаки, лишенные внешнего управления, действуют подобно стае хищников. Если лобовой удар встречает отпор, они стараются обойти и напасть сзади. Вепрь вовремя дал приказ к круговому построению, едва круг сомкнулся, как их уже окружили.

Из трех сотен бойцов роты на ногах могла стоять половина, но и те после схватки с рубильниками едва держались на ногах. Глаки, разогнанные нифрильными заклятиями, бросались на них со всей своей звериной яростью. Один за другим бойцы получали тяжелые раны, их тут же отжимали в безопасную пока середину круга, где метались целители с монетами и накладывали заморозку. Копейщиков в строю оставалось все меньше, и оставшиеся смыкались, отступая и делая круг все уже и уже. Глаки тоже несли тяжелые потери, но ослепленные вкусом и запахом крови продолжали драться неистово.

Когда у бойцов уже не оставалось сил держаться, и они, сомкнув щиты и зубы, стояли на одной только силе духа, стараясь хоть как-то удержать круговой строй, подоспела, наконец, подмога. Сначала запели разящие стрелы, а затем из-за холма вылетела свежая конная полусотня. Она смяла изрядно уже подуставших глаков одним лихим натиском. С веселым гиканьем конники опускали мечи на глачьи головы или насаживали их на пики. Такой тяжелый для роты бой они докончили в считанные мгновения.

То, что происходило дальше, Вася едва ли был способен воспринять. От сильнейшего перенапряжения все виделось смутно и через красную пелену. Он кое-как уразумел, что возникшая вокруг беготня, — это две усиленные сотни запаса, встающие на их места. Они деловито восстанавливали и обновляли оставляемые ротой Вепря укрепления. Ничуть не смущаясь, они использовали в качестве дополнительных строительных материалов тела коней и погибших бойцов. Павших рубильников тут же споро обыскивали, радостными возгласами, сообщая о найденном нифриле.

Услышав приказ отходить в тыл, Короток неожиданно заартачился.

— Не, вы видали, а? Это се делается-то, а? Се делается-то? — голосил он.

— Короток, ты чего? — Вершок озабоченно тряс его за плечи, — Тебе что, сражаться понравилось?

— А се это они их обыскивают? Мы с ними бились, понимаес. А эти теперь присли на готовое, и нифрильсик-то себе забирают!

— Вот, дурень, ты, Короток, — Вершок одной рукой обнял товарища за плечи и решительно развернул прочь от поля боя, — Радуйся, что жив остался, дубина. Нифрилу он пожалел. Еще неизвестно, сколько из них с этого поля вернется. Так-то вот.

 

Глава 25

Глава 25. «Косматичная» компания.

Ольха снова мчалась на запад. Месяцы учебы в академии явно пошли ей на пользу, и не только в освоении могического искусства, она вообще теперь чувствовала себя намного уверенней. Похититель, возможно, начал догадываться, как она находит его след, а может быть, просто решил повысить меры предосторожности. На развилках дорог он стал гасить нифриловый дорожный приказ. Она полагалась на чутье волчицы, и это чутье ее не подводило. Через какое-то время, когда развилка оставалась далеко позади, и эльф-беглец снова возжигал приказ, скачущей следом Ольхе появление знакомой тени заклятия сообщало, что движется она верно.

Сегодня, выпавший за ночь снег не успел растаять, и она сосредоточила взгляд на хорошо видном на свежем снегу следе копыт. Ей не обязательно было смотреть на следы так неотрывно, но это позволяло ей не видеть того, что творилось вокруг. Ольха ехала по местности, где еще совсем недавно шли бои. Это не избавляло ее от запахов, от карканья взлетающих туч воронья, но видела она только белый снег и следы на нем.

К полудню с пологого холма ей открылся вид на небольшой окраинный городишко. Она бы с радостью обошла его стороной, но след вел туда. Ольха стянула с руки перчатку и прикоснулась к теплой лошадиной шее:

— Ну, что, Птаха? Едем в город?.. Конечно. Ты ведь не откажешься побездельничать возле кормушки с овсом, — Ольха вздохнула, — Ладно уж, едем.

Как только она въехала в косоватые восточные городские ворота, то сразу потеряла все следы. Сотни ног, копыт и тележных колес превратили дорогу в грязное месиво. Тень эльфьего заклятия исчезла, а волчье чутье молчало. Ольха вынужденно пристроилась за медленной крестьянской телегой. Единственная узкая улица была довольно оживленной, и обогнать ее было невозможно, да и нужды особой она в этом не ощущала.

Громыхающей всеми хлипкими сочленениями повозкой правил бородатый мужик. По-крестьянски неторопливый, он, мало того, был еще и по-деревенски общителен. Завидя на дороге, шедшего в том же направлении очередного знакомого, он неизменно окликал его, чтобы обменяться новостями. Поводья безвольно обвисали, и без того неспешная лошадка его сбавляла шаг до скорости пешехода. Ольху это раздражало. Она подумывала о том, чтобы окликнуть мужика, потребовать прижаться к обочине и уступить дорогу, но передумала, напомнив себе о пользе сбора сведений, которые сыпались из мужика и его собеседников.

Она даже явственно припомнила Ясеня, как он разъяснял ей однажды, что, оказавшись в незнакомой местности, порученец первым делом прилагает усилия, чтобы получше о ней разузнать. Старый Лис так же касался этого предмета, с той разницей, что разведчик сначала собирает все необходимые сведения, а только потом суется в эту самую незнакомую местность. Ольха, разумеется, ничего об этом городе не знала. Если бы Бартоло сейчас оказался здесь, то несомненно поднял бы ее на смех и был бы прав. Ольха не имела ни малейшего представления о том, что ей делать дальше, и ничего другого ей не оставалось, кроме как слушать болтовню бородатого крестьянина.

Уже через несколько минут следования за мужиком Ольха почерпнула огромное количество сведений о здешней местности и его населении. Мужика звали Казимиром, и он оказался пчеловодом, а городок этот назывался Кругалей, хотя никаких кругов она здесь не увидела. Зато она узнала в каких лавках продают некачественный товар, как сильно подскочили цены на фураж, где разбили дороги и повытоптали посевы войска обеих враждующих сторон. А также то, что боевые действия сместились на юг, и теперь можно вздохнуть посвободней, и еще множество других сведений, совершенно для Ольхи бесполезных. Выслушивая все это, Ольха оставалась в убеждении, что лишь попусту теряет время, но только до тех пор, пока мужик не заговорил о цели своего прибытия в город.

— А что ты, Казимир, сегодня приехал? — спрашивал мужика бредущий по улице трактирщик с бочонком на плече, — День-то не базарный.

— Да, ты ставь, тару-то на телегу, — предложил Казимир, — Да, и сам залазь, вишь телега пуста у меня.

— Вижу, что пустая, — подтвердил трактирщик, усаживаясь рядом с Казимиром, — Вот потому и спрашиваю.

— А то, брат, нету нам житья теперя. Эх, морока нифрильная, — Казимир сокрушенно покачал головой, — Пропала моя пасека.

— Как же так? — с сочувствием уточнил трактирщик, — Вояки пограбили? Так ты правильно, езжай к начальству, да подай жалобу и просьбу на возмещение.

— Так ведь, брат, пограбили, считай, это верно, только не вояки.

— Да, кто же?

— Компанию косматичную знаешь ты поди, морока нифрильная?

— Как не знать, — трактирщик утвердительно кивнул, — Они почитай всему народу свои зелья-скляночки навяливают. Даже мне, слышь, приходится у них брать настойки, потому как посетители их спрашивают. Ему, слышь, народу, теперь одной медовой воды мало стало. Им подавай настой на нифриле, а сами, слышь, дуреют с него.

— Вот-вот. И я, дурак, у них зелье брал, — в сердцах Казимир плюнул, — А ведь поначалу все хорошо шло, как они и говорили. Этот настой их разводил в воде, все как положено, и распрыскивал на лугах. Пчелки-то мои, считай вдвое стали меду приносить. Прямо сердце радовалось…

— Ну, так что не так-то с настоем этим?

— С настоем-то все так, — с горечью сказал Казимир, — Не так с косматичной компанией! По этой весне, значит, приходит ко мне от них представитель. Ну, я думаю, как раз, значит, пора мне их настой докупать, чтобы луга опрыскивать. А он мне говорит, не будем мы тебе, Казимир, больше настой продавать.

— От, леший бери. Как так не будут?

— А, вот так. Есть, говорит, у нас виды на твою пасеку. Говорит, мы ее у тебя выкупим.

Заслышав эти слова Ольха навострила уши. Во время последней связи Иван Егорович, оставшийся в замке вместо ушедшего в поход князя, просил ее собирать сведения о продажах мельниц и пасек.

— И что ты? — спросил трактирщик, — Неужель согласился?

Казимир скривился:

— Нет, конечно. Я так и сказал «колпачнику» этому, что ту пасеку получил от отца, а он от своего отца. Что я славную память предков срамить не намерен. Не продам ни за нифрил, ни за настой.

— Ну, так и чего ты сокрушаешься теперь?

— А то, что этот «колпачник» сразу сказал: ты, говорит, Казимир, не думай, будто без нас теперь обойдешься. Мол всему своя цена, а пчелки ни с того ни с сего вдвое меду не принесут. Говорит, наш настой изменил природу и пчелок, и самого луга. И обратного хода нету. Теперь и луг, и пчелки всегда нуждаться будут в этом треклятом настое.

— Ну, дела…

— Вот то-то. Прав он, лешак, оказался. Все приснули у меня, и старые пчелы, и тот улей, что я уже после летом докупил. Ни одной живой пчелки не осталось…

— Ну, ты, Казимир, держись. Мы считай приехали, вон, слышь, дом той компании. Или повозку у меня оставишь?

— Оставлю у тебя, — сказал Казимир со вздохом.

Ольха посмотрела, куда указывал трактирщик. На резной двери добротного недавно подновленного дома она прочитала вывеску: «Объединенная косметическая компания. Кругалейский филиал». Стало ясно, просто проехать мимо она, как порученец, не имеет права, спешилась, привязала Птаху к забору и решительно зашагала к зданию компании.

Уже берясь за ручку двери, ее охватило чувство, похожее на то, какое она испытала, впервые подойдя к кабинету Бартоло: ей стало не по себе и захотелось сбежать. Она сделала вдох-выдох и напомнила себе, что она спокойна как дерево и находится здесь по заданию князя. Это сработало. А когда она вошла в помещение, ничего пугающего там не оказалось. «Не так страшен черт, как его малюют, — сказала она себе, — Наслушалась этого Казимира и надумала себе невесть что».

За изящной конторкой ее встретил человек, излучающий радость встречи и неисчерпаемое радушие. Он был одет во все желтое, и даже островерхая шляпа на нем была такого же желтого цвета. Ольхе стало понятно, почему Казимир назвал представителя «колпачником». По всей видимости все работники этой компании одеваются одинаково.

— Чем могу быть полезен, прелестная сударыня… Эм-м, — человек выбежал из-за конторки, показывая готовность служить.

— Княжна Ольха, — подсказала Ольха, и чтобы не показать, как ее щеки заливаются румянцем, отвернулась в сторону, делая вид, будто осматривается.

— О, такая честь для нас, — человек молитвенно сложил на груди руки, — Можете называть меня Огарек, я полностью к вашим услугам. Чем могу быть полезен, княжна?

— Это смотря по тому, что вы можете предложить, — неопределенно заявила Ольха. Отыгрывать образ «взбалмошной княжны» с каждым разом ей удавалось все легче.

— Первым делом возьму на себя смелость заверить вас, драгоценная княжна Ольха, что, придя к нам, вы поступили разумно, — сообщил Огарек, подбавляя в голос медку, — Некрасивых мы делаем красивыми, а таких красавиц как вы, княжна, мы делаем неотразимо прекрасными.

«А вот за дуру меня держать не надо» — подумала Ольха.

— Тогда развейте мои сомнения, — сказала она сухо, — Надеюсь, лесть — не единственный товар на вашем прилавке.

— Помилуйте, — «колпачник» довольно достоверно изобразил на лице страдание неоправданно оклеветанного, — И в мыслях не имел. К тому же готов немедленно доказать качество. Прошу вас пройти в приватную комнату, не в прихожей же нам говорить…

— Ну, ведите.

Огарек, позвенел колокольчиком, на звон которого появился еще один «колпачник», сменивший его за конторкой, и отвел Ольху в помещение со множеством полок вдоль стены, заставленных баночками всех размеров и видов. Он усадил ее в удобное кресло, поставил перед ней легкий столик и выложил на него крупную монету. На этом приготовления были закончены.

— Давайте приступим, — предложил Огарек, — Это зерцальная монета, она будет показывать нам ваше изображение, чтобы мы оба могли хорошо видеть, так сказать, предмет нашего обсуждения.

Ольха промолчала, что «колпачник» принял за согласие и засветил монету. Над столом проявилась голова юной девушки. Ольха посмотрела на собственное изображение и отметила с неудовольствием, что вид у нее довольно напряженный.

— Позвольте мне, княжна, дабы избежать малейшего подозрения на лесть, говорить исключительно по делу, как принято у нас мастеров говорить между собой.

— Хорошо. Я вас слушаю.

— Итак, первым делом у нас принято оценивать саму форму черепа, — Огарек заставил образ ее головы вращаться, так что отражение повернулось к Ольхе боком, а затем и затылком. От этого вращения у нее слегка закружилась голова, и она начала моргать, чтобы не смотреть на изображение слишком пристально, — Как видим, череп имеет правильную, свойственную для вашего племени форму. Уже это сильно облегчает нашу задачу, так как менять форму черепа труднее всего.

— Никогда не слышала, чтобы можно было изменить форму черепа, — сказала Ольха с сомнением.

— О, вы зрите в корень, княжна. Такое мало кто может себе даже помыслить, а вот наша компания это умеет, — «колпачник» расплылся в самодовольстве, — Всякий может подкрасить губы, подчернить бровь, или нанести тени вокруг глаз. Мы же при помощи наших настоев добиваемся по-настоящему удивительных изменений.

— Вы готовите эти настои при помощи нифриловых заклятий. Я правильно понимаю?

— Вы совершенно правы.

— Тогда скажите мне сразу, это все-таки простой морок, или череп на самом деле меняется?

— Скажем так, княжна, это не простой морок, и действительно, не сразу, оговорюсь, нужно время, порой немалое, чтобы тело подстроило себя под заданный образ. Но изменения происходят и закрепляются, обратного возвращения к прежней внешности не происходит.

— Вам удалось меня удивить.

— О, мы еще даже не начинали, — Огарек взял в руку линейку с делениями и поднес ее к изображению, которое теперь снова повернулось к Ольхе лицом, — Хочу обратить внимание, что черты лица имеют правильные пропорции. Вот здесь, от подбородка до носа равно вот этому расстоянию выше носа до линии волос. Так же мы имеем правильное распределения по ширине, здесь важны пропорции ширины рта, крыльев носа, расположение надбровных дуг и прочее. Не буду утомлять вас лишними подробностями.

— Пожалуй, не стоит, — согласилась Ольха.

Огарек погасил нагревшуюся монету и заменил ее свежей, а затем выложил рядом еще одну и засветил обе. Теперь Ольха видела сразу два своих изображения.

— А теперь, когда, я надеюсь, убедил вас, что делать вас красивой не нужно, так как вы и так уже красивы, перейдем к тому, что же все-таки мы можем улучшить, — «колпачник» в предвкушении потер ладони, его работа явно ему нравилась, — Итак, возьмем левое изображения как основу, с которой можно будет проводить сравнение. А вот с правым изображением немножко поработаем.

— Я надеюсь, вы не собираетесь уже сейчас менять мою внешность? — испуганно уточнила Ольха.

— Нет, что вы, княжна, только изображение!

— Ну, хорошо.

— Первым делом хочу обратить внимание на маленькое, малюсенькое несоответствие. Как видите верхняя губка чуть тонковата. Сделаем ее чуть полнее, — Огарек пошептал приказ, и верхняя губа правого изображения действительно изменилась, — А еще позволю себе самую малость изменить линию носа… Нет-нет, не изменить, а лишь слегка подчеркнуть его благородное изящество…

Ольха смотрела как «колпачник» вдохновенно правит ее правое изображение. Такое лицо, пожалуй, хорошо бы смотрелось у куклы, а для человека, по ее мнению, оно было неестественным, слишком уж слащавым. Но она никак не могла придумать, как ей перевести разговор на то, что ее на самом деле интересовало, на покупку пасеки. Вся эта болтовня об изменении внешности ей быстро наскучила, и приходилось прилагать усилия, чтобы не начать ерзать в таком удобном, как ей показалось поначалу, кресле.

Положение спас заявившийся Казимир. Он начал довольно громко ругаться с оставшимся за конторкой «колпачником», так что даже из-за закрытой двери приватной комнаты Ольха все прекрасно слышала.

— Послушайте, Огарек, — сказала она, — Зачем вы морочите мне голову?

— Как?.. Где?.. — Огарек нехотя оторвался от работы и непонимающе уставился на Ольху.

— Вы говорили мне, что готовите настои исключительно на могии нифрила.

— Да, все верно. Уверяю вас, княжна, ничего другого и не нужно.

— А я что-то засомневалась. Или вы скажете, что решили заняться разведением пчел просто так от скуки?

— Ах, вы об этом, — Огарек махнул рукой в сторону двери, — Поверьте, княжна, это не имеет никакого отношения…

Он явно собирался продолжить работу, однако явственно читаемое недоверие в глазах юной княжны вынудило дать пояснение:

— Понимаете, наша компания очень крупная. Если вам, к примеру, доведется увидеть здание нашего головного офиса в Ойсбурге, прошу заметить, на центральной его площади, оно вас впечатлит. Не подумайте, будто я рисуюсь, милая княжна, я просто хочу сказать, что я всего лишь скромный сотрудник малюсенького филиала. Я не просто не могу знать, а даже представить, насколько широко простираются интересы компании. Мы здесь всего лишь исполняем данные нам распоряжения сверху. Ручаюсь, этот человек получит за свою пасеку хорошую цену, перенесет свое пчелиное хозяйство в другое место, да еще с прибылью останется.

Чутье подсказывало, что «колпачник» говорит искренне:

— Ну, хорошо, я вам верю, и прошу извинить меня за мои глупые сомнения.

— Поверьте, княжна. Вам не за что извиняться.

— Я вижу, образ почти готов?

— Разве еще несколько ничтожных деталей.

— Тогда попрошу вас, Огарек, немного отложить окончание работы. Я, к сожалению, останусь в городе только до завтра.

— Как жаль, — Огарек нескрываемо расстроился.

— А сколько понадобится времени, чтобы проделать и, как вы сказали, закрепить все эти изменения?

— Увы, княжна, даже в вашем случае, не менее недели, а может и все десять дней.

— Что ж. Постараюсь в следующий раз выкроить время, чтобы погостить в вашем городе подольше. Вы не подскажете, где мне найти гостиницу или постоялый двор?

— Да, разумеется. Здесь есть приличная гостиница. Только, княжна, заклинаю вас ни в коем случае не останавливайтесь в «Одноухом кролике».

«Колпачник» сообщил это смешное название с таким серьезным видом, что Ольха не удержалась и прыснула от смеха.

— В этом нет ничего смешного, юная княжна, — изрек он наставительно, — В «Одноухий кролик» съезжаются весьма сомнительные личности и играют в азартные игры. Если бы вы увидели, что там за народец, поверьте, сказали бы мне спасибо.

— Большое вам спасибо, Огарек, вы мне очень помогли.

Посещение компании оставило у нее неоднозначное впечатление. Там оказались некровожадные и даже милые люди, что однако же не помешало им, не моргнув глазом, отнять у человека пасеку. Ольха сняла комнату в насоветанной «колпачником» гостинице и попросила принести ей обед в комнату. Встретиться лицом к лицу с крашеным эльфом она побаивалась. Правда, довольно скоро к ней пришла уверенность, что похититель здесь не появлялся. Она решила пройтись по городу и попытаться выйти на его след. Довольно скоро она убедилась, что в этом маленьком городке с единственной улицей искать его просто негде, и, спросив дорогу, она отправилась в «Одноухий кролик».

У двери заведения, куда предостерег ее ходить Огарек, стоял нелюдь такого свирепого вида, что Ольха поначалу приняла его за сторожевой морок. Она легкомысленно собиралась пройти мимо, и от неожиданности здорово испугалась, когда он с ней заговорил:

— Комнаты не сдаются, — проревел он.

Обретя дар речи, Ольха было попыталась с ним договориться, но быстро поняла, что договороспособность его не выше чем у камня, зато в отличие от камня, нелюдь быстро начал свирепеть. Она ушла оттуда ни с чем, успокоив себя мыслью, что даже для эльфа похитителя посещение такого места было бы через чур.

 

Глава 26

Глава 26. Взятие крепости

Разгромной победой над рубильниками знаменитый атман в очередной раз подтвердил право носить дарованное ему царем имя Вепря, как знак воплощенной природы зверя-первопредка. Потери, понесенные ротой в этом бою, оказались невелики, и состав был восполнен за счет резервов. Кроме этого впечатленное военное руководство сообщило, что направит в роту на усиление конную сотню.

На означенный рубеж рота вышла ускоренным шагом. День начинал смеркаться. Крепость, которую предстояло брать штурмом, находилась в получасе броска и с этого места видна была отчетливо. Она выглядела мрачной, грозной, неприступной, давящей на грудь черными крепостными стенами. Здесь даже сама местность вгоняла в тоску. Чахлый бесснежный лес не давал укрытия, налетающий с болот пронизывающий ветер нес запах гнили.

Вася чуял неладное, но никак не мог ухватить, что именно его тревожит. Думать было трудно. Мысли ворочались как тяжелые льдины в толще воды. Ему следовало определить для десятки место привала, но не хватало сил даже на то, чтобы этот привал просто объявить. Он с трудом заставил себя посмотреть на своих парней. Своим видом они наглядно показывали то, что чувствовал он сам, нерешительно топтались, как новобранцы первого дня службы, не зная, что делать.

И если был в роте человек, в полной мере отдававший себе отчет в происходящем, то это — атман Вепрь, мога обороны с богатым боевым опытом. Оценивающе оглядывая свое войско, он подмечал, кто и как сопротивляется темной силе. Ротные целители справлялись прекрасно. Ожидаемо неплохо держались сотники, разве что Куч стоял, выпятив нижнюю челюсть, а в глазах его плясал ярый огонь. Впадение в ярость — для многих естественный способ сопротивляться вражеской могии, вот только прошлый бой хорошо показал, как умный противник может использовать это в свою пользу. Вепрь подозвал к себе могу атаки, перекинулся с ним несколькими словами, а затем подал знак построения. Сотники ринулись сбивать размякшую роту в шеренговый строй.

— То, что вы сейчас чувствуете, — прокричал атман, не дожидаясь пока отупевшие бойцы выровняются как положено, — Могия защитников замка. Это тонкая сила, ее воздействие незаметно, и поэтому ей трудно сопротивляться. Проклятие постепенно высасывает силу и лишает воли.

Вепрь замолчал, притихшая рота, даже не осознающая своего оцепенения, стояла так неподвижно, что стало слышно, как ветер доносит откуда-то шум бегущего ручья.

— А, ВЫ КТО? — неожиданно для всех проорал Вепрь с такой силой, что где-то за деревьями вскинулись с карканьем вспугнутые вороны, вечные спутники идущих на битву войск.

— Копейщики, — откликнулось не вровень несколько голосов.

— Я не расслышал. Кто вы? — снова с нажимом требовательно прокричал атман.

— Копейщики! — теперь уже почти треть войска смогла распечатать свое горло.

— Вы — КОПЕЙЩИКИ!!! Кто вам отец?!

— АТМАН ВЕПРЬ!

— Кто вам брат?

— РАТНЫЙ ДУХ!!

— Кто сестрица?

— СТОЙКОСТЬ!!!

— Хорошо, — проговорил Вепрь, сбавляя голос. Рота приободрилась, на шаг отступив от края бездны, которой не даже замечала.

— Там, за черными стенами крепости, — Вепрь указал на замок, — Прячутся очень ловкие парни. Они чувствуют себя в безопасности. Они думают, что их могия всесильна. Они думают, что их могия сломит ваш дух. Они думают, что их могия отнимет вашу стойкость.

— ВОТ ИМ! — Ротный вскинул руку с оттопыренным средним пальцем, показав знак, одинаково хорошо понимаемый выходцами всех племен и сословий.

— АА-АА-АА! — рота откликнулась протяжным и радостным воплем.

— Вот так-то. Не на тех напали! — теперь Вепрь улыбался — Обозный! Двойной паек ярой копейской роте.

Перед ротой на рыжем коньке выехал Грач, держа в вытянутой руке на нитке крупную монету.

— А ну-ка, молодцы, доставай свои нательники. Будем творить обережную приказку, — негромкий голос Грача был усилен нифриловым рупором, и поэтому был слышен каждому так же отчетливо, как ясли бы Грач стоял рядом с ним.

— Особенность творения обережных приказов заключается в том, — Грач говорил размеренно, будто учитель непонятливому ученику, — Что им всегда нужен дом. А у вас какой дом? Только небо над головой. Но есть одна детская хитрость… Да, вы все ее знаете, вы пользовались этим в играх, — мога медленно вел коня вдоль строя, внимательно отслеживая, чтобы обережный приказ с его пятнадчика переписывался на нательные монеты каждого из бойцов.

— Вспомните, когда вы хотели на время прекратить игру, вы поднимали руки над головой, обозначая крышу, — Грач остановил коня и поднял руки, локти развел в стороны, а пальцы сомкнулись повыше лба, — Я в домике! — сообщил он с радостью по детски непосредственной.

— У каждого из вас есть свой домик, как раковинка у улитки. Вы его всегда носите с собой, но вы к нему привыкли и поэтому не замечаете, — Грач закончил свой объезд войска и теперь выезжал на видное место перед серединой строя, — Сейчас вы все задействуете этот свой домик, чтобы обережный приказ сработал. Вам только нужно его почувствовать.

Вася силился постичь, что это за домик, про который говорил дока нападения, но у него ничего не получалось. Сначала он решил, что Грач имел в виду память о некоем доме. Он представил себе отцовский дом, в котором обережная копейка всегда висела в красном углу. Но его нательная монета не распознавала наличие дома, и приказка не срабатывала. Тогда он стал перебирать в уме все другие возможные дома, включая даже походную палатку, в которой они ночевали. С тем же успехом. Он чувствовал только, что его душевные силы на исходе, давление чужеродной силы замка становится невыносимым, еще немного и он вовсе перестанет соображать, но тут ему на помощь пришел Макарка:

— Я понял, — вдруг сказал он со свойственной бесстрастностью, — Грач имеет в виду жилой пузырь.

— Какой еще пузырь? — не понял Вася.

— Ну, — Макарка почесал бровь, — Когда ты переходишь на оборотка, ты задействуешь пузырь животный, так?

— Ну, да, — Вася сообразил, — Живот, он же пузо, он же животный пузырь.

— Вот, а здесь надо задействовать большой пузырь. Он же жило, он же жилой пузырь, — Макарка стал похлопывать ладонями воздух вокруг Васи, на расстоянии вытянутой руки от его тела. В какой-то миг Вася почувствовал, что Макар действительно прикасается к чему-то плотному. Это и впрямь можно было назвать пузырем с явной внешней границей.

Как только Вася осознал, что находится внутри большого пузыря, как птенчик внутри яйца, обережная приказка заработала, разливая зеленый свет по наружной его границе, тем самым подсвечивая его, и делая еще более видимым.

После того как уже оба они увидели собственные жилые пузыри и пузыри друг друга, сила видения будто удвоилась, и они довольно быстро смогли помочь остальным. Вася переживал за Акиму, но тот, на удивление, сразу ухватил идею пузырей, вложенных один в другой наподобие матрешки, и, хотя провозился дольше всех, но добился-таки устойчивого видения. Бобры и стрелки в отличие от Акимы справились быстро, хотя видение у них осталось довольно поверхностным, а Вершок с Коротком, как всей десяткой не старались, так и не смогли ничего ощутить, однако, и их приказки, не иначе как опираясь на силу видения остальных бойцов, в итоге все равно заработали.

Когда вся десятка оказалась под защитой, Вася, наконец, смог осмотреться по сторонам. Грач, разгоряченный, метался от одного бойца к другому, помогая включить обережные приказы, и все равно не успевал помочь всем, несколько человек потеряли сознание, и их пришлось заморозить. И все же самым трудным оказалось начало, а дальше дело шло все легче и легче. Когда последний из бойцов возжег свой оберег, Грач вымотался вконец и взмок настолько, что хоть рубаху выжимай, но своего добился, рота была защищена.

Он подъехал к Вепрю, который все это время держал над бойцами временное заклятие оберега, и устал, по всей видимости, не меньше Грача, хотя судить об этом можно было разве по одинокой капле на виске и круглому ожогу на ладони от рассыпавшегося от перегрева в пыль пятнадчика.

— Не знал, что вы умеете ставить личную защиту, Грач, — сказал он.

— Я и сам об этом не знал, — Грач-ловкач выдавил вымученную улыбку, — Слыхал только, что кому-то где-то это удавалось, но сам даже пробовать не пытался. Вы ведь знаете, творить постоянное обережное заклятие только на самого себя в академии учат целый семестр, а тут на всю роту…

— Что ж, зато в боевой обстановке, эту науку вы прошли менее чем за час, — похвалил Вепрь, — Как бы то ни было, поздравляю с отлично проделанной работой.

— Без вашей внешней защиты я бы не справился. Однако мне теперь сильно хочется посмотреть на того ловкача, что сотворил проклятие замка.

Вепрь в ответ усмехнулся:

— Теперь вероятность такой встречи существенно возросла.

Освоиться с новым состоянием оказалось непросто. Хотя оберег и сдерживал злое проклятье на границах пузыря, но само это проклятие никуда не делось. Даже наоборот, стало чуть ли не телесно ощутимым. Вася прямо чувствовал, как злая воля будто живая прощупывает границы пузыря, отыскивая малейшую лазейку, чтобы проникнуть внутрь. Это сильно выбивало из колеи, заставляя постоянно отвлекаться вниманием.

Вершок с Коротком, похоже, таких трудностей не испытывали, но зато стали малость придурковатыми, запинались и врезались во все подряд, и при этом глупо хихикали. Чтоб помочь им собраться, Вася назначил их кашеварить, обозник и впрямь выдал им если и не двойной паек, то с хорошим довеском.

Доверие десятника парочка приняла с воодушевлением, хотя Вася очень скоро о нем пожалел. Для начала Короток чуть было не выплеснул воду из котла в костер. Потом, когда котел на огонь они с Вершком кое-как установили, стал делать много ненужных движений. К счастью, Вершок сохранил здравомыслия чуток побольше и решительно отодвинул напарника:

— Не лезь к котлу, ты, морока нифрильная. Вон, раскладывай все вот здесь, будешь мне подавать, когда скажу.

Короток кинулся исполнять поручение, но и здесь все портил. Он постоянно перекладывал вещи с места на места, отчего Вершок их постоянно терял:

— Где черпак? Где черпак, я тебя спрашиваю? Только что здесь лежал… Ну, куда с крупой лезешь, мясо еще не положили, — Вершок ругал бестолкового товарища на чем свет стоит. Наконец, ему пришла мысль как-то упорядочить Коротковую суету:

— Так, вот смотри, здесь на травке, раскладываешь все так, чтобы я видел. Не за моей спиной, и не у себя за пазухой, а вот здесь, на травке. Будь другом, — попросил он, — Разложи все кругом!

Короток, распознавший в его словах рифму, восхитился так, что на мгновение замер, перестав суетиться, а затем, неожиданно для всех остроумно передразнил напарника, чем рассмешил всю десятку:

— Да? Кругом, говорис? Слыс, Версок, а ты будь братом, разлозы все квадратом.

Аким, рассмеявшись, тут же включился в игру:

— Не, лучше будь племянником, разложи шестигранником.

— Будь отцом, разложи кольцом!

— Будь молодцом, расставь все торцом!

Парни еще долго перешучивались и смеялись, а когда сготовилась бурда, которую Вершок гордо окрестил ужином, наелись так, что дышать было трудно. На ночь никто в палатку спать не пошел. Все так и уснули, развалившись вокруг костровища, и до последнего глядя на догорающие угли.

Когда вся рота уже спала, наевшись до отвала, зеленый нифрильный огонек изнутри еще освещал атманскую палатку. Прибыло обещанное конное пополнение из гусиного народа и ротный теперь разговаривал с их вожаком, усатым дядькой в замысловатом мундире со множеством кистей и шнурков.

— На этот замок мы нарвались неделю назад. Тогда нас было две сотни отборной конницы. Брать решили наскоком без предварительной разведки, — вожак конников потрогал свои пышные усы и поморщился, — А когда прочуяли что творится, уже были под замковыми стенами, нас проклятием так накрыло, что ноги унести смогли только сорок человек. Остальные все там полегли…

— Теперь вам дали обереги? — Грач кивком головы указал на нательный шнур конника, на котором висели сразу два пятнадчика, один из них светился, а второй по всей видимости сменный, был потушен.

— Да, дали, — подтвердил усач, — И на коней защиту дали. Несколько сильных могов нас готовили. Говорят, сам воевода воспринял это как личное оскорбление. Потребовал взять живым могу, что изобрел проклятие.

Вепрь усмехнулся:

— Представьте себе, Мозер, мы с Грачом имеем такое же желание.

— Да, но как вы смогли уберечься? — встрепенулся конник, — Воевода, когда узнал, что вашу роту бросают к замку, велел гнать, не жалея лошадей. А я, когда понял, что не успеваю вас перехватить, думал, живых уже не застану.

— Грач сумел поставить бойцам личную защиту на нательные копейки, — спокойно ответил Вепрь.

— На копейки? — брови Мозера поползли вверх, — Я сам не дока, конечно. Но те моги, что с нами работали, с большим трудом отклятие в пятнадчики запихали, да и те греются сильно, потому вот на запас еще по одному дали.

— Мы пошли немного другим путем, — Грач не имел желания вдаваться в подробности, — Как вы понимаете, у нас не было времени изобретать отклятие. Несколько бойцов пострадали. Но в целом мы справились.

— Ну, хорошо, — подытожил Вепрь разговор, — Вы можете отдыхать, Мозер. С рассветом выступаем. Ваша конница будет в резерве.

Когда сотник конников вышел, Вепрь обратился к привычно перебирающему монеты Грачу:

— Лазутчики из Замка появлялись?

— А как же без них, — Грач усмехнулся, — Я, правда, не стал показывать им слишком уж удручающую картинку, но показал достаточно, чтобы они увидели роту, утратившую боеспособность.

— А конницу они засекли?

— От конницы я им глаз отвел. Конницу они точно не видели.

— Значит, нападения от нас они не ждут, а скорее всего просто отправят поутру десяток бойцов, чтобы добить тех, кто еще жив. Ну что ж, дожидаться их мы не будем…

Роту подняли по темноте еще до рассвета. Весь лагерь спешил как на пожар. Сотники непрерывно ругались и подгоняли бойцов. Опасаясь возможных осложнений проклятия замка, Вепрь с умыслом приказал дать роте предельное ускорение, чтобы ни о чем другом кроме сборов бойцы думать не успевали.

Замыкающая десятка тоже включилась в общую суету. Рубили жерди и вязали лестницу, проверяли снаряжение и оружие, для штурма выдавался круглый щит и короткое полукопье с режущей кромью, строились в осадный строй, пять человек справа от лестницы, пять — слева. Вася встал первым справа, Макарку поставил слева от себя. Когда добегут до стены, Макарка должен будет оседлать лестницу и его поднимут на стену первым. Все это отрабатывалось бесчисленное количество раз. Вася не сомневался, что они сделают все как надо.

Роту распределили отдельными отрядами вокруг всего замка, чтобы навалиться одновременно со всех сторон. Конница укрылась, сохраняя возможность неожиданного удара. Заря едва начала заниматься. Клич к наступлению Вася пропустил, потому что увидел только, как соседняя десятка справа от него рванула к замку.

— Щиты поднять. Бегом вперед, — они кинулись догонять вырвавшихся вперед соседей.

Ров, скрытый мороком, они не видели, как его не увидели бойцы соседней десятки, но те бежали чуть впереди и влетели в него первыми. Их передовые, шагнув в пустоту, повисли, вцепившись в лестницу, которую сами же несли. Их задние успели вовремя остановиться и тут же стали тащить провалившихся назад изо рва. Со стен засвистели стрелы замковой стражи. Увидев, что случилось с соседним отделением, Васина десятка, сохраняя строй и соблюдая осторожность приблизилась ко рву. Стоя может в двух шагах от провалища, прикрывшись щитами, они вглядывались в землю перед ногами и продолжали его не видеть.

— Акима, засвети, — приказал Вася.

Аким быстро прошептал приказ на монету, подвешенную на нитке, а когда она засветилась, вытянул руку в сторону рва. Морок расступился всего на несколько мгновений, все-таки Аким мастером не был, но рассмотреть границы рва Вася успел.

Свою лестницу перекинули через ров как мостик, и перебегали по ней под редкий, но неприятный свист стрел. Последним бежал Короток. На середине рва в его поднятый щит вонзилась стрела. Он айкнул и дернулся, отчего потерял равновесие и начал валится. Вершок, успел схватить его за рукав в последний миг и перетянуть к себе. Однако лестница рухнула в ров.

— Ах, чтоб тебя, дубина неуклюжая. Теперь вот лезь туда за лестницей, — горячился Вершок, — Как мы стену брать будем?

— Отставить, — окрикнул его Вася.

Оказавшись по другую сторону рва, он увидел, что их и здесь обморочили, правда, эта новая неожиданность оказалась скорее хорошей. Стена, которая издали выглядела такой высокой и неприступной, в сущности, оказалась всего лишь забором. Из обожженной курени, добротным, укрепленным, но высотой, немногим более двух человеческих ростов. Такие препятствия в учебном лагере они брали за секунды безо всяких вспомогательных орудий.

Бобры встали плечом к плечу, уперевшись в стену двумя руками, — составили нижний ярус. На их плечи вторым ярусом вскарабкались двое цапель, только уже привалившись к стене спинами, чтобы можно было вставать на их сцепленные руки. Вершок рядом встал на колено на земле, завершая сооружение живых ступеней. За стеной уже во всю звучал набат, надо было торопиться.

Первым пошел Макар. Поставил ногу на колено Вершка, другую уже на его плечо, дальше на плечо одного из бобров, потом на сцепленные запястья стрелка, на плечо стрелка, и в следующий миг он уже перемахивал через заборные колья. Следом за ним шаг в шаг следовал Вася. За Васей должен был карабкаться Короток, его задача — закрепить на стене штурмовую веревку с навязанными на ней узлами, чтобы по ней забрались остальные, но оглядываться назад Васе было некогда.

Переваливаясь через забор, он мельком глянул вниз. Как он и ожидал, с внутренний стороны вдоль всей стены тянулись мостки, на которые вставали защитники замка, чтобы отстреливаться из луков и сбрасывать штурмующих со стены. К счастью, гарнизон по тревоге подняться еще не успел. В поле видимости на мостках было только два стражника, одного из них уже взял на себя Макар и уверенно его теснил. Еще один стражник, гремя подметками по деревянным доскам, спешил ему на выручку. Вася вовремя спрыгнул на мостки, чтобы прикрыть Макарке спину.

Этот стражник явно решил использовать набранный разбег, чтобы ударить с разгона, рассчитывая не столько сразить оружием, сколько сбить с ног, на узких мостках в сторону-то не отойти. Благо, и такие приемы они тоже отрабатывали. Вася привычным движением отвел щитом жало копья нападающего, и скручиваясь припал на колено. Пока стражник перелетал через его голову, дослал ему прямой удар полукопьем. Макарка со своим противником уже разделался и одним ударом добил второго, что, перелетев через Васю, упал ему прямо под ноги.

Бойцы десятки один за другим спрыгивали на жалобно скрипящие доски мостков, явно не рассчитанные на такую плотность построения. А когда последним на мосток свою «лосиную» тушу сверзил Вершок, тот обломился с жалобным треском, и копейская десятка, подняв знаменательную тучу пыли, «ступила» на землю противника.

Оказалось, что через стену они перебрались шагах в тридцати от здания казармы. Из-за угла здания уже выбегали кое-как одетые защитники. Акима выстрелил в одного из арбалета, не попал, но пыл охладил. Выбежавшие гарнизонные бойцы попрятались обратно за угол. Цапли дали более удачный залп, сняв с крыши казармы, притаившегося на ней стрелка. Вася отчаянно крутил головой, но никаких признаков остальных копейщиков не видел. Толи никто еще не преодолел забор, толи они сильно уклонились в сторону от основных сил. Ждать, надеясь на подкрепление, противник времени не даст, но и идти в атаку на гарнизон силами одной десятки было бы безумием, и он принял решение, которое посчитал единственно верным:

— Стрелкам — держать противника под сдерживающим огнем, Бука — навальное укрепление, остальным — щитовой строй.

Вася, Макар, Вершок и Короток составили стену щитов, стрелки выцеливали из-за их спин попрятавшихся защитников, а Бобры, прикрываясь ими всеми стали сооружать укрытие. Сначала на его изготовление пошли проломанные остатки мостков, найденный под забором мусор и даже тела убитых стражников. Затем Бобры принялись вырывать и набрасывать землю на первичное навальное укрытие. Едва ли прошло больше трех минут, когда Бака окликнул Васю, сообщив, что можно перебираться под защиту.

Спрятавшись в полуприсяди в укрытии низкого блиндажа, Вася пытался сообразить, что им делать дальше. Бобры продолжали рыть, и им теперь помогали остальные, еще немного и вся десятка окажется за хорошим земляным валом. Вот только удержание позиции прижавшейся к забору десяткой плохо вязалось с изначально поставленной задачей захвата замка.

— Акима, припомни-ка из устава, что делать после проникновения за стену крепости?

— Первостепенной задачей подразделения, прорвавшегося за стену крепости, является обеспечение, а равно устранение препятствий для прохода остальных нападающих войск, — отчитал Аким на зубок.

— Ну, да. Это понятно. А что делать, если к воротам нам не прорваться? — Аким прикрыл глаза и на ненадолго ушел в себя, доставая из памяти нужное уставное положение:

— Второй по важности задачей является захват и удержание довлеющих высот, проходов, ворот, удобных мест для обстрела, а также важных строений, как-то источники воды, склады продовольствия и вооружения и тому подобное.

— М-да. Полагать, что, сидя под забором, мы удерживаем удобное для обстрела место, будет большим преувеличением, — Вася почесал бровь, но тут его внимание привлекли странные действия Коротка, — Эй, Короток, ты что там делаешь?

После боя с конными Рысями Мышонок сильно горевал, что законные трофеи с напичканных нифрилом рубильников, достались не им, и теперь, по всей видимости, решил не откладывать мародерство на окончание боя. С одного бока он уже обыскал карманы убитого стражника, и теперь пытался его перевернуть, чтоб добраться до карманов на другом боку. То, что он этим рискует развалить их собственное укрытие, явно ускользало от его внимания. К счастью, тело уже плотно было встроено в общее сооружение, и перевернуть его у Коротка сил не хватало.

— Да, вот. Перевернуть не могу, — с озабоченным видом обернулся он, — Эй, Версок. Помоги-ка мне этого… Эй, ты сто роес? Ты сто, хосес, стоб нас придавило? Оно зэ свалиться сяс!

Вася перевел взгляд на заборную опору, куда показушно тыкал палец Коротка. Вершок отрыл ее своими саперными стараниями, и пролет забора, державшийся на ней, слегка покосился.

— Ай, да Мышонок, — послышался голос Акима, — Вот ведь глазастый какой. А ведь он дело говорит. Заборчик-то можно свалить.

И хотя похвала Акима была не вполне заслуженной, Короток на самом деле был озабочен обратным, но, такова природа вещей, указующий на луну перст, сам этой луны не видит. Они внимательно осмотрели пострадавший кусок забора. Провалившиеся под их весом мостки в этом месте больше не связывали этот пролет с соседними, и держался он теперь на последней косой опоре.

— Отрывай вторую опору, — распорядился Вася.

Время поджимало. Поначалу застигнутые врасплох защитники замка упорядочили свои действия, довооружились и теперь готовили атаку, строясь в щитовой строй. Хотя, оставалась еще надежда, что они найдут дело поважнее, чем штурмовать окопавшуюся у забора десятку. Где-то невдалеке уже слышались звуки боя сошедшихся в рукопашной бойцов, там явно прорвались основные силы третьей сотни. А еще чуть дальше кипел бой у замковых ворот. Там билась первая сотня под личным командованием самого атмана, и оттуда докатывали морозно-жгучие волны нирифловых проклятий и заклятий.

Через пару минут заборный пролет был с треском опрокинут наружу, немного проехал вперед по естественному уклону, а потом вдруг начал проваливаться под землю.

— Держи его, — крикнул Аким, сообразивший первым, — Он в ров валится.

Бобры вцепились в торчащие теперь кверху опоры, стараясь удержать соскальзывающий в ров забор, а Макарка перебежал по кренящемуся пролету на другую сторону рва и подхватил конец их штурмовой веревки, которая так и оставалась висеть, накинутой на один из кольев. Потянув за эту веревку, он втащил верхушку забора на край рва.

— Ну, мы вассе молодцы, — восхищенно прошептал Короток, — И стену свалили, и ров закрыли! Вот только се делать-то теперь? — спросил он, шаря взглядом по пустой округе.

— Да-а, — протянул Акима, — А конница-то и не знает, что мы ей дорогу открыли.

Макарка первым увидел за деревьями мелькнувшую тень. Он замахал руками и закричал:

— Сюда, сюда-а-а, — они все присоединились к Макарке и орали во всю глотку, пока конник не скрылся в густом подлеске.

— Вот, зараза, — сообщил Макарка охрипшим голосом, — Ускакал-таки.

Однако долго горевать не пришлось. Уже в следующий миг из подлеска вылетел конник, направляясь прямо на них. Следом за ним шла вся конная сотня. Аким и здесь вовремя сообразил, что конница может не знать о невидимом рве. Он подбежал к его краю и несколько раз опустил в него и достал копье, потом перебежал к лежащему заборному пролету и потопал по нему ногой. Грач разгадал его немое представление и над полем раздался его голос, усиленный нифрилом:

— Внимание. Ров, скрытый мороком. Повторяю, ров, скрытый мороком. Переходим за мной по мосту, — Грач перестроил ход, направляя коня прямо на перекинутый через ров кусок забора.

— Видал? — Короток хлопнул Вершка по плечу, — Мы мост построили!

Конница ворвалась в крепость, неся перед собой волну сковывающего ужаса. Ее неожиданный удар быстро сломил сопротивление защитников замка. Крепость пала.

 

Глава 27

Глава 27. Из догонялок в убегалки.

Ольха никак не могла уразуметь, чем руководствуется похититель камня эльф Илерион, выбирая места ночлега. Одни попутные придорожные гостиницы или даже целые городки он обходил стороной и делал порой существенные крюки, чтобы остановиться в других. Если он хотел этим запутать возможных преследователей, то делал это довольно бестолково, потому что потом рано или поздно он все равно возвращался на средиземский тракт.

Она решилась воспользоваться этой его предсказуемостью, чтобы самой сойти с тракта и навестить последнюю из известных ей в западном направлении речных застав князя. Насколько далеко от родных мест в своем преследовании она окажется неизвестно, а дать о себе доклад в столицу было крайне важно. И теперь она ругала себя за этот необдуманный шаг. Ольха убедила себя, что эльф никак не сможет обойти Кивал, крупное торговое поселение, но вот она только что въехала в город, и ее чутье подсказывало безошибочно, что похититель здесь не появлялся.

Она заставила себя успокоиться, спешилась, расчесала Птахе гриву, умылась у маленького благоустроенного фонтанчика, а затем еще купила у торговца, что сидел под навесом у городских ворот пирожок с капустой. Пока она жевала, к ней начала возвращаться способность к здравому рассуждению.

— Скажите, уважаемый, — обратилась она к торговцу, — С востока в город можно въехать каким-то другим путем? Видите-ли, я договорилась с одним знакомым встретиться на въезде в город, а он так и не появился.

— А этот ваш знакомый хорошо знает город? — ответил торговец вопросом на вопрос.

— Ну, он определенно раньше здесь бывал, — не вполне определенно ответила она, отчего торговец недоверчиво на нее покосился.

— Тогда он мог заехать южнее, — сказал он, — Хотя путешественники теми воротами пользуются редко. Больше местные крестьяне и ремесленники.

— Спасибо. А как туда добраться?

— Прямо по этой улице сударыня, — торговец ткнул узловатым пальцем и потерял к Ольхе интерес.

Ольха отправилась, не откладывая, и через несколько минут нашла ворота, на которые указал ей торговец. Покрутившись немного у этого въезда, и ничего для себя не уяснив, она решила отпустить поводья своего разума и довериться незримой силе провидения. Она втянулась в людской поток прибывающих в город и поехала по пыльной улице. Размещались на ней в основном здания складов, стоянки для повозок, где шла довольно бойкая торговля, дворы оптовых скупщиков и перекупщиков, одним словом — городская изнанка, живущая за счет посредничества между селом и городом.

Попалась ей на этой улице и знакомая скромная вывеска объединенной косметической компании, только уже, разумеется, ее кивальский филиал. Она бы вряд ли ее заметила среди пестрого многообразия прочих вывесок, если бы не странная парочка: выходящий из здания компании маленький человечек едва ли в половину обычного роста и поджидающий его у входа нелюдь роста просто огромного. Причем ощущение опасности вызывал именно этот маленький. Ольха поспешно отвела взгляд, чтобы не привлечь ненароком к себе их внимание. Ей подумалось, что если и найдется дурак, который пожелает посмеяться над несообразностью этой пары, то очень быстро пожалеет об этом.

Отвернувшись от здания косметической компании, она перевела взгляд на другую сторону улицы, и тут же на глаза попалась еще одна неожиданная вывеска: «Игорный дом». Что-то показалось ей в этом странным. Проехав еще немного до ближайшего постоя, она оставила Птаху на попечение юного конюха и пешком отправилась обратно, размышляя по пути над тем, что заставило ее зацепиться вниманием за эту вывеску. И тут ее осенило. «Ну, конечно, — она едва удержалась, чтобы не хлопнуть себя полбу, — В Кругалее я обыскала все что можно, кроме игорного дома. А потом были все эти странности с постоями. Я думала, эльфенок путает след, а он просто на просто игрок. Он останавливается там, где есть игорные дома. И здесь тоже он въехал в город так, чтобы легче было добраться до игорного дома».

Когда она подходила к дверям заведения, она в тысячный раз спрашивала себя, что будет делать, когда найдет похитителя, и в тысячный раз у нее не было ответа. А потому, неудивительно, что, когда она столкнулась с ним на входе, то не смогла сделать ничего иного кроме как стать столбом, уставившись на него во все глаза. Эльф был ошарашен не меньше, но пришел в себя первым. Он развернулся и быстро пошел прочь. Ольха поспешила следом. В мыслях у нее царил полный сумбур. Она себя выдала и не строила надежд, что эльф допустит хотя бы ничтожную вероятность случайности этой встречи. Илерион быстро оглянулся, убедился, что Ольха не отстает и ускорил шаг. Ей пришлось перейти на бег.

Эта странная погоня продолжалась недолго, в каком-то месте эльф свернул в подворотню. Ольха хорошо видела, за каким углом он скрылся и забежала следом за ним, но сделала лишь несколько шагов. Дальше прохода не было. Глухой тупик без дверей и без окон. Она обернулась на шелестящий звук вынимаемого из ножен оружия. Эльф похититель отшагнул от стены, перегораживая Ольхе единственный путь к отступлению.

— Так-так, — на его смазливом лице расцвела поганая ухмылка, — Смелая маленькая княжна сунулась в логово к хищнику. Смелая, но глупая…

Он приближался медленно и даже осторожно, поводя в руке коротким легким мечом. Эльф держал оружие уверенно, явно ведь, упражняться с ним раньше ему доводилось, и потому эта его осторожность казалась странной. Она была по сравнению с ним не просто маленькой, а вообще безоружной. Как на грех, даже походный ножик она оставила в дорожной сумке.

— Не глупи, Илерион, — сказала она, пытаясь выиграть время, — Ты раскрыт, мое убийство тебе ничего не даст.

— Да, что ты говоришь? — он ухмыльнулся, но сближаться перестал, — Кого ты хочешь в этом убедить, меня или себя? А почему я не вижу здесь цепного пса вашего князя особого порученца Ясеня? — эльф недобро прищурился, — А я скажу тебе почему, его здесь нет. Он оч-чень далеко отсюда гоняется по лесам за Лисами.

Это было действительно так, вот только Ольха сомневалась, что эльф знает об этом наверняка. Догадывается, не более того.

— Да, — сказала она, незаметно облизнув пересохшие губы, — Трюк с Лисами был хорош. Но положился ты на них зря. Сам знаешь, нет большей глупости, чем довериться Лисам. Побегать за ними пришлось, тут ты прав, но их взяли, и развязали им языки. Дроло, Фидол и Мегул. Тебе знакомы эти имена, не так-ли?

— Как я ненавижу весь ваш песий род, — взорвался эльф, — Что лживых Лисов, что преданных как собаки Волков. Все вы у меня как кость в горле.

Эльф снова двинулся на Ольху, и в глазах его отчетливо читалась жажда убийства. Ольха поняла, что продолжать разговор бессмысленно, все на что ей оставалось рассчитывать — это могия. Но боевая могия либо усиливает своего бойца, либо ослабляет чужого, сама по себе без бойца она — ничто. А бойцом-то она как раз и не была. Однако решение, подсказанное ей чутьем, оказалось удачным. Заклинание ослепления сработало отлично, да еще и привело эльфа в бешенство. Сохрани он хоть немного здравомыслия, он бы просто переждал эти несколько секунд слепоты, Ольхе все равно было мимо не проскочить, но он начал рубить мечом направо и налево, натыкаться на стены и крутиться на месте. Вероятно, рано или поздно он достал бы Ольху, вот только не учел он одного. Вряд ли он играл в детстве в жмурки, иначе знал бы, что водящего с завязанными глазами умышленно раскручивают, чтоб тот на какое-то время потерял себя в пространстве. Эльф же проделал тоже самое с собою самостоятельно, отчего у него смешалось не только левое с правым, но даже и верх и с низом.

Ольха воспользовалась этой его оплошностью и, изловчившись, в удачный миг, подставила ему подножку. Эльф грохнулся на землю, выронив свой меч. Понимая, что потеря каждого мгновения смерти подобно, Ольха подскочила к нему, и ударила дважды подвернувшимся булыжником по затылку. Затем для верности хорошо размахнулась и ударила в третий раз. Эльф обмяк и перестал шевелиться. Ольха перевела взгляд на булыжник в своей руке. Она совершенно на помнила, когда успела его подхватить, увидела на булыжнике кровь и налипшие волосы и брезгливо отшвырнула в сторону.

Был похититель жив или умер, проверять у Ольхи не было ни времени, ни желания. Она лихорадочно выворачивала его карманы, из которых высыпались мелкие монеты и игорные фишки, но нужного ей камня не было. Она заставила себя остановиться, сделала судорожный вдох и выдох, затем еще один вдох-выдох, уже поспокойней. «Так, — сказала она себе, — как мне найти крупный камень? Ах. Ну конечно же…» Ведь буквально вчерашним вечером, коротая время перед сном, она вспомнила как Бартоло проверял ее перед поединком при помощи «нифрилоискателя». Она провозилась допоздна и создала такое же поисковое заклинание, а утром, не выспавшись, отчаянно зевала и ругала себя за то, что вместо того, чтобы хорошенько высыпаться, тратит время на всякие глупости.

Теперь она так не думала и так же как до этого она обыскивала эльфа, судорожно выворачивала теперь уже свои собственные карманы, приговаривая, «только бы я его не стерла, только бы вчера его не стрела…» Наконец, она нашла нужную монету, с облегчением выдохнула, убедившись, что приказ она сохранила, и засветила ее. Провела монетой вдоль всего тела, стараясь не смотреть на окровавленный затылок. Поиск со спины ничего не дал, стало ясно, что эльфа нужно перевернуть на спину.

Собравшись с духом Ольха перевалила тело. От этого перемещения из уголка эльфего рта вытекла струйка крови. Она чувствовала, что ей становится дурно, но приказала себе сжать зубы и продолжать. Ее нифрилоискатель помог быстро отыскать камень, он оказался в тайнике на изнаночной стороне ремня. Ольха отстегнула пряжку и через пару секунд камень был в ее руке, вне всяких сомнений тот самый, за которым она так долго гонялась. Ольха поднялась на ноги и оглядела душную подворотню. «Ты это сделала, — сказала она себе, — а теперь беги отсюда».

На подгибающихся ногах она вышла на улицу. Яркий свет дня резанул глаза, она зажмурилась и прислонилась спиной к стене дома, до этого она и не замечала, как темно было в той подворотне. От пережитого потрясения ей стало дурно, она едва успела наклониться и отвернуться к стене, как ее вырвало. Привлекать к себе внимание было совершенно излишним, зато ей сразу стало легче, и вернулась способность видеть и слышать окружающий мир.

— Вот молодежь-то нынче, — какая-то женщина в крестьянской одежде, дернув за рукав своего спутника, показала на Ольху пальцем, — Наглотаются этих нифриловых настоев, а потом сами-то не свои.

Сопровождавший ее мужик, судя по соответствующему деревенскому виду, муж, осуждающе посмотрел на Ольху и покачал головой:

— И не говори, что с миром творится. И война, будь она неладна, и настои эти дурные, — мужик сплюнул, картинно взял женщину под руку и повел ее по улице.

«Так, — Ольха попыталась собраться с мыслями, — Люди ходят по улице, будто ничего не произошло… А для них действительно ничего не произошло. Эльфенок валяется в подворотне. Что там было никто не видел. Вот пусть и дальше валяется. Своими ногами туда пришел, я его туда не тащила. Леший с ним, мне-то что теперь делать?.. Ну, конечно, идти за Птахой. Спокойненько так, потому что ничего не произошло». Стараясь не ускорять шаг, Ольха двинулась по улице.

Добравшись до постоя, она почти полностью пришла в себя. Уже не трясущейся рукой Ольха расплатилась с мальчиком конюшим, затем, правда, не удержавшись, обняла Птаху как любимую давно не виденную подружку.

— Ну, все Пташка, — сказала она лошади на ухо, — Едем домой.

Она вскочила в седло и выехала на улицу. Чтобы вернуться к тем воротам, через которые она попала в город, ей снова предстояло проехать мимо той злосчастной подворотни, другой дороги в этом городе она просто не знала, и Ольха надеялась, что обойдется. Надеялась напрасно. Еще издали она увидела, собравшуюся возле подворотни толпу зевак. Как на зло, там же оказалась и та крестьянская чета, принявшая Ольху за опившуюся настоями. Женщина что-то рассказывала, возбужденно размахивая руками.

Ольха не раздумывая развернула лошадь в обратную сторону. Ей стоило больших усилий не пустить Птаху вскачь до выезда из города. Она покинула Кивал через западные ворота, благоразумно решив, что лучше поискать окружной путь, чем отправляться назад прежней дорогой. А еще чуть позже она почуяла дух погони и поздравила себя с тем, что воспользовалась именно западными воротами, на какое-то время это собьет преследователей со следа.

Раньше Ольха никогда не оказывалась в роли уходящего от преследования, всегда было наоборот, и теперь она осознала, какое-то это неприятное ощущение, знать и чувствовать нутром, что за тобой идет погоня, и испытывать постоянный страх, что тебя могут настигнуть. А ведь эльф должно быть жил с этим чувством месяцами. При других обстоятельствах она бы ему даже посочувствовала.

— Ну, ладно, — сказала она негромко, подгоняя пятками Птаху, — Раньше были догонялки, теперь будут убегалки.

Она снова мчалась на запад, будто бы камень, сменив владельца, все равно принуждал его нести себя в прежнем направлении. При других обстоятельствах это показалось бы ей забавным.

 

Глава 28

Глава 28. Новая встреча.

После лихого захвата крепости наступило неожиданное затишье. Копейская рота к уже имеющемуся на левом предплечье знаку победы над конницей получила в послужной список еще один нифриловый знак, рисунок взломанной надвратной башни, а Васина десятка кроме этого отдельно была отмечена почетным знаком прорыва, таким удостаивалось подразделение, прорвавшееся в опорное укрепление и обеспечившее проход основных сил.

Теперь они довольно далеко продвинулись на юг и вторую неделю стояли постоем в благостной деревне, совсем нетронутой войной. Освободившись после порядкового сбора десятников, на котором Куч даже не пытался сдерживать зевоту, Вася решил срезать путь через колосящиеся поля. Снегом здесь и не пахло, а местные крестьяне еще только приступали к уборке урожая. Он подивился, какое крупное здесь урождается зерно, недаром подкняжичи так рубятся за эти земли.

Где искать свое отделение, Вася не сомневался ни на миг. Кроме почетного знака на предплечье они получили еще и неплохую денежную награду, поднявшую, кстати, настроение Мышонка, ибо мародерство, заключившееся в обыске убитого защитника крепости, принесло ему ровно полкопейки. Толкнув, ставшую за неделю хорошо знакомой, дверь таверны, он убедился, что вся его боевая десятка доблестно уничтожает щи с калачами.

Парни вмиг распознали по его виду, что настроение у него хорошее, и тревожных вестей у него нет, и грянули «Ой, по что же ты, Васек, нас покинул, не ходил бы ты, Васек, во дружину». Вася немного смутился и невольно заозирался, нет ли здесь кого из начальства. Панибратство в роте не поощрялось, и ему не хотелось оправдываться и в случае чего доказывать, что когда надо, бойцы слушаются его безоговорочно.

Беспокоился он напрасно. Не только никакого начальства, но и вообще из роты кроме его ребят никого не было. Был только один еще посетитель, примостившийся у стойки, явно проезжий, он сидел, склонившись над кружкой. Его лицо было прикрыто капюшоном походной накидки, и Васю это слегка насторожило, он даже подумал, что стоило бы расспросить у своих, давно ли он тут сидит, как одинокий посетитель, видимо почувствовав его взгляд, обернулся.

Княжну Вася узнал сразу, хотя видел ее всего однажды несколько месяцев назад. В тот раз из-за короткой стрижки и походной одежды он тоже поначалу принял ее за паренька.

— Не ожидал вас здесь увидеть.

— Да уж. Встреча действительно неожиданная, — она улыбнулась, а Вася отметил про себя, что собой владеет она хорошо. От него не ускользнула напряженная спина и выражение испуга, когда она только поворачивала к нему голову, — Насколько я помню, мы так и не познакомились?

Вася не нашелся, что ответить, и только пожал плечами. С его представлениями о военной службе знакомство с княжной вообще никак не вязалось.

— Меня зовут Ольха, — представилась она.

— Василий.

— Очень приятно, Василий, — сказала она, и не удержавшись от колкости, добавила, — Если я не ошиблась, баллада, которую запели те бойцы с вашим приходом, посвящена вам?

— Та-а. Это Акима у нас вспоминает песни со Старшей Сестры, — отмахнулся Вася, и по-крестьянски без околичностей сразу перешел к делу, — Послушайте, Ольха, я ведь вижу, вы обеспокоены. Можете не сомневаться, мы с парнями сделаем все что сможем…

Она выдохнула облегченно, и улыбнулась еще раз, только на этот раз улыбка вышла у нее немного грустной:

— Тогда, может быть пригласите меня за ваш стол?

Вася подал знак ребятам сдвинуться, что, впрочем, не помешало им допеть строчку: «В серой вольнице клыки чай найдутся, без тебя ее полки обойдутся».

— Обождите с пением. Знакомьтесь, княжна Ольха.

— Ой, да ладно, я ж не по роду княжна, а нареченная, — Ольха сразу решила для себя, что перед этими парнями разыгрывать из себя важную особу ни к чему.

— Вот уж не знал, что ты водишь знакомство с княжной, пусть даже и нареченной, — отозвался Акима и, галантно привстав, обозначил легкий поклон, — Рад встрече. Меня зовут Аким, к вашим услугам.

— Ага, вы тот самый Акима, который вспоминает песни из прошлой жизни, — догадалась Ольха, — Ну, и как там дальше?

— Где? — не понял Акима.

— Ну, в песне вашей.

— Поклонился я родне у порога, не скулите обо мне ради бога, — с радостной услужливостью подсказал Короток, поддержать разговор с настоящей княжной ему тоже хотелось.

— «Не скулите», да? — Ольха прищурила один глаз.

— Именно так в той песне и поется, — с достоинством подтвердил Аким.

— Вот чего я больше всего не люблю, — сказала она в упор глядя на Акима, — Так это когда из меня пытаются дуру делать…

— А чего не так в песне-то? — от такого напора Акима несколько растерялся.

— То, что на Старшей Сестре люди про первопредков-оборотней слыхом не слыхивали.

— А, вот вы, о чем. Вы не обижайтесь на меня, Ольха, — примирительно сказал Акима, благоразумно умолчав, что как раз эту строчку он оставил без изменений, — Может я чего и переврал. В конце концов, на историческую точность не притязаю.

Ольха приняла акимины извинения, в знак примирения обменялась с ним рукопожатием и согласилась считать, что песню он не переврал, а творчески доработал.

— В общем, так, — переходя на деловой настрой, Вася строго глянул на Акиму, чтоб не раскрывал рта, — У княжны разговор к нам есть.

Ольха оглядела в миг посерьезневших бойцов, приготовившихся слушать с полным вниманием. «Ну, девочка, решайся», — подбодрила она себя. Она не забыла о предписании соблюдения строжайшей тайны, однако уложение правил княжеских порученцев позволяло ей в случае особых осложнений привлекать в помощь любых людей и нелюдей.

— Только я сразу должна сказать. Все что вы сейчас услышите — исключительно для ваших двадцати ушей. Учтите, парни, я вам вверяю сейчас свою жизнь. Если вы проговоритесь, мне несдобровать, и тогда лучше вообще не начинать этого разговора…

Ольха замолкла и обвела взглядом каждого. Вася для пущей значимости следом за ней сделал тоже самое.

— И не надо на меня сразу так смотреть, — возмутился Акима, округляя глаза.

— Дык, а се, мы ни се, мы могила, — поддержал Акима Короток и преданно уставился на Васю, — Ясное дело, — добавил он, подытоживая доказательную речь.

— Тогда слушайте, — Ольха наклонилась поближе и зашептала, парни придвинулись к ней, насколько позволяли приличия и широкая трактирная столешница, и слушали в полном молчании, лишь время от времени подтверждая кивками, что все понимают и сделают как надо. Она объяснила подробно, где, как и когда она будет выбираться из деревни, и снабдила десятку нифриловой приказкой собственной разработки.

— Здесь на нифриле записан приказ, — сказала она перед тем как подняться из-за стола и незаметно передала Васе копеечную монету, — Я ее сама придумала, чтоб учитель меня не спрашивал, когда я урок не выучила. Называется «меня здесь нет». В общем, довольно простая штука, но внимание отводит хорошо. Я сколько раз проверяла.

Когда Ольха вышла из таверны, солнце уже перевалило за зенит. Она неспешным шагом прогулялась по деревенским улочкам, дошла до стойла Птахи, неторопливо запрягла, перебросилась несколькими словами с конюхом, а затем ленивой трусцой выехала на тракт. На дорожном просторе после кривых деревенских улиц, Птаха прибавила бег. Ольха с удовольствием выпустила свою волчицу, и мир наполнился бесчисленными звуками и запахами. Ей оставалось надеяться и ждать, если ее волчица перестанет чуять опасность, это будет значить, что погоня прервана.

При разработке войсковой операции, ребята исходили из того, что за Ольхой скачет такой же верховой конник, иначе за ней просто не угнаться. Они быстро нашли хорошее место для засады. Вася, не откладывая, засветил копейку Ольхи и переписал ее заклинание на девять дополнительных копеечных монет, похвалив за них запасливого Акиму, потому как писать на личные нательники он поостерегся. Бобры по-тихому подрубили молодое, но ветвистое дерево у дороги, чтобы его можно было легко уронить, поддев плечом. Макарка залег на возвышении, сразу же слившись с травой, его задачей было дать знак о приближении противника. Стрелков: братьев Цапель и Акиму, Вася расставил вокруг места засады квадратом, а остальных поставил так, чтобы в случае чего преградить подход к стрелкам с дороги.

Когда все было готово, парни перешли на оборотков, затаились и пробудили «меня здесь нет». Воздействие этой приказки оказалось довольно любопытным. Она действительно давала ощущение какой-то отстраненности и непричастности к происходящему. Впрочем, Вася был уверен, что в нужный миг все они смогут собраться для боя, действие приказа было ненавязчивым, а ребята уже имели немалый опыт противостояния нифрильной могии.

Довольно скоро Макарка дал знать о приближении первого конника. Вася заранее попросил Ольху, что, если она их почует, пусть посвистит или крикнет что-то. Ольха промчалась мимо как ни в чем не бывало, и это должно было означать, что приказ «меня здесь нет» работает.

Время шло, звук копыт лошади княжны давно затих вдали, а Макарка не улавливал обостренным волчьим слухом ни малейшего признака приближения второго конника. Даже если тот обмотал копыта своей лошади тряпкой, все равно уже должен был себя выдать. Макарка уже начал было склоняться к мысли, что преследователь учуял их засаду и обошел стороной, а потому, когда услышал звук шлепающих по дороге босых ног, чуть было не пропустил его мимо ушей.

Пожалуй, только его поразительная способность мгновенно подстраиваться под неожиданную смену обстоятельств, помогла ему не упустить такого быстрого и непредсказуемого противника, который, по всей видимости, точно так же использовал могию скрытности. Разумом он еще не успел даже толком распознать мелькнувшее за деревьями пятно, а его рука уже выкинула в сторону затаившихся бойцов заготовленную пальцовку, — знак приготовиться. И почти сразу же следующую, — начинаем действовать.

Подняв тучу пыли, бежавший со скоростью лошади огроменный детина, перебирая ногами, кое-как успел остановиться, чтобы не попасть под заваливающееся дерево. Он заозирался, высматривая себе обход, но видел только выступающих из-за деревьев бойцов. Этот нелюдь, даже несмотря на то, что был невероятно сутул, оставался при этом выше любого из них больше чем на голову. У него были длинные ноги и еще более длинные руки, которые благодаря этой его сутулой согбенности свисали аж до колен. Одет он был в какие-то неряшливые шкуры, но зато за плечами его высилась внушительная поклажа, которую он тащил прямо на своем горбу. Он осклабился и поудобней перехватил под стать себе впечатляющих размеров дубину. Даже по длине она не уступала пехотному копью.

Вася сразу понял, что «говорить по-хорошему» с этим нелюдем бесполезно, и не видел иного исхода, кроме как дать команду «бой». Он не сомневался, что вдесятером с этим чудищем они как-нибудь управятся, но тут вмешался Макар.

— Трубочку, а-ну трубочку убери, — звонко прокричал он, указывая копьем на детинин горб. Вася перевел взгляд, куда указывал Макарка, и только в этот миг осознал, то, что он принял поначалу за поклажу, оказалось на деле человеком, вернее человечком, очень маленьким, ниже даже низкорослого Коротка. Этот восседающий на плечах нелюдя наездник действительно прижимал к губам какую-то трубочку, и Васю прошибло холодом от мгновенного осознания, что если на этой трубе и можно сыграть какой-нибудь напев, то это будет зов смерти. Благо, увидел один — увидели все, остальные бойцы в тот же миг прорвались сквозь пелену наведенного морока и тоже разглядели человечка с трубкой. Единым движением цапли перенаправили на него свои луки, что и решило исход схватки, а вернее то, что схватка так и не началась.

— Ч-ч-ч, тише, тише, — человечек показательно медленно отвел руку с трубкой в сторону и разжав пальцы, выронил ее на землю, — Здесь произошло явное недоразумение. Я мирный эльф, направляюсь по своим…

— И этому несуну своему скажи, чтоб тоже оружие бросил, — прервал его выходящий из-за дерева Акимка, продолжая целить арбалетом в живот нелюдя, — Мы не разбойники с большой дороги, а подразделение регулярного войска. Если хотите уладить миром это, как вы сказали, «недоразумение», советую не делать глупостей.

Эльф миролюбиво заулыбался и послушно заговорил с верзилой:

— Бицку, Бицку, дурачина ты этакая, — маленький эльф потрепал детину по холке будто это на самом деле была лошадь, — А ну брось, брось это сейчас же. Не раздражай доблестных воинов.

Нелюдь послушался и разжал пальцы, дубина грохнулась на земь.

Не спуская глаз с эльфа, Вася приблизился и осторожно поднял его трубку из дорожной пыли, потряс легонько, и из нее безшумно выскользнула тонкая длинная оперенная игла с наконечником, смазанным пахучей зеленоватой дрянью.

— А иголочка-то, похоже, с ядом, — сказал он раздумчиво, — Да, вы, спешивайтесь, мирный маленький эльф, спешивайтесь.

— Да, Вася, ты прав, — подтвердил Аким, подходя ближе, — Это малые стрелы для выдувания через трубу, смазаны быстродействующим ядом. Ты слышал, Короток? Яд быстродействующий!

Мышонок, который уже плотоядно потирал ручонки, приближаясь к эльфу с явной целью тщательного обыска, остановился. Пропустив мимо ушей заверение Акима, что они не разбойники, он уже собрался переходить ко второй стадии боевого столкновения, в случае, конечно, если первая прошла успешно: мародерству и грабежу.

— Не спеши шарить по карманам, Короток. Нащупаешь что-нибудь не то, уколешь пальчик, и заморозка тебя не спасет.

На первый взгляд маленький эльф выглядел вполне миролюбиво, даже его нелюдь, бросив свою дубину, стал похож на большого, но безобидного дурачка. Однако Вася мысленно представил, скольких этот мирный с виду эльф успел бы положить, прячась в покрове морока, пока внимание бойцов было бы приковано к его верзиле, и понял, что потерять бдительность — значит подвергнуть всю десятку смертельной опасности.

— Обыскать его все-таки придется. Слишком уж опасно он вооружен для мирного эльфа, — сказал он. И повернувшись к эльфу добавил, — Можете не сомневаться, все ваши вещи впоследствии вернем.

Пленным связали руки и, соблюдая все меры предосторожности, обыскали. Эльфу, который поначалу пытался взывать к справедливости, ссылаясь на право гражданских лиц на свободу передвижений, а после стал предлагать «решить все вопросы на месте», было строго приказано не дурить и рта не раскрывать. Бойцам Вася велел стрелы с тетивы не снимать, оружие не опускать и смотреть в оба глаза. Так и шли до расположения роты в напряженном молчании, зато в самом лагере произвели целый переполох. Все, кто был там, наскучавшись в вынужденном безделье, сбежались поглазеть на их добычу:

— О-о, ребя, бегом сюда. Глядите-ка, Короток младшего брата изловил.

— А Вершок-то, не иначе поймал своего старшего брата…

Сотник Куч сидел возле атманского шатра у догорающего костра. Он натирал тряпицей наконечник копья и без того блестевший пуще водной глади. Сотник поджидал Вепря, чтобы предложить устроить учения. «Войско не должно бездействовать, это его расхолаживает», — повторил он сам себе, хотя по правде, бездействие было невыносимо самому Кучу.

Покуда Вася, его десятка, двое пленных и вся сопровождающая их ротная братия приближались, Куч заставлял себя удержаться на месте. Негоже сотнику бежать навстречу собственным бойцам. Усилием воли он остался сидеть с насупленным видом и рассматривал подходивших из-под переломленной брови.

— Согласно уложению устава о задержании подозрительных лиц до установления личности доставлен эльф, — доложился Аким не очень понятно, но зато по Уставу, а Вася выложил перед сотником изъятую у эльфа плевательную трубку с набором отравленных стрел.

Куч неотрывным строгим взглядом довольно долго смотрел на Васю и всю его десятку, потом перевел взгляд на эльфа, едва заметно покачал головой, и снова стал смотреть на Васю, будто видел его впервые. От этого разглядывания Вася чувствовал неуют и все больше жалел, что решился отвести пленных именно сюда. Можно было сдать их деревенскому старосте, или, наконец, оставить связанными прямо там в лесу. Княжне этого наверняка бы было достаточно, чтоб оторваться от погони. Он даже успел перебрать в уме все мыслимые проявления, в какие может вылиться гнев сотника на их самоуправство, когда Куч заговорил, заставив его вздрогнуть:

— Вепря разыскать срочно, живо, где бы он ни был. И Грача тоже, — добрая треть из собравшейся толпы брызнула во все стороны выполнять приказание. Васина десятка, поскольку была при деле, само собой с места не стронулась.

Искать Вепря не пришлось. Он не был бы вожаком и докой, если бы не обладал способностью оказываться вовремя там, где нужен. Вместе с Грачом они уже приближались к собранию скорым шагом. Завидев ротного атмана, сотник Куч поднялся с места, при этом правда почему-то поворачиваться спиной к пленному эльфу не стал.

— Что случилось? — весело полюбопытствовал Грач-ловкач.

— Да, вот. Согласно «уложения подозрительных лиц доставлен эльф», — Куч исковеркано повторил Акимин доклад, а его лицо при этом перекосило кривой ухмылкой.

— Да, уж, — только и сказал на это Грач и замолк. Лишь его руки привычно из одной в другую перекладывали пятнадчики.

Теперь и Вепрь с Грачом стали разглядывать всю Васину десятку и их пленников с таким же нездоровым любопытством, с каким до этого их разглядывал Куч.

— Вообще-то, справедливости ради надо сказать, — наконец, подал голос мога нападения, — Дайкаров простой люд действительно часто называет темными эльфами.

Вепрь согласно кивнул, осматривая маленького пленника с головы до ног.

— Грач, подсветите-ка нам его, — попросил он.

Грач-ловкач выбрал одну из монет с оплеткой, держа за нить, вытянул перед собой и прошептал приказ. Монета засветилась, а вместе с ней засветилась, до этого скрытая под одеждой, послужная дорожка «липового» эльфа.

Дорожка его оказалась зеленой, и это прямо указывало, что он мога, а кроме того, начинаясь, как и у всех на левом запястье, она проходила по всей левой руке, захватывала плечи и спускалась до другого запястья на правой руке. Хотя точное значение образов, из которых она было прописана, Вася не знал, некоторые из них, например, много раз повторяющийся череп с костями, говорили сами за себя.

— Послужной списочек впечатляет, — сообщил Грач.

— Ты десятник отделения? — Вепрь обратился к Васе.

— Так точно.

— Видишь корневое изображение на левом запястье?

— Змея с отростками, вставшая на хвост, — доложился Вася

— Слушай меня, десятник. Эти отростки называют капюшоном. Змея называется кобра. Это знак гильдии наемных убийц. Этот маленький дайкар, которого ты принял за эльфа, один из самых опасных убийц в средиземье.

Вепрь помолчал немного, оценивая насколько хорошо до Васи дошел смысл его слов. А Вася дураком не был, до него и так уже докатило, почему этот маленький и беззлобный с виду эльф, постоянно внушал ему такую подспудную тревогу.

— А теперь скажи мне, — и тут Вепрь неожиданно добавил силы в голос, — Как ты умудрился, я даже не говорю выследить и взять его силами одной единственной копейской десятки, а хотя бы вообще догадаться о его существовании?

— Его Макарка заметил, — Вася твердо решил Ольху не выдавать ни при каких условиях, — А мы его вообще поначалу не видели, только бугая вот этого.

— Макарка? — переспросил Вепрь и перевел взгляд на Куча.

— Он в пластунах у меня, — подтвердил сотник не без гордости, — Паренек прозорливый.

— Ну, что ж, — сказал Вепрь, смягчаясь, — Либо сегодня этим парням боги удачу лопатой нагребали, либо этот дайкар спешил так сильно, что напрочь утратил бдительность.

— А скорее всего, — добавил Грач, — И то и другое вместе.

— Ладно, ребята. Можете выдохнуть и расслабиться. За пойманного дайкара объявляю благодарность. И раз уж вы умудрились его взять, считаю своим долгом пояснить вам еще кое-что.

Вепрь снова обвел взглядом Васину десятку.

— Полагаю, воспоминания о том, как мы брали заговоренную крепость еще свежи? Вижу, что да. Так вот. Мога, который творил заклятие того замка так и не был пойман. Очень уж ловок да быстр оказался, — ротный атман с прищуром посмотрел на дайкара, — А, напомните-ка мне Грач, что означает вот этот значок в послужном списке «маленького эльфа». Да-да. Вон та змея, обернутая вокруг чаши?

— Мастер ядовитых проклятий, — тут же ответил Грач, — И я с вами полностью согласен, Вепрь, возможно перед нами сейчас стоит именно тот самый мога.

Уже ночью, когда они сидели после ужина у костра, глядя на пламя, Вася вспоминал весь прошедший день, неожиданно оказавшийся таким богатым на события. Он еще ощущал остаточное покалывание на левом предплечье, там, где Грач поставил нифрилом ему, как и всей остальной десятке новый рисунок: «рука, хватающая летящую стрелу».

Был ли этот знак общепринятым в вооруженных силах или дока нападения выдумывал эти знаки сам, Вася не знал, а Аким сказал, что в уставном реестре такого знака не видел. Он прикинул, что если еще столько же знаков сколько уже есть сейчас поставить на предплечье, то послужная дорожка достигнет локтя, и тогда он сможет рассчитывать на прибавку в довольствии. Потому что таких бойцов уже считают опытными, прошедшими через бои и оставшимися в живых. Таких прямо так и называют: «локтями».

 

Глава 29

Глава 29. В гостях у королевы.

Ефим опирался о борт ладьи и глядел на серую водную гладь северного озера. Услышав за спиной приближающиеся шаги, он оборачиваться не стал, и без того зная, кто мог к нему подойти.

— И чего не сошел со всеми? — спросил он, не отводя взгляда от воды.

— А, успеется, — Прохор усмехнулся, — Достоишь вахту, вместе сойдем.

— Может я и вовсе не пойду. Чего я в их горностаевом городе не видел?

— Вот же тебя, Ефим… а зачем еще в походы ходить, кроме как на мир посмотреть? — Прохор встал рядом и тоже облокотился о борт, — И возвращался бы с мужиками в деревню. А то можно подумать, я тебя сюда силком тащил.

Прохор лукавил. Силком он, конечно, не тащил, но что уговаривал Ефима, это было. Когда они, уже расторговавшись с чухами, стали собираться на возврат, то увидали парус головной ладьи княжеского каравана. Думали, что всего лишь помашут рукой проходящему мимо флоту, но случилось так, что князь захотел причалить, и пришлось задержаться. Ефим князя раньше не видел, а вот Прохор в прежние времена ходил на восток под его началом, и Верес его припомнил.

— Так ты что же, Прохор, — спросил Верес, пожимая ему руку, — Из этих мест что ли?

— Так точно, атман. Вот с мужиками на Белрогу ходили. Только-только с мена.

Завязался разговор. Прохору пришлось рассказывать про торговлю с чухами. Все-то князю знать надо было: и какой монетой чухи чаще рассчитываются, и в какую цену какие товары берут. Ефим в разговоре не участвовал, но просто взять и отойти в сторону не решался, опасаясь, что могут счесть за неуважение. Так и стоял рядом болванчиком пока князь разговаривал с Прохором.

— А что, Прохор, — вдруг обратился к нему Верес, — Не скучаешь по нашим походам?

— Скучаю, есть такое. С тобою, князь, чего греха таить, скучно никогда не бывало.

Верес рассмеялся и хлопнул Прохора по плечу:

— Так пошли со мной. В средиземье. Молодежь брать мне, сам понимаешь, не по стати, а вас матерых мало у меня.

Тут уже стали подходить и другие прежние боевые товарищи. Прохор расчувствовался. Ефима тоже в долгу не оставили. Среди дружинников нашлись и его бывшие однополчане. И так получилось, что и его уже стали зазывать. Мол посмотришь на средиземные диковины, да князь монетой не обидит, да на тамошних базарах для жены присмотришь такое, чего здесь и во сне не приснится, а с весенней водой мол вернемся, так что пахоту не пропустишь. А Прохор, старый лис, хоть уже и решил для себя все сразу, делал вид, будто без Ефима не пойдет, и вроде как сам того не заметив, тоже стал его уговаривать. Так Ефим оглянуться не успел, как опять вступил в дружину.

За старшего вместо себя Прохор оставил Герася, ему же передал наменянный у чухов нифрил. Особых наказов мужикам оставлять нужды не было, Ефим лишь потрепал по холке вола Баньку и взошел на ладью с легким сердцем. Он понял, вдруг, что возвращаться в деревню совсем не хочет и походу с князем только рад.

Быстро полетели деньки, на княжей службе дружиннику всегда занятие находится. Ефим и не заметил, как добрались по воде до соседнего королевства и вот уже бросали якоря у причала в оживленном озерном порту.

— А что думаешь, долго наш князь у горностаевой королевы прогостит? — спросил он Прохора.

— Это вряд ли. Леха сказал, сбирались в спешке. Что-то срочное у него в средних землях. Не сегодня так завтра стронемся.

— Ну, раз так, как смена заступит, сходим в город, — решился Ефим, — Поглазеем, какое тут житье-бытье. Чтоб было что в деревне потом рассказать.

— Вот это другое дело, — обрадовался Прохор, — В портовый кабак пойдем. Гульнем как положено.

Верес действительно торопился и задерживаться здесь не собирался, даже несмотря на королевское гостеприимство Карины. Ладьи еще только швартовались у пристани, а на берег уже примчался почетный караул во главе с гвардейским капитаном. Князь отмахнулся от своего начстража, объявил полдня свободного времени, и едва ступив на твердую землю, уже усаживался в присланную карету, запряженную четверкой белых лошадей. Что-что, а в вопросах дипломатического протокола королева горностаев, на людях по крайней мере, проявляла исключительную щепетильность.

Прибыв во дворец, Верес тут же был препровожден в королевские покои, и лишь успел присесть и принять гостевую чашу, как уже вновь пришлось подниматься, чтобы поприветствовать входящую в зал хозяйку.

— Ну, неужели? Князь Верес почтил меня личным посещением, — едва войдя, Карина по-королевски изящным взмахом руки удалила с глаз свою свиту, — Лучше помолчи, князь. Слушать твоих оправданий я не желаю.

— Я только что прибыл, — Верес усмехнулся, — И вроде пока еще ничего натворил.

— Только не надо разыгрывать непонимание, — королева шутливо погрозила ему пальчиком, — Ты собирался сразу начать с оправданий, что был бы рад остаться погостить, да только очень спешишь. Лучше сразу скажи, что сойти на берег тебя вынудили остатки твоей вежливости, а иначе ты бы просто помахал мне рукой со своего корабля. И поставь уже эту чертову чашу, или ты не хочешь меня даже обнять?

Верес послушно поставил чашу. И они обнялись, не по протоколу, а дружески, как обнимаются старые друзья.

— Но я правда очень спешу.

— Сказал бы что-нибудь новое, — Карина фыркнула.

— Что ты хочешь услышать? — Верес улыбался. Он знал, как хорошо Карина умеет вытягивать из людей нужные ей сведения.

— Для разнообразия ты хотя бы мог сообщить куда так торопишься. Уж извини, но я каждый раз сгораю от женского любопытства, чье же это общество ты так предпочитаешь моему?

— Хочу успеть в Ойсбург к перевыборам главы гильдии оружейников.

— Вот как? — Карина отступила на шаг, заглядывая ему в глаза, — Не означает ли это, что караваны с оружием вскоре могут пойти в обратном направлении?

Умница Карина влет раскусила многоходовку, над которой они так тщательно корпели на пару с Егорычем.

— Ты проницательна, как, впрочем, и всегда.

— Не надо мне льстить, Верес. Это плохо сказывается на бдительности.

— На чьей бдительности? Льстящего или того, кому льстят?

— Обоих.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Хочу, чтобы ты был поосторожнее в делах с Азумом. Он никогда не упустит возможности обмануть.

— Азум еще ничего не знает.

— Хочешь сказать, ты попытаешься поставить над гильдией своего человека в обход хана?

— Почему бы и нет?

— У тебя крайне мало шансов. Разве только… Разве только этот человек… — она пытливо посмотрела на князя.

— И опять в точку, Карина. Этот человек — я.

Не удержавшись, королева горностаев захлопала в ладоши.

— Это сильный ход. Но рано или поздно ты должен поставить его в известность.

— Чем позже он узнает, тем сговорчивее будет, — Верес прикрыл глаза, давая понять, что расспросов о нем достаточно, — Я хочу поговорить о Фарадоре.

— Не сомневалась. Верес, я не хочу тебя в это втягивать.

— Нет уж, давай об этом поговорим. Мне известны его притязания на вороньи холмы. Через них проходит мой речной путь, а значит я и так уже втянут в это.

— Верес, послушай меня, — она дотронулась пальцами до его руки, — Я не могу знать, что ты чувствуешь каждый раз, когда проходишь мимо развалин Северграда. Но я знаю, сколько сил ты в него вложил, и как много он для тебя значил… Нет, дослушай меня. Ты не станешь оспаривать, Азум умышленно поручил его стеречь этим дикарям из племени красной собаки. Он знал, что тебя это оскорбит.

— Все это так, Карина. И я обязательно верну город. Можешь в этом не сомневаться. Но можешь не сомневаться и в том, что верну я его так, чтобы больше уже не потерять. Никаких плохо продуманных, никаких недостаточно выверенных действий хан от меня не дождется.

— Ну, хорошо, о Фарадоре поговорим за обедом.

— Тогда уж после обеда, не хочу портить себе аппетит. Ты будешь кормить меня своими знаменитыми пирогами?

— Ну, конечно, князь. Приказала поварам, как только дозорные увидели твои стяги.

На обедах королевы горностаев Верес неизменно перемазывался в жиру, но никогда об этом не жалел. Повязанные на шею и разложенные на коленях салфетки не спасали. Мелкая рыбешка, запеченная в тесте, давала обильный сок. И чтобы не пролить его, разворачивать тесто нужно было осторожно. Рыбешку убирали, она была слишком мелкая и костлявая, а ели только напитанное соком тесто, и как тут не осторожничай, сок лился по рукам и подбородку. Вслед за пирогами подавали грибы, запеченные со сметаной в глиняных горшочках и освежающие морсы, настоянные на северной болотной ягоде. Это, не считая дикого мяса, красной и белой рыбы, медовых десертов с орешками и еще многого, не поддающегося перечислению.

После обеда Верес откинулся на спинку стула и жалобным голосом сообщил, что сейчас лопнет. Карина беззаботно смеялась, наблюдая как слуги, вооружившись влажными полотенцами, пытаются оттереть его от жира.

— Давай выйдем на террасу, князь. Свежий воздух способствует усвоению пищи.

Верес согласился с удовольствием, его всегда привораживал вид, открывающийся с высоты королевского замка. Даже в самую студеную зиму озеро не замерзало.

— Горячие ключи, — Карина будто прочитала его мысли, — Наверно поэтому я и выбрала это место. Итак, что ты хочешь знать о Фарадоре?

— Начнем с главного. Сколько я помню воловьего царя, столько он выказывает притязания на твои земли. Но в этот раз ты явно обеспокоена. Что изменилось?

Карина ненадолго задумалась, будто собираясь с мыслями:

— Подробность рассказа будет зависеть от того, что ты знаешь о компаниях.

— О компаниях? По всему выходит, что не знаю ничего.

— Значит компании до сих пор обходят тебя стороной. И я не удивлена. В средиземье тебя считают человеком, презирающим могию нифрила.

— Что-то новенькое для меня. Откуда такое мнение?

— Да, брось, Верес, ведь не просто так тебя называют красным князем… Что, ты и этого не слышал? Ох, как часто ты бываешь в средиземье? Раз в сто лет? Тогда мне придется тебя просветить.

— Да уж, будь добра, просвети. Я, оказывается, даже про себя знаю меньше других.

— С чего же начать? Да вот хотя бы… В пророчествах есть любопытный отрывок, который обычно переводят так: «кровь сильнее камня». Но некоторые считают, что перевод этот слишком буквален. Там использован артикль, указывающий на то, что речь идет не о самом предмете, а о том, как он выглядит. И если поиграть с толкованием, предположив, что камень этот — нифрил, а он зеленый, то эти слова можно перевести так: красный сильнее зеленого.

— Да, но ко мне какое это имеет отношение?

— Раскрой глаза, Верес, — Карина указала пальчиком в сторону порта, — Там на берегу твоя дружина. Почти все они очень сильные моги. А много ли среди них имеют рунную вязь зеленого цвета?

— Единицы. По преимуществу там выходцы из простого народа с красной послужной дорогой.

— О том и речь. Красные моги во всем мире довольно редки, а для тебя они нечто само собой разумеющееся.

— И что это меняет, Карина? Для этого похода я едва набрал три сотни опытных воинов. Да, они прошли через бесконечные битвы, в каждом сражении сталкивались с могией, неудивительно, что они многому научились.

— Неудивительно только для тебя, князь. Я довольно часто задаю себе один вопрос: когда объединились самые непримиримые, только для того чтобы разрушить твой город, что ими двигало?

— Я до сих пор теряюсь в догадках.

— А мне думается, я знаю ответ. Их объединил страх, что ты способен превратить в могу любого крестьянина. Они попросту испугались, что ты создашь непобедимое войско.

Верес покачал головой. Доводы Карины его не убедили:

— Извини, но непобедимых не бывает.

— Знаю, — она грустно улыбнулась, — Однако компании по-прежнему обходят тебя стороной.

— Тогда расскажи мне о компаниях. Чем они занимаются?

— Торговлей. И их две. Они появились в средиземье одновременно или почти одновременно. Во всяком случае, пять лет назад о них еще никто не слышал. Но такого стремительного роста я бы раньше и представить не смогла. На сегодняшний день компании имеют представительства во всех более-менее крупных городах континента. Разве только твоя Урса стала исключением.

— Постой, Карина, чтобы так вырасти за пять лет, нужно торговать воздухом.

— Почти угадал. Они торгуют водой, — Карина лукаво взглянула на озадаченного князя и рассмеялась, — Они научились переносить заклятия с нифрила на воду, а свои товары называют настоями.

— Вот как! — Верес в задумчивости потер подбородок. Находчивость торговцев его поразила.

— И заметь, князь. Никаких опасений, что кто-то раскроет исходное заклятие. Проверено, прочитать что-то с воды просто невозможно.

— И тем не менее, компаний не одна, а две.

— Скажу больше, они похожи как две руки от одного туловища, разве что одеты в перчатки разного цвета. Фасон, кстати, тоже один. Одинаковые сюртуки, одинаковые дурацкие колпаки. Только одни желтые, а другие зеленые.

— Действительно, какое-то подчеркнутое сходство.

— Вот и я об этом. Похожи во всем, начиная с названий, одна называется «Объединенная зерновая компания», другая — «Объединенная косметическая компания». Будто их создатель совсем не имел воображения, чтобы привнести хоть какие-то различия, — налетевший ветер заставил Карину обнять себя за плечи и поежиться, — Холодает. Пойдем в тепло. Для нас растопили камин.

Они расселись в уютных креслах у открытого огня и какое-то время глядели на языки пламени. Верес нарушил молчание первым:

— И все-таки, одна зерновая, а другая косметическая. Если судить по названиям, различие существенное.

— Так было только поначалу, — тут же отозвалась Карина, — «Зерновая» наперво нацелилась на землепашцев, продавала настои для ускорения роста зерна, фруктов, овощей. «Косметики», напротив, взялись за городское население, и поначалу за изменение внешности брали умопомрачительные деньги.

Верес кивнул. Отчет Ольхи о посещении косметической компании он получил, хотя о размахах этого предприятия до сего дня представления не имел.

— А теперь? — спросил он.

— А теперь обе компании расширили ассортимент своих услуг и полностью совпадают и в этом.

— Да, и впрямь, будто две руки, растущие из одного туловища. А что известно о самом туловище?

— Ничего, к сожалению. Ни о «туловище», ни о «голове».

— Но рынки сбыта они как-то делят?

— А вот здесь самое любопытное. Соперничают и весьма жестко, — Карина уловила взгляд князя, который расценила как недоверчивый, и пояснила, — Некоторое разделение областей влияния присутствует, но я полагаю, это скорее следствие начально выбранной направленности. Зерновики исходно закрепились в странах с развитым сельским хозяйством. Кстати, говорят, с Азумом они в неплохих отношениях.

— А те, которых ты назвала «косметики»?

— Эти особенно крепко засели в торговых и портовых поселениях. Но в средиземье, а особенно в крупных городах, вырывают куски друг у друга. Скажу для примера, головные офисы обеих компаний расположены в Ойсбурге прямо на центральной площади города, заметь, друг напротив друга.

Верес усмехнулся:

— Чтобы не ждать от врага неожиданностей, держи его под боком. Если судить по твоему рассказу, то может они и не враждуют, но будто играют по одним и тем же, известным только им правилам, и при этом несомненно соперничают, — сказав это, Верес замолчал, толи задумался, толи засмотрелся на игру света и тени на внутренней стенке камина.

Карина тоже молчала, она знала, что князю бывает нужно время, чтобы обдумать услышанное.

— И все же, — сказал он через некоторое время, — Мне пока непонятно, насколько далеко они могут зайти в этом соперничестве?

— Прости, князь, я не улавливаю ход твоих мыслей.

— Если за обеими компаниями стоит один создатель, не означает ли это, что в каком-то важном деле компании могут пойти на сговор?

— Мне это не известно.

— А жаль, это могло бы нам упростить задачу.

— Каким образом?

— Если точно знать, что компании ни при каких условиях не станут сговариваться, можно попробовать столкнуть их лбами, заставить сцепиться за жирный кусок, и таким образом их обезвредить. Скажем так, компаниям в этом случае стало бы не до нас.

— Это при условии, что он есть, такой кусок, — сказала Карина с сомнением.

— А Фарадор? Он ведь что-то смог предложить?

— Очевидно, да, — ответила королева, — Вот только выяснить что именно умудрился предложить Бык мне не удалось.

— А ты уверена, что свое предложение он сделал одной из компаний, а не обеим?

— Увы, не знаю и этого. Но, послушай, Верес, я бы не стала переоценивать Фарадора. Я теряюсь в догадках о том, какое предложение он мог сделать даже одной из компаний, а чтоб сразу обеим, да чтоб еще ради этого они пошли на сговор… Это уже через чур.

— Ну, хорошо, будем исходить из этого, — согласился Верес, — Итак, тебе стало известно, что Фарадор заручился поддержкой одной из компаний?

— Да. И сразу скажу, какой именно из двух, мне тоже не известно.

— Карина, тебе незачем оправдываться. Ты и так разузнала много такого, о чем я и подозревать не мог.

— Ну, уж утешил. Ладно, слушай. Выяснила я, действительно, не так уж и много. На одном из совещаний в зале снов мне удалось зацепить Быка за живое и заставить его проговориться.

— В этом тебе равных нет, — заверил Верес.

— Довольно неуклюжих комплиментов, князь, — Карина притворно нахмурилась, но тут же продолжила, — Фарадор давно стремится войти в торговый союз средиземья, но его туда не берут, что неудивительно. Кому он там нужен со своей свеклой и репой.

— Товарец и впрямь не самый ходовой, — согласился Верес.

— А тут он мне выдал в запале, что со следующей весны получит полноправное членство.

— А что собственно ему это даст?

— Вот я и сама поначалу удивилась. Фарадор похвастал вступлением в торговый союз таким тоном, будто мне этим приговор подписал, — Карина сощурила глаза, ее ноздри гневно раздулись. Чтоб себя успокоить, она взяла в руку кочергу и поправила прогоревшие поленья. Пригасшее пламя снова заиграло языками, она продолжила ровным голосом, — Тогда я начала наводить справки, и оказалось: как член союза для разрешения территориального спора он имеет право затребовать у властей средиземья военную помощь.

— Не бесплатно, я полагаю?

— Разумеется, не бесплатно. Но на законных основаниях. Я стала копать дальше, и вот, что я выяснила. Совет, принимающий решение о вступлении государства в торговый союз средиземья, состоит из десяти человек. Для принятия положительного решения требуется большинство голосов. То есть не менее шести. А в случае Фарадора голоса раз за разом делились поровну. Пятеро — за, пятеро — против.

— И здесь голосование, — проворчал князь, — Как все-таки легче жить в условиях единоличного правления.

— И не говори, — ухмылка у Карины получилось довольно кривой, — Оказалось, что по три голоса, и это даже особо не скрывается, принадлежит каждой из компаний. Остальные четыре, — условно независимые, представляют, как таковые, власти средиземья.

— Любопытная арифметика.

— Да уж. Так вот. Четверо независимых членов совета до сих пор всегда отдавали голоса поровну. Два за вступление Фарадора в союз, и два против.

— А среди компаний?

— Зерновая за вступление. Косметическая — против.

— На первый взгляд получается, что именно зерновая компания благоволит Фарадору?

— Это только на первый взгляд, князь.

— Но они как-то обосновывают свои позиции?

— Конечно. Для начала, что касается тех четверых, «условно независимых». Эти голосуют так, чтобы показать, что власти средиземья относятся к обеим компаниям одинаково лояльно, а заодно и Фарадора совсем уж не обижать. Он ведь мужчина обидчивый. А так, ему и два голоса дали, и большинства он при этом не набирает. Самому Средиземью Фарадор в союзе не нужен совершенно.

— Удобная позиция. Средиземью всегда удавалось есть с двух рук сразу.

— Именно. А что касается компаний, то здесь все довольно просто. «Косметики» голосуют против открытия сухопутных границ, потому что изначально имеют перед зерновиками преимущество в использовании водных путей.

— Ну, да, — припомнил Верес, — Ты упоминала, что они закреплялись в портовых городах. Тогда понятно почему «зерновая» голосует за вступление союз. Так они смогут получить доступ к северо-восточным рынкам.

— Совершенно верно.

— Ну, что ж. Можно подвести некоторый итог, — Верес поскреб подборок, — Соглашусь, что властям средиземья сделка с Фарадором наименее выгодна. А значит, остается предположить, что он договорился с одной из компаний.

— Я думаю также. Только, повторюсь, совершенно не имею догадок с какой именно. Вроде бы зерновой компании более выгодно вступление Фарадора в союз, однако идти с ним на сделку лишь ради упрощения доступа к рынкам сбыта, она вряд ли захочет. Фарадор должен иметь в качестве предложения нечто очень весомое. А в этом случае он с тем же успехом мог предложить подобную сделку «косметикам». Технически ему так даже проще, чтобы на следующем совете они проголосовали не против союза, как это делают обычно, а «за». И тогда большинство голосов у него в кармане.

— Еще бы узнать, что такое мог предложить Фарадор, чтобы заинтересовать компанию?

— Увы, князь. Как я уже говорила, теряюсь в догадках.

— Что ж, — Верес отставил чашу и поднялся, — Сколько времени у нас есть?

— Начало весны, полагаю. Тянуть с делами Фарадор не любит.

— Карина, сведения, которыми ты меня снабдила несомненно очень важны, в том числе и для меня лично.

— Это обнадеживает. У тебя уже есть какие-то соображения?

— Во всяком случае ты указала направление, — князь поднялся, — Да, кстати, чуть не забыл. Сколько бойцов ты сможешь выставить?

— Ну, это ты и сам знаешь, — Карину вопрос удивил, — У меня как было, так и осталось, пятьсот стражников.

— А ополчение?

— Можно вооружить еще столько же ополченцев. Но толку с них?

— Мои наукари придумали, как вложить в оружие несколько боевых приемов. Приемы не нужно изучать, образ действия работает сам, достаточно взять оружие в руки. Не ахти что, но необученному ополченцу и это будет подспорьем, — Верес достал из кармана крупный камень и протянул королеве, — Здесь записана основа. Твои оружейники, думаю, разберутся. Несколько готовых мечей я тебе передам до отплытия.

— Не знаю, что ты опять выдумал, но благодарю заранее. Останешься ночевать во дворце?

— Спасибо, нет времени, у меня отличная каюта. А на воде хорошо спится.

— Ладно уж. Иди.

— Спокойной ночи, королева. Рад был повстречаться.

Ранним утром Карина вышла на террасу. С воды дул пронизывающий холодный ветер, но она стояла до тех пор, пока ладьи не отошли от пристани. В предрассветных сумерках, конечно, было не разглядеть, но она и так знала, кто машет ей с головного корабля.

 

Глава 30

Глава 30. Гусиный налет.

— Привал! — прокричали где-то впереди.

— Привал! — подхватил кто-то ближе.

— Братцы, нам не привыкать в чистом поле ночевать…

— Акима, рифмоплет ты наш, — Вася с кряхтеньем стянул с себя заплечный мешок, — Узнай, что там, кормить будут или самим готовить.

— Я мигом, — Аким швырнул свой мешок в пыль и направился в голову отряда.

— Вась, — подошли Бобры, — Костер будем разводить?

— Само собой, только, я думаю, не у самой дороги, — десятник обвел взглядом обширный покошенный луг, выбранный ротным начальством под ночлег, — Я бы предпочел вон у того стога с сеном. Бука, давай пока за дровами, а там и с местом определимся.

Макар лишь обменялся с Васей взглядами и сразу пошел к сотнику, не дожидаясь, когда Куч начнет кликать пластунов на разведку местности. Вожак приданной к их роте конной сотни спешиваться не стал, пришпорил коня и со свистом поскакал куда-то через поле. Вся его конница понеслась следом и быстро скрылась из глаз. Вася сел на обочину и стал ждать возврата Акима.

— Полевую кухню решили не разворачивать, — вернувшийся Аким бережно прижимал к груди сверток, — Вот, выдали сухим пайком.

— Ладно, давай к тому стогу, особнячком от остальных, зато с уютом, — Вася поднял свой мешок, заодно прихватил и Макаркин. Уже двинувшись, бросил через плечо, — Бобровые пожитки не забудьте.

Когда уже ближе к ночи они сидели у костра после ужина, придавленные упорным молчанием десятника, Аким не выдержал:

— Вась, ну ты чего смурной такой, опять сон этот твой снился?

— Сам не пойму, — Вася пожал плечами, — Такое ощущение, что эта наша конница будто бы сама по себе. Их вроде к роте причислили, а атману они только для виду подчиняются. Вот сегодня: вся рота здесь ночует, а эти умелись куда-то.

— Вась, так тут их родные земли пошли, — пояснил всезнающий Акима, — Понятное дело, что они для ночевки места получше знают. На конях-то им всяко сподручнее.

— Все равно, неправильно это, — Вася поднял взгляд на Акима, — Тревожно мне. Умом понимаю, что Коты сейчас далеко за рекой отсиживаются. Неоткуда опасности быть, а вот сидит в печенках…

— Так, на то у нас ротный атман, — Аким попытался развеять Васину тревогу самым веским доводом.

— Не скажи, — Вася отрицательно покачал головой, — Вепрь вчера с семьей встречался. До сих пор улыбка с лица не сползает. Радуется, что все живы у него.

— Ну, а Грач на что? — не сдавался Аким, — Сотники, в конце концов! У них что, тоже чуйка на радостях испарилась?

— Ладно, Акима, твоя взяла, — Вася переломил ветку, которой до этого шевелил угли, и бросил обломки в костер, — Чего я в самом деле? Наверно, просто с того леса болотиной тянет, а я навоображал.

— Нету там болотины, — вернувшийся незамеченным с разведки Макар подал голос так неожиданно, что заставил вздрогнуть и обернуться к нему. Сам он стоял в полоборота и смотрел куда-то в сторону. Парни невольно проследили за его взглядом, и только теперь заметили стоявшего на краю лагеря могу нападения. Грач-ловкач вместо привычных монеток сжимал в руке свою пику и тоже смотрел на лес.

Так он простоял какое-то время, а потом вдруг повернул голову в их сторону. И непонятно, показалось им или нет, но будто дока нападения им утвердительно кивнул, а затем развернулся на каблуках и быстро пошел к штабной палатке.

— Значит так, — Вася посуровел, — Грач явно что-то чует. Может не настолько, чтобы поднимать роту, но мне и этого достаточно. Сегодня спать будем не раздеваясь. Оружие кладем рядом с собой. Дров натаскайте побольше, чтобы огонь постоянно горел. Ах, да, и стог с сеном придется развалить.

Замыкающая десятка третьей сотни таки прониклась тревогой своего десятника. Бобры побежали за дровами. Макар вызвался получше разведать, «что там за лесок такой», и скрылся в сумерках. Остальные завалили стог, соорудив из него что-то наподобие вала, отделившего их стоянку от леса, и сели ждать.

Вернулись бобры с большими охапками сухих веток. Стремительно темнело. Вся остальная рота укладывалась на ночлег как ни в чем не бывало, но Вася сегодня решил руководствоваться народной мудростью, что береженого бог бережет. Лучше потом окажется, что он ошибся, и тревога была ложной. Макар все не появлялся, и Вася начал жалеть, что отпустил его в лес. Стало так темно, что за пределами освещенного костром участка, уже нельзя было ничего толком рассмотреть. Вася приказал на огонь не пялиться и развернуться к костру спиной:

— Сидим, спину греем, смотрим и слушаем. Пока Макар не вернется, с места не сходить, — и добавил тихо с сожалением в голосе, — М-да, ночевка на сене откладывается на неопределенный срок.

Так они и сидели молча, потеряв счет времени, лишь изредка подбрасывая в костер дрова.

— Черт. Вы слышали!? — Вася вскочил на ноги, уходя в слух, — Тщ. Тихо!

И снова будто бы приглушенный деревьями звук, но уже ближе. Мгновения потекли как густые капли смолы. И вдруг, уже совсем близко:

— Трево-ога!!! — донесся до них заполошный крик.

— Это Макар! — в этот миг показалась едва различимая во тьме, со всех ног несущаяся к ним фигурка. Вася уже не сомневался. Это именно Макар.

— К бою. Стрелки, товсь.

Макарка быстро преодолевал расстояние, отделяющее его от лагеря, но в этот миг стремительной тенью из-за деревьев ему наперерез вылетел конник. В считанные мгновения он догнал Макарку. Замах и удар мечом. Макар в последний миг почувствовав опасность, кинулся на землю, с кувырком уходя от удара.

— Пли! — от страха Вася не узнал своего голоса, он отчетливо понимал, что со следующей попыткой конник Макарку достанет.

Почти бесшумно вспороли воздух пущенные Цаплями стрелы, и сразу следом с особым тугим звуком ушел во тьму акимин арбалетный болт. Два одновременных протяжных вопля, человека и лошади, разорвали ночную тишину. Акимин расчет, стрелять в коня как в более крупную цель, себя оправдал: он попал, а цапли все трое били во всадника, они и не могли промазать.

Один за другим из леса вылетали конники. Кони и люди, все без исключения подсвечены зловещей нифриловой зеленью. В миг они заполнили собою всю лесную кромку, и продолжал одного за другим исторгать их из себя черный лес.

Вася кинулся закидывать в сухое сено горящие палки. Бобры разомкнули щитовой строй, чтобы пропустить Макарку. Он тяжело дышал, но поскольку был оборочен, восстанавливал дыхание очень быстро.

— Сколько же их там? — кто-то за всех озвучил общий вопрос. Макар подхватил копье и щит, шумно выдохнул, и, хотя вопрос был задан не ему, сбиваясь на судорожные вдохи ответил.

— Не меньше двух сотен. Может и все три.

Выйдя на луговой простор, конница расходилась в шеренгу и набирала скорость.

— Это ж наши! Это же гуси!

— Предали, — коротко пояснил Макар. И добавлять к этому, по его мнению, было нечего.

Сено быстро и сильно разгоралось. Огонь продержится считанные минуты, а потом сено попросту выгорит. Но и атака конницы под нифрилом продлится не дольше. Весь Вася понимал, что огонь даст защиту его десятке, а вот на что окажется способна остальная застигнутая врасплох еще только просыпающаяся рота, он старался даже не думать.

— Стрелкам встать плотнее, стрелять по готовности. Остальные, в круговой строй, — Вася без раздумий решил защищаться сейчас силами собственной десятки. Пока у конников не наступит откат от нифриловой могии, куда-то бежать или пытаться прикрывать кого-то еще он посчитал бессмысленным. Слишком неравные силы.

Конница сблизилась на расстояние выстрела. Зашелестели выпускаемые цаплями стрелы, безошибочно находя свои цели. Акима снова выстрелил лишь немногим позже, и еще одна лошадь получила в корпус болт по самое оперение. Предатели Гуси быстро оценили угрозу, которую несли стрелы Васиных бойцов и полтора десятка конников направили коней в их сторону. Такой силы на единственную десятку копейщиков любой бы посчитал не просто достаточной, а с большим запасом, но кое-чего они все-таки не рассчитали.

Подожженное сено полностью охватилось огнем. Даже под заклятиями лошади боялись бросаться на стену огня, отворачивали или пытались остановиться. Сено уже полыхало так, что от его жара даже поднятый щит спасал плохо. Краткого замешательства нападающих хватило, чтобы расстрелять большую их часть. Цаплям с такого расстояния особо целиться не было нужды, и они делали упор на скорострельность, да и Акима уже неплохо навострился справляться со своим арбалетом.

Уцелевшим Гусям пришлось огибать горящее сено и нападать, растеряв основные преимущества конницы: внезапность и скорость. Им ничего другого не оставалось, кроме как, не жалея коней, направлять их прямо на копья, в надежде достать копейщиков палашами. Однако, парни уже имели дело с конницей. Они не пытались достать всадников, а кололи лошадей в уязвимые места: в шею или подрубали ноги, а сами уходили от летящего сверху клинка, подседая за щит. Лишенный коня противник, если ему и удавалось не покалечиться при падении, попадал под Бобровые топоры или Коротковый кистень.

Хотя конники ни на заклятия, ни на проклятия нифрила не пожалели, помогало им это не сильно. С тех пор как Грач, в тот памятный вечер перед взятием заговоренной крепости, научил бойцов видеть свой жилой пузырь как обережный «дом», позволяющий сопротивляться воздействию проклятий, парни это свое умение не растеряли, а, пожалуй, даже и улучшили.

Ускорение под нифрилом тоже имело свою слабую сторону. Да, находящийся под заклятием скорости двигается быстрее, только его намерения становятся видны. Окружающая его нифриловая зелень сама заранее подсвечивает направление еще только зарождающегося движения. Копейщики научились пользоваться этой «слабиной» против ускоренных противников: «считывать» намерение и заранее начинать уходить от их ударов.

Вася невольно порадовался боевой слаженности своих бойцов. Действовали собрано, хорошо видели угрозы, друг друга прикрывали, ни одному Гусю не оставили и шанса. Даже Мышонок лихо добивал своим валятором оказавшихся на земле противников. Когда разделались с последним из тех, что на них напали, Вася осмотрелся. Пока на них нападать больше никто не собирался. Да и кто бы мог предполагать, что пятнадцать конников меньше чем за минуту, полягут от единственной десятки копейщиков. Скорее всего Васину десятку сразу выкинули из расчетов. Темные силуэты предателей стекались туда, где стояла атманская палатка. Перепуганные, оглушенные проклятиями, заспанные бойцы роты в большинстве сопротивляться даже не пытались. Если не считать Васиной десятки и отдельных попыток организовать сопротивление возле палатки Вепря, рота сдавалась без боя.

— Построение в атаку, — приказал Вася. Звериный разум оборотка глубоко завладел его существом и слова стали даваться трудно, скатываясь на рык, — Пробиваемся к атману.

Никто не пикнул. Бойцы молча составили атакующий строй, отдавая себе отчет, что в этот раз идут на верную смерть.

— Отставить! — мога нападения Грач-ловкач появился внезапно, будто вышагнул из окружающей тьмы, — Отставить, я сказал. Вы уже ничем не поможете, только поляжете зазря.

Грач приблизился к Васе и, ничего не объясняя, запихал ему за пазуху какой-то сверток. Ухватил за отвороты, притянул его к себе и сказал тихо, но разборчиво:

— Сохрани любой ценой, — опустил руки, отступил и заговорил уже в полный голос, чтоб слышали остальные, быстро, ровно, чеканя слова, — Слушай мой приказ. Бежать! Выжить! — он развернул Васю в сторону леса и подтолкнул, — Все. Бегом. Бегом. Я задержу.

И они побежали. Сначала не очень уверенно, но тут Вася почувствовал за спиною выпущенное на волю мощное проклятие, обдавшее позвоночник волной холодного огня. Он понял, что Грач действительно их прикрывает, и тогда уже помчался во всю силу.

Они бежали всю ночь. Когда начала заниматься заря, Вася понял, что если за ними и гнался кто-то, то сейчас уже точно потерял след и отстал. Он упал возле мелкого ручья и уронил голову в холодную воду. От долгого бега мышцы стали как деревянные, их скручивало судорогой. Им всем пришлось пережить много долгих мучительных минут пока оттаивали тела. Потом они напились, успокоились, перевели дух, но еще долго молча лежали на земле у ручья, осмысливая ночь, изменившую для них все.

Первому, что неудивительно, молчать надоело Акиме:

— Я вот одно не пойму, — он переместил себя из лежачего положения в сидячее, но поскольку еще чувствовал слабость, привалился плечом к дереву, — Грач все знал заранее. Почему он допустил это?

— Положим не знал. Догадывался, — поправил его Макар и тоже сел, — Но я согласен с Акимой, он мог заставить роту подготовиться к нападению. И не верю, что он заодно с Гусями. Иначе не стал бы нас спасать.

Вася подтянул отяжелевшие непослушные ноги к животу, оперся о землю локтем и только после этого осторожно, будто его тело могло развалиться на части, стал перекатывать себя в положение сидя. Он не торопился разлеплять спекшийся рот, хотя на него уже смотрела вся десятка.

— Я думаю, Грач все просчитал заранее, — сказал он, наконец, — Принимать бой было самоубийственно. Плен могилы всяко лучше.

— А честь? — вскинулся Макар.

— Получить спящим удар в спину? Нет, Макар. Никакой потери чести в этом не вижу. Вот гуси, подлецы-предатели, те, согласен, честь потеряли.

— И все-таки, я не понимаю. У нас было несколько часов до нападения. Мы бы так окопались, что даже три сотни конницы нас бы не выковырнули.

— Не забывай, Аким, — возразил Вася, — Мы глубоко в землях Гусей. И не сомневайся, соглядатаев вокруг роты хватало. Если бы мы окопались, они бы просто действовали иначе и большими силами. Здесь нам подмоги ждать неоткуда, а им тут каждый камень помогает.

— А ведь правда, зова к бою не было! Ладно бы только Грач, ни Вепрь, ни сотники никаких приказов не отдавали. Это что получается, мы без приказа самовольно в бой вступили?

— Ну, нет. Тот конник, что первым из леса выскочил, Макара чуть было не зарубил. Все мы правильно сделали, — возразил Вася, — Что ты на меня так смотришь, Акима? Ты не согласен?

— Я-то согласен, — Аким пожал плечами, — Вот только устав сам себя по-своему толкует.

— Так поясни. Ты, Акима, у нас единственный знаток устава.

— Говоря по-простому, — не стал ломаться Аким, — Даже если мы прорвемся к своим через линию фронта, нас скорее всего посчитают дезертирами.

— Так ведь сам Грач-ловкач нам приказ дал!

— Грач сейчас в плену, — Акима покривился, — Если он вообще жив еще.

— Да уж.

— Приплыли.

— Из огня да в пламя.

— А се делать-то теперя? — подал голос заволновавшийся Короток.

— Спокойно, парни, — осадил всех Вася, — Главное, что пока мы живы. Могу сказать одно, из гусиных земель надо уходить как можно быстрее.

— Это понятно. А куда идти-то? Нам теперь получается нигде не рады.

Замыкающее отделение третьей сотни уставилось на Васю так, будто он должен знать непременно, куда им теперь идти.

— В средиземье! — лишь сказав это, Вася осознал, что именно ляпнул. Но тут же сам с собою согласился, другого пути для них попросту нет.

— А сто, Вася дело говорит. Средиземсы в войне не усяствуют, а знасит и до нас им дела нету.

— Полностью согласен. Вася, ты голова, — поддержал Аким, — Там же море. Там порты. Мы доберемся до большой воды, поднимемся на север по рекам через нейтральные земли, а оттуда уже и до дому недалеко.

— Ты зэ сам сказал, сто нас за дезертиров примут? — засомневался мышонок.

— Ну, если доберемся до Урсы, то может и обойдется.

— Вот именно, сначала еще добраться надо.

На том порешили. У них появилась зримая цель, парни воспряли духом, и Аким по такому случаю даже спел новую песню. Он робко обмолвился, что будто бы вытащил ее из памяти о прошлой жизни, но ему почему-то никто не поверил:

Выступаем в поход

Послаблений не жди

То, что держит тебя

Оставляй позади

Далеко ли уйдем

Не суди, не гадай

Наши битвы нас ждут

Волчий бог помогай.

Главное, что песня ребятам понравилась, потому как все пришли к общему мнению, что она прямо про них.

 

Глава 31

Глава 31. Дядя Рибус.

Число и разнообразие торговых лавок и заведений услуг поражало. Все дома имели не менее трех этажей, и первый с обязательностью был отдан под ту или иную коммерцию. Один торговый квартал Ойсбурга сменял другой торговый квартал. На каждом углу — ресторан. Некоторые улицы оказывались целиком отданными на откуп отдельным коммерческим направлениям. Улица для модников и модниц, пестревшая вывесками портновских ателье, обувщиков, парикмахерских салонов и салонов красоты, сменялась улицей ювелиров, перчаточников и парфюмеров, чтобы потом уступить место очередному торговому кварталу. Ольха, несколько оглушенная коммерческим великолепием крупнейшего города средиземья, отдавшись неторопливому течению людского потока, крутила головой по сторонам и разглядывала вывески распахнутыми глазами.

«Блюда из морских гадов. Только свежий улов», «Фураж высшего качества. Произведен под контролем Объединенной Зерновой Компании», «Любые виды курени. Принимаются заявки на обжиг», Бар «Каменная голова. Увеселительные настои. Прямые поставки от Объединенной Косметической Компании. Только у нас: настои для повышения работоспособности», «Изящная бижутерия с нифриловым напылением»… Ольха мимодумно отмечала, как часто вывески упоминают объединенные компании: как зерновую, так и косметическую. И хотя то, что компании развернулись здесь на широкую ногу вероятно можно было отнести к разряду важных наблюдений, однако это никак не способствовало поиску ответа на насущный вопрос: что теперь делать дальше?

Десятник Вася со своим отделением, случайно встреченный в деревне, помог тогда оторваться от погони, однако прорваться на восток ей все равно не удалось. Кто-то очень старался, чтобы этого не произошло. Каждая попытка натыкалась на засады и заслоны. А когда ей чудом удалось вырваться из стягивающейся петли очередной облавы, она поняла, что свободным остался только один путь, в средиземье. И вот теперь, находясь от дома так далеко как никогда ранее, она шла по знаменитому Ойсбургу в надежде, что эти шумные богатые улицы подскажут ей дальнейшее направление.

Все мыслимые способы были обдуманы и отброшены. Добраться до одной из речных волчьих застав, чтобы связаться с Урсой и запросить помощь? Уже пробовала. Тот, кто охотится за ней обладает очень большими возможностями. Ее ждут везде, где только можно, и сцапают еще на подходе. Подняться по рекам на север? Она была убеждена, что охотники такую возможность просчитали и сцапают, вне всякого сомнения. Сесть на корабль и отправиться дальше на запад? Но это и вовсе затея бредовая. В землях кошачьего альянса ей точно делать нечего. Можно попробовать затеряться в этом огромном городе, чтобы переждать, но она здесь никого не знает, надежного убежища ей не найти. Рано или поздно вычислят и сцапают.

Получив от случайного прохожего болезненный тычок локтем в спину, Ольха отвлеклась от дум и только теперь заметила, что уже какое-то время стоит столбом перед очередной вывеской. Она осмотрелась, поняла, что мешает движению и отступила в сторонку к стене дома. Вывеска, заставившая ее остановится, гласила: «Торговый дом Рибуса. Редкие товары со всего света».

«Рибус. Рибус. Что-то я такое слышала. Ну же, вспоминай, девочка. Рибус. Рибус… Дядя Рибус!» — словосочетание «дядя Рибус» послужило ключом к воспоминанию. Перед внутренним взором развернулся парк со скамеечкой во дворике академии и радостное лицо Хухли, решившего зачем-то перед ней пооткровенничать:

— Знаешь, волчица, — сказал он тогда, — В нашем роду все контрабандисты. Да-да. Можешь не сомневаться, все до единого. Но самый большой пройдоха — это дядя Рибус.

Что еще рассказывал Хухля про дядю-пройдоху, Ольха так и не смогла вспомнить. И тем не менее, это шанс, который она не имела права упустить. На ходу сочиняя легенду, которая позволила бы втереться в доверие к «дяде», она потянула дверь заведения. За прилавком оказался человек из заячьего народа, что давало лишнее подтверждение, что этот Рибус — не случайный тезка того «Хухлиного Рибуса».

На вежливое «чем могу?..», Ольха принялась сбивчиво рассказывать о том, как училась с Хухлей в академии. «Дядя», ничем не выразив своего отношения к рассказу, прервал ее вежливым «ожидайте», и с достоинством удалился в глубины помещения, не забыв прикрыть за собой дверь.

«Похоже, это все-таки не дядя Рибус. И то верно, разве ж почтенный дядюшка встал бы за прилавок лично, — она была раздосадована собственной недогадливостью, — однако если этот Заяц решил позвать охрану, то это лишнее. Коли мне не рады, так я и сама бы ушла». Ольха даже подумала, что может и впрямь стоит уйти от греха подальше, но простой довод, что идти ей вообще-то некуда, заставил остаться. Томительные минуты ожидания тянулись одна за одной. «Он что, пошел куда-то на другой конец города? — подумала она раздраженно, — а может этот дядя глубокий старик, и ходит еле-еле, опираясь на клюшку». Наконец послышались бодрые шаги, дверь открылась и в помещение вошел…

— Хухля?!!!

— Волчица?!

— Ты как здесь оказался? — ошарашено спросила она.

Хухля счастливо засмеялся и полез обниматься. Ольха только теперь осознала, какая тяжесть все это время лежала на ее плечах. Она испытала неописуемое облегчение. Хухля повел ее вглубь дома, на ходу рассказывая о своем прибытии в Ойсбург. Оказалось, что его отец, а Хухля теперь не считал нужным скрывать, что он король, и не называл его иначе как «мой венценосный родитель», срочно решил забрать непутевое чадо из академии могии, для чего прислал аж целую сотню «боевых Ежей». И, кстати, очень своевременно. Потому что Гусины предали Азума, и полянское царство, на чьей земле стоит академия, теперь охвачено войной. Возвращаться в родное королевство, названное «жутким захолустьем», Хухля наотрез отказался, а потому был доставлен в Ойсбург.

— Да, ты что? — поразилась Ольха, — Так наверно ты теперь скучаешь по академии?

— Еще чего, — Хухля хмыкнул, — В академию меня сам родитель и запихал. Не знаю, что он там себе надумал, но великих полководцев из заячьего народа отродясь не выходило.

— Но тебе же нравилось там учиться, — возразила Ольха, — Что теперь, неучем останешься?

— И от кого я слышу подобный упрек? — парировал он, — На самом деле академия Азума по сравнению с ойсбургским университетом — просто казарма.

— Я ни про какой университет даже не слышала.

— Тогда ты много потеряла. Я ведь до Академии два года здесь отучился, — Хухля посмотрел на Ольху, оценивая произведенное впечатление, — У меня здесь своя команда разработчиков. Есть даже пара ребят, которые помнят, как работали «программерами» на самой Старшей Сестре! Эти вообще «без башки». Сейчас разрабатываем способы обработки больших объемов данных, хотим создать социальную сеть. Представляешь?

— Да, ладно… — Ольху не столько поразило описание исследовательской задачи, потому что половины слов просто не поняла, сколько перемена в самом Хухле. Раньше она не могла бы его представить себе во главе какой-нибудь «команды».

— Решено, первым делом поведу тебя туда на экскурсию. Будь уверена, для такой взбалмошной княжны как ты, там самое место, — довольный своей шуткой, Хухля засмеялся.

— Подожди, Хухля, не гони коней.

Хухля увидел, как помрачнела Ольха, и смеяться перестал.

— У тебя что, проблемы?

— Да, и большие. Я наткнулась на вывеску с именем твоего дяди совершенно случайно. Но идти мне просто некуда.

— И…

— Мне нужно убежище. Хухля, поможешь?

— М- да. Чего бы мне еще от тебя ожидать? Ты ведь из тех людей, которые не просто лишены чувства самосохранения, а прямо-таки с особым тщанием выискивают на голову неприятности, — поймав взгляд Ольхи, он осекся, — Да, помогу, конечно, о чем речь… Уж здесь-то моя семья кое-чего да значит.

После этих слов съедавшее все силы дичайшее напряжение, в котором она жила все эти дни, отпустило. Ольха обессиленно привалилась к стене.

— Эй, тебе плохо?

— Просто устала.

— Так, — Хухля подставил плечо, чтобы она могла опереться, — Сейчас ты отсыпаешься, отъедаешься и отмываешься. Да, не дергайся ты… Отмываешься, а заодно и отстирываешься. Вечером придет дядя Рибус. Он что-нибудь придумает. Сиди здесь, я сейчас пришлю прислугу.

* * *

— Держим ближе к правому берегу, — Акима двигал пальцем по куску бересты. Подвернувшийся на пути старый рыбак, продавший им четырехвесельную лодку, заодно начертил и карту части побережья, где Бунара впадает в Среднее море.

— Левое весло сушим, правым поддали, — скомандовал Вася, и бойцы на правых веслах принялись усердно загребать.

— Здесь река сильно разливается, — продолжал Акима, — Так что, сейчас главное не уйти в открытое море.

— А потом? — уточнил Вася.

— Та-ак. Потом… — Аким снова погрузился в разглядывание корявой карты, — Потом надо идти вдоль побережья, значит, потом пропускаем еще одну впадающую реку. Рыбак говорил, та река небольшая, так что надо глядеть в оба, чтобы не прозевать. А следующая река, получается, будет уже наша. Доведет прямо до северных гор… Ну, это рыбак так сказал.

— Да, ладно, Вась, — включился в разговор Макар, — Уж как-нибудь мимо нужной реки-то не проскочим. Уж поди мимо севера не промажем.

Вася пожал плечами:

— Я, братцы, на морях не бывал пока. Может ты прав, в море вроде как заблудиться негде.

— Ах ты, морока нифрильная, — с досадой сообщил бдящий на корме Акима, — Там парус впереди.

— Точно, и не один. Там целый флот, — уточнил один из глазастых братьев Цапель, — Под каким стягом идет не разглядеть. Что делать будем?

— Встречаться с флотом нам не стоит, — Вася покривился, — Разворачиваем к левому берегу. Старик рыбак сказал караванов по возможности избегать, даже торговых. Эх, доля наша дезертирская. А ну, взялись. Правое сушим. Навались, ребята.

* * *

Ефим ощутил в груди щемящее чувство, будто что-то потянуло его. Он прошел на нос ладьи, где обычно стоял сам князь, а сейчас это место пустовало. Ефим попытался вглядеться в сгущающиеся сумерки.

— Устье Бунары. Вот здесь она в море-то и впадает, — подсказал незаметно подошедший Прохор.

— Угу, — хмуро подтвердил Ефим. Его занимало сейчас другое, — Слушай, Прохор, а можешь ты разобрать, вон там никак лодка идет?

— Где?

— Да, вон, скоро к левому берегу пристанет.

— Точно, лодка. А что тебе с нее?

— Да, так. Любопытно стало…

* * *

— Вставай, волчица, — она так разоспалась, что ее пришлось трясти, — Да, проснись же.

— Что, где… уже вечер? — со сна она еще ничего не понимала.

— Уже почти утро, — вместо обычной расслабленной веселости в голосе Хухли читалась озабоченность.

— А как же дядя?

— Я не стал тебя будить. Рассказал ему о тебе. Одевайся и пойдем наверх. Он вернулся с новостями.

Согласно кивая, Ольха быстро натягивала свою одежду, заботливо отстиранную и отутюженную прислугой. Хухля вел ее по темным коридорам, подсвечивая путь масляной лампой, но Ольха все равно обо что-то запиналась и больно врезалась в дверные косяки. Наконец, Хухля открыл перед ней дверь, после его тусклой лампы свет из открывшегося проема ударил по глазам. Он приглашающе отступил в сторону, и она вошла в освещенную комнату.

В комнате ее встретили двое. Ольха поздоровалась, двое промолчали. Они разглядывали Ольху, а Ольха разглядывала их. Ей не пришлось гадать, кто из двоих «дядя», потому что сидящий за столом пожилой мужчина из заячьего народа имел представительный и благообразный вид, а стоящий рядом второй, был явным воином, а его оборотнем был еж.

Воин своей бесстрастностью чем-то напоминал Ясеня, а вот «дядя Рибус» совершенно не походил на пройдоху, как она себе его нарисовала со слов Хухли. Ей даже вспомнились уроки шпионской маскировки старого лиса. В отношении дяди их суть можно было свести к следующему: «Первое правило пройдохи — ничем не походить на пройдоху».

— Значит, вы и есть та княжна, — раздумчиво сказал Рибус. В его голосе не было ни осуждения, ни одобрения, ни намека на душевную теплоту, только чистая оценочность. Так, вероятно, он говорил бы о предложенном на перепродажу товаре.

— Меня зовут Ольха, служба порученцев князя Вереса, — сухо отчеканила Ольха, разыгрывать «взбалмошную княжну» перед этим человеком было бы глупо. Сдавленный удивленный возглас за спиной напомнил о стоящем там Хухле. Воин одобрительно кивнул, Рибус никаких чувств не выказал.

— Меня, как вы уже, наверное, догадались, зовут Рибус. Позвольте представить вам так же, — Рибус повел пухлой ручкой в сторону воина, — Капитан Егер, личная охрана его величества.

Капитан вторично кивнул. Ольха готова была биться об заклад, что его голоса она сегодня не услышит.

— Я имею полномочия заверить вас, — продолжал Рибус тем же бесцветным голосом, — Что его величество высоко оценивает сотрудничество наших народов, выражает надежду на дальнейшее укрепление связей и готов сделать все от него зависящее для нашего дальнейшего сближения.

«Вот это он задвинул, — подумала Ольха, — Такую речь можно писать прямо на верительной грамоте, скрепленной королевской печатью». Рибус помолчал какое-то время, будто давая возможность Ольхе высказаться. У Ольхи его речь ни возражений, ни нареканий не вызвала, и она промолчала.

— Тогда давайте обсудим, как мы сможем вам помочь. Ольха, что вы знаете о том, кто вас преследует?

— Вы скорее всего мне не поверите, — она была готова к этому вопросу и долго обдумывать ответ не пришлось, — Но мне известен только некий эльф Илерион. Однако, уверена, он лишь исполнитель чьей-то воли.

Рибус перевел взгляд на воина, но тот лишь пожал плечом. По отсутствующему виду «дяди» можно было предположить, что имя эльфа делу никак не помогало. Рибус вздохнул:

— Ну, почему же, мы-то как раз поверим. Здесь в Ойсбурге для вашей поимки поставлены на ноги несколько гильдий и служб, включая городскую стражу. Но кто именно стоит за этой «охотой», не удалось выяснить даже мне, — он посмотрел на Ольху будто бы даже с сочувствием, — И отсюда мой второй вопрос… Нет-нет. Я не буду у вас выпытывать государственных тайн. Через осведомителей я и так уже выяснил, им нужен некий предмет, а судя по тому, что именно через этот предмет вас удается отслеживать, то это крупный камень со встроенным маяком.

«Так вот как они меня постоянно вычисляют!» — ее настолько потрясла эта новость, что она на какое-то время потеряла нить разговора.

— Ольха. Вы меня слышите? Вам принести воды?

— Нет. Благодарю. Я в порядке. Так, о чем вы?..

Во взгляде Рибуса промелькнуло сомнение, но он все-таки продолжил:

— Я должен задать вам этот вопрос. Просто и прямо. Согласны ли вы отдать этот предмет? Если так, то охота за вами тут же будет прекращена…

— Это невозможно, — она выпалила со всей решимостью, какую только имела.

— Я так и думал, — сказал он, однако по кислому выражению лица дяди было ясно, что до этих слов он все-таки тешил себя надеждой отделаться простым способом от большой проблемы в лице маленькой княжны.

— Мы можем попробовать связаться с князем, — предложила Ольха, — Я действую по его прямому приказу…

Рибус поморщился:

— Разумеется, мы сделали это в первую очередь. Но нам удалось связаться только с его помощником, Иваном Егоровичем. Помочь он ничем не смог. Единственное, что можно расценить как хорошую новость, он сообщил, что князь направляется сюда в Ойсбург, и должен объявиться здесь со дня на день.

— Значит, нужно всего лишь дождаться князя?

— Не стоит обольщаться, — охладил ее Рибус, — Нам удалось выбить для вас дипломатический иммунитет до полудня. А утро уже скоро наступит. Я бы не стал рассчитывать, что князь Верес объявится здесь до этого срока.

— Понимаю… — Ольха подумала с горечью, что, если бы она не наткнулась на эту чертову «дядину лавку», подарившую ей ложную надежду, она не испытала бы сейчас такого разочарования, отнимающего теперь последние силы.

— Нет. Вы слышали это, Егер? — невозмутимость окончательно покинула дядю Рибуса. Он вскочил из-за стола, не обращая внимания на Хухлю, потрясенно лупающего глазами, таким своего дядю-пройдоху он еще не видел, — Она, видите-ли, понимает! Она уже все решила для себя, и думает, что мы просто собираемся ее выставить за дверь!

Человеком, не утратившем своей невозмутимости оказался как раз Егер. Не сказав ни слова, он потянулся к кувшину, налил в кружку воды и подал Рибусу. Рибус осушил ее в несколько больших глотков и зачем-то вернул обратно Егеру. Егер, не моргнув глазом, принял кружку и поставил на стол. Рибус, надо отдать ему должное, выпустив пар, быстро взял себя в руки. Он уселся обратно в свое кресло и заговорил ровным голосом:

— Слушайте меня, княжна. Мы поступим следующим образом. Пока действует дипломатическая неприкосновенность, мы имеем все возможности вас отсюда вывести. Капитан Егер со своими людьми вас защитит. В порту вас уже ждет быстроходный корабль. Вы сядете на него и немедленно отплывете. Это позволит нам выиграть время.

В комнате повисла тишина. Все смотрели на Ольху, Ольха смотрела себе под ноги и пыталась собраться с мыслями, получалось у нее плохо.

— Прошу извинить меня, Рибус, — сказала она, наконец, — Я действительно в какой-то миг подумала, что мне остается только уйти из вашего дома. Я вполне отдаю себе отчет, что вы сделали все, что только могли. И я вам благодарна. Очень благодарна. Но, боюсь, ваша идея с кораблем совершенно ничего не даст. Они пустятся в погоню, не дожидаясь полудня, в этом я уверена. И они не дадут нам уйти, потому что встроенный в камень маяк… Встроенный в камень маяк! — ее осенило, — Я знаю, как мы поступим!

— Вы что-то придумали? — Рибус приподнял бровь.

— Да. Вы сможете ссудить мне крупную сумму?

— Смотря потому, что вы называете крупной суммой.

— Так. Я прикидываю сейчас… Голубиное яйцо тянет где-то на… Так, если брать с запасом, чтобы наверняка, то порядка двадцати рублей, — спохватившись она быстро добавила, — Нужны крупные монеты. Лучше рублевые.

— Ну, княжна, от вас я такого не ожидал. Называть двадцать рублей крупной суммой! — Рибус даже позволил себе снисходительно усмехнуться, — Боюсь вы не представляете себе, какие суммы уже вложены в вашу поимку.

— Вы меня не поняли. Я не собираюсь никого подкупать.

— Вот как? — Рибус слегка опешил, по всему было видно, большинство своих проблем он именно таким способом и решал, — Тогда с суммой сложностей не возникнет.

— Отлично, — Ольха повернулась к Хухле, — Ты говорил, у тебя есть мастера обработки больших объемов данных.

— Есть, — подтвердил Хухля.

— Как быстро ты можешь их привести?

— Минуту, — Он достал из кармана переговорную монету и засветил, — Вызываю всех на общий сбор к Рибусу. Срочность наивысшая. Повторяю, срочность наивысшая.

Довольно скоро из монеты стали доносится голоса, подтверждающие, что зов услышан. Обнаружив, что на него все смотрят, Хухля слегка смутился и пояснил:

— Это наша разработка. Называется «групповой чат». Я же говорил, пытаемся создать социальную сеть. Кое-что уже получается.

— Хухля, ты молодец, — подбодрила его Ольха, — Правда, молодец. Сколько времени твоим ребятам понадобиться, чтобы переписать данные вот отсюда? — Ольха достала из кармана «голубиное яйцо».

— Если только он не защищен от взлома, то трудностей не будет.

— Это я беру на себя, — уверенно сказала Ольха.

— Ребята будут минут через двадцать. Еще полчаса уйдет на работу.

— Отлично, — Ольха снова обернулась к Рибусу, — Полагаю, вы уже поняли, в чем заключается мой план. Мы перенесем с камня все данные на другие монеты. Пустой камень с маяком отправится в плавание, а я преспокойно залягу на дно и дождусь князя.

 

Глава 32

Глава 32. Схождение путей.

Одну из комнат в особняке дяди Рибуса ярко осветили множеством ламп, а окна наглухо зашторили. Здесь царил деловой настрой. Заполнившие ее люди явно давно сработались и понимали друг друга с полуслова. Ольха, как и обещала, быстро подобрала ключ к защите камня. Она нашла так же место в его решетчатом строе, где был вписан приказ маяка, предупредив мастеров из команды, что он должен остаться нетронутым. «Голубиное яйцо» теперь лежало на середине стола, а вокруг него разложены рублевые монеты.

— Какой все-таки любопытный код, — забывшись, один из пришедших сюда хухлиных мастеров озвучил вслух свой вопрос, — Хотел бы я узнать, кто его разрабатывал.

Хухля сделал «страшные» глаза и зашикал на мастера, напоминая о поставленном условии, не задавать вопросов. Мастер осекся и снова погрузился в работу, отслеживая, как образы с «голубиного яйца» перетекают на другие монеты. В комнату заглянул Рибус:

— Хухля, мальчик мой, ты еще кого-нибудь ждешь?

— Нет, все мои здесь, а что случилось?

— Боюсь нам решили не давать времени до полудня. Кто-то стучит в дверь. Долго вам еще?

— Заканчиваем.

Через открытую Рибусом дверь в комнате стал слышен доносящийся из прихожей глухой непрерывный стук.

— Ольха, заканчивайте и будьте готовы, — сказал Рибус и вышел.

— Перенос образов завершен, — наконец, сообщил один из мастеров.

Ольха подошла к столу. Переключилась на тонкое видение и бегло осмотрела итог работы. Двадцать рублевых камней были залиты образами почти под завязку. Исходник, если не считать оставленного в нем маяка, был пуст.

— Отличная работа. Вы мне очень помогли, жаль нет времени познакомиться с вами получше, — пока мастер на ходу объяснял ей как в будущем обратно «сшить» разделенные объемы образов в единое целое, Ольха быстро попрятала камни по карманам и выскользнула из комнаты.

В доме она уже успела немного освоиться. Прошла по темному коридору и выглянула в тускло освещенное помещение с прилавками. Продавца само собой здесь сейчас не было. Егер и Рибус стояли перед входной дверью, однако открывать ее не торопились. В дверь долбили не переставая.

— Кто там, леший возьми, ломится в дом честного налогоплательщика? — Рибус великолепно изобразил осипшего со сна человека, только что поднятого с кровати.

От этих слов стук в дверь только усилился.

— Именем закона, откройте, — тут же донесся из-за двери голос, властный, привыкший отдавать приказы. Однако, Рибус слабины не дал.

— Это какой еще закон предписывает будить по ночам честных людей?

— У вас скрывается подозреваемый в крупной краже, я буду ломать дверь.

— Под нашей охраной в доме находится человек, наделенный дипломатической неприкосновенностью его величества, — крикнул Рибус через дверь, — А, следовательно, неприкосновенен и сам дом. Вы будете отвечать за самоуправство.

Угроза подействовала. Долбежка прекратилась. За дверью теперь слышался только плохо различимый бубнеж, — по всей видимости, там начали переговариваться, определяясь в дальнейших действиях. Дядя Рибус иллюзий не питал, понимал, что получил лишь небольшую передышку. Вместе они вышли в коридор.

— Дело плохо, — сказал он, обращаясь к Ольхе, — Они явно играют на опережение, даже если каким-то чудом мы доберемся до причала, выйти в море нам не дадут.

— Скажите, а есть из дома другой выход? — спросила она.

— Обижаете, княжна, — Рибус улыбнулся, хотя и вымученно, — Вы все-таки находитесь в доме контрабандиста. Хухля вас проведет. Егер хорошо знает город, он пойдет с вами и придумает, где вам укрыться.

— Если только Егер владеет могией скрыта, иначе он будет обузой, — неожиданно возразила Ольха.

Похоже Рибус совершенно не ожидал подобного возражения, а к тому еще и на самом деле обиделся:

— Егер, вообще-то, — воин, а не лазутчик, — его слова прозвучали довольно сердито.

— Тогда мне лучше пойти одной. А я, уж что-что, в прятки играть умею.

Рибус недоуменно посмотрел на воина-ежа, будто бы ища у него поддержки, но тот только пожал плечами.

— Тогда решено, — Ольха попыталась изобразить уверенность в своих силах, которой на самом деле не ощущала, — Спасибо вам за все.

— Не знаю, за что вам меня благодарить, — Рибус явно был раздосадован. Отпускать Ольху одну ему не хотелось, — Я так для вас ничего и не сделал.

— Что вы, Рибус. Вы сделали очень много. Теперь я знаю про маяк и могу в любой миг от него избавиться.

— Так может, лучше оставить камень здесь?

— Ну уж нет. Они его найдут и обвинят в краже вас.

— Ну, что ж. Удачи вам, княжна, — как человек умный, Рибус, разумеется, признавал ее доводы, и все же чувствовал себя так, будто отправляет ее на верную смерть, — Мы постараемся их задержать.

Вместе с Егером он вернулся в лавку. Будто за входной дверью того и ждали, долбежка возобновилась. Хухля взял лампу и повел ее в подвал к тайному ходу. Ольха думала, что ей придется идти по каким-нибудь грязным сырым ходам, предназначенным для слива сточных вод, однако тайный ход старого Рибуса ее приятно удивил. Сухой, просторный, еще и выложенный дощатым настилом, он скоро вывел их на заросший пустырь. Затягивать прощание она не хотела:

— Бывай, Хухлик. Спасибо за все.

— Удачи, волчица.

Пройдя через пустырь, она вышла на довольно широкую улицу. Над городом занимался рассвет, и самые «ранние пташки» уже выбирались из своих домов, отправляясь по делам. Ольхе это было на руку. Сейчас ее задачей было слиться с людской толпой. Она попыталась себя взбодрить: «были догонялки, были убегалки, теперь в прятки поиграем».

Поскольку она старалась держаться наиболее плотных людских скоплений, то в конце концов предсказуемым итогом очутилась на главной площади города. Ольха использовала свою любимую приказку «меня здесь нет». Она не стала невидимой, иначе бы ее наверно затоптали, люди просто не обращали на нее внимание. Она не стала пока избавляться от маяка, хотя первым желанием было его выбросить. Но она понимала, что тогда маяк быстро найдут, а ее станут искать иначе. Идея отправить камень с маяком в плавание ей понравилась больше. Осталось только найти способ подкинуть его на отплывающий корабль. Это, конечно, тоже так себе выход. Она не сомневалась, до камня доберутся, будь он хоть на суше, хоть на море, но даже небольшой выигрыш во времени мог оказаться для нее решающим.

Остатки утренних сумерек развеялись, и стало совсем светло. Ольха захотела остановиться и осмотреться. Очень уж впечатляли ее два величественных здания. Стоящие друг напротив друга головные офисы объединенных компаний. «Ничего себе «домики». Прав был тот «колпачник», — подумала она, — Тем, кто тут заправляет, пожалуй, никакая стража не страшна. Сами кого хочешь испугают. Прятаться в таком домище не в пример сподручнее».

Она сама не заметила, как ноги подвели ее к центральному входу «косметической компании». Она даже припомнила, как служащий филиала рассказывал, что для закрепления измененной внешности требуется несколько дней. Ольха подумала, что, пожалуй, согласилась бы пойти на это изменение, если бы компания, в свою очередь, согласилась предоставить ей возможность эти несколько дней здесь отсидеться. Она отошла немного в сторону от непрерывного людского потока, втекающего и вытекающего из огромных двустворчатых дверей офиса компании и задумалась.

* * *

Эльф Илерион сидел в роскошном очень удобном кресле, но чувствовал себя так, будто сидит на иголках. Его крашеная белая челка слиплась от пота:

— Я пить хочу, — сказал он почти плаксиво.

— Потерпишь, — сидящий напротив невзрачно одетый и в целом неприметного вида человек был настолько малоподвижен, что на первый взгляд даже возникало сомнение, жив ли он вообще. Но только на первый и поверхностный взгляд, потому что вокруг него разливалась столь мощная аура власти, что сразу становилось понятно, его неподвижность — это неподвижность залегшего в засаде удава, — Рассказывай, как ты потерял камень.

— Потерял?! — взвился было эльф, но наткнувшись на неподвижный взгляд, сразу сник, — Это все девка, проклятая ведьма…

— Девка?

— Да. Именно! Девка! Очередной выкормыш красного князя, — от омерзения эльфа передернуло, — Где он только берет их? И ведь преданные как собаки…

— Лери, — невзрачный человек назвал эльфа уменьшительным именем, как имеют право называть только самые близкие родственники, однако эльф это проглотил, — Я хочу знать все про эту… девку. Она из волков?

— Разумеется, да. И молодая совсем. Но как мога — очень сильна. Она одолела в поединке первого ученика старого Лиса, — эльф усмехнулся, поймал немигающий взгляд собеседника и снова помрачнел, — И меня она выследила…

— У нее были помощники?

— Не было.

— Ты уверен в этом?

— Совершенно уверен. Она меня ослепила заклятием и разбила голову булыжником. Хорошо, этот ваш дайкар крутился неподалеку. Если бы не его заморозка, не выжил бы, — эльф позволил себе дерзко посмотреть на собеседника, но долго выдержать его давящего взгляда не смог, отвел глаза и пояснил, — Будь там кто-нибудь еще из цепных псов князя, меня бы и дайкар не спас. Порученцы за своих мстят смертью.

— Кстати, а что случилось с дайкаром?

— Я отправил его в погоню за девкой. И все, больше не видел и не слышал.

— Только не говори мне, что она и дайкара булыжником приложила, — в голосе невзрачного человека отчетливо просквозила угроза, — Он грандмастер. Лучший убийца средних земель.

— А мне-то откуда знать? — огрызнулся эльф, — Там, вообще-то, война идет. Мог и нарваться. Может он и лучший, но против роты самых зеленых новобранцев, что он сделает?

В помещении повисла тяжелая тишина. Илерион ерзал в своем кресле, но благоразумно молчал, понимая, что его собеседник сейчас что-то для себя решает, и эльфу оставалось лишь надеяться, что это будет решение в его пользу.

— Ох, Лери, Лери, — заговорил он, наконец, — Ты ведь и умен, и смел, и дерзок. Мог бы многого добиться, если бы не твоя страсть к азартным играм.

— Только не надо мне читать нотаций, — эльф не смог сдержать раздражения, — Вам это, извините, не к лицу. Если бы не моя «страсть к азартным играм», я бы на вас не работал.

Человек махнул рукой, будто эльф сказал какую-нибудь чушь, не имеющую к делу никакого отношения.

— Значит так, — сказал он, — Юная княжна, которую ты называешь девкой и ведьмой, сейчас находится в Ойсбурге.

— Вы ее отследили? Камень, я так понимаю, по-прежнему у нее? — взгляд эльфа хищно блеснул.

— Разумеется, — ответил человек на два вопроса одним ответом, — Эту ночь она провела в доме контрабандиста.

— И вы взяли ее?

— Если бы мы ее взяли, Лери, наша с тобой встреча не имела бы смысла. Зайцы умудрились выбить для нее дипломатическую неприкосновенность, — уголок рта оттянулся в подобии усмешки, — Неприкосновенность мы уже аннулировали, но девчонка и впрямь оказалась шустрая. Ей удалось ускользнуть. Ты сейчас отправишься в город, и до вечера… Лери, ты слышишь меня? До вечера, ты принесешь камень сюда ко мне.

— Не понимаю, — эльф недоумевал и от этого не мог больше прятать в себе рвущееся наружу раздражение, — У вас в городе сотни людей. У вас купленная с потрохами городская стража. Я-то здесь зачем?

— Затем, Лери. Ты лучше, чем кто-либо успел ее узнать. Ее повадки. Ее предпочтения. Ее слабости в конце концов. Мне учить тебя очевидным вещам? — человек впервые за весь разговор повысил голос, и эльф четко осознал, что сейчас ему лучше не перечить, — Все, ступай. Только попробуй меня еще раз разочаровать.

Илерион был только рад покинуть этот негостеприимный кабинет и это кресло, но облегчения не почувствовал. В огромном городе найти мелкую скрытную дрянь, да еще успеть до вечера. Его трясло крупной дрожью. Он шел и никак не мог успокоиться, надеясь, что вне этих постылых стен на улице ему станет легче. Хорошо зная здание, уверенно миновал коридор, сбежал по лестнице, пересек обширный холл приемной. Стоящие там мордовороты тоже хорошо его знали, и лишь с ленцой мазнули взглядами по его фигуре. Он толкнул парадную дверь, выводящую на шумную площадь, и будто бы какая-то сторонняя сила заставила его повернуть голову направо. От неожиданности, не в силах поверить своим глазам, он на пару мгновений остолбенел…

* * *

Не поддавшись первому порыву, идею спрятаться в косметической компании Ольха решила прежде хорошенько обдумать. Во-первых, прежде чем туда соваться, сначала все-таки нужно избавиться от камня. А из этого вытекало и «во-вторых», стоит ли сюда потом возвращаться? Да, теперь она отдавала себе отчет, что на нее охотится кто-то столь могущественный, что даже заячий король не смог ее защитить. И, пожалуй, теперь если и остается у нее хоть какой-то шанс не попасться, то он в том, чтобы получить покровительство кого-то не менее могущественного.

Ольха не сомневалась, что объединенные компании таким могуществом обладают, но ведь это также означает, что сами компании в первую очередь попадают под подозрение. А что, если войдя сюда, она лишь облегчит кому-то задачу, и сама отдаст себя в руки преследователя? Она вдруг отчетливо припомнила, что пока гонялась за крашеным эльфом, в каждом городе, который он посещал обязательно находился филиал компании. Ее как громом ударило, — не просто филиал, а филиал именно косметической компании! Да ей надо бежать отсюда со всех ног.

Она уже начала разворачиваться, чтобы поскорее убраться отсюда, когда в очередной раз отворилась богато-украшенная дверь. Она, будто зачарованная, остановилась в полоборота, уже зная, кто сейчас выйдет. И она его увидела. Того самого! Крашеного эльфа! Глядя прямо на нее, он ошарашенно замер в дверях. Не дожидаясь, пока он опомнится, она побежала. Миновав площадь, Ольха свернула на менее людную улицу и тут уже припустила во всю прыть. Если успеть добежать до порта, то еще есть шанс спрятаться. Там доки, там склады, там причалы. Там есть где затеряться, а заодно и от камня избавиться.

Она бежала по каким-то узким улочкам через проулочки, петляла, не разбирая дороги, надеясь только на удачу. И пока ей везло, тупики обходили ее стороной. И все же, поначалу растерявшийся и поотставший эльф неумолимо ее догонял. Она уже слышала за спиной его сбивчивое дыхание. «Ах, чтоб тебя, морока нифрильная. Ну вот что у меня, рука бы тогда отсохла что ли? — ругала она себя на бегу, — Не могла разве еще пару раз навернуть ему по башке тем булыжником. Он бы, глядишь, совсем окочурился». Ольха завернула за угол очередного дома, пробежала еще пару десятков шагов, и поняла, что все-таки залетела в тупик. Прохода нет, бежать обратно бессмысленно. Лучше потратить эти несколько секунд, чтобы отдышаться и хоть что-то придумать.

Однако эльф в этот раз не собирался действовать опрометчиво. Его шаги замедлились, а затем и вовсе затихли. Он понимал, что торопиться уже не нужно, и шел к ней неспешно, восстанавливая дыхание. В его руке опять блестел меч.

— Ну, вот мы и снова свиделись, — на губах зазмеилась улыбка, — Сейчас я буду тебя убивать, ведьма. Наконец-то, я услышу, как ты будешь визжать, когда мой меч перережет твое горло. И твои фокусы тебе уже не помогут.

Распаляя себя, эльф говорил все громче, чуть ли не срываясь на крик. Ольха попыталась применить против него одно из боевых заклятий, но только посмешила его. На этот раз он похоже снабдил себя какой-то мощной защитой, заклятие не подействовало. Другого оружия кроме могии у нее не было. Ольха огляделась по сторонам, но в этом тупике не было даже булыжника. Неужели конец?

* * *

— Ты, знаешь, Вась, — Акима остановился, чтобы поправить лямку тяжелого баула, натершего плечо, — Это даже хорошо, что мы не пошли сразу вверх по реке.

— Как знать, — Вася тоже остановился и помог ему подтянуть баул, — Чем раньше мы отсюда уберемся, тем спокойнее мне будет.

— Ну, не скажи. Зато теперь мы при продовольствии. Пойдем по реке без остановок. И не такие уж высокие цены в этом Ойсбурге, — вспомнив посещение базара Акима мечтательно закатил глаза, — Эх, было б деньжат побольше… Чего там только не продается.

— Тебе дай волю, — сказал Вася с укором, — Что-то Бобры наши вперед оторвались. Эй, Бука, — крикнул он, — не рассредотачиваться.

Вася решил всей десяткой в город не ходить. Это было бы слишком подозрительно. Взял только всезнающего Акиму и Бобров для переноски тяжестей. Остальные остались на заброшенном причале сторожить лодку.

— На, Вась, держи, — Акима протянул руку, сжимая что-то в кулаке.

— Это еще что?

— Семечки. На сдачу дали.

— Ну, ладно давай. Немного, — Вася подставил ладошку, сложенную в горсть,

— Семечек полузгать, будто дома побывать, — пересыпая, изрек Аким.

— Э, ты слышал?

— Что?

— Вон там, будто кричал кто?

— Да, ну, Вась, нам какое дело…

Но Вася уже решился.

— Погоди здесь, — он скинул с плеча свою поклажу и решительно пошел за угол какого-то склада.

Аким слегка для порядка поворчал, а затем с удовольствием стащил со спины и свой груз.

Васе не было дела до всех нуждающихся в этом огромном и совершенно незнакомом городе. Не кольни его чутье, он бы, наверное, просто прошел мимо. Но теперь он шел все быстрее, и все отчетливее различал звуки. Кто-то кричал, потом смеялся. Нехорошим смехом смеялся… Вася перешел на бег. Он успел вовремя. Какой-то тать уже замахивался мечом.

— А ну стой, — крикнул Вася, забегая в подворотню, тело уже само привычно переходило на оборотня.

Убийца с мечом придержал замах, отступил и быстро оглянулся. Оно и верно, если в тебе есть хоть капля разума, то прежде чем совершить убийство, стоит хотя взглянуть, кто тебя окликает за миг до удара. Это был довольно странный тип. Ясно, что он имел черный волос, однако при этом передняя прядь у него была то ли седая, то ли белая.

Увидев неожиданную подмогу княжны, он отступил еще на шаг, удерживая вниманием теперь двоих: Васю и свою жертву. Он не растерялся, быстро достал монету, вытянул в сторону Васи и подсветил его послужную дорожку, сокрытую под одеждой. Послужная дорожка проявились над рукавом красным свечением и мечника она явно не впечатлила, а полное отсутствие при себе оружия и вовсе вызвало презрительную гримасу. Небрежным движением он разрядил на залетного спасителя насылающее ужас проклятие:

— Эй, боец. Ты чего здесь забыл? Пошел отсюда пес, пока я занятой.

Состояние оборотня, конечно, не превращает человека в зверя, но и отвечать словом на оскорбление совершенно не способствует. Некоторые моги, слишком уж полагающиеся на силу нифрила, почему-то забывают, что без пехотной поддержки они — просто штыковое мясо. Горсть семечек полетела мечнику в лицо. Тот просто не мог не дернуться, и этого было достаточно, чтобы сблизиться и перехватить оружную руку. Если этот мечник и умел владеть мечом, то рукопашником он точно не был. Если он и успел что-либо, то в лучшем случае, — заметить летящий в скулу натруженный крестьянский кулак. А потом эльф обмяк, погружаясь во тьму беспамятства.

— Вася?

Он только теперь разглядел, кому пришел на выручку:

— Ольха? — его удивлению не было предела, — Вот ведь, а. Опять нас судьба свела.

— И очень вовремя, — ее зрачки еще были расширены от пережитого ужаса, — Я успела с жизнью попрощаться.

Он всего лишь оказался в нужном месте и двинул в скулу городскому щеголю. А получалось, что теперь Ольха обязана ему жизнью. От этого ему стало неловко. Чтобы не выслушивать благодарности, он склонился над мечником, и начал зачем-то отстегивать ножны. Когда они оказались у него в руках, он подобрал упавший меч и вложил его в ножны, продолжая старательно избегать ее взгляда. А она прекрасно понимала его состояние, подошла и обняла крепко. Сам Вася стоял болванчиком, не решаясь не то что шевелиться, а даже дышать.

Она уткнулась ему в грудь и заплакала, потом будто опомнившись подняла на него заплаканные глаза. Что-то в его взгляде показалось ей забавным, и она засмеялась. Открыто, не сдерживаясь, выпуская накопленное напряжение. Сам не зная почему, он тоже начал смеяться. Так они и хохотали, стоя в обнимку над телом поверженного эльфа.

— Ой, Вась, ты бы со стороны себя видел, — между взрывами хохота сдавлено говорила она, — Ох, и рожа у тебя.

Они так же в обнимку пошли прочь из этого тупика. А когда уже оказались на улице, она шепнула ему:

— Спасибо.

— Ольха, ты же знаешь, и я и мои ребята за тобой хоть в огонь, хоть в воду.

— Они живы?

— Все до единого, от всей роты только мы одни и остались.

— Да ты что? А как там этот ваш, который плел про песни со Старшей Сестры.

— Ты Акиму имеешь в виду?

— Точно, Акиму.

— Так вон он.

Тут Ольха и сама его увидела, она радостно кинулась обниматься с Акимом. Аким причины столь бурных чувств с ее стороны не понимал, но был только рад и сиял как начищенная пуговица. Бобры тоже удостоились объятий, и теперь смущенно переминались с ноги на ногу. Хозяйственный Аким первым обратил внимание на трофейный меч.

— Это откуда у тебя?

— В бою добыл, — ответил он нехотя, — Отдадим Макарке. А то, когда теперь ты ему «буденовую шашку» сделаешь.

— Я смотрю, провиантом вы на дальнюю дорогу запаслись. Далеко теперь? — спросила Ольха.

— На север пойдем по рекам. У нас и лодка есть, — гордо сообщил Аким, — Айда с нами.

— Спасибо. Я бы с радостью, но мне нужно здесь князя дожидаться.

— Что-то я боюсь, без нас ты его можешь и не дождаться, — посуровел Вася, — Обождут северные реки. Останемся пока здесь, я же вижу тебе защита нужна.

— Нет, ребята, чтобы меня здесь защитить, целое войско понадобится. А с вами меня только скорее отыщут. Вась, спасибо тебе, огромное. Вы с ребятами уже второй раз меня спасаете, но поверь, в одиночку у меня шансов побольше будет.

Вася насупился, бойцы его тоже молчали и смотрели на нее осуждающе и одновременно снисходительно. «Вот ведь, дурачье, — думала она с нежностью, — смотрят на меня так, будто я в них сомневаюсь, будто я не знаю, что они всей своей десяткой костьми лягут, чтоб меня защитить. Что ж делать-то с ними?» И тут ее осенило:

— Ладно, парни. Есть одно дело, как вы очевидно догадываетесь, государственной важности, — она достала «голубиное яйцо» и объяснила, что важных данных оно больше не содержит, но враги этого не знают, и во что бы то ни стало будут его искать. Она рассказала им и про встроенный маяк, — Если вы возьметесь унести этот камень подальше, то уведете от меня моих преследователей. Так вы мне вернее поможете. Но слишком не рискуйте. Умирать за этот камень вы не должны ни в коем случае. Наоборот, если жареным запахнет, утопите его в реке. Обещаете?

— Сделаем, — сказал Вася со вздохом.

 

Глава 33

Глава 33. Трудный день эльфа Илериона.

Потерянное сознание возвращалось к эльфу Илериону медленно и трудно, как если бы он выдирался из вязкой мглы. Только после продолжительной борьбы с беспамятством ему удалось разлепить глаза. Он попытался сосредоточить взгляд на окружающей обстановке, и тут же об этом пожалел. Накатила такая дурнота, что его стошнило. Зато после стало полегче. Трясущейся рукой он дотронулся до горящей скулы. Даже от слабого прикосновения голова пыхнула вспышкой боли. Он невольно застонал.

Он полежал еще, набираясь сил, и снова открыл глаза, но теперь не пытался ни во что всматриваться, просто дожидался, когда мир прояснится сам. Наконец, ему удалось осмотреться, и он понял, что так и лежит в той подворотне. Запустил руку в карман, с удовлетворением обнаружил, что все монеты на месте. Если бы он знал, как благоволила ему удача, радовался бы гораздо сильнее. Кабы Вася не отказался наотрез брать с собой в город Коротка, эльф очнулся бы в одних подштанниках.

Достал из кармана горсть монет, выбрал одну с заклятием малой заморозки и, борясь с искушением взять монету покрупнее, засветил и приложил к скуле. Обезболивающий холод растекся, подмораживая пылающую щеку, и выдавил из него еще один, но уже блаженный стон. Голова кружилась, но он смог подняться на ноги. Первый шаг дался через силу, второй чуть легче, потом еще легче, и он пошел, держась за грязную стену.

Когда он выбрался на улицу, то держался на ногах уже довольно сносно. Эльф посмотрел на небо. Солнце стояло в зените. Он достал крупную монету-навигатор, и над ладонью высветилась карта, показавшая, что маяк находится за пределами города где-то на воде близ побережья, и смещается на север. Другой на его месте махнул бы рукой, предоставив гнаться за камнем кому-нибудь другому. Тому, у кого есть быстроногая конница на суше и быстроходные суда на воде. Но Илерион был опытным шпионом и сдаваться не спешил.

Так было бы слишком просто. Если бы ведьма собиралась податься на север, то сделала бы это сразу. А она провела в городе сутки. Зачем? Эльф собирался это выяснить. «А ведь он был прав, — эльфу припомнилась утренняя беседа в негостеприимном кабинете, — кто как не я изучил повадки чертовой ведьмы? Нет, рано пока сдаваться». Это соображение придало ему сил, и уже не останавливаясь, он пошел в торговую часть города.

Менее чем через полчаса он вышел к воротам знаменитого на все средиземье ойсбургского базара. Здесь полно приезжих, и чужаки не вызывают подозрений. Здесь бесцельно бродят толпы народу, и можно легко затеряться, а ведьма, наверняка и скрытом владеет, и глаза отведет любому стражнику. Так где же еще ей прятаться, как не здесь? Илерион, не раздумывая, влился в гомонящий поток.

Чтобы пообвыкнуться в суетной толчее, он какое-то время слонялся по базару, будто, не имея никакой цели. А когда немного освоился, стал выбирать путь так, как его могла бы выбирать сама ведьма. Она бы совершенно точно стороной обошла пост стражи, постаралась бы поскорее миновать резко пахнущий рыбный ряд. А потом возможно задержалась бы у прилавков с пряностями, но ненадолго, зачем ей пряности, если она не собирается готовить.

С каждым шагом в нем разгорался охотничий азарт. Он уже чуял, что пришел на базар не зря. Он засветил на себя крупную монету с усилением, и его окутала зеленая нифрильная взвесь. Из тела ушла тяжесть, чувства обострились, прояснился разум. Его цепкий взгляд сам собой выхватывал важное. Вот ряды с диковинными вещицами, привезенными из дальних стран, здесь она могла останавливаться надолго, девчонке, выросшей в глуши, здесь есть на что посмотреть. Что дальше? Ковры, ткани, украшения… Илерион остановился. А вот теперь спешить не надо, она должна быть где-то рядом.

Эльф подошел к одному из прилавков, ткнул наугад в какую-то безделицу на самой верхней полке, попросил продавца показать. Пока продавец двигал деревянную подставку, пока взбирался на нее и тянулся к нужной полке, эльф осторожно осматривался по сторонам. Вдруг его потянуло в сторону посудного ряда, ему даже показалось, что он заметил ее, мелькнувшую за людскими спинами. Илерион быстро пошел туда. Он слышал, как что-то крикнул в спину продавец, может принял за вора, эльфу было плевать. Он уже не сдерживал себя, подарив силу, нифрил отобрал осторожность. Он шел напрямик, расталкивая людей, которых ему надоело обходить, — вечно мешающее стадо. Они сносили его толчки покорно, как стаду и положено. Нутром своим чуяли в нем одержимость хищника, которому позволено, с которым связываться себе дороже, и привычно притапливали поднимающееся из душевных глубин возмущение. У посудных рядов он заозирался. Да где же она? Он не мог ошибиться. Его взгляд упал на следующий ряд, где торговали сладостями. Там. Она точно там.

* * *

Ольха почуяла дух опасности, когда Илерион только входил в базарные ворота. Она заставила себя успокоиться. Бежать глупо, это вызовет подозрение. Даже уходить с базара рискованно, потому что у каждого выхода стоит стража. Чтобы попасть на базар, она долго ждала подходящего случая, когда стражники отвлекутся.

А потом она его увидела, хотя и не сразу узнала. Левая половина лица распухла и посинела, отчего он стал походить на утопленника. Она пробовала петлять между торговых рядов, но он будто знал где ее искать. Не сбивался со следа и не отставал. А потом на какую-то пару минут она потеряла его из виду. От греха Ольха быстро перешла к соседнему ряду.

— Эй, красавица? Попробуй медовую сладость, не пожалеешь.

— Что? Ах, да. Дайте мне… вот этой. Немного.

На время отделавшись от навязчивого торговца, она снова обернулась. Эльф уже стоял у посудной лавки. Там, где она была минуту назад. «Да что ж делать-то с ним?»

— С тебя полкопейки, красавица, — пришлось снова поворачиваться на голос продавца, такой же прилипчивый и сладкий, как его товар.

— Вон тех орешков еще мне насыпьте, — когда торговец отвернулся, чтобы насыпать еще и орешков, она стянула с прилавка нож, которым он только что отрезал «сладость».

Ольха резко обернулась. Эльф быстрыми шагами приближался, расталкивая людей. От Ольхи его теперь отделяли лишь пара человек. Они увлеченно беседовали друг с другом и не замечали рвущегося прямо на них эльфа, при этом стояли к нему боком, и слишком близко друг к другу, чтобы эльф мог свободно пройти между ними. А обходить их он не собирался. Не сбавляя скорости, он тараном выставил перед собой согнутый локоть, если не успеют убраться с дороги, получат урок на будущее, — не забывать смотреть по сторонам.

Дальше случилось то, чего ни Ольха, ни крашеный эльф предположить не могли. Эти двое беседующих и стоящих в расслабленных позах, лишь едва заметно изменили положения тел, однако локоть Илериона попал в пустоту, а сам он налетел грудью на подставленное плечо, как на камень. Эти двое от молодецкого толчка не сдвинулись ни на волос, а вот эльфа отбросило назад.

— Куда так спешишь, родной? — с деланым участием спросил один из них ошарашенного эльфа, и насмешливо глядел, как тот хватает воздух ртом и пытается протолкнуть его в отбитую грудь. Впрочем, ответа он по всему видно и не ждал, и как ни в чем не бывало, обратился к своему товарищу, — Гляди, Ефим, какой знаменитый фингал ему отрисовали. Не будь мы в тридевятых землях, я бы готов об заклад биться, что из нашей деревни кто-то постарался.

— Эт, ты, Прохор, точно подметил, — согласился его собеседник, — Тока в нашей деревне умеют так с замахом из-под дюпы в скулу припечатать, точь-в-точь вол копытом лягнул.

Ольха сжимала нож побелевшими пальцами, она уже была готова, что, если придется прирезать эльфа, значит так тому и быть. Тот стоял в пяти шагах и смотрел на нее с ненавистью во взгляде, уж он-то убьет не задумываясь. И чтобы до нее добраться, ему осталось преодолеть одну единственную досадную помеху, в лице двух случайных хотя и наглых зевак.

Илерион довольно быстро оправился и оглядел этих двоих своим презрительным взглядом. Благо он имел богатый набор способов поставить их на место. Ольха и сама видела, что эти двое — не местные. Одеты как крестьяне, да они крестьяне и есть. Пожалуй, тут даже бежать за стражей не придется, Илерион сумеет подобрать нужные слова, чтобы эти двое пожалели, что встали на его пути.

Уже начал скривляться его рот, чтобы начать выплевывать привычные оскорбления, но видать что-то шепнуло ему чутье, и на всякий случай он переключился на тонкое видение, решив, видимо, прежде посмотреть какого они роду-племени. И вот тут Ольха отчетливо увидела, как в его глазах проявился страх. Не понимая, что его так испугало, она тоже перешла на «глаз» оборотня.

Эти двое были волками. Да какими! Оба матерые, оба опытные бойцы, послужная дорожка «от запястья до запястья» — образы ставить негде. В отличие от эльфа, ей не нужна была монета, чтобы увидеть нифриловые образы под одеждой. В груди плесканул сумасшедший всполох надежды: «неужели они мне помогут? — а следом пришла уверенность, — помогут обязательно».

Тот из них, которого товарищ называл Прохором, приблизил свои глаза к глазам эльфа:

— Ты ведь уже все понял, родной? — его голос звучал странно, тягуче, будто обволакивал. Ольха глазам своим не верила. Он насылал на эльфа заклятие безо всякого нифрила, — Иди-ка, ты, отсюда по-добру да по-здорову.

Эльф послушно повернулся и пошел. «И это все?» — Ольха была так потрясена, что не сообразила даже, как те двое оказались возле нее, как чьи-то сильные пальцы бережно отобрали у нее нож и вернули его на прилавок. Она пришла в себя, только обнаружив, что вместо ножа держит в руках кулек со сладостями, а сама идет с этими двумя с базара в сторону выхода. Не встречая никакого сопротивления, они миновали стражу и направились к причалам.

Когда ее совсем попустило, то прямо стало распирать от вопросов. Она подумала, что если сейчас их не задаст, то, наверное, лопнет. Тот из крестьян, что с такой легкостью избавился от Илериона, видимо, чувствовал ее состояние, и дружелюбно кивнул, будто приглашая, «давай-мол, спрашивай».

— А вы с князем пришли? — спросила она самое важное.

— Так точно, с князем, — подтвердил он, — Тебе, я так понимаю, к нему надо?

— Ага.

— Мы тебя отведем. Как звать-то тебя, дочка?

— Ольха.

— Вона как. Ну, меня зовут Прохор. А его вот Ефим.

— Как же удачно вы там оказались, — ее еще основательно потряхивало, — Спасибо.

Дядьки переглянулись и рассмеялись.

— Да, мы минут двадцать смотрели, как ты по базару круги нарезаешь, — сказал Прохор весело, — Стало нам любопытно, перед кем это ты след заметаешь.

— Дядя Прохор, а вы на него заклятием каким-то воздействовали?

— Если быть точным, чару наложил, — пояснил Прохор.

— Вообще-то тот эльф довольно силен…

Прохор сам себя хвалить не стал. За него ответил Ефим:

— Прохор у нас медведя-шатуна может от деревни отвадить, что ему этот прощелыга?

— Так ведь вы же без всякого нифрила!

— Ну и что? Отчего-то многие думают, что сила в самом нифриле, а на самом деле, он — просто лукошко.

— Какое лукошко?

— В которое ягодки в лесу собирают. Вот чтобы из лукошка ягодку взять, надо чтобы сначала, что…?

— Что надо? — Ольха начинала чувствовать себя полной дурой.

— Надо чтобы сначала эту ягодку в лукошко кто-то положил. Подумай сама, пока человек свою силу в нифрил не вложит, он будет оставаться обычной каменюкой.

— Так что сила — не в нифриле, что ли?

— Ну, наконец-то, поняла. Все верно. Сила в человеке. Потому у нас так и говорят, копеечка в хозяйстве нужна, а в остальном нифрил, — он только морок плодит.

«Ой-ей-ей, — сказала она себе, — вот тебе девочка еще одна короткая, но емкая и совершенно поразительная лекция по теории нифрила»…

* * *

Как вышел с базара, Илерион не помнил совершенно. Перед ним стоял один из воротных стражников и пытался привлечь его внимание:

— Вы в порядке, господин?

— Что?

— Вам чем-то помочь?

Хотя в этот раз он сознания не терял, но приходил в себя не менее мучительно. Он с большим трудом сосредоточился на стражнике. Тот показался ему знакомым, но эльф никак не мог вспомнить, чем именно: щеткой усов, бегающими глазками или запахом, составленным из запахов пота и вареного лука.

— Да, чем ты поможешь-то? — в сердцах бросил он и пошел прочь.

Илерион направился в офис. Камня он не добыл, зато добыл важные сведения. Возможно даже поважнее самого камня. Стычка на базаре помогла ему сложить, как он считал, полную картинку. Он понял теперь, что ведьма не просто так провела сутки в городе и наверняка отправила погоню по ложному следу, чтобы самой по-тихому ускользнуть. Те двое ее подельников, полагал он, оказались на базаре неслучайно. Хотя и только что сошли на берег, эльф это учуял. Всего и дел теперь осталось: послать людей на причалы, вычислить судно, а потом обыскать.

Вот только пусть этим занимается не безмозглая стража. Впрочем, это уже не его проблема. Он даст наводку, а кого и сколько компания отправит к причалам разбираться с волками, пусть сами решают. А с него хватит, сегодня он натерпелся достаточно. Мысль о том, что ему не придется соваться в волчье логово немного подняла настроение.

До главной площади он добрался быстро, только что не бежал. Ступив на знакомую площадную брусчатку, эльф сбавил шаг, до дверей головного офиса осталось рукой подать, так торопиться уже ни к чему. Он даже позволил себе оглядеться по сторонам. Внимание привлек купчижка, стоящий ровно посреди площади. Эльф таких здесь насмотрелся. Одет вроде и дорого, но за время путешествия изрядно просалился. А теперь вот добрался до главной площади Ойсбурга, стоит между двух офисов и размышляет, в какую из двух компаний ему податься.

Илерион знал, что разницы нет никакой. Обе торгуют одним и тем же по одним и тем же ценам. Ему даже захотелось поддеть незадачливого купца. Подойти сзади, хлопнуть по плечу, и сказать что-нибудь насмешливое, на вроде того чтоб не раздумывал слишком долго. А то здесь таких олухов любят, заставят расстаться с деньгами еще до того, как он доберется до одной из компаний.

Будто почуяв его намерение, тот, кого он со спины принял за купца, повернулся. Эльф встал, будто врос в землю. Он думал до этого, что сильней испугать его уже нельзя. Оказалось, можно. Ему отчетливо вспомнился из своего детства скрипучий голос старой и высушенной как вековое дерево прабабки: «Ох, Лери, ох баловник. Смотри, будешь озорничать, утащит тебя белый волк». А следом он вспомнил когда-то красивое, а после изувеченное безобразным шрамом лицо отца, когда тот опивался брагой, то всегда повторял одно и тоже: «никогда, ты понял меня, парень? Никогда не вставай на пути у красного князя».

Лери понял. Только теперь, но понял. Потому что увидел его. Никогда раньше не встречал, а вот узнал сразу. Моложавый, хотя и полностью седой человек, и такой же седой волк-оборотень. В его серых глазах было все что угодно, может быть даже вся мудрость мира, и только одного в них не было — жалости. Он удостоил эльфа одним единственным взглядом. Не ударил, как тот боец в подворотне, не сотворил заклятия, как тот матерый на базаре. Только посмотрел, но ему хватило и этого.

О том, чтобы идти в офис, больше не было и речи. Чаша терпения переполнилась. Он сначала попятился, а потом развернулся и побежал. Опять в сторону моря. Ему подумалось с тоской, что он просто мечется по кругу. Он ощущал себя заплутавшим в лесу одиноким путником, которого окружила волчья стая. А весь этот переполненный людьми город — всего лишь морок. Он перебегает от дерева к дереву, от куста к кусту, и везде натыкается только на ощеренные волчьи пасти.

«Все. С меня хватит, — рассуждал он на ходу, — Вернусь на острова. Женюсь. Заведу детей. Буду напиваться дряной брагой и вдалбливать отпрыскам одну простую мысль: «никогда, вы поняли меня? Никогда не вставайте на пути у красного князя».

Он шел к причалам, и вовсе не для того чтобы искать волчий корабль, ни со стражей, ни с людьми компании. Скорее он желал обратного, — не попасться волкам на глаза. Впрочем, это было маловероятным. Он шел к эльфийским причалам, у которых не то что людей волчьего племени, вообще никаких людей быть не должно. Начинало смеркаться, Илерион прибавил шаг. «Только бы Кени был здесь» — твердил он про себя. И с облегчением выдохнул, когда увидел парус. Его не спутать ни с каким другим. Такие паруса встречается только у островных эльфов. На вахте стоял молодой эльф.

— Эй, Кени здесь? — крикнул Илерион.

Вахтенный буркнул что-то неразборчиво, но видимо узнал его, и перебросил веревочный трап, а уже через пару минут он входил в капитанскую каюту:

— Привет, Кени.

— Лери, братишка. Какими судьбами? — молодой эльф в пестрой одежде, с лихо повязанной на голове красной косынкой на пиратский манер, развел руки в стороны, приглашая гостя в свои объятия, — О, что это у тебя с лицом?

— Так, неприятности, — Лери поморщился, — Кени, отвезешь меня на острова?

— Отвезу, конечно, не вопрос, — Кени посмотрел сочувственно, — Что, сильно припекло?

— Не спрашивай. Лучше не спрашивай, Кени, — он прошел к столу, наполнил кружку из пузатого кувшина, и стал жадно пить.

— Я и сам туда собирался, — сказал Кени, — Вот только одно маленькое дело…

— Какое дело? — спросил Лери, утирая рот рукавом.

— Да, я тут почти неделю пасу один корабль, — сказал он, после некоторого колебания, и добавил с намеком, — Так что, ты можешь поучаствовать…

— Леший тебя, Кени, ты все-таки решил пиратствовать, — сказал он осуждающе, — Мои уговоры на тебя не действуют.

— Так ведь, верное же дело, — возразил Кени с жаром, — И не опасное. Это же зайцы. Они не бойцы. Контрабандисты. Для них главное скрытность. Ну, братишка, я тебя не узнаю. Я что-то не вижу на твоем поясе тяжелой мошны. Ты собираешься на острова с пустыми карманами?

Лери действительно собирался на острова с пустыми карманами, однако кузен был прав, без денег там его ждет довольно жалкое существование. Но главным было не это. Ему вспомнились услышанные утром в офисе слова: «…Эту ночь она провела в доме контрабандиста… Зайцы умудрились выбить для нее дипломатическую неприкосновенность…». Илериону не составило труда сопоставить факты:

— Так ты говоришь, пасешь корабль уже неделю?

— Вот именно. А сегодня они грузятся, заметь, в спешке! Я сам проверял. Ну, Лери, ты с нами?

«А что если все эти волчьи рожи в городе только для отвода глаз? — думал он, — Разгуливают по базару, привлекают внимание, а в это время ценные сведения, переписанные с камня, преспокойно уплывают с какими-то Зайцами?» Илерион тут же убедил себя, что именно так все и обстоит. Грабануть зайчишек, получить куш от компании, а главное… главное обставить хитрую ведьму! Вот тогда будет что рассказывать отпрыскам, сидя за кувшинчиком… нет, не браги, а самого лучшего вина.

— Конечно, я с тобой, Кени, — оживился он, — Надеюсь, клинок для меня найдется?

Все шло как по писаному. Они дождались, когда заячье судно выйдет в море и пустились в погоню. Догнать контрабандистов труда не составило, корабль Кени значительно превосходил их в быстроходности. Сошлись бортами. Как и предполагал Кени, трусливые Зайцы все побросали и попрятались в трюме.

Абордажная команда ловко, будто всю жизнь этим занималась, перевалила с борта на борт перекидные трапы. Предвкушая легкую добычу, пираты с веселым гиканьем спрыгивали на палубу атакованного корабля. Кени радостно улыбался и потирал руки. А дальше, все пошло не так…

На место скрывшихся зайцев на палубу вышел десяток воинов-ежей. Кени пересчитал их, и улыбка на его лице стала еще шире. Видимо, он полагал, что против тридцати его лихих молодых бойцов десятка защитников продержится недолго. А вот Лери понял все сразу. Еще до того, как услышал звон скрещенных мечей.

Впрочем, звона особо и не было, потому что не было как такового фехтования. Ежи убивали быстро и точно. Один выпад, — один удар, — один труп. В отличие от эльфов, они бились молча, не издавая ни звука, даже получая ранения. С лица Кени не успела сползти дурацкая улыбочка, как абордажная команда была перебита, и воины-ежи по тем же самым трапам перебегали теперь уже на их палубу.

Эльф Илерион пятился, сжимая чужой непривычный руке, и как он отчетливо понимал, бесполезный клинок. Он успел увидеть, как разбрызгивая кровь катится к его ногам отрубленная голова Кени. Он попытался атаковать, но воин-еж легко отразил удар, слитным движением его меч крутанулся в руке и рассек эльфу грудь. Илерион знал, — этот удар смертелен. Его сознание стремительно меркло, и последним, что он услышал был голос, который прошлой ночью так и не удалось услышать Ольхе:

— Как вы думаете, Егер, они тоже охотились за камнем?

— Нет, мастер Рибус. Полагаю, они обычные пираты.

 

Глава 34

Глава 34. Бой в горловине.

— Белый снег хрустит под ногами, как белые кости врагов моих… — не иначе Акиму опять прилетели воспоминания из прошлой жизни.

Макарка подобным похвастать не мог, но ему захотелось поддержать разговор:

— Твои слова, Акима, да богу в уши. Кабы мы по врагу топали как по снегу, уже всех бы в муку перетоптали.

Их путешествие вверх по реке оказалось спорым, но недолгим. Когда они погрузились в лодку и отплыли, то почти сразу почуяли за собой погоню. Вася разделил отделение на две пятерки. Одна пятерка в трудах, — четверо гребут, один на руле, вторая, соответственно, отдыхает. Двигались, спасибо запасливому Акиме, без остановок. Накупленные на ойсбургском базаре продукты позволяли не заботиться о пропитании, а пресной воды, когда они вошли в устье реки, и так была прорва.

Зато на реке сразу почувствовали, что движутся не куда-нибудь, а на север. Усилиями четырех гребцов лодка прямо на глазах входила в зиму. Уже под конец третьего дня пути, под ее носом затрещал пока еще тонкий ледок. Весла его ломали, не встречая сопротивления, но стало понятно, — лодку придется бросать. Нашли место на берегу, где преследователи ее хотя бы не сразу обнаружат. Вытащили посудину на берег, спрятав за кустарником, распределили между собой груз и потопали пешим ходом.

На воде им еще как-то удавалось держаться от погони на расстоянии, а на суше, хоть парни и отдыхали совсем мало, их стали догонять. Когда подмерзшую жухлую траву под ногами сменил снег, в который они стали проваливаться, парни подумали, что теперь их догонят совсем уж скоро. Но тут выручил Акима, из пихтового лапника соорудил снегоступы, до которых преследователи, похоже, не додумались. Ребята даже начали отрываться от погони и повеселели.

Кроме прочего, отпала необходимость выбора, выбрасывать камень с маяком или нет. На снегу своими снегоступами они теперь оставляли отчетливый совершенно особый след, так что никакой маяк преследователям больше был не нужен. К радости прижимистого Коротка, Вася сказал, что выбрасывать камень пока не будет. И вот теперь на второй неделе пути они достигли предгорья северной гряды и шли через заснеженное, протянувшееся на северо-восток, ущелье.

Его стенки сходились все ближе, снег становился все более глубоким и рыхлым, и им пришлось пойти след в след. Неразлучную парочку сдружившихся Коротка и Вершка разделили. Как самый легкий, мышонок шел впереди колонны, Вершок, как самый тяжелый, ее замыкал. Вася с Макаром и Акимой оказались в середке.

— Вась, я так думаю, определяться надо. А то, боюсь, бог Акиму не послушает, — сказал Макар, — Кабы наши кости в этих снегах не остались.

— Ты, о чем? — спросил Вася.

— Догоняют они нас, — сообщил Макар.

— Это я и сам понимаю, — согласился Вася, — Видать приноровились как-то по снегу идти. Но сколько их там?

— Я полагаю, полусотня. К тому еще у них несколько конных, да и моги наверняка имеются, не без этого.

— Что предлагаешь? — спросил Акима.

— А то, что отсюда уже видно, как стенки ущелья сходятся, — ответил Макар.

— Ну так мы заберемся, чай не впервой, — Аким пожал плечами, — Да и невысоко там.

— Невысоко, но для засады достаточно, — Вася сообразил, что имеет ввиду Макар.

— Вот именно, Вась, — Макар похоже успел все прикинуть, — И еще там, считай, каменный мешок, наверняка снегу наметено по пояс. Лучшего места у нас, скорее всего не будет.

— Ладно, наверх поднимемся, посмотрим.

Ущелье заканчивалось, конечно, не отвесной стеной, но довольно крутым подъемом. И снегу там действительно намело предостаточно. Вася для пробы, скинул один снегоступ и нога сразу провалилась по колено. Даже если для тех, кто идет за ними, тропу конные торят, то тут и лошадь по брюхо увязнет.

— Эй, Короточек, — крикнул Вася, — Давай дальше прямо, пока вон за тот камень не зайдем. Пусть думают, что мы по-прежнему от них улепетываем.

Скрывшись за скалой, где их не могло быть видно выходящим из ущелья, Вася объявил привал. Надо теперь осмотреться и прикинуть, как и где лучше устраивать засаду. Он вскарабкался на высокое место, где горловина ущелья хорошо просматривалась. Макар с Акимой влезли следом.

— Что думаете? — спросил Вася.

— Левая стенка самое то, — недолго думая сказал Макар, — Неприступный отвес, обзор хороший и есть за чем от стрелы прикрыться.

— Согласен, — поддержал его Аким, место хорошее. Чтоб до нас добраться им придется много обходить, а они у нас, считай, как на ладони.

— Принимается, — Вася кивнул, — С одним уточнением. Они тоже не дураки, и щиты, чтобы от стрел прикрываться, я думаю, у них имеются.

— Есть предложение?

— Ага. На противоположной стене, вон там, тоже есть хорошее место, гребешок небольшой, но на одного человека места хватит. Для лука чуток далековато, а для арбалета, я думаю, в самый раз.

— Арбалетом добью, не вопрос, — не без самодовольства подтвердил Аким.

— Вот и порешили.

Они спустились к остальным, Вася обсказал тактику предстоящего боя.

— На позицию выходим обходным путем, чтоб ни единого следа видно не было, — Вася строго посмотрел на Акима, — Ты вон там обойдешь, как раз на свою лежку выйдешь. Вершок пойдет с тобой, прикроет если что. Для него там тоже место найдется.

— А я? Я как зэ? — забеспокоился Короток, — Без меня Версок как биться будет?

Вася достал из кармана камень с маяком и вручил его Коротку:

— Ты пойдешь дальше, — сказал он.

Короток неожиданно заартачился.

— Да, как так-то? Как так? Вы биться будете, а я с богатым камуском себе спокойно дальсэ пойду?

— Надо же. Мышонок мышонком, а туда же, — Вася вздохнул, — Ты пойми, на камне маяк. А по маяку они нас отслеживают. Никак нельзя, чтобы они о засаде догадались. Понимаешь?

Мышонок понимал, но насупился и по давней своей привычке уставился себе под ноги.

— Слушай, Короток, давай так, — терпеливо сказал Вася, — Ты сильно далеко можешь не отходить. Но двадцать минут должен идти в прежнем направлении. Понятно?

— Понятно, — Короток тяжко вздохнул.

— С этим разобрались. Монета с заклятием княжны у всех есть? — Вася лично убедился, что заклятие под названием «меня здесь нет» имеется у каждого, — Занимаем место, засвечиваем приказ и не высовываемся. Акима, особенно тебя касается. И еще, Аким, сразу в бой не вступай. Дождись, когда они против нашей стенки оборону выстроят.

Аким кивнул.

— Ну, тогда все. Весь груз оставляем здесь. С собой только оружие, доспех и боеприпас. Стрелы берите все сколько есть. Пошли…

Они заняли места, засветили приказку княжны и приготовились ждать. Ждали недолго. Как раз минут через двадцать из-за ближайшей скалы показались передовые бойцы преследователей. Вася единственный, кто наблюдал за приближением противника. Остальные от греха попрятались за камнями, ожидая команды.

Макар угадал, впереди шли трое конных и торили путь. Над передней лошадью было видно зеленоватое свечение, она шла под усиливающем заклятием, хотя и все равно не шибко. Там, где Васина десятка проходила на снегоступах по верхнему насту, лошади глубоко утопали в снегу. Всего противников действительно оказалась полусотня, чутье Макара не подвело и в этом. Отряд их сильно растянулся, что Васю порадовало. Замыкали колонну еще две лошади, они тащили за собой волоком поклажу, сооруженную, похоже, из чего ни попадя.

«Не так уж хорошо они и подготовились, — подумал Вася, — Хотя, для тех, кто снега раньше в глаза не видел справляются неплохо. Да еще и нас догоняют». Небыстро, но верно колонна двигалась к выходу из ущелья. Вася сосредоточил внимание на передовой лошади. От нее шел парок, который смешивался с зеленью свечения, отчего лошадь казалась ненастоящей. Дойдя до горловины, там, где начинался крутой подъем, скотинка провалилась совсем уж глубоко и жалобно заржала. Сидящий на ней всадник повернулся и стал что-то требовательно говорить следующему за ним.

Что он хочет, угадать было не трудно. Его лошадь порядком устала, и он хотел, чтобы торящим путь, стал другой. Требование может и справедливое, только место для перестроения он выбрал не самое удачное. Тем не менее товарищ его согласился, достал монету, подсветил свою лошадь зеленью и попытался объехать первого. Закономерным итогом маневра его лошадь точно так же провалилась в снег чуть не по шею. Все. Лучшего случая и ждать не стоит. Вася поднял руку в знаке приготовиться, а уже через секунду подал знак атаки.

Первым же залпом цапли лишили всех трех передовых коней своих седоков. Вася придержал одного из цапель за рукав:

— Коней. Коней тоже… — как не жаль было лошадок, но здесь они своими массивными телами еще сильнее затруднят выход из горловины.

Лучник кивнул и натянул лук. К чести Цапель, лошади погибли почти без мучений. Видать по всему, в своей прежней довоенной жизни хорошо научились укладывать крупного зверя.

Как оказалось, у противника стрелки тоже имелись, только топали они где-то в середине растянутой колонны. Вася отметил это как существенный недогляд их вожака. Теперь, на бегу проваливаясь в снег, они спешили на помощь передовому отряду.

Вася ткнул пальцем в сторону бегущих, указывая на смену приоритета. Близнецы перестали расстреливать успевшую попрятаться за щитами ближайшую к ним пехоту и начали бить по подбегающим стрелкам. Тех было два десятка, но, стреляя с возвышенности, цапли имели преимущество в убойной дальности стрельбы. А кроме того, на бегу много не стреляешь, поэтому, когда вражеские лучники добежали до места, где укрепился передовой отряд, их осталась половина.

Эффект внезапности сработал на отлично, сократив общую численность вражеской полусотни на треть. Но, как заканчивается все хорошее, пришел конец и замешательству противника. Они определили расположение Васиных бойцов, пехота составила щитовой строй, а за их спинами укрылись стрелки и моги.

Впрочем, моги в этот раз Васю волновали мало. Существенного вреда они не причинят, благо противостоять нифриловым проклятиям ребятам не впервой. А как-то особо помочь своим собственным бойцам они тоже не смогут. Заклинай не заклинай, а стоя по пояс в снегу, много не навоюешь. Вася надеялся, что Аким это понимает, и разыграет свой козырь на вражеских лучниках, а не на могах.

В общем, противник получил хороший удар, но не поплыл, не растерялся, собрался и готовился сделать ответный ход. А пока Цапли успели добить еще троих, тех что спешили от самого хвоста их растянутой колонны, и оказались последними, кто не успел примкнуть к общему защитному построению.

Как только противник выстроил оборону, Вася приказал лучникам прекратить стрельбу, — ни к чему боеприпас даром переводить. Он понимал, что ответных ходов, если не считать отступления, у противника в сущности два. Либо начать форсировать горловину ущелья, что для них несомненно будет сопряжено с большими потерями. Либо попробовать отстреливаться, а поскольку Васины бойцы прикрыты скальным карнизом, то врагу придется посылать стрелы навесом. Конечно, стрелять будут не прицельно, на удачу, но все ж таки этих стрелков там остался целый десяток. Лишние риски ни к чему, он дал приказ щитоносцам поднять щиты над головами.

И угадал. Противник решил для начала пострелять, и по их поднятым щитам нет-нет, да дзынькали рикошеты отдельных стрел. В общем, ответный ход враг сделал, конечно, но ход — так себе. Из разряда — «за неимением лучшего». «Зато теперь снова мы походим» — подумал Вася. Из-за скального карниза неприятеля ему видно не было, но выглядывать и подставляться смысла он не видел. То, что творится сейчас внизу под скалой он знал и так. Они выстроили защиту на одну сторону, не догадываясь, что их спины сейчас выцеливает арбалет. Акима, занявшего позицию на противоположной стене ущелья, Вася видел как раз-таки хорошо.

Доносившиеся снизу крики и стоны попритихли. Видимо, одни успокоились насовсем, других усыпили заморозкой, а третьи, кто остался в строю, решили поберечь силы. Вася видел, как Акима целится, и понимая, что, хотя и совсем чуть, но рискует его выдать, все-таки решился крикнуть:

— Акима! Бей по стрелкам! — и увидел, как Аким согласно кивнул и спустил курок.

Раздавшийся снизу вопль оповестил, что Аким попал. А последовавшие властные крики дали понять, что противник в срочном порядке меняет построение на круговое. «Ну-ну, сейчас вы будете еще больше удивлены, — подумал Вася, — но как же все-таки медленно он его заряжает». Акима перезарядил, наконец, свой арбалет и снова неспешно прицелился. Противник пытался и по нему ответно стрелять, но на такую высоту стрелы хоть и залетали, однако подъемную силу теряли почти полностью и их относило в сторону ветром.

А вот тяжелый арбалетный болт, пущенный с высоты птичьего полета, похоже только набрал разгонной силы. Звук ломающейся с треском древесины, слившийся с криком боли, подтвердил Васино предположение, что деревянный щит ему не помеха. И тут врагов проняло. Им стало понятно, что, если остаться стоять на месте, этот неспешный арбалетчик до ночи их всех перестреляет.

Если бы они решили отступить, то, конечно, потеряли бы еще немало людей, но некоторые бы выжили. Однако они решились на атаку. Сохранять круговой щитовой строй на ходу не сложно, такие навыки нарабатываются еще в учебных лагерях. Но сохранять такой строй, при этом карабкаясь на гору, гораздо труднее. А, карабкаясь на гору по пояс в снегу, — просто немыслимо.

Цапли перебили всех лучников, когда противники не прошли и половины пути. Аким бил издалека, да и метким стрелком не был, но зато он мог стрелять, невзирая на наличие щитов и доспехов. Не мудрствуя лукаво, он попросту целил в отдельные людские скопления, и свою лепту в разгром врага вносил.

Потеряв лучников, неприятельская пехота утратила смысл удерживать подобие строя. Выставив щиты перед собой и уже не оглядываясь на товарищей, каждый сам рванул к вершине, где засели Васины бойцы. Мало того, что рыхлый снег сковывал их движения, он к тому еще и ноги от тонкой стрелы защитить не мог. Цапли стали метить чуть ниже поднятых щитов. На то, что стрелы, пущенные по ногам, находили свою цель, указывало то, как снег вокруг нападающих окрашивался красным, а сами они двигались все медленней.

Жалкая горстка тех, кто добрался до вершины без ранений, пыталась себя взбадривать кличами, но после такого забега по сугробам да на откате от заклятий сил у них осталось немного, на верху их встретил строй, составленный из Васи, Макара и Бобров и поставил этой атаке окончательную точку. Вроде можно радоваться, но Вася озабоченно вертел головой по сторонам.

— Вась, ты чего, — спросил Макар, — Что-то не так?

Вася чуял что не так, но не мог понять, что именно. Он смотрел внимательно на противоположный склон и все равно увидел не сразу: прячась за камнями, там карабкались трое вражеских пехотинцев.

— Аки-има! — заорал он, — Трое под вами.

«Добить дотуда цапли не смогут. Бежать на подмогу бессмысленно. Слишком долго обходить, — Вася сжал кулаки, — ну же, парни: Акима, Вершок, не оплошайте».

Аким быстро оценил опасность. Дергаться и спешить не стал, что хорошо. Начал спокойно перезаряжать свой арбалет. Из-за сугроба поднялся Вершок, прождавший все предыдущее сражение без дела. Он отложил в сторону щит и поудобней перехватил копье. Тоже правильно, так ему биться будет сподручней.

Аким выстрелил. Карабкающийся первым получил в грудь стрелу и упал. Вася прикинул, что еще на один выстрел у Акима время будет. А там уж вдвоем с Вершком с оставшимся они должны справиться. Аким действительно успел перезарядиться и выстрелил, но в этот раз не повезло. Противник держал щит под углом, и болт срикошетил.

Вот первый враг добежал до Вершка. Попытался ударить, но длиннорукий Вершок его опередил и насадил на копье. Только вот перестроиться на последнего оставшегося в живых толком уже не успел, удар меча отбил, а подсечку прозевал. Догадался гад, где у Вершка слабое место. Вершок грохнулся на спину, выронив копье. Помочь ему Аким явно не успевал. Неужели все? Вершок лежал на спине, видел над собою серое небо, лицо врага и замах меча. Испугаться он толи не успел толи забыл. Только мысль пронеслась: «эх, подвел».

И тут невесть из-за какого камня серой тенью выскочил Короток. За пару мгновений он оказался за спиной вражеского пехотинца, короткий размах и шипованный шар кистеня врезается тому в висок. Теперь точно все, последний противник кулем повалился на снег. Мышонок протянул руку и помог Вершку подняться.

— Короточек, ты откуда здесь взялся?

— А ты се думал? Ты се думал? — Короток не замечал, как по его щекам бегут горячие злые слезы, — Сто я тебя бросу сто ли?

Вершок не нашелся, что ответить на странное обвинение и просто обнял Мышонка. Следом приблизился Акима, свой арбалет он небрежно нес на плече:

— А правда, Короток, — как всегда пережитой страх он прятал за показной бравадой, — Ты ведь, считай, и меня спас. Этот ухарь скорее всего нас обоих по очереди зарезал бы. Ты как оказался здесь?

— А се я? Я все сделал как Вася сказал, — Мышонок насупился.

— Да, ладно. Ты чего? Я ж тебя не обвиняю, вот, дурашка, — Аким тоже его обнял, — Пошли вниз, вон ребята нас уже ждут.

Они спустились и подошли к остальным, и там уже все стали обниматься, кричали, смеялись, радуясь, что все выжили. А больше всех внимания досталось Мышонку, хотя он и нанес в бою единственный удар, никто не стал бы оспаривать, что этот его удар был самым важным.

— Я нес камень, как Вася мне и сказал, двадцать минут, — рассказывал он, — Потом увидел хоросэе место для привала. Там дазэ дупло было. Я полозыл камень в дупло, и посол обратно.

— Ну, мышонок. Ну герой! — его хвалили наперебой, — А как же ты наверх залез незаметно?

— Осень просто. По Версковым следам.

— Ну, ты, молодец, — нахваливал его Акима, — Прям Коперфильд — Гудини. А я думал конец нам с Вершком. Зато теперь, брат, наступает твой главный мародерский праздник. Пятьдесят тел, да с конями!

— Кстати о телах. Там не все мертвы и без сознания, — предостерег Вася, — А кто-то вообще может мертвым только прикидываться. Пойдем все вместе. И ухо в остро.

Вася оказался прав. В живых осталось аж семнадцать человек. Правда, у некоторых были такие тяжелые раны, что уже и заморозку делать бессмысленно. Но делали все-равно, хотя бы как обезболивающее. А вот оказывать сопротивление собирался только один. Акимин болт пробил ему ногу навылет, он потерял немало крови, но держался, поджидал их, сидя в снегу, сжимая нож, с выражением угрюмой решимости.

— Эй, не дури, — грозно окрикнул его Вася, — Хотели бы тебя добить, твой нож тебе бы не помог.

Раненый отдал нож и позволил Акиму сделать себе перевязку и наложить на ногу заморозку. Ребята посовещались что делать с остальными выжившими, и решили, что первую помощь все-таки оказать надо, но не более того, не выхаживать же их. Кому повезет, тот выживет. Они соорудили для них из палок и шкур навес. Натаскали дров, подтащили провизии, развели костер и на огонь поставили котел со снегом. Получилось подобие стоянки.

Бобры привели двух лошадей, тех что тащились в конце колонны, впряженные в примитивные волокуши. Они так и топтались там, где их оставили в начале боя. Парни думали, что там продовольствие, а оказалось, лошади тащили двух мертвецов. Тот раненый, что встречал их с ножом, по-прежнему оставался в сознании и с недоумением следил за их хлопотами. Наконец он не выдержал:

— Почему помогаете? — спросил он, — Мы бы никого в живых не оставили.

— Я знаю, — невозмутимо ответил ему Вася, — Но, думаю, если ты сам до сих пор не понял, то и объяснять бесполезно.

Раненый настаивать не стал:

— А лихо вы нас переиграли. Вдесятером против полусотни, да еще без потерь. Лихо!

— Ну, вообще-то вы сами подставились. Слишком понадеялись на нифрил, — думали, что про маяк мы не знаем. Проявили чрезмерную самонадеянность, — разведку вперед не выслали, походный строй сильно растянули, передовой отряд оставили без стрелкового прикрытия. Сунулись в незнакомую местность без подготовки, — Вася развел руки в стороны, мол чего тут еще объяснять, — Уверен, что снег вы раньше в глаза не видали. Те двое мертвецов, что вы с собой тащили, не иначе получили обморожение, а вы не знали, как им помочь, и просто наложили на них заморозку.

— Верно говоришь, — раненый не стал отрицать очевидное, — Мы потом уж сообразили, а поначалу это даже смешным показалось, — наложить заморозку на обмороженных…

— Ладно, теперь о деле. Выживших мы не обыскивали. Думаю, нифрил у них в карманах найдется, будет, чем раны подморозить. Насчет обморожений ты уже и сам понял, лучше растереть снегом, — Вася увидел в его глазах недоверие, — Я не шучу, растереть снегом и закутать в теплое. Кое-что из оружия мы вам оставили, но луки все забрали, уж не обессудь. Если захочешь здесь задержаться и помочь товарищам, сделай к навесу стенки хоть из того же снега. Дров мы сколько-то натаскали, но их хватит ненадолго. Имей ввиду, им еще долго неподвижно лежать, если будут не в тепле, они не выживут. Лошадей ваших мы тоже оставили. Ну, все, бывай.

Они уже отошли довольно далеко, когда Вася вдруг вспомнил:

— Эх, про снегоступы ему не сказал.

— Перебьется, — Акима решительно пресек этот порыв человеколюбия, — Нечего ему по нашим землям на снегоступах шастать.

— Принимается, — согласился Вася, и больше уже об этом не вспоминал.

 

Глава 35

Глава 35. Безупречный труд старшего секретаря.

Старший секретарь головного офиса объединенной зерновой компании — фигура значимая и по-своему могущественная. И не только в глазах обширного штата своих подчиненных. Даже сильные мира сего пытаются его задобрить, стараются ему понравиться; с ним приветливы и обходительны, ибо он тот, кто может посодействовать, а может и воспрепятствовать. Ибо он тот, кто докладывает Самому!

Людское мнение наделяет его этой значимостью, и это, пожалуй, даже льстит самолюбию, однако не мешает старшему секретарю отдавать себе отчет в том, что на деле он лишь пашет как каторжный, и как каторжный имеет много обязанностей и почти совсем не имеет прав. А пуще прочего он не имеет права на ошибку.

Ему приходится удерживать в памяти сотни малых дел и десятки крупных. Он вынужден быть беспощадным к писарям и счетоводам, которые своей ленью и необязательностью всеми силами стремятся свети его в могилу. А получив очередную заслуженную выволочку, косят ему в спину взглядами, полными зависти и злобы, не понимая, не желая понимать, как тяжел его труд и велика ответственность.

Он приходит на работу раньше других, потому что не может позволить себе ни единой минуты утраченного впустую времени. Под его строгим приглядом за рабочие столы рассаживаются его подчиненные, ряд за рядом как в школьном классе, в огромном школьном классе.

Старший секретарь привычно заглядывает за портьеру, — приемную залу начинают заполнять посетители, некоторые из них приходят едва ли не раньше его. Они устраиваются поудобней на кожаных диванах, приготавливаясь ждать, всем своим видом показывая, что ждать они будут столько, сколько понадобится, до тех пор, пока Сам их не примет. Старший секретарь знает, разумеется, кто будет принят совершенно точно, а кто из них прождет напрасно… ну или почти знает. Если у Самого останется время, если он будет в добром расположении духа, может какой-то из мелких сошек и повезет. Но от старшего секретаря это не зависит совершенно. Сам решает все сам, что бы они там себе не надумали.

Посетители все прибывают, скоро на диванах не останется свободных мест, и прибывшие последними будут толпится стоя. Взгляд старшего секретаря выхватывает грузную фигуру представителя гильдии парфюмеров. Ему назначено первым. Секретарь приглашающе машет ручкой, и тот довольно резво для человека с такой комплекцией устремляется в заветный проем. Сопроводив парфюмера в директорский кабинет, как только за ним закрывается дверь, он разворачивается к секретарям и разражается приказами:

— Контракт с гильдией парфюмеров мне, последнюю отгрузочную накладную и выписку о поступлении платежей, — он знает, какие документы от него могут затребовать, и он должен быть готов.

Однако парфюмер пробыл недолго. Он выпорхнул из директорского кабинета, рот растянут в улыбке, влажные губы что-то шепчут, скорее всего — подсчеты предстоящих прибылей. Старший секретарь провожает первого посетителя и тут же выцеливает следующего: представитель администрации по вопросам аренды зданий. Человек важный!

— Прошу. Вас ожидают, — заодно наметанный глаз старшего цепляется за долговязую фигуру пропахшего морем интенданта. С отчетом по ревизии складов. Этому директор не нужен. Пока не нужен, если данные по складским запасам сойдутся. А если нет… Вот тогда придется идти на ковер к Самому, и старший писарь может позабыть о планах на ближайший выходной.

Секретарь кивает интенданту, цепкой лапкой подхватывает его под локоток и, увлекая за портьеру, сопровождает к столу главного счетовода. На ходу раздавая приказы: поднять арендную документацию с начала года и составить сальдо по оказанным услугам аренды и платежам в городскую казну. Рабочий день входит в разгар. Старший секретарь наматывает километры по ковровой дорожке, пролегающей от приемной залы через отдел писарей и счетоводов в директорский кабинет.

Закрытые контракты старший секретарь в архив относит лично, прежде сделав копию на нифриловый носитель, согласно последнему распоряжению о порядке хранения документации. День переваливает за полдень, а ему кажется, что толпа посетителей не уменьшилась совершенно. Но он привычен, он дает мысленный пинок своему поджарому телу и тащит на прием следующего по важности посетителя.

Когда неяркое зимнее солнце начало погружать свои телеса в гладь морского горизонта, старший секретарь вспомнил, что обещал сводить дочку к пристаням и показать швартующиеся корабли. Он со вздохом заглянул в приемную. «Стоячих» не осталось, но диваны были еще полны. Секретарь подхватил книгу регистрации, в которой, желающие попасть на прием, записали имя, звание, должность и цель визита. Несколько человек поднялись с диванов и с посуровевшими лицами, перебивая друг друга, попытались узнать, когда же их примут. Старший секретарь ответил привычно предупредительно-вежливым «ожидайте» и понес книгу в директорский кабинет. Дождался, когда оттуда выйдет очередной посетитель, коротко постучал по двери костяшками пальцев и вошел.

— Из важных кто-то есть еще? — спросил его директор, не поднимая головы от текста очередного торгового соглашения.

Старший секретарь пожал плечами, мол не мне решать, и положил на стол книгу. Директор бегло пробежал взглядом по именам зарегистрированных, глядя не столько на имена, сколько на записанное в графе «звание, должность», сообщил, кого он успеет принять сегодня, и вернулся к чтению. Секретарь развернулся на каблуках и отправился в приемную оглашать список счастливчиков, которым сегодня все-таки повезет.

Когда за окнами повисла непроглядная темень, старший секретарь подумал, что дочка уже, наверное, спит, и вспомнил, что еще обещал сводить супругу в ресторан, но теперь не успевает и этого. «Ожидайте» — привычно подумал он, и в сотый, наверное, раз за этот день отправился в приемную, надеясь застать ее пустой.

Но нет. Остался еще один посетитель, совершенно незнакомый ему человек. За день перед старшим секретарем проходило так много людей, что все лица сливались в одну безликую маску. Он попытался вспомнить, видел ли вообще сегодня этого седого господина. Ему припомнилось, будто и впрямь видел его в компании довольно юной девушки, одетой в походный костюм. Он даже подумал тогда о неуместности ее присутствия здесь. Однако сейчас никакой девушки не было, а более ничего вспомнить он не смог.

— Вам назначено? — с сомнением спросил старший секретарь, придав голосу чиновничьей строгости.

Не торопясь отвечать, седой господин сладко потянулся, легким и быстрым, прямо каким-то звериным движением поднялся с дивана и заглянул секретарю в глаза. Старший секретарь был человеком опытным. Ему доводилось общаться со множеством властных людей, и потому завел себе четкое правило, — в глаза посетителям не смотреть. Но этот как-то умудрился подловить опытного служащего. Старший секретарь тут же осознал, что, во-первых, отвести взгляда от этих серых глаз он не в состоянии, а во-вторых, глядя в эти серые глаза, он не сможет отказать их владельцу.

— Разумеется, назначено, — сообщил сероглазый, — Меня зовут Верес, я новый глава гильдии оружейников.

Секретарь сбойнул, вместо привычного «ожидайте» выдав: «одну минуту, я уточню у директора», и побежал докладывать о последнем посетителе этого дня.

— Разве еще кто-то есть? — спросил его директор.

— Ну, да. Этот… — с перепугу из головы секретаря вылетело имя, — Новый глава оружейной гильдии.

— Странно, — директор побарабанил пальцами по столу, — Разве я говорил, что его приму?

Старший секретарь на это ничего не ответил, и только преданно таращился на директора. По правде сказать, он теперь и сам уже не мог припомнить точно, но почти убедил себя, что да «говорил».

— Ну, хорошо. Зовите. Да… И можете идти, дожидаться меня не нужно.

Старший секретарь кивнул, он и сам понимал, что «оружейник» здесь надолго не задержится, и пошел звать его в кабинет. Директор склонил голову над очередным документом. Некоторых настырных посетителей, полагающих, будто встреча с директором компании как-то им поможет, он принимал, не отрывая взгляда от бумаг. Одни обижались и уходили сразу, другие озвучивали свое «дело», получали отказ и уходили все-равно.

Директор слышал, как посетитель вошел в его кабинет, но продолжил читать, зная по опыту, что какое-то время тот подождет в расчете, что на него обратят внимание, а потом либо уйдет, либо заговорит. Минута проходила за минутой, а посетитель молчал. Директор даже забыл про него и был удивлен, когда, дочитав документ, поднял голову и обнаружил, что тот по-прежнему здесь.

Он посмотрел в серые глаза своего гостя и ему почему-то захотелось извиниться за свою «забывчивость». Но директор не был бы директором, если бы не умел быстро брать себя в руки. Он невозмутимо продолжил разглядывать посетителя, и на его лице сначала отразилось что-то вроде недоумения, а затем брови над его переносицей угрожающе сошлись:

— К чему это представление? — сказал он сурово, — Или вы надеялись, князь, что я вас не узнаю? В таком случае вы ошиблись, ваш облик мне описывали довольно подробно.

Суровая отповедь не вызвала на лице Вереса ни тени раскаяния, но заговорил он тем не менее довольно миролюбиво:

— Не сомневаюсь, что описывали. Но если бы я записался в этой вашей книжечке как урский князь, то полагаю, вы бы меня не приняли.

— Вы правильно полагаете. Мы не вмешиваемся в политику, потому что это, извините за тавтологию, — политика компании, — директор подвигал из стороны в сторону затекшей шеей и покривился, — А после подобного трюка с вашей стороны, полагаю, нам и вовсе не о чем говорить.

— Как раз в этом нет никакого трюка. Со вчерашнего дня я на самом деле новый глава гильдии оружейников.

— Поздравляю, — безрадостно сказал директор, — Но мы оружием не торгуем и, сразу скажу, деньги в долг не ссужаем.

— А я не собираюсь предлагать вам оружие или просить в долг, — ответил Верес, — Но, пожалуй, насчет трюка вы все-таки правы. Я записался к вам на прием как глава гильдии, но говорить с вами я пришел как князь Урсы.

— Все-таки политика… — директор подтвердил свое первоначальное предположение голосом человека, уставшего от людской непонятливости, однако Вереса это не смутило.

— Послушайте, директор, — сказал князь, — Мы с вами оба знаем, что политика неотделима от торговли и производства. И если вы до сих пор не вмешиваетесь в межгосударственные отношения, то это делает вам честь как человеку, который держит слово, но подписывает приговор как дельцу.

— Вот как? — в голосе директора по-прежнему ощущалось недовольство, но проявилось некоторое любопытство, — Может поясните, чем это вы мне собираетесь угрожать?

— Угрожать не собираюсь, — охотно «пояснил» Верес, — У меня нет на вас никаких рычагов давления.

— А у кого они есть? — директор нехорошо прищурил глаза, — У властей средиземья? У Азума? Или может быть у Тайгара?

— Я не люблю повторяться, директор, но вынужден сказать, мы опять-таки оба знаем, что если и может кто-то представлять для вас угрозу, то он сидит в здании напротив, — Верес указал на окно, завешенное тяжелой шторой.

— Видите-ли какая штука, — по губам директора скользнула тонкая усмешка, — Косметическая компания тоже не занимается политикой.

— А вы полностью уверены в этом? — быстро спросил Верес, внимательно глядя в глаза директора, — Ваши слова подтверждают мое предположение, что вы играете с Косметической компанией по одним правилам, хотя мне и неизвестно, кто вам эти правила навязал.

— А вот это, князь, не ваше дело, — в голосе директора снова отчетливо просквозила угроза.

— Не надо горячиться, директор. В ваши взаимоотношения лезть не обираюсь, — заверил князь, — Но на политической арене появился новый игрок. И либо это — косметическая компания, либо — вы.

— Вы позволяете себе лишнего, князь. А ваши домыслы оскорбительны. У вас есть конкретные факты?

— Ну, что ж. Факты так факты, — Верес удовлетворенно кивнул, беседа развивалась именно так, как он и задумал, — Я вижу на стене прекрасную карту континента. Не возражаете, если я использую ее для наглядности?

— Будьте так любезны, — ворчливо разрешил директор, — Надеюсь это сэкономит мое время.

— Поверьте, я ценю, что это время вы мне предоставили. Буду краток, — Верес подошел к огромной карте, занимающей чуть не полстены и снял с крючка висящую рядом указку, — Прошу взглянуть вот на эту область, расположенную на северо-востоке от средиземья, которая включает в себя сразу несколько государств, в том числе и Урсу, князем которой я являюсь.

Директор промолчал, ожидая обещанной конкретики.

— Факт первый. Предводитель гусиного народа предал альянс Азум-хана и переметнулся на сторону кошачьего альянса Тайгара.

— Лично мне это ни о чем не говорит, — сообщил директор сухо.

— Охотно поясню. Вы, директор, только-что точно определили сильнейших политических игроков континента: Азум на востоке, Тайгар на западе, ну а в середине — это власти средиземья. Так вот, гусиный предводитель прекрасно знает, что Азум предательства ему не простит, что Тайгар ему не доверяет, да и кто будет доверять предателю, а для средиземья он — слишком незначительная фигура, чтобы портить из-за него отношения хотя бы с тем же самым Азумом.

— Согласен, — хмыкнул директор, — Здесь в средиземье его поддерживать не будут. И из этого вы приходите к заключению, что этого «гуся» взял под крыло кто еще?

— Во всяком случае, такой вывод напрашивается, — Верес усмехнулся, — Но этот был только факт первый.

— Вам удалось меня заинтересовать, слушаю дальше.

— Факт второй, царь воловьего народа, Фарадор, — Верес переместил указку левее, обозначая на карте соседнее государство, — Этот правитель много десятилетий выказывал притязания на земли, принадлежащие его северной соседке, королеве горностаев.

— И теперь что-то изменилось, — догадался директор.

— Совершенно верно. Теперь он от угроз переходит к действиям. При этом он знает, что я не останусь в стороне и выступлю на стороне королевы. До сих пор его это сдерживало. Однако по всей видимости, этот сдерживающий фактор перестал иметь для него решающее значение.

— Ну, в данном случае он мог найти военных союзников где угодно, — возразил директор, — Подозревать в этом компанию было бы опрометчиво.

— Я согласился бы с вами, если бы не одно «но». Мне стало известно, а вы, я полагаю, легко сможете это проверить, что не далее, как будущей весной его заявка о вступлении в торговый союз должна быть одобрена. По всей видимости Фарадору удалось склонить на свою сторону некоторых несговорчивых членов совета и заручиться их голосами… — Верес бросил на директора многозначительный взгляд, — Это к слову о том, что компании не вмешиваются в политику.

— А вы неплохо осведомлены, — директор усмехнулся, — Но ведь это всего лишь торговый союз?

— Союз торговый, — согласился князь, — Но в некоторых случаях позволяет запросить военную помощь. Например, для решения земельных споров.

— Да? Я не знал об этом.

— Но это так. А теперь позволю себе сделать некоторые обобщения, — указка в руке князя широкой дугой снова очертила северо-восточную область, — Некто целенаправленно привносит в эти земли раздор и смуту, вовлекая в нее все сколь-нибудь значимые в этих краях государства, включая и Урсу. И это — не Азум, не Тайгар и не власти средиземья.

— Властям средиземья может быть выгодна еще одна войнушка на севере, — не согласился директор.

— Не в этот раз, — возразил Верес, — Когда и без того уже пылает восток, запад и юг, последним транспортным коридором для торговли остается север. Властям средиземья эта война не выгодна, иначе я просто не получил бы вчера кулон гильдейкого мастера.

В подтверждение своих слов Верес достал из кармана переходящую реликвию оружейников и выложил на стол.

— Да, бог с вами, князь, я вам верю, — отмахнулся директор, однако отличительный знак грандмастера гильдии осмотрел и довольно тщательно. Убедившись в подлинности вещи, он поднял глаза на князя, — Ну, хорошо. Я готов признать ваши доводы более чем убедительными. Но мне по-прежнему не ясно одного. Одного, и самого главного. Какую выгоду во всем этом преследует для себя Компания?

— Вы позволите присесть? — с полуулыбкой спросил князь, и не став дожидаться разрешения, удобно устроился в посетительском кресле, — Приятно говорить с деловым человеком. Вы сразу смотрите в суть.

— Льстить не обязательно.

— У меня и в мыслях не было, — заверил князь, — Итак, выгода! А если быть точным, то не просто выгода, ибо она чаще всего бывает разовой, а конкурентное преимущество, которое позволит вашему соседу сделать существенный отрыв в вашей игре.

Верес выдержал паузу, которую директор, как опытный переговорщик, мужественно стерпел:

— Скажите, директор, — заговорил он, наконец, — Вам что-нибудь известно о скупках мельниц и пасек? Или, позволю себе еще одно уточнение, о скупщике мельниц и пасек?

Признавая свою неосведомленность, директор шумно выдохнул и поднял ладони вверх.

Прикрыв за последним посетителем дня дверь директорского кабинета, старший секретарь тут же начал терзать себя сомнениями. Опытный служащий с легкостью мог отличить по глазам воина от торговца, и, конечно сразу понял, что тот седой господин несомненно воин.

В нем растревожился старый страх, что он все-таки совершил непоправимую ошибку. Что ему, старшему секретарю, следовало проявить твердость и отказать. Но как? Как он мог ему отказать? Он остался стоять у двери, ожидая, что директор сию же минуту выставит самоуверенного посетителя, а заодно уволит и его.

Но минута прошла, и из кабинета никто не вышел, хотя тонкий слух секретаря и уловил повышенные тона директорского голоса. И вторая минута прошла, все оставалось спокойно. Когда разошлись уже все, даже самые засидевшиеся работники, а старший секретарь остался в опустевшем помещении писарей и счетоводов совсем один, дверь кабинета открылась, а от увиденного глаза секретаря полезли на лоб. Директор, Сам лично вышел проводить до двери странного седого гостя, на прощание пожав ему руку. «Не, точно не уволят»- убежденно сказал себе старший секретарь.

 

Глава 36

Глава 36. У крепостных развалин.

Вася проснулся от возмущенных сдавленных криков Коротка и Акиминого, звучащего в противовес, успокающего бубнежа. Сразу открыть глаза ему не удалось, пришлось сначала сковыривать смерзшуюся на ресницах наледь. Он сел, окинул взглядом серый светлеющий небосвод, зачерпнул снегу, растер лицо, протянул руки к огню, попутно заглянул в котелок, для убыстрения разогрева поставленный прямо на горящее в костре бревно.

— Что за шум? — со сна на снегу голос звучал хрипло.

— Вася, ты это видел? Это сто такое? — увидев, что десятник проснулся, Мышонок перестал сдерживаться и завозмущался во весь голос.

— А что такое? — спросонья Вася еще толком не соображал.

Картина ему предстала действительно странноватая. Короток, непонятно зачем снявший теплую куртку, с закатанным чуть не до плеча рукавом левой руки, пытался вырвать эту свою руку из цепких Акиминых пальцев. Аким же коротковскую руку не выпускал, пытаясь, в свою очередь, приложить к ней светящийся нифриловый пятнадчик.

— Вы сдурели, — буркнул Вася.

— Вот. А я про сто, — Такая оценка происходящего со стороны десятника Мышонка ободрила, и он в очередной раз попытался вырвать свою руку. У него не вышло, и он воззвал, — Вася, сказы ему, а!

— Да, Акима, ты чего творишь? — Васе стало любопытно, — Ты чего на малахольном вздумал опыты ставить?

— Так он сам попросил, — Аким все-таки выпустил Коротка, потому что пятнадчик начал перегреваться и жечься. Он выронил монету и затряс рукой, — З-зараза мелкая.

— А я се просил? А? Я се просил? — голосил Мышонок, спрятавшись Васе за спину.

— Подожди, Короточек, не пыли, — Вася поморщился от его воплей, — Давай, пусть вон Акима сначала объяснит.

— Да, он с утра мне тут целую речь задвинул, — Акима с укоризной посмотрел на Коротка, — Мол де мы такие герои, в таком бою победили полусотню наемников, а знаки в послужную дорожку поставить некому.

— Ага, — Вася начал понимать суть происходящего, — И ты взялся, конечно?

— А чего там сложного? В уставе написано, что тот, кто ставит знак, должен лишь знать, как он выглядит, ну и, желательно, быть свидетелем события, которое он этим знаком, стало быть, закрепляет.

— Вот именно, — взлез Короток-обличитель, — А ты мне се нарисовал? Это не знак победы. Ты мне другое нарисовал.

— И что ты ему нарисовал? — спросил Вася, начиная посмеиваться.

— Ну, я и сам не сразу понял, — Акима почесал затылок, — Но почему-то вышел знак успешного отступления.

— Это ты имеешь ввиду, когда мы от Гусей драпали? — начал догадываться Вася.

— Думаю, да, — подтвердил Акима, — А теперь этот наш «герой» не дает мне дело довести.

— А вдруг ты ошибся, Акима, — засомневался Вася, — А и впрямь нарисуешь нашему Мышонку что-нибудь не то? А ну-ка, Короток, покажи свой знак.

Короток подошел, и кидая на Акиму обиженные взгляды, выставил перед Васей левую руку.

— Ты уверен Акима, что это и есть тот самый знак успешного отступления? — спросил Вася, рассмотрев образ.

— Совершенно уверен, — подтвердил Аким.

— А я думаю, Акима прав, — проснувшийся Макар, по всей видимости слышал весь предыдущий разговор, — Я слышал, что на послужную дорожку абы какие рисуночки вписать невозможно. А только скрепы.

— Какие скрепы? — хором спросили у Макара Аким и Короток.

— Образы, скрепляющие важные события. Ими как бы записывается судьба. Нельзя вписать лишнего, но и пропустить ничего тоже нельзя. Поэтому, я так полагаю, знак отступления первым появился.

— Вообще-то похоже на то, — поддержал Вася, — То, как мы с Гусями бились, а потом от них удирали, рядовым событием не назовешь.

— Давайте так поступим, — предложил Аким, — Для чистоты опыта пусть кто другой будет знак ставить.

— Не стоит, — Вася скинул свою куртку и закатал левый рукав, — Как точно выглядят знаки только тебе известно. Лучше ты рисуй.

Все так и оказалось. У Васи на руке сначала проявился знак отступления, а уже следом — знак победы над превосходящими силами. Короток придирчиво осмотрел оба знака, после чего добровольно выставил перед Акимой свою левую руку:

— Давай, зги.

Этим утром они вышли со стоянки с опозданием, Акиму пришлось ставить знаки всей десятке, и это задержало. Даже не стали в этот раз упражняться с луками. После победы над полусотней наемников теперь каждый обзавелся и мечом, и луком, и близнецы по утрам давали уроки стрельбы по мишеням. Хуже всего эта наука давалось Бобрам. Их руки сызмальства приучались к топору, а из того, что требовало ловкости пальцев, пределом до сих пор для них оставалась способность, не проливая, подносить ко рту обеденную ложку. Даже с десяти шагов Бобры неизменно пускали стрелы в «молоко». Впрочем, их это особо не расстраивало.

Громадина горы Белроги видна была уже довольно давно, и она была так велика, что пропорции большого и малого, далекого и близкого смешались, и на глаз совершенно невозможно было определить, сколько еще до нее топать. Парни думали, что и за этот день не доберутся, но вот они поднялись на очередную гряду, и перед ними раскинулась ледяная гладь озера Источного и в сердце этой глади остров с черными развалинами крепости Северграда.

— Похоже пришли, — сообщил Аким, посмотрев на Васю, — Так сказать, здравствуй, родина.

— Она самая, — подтвердил десятник, — Привал, бойцы. Надо решать, что дальше делать.

Теперь, когда они добрались до родных земель, мысль возвращаться в свою деревню перестала казаться такой уж удачной. Деревенские их, конечно, не выдадут и не прогонят, но спрятав у себя «дезертиров» подвергнутся большой опасности.

— Верно говоришь, — поморщившись подтвердил Аким, когда Вася изложил эти соображения, — В уставе так и прописано: укрывательство дезертира является преступлением, которое по тяжести приравнивается к самому дезертирству.

— А куда идти нам тогда? — обеспокоенно спросил Короток.

— Кабы знать? — Вася пожал плечом и окинул взглядом горизонт, — На севере — гора. На юге — война. С запада мы драпали, а на востоке ничего кроме острога нас не ждет.

— Так мозэт здесь и остаться? — предложил Мышонок, — Вон там развалины. Наверно и место нам найдется.

— Те развалины заняты, — пояснил Макар, — Азум-хан поселил там полусотню свирепых дикарей.

— А на кой? — спросил Короток с сомнением в голосе. Черные развалины крепости хорошим местом для житья законопослушного населения ему не показались.

— Они следят, чтобы здесь никто не селился.

— Что-то плохо они следят, — подал голос один глазастых братьев-цапель, — Вон там вполне явно видна тропа и постройки. Только не понятно отсюда, толи хижины толи землянки.

— Это как раз объяснимо, — сообщил всезнающий Аким, — Мне дед рассказывал, что только людям здесь селиться запрещено, а нелюди здесь как жили, так и живут.

— Тогда, я думаю, навестим коренных жителей, — сказал Вася, поднимаясь, — Порасспросим да обстановку выведаем.

Когда они добрались до лесного поселения, еще не успев в него вступить, поняли, здесь происходит что-то нехорошее. Грозная ругань, плачь, мольбы, глумливый наглый смех. Одним словом, все признаки того, что кто-то пришел сюда брать по праву сильного. Но, великое дело — выучка. На принятие решения Васе времени почитай и не потребовалось:

— Макар, давай в обход. И пока не высовывайся, — он тут уже начал выстраивать тактику возможного боестолкновения, — Стрелкам отстать на двадцать шагов. Пехота — щитовой строй. Я пойду первым.

Вася перешел на оборотня и прогулочным шагом, изображая толи странника толи путешественника, вошел в поселение. Оно было крохотным, составленным из кособоких насыпных землянок. В середине — поляна с костровищем, на которой собралось, по всей видимости, все местное население малорослых зеленокожих нелюдей, называемых в просторечии гоблинами.

Возмутителями спокойствия оказались десять тяжело бронированных конников. Даже их коротконогие приземистые лошади были укрыты многослойным доспехом, отсвечивающим черным блеском обожженной курени. В седлах сейчас восседали только двое из них, остальные, спешившись, были заняты отбором у зеленокожих какого-то добра. Гоблины и создавали основной шум: возмущаясь, упрашивая, требуя.

Вася раньше только слышал о племени красной собаки, поэтому, когда увидел воочию, немного удивился, потому что оборотень у них был не красный, а скорее рыжий. Оказалось, что эти бойцы отбирали не «что-то». Один из них держал за волосы двух гоблинских девушек. Девушки визжали и цеплялись за сородичей. Миловидными их по людским меркам назвать было никак нельзя, но, похоже, дикари в крепостных развалинах совсем уж «одичали», если на таких позарились. Вася подумал, что красными, а не рыжими этих Собак могли назвать разве для того, чтобы не обидеть Лисов, ибо такого даже Лисы себе не позволяли.

Он полуобернулся, привлекая внимание Баки и Дуки, и показал бобрам знак готовности, покосившись при этом на тех двоих, что оставались в седлах. Бобры поняли его правильно и начали заходить всадникам за спины. Вася вышел на поляну и, привлекая к себе внимание, крикнул:

— Эй, бойцы, что за бесчинства?

Над поляной повисла тишина. Все взоры обернулись на нежданного пришлого. Бойцы красной собаки, надо отметить, тоже были не первый день на службе и раздумывали не дольше мига. Ближайший из них выхватил меч, и ни слова не сказав, подшагнул и ударил с выпадом. Вася был готов и отскочил, одновременно перебрасывая из-за спины на левую руку щит и выкрикнув одно слово:

— Бой!

Парни тоже были готовы и вступили одновременно. Дикарь, что пытался ударить Васю мечом, испытал на себе знаменитую подсечку от Мышонка с последующим богатырским толчком от Вершка, отправившим его в такой впечатляющий полет, что Вася даже не отследил конечную точку его приземления.

Испуганное ржание лошадей и два глухих звука падения дали понять, что Бобры выбили из седел верховых. От двуручных бобровых топоров этим двоим живыми уже точно не уйти. Засвистели стрелы, безошибочно находя незакрытые доспехом уязвимые места и сочленения. Откуда-то из-за гоблинских спин вынырнул Макарка, раскраивая ножом горло еще одного бойца, решившего, что он самый умный и переждет бой за спинами товарищей.

Вася так ни разу оружием и не махнул. Он умышленно не ввязывался в схватку, оставляя себя в запасе на тот случай, если понадобится прийти кому-то на помощь. Не понадобилось. Десятку красной собаки вырезали меньше, чем за минуту.

— Дикари дикарями, а доспех серьезный, — сказал подошедший Аким. Он нагнулся над одним из поверженных и попытался вытащить болт, застрявший в деревянной куреневой пластине, — Даже арбалетом его не пробило.

— Слишком уж тяжелый доспех, — возразил Макар, обтирая снегом свой засапожный нож, — Ни пригнуться, ни повернуться. Без коней они слишком уязвимы.

— Кстати, Макар, — обратился к нему Аким, — А ты чего меч не достал? Зря что ли Вася тебе его в средиземье добывал?

— Так никто не достал, — резонно возразил Макар, — К чему привыкли, тем и воевали. Да, Вась? Хотя ты прав, конечно, с мечами тоже надобно почаще упражняться.

Вася на это ответить ничего не успел, потому что к нему уже подступал деловитый Короток:

— Вась, надо бы посмотреть, не выжил ли кто? — его ручки уже явно чесались в предвкушении обыска.

Однако Вася в очередной раз его порыв охладил:

— Не стоит. Вон, гоблины уже проверяют. Думаю, они расстроятся, если ты не дашь им дикарей дорезать.

И действительно. Зеленокожие недоросли в изменившихся обстоятельствах сориентировались быстро. Двух рыдающих дев уже куда-то увели. Детей и женщин разогнали по землянкам. А мужчины, неизвестно когда успели вооружиться кто чем и, все так же беспрерывно галдя, осматривали врагов, а находя в них малейшие признаки жизни, безо всякой жалости добивали.

— Видать, натерпелись от дикарей, — усмехнулся Аким, — Сегодня у них будет праздник торжества справедливости.

Однако, насчет праздника Аким поторопился. Старый седой гоблин, остававшийся все это время в стороне, вышел на середину поляны:

— Что же вы наделали, чужаки! — начал он с завыванием в голосе, — Что вы натворили? Красные Собаки мстительны и злобны. А мы маленькие и беззащитные. Никого они не пощадят, ни малых, ни старых.

Седой гоблин повалился в снег и забился в рыданиях.

— Минус десять единиц репутации с гоблинами, — от неожиданности у Акима случился очередной прорыв воспоминаний прошлой жизни, — Я — не я, если старикашка нам сейчас квест не выдаст.

— Старик прав, — вступился за него Макар, — В развалинах крепости еще сорок голов осталось. Перебьют мелких и разбираться не будут.

— Не надо плакать, старик, — успокаивал Вася старого гоблина, — Что сделано, не воротишь. А мы вас в обиду не дадим.

— А чего вы сделаете? — старик тут же перестал рыдать, будто и не трясся только что от слез, поднялся и с надеждой посмотрел на Васю.

— Очевидно, — ответил десятник, пожимая плечами, — Красных Собак придется добить.

— Я знал! — ни с того ни с сего голос старика зазвучал торжественно, — Слышите, все? Я всегда говорил, Великий Белый Волк однажды вернется и отберет назад свои земли!

После этих слов гоблины окружили парней и загомонили все разом, как воробьиная стая. Вася чесал затылок и чувствовал себя довольно по-дурацки. Такого оборота он никак не ожидал. Он обернулся к Акиму ища поддержки, но тот только округлял глаза и беспомощно разводил руками.

— Эй, да помолчите вы! — Вася пытался докричаться до разошедшихся селян, — Какой белый волк? Вы чего напридумывали?

Успокоить гоблинов удалось только минут через десять. Переубедить — не удалось вовсе. На любые доводы старик подмигивал с видом заговорщика и приговаривал:

— Старый Чачу все понимает. Старый Чачу слышал о подчиняющем договоре. Старый Чачу помнит, что Белый Волк хитер как гоблин. Белый Волк прислал мало воинов, чтобы никто на него не подумал. Вы можете не сомневаться, гоблины никому ничего не расскажут.

— Да, пес, с вами. Думайте, что хотите, — Вася сдался и махнул рукой, — Ты вот, что старик, угомони соплеменников, надо поговорить спокойно. Там в развалинах, если не ошибаюсь еще сорок Красных Собак осталось?

Старый гоблин тут же разогнал население по землянкам, предварительно заставив разжечь костер и разложить у кострища потертые шкуры. Парни сообразили, что так им оказывают гостеприимство, и вслед за старым Чачу расселись на шкурах.

— Еще четыре раза по стольку как пришло сегодня, — подтвердил старик количество дикарей, — Все на конях, у всех на одежду нашито черное дерево.

— А вооружение? — спросил Вася.

— У Красных Собак длинные мечи.

— Стрелки есть среди них?

— У Красных Собак стрелков нету, у гоблинов стрелки есть.

— Это хорошо, что у гоблинов есть стрелки, — обрадовался Вася, — Ты ведь понимаешь, Чачу, что мы вдесятером с сорока конными не справимся?

Гоблин посмотрел на Васю лукаво, он явно не поверил, но при этом сказал:

— Гоблины помогут. На Белого Волка никто не подумает.

— Ну, хоть так, — согласился десятник, — А моги есть у них?

— Старый Чачу не знает. Всегда одни и те же приходят. Среди них могов нет, — Чачу посмотрел на лежащие на снегу тела и поправился, — Не было.

Не откладывая, начали разрабатывать тактику предстоящего боя. Старый Чачу отправил гонцов в соседние селения за подкреплением, пообещав привести несколько десятков гоблинов. Макар получил в сопровождение мелкого проводника и отправился разведывать местность.

— Как думаешь, Чачу, — распрашивал Вася, — Когда Красные Собаки своих хватятся?

— До утра точно делать ничего не будут, — заверил старик, — А если почуют опасность, так и вовсе из крепости не вылезут.

— Штурмовать крепость — последнее дело, — сказал Вася, — Замершее озеро для конницы наилучшее место. Ровная поверхность и возможность для разгона. Они нас сметут.

— Тогда надо их выманить, — предложил Аким, — Старик, у тебя есть кто-нибудь с навыком верховой езды?

— Найдем, — пообещал гоблин.

— И еще тогда, — Аким видать уже придумал, как выманивать дикарей, — Отряди пару небрезгливых гоблинов отпилить у мертвых головы.

Все посмотрели на Акиму с удивлением, и только старый Чачу остался невозмутим:

— Все десять? — деловито спросил он.

— Трех голов достаточно.

— Нам нужно выманить их в такое место, — продолжал Вася, — Где они потеряют свое преимущество.

— Потеряют? — не понял гоблин, — Эти ничего не теряют, эти только норовят что-нибудь чужое прихватить.

— Нам нужно их выманить в такое место, — терпеливо пояснил Вася, — Где на коне и в тяжелом доспехе биться неудобно.

— А, теперь понял, — просветлел старик, — Есть такое место.

Он резво поднялся и повел парней показывать «место». Минут через двадцать он привел их в чащобу.

— Ты куда нас привел, Сусанин? — возмутился Аким, — Здесь леший ногу сломит.

— Акима, не мельтеши, — одернул его Вася, — Старик хорошее место показал. Бурелом, что надо. Еще бы повалить деревья кое-где, и мы их тут вовсе в мешок загоним.

Бобры выступили вперед, доставая топоры:

— Говори, где рубить.

— Значит так, парни, — Вася прикидывал на ходу, — Вот здесь место для стрелковой засады. Значит надо здесь навал сделать. И еще, — он обернулся к гоблину, — Чачу, Красных Собак откуда манить будем?

Старик показал. Вася кивнул и объяснил бобрам где рубить деревья и в каком направлении валить, чтобы конница оказалась в ловушке. Но как только Бобры начали рубить первое же дерево, Чачу их остановил.

— Э, парень, не так рубишь, — возмутился он.

— Да, ты чего, дед? — усмехнулся Бака, — Я в своей жизни деревьев больше срубил, чем ты обоссал.

— Посмейся у меня, — дед оказался с норовом, — Ты низко рубишь. Руби на уровне груди и не полностью срубай, чтобы дерево не отпало совсем, а только надломилось и склонилось. Если так повалишь, конь уже точно не перепрыгнет.

— А дед-то соображает, — Бака уважительно посмотрел на старого гоблина, — Сделаем.

С засадой провозились почти до ночи, следуя доброму правилу, если хочешь хорошо повоевать, сначала надо хорошо поработать. В селение вернулись уже по темноте. Чачу выделил парням две землянки, и спали они эту ночь как убитые. А с поздним зимним рассветом началось…

Солнце еще только показалось над лесом, бросая первые лучи на ледяную озерную равнину, когда на ней появился верховой гоблин. Приблизившись к развалинам крепости на безопасное расстояние, он стал кричать и улюлюкать, привлекая к себе внимание, пока в крепостных проломах не появились фигуры бойцов Красной Собаки. Тогда гоблин начал выкрикивать ругательства и оскорбления и показывать неприличные жесты.

Крепостные сторожа коротко посовещались, быстро придя к общему заключению, что гоблины совсем потеряли страх и перестали видеть края, и отправили одного из караульных звать вожака. Когда в стенном проеме показался вожак Красных Собак, гоблин достал из седельного подсумка какие-то предметы округлой формы, обвязанные веревками. Он стал один за другим раскручивать предметы, держа за концы коротких веревок и метать их в сторону развалин.

Один из предметов удачно упал прямо у ног вожака. Бешеный рев оповестил, что вожак разглядел, что это за предмет, — голова одного из его бойцов. Убедившись, что Красные Собаки кинулись к лошадям, и погоня неизбежна, гоблин пришпорил коня, направив его в сторону леса.

Он гнал по узким лесным тропам низкорослую лошадку, одну из тех, что достались трофеем после боя с десяткой Красных Собак. С нее сняли броню, да и сам гоблин весил немного, поэтому его лошадь имела преимущество, перед теми, что скакали следом и тащили на себе помимо собственной брони своих бронированных наездников.

Чтобы не оторваться от погони слишком далеко, зеленокожему нелюдю приходилось время от времени придерживать лошадь и делать вид будто она устала от скачки. При этом он продолжал на весь лес громко дразнил Красных Собак, распугивая мелкую лесную живность. В итоге своего он добился и привел их в засаду с большим шумом. Не переставая сквернословить, он спрыгнул с лошади и вскарабкался на навал, где ему уже протягивали руки, чтобы помочь забраться.

Вася прокричал: «бой», и в дикарей полетели стрелы его бойцов и дротики гоблинских стрелков. Надо сказать, получалось у них неплохо, хоть из десяти девять отскакивали от брони, однако полторы сотни метателей создавали достаточно плотный обстрел, чтобы некоторые дротики все же находили уязвимые места в доспехах. Красные Собаки сразу начали нести потери. Казалось бы, исход предрешен, но тут случилось то, что Вася не просчитал. У дикарей все-таки был свой мога, и как выяснилось, противостоять атакующей могии гоблины были совершенно не способны.

Вожак прокричал заклятие цепенящего ужаса, Вася и его парни только поморщились да привычно сжали зубы, а вот гоблинов накрыло. Они попадали наземь, и не то что воевать, даже убежать не могли. Бойцы Красной Собаки времени даром не теряли. Быстро сообразив, что кони для них сейчас только обуза они спешились и кинулись мечами прорубаться через древесные завалы.

Счет шел на секунды. Вася понимал, что, добравшись до не способных двигаться гоблинов дикари их перебьют. Но что он мог сделать? Гоблины переоценили Васю, а Вася переоценил гоблинов. Плохо он усвоил уроки Вепря, раз за разом твердившего, что первейшая причина поражения — это недооценка противника и переоценка союзника.

Непонятно на что надеясь, он достал из-за пазухи пятнадчик с заклинанием ратного духа. Да только толку с него? Мало иметь нужное заклятие, надо иметь силу для его использования. А Вася — не мога, даже близко — не мога.

— Давай, Вась, у тебя получится, — Акима видел, на что сейчас решается десятник и, как смог, постарался его поддержать.

Вася приказал монете засветиться, и она послушно начала набирать внутреннее свечение. Он окинул взглядом маленькие тела, лежащие прямо на снегу и подвывающие от ужаса. Образы послужной дорожки на левой руке начали греться и даже слегка засветились. Он чувствовал, как накопленный опыт противодействия зловредной могии нифрила дарит ему призрачный шанс перескочить на новый качественный уровень. Попытался охватить их всех единым взором, будто бы всех до одного заключая под свою защиту, накрывая общим обережным куполом. И когда ему удалось представить себе эту защиту так хорошо, что на какое-то мгновение и сам в нее поверил, он заговорил теми словами, которым, наверное, должны были поверить гоблины:

— Великий Белый Волк не даст вас в обиду! — его слова будто на самом деле отражались от стен изнутри невидимого купола, — Великий Волк дарует гоблинам защиту и силу противостояния. Восстаньте и бейтесь!

Вася так и не понял, помогло его заклятие, или просто закончилось действие проклятия вожака Красных Собак, но гоблины один за другим поднимались на ноги и оживали. Чем больше их поднималось, тем легче было подняться остальным, и вот уже зеленокожее воинство полностью вернуло свою боеспособность. А вот Аким, совершенно не сомневался, что гоблинов подняло именно Васино заклятие:

— Прав был Грач-ловкач, так его за ногу, — прокричал он с азартом, — Красные моги тоже бывают!

Он заразительно засмеялся, вытягивая в руке монету, разливающую ядовитую зелень и крикнул:

— Эй, гоблины, бей Собак, вон они еле шевелятся, как мухи в сиропе!

— Акима, это что сейчас было? — спросил Вася, глядя как зелень нифрила от акиминой монеты, распространяясь, обволакивает дикарей как липкая паутина.

— Замедляющее проклятие, — довольный собой, смеясь, ответил Аким, — Нет, нет. Сам бы я не смог. Но ты такой четкий образ выстроил, что я не мог не присоседиться.

Красным Собакам не удалось переломить ход боя, и их добили. Тем не менее, за досадную недооценку противника пришлось заплатить дорогую цену. Несколько гоблинов погибли. Вася никак не мог заставить себя отвернуться и все смотрел на маленькие тела, после смерти, казавшиеся еще меньше.

— Пойдем, Вася, — Аким дернул его за рукав, — Мелких жаль, но, ты сам говорил недавно, их уже не воротишь. Пора осмотреть освободившуюся жилплощадь.

 

Глава 37

Глава 37. Знамя над крепостью.

Всю последнюю неделю Ольхе пришлось мотаться по Ойсбургу и его окрестностям. Она была рада, что ее больше никто не разыскивает, что не нужно ни от кого прятаться, а еще появилась возможность забрать Птаху, оставленную прежде на загородной конюшне. Князь ежедневно отправлял ее с самыми различными поручениями, связанными с делами оружейной гильдии или приобретением новых причалов в средиземье, в общем скучать не приходилось.

Она привязала лошадь у пирса и, уже привычно прогромыхав по причальным доскам, взошла на головную ладью. Перебираться на сушу князь почему-то не желал, хотя тот же Рибус предлагал ему в полное распоряжение целый этаж своего дома. Одним из вахтенных оказался дядя Леша, с которым она подружилась еще в академии.

— Дядь Леша, князь у себя? — спросила она.

— Да, в своей каюте сидит, — ответил матерый, — Только у него человек сейчас от самого Азум-хана.

— Ну, тогда это надолго, — предположила Ольха, — Можно я здесь с вами побуду?

— Валяй, — разрешил дядя Леша, — Только долго он не пробудет. Уж третий день сюда бегает.

— А чего ему тут?

— А ты что, новость не слыхала?

— За семьдесят верст моталась к каким-то лесорубам, вот только что вернулась. А что еще за новость?

— Кто-то в северградской крепости Красных Собак перебил.

— Вот те раз, — Ольха даже присвистнула.

— Ага. Ну и этот, — дядя Леша качнул головой в сторону княжеской каюты, — Примчался, раскричался. Де, мол князь нарушил подчиняющий договор.

— А что князь?

— Да рассмеялся только. Говорит, давно надо было этих «псов» повырезать. Жаль, говорит, кто-то меня опередил.

— Дядь Леша, я не поняла, а что Азуму прямо так жаль этих Красных Собак?

— Не, на Собак-то ему плевать. Ты про подчиняющий договор вообще слыхала?

— Слышала кое-что, а при чем тут Красные Собаки?

— Тогда слушай. По этому договору наш князь имеет перед ханом много обязательств, но вот какая штука, в этом же договоре написано, что все эти обязательства действуют до тех пор, пока хан удерживает северградскую крепость.

— Да, ну?

— Точно.

— И что, князь теперь…?

— А вот этого я не знаю. Это князю решать.

Ольха хотела еще порасспросить старого воина, но тут послышались шаги, из трюма показался ханов посланник. Не глядя по сторонам, он быстро покинул ладью и скрылся с причала.

— Иди, давай, — дядя Леша ее подтолкнул, — Пока еще кто-нибудь не пожаловал.

Ольха кивнула и отправилась к князю.

— Заходи, — услышала она через дверь, в которую постучала.

— Здравствуй, князь, — поздоровалась она.

— Здравствуй, Ольха, — князь не выглядел озабоченным, скорее даже веселым, — Как съездила?

— Все в порядке. Лесорубы сделку подтвердили. Только я одного не поняла…

— Слушаю.

— Они для сопровождения каравана с товаром просят десять человек охраны, а на обратный путь — двадцать. Зачем им охрана на обратный путь, да еще такая? Они же без товара пойдут.

— Это как раз легко объясняется, — князь даже рукой отмахнулся, будто не ожидал от Ольхи подобной непонятливости, — Обратно они пойдут без товара, да, зато с деньгами. Посуди сама, разбойникам мало ограбить караван, потом товар еще надо сбыть, а это сопряжено с риском, можно ведь и попасться. А деньги есть деньги. Положил в карман и волен как ветер.

— Вот оно что. Теперь понятно.

— Кстати, встречался я с этим твоим Зайцем.

— Это с Хухлей?

— Да. Забавный паренек. И толковый. Его идея социальной сети мне понравилась.

— Вот как? — Ольха считала, что к этой идее Верес относится довольно прохладно.

— Скажу больше. Я тоже решил включиться в эту работу. У этого Хухли есть любопытные находки, а учитывая наши новые возможности, мы распространим сеть сразу на несколько городов, а со временем и на весь материк. Кстати, это же он помогал тебе переписывать данные с того памятного камня?

— Ага.

— Прожужжал мне все уши. Очень его заинтересовал способ записи данных.

— Да уж. Хухля он такой… — Ольха пощелкала пальцами, подбирая нужное слово, — Настырный.

— Настырность — не порок, — Верес усмехнулся, — Ты-то уже выудила у Алексея последние новости?

— Ничего я не выуживала, — Ольха сделала большие честные глаза, — Он сам все рассказал.

— Ну и хорошо, что сам, — не стал спорить князь, — Стало быть про Красных Собак тебе уже известно. Только вот какая штука, я ума не приложу, кому это понадобилось.

— Так мало ли во время войны лихого люда по лесам шастает, — предположила Ольха, — Может на их добро позарились.

— Обычно лихой люд зарится на купеческое добро, — возразил Верес, — А нападать на вооруженную полусотню, у которой из всего добра только крепкая броня да вострые мечи… Сомневаюсь.

— Значит, надо поехать и разузнать? — Ольха уже догадывалась, какое будет для нее следующее задание.

— Поехать надо, но не в Северград, — ответил князь, — Соваться в развалины крепости ни к чему пока.

— А куда же?

— Гуси взяли в плен роту Вепря, слышала?

— Слышала.

— Они держат пленников в крепости как раз недалеко от наших границ. Ты поедешь туда с миссией нейтрального наблюдателя по соблюдению правил содержания военнопленных. Понимаешь?

— Да, а заодно попробовать что-то вызнать про северградскую крепость, — сообразила Ольха, — Так ты думаешь, князь, что это Гуси Красных Собак… того…

— Скажу так, у меня есть хоть какие-то причины их в этом подозревать, — Верес покачал головой, — Не более того. Значит так, сегодняшний день тебе на сборы, завтра выезжаешь. И дам тебе матерого в сопровождение.

— А можно дядю Лешу?

— Можно, — князь усмехнулся, — Иди давай, обрадуй его.

* * *

Когда послышался звук отпираемого запора, Грач-ловкач, лежащий на гнилом соломенном тюфяке в тесной камере, где едва могли поместиться два человека, нехотя приподнялся на локте:

— Рановато что-то для трапезы, — сказал он, — Как думаете, атман, за вами или за мной?

— Сейчас узнаем.

Проскрипев старыми петлями открылась тяжелая дверь.

— Вепрь на выход, — донесся равнодушный голос.

— Все-таки за мной, — Вепрь тяжело поднялся, тело затекло и слушалось плохо.

Ему связали руки и повели. Коридор, отпираемая решетка, снова коридор, лестница вверх, снова коридор, снова решетка, коридор, лестница вверх, коридор. Наконец, его остановили перед обычной деревянной дверью, конвоир предупредительно постучался и завел в светлую просторную комнату.

В темной камере Вепрь отвык от яркого дневного света, щурясь он попытался осмотреться. Заслезившимися глазами кое-как разглядел стол с писчими принадлежностями и, лежащим на нем каким-то тряпичным свертком, а еще сидящего за столом человека в щегольском мундире с пышными усами. Чуть попривыкнув к свету, Вепрь этого человека узнал и даже вспомнил имя. Полковник Витольд. Однажды они участвовали в сражении, правда, тогда еще были на одной стороне.

— Могу присесть? — спросил Вепрь.

— Пожалуйста, — полковник любезно указал на табурет, — Желаете что-нибудь?

— Обойдусь.

— Как хотите, — полковник закинул ногу на ногу, он лучился самодовольством, — Давайте говорить начистоту, Вепрь. Ваша рота разбита, ваше знамя попало в плен…

Полковник замолк и многозначительно посмотрел на Вепря, Вепрь промолчал.

— Мне всегда нравилась ваша невозмутимость, — продолжил полковник после паузы, — Вы большой знаток устава, насколько я помню. Вам ведь не нужно напоминать, что потеря знамени равносильна потере чести?

Вепрь снова ничего не сказал, однако полковника его молчание не смущало:

— Молчите? Ну хорошо. Я напомню, для вас это означает, что даже если, подчеркиваю это, ДАЖЕ ЕСЛИ вам удастся когда-нибудь выйти из подвальных застенков, на вашей военной карьере можно ставить крест.

Вепрь и на этот раз промолчал.

— Так и будете молчать? — полковник изящно приподнял бровь. Он явно наслаждался происходящим. Настал час его торжества. Непобедимый Вепрь загнан в угол.

— А что вы от меня ждете? — Вепрь заговорил, когда полковник решил уже, что тот снова отмолчится, — Вы все верно сказали, добавить здесь нечего. Или… Или вам есть что мне предложить, полковник?

— Может и есть, — полковник поднял, лежащий на столе сверток, и многозначительно покачал его на ладони.

— Я вас слушаю, — Вепрь подался вперед.

— Знал, что вы человек разумный, — в голосе полковника послышалось облегчение, — Я, признаться, боялся, что вас придется уговаривать. Я помню, что вы человек прямой, поэтому буду говорить без околичностей. Значит так, я возвращаю ваше знамя, вы приносите мне присягу и остаетесь в прежнем звании. Все просто, как видите.

— Действительно, все предельно просто, — Вепрь не сумел до конца отыграть задуманное представление, не выдержал и рассмеялся.

— Какого лешего вы смеетесь? Вы проиграли. Проявите мужество и осознайте это.

— Вы правы, все просто. Одно вы не учли, полковник. Вы забыли, что моего могу атаки зовут Грач-ловкач, подчеркиваю это, ЛОВКАЧ. Проявите мужество и осознайте это, — Вепрь вернул полковнику его собственные слова.

Полковник начал догадываться, что его провели. Он развернул то, что считал захваченным знаменем. Морок развеялся, и полковник понял, что держит в руках обычную грязную тряпку.

* * *

— У них не знамя, а тряпка какая-то, — Аким разглядывал снятый с флагштока стяг Красных Собак, — Одно что дикари.

— Да, ладно. Ну, потрепанное, выцветшее, — заступился Вася, — А все ж какое-никакое, а воинское знамя. Прибери его, Акима, отнесемся с уважением.

— Я ж разве спорю, — Аким бережно свернул знамя и покосился на собравшуюся в развалинах толпу, — Вась, а вот это все как понимать теперь?

Действительно, чтобы посмотреть на низложение знамени Красных Собак, здесь собрались все окрестные нелюди. Помимо гоблинов пришли лесные древесники, кикимы, ведущие земноводное существование, и даже чухи откуда-то взялись. Теперь они все ликовали и подбрасывали в воздух шапки, у кого эти шапки были, конечно.

— Да уж, — Вася покривился, — Такого я не ожидал. Боюсь, Акима, про нашу стычку с Собаками знают теперь, наверное, даже в средиземье.

— Можешь в этом не сомневаться, — заверил Аким, — И знаешь, сдается мне, что мы теперь не просто дезертиры, а еще и государственные преступники.

— Это еще почему?

— А ты посуди сам. Наш князь мог и раньше этих Красных Собак вымести отсюда поганой метлой. Но он этого не делал и сто лет их здесь терпел. А ведь Азум-хан не знает, что князь здесь ни причем, на кого он по-твоему подумает?

— М-да. Хан подумает на нашего князя. Ты прав, Акима, получается князя мы крепко подставили.

— Вот и я о том.

— Вот, морока нифрильная. А что же нам оставалось-то? Не могли же мы за местных нелюдей не заступиться.

— Вась, я ж разве спорю? Поступить по-другому мы не могли. Но надо думать, что делать.

— А я знаю, что делать, — Вася достал из-за пазухи тряпичный сверток, — На вот, крепи к флагштоку?

— Это откуда у тебя? — у Акима округлились глаза, — Это же наше ротное знамя!

— Грач отдал, когда мы с Гусями бились.

Аким мог и возмутиться, что Вася скрыл знамя от остальных, но делать этого не стал, понимал, что делал он так не от недоверия. Когда они подняли над крепостью ротное знамя, Аким спросил:

— Я вот чего не пойму. Мы подняли знамя роты Вепря, так?

— Ага, — подтвердил Вася, глядя на развевающееся полотнище.

— Но ведь Вепрь и вся рота, если и живы, то сейчас в плену у Гусей, так?

— Ага.

— И на кого теперь подумает Азум-хан?

— Полагаю, Акима, хан на Гусей и подумает. Чего еще ждать от предателей?

* * *

Наутро Ольха, рассчитавшись с постоялым двором, заехала на причал за дядей Лешей. Матерый ее уже поджидал, гарцуя на вороном жеребчике. Она провела полночи в переживаниях, забыв спросить, доводилось ли ему раньше ходить верхом, а теперь у нее отлегло от сердца, в седле он держался более чем уверенно.

Она думала отправляться, не откладывая, но тут на палубу вышел сам князь, решив дать личное напутствие, она спешилась и направилась ему навстречу.

— Собралась? — спросил Верес.

— Так точно, — ей захотелось ответить по-военному.

— Вот что, девочка, — князь нахмурился, будто бы не одобрял такой ее боевой задор, — Я хочу, чтобы ты помнила. Это не то задание, ради которого стоит рисковать. Понятно?

— Так я это…

— Знаю я как ты «это», — проворчал князь, — Учти, этих Красных Собак я и сам на обратном пути собирался выгнать из крепости. И то, что кто-то сделал это до меня, я расцениваю как добрый знак. Так что, не так уж важно, выяснишь ты, кто их перебил или нет. Ясно?

— Ясно, князь.

— Ну, тогда в добрый путь. А к миссии с военнопленными отнесись с серьезностью, — дождавшись ее утвердительного кивка, князь развернулся и пошел в свою каюту.

Стояло раннее утро, улицы были еще пустыми, и из Ойсбурга они выбрались довольно быстро.

— Ольха, — спросил ее дядя Леша уже на тракте, — Ты расстроена чем-то, или мне показалось?

— Да так, задумалась.

— Ну? — дядя Леша смотрел выжидающе.

— Из нашей столицы мы тоже тогда вдвоем с Ясенем выезжали. Ну, он тоже порученец, как и я.

— А что случилось с ним?

— Ничего не случилось, — она вздохнула, — Просто я уже несколько месяцев его не видела. Мотается где-то по восточным лесам. Даже связи с ним нет.

— Ну, даст бог, свидишься.

* * *

Миха спешился, чтобы получше разглядеть следы:

— Свежие, — сообщил он через минуту, — Не ранее сегодняшнего утра, восемь конных и две повозки.

— Третий отряд за сегодня, — задумчиво сказал Ясень, — Лисы затеяли какое-то великое переселение?

— Учитывая, что они кочевники, я бы скорее решил, что Лисы собираются на войну, — возразил Миха, — Вот только, судя по количеству повозок, на эту войну они тащат все свое добро, включая детей и женщин.

— Тогда это должна быть довольно странная война.

Миха хмыкнул и запрыгнул в седло.

— Как бы то ни было, нам остается только идти следом, — сказал он.

— Знаешь, Миха, мы с тобой так давно мотаемся за этими Лисами, что мне кажется будто я знаком с тобой всю жизнь.

— Это верно, — Миха кивнул, — Мы уже и на восток прогулялись и теперь обратно на запад идем. И горы эти мне как родные стали. Давно уже Лисы нас петлями водят, но я чую, теперь не долго им от нас бегать.

— Откуда такая уверенность?

— Теперь я знаю, куда они направляются. Ты слышал о лисьем о городе?

— Я думал, это сказки.

— Нет, что ты. Скоро убедишься.

Миха оказался прав. Через час они въехали в небольшую окруженную холмами долину, сплошь уставленную шатрами из звериных шкур.

— Это и есть лисий город? — удивился Ясень, — Больше похож на кочевое стойбище.

— А чего ты ждал от лисов? — Миха рассмеялся, — Они же и есть кочевники.

Они въехали в долину и неторопливо двигались по ее окраине. Здесь было много народу, занятого привычным бытом. На кострах готовилась еда, сновали женщины, бегали дети. На них никто не обращал внимания. Но при этом ощущался настрой скорого пути, будто бы Лисы и впрямь готовились к великому переселению.

— Что будем делать? — Миха щурился и поглядывал по сторонам, — Искать здесь наших «дружков», все равно что иголку в сене.

— Для начала нанесем визит вежливости их барону. Я ж как никак княжеский порученец, а Лисы наши союзники. Так что, положение обязывает. Ты со мной?

— А ты уверен, что мы потом от этого барона выйдем живыми? — решил уточнить Миха.

— Совершенно не уверен.

— Тогда с тобой, конечно.

— Не сомневался в твоем ответе. Только сначала мы свяжемся с князем при помощи твоего замечательного устройства. Помнится, мы недавно видели речку. Она ведь нам подойдет?

— Вполне, — подтвердил Миха.

— Вот и ладно. Если мы придем к барону не просто так, а с посланием от князя, то может убивать нас он поостережется.

— Дело говоришь, — согласился Миха и развернул коня, — Возвращаемся к речке.

 

Глава 38

Глава 38. Подготовка обороны.

Такого оживления в окрестностях Северграда не наблюдалось больше ста лет, с тех самых пор как вступил в действие подчиняющий договор. Сюда стеклись сотни нелюдей, все как один пожелавших принять участие в восстановлении крепости. Уговоры на них никак не действовали. Тогда Вася попросил гоблина Чачу собрать всех местных старейшин, и в итоге имел с ними разговор, в котором на пару с Акимом попытался донести до них степень опасности, которой они себя подвергают.

— Вы поймите, — говорил он, — Мы пошли против воли Азум-хана, нам он этого не простит и пришлет сюда воинов. Очень много воинов, чтобы вернуть себе крепость.

— Хан злопамятный. Хан жадный. Хан ничего никому не отдает, — соглашались старейшины, — У хана много воинов.

— Ну, хоть это вы понимаете. А теперь и другое поймите. Князь Верес нас сюда не отправлял и помогать нам не будет. Нас вообще за дезертиров считают, — продолжал втолковывать Вася, — Нам так и так не поздоровится, а вам-то зачем пропадать? Если воины хана увидят, что вы нам помогаете, они и вас не пожалеют.

— Хан никого не жалеет, — соглашались нелюди, — Хан злобный как Красная Собака. Мы больше не хотим терпеть власть хана. Мы поднимемся в полный рост и встретим его воинов.

— Вы не понимаете, — Вася схватился руками за голову, — Он отправит много сотен бойцов. Даже всем вместе нам не выстоять.

— Тогда мы умрем. Но мы больше не хотим терпеть власть хана, — сухо сообщили старейшины и поднялись, давая понять, что обсуждать больше нечего.

— Вот и поговорили, — со вздохом подытожил Аким.

Вася вполне отдавал себе отчет в том, что именно он действиями своей десятки уронил ту последнюю каплю, что переполнила чашу терпения, и потому ощущал себя ответственным за этих нелюдей. Ему не оставалось ничего иного, как принять их помощь и постараться как можно лучше подготовить крепость к нападению.

Исходно крепость имела два уровня оборонительных сооружений, но внешняя стена от времени пострадала слишком сильно, восстановить ее не представлялось возможным. Да и не было здесь столько бойцов, чтобы ее удержать. Решили восстанавливать только внутреннее кольцо обороны. Его тоже время не пощадило, местами стена была обвалена целыми пролетами, зато для ремонта можно было много чего использовать из остатков внешней стены.

Недостающие лесоматериалы поставляли древесники, они же оказались приличными плотниками. Однако, когда обрушенные участки стены восстановили, стало ясно, что остойчивости им не хватает, в мерзлую землю бревно не вкопать, а стоймя оно не давало нужной крепости сооружения. Чтобы как-то укрепить стену пробовали накидывать снег под ее основание, и это помогало, но из-за наваленного снега стена слишком уж сильно теряла в высоте.

Решение нашел изобретательный Аким. Он припомнил, как они строили свою «снежную крепость» в учебном лагере, и предложил обливать стену водой, превращая ее в ледяную горку. В итоге идея оказалась настолько удачной, что решили покрыть льдом всю стену целиком. Такую стену не то что штурмовать, а даже подобраться к ней по скользкому льду становилось задачей не из простых.

Воды, правду сказать, потребовалось много. И поначалу приходилось расставлять живые цепи от проруби до стены, в которых ведра передавались из рук в руки. Но потом чухи предложили идею веревочного подъемника, живя в скальных кавернах, гротах и провалищах, они широко такие использовали, и даже сами взялись его смастерить.

Мало того, что подъемник высвободил немало рабочих рук, поглядев на его работу и оценив простоту его механизма, приводимого в действие обычным воротом вроде колодезного, Аким был осенен новой идеей. Он предложил изготовить метательную машину наподобие катапульты. Старшина чухов задумку оценил и даже внес несколько дельных предложений по ее устройству. Машину изготовили довольно быстро, но тут встал вопрос о боеприпасах к ней. Если и были в округе булыжники подходящих размеров, то сейчас они были скрыты под снегом. Сначала думали напиливать деревянные чурки, но из-за того, что все они получались разными по весу, о прицельности стрельбы не было и речи.

Тогда свою лепту внесли кикимы, существа способные жить и на суше и в воде. Они предложили напиливать кубы льда, и даже готовы были сами за это взяться. Поскольку крепость стояла на острове, окруженном водой, льда было в избытке, а кикимы в пилке льда оказались умелыми мастерами, для обеспечения своей жизнедеятельности за зиму им приходилось во множестве выпиливать на озере рукотворные проруби.

В итоге Аким получил стандартизованные по весу и объему боеприпасы, а вокруг крепости появилось множество скрытых ловушек, когда очередную прорубь припорашивало снегом, она становилась неотличима от остальной снежной глади, и для угодившего в нее бойца, особенно в тяжелом доспехе, такая ловушка могла стать смертельной. А если учесть, что в воде такого бойца будут поджидать кикимы, готовые утащить его на дно, то участь его предрешена.

Чтобы добиться большей точности веса боеприпаса, вместе с чуховым старшиной Аким изготовил простые весы, а в качестве эталона на одну их чашу укладывал увесистую березовую чурку. Если кусок льда был тяжелее чем надо, с него скалывали излишек, если легче — домораживали. А поскольку механизм его метательный машины позволял регулировать угол, под которым относительно горизонта запускался боеприпас, Аким добился отличной точности метания, с погрешностью не более одного метра. Оценив Акимино достижение, решили изготовить еще несколько таких машин, а в озерный лед вокруг крепости понатыкали прицельных вешек, разбив его на квадраты как огромную шахматную доску.

Не только у чухов нашлись свои умельцы-изобретатели, внесшие свои предложения по изготовлению метательной техники. Древесники захотели сделать машину, заряжаемую целым тесаным бревном, которое не столько металось, сколько скатывалось с разгона со стены. Ознакомившись с устройством, Аким его одобрил и предложил дооснастить каждый снаряд-бревно колесами, насадив их прямо на торцы, чтобы дальше и быстрей катилось, а само бревно «зашиповать» для усиления поражающих свойств. После испытания этот своеобразный боеприпас из-за своей неуправляемости и разрушительности получил название «дикая ось».

Гоблины, привыкшие метать дротики, в изготовлении собственного метательного устройства решили пойти другим путем и отказались от идеи машины, приводимой в действие за счет тяжести противовеса. Их метательные приспособления основывались на более привычном им натяжении тетивы, напоминая собой обычные луки, только очень большие и жестко закрепленные на станинах. Дротики для них своими размерами больше походили на копья. Прицельность была далека от совершенства, но пробивная мощь впечатляла. В итоге крепость была оснащена пятью десятками метательных машин самых разных конструкций.

Огромные старые покосившиеся ворота сперва собирались вообще снять и наглухо заделать проем, но Макар предложил ворота оставить в качестве манка. И даже держать перед воротами постоянно натоптанную тропу, будто бы ими постоянно пользуются. А на самом деле ворота заколотили наглухо и за ними изнутри наморозили толстенную непробиваемую ледяную стену. Чтобы самим выбираться за пределы крепости, наделали по всему острову скрытых тоннельных лазеек, таких узких, что по ним можно было протискиваться только по одному. Для переправки же в крепость крупного груза использовали подъемники. Трудоемко, но, для тех, кто ожидает вражеский удар в любую минуту, довольно предусмотрительно.

Макар взял под свое начало сводный отряд древесников и гоблинов, отобрав самых умелых охотников и следопытов. Он гонял их по лесам, обучая по науке сотника Куча. В свою задачу он ставил неожиданные удары по тылам с последующим отступлением: выманить, измотать и заманить противника в лесные ловушки и засады, так же как это было проделано с отрядом Красных Собак.

Памятуя о бое с Красными Собаками Вася взялся так же за выработку сопротивления у местного населения к боевой могии нифрила. Копеек у них на всех нелюдей разумеется не хватило, но выручили чухи, поделившись своими запасами. Вася предложил им за это отдать «голубиное яйцо», но чухи отказались. Всем будущим защитникам крепости были выданы нательные копейки в девятиячеечной оплетке, чтоб можно было вешать на шею.

Нательники Вася зарядил подобно тому, как когда-то это сделал для них Грач-ловкач, с тем отличием, что в роте один «глаз» ячеистой пары был нацелен на Вепря, другой на Грача. Вася же замкнул оба глаза на себя. Аким на могу нападения пока не тянул и нападающие заклятия насылал через Васин «купол», как через проводника.

Мало-помалу нелюди нарабатывали сопротивляемость, и становилось ясно, что такого поражающего воздействия, какое получили гоблины от проклятия вожака Красных Собак теперь уж точно не будет. К слову сказать, Вася все чаще замечал, что нелюди между собой его самого называют вожаком, хотя сам он неоднократно втолковывал, что по званию является десятником, а значит так к нему обращаться нельзя.

Нелюди на сей счет имели собственное мнение, а потому в крепости постоянно звучало: «вожак Вася-волк сказал» или «вожак Вася-волк велел». Этот «Вася-волк» постепенно слился у них в одно слово, и стало звучать что-то на вроде «Восеволк». Переубедить нелюдей в очередной раз не удалось, и Вася махнул на это рукой. Вожак так вожак.

Он прохаживался по крепости, где на каждом шагу кипела работа. Больше всего шума создавал Аким, который занимался заготовкой боеприпасов. Вместе со старым чухом они готовились водрузить на весы очередную глыбу льда. Хотя назвать это приспособление весами, означало сильно ему польстить. Это была просто доска, подвешенная за середину, где на одной его «чаше», если можно так назвать один из концов доски, была закреплена их «эталонная» березовая чурка. Средняя часть доски была закреплена довольно низко к земле где-то на уровне колена. А поскольку весы были сейчас нагружены только с одной стороны, то березовая чурка наклонила свой конец до земли, второй же, свободный конец доски задрался на уровень пояса.

— Взяли, — деловито распорядился Аким, и они с чухом вдвоем ухватили глыбу, — Поднимаем.

Чтобы облегчить труд по подъему тяжести, Вася подошел к весам со стороны чурки и немного приподнял ее, чтобы противоположный пустой конец опустился.

— Кладем, — прокряхтел Аким, и кусок льда улегся в специально сколоченное для этого ложе, — Тяжеловат, — сообщил он очевидное, глядя как лед перевесил березовый эталон и опустил свой край доски на землю.

— Подсколем, — с готовностью отозвался чух, доставая стамеску и молоток.

— Акима, можешь оторваться ненадолго? — спросил Вася.

— Думаю, да, — Аким вопросительно посмотрел на чуха, и тот махнул рукой, давая понять, что справится сам, — Старик сам глыбу доведет.

Аким пошел следом за Васей, сообразив, что для разговора тот хочет отойти в сторонку, не потому, что здесь кому-то нельзя доверять, а просто некоторые разговоры сами по себе требуют уединенности.

— Я вот все думаю, что нам делать с «голубиным яйцом», — начал Вася, когда они отошли, — Такой крупный камень и без дела. Есть мысли?

— Вообще-то, поначалу была мыслишка приспособить его под устройство наведения на цели для наших машин, — Аким почесал затылок, отчего шапка съехала на лоб, — Но с крупной монетой чухи и так уже подмогли. А еще крупнее монета ни к чему уже. Еще большая точность наведения ничего не даст в силу убогости конструкции самих машин. А ты что-то придумал?

— Да, пока единственное, что придумалось, это зарядить «яйцо» на оберег, — Вася усмехнулся, — А что? В каждой избе висит обережная копейка. А у нас тут считай целая крепость. Будет свое «обережное яйцо».

— Можно попробовать, — поддержал Аким, — А где у нас тут «красный угол»? «Обережки» в избах в углах вешают.

— Вон там алтарь есть под часовенкой. Мне кажется самое то.

Они зашли в ветхую полуразрушенную часовню. Алтарь действительно был, благо Красные Собаки его не порушили.

— Ты знаешь, — задумчиво сказал Аким, — Ты прав, пожалуй. Не угол, конечно, ну так у нас и крепость круглая. Будто само сюда просится.

— Согласен, — Вася достал из кармана нифриловый камень и начал наговаривать его на оберег.

— Погоди, — остановил его Аким, — Такой крупный камень сильно греться будет. Давай за льдом сходим.

Они вернулись туда, где старый чух уже заканчивал обтесывать глыбу, и оказались там вовремя. Два кикима тащили с озера на носилках очередной куб льда. Аким их упредил, чтоб не валили его здесь, и направил с носилками к часовне, где они и перетащили лед на алтарь.

— Вот теперь можно, — Аким с удовлетворением оглядел сверкающую на алтаре глыбину, — А кстати, там же на камне маяк был?

— Чуть не забыл, — спохватился Вася. Он стер давно не нужный приказ маяка, и заново наговорил «голубиное яйцо» на оберег, засветил камень и бережно положил на льдину.

Камень набрал такое сильное свечение, что в полутемной часовне стало светло как на улице. И, да, он здорово грелся. Прямо на глазах камень начал погружаться в глыбу. Парни запереживали, что этак он быстро протопит льдину до дна, но погрузившись в лед целиком камень будто бы замер. Он продолжал, конечно топить под собой лед, но его движение замедлилось настолько, что стало незаметным на глаз.

Обережное заклятие разлилось по всей крепости. Такой мощи Вася даже помыслить не мог. Оно настолько отчетливо давало ощущение внутреннего уюта, уверенности и силы, что в крепости это мгновенно почувствовали все. За стенами часовни со всех сторон послышались возгласы радостного удивления.

Вася завороженно смотрел на алтарь. Будто какой-то дивный светильник, камень пробивал своими лучами ледяную толщу глыбы, вызывая игру переливчатого зеленоватого света.

— Красоти-ища, — восхитился он.

— А главное, работает. Ни дать, ни взять, плюс пятнадцать единиц жизненной силы для всех защитников крепости, — Аким выдал очередную абракадабру, выуженную из темных закоулков своей памяти о другой жизни.

 

Глава 39

Глава 39. Защита прав военнопленных.

Когда послышался звук отпираемого запора, Грач-ловкач, лежащий в тесной камере на гнилом соломенном тюфяке, нехотя приподнялся на локте. Проскрипев старыми петлями открылась тяжелая дверь. В открывшемся темном проеме различить что-либо было невозможно, зато звуки в подвальной тишине доносились отчетливо.

— Вам туда нельзя, я сам отдам, — послышался окрик стражника.

— Хорошо, но я должна убедиться, что вы передадите, — второй голос был юным голосом девушки.

— А то мне он сдался, этот хлеб, — с этими словами в камеру вступил стражник, держащий что-то в руках перед собой. Он положил это прямо на пол и сразу вышел, дверь закрылась с пронзительным скрипом. Снова вернулась тишина, а в камере запахло хлебом.

— Неужели? — Грач вопросительно посмотрел на Вепря.

Стражник вывел Ольху из мрачных подвалов, где держали пленников. В небольшом внутреннем дворике ее дожидался дядя Леша. На его вопросительный взгляд она ответила едва заметным кивком.

— Я хочу встретиться с полковником Витольдом, — сказала она стражнику.

— Полковник занят, — стражник скривился, ему было дано указание выпроводить княжну из крепости при первой возможности.

— Я подожду, — твердо сказала Ольха, — Я никуда не уйду, пока с ним не встречусь, и буду мозолить вам глаза. Она выставила перед глазами стража раскрытые ладошки и подвигала ими из стороны в сторону, показывая, как она будет «мозолить».

Стражник что-то зло и неразборчиво пробурчал и пошел докладывать. Когда ее все же отвели к полковнику, Ольха застала его хмурым и злым. За два дня своего пребывания в крепости она довела половину гарнизона до степени крайнего раздражения. При виде этой «защитницы прав военнопленных» у полковника начинали ныть зубы.

— Надеюсь, передача хлеба атману Вепрю прошла без заминок? — вежливость давалась ему с трудом и только в сочетании с сарказмом, — Теперь-то вы всем довольны?

— Благодарю, полковник, хлеб передали.

— В таком случае что еще я могу сделать ДЛЯ ВАС? — полковник выделил голосом это «для вас», подчеркивая, что вынужден заниматься прихотями избалованной княжны.

— Напрасно вы так сердитесь, — Ольха изобразила миролюбие, — Я только делаю то, что должно. С этим вашим Вепрем я даже не знакома.

— Да с чего это он мой? — полковник даже глаза выпучил, — Я не понимаю, что за каша у вас голове? Атман Вепрь обычный военнопленный, с которым обходятся как положено.

— Так меня и прислали в этом убедиться. Можно подумать, я прямо рвалась в эту вашу крепость, — Ольха очень выразительно надула губки, — То еще захолустье. Межнародное соглашение не я выдумывала. А вам, полковник Витольд, следует помнить, что случись вам попасть в плен, я буду и о вас точно также заботиться.

— Очерту на вас! — полковник поперхнулся собственной слюной, — Что вы несете? Каркаете, сами не знаете о чем. Говорите, что вам еще от меня надо.

— Согласно межнародному уложению, утвержденному Советом Сорока Восьми, — Ольха заученно забубнила по памяти, — Пленные атманы и моги должны содержаться в помещении с естественным освещением, если же таковое не представляется возможным, обеспечивать вышеуказанным чинам не реже одного раза в сутки выход на открытый воздух.

— О, сила нифрила, — полковник вознес очи горе, — Будет вам прогулка на открытом воздухе. Но учтите княжна, это последнее ваше требование. Вам ясно? После этого вы проваливаете с моих глаз на все четыре стороны.

— Мне все ясно полковник.

Присутствовать во внутреннем дворе во время прогулки Вепря и Грача Ольхе запретили, позволив наблюдать за ней со второго этажа из окна кабинета полковника Витольда. Полковник настежь распахнул оконные ставни, не без ехидства сделав ручкой приглашающий жест. Ольха на это ехидство ничем не ответила и прошла к окну. Полковник встал рядом.

Через некоторое время Вепря и Грача вывели. Руки у обоих были связаны, благо хоть не за спиной, все ж таки к ним было приставлено восемь человек охраны. Ольха только головой покачала. Вепрь вышел первым, с удовольствием вздохнул полной грудью, глянул на небо, прищурив от света глаза, неуверенно передвигая ноги, будто отвык от этого, сделал несколько шагов по двору. Грач, вышедший следом, сделал пару приседаний, чтобы восстановить кровообращение, подошел к Вепрю.

— Хорошо-то как дышится, — сообщил он.

— Прекрасно, — согласился Вепрь.

Тут Грач сморщился, будто почувствовал какое-то телесное неудобство:

— Прошу извинить, Вепрь, но мне срочно понадобилось «до ветру», — с этими словами Грач-ловкач заковылял к стене.

— Не положено, — окрикнул было его один из стражников, но Ольха тут же выкрикнула из окна:

— Да дайте человеку оправиться, куда он от вас денется.

Стражник задрал голову и покосился на Ольху и стоящего рядом с ней полковника. Полковник промолчал. Стражник пожал плечами, если полковник не против, то ему и вовсе плевать.

— Эй, отвернитесь, я не могу, когда на меня смотрят, — весело бросил Грач через плечо.

Отворачиваться никто не стал. Все почему-то уставились на поливаемый Грачом кусок стены. Облегчившись, Грач долго не оборачивался, возясь со своими штанами, при этом беззлобно вполголоса ругаясь.

— Да чего ж долго так? — не выдержал стражник и шагнул к Грачу.

— Да? А ты попробуй с завязанными руками штаны застегнуть, — не поворачиваясь, ворчливо возразил Грач, — Помог бы лучше.

— Вот еще, — стражник брезгливо отшатнулся и отступил обратно на шаг.

А затем… Нельзя сказать, что конвойные утратили бдительность, скорее то, что выкинул Грач, они просто не ожидали. Крикнув что-то на вроде «бойся!», Грач-ловкач сиганул вдоль стены и в три прыжка скрылся за углом постройки.

— За ним! — прокричал старший охраны и пятеро стражников рванули следом.

— Ну что за представление, — недовольно протянул, глядящий на все это из окна, полковник, — Знает ведь, что бежать ему некуда.

Однако в следующий миг Грач, который, вроде бы, только что скрылся за углом, вдруг каким-то непостижимым образом появился за спиной старшины охраны. Полковник успел лишь заметить, что руки его развязаны, и в одной из них он держит нож. После это полковника накрыла тьма.

* * *

Два дня назад.

Приграничную крепость, в которой держали военнопленных, Ольха нашла не без труда, да и то больше благодаря чутью дяди Леши. Поначалу ее не хотели пускать и вообще не воспринимали всерьез. Полдня она потратила только на то, чтобы добиться встречи с полковником, оказавшимся человеком довольно заносчивым. Пришлось даже напоминать воякам уставные положения, где были прописаны последствия для тех военачальников, что препятствуют допуску наблюдателя от миссии по соблюдению прав военнопленных.

Лишь к вечеру ее согласились отвести в подвал, где содержались пленные бойцы. Ее заставили выложить весь нифрил и тщательно проверили «нифрилоискателем». Чтобы обойти все помещения, ей пришлось собрать все свое терпение. То, что условия содержания будут крайне тяжелыми, она предполагала и раньше, но действительность превзошла ее предположения. Даже крестьяне свой скот содержат в большей чистоте. И все же после обхода она нашла в себе силы и попросила отвести ее в камеру, где находятся атман и ротный мога.

Если бойцы содержались в камерах, куда хоть как-то проникал дневной свет, то вожаков вообще держали в каменном мешке без намека на окно, в такой тесной камере, что они там едва помещались. Тем не менее она вошла и в это помещение, освященное невероятно тусклой масляной лампадой. Стражник заходить не стал, ему просто не хватило бы места.

— Здравствуйте, — сказала она, силясь хоть что-то разобрать в полутьме.

— Здравствуйте, — услышала она осипший слегка удивленный голос, — Вы, случайно не ошиблись дверью?

— Не ошиблась. Меня зовут Ольха. Миссия по соблюдению правил содержания военнопленных.

— Смелая девочка, — сообщил другой голос, — Если это не покажется вам издевкой, то предлагаю вам присесть. Меня зовут Вепрь.

Ольха уселась на что-то, напоминающее соломенный тюфяк.

— А меня зовут Грач, — сообщил тот, что заговорил первым, — И как вы оцениваете наше содержание?

— Как отвратительное, — чтобы глаза поскорее привыкли к тусклому освещению она на пару мгновений перекинулась на волчицу.

— Ого, это что еще за звериные игры? — удивился Грач,

— Здесь почти ничего не видно, в оборотне хоть что-то можно разглядеть.

— Не только смелая девочка, но и умная, — похвалил Вепрь.

Пообвыкшись она смогла разглядеть этих людей. Изможденные, заросшие и грязные, без солнечного света и, возможно, без надежды, они оставались людьми, вожаками и атманами. Она сразу поняла, что должна им помочь.

— Меня отправил князь Верес. Я постараюсь сделать для вас все от меня зависящее…

Грач переглянулся с Вепрем, получил от него утвердительный кивок и начал чертить пальцем в воздухе букву за буквой. Когда он закончил, Ольха кивнула.

— Я обязательно буду добиваться от полковника Витольда, чтобы вам были предоставлены лучшие условия, — произнесла она отчетливо, чтобы ее услышал стражник.

Атманы одобрительно кивнули.

Выйдя из застенков Ольха натолкнулась на полковника.

— Вы закончили с вашей миссией? — грубо спросил он.

— Нет. Не закончила. Я вернусь завтра.

— Вы много себе позволяете, — к грубости в его голосе добавилась угроза.

Ольха угрозе не поддалась:

— Не надо меня стращать, полковник, — ответила она с вызовом, — Вам самому должно быть стыдно, вы содержите людей хуже скота.

— Они и есть хуже скота, — полковник ничуть не смутился, — Скот приносит пользу, а они нет.

— Тем не менее есть требования, записанные в уставе. У меня есть замечания касательно соответствия этим требованиям. И, поверьте, их немало. До завтра, полковник.

— Как скажете, — обронил он сквозь зубы.

Когда они отъехали от крепости, Ольха придержала Птаху и спросила:

— Дядь Леша, а ведь до академии отсюда недалеко должно быть? Она тоже ведь тоже в приграничье?

— Недалеко, — подтвердил матерый, — Верхом часа за три доберемся. Никак опять что-то удумала?

— Удумала, можете не сомневаться.

Дядя Леша не ошибся. В полночь они въехали в ворота академии, у которых стоял все-тот же свирепый с виду, но совершенно безобидный морок. Ольха спешилась, попросила дядю Лешу присмотреть за Птахой и направилась к факультету разведки. Она побаивалась, как старый Лис воспримет столь поздний визит, но увидела, что в окне его кабинета горит свет и это придало ей уверенности. Когда Ольха постучалась в знакомую дверь, Бартоло и впрямь не спал и не рассердился:

— Надо же, вот кого я совершенно не ожидал увидеть, — его глазки-бусинки блестели, отражая свет настольной свечи, — Признаться, я уже спал на ходу, но вы… разбудили мое любопытство.

— Надеюсь вас не разочаровать, — улыбка у Ольхи получилась вымученной, этот бесконечный день ее вымотал. Она выложила перед Лисом на стол монету, — Вы хотели получить заклятие, которым я взломала вашего стража на входе.

— Это оно?

— Да.

— Я так понимаю, мне придется как-то отдариваться перед князем?

— Это заклятие не от князя. Я сама его сотворила.

— Вот как. Однако сути это не меняет. Разница лишь в том, что мне придется отдариваться перед вами. Что вы от меня хотите, Ольха?

— Совет.

— Отлично. Люблю отдариваться советами. И получатель доволен, и я не в убытке.

— Как можно обойти нифрилоискатель?

— Ах, вот оно что. Обойти заклятие, обнаруживающее нифрил. Есть простой и давно известный любому крестьянину способ. Достаточно закатать монету в хлебный мякиш.

— Надо же, а я вот не знала.

— Но это сработает только на маленькую монету. Если вы хотите тайно пронести нифрила побольше, то потребуется заклятие, создающее вокруг монеты защитную оболочку.

— И это заклятие у вас…

— Есть, — подтвердил Бартоло, — Но я хочу знать, куда вы собираетесь.

Ольха не видела иного выхода, кроме как рассказать Бартоло о своем плане. Выслушав, он сказал, что план неплох, но продуман не полностью.

— Вы сказали, Ольха, с вами приехал воин из матерых?

— Да, дядя Леша.

— Зовите его сюда, — Бартоло потер ладони, — Будем дорабатывать ваш план. Эх, давненько я не участвовал в диверсионном планировании.

Когда Ольха вернулась в кабинет с дядей Лешей, оказалось, что Бартоло позвал еще одного человека. Ольха сразу узнала Дукена, того самого первого ученика, с которым сходилась в игровом поединке.

— Я позволил себе пригласить сюда Дукена, — сообщил старый Лис, — Хоть вам тогда и удалось его переиграть, но на дела подобные вашему у него очень хорошее чутье. К тому же к гусиному полковнику у Дукена имеется старый счет.

Они просидели всю ночь, продумывая каждую мелочь. Дядя Леша тоже внес свою лепту. Хоть он, казалось, почти не отходил от Ольхи во время пребывании в крепости, однако приметил немало важных деталей, от нее ускользнувших. Они вышли из здания факультета разведки, когда небо начало светлеть.

Спать хотелось до ломоты в суставах, но время поджимало. К рассвету они с дядей Лешей добрались до блинной Иваныча. Благо пекарь и сам поднимался ни свет не заря, будить его не пришлось. Они сделали Иванычу заказ на выпечку хлебного каравая с монетой внутри, и пока тот готовился, Ольхе удалось немного поспать. А затем их снова ждала скачка к крепости полковника Витольда.

Солнце стояло в зените, когда воротные стражи запустили их в крепость, на этот раз без долгих проволочек, Ольху они запомнили лучше, чем хотели бы сами. Поднявшись к полковнику, Ольха, не моргнув глазом, наврала про день рождения Вепря и личную просьбу князя Вереса по случаю такого события передать ему хлеб. Проверяя, не припрятан ли в каравае нож, Витольд его изрядно помял, местами даже надломил, Ольха переживала, что полковник нащупает спрятанную в хлебе монету, но обошлось. Все-таки он искал предмет покрупнее.

Потом Ольха успешно прошла проверку нифрилоискателем, и пока она ходила передавать хлеб Вепрю, дядю Лешу, на что и был расчет, оставили во внутреннем дворе одного. За все время, что они были в крепости, дядя Леша не произнес и нескольких слов. Он был всего лишь ее сопровождением, ее тенью, поэтому на него и престали обращать внимание, как его не обращают на тень. За то время, что она спускалась в застенки, дядя Леша успел сделать то, что намечали. Теперь оставалось надавить на полковника, чтобы тот разрешил вывести Вепря и Грача на одну единственную прогулку.

* * *

— Неужели? — Грач не сдержал удивления, когда дверь закрылась с противным скрипом, а в камере запахло хлебом.

— Грех отказываться от угощения, — Вепрь бережно взял в руки хлеб, — Только я полагаю, если хотите сберечь зубы, жевать придется с осторожностью.

Они отламывали по небольшому кусочку и разжевывали, неплотно смыкая челюсти.

— О, я кажется нашел, — Грач сплюнул монету на ладонь.

— Пятнадчик, — сказал Вепрь, когда монету очистили от хлебного мякиша, — Есть на ней что-нибудь?

— Довольно искусный приказ, сворачивающий решетчатый строй. Это, я так понимаю, чтобы монету не обнаружили на входе. Еще заклятие, отводящее внимание, и заклятие, создающее двойника. Арсенал неплох, только не представляю, как его использовать, сидя здесь взаперти. Вроде все. Нет, есть еще совсем маленький образ всего на две ячеистые пары.

— Сможете засветить?

— Уже, — Грач пробудил приказ, и над монетой проявилось плоское изображение, — Это какой-то чертеж.

— Точно. Я даже скажу, что чертеж этой самой крепости, — Вепрь ткнул пальцем в светящуюся картинку, — Вот казематы, где нас держат. Тут даже пометка есть.

— Да, вижу, вот здесь мы, а здесь, я так понимаю, остальная рота, — подтвердил Грач, — А вот это внутренний двор, через него нас заводили. И кстати, Вепрь, здесь тоже пометка, только я не понял, пометка указывает на двор?

— Скорее на стену, что наружной стороной выходит на двор.

— И от входа недалеко. Возможно там спрятана закладка. Как думаете?

— Узнаем, если наша умница-княжна придумала способ, как перенести нас во двор.

— Она говорила, что будет добиваться для нас лучших условий содержания. Может перевод в другую камеру?

— Поживем увидим.

Когда снова отворилась дверь в их камеру, а им связали руки и вывели, Грач полюбопытствовал:

— Нас переводят? — спросил он у стража.

— Своей милостью полковник Витольд разрешил вам короткую прогулку во дворе.

— Тоже неплохо, — буркнул Вепрь.

Во дворе они немного расходились и попривыкли к яркому для них после темного подвала свету. Грач сделал вид, будто ему срочно понадобилось по малой нужде и отошел к стене, и пока оправлялся нащупал в широкой щели в бревне припрятанный там нож. Ему пришлось разыграть небольшое представление, будто никак не может застегнуться со связанными руками, а сам в это время перерезал ножом веревку, сплетавшую руки, и засветил монету.

Когда Вепрь понял, что Грач готов, он сделал пару шагов в сторону стражников, зная, что это невольно переключит на него их внимание. В это время Грач прокричал приказ, запускающий два заклятия, одно из которых создало бегущего двойника, за которым тут же припустила стража, второе отвело от него внимание. Оно не сделало его невидимым, а только вывело из поля пристального взора. Однако Грачу этого хватило, чтобы успеть незамеченным забежать за спину старшине.

Грач одним движением перерезал ему горло и перекинул нож Вепрю. Затем выхватил из рук оседающего на землю старшины его меч и зарубил еще одного. К тому времени, как на крики вернулись те пятеро из восьми, что погнались за его двойником, они на пару с Вепрем, уже освободившим свои руки, добили третьего оставшегося и вооружились.

Как только началась заваруха Ольха наслала на стоящего рядом полковника ослепляющее проклятие. Полковник заметался и завопил, призывая стоящих за дверью кабинета караульных. Ольха с опаской оглянулась на распахнувшуюся кабинетную дверь. В открывшийся проем шагнул караульный с обнаженным мечом в руке. Он сделал два шага к Ольхе, остановился, из угла его рта вытекла струйка крови и караульный навзничь повалился лицом вперед. Под лопаткой в его спине торчал нож, загнанный по самую рукоять. Сразу следом тело второго караульного волоком затащил в кабинет дядя Леша и запер кабинет изнутри.

— Вы с ума сошли, — полковник перестал метаться и только тяжело дышал, — Дозорный на башне все видел. Сейчас сюда сбежится весь гарнизон. Вы очень и очень пожалеете княжна.

— Спасибо, что напомнили про башню, полковник, — Ольха высунулась из окна и помахала рукой. Из дозорной башни ей помахали в ответ.

Как умудрился Мангуст проникнуть в гусиную крепость, затеревшись в компанию торговцев, надо бы спросить у самого Дукена, но свою часть дела он выполнил, дозорный на башне уже не сможет никого позвать на подмогу.

Вепрь и Грач расправились с оставшимися пятью стражами. Дукен, оказавшийся умелым лучником, им помог, стреляя с дозорной башни. Вепрь снял с пояса убитого старшины связку ключей.

— Идем за ротой, — бросил он Грачу.

Дядя Леша ухватил полковника за ворот и поставил на ноги.

— Прогуляемся, полковник, — сказал он.

— Куда?

— До оружейной комнаты.

— Я никуда не пойду, — полковник начал упираться.

— Да, леший с ним, дядя Леша, — сказала Ольха, — Я уже и так сняла его образ.

— Вот и ладно, — обрадовался дядя Леша и хлестко ударил полковника по шее ребром ладони. Полковник повалился как куль. Дядя Леша связал его с поразительной ловкостью и быстротой.

— Пошли, — он мотнул Ольхе головой, — Оружейка должна быть внизу.

Ольха сотворила двойник полковника, вместе с которым они спустились в оружейную. Выглядело это так, будто полковник Витольд шел вместе с ними. Двое бойцов, охраняющих оружейную комнату вытянулись по стойке смирно.

— Разрешите обратиться полковник, — начал один из них, — Мы слышали во дворе крики и…

Договорить ему не дали. Ольха накинула на обоих сразу уже полюбившееся ей ослепляющее проклятие, и дядя Леша расправился с ними в пару мгновений. Ворвавшись в оружейную комнату, они стали хватать все оружие без разбора и вышвыривать его в окно, выходящее на внутренний двор. Туда уже выбегали освобожденные бойцы роты Вепря. Они вооружались кто чем, особо не выбирая, и сразу вставали в построение. Когда Вепрь последним вышел из казематов, рота уже была построена по сотням, каждая десятка, каждый боец, все на своих местах. Вепрь отметил, что выучку за время плена они не растеряли, оставалось выяснить главное, сохранили ли они боевой дух в беспросветности плена.

Вепрь вышел перед строем и оглядел свою роту. Бойцы грязные и оборванные, со впалыми щеками, но в глазах угрюмая решимость и чистая злость. За предательство Гусей, за унижение пленом, за скотское существование они были злы как черти, и готовы продать свою жизнь подороже. Вепрю не нужно было поднимать их боевой настрой, он имелся и так, оставалось лишь использовать внезапность, бить прямо сейчас, пока остальной гарнизон крепости не ждет удара, а значит к нему не готов. Один раз Гуси застали их врасплох ночью на поле. Пришло время отплатить той же монетой.

— Первая сотня — зачистка стены, взятие под контроль выходов из крепости. Вторая, третья сотни — бить все, что попытается оказать сопротивление. Вперед рота!

Вепрю сейчас некогда было разбираться, почему третья сотня разрослась чуть ли не вдвое. Крикнув «за мной», он побежал к крепостной казарме. Гусиный гарнизон существенного сопротивления оказать не смог. Хотя запасов арсенала оружейной комнаты едва ли хватило, чтобы вооружить хотя бы половину роты, они опрокидывали любые наспех составленные защитные построения и тут же довооружались захваченным оружием. Уже через пятнадцать минут они захватили основные строения, очистили стену и взяли под контроль крепостные ворота. В отдельных местах еще продолжались стычки, но было уже понятно, — гарнизон пал.

В одночасье все переменилось, верх с низом поменялись местами. Бывшие узники расхаживали по крепости, а своих бывших сторожей загоняли в те самые казематы, из которых только что вышли. Когда мимо Ольхи вели полковника Витольда, тот неожиданно начал упираться и заговорил горячо:

— Не забывайте, княжна, вы обещали обо мне заботиться, если я попаду в плен.

— Я гляжу, Ольха, как защитница прав военнопленных вы набираете большую известность, — весело сказал подошедший Грач, — Надеюсь, вы не собираетесь носить хлеб нашему полковнику?

— Перебьется, — Ольха ухмыльнулась, — Я даже на прогулках настаивать не буду.

Рота снова построилась, на том же месте, но с совершенно новым настроем. Перед строем вышел Вепрь. Он был сильно заляпан кровью, не понятно, правда, своей или чужой. Во всяком случае его глаза лучились радостью. Он поздравил свою роту с победой, с освобождением и с возвращением чести. Ответом ему было троекратное «ура». Бойцы кричали и обнимались. Многие не сдерживали слез.

Атман Вепрь и сам бы хотел присоединиться к общему ликованию. Груз позора не только своего, а и всей роты сегодня упал с его плеч, но именно сейчас он не мог терять ни минуты времени. Атман отправил Грача на стену попытаться установить связь с командованием. Тот вернулся с докладом довольно быстро.

— Связь есть, — быстро проговорил он, — Основных новостей две. Первая и важнейшая, наш царь держит оборону в приграничной крепости против превосходящих сил Гусей. Расстояние от нас, как я понял, где-то в пределах пешего дневного перехода. Если мы поторопимся, успеем ему помочь.

— Сотники ко мне, — закричал атман Вепрь, — Обеспечить бойцов оружием, доспехом, обувью, нательными монетами, а также суточным питьем и сухпайком. Немедленно. Выполняйте.

Прежде чем сотники кинулись выполнять приказ, Вепрь окрикнул:

— Сотник Куч.

— Слушаю атман.

— Откуда пополнение? В вашей сотне человек сто пятьдесят.

— Сто сорок два, атман. Остатки двух пехотных сотен, разбитых Гусями. Сидели с нами в подвале.

— Вожак у них есть? — спросил Вепрь.

— Их сотники пали. Но есть один толковый мога.

— Пришлите его ко мне. Мы пойдем на выручку царю Вакуле, нужно кого-то оставить охранять крепость.

— Слушаюсь.

Сотник Куч убежал, Вепрь обернулся к Грачу.

— А какая вторая новость?

— Наше ротное знамя поднято над развалинами Северграда. Сведения довольно скудные, но вроде там сейчас срочно укрепляется несколько сотен разномастных нелюдей.

— Какой любопытный поворот. Однако, прежде все-таки нужно помочь царю, с ротным знаменем после будем разбираться.

 

Глава 40

Глава 40. Оборона Северграда.

За час до наступления полнолуния, оставив плотное тело, князь Верес вступил в чертог зала снов. Будто бы все собравшиеся здесь знаменные правители ждали именно его. Разом смолкли все разговоры, на князя устремились внимательные напряженные взгляды, однако подойти к нему пожелала одна только Карина, королева горностаев.

— Я сейчас опять что-то узнаю последним? — нарушив полную тишину, Верес попытался шуткой снять всеобщее напряжение, — На меня смотрят так, будто у меня рога выросли.

Карина взяла его за руку и отвела в сторону от посторонних ушей:

— Они все уже знают, что треклятый бык Фарадор сколотил против тебя альянс, а средиземье дает ему в помощь большое войско.

— Разве его уже приняли в торговый союз? — Верес вслед за Кариной понизил голос.

— Он уверен, членство в союзе у него в кармане, и ждать более не желает.

— Вот как. События начинают разворачиваться стремительно, — Верес задумчиво обвел взглядом собравшихся правителей, они делали вид, будто утрачивали к нему интерес, и возвращались к прерванным разговорам, — Если я правильно понимаю, он теперь притязает не только на твои холмы?

— Не только, — мрачно подтвердила Карина, — Я думаю, он затеял передел всех северных земель. Мои разведчики донесли, большое войско вышло из средиземья. И идет оно не ко мне, а к Северградской крепости.

— Что ж. Умно. Все-таки сначала он решил свалить меня, тогда ты станешь для него легкой добычей. К тому же, кто владеет Северградом, тот владеет севером. А как же Азум?

— Сам знаешь, князь. У Азума других проблем хватает. Тем более, что из крепости его войска и так уже выбили.

— Да, понимаю, — согласился князь, — Если Азум не сможет вернуть себе Северград самостоятельно, то не моргнув глазом, пойдет на сделку с Фарадором.

— Вот и я так думаю.

Увидев, что к ним направляется Вакула, царь вепрей, они замолчали. Вакула выглядел уставшим и озабоченным.

— Наслышан о коварном предательстве, — сказал ему Верес пожимая руку.

— Меня крепко прижали, — согласился Вакула, — Я слышал, Верес, у тебя тоже назревают неприятности, но, увы, помочь тебе в этот раз вряд ли смогу.

— Я понимаю, Вакула, главное сам продержись, — ответил ему Верес.

Вакула кивнул и развернулся.

— Все повторяется, — упавшим голосом сказала Карина, когда Вакула от них отошел.

— О чем ты?

— Все, как и сто лет назад, когда они разрушили твой город. Ты снова остался без союзников. А я опять ничем не смогу тебе помочь…

— Сможешь, Карина, поверь. На этот раз сможешь.

— Да, брось, князь. Что мы сможем вдвоем? Вон видишь лисьего барона? Смотрит сквозь нас как будто мы пустое место. Уверена, Фарадор уже перетянул его на свою сторону.

Ей снова пришлось замолчать, потому что лично Азум-хан направлялся к ним.

— Твоя щепетильность, князь, опять сослужила тебе плохую службу, — начал он вместо приветствия, — Ты так ратуешь за свою независимость и самостоятельность, что раз за разом остаешься без союзников.

— А разве мы с тобой не союзники, хан?

— Пока выполняем взятые обязательства, союзники. Однако я еще не видел обещанных поставок. Ты задерживал обозы, когда поставлял оружие бесплатно, но задерживаешь и платные.

— Ты пока еще не заплатил ни копейки, Азум. Но, будет в срок.

— Посмотрим, — хан оценивающе посмотрел на Вереса и развернулся, направившись прочь.

Карина неодобрительно покачала головой, и оглядываясь на уходящего хана зашептала:

— Азум тоже снял с фронта приличное войско и отправил к Северграду. Думаю, хочет поспеть туда раньше Фарадора.

— А что уже известны точные даты?

— Фарадор назначил следующий вторник. И к этому времени он там будет вместе с наемниками, можешь не сомневаться. Ну а хан… если он до сих пор не понимает, что время его владычества на севере закончилось, тем хуже для него.

— Значит следующий вторник, — раздумчиво подытожил князь Верес, — Карина, ты права по крайней мере в том, что и на этот раз все тоже решится у стен Севергарада.

— Все верно, князь, там соберутся все. Что ты будешь делать?

— Я выдвигаюсь кратчайшим путем по Бунаре. Ко вторнику успею. Подходи и ты туда же. Твое войско нам пригодится.

— Поняла, буду ко вторнику, — взгляд королевы был полон обреченности, — Мы примем сражение?

— Я сделаю все возможное, чтобы избежать кровопролитие. Ты мне веришь?

— Конечно верю. Сделаю как ты сказал, — Карина вздохнула, — А это еще кто по твою душу? Ему-то что надо от тебя?

К ним приближался черепаший принц Бонифан.

— Я вижу, отметились еще не все желающие сплясать на моих костях, — ответил князь негромко.

— Вы так и не нашли вора, похитившего ценнейшие сведения, — сухо сообщил Бонифан, — А может и не собирались его искать. Теперь это уже не важно. Я буду вынужден предпринять ответные шаги.

— Ну, вора не нашли, но ценные сведения мы вернули, — сказал князь, — Однако я подозреваю, что для вас это было неважно с самого начала. Так что я тоже буду вынужден предпринять ответные шаги.

* * *

Всякое здание имеет лицевую сторону, и потому улицы так и называются, что проходят «у лица» домов. Другое дело, обратная сторона дома, выходящая на задворки, она припрятана от людских глаз и подчас очень сильно отличается от показной лицевой. Головной офис Объединенной Зерновой Компании не был исключением. На выходящей на площадь стороне с огромной вывеской большие широкие двери всегда зазывно открыты посетителю. Задняя же часть дома прикрыта заборами и пристроями, и если есть там двери, то они всегда крепко заперты и открываются только по пропускам и только ограниченному круга лиц. Именно такую дверь и раскрыли, чтобы впустить одного единственного посетителя, а впустив, сразу же заперли на крепкий засов.

— Приветствую вас, князь, — вежливо поздоровался директор, — И, надеясь на ваше понимание, прошу извинить, что попросили вас пройти не через парадный вход.

— Ваша предусмотрительность полностью оправдана, — Верес слегка наклонил голову, — Рад вас видеть директор.

— Благодарю за понимание, князь, — директор в полуоборот повернулся к человеку, прячущему лицо под капюшоном серой хламиды и бросил ему короткое, — Ведите.

Верес вместе с директором спускался в подземную часть офисного здания. Его удивляла и глубина этих подвалов и их молчаливый, скрывающий лицо, провожатый, первый увиденный Вересом человек компании, не одетый в зеленую униформу. Они одолели несколько, ведущих вниз, лестничных пролетов, прежде чем провожатый остановился у двери с тяжелым засовом. Он отворил ее, пропустил Вереса и директора, вручив им зажженные факела, и закрыл за ними, оставшись снаружи.

— Меры предосторожности, князь, — видно было, что директор чувствует себя здесь неуютно, хотя и довольно уверенно, как человек не раз здесь бывавший, — Прошу сюда.

Директор провел князя по узкому коридору, и по ударившему в нос особому запаху, князь догадался, что его привели в узилище. Остановившись у одной из дверей, директор закрепил свой факел в стенной скважине и отворил засов врезанного в дверь небольшого окошка, какое используют для передачи узникам пищи.

— Заходить в камеру не будем, — сказал директор, — Это небезопасно, да и необходимости в этом нет.

— Уверен, что это так, — согласился князь, — Думаю, тот, кто находится внутри, уже был допрошен.

— И весьма тщательно, — подтвердил директор и отворил окно, — Тем не менее я хочу, чтобы вы увидели его лично.

Верес кивнул и заглянул внутрь камеры. На узком деревянном топчане сидел некто, очень маленького роста, в котором Верес опознал представителя племени дайкаров.

— Этот нелюдь наемный убийца, — сообщил директор, — Он был захвачен бойцами альянса Азум-хана в прифронтовых землях. Когда мне сообщили об этом, я сразу заинтересовался. Адепты гильдии кобры крайне редко и только в исключительных случаях берут заказы за пределами средиземья. Я решил выкупить его, не считаясь с расходами, и не прогадал. Надеюсь, вы уже догадались по чьему контракту он работал?

— Ничего кроме косметической компании не приходит в голову, — Верес шутливо развел руки в стороны.

— А ничего другого и не нужно, — директор усмехнулся, — Правда, он оказался всего лишь исполнителем, и почти ничего не знал… ну разве кроме имени своего связника.

Директор закрыл окно на засов и подвел Вереса к соседней двери. Отворив точно такую же форточку, он жестом предложил князю заглянуть и в эту камеру.

— А вот тот, под чьим руководством работал убийца дайкар. Это островной эльф, хотя и не похож на первый взгляд.

Верес оглядел нелюдя, действительно мало похожего на эльфа, вероятно из-за сильно осунувшегося лица с болезненно бледной кожей. Однако лицо это показалось князю смутно знакомым, во всяком случае, он точно видел такую крашеную белую челку.

— Поверьте, князь, это не мы его так отделали. Он был при смерти, когда попал к нам. Получил смертельную рану во время нападения на корабль одного купца по имени Рибус.

— А, «пройдоха Рибус», — припомнил Верес, — Полагаю за эльфа он содрал с вас не меньше, чем Азум за дайкара.

— Не в этот раз, — улыбнулся директор, — Знаменитое заячье чутье его подвело. Рибус принял эльфа за обычного пирата. Однако, надо отдать Рибусу должное, его чутье все же подсказало ему, что эльф может оказаться полезен, и он не дал ему умереть.

— Скажите, директор, а как зовут этого эльфа?

— Илерион, — звук директорского голоса отразился от стен, заставив эльфа вздрогнуть, — Он подтвердил, что работал по указанию высокопоставленного чиновника косметической компании. Но не это самое главное, князь. Вы хорошо знаете географию юга?

— Вы о том, с кем граничат на море островные эльфы?

— Именно. Их ближайший сосед — архипелаг черепашьего народа. И Илерион прежде всего работал на черепашьего принца Бонифана.

— Отличная работа, директор, — похвалил князь, — Теперь полностью сошлись все части головоломки. И подтвердились все мои подозрения. Мне остается задать вам один единственный последний вопрос: вы в деле?

— Наш вариант контракта уже ждет вас у моего старшего секретаря.

— Отлично, — Верес с силой сцепил ладони, — Реки начинают вскрываться. Я должен закончить здесь с делами и как можно скорее попасть на север.

* * *

В предгорьях Белроги стоял самый конец зимы. Ледоход уже покатился с юга по рекам, постепенно подбираясь к истокам. И хотя само озеро Источное еще было сковано крепким льдом, многие из защитников ледяной крепости начали переживать, что пройдет еще три-четыре недели и она растает, снова превратится в старые развалины, а их усилия окажутся напрасными. Другие, подустав от ожидания, стали думать, что раз Азум-хан до сих пор не прислал войско, то видимо уже и не пришлет. Но ошибались и те, и другие. Войско Азума пришло на ладьях, как только реки частично освободились ото льда.

В одно утро разведчик из Макаркиного сводного отряда прибежал к воротам крепости. Ему спустили сверху лестницу, а как только он влез на стену, сразу закричал:

— Идут! Они идут!

Его отвели к Васе, и он рассказал, что войско прибыло по Хонаре на ладьях и сошло на сушу в двух дневных переходах отсюда, потому что выше лед еще не сошел. Всего в войске следопыты насчитали восемь сотен бойцов, из них одна сотня конная. Разведчик сообщил, что торопился как мог, потому что ханское войско идет быстро, и по его прикидкам к завтрашнему утру будет у крепости.

Все вроде было на несколько раз проверено-перепроверено, и все равно в последний день перед боем поднялась суета. Макар со своим отрядом выступил в леса заранее, чтобы еще на раз освежить ловушки и схроны. Те, кто оставался в крепости кинулись проверять метательные машины и боеприпас, личное оружие и снаряжение. А утром следующего дня, как и предполагал разведчик к крепости пришло войско. Бойцы Азум-хана шли сотня за сотней прямо по ледяному руслу реки. Они ничуть не таились, наоборот шли открыто, показывая превосходство числом и законным правом, шли не воевать, а карать, ставить зарвавшихся нелюдей на место.

Выйдя на озеро, они выстроились четкими квадратами сотен в полуверсте от крепости, и видны были как на ладони. Выглядывая из-за края крепостной стены Вася мог различить выдыхаемый из лошадиных ноздрей парок. Показывая выучку, войско почти не издавало звуков, слышались только короткие рубленые приказы сотников, да лошадиные всхрапы. Защитники, тоже хранили молчание, не зря Вася гонял их по крепостному двору, прививая начатки войсковой дисциплины, заняв боевые позиции, они деловито ждали Васиного сигнала. На обзорную площадку к Васе забрался Аким, пригибаясь, чтобы оставаться незамеченным, он тоже всмотрелся в пришлое войско.

— О-о, сурьезные парни, — сообщил он после короткого осмотра, — Полк «Змеиной петли». На стяге у них, видишь, змейка будто в кольцо свернулась. Знаменитые бойцы, я про них слышал.

Аким вытянул шею повыше, пытаясь рассмотреть еще что-то.

— Акима, башку пригни, — Вася накрыл пятерней ему макушку и прижал книзу.

Они договорились не показывать себя до последнего. Пусть пришлые думают, что в крепости сидят только одни нелюди. К нелюдям многие относятся как к недоразумным, авось и недооценят масштаб их приготовлений. Аким стянул с головы шапку и снова приподнял голову.

— Решают чего-то, — ни оставаться в неведении, ни молчать он был не в силах.

— Вижу, — подтвердил Вася, — А вон этот, похоже, полкан их. Вон конные к нему едут.

От конной сотни отделились несколько конников и подъехали к стоящему особняком от остального строя человеку в невиданно высоком головном уборе.

— Разведку назначает, — Аким пожевал губу, — Молодец, умно. Сразу не суется.

Действительно, получив приказ полковника, конники подстегнули коней и поскакали в сторону крепости. Не став приближаться слишком близко, остановились, не доехав, всего может нескольких шагов до одной из прихваченных тонким ледком полыней.

— Как думаешь, купятся на наши ворота? — спросил Аким.

Вася только пожал плечами. От того купятся или нет, для них зависело очень многое. Он неотрывно всматривался в седоков, которые похоже, именно ворота сейчас и обсуждали. Указывали руками на ведущую к воротам множеством ног утоптанную тропу, бросали взгляды на косые показушно хлипкие ворота. Вася начал переживать, что слишком уж проста и очевидна их хитрость и разведчики ее «раскусят». От их небольшого отряда отделились двое и поскакали в обход крепости.

— Хотят проверить, нет ли в стене бреши, — предположил Аким.

— Или подыскать лучшее место для атаки, — Вася должен быть готов и к этому. Да, конечно, они пристреливали метательные машины и на другие подходы к крепости, но площадка перед воротами была для стрельбы местом наилучшим, тщательнее всего пристреленным, да и машины сейчас развернуты именно в этом направлении.

Вася волновался, хотя и понимал, что накручивать себя сейчас неполезно, остается лишь ждать, как сработают их хитрости. Памятуя, как они брали когда-то замок, казавшийся неприступным из-за наведенного на его стены морока, они решили сделать обратное. Накинули на ледяные северградские стены морок, будто они неоднородны, заделаны не полностью, небрежно, с щербинами сквозных дыр и их легко взять наскоком.

Объехав крепость, эти двое вернулись к остальному отряду и снова стали о чем-то переговариваться. Теперь они еще указывали на развевающееся на ветру знамя роты Вепря. Вася опять потонул в сомнениях, что поторопился он поднимать знамя. Лишний повод для подозрений. Он протяжно вздохнул.

— Да, не переживай, — Аким толкнул Васю локтем в бок, совершенно точно угадав, ход его мыслей, — Бьюсь об заклад, они сейчас пытаются сообразить, каким ветром наше знамя занесло в руки к местным гоблинам.

— Думаешь?

— Точно. Даже больше скажу. Они сейчас поражаются гоблинской глупости. Мол гоблины решили, что этим знаменем могут кого-то отпугнуть.

— Ну, богу в уши. Держи кулаки, чтоб так и оказалось, — Вася обернулся к старому гоблину, — Чачу, твой выход. Начинай представление.

Старый Чачу, как то и было обговорено заранее, вскарабкался на обзорную площадку, поднявшись в полный рост. Они решили провернуть тот же прием, что уже удался однажды с Красными собаками. Чачу засвистел и замахал руками, привлекая к себе внимание, а затем начал кричать оскорбления, топать ногами и плеваться в сторону слегка опешившего от такой наглости разведотряда. Чачу так разошелся, что начал по-шамански приплясывать, будто отгонял злых духов.

— У шамана три руки и крыло из-за плеча, — фыркнул Акима, — Ему только бубна не хватает.

Чтобы придать представлению завершенность, Вася подал рукой знак, и еще несколько десятков гоблинов влезли на самые разные возвышения, присоединившись к старому Чачу. Конные разведчики смотрели на это, качая головами. Гоблинский боевой пляс их явно не впечатлял, раздражал скорее, но именно этого Вася и хотел добиться, пусть считают гоблинов этакими недоумками, невесть что о себе возомнившими. Наконец, один из конников, видимо старший, сплюнул, выкрикнул ответное ругательство, развернулся и поскакал обратно. За ним последовали остальные.

— Теперь точно купились, — сказал Аким убежденно.

И он оказался прав. Когда конники доложились, человек в невиданном головном уборе, недолго думая, рубанул воздух рукой и прокричал приказ к наступлению. Вася видел, как начала обволакивать войско «Змеиной петли» зеленая нифриловая взвесь. Полк готовился к атаке.

— Аким, пора, — скомандовал Вася, — Всем к орудиям. Наводчикам занять места на смотровых площадках. Расчетам стрельба по входу противника в зону поражения.

Вперед нападающего войска сразу ожидаемо вырвалась конница. С гиканьем, на ходу доставая из ножен оружие, конная сотня понеслась к воротам, разворачиваясь в цепь.

— Купились родимые, — прошептал Вася, — Думаете сейчас прямо на конях в крепость въедете. Не, ребята. Все, кончилась ваша конница.

Первые потери они понесли, не достигнув стены. Лошади с разгона влетали в проруби, взметая вверх темные водяные столбы. Всадники, даже не надеясь спасти коней, пытались выбраться из ледяной воды хотя бы сами. Уповая на нифриловое ускорение, рывками выбрасывались грудью на лед, но за ноги их уже тянули ко дну поджидавшие подо льдом кикимы. Из тех, кто угодил в воду, на лед не выбрался ни один.

В воздух из-за крепостных стен поднялась будто плотная стая огромных сверкающих на солнце белых ворон. Куски льда, пущенные в один залп, обрушились на нападавших, острыми ледяными гранями пробивали доспех, крушили черепа, вышибали наездников из седел. При ударе мороженные глыбы разрывались мелким колким крошевом, попадая в глаза, ослепляя и пугая лошадей.

Древесники натужно натягивали сыромятные ремни, приспособленные к их тяжеленным метательным снарядам вместо тетивы. «Дикие оси» отправлялись в невысокий полет, едва касались колесами земли и снова подлетали в воздух, как разогнанные телеги на ухабах, сшибая все, что встречали на пути. Сбивали с ног лошадей, а если хватало разгону, докатывались до спешащей следом за конницей пехоты, пешим бойцам эти шипованные бревна на колесах пробивали грудины, мозжили головы.

Морок нападающие разглядели, только оказавшись у самых стен. Бегущие в атаку бойцы растерянно останавливались, поняв, что в сплошной высокой гладкой ледяной стене на самом деле нет никаких прорех. Крепостные ворота выломали с нескольких ударов, но радоваться оказалось нечему. За разломанными воротами их ждала такая же ледяная стена. А в это время на них через стены валилась смерть. Вблизи подключились гоблинские метательные орудия. Недостатка боеприпаса у защитников не было, били по наработанным квадратам, братья Цапли точечно выцеливали неприятеля из-за стен, добивая тех, от кого удача отвела бревно, глыбу льда и гоблинский дротик.

К тому времени, когда полковник «Змеиной петли» осознал, что его войско гибнет, и прокричал приказ к отступлению, под стенами крепости навсегда осталось триста его бойцов, включая всю конницу. Стрельба из метательных машин прекратилась, но те, кто замешкался, отстал от отступающего войска или пытался помочь раненым, были добиты кикимами. Они выскакивали прямо из черных провалищ прорубей с трезубцами наперевес, с их полурыбьих тел обильна текла на лед вода, они кололи и заталкивали отставших бойцов в свою стихию: ледяную озерную воду.

— Отбой! — прокричал Вася, смахивая с виска горячую каплю, — Осмотреть орудийные сочленения, натяжения, состояние боеприпаса!

К нему на смотровое возвышение снова вскарабкался Аким.

— Как мы им вжарили, а? — от возбуждения он говорил, захлебываясь, — Гляди, к самой лесной кромке отступили. Ох, им сейчас еще и от Макара достанется.

— Пока в лес не сунутся, Макар их не тронет. Только, я думаю, полковник тоже не дурак и уровень нашей подготовки уяснил.

Полковник, надо отдать ему должное, самообладания не потерял. В понесшем потери войске «Змеиной петли» беспорядка не наблюдалось. Оно отступило, но об уходе и речи не было. Прямо на озерном льду начали возводить походный лагерь. Первым делом поставили лазаретные палатки, куда оттащили раненых. Вокруг расставили усиленные дозоры, в лес без нужды не совались, а если заходили, то недалеко и только с сильным вооруженным сопровождением.

— М-да, — Вася нахмурился, — Полковник похоже внял всю серьезность положения. Глупостей от него мы больше не дождемся. Акима, давай, пробуждай связь, скажи Макарке отходить. Пусть не рискует.

Аким кивнул и полез в карман за монетой, однако достать ее не успел:

— Вась, гляди, — Аким боднул головой в сторону Хоноры, по которой пришло наступающее войско, — Кажись зарево там?

— Правда твоя, горит что-то. Только из-за деревьев не видно ни лешего. Акима, ты чего застыл. Связь говорю, давай.

Аким только достал впаянную в снежный комок монету, как на связь уже вышел сам Макар. Монета замигала, пробуждаясь, тут же начав топить снежок.

— Вася, прием. Меня слышишь? — звук немного «плыл», то замедляясь, то ускоряясь.

— Слышу, Макарка, слышу. Что там горит?

— Обозы! Они обозы с провизией обогнали и оставили без охраны почти. Ну мы и воспользовались… Да, Вась, нам до их флота ползком полдня. Его тоже сжечь можно…

— Ни в коем случае. Лучше оставим им возможность уйти. Мы им тоже в зубы насовали, авось накушаются. Макар, диверсий больше не планируй. Полковник — не дурак. Слышишь меня? Ночью вернешься в крепость.

— Да, я понял. Ночью зайдем к северной стене. Встречайте. Конец связи, — Макар отключился.

— Ай, молодец Макарка, — радовался Вася, — Додумался им обозы пожечь. Если полковник полуполк свой пожалеть хочет, то уйдет отсюда. Голодное войско ни лешего не навоюет.

— Может и так, тут, смотря как карта ляжет, — из Акима снова полезла память прошлой жизни, — Полковник был такой затейник, играл пасы на трех тузах.

— Акима, — одернул его Вася, — Давай без этих штучек. Толком говори.

— Так я и говорю, что про полк «Змеиной петли» слышал кое-что. Так вот, этот полк в личном подчинении Азум-хана. И если кто другой ему приказ отдавал, рисковать не станет, развернется и умотает отсюда со спокойной душой. А вот если приказ ему отдал сам хан, за прикуп будет торговаться до последнего, — уловив недовольный взгляд десятника Аким поправился, — Полковник отсюда не уйдет и будет биться до последнего.

— Ну, может оно нам и к лучшему. Нам сподручней отбиваться покуда крепость наша не растаяла.

На этот раз полк «Змеиной петли» готовился к осаде более основательно, хотя и с оглядкой на поджимающие сроки. Без запасов продовольствия время у него было ограничено. Тем не менее три сотни бойцов были отправлены в лес, где выискивали и валили тонкие засохшие на корню деревца, так называемые сухари. Рубить плохо поддающийся топору живой напитанный промерзшей влагой лес им было некогда. У сухарин срубали ветки и волокли тонкие стволы к озеру, где сколачивали из них осадные башни, а после, позаимствовав прием защитников крепости, предусмотрительно обливали башни водой, отчего те покрывались ледяной коркой. Опасались, и не без оснований, что изобретательные защитники попробуют эти башни поджечь.

Вася держал с Акимом военный совет. Когда замысел нападающих стал понятен, принялись искать способ противодействия. А замысел был очевидно прост. Под прикрытием осадных башен противники дотолкают их до стен крепости, затем перекинут с башен трапы и по ним перебегут на стену. Способ противодействия придумали и довольно быстро. Аким переговорил со старшинами нелюдей. Связались с Макаром, который в крепость еще не вернулся, и дали ему задание. К утру, когда Макар со своими следопытами сделал, о чем просили, и без приключений пробрался в крепость, они были готовы к отражению атаки.

С наступлением утра полк снова пошел в наступление. На этот раз они не спешили. Пять оставшихся сотен полка выстроились за пятью башнями. А потом башни пришли в движение. Медленно, шаг за шагом они сближались с крепостью. Конница погибла все ж не напрасно, вскрыла все проруби, надеяться на то, что какая-то из башен провалится под лед не приходилось.

К полудню башни сблизились на расстояние выстрела самой дальнобойной метательной машины. Аким привычно залез к Васе на смотровую площадку. Отсюда видно было, как тесаные полозья башен, толкаемые бойцами «Змеиной петли», скрипя, ползут по озерному льду.

— Как обстановка? — спросил Аким.

— Рано пока, — ответил Вася, не оборачиваясь, — Побережем орудия. Начнем, когда подойдут на расстояние уверенного попадания.

Через какое-то время солнце, с утра светившее наступающим в спину, обошло их по горизонту и зависло с боку. Солнечные лучи теперь отражались от сверкающих ледяной коркой башен, заставляя жмуриться от тысяч солнечных зайчиков. Но Вася дал им подойти еще чуть ближе. Он уже слышал со своего места негромкие голоса и натужные хеканья, толкающих башни бойцов.

— Ледяными заряжай, — крикнул он, и нелюди засуетились у метательных машин, — По башням пли!

Ледяные глыбы отправлялись в полет только лишь для того, чтобы вдребезги разлететься о башенные стены. Со стороны нападающих послышались ободряющие крики. Их башни уверенно держали удары ледяных глыб, и сами они уверились, что их задумка удалась, еще немного, и они захватят ненавистную крепость и перебьют всех защитников. Не учли они другого. Вася с Акимом и не рассчитывали разбить башни, они хотели только разбить покрывающий башни лед. Уже после первого залпа, ледяная корка отвалилась почти полностью. Солнечные лучи перестали отражаться от темно-серых бревен.

Для верности Вася отдал приказ на еще один залп ледяными глыбами, а следом пришел черед зажигательных снарядов. Нападающим, раз уж они использовали для строительства сухостой, следовало его вымочить, чтобы бревна набрали в себя воду, но они этого не сделали. Может не подумали, может не успели. А скорее всего, просто раньше никогда не видели льда и не знали его свойств, решив, что раз лед — это та же вода, так бревна станут от него мокрыми. Так или иначе, под сбитой ледяной коркой открылась совершенно сухая древесина. Густо обмазанные добытой Макаркиным отрядом смолой, запущенные машинами подожженные чурки сразу запалили башни. Чтобы увеличить количество возгораний, гоблины пускали подожженные дротики и копья. Нападающие пытались заливать огонь озерной водой, но под огнем защитников, да не имея под воду подходящих емкостей, эти попытки ничего не дали. Башни запылали как факелы.

Засевшие внутри башен штурмовые отряды оказались в огненной ловушке, те, кому удавалось выскочить, катались по льду, чтобы сбить пламя с горящей одежды, но в них уже летели дротики и стрелы. Некоторые, потеряв самообладание кидались к ближайшей проруби и черпали из нее на себя воду прямо руками, этих под лед затащили кикимы.

Башни пылали все жарче, и войско «Змеиной петли» вынуждено было выйти из-под их укрытия, вновь оказавшись уязвимым для метательных снарядов. И снова ледяные глыбы, бревна, копья и дротики отправились в несущий смерть полет. К Васе на его наблюдательное возвышение вскарабкался Макар.

— Если добивать, то сейчас, — прокричал он Васе.

— Согласен, — Вася обернулся, чтобы оценить готовность их войска к контратаке.

Отряды нелюдей выстроились в несколько цепей перед скрытыми ведущими наружу лазами. Вася спрыгнул со своего возвышения, подхватил копье и щит:

— Как только вступим в бой, стрельбу прекращай, — крикнул он старшине гоблинского расчета, — В контратаку вперед!

Вася первым пригнувшись нырнул в узкий лаз. Остальные за ним, кто через лазы, кто спрыгивал наружу прямо со стены. Оказавшись за переделами крепости, нелюди быстро строились. Древесники, как менее уязвимые, становились впереди. За их спинами гоблины с дротиками. Чухи воевать не пошли, их миролюбие не позволяло им поднимать оружие против кого-либо, зато по озерному льду задолбила колотушка, призывая кикимов выходить на лед. Почти четыреста нелюдей готовились выйти превосходящими силами на открытый бой.

После второй неудачной атаки у полка «Змеиной петли» в строю едва оставалось три сотни бойцов. Да и те, кому удалось выйти из поля поражения метательных машин, потратили много сил, и сейчас их корежило откатом от нифриловых заклятий, хватало и раненых. Боевое построение после отступления было нарушено, поэтому контратака нелюдей благодаря внезапности в первые мгновения даже не встретила толкового сопротивления. Доходило до того, что одни самоотверженно подставлялись под удар, чтобы дать возможность другим отступить и перестроиться, но натиск нелюдей набрал хорошую скорость, не то что строиться, войску «Змеиной петли» не оставляли возможности даже для бегства.

Вася уже видел невдалеке искаженное гневом лицо полковника. Тот посылал атакующие проклятия, и не понимал, отчего нелюди так нагло лыбятся, не поддаваясь их воздействию. Не мог же он знать, что защитников крепости оберегает, отводя от них большую часть силы заклятий, очень крупный камень, голубиное яйцо, покоящееся на алтаре под часовней, вплавленное в глыбу льда. До полного разгрома неприятеля оставалось считанные шаги, когда Макар вдруг закричал, указывая куда-то рукой.

— Подмога. Вась, к ним идет подмога!

И точно, прямо на них по ледяному руслу Хоноры на полном скаку шла конная рота под знаменем мангуста.

— Отходим! Все назад! — Вася и Макар хватали нелюдей за руки, за плечи, — Назад! Назад!

Им дали отступить. Остаткам почти разгромленного полка было не до боя, они в спасение то свое еще поверить не успели. А конница подходить близко к стенам благоразумно не стала, удовлетворившись тем, что контратака прервана и союзным силам больше ничего не угрожает. Кикимы просто попрыгали в черные провалища прорубей, гоблины, добежав до стены, юркали в узкие лазы, древесники карабкались по спущенным со стены лестницам. Вася готов был выдохнуть, добить полк не удалось, зато сами остались целы, а подкрепление нападающим в текущем положении мало что даст. Даже если это подкрепление из конных мангустов личной ханской гвардии. Ледяных глыб в крепости хватит и на них, главное, что удалось отступить обратно в крепость без потерь.

Он уже хлопнул Макара по плечу, давая понять, что они остались последними, пора лезть и им, как увидел его округлившиеся глаза:

— А, чтоб его леший. Акима! — Макар указал рукой Васе за плечо.

Предчувствуя недоброе, Вася обернулся. Аким, замешкавшись, умудрился отстать от остальных сил, и теперь бежал по скользкому льду, да еще не желая выпускать из рук свой громоздкий тяжелый арбалет. Все время боя Вася приглядывал за ним, а в миг отступления выпустил из вида. До стены ему оставалась какая-то сотня шагов, но его преследовали двое конных.

Вася кинулся навстречу. Аким на бегу ему что-то орал, но Вася почему-то его слов не слышал, зато ему было хорошо слышно дыхание бегущего следом Макара. Конник что-то тяжелое метнул Акиму в спину и тот упал. Верховой доскакал до Акима в тот же миг, что добежал до него и Вася. Он успел подставить щит, прикрыв Акима от удара, и не увидел замаха второго подоспевшего конного. Бок обожгло как огнем, и Вася понял, что его ранили, он еще успел увидеть, как на конного метнулся в прыжке Макар, а потом он потерял сознание.

 

Глава 41

Глава 41. Противостояние.

Атман отборной конной роты Мангустов личной гвардии Азум-хана, умело объезжая бледных от усталости бойцов «Змеиной петли», осадил коня, едва не сбив с ног человека в высоком головном уборе. После тяжелого боя тот еще часто тяжело дышал.

— Рад видеть тебя в живых, Такамон, — Мангуст приложил кулак груди, обозначая приветствие, — Я вижу, спешил не зря.

— Ты очень вовремя, Бенак, — полковник снял свой высокий головной убор, достал белый плат и обтер высокий лоб, — Если б не ты, мой полк был бы уже мертв. Спасибо.

— Благодари хана, — скуластое лицо Мангуста, будто вырезанная из дерева личина, ничего не выражало, только в раскосых глазах плескалось свойственное его народу лукавство, будто бы он знает о собеседнике что-то такое, что сам тот хотел бы скрыть, — Мы не могли выйти с тобой на связь. Мне пришлось гнать, не щадя лошадей.

— Мы шли водой, так быстрее, — полковник вынужден был оправдываться перед младшим по званию, — А на воде у нас нет связи.

Мангуст покачал неодобрительно головой, но ничего на это не ответил. Он привстал на стременах, глядя через головы бойцов, замахал рукой, давая кому-то знак. Через минуту к ним приволокли трех пленных.

— Мы тебе еще кое в чем помогли, Такамон, — сообщил Мангуст, — Взяли пленных.

— Они живы? — Такамон с сомнением оглядел бездвижные тела.

— Конечно, — подтвердил Мангуст Бенак, — У мертвых пропадает послужная дорожка. А я хочу посмотреть, откуда взялись эти бойцы.

— Они без сознания, атман, — обратился к Бенаку один из тех, кто притащил взятых в плен, — Один тяжело ранен, его пришлось заморозить. Другой получил обухом по затылку, ничего страшного, но еще не очухался. А третьего сильно помяли, он умудрился ранить нашего воина, когда тот был на ускорении.

— Оголите им левые руки, — приказал Бенак.

Воин достал нож и один за другим взрезал пленникам левые рукава.

— Все из роты Вепря, — сказал он после осмотра, — Один десятник, другие двое — рядовые бойцы.

— И все трое из волчьего племени, — добавил Такамон, стараясь скрыть досаду в голосе. Он еще только начал отходить от горячки боя, но уже накатывало на него осознание позора, сомнений не осталось, его разбил простой десятник.

— То, что все трое волки, еще не связывает их с урским князем, — щадить чувства Такамона Бенак не собирался, — Ты ведь об этом подумал? По мне так они больше похожи на обычных дезертиров.

— Я пока ничего не думаю, — ушел от ответа Такамон, — Я знаю только, что рота Вепря в плену у Гусинов. Может ты знаешь, Бенак, откуда здесь взялись трое Волков из роты Вепря? И как к ним попало его ротное знамя?

— Я тоже не знаю, — рассмеялся Мангуст, — Зато, полагаю, это знает сам Вепрь. И очень скоро ты сможешь спросить об этом у него самого.

— Ты насмехаешься надо мной? — Такамон сердито посмотрел на Мангуста. Он конечно был обязан ему спасением, но неуважения от ротного атмана полковник терпеть не собирался.

— Нет, что ты, — Бенак прекратил смеяться, — Просто с коня я имею лучший обзор. Вепрь будет здесь через несколько минут, — и уже обращаясь к своему воину добавил, — Уберите пленников куда-нибудь с глаз долой, позже я хочу сам их расспросить.

* * *

На подмогу к своему царю Вепрь все-таки успел. Вовремя подошедшая рота ударила в спину осаждающим его Гусям. У царя Вакулы, держащему оборону с остатками войска в небольшой крепости, к тому времени закончилась еда, и почти не осталось воды. Когда из леса показалась рота Вепря, царь сначала подумал, что к нападающим идет подкрепление и крепко выругался. А когда рота начала колоть и резать Гусинов, царь воздал своему богу краткую хвалу и самолично вывел на бой своих бойцов из крепости. Застигнутые врасплох Гуси пустились в бегство, убежать, правда, удалось немногим.

После боя, атман Вепрь доложил царю о своем освобождении из плена, представив ему Ольху как спасительницу, присланную князем Вересом, а заодно пришлось рассказать и о том, что его знамя теперь развевается над северградской крепостью.

— Я слышал об этом, и я тебя не виню, Вепрь, — великодушно сказал на это царь Вакула, — Ты сделал все что смог и, главное, избежал позорного пленения знамени. А что касается Северграда, мы пойдем туда вместе, — царь с ног до головы оглядывал Ольху и качал головой, будто не верил своим глазам, — Как бы то ни было, маленькая княжна спасла не только тебя, но получается, и меня тоже, теперь я просто не могу остаться в стороне и не помочь князю Вересу.

Вепрь если и был удивлен таким решением своего царя, то вида не подал. А через два дневных перехода они, слившись в одно войско, насчитывающее теперь около пяти сотен бойцов, выходили на лед озера Источного.

— Я слышал, что крепость почти полностью разрушена, — удивился царь Вакула, глядя на сверкающие льдом стены.

— Я и сам удивлен, царь, — вежливо ответил Вепрь, — К тому же перед крепостью я вижу войско. Уж не готовится ли штурм?

— Это мы скоро выясним, — царь перехватил свою знаменную секиру на боевой хват и решительно зашагал по льду. Отсутствие коня его не смущало. Лошадей пришлось пустить на мясо еще во время осады, но как любому знаменному правителю, чьи воплощения длятся столетиями, царю Вакуле доводилось сталкиваться и с гораздо большими неудобствами, нежели отсутствие седла под задом своей царственной особы.

Подойдя ближе, они убедились, что знамя роты Вепря действительно реет над крепостью, затем увидели следы недавнего боя, а когда приблизились к крепости вплотную, царь Вакула разглядел высокий головной убор полковника Такамона.

— Так вот где ошивается этот союзничек, — брови царя сошлись к переносице, — Атман, стройся перед стеной, и пойдем потолкуем с этим «петляющим змеем».

Атман Вепрь выстроил войско. За спиной — крепость, впереди — силы альянса Азума. Если Мангусты со Змеями соберутся идти на штурм, войско Вепря окажется у них на пути. Царь вепрей не знал подробностей, но понимал главное: коли из Северграда выбили захватчиков, он сделает все от него зависящее, чтоб помочь волчьему князю не пустить их обратно. Две рати стояли теперь друг напротив друга, но навстречу сходились пока только их полководцы. С одной стороны, царь Вакула и атман Вепрь, с другой, — полковник Такамон и ротный атман Бенак. Они сошлись на равном расстоянии от своих войск, остановившись в нескольких шагах, будто бы не были до этого союзниками, не доверяли друг другу и о приветственном рукопожатии не могло быть и речи.

— Может быть объяснит нам царь Вакула, что делает знамя его роты над крепостью? — полковник Такамон не видел нужды в приветствии, сразу переходя в словесное наступление, — Или для него больше не имеет силы союзническое соглашение?

Атман Бенак покачал неодобрительно головой, такое начало беседы мирного исхода не сулило.

— Может это вы, полковник, сначала объясните, что вы делаете здесь? Почему вы покинули линию фронта и оголили тылы, зная о предательстве Гусей? — оправдываться перед Такамоном царь Вепрей тоже не собирался, — Вы еще смеете мне напоминать о союзничестве?

— Я действую по приказу моего хана, — ответил Такамон с вызовом, — И обсуждать его с вами не намерен.

— С вашим ханом я поговорю в ближайшее полнолуние на совете Сорока Восьми, а с вами придется разбираться прямо сейчас, — оборотень-вепрь начал проявляться в гневливом царе, — А может я чего-то не знаю, полковник? Может вы больше не считаете Гусей предателями?

— Извините, что вмешиваюсь, — вежливо обратился атман Бенак, видя, что так дело и впрямь может дойти до битвы, — Дело в том, что с коня я имею лучший обзор… Гусиный воевода Гоцек прямо сейчас направляется сюда, вероятно, он сам захочет прояснить свою позицию.

Не без удивления царь Вакула поглядел, куда указывал Мангуст. По руслу Бунары к ним двигалось еще одно войско.

— Не понимаю, — хмуро сказал он, — Сегодня что, воскресная ярмарка? Этим что здесь нужно?

— Вообще-то вторник, — атман Бенак был удивлен не меньше, сам он не ожидал здесь увидеть ни Гусей, ни Вепрей, — Но сравнение с ярмаркой довольно удачное.

— Голов четыреста, — негромко сообщил своему царю Вепрь, — Похоже это все что осталось у Гусей в строю. Причем конных не наберется и полсотни. Мы их неплохо потрепали, царь.

Царь Вакула кивнул и стал молча наблюдать за приближением Гусей. Его подозрения оправдывались. Гуси встали рядом с остатками полка «Змеиной петли», явно занимая одну с ними сторону. Выстроив свое войско, Гусиный воевода двинулся к переговорщикам.

— Я приветствую полковника Такамона и вас, атман Бенак, — сказал, подойдя, гусиный воевода Гоцек, — Хочу лишний раз подтвердить свою верность союзничеству с ханом и заявить, что имею притязания только лишь к присутствующему здесь царю Вепрей. Впрочем, я вижу, полковник, с ним и у вас появились разногласия.

— Вот как вы заговорили, — в голосе Вакулы промелькнуло удивление, — Значит все-таки успели спеться.

Он обернулся к атману Вепрю:

— До появления здесь Гусей с этими отрыжками альянса мы имели примерно равные силы. А раз для них Гуси больше не предатели, и они получили численное преимущество, пора силы уравнять. Выясните, кто сидит за этими стенами, и есть ли среди них мужчины, готовые сражаться.

Как оказалось, Грач уже связался с защитниками крепости. В отсутствие Васи, Акима и Макара бремя вожака взял на себя, как это ни странно, Короток.

— Сотник Кусь! Сотник Кусь! — кричал он радостно со стены, — Мы здесь. Мы зывы! После краткого обмена приветствиями, Вепрь призвал защитников крепости выходить за стены. Нелюди споро выбирались из своих укрытий: гоблины из лазов под стеной, древесники, наоборот, скатываясь со стены сверху, а кикимы из-подо льда, и все они вставали плечом к плечу с его ротой в четкий боевой строй, десятка к десятке, сотня к сотне.

— Вот это выучка. Молодцы, — похвалил царь Вакула, оглядев войско нелюдей, и обернулся к Такамону, — Это они задали вам жару, полковник? Можете не отвечать. Сам вижу, что они.

Царь Вепрей довольно рассмеялся.

— Силы снова уравнялись, — заключил он с удовлетворением, — И мы можем продолжить разговор о том, что следует считать предательством. А то, я вижу, суть столь простого понятия, доходит не до всех присутствующих.

— Не хотел бы вас прерывать, царь, — снова вмешался, привставший на стременах и вглядывающийся вдаль конный Бенак, — Но сюда идет еще одно войско.

Сопровождаемое общим молчанием полутысяча бойцов во главе с воловьим царем Фарадором. прошагав по льду, примкнуло к войскам Азума и Гусиного воеводы.

— Рановато вы заговорили об уравнении сил, — поддел царя Вакулу гусиный воевода Гоцек, — У нас снова преимущество.

— Знаменный правитель Фарадор пожаловал, — протянул царь вепрей, — А я все думал, откуда, вы, Гуси набрались столько смелости…

— Вы правы, царь Вакула, — раздался из-за его спины мелодичный голос. Одновременно с Фарадором с противоположной стороны под прикрытием легкого морока, а потому не сразу замеченной с севера подошла королева горностаев с пятьюстами своих гвардейцев, — Гусь пляшет под дудку Быка.

Вокруг небольшой группы переговорщиков строились новые войска.

— Приятная неожиданность, королева, — Вакула галантно поклонился, — Своим прибытием вы вновь восстановили силовое равновесие.

— А мне ничего другого и не оставалось, — Карина метнула на Фарадора гневный взор, — Возможно вы еще не знаете, царь, но Быки и Гуси уже поделили между собой как мои, так, кстати, и ваши земли.

— Не знал, но начинал догадываться, — Вакула смерил взглядом идущего к ним воловьего царя Фарадора, — Гусь Вепрю никогда товарищем не был, но гуску свою до сих пор держал поджатой. А не коротковата ли «делилка», чтоб делить наши земли?

— О-о, вы, царь, еще не знаете всего, — вступил в разговор, только что подошедший, но слышавший последние слова, Фарадор, — Кое-что должно перепасть еще и Лисам. Боюсь на своих землях вам придется сильно потесниться.

По озерному льду с северо-востока ехали восемьсот конных Лисов, ведомые лично бароном Накалаем.

— Леший заверни, у них опять преимущество, — нахмурился Вакула, — Скажите, Карина, а у нас случаем подкрепление не ожидается?

— Можете не сомневаться, царь, — королева раскатисто рассмеялась, — Наши основные силы еще только на подходе. Но я уже вижу их приближение.

— Как-то уж больно малы числом наши основные силы, — с сомнением сказал Вакула, посмотрев, куда указывала королева, — Я вижу не больше трех сотен. Одна пешая рота. Это все?

— Триста матерых, ведомых самим князем Вересом, — весомо сообщила Карина, — Человеком, который лучше, чем кто-либо, умеет побеждать не числом, а умением.

— А, ну тогда совсем другое дело, — довод королевы Вакулу убедил, — Если бы мне предложили на выбор, я бы и сам восьмистам Лисам предпочел триста матерых Волков. Да и в целом, у них чуть больше двух тысяч, у нас чуть меньше. Право, для боя это будет несущественно.

— Не торопитесь подсчитывать силы, царь, — подошедший князь Верес, улыбаясь, пожал ему руку, — Приветствую всех, кто рад меня видеть.

— А что, и сейчас еще не все собрались? — спросил его Вакула.

— Нет, к сожалению, — ответил Верес и посмотрел на Фарадора.

— Какая осведомленность, — удивился воловий царь, — Однако, вы правы. Сейчас подойдут и мои «основные силы».

Очередная рать выходила на озеро по руслу Бунары. Ряд за рядом, сотня за сотней, рота за ротой. Они все подходили и подходили, выстраиваясь за спиной воловьего царя. Подсчитав новое пополнение в стане противника, царь Вакула присвистнул:

— Три тысячи. Откуда они взялись?

— Это наемники средиземья, — пояснил Верес, — Я вижу царь Фарадор денег не пожалел.

— Плохо дело. Теперь числом они нас превосходят в трое. Вы еще сможете отступить за стену, князь, — предложил Вакула с угрюмой решимостью, — Мы с Вепрем прикроем ваш отход. Это даст малый шанс.

— Боюсь, только зря поляжете, — возразил Верес, — Стена укроет нас ненадолго. Скоро она растает, а Фарадор так долго ждал своего часа, что лишняя неделя ожидания для него ничего не решит.

— И все же, вы так спокойны, князь, — обратилась к Вересу Карина, — Вы знаете, что нам делать?

— Прежде всего, не будем забегать вперед, — тут же ответил ей Верес, — Теперь-то уже точно собрались все заинтересованные стороны. Теоретически здесь еще мог объявиться кошачий альянс. Но Коты оставили север и, насколько мне известно, возвращаться не собираются. И, кстати, это означает, что альянс Азума здесь тоже присутствует в сущности только формально. Давайте для начала уточним, кто здесь лишний.

— И кого же это вы считаете лишним? — насмешливо спросил Фарадор.

— Я вижу здесь атмана Бенака, — Верес пропустил слова воловьего царя мимо ушей и повернулся к Мангусту, — Вы желаете дать пояснения?

— Да, желаю, — Мангуст Бенак сделал шаг вперед, — Но прежде я хочу извиниться перед полковником Такамоном. Сначала было не до объяснений, а позже мне стало любопытно, как будут развиваться события. Так что полковник до сих пор остается в неведении.

— Что это значит, Бенак? — нахмурился Такамон, — Потрудитесь объясниться.

— Как я уже говорил, мы не могли выйти с вами на связь, — пояснил Бенак, — Поэтому мне пришлось гнать во весь опор, чтобы сообщить об отмене приказа.

— Что значит об отмене? — возмутился полковник, — Я потерял здесь две трети своего полка. А приказ оказывается отменен?

— Именно, — подтвердил Бенак, — И, если б не я, от вашего полка и этой трети бы не осталось. Вам еще предстоит держать ответ перед ханом, насколько оправданы были такие потери.

— Отвечу, — проворчал полковник.

— Так что же вы собираетесь делать, атман Бенак? — не удержался от вопроса воловий царь. Хотя уход войска Азума в этом противостоянии особо ничего не решал, но ему было бы спокойней, зная, что Азум-хан принимает в нем его сторону.

— Ничего, ровным счетом, — Бенак усмехнулся, — Вместе с полковником Такамоном мы отправляемся в ставку хана.

— Азум-хан только что частично вернул мое к нему доверие, — негромко сказал царь Вакула, обращаясь к Карине, — Хотя для нас это мало что меняет.

Однако князь Верес останавливаться на достигнутом не собирался. Переговоры для него еще только начинались:

— А теперь ваше слово, барон, — обратился он к лисьему барону Накалаю, который до сих пор не обмолвился ни словом.

Только теперь все обратили внимание, что Лисья конница стоит на льду особняком, чуть в стороне от обоих войск.

— Подтверждаю верность нашему с вами союзу, князь, — невозмутимо сказал барон, — Лисы на вашей стороне.

— В чем дело, барон? — воевода Гоцек возмущенно округлил глаза, — Вы нас предали?

— Не вам рассуждать о предательстве, — возразил Накалай, — Я вам ничего не обещал и на верность не присягал.

— Совершенно не понимаю, что здесь происходит, — гусиный воевода явно был сбит с толку, — Азум-хан вот так запросто оставляет крепость, отказываясь от подчиняющего договора, а лисий барон занимает заведомо проигрышную сторону. Ущипните меня, наверно я сплю.

Воевода Гоцек смотрел на Фарадора, будто ожидая от него объяснений, но воловий царь похоже и сам мало что понимал. Он смотрел неотрывным взглядом на Вереса:

— Вы умеете удивлять, князь, — он выглядел бы совершенно спокойным, кабы не выдавала его одинокая капля пота, сползающая по виску, — Может вы и наемников средиземья сейчас домой отправите?

— Я, нет, — ответил Верес и усмехнулся — А вот он отправит.

Верес поманил кого-то рукой, и из рядов волчьей дружины отделился и направился к их группе невзрачного вида невысокого роста человечек в нелепом зеленом сюртуке и таком же зеленом колпаке. Пока человечек с опаской семенил по льду, глядя себе под ноги и что-то шепча, возможно молитву, чтобы бог его не позволил ему провалиться под эту странную отвердевшую воду, Гоцек даже облегченно рассмеялся, не замечая, как напрягся воловий царь.

— Таких «могущественных» воинов, князь, мне встречать еще не доводилось. Хотел бы я посмотреть, как он одолеет трехтысячное войско.

Тем временем человечек дошел до переговорщиков, поклонился, видимо всем присутствующим сразу, достал из-за пазухи плотный, свернутый в трубочку лист, развернул его, прокашлялся и принялся читать:

— Сим обращением Торговый Союз Средиземья ставит в известность любые заинтересованные стороны, что голосование по принятию в члены союза царя Фарадора состоялось, — человечек оторвался от чтения и оглядел присутствующих, видимо желая убедиться, что его слушают. Слушали его с полным вниманием. Он снова обернул взор на свой лист, — Голосование состоялось… Так. А, вот здесь… Голоса в очередной раз разделились поровну, так как представляющие Объединенную Зерновую Компанию в этот раз проголосовали против вступления Фарадора в союз. Сие означает, что царь Фарадор не набрал большинства для вступления в союз и не может использовать любые военные силы Средиземья для решения своих земельных споров. Отдельно, данное обращение должно быть доведено до личного сведения командора наемного подразделения внешних сил Средиземья.

Над переговорщиками повисла оглушительная тишина, а смешной человечек в зеленом требовательно уставился на стоящего особняком с отрешенным и даже слегка скучающим видом вожака наемников. Не моргнув глазом, полководец средиземного войска развернулся и отдал короткий приказ. Три тысячи бойцов сделали «кругом» и зашагали обратно к руслу Бунары. Последним шел их вожак.

— Как же так? Я же вам заплатил, — Фарадор попытался его остановить, — Вы не можете уйти. Как же так?

— Оплата будет зачтена в качестве неустойки, — вожак коротко поклонился Фарадору, — Вступайте в торговый союз, и наши мечи будут к вашим услугам. Желаю здравствовать.

Наемники ушли, будто привиделись на короткое время, будто и не было их здесь никогда. Одновременно с их уходом, Бенак и Такамон и своим войскам дали приказ отойти в сторону, а лисья конница перестроилась так, что стало ясно на чьей она стороне. Теперь девятьсот оставшихся бойцов Гоцека и Фарадора перед двумя с половиной тысячами противостоящего им войска смотрелись довольно жалко.

— А я ведь подзабыл, как это порой бывает весело, воевать вместе с князем Вересом, — царь Вакула не скрывал радости.

— Истину говорите, царь, — Карина тоже улыбалась, — Еще мечом никто не махнул, а наше войско, почти втрое уступающее противнику по силе, теперь точно также почти в трое его превосходит. Так только Верес и умеет.

— Рад, что не разочаровал Вас, — Верес усмехнулся, — Однако, видя вашу искреннюю радость, надеюсь, что смогу поднять вам настроение еще выше. Гусиный воевода недавно говорил, что кому-то придется сильно потесниться на своих землях. И, надо отдать ему должное, в этом был прав, ошибался он только на счет того, кому именно придется тесниться. Или вы все же предпочтете битву, воевода Гоцек?

— Глупец. Какой я глупец! — в сердцах выкрикнул Гоцек, — Говорил мне папаша, никогда не вставать на пути у красного князя. Эх, как же так, Фарадор? Вы говорили, что дело верное. Как же так?

— Не знаю. Слышите? Я не знаю, — лицо воловьего царя побагровело и исказилось гневом, он перевел полный обиды взгляд на Вереса, — Как, леший забери, вы умудрились, князь, все это обстряпать?

— А правда, князь, — вероятно впервые в истории Карина поддержала своего извечного врага Фарадора, — Как вам это удалось?

 

Глава 42

Глава 42. Северный передел.

— История не такая уж и короткая, но рассказать ее коротко я постараюсь, — Верес окинул взглядом и противников, и союзников словно обычных собеседников, — Оглядываясь назад, я понимаю, что не так это и просто, решить, с чего начать мой рассказ. А если не знаешь с чего начать, начинай с нифрила, когда речь идет о политике, он неизменно оказывается основой и причиной всего.

По условиям подчиняющего договора я многие десятилетия был ограничен в правах свободной торговли. Мои прииски давали немало мелкой монеты, которую я не имел возможности потратить. Даже спустить добытый нифрил с отвесных скал было немалой задачей. Поэтому нифрил скапливался, считай, что мертвым грузом. Мною был создан исследовательский отдел, куда были собраны наукари самого разного толка, в том числе и те, кто помнит свои воплощения на Старшей Сестре. Среди последних сильных мог не было, но зато, как однажды очень точно подметила королева Карина, эти люди иначе мыслят. К этому могу добавить, что они так же иначе относятся к нифрилу, и, что самое важное, находят способы иначе его использовать. Так появились первые разработки в области хранения и передачи данных.

Князь посмотрел на Карину:

— Я знаю, королева, вы потратили немало сил, чтобы найти причину появления в нашем мире выходцев со Старшей Сестры. Совершенно особое отношение этих людей к могии нифрила может стать возможным направлением для поиска.

— Я приму это к сведению, князь.

Верес кивнул и продолжил:

— Я стал искать возможности применения новых знаний, и однажды заговорил с черепашьим принцем Бонифаном. Едва услышав о моих исследованиях, принц сразу выказал огромную заинтересованность и даже подсказал пути применения и предложил сотрудничество. У нас состоялся тогда тот знаковый разговор:

— Так вы говорите, — сказал он тогда мне, — Что ваша нифриловая башня построена на недосягаемой вершине неприступной скалы?

— Даже если найдутся смельчаки, что попытаются туда взобраться, каким бы числом они туда не отправились, чтобы их остановить достаточно одного опытного воина. А круглогодичная низкая температура и сильные ветра исключают перегрев и разрушение нифрила.

— Да. Трудно придумать место более надежное для хранения чего-либо, а особенно для хранения данных.

— Что вы этим хотите сказать, принц? — спросил я его.

— Ну, я ведь не только торговец, но и банкир, — ответил мне Бонифан, — Вы бы знали, князь, какая это вечная головная боль — сохранение тайны счетов и вкладов клиентов.

— Понимаю.

— Ваша башня могла бы стать идеальным местом хранения данных. Только нужно придумать, как эти данные туда передавать и как их потом оттуда извлекать. Не лазить же для этого каждый раз на гору…

Так у нас с принцем Бонифаном родился этот проект. Он настоял тогда, что проект должен оставаться в совершенной тайне. И я с ним согласился. Действуя в соответствии с нашим планом, мы начали скупать по всему средиземью участки на возвышенностях, чтобы впоследствии поставить на них вышки. Через эти вышки мы собирались передавать данные на нифриловую башню как в накопитель.

Все шло прекрасно, пока однажды один из моих порученцев, доставлявший важные сведения, предоставленные для проекта Бонифаном, не был убит, а тайные сведения похищены. Проект оказался под угрозой провала. Принц начал на меня давить, ведь утечка или того хуже обнародование похищенных данных обернулись бы для него колоссальной потерей репутации. А поскольку сведения не уберег мой погибший порученец, то и вина за пропажу прежде всего ложилась именно на меня.

Я начал расследование, в котором первым подозреваемым должен был бы стать сам принц Бонифан. Я не рассказывал о проекте ни одной живой душе, даже своему ближайшему советнику, а, следовательно, похищение камня с данными мог подстроить только он. Но для этого нужно было ответить на один важный вопрос, зачем принцу что-то замышлять против меня? Ведь он был прекрасно осведомлен в невозможности захвата нифриловой башни, а без нее проект терял всякий смысл.

Вскоре, не без подсказки королевы Карины, в поле моего внимания попала Объединенная Косметическая Компания, которая, как выяснилось, точно так же скупала участки на возвышенностях. Это можно было счесть простым совпадением, если бы та же самая компания не оказалась замешана в готовящемся переделе областей влияния на севере, пообещав помощь царю Фарадору во вступлении в торговый союз средиземья.

— Признайтесь, царь, — Верес обратился к Фарадору, — Вы ведь до сих пор полагаете, что компания оказывает вам поддержку только лишь в обмен на ваше согласие открыть для нее рынки сбыта?

— А разве могут у торговца быть иные интересы, кроме самой торговли? — переспросил воловий царь с некоторым недоумением.

— Видите ли какая штука, — начал пояснять князь, — В том, чтобы открывать для сбыта именно северные земли косметическая компания не слишком-то была заинтересована. Ведь в этом случае рынки северных стран в равной степени открывались и для ее главного конкурента — Зерновой Компании. При том, что до этого «косметичники» и без того неплохо здесь торговали, используя порты и водные пути, и таким образом имели перед своим конкурентом явное преимущество.

— Я этого не знаю, — проворчал Фарадор, — Я не торговец.

— Полагаю на этом они и сыграли, воспользовались вашим неведением в этой области, — Верес продолжил, обращаясь уже ко всем присутствующим, — Однако, как бы не тешил свое самолюбие царь Фарадор, и он, да и все мы для Косметической компании всего лишь мелкие правители захолустных малообжитых земель. Я это понял, когда сам в последний раз побывал в столице средиземья. Увы, один только ойсбургский рынок превосходит по площади всю Северградскую крепость. А помимо рынка в Ойсбурге есть целые торговые улицы и кварталы. Туда течет нифрил со всего континента.

— Но вы же сами сказали, князь, что захватить нифриловую башню невозможно.

— Это и застило мне взгляд, — согласился князь, — Пока я не взглянул на дело шире. Захватить башню нельзя, зато можно перекрыть подходы к горе Белроге. Пока в севергадской крепости сидели воины Красной собаки и сама Белрога их не интересовала, я вполне спокойно отправлял на гору отряды, но что если бы крепость захватил царь Фарадор? И не только крепость с прилегающими землями, а и все предгорье?

— Вам пришлось бы как-то договариваться с Фарадором.

— Увы, не с Фарадором, — князь покачал головой, — А с косметической компанией. И это при условии, что компания сама захотела бы со мной договариваться. В конечном счете с помощью Бонифана, собиравшегося предъявить мне допущение огласки, а тем самым и несоблюдение условия нашего с ним договора, компания нашла бы способы и вовсе выкинуть меня из моего собственного проекта.

Все обернулись на воловьего царя.

— Леший забери, — Фарадор недовольно скривился, — А я все никак не мог понять, почему эти «косметичники» так настаивали на захвате этих развалин. Поверьте, князь, сам я совершенно не хотел ссориться ни с вами, ни с Азум-ханом. Но компания поставила это как необходимое условие.

— Вот змеиное семя! — не удержался полковник Такамон, — Вы, царь, собирались помочь мне отбить крепость, а потом меня самого бы из нее и вышвырнули?

Фарадор насупился и пробормотал что-то невнятное про невыплаченные компании займы и кредиты. А атман Бенак вдруг неожиданно за него вступился:

— Стратегически план хорош, — похвалил он царя, — Фарадор хотел взять крепость опираясь на наши мечи, а после перевел бы на себя обязательства князя по подчиняющему договору. Я ведь не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, атман, — подтвердил за воловьего царя Верес, — Согласно договору, я несу обязательства перед тем, кто удерживает крепость Северграда. И пока это был Азум, такое положение дел меня худо-бедно устраивало. А вот плясать под дудку Фарадора я не собираюсь, тем более, когда сам он пляшет под дудку косметической компании.

— У-у-у, а я теперь понимаю, почему от крепости отказался сам Азум-хан, — прозрел воевода Гоцек, — Князь Верес разгадал наши с Фарадором планы и сообщил о них хану. Ведь так?

— Так и было, — кивнул Верес, — Мои доводы хана убедили. Он понял, что север ему не удержать, и пообещал мне отозвать отправленное к крепости войско. К тому же, ни для кого из вас не секрет, что я поставляю хану вооружение. Он жизненно заинтересован в продолжении этих поставок, тем более теперь, когда я стал главой оружейной гильдии, даже с учетом того, что отныне эти поставки будут не бесплатными.

Верес обратился к Мангусту Бенаку:

— Кстати, атман, ладьи с вооружением для хана, я привел с собой. Как только озеро вскроется, они отправятся вниз по Хонаре.

— Хан с нетерпением ждет это оружие, — подтвердил Бенак, — Но я сразу должен сказать, князь, по поводу оплаты я не имею никаких предписаний.

— Об этом вам не нужно беспокоиться, — успокоил его Верес, — Теперь, что касается барона Накалая, которого воевода Гоцек так поспешно причислил к своим союзникам. Здесь в какой-то мере мне на руку сыграло простое везение. Так получилось, что мой порученец недавно оказался в оседлом Лисьем стане и увидел, что Лисы готовятся выступать в поход. Понимая, что на севере заваривается крутая каша, я тут же связался с бароном Накалаем и провел с ним переговоры.

— Все так, — подтвердил лисий барон, — Фарадор предлагал мне выступить на его стороне и обещал за это богатые земли.

— Вороньи холмы, если я не ошибаюсь? — уточнил Верес.

— Да, вороньи холмы.

— Полагаю, королева Карина при случае покажет вам эти холмы. Пока же поверьте на слово, никакого другого богатства кроме самих ворон там не находили. Фарадору нужен контроль над этими землями только потому, что через них проходит мой речной путь и есть удобный подход к Белроге.

— Я этого не знал, князь, — процедил барон, — Фарадор умолчал, что вы вовлечены в противостояние.

— И я вам верю. Однако, мы с вами заключили сделку, барон. Вы подтверждаете это?

— Подтверждаю, князь. Я сказал, что встану под ваши знамена, если вы обретете независимость от подчиняющего договора, и вновь возглавите союз северных племен.

— Как видите, барон, подчиняющий договор больше не имеет силы. А что касается нового союза севера, — Верес обвел рукой выстроившиеся перед крепостью войска, — Когда еще его заключать, если не сейчас?

— Князю Вересу вожаку Северного союза, ур-ра, — прокричал из толпы нелюдей чуткий на слух гоблин Чачу.

Вакула и Карина рассмеялись, но тут же королева горностаев снова стала серьезной:

— Я не буду даже пытаться высказать словами, как я тебе благодарна, князь. Не только за то, что за нами победа, а даже в большей степени за то, что тебе удалось избежать кровопролития.

— Ты как всегда права, Карина, — ответил князь, — Не все из присутствующих здесь верят в пророчество о приходе лукавого. А я так скажу, когда придет время битвы с нашим действительным врагом, вы еще порадуетесь, что сохранили сегодня свои войска.

— А я бы хотела только одного, чтобы в день грядущей битвы во главе нашего войска стоял ты, князь, — торжественно заявила Карина, — Я первой готова принести присягу князю Вересу и провозгласить его вожаком Северных народов.

— Не скажу, что Азум-хан меня совсем уж предал, но фронт оголил, — следом отозвался царь Вакула, — Этим он показал, чего стоит как союзник. Не вижу смысла после этого проливать за него кровь. Приношу присягу вожаку Вересу.

— Оба моих условия соблюдены. И я присоединяюсь к присяге, — склонил голову лисий барон, — Но было и еще одно условие.

— Верно, — кивнул князь, — Новый союз севера заключен, теперь поговорим и о новом переделе севера. И если кто-то захочет возразить, то пусть сделает это сейчас, когда дружины всех северных правителей находятся на этом озере, называемом Источном.

— Говори, князь, — голосом, не терпящим возражений, сказал царь Вакула.

— Северград и окружающие его земли, бывшие в отчуждении согласно подчиняющему договору возвращаются народу Урсы.

— Не возражаю. Согласен. Согласна, — подтвердили трое союзных князю правителей.

— Две крепости и относящиеся к ним земли восточнее Бунары отчуждаются у гусиного воеводы в пользу царя Вакулы, две крепости и относящиеся к ним земли западнее Бунары отчуждаются у царя Фарадора в пользу барона Накалая, две крепости и относящиеся к ним земли на северной границе царя Фарадора отчуждаются от него в пользу королевы Карины.

— Маловато, чтобы проучить Гуся, но я согласен, — сказал Вакула.

— Согласна, — сообщила Карина.

— Пусть будет так, — кивнул барон.

— Подчиняюсь, — Гоцек как умел изображал неудовольствие, но явно был рад, что легко отделался, — Я тоже присягаю князю Вересу, новому вожаку северных племен.

— Эк ты быстр, на ходу прям шнурки перевязал, — проворчал Гоцеку Фарадор и уже громче добавил, — Подчиняюсь и я. И чего там, тоже присягаю Вересу. На поддержку средиземья мне теперь рассчитывать не приходиться. Вот только, вы не рассказали, князь, самого главного, как вы сумели помешать косметичникам? Они ведь так кичились своими связями в торговом союзе и достойного противника в вас не видели.

— Охотно поясню. Только сначала, позвольте позвать сюда еще одного человека. Полагаю, сегодняшние события очень скоро станут достоянием широкой общественности. А потому стоит озаботиться, чтобы сведения она получила из первых рук.

Этим человеком оказался Хухля, держащий в руках диковинный нифриловый прибор.

— Этот молодой человек из заячьего народа, — сказал Верес, когда Хухля приблизился, — Создал так называемую социальную сеть, средство одновременного общения множества людей, даже находящихся далеко друг от друга. Сказанное одним мгновенно становится достоянием многих. Хухля, ты готов записывать?

— Конечно, мы давно в сетевом пространстве, — важно подтвердил тот и затараторил в свой прибор, — …Мы продолжаем прямую передачу в непосредственной близости от Северградской крепости. Еще недавно находившиеся здесь силы альянса Азум-хана и Средиземья самоустранились, предоставляя правителям северных народов самостоятельно решать свою судьбу. Общим решением князь Верес только что был провозглашен новым вожаком союза северных племен…

— Хухля, — перебил его князь, — Я позволил тебе присутствовать и даже записывать. Но будь добр делать это молча.

Хухля внял и замолк.

— Справедливости ради должен отметить, что косметическая компания права. На ее поле я действительно не являюсь для нее достойным противником. Поэтому я привлек на свою сторону их единственного конкурента, Зерновую компанию. Благодаря ее усилиям был пойман похититель и доказана его причастность к Черепашьему принцу. Поскольку Бонифан сам нарушил условия неразглашения тайны, я разорвал с ним договор в одностороннем порядке. Объединенная Зерновая Компания стала моим новым компаньоном. Она же, кстати, отдала свои голоса против вступления Фарадора в Торговый Союз Средиземья.

— Это я и сам уже понял, — хмуро подтвердил Фарадор, одарив недобрым взглядом человека в зеленом колпаке, — А как же те участки на возвышенностях? Если их скупал ваш бывший партнер и косметическая компания, то вам все равно придется с ними идти на сделку.

— К счастью нет, — Верес усмехнулся, — Я еще и свои участки им запродал через посредников с немалой наценкой. Так что, могу только пожелать Бонифану заняться пчеловодством. Я получил новый способ передачи данных, не по воздуху, а по воде. И на гораздо большие расстояния. Так что земли на возвышенностях мне больше нужны.

— Узнаю хватку красного князя, — рассмеялся Вакула, — Наказал Бонифана, да еще на нем же и нажился.

— А этот ваш проект, князь, он так и останется тайным? — спросила Карина, — Все-таки Бонифан и косметическая компания остались не у дел. Сохранять эту тайну уже не в их интересах.

— Вовсе нет. Держать проект в тайне уже не нужно. Скажу больше, я с умыслом пригласил сюда Хухлю, чтобы о новом проекте, благодаря его социальной сети, узнало как можно большее количество жителей.

Князь на какое-то время замолчал, подогревая всеобщее любопытство, а после заговорил, подражая рыночному зазывале, чем вызвал улыбки у присутствующих:

— Позвольте представить вашему вниманию «Платежный строй» или сокращенно «Пласт», новую услугу, до сих пор не оказываемую никем в средиземье, — Верес подмигнул Бенаку, — Отныне для оплаты товаров Азум-хану, а равно и любому другому человеку или нелюдю, больше не понадобиться отправлять с деньгами вооруженный до зубов отряд. Достаточно обратиться в любой филиал Объединенной Зерновой Компании и внести на счет нужную сумму. За скромный процент от сделки благодаря «Пласту» оплата будет переведена получателю в считанные мгновения.

С видом балаганного фокусника князь достал из кармана переговорную монету и засветил:

— Вызываю Азум-хана, — произнес он, когда монета набрала свет.

— Приветствую тебя, князь, — отозвался слегка искаженный, но отчетливо узнаваемый голос хана.

— Здравствуй, Азум. Ты готов к переводу?

— Да, леший заверни, я третий час высиживаю в конторе этих зеленоколпачников с целой телегой нифрила, — послышался слегка раздраженный голос, — Долго мне еще тут торчать?

Верес не успел на это ничего ответить, потому что из монеты раздался другой незнакомый голос, по всей видимости принадлежащий работнику филиала:

— Сумма от Азум-хана принята на расчетный счет. Начинаю передачу данных… Готово… Денежные средства успешно переведены на счет князя Вереса. Поздравляю! Пользуйтесь услугой «Пласт» в филиалах Объединенной Зерновой Компании.

— О-бал-деть! — произнесла по слогам королева Карина, после того как связь прервалась, — И какой процент от суммы вы берете, князь?

— Для вас, королева, будет существенная скидка, — князь улыбался, — Очень существенная.

 

Глава 43. Эпилог.

Ольха брела по Северградской крепости, уставившись себе под ноги, никого вокруг она не замечала. Зато ее сразу заметил Хухля, обрадовался и припустил следом:

— Волчица! Стой, я тебя ищу-ищу, а ты вон где бродишь, — Хухля был радостен, возбужден и желал присоединить к своему веселью весь мир, — Ты представляешь? Уже больше тысячи подписчиков по всему средиземью. Первая же новость моей социальной сети поставила на уши всю средиземную общественность. Князь Верес, новый вождь союза севера — просто герой дня, а больше всего люди заваливают вопросами про платежный строй…

— Хухля, ты молодец, — деревянным голосом похвалила Ольха, заставить себя разделить его радость она была не в силах.

— Еще бы, — Хухля сиял, не замечая ее подавленности, — А больше всего подписчики спорят, насколько выгодным окажется для князя его проект. Многие считают, что благодаря своему «Пласту» князь сравняется богатством с самим ханом. А? Ты сама как думаешь?

— Хухлик, извини, мне не до того сейчас, — Ольха тяжело вздохнула, — Поговори лучше с самим князем.

— А ведь ты права. Попрошу князя ответить на вопросы подписчиков, он и сам должен быть в этом заинтересован, — окрыленный новой идеей Хухля хотел уже мчаться, разыскивать князя, но сообразил уточнить, — Волчица, а где князя искать?

— Можешь подождать здесь. Обещал скоро сюда прийти.

* * *

Ефим стоял на крепостной стене, взгляд его блуждал по окрестным лесам:

— Ты знаешь, Прохор, — сказал он своему товарищу, — А я был уверен, что здесь Ваську встречу.

— По всему так и должно было выйти, — согласился Прохор, — Леха говорил, что ему писарь замковый рассказывал. Кого призывали по осени, те в роту Вепря попадали. Надо поговорить, вон хотя бы с сотниками. А то, давай княжну попросим разузнать, она тут всюду вхожа и нам чай не откажет.

* * *

Ольху окрикнул знакомый голос. Она обернулась и обрадовалась:

— Ясень, леший тебя закрути, как ты здесь оказался? — она заулыбалась и позволила старшему порученцу себя обнять.

— Познакомься, Ольха, — сказал Ясень, — Это Миха из медвежьего племени. Это он научил передавать нифриловый посыл по воде.

Ольха посмотрела на молодого парня в одежде из выделанных шкур. Он и впрямь по оборотню был медведем.

— Да, уже наслышана. Рада знакомству. А вот познакомьтесь, это Хухля, тот кто изобрел социальную сеть. Без водной передачи посыла, полагаю, он бы тысячи подписчиков так быстро не набрал.

— И я рад, — Миха пожал Хухле руку и перевел взгляд на Ольху, — Тоже о тебе наслышан. Ясень мне все уши прожужжал. Мол Ольха у нас то, да Ольха у нас се…

— Да, ладно, — Ольха немного смутилась, но ей было приятно убедиться, что Ясень о ней помнил все это время.

К ним подошли Ефим и Прохор, они остановились в нескольких шагах, вежливо дожидаясь, когда на них обратят внимание.

— Ой. А вот те матерые дядьки, что спасли меня на Ойсбургском базаре. Знакомьтесь, — Ольха представила Ефима и Прохора Хухле, Ясеню и Михе.

После обмена рукопожатиями Ефим обратился к Ольхе:

— Послушай, дочка, я надеялся в роте Вепря найти своего сынишку, Ваську. Тебе случаем про такого ничего не известно?

— Так вы Васин отец? — она потрясенно смотрела на Ефима.

— А ты с ним встречалась?

— Встречалась, и не раз, — Ефим с не меньшим потрясением выслушал ее рассказ, как она познакомилась с Васей, как потом он дважды со своей десяткой ее выручал.

— Так это что получается, — не удержавшись, перебил ее рассказ Прохор, — Васька тебя в Ойсбурге в тот же день видел, что и мы?

— Получается так, — подтвердила пораженная Ольха, — Вы же с ним буквально чуть разминулись.

— То-то я тогда на реке его чуял, — сокрушался Ефим, — Как же нас судьба-то разводит. Я ведь с ним и попрощаться не успел, трое Лисов прямо с делянки забрали, совсем, кстати, недалеко отсюда.

— Трое Лисов? — удивленно переспросил Ясень.

— Ну, самих Лисов мы не видели, только следы, — Ефим пожал плечами, — А ни кто они, ни как их звать нам не известно.

— Ну, положим, как их звать известно, — поправил Ефима, подошедший к ним бывший заставник.

— Дядя Леша, — обрадовалась Ольха старому наставнику, что помогал ей обрести двуцветный образ на запястье, — А вы-то откуда про Лисов знаете?

— Мне бы не знать, — хмыкнул воин, — Гаврила Михалыч как никак там при замке писарем штаны протирает. Он говорил, что мальчишек к ним трое Лисов приводили: Дроло, Мегул и Фидол.

— Вот уж тесен мир, — Ясень потер переносицу, — Не знаю, как вы расцените новость, но двое из троих сегодня умерли. Один был виновен в смерти нашего товарища, а другой был кровником Михи.

* * *

Дроло спешил с хорошими новостями. Лисий бог внял его молитвам, у Лисов теперь будет своя земля. Его мечта осуществится, у него будет свой дом, где он сможет провести старость. Дроло пока не собирался совсем оставлять кочевую жизнь, но сыновьям пора заводить семьи. Пойдут внуки, кому как не деду озаботиться их воспитанием? Его внуки не будут кочевать, они станут землевладельцами, он это решил для себя твердо.

Уже подходя к их лесной устроенной особняком стоянке, он почувствовал тягучее затишье. Неужели его непоседливые сыновья ослушались и опять сорвались куда-то? Но, нет. Вот вьется дымок от костра, их кони на месте. А вот и оба его сына, тихие и умиротворенные, какими никогда не были при жизни. Их с детства нельзя было оставлять друг с другом наедине. Сразу находился повод для ссоры. Если и могло их что-то заставить забыть о вечных распрях, то только сказки про хитрого лиса. Эти сказки они могли слушать сколько угодно.

Дроло спешился с коня и подошел к сыновьям. Судьба распорядилась с потрясающей точностью, назначив каждому смерть в соответствии с его нравом. Фидол был скрытен и себе на уме, не выпускал наружу свои чувства. Он получил едва заметный укол острого меча, даже крови почти не вытекло. А Мегул был порывист, как говорят душа на распашку. Распахнули ему душу, рассекли грудь двуручным топором, от страшной раны обнажились осколки ребер. Вот и все, никогда больше не будут они ругаться и ссориться. А слушать отныне будут, не перебивая, как слушали детьми. Дроло уселся на землю рядом, уложил их головы себе на колени и стал рассказывать их любимую сказку про то, как хитрый лис обманул волка и медведя…

* * *

— Мне судьба тех Лисов безразлична, — Ефим только отмахнулся, — Про Ваську моего, кто-нибудь что-то слышал?

— Его мангусты вчера пленили., - Ольха помрачнела. Она указала на новых подошедших, — Вот эти ребята из его десятки: Короток, Вершок, Бобры и братья Цапли. Они вам лучше расскажут.

Вытолкнутый товарищами вперед жутко смущающийся Короток уже открыл было рот, чтобы начать рассказ о том, как их десятник попал в плен, когда раздался негромкий властный голос:

— По какому поводу собрание?

Все обернулись и посмотрели на князя Вереса.

* * *

Макарка оперся локтем о землю и, морщась от боли в затекших связанных запястьях, с трудом принял сидячее положение. Он привычно уже глянул на Васю, убедился, что тот дышит, едва слышным дыханием человека, спящего под заклятием заморозки, и тихо окликнул Акима:

— Аким, ты там как?

Аким заворочался, перевалился на другой бок лицом к Макару:

— Жив пока, только замерз сильно.

Они все трое лежали на каком-то хвойном настиле. Им кинули несколько старых шкур, но шкурами укрыли Васю. Ему нужнее. В воздухе пахло приближающейся весной, однако лежать неподвижно под открытым небом было очень холодно. Впрочем, они были в равных условиях вместе с остальными ранеными из войска «змеиной петли», лежащими здесь же рядом в срединной части на скорую руку разбитого походного лагеря.

Макар попытался разогреть тело упражнениями. Стерегущий их страж посмотрел на него недовольно, но промолчал. Он, как и Аким, не знал, чем закончился штурм крепости, был в отключке все это время. Но догадаться, что крепость устояла было не трудно. Стяг Вепря по-прежнему реял над стенами и с этого мета был прекрасно виден.

— Акима, — снова шепнул Макар, — Смотри-ка сюда люди идут.

Аким, кряхтя, нехотя задвигался и тоже уселся:

— Так это ж наши, — возбужденно зашептал он, — Гляди, Макар, там наши. А еще Ольха, Вепрь, сотник Куч.

— А еще Васькин отец с ними, и дядька Прохор, — на Макаркин лоб наползала морщина сомнения, — Морока нифрильная. Нам это не мерещиться?

— Вообще-то ты прав. Вепрь, Куч, княжна — это бы еще куда ни шло, я даже готов допустить вероятность присутствия здесь князя Вереса. Но там еще и человек с медведем-оборотнем. А это уже точно перебор. Не, точно морок, — Аким устало откинулся на спину, — Расслабься Макар. Будем считать это коллективным глюком.

Полковнику Такамону пришлось лично выйти на встречу пришедшим:

— Приветствую князя Вереса, атмана Вепря и всех остальных, — сказал он ровным голосом, — Чем обязан?

Странная делегация остановилась в нескольких шагах от стражи, не пересекая невидимой границы лагеря. Полковник ожидающе смотрел на князя, но вперед неожиданно выступил маленького роста боец из мышиного народа. Он протянул раскрытую руку, показывая очень крупный нифриловый камень:

— Вот, — сказал он.

— Что это? — недовольно спросил Такамон.

— Голубиное яйсо, осень сэнный камень, — пояснил Мышонок, — Это за насых.

— Насколько я понял, он предлагает вам выкуп, полковник, — с усмешкой сообщил князь, — У вас трое пленных парней. Зачем они вам?

— Они подняли мятеж среди местных, выступили против хана с оружием в руках, — полковник глядел на князя исподлобья, — И предстанут перед ханским судом.

— Одумайтесь, Такамон, — попытался вразумить полковника князь, — Что по-вашему скажет хан, когда узнает, что вас наголову разбил паренек первого года службы, едва дослужившийся до десятника?

— Я не буду выгораживать себя перед ханом. И мятежников я вам не выдам. Ни за какие деньги, — упрямо сказал полковник.

— Полковник, — вперед выступил Ефим, — Один из тех парней мой сын. Стоит ли наказывать его за то, что вы узнали об отмене приказа слишком поздно?

— Я даю вам слово атмана, что об этих бойцах позабочусь как о своих собственных. Но их дальнейшую судьбу решать не мне, — жестко ответил Такамон, и уже мягче добавил, глядя на Ефима, — Им ведь еще служить и служить. А с таким чувством самосохранения как у них, не лучше ли будет им за счет Азума прокатиться по миру, посмотреть дальние города, чем опять вставать в строй и подставлять грудь под копья и стрелы? Это я вам говорю, как отец отцу. А князь Верес, я уверен, замолвит за них перед ханом свое слово. И не менее уверен, что хан князю не откажет.

— В этих словах есть смысл, — нехотя согласился князь. Он уже понял, что полковник не изменит решения, какие бы доводы ему не приводили, а приказать ему он не мог. Горькая насмешка судьбы: он одержал большую победу и вернул Северград, его провозгласили вожаком нового альянса, но он оставался бессилен перед упрямым полковником союзного войска, — Ефим, я обещаю, что поговорю с ханом в ближайшее время.

Ефим опустил голову и молчал. Что ему оставалось? Попытаться освободить Ваську в одиночку? Или того хуже, ему на помощь кинется Прохор, а может и еще кто-то? Ваську все равно не отобьют, и ждет их либо смерть, либо острог.

Все остальные молчали, будто не решаясь уходить и ожидая от Ефима какого-то решения. Но не было у Ефима другого решения. Один только Короток вдруг схватил полковника за руку и, прежде чем тот успел ее отдернуть, вложил в нее камень:

— Ты пообессял, полковник. Не забудь. Ты пообессял о них позаботиться.

В глубочайшем наведенном нифрилом сне Вася был далек от происходящего, он крепко спал и опять видел то, что не давало ему время от времени покоя по ночам. Только на этот раз он провалился в этот набивший оскомину сон еще глубже и кроме тоскливого березового леса увидел то, что этому лесу предшествовало. В этом странном сне его почему-то звали не Васей, а Андреем, но как это часто и бывает во снах, странным ему это не казалось.

Андрей привычно пощелкал мышкой, сворачивая окна мессенджеров и страниц соцсетей. Не отвеченных писем и сообщений не осталось. В онлайне не «светился» ни один из тех, с кем он захотел бы уйти на часок другой в переписку. Часы в правом нижнем углу экрана показывали 22–17. Время детское, спать не ляжешь, надо себя чем-то занять. Уже собираясь захлопнуть крышку ноутбука, он задержал взгляд на рекламном баннере сетевой игры с изображением брутального демона. Вслед за демоном в баннерном окошке проявился белокурый рыцарь с выплывающим призывом: «Пройди сквозь ад».

Андрей невесело усмехнулся. Если он сейчас не возьмет водки чтобы догнаться, то ад ему будет обеспечен сегодня, а если возьмет, то учитывая объем уже выпитого ад будет завтра. А кто виноват? Сам виноват. Накидался раньше времени. Теперь, если больше не пить, уснуть он не сможет, проверено. А чтобы гарантировано уснуть, придется брать не меньше чекушки. А двести пятьдесят лягут на два литра пива так, что похмелюга будет аховая. И какое из двух зол окажется меньшим?

Понятно какое. Бессонная ночь, сопровождаемая сушняком, не утоляемым никакими объемами воды, казалась хуже. Потому что ночь уже на носу, а до завтрашнего похмелья еще надо дожить. И все же его затуманенное алкогольными испарениями и потому раскрепощенное сознание заставляло разум искать иные окольные пути. К примеру, водки взять конечно придется, тут уж никак, но в довесок хорошая прогулка по морозцу разгонит излишек алкоголя в крови и тогда, глядишь, завтра болеть так уж сильно не придется.

Идея показалась приемлемой и даже здравой. Андрей подумал, что прогуляться лучше подольше, а, следовательно, подальше. Он взял старый рюкзачок, бросил в него коробок спичек и несколько газет. А что? Пойти гулять и костерок не развезти? Закинул следом подсохшую хлебную четвертинку и отысканную на дальней полке холодильника рыбную консерву. Железная кружка и ложка в кармашке рюкзачка хранились на постоянной основе. Андрей лишь похлопал на всякий случай по кармашку, услышал характерное бряканье и убедился, что универсальные столовые приборы на месте.

Свитер с высоким воротом, шарф, шапка, зимняя обувь, теплый пуховик, перчатки в кармане. Запер квартиру и сбежал по ступеням. Погода его приятно удивила. Всяк русский человек знает, когда идет снег — тепло. Снежинки крутились в праздничном вальсе, Андрей заспешил к магазину. Уложившись в три минуты прикупил чекушку и уложил в рюкзак. Можно в путь.

Быстро миновал пятиэтажки и, хрустя снегом под ногами, потопал по освещенной улице частного сектора. Сейчас улица была пуста. В теплом фонарном свете вальсирующее снежное кружево обрело завораживающую глубину. Андрей не удержался, остановился, скинул с плеча рюкзачок, достал бутылочку, откупорил и глотнул прямо из горлышка. Убирать бутылку обратно не пожелал и уложил ее в карман пуховика. Закурил, смачно выпустил струю дыма и пошел дальше.

Бодрым шагом дотопал до заснеженного пруда. Любители зимней рыбалки наторили гусеницами снегоходов и утрамбовали валенками хорошую тропу. Сейчас еще можно было отменить прогулку, развернуться и пойти домой, но часть разума, отвечающая за рачительность, тут же воспротивилась, зря что ли собирал и тащил рюкзак? Другая часть, следящая за исполнением принятых решений, тоже в долгу не осталась, коли уж решил идти гулять, то надо идти. Андрей ступил на тропу и пошел по ровному полю зимнего пруда.

На открытом просторе сразу завыл, закружил холодный ветер, забрасывая в лицо колючую снежную крупу. После фонарей с их уютным теплым электрическим светом, неверный свет луны погрузил снежную пустыню во мрак. Температура будто сразу упала на несколько градусов, впрочем, может и на самом деле упала. Андрей снова остановился, чтобы приложиться к горлышку и закурить новую сигарету.

Чтобы разогнать окружающее стылое уныние, хотел было запеть песню про мороз, но одумался, на таком холоде не ровен час, застудишься. Однако песня накрепко засела в сознание, и один куплет все-таки пропел. Сам не заметил, как дошел до небольшого острова. Андрей знал, что дров здесь не найти. Летом купаться и загорать на островок на лодках приплывает много народу и подбирает все, что может гореть. Сейчас здесь и подавно искать нечего.

Рыбацкая тропа перед островом сворачивала влево в сторону ближайшего берега, и Андрей, минуя остров, двинулся дальше. Не дойдя до берега нескольких метров, тропа снова сворачивала и уходила в глубь пруда. Однако блуждать рыбацкими тропами Андрей не собирался, ему нужно было на берег. Место в самый раз, глухой лес, никакого жилья, никаких дорог. Одно плохо, сплошь один березняк. С сосен всегда можно насшибать сухих сучьев на костерок, но идти куда-то в глубь леса, проваливаясь по колено в снег, Андрей посчитал непрактичным.

Нашел поваленную березу и решил остановиться здесь. Зная, что березовые сучья, покрытые лишайником, будут гореть очень плохо, надрал с поваленного ствола побольше коры. Вытоптал в снегу площадку для костра и запалил кору. По мере того как кора разгоралась, подкладывал сверху условно сухие, а на деле сыроватые ветки. Провозившись минут двадцать, и еще не раз ободрав кору с дерева, Андрей все же получил чахлый чадящий костерок, и решил этим удовлетвориться. Кипятить чай он не собирался, а для антуража достаточно и этого.

Набулькал в железную кружку водки, достал хлеб, вскрыл консерву, привалился спиной к рядом стоящему дереву, кинув под зад опустевший рюкзак. Сильно замерзшая водка стала маслянистой, но приятней пить ее от этого не стало. Только еще сильнее проявился жесткий вкус технического спирта, из которого ее намешали. Положил на хлеб какую-то рыбную мешанину из консервной банки, закусил, консерва оказалось невкусной, выпил еще, и чтоб забить неприятное послевкусие снова закурил.

Мороз окреп еще больше, костерок тепла почти не давал, но Андрею было лень шевелиться. Он сидел, прислонившись к стволу березы, в одной руке зажженная сигарета, в другой — кружка с водкой. Веки смежались с медленной неумолимостью стронувшегося оползня. Он закрыл глаза и уснул, как ему показалось всего на несколько мгновений, но тем больше его потрясло и ужаснуло пробуждение.

Андрей испытал такой всеохватный страх, что вскочил на ноги. Он завертел головой, пытаясь понять, что его так напугало. Он чувствовал, что что-то не так, и никак не мог сообразить, что же именно. Как бы ни велика была нарастающая паника, когда он глянул вниз под ноги, от увиденного испугался еще больше. Потому что он увидел свое собственное тело. Тело, привалившееся к дереву, синеющее, переставшее дышать, переставшее переплавлять в воду падающие на него снежинки.

Теперь он понял, что не так: у него больше не было тела! Андрей метался вокруг коченеющей плоти, пытался растормошить, поднять, разбудить, закричать, сделать хоть что-то. Но сделать ничего не мог. Он был бестелесен. «Неужели я умер? — в его сознании бился вопрос, — Но я ведь жив! Что же мне теперь делать?»