Глава 5. Зачисление на службу.

Всю ночь лисы гнали их по темному лесу, и сбавили шаг только поздним утром, на подходе к Невину. Парни сбили себе ноги в кровь и почти падали от усталости и боли. Но в городе к прежним страданиям добавилось еще и чувство стыда. Оба шли, не отрывая взгляда от земли, думая, что люди видят в них каких-нибудь беглых дезертиров и смотрят осуждающе, и даже не подозревали, что на деле все совсем не так. В людских взглядах выражалось либо сочувствие, либо, что чаще, вообще ничего не выражалось. Здесь всякого повидали, подумаешь, двух парней Лисы ведут.

Зато на самих Лисов глядели с явной неприязнью, а порой и открытой враждебностью и вызовом. Мол, дай только повод. Но Лисы, не дураки, повода не давали. Старый Лис, увидав, что люди недобро косятся на Фидолову шапку с волчьим хвостом, зашипел злобно на сына:

— Шапку сыми, дурачина. Вишь, люди смотрят, — и, не дожидаясь, пока тот сообразит, сам сорвал шапку и запихал Фидолу же за пазуху. А когда на одной из узких улочек дорогу им перегородила старуха с ведрами, Лисы остановились и терпеливо ждали, пока та не уберется с пути.

— Доброго здоровья, вам, матушка, — не выдержав, проскрипел старый Лис с не скрываемой досадой.

— Ишь, ты, — бабка с ведрами остановилась и к вящему раздражению Лиса зацепилась за сказанное, — Нашел матушку. И как у тебя только язык поворачивается… — дожидаться, чем кончится старухина отповедь не стали. Увидев, что путь освободился на ширину конской груди, старик ткнул коня пятками в бока и оставил бабку за спиной.

Только въехав в ворота подкняжичей крепости, они обрели былую самоуверенность. Обменявшись по-свойски кивками с воротной стражей, целенаправленно пересекли двор и подвели парней к писарю, сидящему за столом под навесом с кипой бумаг.

— А, это ты, Дроло, — вместо приветствия буркнул писарь, завидев старого Лиса, — Сегодня за двоих три копейки. В казне денег мало.

— Как, три копейки? — возмутился Дроло, — Вчера пять давали.

— Так надо было вчера приходить, — писарь ухмыльнулся.

— Три — это мало. Так не пойдет, — старый Лис пытался себя распалить, хотя и сам сознавал, что настаивает только из природной вредности, торговаться здесь бесполезно.

— Не хочешь брать три… — не бери, — писарь состроил картинный вид, что он де человек занятой и тратить время дальше на пустой разговор не собирается, — Либо вчера за пять, либо сегодня за три. Я тебе историю про раков на базаре рассказывать не собираюсь, — и поднял ладонь, прерывая дальнейшие возражения, — Бывайте, други.

Деваться Лисам, конечно же, было некуда, они забрали деньги, поворчали и незамедлительно испарились. Похоже, и в крепости, их хотя и терпели ввиду необходимости их услуг, но как дорогих гостей привечать явно не собирались. Писарь открыл ротную книгу учета и внес парней в списки. Пока он чиркал гусиным пером, Аким, стоявший до этого в задумчивости, вдруг ожил:

— А-а. Я вспомнил историю про раков, — писарь прекратил чиркать и поднял глаза на Акима, а тот, ободренный уделенным ему вниманием, добавил, — Это история со Старшей Сестры. «Вчера были раки большие, но по пять, а сегодня по три, но маленькие!»

— Помнишь прошлую жизнь? — писарь оживился, и смотрел теперь на Акима с любопытством

— Да… так. Иногда приходят такие… м-м… образы, что ли.

— Это не просто образы, — наставительно пояснил писарь, — Если б тебе одному они приходили, тогда можно было бы их принять за блажь, а когда очень и очень многим приходят подобные воспоминания, то это уже закономерность!

Писарь достал маленькую книжечку, и уже в нее повторно вписал Акимины сведения.

— А другу твоему, — писарь кивнул на Васю, — Такие образы не приходят?

— Нет, мне ничего такого не приходит, — торопливо и даже испуганно ответил Васька.

— Ну, да. Ну, да. Если бы сразу двум, то это уже бы был перебор.

— А что, много таких людей? — Акимка не удержался от вопроса, он знал только, что такие есть, но было любопытно узнать, много ли их, — Ну, которые прошлую жизнь помнят?

— Примерно один из двадцати, — ответил писарь, — А среди юнцов, вроде вас, так и вовсе каждый восьмой. Мастерство свое на Старшей Сестре помнишь?

— Кажись, инженером был.

— Так кажись или инженером? — писарь осерчал. Ему не нравилась неопределенность в ответах, особенно в ответах про прошлую жизнь.

— Точно. Инженером, — поспешил исправиться Акимка. И дал пояснение, — На металлургическом комбинате работал.

— Надо же, — писарь обрадовался так, будто получил очередное подтверждение какой-то своей важной догадке, — И этот имел профессию, совершенно непригодную для этого мира.

— А что, другие тоже име…

— Отставить вопросы, — посуровел писарь, — Ишь, расчирикался. Значит так. Сейчас идите вон туда, — писарь указал кончиком пера в сторону конюшни:

— Там сидит мога. Зовут Грач. Скажете от меня. Все, проваливайте, — писарь снова уткнулся в свои книги, давая понять, что разговор окончен.

Оставшись без присмотра, пацаны отошли от писарева навеса и заозирались. Людей вокруг было довольно много, но никто вроде не обращал на них внимания. Все были чем-то заняты и куда-то спешили, кто — заходя в здания, кто — выходя из зданий. По Акиминову горящему взгляду, Вася прочитал собственную мысль, но решительно осадил товарища:

— Даже не думай отсюда сбежать.

— Так не смотрит же никто, — Аким понизил голос до шепота заговорщика, — Вон через забор и в поле.

— Акима, я не понимаю, как ты выжил до сих пор «в этом мире», — Васька припомнил слова писаря, — Я загривком чую, что за нами следят. Ты сам-то что, совсем не замечаешь, когда за тобой следят?

Аким пожал плечами:

— Как это можно чуять? Если кто-то смотрит на тебя, так это видно, а если нет…

— Ладно уж, пошли. Боюсь, тебе этого не объяснить.

Они пошли к конюшне, и стояли там с минуту крутя головами, пытаясь высмотреть могу, о котором сказал писарь. Однако увидали его, только когда тот сам обратил на себя внимание, помахав им рукой. Поразительно было то, что мога сидел на открытом месте, и вообще был виден прекрасно. Тем не менее, ребята не раз и не два скользили взглядами прямо по этому месту, но ничего не видели.

— Вот это да, — прошептал Аким, — И как я его сразу не заметил? Сразу видно, настоящий мога!

— А я тебе говорил, — наставительно ответил Вася, — Это он за нами следил. Представь, что было б, если как ты сказал «через забор и в поле». Хорошее было бы начало для службы.

Парни приблизились, и неуверенно остановились за несколько шагов, во все глаза разглядывая, сидящего на пеньке, худощавого человека. Тот тоже смотрел на них пристальным взглядом, по птичьи склонив голову набок. Одновременно с этим, он непрерывно перебирал в руках сразу несколько нифриловых пятнадчиков.

— Подходите ближе, я не кусаюсь, — наконец, сказал человек с птичьим взглядом и засмеялся, — Меня зовут Грач-ловкач. В роте Вепря имею честь служить могой нападения.

— А меня Акимой звать. А это, Вася, — Аким указал кивком на приятеля.

— Ну? — спросил мога Грач, — Почему на волю-то не рванули? Ведь думали, что за вами не смотрят?

— Думали, — Вася решил не юлить и ответил, как есть, — Тока чуяли, что не так здесь все просто.

— Ну, что ж. Чутье есть — уже не плохо, — при этих словах Грач-ловкач кивнул головой, но не прямо, а как-то на бок, чем снова напомнил птицу, — А вот внимание отводить вы не умеете.

Грач шевельнул бровью, как бы приглашая задавать вопросы. Но парни не понимали, к чему тот клонит. Любому ребенку известно, что отводить внимание умеют только сильные моги или опытные вожаки. Откуда бы им малолетним владеть такой наукой?

— Ладно, парни, — Грач вздохнул, поняв, что вопросов не дождется, — Разговор о внимании пока рановат для вас. Но вбейте себе крепко, чтобы на войне выжить, надо уметь если не отводить внимание, то хотя бы без нужды его не привлекать.

— А мы разве привлекали? — спросил простодушный Аким, чем вызвал у Грача усмешку.

— Да, вы там стояли как два торшака посреди чиста поля, — мога улыбнулся, — Война — есть война. Либо ты — хищник, либо — жертва.

После этих слов Грач мгновенно перешел на оборотка, и парни на самом деле увидели крупного черного грача с очень умным пронзительным взглядом.

— А ну-ка. Покажите, как вы умеете оборачиваться, — голос обороченного Грача теперь был глухим и немного каркающим.

Аким лишь развел руками. Он вообще только этой ночью впервые перешел в оборотня, да и то случайно. Обернуться по собственному желанию он не мог. Вася же зашептал свою приказку, но из-за волнения провозился довольно долго. А когда юный волк наконец вышел на свет, то отнюдь не увидел в черной птице жертву, как это по наивности поначалу предполагал Вася. Все случилось с точностью до наоборот, волк сам испугался, и проявившись всего на несколько мгновений, спрятался обратно. Грач же, похоже, состоявшимся представлением остался доволен.

— Да, не горюй, малой. Это я только хотел показать, что тебе есть чему учиться, — сказав это, Грач перестал улыбаться, сменил настрой и заговорил по-деловому, а его жуткая черная птица исчезла так же внезапно, как и появилась, — Так что вам, считай, здорово повезло. Три месяца учебы в военном лагере, срок немалый.

И как бы невзначай добавил:

— А кому-то, может и не в лагере…

— А кому не в лагере? — тут же зацепился Аким, — А если не в лагере, то где?

— Тпрр, охладони, малец. Сейчас мы это выясним, — Грач поднял на ниточке один из своих оплетенных пятнадчиков и пошептал на него. Монета тут же разлила зеленоватое сияние.

— Если нифрил поставит тебе красный отпечаток, то дорога тебе в лагерь, — пояснил Грач, — А если зеленый, то пойдешь аж в саму моговую академию. Ну, кто первый?

Аким, очарованный словами Грача, разумеется, тут же сунулся вперед:

— А что делать надо?

Грач-ловкач снова усмехнулся.

— Ишь, ты. Я смотрю, паря, у тебя любознательность бежит далеко впереди твоего чувства самосохранения, — он покачал головой из стороны в сторону, будто не в силах этому поверить, — Запястье левое оголи.

Акимка закатал рукав и протянул руку. Мога поднес светящийся пятнадчик к Акимовому запястью. Свет монеты сначала собрался в небольшое яркое пятно, а затем превратился в светящийся зеленый рисунок скалящейся головы вепря. Достигнув полной четкости изображения, рисунок переместился на руку, наложившись на кожу тыльной стороны кулака. Аким смотрел, как черты рисунка переливают свет, казалось будто нифриловое свечение пытается проникнуть под кожу его руки, а затем вдруг разом все закончилось и рисунок навсегда отпечатался на руке, обретя синий цвет.

— Ух-ты. Почему-то синий получился, — Аким оторвал восторженный взгляд от рисунка и посмотрел на могу.

— Еще не получился, — урезал его Грач, — Случай редкий, но бывает. Синий цвет — временный, пограничный. Если твое тело примет в себя нифрил, знак станет зеленым. А если отторгнет, станет красным, как ожог. Посиди, пока дружку твоему знак поставим.

В подтверждение слов моги, Васин знак сразу же покраснел до цвета алой крови. Вася поглядел на получившийся рисунок и только пожал безразлично плечами, он другого и не ожидал. Такой же красный рисунок на запястье был и у его отца и у дядьки Прохора. Только вместо вепря у тех был изображен волк. Потому что они служили в войске Вереса.

Васька знал, что изображение головы зверя, является только первым образом и обозначает принадлежность к определенной роте. Дальше бойцу вверх по руке ставят и другие знаки. Они отражают все важные события, в которых участвует боец: сражения, осады, обороны, выполнения боевых задач и еще тяжелые ранения. У отца с дядькой Прохором череда знаков заполняла всю левую руку до плеча. Эту череду они называли «послужной дорожкой» или «послужным списком».

Аким задумчиво смотрел на свой синий знак. Каким-то образом он понимал, что его особый случай предоставляет ему выбор. Если он сейчас перестанет сопротивляться силе нифрила и примет ее в себя, то отправится в знаменитую Академию, где его выучат на могу. Этот выбор был очень притягателен и открывал перед ним большие возможности. Но в то же время Акима понимал, что в этом случае он потеряет своего нового друга. И именно этот довод его подтолкнул, сам не зная как, он усилил свое сопротивление проникающему в него нифрилу. Рисунок тут же поменял цвет и заалел.

— Молодец, Акимка, — Вася даже не пытался скрыть своей радости, — Вместе пойдем в Лагерь!

— Да, я тоже рад, — сказал Акима, но сам тут же и погрустнел, — Жаль, только, что могой мне теперь не стать.

— Много ли знаешь, малец? — вдруг вмешался Грач весело, — Красные моги тоже встречаются, — он подтянул рукав рубахи, показывая на запястье точно такого же красного Вепря.

— Только у них дорожка малость другая.

— А, какая у них дорожка? — верный привычке вечно лезть с вопросами, тут же переспросил Акимка.

— Кр-рас-сная! — неожиданно по-вороньи гаркнул Грач. Парни недоуменно переглянулись, а когда снова повернули головы к моге, в надежде получить пояснения, тот уже куда-то исчез, причем сразу вместе с пеньком.