Глава 9. Учебный лагерь.

Вожака третьей сотни Куча судьба провела по многим тропам войны прежде чем поставить под знамя ротного атмана из народа вепря, при том что сам Куч был выходцем из степных мангустов. Куч не роптал на изгибы судьбы и перевестись в другую роту никогда не стремился. Может потому, что ценил Вепря как толкового полководца и сильного могу, а может, потому что противиться судьбе считал делом недостойным. Так или иначе, но именно под началом Вепря Куч дослужился до сотника, хотя и наименее почетной третьей сотни роты.

Двое других сотников, разумеется, оба были вепрями и всегда были друг с другом против Куча заодно. Особенной занозой был вожак второй сотни Белый, здоровенный детина, который только и искал возможности как-нибудь досадить маленькому мангусту.

Согласно неписаному правилу, а особенно, если роту собирают из одних новобранцев, третья сотня по обычаю считается самой худшей. Если в первую сотню попадают отборные молодцы, то в третью спихивают кого попало, чтобы не жалко было потом кинуть на поле боя в самое пекло как штыковое мясо. Вот и сегодня Кучу подсунули под начало никуда не годных новобранцев. Ни одного хищника, все из самых мирных и беззлобных племен. Они, конечно, пообтешутся со временем и научатся воевать не хуже других, но только если переживут первые сражения. Да что там, переживут хотя бы первый бой, потому что именно первый бой пережить труднее всего.

Куч не собирался мириться с печальной участью: послужить одноразовым живым считом остальной роты. Он намеревался сбить добрую сотню отличных дееспособных бойцов, способных выдержать самое тяжелое сражение. Он понимал, что три месяца учебного лагеря для такой задачи срок слишком малый, но твердо решил сделать все возможное, чтобы подготовить свою сотню к первому бою.

Сегодня же Куч был зол на себя и на своих сотоварищей сотников, которые безо всякого стыда пользовались своим преимущественным положением и забирали себе лучших, или тех, кого считали таковыми. Помимо прочего в сотне Куча насчитывался еще и самый большой недобор. Он с нетерпением ждал возвращения ротного, рассчитывая, что атман приведет из Невина нужное количество новобранцев, чтобы, наконец, добрать себе полную сотню.

И потому неудивительно, когда обоз из Невина еще только вступал в границы учебного лагеря, Куч примчался раньше других сотников с намерением выбрать себе лучших. Он смотрел, как молодняк стягивается на поляну и расстраивался, выискивая взглядом и не видя волков, позарез ему нужных хищников. Ведь именно хищники проявляют ту звериную злость, способную поднять боевой дух в первом сражении.

Друзья входили в лагерь замыкающими и не успели осмотреться по сторонам, как перед ними внезапно появился невысокий жилистый воин с раскосыми глазами.

— Значит так. Меня зовут Куч, — сказал он резко, — Я сотник третьей роты. Вы, трое, переходите в мое распоряжение.

Парни во все глаза уставились на поджарого воина. Мангуста им довелось увидеть впервые. Он был так резок и порывист в движениях, что даже Макарка рядом с ним выглядел увальнем.

— Если вы поняли, что вам сказано, то вы должны отвечать «так точно сотник Куч», — продолжал чеканить он, — А если вы хотите что-то спросить, то должны сказать «разрешите обратиться сотник Куч». Вам все понятно?

— Так точно сотник Куч, — ответили парни с непривычки немного вразнобой.

В это же мгновение к ним подошел еще один огромного роста воин из вепрей. Он возвышался над мангустом как гора над одиноким путником, свои огромные кулачища он вперил в бока.

— Э, Куч, так не пойдет, — пробасил он, — Волков будем поровну делить.

— Делить бабу в трактире будете, — нимало не смущаясь, ответил Куч с угрозой в голосе.

Сотник Белый видел пляшущий огонь в щелках мангустовых глаз, но знал прекрасно, что на виду у ротного атмана, тот себе неуставных разборок не позволит.

— По хищникам есть договоренность, если ты забыл, Куч, — сказал он, сохраняя полную невозмутимость, — Или пойдем к Вепрю?

Куч понимал, что крыть ему нечем, ротный наверняка пойдет Белому на встречу и раскидает волчат по разным сотням. Но и отдавать их так запросто не собирался, внутренне готовый идти к ротному и из-за своей вспыльчивости в очередной раз нарваться на выговор, но тут Акимка, непонятно как набравшись то ли смелости, то ли наглости, вмешался в разговор старших по званию.

— Разрешите обратиться, сотник Куч, — сказал он осекающимся от страха голосом.

На несколько мгновений в воздухе разлилась звенящая тишина. Наконец Куч повернулся к Акиму и произнес сухо:

— Разрешаю.

— Нам нельзя разделяться по разным сотням, потому что мы все из одной деревни.

Куч приподнял в недоумении бровь, похоже, такой довод стал для него неожиданностью. А Акима, покуда его не прервали, затараторил:

— Согласно уставу бойцы, находящиеся в родстве или проживавшие в соседстве, имеют право на совместное прохождение службы!

Вася обмер и перестал дышать. Он ждал, что случится одно из двух. Либо Акиму прибьют за наглость прямо здесь. Либо сотники сообразят, что Аким им соврал, так как у него на лбу написано, что он городской. Какая страшная участь ждет Акима в этом случае, он боялся даже представить.

Однако Куч ничего Акиму на это не ответил, а только одарил долгим внимательным взглядом. После чего снова повернулся к Белому.

— Так что, Белый? Пойдем к Вепрю, или для начала устав подучишь?

Белый поморщился и, махнув рукой, отошел. Он явно был не из любителей зубрить устав. Его легко можно было представить с дубиной, молотом или топором в руках. Но представить книжку в этих огромных лапах было бы немыслимо. Однако, когда Белый отошел, Куч взял Акима за плечо и приблизил свои глаза так, что их лбы почти соприкоснулись.

— Согласно Уставу… говоришь? — сказал он вкрадчиво, — Ладно, на первый раз прощаю. Но если еще раз попытаешься мне соврать, смотри, белый свет в копеечку сойдется.

— Так точно, сотник Куч, — просипел Аким. Почему он все еще не упал без чувств, и даже способен говорить, оставалось вне пределов его понимания.

Когда парни были отпущены с поляны устраиваться в казарму третьей сотни, Васька первым нарушил гнетущее молчание:

— Слушай, Акима, — сказал он, — А, когда ты успел устава начитаться?

— Да, ты что, Вася? — ответил Аким пересохшим горлом, — Я устава и в глаза не видел. Само как-то вырвалось, непроизвольно.

— Да-а, послал нам бог товарища, — сокрушенно сказал Макарка, — У него, видите ли, положения из устава сами собой непроизвольно вырываются. Ты, Аким, того, в следующий раз поосторожней с уставом.

— Все равно, Акима, ты молодец, — Ваське захотелось подбодрить друга, — Если б не ты, раскидали бы нас по разным сотням.

— Это точно, — подтвердил Макарка. И чтобы сменить предмет разговора показал рукой на замковые шпили в отдалении, — А, кстати, правда, что вон тот замок — и есть моговая академия?

— Она самая, — подтвердил Акимка. Оседлав любимого конька, он тут же забыл о пережитом потрясении и, напустив на себя важный вид, стал рассказывать, — Академия окружена сразу несколькими учебными боевыми лагерями. По хановской разнарядке на каждую тысячу рядовых копейщиков академия должна выпускать хотя бы по одному обученному моге.

— Но на деле, — добавил он, — Это соотношение составляет где-то один к трем тысячам. Однако на передовой это соотношение выравнивается в пользу могов, потому что гибнут они реже.

— И когда ты, Акима, только успел все разузнать? — полюбопытствовал Макарка, — Вроде ведь от нас не отходил всю дорогу.

— У писаря, — запросто ответил Аким, — Я его еще хотел расспросить, почему моги гибнут реже остальных бойцов, а он посмеялся только.

— Все-таки ты наивный человек, Акима, — Вася покачал головой, — Разве ж моги в бой ходят? Сидят где-нибудь на пригорочке в тихом месте и жгут нифрил, пока копейщики головы кладут.

— А если войско разобьют? — возразил Аким, — Без войска-то мога что сделать может? Пришлепнут его и все дела.

— Нее, — протянул на это Макарка, — Мога слишком важная птица, чтоб его вот так запросто пришлепнуть.

— Да? И чего с ним делают?

— Ну, выкуп попросят или обменяют на своего могу, тоже пленного.

— Если их обменивают, тогда конечно, — согласился Аким с доводами товарищей.

— А что, Акима, не жалеешь что сам пролетел мимо академии? — спросил Вася.

— Вот еще, — Аким беспечно отмахнулся, и, припомнив слова Грача, добавил — Красные моги тоже бывают.

То, что они увидели, зайдя в казарму третьей роты можно было сравнить разве со стаей воробьев в июльской луже: много шума, суеты и никакого порядка. Здесь кого только не было. Больше всего, конечно, было ребят из народа вепря. Они позанимали лучшие места возле большой печи, стоящей посреди казармы. Были представители воловьего племени, заячьего и ежиного народа, те же грачи, и даже один из горного племени орла. Он сидел с независимым и отстраненным видом, будто все происходящее здесь его не касается. Таких же как они серых лесных волков, как ни странно не было, хотя были несколько близких сородичей из народа желтого песчаного волка.

Парни довольно долго мыкались по казарме, пытаясь найти места поближе друг к другу, но свободные были только по одному и все не рядом. Они пробовали договориться с уже заселившимися обитателями поменяться местами или хотя бы подвинуться, но те цеплялись за свои обжитые нары так, будто от этого зависела их жизнь.

Они прошли насквозь всю длинную казарму, и уже готовы были принять, что им придется размещаться в разных ее концах, когда Акимка увидел в торцевой стенке какой-то проем, завешенный тряпьем.

— А куда ведет этот проход? — спросил он одного из парней.

— Хочешь, сам смотри, — безразлично ответил тот.

Они осторожно, чтобы не пообрывать тряпки, протиснулись в проем и оказались в небольшой комнате, которая, похоже, использовалась новобранцами под склад, здесь были свалены обломки старых нар. Помещение было ветхим. По всей видимости, казарму когда-то к нему и пристроили, а после забросили. Печь была, но кирпичи пообвалились. Дверь на улицу косо приставлена и подперта оглоблей. По щелям гуляли сквозняки. Вася покачал отрицательно головой, летом тут бы еще можно устроиться, но когда зима на носу… Он собрался уже выбираться обратно, но Аким его остановил.

— Вась, погоди. Там в казарме все равно нар на девяносто человек. Я подсчитал.

— И что?

— А то, что здесь так и так кого-то поселят. Давай уж мы займем.

— А что, поддержал его Макар. Погоды пока теплые стоят, а до холодов подлатаем.

Вася раздумчиво осматривал помещение, и мысль занять его нравилось ему все больше.

— Ну, хорошо. Акима, глянь печку. Если печку починить можно, то тогда и остальное отладим.

Акимка произвел беглый осмотр печи и сообщил, что дымоход забит, а обвалившиеся кирпичи можно приладить. И тогда закипела работа. Они отодвинули входную дверь, чтобы иметь доступ наружу. Акима сбегал на двор и притащил посудинку с водой. Насобирал куски ссохшейся глины, размочил их в воде и на таком растворе вставил отпавшие кирпичи.

Вася с Макаркой нашли длинный шест, и на один конец его навязали веток наподобие веника, залезли на крышу, засунули шест в трубу и прочистили дымоход.

Потом они вернули входную дверь на место. Решили, что иметь свой отдельный выход из казармы не обязательно, заколотили ее наглухо и затыкали щели. Уйдя в работу, Васька ненадолго забыл и про войну, и про все свои переживания.

— О, а вот и бобры подтянулись, — Акимкин возглас вернул его в действительность.

Повернувшись, Вася и впрямь увидел, что в «их» каморку зашли двое пареньков из бобрового народа. Он припомнил, что они шли вместе с их обозом, и, судя по всему, тоже «перешли в распоряжение» сотника Куча. Оба были невысокого роста, плотно сбитые ребята, с круглыми как шары головами, с большими и короткими руками и ногами. Обратились они почему-то к Васе.

— Нам сказали, что здесь последняя десятка живет, — сказал один.

— Принимай нас к себе в десятку, — сказал второй.

— Э-э. Кто сказал? — переспросил Васька, — В смысле, а почему я-то принимать вас должен?

— А кто? — недоуменно переспросил первый.

Вася посмотрел на Акиму, но тот только усмехнулся и промолчал. Макарка так и вовсе пожал плечами и отвернулся.

— Ну, ладно, — сказал Васька, — Потом разберемся. Как вас зовут-то?

— Бака, — сказал первый.

— Дука, — сказал второй.

— Значит так, Бака и Дука. Нам надо починить нары. Возьметесь?

— Так точно, — ответили Бобры по-военному, и подоставали из-за поясов небольшие топорики. Они оказались ребятами способными к работе, и к вечерней поверке у них уже было пять готовых нар.

Сотник Куч все-таки нарвался на выговор от Вепря за пререкания с начальством и неуважительное обращение с боевыми товарищами равными по званию. Однако в душе он ликовал. Восемьдесят семь… девяносто… девяносто два… девяносто пять. Он мысленно прибавлял новоприбывших. Еще пять человек и будет полная сотня.

Не откладывая, он устроил поверку, чтобы сверить свои подсчеты. Куч шел по рядам своей сотни со списком. Один за другим, начиная с головы сотни, парни делали шаг вперед и называли свои имена. Куч добавлял в список новоприбывших, переставлял некоторых местами, образовывая полные десятки, и давал каждому порядковые номера.

Он составил девять полных отделений по десять человек и даже назначил несколько десятников. Наконец очередь дошла до последней десятки, в которой пока не хватало ровно половины, то есть пяти человек. Он совершенно забыл, что получил сегодня трех волчат, но теперь переставлять их в другие десятки у него уже не было ни желания, ни сил. К тому же, последняя десятка замыкала не только сотню, но и всю роту, а значит, в бою от нее могло зависеть многое.

Куч некоторое время вдумчиво осматривал то, что должно было стать костяком замыкающей десятки роты. По причине уполовиненности численного состава замыкающее отделение построилось не в две шеренги, а только в одну. Один паренек, коренастый, деревенский, явно выделялся. Остальные встали за ним так, будто уже считали его своим десятником.

Тот дерзкий волчонок, что соврал сегодня про положение устава, таращился на Куча выпученными глазами, что по всему видимо должно было изображать преданность, честность и открытость пред ликом начальства. Сотник вспомнил, как урезал сегодня Белого при дележе волчат, и у него поднялось настроение. Тем не менее, вранье — есть вранье, в воспитательных целях Куч должен был сделать внушение.

— А известно ли вам, — сказал он, возвышая голос, и глядя в глаза Акимке, — Что в случае обходного удара конница первым делом размажет замыкающую десятку роты как поганку по тропинке? А в случае отступления, именно замыкающая десятка чаще всего прикрывает отход основного войска. И что так, что этак, рассчитывать на помощь ротных целителей, в сущности, бесполезно, и означает верную гибель для всего отделения!

На поляне повисла напряженная тишина. Куч мог поклясться, что остальные девять отделений его сотни сейчас мысленно воздают благодарность своим богам, что не они оказались замыкающими. И он, в общем-то, не врал. В любой другой сотне именно так дело бы и обстояло. В замыкающую десятку обычно ставились бойцы с тяжелыми провинностями. Но только не в сотне Куча. Сам он, как раз наоборот, предпочел бы видеть в последней десятке хотя бы пяток мангустов, лучших, по его убеждению, бойцов. Однако делиться своими соображениями с новобранцами он само собой не собирался.

— Так что? — Куч продолжал жечь Акиму взглядом, — Вы готовы отдать свои никчемные жизни за своих товарищей? Или, пока не поздно, согласиться с сотником Белым и раскидать вас по разным сотням?

Куч по очереди всматривался в наполненные ужасом глаза всех пятерых в последней десятке, но парни стоически молчали. Он выдержал еще несколько секунд гробовой тишины для усиления воздействия, хотя уже и так понял, что эти не отступятся, и просить за себя не станут.

— Девяносто первый, — Безо всякого перехода Куч снова вернулся к поверке. А Васька, не ожидавший этого, не сразу сообразил, что от него требуется, хотя Куч и смотрел теперь прямо на него.

— Василий Волков, — наконец сказал Васька, после того как Макарка ткнул его локтем в бок.

— Назначаю десятником замыкающего отделения.

— Так точно сотник, Куч.

— Девяносто второй…

Все-таки, несмотря на выговор Вепря, у Куча сегодня был удачный день. И пока он не кончился, вожак третьей сотни собирался выжать из этого дня все, что можно. Уже изрядно стемнело, но упорный мангуст решил еще раз сходить на сборный двор, на случай если там удаться еще кого-то прибрать.

Проходя мимо стрелковой казармы, он услышал раздраженный голос полусотенного, и сам не зная почему, свернул к поляне, на которой стрелки отрабатывают стрельбу по мишеням.

Вообще-то стрелки, а особенно стрелки-цапли, по праву считались гораздо более ценными бойцами, чем обычные копейщики, и порой приравнивались по боеспособности к коннице. Не только потому, что цапли брали в руки лук чуть не с пеленок, но, что еще более важно, они имели со своими соплеменниками особую духовную связь и безо всяких слов умели каким-то образом распределять между собой цели. В бою это играло неоценимую роль, так как залп цапельной полусотни разом выбивал пятьдесят целей.

Куч с любопытством посмотрел на выстроившихся в ряд парней с длинными луками, все как один худощавые, высокие, жилистые. Их наставник, усатый стрелок, громко распекал трех поразительно похожих друг на друга бойцов.

— Что вы за цапли такие? — разорялся полусотник, — Почему опять, а? Ну, почему опять? Вы же мне весь отряд сбиваете. Вы что не можете распределиться что ли?

— Привет, Цапля, — прервал его Куч, подходя ближе, — Смотрю, стрельбы идут полным ходом.

— Да, какие это стрельбы? — пожаловался стрелок в раздражении, — Это ж просто мука какая-то. Навязали мне этих болотников.

— А что случилось? — спросил Куч. Чутье кричало ему, что сюда он заглянул не зря.

— Ты, понимаешь, — стрелок, наконец, нашел собеседника, которому мог излить свое горе, — Эти трое, не распределяют цели.

— Да ты что? — Куч, насколько умел, изобразил изумление.

— Делают все наоборот. Они все трое пускают стрелу в одну и ту же мишень!

— И что?

— Из-за них остальные сбоят. Стреляют в белый свет как в копеечку. Стая голубей, и та прицельней на лету серит. Вот что мне с ними делать, а?

Куч так боялся спугнуть дурную удачу, что прежде чем открыть рот, медленно досчитал до пяти.

— Слушай, Цапля, а они в учетную книгу у тебя еще не вписаны? — спросил он как можно более безразличным голосом.

— К чему это ты клонишь, Куч?

— Отдай их мне, и дело с концом.

— Да, ты что, Куч, с ума сошел? Отдать цаплю в копейщики?!

— А что ты с ними делать будешь? — Куч привел усачу его же собственный довод, — А, впрочем, делай, как знаешь. Можешь вернуть их на сборный двор. Я, кстати, как раз туда иду.

— Ну, уж нет, — возмутился усатый стрелок, — Там на меня и так косо смотрят.

Куч отвернулся от полусотенного, будто собираясь уходить, но с места не сдвинулся. Своему чутью он привык доверять. Он снова начал считать, но дошел только до трех, когда услышал в спину:

— А-а, черт с тобой Куч, забирай. Но имей в виду, ты мне теперь должен.

Получив трех стрелков, оказавшихся братьями близнецами со странной особенностью, не позволяющей им служить в стрелковом подразделении, Куч отправил их в казармы, а сам все-таки решил дойти до сборного места.

— А, это ты, Куч, — увидев его, полковой писарь поморщился.

Несмотря на кислый вид писаря, Куч попытался начать разговор весело:

— Будь здрав, Артемич. Сегодня тебя сильно донимать не стану. Мне пару мангустов, и я сразу ухожу.

— Мангустов! — писарь усмехнулся, — А птичьего молока тебе не надо?

— Ну, ладно, ладно, уже и пошутить нельзя. Ну, что там у тебя в закромах? Показывай, давай.

— Вон, все мои закрома, — писарь Артемич кивнул на лавку у стены, где томились в ожидании двое ребят, — В самый раз для тебя, два знатных грызуна!

— Да уж, товарчик лежалый, — Куч почесал затылок. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, почему этих двоих до сих пор никто не прибрал.

Один был темноликий маленького роста, очень щуплый, с острыми чертами и бегающими глазками. Мышонок мышонком. К тому же он постоянно делал какие-то мелкие суетливые движения, будто не мог успокоить себя ни на мгновение. Кроме прочего, он, как выяснилось, еще и совершенно не выговаривал шипящие звуки.

Второй, из лосиного племени, был наоборот роста высокого, но совершенно не складный. Голова большая, шея тонкая. Крупные ладони, но в плечах для такого роста уж больно узок. Да, и вообще, двигался он как-то нескладно, будто тело его неожиданно выросло, а управлять им он еще не научился.

Однако, к удивлению писаря, Куч забрал обоих. Сотник решил, не откладывая, сегодня же добрать до полной сотни, рассудив, что, в конце концов, кто-то и в первом бою погибнуть должен. А так, он сможет завтра начать учения сотни в полном составе.

После ужина, на котором, кстати сказать, в очередной раз дали кашу, ребята вернулись в казарменный пристрой, который уже считали чуть ли не домом. Акима вытащил из кармана пригоршню каких-то пахучих листьев, и сказал, что приготовит на них чай. Остальные навалились на работу, помогая Бобрам надстроить верхний ярус нар, благо материала в виде старых обломков в их каморе хватало.

Когда они управились, еще не совсем стемнело, и они сели пить Акимин отвар. Правда, кружек ни у кого не оказалось, и они по очереди отхлебывали из Макаркиной походной миски. Несколько раз к ним заглядывали обитатели большой казарменной палаты, посмотреть, как они тут устроились, одобрительно хмыкали и присвистывали. Один из них даже припомнил, как парни до этого просили его поменяться местами и сказал, что теперь меняться он согласен. Ребята подняли его на смех, теперь «свою камору», они бы ни за что не отдали.

Они сидели перед очагом, передавали друг другу миску с горячим чаем и слушали Акимину трепотню, когда в их комнату по очереди зашли три высоких худых парня с длинными луками в руках, похожих друг на друга как две, а в данном случае как три капли воды. Они выстроились у входа плечом к плечу. Все молча уставились на вошедших, а Аким от удивления ошпарил коленку кипятком.

— А что, уже клонировать научились? — он сам не заметил, как выдал очередное воспоминание из прошлой жизни.

— Меня зовут Иелетеле, — сообщил с достоинством первый вошедший.

— Аотаон, — представился второй

— Уамас, — так же чинно сказал третий.

— И какими судьбами цапли залетели в обычную копейскую роту? — снова спросил Аким, потирая обожженное колено.

— У нас врожденная особенность, — сообщил Иелетеле.

— Это я уже понял, — ответил Аким, — Дотумкал, что в глазах у меня не троится.

— Вы не поняли, — чинно пояснил Аотаон, — Мы не можем одновременно брать разные цели.

И цапли рассказали ребятам, как они «вылетели» из стрелковой полусотни.

— Большая часть нашего народа живет на озерных островах, — говорил Аотаон, — И охотится на перелетную птицу. Поэтому они умеют распределять цели так, чтобы в одну птицу была пущена только одна стрела.

— Это для того, чтобы выбить одним стрелковым залпом сразу всю стаю, — пояснил Уамас.

— Ну, это я понял, — сказал Аким, — То есть вы умеете распределять цели, не договариваясь заранее.

— А мы как раз не умеем, — сказал Иелетеле, — Мы живем за Синим кряжем, это на севере, где гора Киньдора, туда птица почти не залетает. Ну и мы охотимся на крупного зверя.

— Вот как, — сказал Васька, — Значит у вас нет того дара, что у всех остальных цапель?

— Дар у нас есть, только он у нас по-другому проявляется. Мы все трое всегда бьем в одну и ту же цель!

— Ну, а по очереди вы можете стрелять? — решил уточнить Макарка.

— По очереди можем, но стрелковая полусотня должна давать одновременный залп.

— К счастью, у нас тут других стрелков кроме вас нету, и здесь вы ничего не должны. Да, Вася?

— Я тоже так думаю, — согласился Васька, — Завтра посмотрим, как вы стреляете.

Однако до отхода ко сну им пришлось принимать к себе еще двоих новобранцев. Один, высокий, из племени лося, второй, маленький, из мышиного народа. Длинного парня звали Варашар, а маленького — Киркуатек. Парни решили, что труднопроизносимых имен для них на сегодня достаточно, и Акимк окрестил новоприбывших Вершком и Коротком соответственно.

В эту ночь Васька впервые за несколько дней ложился спать не на голой земле, а на сухих нарах. Уже засыпая, он подумал о том, как удивительно все получается. Еще сегодня утром он шел с обозом простым новобранцем, а к вечеру стал девяносто первым порядковым номером, десятником замыкающего отделения третьей сотни Куча в роте Вепря!