Кирилл Партыка
ЧЕРНОЕ МЕСТО
Документальная повесть
1.
У «Камаза» спустило переднее колесо, машину повело к обочине. Водитель чертыхнулся и затормозил. Старая модификация, без автоподкачки. Придется ставить запаску. Да еще понесла нелегкая через лесополосу – путь хотел сократить. Тут почти никто и не ездит. Водитель глянул в боковое окошко, по краям прихваченное изморозью. За стеклом зябко посвистывал ветер, раскачивал верхушки придорожных зарослей. Промерзлые ветви стряхивали снежную пудру, и она алмазно посверкивала в сером утреннем воздухе. День начинался пасмурно, морозно и как-то тревожно. Быть может оттого, что ночью гуляла пурга и все еще не улеглась, закручивала над трассой снежных чертиков. К тому же накануне, субботним вечером, поддали с приятелем, а в воскресенье ни свет, ни заря диспетчер вытащил из постели и погнал отвозить срочный груз. Расчерченный путаницей черных стволов сумрак зарослей навевал смутное чувство, а ветер за дверцей кабины словно нашептывал: не выходи-и…
Водитель достал инструмент, дернув ручку, распахнул дверцу, поежившись, собрался спрыгнуть с подножки. И замер. Острый шоферской взгляд отметил в зарослях, метрах в пятнадцати от дороги, странный предмет, едва угадывавшийся среди сухой осоки. Было похоже на валежину, выступающую из-под снега. Если бы не яркое пятнышко, отчетливо выделяющееся на белесом фоне. Водитель спрыгнул на землю и ступил в придорожный снег, сразу погрузившись в него до колен. Сердце неприятно кольнуло. «Валежина» уже различалась отчетливо. По спине пробежал озноб… Черт! Угораздило же остановиться на этом самом месте, откуда нельзя не заметить… Ну проехал бы еще полсотни метров.
В нескольких шагах от находки он остановился. Холод от набившегося за голенища валенок снега полз вверх по позвоночнику, колючими мурашками перекинулся на затылок. Продолговатый предмет примело ночной поземкой. Но сквозь налет снежной крупы ослепительно алела вязаная детская шапочка.
2.
В дверь гостиничного номера постучали. Степанов босиком зашлепал открывать. «Номер» – громко сказано. Комната в заводском общежитии с тремя койками по углам, ни санузла, ни телефона. Трехместные «апартаменты» Степанов «по блату» занимал один. За дверью топталась дежурная.
– Вам с милиции звонят. Требуют – срочно!
– Иду.
Степанов прикрыл дверь, сунул ноги в ботинки. Что там еще? Или просто старые друзья в честь воскресенья зовут «пузырь раздавить»? Глянул на часы: без пяти десять. Рановато для пузырей.
На вахте кроме дежурной никого не было. Степанов взял трубку.
– Почиваете, Константин Николаевич?
– А что еще, Игорек, делать? Вы, местные, краевой аппарат не почитаете, на шашлыки не везете.
– Неправда ваша. Если б мы тебя не почитали, ты бы еще с ночи вприпрыжку носился.
– Чего это вдруг?
– А есть причина.
После отъезда Степанова в Удачинск, его бывший зам, Игорь Матвиенко занимал, как он выражался, ослиную должность – «и-о»! Исполнял обязанности начальника отделения милиции поселка Индустриальный. Руководство Приреченского ГОВД никак не могло определиться с кандидатурой руководителя своего низового подразделения.
– Короче, так, – Матвиенко отбросил напускную шутливость. – В полвторого ночи к дежурному пришли родители девчонки-шестиклассницы и заявили, что она не вернулась из школы после второй смены. Сперва ждали, потом сами искали. Нигде ее нет. Ну, наши разбудили учительницу. Та ничего пояснить не могла, дескать, девочка ушла с другими ребятами и всё. Стали опрашивать одноклассников. Но, сам понимаешь, глухая ночь, многие вообще двери боялись открывать…
– Ты мне длинно не рассказывай, – нетерпеливо перебил Степанов. – Сейчас – что?
– А сейчас… – Матвиенко на секунду замолчал, и Константин понял, что хороших новостей его бывший зам не сообщит. – Шоферюга один раным-рано погнал с грузом на объект. На обратном пути, чтоб побыстрей обернуться, свернул на старую дорогу возле полигона. И в семи километрах от поселка видит – девочка лежит в кустах. По красной шапочке заметил.
– Труп? – спросил Степанов и сам поморщился от того, что сморозил глупость. Уж больно не хотелось верить.
– Нет, позагорать решила. Ты что, еще не проснулся?
– Группа на месте?
– Конечно. Я позвонил в Приреченск. Они прокурорского следователя ищут. Осмотр пока наш делает. Машину прислать, ваше превосходительство?
– Что-то чересчур тебе весело, – буркнул Степанов. – Я пешком через десять минут буду.
– Знаешь, где я такое веселье видал?! – Матвиенко выругался.
3.
Костя Степанов начинал милицейскую службу в Приреченске. Восемь лет «оттрубил» в уголовном розыске. Накануне Костиного тридцатилетия старшего оперуполномоченного вызвал начальник ГОВД и с порога предложил возглавить отделение милиции в поселке Индустриальном, что в пятидесяти километрах от Приреченска.
Костя вытаращил глаза.
– Виноват! – Он стал загибать пальцы. – Водку употребляю в меру, по ба… морально устойчив – в аттестации написано. Раскрываемость не хуже, чем у других. За что же меня в Индустриальный?!
– А у нас там морально неустойчивых уже немеряно перебывало.
Поселок городского типа Индустриальный у Приреченского ГОВД вечно стоял костью в горле. Двадцать тысяч населения, треть всех преступлений в районе – там. А милицию будто кто сглазил. Сплошные «чепэ» по личному составу.
– В общем, думай до конца недели. Уговаривать не стану. Свободен, – подытожил начальник.
Поразмышляв отведенный ему срок, Костя согласился.
Представить личному составу нового руководителя начальник ГОВД так и не собрался. Костя приехал к новому месту службы около одиннадцати утра на рейсовом автобусе. В кирпичном двухэтажном здании отделения половина оконных стекол оказалась выбита. По пустынным коридорам с облупленными стенами гуляли сквозняки, раскачивая под потолком буйную паутину. Степанов потыкался в запертые кабинеты, поднялся на второй этаж. Из-за двери с табличкой «следователи» доносились оживленные голоса. Он дернул ручку и вошел.
За резным шахматным столиком, изготовленным зеками местной колонии, сгрудились хозяин кабинета, участковый, опер и некто в форме строительных войск. Партия была в разгаре. Сбоку от шахматного поля поблескивали водочные бутылки. Следователь отсалютовал новоиспеченному руководителю стаканом.
– О-о, Костя! За-ахади! Щас нальем.
Степанов постоял в задумчивости, припоминая, что там внизу, под окном. Вспомнил – задворки. Отодвинул плечом участкового, ухватился за столик, осторожно, чтоб не попадали бутылки, поднял его и выбросил в раскрытое окно.
После затянувшейся немой сцены, протрезвевший следователь скривился:
– Круто берешь. Не поскользнись!
– Давайте, мужики, по домам, – сказал Костя. – Чего на граждан перегаром дышать? Завтра в девять ноль-ноль планерка…
Степанов в Индустриальном прижился. Потому что знал: с подчиненных можно спрашивать, если сам вкалываешь. Личный состав хоть и ворчал из-за «перегрузок», но к новому шефу относился уважительно. Народ с новым начальником милиции стал здороваться на улицах. Даже директор «градообразующего» военного завода – местный феодал, с которым Костя не ладил, признавал, что в поселке появилось «подобие порядка». А со своим замом, Игорем Матвиенко, Константин и вовсе сдружился. Игорь, несмотря на «упертость» характера, оказался парнем надежным, с таким хоть в разведку, хоть куда!
На четвертом году Костиного «правления» в поселке одно за другим случились несколько убийств. «Мокрухи» раскрыли, ни одна не повисла. Из УВД нагрянула проверка – выяснить причины преступного разгула. За слабую профилактику Степанову сделали втык, а перед отъездом комиссии входивший в нее замначальника «убойного» отдела спросил его:
– Не надоело в селе грязь месить? На тяжкие к нам пойдешь?
Костя отмахнулся: чем дальше от большого начальства, тем душе веселей...
В Приреченске появился новый заместитель начальника ГОВД, шеф криминальной милиции, Петр Алексеевич Кравец. Прислали его из крайцентра после окончания милицейской академии. Вскоре личный состав отдела стал пожимать плечами: самоутверждается майор! Самоутверждался Кравец своеобразно. Первыми к Степанову явились сыщики и рассказали, что Петр Алексеевич вызывал их по одному и допытывал на странный предмет: с кем пьянствует начальник отделения, есть ли у него любовница, каким побочным бизнесом промышляет?
– Это он на тебя, Николаич, компру собирает, – резюмировал Игорь Матвиенко. – Ты перед ним каблуками не щелкаешь, вот он и ищет рычаги.
Степанов, за которым особых грехов не водилось, только махнул рукой: пусть старается, если других забот мало. А вскоре на совещании в Приреченске слово за слово крупно поцапался с «академиком».
Кравец, похоже, и впрямь решил «прищучить» строптивого начальника ОМ. По службе придраться не получалось, а потому продолжал «копать» вокруг да около. Однажды, когда очередной сотрудник доложил, как его вербовали для «негласного освещения» Костиной персоны, Степанов вспылил, помчался в Приреченск и ввалился к Кравцу в кабинет.
– Тебе моя половая жизнь покоя не дает? Может, ты подсматривать любишь? Так «порнушку» по видаку вруби и дрочи!
– Константин Николаевич! Ты что себе позволяешь? – Кравец подался назад в своем кресле. Глядя на побледневшего майора, Костя как-то сразу успокоился.
– Хреновый ты опер, – сказал он с усмешкой. – Осведомителей вербуешь, а они тебя же сдают. – И пошел прочь.
Кравец догнал Степанова на крыльце.
– Константин, ты все неправильно понял!
Костя молча сбежал по ступенькам и хлопнул дверцей «уазика»… А дня через два ему позвонил кадровик из УВД и официально предложил перейти в отдел по борьбе с особо тяжкими преступлениями.
– Согласен, – выпалил Костя и с треском бросил трубку.
4.
Новоиспеченного «тягача», как в обиходе именовали сотрудников того отдела, вскоре послали в командировку, в недалекий от Приреченска Пионерск. Вскоре из Удачинска Степанову позвонил новый шеф.
– Мы коллегию готовим. Сгоняй в Индустриальный, глянь их оперативную документацию, наведи порядок. Тебе там рядом.
– Понял.
Вот угораздило под выходные! Совсем ведь собрался домой. И жене Маринке об этом успел протелефонировать. Впрочем, ладно. Управиться можно за пару дней…
5.
В отделении Игорь Матвиенко уже собрал по тревоге десятка два офицеров. При появлении Степанова встал.
– Занимай, Николаич, свое законное место.
Константин не стал возражать, опустился в знакомое кресло.
– Ну, мужики, что мы имеем?
– Большой шум, – с готовностью доложил Игорь. – Уже весь поселок гудит.
– Давай по существу.
Доклад по существу начал милицейский следователь, делавший осмотр, пока не приехал прокурорский. Девочку привезти в лес можно было только на машине. Смерть наступила от удушения. Мотив преступления, скорее всего, сексуальный, – девочку раздевали. Но отчего-то не получилось у насильника. Характерных повреждений и спермы не обнаружено. Рядом с трупом найден портфель с учебниками.
– Правильно, – встрял Матвиенко, – потому что к ублюдку этому она попала по дороге из школы. Мы одноклассников перетрясли и кое-что установили.
Индустриальный делится на три части. Вокруг завода – старый двухэтажный Городок. За железнодорожной линией и автотрассой – микрорайон пятиэтажек. А на отшибе – Совхоз. (Совхоза давно никакого нет, а название сохранилось.) Родители Танечки недавно перебрались из Совхоза в Микрорайон, но девочку в новую школу перевести не успели. Так что ей каждый день приходилось добираться на занятия и обратно по шоссе километра за три. В тот вечер Таня вышла из школы с одноклассником, который жил в Городке. Вместе добрались до перекрестка, мальчик свернул, а Таня пошла прямо.
– И вот он что, понимаешь, рассказывает, – повествовал Игорь. – Когда отошел метров на полста, услышал за спиной шум мотора. Оглянулся и видит: девчонку догнал оранжевый «Москвич». Водитель тормознул, что-то ей сказал, открыл заднюю дверцу и она села. Потом по газам и до свидания.
– Вечер же, темно. – перебил Степанов. – Насчет марки и цвета ты уверен?
– Шут знает! Там же, помнишь, прямо над перекрестком фонарь.
– Как насчет знакомых?
– Говорят, девочка доверчивая была, могла и к чужому сесть.
Выслушав остальных, Степанов подытожил:
– Значит, мужики, имеем мы пока одну версию, но в двух вариантах. Какой-то извращенец, не исключено, что импотент, заманил девочку в машину, пытался изнасиловать, а потом задушил. Сколько в поселке оранжевых «Москвичей»?
– Восемнадцать, – отозвался инспектор ГИБДД. – Вот список с фамилиями и адресами владельцев.
– Молодец. Давай сюда.
– В поселке-то восемнадцать, – встрял Матвиенко. – А трасса?
– А трасса – это второй вариант, – поскреб в затылке Степанов. – Ты ориентировки дал?
– Естественно. Толку-то с них! Это, точно, проезжий. Значит, он ночью проскочил.
– Он тебе позвонил, что проездом?
– Никак нет, от маньяка звонков не поступало. Только у нас никаких маньяков отроду не водилось. Нераскрытых изнасилований или приставаний к малолеткам нет. Да и кто бы из местных на своей машине на такое пошел? Сам знаешь!
– Я знаю, что ничего не знаю, – изрек Степанов. – Не я, между прочим, а один умный человек сказал.
– Ты, Николаич, у нас тоже не дурак, – возразил Игорь. (Личный состав хихикнул.) – Ясно море, всех надо проверять.
– Вот этим пока и займемся. Разбиваемся на несколько групп. И чтоб никаких «наши этого не могут»! Каждого просвечивать до печенок: когда выехал, когда вернулся? Осмотреть гаражи и машины. Отдельная группа пойдет по домам вдоль трассы. Может, кто из жителей засек этот чертов «Москвич». Если ничего не надыбаем, будем дальше думать. Всё, пошли!
6.
Группы еще не успели взяться за дело, как из Приреченска нагрянул Кравец. Они со Степановым поздоровались за руку как ни в чем не бывало. Петр Алексеевич немедленно занял руководящее кресло, так что Степанов и Матвиенко оказались за приставным столом. Выслушав их, майор ударил по столу.
– Нет, господа, так дело не пойдет! Вы основы оперативно-розыскной деятельности изучали?
– Я извиняюсь… – начал было Игорь, но Кравец его перебил. – Кто это придумал – весь личный состав бросить на отработку одной версии? Составляем план. Отрабатываем психически больных, судимых за сексуальные преступления и прочих половых отклонистов. В поселке две тысячи военных строителей – их тоже со счетов не сбрасываем. Разворачиваем работу на жилмассиве по выявлению фактов сексуальных домогательств. И чтоб ориентировки были в каждом горрайоргане.
– Так «Москвичи» что, по боку? – набычился Матвиенко.
– Вот ты «Москвичами» и займешься. Возьми в помощь пару человек. Все, иди инструктируй своих работничков.
Когда дверь за Игорем закрылась, Степанов сказал Кравцу:
– По науке ты прав. Тебя так в академии научили. А по жизни – не проверим владельцев машин по горячему, время упустим, потом не наверстаем.
– Я машины проверять не запрещаю, – откинулся в кресле майор. – Гоняй своего Матвиенко, чтоб резвей шевелился.
– Три человека на восемнадцать фигурантов? Ты распыляешь силы. Извини, но если мы не найдем общего языка, придется мне звонить в управу.
Кравец усмехнулся.
– Звони на здоровье. Я ведь тоже могу доложить, что ты, вместо того, чтоб заниматься планомерной работой, показываешь характер. Так сказать, на почве личных неприязненных отношений. Я тебе честно скажу: в причастность местных не верю. Потому что дерзко и неосторожно до идиотизма. Наверняка, дело рук какого-то залетного. А значит, сам понимаешь – висяк. Все «Москвичи» от Удачинска до Пионерска не просветишь. Если и раскроем, так не скоро. А трясти нас начнут уже завтра, потому что дело на контроле у начальства. Ты умотаешь, а мне за все отвечать. Мне надо оперативно-поисковое дело заводить и чтоб в нем были бумаги. Когда понаедут проверки, как я им объясню, почему всех кинул отрабатывать одну версию, а остальные забыл?
– Так мы ловим убийцу или бумаги строчим для показухи?
– Не передергивай. Можешь заниматься машинами, но мне не мешай…
7.
Через несколько дней поздним вечером Матвиенко, позевывая, сказал Степанову:
– Знаешь, Кравец, конечно, редиска. Но, похоже, он прав и мы с тобой не в цвет рыли. Говорил же я, что местные тут ни при чем. Да и пацан в марках машин путается.
Степанов, у которого от бессонницы резало глаза, в очередной раз переворошил кипу справок и объяснительных – материалы проверки владельцев оранжевых «Москвичей». Фигурант находился там-то, занимался тем-то…
– А насчет цвета… – Матвиенко опять широко зевнул, – Я специально загнал ночью под тот фонарь оранжевую легковушку. И знаешь что? Под фонарем оранжевый цвет почти зеленым кажется.
– Н-да… Значит, от постов ГИБДД на трассе тоже ждать нечего.
Игорь позвал к себе – ужинать и отсыпаться. Когда сели за стол, единственную бутылку «Господ офицеров» прикончить не хватило сил. Жена Игоря прикрикнула на приятелей:
– Ложитесь, я постелила. А то носами в тарелки попадаете.
С хозяйкой спорить не стали, потому что после бессонных ночей спать хотелось зверски.
8.
Серый с корешами теперь оттягивались за всю фигню. Раньше тусовались в подъезде, так этот старый козел с четвертого этажа выскочит, варежку откроет: накурили, наплевали! Ментовкой грозил. Ага, испугались, щас! Серый ему и почтовый ящик поджигал, и замочную скважину дерьмом замазывал. Но таким мозги не вправишь, их зарывать надо.
А тут Серый засек, что в школьном бассейне задняя дверь – фанерная. Прикол! Все окна и двери в решетках, а тут отодрал филенку и заходи! Серый и зашел. Сторожей теперь в школе по безденежью не держат, а бассейн все еще рабочий и вода в нем не холодная. Серый свистнул корефанов. Те глянули и решили: «на сухую» нырять стремно. Сгоняли в круглосуточную лавку, взяли пива, чего покрепче и прорезвились до утра. Уходя, филенку поставили на место. И так теперь почти каждую ночь.
Но на этот раз покатило не в кайф. Денег было только на «дуру» крепкого «Пита». Окунулись, перекинулись в картишки. Скукота. Мося вспомнил, что матушка дома замутила бражку, можно черпануть, и начал одеваться. За ним остальные.
После влажного тепла ночной мороз больно кусал щеки. Соседние пятиэтажки стояли темные – поздно, дрыхнет народ. Над школьным крыльцом горела одинокая лампочка, освещая пустынный двор. Компашка направилась к воротам.
– Тихо! – Серый остановился и предупреждающе поднял руку.
– Чо такое? – Колян настороженно завертел головой. – Ментура? А мы туда не лазили!
– Да заткнись ты!.. Слышишь?
Когда смолк скрип снега под ногами, в морозном ночном воздухе отчетливо разнесся звук, похожий на писк несмазанных дверных петель. Только был он слишком долгим, вдруг перешел в бульканье и окончился хрипом. Серый, Колян и Мося замерли. Тишина спящего поселка будто сгустилась над ними. Снова пискнули невидимые петли и захлебнулись в клокочущем хрипе. Было в странном звуке что-то жуткое, не механическое, но и не живое. От него веяло бедой.
– Погнали отсюда, – пробормотал Мося.
– Обожди! – Серый дернул приятеля за рукав. – Глянь. Да не туда, левее крыльца.
– Пацаны, – прошептал Колян. – Там чо-то валяется... Ты куда? – Он попытался остановить Серого, но тот уже шагал к непонятному предмету. Приятели нерешительно поплелись следом. Когда приблизились, Мося хмыкнул:
– Ты поглянь, бухой какой-то завалился. Надо пошманать карася, может, у него бабки есть?
– Замерзнет сдуру. – Серый склонился над лежащим. – Пацаны, я ведь его знаю, это…
Скрючившееся на земле лицом вниз тело шевельнулось, и опять прозвучал пугающий хриплый стон. Приятели отшатнулись. Серый схватил лежащего за плечо, приподнял, пытаясь перевернуть на спину.
– О, блин! – Под телом на утоптанном снегу расплывалось черное парящее пятно. – Пацаны! Надо скорую!
– Сваливаем! – Мося дернулся бежать.
– Дай, я гляну! – Колек сунулся вперед.
Они бестолково топтались над раненым, не замечая ничего вокруг.
– Мосин, Савельев! – От неожиданно прозвучавшего позади них голоса, парни даже присели. – Жирный карась попался?
Участковый Грось! Черт его носит! Вот встряли! Бежать смысла нет, раз узнал. Но чего ломиться, если не при делах?
– Да не, товарищ старший лейтенант, – сказал Серый, выпрямляясь. Мы тут… это… гуляли. Слышим – стонет. Подошли, а под ним кровища. Это Женька Вагин из восьмого класса.
– Куда?! – Грось хотел было броситься за метнувшимся в темноту Мосей, но передумал. За одним погонишься, другие сбегут.
– Бар-ран! – выругался Серый. – Под подозрение подведет.
Старший лейтенант взял парней под руки. – Ладно, пошли.
9.
Игорь растолкал Степанова, который никак не хотел просыпаться. – Вставай гостинец получать!
– Какой? – не понял Константин, стряхивая одурь.
– Дежурный из отделения позвонил. Грось с опорного пошел домой через школьный двор. Там подросток лежит с ножевым ранением. Почти в самое сердце. Пока «скорая» приехала – скончался.
Степанов рывком сел на диване.
– Сколько времени?
– Без пятнадцати два.
– Долго он там пролежал?
– Не похоже. Судя по всему, поранули около часа ночи.
– Наш маньяк резвится?
– Не думаю. Грось на месте двоих задержал. Местная шелупонь, пьянчужки малолетние. А третий сдернул, но Грось его узнал – из той же шайки. Мы их еще при тебе за кражи трясли.
…Мосин под утро явился домой – прямо в руки поджидавшим его операм.
10.
– Да ско-ока можна-а? – Серый уронил с колен шапку, подобрал ее и начал сердито мять. – Ну поплавали в бассейне. Потом повалили за бухлом. А во дворе этот лежит. На фиг бы мы его резали?! Мы ж его знаем. Нормальный пацан!
Раскачивавшийся на стуле опер встал, неторопливо приблизился к подозреваемому.
– Ты, Серега, меня добыл! Тебя за кражи не закрыли, так ты на мокрые дела перешел и не колешься? С ночи до обеда тебя уговариваем. Придется ум в голову вставлять. – Опер отвел сжатый кулак, примерился. – Куда нож дели, спрашиваю!
Степанов постучал ладонью по столу.
– Ладно, уведи его пока.
Когда дверь захлопнулась, Константин проворчал:
– А ведь, похоже, они не врут.
– Это точно. – Матвиенко вздохнул. – Ножа нет, крови у них на одежде – тоже. Да и ведут себя спокойно. Я в клетку к Мосину своего стукача кинул. Опытный, у самого три ходки. Взял юношу в оборот. Но Мося ревмя ревет и гонит то же, что сейчас друган его излагал. Получается – дупель-пусто, товарищ командир!
Зазвонил телефон. Матвиенко схватил трубку.
– Слушаю!.. Привет.. Нет, пока никого не поймали… Без тебя знаю, что поселок на ушах стоит. А мы на чем стоим, догадываешься?.. Вот-вот… У вас там что, крыши поехали? Массовых беспорядков нам не хватало! Ты там главный или куда?! Поговори с народом. Я сейчас буду!
Он поднялся.
– Зам директора завода звонил. Деятель! Аж голос дрожит. У них, видишь ли, стихийный митинг. Понятно, люди перепуганы. Сарафанное радио с утра про второе убийство разнесло. В школы на занятия половина учеников не явилась – родители не пустили. Работяги вконец забузили. А кто всегда виноват? Ментура! Детей гробят, а она ни мычит, ни телится. Поеду проводить разъяснительную работу.
– Ты поосторожней, чтоб тебя самого там не разъяснили, – напутствовал Степанов и снял трубку вновь задребезжавшего телефона. Послушав, крикнул вслед приятелю:
– Кравец к нам из Приреченска катит!
– Вот ты с ним и целуйся, – отмахнулся Игорь, распахивая дверь, но на пороге столкнулся с оперуполномоченным Евсеенко. – Полегче, Стас! Кто тебя укусил?
– Мосина подняли на допрос и он выпрыгнул из окна со второго этажа! – выпалил Евсеенко. – Вместе с рамой. И ногу сломал.
– Благодарю за службу, – сказал Матвиенко. – Чтоб у вас на лбу хрен вырос – как до ветру, так шапку снимать!
11.
– Шпана эта мальчишку не резала. – Следователь районной прокуратуры Бочарников раздавил в пепельнице окурок.
– Какого же шута он из окна сиганул, если ни в чем не виноват? – хмуро осведомился Кравец. Он опять расположился в руководящем кресле.
– Я его только что допросил в больнице. Говорит, оперативники плотно прессанули. Бросали бы вы, ребята, эти замашки, честное слово.
– У меня другие сведения, – сказал Степанов. – С Мосиным в камере сидел наш человек. От убийства Мосин открещивается. Но проговорился, что налепил кучу краж, про которые знают задержанные вместе с ним дружки. Боялся, что их прижмут и они, чтоб отмазаться, могут его впалить. Вот и сорвался… парашютист!
– Мое дело – преступление раскрывать, – пожал плечами Бочарников. – Но прокурору доложить все равно обязан. Так что думайте, как будете объясняться. Пойду, мне людей допрашивать надо.
– На недорослей время и впрямь тратить больше не стоит, – сказал Степанов, когда они остались с Кравцом один на один.
Майор скомкал исчерканный лист бумаги и бросил его в мусорную корзину. – Займемся оранжевыми «Москвичами»?
– Не остри. Согласись, если эти убийства связаны между собой, то преступник никакой не заезжий.
– Допустим. Ценные идеи есть?
– Какие идеи? Все по науке. Личный состав лопатит поселок. А я сигналы в тетрадочку записываю.
– Если пальчики устали, давай подменю.
– Да иди ты!..
С завода вернулся Матвиенко, весь красный и встрепанный.
– Предотвратил народное восстание? – осведомился Кравец.
– Ага. Пресек в зародыше. – Игорь утер со лба пот. – Но они накатали петицию губернатору. Требуют ввести в поселок спецназ и танки.
– Танки мы переживем, – покачал головой Кравец. – А вот губернатор нашего генерала напряжет. Ох, как он его напряжет! И что генерал после этого сделает с нами – горько думать.
Заполночь подчиненных отправили отдыхать, многие уже с ног валились. Матвиенко звал ночевать к себе, но Степанов отказался – нечего семью среди ночи будоражить.
– Мы с Петром Алексеевичем в общаге, в моих апартаментах покемарим.
– Ну, как хотите, – махнул рукой Игорь. – Сейчас машину вызову.
– Не надо. По свежему воздуху прогуляемся, а то никотин уже из ушей капает…
Над поселком повисло студеное безветрие. Снег оглушительно взвизгивал под ногами и этот резкий звук метался эхом среди темных домов. Голубоватый свет фонарей полосовал пустынные улицы ломаным узором теней, призрачно стекал с заснеженных древесных крон. Где-то на окраине протяжно завыла собака.
Кравец зябко передернул плечами.
– Хорошо бы сейчас водки выпить, – помечтал он вслух. И вдруг заорал во все горло: – Товарищ маньяк! Дай мусорам передохнуть!!!
– Больной на всю голову! – всполошился Степанов. – Народ взбаламутишь!
– Э-эх, за-дол-бало всё!..
В наглухо запертую дверь общежития пришлось колотить кулаками и каблуками минут двадцать. Старуха-вахтерша, после долгих пререканий впустив запоздалых постояльцев, с порога приступила к ним с вопросом:
– Вот вы, милиция! Это что же такое?! Девочку убили, мальца убили, а теперь ребеночку головку отрезали!
Степанов поперхнулся. – Какому ребеночку?
– Как какому?! Мне только что наша жилица сказала. Вся милиция уже там. Как же вы не знаете?
Кравец молча схватился за телефон, крутанул диск. – Дежурный? Новых чепэ не было?.. Ну, с детьми... Нет? Ладно, отбой. – И приказал вахтерше: – Ты, бабка, как эту жилицу увидишь, скажи: ходил тут один, обещал ей за сплетни самой голову отрезать!
Степанов ткнул его локтем в бок. – Дошутишься! Старая ляпнет – народ с дрекольем прибежит. Босиком по снегу удирать придется!
12.
Оперуполномоченный Евсеенко нажал кнопку звонка. За железной дверью раздались шаги, потом послышался настороженный женский голос:
– Кто там?
– Милиция. – Стас поднес к дверному глазку служебное удостоверение.
– Ближе, – приказали из-за двери. Евсеенко выполнил команду.
– Не видно ничего, подальше отодвинь.
– Да откройте, вы же меня знаете! Я вам мопед нашел, когда у сына украли!
Лязгнул засов. Женщина средних лет в байковом халате с порога напустилась на опера:
– Знаю – не знаю! Не такое время, чтоб кому попало открывать!
Стас ее мягко, но решительно перебил.
– Я на минуту. Слышали про то, что три дня назад убили подростка на школьном дворе? Это рядом. Ничего подозрительного вы в тот вечер не заметили?
– Да, вроде, нет.
– Шум, может быть, какой-нибудь под окнами?
– Ничего мы не слышали. Это у соседей над нами спросите. Их девочка нашей дочке рассказывала, что в час ночи на лестнице была какая-то возня.
Стас взлетел этажом выше. В квартиру его впустили после первого же звонка. Пригожая хозяйка радушно пригласила:
– Проходите, не разувайтесь, мы еще не убирали.
На вопрос о шуме в подъезде кивнула и позвала дочь. Девочка-пятиклассница охотно рассказала, что в тот вечер, часов в девять выходила на лестницу покормить собаку. Внизу, на первом этаже, матерились пьяные дядька и тетка.
– Точно помнишь, когда ходила собачку кормить?
– Позже мы бы разве ее выпустили? – вмешалась мать.
– О чем же они говорили? – на всякий случай уточнил Стас.
Мать укоризненно покачала головой.
– Что ей, гадости повторять?
– Извините.
Евсеенко вышел на улицу. С серого неба сеяла мелкая снежная крупа. Он поднял воротник полушубка. Черт, опять мимо денег. Все мимо и мимо! Сделав пометку в записной книжке, Стас направился к соседнему подъезду – продолжать поквартирный обход.
13.
Степанов держал трубку на отлете. Мембрана похрипывала под напором мощного баритона заместителя начальника крайУВД. Из наушника, словно пули, вылетали слова: …коллективная жалоба!…губернатор! …генерала! …всех повыгонять к чертовой матери! … дай сюда Кравца!
Степанов с готовностью передал трубку. Кравец тоже держал ее в стороне от уха, время от времени вставлял «есть» и «так точно, товарищ полковник». Дав отбой, потянулся и пропел:
– Когда-а б име-ел златы-ые горы… ментом бы в жи-изни не служил!
Степанов ухмыльнулся.
– Тебя не снимут, – сказал Кравец. – Ты в должности недавно.
– Да и ты не ветеран.
– Видишь, какой шум пошел? Крайнего будут искать. Угадай с одного раза, кому по шапке за провал дадут?
– Ты, когда с женой… того, тоже про карьеру думаешь?
– А я с женой давно уже не того из-за такой работы. Скоро из дома попрет.
– А мне плевать – снимут, не снимут! Я бы эту мразь своими руками задушил!
– Давай его для начала поймаем. А то ведь все прошерстили, а душить некого.
Степанов переворошил бумаги. Действительно, сколько сигналов отработали и без пользы! Кроме троицы юных оболтусов еще двоим бедолагам подозреваемым довелось попариться в ИВС. Оказалось – тоже не те, еще извиняться пришлось.
Они долго молчали. Кравец вдруг грохнул кулаком по столу.
– Не бывает такого, чтобы совсем ничего! Где-то мы прошляпили – зуб на мясо отдаю!
– Может, и прошляпили, – согласился Степанов. – Но зачем табуретки ломать?
– Какие табуретки?
– Чапаевские. Давай-ка лучше еще раз дело изучим.
На исходе следующего часа Кравец поднял мятый лист бумаги, и, держа его в вытянутой руке, будто страдал дальнозоркостью, прочитал вслух:
– Справка.
– Ну? – Степанов оторвался от своей стопы документов.
– Девочка, понимаешь, слышала, как дяденька с тетенькой не нормативно объяснялись в подъезде.
– Помню. Евсеенко проверял. И что? Пойти оформить их за мелкое хулиганство?
– Нет, пусть этим занимается околоточный. А пойдем-ка мы с тобой еще разок с этой девчушкой потолкуем.
– Зачем?
– А от нечего делать.
– Можно еще главу администрации допросить, раз делать нечего.
– Посмотри. Подружке она говорила, что выходила кормить собаку около часа ночи. А Евсеенко пояснила, что это было в девять вечера.
– Ну и что? Подружка могла и перепутать.
– Могла. Только уж больно этот «час ночи» совпадает со временем убийства. А от дома до школы расстояние в три плевка.
– Ты считаешь, что они нам уши притирают – и мать, и дочь?
– Ну что ты?! Чтоб наши граждане милицию обманывали?! Да ни в жисть!
– Ладно, поехали.
14.
– Никогда больше не говори старшим неправду, деточка, – наставительно изрек Кравец на прощание.
– Не бу-уду, – протянула пятиклассница.
– И дверь незнакомым дядькам не открывай. А то мы позвонили, ты и впустила. Одна ведь дома, а дядьки всякие попадаются.
Оперативники вышли на улицу. Потрепанный «уазик» уголовного розыска попыхивал белым дымком из выхлопной трубы.
– Ну что, сами его возьмем? – спросил Кравец. – Или танки будем вызывать?
– И авиацию! – Степанов застегнул «молнию» на куртке. – Поехали узнавать адрес…
Без маминой опеки девочка хитрила не долго. В тот вечер родители были в гостях и она, пользуясь свободой, допоздна смотрела телевизор. Но тут затявкала прижившаяся в подъезде собачонка – проголодалась, поди.
Девочка взглянула на часы – далеко заполночь. Поколебалась – страшно ведь в подъезде и темно – но пожалела псину, налила в миску супа и вышла. Собачонка благодарно завертелась у ног. Внизу хлопнула входная дверь, раздался топот, кто-то приглушенно вскрикнул, донесся шум борьбы, а потом перемежаемый бранью разговор.
– Когда, падла, бабки отдашь? У тебя по счетчику уже штука набежала! – Говоривший странно растягивал слова, язык у него слегка заплетался.
– Где же я возьму?! – Тот, у кого требовали «бабки», чуть не плакал.
– Меня не гребет! Я тебе последний срок давал! Или пику в брюхо захотел?
Покрывшись холодным потом, девочка замерла. Голоса были ей знакомы. Там, внизу, всхлипывал восьмиклассник из ее школы, Женя Вагин. «Наезжал» на него тоже бывший школьник по кличке Косяк. Был он старше года на три, прославился хулиганством и пристрастием к гашишу. Недавно бросил учебу, болтался по поселку без дела и «торчал» почем зря. «Отмороженного» Косяка побаивались даже взрослые парни. Промышлял он рэкетом своих же сверстников – «загонял в долги» и «ставил на счетчики» .
Девочка приготовилась на цыпочках вернуться в квартиру, но тут у подъездной двери снова вспыхнула потасовка. Потом дверь опять хлопнула и все стихло.
Когда разнеслась весть об убийстве Жени, девочка не выдержала и поделилась своей тайной с матерью. Та переполошилась и строго-настрого запретила болтать о случившемся. – Этот звереныш и нас перережет!.. – Но дочка уже успела намекнуть своей подружке из соседней квартиры: ой, что я знаю… но тебе не скажу!
15.
Дома Косяка не оказалось. Дурная с многодневного перепоя мамаша сперва костерила почем зря «поганых ментов», а потом вдруг впала в плаксивость и запричитала о своей горькой судьбе, которую «заел этот выродок, сынуля, чтоб его машина переехала».
– У дружка он, у Саньки Малышева! – сквозь пьяные рыдания сообщила родительница. – Какой день всё дурь свою смолят, не задохнутся!
В квартиру Малышева пришлось звонить и стучать долго. Наконец Санька очумело отозвался: – Какого … надо?
– Саня, открой, – сказал Кравец. Его голоса Малышев знать не мог. – Я из Приреченска, от Секи. Базар есть.
За дверью помедлили, а потом она распахнулась. Степанов, держа руку с пистолетом в кармане, шагнул в квартиру первым. Здесь стоял густой конопляный «кумар».
– Ох, ни фига себе, от Секи! – Малышев, узнавший бывшего шефа местной ментовки, попятился в глубь прихожей. Степанов двинулся за ним.
– Фу, ну и насмердели вы здесь. Где твои гости, Санек?
Позади вдруг раздался грохот. Выхватывая пистолет, Степанов резко обернулся. Кравец прижимал к полу извивающегося Косяка, который изо всех сил тянулся к откатившемуся в сторону обрезу двустволки. Степанов подскочил, помог перевернуть задержанного на живот. Кравец защелкнул на запястьях Косяка браслеты наручников.
– Захожу за тобой, а тут стенная ниша открывается и из нее этот деятель с обрезом. Я еле успел ногой зацепить…
Степанов поднял обрез, переломил. Торцы стволов тускло блеснули желтыми кругляшами гильз. Судя по маркировке – крупная дробь. Если б саданул в упор – похоронный марш и воинские почести обеспечены! Спина покрылась холодным потом.
– С меня причитается, – сказал Степанов.
– Не то слово! – Кравец ухмыльнулся, обыскивая распластанного Косяка. Тот вдруг идиотски захохотал – «дурь» в нем еще бродила вовсю.
16.
– Ходатайство об аресте готово. Прокурор поддержал. – Следователь Кадочников отложил ручку. – Надо везти подозреваемого к судье в Приреченск. Решайте вопрос.
– Легко! – Матвиенко снял телефонную трубку, вызвал Евсеенко и Грося. – Так, стой там и слушай сюда! Вы с самого начала по этому делу рыли. Вам доверяется почетная миссия – конвоировать злодея. Вопросы есть?
Степанов, одуревший от табачного дыма и бессонницы, накинул куртку и, чтоб не слипались глаза, отправился глотнуть морозного воздуха. По дороге откуда-то возник Кравец, они вместе вышли на крыльцо. Постояли молча. Майор достал сигареты, но, поморщившись, снова спрятал их в карман.
– А по девочке все равно ничего, – сказал Степанов.
– Это да, – согласился Кравец. – Косяк к ней никакого отношения не имеет. Тебе бы лучше вернуться в Удачинск да напрячь соседние районы. В поселке копать бесполезно, все уже перекопали.
– У меня приказ замначальника управления – оставаться тут до упора.
– Это ясно. Когда его за жабры будут дергать, он отчитается, дескать, там крупный специалист из убойного, не спит, не ест, работу заворачивает.
– Так-то оно так, – сказал Степанов. – Но, хочешь смейся, хочешь пой, а есть у меня ощущение, что он где-то здесь, рядом.
– Кто? Замнач?
– Нет. Тот, кого мы ищем.
– Агент Малдер, где ваша напарница Скалли? – Кравец хохотнул. – Тебе информацию НЛО передает?
– Ладно! – Степанов ткнул Кравца кулаком в плечо. – Когда мои крестины отпразднуем?
– Какие такие крестины?
– Ну, после Косяка с его обрезом я, считай, опять на свет родился.
– Ишь, жук! Пузырем решил отделаться! Ты мне теперь по гроб жизни обязан!.. Да хоть сегодня вечером. – Кравец, помолчав, вдруг добавил другим тоном: – Зря ты на меня тогда бочку накатил.
– В смысле? – Степанов сделал вид, что не понял.
– Не прикидывайся. Я только приехал – мне шепнули, что ты на мое место метил. А я, получается, тебе дорогу перебежал. Ты в районе свой. Вес имеешь. А я пришлый, поддержки ждать не от кого. Подумал: начнет мне этот парень палки в колеса ставить. Ну, решил на всякий случай подстраховаться. Ерунду, конечно, спорол. Но не со зла, честное слово.
– Вот блин! – Степанов почесал в затылке. – И такому паскудному типу я, можно сказать, обязан жизнью. Карьерист ты несчастный!
– Ты не прав, я белый и пушистый, – не согласился Кравец. – Просто солдату сильно охота дослужиться до генерала. Что в этом плохого?.. Матвиенко вечером с собой возьмем?
– А как же!
17.
Следственно-оперативная группа бесповоротно забрела в тупик. Между делом раскрывали попутно то кражу, то грабеж, то «бомбили» общаковскую «базу», но на след того, кого искали, не вышли. Местная братва, которой ментовская возня мешала спокойно жить, всерьез обсуждала перспективу самим «надыбать этого козлёныша и впалить мусорам, чтоб не хипешились». К тому же сдать такого «жавера позорного» даже по воровским понятиям было не западло. Но и братки в этом начинании никуда не продвинулись.
Степанов, с утра явившись в отделение, из-за отсутствия зримых перспектив усаживался писать разные справки и рапорты в оперативно-поисковое дело, в результате чего оно разрослось до нескольких пухлых томов. Матвиенко, наблюдая этот процесс, ухмылялся и спрашивал:
– Роман сочиняешь? Как будет называться?
– Три долбогрёба, – хмуро ответствовал Константин.
Матвиенко гыгыкал.
– Ну, ясно. Ты со своими «Москвичами» – Автос. Я старший по деревне, скажем, Пердос. Наш милейший Кравец – за Адерьмиса. А Драньтаньян где?
– А вместо него Евсеенко. Нет ему шмурыжить, как все, так он к нам на свою задницу прибился. Его и драть станем за плохую работу.
…Зима кончилась. Деревья, освободившиеся от снежного груза, будто выпрямились, а на улицах снег превратился в серую, ноздреватую коросту. Над поселком беспросветно висели влажные облака, то и дело разражаясь густым весенним снегопадом, который вскоре сменился ранним дождем.
Кравец теперь наезжал в Индустриальный лишь изредка, у начальника криминальной милиции проблем хватало в городе. Назначение Матвиенко все затягивалось, Игорь ворчал, и Степанов, продолжавший безвылазно сидеть в поселке, нередко по привычке принимался руководить работой отделения. В своей группе он оставил Стаса Евсеенко и участкового Грося. Остальной личный состав собирал раз в неделю, проводил унылые совещания – никакой новой информации по убийству школьницы не поступало.
Константин несколько раз ездил в УВД – на доклад.
…Заместитель начальника управления перелистал пухлые тома оперативно-поискового дела, бегло просмотрел документы и фототаблицы.
– Писать умеешь, раскрывать бы еще научился.
– Прилагаю усилия, товарищ полковник!
Замнач нахмурился.
– Хорошо, что прилагаешь. Но я вот смотрю план дополнительных мероприятий. Глобальный документ. Направлен на выявление потенциальных подозреваемых в масштабах всего человечества. Что, совсем никаких зацепок?
– Пока никаких.
Полковник задумался. Наконец принял решение.
– Понимаю, что замучился в командировке. Но если это работа какого-то психа, сам знаешь, он не остановится. Нам новых трупов дожидаться нельзя. А местные без тебя в своей текучке дело забросят. Так что возвращайся. А мероприятия по отработке версии о проезжем я поручил твоему шефу.
Степанов встал.
– И вот еще, – остановил его заместитель. – Что у вас там за дрязги с Кравцом?
– Неверная информация, товарищ полковник.
– Вот и я решил, что неверная. Иначе, чего бы ради вы с ним да с Матвиенко вместе нажрались и среди ночи горланили песни на весь поселок?
Степанов потупился. – Да мы, вроде, и не горланили, так, спели для бодрости.
– Смотрите мне! Филиппы Киркоровы! Не раскроете девочку, вместе поедете участковыми в Чумикан. Там запоете.
18.
Запущенный сквер, глухой от привольно разросшегося кустарника, тонул в непроглядной темноте. Редкие фонари горели поодаль, возле пятиэтажек, а здесь по крошащемуся асфальту заброшенной садовой дорожки приходилось ступать наугад. Снег окончательно сошел, больше не отсвечивал, и поселок вечерами погружался во мрак. Не доходя до калитки в металлической изгороди, Наташка в нерешительности замедлила шаг. Нырять в безлюдную темень пусть пока и безлистых зарослей было жутковато. В свои двенадцать лет Наташка уже подкрашивала губы и ресницы и ни за что бы не призналась, что побаивается вампиров, хоть и не верит в них.
Можно в обход, но там недавно прорыли котлован – придется о-е-ей сколько обходить! Мамка и так поднимет ор, что допоздна задержалась у подружки.
Где-то рядом шаркнули шаги. Наташка передернула плечами и решительно шагнула в калитку. Эти две сотни метров через сквер можно и пробежать. Она внезапно споткнулась о вывороченную бордюрину, больно ушибла пальцы ноги и, сдерживая слезы, закрутилась на месте. И ботинки новые. Наверняка, носок сбила! Ох и влетит!
Шаги отчетливо прозвучали совсем рядом, но Наташке было не до них. Потом она почувствовала, как ее сзади крепко обхватили вокруг пояса, и чья-то грубая пятерня зажала ей рот и нос. Из глаз от ужаса сыпанули искры. Наташка забилась, но сильные, злые руки держали крепко, не давая дышать. От удушья и страха в голове помутилось. Грубая ладонь нырнула девчонке под куртку, больно сжала наметившуюся выпуклость груди. Наташка рванулась, изловчившись, впилась зубами в прижатые к лицу скользкие пальцы, услышала за спиной болезненное кряхтенье и, судорожно глотнув воздуха, завизжала что было сил. Грубая хватка на мгновение ослабла, и девочка, лягнув нападавшего, вырвалась и побежала, не прекращая кричать. У выхода из сквера преследователь успел сцапать ее за куртку. Наташка захлебнулась воплем и, теряя сознание, повалилась на землю.
Она пришла в себя оттого, что ее подняли на руки.
– Что такое, малышка? – спросил незнакомый мужской голос. – Кто тебя?
Заходясь в плаче, Наташка обвила рукам шею незнакомца.
– Он меня схвати-и-ил!..
– Ну, все, все! Успокойся! – Мужчина неловко погладил ее по голове.
19.
– Я иду мимо сквера, смотрю, в кустах какая-то возня. – Мужчина нервно теребил в руках шапку. – Потом вдруг девчонка как заорет не своим голосом. Я туда. Она лежит, а больше никого. Как ветром сдуло!.. Что творится, а?!
– Спасибо тебе, Сергеич, – сказал Матвиенко. – Если б не ты… Родители благодарить должны.
– Не надо меня благодарить. Но опять, выходит, началось?.
– Не волнуйся, Сергеич. Все под контролем. Иди пока.
Мужчина неохотно поднялся. – Я-то не волнуюсь. А только, извиняюсь, хреновый у вас контроль. Мужики, было дело, хотели с ружьями на улицах дежурить. Придется, наверно.
Когда он вышел, Степанов сказал: – Игорек! Дело дрянь! Я послал прошерстить сквер и окрестности. Но, сам понимаешь, он нас там не дожидается.
– Сейчас дежурный всех соберет по тревоге, опять по домам пойдем.
– Н-да… Ходить полезно для здоровья.
Степанов взялся за телефон. Кравец у себя в Приреченске все еще торчал на работе. Выслушав известие, спросил:
– Оранжевые «Москвичи» уже проверил?
– Очень смешно! Как насчет маньяков проездом?
– Ну, тут ты, пожалуй, прав. Наш он. Родной. Как ни странно. Ладно, дерзайте пока. Завтра появлюсь.
Положив трубку, Константин ругнулся.
– Кравец все шуткует. Чувствую – еще повеселимся. Весна. Если у нашего упыря крыша не на месте, ее сейчас вконец сорвет. Сегодня у него вышел облом, а завтра может и повезти. – И помолчав, добавил: – Слушай Игорь. Шутки шутками, но давай-ка сначала. Я с Евсеенко прокачал восьмерых хозяев «Москвичей». Ты с Гросем остальных. За своих я не беспокоюсь, у них алиби без дураков. А ты за своих голову положишь?
– Обижаешь, начальник! Чего ты опять к этим «Москвичам» прицепился?
– Есть такой философский принцип – бритва Окама. Самое простое решение, как правило, самое верное.
– Так ты б не в сыск шел, а ехал в Сорбонне преподавать. Шопенгауэр ты наш!
20.
Назавтра Кравец не приехал – в Приреченске случился вооруженный разбой, а на набережной обнаружили труп с проломленной головой. Степанов, заканчивая планерку, напутствовал не выспавшихся сотрудников:
– И повнимательнее, мужики! Докладывайте любую мелочь. Повспоминайте хорошенько, покопайтесь в записях – где мы могли через него переступить?
В опустевшем кабинете задержался участковый Грось.
– Константин Николаевич, у меня тут одна информация есть. Вроде и не по делу, но все равно.
– Слушаю.
– Мне недавно один водитель самосвала рассказал, что прошлым летом на трассе недалеко от Индустриального подобрал какую-то девку. Платье на ней разодрано и видос вообще ужасный. Стал расспрашивать, что случилось, она трясется и ничего не говорит. Попросила только отвезти в Толкон, она там живет. Ему по пути. Он ее добросил и поехал дальше… Вот.
От Индустриального до Толкона по трассе восемь километров. Поселок небольшой, артиллерийские склады и военный городок, гражданского населения мало. Степанов потер лоб.
– Что за водитель?
– Знакомый. Раньше жил в Индустриальном, потом переехал в Приреченск.
– Ладно, уточни, где его искать.
Повспоминав и проверив учеты, Степанов убедился, что прошлым летом никакие девушки с заявлением о подобном происшествии в отделение не обращались.
21.
Водителя самосвала Степанов отыскал в Приреченской автоколонне. Шофер оказался человеком словоохотливым.
– Было дело, а как же! В прошлом июле, кажется. Порулил я в рейс. Только засветлело. Недалеко от Индустриального, там, где старая дорога на полигон, смотрю – торчит на обочине какая-то баба и рукой машет. Подъехал ближе – мать честная! Она вся в грязи, платье клочьями. А справная такая, блондинистая, лет девятнадцать. Ну, тормознул, дверцу открыл, садись, говорю. Она еле в кабину забралась. И будто не при памяти. Но водкой не пахло. Я аж перепугался, чаю ей из термоса налил. Она чуть оклемалась, попросила в Толкон отвезти. Ну я уж гари подкинул. Ох и досталось бедолаге!
– Где высадил, помнишь?
– Около военной пятиэтажки.
На обратном пути в Индустриальный Степанову не давала покоя одна мысль. Водила подобрал девушку у старой дороги на полигон, в сущности, рядом с тем местом, где нашли труп несчастной школьницы Тани. Ничего это могло и не значить. Но Константин чувствовал, что пока не пройдет по этой ниточке до конца, покоя ему не будет.
22.
– Короче, докладываю, товарищ командир! – взъерошенный Матвиенко плюхнулся на стул. – Пятиэтажку эту мы в Толконе прочесали и блондинистую девицу вычислили. Она прошлой осенью вышла замуж за офицера, забеременела и сейчас лежит в нашей больнице на сохранении. Я с соседями осторожно потолковал, мамашу прощупал – ничего. Никаких несчастий с блондинкой вроде не случалось.
– В какой она палате? – Степанов поднялся из-за стола.
– В одиннадцатой.
23.
С помощью медсестры выпроводив из палаты остальных пациентов, Степанов представился. Катя настороженно стрельнула в него глазищами из-под длинных ресниц. Сидя на койке, она обеими руками бережно придерживала выпуклое полушарие живота.
– А в чем дело? Я ничего не знаю.
– Про что?
– Да ни про что!
– Катя, – как можно мягче сказал Степанов. – Я вас в таком положении ни за что бы не потревожил. Извините. Но дело уж больно серьезное. Погибла девочка. И еще могут быть жертвы. Поэтому давайте начистоту…
24.
На сентябрь у Кати была назначена свадьба. Жених, старший лейтенант из местной войсковой части, ухаживал за будущей женой прямо как в старые времена – цветы, стихи, вздохи под балконом. Кате такая «несовременность» очень была по душе. Не как теперь: раз – и в койку!
В середине июля старлея отправили в командировку. Кате из Индустриального позвонила подруга и позвала в гости – давно не виделись. Без своего суженого в душном Толконе Кате было скучно. Отчего бы и не развеяться?
Дома у подруги распили бутылку сухого вина, и Катя прожужжала собеседнице все уши рассказами о женихе и предстоящей свадьбе.
– Повезло тебе, – вздыхала подруга. А на закате предложила: – Пошли на дискотеку. Замуж выйдешь – не разгуляешься.
Катя согласилась
Народу на дискотеке в заводском Доме культуры набралось – не протолкнуться. И пьяных пруд пруди – не понятно, в честь какого праздника. Сперва еще было ничего, весело, но потом подруга со знакомыми девчатами накатила водочки, окосела, рванула плясать, а потом и вовсе куда-то исчезла. Одна среди незнакомой толпы Катя почувствовала себя неуютно. А тут еще прицепились какие-то крепко поддатые парни. Сперва вроде «культурно снимали», а когда она их отшила, обнаглели, стали говорить гадости и распускать руки. Потом грубо прижали ее в фойе. Катя выбежала на улицу.
Уже стемнело. Посмотрела на часы – время к полуночи. Вот влипла! Все же решила обождать, авось объявится загулявшая подруга. Но вместо нее из дверей высыпали давешние «кавалеры». Завидев их, девушка торопливо пошла прочь.
– Эй, телка, ты куда намылилась? – понеслось ей вслед. Она ускорила шаг, украдкой оглянулась. Парни гурьбой тащились за ней. Катя ускорила шаг, потом побежала. Выскочив на соседнюю улицу, опять бросила взгляд через плечо. По спине пробежали мурашки. Парни следовали за ней в отдалении.
Катя вздрогнула. Рядом вдруг резко затормозил мотоцикл «Урал».
– Доколупались? Садись, подброшу. – Водитель в глухом шлеме откинул кожаный покров коляски.
– В микраху отвезешь?
– Без проблем.
Катя скользнула на сиденье.
Мотоцикл выскочил на трассу и понесся по ней, все набирая скорость. Когда проскочили поворот в микрорайон, пассажирка встревожилась:
– Куда? Направо!
Мотоциклист молча все увеличивал скорость. «Так не бывает, – подумала Катя. – Это какой-то сон.» От страха ей сделалось дурно.
Но это был не сон. Мотоцикл с рокотом пролетел через поселок и свернул в лес.
– Куда ты меня везешь? – кричала Катя и хватала водителя за локоть. Он, не сбавляя скорости, вдруг убрал ногу с педали тормоза, развернулся в седле и подошвой прижал пленницу к сиденью. От ужаса она перестала сопротивляться.
Попетляв по лесному проселку, мотоцикл остановился возле полуразрушенного корпуса заброшенной насосной станции.
– Вылазь, – приказал водитель.
Девушка ни жива, ни мертва выполнила команду. Она почти не сопротивлялась, когда незнакомец тащил ее внутрь развалин, и потом, когда он, повалив ее на кучу мусора и не снимая шлема, с какой-то жуткой механической неспешностью срывал с нее одежду. Время для Кати остановилось. Ее тело корчилось от муки и отвращения, но сознание будто выпорхнуло и унеслось далеко-далеко.
Когда к ней вернулась способность чувствовать и мыслить, незнакомец молча и неподвижно сидел рядом. Шлема он так и не снял.
– Отпусти меня, – попросила девушка. – Я никому не скажу.
Он медленно, будто пробуждаясь ото сна, повернул голову. Потом поднял изорванное в лохмотья Катино платье.
– Одевайся. – Голос у него был тоже какой-то неживой, почти без интонаций.
Кое-как прикрывшую наготу Катю незнакомец вновь усадил в коляску и завел мотоцикл. Они опять затряслись по выбоинам грунтовки. Девушка давно перестала ориентироваться в пространстве и понятия не имела, куда везет ее насильник. Она видела только черные отвесные стены леса по обе стороны дороги.
Мотоцикл встал. Водитель спрыгнул с седла, зашел сзади и распахнул крышку багажника. Катя, обернувшись, скорее угадала, чем разглядела у него в руках молоток и обрывок веревки. Она все поняла.
Далее ею руководил не разум, а инстинкт.
– Чего ты там гремишь? – позвала она. – Иди сюда.
Мотоциклист замер.
– Иди, говорю!
Он, двигаясь как сомнамбула, подошел.
– Что, больше не хочешь? – Девушка вылезла из коляски. – Слабачок! А мне понравилось. Да сними с головы эту кастрюлю. – Она протянула руку и прикоснулась к его паху. – Хочешь, минет сделаю? Только давай по-человечески. Постели что-нибудь.
Незнакомец, помедлив, снял шлем и лунный свет упал на его лицо, оказавшееся прямо напротив Катиного. Спиртным не пахло и от этого девушке стало еще страшней. Потому что перед ней был не просто одуревший от алкоголя ублюдок, которого есть надежда уговорить, разжалобить. Перед ней – чудовище! Катя продолжала что-то говорить, не задумываясь над смыслом. Почувствовала, как он наливается похотью и прижимается к ней. И тогда вдруг что было сил саданула коленом прямо перед собой – в пах!
Насильник охнул и согнулся пополам. Девушка рванулась к краю дороги, прыгнула в кювет и оказалась по пояс в воде. Ноги увязли в траве и иле. Позади тишину ночного леса распорол вопль.
– Сто-ой!!!
Катя пробороздила залитый водой кювет, вскарабкалась на его противоположный склон и врезалась в заросли. Позади снова взвился полный ненависти крик и звучно плеснула вода. Человек-зверь кинулся в погоню за ускользающей жертвой.
Катя не бегала так никогда в жизни. Она не чувствовала, как острые сучья в кровь ранят кожу. Наконец она споткнулась о толстый корень, зашлась от боли в ноге, упала и замерла, с ужасом ожидая, что преследователь навалится на нее. И лишь спустя некоторое время поняла, что поблизости никого нет, только лес вздыхает под ночным ветерком.
Катя проплутала до утра, а чуть свет услышала шум проходящей машины и вышла на трассу.
25.
– Меня никто не видел, когда я вернулась домой. Мать отпоила каплями, хотела звонить в милицию. Но я сказала – не надо. Если б жених узнал… Я побоялась, вдруг жениться раздумает. – Катя опять бережно погладила живот.
– Ты смогла бы опознать эту тварь? – спросил Степанов.
– Не знаю. Может, и смогла бы. Такое разве забудешь!.
– А мотоцикл, значит, зеленый «Урал»?
– Да, зеленый, – кивнула Катя. – Я и номер запомнила.
– А?! – вскинулся Константин. – Как – номер?!..
– Там, возле развалин, луна сильно светила и деревья ее не заслоняли. Я успела разглядеть цифры. А серию нет. Сейчас забыла, конечно. Но, когда вернулась домой, записала в блокнот. Где-то в столе валяется.
Степанов перевел дух и рассмеялся.
– Катенька! Ты вернула мне давно утраченную веру в чудеса!
26.
– Ты ничего не перепутал? – Степанов плотнее прижал к уху телефонную трубку.
– Путаны путают! – обиделся на том конце провода инспектор Приреченского ГИБДД.
– Может, под другой серией?
– Нету в районе зеленого «Урала» под другой серией. Говорю же, мотоцикл под указанным вами номером принадлежит Станиславу Георгиевичу Евсеенко, оперу вашему.
– Ладно, – буркнул Степанов и дал отбой. Он долго сидел молча, глядя в одну точку. Возрожденная Катей вера в чудеса рассеивалась, как дым. Или не рассеивалась, а совсем наоборот, сгущалась? Только вот чудеса бывают разные – добрые и злые.
Толкового сержанта Евсеенко Степанов заприметил еще в Приреченске. А став начальником Индустриального ОМ, перетащил к себе и сделал оперуполномоченным уголовного розыска. У бывшего сержанта теперь красовались на погонах по три звездочки, и сыщик из него получился классный. Степанов хорошо знал Стаса. Что за чушь такая?!
Никогда не говори «никогда»! Жертва на поверку может оказаться преступником и наоборот не только в романах Агаты Кристи. Пусть – нелепо, пусть – один шанс против тысячи! Но необходимо проверить. Только сделать это надо аккуратно, без обиды. Степанов вдруг ухмыльнулся. Нежно, понимаешь, так прощупать маньяка, чтоб не нанести ему душевную травму! И выругался вслух. С этой долбаной работой сам моральным уродом станешь!
Хуже всего было то, что внешне Евсеенко вполне подходил под описание насильника, сделанное Катей.
27.
«Урал» Стаса стоял в железном гараже во дворе отделения. Хозяин в своем «трехколесном роллс-ройсе» души не чаял. До вечера Степанов праздно слонялся по кабинетам и вел какие-то беспредметные разговоры с сотрудниками. Матвиенко, обратив внимание на его странное поведение, поинтересовался:
– Чего расслабился? Сам не пашешь и другим мешаешь.
– У меня сексуальный час, – объяснил Степанов.
– Чего?!
– Имею я вашу работу!!
– Ну, ты даешь!
В результате такого пустопорожнего времяпрепровождения у Степанова образовалась уверенность: Евсеенко никому и никогда не давал пользоваться своим мотоциклом, даже товарищам по службе. И от этого веселей на душе не стало.
Константин куда-то ненадолго исчез из отделения, а вернувшись, заглянул в кабинет Евсеенко.
– Стас, там в приемный покой какого-то битого привезли, а дежурный опер на краже. Пошли сходим, мне как раз тоже в больницу надо.
На больничном дворе они разошлись.
– Я в регистратуру, – объяснил Степанов. – Ты, если раньше управишься, на лавочке меня подожди, а то одному возвращаться скучно.
Стас кивнул.
Войдя в палату, Константин сказал поджидавшей его Кате, указывая в окно:
– Сейчас придет один человек и сядет во-он на ту скамейку. Посмотри на него внимательно. И ничего не бойся.
Катя, бледная от сдерживаемого волнения, напряженно выпрямилась.
– Это он?
– Не думаю. Но ты все равно хорошенько посмотри. Ладно?
В следующие полчаса Степанов всерьез опасался, чтоб с будущей матерью с перепугу не случилось чего плохого. Но когда во дворе появился Евсеенко, он осторожно подтолкнул ее к окну:
– Взгляни.
Катя деревянно подошла, долго всматривалась и вдруг обмякла.
– Не-ет…
Степанов перевел дух.
– Ну, и слава богу!
28.
– Не буду я ничего перепроверять! – Голос начальника Приреченского ГИБДД звучал раздраженно. – У меня работы полно. Устал я от вас от всех!
– А я тебе говорю, что должен быть еще один мотоцикл! – Степанов повысил голос.
– Не ори. Ишь, выучился в управлении!
– Ладно, не буду, – согласился Степанов. – Я сейчас сам приеду. Но тогда уж ты у меня отдохнешь, не сомневайся!
– Напугал!.. Будь на месте. Перезвоню.
Телефон тренькнул через полчаса.
– Константин Николаич, ты? – Начальник ГИБДД выдержал значимую паузу. – Я тут архив перерыл. Сейчас второго «Урала» с таким номером нет. А вот раньше был. Правда, серия другая. А цифры совпадают. Потом этот номер владелец поменял. И теперь у него… записывай. Диктую данные: Кислицин Григорий Юрьевич, проживающий…
Записывая адрес, Степанов усмехнулся. А Евсеенко ходит себе и понятия не имеет, под каким подозрением побывал!
– Другого транспорта у Григория Юрьевича нет?
– Есть и машина. «Москвич». Цвет оранжевый.
Положив трубку, Степанов посмотрел в окно. Через площадь, напротив отделения, одиноко стоял двухэтажный дом. До окон Кислицинской квартиры было метров сто.
29.
Степанов перелистал дело, нашел нужный лист. В справке размашистым почерком Игоря Матвиенко было написано: «Кислицын Г.Ю. отработан мною по убийству несовершеннолетней. К совершению преступления непричастен.»
Матвиенко появился через час.
– Игорек, – вкрадчиво сказал Степанов. – Расскажи-ка мне, как ты Кислицына проверял?
– Это нашего внештатника, что ли? Ну… как положено. Его опросил, с семьей поговорил. Он в тот вечер только жену с работы ездил встречать, больше никуда. А что?
– Жена подтвердила?,
– Естественно!
– А ты время перепроверил, когда он из дома уехал, когда жену забрал, когда из гаража вернулся?
– Опять ты за это самое?! Он у меня, меду прочим, самым первым по списку шел. Вот сиди там и слушай сюда! Объясняю. Мужик в поселке известен как облупленный. Работает техником на заводе. Не пьет, не курит. Раньше в партии состоял. Пока Доска почета не крякнула, его фотка с нее не сходила. На даче вкалывает. Люди его уважают. Жена, двое детей. Нормальная семья. Повторяю, он наш внештатный инспектор. Транспортом всегда помогает – без вопросов!
– Ты не на его ли транспорте остальных ездил проверять?
Матвиенко слегка смутился.
– И что с того? Может, ты хочешь сказать, что это он девочку?..
– Может и хочу.
– Ну, ты даешь! Объясните, товарищ командир!
Выслушав Степанова, Игорь запустил пальцы в свою густую шевелюру.
– Мы же онаниста и импотента искали! Этого не может быть…
…потому что не может быть никогда, – подсказал Константин. – Упертый ты товарищ.
– Все равно не верю!
– Мы не в церкви, Игорек!
Матвиенко помолчал. Потом исподлобья глянул на Степанова.
– Костя. Если подтвердится причастность Кислицына и моя справочка попадет к большому начальству…
Степанов вздохнул.
– Да брось ты. Никуда она не попадет. Я друзей не подставляю. А вообще – самого бы тебя… в извращенной форме!
30.
Кравец примчался наутро. В кабинет ввалился разгоряченный.
– Привет, господа детективы! Дырки для орденов на кителях провертели?
– Какие дырки? – проворчал Матвиенко. – Курочка в гнезде, а яичко…
Но Кравец его не слушал.
– Это ты, Костя, нарочно все подстроил! Потому что чокнулся на своих «Москвичах»! Как же вы его сразу не зацепили?
– Он себе подготовил убедительное алиби, – скупо объяснил Степанов.
– Да черт с ним! Главное, что в цвет, я чувствую, в цвет! – Кравец довольно потирал руки. – Как реализуем разработку?
– Тут ничего не намудришь. – Константин пожал плечами. – Надо слегка обсосать и брать за жабры.
«Обсасывание» начали с родственников и знакомых подозреваемого. Матвиенко, тихо страдавший из-за своего «не может быть», беседу с женой Кислицина взял на себя. Степанов усмехнулся:
– Тебе, как старому знакомому да еще шефу такого внештатничка, и карты в руки.
Где и как обрабатывал Игорь супругу фигуранта, неизвестно. Но через пару часов он явился серьезный и загадочный. Информацию, и вправду, добыл весьма значимую. Душевному Матвиенко женщина поведала семейную тайну.
Год назад из Удачинска к ней приезжала погостить сестра. Как-то, вернувшись с работы, жена Кислицина обнаружила в доме погром. Окровавленный муж пребывал в странном состоянии: будто никак не мог очнуться от какого-то транса. Сестры вместе с чемоданом и след простыл. Криками и расспросами супруга от Григория ничего не добилась и не на шутку перепугалась. Хотела даже звонить Матвиенко, но муж, словно проснувшись, вырвал у нее телефон и разбил его об пол. Потом, слегка придя в себя, рассказал, что произошла ссора и обиженная гостья скоропалительно уехала.
Не удовлетворившись объяснениями, жена на следующий день позвонила сестре – та должна была уже добраться до дому. И услышала такое!..
Оставшись с гостьей наедине, Григорий сперва бесцельно слонялся по квартире, все больше напоминая сомнамбулу. На вопросы не отвечал и сам на себя становился не похож. Гостья встревожилась. А, взглянув в глаза хозяина, попятилась к двери. Но Григорий, метнувшись через комнату, преградил ей дорогу. Его пальцы вцепились в жертву. Блузка затрещала, на пол посыпались пуговицы.
Женщина отбивалась, как могла. Теряя сознание от сыпавшихся на нее ударов, она увидела перед собой не шурина Гришку, а безумное существо с мертвыми глазами. Вид монстра, проглянувшего сквозь знакомое обличие, напугал до смерти и придал сил. Оторвав от горла сдавившие его пальцы чудовища, жертва вырвалась и вскочила на ноги. Под руку подвернулась табуретка. От удара по голове Кислицин рухнул на пол.
Из-за этого случая у Кислицина чуть не случился развод. Но он ползал перед женой на коленях, и она осталась – ради детей…
– Ну, что, завтра с утречка и вяжем тепленького? – предложил Кравец. – Часов этак в пять. Спозаранку психологический эффект сильнее.
– Годится, – согласился Степанов.
31.
Кислицын ни о чем не спросил нагрянувших к нему в неурочный час милиционеров, молча собрался и пошел к двери. Встрепанная со сна супруга, кутаясь в халат, жалась в углу и тоже не проронила ни слова.
32.
– Ничего не знаю, никого не трогал. – Задержанный твердил это снова и снова, почти без интонации, как машина. Он сидел на стуле, сгорбившись и глядя в пол. Слова оперативников будто не касались его сознания. Кравец подошел и навис над ним.
– Вышака решил намотать?
Кислицын на мгновение будто проснулся, быстро ответил: – Вышака сейчас не дают.
– Соображаешь! Значит – есть за что?
Но задержанный опять погрузился в сон наяву. С ним творилось непонятное. Кожа лица темнела на глазах, приобретая густой коричневый оттенок, губы исчезли, превратившись в две едва различимые белые нитки.
– Ни-че-го не зна-ю, ни-ко-го не тро-гал…
Степанов вдруг вспомнил рассказ Кати и понял, кого видит перед собой. По ее словам, в тот роковой вечер она оказалась в руках странной и страшной механической куклы, глядящей словно вовнутрь собственного отключившегося сознания. Вот этого самого существа, скорчившегося сейчас на стуле.
33.
– То, что вы его вычислили – очень замечательно! – Следователь Бочарников раскрыл папку уголовного дела. – А как будем доказывать? Изнасилование и покушение на убийство Катерины еще как-то привязывается. Потерпевшая запомнила номер мотоцикла, на опознании указала на нашего подопечного. Со школьницей хуже. Улик никаких. Про нападение в сквере я и не говорю. Какие будут соображения, товарищи сыщики?
– Сын Кислицына пояснил, что отец уехал из дома около шести, – сказал Матвиенко. – А жена говорит, что на работу за ней он заехал в половине восьмого, дожидаться пришлось. Где полтора часа мотался? Это раз. Труп девочки обнаружен точно на том же месте, куда он привозил Катю убивать. Это два...
– Знаю, – перебил Бочарников. – Но на умозаключениях обвинение не построишь. – Он перелистал дело. – Черт, не за что зацепиться! Есть тут, правда, один нюансик, но тоже… вилами по воде. Я на допросе допытывался у жены нашего героя про всякие подозрительные мелочи. И когда я ее сильно допек, она вспомнила, что зимой у супружника пропала перчатка. Перчатки она сама ему покупала – хорошие, меховые. А тут одной нет. Стала спрашивать – буркнул, дескать, потерял. И все. И получается, что пропажа обнаружилась буквально через пару дней, после того, как нашли труп девочки. Логично предположить, что где-то там он перчатку и посеял. Например, когда тащил труп от дороги в кусты.
Кравец хмыкнул.
– Да уж, точно – вилами по воде.
– А другого у нас все равно ничего нет.
– Перчатку при осмотре места происшествия могли не найти, потому что ночью пурга была, ее и замело, – вставил Матвиенко.
– Так, значит, он ее потом увел от греха, – заключил Кравец. – Дурак, что ли, вещдок оставлять!
– Э-эх, вот бы нам эту перчаточку отыскать, – помечтал Бочарников..
– Так она нас там и дожидается, – отмахнулся Кравец.
– Найдем, не найдем, а попробовать стоит, – сказал Степанов. – Взять солдат в военной комендатуре и весь тот квадрат шаг за шагом…
34.
Лес изменился неузнаваемо. Снег сошел, и заросли теперь стояли сиротливо-прозрачные, насквозь продуваемые зябким апрельским ветром. Земля под ними еще не проросла первой травой.
Воины попрыгали с комендантского грузовика. Кравец построил их в шеренгу и начал инструктаж.
– Рассредоточиваемся на два метра друг от друга. Движемся цепью – нос в землю. Каждый сантиметр обнюхивать. Перчатка из коричневой кожи, с насечками на тыльной стороне…
Сержант на правах «куска» присоединяться к остальным не спешил, торчал в кузове, заткнув пальцы за приспущенный ремень и лениво оглядывая окрестности.
– Чего ее искать-то? – подал он голос с высоты. – Вон ваша перчатка валяется.
Матвиенко чертыхнулся, шагнул в кусты и поднял находку.
– Понятые! Сюда!
– Я ж тебе говорил, что чудеса случаются, – подмигнул Степанов Кравцу. – А ты не верил.
– Просто чудакам везет. Что и обидно.
35.
Бочарников поморщился. Комната для допросов в ИВС Приреченского ГОВД провоняла перегаром паршивого табака и немытым человеческим телом.
Сержант ввел арестованного и удалился. Лицо у Кислицына окончательно почернело, щеки ввалились, а глаза оставались стеклянными и пустыми. Его приходилось содержать в отдельной камере, потому что другие арестованные, прослышав по «тюремному радио» о том, за что закрыли нового сидельца, орали, не переставая: «Дай его нам, начальник! Дай!»
Кислицын, как сомнамбула, опустился на привинченный к полу табурет и погрузился в привычный транс. На все разговоры следователя у него теперь был один ответ – мертвое молчание.
Бочарников постучал ладонью по столу.
– Кислицын! Очнитесь. Можете и дальше изображать немого. Но меня-то послушайте. Вот протокол опознания. Вашей жене предъявлены три мужские перчатки, в том числе обнаруженная на месте, где был найден труп девочки. Вы меня слышите? Жена перчатку опознала. А также ее опознали ваши знакомые и сын. Перчатка, Кислицын, принадлежит вам. Как же она оказалась поблизости от трупа, если вы утверждаете, что в том месте никогда – ни до, ни после – не бывали?
Арестованный молчал. Но отрешенное выражение на его лице начало меняться. Сквозь окаменевшую маску вдруг отчетливо проступило смятенье.
– Отчего же после не съездили за пропажей? – Бочарников навалился на стол. – Могли ведь догадаться, где обронили. Побоялись? Или решили, что мы перчатку нашли, и затаились? А когда поняли, что вас не подозревают, успокоились. Или все-таки ездили, да тоже в снегу не отыскали?
Тишина длилась несколько минут, и следователь не спешил ее нарушать. Кислицын согнулся на стуле, будто сдерживая рвоту. Мерзость, сжигающая его изнутри, рвалась наружу. Но торопить ее не стоило.
– Побоялся… – Голос обвиняемого впервые за много дней обрел живую интонацию. – Я к тому месту приближаться не могу… когда оно не черное.
– Черное? В каком смысле?
– Там, на дороге… в кустах… Оно иногда становится черным. Я три года назад проезжал мимо и увидел. Сперва ничего не было, а потом чернота... А когда оно черное, я не могу на них смотреть… на женщин. На девочек особенно… Потом все проходит. Но я помню...
– И что же это такое, в кустах?
– Не знаю. Но я всегда чувствую, когда оно появляется, где бы ни был…
– Послушайте, Кислицын, – сказал следователь. – Возможно, вы сейчас валяете дурака. Но, если нет, вас не только судить, вас лечить надо. Когда оно не черное, самому разве не страшно?
– Мне… да, страшно… очень! – Обвиняемый впервые взглянул следователю в глаза. – Я хотел повеситься, но не смог.
– Сейчас оно не черное?
– Нет. Сейчас нет. Поэтому я могу рассказать… Я все расскажу.
– У вас были сексуальные проблемы? Почему не удался половой акт с девочкой в машине?
– Она кричала. Она все время так кричала – я чуть не оглох. Я не смог… Меня не расстреляют?
Бочарников откинулся на спинку стула. Как все просто, оказывается.
– Нет, не расстреляют. Это я могу вам гарантировать. У нас мораторий на смертную казнь.
36.
Среди ночи Бочарникова разбудил телефонный звонок. Он, стараясь не потревожить жену, сполз с постели и поспешил в прихожую, где стоял аппарат.
– Слушаю.
– Андрей Александрович, это дежурный по ГОВД. Извините, что в такое время. Но тут чепэ с вашим подследственным из Индустриального.
– Что стряслось?
– Он повесился.
– Черт! – Бочарников окончательно проснулся. – Прошляпили?
– Он ведь один в камере. Дежурный в ноль часов пошел с проверкой – все, вроде, в норме, сидит на нарах. Попросил сигарет, дежурный ему дал своих. Зверюга, а как-то жалко. После вашего ухода слезы лил. Минут через сорок опять проверили, глянули в глазок, а он на своем трико висит. Завязал за решетку, за которой лампочка, и удавился.
– Я сейчас. – Бочарников положил трубку, молча постоял в темноте. Ну вот и все. Никаких экспертиз и обвинительных заключений. Приговор вынесен и приведен в исполнение. Смертной казни у нас теперь нет. Но твое черное место забрало тебя, Кислицын. Его не обойдешь, от него не спрячешься. Будь ты отморозком, за баксы отстреливающим свои жертвы, махнуть бы рукой – собаке собачья смерть! Но ты был… Бог знает, кем ты был до того, как тебя подкараулило твое Черное место. Но раз у тебя хватило духа самому свершить над собой суд… что ж, так даже лучше. Для всех.
Бочарников вернулся в комнату и, не зажигая света, начал одеваться.
37.
Выйдя из отделения, Степанов, Кравец и Матвиенко задержались на автостоянке. По-весеннему непроглядную темноту, окутавшую поселок, с трудом разреживали освещенные окна домов и нечастые фонари.
Кравец, зажмурившись, втянул ноздрями прохладный воздух.
– У-у, как первой зеленью пахнет!
– Так я не понял, ты чего сегодня приезжал? – спросил Степанов.
– А ты когда в управу возвращаешься?
– Денек еще поторчу и айда.
Кравец вздохнул.
– А у нас в Приреченске наколки сразу по двум мокрухам. С утра и закручусь. Глядишь, премия отломится. За маньяка-то нашего нам теперь, кроме плюх, ждать нечего. Недоглядели, не обеспечили…
– По-дурному как-то получилось, – согласился Степанов. – Я не в смысле премии, я вообще.
– Хорошо хоть доказуха есть, – поддакнул Матвиенко. – А то на нас бы еще и наехали – загнобили невиновного!
– Где твоя машина? – спросил Степанов Кравца.
– Я ее отпустил.
– В Приреченск не едешь?
– Говорю же, с утра.
– Да чего там неясного?! – Матвиенко хохотнул. – Как ни крути – гора с плеч! Завтра снова запрягаться, а сейчас категорически предлагаю расслабиться. Когда еще вот так вместе соберемся? Товарищ начальник криминальной милиции меня в основном будет на ковер к себе вызывать. Ты, Костя, из управы своей станешь понужать: раскрываемость давай! А у меня дома спирт имеется. Медицинский.
– Зайдемте, господа, в круглосуточный, – предложил Кравец. – Культурно отоваримся «Гжелкой».
– У нас тут не «Гжелка», а одна подделка, – отмахнулся Игорь.
– А куда же вы, товарищ начальник отделения, смотрите?! – возмутился Кравец. – С вами, понимаешь, два ваших куратора, а кругом паленка!
– Так я и говорю: спирт у меня. От него утром никакого бодуна.
– Ну, ладно. Спирт – это вещь.
– Только, чур, песен не орать, – сказал Степанов. – А то кто-то в прошлый раз полковнику настучал. Игорек, как это мы в своих рядах суку проглядели?
– Это не наши. Это из поселковой администрации один. У него на меня зуб… Да пошел он!
Компания дружно запрыгала через лужи.