Врачи, казалось бы, не склонны к проявлениям расизма. Они дают клятву относиться ко всем пациентам одинаково, и большинство старается ей следовать. Даже сейчас, когда медицина во многом ориентирована на прибыль, студенты, как правило, выбирают медицину, потому что хотят помогать людям независимо от цвета их кожи. Когда среди врачей разных специальностей проводят опросы на предмет расовых стереотипов, они показывают высокий уровень толерантности и низкий – предубежденности. Тем не менее более сотни исследований говорят о том, что под влиянием предвзятости и предрассудков врачи по-разному лечат представителей разных рас. В случае хронической почечной недостаточности доктора чаще направляют на пересадку почки белых пациентов. А при лечении сердечного приступа врачи в два раза чаще вводят тромболитический препарат, разбивающий тромбы в коронарных артериях, белым пациентам, нежели чернокожим. В общем и целом врачи скорее обеспечат медикаментами и должным лечением представителей белой, а не черной расы, каков бы ни был диагноз – психическое заболевание, рак или сломанная кость.
В одном из недавних экспериментов семеро ученых предложили нескольким сотням врачей из четырех научных медицинских центров в Бостоне и Атланте гипотетический сценарий, в котором пятидесятилетний мужчина по имени Мистер Томпсон появляется в отделении неотложной помощи с болью в груди («острой, как от ножевого ранения»). Врачам предоставили сведения о состоянии здоровья пациента и показали его фотографию. Чтобы проверить, насколько расовая принадлежность больного может повлиять на ответы врачей, ученые раздали им изображения разных мужчин, с разным цветом кожи. В итоге некоторые врачи думали, что мистер Томпсон – белый, другие – что чернокожий. Затем их спросили, собираются ли они назначить тромболитическую терапию. Также ученые поинтересовались расовыми взглядами испытуемых.
Как и следовало ожидать, в эксперименте проявился парадокс, уже известный по предыдущим исследованиям: хотя врачи утверждали, что у них нет расовых предрассудков, они с гораздо большей охотой назначали терапию белому пациенту, нежели чернокожему. Врачи не проявляли расизма открыто, но лечили чернокожих иначе, чем белых (точнее, недолечивали) – что, по сути, является расизмом.
Чтобы как-то разрешить это противоречие, исследователи с помощью ряда тестов попытались определить, является ли предпочтение врачами белых скрытым (имплицитным), то есть бессознательным. Данные тесты представляли собой адаптированную к конкретной ситуации версию Теста подсознательных ассоциаций (Implicit Association Test, или IAT), популярного компьютерного опросника для выявления неосознаваемых предрассудков. Как и ожидалось, тест показал, что на бессознательном уровне врачи относятся к белым лучше, чем к чернокожим. До этого соответствующие предрассудки были обнаружены с помощью IAT у миллионов людей, в том числе и у врачей. Казалось бы, ничего удивительного.
Но эксперимент обнаружил и кое-что другое – а именно наличие тесной связи между показателями IAT у врачей и решением прописать тромболитическую терапию белым, а не чернокожим пациентам. Проще говоря, врачи, которые бессознательно предпочитали белых, активнее относились к их лечению. «Вместе с ростом предубежденности против чернокожих уменьшалась частота рекомендации для них тромболитической терапии», – заключают исследователи. Врачи недолечивали чернокожих не из сознательных расистских убеждений, а из-за бессознательных расовых предпочтений.
По словам ученых, результаты исследования «позволяют предположить, что у врачей, как и у всех прочих, существуют бессознательные предпочтения и стереотипы, которые влияют на медицинские решения». Врачи могут настаивать на том, что лишены расовых предрассудков, но проявляют пристрастность, стоит им увидеть цвет кожи пациента.
Почему бессознательные предрассудки побеждают сознательную терпимость? Исследование имплицитных расовых предпочтений у врачей выявило еще одну грань проблемы. Скрытый, бессознательный, расизм, замеченный в ходе исследования, кажется, заразен.
К такому выводу пришли Дана Карни, одна из семи исследователей, проводивших тест среди врачей, и Грег Уиллард, научный сотрудник Гарвардского университета, после того как студенты разных рас посмотрели по их просьбе короткие видеоролики, в которых белокожие люди общались с чернокожими. Чернокожий вел себя одинаково на всех роликах, а белый выказывал различные (научно доказанные) признаки расовой предубежденности (меньше улыбок и смеха, определенные движения, меньше дружелюбия в целом).
Все студенты испытывали схожие чувства по поводу белокожего человека, независимо от того, какое видео им показали. Но студенты, которые смотрели видео «с предрассудками», сформировали более негативное мнение о чернокожем человеке и продемонстрировали более высокую степень расовой предубежденности. Результаты не изменились, даже когда чернокожего участника диалога вырезали из видео, и участникам просто показывали фотографию того, кто, оставаясь за кадром, разговаривал с белокожим. Как только студенты замечали предубеждение, они сами тоже начинали проявлять предвзятость.
В свое время Стокли Кармайкл, сторонник движения «Власть черных», придумал термин «институциональный расизм», чтобы обозначить широкую распространенность расизма в правительственных учреждениях, на предприятиях и в школах. Сюда относятся не только откровенно расистские организации вроде ку-клукс-клана или движения за превосходство белой расы. Институциональный расизм – гораздо более широкое понятие, которое может включать целый социальный институт, например школьное тестирование или средства массовой информации. Так в конце 1990-х годов расследование убийства Стивена Лоуренса, чернокожего подростка из юго-восточного Лондона, вылилось в публичный доклад, в котором лондонская полиция обвинялась в институциональном расизме. Исследование Даны Карни и Грега Уилларда дает простое объяснение тому, как возникает расизм в организации, цели которой, в отличие от ККК, не связаны с расовой дискриминацией, а ее члены даже не осознают собственных расовых стереотипов: их предубеждения бессознательны, имплицитны, при этом коллеги много общаются между собой.
Все мы знаем, что в больничных палатах и кабинетах врачей не всегда безопасно. Повсюду скрываются вирусы и бактерии, кочуя от инфицированных пациентов к врачам и обратно. Но теперь мы знаем, что там, как и вообще повсюду, встречается и другой недуг. Это бессознательный расизм. Все дело в турбореактивной работе нашего мозга. И подхватить вирус можно всего за пару секунд, просто взглянув на лицо больного.
Выражение «тонкий срез» впервые появилось в статье Налини Амбади и Роберта Розенталя, опубликованной в журнале «Психологический бюллетень» в 1992 году. Этим термином они описывали способность человека постигать закономерности целого события по незначительному фрагменту этого события. Ученых, в частности, интересовало, чтó люди могут извлечь из коротких видеоклипов с выключенным звуком. Выяснилось: очень и очень многое.
Наиболее известны результаты их следующего эксперимента 1993 года: участники, посмотрев несколько коротких беззвучных видеозаписей школьного урока, сформировали об учителе приблизительно такое же мнение, как ученики и инспекторы, которые посещали классные занятия в течение нескольких месяцев. Работу Амбади и Розенталя широко цитируют, когда хотят привести пример могущества нашего бессознательного. Основная мысль содержится уже в подзаголовке: «Прогнозирование суждения об учителе по данным „тонких срезов“ невербального поведения и физической привлекательности».
Идея «тонкого среза» восходит по крайней мере к 1930 году, когда психолог Гордон Олпорт высказал мнение, что люди способны делать глобальные обобщения по поводу личности другого человека, основываясь на ограниченном объеме информации. В последующие десятилетия несколько психологов предположили, что люди формируют близкое к реальности впечатление друг от друга всего за один взгляд, но эти утверждения оказались спорными и в значительной степени бездоказательными. Большинство ученых относилось к идее скептически, и до недавнего времени господствовало мнение, что первое впечатление от незнакомца часто бывает ошибочным и на него едва ли стоит полагаться.
Все изменилось в 2005 году, с выходом гениальной книги Малкольма Гладуэлла «Озарение», написанной доступным языком, которая познакомила широкую публику с исследованиями Амбади, Розенталя и других. В самом начале Гладуэлл приводит изумительный пример «тонкого среза» – историю о поддельной мраморной статуе, приобретенной калифорнийским Музеем Жана Пола Гетти. Четверо экспертов, едва взглянув на статую, тут же испытали отвращение. Заканчивает он введение следующим образом: «За первые две секунды – за один-единственный взгляд – они сумели понять о статуе больше, чем команда Музея Гетти за четырнадцать месяцев».
Заманчиво сделать из такого рассказа простое заключение: стоит овладеть мастерством «тонкого среза», освоить эти первые две секунды, и можно со знанием дела рассуждать не только о видеороликах или произведениях искусства, но и вообще о чем угодно. «Тонкие срезы» стали последним писком моды; люди просто помешались на магии первых двух секунд. Введите термин thin-slicing в поисковик, и получите более четырех миллионов результатов. Вот, например, консалтинговая фирма «Гарднер Резорсес» из Уэлсли, штат Массачусетс, поможет вам «тонко срезать препятствия на пути к лучшим кадровым решениям». «Виртулинк» разработала консалтинговую методику «тонкого среза процессов», призванную помочь компаниям оптимизировать производительность.
Двухсекундный интервал стал главной мантрой сторонников «тонких срезов». Внезапно все вокруг принялись его обсуждать. Вот характерное высказывание из чикагской радиопрограммы The Lit Show: «В первые две секунды знакомства с новым человеком или заданием наше бессознательное автоматически анализирует стимулы и выделяет ключевые детали». Малкольм Гладуэлл подчеркивал важность двухсекундного интервала в лекциях, на своем сайте и в книге «Озарение», которую описал как «книгу о тех самых первых двух секундах».А теперь подумайте мгновение – только, пожалуйста, дольше двух секунд – о самой идее «тонкого среза». Используя эту технику, мы выявляем в событии систему, даже если наблюдаем только ничтожную его часть. Суть концепции заключается в том, что мы делаем выводы, не видя полной картины. «Тонкий срез» выполняется бессознательной системой, потому что в этот короткий промежуток времени она берет верх над сознанием в процессе принятия решений.
Но «тонкий срез» почти никогда не занимает двух секунд. В самом деле, ведь даже в заголовках ведущих статей на эту тему не упоминаются две секунды. Революционная статья Амбади и Розенталя называется «Полминуты». Исследование семейных пар на материале видеозаписей, проведенное Джоном Готтманом и его соавторами (в «Озарении» оно называется «самым тонким срезом») озаглавлено «Прогнозирование вероятности развода среди молодоженов по первым трем минутам обсуждения супружеских конфликтов». Речь о минутах, не о секундах.
Ни в одном из этих исследований не утверждалось, что оптимальный «тонкий срез» составляет интервал, близкий к двум секундам. Напротив, Амбади и Розенталь обнаружили, что, хотя ученики, посмотревшие три двухсекундных видеоролика (всего шесть секунд) об учителе, довольно близко подошли в своей оценке к оценкам людей, которые ходили на занятия весь семестр, ученики, которые смотрели десятисекундные видео, показали лучшие результаты. Позже Амбади и остальные соавторы определили «тонкий срез» как «любой отрезок динамической информации длиной менее пяти минут».
Возможно, самыми известными практиками «тонкой нарезки» являются Джон и Джули Готтман, соучредители Института исследования отношений Готтмана, о котором реклама сообщает: «Мы можем быстро получить огромное количество информации о паре, анализируя очень „тонкий срез“ данных, собранных за один короткий сеанс исследования». В своей книге Гладуэлл восхищается умением Джона Готтмана быстро оценивать ситуацию в супружеской паре и, опираясь на его работу, заключает, что «чаще бывает прав именно „тонкий срез“, а не долгий и тщательный анализ».
Но мы не знаем, какие результаты дали бы изыскания Готтманов, если бы они рассматривали двухсекундные срезы, потому что в фокусе их внимания был интервал в 180 раз длиннее. Более того, хотя сам Джон Готтман умеет молниеносно выносить вердикт супружеским парам, он рекомендует собирать информацию в течение более длительного периода времени: не двух секунд, а двух дней.
Итак, насколько тонким должен быть «тонкий срез»? Вряд ли две секунды. Если нужно решить, опасен ли незнакомец, наши мозг и тело запрограммированы реагировать очень быстро, за несколько миллисекунд. Мы успеваем рассмотреть расу, пол и возраст за доли секунды. С определением сексуальной ориентации сложнее, но если мы ее видим, то видим сразу же: когда студентам показали фото человека и спросили о его ориентации, они отвечали с примерно одинаковой точностью и через сто миллисекунд, и за более долгие интервалы. Для подобных выводов требуется гораздо меньше времени, чем две секунды.
Но в иных случаях нам нужно куда больше, чем две секунды. Если нас просят описать незнакомца как дружелюбного или опасного, мы лучше справимся, если нам дадут больше времени. Чтобы точно оценить степень общительности человека, требуется по меньшей мере минута, а лучше – пять. То же верно в отношении более сложных свойств личности, таких как невротизм или широта взглядов. Для таких выводов впечатлений первых двух секунд недостаточно. Нужно больше времени.
Для основной массы решений «тонкий срез» можно представить в виде «кривой приобретения навыка». Поначалу она круто идет вверх (период, когда мы быстро собираем информацию о том, что наблюдаем), а затем становится более пологой (пока мы обрабатываем эту информацию). Хотя некоторые считают, что «тонкие срезы» приводят к поспешным выводам, на самом деле это больше ускорение, чем рывок. Скорее похоже на то, как автомобиль взбирается на холм, чем на то, как зажигается лампочка. Иногда мы справляемся достаточно хорошо и за несколько секунд, но обычно, если медлим с минуту или дольше, то действуем успешнее. Все зависит от сложности оценки – крутизны холма. Чаще всего сделать «тонкий срез» вовсе не так просто, как щелкнуть выключателем.
Рассматривая решения, которые занимают, по крайней мере, несколько секунд, мы увидим, что умение собирать и обрабатывать информацию может сильно меняться в разные временные интервалы. Исследования феномена «тонкого среза» демонстрируют, что мы умеем действовать быстро, но также, что даже небольшая прибавка времени часто помогает принять более удачное решение. Кому-то «тонкий срез» покажется слишком тонким, да и две секунды – вовсе не магическое число. Толщина среза должна зависеть лишь от того, что именно мы нарезаем.
* * *
Кроме того, «тонкий срез» может подвести на любой скорости. Нам хотелось бы верить, что мы отлично разбираемся в людях – так же отлично, как пожарный Гэри Клейн разбирается в пожарах. Мы восхищаемся тем, как бессознательное помогает нам восполнить пробелы в том, что мы видим. Но хотя автоматическая обработка данных очень важна, в ней таится и опасность. Мы запрограммированы делать выводы, которых нам, возможно, совсем не хотелось бы делать.
Психологи, в частности Пол Экман, доказали, что лицо человека – источник огромного количества мгновенной и надежной информации. Определенные выражения лица непосредственно связываются с определенными базовыми эмоциями. Многие из этих простых выражений универсальны и не зависят от культурных различий. Большинство людей могут распознать гнев, отвращение, страх, радость, грусть и удивление моментально, не задумываясь, просто взглянув на лицо. Мы мгновенно выдаем биологическую реакцию на эти выражения, и наше первое впечатление довольно точно схватывает базовые эмоции.
Наша способность читать по лицам поистине чудесна. Кроме пола, расы и возраста, мы также распознаем и менее очевидные свойства. Эксперименты показывают, что люди довольно точно отличают демократов от республиканцев, просто взглянув на них. По выражению лица мы можем отличить хорошего продавца от плохого. Мы даже способны сделать выводы об организации, посмотрев на фотографии ее членов. Можем определить наиболее успешные юридические фирмы по фотографиям их руководителей, сделанным десятилетия назад – еще до того, как они стали изучать юриспруденцию. Мы можем предсказать, какие компании получат самые высокие доходы, по фотографиям их директоров.
Но, рассматривая «тонкие срезы» лиц, можно и обмануться. Рефлекторная реакция на мимику способна ввести в заблуждение. Мы выбираем товары или варианты жилья, которые связываем со счастливыми лицами; вот почему хорошие продавцы и агенты недвижимости всегда улыбаются. На печальные или злые лица мы испытываем противоположную реакцию, даже если они предлагают желаемый продукт более высокого качества. Некоторые эксперты способны точно определить, когда кто-то лжет, но большинство людей этого не могут.
Нам кажется, часто совершенно ошибочно, что люди с физически привлекательными лицами более надежны, умны, чувствительны, добры, скромны, дружелюбны, альтруистичны и отзывчивы, да и просто они кажутся нам более счастливыми. Привлекательные политики набирают больше голосов. Привлекательным сотрудникам лучше платят, их быстрее и чаще повышают по службе. Привлекательные адвокаты запрашивают больше за свои услуги. Привлекательные официантки получают больше чаевых. Существует множество научной литературы о сексуальных сигналах, намеренных и случайных, но если вы бывали в баре хотя бы раз или учились в старших классах, вы, вероятно, и так примерно представляете себе суть. Лица (и тела), которые мы находим сексуально привлекательными, искажают наше суждение.
Внешность может иметь в карьере еще большее значение, чем в личной жизни. Вспомним, например, о том, что говорят о руководителях их лица. В одном из экспериментов Налини Амбади и Николас Рул попросили 170 студентов оценить личностные и деловые качества нескольких десятков исполнительных директоров не на основе их решений или показателей эффективности их компаний, а просто посмотрев на их лица в течение нескольких секунд. Они не сообщили студентам ничего о людях на фотографиях, даже не сказали, что те работают директорами предприятий. На первом этапе объектами изучения стали белые мужчины-руководители: ученых интересовали черты лица, не связанные с расой и полом.
Они обнаружили тесную связь между субъективными мнениями о лицах директоров и финансовым благополучием компаний. Исследователи сделали следующий вывод: «Студенты, не участвовавшие ранее в подобного рода экспериментах, не имевшие никаких дополнительных данных (независимо от пола), верно определили успешность тысячи компаний из списка журнала „Форчун“ по лицам их директоров».
Далее Амбади и Рул решили проверить, так же или по-другому мы воспринимаем женщин-руководителей. Это оказалось нелегкой задачей. Просеяв тот же список тысячи самых крупных компаний, они нашли только 20 руководителей женского пола. Затем они провели тот же эксперимент, что и с директорами-мужчинами. В случайном порядке показали студентам на мониторе лица генеральных директоров и предложили оценить по семибалльной шкале их компетентность, авторитет, способность располагать к себе, личностную зрелость, надежность и лидерские качества. Участников попросили выполнить задание как можно быстрее.
Реакции на фотографии руководительниц продемонстрировали оборотную сторону «тонкого среза». В общем и целом, мы лучше относимся к привлекательным людям, но когда речь заходит о женщинах у власти, все точно наоборот. Женственность кажется привлекательной, однако для лидеров она становится отрицательной чертой. А вот мужественная внешность, неважно, у мужчины или у женщины, наталкивает на мысли о более влиятельном и компетентном лидере и, скорее всего, более надежном добытчике в финансовом плане. Пусть женщин с более привлекательными чертами оценивают выше по всем пунктам, которые имеют решающее значение в отношениях, в том числе при выборе пары, но чтобы в ней признали хорошего лидера, женщина должна выглядеть как мужчина.
Аналогичные выводы ученые сделали относительно более скромных профессиональных позиций, где физическая привлекательность, как правило, помогает мужчинам, но может иметь фатальные последствия для женщин. В конце 2010 года Брэдли Раффл и Зеэв Штудинер опубликовали объемный труд, в котором проанализировали ответы соискателей на несколько тысяч объявлений о вакансиях в Израиле. Израиль был выбран потому, что там нет строгих правил по поводу прикрепления фото к резюме. Половина заявлений, отправленных работодателям, содержала портретную фотографию. Жюри разделило фотографии мужчин и женщин на две категории – привлекательные и невзрачные.
Потенциальные работодатели наказывали привлекательных женщин. В то время как привлекательных мужчин приглашали на собеседование в два раза чаще, чем невзрачных, привлекательным женщинам перезванивали реже. Мужчины, которые не предоставили фото, получили меньше ответов, чем привлекательные мужчины, но женщины, которые не предоставили фото, получили больше ответов, чем привлекательные женщины с фото. Привлекательные мужчины, приложив фотографию, подняли свои шансы на получение работы; привлекательные женщины свои шансы понизили.
Раффл и Штудинер рассмотрели и отклонили несколько возможных объяснений того, почему привлекательные женщины оказались в таком положении, в том числе характер искомой работы и возможное влияние стереотипа «тупой блондинки», согласно которому привлекательные женщины кажутся менее умными. (На самом деле восприятие привлекательности и интеллекта прямо пропорционально.) Тут они заметили, что привлекательность шла во вред женщинам только тогда, когда претендентов на интервью отбирала сама компания, а не агентство по трудоустройству. Сортировщики, не работающие в компании, относились к привлекательным женщинам так же, как к обычным, в то время как сотрудники компании предпочитали обычных женщин привлекательным.
Также Раффл и Штудинер заметили, что подавляющее большинство кадровиков оказались женщинами, и попытались выяснить, чувствуют ли женщины в компании, в отличие от сотрудниц агентства по трудоустройству, угрозу со стороны привлекательных кандидаток. Если компания нанимает привлекательную женщину, в агентстве ее никогда больше не увидят. А сотрудница компании будет видеть ее на работе, возможно, каждый день.
Почему же они могли отказывать в собеседовании привлекательным женщинам и отдавать предпочтение невзрачным или не приложившим фото? Возможным ответом, по Раффлу и Штудинеру, является ревность. Сотрудницы компаний не приглашают на собеседования привлекательных женщин, поскольку имплицитно, или бессознательно, на работе предпочитают видеть вокруг себя обычных женщин. Ученые поясняют: «Женщины, сотрудницы компаний, отвечающие за наем сотрудников, вполне могут завидовать привлекательным кандидаткам, которые способны конкурировать с ними за партнера или, по крайней мере, за внимание коллег-мужчин». Хотя некоторые исследования поддерживают такое объяснение, это непростой вопрос, и он остается открытым.
Нам бы хотелось, чтобы все были гендерно нейтральны в своих решениях и чтобы врачи не предпочитали белых пациентов чернокожим. Общество уже искоренило многие формы сознательной дискриминации по половому и расовому признакам. Но мы, возможно, сделали лишь первые шаги в изучении бессознательной дискриминации, повинен в которой, кажется, один из наших самых замечательных навыков. Мы блестяще делаем «тонкие срезы». Мы многое узнаем о человеке, просто взглянув ему в лицо. Мгновенно определяем, кто нам больше нравится, но так же мгновенно определяем, кто нам не нравится. И, бессознательно испытывая предубеждение, относимся к нему несправедливо, даже если сами не осознаем этого.
* * *
Дана Карни, соавтор исследования о расизме среди врачей, подающий надежды молодой специалист по общественному мнению. Она один из лидеров нового течения в науке, которое подвергло пересмотру процесс принятия решений. Вместе с небольшой группой коллег она нашла новые способы изучения и изменения обоюдоострых эффектов «тонкого среза». В своих новаторских экспериментах Карни далеко отошла от традиционного метода рассмотрения решений, который делает акцент на альтернативах и вероятности.
* * *
Лучший способ это доказать – попытаться найти ее лабораторию на факультете экономики и торговли Университета Колумбия в Нью-Йорке, что я и сделал однажды в пятницу дождливым осенним вечером. Я поднялся по ступеням Юрис-холла, девятиэтажного здания факультета, вошел в просторный вестибюль и увидел декана Гленна Хаббарда, бывшего председателя Совета экономических консультантов при президенте Буше. Он как раз перекусывал сэндвичем. Затем я поднялся на лифте на седьмой этаж, где начальство расположилось в кабинетах с огромными окнами, а аспиранты ютились в кабинках, заваленных до потолка коробками и бумагами. Повсюду были разбросаны копии авторитетных статей из ведущих журналов. Карни там не было, так что пришлось позвонить ей на сотовый. Когда я рассказал, что не смог найти ее лабораторию на седьмом этаже, она рассмеялась.
Чтобы добраться до лаборатории, мне пришлось выйти обратно на улицу, обогнуть Юрис-холл, пройти под двумя лестницами, найти скрытую подвальную дверь, а потом проследовать по коридору назад. К тому времени, когда вход отыскался, я весь взмок и ощущал себя так же странно, как Алиса в кроличьей норе. То, что я обнаружил внутри, оказалось не менее странным.
Карни устроила встречу с представителем компании «БиоПак Системс Inc», чтобы продемонстрировать их новое оборудование для измерения физических показателей нескольким студентам и коллегам. Она привела меня в белое помещение без окон, где сидел аспирант, облепленный датчиками для измерения сердечного ритма, кровотока и уровня проводимости кожи. С десяток исследователей, в основном женщины, жадно следили за четырьмя пульсирующими цветными линиями, бегущими по плоскому монитору.
Слушая объяснения Карни, я одновременно думал о том, насколько эта сцена отличается от занятий в бизнес-школе Йельского университета, которые я посещал в начале 1990-х. Преподаватели были почти сплошь мужчины, а упор делался на математику и финансы, а не на биологию. Мой любимый курс – использование дифференциальных уравнений в ценообразовании производных финансовых инструментов – вел сотрудник «Дж. П. Морган» в дорогом костюме. Если бы мне показали аудиторию, в которой привлекательная блондинка подключает электроды к небритому мужчине, я бы предположил, что тут снимают кино, а не ведут семинар.
Карни первой готова признать, что выглядит и ведет себя не как чопорный университетский преподаватель. Во время этой демонстрации она была одета во все черное, на ногах красовались модные лаковые черные сапоги. В ней есть природная энергия, в кино ее могла бы сыграть Рене Зеллвегер. Карни сосредоточила внимание на взлетах и падениях зеленой линии, которая показывала кожно-гальваническую реакцию – КГР. Так она пояснила ее суть: «КГР показывает, как меняется проводимость кожи в ответ на несистематическое вегетативное возбуждение. Человек испытывает шок во время действия стимула. Не обязательно физического. Я могу его не касаться, а просто напугать, и зеленая линия изобразит скачок. Если он почувствует боль, страх или напряжение, мы увидим, как она ползет вверх».
Мне стало ясно, что имелось в виду, когда она попросила нас покричать и похлопать в ладоши. Физическая реакция, обозначенная зеленой линией, последовала рефлекторно. Но она была не мгновенной. Напротив, на то, чтобы среагировать, коже требовалось от одной до трех секунд. Хлопок – пауза – скачок. Крик – пауза – скачок.
Карни сравнила зеленую линию с остальными, которые фиксировали действие раздражителей от других электродов, подключенных к аспиранту. Реакция кожи казалась замедленной по сравнению с моментальной реакцией мозга, но быстрой по сравнению с сознательной реакцией. Карни рассказала, что КГР использовалась в эксперименте, который ученые из Университета Айовы поставили на азартных игроках. Гальваническая реакция кожи испытуемого выражала его отчаяние по поводу неудачной ставки еще до того, как сам он осознал, что ставка была неудачной. Получается, наша кожа говорит нам, что мы сейчас потеряем деньги, раньше, чем это понимает наш разум.
Потом Карни объяснила, как различные виды раздражителей вызывают различные виды физических реакций, которые начинаются в мозгу и распространяются по всему телу. Во время теста мы наблюдали, как четко отражаются на экране физические реакции аспиранта: мозговые волны, изменения пульса и кровяного давления, разница в уровне проводимости кожи. Но он не осознавал этих изменений – по крайней мере, если и осознавал, то не сразу. (Мне подумалось, что линия КГР у тренера Боба Гибсона, когда вместе с игрой близилась к финалу его тренерская карьера, должна была скакать как сумасшедшая, но он, вероятно, тоже не осознавал этих изменений.)
Если «тонкий срез» представляет собой последовательность физических реакций, как показала Карни, то теоретически должна быть возможность ими управлять так же, как мы управляем другими функциями организма. Реакции занимают около секунды. Они относительно медленны и зачастую изменяемы. Действительно, через несколько минут аспирант, облепленный датчиками «БиоПак», сумел сгладить свои физические реакции на наши крики и хлопанье в ладоши. Он начал привыкать к испытанию и уже не впадал в стресс. Иными словами, он постепенно становился экспертом по такого рода ситуациям, и поэтому ему удалось взять под контроль реакцию своего организма на шок. В последний раз, когда я на него крикнул, зеленая линия едва пошевелилась.
* * *
В перерыве между демонстрациями я спросил у Карни, можно ли преодолеть сложности, возникающие из-за «тонких срезов». Как нам повлиять на собственные биологические реакции и на реакции других людей? Вместо того чтобы прямо ответить на мой вопрос, она резко села, откинулась в кресле, заложила руки за голову и поставила сапоги на стол передо мной, так что я уставился на подошвы. Вышло что-то вроде позы «дело выгорит», которую я привык видеть у коллег из «Морган Стэнли», когда в 1990-е годы работал на Уолл-стрит.
Затем она спросила: «Так что во мне изменилось за последние несколько секунд? Биологически как я изменилась?» Когда я шутливо заметил, что она теперь больше похожа на банкира, Карни тут же переменила позу и подалась вперед. «Совершенно верно. Тестостерон можно было нюхом учуять. Это была повелительная поза».
Потом она рассказала мне о недавнем эксперименте, который провела совместно с Эми Кадди из Гарварда и Энди Япом из Колумбии. По их просьбе 42 студента приняли позы, которые она называла «повелительными» и «скованными». «Повелительные» – это либо та самая «дело выгорит», которую она мне показала, либо стоя с широко расставленными ногами, опираясь руками о стол перед собой. «Скованные»: сидя, сгорбившись, положив руки на колени, или стоя, сутулясь, со скрещенными руками. Студентам велели застыть в этих позах на 60 секунд.
Исследователи взяли образцы слюны до и после принятия позы, чтобы определить изменения в уровне тестостерона (гормона, который связывают с доминированием и высоким статусом) и кортизола (который связывают со стрессом и слабостью). Различия были поразительны. У студентов, принявших повелительные позы, резко повысился уровень тестостерона и понизился уровень кортизола. Они сообщили, что чувствуют себя более «значительными» и «важными». В стандартном финансовом тесте они оказались готовы идти на риск. У тех, кто принимал скованные позы, значения показателей были обратными.
По заключению Карни и ее коллег, «данные результаты могут найти важное применение в повседневной жизни». Всего лишь приняв повелительную позу, мы можем повысить уровень тестостерона, чтобы вести себя увереннее или активнее. И наоборот, если вы обеспокоены собственной агрессией, можно добавить кортизола, ссутулившись. Это на удивление простая возможность подкорректировать гормональный уровень (в ту или иную сторону) перед важной встречей или презентацией.
Поскольку эти гормональные изменения, по данным Карни, сохраняются в течение некоторого времени – как минимум, семнадцати минут, – принять позу можно раньше, находясь в одиночестве, и все равно получить выгоду от подскочившего тестостерона. Посмотрите, как ведут себя боксеры в раздевалке перед боем. Они принимают самые повелительные позы, накачивают тела тестостероном перед тем, как выйти на ринг. И вы можете готовиться к рабочему дню точно так же, но в конференц-зале, а не в раздевалке. Просто встаньте за стол, вытянув руки и расставив ноги, наклонитесь вперед и ждите, когда в кровь хлынут гормоны.
По мере усовершенствования методики мы, возможно, научимся частично противостоять собственным негативным «тонким срезам», просто приняв определенную позу и подождав пару минут. Нет ничего удивительного в том, что эксперимент с позами вызвал изрядный интерес у широкой публики; однако он помогает уяснить, что мы все еще остаемся на поверхности: как только мы лучше поймем, каким образом физиология влияет на наши решения, то сумеем обуздать и использовать эту силу.
* * *
Когда Дана Карни и ее коллеги проводили эксперимент по выявлению расизма среди врачей, их беспокоило одно: некоторые участники могли догадаться, что исследование разработано с целью выявить имплицитный расизм, и тем самым исказить результаты. Поэтому они попросили врачей высказать свои идеи по поводу цели эксперимента. Этот вопрос невольно указал на возможное решение проблемы скрытого расизма.
Врачи умны и проницательны, а тест IAT хорошо известен в медицинских университетах. Некоторые участники эксперимента удивились, зачем исследователи выдали им фотографию мистера Томпсона. Около четверти врачей предположили, что исследование проводится для определения расовых предрассудков еще до того, как их об этом спросили.
Исследователи исключили их результаты из итоговых цифр, но увидели в этой подгруппе иной потенциал. Их проверили отдельно, чтобы посмотреть, предложат ли эти врачи иное лечение. Так и произошло. Хотя «знающая» подгруппа, как и остальные, показала во время тестирования скрытое благоволение к белокожим, однако они прописали чернокожим пациентам больше, а не меньше, препарата. Другими словами, как только врачи поняли, что проблемой является раса, она тут же перестала быть проблемой. Они сознательно уравновесили свое бессознательное смещение в сторону белокожих пациентов, как водитель приноравливается к разболтанному рулю.
Несколько секунд и один взгляд на фотографию мистера Томпсона изменили подход некоторых врачей к лечению больного под влиянием его расовой принадлежности. Но несколько секунд осознания того, что раса является темой исследования, поменяли отношение других врачей к пациенту на противоположное. Подразумевается, что если у вас есть скрытые расовые предпочтения, вы должны быть в курсе и не забывать об этом. Врачи, которые при виде чернокожего пациента тратят хотя бы мгновение на то, чтобы вспомнить результат своего IAT, обладают некоторым иммунитетом против собственных бессознательных расовых предпочтений. Совет тот же, как и в случае сублиминальной рекламы фастфуда или миллисекундного порнографического изображения: совсем небольшое усилие мысли легко может исправить любую поспешную реакцию.
Трудно и даже, пожалуй, невозможно изжить имплицитные расовые предпочтения. Но мы можем отвести себе время на то, чтобы осознать их, пройдя IAT или аналогичный тест, а потом помедлить, прежде чем принимать решение, когда есть шанс, что на наше суждение могли повлиять скрытые предрассудки. Мы способны укреплять положительные стереотипы и игнорировать отрицательные, способны победить имплицитный расовый фаворитизм с помощью разума.
В общем, осознавая опасности «тонких срезов», мы можем подготовиться к преодолению этих опасностей. Зная, что, как показали опыты Даны Карни, на некоторые суждения лучше потратить несколько минут, а не несколько секунд, мы сможем подождать подольше, прежде чем выносить суждение. Если вы хотите преуспеть в искусстве «тонких срезов», стоит подготовиться заранее и научиться делать моментальные выводы, только когда вы знаете, что они достаточно хорошо обоснованы. Вот что по этому поводу говорит семейный гуру Джон Готтман: «Наш скоростной анализ работает потому, что каждый „тонкий срез“ данных на самом деле основан на огромном количестве „толстых срезов“ – то есть огромном объеме данных, которые мы собирали и проверяли на тысячах других пар в течение более тридцати лет».
Оказывается, врач, который глядит на фотографию чернокожего пациента, и ученик, наблюдающий за учителем на двухсекундном видео, выполняют похожие задачи. Так же, как и молодая американка, которая смотрит видео о террористах на Ближнем Востоке, или юноша с Ближнего Востока, который разглядывает шикарную американскую жизнь на фотографиях. Или неважно кто и неважно где – любой человек, который судит других на основе первого впечатления. По «тонкому срезу» мы бессознательно в считанные секунды делаем категоричные выводы о других. К сожалению, они часто оказываются ошибочными. К счастью, их можно сознательно исправить.
Даже распространение заразных убеждений можно повернуть вспять. Авторов исследования о заразности расизма заботило, что происходит, когда «маленькая девочка чувствует, как отец чуть крепче сжимает ее руку, проходя на улице мимо чернокожего незнакомца; или маленький мальчик замечает, что его мать неохотно говорит и старается не поднимать взгляд, стоя перед чернокожим кассиром в супермаркете». Но они все же пришли к вот таким обнадеживающим выводам: «оборотная сторона этих результатов, конечно, в том, что акты подлинного эгалитаризма также могут формировать межрасовые отношения, ведя их к равенству».
Вставьте любое интересующее меньшинство в приведенные выше цитаты, и получите точное описание многих мировых проблем. И, пожалуй, их частичного решения.