На следующее утро Себастьян ушел в издательство совсем рано – практически сбежал из дома – скорее из-за того чувства неловкости, которое он испытывал, находясь рядом с Никки, чем от желания работать. Никки до изнеможения умоляла его не ревновать ни к бывшему мужу, ни к шефу, ее терзали воспоминания о самых тяжких моментах ее предыдущего брака с этим безумным Отелло, и в слезах просила его не делать глупостей. Несмотря на приложенные усилия, Себастьян ничего не мог с собой поделать. Ему никак не удавалось выбросить из головы выражение лица Таиландочки, когда он застал ее с Доносо. И это сказало ему больше, чем все слова вместе взятые. Он выскочил из дома, не побрившись, с красным пятном на всю щеку От диванной подушки, над которым всласть смогут поиздеваться друзья. Солнце осторожно выглядывало в просветы между тучами и отражалось в разлившихся по тротуарам лужах.

В голове все кружились слова Никки. Что ты себе возомнил? Что я наставляю тебе рога с Элианой, с моим шефом, со всеми подряд? Когда ты, черт тебя побери, поймешь, что я люблю тебя? Ну, она, конечно, преувеличивает. Но откуда эта дурацкая неуверенность? Неужели у них так будет всегда? Он будет терзаться сомнениями и походя делать несчастной ее? Так или иначе, с этим нужно заканчивать. Просто невыносимо – женаты всего ничего, а он уже спит на диване.

Шагая мимо особняка дяди Юргена, Себастьян бросил настороженный взгляд за растрепанные сосны, словно ожидая, что оттуда выскочит призрак в очках-консервах. Сад выглядел запущенным. Пожелтевшая лужайка и ржавый трехколесный велосипед у ступеней главного входа. Интересно, чей это велосипед? Темные запыленные окна второго этажа подслеповато щурились на улицу. С какой комнаты начнем уничтожение? Что будет с дядей?

Нет. Он этого не сделает.

Себастьян страшно поразился, не обнаружив ранее отделявшую «светлую комнату» от соседнего офиса стену. Теперь «светлая комната» превратилась в просторный зал с множеством пустых письменных столов, на которых удобно устроились новенькие элегантные iMac DV в пластиковых чехлах. Пройдет немного времени, и они дружно примутся выплевывать огромное количество сводок новостей и прочей полезной и не очень информации. Рядом с Надей и Наоми красовался постер с Ларой Крофт – вездесущей кибергероиней. Шорты в обтяжку, едва не выскакивающие из выреза ярко зеленого флуоресцирующего топа налитые груди: ее создателями, без всякого сомнения, были мужчины.

Пиксель и Браудель пыхтели над рекламой одного из супермаркетов. Себастьян сел за стол и включил компьютер.

– Что тут у нас происходит? Я что-то упустил?

– Мы растем, – пояснил Браудель. – Уругваец просто гений. Они подписали бюджет и согласились нанять еще четырех графических дизайнеров. К концу недели они уже будут здесь. А это пятно? Жена приложила?

– Отлично, отлично… – пробормотал Себастьян, удивленный необычным красноречием Брауделя и пропустив мимо ушей последнее замечание.

Его вдруг кольнуло чувство ностальгии по тем временам, когда они работали здесь только втроем и между ними царил дух товарищества; а Цитадели с ее соблазнами еще не было и в помине.

– Ты сегодня раненько, – заметил Пиксель.

– А вы-то сами не раненько? Только не говорите, что оставались тут на всю ночь, – парировал Себастьян, пробегая глазами заголовки свежего выпуска «ТП» на столе, с замиранием сердца ожидая увидеть нечто на подобие: «Пожар в Национальном архиве: ценнейшие документы уничтожены пламенем». Это было бы следующим логическим шагом – избавиться от доказательств и негативов, а потом и от людей, державших в руках фотоаппараты, телекамеры и магнитофоны. А потом – а может, и раньше – от тех, кто помог Монтенегро стереть из реальности нежелательных людей, факты и негативы.

– Ты среди нас единственный, кого в постели поджидает постоянный партнер по забавам, – буркнул взлохмаченный Пиксель, мигая красными от недосыпа глазами. – А меня уже достали и шлюхи, и больница. Здесь хоть с Брауделем посидишь. Верно, приятель?

Браудель промолчал.

– Что по «Фаренгейту»?

– Тебе предстоит заняться кухней. Элисальде ничего не оставил. Похоже, он без объявления войны свалил в Санта-Крус. От Алисы вчера даже искры летели. Так что его минуты в «ТП» сочтены.

– Ну, это как всегда.

– На этот раз, думаю, все серьезно. Я тут кое-что слышал. Вроде как уже распечатали приказ об увольнении.

Пиксель отвернулся и снова принялся за рекламу.

– Как отец?

– Я не хочу об этом говорить.

Сомнений нет, он стал относиться к Себастьяну по-другому, и это не паранойя. Пиксель стал к нему заметно холоднее и держался не как с другом, а как с обычным коллегой по офису. Может быть, Браудель прав – причиной всему Nippur's Call и не нужно терзаться чувством вины.

Себастьян посмотрел на приятеля, словно ожидая, что тот вот-вот превратится в принцессу воительницу с заколдованным мечом в руках и усмешкой на губах. Тело Шварценеггера в роли Конана-Варвара, голова графического дизайнера из издательства. Забавно. Тема для очередного Цифровичка.

А может быть, Браудель ошибается. Может, Пиксель только что обнаружил, что от него многое скрывают. Для этого не нужно быть семи пядей во лбу или иметь какое-то особое чутье. Достаточно просто повнимательнее приглядеться, прислушаться к взволнованному неровному дыханию и беспокойному пульсу. Можно было бы так легко все изменить – просто пригласить его на кофе и поделиться своими секретами. Способ легкий, но не лучший. Не исключено, что уже слишком поздно, и нужно быть чересчур наивным, чтобы полагать, будто, открыв тайны, можно в тот же миг без остатка уничтожить проведенные в сумраке теней недели.

Неужели теперь ему до конца жизни расплачиваться за совершенную ошибку? И он всю жизнь будет метаться в отчаянных попытках заштопать свой в клочья изодранный мир, бросаясь залатать очередную расползающуюся дыру между несколькими версиями себя самого? Внезапно Себастьяну припомнился эпизод из детства: они с Паглиа – соседом и лучшим другом – устраивали автогонки с радиоуправляемыми модельками машин. Паглиа был года на три постарше и научил Себастьяна читать, считать и играть в футбол. У него были явные способности механика, и он так отладил свой BMW, что у Себастьяна не было никаких шансов выиграть заезд. Однажды утром Себастьян обнаружил, что дверь в дом приятеля открыта, а его самого нигде не видно. Тогда он забрался к нему в комнату, выкрал BMW и разбил ее камнем. Правда, почти тут же ему стало страшно стыдно, Себастьян раскаялся и пошел повиниться. Его простили, но прежней дружбы больше не существовало. Доверие оказалось еще более хрупким, чем машинка. Так и сейчас – один ошибочный шаг оставляет ничем не стираемые следы.

Себастьян тяжело вздохнул и без всякого желания принялся за фотографии фруктов, салатов, горячих блюд и десертов для «Кухни недели». У него просто руки чесались пристроить креветочный хвост и крабовые клешни к тушке лосося и раскрасить его чешую в бирюзовые тона.

В десять в дверях появилась Алиса – голубые глаза, видеокамера в руке – в сопровождении молоденькой девушки с длинными светлыми косами и смущенным взглядом. Это была племянница Алисы, она периодически заходила в издательство, наверняка предаваясь мыслям, что скоро, очень скоро тоже возьмет в свои руки один из отделов. Такова счастливая и неизбежная судьба всех Торрико.

– Надо же, какой сюрприз – еще так рано, а ты уже здесь, – насмешливо бросила Себастьяну Алиса. – А я уж думала, что ты нас совсем забросил.

– Вообще-то я здесь почти каждый день, просто довольно рано ухожу.

– В Цитадели полно работы, да? Ну, тогда нам несказанно повезло, что ты ухитряешься уделить нам хотя бы несколько минут.

В Цитадели полно работы. Что она хотела этим сказать? Издевательская интонация, слова жалят, как плетью. Рио-Фухитиво – городок маленький, слухами полнится. Наверное, мало кто остался в неведении, во что он умудрился вляпаться.

Не нужно ершиться и подозревать всех и каждого в том, что они имеют что-то против него.

Алиса представила Николь. Она подрабатывала в «средней комнате» и, по распоряжению Джуниора, теперь будет два раза в неделю работать здесь. У нее большие способности к рисованию (щеки залились румянцем), она собирается изучать графический дизайн в Лос-Анжелесе (неуверенная улыбка), и ей необходимо набраться опыта (утвердительный кивок). Пиксель и Браудель тоже согласно закивали. Себастьян перевел растерянный взгляд с одного на другого – ему об этом было ничего неизвестно. Хотя ему грех жаловаться – сам попросил разрешения работать полдня. Молодежь врывалась в жизнь, пихаясь локтями и размахивая бензопилами, а кто вовремя не увернулся – будет разделан на мелкие кусочки и пойдет на корм свиньям. Скоро никто и не вспомнит о Цифровых Созданиях, и оставленный Себастьяном след растворится в воздухе, как растворялись прежние сторонники Монтенегро.

Николь гордо прошлась по комнате – Алиса снимала ее на видео, – косы слегка подрагивали на аккуратной маленькой девичьей груди. Затем уселась за компьютер Пикселя, на экране которого проплывали изображения Ракель Уэлч. Наоми и Надя с плакатов настороженно поглядывали на новенькую. Женщина в их владениях? Себастьян подумал, что она вполне может быть знакома с Варой – обе примерно одного возраста и принадлежат к одному социальному кругу, а Рио-Фухитиво отнюдь не мегаполис. Пиксель попросил Брауделя немного поработать самому: «Дам кое-какие инструкции племяшке».

Себастьян углядел каплю ехидства в ухмылке Алисы и понял ее послание: «Мы хотим, чтобы ты остался с нами. Но ты бы уж кончал выпендриваться и брался бы за дело как следует, а то наше терпение на исходе».

Да, еще можно вернуться к прежней жизни. Бросить Цитадель, помириться с Никки и Пикселем, принять заготовленную ему Джуниором и Алисой роль. Пока еще все возможно.

В полдень зазвонил телефон. Срочно, клиника. Браудель передал трубку Пикселю, тот слушал несколько секунд, раза три кивнул и сказал «да» и нажал на рычаг. Затем рысью бросился из офиса; Себастьян побежал за ним и уселся рядом в такси.

Всю дорогу они молчали, Себастьян похлопывал Пикселя ладонью по колену, не обращая внимания на бивший в лицо через открытое окно ветер и растрепавшиеся волосы. Солнце смотрело на город, облокотившись о рекламные лозунги на стенах домов. Высаженные мэром на проспектах жакаранды быстро проносилились мимо – так же как и легко поддающиеся оцифровке лица продавцов, прохожих и мотоциклистов.

В клинике их встретил врач с седеющими усами и повадками игрока в гольф. Он подошел к Пикселю и сказал:

– Мне хотелось бы сообщить вам о смерти отца потактичнее, но я не представляю, как это сделать.

Пиксель в сопровождении врача вошел в палату. Себастьян остался на скамейке в коридоре. Что там с пятном в легких его мамы? А папа, когда он собирается приехать? Ох, эти странные связи между родителями и детьми. Эти нити, что могут не причинять хлопот и не напоминать о себе десятилетиями, а потом вдруг снова возникнуть такие же прочные и вечные, как и раньше, проскальзывая в самых нейтральных жестах и фразах. Он ни за что в жизни не хотел бы пережить то, что выпало Пикселю. Не хотел молиться за здоровье любимого существа, обвешиваться амулетами и совершать ритуалы, призванные вырвать больного из прострации, или просыпаться в три часа ночи в холодном поту от кошмаров с несчастными случаями и похоронами.

В общем, его ситуация еще не самая худшая. Себастьян постучал по дереву и потрогал аметист на шее.

Пиксель вышел через двадцать минут и молча обнял Себастьяна затем сказал, чтобы тот ехал к себе, что ему нужно уладить массу организационных моментов, заняться похоронами и так далее и что он предпочел бы делать это сам. Себастьян возразил, что останется. Позвонил в издательство и проинформировал о случившемся Джуниора.

Домой он приехал поздно, выжатый как лимон. В морге Пиксель висел у него на плече и рыдал как ребенок. Себастьян чувствовал себя старшим братом; никогда не думал, что разделит с другом столь интимный момент. Очарование исчезло, когда Пиксель вдруг поднял глаза и уставился на него бессмысленным взглядом, словно увидев впервые в жизни.

– Пиксель, это я. Себастьян.

Пиксель молча изучал его несколько томительных секунд без всяких признаков узнавания. Затем снова повис на плече и зашелся в плаче.

Никки еще не было. Хотел поговорить с Исабель, но не смог ее найти. В итоге заперся в кабинете и занялся ее фотографиями. На одной поместил Исабель и ее спутника – счастливую улыбающуюся пару – на пляж Рио-де-Жанейро. На другой фотографии ее обнимал уже другой мужчина. Себастьян узнал в нем министра сельского хозяйства, молодого технократа, ставленника Монтенегро, женатого на аргентинке. Теперь кое-что стало немного понятнее. В жизни Исабель было два мужчины – муж и любовник.

Так же, как и у Никки?

Какая-то нездоровая склонность примерять все к Никки.

Исабель, несмотря на то, что ему нечасто доводилось ее видеть, вызвала в нем теплоту и симпатию. Он хотел, чтобы она была счастлива. Чтобы не работала в Цитадели, не марала рук, участвуя в зловещей секретной команде властителей тайн. Он вспомнил, как она у себя в кабинете пыталась предупредить его, передать ему срочное сообщение, чтобы он уходил, что пока еще есть такая возможность. Нужно было послушаться.

Подумал о Пикселе, увязающем в компьютерном болоте Nippur's Call, о Никки, спорящей с шефом в его машине, ее лицо отчаявшейся любовницы, которую вот-вот бросят. Может, вся история о шантаже и бывшем муже была высосана из пальца? Уж больно неправдоподобно она звучала.

В какой-то степени Себастьян был рад, что Исабель не оказалось на месте. Что, черт побери, он ей скажет?

Что же делать?

Плеснул себе стаканчик красного вина и включил телевизор. Затем полил цветы, покормил рыбок и снова спросил себя, где же Никки. Пощелкал пультом и остановился на «Тасманском дьяволе» – ее любимый мультик. Ему надоела эта квартира. Нужно, наконец, выплатить первый взнос за приглянувшуюся квартиру по ту сторону реки. Если еще потянуть, то будет поздно – спрос на жилье в Рио-Фухитиво рос не по дням, а по часам.

Сколько спален – одна, две, три? Останется ли он жить с Никки? Будут ли у них дети?

Себастьян вздохнул и отправился в туалет. Вернувшись в гостиную, собрался было плюхнуться на диван, как вдруг заметил нечто странное на большой свадебной фотографии: он пропал и Никки осталась одна, прижимая к себе букет роз (одна из них выбилась из букета и безвольно уронила поникшую головку, в то время как ее подруги бодро торчали, почти касаясь подбородка Никки.)

Он исчез, и Таиландочка осталась одна.

Дрожа от гадкого предчувствия, Себастьян отправился к себе и убедился, что исчез со всех фотографий на стенах и письменном столе, где ныне красовались лишенные присутствия человека пейзажи, сами будто пустые рамки из потемневшего серебра.

Достал альбом медового месяца: со снимков непостижимым образом исчезло изображение, должное соседствовать с изображением его жены. Оно пропало с фотографии на белом песчаном пляже в Антигуа: утопающие в море слепящего солнечного света тела; Никки, подставляющая безжалостному глазу камеры влажную загорелую кожу и тонкие ниточки ярко-желтой лайкры, призванные убедить окружающих в наличии бикини. Испарилось с фотографии у входа в супермодернистский отель, являющий современное представление взглядов архитекторов девятнадцатого века на средневековую крепость; Никки с фотоаппаратом в левой руке, правая горизонтально повисла в воздухе, обнимая некую бесплотную сущность – того, кто был с ней на Карибах во время медового месяца, вернулся обратно жив-невредим и внезапно обнаружил, что все признаки его пребывания под тропическим солнцем тщательно стерты. Не осталось ровным счетом ничего – ни следа от его путешествия по бескрайним трепещущим саргассам.

Это была неаккуратная, наспех сляпанная работа – зачастую видны были тени от исчезнувшей из кадра фигуры, или фигура оказывалась стертой не до конца, или не слишком точно подобран заполнивший опустевшее место цвет. Но столько фотографий. Неужели они смогли это провернуть всего за один день? И откуда им было знать точное местонахождение каждого снимка? Неужели в этом как-то замешана Никки?

Перед глазами поплыли картины, где Люди-В-Черном каждый день – пока он работал в Цитадели, а Никки сидела на лекциях в университете – пробирались в их дом и обследовали его сантиметр за сантиметром.

Грубая работа. Как если бы этим занимался Пиксель.

Сидя у себя в комнате на кровати среди наваленных поверх голубого с огромным солнцем в окружении звезд одеяла многочисленных фотоальбомов, Себастьян медленно ощупывал свое тело, словно пытаясь удостовериться в собственном существовании и в том, что все это не сон – ни его, ни чей бы то ни было, куда он умудрился угодить каким-то непостижимым образом.

Нужно бы проверить и остальные альбомы.

Только вот страшно открыть их и убедиться, что его нигде нет. Кого?…