Врач-невролог Нина Сергеевна Н. предвкушала скорый отпуск. И раздумывала, где бы его провести. Надо сказать, что большинство ее коллег ездили отдыхать за границу: кто в Египет, кто в Турцию, а кто и в Европу: в Италию, Испанию или Грецию. После чего возвращались оттуда с ворохом впечатлений и обновок, которыми потом наперебой хвастались друг перед другом. Конечно, Нине Сергеевне очень хотелось выглядеть не хуже других и хоть недолго, да побыть в центре людского внимания. С другой стороны, она, как верующий человек, считала себя не вправе заниматься шопингом и разъездами «по заграницам» в ущерб «единому на потребу». Куда полезнее для души было бы отправиться в паломничество по святым местам. Однако куда именно? Опять же: не прослывет ли она тогда среди коллег белой вороной? А может, поступить проще? И купить путевку в Израиль? Разумеется, она не будет с утра до вечера жариться на пляже, как прочие туристы, а посетит Вифлеем, Храм Гроба Господня, Горний Успенский монастырь и другие святые места, о которых до этого лишь читала в книжках… Иначе говоря, разумно совместит приятное с душеполезным. Именно на этом варианте в конце концов Нина и остановилась.

Однако, пока она раздумывала да прикидывала, настало время отпуска. А в туристических агентствах города, как назло, не нашлось подходящих ей по времени поездок в Израиль. Имевшиеся туры были, самое раннее, на осень, в то время как сейчас на дворе стояло начало лета… Так что Нине Сергеевне оставалось лишь сетовать о том, что ее отпуск пройдет впустую, как вдруг…

Как вдруг в один из вечеров, когда она коротала время перед телевизором, в ее квартире раздался телефонный звонок. И в трубке послышался мягкий мужской голос:

— Здравствуйте, Нина Сергеевна! Вы меня узнаете? Я — отец Олег. Да-да, из собора… Бог благословит! А я к Вам с просьбой. Видите ли, Владыка благословил меня окормлять православную общину на Лихострове. А мне одному будет сложно с этим справиться. Службы, требы, семья… Так вот я и хотел попросить Вас помочь мне. Ну, пожить там, помолиться со старушками, поучить их основам православной веры. Да-да, там есть где жить. Церковный дом недавно отремонтировали. Так что он вполне годится для жилья. Кстати, впоследствии я думаю создать на Лихострове женскую монашескую общину и богадельню. Поэтому мне крайне необходим такой специалист, как Вы. Вы согласны? Спаси Вас Господи! Тогда давайте съездим на Лихостров вместе. Я как раз завтра в восемь утра собираюсь поехать туда. Что ж, тогда — до встречи!

От волнения Нина Сергеевна даже забыла повесить трубку. Так вот почему ей не удалось купить тур в Израиль! На это не было воли Божией. Вместо этого Господь устроил так, что она поедет на Лихостров и будет помогать отцу Олегу воцерковлять местных жителей. А когда при тамошнем храме возникнет монашеская община, станет ее старшей сестрой. Разумеется, к этому времени она примет постриг. Надо сказать, что втайне Нина Сергеевна уже давно мечтала об этом. Ведь куда лучше быть не просто одинокой незамужней женщиной, а инокиней, невестой Христовой. Интересно, какое имя она получит, когда ее будут постригать в монахини? Надежда? Нимфодора? Неонилла? Нунехия? Ведь чаще всего человеку, принимающему монашество, дают имя на ту же букву, с какой начинается и его мирское имя… Из любопытства Нина даже раскрыла церковный календарь и просмотрела все женские имена, начинающиеся на букву «Н». Больше всего ей понравилось имя «Нонна». Оно звучало кратко и величественно. Вдобавок, и его значение: «посвященная Богу» пришлось Нине по душе. Что ж, если Господу угодно призвать ее на служение Себе, да будет так. С этими мыслями Нина заснула. И во сне увидела себя величественной старицей в монашеской одежде, с игуменским крестом на груди, окруженной сонмом сестер, чутко внимающих ее мудрым речам. Какой же это был замечательный сон!

* * *

Правда, следующее утро началось с искушения: разоспавшаяся по случаю отпуска Нина Сергеевна проснулась, когда на часах была половина восьмого. Однако она все-таки успела домчаться на такси до городской пристани, где ее уже поджидал отец Олег. Нина заметила его издалека — по черному подряснику, в который был одет молодой священник. Потому что, в отличие от старых батюшек, которые со времен «воинствующего атеизма» привыкли соблюдать приемы конспирации, так что, выходя из храма, надевали светскую одежду и прикрывали нижнюю часть лица воротником пальто, чтобы не было видно бороды, отец Олег, ничтоже сумняся, ходил по улицам в подряснике и черной бархатной скуфейке. Ибо считал, что, как священник, он обязан открыто исповедовать свою веру безбожному миру.

Несмотря на ранний час, на пристани толпился народ. Ведь добраться от города до Лихострова можно было лишь дважды в сутки: в восемь утра и в шесть вечера. А единственным транспортным средством, связывавшим город и остров, был старый-престарый, еще дореволюционный, буксирный пароход «Лебедь», который местные острословы переименовали в «Лапоть». По местным преданиям, во оны времена это суденышко принадлежало купцам Баклановым, бойко торговавшим на Лихострове и на близлежащих островах водкой и пивом и сколотившим на этом свои капиталы. Разумеется, те времена, равно и сами Баклановы, давно уже канули в Лету. Зато «Лебедь», как и сто лет назад, продолжал курсировать между Н-ском и Лихостровом, перевозя туда-сюда людей и грузы. И пережив не только своих прежних хозяев, но и множество пароходов и пароходиков, построенных в советские времена и превосходивших его по скорости и удобству, тем самым подтверждая известную поговорку: «много нового, да мало хорошего»…

…Несмотря на то, что от пристани до Лихострова было, что называется, рукой подать, ветхому и тихоходному «Лебедю» потребовалось около получаса, чтобы преодолеть узкую полоску реки между городом и островом. Впрочем, за это время отец Олег успел рассказать Нине о том, что до революции на Лихострове был деревянный храм, освященный в честь пророка Божия Илии. По преданию, в начале XVIII века его посещал сам император Петр Первый, когда бывал в Н-ске. И даже читал там Апостол во время Литургии. Рассказы и россказни о визите царя-реформатора на Лихостров составляли основную часть местных преданий. Другая, несколько меньшая, относилась уже ко второй половине XIX века. Героями этих преданий являлись лихостровские купцы Баклановы, известные своими несметными богатствами и безудержными кутежами, в которых они и промотали все свои неправедно нажитые денежки… Правда, существовало еще одно предание, не относившееся, так сказать, ни к петровским, ни к баклановским временам. А именно — о проклятии, якобы наложенном на жителей Лихострова последним тамошним священником, отцом Матфеем, которого в 1921 году арестовали прямо в храме, не дав ему закончить Литургию. Будто бы, когда чекисты выволакивали батюшку из алтаря, он крикнул: «Господь вас накажет за это! Все заживо сгорите!» Впрочем, в ту пору никто не придал его словам значения. Священника арестовали, храм закрыли, и Господь отнюдь не воспрепятствовал этому. Однако вскоре превращенная в клуб Ильинская церковь сгорела дотла от удара молнии. А с ней — и половина домов на острове. Вот тогда-то лихостровцы и вспомнили о проклятии отца Матфея. Тем более что с тех самых пор на острове каждый год случаются пожары. Правда, лишь теперь, спустя почти восемьдесят лет после ареста и гибели о. Матфея, до лихостровцев дошло, что это — Божия кара за вероотступничество, и они надумали обратиться ко Господу с покаянием. Впрочем, как говорится, лучше поздно, чем никогда…

Пока отец Олег рассказывал сие «печальное преданье старины», Нина Сергеевна смотрела вдаль на серые дома островитян, полускрытые в темной зелени густых тополей, на пустынную полоску песка у самой воды… Лихостров имел весьма унылый вид. Впрочем, именно так и подобало выглядеть проклятому месту. Единственным светлым пятном на фоне общей серости и беспросветности было некое деревянное здание, стоявшее на берегу. Оно было выкрашено в ярко-голубой цвет и увешано разноцветными треугольными флажками. Эти флажки, так же как и поблескивающий на крыше флюгер в виде кораблика, придавали зданию особенно нарядный вид. На здании виднелась какая-то вывеска… Вот уже стали хорошо видны большие ярко-красные буквы: «Пристань». Нина Сергеевна опешила: неужели это и впрямь местная пристань? Тогда почему же перед ней нет причала?.. Но тут…

— Смотрите, смотрите! — по-детски радостно воскликнул отец Олег.

Между серыми тучами, затянувшими небо, прямо над Лихостровом, вдруг блеснуло яркое солнце. И остров сразу преобразился. Какими добротными теперь казались стоявшие на берегу дома! А сколько здесь было деревьев! И какой замечательный вид на город открывался со здешней песчаной косы! Выходит, не случайно в старину художники, желавшие нарисовать панораму Н-ска, ездили ради этого на Лихостров! Но красивее всего смотрелось в солнечных лучах загадочное белое здание, над которым реяли на ветру разноцветные флажки… Теперь Нина готова была смеяться над страшной сказкой, рассказанной ей отцом Олегом. И кому только взбрело в голову выдумать такую ерунду? Этот чудесный остров — проклятое место? Не может быть!

— «Живущии во стране и сени смертней, свет возсияет на вы», — вполголоса произнес явно взволнованный увиденным отец Олег. — Смотрите, Нина Сергеевна! Господь дает нам знак, что благословляет наши труды. Мы просветим этот край светом Православной веры!

Но не успел он закончить фразу, как солнце вновь нырнуло за тучи. После этого Лихостров показался Нине Сергеевне особенно мрачным и безотрадным. Возможно потому, что она успела убедиться, насколько он был прекрасен при солнечном свете…

* * *

Церковный дом, о котором накануне упоминал отец Олег, оказался одноэтажным бревенчатым зданием с пятью окнами по фасаду. Судя по тому, что оконные рамы не успели потемнеть, их вставили совсем недавно. Правда, одно из стекол уже пересекала трещина…

Возле дома стояло около десятка старушек. При виде отца Олега они заулыбались и одна за другой стали подходить к нему под благословение:

— Здравствуйте, батюшка… А мы Вас так ждали, так ждали…

Нина Сергеевна стояла в стороне, вполуха слушая, как старушки наперебой засыпают отца Олега расспросами и местными новостями:

— Батюшка, как Ваше здоровьице? Чайку с дороги не желаете?

— …А ведь какой крепкий мужик был! Кабы не пил, так до ста годов бы дожил, как его дед Никандр…

— …А Вы сегодня молебны служить будете?

— Ох, батюшка, невестка меня поедом заела. Это же надо быть такой змеей! Говорит, скоро ли ты сдохнешь, старая дура? А я ей отвечаю: вот ужо пойду в церковь, так попрошу батюшку помолиться, чтоб ты первая сдохла, безбожница!

— А Вы погребальных наборов не привезли? Марья Колупаиха просила купить. Только, говорит, купи самый дешевый… все деньги внук отнимает да пропивает, только одну сотенную бумажку и удалось припрятать…

— …Дом-то и сгорел. Видать, он пьяный спать завалился да сигарету на пол и уронил… А ведь какой дом-то был. Еще прадедовский… Эх! Деды-прадеды строили, да внуки пропили…

— А это кто? Ваша матушка? — вдруг вопросила низкорослая щупленькая старушка, которой до этого момента все никак не удавалось встрять в разговор.

На миг в воздухе повисло молчание. Островитянки уставились на Нину Сергеевну. Под их любопытными взглядами ей стало не по себе. Что до отца Олега, то он, похоже, растерялся и некоторое время молчал. А потом неуверенно произнес:

— Нет, это моя знакомая. Ее зовут Нина Сергеевна. Она будет мне помогать.

А потом добавил:

— Между прочим, она врач-невролог. И работает в городской больнице. Так что, если у Вас возникнут какие-то проблемы со здоровьем, обращайтесь к ней.

Окажись на месте отца Олега кто-то другой, Нина Сергеевна наверняка высказала бы ему все, что о нем думает. В самом деле, разве посторонний человек вправе распоряжаться ею, как своей собственностью? Опять же, вчера отец Олег договаривался с ней всего лишь о том, что она будет вести духовные беседы с местными старушками и читать с ними акафисты. Однако о медицинских консультациях не было и речи… Тем не менее, Нина Сергеевна смолчала. Отказывать священникам она не привыкла. Вдобавок, сказать «нет» означало навсегда расстаться с мечтами о монашестве и игуменстве. Поэтому она снисходительно кивнула головой, словно подтверждая: «да, вы можете ко мне обращаться. Хотя прежде подумайте, стоит ли вам это делать».

Впрочем, старушки тут же потеряли интерес к Нине Сергеевне. За исключением разве что одной-единственной. А именно той, которая приняла ее за матушку отца Олега. Вот и сейчас, выглядывая из-за спин своих односельчанок, она пялилась на Нину Сергеевну. И, до глубины души возмущенная таким любопытством, Нина гордо отвернулась от нее.

Если бы она знала, что в этот момент за ней пристально наблюдает еще одна пара горящих неистовой злобой глаз!

* * *

Тем временем прерванный было разговор продолжался:

— …Да вот еще Анька Плашкина деньги послала на свечки. Мне, говорит, велели ему на могилу каждый день по свечке ставить, чтобы его душенька с Богом упокоилась.

— Это кто же ей такую чушь сказал? — насторожился отец Олег.

— Наверное, это ей бабка Лизавета посоветовала, — предположила высокая полная старуха в застиранной синей кофте. — Она же его и отпела…

— Что? — вскинулся отец Олег. — Как это отпела?

— А вот отпела, и все тут, — подтвердила обладательница синей кофты. — Я сама при том была. Пришла она, подымила у могилы такой медной штукой с крестиком на верхушке… вроде Вашего кадила, только с ручкой… «Вечную память» спела. Потом все на поминки пошли… на святом месте его душеньку помянуть, чтобы ей на том свете легче было…

— Что за чушь! — возмущенно воскликнул отец Олег. — Это же самое настоящее язычество! Они что, не знают, что отпевать покойника должен священник? Так нет же, пригласили какую-то колдунью!

— Так ее же все приглашают… — не сдавалась очевидица похорон. — Она у нас уже сколько лет и покойников отпевает, и младенцев крестит, и грыжу заговаривает… Оттого ее у нас все за глаза «попихой» называют…

— Какая она вам попиха! — вознегодовал отец Олег. — Колдунья она, вот кто! А ты-то, ты-то, Марфа, куда смотрела? Ладно, эта Анька ничего не понимает… Но ты вроде бы верующий человек… Это ты во всем виновата. Ты должна была пресечь это безобразие. А вместо этого пошла на поводу у колдуньи. Так где после этого твоя вера?

— Так что я могла сделать? — пробормотала пристыженная Марфа. — Хоронили-то его во вторник. А Анька до Вашего приезда ждать не захотела… Опять же, мы и не знали, приедете Вы или нет. Может, как в прошлый раз: ждали-ждали, да зря прождали…

На сей раз отец Олег решил закончить бесполезный разговор:

— Теперь видите, до чего вы дошли, живя без Бога! — обратился он к застывшим в растерянности старухам. — Храм разрушили, батюшку убили… Так нет же — вместо того, чтобы каяться в этом да Бога о прощении просить, вы всяким колдуньям потакаете. Мало вас уже Господь покарал? Смотрите, как бы с вами еще хуже не вышло!

— Простите, батюшка… Ох, простите старых… Впредь будем умнее… — И старушки, украдкой утирая глаза, гуськом потянулись в дом вслед за отцом Олегом, который собирался отслужить там заказанные молебны. Нина Сергеевна замыкала шествие. Не зная, что ее саму провожает все тот же пристальный, злобный взгляд…

* * *

— Ну как Вам Лихостров, Нина Сергеевна? — спросил отец Олег, когда они вместе, все на том же «Лебеде» возвращались в Н-ск. И, не дожидаясь ее ответа, решил высказать свое мнение об острове и его обитателях: — Сами видите, работы тут — непочатый край. Народ — вчерашние безбожники, не знающие даже азов Православия. Правильно сказано: если человек не верит в Бога, то начинает верить во все остальное. Вот они и верят во всякую языческую чушь… Это же до чего надо дойти, чтобы называть какую-то бабку-колдунью — «попихой»! За что боролись, на то и напоролись… Так Вы мне поможете, Нина Сергеевна?

— Благословите, батюшка! — откликнулась Нина. Потому что понимала: священник прав. И, хотя на дворе уже конец двадцатого века, обитатели Лихострова, судя по всему, весьма немногим отличаются от своих предков, которые более тысячи лет тому назад молились каким-нибудь Мокоши или Перуну. Какая же земная и небесная слава ожидает того, кто приобщит этих людей к Православной вере! Иначе говоря, ее саму. Не случайно же она носит имя святой Равноапостольной Нины, в стародавние времена просветившей светом Православной веры языческую Иверию… И вот теперь тезка святой Нины приведет ко Христу жителей Лихострова.

На другой день Нина Сергеевна, собрав вещи, уехала на Лихостров.

* * *

Весь первый день по приезде туда она занималась обустройством. Надо сказать, что церковный дом состоял из двух половин. Вернее сказать, одна из его комнат, так называемое «зальце», была отделена от другой, проходной комнаты, фанерной перегородкой, и переоборудована в некое подобие часовни. Стены ее были увешаны репродукциями икон, вырезанными из календарей. Еще несколько бумажных икон, наклеенных на фанеру, стояло в углу, на комоде, покрытом старинной цветастой шалью с обтрепавшейся бахромой. В противоположном углу виднелся стул, на спинке которого было укреплено гипсовое Распятие. А под ним стоял ящик с песком, из которого кое-где торчали свечные огарки. Судя по всему, стул с ящиком служили канунником.

В другой половине дома стояла кое-какая мебель: диван допотопного вида с валиками по бокам, комод, пара обшарпанных стульев… Конечно, для Нины Сергеевны, привыкшей к городским удобствам, подобная обстановка была, так сказать, спартанской. Однако она была не из тех, кто пасует перед подобными мелочами. Особенно когда впереди брезжит некая заманчивая и желанная цель… Нина не помнила, кто из королей в свое время сказал: «Париж стоит мессы» и сменил веру ради возможности взойти на французский трон. Но хорошо понимала: отказываться от шанса стать игуменией из-за отсутствия привычного комфорта — по меньшей мере глупо. Вдобавок, на донельзя захламленной повети отыскались и вполне сносный на вид кухонный столик, и даже круглый раздвижной стол, в свое время, вероятно, украшавший «зальце», а впоследствии, после поломки одной из ножек, перекочевавший на поветь, оказавшуюся для Нины Сергеевны поистине неисчерпаемым кладезем всевозможных находок. Чего там только не было! И старая одежда, и несколько картонных коробок, доверху набитых пустыми водочными бутылками, и ржавый детский велосипед, и связки газет, полуистлевших от времени и сырости, и фанерный ящик с елочными игрушками, и чернильница на белой мраморной подставке, и альбом с чьими-то фотографиями, и несколько учебников конца 40-х годов со следами крысиных зубов на обложках… и изданные в середине 50-х годов томики стихов Некрасова и Есенина… Нине оставалось лишь гадать, кем могли быть владельцы всех этих вещей и как сложились их судьбы… Впрочем, само то, что вещи, принадлежавшие этим людям, в конце концов оказались свалены на повети, говорило о многом…

Неудивительно, что после всех этих раскопок донельзя уставшая Нина легла спать еще засветло. Она спала крепко, без сновидений. Хотя в какой-то момент проснулась оттого, что услышала под окнами чьи-то тяжелые шаги. Сначала она подумала — это ей снится. Однако шаги не смолкали. Казалось, кто-то, невидимый в ночной темноте, ходил дозором возле ее дома. Нина встала, зажгла привезенную из города лампу и выглянула в окно. Улица была темна и пустынна. Так что Нина поспешила вернуться в постель, смеясь над собственной глупостью — это же какое пылкое воображение надо иметь, чтобы принять шум деревьев на улице за человеческие шаги! Да и кому могло взбрести в голову в глухую ночь невесть зачем шастать возле чужого дома? Успокоенная этими мыслями, Нина Сергеевна заснула. Тогда насторожившие было ее шаги раздались вновь. Правда теперь они стали тихими, почти неслышными. Звук их удалялся все дальше и дальше от дома, где безмятежным сном почивала Нина… Пока, наконец, не стих совсем…

* * *

Утро следующего дня Нина начала с того, что широко распахнула окна и двери дома, словно приглашая прохожих войти и помолиться вместе с ней. Потом она прошла в нежилую половину дома, зажгла свечи перед иконами и, положив на комод привезенный из города молитвослов, принялась громко читать утреннее правило, периодически прислушиваясь, в надежде, что кто-нибудь из лихостровских старушек явится разделить с ней молитвенные труды. Ведь они наверняка знали об ее приезде. По крайней мере, Марфа, которую позавчера так строго отчитал отец Олег. Когда прибывшая на Лихостров Нина Сергеевна тащила к церковному дому свой немалый багаж, она столкнулась с ней на улице. Марфа направлялась к пристани. Возможно, она кого-нибудь встречала. А вероятнее всего, просто решила съездить в Н-ск по каким-то своим делам, и вечером вернуться домой. Наверняка по возвращении на Лихостров Марфа, по вековечному обычаю деревенских кумушек, поспешила к знакомым делиться городскими сплетнями. Так разве могла она пропустить столь важную новость, как прибытие на Лихостров Нины Сергеевны? Вот только странно, что, узнав об этом еще вчера, никто из местных старух все-таки не наведался к ней? Или Марфа по каким-то причинам предпочла умолчать о приезде Нины? Но почему? По забывчивости? Или… из-за неприязни к ней?

Нина продолжала чтение. Пару раз звук ее голоса перекрывал шум от едущего по улице автомобиля. Потом до нее донеслись молодые мужские голоса. Судя по всему, мимо окон проходила компания деревенских парней, которые вели меж собой оживленный разговор, перемежая свои речи матерными ругательствами. Нина стала читать громче — пусть эти сквернословы услышат слова святых молитв и устыдятся своего поведения! Но тут прямо в открытое окно комнаты влетел камень, едва не задев ее. Нина вскрикнула. В ответ раздался злорадный хохот. Однако уже спустя миг он стих, и, когда осмелевшая Нина Сергеевна все-таки решилась выглянуть в окно, улица снова была пустынна…

Она уже почти заканчивала читать правило, как вдруг за ее спиной раздались чьи-то мягкие шаги. А потом вкрадчивый старушечий голос произнес:

— Здравствуйте, кто тут есть! Утро доброе!

Выходит, на Лихострове все-таки знают о приезде Нины Сергеевны! И у кого-то из местных старух, хоть и запоздало, да возникло желание прийти и помолиться вместе с ней… Однако, к изумлению Нины, визитерша была ей совершенно незнакома. А внешность у нее была весьма приметная: небольшой рост в сочетании с чрезвычайной полнотой делали ее похожей на колобок на коротеньких, отечных ножках, обутых в войлочные тапочки с разрезами по бокам. Несмотря на преклонный возраст незнакомки, в ее выбивающихся из-под платка иссиня-черных волосах только-только начинала пробиваться седина. Однако самым примечательным в ней все-таки были не фигура и не цвет волос, а лицо — очень бледное, одутловатое, с кустистыми черными бровями, сросшимися у переносицы, под которыми поблескивали бегающие туда-сюда маленькие глазки. Неприятное лицо… пожалуй, даже отталкивающее… Впрочем, его обладательница настолько приветливо улыбалась Нине Сергеевне, что та решила — не стоит верить первому впечатлению. И снисходительно улыбнулась гостье.

— А Вы, часом, не монашка будете? — заискивающим тоном вопросила незнакомка.

Сердце у Нины Сергеевны радостно забилось. Ее приняли за монахиню… Выходит, она на нее похожа… В этот миг Нине вспомнилась недавно прочитанная история о прозорливом старце-иноке из одного монастыря, который, к великой неожиданности некоей купчихи, приехавшей к нему за духовным советом, при встрече назвал ее матушкой-игуменией. И что же? Впоследствии сия вдовица действительно приняла постриг и стала настоятельницей женской обители. А вдруг сейчас устами этой старушки Господь возвещает Нине Сергеевне, что ее давняя мечта о монашестве вскоре станет явью?

— Нет, я не монахиня. Пока еще не монахиня… — не без сожаления призналась Нина.

— Ох, простите, обозналась, — сокрушенно вздохнула гостья. — Только Вы уж так похожи на нее, так похожи… ну, прямо вылитая монашка…

— А Вы кто? — полюбопытствовала Нина Сергеевна. — Вроде бы я Вас тут раньше не видала…

— Да я соседка Ваша, — ответила старушка. — Видите, вон через дорогу зеленый домик стоит? Вот там я и живу. А зовут меня Елизаветой Петровной. Да только здешние меня больше бабкой Лизаветой величают…

— А я Нина Сергеевна, — представилась Нина, на ходу пытаясь вспомнить, где она уже слышала это имя. Или это ей только кажется…

— Что ж, Нинушка Сергеевна, будем знакомы, — залебезила бабка Лизавета. — А Вы, часом, не проголодались? А то милости прошу ко мне в гости. Чайком угощу, яишенкой… я гостям завсегда рада. Тем более таким дорогим, как Вы…

Разумеется, Нина Сергеевна согласилась. Да и разве можно было устоять перед обаянием и радушием Елизаветы Петровны! Она закрыла окна и заперла дверь на замок. После чего отправилась в гости к бабке Лизавете.

Обещанная «яишенка» и впрямь оказалась отменной. Елизавета Петровна, подобострастно улыбаясь, подкладывала разомлевшей от еды Нине Сергеевне очередной лакомый кусочек и подливала в китайскую кружку, расписанную по розовому фону темно-синими ирисами, ароматный горячий чай. И как бы ненароком расспрашивала дорогую гостью о том, кто она, да где живет, да зачем приехала на Лихостров, да как ей спалось-почивалось этой ночью… Нина Сергеевна охотно отвечала. Потому что ей казалось, будто она уже давным-давно знакома с этой милой, добродушной старушкой, так похожей на ее покойную бабушку. Рядом с ней было настолько хорошо и спокойно, что Нине хотелось плакать от умиления. А еще — от счастья, что Господь негаданно-нежданно послал ей столь доброго, участливого, все понимающего человека…

А в то самое время, когда Нина наслаждалась гостеприимством бабки Лизаветы, к церковному дому подошла та самая худощавая низкорослая старушка, которая несколько дней назад так оконфузила Нину Сергеевну, приняв ее за матушку отца Олега. Она постучала в дверь…потом подергала за дверную ручку, потом, подобрав с земли сухую ветку и привстав на цыпочки, пару раз легонько стукнула ею по оконному стеклу… Убедившись, что в доме никого нет, старушка, тем не менее, не отправилась восвояси, а уселась на крыльце с явным намерением во что бы то ни стало дождаться Нины Сергеевны.

* * *

Утреннее чаепитие у бабки Лизаветы, сопровождавшееся задушевной беседой, затянулось почти до полудня. Впрочем, торопиться Нине Сергеевне было некуда. Ведь лихостровские старухи явно игнорировали ее. Кроме разве что милейшей Елизаветы Петровны…

Каково же было изумление Нины Сергеевны, когда, подходя к церковному дому, она увидела на крыльце ту, кого ей меньше всего хотелось бы увидеть! А именно: уже знакомую ей с первого приезда на Лихостров низкорослую старушонку, чье любопытство тогда поистине граничило с бестактностью. И зачем ее только принесло сюда?

— Здравствуйте, — робко произнесла незваная гостья, глядя снизу вверх на Нину Сергеевну.

— Что Вам нужно? — строго вопросила Нина.

Старушка замялась.

— Простите… Батюшка тогда сказал… Вы ведь, кажется, врач, да? Вот я и хотела у Вас спросить…

Нина Сергеевна потихоньку начала закипать. Ну, батюшка, удружил… Это же надо было отцу Олегу от ее имени пообещать бесплатные медицинские консультации всем желающим. Что ж, вот уже и первая ласточка пожаловала… Да теперь эти деревенские бабки ей покоя не дадут. И начнут таскаться к ней за советами… мало того — потащат к ней всех своих родных и знакомых. Проще говоря — весь Лихостров. Они же тут все друг другу родня. А ей придется бесплатно давать им советы. Нет, это безобразие следовало пресечь в самом начале. Пусть знают — бесплатно только сыр в мышеловке. А консультации такого специалиста, как Нина Сергеевна, имеют вполне определенную цену. И далеко не всякому она может оказаться по карману…

— Так что Вы от меня хотите? — Нина говорила подчеркнуто строго, надеясь, что визитерша поймет: она здесь лишняя. И уберется восвояси.

— Да вот, сон мне вчера приснился, — пожаловалась старушка. — Странный такой сон. Будто стоит передо мной человек в черной одежде, как батюшки носят. Сам весь седой, борода такая густая-густая, брови мохнатые, тоже седые. А на груди у него золотой крест. И говорит мне: «Скажи им: пусть очистят мой источник. Он отравлен. Он течет ядом». Только я рот раскрыла, чтобы спросить, кто он да про какой такой источник говорит — а он и исчез… Вот я все и думаю — к чему бы мне это приснилось?

Нина Сергеевна с трудом сдержала усмешку. Отец Олег прав: в какую только чушь не поверит человек, не ведающий Бога! И живое подтверждение этому стоит перед ней, ожидая ответа на вопрос: «к чему бы мне сие приснилось». Что ж, сейчас Нина популярно объяснит ей, что нельзя верить снам. И почему именно.

Она постаралась на славу. Припомнила и многочисленные высказывания на эту тему святых отцов, и различные истории о плачевной участи тех, кто имел глупость верить сновидениям. Например, предание о некоем иноке-подвижнике, который поверил, будто видит вещие сны. И однажды увидел во сне христиан, которые страдали в адском огне, в то время как иноверцы наслаждались небесным блаженством. После чего поспешил отречься от Христа. Не догадываясь, что тем самым добровольно обрек себя на вечные адские мучения.

Старушка испуганно таращилась на Нину Сергеевну. Похоже, она была просто раздавлена ее мудростью и красноречием. Когда же Нина завершила свою речь эффектной цитатой из преподобного Иоанна Лествичника: «Верующий снам подобен гоняющемуся за своей тенью и покушающемуся поймать ее», вразумленная гостья поблагодарила ее и поспешила удалиться. Хотя Нине Сергеевне почему-то показалось, что преподанный урок все-таки не пошел старухе впрок, и она так и осталась при своем мнении: загадочный сон приснился ей не без некоей причины. Что ж, Нине оставалось лишь утешаться поговоркой: «старого учить, что мертвого лечить».

Этой ночью Нину опять разбудил шум чьих-то шагов под ее окнами. Некоторое время она лежала в темноте, прислушиваясь к тяжелой поступи незримого ночного дозорного. Туп, туп, туп… Нет, это все-таки был не шум деревьев, как она было решила вчерашней ночью, а именно шаги. Но чьи? Кто ходит по ночам вокруг ее дома? И, самое главное, зачем? Едва Нина подумала об этом, как ей стало страшно. Она вскочила с дивана и включила свет. Шаги за окном сразу стихли. Вместо этого Нина слышала сейчас другой звук: тук, тук, тук… Это испуганно билось ее сердце.

В эту ночь ей так и не удалось сомкнуть глаз.

* * *

А наутро, когда полусонная Нина Сергеевна заканчивала читать утреннее правило, к ней снова пожаловала в гости бабка Лизавета.

— Ох, Нинушка Сергеевна! — сокрушенно запричитала она, заметив темные круги под глазами Нины. — Что это с Вами случилось? Уж не заболели ли Вы?

Растроганная таким участием, Нина Сергеевна поспешила рассказать сердобольной соседке о странных событиях двух прошедших ночей.

— Вот оно что… — понимающе произнесла Елизавета Петровна. И Нина поняла: похоже, она что-то знает.

— Что это было? — спросила она старуху.

— А разве Вы не знаете? — вопросом на вопрос ответила та.

— Нет, — честно призналась Нина Сергеевна. — Я же не здешняя. Да и отец Олег мне тоже ничего не говорил.

— Эх, Нинушка Сергеевна, — горько вздохнула бабка Лизавета. — Не к добру все это, ох, не к добру… Разве Вы не знаете, чей это дом? Неужто батюшка Вам этого не рассказывал?

— Он только говорил, что это церковный дом, — сказала Нина. — И что его недавно отремонтировали. Вот и все.

— Э-э, да он от Вас самое-то главное и утаил, — заключила Елизавета Петровна. — Что ж, оно и понятно. Всякий человек своего ищет да о себе думает, не о других… Значит, он не говорил Вам, что сталось с теми, кто в этом доме жил? Вижу, что не говорил… Вот тогда пойдемте-ка ко мне, я Вам все это и расскажу. А здесь о таких вещах лучше не говорить. Мало ли что…

От слов бабки Лизаветы Нине стало не по себе. Выходит, с церковным домом связана какая-то зловещая тайна… Но какая именно?

* * *

Однако, как ни хотелось Нине поскорее узнать об этом, Елизавета Петровна отчего-то не спешила открыть ей, в чем заключается сия тайна. И начала разговор издалека.

— А слыхали ли Вы, Нинушка Сергеевна, что-нибудь про здешнюю церковь?

Да, она что-то слышала о ней от отца Олега. Кажется, это был очень старый храм. По местным преданиям, в нем молился сам Петр Первый, когда приезжал на Лихостров. А потом, уже после революции, храм был закрыт и вскоре сгорел от удара молнии. Вот, собственно, и все. Как же называлась эта церковь? Вроде бы Свято-Ильинской…

— Экие же Вы памятливые, Нинушка Сергеевна! — похвалила ее бабка Лизавета. — Вот что значит молодая головка, светлая… А про отца Матвея Вам не приходилось слышать?

Нина вспомнила, как отец Олег упоминал о каком-то местном священнике, которого в двадцатые годы арестовали прямо в храме, не дав дослужить Литургию. Кажется, он тогда предрек, что за это Господь покарает лихостровцев огнем. И с тех самых пор на острове каждый год случаются пожары… Уж не этого ли священника звали отцом Матфеем?

— Да, это он самый и был, — подтвердила Елизавета Петровна. — Вот только насчет его проклятия Вам неправду сказали. На самом деле все не так было, совсем не так. Уж я-то знаю… Мамушка моя в тот день, как его забрали, в церкви была и своими ушами слышала, как он сказал: «А кто после меня в моем доме поселится — тому живым не бывать»! Ну, эти, кто его забирал, в ответ только посмеялись: мол, ври, поп, да не завирайся, прежде тебя в расход выведут, а мы еще поживем-покрасуемся вволю. А самый главный из них взял да и перебрался в дом отца Матвея. Ведь на всем Лихострове у него да у купцов Баклановых самые лучшие дома были… Кому не охота такой завидный дом к рукам прибрать! И что бы Вы думали? Он там и дня не прожил. На другое же утро нашли его там мертвым. А ведь какой был крепкий мужик: гвозди пальцами гнул. Ну, понятное дело, потом слух пустили, будто он спьяну угорел. Да только шила в мешке не утаишь: все сразу поняли, отчего он умер…

— А отчего он умер? — эхом откликнулась Нина Сергеевна, чувствуя, как по спине ее пробегают мурашки.

— Так от того самого, — заключила старуха. — От проклятия. Как проклял отец Матвей тех, кто будет жить в его доме, так все они плохо и кончали. Вот, послушайте-ка, что с Мишкой Теплухиным случилось. Я-то все это хорошо знаю. Как-никак, он моей мамушке двоюродным дядей приходился…

Вслед за тем бабка Лизавета принялась рассказывать Нине Сергеевне о прежних жильцах этого дома, которых она, по ее словам, знала очень хорошо. Ведь как-никак жила с ними по соседству. Истории всех этих несчастных имели одинаковое начало: «он сперва этому не поверил…» и схожий конец, суть которого можно было выразить латинским медицинским термином «экзитус леталис». Иначе говоря, смертельный исход. Разница имелась лишь в том, как именно умер очередной обитатель проклятого дома: утонул, удавился, сломал шею, разбил голову, отравился, спился… И спустя какое время после его вселения в злополучный дом он переселился оттуда, как говорится, в мир иной.

— …И вот приходит он ко мне… — вдохновенно повествовала Елизавета Петровна об ужасной судьбе очередной жертвы проклятия отца Матфея, искоса поглядывая на сомлевшую от страха Нину Сергеевну, — а на самом и лица нет, краше в гроб кладут. И дрожит весь, как в лихорадке. Я ему и говорю: да что с тобой, голубчик? Али ты болен? Али сглазил тебя кто? А он мне отвечает, тихо так, словно боится чего: ах, баба Лиза, лучше не спрашивай. Которую ночь не сплю: он все ходит и ходит… И зачем я только согласился здесь жить?

Надо сказать, что перепуганная Нина Сергеевна, глядя в окно на бывший дом отца Матфея, сейчас думала то же самое… И мысленно кляла отца Олега за то, что он утаил от нее, насколько опасно жить в этом доме.

* * *

Разумеется, после знакомства с историей своего жилища Нины Сергеевна испытывала страстное желание как можно скорее покинуть и этот зловещий дом, и этот окаянный остров, жителям коего, похоже, совершенно не было дела до спасения собственных душ. Однако это означало — навсегда расстаться с мечтами о монашестве, тем более — об игуменстве. Поэтому Нина решила рискнуть. И остаться на Лихострове еще на одну ночь. А там — будь что будет.

Вечером она, как обычно, прочла молитвенное правило. После чего легла спать. Однако мирный и безмятежный сон, о котором она так горячо просила Господа, явно не спешил приходить к Нине Сергеевне. Напротив: ей было совсем не до сна. Она лежала в темноте, чутко вслушиваясь в каждый звук за окном. Вот сейчас снова послышатся чьи-то тяжелые шаги под окном: туп, туп, туп…

И вдруг… Нина Сергеевна похолодела от страха. Зловещие шаги раздавались не где-то на улице, а совсем рядом, на повети. Вот что-то зазвенело, потом раздался глухой стук, словно от падения чего-то тяжелого. А шаги все приближались, становились все громче… Нина с ужасом думала, что произойдет дальше. Ведь от страшного гостя ее отделяет всего лишь щелястая дверь из тонких досок, ведущая на поветь. Сорвать ее с петель легче легкого. Правда, есть еще одна дверь, за которой сейчас стоит дрожащая Нина. Но она заперта не на замок, а всего лишь на хлипкую задвижку… Если бы у Нины Сергеевны имелось хоть что-нибудь, чем она могла бы защититься! Вот только чем защититься от того, чему имя — Проклятие?..

В этот миг Нине Сергеевне пришла в голову отчаянная мысль. А что, если включить свет? Вдруг ОНО испугается и уйдет? Однако от страха ее руки отказывались повиноваться. Наконец Нина кое-как нашарила кнопку выключателя и нажала на нее. В ответ раздался резкий хлопок — это взорвалась лампочка. И одновременно с этим в темноте послышался глухой звук падающего на пол тела. Нина Сергеевна потеряла сознание.

…Она встретила утро на местной пристани. Было пасмурно и ветрено, вдобавок, моросил не по-летнему холодный дождь, так что Нина Сергеевна промокла до нитки и промерзла до костей. Тем не менее, это было лучше, чем находиться одной в проклятом доме, наполненном страхами и призраками. С нее довольно! Она не вернется туда ни за что на свете! Пусть даже из-за этого лишится шанса стать игуменией. Как говорится, не до жиру, быть бы живу. Может, тогда проклятие отца Матфея обойдет ее стороной…

Нина Сергеевна первой взошла на борт «Лебедя» и поспешила спуститься с палубы вниз, в пассажирский салон, чтобы хоть немного согреться. Какую же радость она ощутила, когда буксир наконец-то отвалил от пристани! Ведь теперь она наконец-то была в безопасности.

А с берега удаляющегося «Лебедя» провожал чей-то злобный взгляд. Правда, теперь в нем светилось еще и нескрываемое торжество…

* * *

Нине Сергеевне понадобилось два дня на то, чтобы отоспаться и успокоиться. После чего она начала размышлять над происшедшим.

В самом деле, что же все-таки с ней случилось? Кто-то две ночи подряд разгуливал у нее под окнами. А на третью ночь забрался на поветь. Зачем? Чтобы убить ее? Непохоже. Скорее всего, целью ночного гостя было просто напугать Нину. И заставить бежать с Лихострова. Вот только кому это понадобилось? И, самое главное, зачем?

Судя по всему, кто-то из жителей Лихострова имел зуб на Нину Сергеевну. Но кто именно? Деревенские парни, запустившие в ее окно камнем? Вряд ли. У них бы просто не хватило ума на столь изощренный и жестокий розыгрыш. Марфа, которую отец Олег так строго отчитал в присутствии Нины? Сомнительно. Вряд ли она настолько подла, чтобы опускаться до подобных мелких пакостей. Противная низкорослая старушонка, озабоченная своими нелепыми снами? Возможно. Хотя может ли у человека ее комплекции быть такая тяжелая и громкая поступь? Елизавета Петровна, рассказавшая ей о проклятии отца Матфея? Не может быть! Ведь она была так добра к Нине! Удивительно, что посторонний человек мог оказаться настолько участлив…

Стоп! А с чего бы это ей вздумалось проявлять участие к Нине Сергеевне? Ведь чаще всего люди ведут себя по отношению к чужакам совсем иначе… Да разве только к чужакам… Нет, все это явно неспроста… И вообще, кто она, эта бабка Лизавета?

И вдруг Нина поняла, почему имя участливой соседки казалось ей знакомым. Да, она и впрямь уже слышала его в первый же свой приезд на Лихостров. «Бабкой Лизаветой» звали ту самую деревенскую знахарку, которую местные жители величали «попихой». Потому что именно она и крестила, и лечила, и отпевала местных жителей. А теперь, с появлением на Лихострове отца Олега и Нины Сергеевны, ей было суждено вскоре остаться без клиентуры и без доходов. Так разве бабка Лизавета могла допустить это?

Теперь Нина не сомневалась: это она в ночную пору ходила под ее окнами. И даже как-то ухитрилась пробраться к ней на поветь. Впридачу, чтобы окончательно запугать ее, рассказала ей страшную сказку о проклятии, якобы преследующем жильцов бывшего священнического дома. А она, как последняя дура, поверила всей этой ерунде! И поспешила удрать с Лихострова. Какой позор! Что скажет на это отец Олег?..

В этот миг мысли Нины Сергеевны приняли другой оборот. А что, если это все-таки не происки злокозненной знахарки, а бесовское страхование? Впрочем, одно другому не мешает: известно, какие силы помогают всем этим колдуньям в обмен на верную службу оным силам… Как же она сразу не догадалась об этом?

И тут Нине подумалось, что эти страхования были попущены ей неспроста. Ведь всем известно, что бесы не тревожат тех, кто им служит. Зато усиленно пакостят тем, кто творит Богоугодные дела. Об этом Нина не раз читала в житиях святых. Теперь же и сама, подобно подвижникам давнего и недавнего прошлого, сподобилась испытать подобные страхования. Что ж, отныне она будет стойкой и мужественной. Она станет бороться с искушениями постом и молитвой. Пока не победит их. Ведь не зря сказано в Священном Писании: «Противостаньте диаволу, и убежит от вас…». Нина сокрушит его «немощныя дерзости». А потом…

Потом она примет монашество и создаст на Лихострове женскую обитель. Потом станет ее игуменией… Пылкая фантазия рисовала перед Ниной Сергеевной все новые и новые отрадные картины ее будущего, все новые духовные высоты, на которые ей суждено взойти… Однако неожиданно буйный полет ее воображения был прерван резким запахом гари, доносившимся из кухни. Увы, пока Нина предавалась мечтам, молоко, которое она поставила было кипятиться, успело убежать весьма далеко. И будущей игумении пришлось надолго и основательно заняться приведением в порядок испорченной плиты…

Остаток дня Нина Сергеевна посвятила сборам. А наутро, взяв такси, поехала на городскую пристань, чтобы успеть к отходу буксира на Лихостров.

* * *

Еще по дороге туда Нина решила, что сразу же по приезде на остров нанесет визит бабке Лизавете. И разоблачит ее. Пусть коварная знахарка поймет, что она, как говорится, не на ту напала. Нина Сергеевна не из глупых и не из робких. И не намерена отступать перед кознями какой-то деревенской шарлатанки!

Однако, к немалому горю Нины, ее замыслу не суждено было осуществиться — бабки Лизаветы не оказалось дома. И тогда Нина Сергеевна решила снова осмотреть поветь. Чтобы попытаться понять — как знахарка сумела пробраться туда.

Она обшарила поветь вдоль и поперек. Между прочим, в результате этих поисков ей удалось обнаружить топор и некую железную штуку вроде лома, но с раздвоенным крючком на конце. Судя по всему, это был какой-то плотницкий инструмент. На всякий случай Нина Сергеевна, припомнив поговорку «у боязливого дитяти не плачет мати», перенесла находки к себе и спрятала под диван… После чего, взяв фонарик, решила спуститься по крутой лесенке, которая вела куда-то вниз, под поветь. Что могло там находиться и как называется это помещение, Нина не знала. Ибо ей, прирожденной горожанке, прежде никогда не приходилось бывать в деревенских домах. Вдобавок, внизу царила темнота, или, скорее, полумрак, а посему осмотреть загадочный полуподвал можно было лишь одним способом — спустившись в него с фонариком.

Сойдя на несколько ступенек вниз, Нина уже собиралась зажечь фонарик, как вдруг у нее под ногой что-то треснуло, и она рухнула вниз, на сырые опилки, которыми был усыпан пол полуподвала. Падая, она выронила из руки фонарик. Впрочем, похоже, в нем не было надобности: в полуподвале оказалось достаточно светло, чтобы разглядеть какие-то ящики, кучу дров в дальнем углу… А прямо над ней с потолка свисало что-то длинное и белое, по очертаниям похожее на человеческую фигуру… Нина чуть не закричала от страха. Однако, приглядевшись к зловещему удавленнику, поняла: это не что иное, как чей-то старый плащ, свесившийся вниз сквозь щель в прогнившем полу повети…

Она медленно встала, превозмогая боль в ушибленной коленке, и пошла в том направлении, откуда в полуподвал проникал свет. И вскоре оказалась перед большой щелью, в которую вполне мог протиснуться даже такой полный человек, как бабка Лизавета. Точнее сказать, это была не щель, а дверной проем. Судя по всему, во оны времена он закрывался дверью, через которую можно было выйти из полуподвала на улицу или войти обратно. Однако теперь оставалось лишь гадать, куда подевалась эта дверь… Или, вместо этого заведомо бессмысленного занятия, попытаться чем-нибудь закрыть зияющую щель, дабы отныне и навсегда преградить доступ на поветь охотникам ночных прогулок по чужим домам…

Нина облазила весь полуподвал, перепачкавшись в пыли и паутине, и чуть было не провалившись в открытый погреб. Пока не убедилась: ни там, ни на повети нет ничего подходящего, чтобы закрыть дыру в стене. И тут она вспомнила об одном человеке, который, по словам отца Олега, отремонтировал церковный дом. Наверняка, он не откажется помочь ей… Правда, Нина не знала, кто он и где живет. Хотя хорошо помнила его имя: Петр Козлов. И потому была уверена: в деревне, где все друг друга знают, ей не составит особого труда разыскать этого человека.

Действительно, первый же встреченный Ниной лихостровец сразу сказал ей, где найти Петра Козлова:

— Да он в «Пристани». А-а, Вы нездешняя… Короче, идите во-он туда, направо. Там увидите голубой дом, а на нем вывеска «Пристань». Вот там он и есть.

Судя по всему, пресловутый Петр Козлов был на Лихострове весьма известной личностью.

* * *

Еще в первый свой приезд на Лихостров Нина Сергеевна заприметила это странное голубое здание, увешанное яркими цветными флажками. Ведь оно выглядело так нарядно и привлекательно, что его не заметил бы лишь слепой. Правда, хотя на его вывеске и было написано «Пристань», оно оказалось вовсе не местной пристанью, а чем-то другим. Чем именно? Это сейчас и предстояло выяснить Нине Сергеевне.

Загадочное здание стояло на невысоком холме недалеко от берега. К нему вела хорошо утоптанная тропинка, или, скорее, дорога. Судя по ширине сей «народной тропы», путь к «Пристани» лихостровцы торили, как говорится, всем миром, и явно потратили на это не один год…

По тропинке спускался какой-то человек. Нина Сергеевна пригляделась и ускорила шаг. Через несколько секунд она поравнялась с идущим навстречу путником. Вернее, путницей. Потому что это была собственной персоной бабка Лизавета.

— Здравствуйте, Елизавета Петровна! — с нескрываемым ехидством произнесла Нина. — Как я рада Вас видеть! Доброе утро!

Знахарка воззрилась на нее расширенными от ужаса глазами, словно за спиной у Нины Сергеевны в полном составе стояли собравшиеся пожелать ей доброго утра призраки проклятого дома. Зато Нина торжествовала победу:

— Что, Елизавета Петровна, не ждали? Думали, я поверю в Ваши сказки про то, что мой дом проклят? Да это же Вы возле него по ночам разгуливали. А потом на поветь забрались. Напугать меня хотели? Я же знаю, зачем Вам это надо. И кто Вы сама — тоже знаю. Только ничего у Вас не выйдет… «попиха»…

Казалось, еще миг, и разоблаченную старуху, как говорили в старину, хватит удар. Лицо ее перекосилось, на глазах показались слезы. И бабка Лизавета запричитала:

— Ой, Нинушка Сергеевна, да что ж Вы такое говорите-то? Кто ж Вам этакую напраслину про меня сказал? Да разве ж я могла такое сделать? Я ж к Вам всей душой, всей душой… А Вы меня… Да Вы-то тут ни при чем. Это все они… Раньше на партсобрания бегали да меня костерили, что я в Бога верую. Да, правда, лечу я людей… Так ведь чем лечу-то? Молитвой да травками, да святой водицей, как меня мамушка-покоенка учила… Вот им и завидно, вот они и треплют про меня что ни попадя. Да разве ж про меня одну… Вон они и про Вас что болтают…как только языки-то не отсохнут…

Бабка Лизавета зарыдала в голос. Столь искреннее горе убедительнее любых слов свидетельствовало об ее невиновности. И Нина принялась утешать старуху. Тем более что теперь ее интересовала уже не личность незваного гостя, который три ночи подряд нарушал ее покой, а то, какие сплетни распускают про нее на Лихострове. И кто именно это делает. Почему-то Нина была уверена — это козни той пронырливой старушонки, которая явилась к ней якобы для того, чтобы рассказать свой сон. А на самом деле шпионила за ней. Но теперь Нина будет начеку. И впредь не поддастся на попытки этой сплетницы вызвать ее на откровенность.

Тем временем Елизавета Петровна окончательно успокоилась. И отправилась домой, не забыв пригласить Нину к себе на чаек. Так что Нина Сергеевна окончательно убедилась: бабка Лизавета вне подозрений.

* * *

Едва переступив порог загадочной «Пристани», Нина Сергеевна поняла, почему к ней ведет столь широкая торная дорога. И какого рода корабли пристают сюда, и чем именно они тут грузятся…Дверь направо от входа вела в круглосуточный магазин винно-водочных изделий. Дверь налево — в распивочную, работавшую в таком же графике. А хозяином этого заведения был собственной персоной Петр Козлов. Надо сказать, что поначалу сей господин оказал Нине Сергеевне весьма неласковый прием.

— Что Вам нужно? — с нескрываемым раздражением вопросил он незваную гостью, даже не удостоив ее взглядом.

— Это Вы ремонтировали церковный дом? — в свою очередь, спросила Нина Сергеевна, украдкой рассматривая маленького краснолицего толстяка, важно восседавшего за монументальным письменным столом под двумя аляповато намалеванными портретами. На одном из них был изображен Петр Первый, некогда почтивший своим визитом Лихостров и навсегда оставшийся в местных преданиях. На другом — некий бородатый субъект с золотой цепью на толстом пузе, по виду — купец. Вероятно, это был не кто иной, как другой герой местного эпоса — знаменитый лихостровский виноторговец Петр Бакланов, некогда споивший и пустивший по миру немало своих земляков. Нетрудно было догадаться, что Петр Козлов мнит себя продолжателем великих и славных деяний обоих Петров. И собирается войти в историю Лихострова как, так сказать, Петр Третий…

— Я спрашиваю: что Вам нужно? — гневно повторил наследник двух Петров. Однако за годы врачебной практики Нина научилась осаживать заносчивых пациентов.

— Меня зовут Нина Сергеевна, — не дрогнувшим голосом заявила она. — Я к Вам от отца Олега.

К ее изумлению, услышав имя священника, господин Козлов мгновенно присмирел.

— Чем могу быть полезен? — любезно спросил он Нину.

И та поняла: не случайно Петр Козлов соблаговолил отремонтировать церковный дом. Люди такого рода делают добро другим лишь по двум причинам: когда хотят получить от них какую-то выгоду для себя. Или когда боятся их. Впрочем, сейчас Нину интересовало не то, по какой причине лихостровский виноторговец вздумал помогать отцу Олегу. А совсем другое: согласится ли он помочь ей?

— Так это Вы ремонтировали церковный дом? — повторила она.

— Да, я, — подтвердил Петр Козлов. — Разве я мог остаться в стороне от такого благого дела? Мой долг — продолжать славные духовные традиции нашего прошлого… Как владелец градообразующего предприятия…

Однако Нина Сергеевна, войдя в роль хозяйки положения, перебила продолжателя славных традиций былых времен и владельца градообразующего предприятия:

— Ремонт остался незакончен. Вы собираетесь завершить его? Или мне сообщить об этом отцу Олегу?

Ей показалось, что в глазах господина Козлова промелькнул страх.

— Простите, — с подобострастной улыбкой произнес он. — Недоглядел… Скажите мне, что нужно доделать. Я сегодня же пришлю людей.

Действительно, к вечеру зияющий дверной проем в полуподвале был наглухо заколочен. Петр Козлов лично явился проследить за присланными рабочими. А заодно вручил Нине два пакета. В одном из них находилась пузатая бутылка кипрского красного вина «Коммандария «Святой Иоанн»» — для отца Олега. В другом — большая коробка конфет «Золотые купола» — для нее.

В эту ночь Нина наконец-то спала спокойно. Таинственные ночные гости не объявлялись. Оставалось лишь гадать: что заставило их отказаться от очередного визита к Нине Сергеевне. Возможно, то, что под вечер она с молитвой обошла кругом проклятый дом и окропила углы своей комнаты, а также вход на поветь привезенной из города святой водой. А может, тут сыграло роль и то, что все входы и выходы в ее жилище теперь были крепко и надежно закрыты… Впрочем, сейчас Нину Сергеевну гораздо больше интересовал другой вопрос. А именно — что связывает отца Олега и лихостровского виноторговца Петра Козлова?

* * *

На другое утро спозаранку на Лихостров приехал отец Олег. И сразу же к церковному дому вереницей потянулись местные старухи — от Марфы в ее неизменной синей кофте до пронырливой низкорослой старушонки-сплетницы.

— Ну, как успехи? — спросил отец Олег Нину. — Много народу приходило к Вам молиться?

Она уже готова была рассказать священнику горькую правду. А именно — что во все дни ее пребывания на Лихострове церковный дом был открыт с раннего утра до позднего вечера. И, тем не менее, никто из местных старух так и не подумал прийти и разделить с нею молитвенные труды. Хотя они не могли не знать об ее приезде. Что ж, как говорится, с них и спрос. Кроме того, она была вынуждена на несколько дней покинуть Лихостров… из-за крайне важных и неотложных дел в городе. Так что вернулась лишь вчера…

— Да мы бы, батюшка, и рады пойти да помолиться… — опередила ее Марфа. — Только, как ни придем, все впустую. Всю неделю дверь на замке была… Так зря и проходили…

Отец Олег нахмурился и обернулся к Нине.

— Объясните мне… — начал было он. Как вдруг…

— Да где же всю неделю? — перебила его низкорослая старушка. — Я сюда во вторник приходила и с ними разговаривала. И так хорошо они мне все рассказали, так-то хорошо… Спасибо Вам, батюшка…

Отец Олег снисходительно улыбнулся. Что до Нины Сергеевны, то она была вне себя от ярости. С какой стати она должна отчитываться перед отцом Олегом? Да, он священник. Но она — врач. Если она согласилась помочь ему, то это еще не значит, что он вправе принародно выговаривать ей, как провинившейся девчонке… И она не нуждается в заступниках. Особенно таких, которые в лицо хвалят ее, а за ее спиной распускают о ней гнусные сплетни… Она сегодня, сейчас же уедет с Лихострова! Пусть отец Олег ищет себе других дура… помощников! Если, конечно, сумеет найти… Однако в этот миг Нине вспомнилось, что в таком случае ей не видать ни монашества, ни, тем более, игуменства. В итоге она смолчала. А отец Олег, как обычно, отправился служить молебны, после чего старухи наперебой стали приглашать его на чаек, пирожки, блинчики со сметанкой…так что он потерял всякий интерес к Нине. И заглянул к ней лишь незадолго до отъезда в город.

— Значит, так, Нина Сергеевна, — заявил он. — Теперь они будут к Вам ходить. Я им велел. И когда я приеду в следующий раз, Вы скажете мне, кто из них был у Вас, а кто — нет. А там я с ними сам поговорю…

Нине Сергеевне пришла было на ум поговорка: «невольник — не богомольник». Но она не посмела возражать отцу Олегу. Как не решилась рассказать ему ни о бабке Елизавете, ни о таинственных невидимках, которые три ночи подряд наводили на нее страх. Потому что была более чем уверена — священник не поверит ни единому ее слову.

Вдобавок, к чему таить, сейчас все эти ужасы уже отошли в прошлое. И Нину куда больше занимало будущее. А именно: посмеют ли теперь лихостровские старухи и дальше игнорировать ее?

Надо сказать, что Нине очень хотелось увидеть, как в следующий приезд отца Олега они будут наперебой оправдываться перед ним. Особенно — та вредная низкорослая старушка, которую Нина Сергеевна считала своим главным врагом.

* * *

Однако, словно в подтверждение поговорки «не поминай врага — явится», именно эта старушонка и заявилась к ней на следующее утро. Она добросовестно отстояла утреннее правило, хотя Нина Сергеевна читала молитвы нарочито медленно в надежде, что незваная гостья не выдержит столь долгого стояния и уберется восвояси… Когда же Нина наконец-то закончила, старушка подошла к ней и спросила:

— Скажите, пожалуйста, Вы не могли бы выписать мне таблеток для сна?

Нина Сергеевна уже готова была ответить «нет». Потому что ей не хотелось не только разговаривать с этой лицемеркой, но даже видеть ее. Это же надо так изолгаться! Распускать про человека сплетни и после этого как ни в чем ни бывало просить его же о помощи! Да даже если бы Нина и захотела выписать ей снотворное, она не смогла бы этого сделать. Ведь эти средства выписываются на особых номерных рецептурных бланках. Так что пусть она идет в поликлинику, в местный медпункт, куда угодно. А здесь ей делать нечего.

— Видите ли… — продолжала старушка, воспользовавшись молчанием Нины. — Он мне сегодня опять приснился. И говорит, строго так, словно сердится: «отчего они не хотят очистить мой источник? Или их источники тоже отравлены? Пусть очистят их. Час близится». А потом исчез. Так я опять и не поняла, что он хотел сказать. Только боязно мне: о каком таком часе он говорит? Беда, что ль, какая будет?

— А Вы перед сном молитесь? — перебила ее Нина Сергеевна, раздраженная таким вниманием гостьи к собственным снам.

— Нет… — призналась та. — Бывает, перекрещусь когда, да скажу: «Господи, помилуй». А то и забуду…

— А вчера тоже забыли? — допытывалась Нина.

— Кажись, что и так… — сокрушенно вдохнула сновидица.

— Ну, так чего тут и ждать! — резюмировала Нина Сергеевна. — Перед сном всегда молиться нужно. Купите себе молитвослов и читайте каждый вечер молитвы на сон грядущий: с начала и до конца.

— Так я ж еще когда в город-то соберусь… — опечалилась старушка, украдкой поглядывая на пухлый молитвенник в руках у Нины Сергеевны. Но Нина вовсе не собиралась отдавать ей свою книжку. Еще чего? Самой нужна!

— Что ж, как в город поедете, так и купите, — заявила она, делая вид, что чрезвычайно занята поправкой фитиля у лампадки. — И непременно молитесь утром и вечером. А то еще и не такое приснится.

Однако, как в прошлый раз, так и теперь, Нине показалось: старушка не поверила ни единому ее слову. Мало того: ее страх, похоже, передался и самой Нине Сергеевне. Да, она хорошо знала, что нельзя верить снам. Но одно дело — понимать это умом. И совсем другое — сердцем предчувствовать приближение чего-то недоброго. Почему-то Нина Сергеевна была уверена: на Лихостров надвигается какая-то беда. Вот только какая именно? И самое главное, как ее предотвратить?

* * *

Разумеется, проще всего было собрать вещи и дать деру с проклятого острова. Однако, к чему таить, Нина Сергеевна очень любила всевозможные тайны и загадки. Вдобавок, она не сомневалась — эта тайна имеет непосредственное отношение к ней самой. Ведь не случайно низкорослая старушка вздумала рассказывать свои сны не кому-то из соседок и даже не отцу Олегу, а именно ей… И если Нина Сергеевна разгадает их, то спасет ни много ни мало — целый остров. Тогда ее ждет такая слава, по сравнению с которой игуменство — сущая мелочь! О ней будут писать книги и снимать фильмы! О ней узнает вся Россия! Мало того — весь мир!

Теперь требовалось выяснить, что за человек мог присниться старушке и что означали его загадочные речи. Итак, судя по одежде незнакомца, он был священником. Вероятнее всего, кем-то из тех батюшек, что в былые времена служили в лихостровской церкви. Ведь чужой человек вряд ли стал бы называть «своим» некий местный источник. Да еще и сулить лихостровцам какие-то беды, если он в ближайшее время не будет очищен. Как в свое время им грозил Господней карой убиенный отец Матфей. А что, если?..

А что, если старушке приснился именно он? Или это все-таки был кто-то другой? Чтобы ответить на эти вопросы, требовалось узнать, как выглядел отец Матфей. Разумеется, тех, кто воочию видел последнего лихостровского священника, уже не было в живых. Оставалось лишь надеяться, что у кого-либо из местных старожилов сохранились его фотографии. Или, со слов своих родителей, они смогли бы описать внешность покойного батюшки. Вот только кто бы мог это сделать?

Ответ на сей вопрос отыскался мгновенно. Нина Сергеевна заперла церковный дом и поспешила через дорогу к бабке Лизавете. И вскоре уже сидела у нее за столом, уписывая за обе щеки вкуснейшую «яишенку» и задушевно беседуя с добрейшей хозяйкой об отце Матфее:

— Как же, как же, Нинушка Сергеевна! — ворковала Елизавета Петровна, усиленно потчуя дорогую гостью. — Мамушка-покоенка мне говорила: уж такой-де он из себя был видный, просто глаз не отвести! Росту высокого, волосы и борода густые, брови мохнатые. А пел-то как — аж заслушаешься! Сколько баб и девок по нему тайком вздыхало… Да только он такой строгий был, уж такой строгий…

— Елизавета Петровна, — перебила рассказчицу потрясенная внезапной догадкой Нина. — А скажите мне… У вас тут есть какие-нибудь источники?

— Да как же не быть! — ответила бабка Лизавета. — А… к чему Вы это, Нинушка Сергеевна, спрашиваете?

Разве у Нины могли быть какие-нибудь тайны от Елизаветы Петровны! Выслушав ее рассказ, старуха призадумалась:

— Вот оно как… Значит, так он и сказал: «источник течет ядом»… Тогда уж не про Ионин ли источник он говорил?

— А что это за источник такой? — полюбопытствовала Нина Сергеевна.

— Это, Нинушка Сергеевна, дела стародавние, — вздохнула бабка Лизавета. — Говорят, будто стояло когда-то у нас на Лихострове чудское капище. А при нем жил колдун Нюма. И все-то ему дары приносили… боялись, как бы он им своими чарами какого-нибудь лиха не сделал. Потому-то наш остров и называется — Лихостров, что был этот Нюма горазд на всякое лиходейство. Тут как раз пришел в наши края монах Иона из Новгорода, и стал здешний народ крестить. Не по нраву Нюме пришлось, что перестали люди его бояться да дарами задабривать. И сказал он Ионе:

— Нам двоим земля тесна. Давай померяемся силой. Если я верх возьму — ты умрешь. Если твой Бог сильней окажется — мне не жить.

Какие только чары не насылал Нюма на Иону, да только все напрасно было. Тогда монах помолился Богу — и ударила с неба молния, да прямо в капище. И сгорело оно дотла вместе с Нюмой. А на том месте, где оно стояло, построил Иона церковь в честь Ильи-пророка…

— Так этот источник возле церкви был? — догадалась Нина Сергеевна.

— Нет, не у церкви, — поторопилась поправить ее бабка Лизавета. — А на том самом месте, где Иона себе келью поставил. Мамушка-покоенка говорила, будто вода из того источника от разных болезней помогала. Только, как стали у нас аэродром строить, источник и засыпали. Да видно, перед этим еще и налили в него какой-то отравы, чтобы он стал течь не водой, а ядом…

Однако Нина Сергеевна уже не слушала ее. Теперь ей стало ясно: Господу угодно, чтобы чудотворный Ионин источник был найден и очищен. И эту миссию Он возложил на нее.

А что может сравниться со счастьем ощущать себя Божией избранницей!

* * *

Аэродром был гордостью Лихострова. И при случае местные жители любили похвастаться наличием у них на острове подобной достопримечательности. Не уточняя, однако, что последний самолет поднялся в небо с сего аэродрома лет тридцать тому назад, если даже не больше. И все, что к настоящему времени от него осталось — это поросшая травой бывшая взлетная полоса, которую сторонний человек вполне мог принять за луг или заброшенное поле. По рассказам бабки Лизаветы, где-то в тех краях в былые времена и находился Ионин источник. Пока в те же самые двадцатые годы, когда закрыли Ильинскую церковь, на Лихострове не начали строить аэродром. И при этом засыпали чудотворный родник, так что теперь уже невозможно было в точности указать его местонахождение.

Когда-то Нина Сергеевна читала, будто подземный источник можно отыскать с помощью ивового прута. Однако не помнила, как именно это делается. Да и вряд ли подобный способ годился для поисков чудотворного источника. Наверняка здесь требовалось иное: уповать на чудо и молиться Господу, чтобы Он дал Нине некий знак, который позволит ей найти Ионин родник.

Сперва молитва шла легко. Но потом Нина споткнулась о какой-то камень, незаметный в густой траве. И обнаружила прямо под ногами молодые листочки щавеля. Разумеется, Нина не устояла перед соблазном отведать кисленького и съела один листик, затем другой, третий… Затем ей подумалось, что неплохо было бы насобирать немного щавеля на щи… потом Нина вспомнила рецепт консервирования щавеля…и опомнилась лишь тогда, когда сорванные листья уже перестали помещаться у нее в руках. Однако к этому времени кустики щавеля под ногами у Нины превратились в самые настоящие заросли, да и щавель этот был каким-то странным: очень крупным, ядовито-зеленым и горьким на вкус. Зловещие листья окружали Нину со всех сторон, они тянулись к ней, выглядывали из-за густой травы, словно хищники, поджидающие жертву… Растение-мутант! Теперь Нина начала догадываться, почему трава на бывшей взлетной полосе стоит нескошенной. И почему над ней и на ней не видно ни жуков, ни мух, ни прочих насекомых. Как видно, земля здесь настолько пропиталась авиационным топливом, что все растущее на ней отравлено. Мало того: само источает яд. Ей стало страшно. Нина изо всех сил устремилась вперед, путаясь в высокой траве и задыхаясь от ее удушливого запаха. Она плохо понимала, куда идет или, скорее, бежит. Ей помнилось лишь одно: она во что бы то ни стало должна выйти, выбраться, вырваться отсюда. Иначе навсегда останется лежать среди этой ядовитой травы.

Наконец зловещее поле осталось позади. И Нина, радуясь своему спасению, жадно вдыхала свежий воздух… Теперь она понимала, какое это счастье — жить на свете! В самом деле — зачем ей это игуменство, эта власть, эта слава? Зачем? Разве все это идет в какое-либо сравнение с таким благом, как просто жизнь? Как же Нина Сергеевна сейчас любила все вокруг… «и в поле каждую былинку, и в небе каждую звезду»… Она готова была плакать от умиления…

— Дур-ра! — чей-то хриплый голос вернул ее с горних высот на грешную землю.

Она огляделась. Прямо перед ней, поблескивая на солнце, лежал большой белесый камень. А на нем восседала крупная серая ворона и презрительно косилась на Нину Сергеевну.

— Сама дура! — передразнила ее Нина. Однако в ответ птица снова каркнула:

— Дур-ра!

— Сама дура!

— Дур-ра!

Обмен оскорблениями грозил затянуться надолго. Тем более что ворона явно принадлежала к тем, кто привык оставлять последнее слово за собой. Нина нагнулась в поисках камешка. Впрочем, ворона не стала дожидаться, когда ее оппонентка найдет сей решающий аргумент для их спора, и, в последний раз выкрикнув «дур-ра!», улетела прочь. Нина Сергеевна подошла к камню, намереваясь немного посидеть на нем, прежде чем отправиться восвояси, правда, теперь уже не через поле, а в обход, по речному берегу. Или все-таки продолжить поиски чудотворного источника. Как вдруг…

Она заметила возле камня небольшую лужицу. И это — при том, что земля вокруг была сухой. Позабыв об усталости, Нина присела возле камня…потом попыталась наклонить его. Похоже, лужица увеличилась. Значит, под камнем находится родник!

Сомнений быть не могло: вот он, Ионин источник! Господь услышал молитвы Нины Сергеевны. И вывел ее прямиком к камню, под которым был скрыт чудотворный ключ! Мало того — так сказать, устами бессловесной птицы напомнил Нине об ее миссии. Она должна довести ее до конца, а не ликовать от радости бытия, как последняя дура. Тем более что полдела уже сделано: источник найден. Теперь его должно очистить. А там… конечно, жизнь и сама по себе хороша. Но слава и власть делают ее поистине прекрасной.

* * *

— Ах, Нинушка Сергеевна, да неужели Вы его нашли? — умилялась бабка Лизавета, наливая Нине очередную чашку чая. — Вот уж впрямь чудо так чудо! Ведь его же никто отыскать не мог… Какая же Вы умница!

Нина Сергеевна и сама понимала всю значимость своей находки. Равно как и то, что именно она сподобилась отыскать чудотворный родник. Однако… что же делать дальше? С одной стороны, все было понятно: следовало отвалить камень, закрывающий ток воды, обнести родник срубом, водрузить над ним крест, а заодно — поставить рядом табличку с надписью: «Святой источник старца Ионы», дабы прохожие знали: это не обыкновенный источник, а чудотворный родник с целительной водой… С другой стороны, делать этого не следовало до тех пор, пока оный родник не будет очищен. Ведь, если верить покойному отцу Матфею, сейчас его вода ядовита… В таком случае — как же его очистить?

Это Нина Сергеевна представляла весьма смутно. Было ясно лишь одно: для того, чтобы определить ядовитое вещество, которым отравлен источник, следует исследовать его воду. Подобное возможно осуществить только в городе. Итак, Нина возьмет пробу воды и отвезет ее в Н-ск. Правда, она не знала, куда ее следует отнести: на санэпидстанцию или в судебно-медицинскую лабораторию? Однако решила разобраться со всем этим, как говорится, уже на месте.

В тот же день, уже под вечер, Нина Сергеевна снова отправилась к источнику, прихватив с собой баночку для забора воды. На сей раз она решила не искушать судьбу и вместо краткого, но небезопасного пути через бывшую взлетную полосу выбрала кружную дорогу по берегу. И добралась до места без всяких приключений. Между прочим, на камне, из-под которого пробивался отравленный источник, опять сидела какая-то птица, испуганно вспорхнувшая при приближении Нины.

Если бы она знала, что еще минуту назад эта пичуга преспокойно пила воду, вытекавшую из-под камня!

* * *

Казалось бы, после треволнений минувшего дня Нина Сергеевна должна была спать как убитая. Однако вместо этого ее всю ночь мучили кошмары. Ей снилось, будто она, в монашеской одежде, с наперсным крестом на груди, стоит над Иониным источником. Как же ей хочется пить! Она склоняется над водой, такой чистой и прохладной… Но вдруг раздается отчаянный женский крик: «Не смей! ТЫ отравишь его!» И Нина… или игумения Нонна… узнает голос ненавистной низкорослой старушки, оборачивается…и замирает от ужаса: вдалеке раздаются глухие удары. Или это чьи-то шаги? Они звучат все громче и громче, все ближе и ближе… Еще миг — и Нина воочию увидит страшное лицо надвигающейся беды. Нет. Нет! Не-ет!

Нина проснулась. И обрадовалась, что это был всего лишь сон… Однако в этот миг глухие удары раздались снова. Похоже, кто-то изо всех сил стучался к ней в дверь. Нина Сергеевна вскочила и принялась искать тапки. Но они, как назло, куда-то запропали. Брезгливо ступая по шероховатому, давно не мытому полу, Нина подошла к входной двери и строго спросила:

— Кто там?

В ответ послышался умоляющий женский голос:

— Откройте! Откройте, пожалуйста!

Нина отворила. Перед ней стояла растрепанная молодая женщина, обутая в домашние тапочки на босу носу. На ее плечи был накинут плащ, из-под которого виднелись полы пестрого ситцевого халата. Судя по виду незнакомки, ее привела к Нине некая неотложная нужда. Вот только какая?

Словно в ответ на ее мысли, гостья заговорила:

— Вы ведь доктор, да? Она говорила, что Вы — доктор… Понимаете, ей плохо… Помогите, пожалуйста…

До полусонной Нины доходили лишь отдельные слова. Она понимала одно — кому-то из местных старух, знающих о том, что она — врач, стало плохо. И вместо того, чтобы обратиться в местную поликлинику или амбулаторию, родственница больной ни свет ни заря примчалась за помощью к ней. Почему?

— Понимаете, наш фельдшер вчера уехал в город, — всхлипывая и шмыгая носом, оправдывалась незваная гостья. — Он вернется только через три часа… А я боюсь, что она… — не закончив фразы, женщина разрыдалась.

Нине не оставалось ничего, кроме как пойти с ней. Каково же было ее изумление, когда, подойдя к кровати, на которой лежала больная, она узрела перед собой ту самую маленькую старушку, один вид которой вызывал у нее ярость!

Но сейчас ненависть уступила место врачебному профессионализму. Нина принялась осматривать больную. И сразу же поняла — инсульт.

— Понимаете… — голос молодой женщины дрожал и прерывался. — Я сплю и вдруг слышу, как что-то упало. Смотрю — она на полу лежит… Скажите, доктор, она будет жить? Да?..

Увы, похоже, следовало ожидать совсем иного исхода… Нина уже хотела сказать, что состояние больной тяжелое, как вдруг старушка произнесла какое-то слово. Потом еще одно… Нина Сергеевна склонилась над ней, пытаясь расслышать ее невнятную речь, тихую, как шелест падающих осенних листьев:

— Не слышат… — бормотала умирающая. — Они отравлены… конец… огонь…

Это были ее последние слова. Приехавший из города фельдшер осмотрел больную, к тому времени уже впадавшую в кому. И, прописав витамины и глицин, удалился.

На следующую ночь, под утро, старушка умерла. Теперь Нина знала, что ее зовут…звали Надеждой Ивановной.

* * *

— Если бы Вы знали, какая она была добрая! — сквозь слезы рассказывала молодая женщина, которую Нина Сергеевна поначалу приняла за внучку покойной. — Ведь она же нас с Мишей вырастила. Когда мама с папой утонули, она сказала, что ни за что не позволит сдать нас в детский дом. И взяла нас к себе. Мы ее иначе как мамой не называли… Хотя на самом деле она нам с Мишей — двоюродная бабушка. А еще — крестная. Да, ведь ее же теперь отпеть надо. Она мне много раз говорила: Манюшка, как умру, ты уж меня отпой. И иконку мне в гроб положи. Вот эту самую…

Женщина обернулась к кровати, на которой, теперь уже вечным, непробудным сном почивала Надежда Ивановна. А в головах у нее висел маленький медный образок Илии пророка, возносящегося в небо на огненной колеснице. В этот миг Нина вспомнила, что храм, который когда-то стоял на Лихострове, был освящен в честь именно этого святого.

— Иконка-то эта ей еще от родителей досталась, — пояснила Мария. — Правда, мама осиротела еще совсем маленькой. Может, оттого она всех так жалела, что сама у чужих людей выросла, горя хлебнула… — и она снова заплакала, отчаянно, безутешно, как плачут те, кто утратил самого родного, самого близкого человека.

Не в силах видеть ее горе, Нина встала и вышла на крыльцо. Пожалуй, впервые в жизни она подумала не о себе, а о ком-то другом. Достав из кармана мобильный телефон, Нина набрала номер отца Олега. И долго ждала, пока оттуда не раздался раздраженный голос священника:

— Это Вы, Нина Сергеевна? Что Вам нужно?

— Батюшка, сегодня умерла одна из Ваших прихожанок, — сказала Нина Сергеевна, которую несколько покоробил тон отца Олега. — Она просила свою дочь, чтобы та ее отпела. Вы не могли бы это сделать?

— Простите, но сейчас я очень занят, — сухо произнес священник. — Приеду — отпою. И вообще, с какой стати об этом меня просите Вы? Сами говорите, что у нее есть родственница. Вот пусть эта женщина сама и обратится ко мне. А то они вместо того, чтобы попросить батюшку, бегают к этой своей знахарке… добегаются.

Вслед за тем из телефона послышались гудки. Как видно, отец Олег счел их разговор оконченным…

* * *

В гробу Надежда Ивановна казалась совсем маленькой, еще меньше, чем была при жизни. Поверх рук усопшей, сложенных на груди, поблескивала ее любимая медная иконка Илии-пророка. У гроба рыдала Мария. А рядом стоял похожий на нее мужчина с пробивающейся сединой в волосах. То был ее старший брат Михаил, вчера прилетевший из Москвы.

Проводить Надежду Ивановну «в путь всея земли» явилось человек двадцать: ее родственники, соседи, знакомые. Пока шло прощание, Нина решила пройтись по кладбищу. Она брела между могилами, вглядываясь в лица на фотографиях, вчитываясь в имена и даты на табличках… И чем дольше она шла, тем страшнее ей становилось: слишком молодыми были эти лица и слишком краткими были жизни этих людей… Мало того: судя по тому, что с каждым новым годом пресловутая жатва смерти на Лихострове становилась все более обильной, местное население стремительно вымирало. Но почему?

И вдруг Нину осенила внезапная догадка. Так вот отчего к «Пристани» проторена такая широкая дорога! Петр Козлов не оговорился, назвав свое заведение градообразующим предприятием. За недолгие дни своего житья на Лихострове Нина Сергеевна уже успела узнать, что местный лесозавод давно закрыт, от зданий молочной фермы не осталось и следа, школа сгорела прошлым летом, а клуб, вместе с его пьяным сторожем — этой весной. Так что лихостровцам нечем жить и некуда идти, кроме как в «Пристань». Ведь испокон веков отчаявшийся русский человек топит горе в вине, не догадываясь, что этим убивает не «змею-тоску», а себя самого. И завсегдатаи «Пристани», один за другим, обретали, так сказать, «тихое пристанище» на здешнем кладбище… А ведь, будь на Лихострове храм, все могло бы сложиться иначе… В этот миг Нине пришло на ум, что она так и не удосужилась узнать, где же стояла сгоревшая в двадцатые годы Свято-Ильинская церковь…

Но тут до нее донеслось пение:

Голос певицы Нина узнала сразу. И подошла поближе. Так что смогла хорошо разглядеть бабку Лизавету. Старуха, облаченная, ради торжественности события, в свою лучшую одежду: сиреневую юбку, черную шифоновую кофту с пышным бантом на вороте и черный блестящий платок с красными розами, важно расхаживала вокруг гроба с дымящейся медной кадильницей в руке, сопровождая все это заунывным пением:

И это — отпев? Нине Сергеевне хотелось вмешаться, остановить происходящее. Неужели никто из стоящих у гроба не понимает, что на их глазах совершается не отпев, а чудовищная пародия на него? Но тут Нине вспомнился ее телефонный разговор с отцом Олегом. Зачем она тогда не удержалась и пересказала его Марии? Ей надо было объяснить, что батюшка просто-напросто очень занят и потому отпоет Надежду Ивановну позже… в конце концов, существует и такое понятие, как заочный отпев. Однако вряд ли Мария согласилась бы ждать. Ведь она слишком любила приемную мать и потому хотела во что бы то ни стало поскорее выполнить ее предсмертное желание… Для нее, далекой от веры, не существовало разницы в том, кто отпоет Надежду Ивановну: священник или знахарка-попиха. И, приглашая на похороны бабку Лизавету, она не догадывалась, что ее приемная мать просила совсем не о таком отпеве. Мало того — теперь Надежда Ивановна так и останется неотпетой. Увы, всем известно, куда могут завести человека благие намерения…

«А ведь если бы на Лихострове была церковь…» — опять подумалось Нине. Но в этот момент гроб опустили в могилу и стали засыпать землей. Потом бабка Лизавета спела над свежим холмиком «Вечную память». Вслед за тем участники похорон потянулись к выходу с кладбища. В этот миг к Нине Сергеевне подошла Мария:

— Вот и отпели маму… Слава Богу. Теперь пойдемте, помянем ее на святом месте. Чтобы ее душеньке ТАМ легче было…

К изумлению Нины, этим «святым местом» оказалась знакомая ей «Пристань»!

* * *

Нина не знала, сколько времени уже продолжались поминки. И в какой момент из-за стола исчезла восседавшая на почетном месте бабка Лизавета. Пожалуй, ей не надо было так много пить! Тем более восемнадцатиградусной рябиновой настойки, от которой прямо-таки разило спиртом. Однако Мария бдительно следила за тем, чтобы ее рюмка была полна доверху, и в очередной раз уговаривала Нину выпить за упокой своей мамы — «чтобы ей ТАМ хорошо было». Что до самой Нины, то после событий последних дней ей хотелось лишь забыться и заснуть. Правда, вместо желанного забвения ее все больше начинала донимать головная боль. И Нина решила выйти на улицу в надежде, что на свежем воздухе ей станет легче. А перед этим пойти в туалет и умыться холодной водой. Иногда одно это помогало ей снять подобную головную боль. Правда, Нина весьма смутно представляла, где она сможет найти уборную. И потому отправилась наугад по коридору, в конце которого, по ее предположениям, должен был находиться искомый объект.

Нина уже почти добралась до цели, когда услышала знакомые голоса. Они доносились из-за полуоткрытой двери и потому были слышны очень хорошо. Так вот где обреталась пропавшая бабка Лизавета! Конечно, Нина Сергеевна всегда осуждала тех, кто подслушивает чужие разговоры… Однако на сей раз любопытство взяло верх. Она подкралась к двери и прислушалась:

— Наконец-то она убралась… — в голосе знахарки звучало нескрываемое торжество. — А то я так боялась, так боялась, что эта дура догадается. Хотя где там! Она дальше своего носа ничего не видит…

— Так то же и хорошо, бабаня, что не видит, — ответствовал Петр Козлов. — А мы тем временем придумаем, как нашему горю помочь. Ведь сколько лет жили-жили, ни о чем не тужили, одно, так сказать, дело делали, а тут накося! Явились не запылились! И ведь пронюхал же этот поп, что моя «Пристань» на месте бывшей церкви построена! Мало того: что это здание и эта земля мне не принадлежат… Эх, не догадался я вовремя документы оформить. Думал, так дешевле обойдется, если на словах с начальником договориться… Вот он ко мне и заявился, и давай пальцы гнуть: мол, убирайся куда хочешь, я на месте твоего кабака буду церковь строить! Уж как я его упрашивал, как упрашивал! Даже дом этот их отремонтировал… Да оставь он меня в покое, я бы ему на месте этого дома такую церковь отгрохал — бабла бы не пожалел! А он уперся и ни в какую: мол, церковь тут стояла, тут она и будет стоять! Потом еще эта дура от него заявилась, видите ли, ремонт я должен закончить… Да кто она такая, чтобы мной помыкать? Слушай, бабаня, это ты к ней, что ли, по ночам на поветь лазила?

— А ты, Петенька, догадлив… — с нескрываемым ехидством произнесла бабка Лизавета. — Думаешь, они тебе одному поперек горла стали? А мне-то каково? Если они свою церковь здесь поставят, то отпевать и крестить сами будут. И денежки за это все им пойдут, не мне. Опять же: снесут твою «Пристань» — мы оба дохода лишимся. Кто к тебе, Петенька, народ-то посылает? «На святом-то месте душеньке покойней бу-удет…» — елейным голоском пропела она. Так что у нас с тобой одно горюшко. Только вот как ему помочь?

— Чтоб им обоим сквозь землю провалиться! — в сердцах воскликнул Петр Козлов. — Да только где там… Хоть бы другого попа сюда прислали, что ли? Может, он посговорчивее бы оказался. А этот… Представляешь, бабаня, что он мне сказал? Ты, говорит, на Лихострове самый вредный человек. Ты здешний народ спаиваешь. Это я-то спаиваю? Да они же сами пьют! Силой я им, что ли, водку-то в горло лью?

— Тише, тише, Петенька, — урезонивала знахарка расходившегося кабатчика. — Сам, поди, понимаешь: правда глаза колет. Нам сейчас другое важней…

Нина насторожилась. Сейчас она узнает тайные замыслы своих врагов. Но в этот миг Петр Козлов произнес:

— Погоди, бабаня, я дверь прикрою. Что-то сквозит.

Нина Сергеевна едва успела шмыгнуть в уборную, как Петр Козлов выглянул в коридор, осмотрелся, прислушался. После чего плотно закрыл дверь своего кабинета. А повторная попытка Нины подслушать его дальнейший разговор с Елизаветой Петровной кончилась ничем: она различала лишь невнятный гул голосов за дверью. Однако и услышанного оказалось достаточно для того, чтобы понять, насколько она ошиблась в бабке Лизавете. Она безгранично доверяла ей. Не догадываясь, что эта ласковая и гостеприимная старушка на самом деле была ее злейшим врагом.

* * *

Нина не стала возвращаться за стол. Ибо после того, что она услышала, ее голова разболелась еще сильней. Оставался лишь один выход: поскорее отыскать местную аптеку и купить там что-нибудь обезболивающее. Правда, Нина Сергеевна была не совсем уверена, существует ли на Лихострове аптека. Однако предполагала, что если на острове есть фельдшер, значит, имеется и медпункт, а при нем наверняка — и аптека.

Она не ошиблась. Аптека и впрямь находилась в покосившемся, обшарпанном здании местного медпункта. Не без труда отыскав нужные таблетки, Нина Сергеевна направилась было к выходу, на ходу раздумывая, принять ли лекарство сразу или повременить до прихода домой. И на крыльце едва не столкнулась с Марфой, которая увлеченно беседовала с какой-то женщиной средних лет:

— И зачем ты туда пойдешь? Нечего там делать! Мы думали, он тут у нас жить и служить будет. А он приедет раз в неделю, молебны отслужит — и назад в город. Зачем нам такой батюшка? Да, слышь, он еще вот что придумал: привез из города какую-то бабенку. Да не матушку свою, а какую-то другую…сама понимаешь… Мол, она у вас тут вместо меня будет… А нам зачем эта баба? Мы у Владыки батюшку просили. Вот мы и надумали: напишем ему, пусть нам другого попа даст. Такого, как на Чухострове. Чтобы он нам тут и школу построил, и богадельню, и всякие подарки нам дарил, какие им там из заграницы посылают. И чтобы относился к нам уважительно, а не так, как этот…

Старуха осеклась, увидев Нину Сергеевну. А та поспешила пройти мимо, сделав вид, что не заметила ее.

* * *

Нина вошла в дом, едва сумев запереть за собой дверь. Потому что ее голова буквально раскалывалась от боли. Она сунула в рот таблетку и оглянулась по сторонам в поисках того, чем ее можно было бы запить. К счастью, прямо перед ней на столе стояла баночка с водой. Нина открыла крышку, жадно отхлебнула раз, другой… Какой же удивительно вкусной была эта вода! Или это ей только показалось… Теперь нужно заснуть. Когда Нина проснется, все снова будет хорошо. По крайней мере, головная боль пройдет. И тогда она решит, что делать дальше.

Нина проснулась, когда в окна уже светило восходящее солнце. Выходит, ее сон длился больше полусуток? Как же долго она спала… Нина побрела на кухню, чтобы поставить чайник. Конечно, сперва ей следовало открыть дверь церковного дома и прочесть утреннее молитвенное правило. Однако после увиденного и услышанного вчера Нине было не до молитв…

Первое, что она заметила, придя на кухню, была стоявшая на столе открытая баночка с недопитой водой. Значит, не случайно вчера Нине показалось, что у нее какой-то необычный вкус! Это же вода из найденного ею Ионина источника, которую она хотела отвезти на исследование в город. И вместо этого ненароком выпила. Но ведь она же отравлена!

Однако, будь эта вода и впрямь ядовита, сейчас Нина Сергеевна спала бы «холодным сном могилы». Значит, с водой все в порядке. Тогда о каком же отравленном источнике говорил покойный отец Матфей?

И тут Нине вспомнился подслушанный разговор Петра Козлова с бабкой Лизаветой. Какая же она была дура! Почему ей ни разу не пришло на ум поинтересоваться, где же стояла сгоревшая Ильинская церковь! Тогда бы она сразу поняла смысл загадочной просьбы убитого священника очистить его источник, который сейчас вместо воды течет ядом. Отец Матфей просил закрыть «Пристань», чей хозяин, по примеру своего дореволюционного предшественника, виноторговца Петра Бакланова, спаивает земляков-лихостровцев. И вновь построить на ее месте «духовную врачебницу» — православный храм. Как же все оказалось просто! А она вместо этого, поверив россказням коварной знахарки, бегала по Лихострову, разыскивая некий чудотворный источник. Пожалуй, бабка Лизавета права — она не видит дальше собственного носа…

Однако теперь Нина узнала правду. И это не случайно. Значит, именно ей доверено выполнить волю отца Матфея и навсегда избавить Лихостров от пресловутого отравленного источника. Этой же ночью Нина подожжет «Пристань». Разумеется, за это ее будут судить. Но непременно оправдают. Ведь это же не преступление, а подвиг — спасти от гибели жителей целого острова! Она прослывет героиней…

Увы, новоявленная «дева Эвменида» забыла, что отец Матфей упоминал не только о своем, но и еще о чьих-то отравленных источниках…

* * *

Нина Сергеевна еще не успела приступить к утреннему чаепитию, как за окном послышались голоса. Она выглянула на улицу и увидела, что возле крыльца стоит приехавший из города отец Олег. А рядом с ним — лихостровские старухи. Среди них была и Марфа, которая с подобострастной улыбкой на лице что-то рассказывала батюшке. И это — после того как она вчера за глаза поливала его грязью! Разумеется, Нина решила немедленно обличить лицемерку. И вышла из дома навстречу отцу Олегу.

К изумлению Нины, священник не удостоил ее своим благословением.

— Ну, Нина Сергеевна? — спросил он тоном, который не сулил ничего хорошего.

— Что случилось, батюшка? — Нина Сергеевна искренне не понимала, что имеет в виду отец Олег.

— Не пытайтесь меня обмануть, — строго произнес священник. — Мне все известно. Что Вы на меня так смотрите? Кто посоветовал дочери той умершей старухи пригласить на похороны знахарку? Разве не Вы? В таком случае, почему Вы не остановили это кощунство? Ведь Вы же присутствовали на похоронах… Мало того: почему церковный дом всю неделю стоял закрытым? В итоге люди, пожелавшие удовлетворить свои духовные нужды, не имели возможности это сделать. Где Вы пропадали все это время?

Нина Сергеевна уже хотела рассказать батюшке о таинственных сновидениях покойной Надежды Ивановны, о просьбах отца Матфея очистить его отравленный источник, о ее поисках оного, зашедших в тупик по проискам втершейся к ней в доверие коварной знахарки… А еще — об услышанном вчера в «Пристани» и в аптеке. Пусть отец Олег убедится — она ни в чем не виновата. Пусть он узнает правду. Ведь кто-то же должен сказать ему правду…

Однако священник оборвал ее на полуслове:

— Что за чушь! И Вы думаете, я поверю в этот бред? Что? Как ты смеешь возражать батюшке? Да ты никто, ничто и звать тебя никак! Поняла? Убирайся отсюда! И чтобы духу твоего здесь больше не было!

Демонстративно отвернувшись от Нины, отец Олег прошествовал в дом. За ним последовали лихостровские старухи. Марфа шла последней. На пороге она обернулась, и с нескрываемым злорадством посмотрела на рыдающую Нину Сергеевну. После чего закрыла за собой дверь, для пущей верности заперев ее изнутри на щеколду.

А из окна стоявшего через дорогу приветливого зеленого домика с видом триумфатора наблюдала за происходящим бабка Лизавета…

С первым же рейсом «Лебедя» Нина Сергеевна уехала в город. Она даже не стала просить, чтобы ей вернули кое-какие вещи и книги, привезенные ею из города. Пропади все пропадом! Она не желает больше видеть ни этого проклятого острова, ни этого дома, ни этих злобных, лживых людей, думающих только о себе. Гори все это ясным пламенем!

Нина не подозревала, насколько пророческими окажутся эти, случайно брошенные ею слова…

* * *

…Уже который день Нина выходила из дома лишь раз в сутки — в магазин. Она не включала радио и телевизор, не отвечала на телефонные звонки. У нее просто не было сил делать это… не было сил жить. Да, прежде ее не раз обижали, и нередко — незаслуженно. Но она не ожидала, чтобы подобное могли сделать ее единоверцы. Тем более — батюшка. Ведь он же сам попросил Нину помочь ему в благом деле духовного просвещения жителей Лихострова! И вот чем все это кончилось… А ведь, как говорится: «конец — делу венец»… Но почему же столь благое дело увенчалось столь плохим концом?

В какой момент ей пришло на ум помолиться? Этого Нина не знала. После возвращения с Лихострова она не молилась ни разу. Ей казалось, что в этом больше нет смысла. Зачем молиться Тому, Кто должен был заступиться за нее? И, тем не менее, не сделал этого. Где же Его благость и справедливость? Почему? За что? Вопросы бессмысленны — Он не ответит ей…

Нина машинально прочла кафизму Псалтири. Потом, встав на колени, открыла Евангелие. Прежде она каждый день вычитывала по главе из Евангелия… На сей раз ей открылась седьмая глава Евангелия от Марка. Нина хорошо помнила ее содержание. Вот книжники и фарисеи спрашивают Спасителя, почему Его ученики нарушают предание старцев, не омывая рук перед едой? И Он отвечает… сперва им, а потом и недоумевающим Апостолам: «Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево… Далее сказал: исходящее из человека оскверняет человека. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы… злоба, коварство, непотребство, завистливое око, гордость, безумство, — все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека».

И тут перед внутренним взором Нины словно разорвалась некая завеса. Она поняла — эти слова являются ответом и на ее «почему?», и на загадочные слова отца Матфея об «отравленных источниках». Ведь разве возможно сотворить Богоугодное дело тому, чье сердце отравлено злобой, гордыней, завистью и коварством? Увы, из отравленного источника может течь только яд…

Но теперь она знает это. Значит, все еще можно исправить. Завтра она позвонит отцу Олегу. И попытается объясниться с ним. Он непременно поймет ее… он должен ее понять. Тогда они вернутся на Лихостров. Но уже иными людьми. Не жестокими самовлюбленными гордецами, «ищущими своего» (1 Кор. 13, 5), а теми, кто во имя Господне пришел послужить несчастным лихостровцам, за годы гонений на веру привыкшим жить по волчьим законам безбожного мира. И не ведающим, что существует иной закон — закон Христовой любви… И, если над Лихостровом и впрямь тяготеет некое проклятие, они непременно снимут его и спасут остров.

Нина выглянула на улицу. Из окон ее дома на Набережной в закатном свете так хорошо был виден Лихостров, утопающий в зелени тополей! А над ним висела зловещая черная туча. Вероятно, к ночи разразится гроза. Зато каким же свежим и солнечным будет утро нового дня! Да! Завтра для всех их: для нее, для отца Олега, для лихостровцев — начнется новый день и новая жизнь. И в ней уже не будет места коварству, злобе, гордыне — только самоотверженная любовь, радость, надежда!

С этой надеждой Нина и заснула.

* * *

…Той ночью, во время грозы, в металлический флюгер «Пристани» ударила молния. И вскоре здание уже полыхало огнем. Вслед за тем пламя перекинулось на соседние дома, стоявшие под холмом.

Когда спустя два часа после начала пожара к Лихострову подошел пожарный катер, остров был объят пламенем…