Конрад де Монферрат в крайнем неверии взирал на кровавую бойню, развернувшуюся на поле боя. От залитых кровью берегов реки до темнеющих границ леса, знаменующих рубежи прибрежного города Арсуф, землю устилали тела более семи тысяч безбожников.

За минувшие несколько часов он стал свидетелем того, что — теперь Конрад был в этом уверен — будут считать решающей победой крестоносцев. И он с неохотой должен был признать, что эта победа главным образом была достигнута благодаря Ричарду.

Ричард Львиное Сердце, остановившись в отвоеванной Акре, внимательно изучил ландшафт и пришел к выводу, что фронтальное наступление на Иерусалим невозможно. Многотысячные войска Саладина держали кольцевую оборону внутри страны. Поэтому Ричард разработал стратегию завоевания относительно незащищенного побережья. Если отрезать доступ к морю и египетским портам — пунктам снабжения провиантом и оружием, — империя Саладина будет фактически разделена пополам. По сути, Ричард стремился загнать безбожников в пустыню, так же как те нейтрализовали войска Конрада у моря.

Первой крупной целью плана Ричарда Львиное Сердце была прибрежная крепость Арсуф, стоявшая к северо-западу от Иерусалима. Объединенное войско крестоносцев выступило в полной боеготовности, зная, что со стороны моря их прикрывает вездесущая армада, следовавшая за армией на юг. Крестоносцы с легкостью захватили плохо обороняемую крепость Кесарию и продолжили свой марш вдоль реки, получившей название «Река Мертвых», которая протекала километрах в пяти к югу от крепости. Здесь всадники Саладина предприняли серию настойчивых атак на левый фланг крестоносцев, чем только разъярили последних, нежели привели к значительным потерям. Сама река настолько заросла густым камышом и тростником, что около десятка лошадей упали в реку и утонули, пока не нашли брод.

Тем не менее подобная оборона была до смешного слаба, а крестоносцы все больше и больше начинали верить в то, что они смогут без значительного сопротивления со стороны мусульман захватить все побережье. Такого подъема боевого духа во время марша на юг Конрад уже и не помнил. Пять батальонов, насчитывающих почти двадцать тысяч солдат, гордо продвигались вперед, не переставая распевать веселые песни. В авангарде шли тамплиеры, за ними — анжуйцы и бретонцы, потом — нормандцы и французы. Замыкали шествие госпитальеры, уцелевшие после кровавой резни при Хаттине и жаждущие мщения. Во время всего марша солдаты не заметили никаких признаков присутствия могущественной мусульманской армии, поэтому безнаказанно грабили и разоряли деревни по всему морскому побережью.

Ричард так и светился гордостью, заявив, что армия язычников после невероятной победы крестоносцев при Акре, скорее всего, укрылась в Сирии или Месопотамии. Но Конрад предупредил его, что не стоит недооценивать Саладина. Маркграф с все возрастающим страхом ощущал, что тишина на прибрежных дорогах — это всего лишь затишье перед бурей.

И он оказался прав. Когда армия крестоносцев прошла маршем через оливковые рощи, растущие в окрестностях Арсуфа, Саладин преподнес им сюрприз. Войско сарацин численностью более тридцати тысяч неожиданно атаковало крестоносцев из-за холмов, находившихся к востоку от крепости. Храп лошадей и ужасающий грохот закованных в доспехи ног эхом пронесся над побережьем.

Армия Саладина напала с тыла, стремясь отрезать госпитальеров от основных сил крестоносцев. Отстреливаясь от напавших сарацин из арбалетов, святые воины были вынуждены отступить, несмотря на то что Ричард приказал авангарду продолжать наступление на Арсуф и атаковать мусульманскую конницу, которая неуклонно теснила их назад. Король велел госпитальерам оставаться на месте и прикрывать тыл, не поддаваясь искушению нарушить ряды. Следует отдать должное дисциплине солдат, не посмевших ослушаться приказа, который Конрад воспринял как настоящее самоубийство. Госпитальеры удержали свои позиции, а остальной армии удалось подступиться к Арсуфу.

Теперь Ричард с нападавшими мусульманами поменялись ролями. Без всякого предупреждения целая армия развернулась и предприняла массированное наступление, устремившись в самое сердце мусульманского войска. Французские рыцари прорвались сквозь ряды пехотинцев и разбили центр и левый фланг армии мусульман. Храбрые крестоносцы породили волну ярости, затопившую людей и лошадей и сокрушившую все на своем пути. Ричард Львиное Сердце, проявляя свое обычное безумие в сражении, дрался в самой гуще атакующих. Поблескивающий меч короля и его полнейшее бесстрашие перед ордами мусульман вселяли невероятный задор в его воинов и повергали в ужас врагов.

Когда меньше чем за час кровавой бойни были разбиты центр и левый фланг, уцелевшие мусульмане отступили вправо за холмы, оставляя убитых на поле боя. Ричард понял, что дальнейшее преследование безбожников на их хорошо защищенной территории обернется для крестоносцев не победой, а сокрушительным поражением. Поэтому, охладив пыл разгорячившихся солдат, он провозгласил, что любой может забрать у мертвых трофеи и оставить себе столько, сколько сможет унести, а не просто принять лишь определенную толику, которую распределяют между солдатами полководцы. Конрад вынужден был отдать должное этому юноше — он прекрасно знал своих людей. Несмотря на жажду крови сарацин, жажда военной добычи была значительно сильнее.

Поэтому Конрад, качая головой, в крайнем изумлении наблюдал за тем, как тысячи его солдат склонились над телами мертвых, собирая мечи, золото и другие ценные предметы, которые находили у погибших. Время от времени кто-то из его солдат обнаруживал еще живого сарацина, лежащего без сознания на поле боя или притворяющегося мертвым в надежде сбежать под покровом ночи. Ошибку, естественно, тут же исправляли.

Конрад поднял голову и увидел скачущего к нему Ричарда со своим вездесущим Уильямом. В лучах заходящего солнца золотоволосый Ричард еще больше напоминал греческого Аполлона. Король широко улыбался, оценивая то опустошение, которое произвела его превосходящая численностью и окруженная со всех сторон армия на силы противника. Уильям, наоборот, как всегда, выглядел мрачным и погруженным в себя. Конрад заметил: несмотря на то что этот блестящий рыцарь остался верен своему господину, со времени казни пленников в Акре он стал еще больше молчаливым и замкнутым. Маркграф де Монферрат в очередной раз подивился тому, что делает здесь этот человек. Как он, цепляющийся за глупые идеалы, может находиться на переднем фланге, в самой гуще войны, которая не бывает бескровной? Вероятно, причина постоянной угрюмости молодого человека заключалась в том, что Уильям сам постоянно задавался этим вопросом.

— Командующий мусульманскими войсками в Арсуфе готов сдаться, — возвестил Уильям ровным, бесцветным голосом, не испытывая ни малейшей радости от невероятной победы. — Ворота крепости откроют еще до захода солнца.

Конрад почувствовал, что больше не в силах выносить этого зануду. Однако, испытывая чрезвычайный душевный подъем от победы, он повернулся к Ричарду, который по меньшей мере разделял его ликование.

— Когда падет Арсуф, нам будет принадлежать все побережье, — сказал Конрад. — Иерусалим тоже станет нашим — это всего лишь вопрос времени.

Ричард, беспечно пожав плечами, ответил:

— Не торопись праздновать победу.

Конрад взглянул на восток. От их нового опорного пункта до Иерусалима — день пути на лошадях. Почему бы не прояснить некоторые вопросы сейчас, пока не началась осада Священного города?

— Теперь, когда на горизонте вырисовывается Иерусалим, пришло время кое-что обсудить.

Ричард удивленно приподнял брови.

— Что, например?

Конрад внезапно почувствовал, как первые признаки беспокойства затмевают в его сердце радость победы.

— Управление новым королевством, — пояснил Конрад. — Я являюсь наследником короля Ги, и на мои плечи возложена ответственность за обеспечение стабильности нового правления.

К удивлению и ярости Конрада, Ричард запрокинул голову и от души рассмеялся.

— Ах да! Я уже и забыл, что разговариваю с королем Иерусалима.

Конрад почувствовал, как кровь прилила к лицу.

— Ты смеешь насмехаться надо мной?

Ричард даже не смотрел на собеседника. Сейчас все его внимание было приковано к полчищам солдат-мародеров, обыскивающих тела врагов.

— Как я уже говорил, королевства завоевывают не словами, а делами. Твои воины не смогут захватить трон без помощи моих солдат.

Конрад почувствовал, как в реальной жизни оживает ночной кошмар, о котором он втайне пытался забыть.

— О чем ты?

Ричард наконец соизволил повернуться к маркграфу. Во взгляде короля презрения было больше, чем он видел во взглядах солдат во время сегодняшней резни.

— У Иерусалима будет король, Конрад, но его никто не будет назначать, — медленно произнес Ричард, как будто обращаясь к ребенку. — Он захватит город своей десницей.

С этими словами английский король ускакал, оставив Конрада стоять у поля боя с открытым от удивления ртом. И тут маркграф заметил Уильяма. Впервые за много дней рыцарь улыбался. Смеялся, наблюдая за тем, как легко Ричард предал святое дело. Смеялся над униженным Конрадом.

Когда Уильям Тюдор, хихикая, ускакал вслед за своим королем, Конрад ощутил, как в нем закипела ярость. В бессильном гневе взглянув на тела, которыми было усеяно все побережье, он сжал кулаки. «Это я король Святой земли, — угрюмо подумал маркграф. — И если Ричард Львиное Сердце захочет отнять у меня королевство, он вскоре узнает, что Конрад де Монферрат не тот человек, с которым можно безнаказанно шутить».