Маймонид ненавидел лошадей. Еще больше он ненавидел верблюдов, поэтому согласился ехать на серой в яблоках кобыле Саладина, на которой совершил свою провальную поездку к Ричарду. Что ж, его попытки спасти Мириам потерпели крах, но весь двор гудел, обсуждая известие о планах Ричарда завоевать Синай. С точки зрения военной стратегии и разведки, дипломатическая миссия раввина в Арсуфе имела ошеломляющий успех. К сожалению, это служило для него слабым утешением, потому что его отважная племянница так и осталась взаперти в логове дьявола. Достойная «награда» за ее героический поступок, «благодарность» от дразнящего Бога-насмешника.

Они выехали сразу после военного совета. Маймониду удалось на часок выбраться домой и изо всех сил попытаться успокоить свою хворавшую супругу, заверив ее, что Мириам жива и здорова, но пока не может к ним вернуться. И тут в дверь его дома громко постучали султанские близнецы-громилы и сообщили, что он будет сопровождать Саладина в этой поездке.

Он, конечно же, понимал, что во время тяжелого перехода через пустыню опытный врач просто необходим, но в Иерусалиме много врачей. Моложе, энергичнее, менее склонных к жалобам на раскаленный зной Негев. Однако раввин не смел возражать султану и, несмотря на отчаянный плач Реввеки, молящей остаться с ней, был вынужден участвовать в тщательно спланированном ответе мусульман на хитрость Ричарда.

Разумеется, никто не спорил, что действовать нужно безотлагательно. Франки чуть не заманили их в хитро расставленную ловушку. Разместив свою армию таким образом, чтобы никто не усомнился в том, что нападение на Иерусалим неизбежно, они заставили мусульман сосредоточить все свои силы вокруг Священного города. Вся южная граница с Синаем оказалась незащищенной. Аскалон же являлся основным коридором поставок в Египет. Власть над городом, богатым финиковыми пальмами и колодцами, жизненно необходима, чтобы армия могла выжить во время длительного перехода через пустыню, где его народ впервые обрел Закон Божий. Если Аскалон падет, Ричард сможет воспользоваться городом как воротами в Африку. Если в руках франков окажется Египет, падет не только Иерусалим, но и весь халифат.

Защитить Аскалон — главная задача мусульманской армии. Чтобы противостоять Ричарду и предотвратить бедствие, на фоне которого падение Акры и Арсуфа будет выглядеть мелким военным просчетом, необходимо организовать массированную контратаку на армию противника.

Но Маймонид с удивлением обнаружил, что оказался не частью огромной военной экспедиции, способной отразить нападение на Аскалон, а одним из тех, кто вошел в султанскую свиту, состоящую всего из тридцати человек. Разумеется, это были самые лучшие солдаты, но разве они могли противостоять тридцатитысячной армии фанатичных франков? Раввин пришел к выводу, что эти воины отобраны, чтобы возглавить превосходящие силы, возможно армии египтян и сирийцев, которые будут ожидать их на юге.

Но после нескольких дней путешествия по пустыне Негев, где они в серых песках не набрели ни на один лагерь бедуинов, Маймонид встревожился при мысли о том, что Саладин на самом деле сошел с ума. Настолько, что полагал, будто этой кучки всадников на двух десятках лошадей и десятке верблюдов довольно, чтобы принять вызов орд франков. Вероятно, султан надеется, что с ними пребудет мистическая воля Аллаха, как это произошло с необычайно удачливой армией Пророка. Раввин читал, конечно, о многих удивительных победах Мухаммеда и его спутников, выступивших против возмутительной несправедливости, но даже Пророк, насколько помнил Маймонид, не одерживал победы в битве с превосходящими его в тысячу раз силами противника.

Из-за высокой песчаной дюны, закрывшей им обзор, к ним сзади подскакал часовой в зеленой чалме. Он приблизился к Саладину и что-то сказал, но его слова заглушил ревущий ветер пустыни Негев. Саладин, по-видимому, понял его и повернулся к Маймониду, давая знак, чтобы он подъехал к нему. Тот пришпорил кобылу и тут же поморщился от неожиданного лошадиного галопа: его бедра горели от напряжения после многодневной безостановочной скачки на несчастном животном. Саладин улыбнулся, заметив недовольство раввина.

— Друг мой, похоже, лекарю самому нужна медицинская помощь.

Маймонид знал о менее дружеских насмешках со стороны некоторых приближенных Саладина, поэтому заставил себя ехать с высоко поднятой головой.

— Люди в моем возрасте всегда кажутся дряхлыми, сеид. Мы намеренно привлекаем к себе внимание.

Саладин искренне рассмеялся, а потом заговорил громче, чтобы услышали все члены их диверсионной группы:

— Я только что получил известие о том, что до армии Ричарда Львиное Сердце осталось два дня пути.

В его словах слышался энтузиазм, новость о нависшей встрече с безжалостной силой явно его возбудила. Маймонид прикусил губу и решил уточнить, не сошел ли султан с ума, как он начал подозревать.

— Мы сможем вовремя собрать подкрепление? — осведомился раввин.

Улыбка Саладина погасла, он стал серьезен. Маймонид поразился, когда увидел тень печали в темных глазах.

— Нам не нужно подкрепление.

Маймонид заколебался, не зная, что ответить. Все казалось бессмысленным. Саладин явно заметил по лицу раввина, что того снедают противоречивые чувства: желание дать разумное объяснение странным событиям, в которых они принимают участие, и страх перед тем, что такого объяснения не существует.

— Автор «Путеводителя колеблющихся», похоже, сам колеблется, — сказал Саладин.

Маймонид глубоко вдохнул.

— Прости меня, сеид, но мы не сможем удержать Аскалон таким малочисленным отрядом.

В этот момент их лошади взобрались наверх огромной дюны и у Маймонида появилась возможность взглянуть на Аскалон, похожий на изумрудный остров. Казалось, что Бог уронил на землю кусочек рая, чтобы тот служил мостом между двумя адами-близнецами: Негевом и Синаем. Город окружали блестящие ряды пальм с гроздьями фиников. Белые каменные дома, сверкающие, словно мраморные, стояли посреди аккуратно подстриженной травы, а вдоль домов росли ухоженные кусты роз.

Саладин затаил дыхание, глядя на город, который часто называл настоящей жемчужиной халифата. Маймониду показалось, что он видит в глазах султана слезы.

— Ты прав, друг мой. Таким малочисленным отрядом Аскалон не защитишь. — Саладин помолчал. — Ты помнишь, что написала Мириам?

Маймонид кивнул. Как он мог забыть? Однако раввин вдруг почувствовал, что султан уже разговаривает не с ним. Он как будто обращается к кому-то невидимому.

Саладин подъехал к крепкой пальме, растущей у колодца в предместье Аскалона. Из домов стали выходить горожане, вероятно полагая, что приехали торговцы, направляющиеся в Египет. Купцы, чья деятельность была источником жизненных сил города, знали, что предельная любезность привлекает людей в их город. Любопытные зрители, большей частью дети в ярких хламидах или женщины в черных бедуинских косынках, похоже, даже не подозревали, что сегодняшние гости не простые торговцы глиняной утварью. Скорее всего, им никогда прежде не доводилось видеть султана, да они бы и не поверили, что такая царственная особа снизойдет до того, чтобы посетить их крошечный, отдаленный городок. И уж совсем не подозревали люди, что по зеленым ухоженным улочкам оазиса скачет сама судьба мира.

Саладин спешился и опустился на колени у пальмы, словно в молитве. «Нет, — подумал Маймонид, — не в молитве. Как будто воскрешая нежные воспоминания».

— Под этим деревом я впервые полюбил женщину, — признался Саладин, поглаживая шершавой рукой толстый ствол, как если бы ласкал ту возлюбленную, о которой говорил. — Мне было четырнадцать. Как бы я хотел вернуть то время! Хотел, чтобы те мгновения длились вечно! Увы, все в мире заканчивается.

Маймонида кольнуло ужасное предчувствие. Он обвел взором любопытных жителей. Дети смеялись над странным поведением гостя. Некоторые женщины затолкали детей назад в дом, явно побаиваясь намерений безумного гостя и его до зубов вооруженной свиты.

О, мой Бог! Бедные люди… Маймонид почувствовал, как холодок, сжимавший желудок, стал подбираться к сердцу.

— Султан не собирается спасать Аскалон, верно?

Саладин встал и повернулся к пальме спиной. Что-то темное и ужасное сверкнуло в его глазах.

— Я спасу Аскалон, мой друг. Разрушив его.

Из конской упряжи своего жеребца Саладин достал топор. Не говоря ни слова, он повернулся к пальме, которая сохранила воспоминания о его первой ночи любви, и нанес сильный, решительный удар топором.

Воины тут же спешились и стали метаться по городу. Кто-то забегал в дома напуганных жителей и приказывал им выходить на улицу, остальные остались в центре города, высоко держа султанское знамя с изображением орла. Они не бандиты — уверяли воины горожан, когда появились обозленные бедуины и стали размахивать саблями, — но любой, кто встанет у них на пути, будет считаться предателем. А отряд стоящих наизготовку лучников грозил воплотить угрозу в жизнь.

Маймонид в полном ужасе наблюдал, как солдаты Саладина методично разрушают город. Рубят, а потом поджигают деревья. Огонь, охватив аккуратно подстриженную траву и кусты роз, перекинулся на соломенные крыши зданий. Казалось, не прошло и нескольких минут, как весь город был в огне.

Глаза раввина наполнились слезами, когда он увидел; как солдаты Саладина высыпают белый порошок в жизненно важные колодцы Аскалона. Если ничего не подозревающий человек напьется из колодца, его горло вскоре будет обожжено смертельным пеплом. Пророк запретил мусульманам жечь деревья и отравлять колодцы, и Саладин за многие годы войны с франками строго придерживался исламского военного кодекса. Но сейчас султан, по-видимому, не имел выбора. Аскалон должен быть стерт с лица земли, чтобы Ричард отказался от своих планов воспользоваться оазисом как плацдармом для нападения на Египет.

В этом и заключается безумие войны: чтобы спасти город, его нужно уничтожить. Превратить Аскалон в бесполезную для врага территорию, которую он планировал использовать в качестве центра снабжения перед длительным, суровым переходом через Синай. Горящий оазис заставит армию Ричарда повернуть назад. Маймонид понимал: этот акт вандализма спасет Каир. Исчезнет один город, один древний оазис красоты в этой холодной суровой пустыне, но будут спасены тысячи городов от западного океана — от границ государств Магриба — до земли восходящего солнца и самой Индии.

Но когда раввин взглянул на своего измазанного в золе и саже друга, который молча смотрел на пылающий город, он задался вопросом: разве сегодня в огне не умерла и частичка самого Саладина?

Город погибал в огне. Саладин в последний раз преклонился перед срубленным деревом, где впервые познал любовь и радость женского прикосновения. И впервые за многие годы дружбы Маймонид увидел, как по щекам султана текут слезы.

Самый могущественный человек на земле плакал из-за утраченной любви и мира, в котором красоту иногда бросают на алтарь власти.