А началось это все снова с головной боли Анны Елисеевны. Она вошла в учительскую и пожаловалась:

– Голова раскалывается. Всю ночь не спала. И что теперь за дети пошли? Это какие-то авантюристы, – она удивленно приподняла ватные плечи своего костюмного пиджака. – Больше сил моих нету. Пойду к директору и откажусь от классного руководства.

– А что в самом деле, Анна Елисеевна, отдайте мне пятый «А», – с готовностью, словно подавая руку помощи, сказал молодой преподаватель физики Александр Трофимчук.

– То есть как?

– Обыкновенно. Пойдем к директору, договоримся.

– Нет, вы только послушайте этого молодого человека. Да вы понимаете, что говорите?..

– Я очень прошу вас, Анна Елисеевна, – с добродушной настойчивостью продолжал Трофимчук. – Вот увидите, я с ними справлюсь.

Анна Елисеевна от возмущения онемела. Она беспомощно оглянулась по сторонам, ища поддержки у других преподавателей. Встретившись глазами с Марией Ивановной, учительницей географии, она наконец заговорила, как бы приглашая ее в свидетели:

– Слышали?.. Значит, я не могла с ними справиться, а он сможет.

– Смогу, Анна Елисеевна, вот увидите.

– Я требую, молодой человек, чтобы вы извинились! – истерически крикнула она.

Мария Ивановна нервно разворачивала и сворачивала географические карты, внимательно прислушивалась к разговору Трофимчука и старой учительницы. И хотя Анна Елисеевна обращалась к ней, она не могла ей сочувствовать. С пятым «А» у Марии Ивановны давно установились особые отношения. И не потому, что ребята жаловались ей на своего классного руководителя, а потому, что на десятом году педагогической практики она вдруг какой-то первой любовью полюбила фантазеров из этого класса. И когда они ей предложили как-нибудь назвать стол на время своих уроков, она вспомнила Пятигорск, где прошло ее детство, вспомнила, какой с горы Бештау открывался вид – много маленьких домов внизу, похожих на парты, – и назвала свой стол «Бештау».

В общем, получилось как-то так, что Мария Ивановна не только преподавала в пятом «А» географию, но и была внештатным классным руководителем и перед началом уроков всегда планировала минут пять на разговоры о том о сем.

Мария Ивановна боялась себе признаться, но она чувствовала, что после разговора с мальчишками и девчонками из пятого «А» она сама становилась смелее в своих скромных мечтах. Это был единственный случай в ее педагогической практике, когда она вот так ощутимо чувствовала, что не только она воспитывает этих сорванцов, но и они ее воспитывают.

Неудачу с бутылками она переживала совсем иначе, чем Анна Елисеевна. Трофимчук, собственно, опередил ее. Она давно хотела попросить директора назначить ее классным руководителем в пятый «А». Да все не знала, как к этому подступиться.

– Анна Елисеевна, – робея начала она. – Если вы не хотите передать класс Трофимчуку, то передайте его мне.

– Что?

– Мне.

Анна Елисеевна изумилась.

– Да тут, я вижу, против меня целый заговор.

– Это же лучший класс в школе, а вы все время жалуетесь, жалуетесь.

Анна Елисеевна вдруг успокоилась и заговорила ровным голосом, гордо держа голову:

– В этом классе есть один лучший в школе ученик. Владик Синицын. Это, милочка, не одно и то же.

Но теперь разволновалась Мария Ивановна.

– Маленький всезнайка – вот что такое ваш Владик Синицын, – сказала она. – Мне больше нравятся ребята, как Соня Козловская, Зебриков, Санька Горский.

– За что же это они вам, интересно, нравятся?

– За то, что они настоящую машину строят.

– Вы что? – прищурилась Анна Елисеевна. – Считаете, что они и в самом деле могут построить машину?

– А вы, Анна Елисеевна, как считаете?

– Это утопия.

– Не утопия, а дерзость. Бить стекла нельзя, обманывать нельзя, а остальное все можно. И машину построить можно. Если мы не научим их в школе дерзать, то потом не будет написано ни одной хорошей книги, не будет сделано ни одного открытия. Ученики должны знать, что и летать на другие планеты можно, и открывать новые звезды – можно, а не то что там какую-то машину построить, в которой всего-то пятьсот деталей!

– Ну, милочка, вы уже начинаете звезды с неба хватать.

Она даже хихикнула, призывая и остальных учителей посмеяться над горячностью и утопическими, вредными высказываниями Марии Ивановны.

– С неба? – сказала Мария Ивановна. – А вы разве не читали о мальчике, который делал доклад в Москве на заседании Академии наук? Этот мальчик открыл новую звезду. А если б его в школе приучили к мысли, как вашего Владика Синицына, что дерзать не надо, а надо только на пятерки учиться, он бы никогда не сделал этого открытия.

– Не читала, не читала, – отмахнулась Анна Елисеевна. – Вы преподаете географию, звезды – это по вашей части.

– Нет, гм, звезды – это по моей части, – старый учитель астрономии погладил себя по лысине, словно хотел убедиться в том, что она на месте. – Звезды – это по моей части. Мальчишка этот, действительно, феномен. А ты, Анна Елисеевна, не права…

Анна Елисеевна схватилась за виски.

– Чего вы от меня хотите?

Спор, начатый Трофимчуком, задел и других преподавателей. И хотя Анну Елисеевну отпаивали валерьянкой, он не прекращался, а продолжался вполголоса в разных углах учительской.

Прозвенел звонок. Учителя, возбужденные, потянулись в классы.

Мария Ивановна, пока шла по коридору, немного успокоилась, но не настолько, чтобы ребята не заметили, что она взволнована.

Во время переклички она правой рукой отмечала в журнале, кого нет, а левой тянулась к толстым, некрасивым очкам. Умные девчонки и мальчишки понимали, что правая рука спокойно пишет, а левая – нервничает.

Мария Ивановна закрыла журнал, постучала кончиком указки по столу, чтоб на «Карамбаче» перестали шептаться, и спросила, грустно улыбнувшись:

– Не удалось вам, значит, решить транспортную проблему при помощи обыкновенных бутылок?

– Они потерпели фиаско, – засмеялся Круглый.

– Что? – не расслышала учительница.

– Фиаско… бутылка по-итальянски. Они потерпели бутылку. Я им говорил…

«И все-то он знает, и что бутылка в переводе на итальянский фиаско – тоже знает, – неприязненно подумала Мария Ивановна. – И знал, что им попадет, а ему нет».

Она пробежала глазами по фамилиям: кого же вызвать отвечать урок? Горский наверняка был занят бутылками и не готовился. Зебриков тоже. Синицын?.. Вот Синицын ничем не был занят; все он знает, и урок должен тоже знать.

– Синицын!..

– Я.

– Иди отвечать.

Круглый этого не ожидал.

– Я же прошлый раз отвечал, – недовольно сказал он.

– Прежде всего встань.

Владик поспешно встал.

– Мария Ивановна…

– Ты учил урок?

– Учил.

– Ну, тогда в чем же дело? Иди отвечать. Расскажи нам, что ты знаешь о восточносибирских реках?

Круглый вышел к доске, взял указку и растерянно поплыл от устья к истоку.

– Разве так текут реки?

– Нет… Енисей вытекает отсюда и впадает в Карское море.

Мария Ивановна остановила его:

– Расскажи подробно об этой реке. Что ты о ней знаешь?

– Но мы подробно не учили. Я вам рассказываю вообще, – промямлил Круглый.

– А ты мне расскажи в частности.

– Мы этого не учили.

– Чего не учили?

– Ну, этого, в частности.

Круглый чувствовал, что учительница спрашивает его как-то неприязненно, и от этого еще больше сбивался. Он умоляюще смотрел на класс. Он ждал, что сейчас ребята дружно заорут, что да, мы этого не учили. Но ребята почему-то молчали. Наоборот, на него смотрели со всех сторон с любопытством, как будто видели в первый раз. Круглый растерялся совсем:

– Но это, кажется, написано там мелким шрифтом?

Мария Ивановна пожала плечами:

– Не знаю.

– А я не читал.

– Не читал?.. Хорошо. Тогда покажи Среднерусскую возвышенность.

Круглый бойко показал. Мария Ивановна задала ему еще несколько дополнительных вопросов, он на них без запинки ответил, и она его отпустила:

– Садись, четыре.

Класс, уже было потерявший интерес к Круглому, насторожился. Впервые Синицын получил не пять, а четыре. Бывало и раньше, что он отвечал не очень хорошо, но ему, как лучшему ученику, ставили «отлично». Он к этому привык.

– Почему четыре?

– Но ты же не читал, что в учебнике написано мелким шрифтом.

– Я в следующий раз прочту.

– Ну, вот и хорошо, в следующий раз прочтешь, а сейчас садись, четыре.

Когда Мария Ивановна поставила четыре, класс удивленно охнул. Круглого «четверка» ударила по самолюбию.

– Мария Ивановна, не ставьте пока ничего. Я вам в следующий раз расскажу и что мелким, и что так.

– Садись, Синицын, четыре.

– Но мы этого не учили, – с отчаянием произнес Владик.

Санька подпрыгнул на своей парте:

– Учили!

Швака приподнялся, чтобы посмотреть, как Мария Ивановна поставит «историческую» отметку. Вот занесла руку… Поставила.

– Учили! – крикнул он.

Класс подхватил.

Ребята забыли, что находятся не на стадионе, и начали громко скандировать: «У-чи-ли! У-чи-ли!».

Это была и месть Круглому за то, что он их тогда предал, передав найденный танк пятому «Б», и за то, что он отказался собирать бутылки, и вообще это было большой школьной справедливостью.

Мария Ивановна дала стихнуть возбуждению и спросила:

– А вообще, Синицын, какой предмет ты больше всего любишь?

Круглый весь ушел в себя. Он еще не успел осмыслить произошедшей с ним катастрофы. Он не понял, не расслышал, о чем его спросили.

– Мы этого не учили.

В классе мстительно засмеялись:

– У-чи-ли! У-чи-ли! У-чи-ли!

«А, действительно, какой предмет он больше всего любит? – подумала учительница. – Соня Козловская, например, очень любит географию, а по математике получает четверки и иногда тройки. Зебриков – тот вообще любит то, чего не проходят в пятом классе. А что любит он, Владик Синицын? И что это вообще за термин «круглый отличник»?.. Он, этот Владик Синицын, как-то успевает любить все предметы и наверняка поэтому не любит ни одного. А скорей всего он любит арифметику в лице бесконечных пятерок, заполняющих его дневники и табели».

На перемене Швака догнал Марию Ивановну недалеко от учительской:

– Мария Ивановна, чешное шлово, я никогда больше не приду на географию, не выучив урока. Я, шнаете, как вошмушь! Мне Шонька помошет. Я ее попрошу, и она помошет.

И тут Мария Ивановна поступила совершенно непедагогично. Она потрепала Шваку за волосы, потрогала свои толстые некрасивые очки.

– Знаешь что? – оглянулась на учительскую, улыбнулась. – Только ты никому не говори… Я тебе разрешаю иногда не выучить урока. Ну, например, когда ты увлечешься своими камнями, как в прошлый раз. Ты ведь тоже очень занятый человек. Иногда и ты можешь не успеть все выучить. Главное не в этом. Главное, чтоб ты назубок знал что?.. Что такое настоящая дружба…

Швака заговорщицки посмотрел по сторонам и шепотом спросил:

– Это вы про Круглого и про Анну Елисеевну?

– Почему ты так подумал?

– Мы шлышали, как вы ш ней шпорили.

Швака обладал удивительной способностью подслушивать самые неожиданные разговоры. И не только подслушивать, но и запоминать, хотя он этого и не хотел. Он сам удивлялся этой способности. И, наверное, если бы уроки не объясняли, а говорили по секрету, а он бы их не слушал, а подслушивал, то в два счета стал бы отличником. Но, к сожалению, уроки – это не так интересно, как разговор одной учительницы с другой.

– Но кто же это мог слышать?

– Чешное шлово, я не подшлушивал. Прошто у меня такой шлух. Я шел мимо…

– И ты все, все слышал? – ужаснулась Мария Ивановна.

– Не, не вше…

– А впрочем, все, что я там говорила, правильно.

Швака виновато опустил глаза.

– Мария Ивановна, а зря вы ему не поштавили двойку.

– Кому?

– Круглому.

– А ты думаешь, ему надо было поставить двойку?

– Конешно.

– За что же?.. Он хорошо отвечал.

– А за друшбу.

– Но я преподаю географию.

– Нет… И друшбу тоше.