Работники команды по оказанию помощи в экстренных ситуациях – забавные ребята. У большинства из нас на душе глубокие шрамы или пороки, заставляющие нас стремиться сделать мир лучше. Нас тянет приложить руки там, где властвуют смерть, болезнь и страдания.

Да, конечно, сотрудники благотворительных организаций – убежденные сторонники улучшения мира и избавления человечества от страданий, но делает ли это их чище и благороднее других людей? Разумеется, нет.

Работа по оказанию помощи другим людям лишает человека всех защитных механизмов его характера и делает его «голым» и уязвимым. Человеческие слабости выходят на поверхность, но, что гораздо более важно, становятся заметны и сильные стороны, и глубина характера. За семьдесят два часа вы сможете с невероятной точностью определить, как у вас сложатся отношения с другим членом команды. Этого времени вполне достаточно для проявления настоящей личности. Я убеждена, что несколько очень близких мне людей, с которыми я подружилась именно там, – самые надежные и верные друзья в моей жизни. Они могут рассмотреть проблему и тут же найти оптимальный способ ее решения. Они не колеблются, но всегда осторожны. В лучших из них интеллект сочетается с удивительной настойчивостью. Я без сомнений доверю им свою жизнь, что несколько раз уже случалось.

Большинству из членов команды сложно вернуться к нормальной жизни после окончания работы в горячих точках. В течение нескольких недель, попав домой после Косово, я испытывала настоящее недомогание, глядя на полные прилавки продуктовых магазинов, глупое лихачество на дорогах или на проявления человеческой жадности. После возвращения я остро чувствовала свою чуждость этой жизни, и эта отстраненность усиливалась по-прежнему не восполненной тоской по Аддину и Шахире.

Сравнивая свои записи с воспоминаниями других своих коллег по Косово, о том, что они чувствовали, оказавшись на званых обедах и ужинах, я поняла, что мы очень похожи. Требование рассказать «ну как там было на самом деле» вводило нас в ступор. В ответ на просьбу друзей за обеденным столом поведать о Судане, Боснии, Восточном Тиморе, Ираке, Афганистане или Новом Орлеане только что вернувшийся член команды по оказанию помощи в экстренных ситуациях может пойти по одному из трех путей.

Первый чаще всего выбирают опытные ветераны своего дела, излагая тщательно выверенный рассказ с хорошим концом, в котором речь идет о матери, ребенке и чистой воде или лекарстве. В ответ на слова: «Какой ты молодец, что делаешь такое благое дело. Я бы так, наверное, не смог» – этот человек лишь кивнет с мудрым видом либо просто пожмет плечами, чтобы потом быстро сменить тему.

Второй путь – рассказать правду без всяких купюр, с описанием пыток и изнасилований, гниющих ран и мук голода. А потом можно в подробностях описать свои ощущения от того, как у тебя на руках от кори умирает ребенок или как у другого малыша закатываются глаза, когда он падает в голодный обморок. Можно рассказать, как не находишь слов, чтобы утешить женщину, потерявшую в своей жизни все, и тогда гости за обеденным столом начнут ерзать на своих стульях. На лицах застынут растерянные выражения, и над столом повиснет молчание. Затем кто-нибудь предпримет беспечную попытку вас похвалить и предложит открыть новую бутылку вина, чтобы нарушить неловкое молчание. И все это время вы будете сидеть с напряженной улыбкой, сдерживая норовящее выплеснуться наружу негодование оттого, что в действительности никто не хочет знать, как там было на самом деле.

Одна из медсестер Красного Креста подала мне пример последнего, третьего пути. Общаясь с малознакомыми людьми, она постоянно лжет о своей работе. Она слишком остро реагирует на легкомысленные ремарки и неизбежные остекленевшие взгляды людей, которые узнают, чем она на самом деле занимается.

Я понимаю, что высказываю сейчас весьма спорные обобщения, но мне кажется, что честность никоим образом не может очернить искренности и решимости тех, кто помогает другим в тяжелой ситуации.

* * *

У души и разума есть пределы, и иногда необходимо давать им передышку, чтобы не сорваться. Тяжело постоянно быть свидетелем немыслимых страданий, бесчеловечности одного человека по отношению к другому и неописуемой жестокости Матери-природы к своим детям.

В горячих точках иногда происходит тихое и ничем не примечательное образование пар. Каждую неделю работники различных гуманитарных организаций могут встретиться, чтобы «стравить пар». Никаких нарядов и дискотек. Выпить из жестяных стаканчиков бутылку драгоценного «Бейлиса» возле палатки, или собраться компанией в десять – пятнадцать человек в местном кафе, или устроить тихую вечеринку, на которой приглашенные военные берут на себя львиную долю материально-технического обеспечения. Эти встречи не становятся прелюдией к какой-нибудь оргии или чего-нибудь подобного. Если и образовываются пары, то это не те пьяные совокупления в углу, которые можно часто наблюдать на разнузданных вечеринках по всему миру. То, чему я иногда становилась свидетелем, начиналось с тихих, но напряженных дискуссий в стороне от основной группы, чаще всего по поводу работы, или с выражения негодования по поводу поведения начальников и собственной усталости.

Где-нибудь посреди профессионального разговора его тематика едва заметно меняется, и пара неожиданно чувствует себя раскрепощенно, поскольку нет никакой необходимости лгать. Два лишенных на время половой принадлежности существа понимают, как сильно нуждаются во временном облегчении напряжения без собственнических замашек и брачных игр.

Кто сможет понять ужас человеческих страданий и варварства, которым вы только что стали свидетелем, лучше, чем такой же, как вы, член команды? Где еще вы сможете найти человека, который найдет в себе силы посмеяться над черным юмором ситуации, когда вы невольно топчете человеческие останки? Как еще вычеркнуть из памяти горестные стоны и звуки, которые издает человек, отдаваясь своим страданиям?

Мы с Робом познакомились на коктейле, который был устроен представительством ООН в честь визита в Македонию одной знаменитости. Нам обоим была оказана сомнительная честь представлять свои благотворительные организации, и мы не забывали о политической стороне нашего там присутствия. Меня всегда забавляло наблюдение за показательными выступлениями международных гуманитарных организаций, когда на сцене появляется кто-нибудь знаменитый, однако, может, и недостойный такого приема. Я испытывала отвращение к подобным мероприятиям, хотя и понимала, что они составляют важную часть моей работы. Тем не менее мне было неприятно думать о том, что люди, прозябающие в лишенных удобств лагерях, не оценят того, как я помогаю им, нарядившись и потягивая охлажденное вино.

По-моему, этот вечер был третьим суаре в честь одной и той же персоны, проведенным всего за несколько дней. После подъема в пять утра и целого дня работы в удушающей духоте лагеря, ходьбы взад и вперед по пыльным дорожкам при температуре, приближающейся к сорока градусам, я была покрыта запекшейся грязью еще за двадцать минут до начала приема. Мне едва удалось выбраться из ужасающе грязных ботинок военного образца, испачканной футболки «Кеа» и рабочих штанов, заскочить под душ в «Розе Дипломатик» и нарядиться в единственное платье, которое мне хватило ума взять с собой вместе с босоножками на шпильках от Гучи. Последним штрихом послужили блеск для губ, подводка для глаз и нанесение туши уже в такси, везущем меня в центр Скопье. Выйдя из него, я поправила волосы и погрузилась в кондиционируемую прохладу здания. Меньше всего мне хотелось вести светские беседы. У меня выдался отвратительный день: искала способ доставить пожилую женщину к туалету, не имея в распоряжении инвалидного кресла. Вдобавок нужно было поговорить с одним парнем из «Стенковец-1» о положении другой несчастной женщины, но ни у кого не оказалось ни номера его телефона, ни позывных его рации.

Я поняла, что приехала последней и имела несчастье появиться ровно посередине долгой и нудной речи, и стала искать глазами знакомые лица. Если не считать главы местного отделения ООН и самой знаменитости, я не знала никого, ни единой души. Смирившись с мыслью о том, что во имя долга мне придется провести скучнейший вечер, я заметила очень высокого худощавого и лысого мужчину, который стоял у противоположной стены зала. Судя по всему, происходящее развлекало его не больше, чем меня. Он был одет в бледно-голубую рубашку поло и джинсы и выглядел лет на тридцать с небольшим. Прислонившись к колонне, он время от времени бросал вокруг изучающие взгляды. В конце концов наши глаза встретились, и мы обменялись натянутыми улыбками.

Позже, получив наконец шанс покинуть свои слушательские посты, мы оказались в одной группе, где обсуждались последние проблемы с водопроводом и канализацией в наших лагерях для беженцев. Я стала рассказывать о сложностях ухода за моей старушкой и добавила пару ласковых о неуловимом «мастере» из соседнего лагеря. Заметив, что Роб расплылся в широкой улыбке, я потеряла дар речи.

– Что вы нашли в этом смешного? – не выдержала я.

– Ничего. Просто я и есть тот тип, которого вы костите.

Я принялась глупо извиняться, тут же ощутив себя еще ниже ростом, чем обычно, но его все это, казалось, действительно забавляло.

Я оглянулась и увидела, что люди стали расходиться. Ужасно болели ноги, и живот издавал довольно громкое бурчание. Один из этих звуков явно достиг ушей Роба, заставив его расхохотаться, и он спросил, не хочу ли я перекусить. Я с благодарностью приняла его приглашение, мы вышли из гостиницы, и я забралась в его машину, вездесущий и бессменный спутник работников горячих точек – джип.

Спустя несколько минут мы остановились возле местного кафе, известного своими греческими салатами и жареным мясом. За ужином, который, к моей радости, был быстро подан, мы болтали об условиях жизни в наших лагерях и о том, какую роль в их обустройстве мы играем. Беседа шла легко, еда была вкусная, и мы пользовались универсальным для наших коллег правилом: воздерживаться от скользких и неприятных тем о стрессе на работе, эмоциональном состоянии и неизбежном гневе и отчаянии, падающих на плечи каждого, кто работал в горячих точках.

Когда мы подъехали к моему отелю, было еще светло. Мы решили выпить во дворике гостиницы и с наступлением ночи оказались в моем номере. Это не было любовью с первого взгляда, речь не шла даже о страсти. Не было дрожи возбуждения или особенного притяжения друг к другу. Мы просто искали утешения и избавления от неспокойного мира, где шли глупые и жестокие войны, приносящие человеческие жертвы. Нам был нужен выходной, не день, всего лишь ночь, в которой не было бы мыслей о встрече закатов наедине, никаких обязательств или романтики и тем более взаимных ожиданий. И когда все кончилось, мы сделали первые шаги навстречу дружбе и легкому интересу друг к другу. С моей точки зрения, я вступала на минное поле. Тогда я с ужасом думала о том, что мне придется через это пройти снова.

– Так на скольких войнах ты уже побывал? – дала я упреждающий залп.

– Хм, сейчас, – задумался он и стал перечислять: – Босния, Сомали, Северная Ирландия, пара мест, о которых мне запрещено распространяться, и эта. А ты?

Я привстала на локте, подтянула простыню повыше и стала перечислять свой послужной список:

– Босния, только уже после войны, немного в Руанде и здесь, в Македонии. А до этого Восточная и Южная Африка, там просто гуманитарной помощью занималась.

Краем глаза я заметила, как Роб бросил взгляд на мою карточку с удостоверением личности от «Кеа» и значок с идентификационным номером для службы безопасности, лежавшие на ночном столике.

– Ты лучше расскажи о своей другой работе, Жак, – предложил он, кивнув на карточки. – Я знаю, что ты посол «Кеа», но сегодня мы говорили только о твоей полевой работе. Посол и это, второе, ты же не обязана была сама пачкать руки, дорогуша, – ввернул он словечко из южнобританского диалекта.

Внутри меня все съежилось, и я почувствовала желание залечь в глухую оборону. Так происходило всегда, когда мне приходилось говорить о прошлом и том, как обстоят дела в моей настоящей жизни. Кто достоверно знает, как рассказывать любовнику о прошлом, и у кого нет скелетов в шкафу? Неужели нужно вставать с кровати, укутываться в простыню и восклицать: «Когда-то я была принцессой, а для нас, павших, в этом мире не так много работы!» Или мне нужно вывернуть душу наизнанку, руша так долго и тщательно выстраиваемую защитную оболочку, чтобы объяснить, что подростком вышла замуж за мусульманина царских кровей, потеряла несколько лет жизни и что бывший муж похитил обоих моих детей, руководствуясь соображениями мести и религиозным фанатизмом? Любой из этих способов объяснения разбередит мои чувства и разрушит механизмы психологической адаптации.

Я перегнулась через край кровати и, нашаривая огромную футболку, чтобы натянуть ее, заставила себя успокоиться. Затем повернулась к Робу, который сидел опершись об изголовье кровати и закинув руки за голову.

– Лучше тебе услышать это от меня, чем из сплетен, которые неизбежно появятся среди коллег, – сказала я.

Я села, скрестив ноги и сложив руки на груди, лицом к нему.

– Девятого июля 1992 года были похищены двое моих детей, Аддин и Шахира, и с тех пор я не видела и не слышала их вот уже шесть лет десять месяцев и пару дней. – Я торопилась, чтобы не дать Робу сформулировать новый вопрос. Я рассказывала о своем прошлом и о его потерях и, слушая себя как бы со стороны, подумала, что похожа на корабль. Скорее, на боевой линкор, несущийся к цели на полном ходу. Я не останавливалась, даже чтобы перевести дух, боясь сесть на мель.

– С того дня, как мой бывший муж, Бахрин, это его короткое имя, похитил их, мне не дали даже с ними поговорить. Вообще, совсем. В то время известия об этом похищении вышли на передовицы, да и до сих пор внимание не ослабевает. Все получилось довольно грязно, и из меня вытрясли всю душу, да и до сих пор это делают. Жизнь развалилась на части, уж если быть честной, поэтому я здесь и оказалась. В общем, я даже книгу об этом написала, она только что вышла в Лондоне. Так что я появилась здесь сразу после рекламного тура и международных конференций. – Я сделала глубокий вдох и бросила взгляд на своего слушателя. – «Кеа» назначил меня своим особым послом, но на моих условиях. Вот так, теперь ты знаешь обо мне все.

Роб открыл рот и выпустил воздух.

– Да уж, черт меня дери, по сравнению с этим те истории, которые я слышал до этого, – так, баловство. Ну ладно, моя очередь. Я бывший сасовец (специальная воздушно-десантная служба Британии), долго служил в Боснии перед увольнением, кое-где наделал ошибок, да и просто устал быть на стороне тех, кто с оружием. Вот и оказался здесь, представителем НПО (неправительственной организации) в зоне военного конфликта. Вся моя команда здесь, и мы с минимальным финансированием пытаемся помочь беженцам, которым не справиться с происходящим самим. Калекам, умственно и физически неполноценным, ну и престарелым тоже. – Вздернув бровь, он добавил: – Наверное, так мое имя и всплыло в разговоре, когда ты искала инвалидное кресло для своей старушки. У меня есть на это средства, и в «Стенковец-1» мы организовали закуток, где пытаемся разобраться со «специальными нуждами», ну, знаешь, теми, кто из группы риска, о которых некому позаботиться.

Затем он почесал макушку и с интересом спросил:

– Ну, и насколько ты знаменита в Великобритании?

– Достаточно, чтобы Дэни Мак-Грори из «Таймс», которого здесь печатают, хотел при возможности со мной поговорить, потом журналисты из американского «Эн-би-си» и так далее, – ответила я и заметила, как он поморщился.

– Да уж, здорово. Слушай, я не женат, у меня никого нет, так что здесь волноваться не о чем, но я терпеть не могу таблоиды. Представляю себе заголовки: «Принцесса и десантник».

Я натянуто засмеялась и пожала плечами. А что мне еще оставалось? Он был прав, на безрыбье в новостях могли ухватиться за эту историю. К тому же это сведет на нет всю работу, которую «Кеа» делает в Македонии и на остальной части Балкан. Ни к чему было рисковать ради того, что не стало еще даже полноценной дружбой, не говоря уже о любви. Да и жалко было тратить на это силы.

– Эй, из меня получается чертовски хороший друг и коллега, – пошутила я и выключила свет. – Спокойной ночи.

– Да, тебе тоже, Жак.

Мы виделись на работе, когда он приезжал в наш лагерь или когда я заезжала в «Стенковец-1». Иногда я пользовалась его помощью, чтобы добраться до города, или мы работали над чем-то вместе, изредка вместе ели. То, что мы спали вместе и занимались сексом, просто становилось продолжением наших бесед. Опустошение и одиночество, царившие в этих местах, делало нежность огромным достоинством нашей дружбы. Мы оба должны были проявлять жесткость, не позволяя эмоциям отвлекать нас от исполнения долга, и «стравливали» эмоциональный и физический накал только в компании друг друга, часто плача в самые неожиданные моменты.

Мы охраняли свою дружбу с отчаянной решимостью, не показывая ее остальным. Мы не собирались потакать любопытству средств массовой информации.

Шли недели, и я полюбила Роба как друга, с которым иногда занималась сексом. Или так: с которым я плакала и засыпала, помимо или иногда без занятий сексом. В этих отношениях главным было доверие, передышка от напряжения, возможность раскрыться эмоционально и быть честным. Мы по сей день переписываемся по электронной почте, делясь счастьем последовавших за нашим знакомством браков и рождения детей. Помните, как поется в песне: «Но главное – я желаю тебе всего самого хорошего».

Флирт ради еды был совсем другим видом спорта и приветствовался всеми его участниками и зрителями.

Как-то день подходил к концу, а мы так и не дождались машины, которая обычно привозила нам из города обед: хлеб, сыр, фрукты и колбасу. У всех бурчали животы, а нам еще предстояло долгое вечернее дежурство. Рядом был огромный склад, битком набитый продуктами питания, но нам даже в голову не приходило прикоснуться к еде, предназначенной для беженцев. Мы грызли «энзэ» из растаявших шоколадок «Марс», которые один из спонсоров прислал нам в качестве гостинца, и пили воду, стараясь заглушить чувство голода.

Вокруг в лагере горели костры, а с соседней французской территории доносились смех и соблазнительные ароматы.

Я извлекла из недр рюкзака два пакетика мисо-супа, которые благоразумно носила с собой. Помахав ими перед носом коллег, сообщила, что у меня есть идея.

Я распустила косу и встряхнула волосами, достала крохотный флакон с духами, нанесла блеск для губ и заявила, что отправляюсь к французам за провиантом.

«Давай сделай их, Жак», – весело отозвался мой коллега Майкл, и я отправилась в путь.

Чудо-госпиталь был укомплектован настоящей кухней, способной прокормить весь его персонал. Чугунная плита с духовкой, кладовка, винный холодильник, профессиональные разделочные инструменты и посуда, – я не видела ничего подобного в мире гуманитарной помощи ни до, ни после того визита. В столовой стоял длинный стол, за который можно было усадить тридцать человек, а рядом в «аппендиксе» стояли холодильник и морозильная камера. Доверьтесь французу, и он даже на войне сумеет создать вам комфортные условия для приема хорошей еды и вина.

Поправив волосы перед тем, как завернуть за угол, я появилась в их расположении под одобрительный свист и приветствия. Я решила взять быка за рога и отправилась со своей просьбой прямо к старшему. Картинно трепеща ресницами и убийственно коверкая французский, я спросила, не смогут ли они поделиться парой яиц.

«Cetrainment, разумеется», – последовал ответ. Но не пожелаю ли я остаться и поесть с ними, за бокалом vin rouge? Я буду желанной розой среди шипов – так мне было сказано с добродушным смехом. Они окружали меня, а я старалась не смотреть на обнаженные торсы мужественных пожарных, выходящих из душа.

Я с благодарностью отказалась, посетовав на то, что все члены команды «Кеа» тоже голодны и что собиралась поделиться с ними своими запасами.

Щедрой рукой вручив мне три яйца, которые должны были стать важным ингредиентом супа, капитан настоял, чтобы вся команда «Кеа» присоединилась к ним на следующий вечер, дабы отведать надлежащим образом приготовленной пищи и хорошего вина. Со смехом я подыграла им, приняла приглашение и отправилась восвояси.

Доев суп с хлебом, команда решила, что дело стоило пущенных в ход дух́ов. Наверное, мы, сидящие сгорбившись под светом единственной свечи, представляли собой комичное зрелище, пытаясь расслышать музыку из наушников плеера, который лежал на горлышке пустой бутылки. Но здесь эти мелочи были для нас настоящей роскошью.

И снова время пришло. Я вынуждена была воспользоваться туалетом лагеря. Я научилась ценить туалет в своем гостиничном номере и всегда боялась того, что мне предстояло сделать сейчас. Там так воняло, что я терпела часами.

Еще на подходе к зданию я расстегнула пояс и достала из кармана небольшую бутылочку «Диориссимо». Затем обильно обрызгала себя духами, сделала глубокий вдох и только тогда открыла щеколду и зашла в кабинку. Я старалась не смотреть вниз и задержать по возможности дыхание на все время процедуры.

Вылетев из туалета почти задыхаясь, я услышала, как кто-то окликает меня по имени. Ко мне шел один из коллег по «Кеа», ведя за собой посыльного с огромным, перевязанным ленточкой букетом гвоздик. Еще одно нереальное событие. Мне и так хватило нестандартных ситуаций в тот день – меня умудрилась разыскать едва шевелящая языком Пола, позвонив на мобильный.

Посыльный с легким поклоном протянул мне букет и отбыл на правительственной машине. Это уже был второй букет на этой неделе, и это в лагере для беженцев!

К цветам прилагалась восторженная записка от Тони Поповски, министра окружающей среды и градостроения Македонии. Дело принимало опасный оборот. Он уже побывал инкогнито в лагере, чтобы ознакомиться с ним, но этот приезд дал мне возможность обратиться к нему с просьбой выделить нам дополнительное количество грузовых цистерн для воды и разрешить лагерю «Чегран» расшириться в сторону леса.

Я даже начала подозревать, что министр просто следил за моими действиями. Однажды вечером, когда я собиралась забраться в душ в номере отеля, мне позвонили со стойки регистрации и сообщили, что он ждет меня внизу. Я встретилась с министром во дворе и провела там полчаса, потягивая местную сливовицу и чувствуя себя ужасно неловко, затем прервала беседу, сославшись на крайнюю усталость.

Потом как-то вечером, когда несколько человек из нашей команды ужинали в местной гостинице, он неожиданно появился из ниоткуда и предложил прокатиться и осмотреть древнюю часть города. Когда я отказалась, он быстро сел за соседний столик и написал любовную записку, которую передал мне с официантом.

Поддерживать хорошие отношения с правительством принимающей страны – это одно, но иметь в поклонниках министра – это совершенно другое. Все кончилось тем, что я позвонила Энтони Роббинсу, замечательному и умнейшему журналисту, работавшему в лондонском офисе «Кеа», и попросила у него совета. Правда, могу лишь сказать, что некоторые моменты этого разговора повергали меня в почти истерический хохот, но не помогли ни на йоту. Министр Поповски оказывал нам неоценимую помощь и познакомил меня в качестве специального посла с премьер-министром и президентом Македонии, но ситуация сложилась крайне щекотливая, и я хотела выйти из нее как можно аккуратнее.

Сейчас же, смущенно вздохнув, я решила использовать то, что имела, во благо. Я собрала все пластиковые бутылки, которые нашлись в лагере, и поехала на холм, где стоял госпиталь. Разделив гвоздики, которые, кстати, никогда не были моими любимыми цветами, я составила небольшие букетики для всех пациенток госпиталя. Французские медики смотрели на меня как на слабоумную, но я решила, что женщины во всем мире достойны букета после рождения ребенка или перенесения операции, особенно если речь идет о лагере беженцев, находящемся далеко от дома.