Прошел месяц. Как-то вечером я возвращалась с занятий по йоге, и вдруг меня окликнул знакомый голос. После йоги вид у меня был соответствующий: голова немытая, поверх спортивной майки спортивная куртка, и, в довершение всего, на мне были пижамные штаны (чтобы после шавасаны, позы трупа, сразу же принять позу «сладких снов»). Я обернулась и увидела, что ко мне спешит какой-то мужчина, кажется знакомый. Узнала я его, как ни странно, по походе: только Энди Бентон умудрялся ходить с прямой спиной и в то же время расхлябанно. Длинноногий Энди лет десять назад был моим парнем, но с тех пор мы не виделись. Интересно, уж не мое ли письмо вызывало его? Неужели фокус с письмом сработал? Ну что ж, Суженым, Единственным и Неповторимым Энди не назовешь, но как вариант секс-приятеля — сойдет.

— Привет, Дейзи! — воскликнул он, улыбаясь своей неповторимой вопросительной улыбкой. После чего обнял меня и ткнулся носом в мою шею, совершенно как животное, обнюхивающееся с потенциальным партнером. В это мгновение я осознала, что Энди до сих пор остается едва ли не сексуальнейшим из моих знакомых.

Энди предложил зайти куда-нибудь выпить, я согласилась и по дороге успела освежить в памяти историю нашего с ним романа. Мы познакомились с Энди на открытии какой-то выставочной галереи. Он тогда работал художественным редактором в глянцевом журнале. Мне было двадцать семь, и я мгновенно поняла, что такого сексуального излучения еще не встречала. Сравнивать с Джулиусом смысла не было, потому что с Энди меня ничто не связывало. Едва я увидела Энди, мне сразу же захотелось очутиться в его объятиях, испробовать его прикосновение. Да, конечно, его привлекательная внешность сыграла свою роль — золотисто-карие оленьи глаза, темные волосы, — но гораздо важнее было именно ощущение сексуальности, исходившей от него, как радиация. Когда я заметила Энди, он как раз рассматривал какую-то скульптуру, и по тому, как он нежно провел по спинке резной деревянной птицы, я поняла, что у этого парня обостренное чувство формы.

Сама презентация была как все затеи такого рода — с фуршетом, состоявшим из крошечных канапе (рыба с картошкой), завернутых в газетные клочки, с йоркширским пудингом и острым соусом. Во всем чувствовались какая-то ирония и пресыщенность: и в официантах, одетых в черное, и в лакированных подносах, на которых теснились высокие бокалы с шампанским, и в дамах, которые чуть ли не качались под тяжестью начесов, подкладных плечиков и обильных украшений. Казалось, вся публика думает: «Ах, какие мы умные, раз достигли таких высот!» Казалось, все вечеринки и презентации для них уже одинаковы. Словом, это было дутое веселье и сплошной выпендреж. Публика напивалась, чтобы скрыть собственную пресыщенность и равнодушие, и уже не знала, чем бы еще похвалиться.

Когда Энди заговорил со мной, подойдя непозволительно близко — буквально дыша мне в лицо, — мы оба мгновенно ощутили, как между нами пробежала та самая искра, от которой мужчина и женщина внезапно чувствуют себя обнаженными друг перед другом. Мы куда-то проталкивались сквозь толпу, и вдруг Энди схватил меня за руку и потащил в туалет. Когда мы очутились наедине, он притиснул меня к стене, крепко обнял и тут же попытался поцеловать. Я много о чем сожалела в жизни, но больше всего до сих пор сожалею о том, что в тот момент поборола соблазн и не уступила ему прямо там же, в туалете. Вместо этого я решила отдать хоть какую-то дань приличиям — ну как же, мы же даже не были знакомы, — и отпихнула его. Энди посмотрел мне в глаза, рассмеялся, и мы оба поняли, что игра началась.

Энди была свойственна победительная уверенность в обращении с женщинами. Его манеры, то, как он мог обнять на людях, даже то, как держал за руку, свидетельствовали, что он заядлый ловелас, неизменно уверенный в победе. Да, разумеется, я поняла это сразу, поняла, что Энди трахает все, что движется, но какая мне была тогда разница, если я знала, что он выбрал меня?

Первые несколько недель нашего знакомства я была на седьмом небе от счастья, обмирала и таяла. Знала бы я тогда, какое сокрушительное поражение меня ждет! Потом Энди сообщил, что предыдущая его подружка беременна (он расстался с ней, еще не зная эту новость), и, выслушав его, я чуть не упала — мне показалось, что моя жизнь дала трещину, и небо из голубого стало черным. Все мои иллюзии относительно того, как я сумею укротить Энди и стать для него единственной (а сколько я фантазировала об этом!), мгновенно рухнули. Поскольку Энди и не намеревался возвратиться к матери своего будущего ребенка, мы с ним еще некоторое время общались; моя пристыженность и его чувство вины добавляли нашим отношениям перцу, придавали нашему роману остроту чего-то запретного. Но в ту ночь, когда у Энди родился сын, мы расстались.

И вот теперь мы сидели друг напротив друга в пивной и рассказывали каждый свою жизнь — честно и без прикрас. Энди ничуть не изменился, разве что седина появилась, да и то не в шевелюре, а в бровях. Итак, ему сорок семь, а мне тридцать девять, так что выходило, что разница в возрасте как будто уже и не такая огромная: теперь Энди уже не казался настолько драматически старше меня, а я не смотрела на него как юная неискушенная рабыня. В своих исповедях мы смеялись над собственными фиаско и признавали все свои ошибки. Меня поразило не то, что Энди сохранил сексуальность, но то, как красиво он заматерел. Успешная карьера сделала его еще увереннее в себе, а реальная жизнь придала умудренности — ведь теперь он был любящим отцом десятилетнего сынишки. Правда, образ жизни Энди по-прежнему вел холостяцкий и остался волокитой, но только в будни. Выходные он всецело посвящал сыну.

Я честно и без прикрас поведала Энди о своем неудачном браке и не менее неудачных романах, но внутри у меня при этом все напряглось. Мне-то хотелось, чтобы Энди видел перед собой все ту же беззаботную оптимистичную девчонку, что и десять лет назад, а не настороженную зажатую неудачницу, в которую я превратилась. Меня ужасало не то, что Энди застал меня без макияжа, потную после йоги и с немытой головой, а то, что я в целом ощущала себя кошмарно асексуальной. Зная, что Энди с его чутьем неизбежно тоже это уловит, я выпалила, что теперь боюсь любого физического сближения. И добавила, что зажимаюсь как просто в личных отношениях, так и конкретно в койке. Что у меня ничего не получается. Рядом с Энди, таким открытым и земным, я чувствовала себя отчужденной и оледенелой.

Когда мы вышли из пивной, Энди взял меня под руку и подтолкнул к ближайшему такси и кромки тротуара. Потом обнял и поцеловал взасос. Он прижал меня к себе крепко-крепко, я ощущала жар и тяжесть его тела, и что-то во мне начало подтаивать.

— Уверен, ты у меня быстро расслабишься, — прошептал Энди. — Уж я постараюсь.

Я как раз дописывала цитату дня на грифельной доске, когда у меня за спиной возникла Люси и вслух зачитала афоризм:

— «Когда живешь без страха, тебя ничем не сломать. Когда боишься, то ломаешься, не успев начать жить». Знаешь, чего я боюсь больше всего на свете? — спросила Люси.

Я мотнула головой и потащила ее пить кофе.

— Больше всего я боюсь, что Эдвард что-то во мне надломил, и я никогда не буду прежней. — Люси опустилась на стул. — Я так истерзалась от тревоги, что у меня началась какая-то клаустрофобия… применительно к собственной жизни. Ну, понимаешь, я кормлю девочек, купаю, укладываю, читаю им, отвожу в школу, и при этом все на автопилоте, а сама как будто отсутствую. Например, вот я подаю дочке мыло и говорю «вымой личико, лапа», а мысленно вижу совсем другое — что я, то есть моя душа, где-то отдельно от тела, что я бегу по улице голышом и кричу в голос. Меня так мучает мысль о том, что мы своими ссорами и разрывом разрушили душевное равновесие девочек… из-за этого я возненавидела Эдварда даже сильнее, чем могла себе представить. Бывают дни, когда я чувствую, что просто схожу с ума: я так ненавижу его за предательство, а ярость не находит выхода и сжигает меня изнутри. Вот слушай, до чего доходит. На прошлой неделе моя кузина выходила замуж, и девочки попросились быть подружками. Мы поехали в ателье на примерку, опоздали, конечно, потому что застряли в пробках. Лили уперлась и ни в какую не хотела мерить меховую накидку. Ну, все вокруг нее пляшут, улещивают: «Лапочка, примерь, посмотри, какая хорошенькая накидочка», а я еле сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть на ребенка: «Ты будешь мерить эту гребаную накидку или нет?!» Я даже пожалела, что сдержалась. Понимаешь, Дейзи, я все время в таком напряжении, что в любой момент могу взорваться из-за ничтожнейшей мелочи. Я боюсь, что просто кого-нибудь убью.

Я вручила Люси чашку капучино.

— Знаешь, подавляющее большинство людей живет в состоянии страха, — сказала я. — Они поддерживают отношения, скажем, не разводятся, потому что им кажется, что они должны оставаться в браке. Лучше быть с тем, кто действительно хочет быть с тобой, чем с кем-то, кто терпит это из чувства долга. У Эдварда пороху и выдержки не хватило, но главное, что у тебя ежедневно хватает терпения и выдержки и ты делаешь это ради девочек.

Люси ответила:

— Если будешь со мной так ласкова, меня это доконает.

Я ущипнула ее за ногу — побольнее.

Люси ойкнула и продолжала:

— Это просто ужасно, это невыносимо — быть матерью-одиночкой, потому что это означает, что ты с утра до вечера на посту, все время делаешь одно и то же, одно и то же, как автомат, а потом Эдвард заявляется исполнить отцовский долг и начинает изображать любящего папочку, а мне хочется заорать ему в рожу, что любящие папочки прежде всего не бросают дочерей. Думаешь, он хоть раз признал, какую огромную работу я делаю — воспитываю детей? Ха! Как же! От него слова благодарности не дождешься, не то что там цветов. А я день и ночь ращу наших драгоценных девочек, — а до него это как будто не доходит!

Я посмотрела на Люси, на ее искаженное отчаянием лицо, и не нашлась, что сказать. Я знала, что единственное лекарство от ужасного ощущения, будто жизнь кончена — знать, что твоя семья и друзья сделают все, лишь бы ты вновь был счастлив.

Тут очень своевременно появился Майлс и обнял Люси.

— Слышала новость? — радостно спросил он. — На той неделе Дейзи целовалась с Энди Бентоном!

Люси в изумлении повернулась ко мне:

— Это с тем, по которому ты с ума сходила десять лет назад? С Энди-бабником?

— Я случайно столкнулась с ним на прошлой неделе, когда шла с йоги, — призналась я.

— И что, он позвонил? — поддел меня Майлс.

— Еще как, и вообще-то мы чудно кокетничаем, он пишет мне замечательные электронные письма, — ответила я.

— Почему меня это не удивляет? — вздохнула Люси. Я отвела ее в подсобку, включила свой ноутбук и показала письмо, полученное от Энди два дня спустя после нашей встречи: «Доули, ты все такая же сексуальная и такая же двинутая. Как мне исполнить твою мечту?»

После долгих размышлений я ответила ему: «Вместе со мной сбежать от монотонных будней?»

— Отличный ответ, — заметила Люси.

— Ты почитай, что он пишет! — Я нашла ответ Энди. — «Дорогая Дейз, бежать и спастись — это прекрасно. Безответственность — это еще лучше. Как насчет провести сутки в любом отеле на твое усмотрение?»

Я объяснила Люси, что уже заказала номер в одном загородном отеле, но потом меня смутила цена — вдруг Энди подумает, что двести сорок пять фунтов за сутки слишком дорого? Или ему как с гуся вода? Поскольку мы с ним не виделись десять лет, предсказать его реакцию я не бралась. И к тому же плохо понимала, кто должен платить в соответствии с требованиями этикета — он, я или пополам? Если я заплачу, будет ли он выглядеть жиголо? Должен ли он платить, ведь у нас не то чтобы свидание? Словом, я послала Энди неуклюжее письмо и сообщила цену, смущенно добавив, что финансовые вопросы обсуждать труднее, чем сексуальную сторону нашей встречи. В ответ Энди выдал нечто потрясающее: «Главное — получить удовольствие, чтоб было что вспомнить. Так что все отлично. Давай пополам, это будет круто, и закроем этот вопрос, а думать будем о том, что сделаем друг с другом за сутки. В предвкушении, Э.».

Предстоящая ночь в загородном отеле приятно волновала меня еще и потому, что непосредственно перед встречей мы даже не общались. Не созванивались, не переписывались с того самого момента, как договорились. Только в пятницу днем Энди ограничился кратким сообщением: «Дейзи; Том. В пять часов». И все. Такой ход событий добавлял напряжения. Энди вел себя как взрослый и не желал тратить время на пустячные письма и бесконечные сообщения.

Очутившись в холле гостиницы, я замешкалась: как бы мне поточнее описать Энди, чтобы портье понял, о ком я спрашиваю? Не могла же я спросить: «А мой приятель уже прибыл?», поскольку бойфрендом Энди мне не был. Точная формулировка прозвучала бы еще более странно: «А прибыл ли мой бывший дружок и нынешний секс-приятель?» Слово «партнер» тоже казалось мне неподходящим, а куражу для фривольной формулировки тем более не хватало. Так что я ограничилась консервативным: «А что, я прибыла первой?» Портье ответил, что так и есть, а потом поинтересовался, какие газеты подать в номер утром. Тут я опять замешкалась: тьфу ты, я совершенно не помнила, если вообще знала, что он предпочитает. Вот же незадача: размер его рубашки я помню точно, а каких он придерживается политических взглядов — без понятия. Портье терпеливо ждал моего ответа, я поспешно выпалила «не помню, что он читает», и тем дело кончилось. Теперь о нас будут думать не как о легкомысленной парочке, а как о… непонятно чем и ком.

Меня провели в номер. Стиль так себе, намешано всего понемногу, но кровать удобная, жесткая, а в углу номера нечто вроде поставца с трофеями — надо понимать, внутри мини-бар. Ванная представляла собой выставку косметической продукции «Гермеса». Я прилегла на кровать и, хотя притворялась, что листаю журнал, почувствовала себя героиней фильма «Дневная красавица», поэтому долго валяться не стала, а отправилась в бар, где с завистью посмотрела на настоящие парочки, на тех, кто кормил друг друга тортом с ложечки и планировал, куда поехать в следующие выходные, шурша картой. И вдруг на меня накатила необъяснимая усталость. Как это тягостно и грустно: придется притворяться счастливой парой, изображать шуры-муры… а вдруг Энди вообще не появится? Вдруг решит таким образом отомстить мне за то, что десять лет назад я его бросила? Мысль о таком повороте событий заставила меня занервничать. Я заказала чай и шампанского, чтобы приободриться, а потом вернула официанта с полдороги и заказала еще и торт. На случай, если Энди не придет, будет чем утешиться.

Я устроилась в уголке, притворилась, что мне хорошо и я спокойна, и начала прикладываться то к шампанскому, то к чаю с тортом. Но страх не отпускал, а, наоборот, усиливался. Я сижу в роскошном отеле и жду бывшего дружка, а все потому, что хотела, чтобы моя жизнь стала яркой и значительной, чтобы в ней появились неожиданности и чудеса. Может, вон та пара, что пьет чай напротив, знает ответ? По их виду кажется, будто зачастую люди остаются вместе, потому что не могут разойтись. А я? Допив чай, я поднялась, чтобы уйти.

И вот тут-то появился Энди. Он направился прямиком ко мне и, ничуть не смущаясь присутствием других парочек, которые старательно делали вид, будто ничего не замечают, страстно поцеловал прямо в губы. Потом залпом допил мое шампанское и спросил: «Не пора ли нам пора?», многозначительно показав вверх — в смысле, пойти в номер. Какая-то часть меня была благодарна Энди за то, что он так убедительно играет роль пылкого любовника, но какая-то была в ярости. Почему в моей жизни все лишь спектакль? И все притворяются? Играют роли?! Ведь это все понарошку! А если это и настоящее, то я всегда недовольна и мне всегда мало. Вот сейчас нужно просто наслаждаться происходящим, а мне кажется, что все не то и не так.

Мы поднялись в номер, и я тотчас почувствовала себя будто в фильме «Осторожно, двери закрываются». Ну, словно все развивалось в двух вариантах, и хотя я-то оказалась в одном, но как наяву видела и второй — то, что могло бы быть. Жизнь всегда двоится, в ней всегда возникают варианты и вероятности, и то, о чем мы молим небо, на поверку не всегда оказывается тем, что нам нужно. Но как же найти верный путь? Будь я по-настоящему честна, я бы сказала Энди, который заключил меня в объятия: «Послушай, постой, я ошиблась. Я думала, что смогу выдержать ни к чему не обязывающую интрижку, просто голый секс, но вот поняла — меня слишком волнует конечный результат, и я не могу…» После чего следовало бы поцеловать его в щеку и убежать.

Но ведь все это мои тараканы, верно? Как только события начали хоть чуточку отклоняться от сценария, намеченного мной ранее в фантазиях, как только я поняла, как по-дурацки звучат реплики, которые я столько прокручивала в голове, — в общем, я сразу окаменела, однако позволила Энди обнять себя, и он, конечно, сразу же ощутил мое напряжение. Но, вместо того чтобы отстраниться, он сжал меня еще крепче — и, как выяснилось, правильно сделал. Его чуткие пальцы читали меня, будто книгу, написанную брайлевским шрифтом для слепых, тепло его крепкого тела перетекало в меня, и постепенно я расслабилась. Мы раздели друг друга, не выронив ни слова, и, когда Энди принялся кропить мою шею и все остальное поцелуями, легкими, как мимолетное прикосновение крыльев бабочки, я осознала, насколько же изголодалась по мужской нежности — именно по нежности. Мне показалось, что прошли века с тех пор, как мужчина последний раз ласкал меня так трепетно, словно прислушиваясь к моим чувствам. С Максом у нас ничего подобного не получалось, да и вообще, похоже, мы друг другу физически не подходили, а что касается Джейми — так у него, по-моему, таких умений отродясь не водилось. Да, в постели нам с ним было хорошо, но вот нежности недоставало. А теперь… Ах, я готова была разрыдаться прямо тут же! Но ко всему прочему я перепугалась: Энди лежал рядом со мной, загорелый и подтянутый, и рядом с таким шикарным мужчиной я ощущала себя чем-то вроде гигантской белой жабы, по недоразумению распростертой на постели. Кроме того, я изводилась, поскольку на обед съела рагу с чесноком и теперь не могла думать ни о каких эрогенных зонах, потому что мучительно боялась, что от меня несет, как от неаполитанского крестьянина после трудового дня и сытного ужина.

Вот в этом-то и заключалась главная сложность. Конечно, когда-то у меня был с Энди роман, но с тех пор прошло без малого десять лет, многое изменилось, и теперь мы осваивали друг друга заново. В чем прелесть близкого знакомства: когда люди привыкли друг к другу, что называется, притерлись, можно спросить: «От меня пахнет чесноком или нет?», и не заморачиваться. Но с Энди мы не виделись десять лет, и он соблазнял меня заново, и, стараясь расслабиться под его умелыми руками и губами, я понимала, что чесночное рагу на обед было роковой ошибкой — наши отношения еще не дошли до того этапа, когда можно бесстрашно позволить себе чеснок. Рядом со мной лежал бывший любовник и в то же время незнакомец, поэтому переходить к вопросам типа «не пахнет ли от меня чесноком» было бы форсированием событий. Мы пока еще только-только вступили в ту сладостную фазу, когда предполагается, что он и она пахнут исключительно райскими ароматами и оба, готовясь к свиданию, выхолились с головы до ног.

Вопрос о чесноке так измучил меня, что я не утерпела — а вдруг Энди изо всех сил старается побороть отвращение? — набралась храбрости и в упор спросила:

— От меня пахнет чесноком?

— Немножко, — ответил он. Я рванулась было — скорее, в ванную, чистить зубы, но Энди повалил меня обратно на кровать. «Это неважно», — сказал он, и я поняла, что ему действительно невтерпеж и между нами наконец-то пробежала искорка страсти. Позже он прошептал: «Есть у меня для тебя один секрет, только не знаю, как сказать».

Люси пригласила меня на вечеринку в качестве сочувствующего лица, а затем мы сговорились поужинать вдвоем, девичником. Вечеринка оказалась шикарной, а саму Люси туда позвал красавец-адвокат Марк, помогавший Люси с разводом. Оказавшись в гуще разряженной публики, состоявшей сплошь из богатых, лощеных и преуспевающих, я философски подумала: вот, людям кажется, будто они всего добились и все у них в полном ажуре, а на самом-то деле жизнь у них идет кривее некуда. Особенно раздражали меня мужчины. Господи, как они распускали хвосты! Снисходительно, высокомерно глядя на женщин и пыжась, изображая из себя первосортных самцов. Как они важничали, как красовались! Павлины несчастные! Из-под их загара, заработанного на средиземноморских пляжах, сквозила мертвечина. Меня так и подмывало вскочить на стол посреди комнаты и провозгласить: «Люди, опомнитесь! Не рвитесь вы так к успеху! Стремиться надо к другому: к тому, чтобы что-то значить в жизни, найти в ней смысл!» Но ведь в конечном итоге получается, что этим духовным пустышкам живется куда как лучше и проще, вот в чем вся штука. Эти дутые мачо, подсевшие на адреналин, как на наркотик, каждый час своей жизни за чем-нибудь да гнались: за деньгами, успехом, властью, положением и невыносимо агрессивным сексом, который для них, конечно же, тоже был формой самоутверждения, и у них просто не было времени, чтобы остановиться и понять, как суетны все их усилия. Да уж, с таким человеком никакой духовной связи в принципе быть не может, подумала я. Такого можно охмурить, увести, обмануть, польстить ему, но узнать его невозможно. Все люди этого сорта похожи на мустангов, что носятся по диким прериям и не поддаются приручению и укрощению. Да, жениться-то они женятся и детей заводят, а потом уходят и опять заводят детей, но привязанность им неведома, потому что они не хотят и не умеют привязываться. Такие больше всего на свете боятся встретить того, кто разобьет им сердце. Боятся мужчины, но еще больше боятся и женщины этого сорта. Всплеск эмоций, неуправляемые чувства для них страшнее разорения, болезни или конца света — потому что означают утрату контроля.

Наблюдая всю эту публику несколько со стороны, я ощутила удивительно приятную свободу; меня даже покинула обычная в таких случаях стеснительность, и, наверно, даже со стороны было заметно, что я держусь особняком. В любой обстановке, помимо такой, как здесь, на вечеринке, где все эти сытые мужчины, образно говоря, играют мускулами и соревнуются, кто дальше писает, им кажется, что могущество лучше всего выражается в молчании. Для них помещение, в котором тихо и все молчат, — нечто лишенное угрозы, безобидное и мирное, а поскольку я держалась в сторонке и ни с кем не болтала, то здешних самцов тянуло ко мне как магнитом. Один такой, уже немолодой, подошел ко мне поболтать и назвался Дэвидом. Услышав, что я разведена, он выдал:

— Выйдете замуж еще раз и тем самым проверите, насколько правильно было развестись.

После чего подмигнул.

Мне ужасно хотелось сказать этому борову что-нибудь вроде: «Дэвид, лет так пять назад, когда у тебя брюшко еще не нависало над данхилловским брючным ремнем, а обручальное кольцо еще не впивалось в сосиску-палец, ты, возможно, был желанной добычей. Но теперь, старина, тебе надо почаще смотреться в зеркало, желательно трезвым взглядом, и трезво оценивать, каким ты стал. Потому что меня, знаешь ли, не заводит ни твоя ухмылочка желтых прокуренных зубов, ни твое несвежее дыхание, — даже если бумажник у тебя такой же толстый, как брюхо (а в бумажнике-то наверняка фотографии женушки и деток, скотина ты этакая)».

Ничего этого я, конечно, не сказала, а вот разговорчивый Дэвид попросил у меня визитку и тем поймал меня врасплох — карточку я ему дала. Упрятав мою визитку в карман, он подмигнул, словно желая сказать: «Тебе сегодня повезло, пупсик», но тут, к счастью, подоспел его приятель и утащил общительного Дэвида, как буксир — баржу. Дэвид даже не обернулся.

Минут через пять я отыскала его в толпе и постучала по плечу. Он удивленно развернулся: мол, кто это посмел меня отвлечь? Я встала так, чтобы меня видели и слышали его коллеги, и самым сладким тоном сказала:

— Извините, Дэвид, но я как воспитанное и наивное создание дала вам свою визитку, поскольку вы у меня ее попросили, так вот, это была ужасная ошибка с моей стороны. Честно говоря, меня тошнит при мысли о том, что моя карточка будет болтаться в вашем дурацком кармане и навевать вам порнографические мысли. Так что будьте любезны, Дэвид, верните мне мою визитку.

Дэвид задрал брови и подмигнул онемевшим коллегам, будто говоря: «Вот так чокнутая дамочка!», нервно рассмеялся, но визитку вернул.

— Вы у меня первая! Со мной такое в первый раз! — Ему, видимо, казалось, что он отмочил чудную шутку.

— Не волнуйтесь, и в последний, — с этими словами я отчалила в полном восторге от собственной внутренней свободы.

Все еще гордясь собой, я нашла в толпе Люси — она стояла в опасной близости от своего красавца-адвоката. Марк чем-то сильно напоминал Эдварда, и я быстро поняла чем: тот же типаж самоуверенного и осанистого питомца частной школы, преуспевающего, пользующегося успехом у женщин и неотразимого в белом, когда он играет в теннис или в гольф. Только эта особь была на вид еще опаснее Эдварда: еще лощенее и самоувереннее, еще хитрее и амбициознее… и обаяние его, наверно, действует на слабых самочек еще сильнее. Казалось, Эдвард с регулярностью маяка испускает сигналы «дамы, я изумителен в постели». Я подкралась к Люси и шепнула ей на ухо: «Не забывай, этот тип женат! А нам с тобой пора».

Люси чмокнула Марка на прощание, а когда мы с ней направились к выходу, я оглянулась посмотреть на него и убедилась, что он глядит вслед Люси — взглядом, не предвещающим ничего хорошего. В глазах красавчика мерцал интерес, выходящий за рамки профессионального. Еще этого не хватало на нашу голову! Только бы пронесло, мысленно взмолилась я.

Мы с Люси набрали китайской вкуснятины навынос и наелись до отвала — без мальчиков можно себе ни в чем не отказывать.

— Знаешь, что самое ужасное? — начала Люси. — То, что в нашем с тобой возрасте к нам клеятся только женатики, которым опротивели их супружницы, но при этом чувство вины перед детьми не позволяет развестись.

— В точку, — кивнула я, вспомнив свинообразного Дэвида.

— А теперь давай рассказывай! — потребовала Люси. — Не томи. В чем же страшная тайна Энди Бентона? — Она подлила мне вина.

— Ну, мое романтическое бегство с бабником Энди, естественно, оказалось подпорчено. Я же воплощенная нелепость, у меня все не как у людей, и мне пора бы знать: когда что-то идет слишком хорошо, потом обязательно будет плохо.

Люси многозначительно фыркнула:

— Вот я и приучаюсь не требовать от жизни слишком много. Надежды только того и ждут, чтобы рухнуть. А завышенная планка очень больно бьет по голове, когда падает.

— Так нельзя, Люси! — упрекнула ее я. — Надо все-таки бороться с собственным цинизмом. Если тебе чего-то не хватает в жизни, то и в мышлении будет чего-то недоставать.

— Да, я думаю, что найти надежного и достойного мужчину можно, только если тебе его выследит и приведет за шкирку секретный агент, плюс желательно чтобы по дороге врач признал объект здоровым. И что в этом такого? — взъерошилась Люси.

Я, в свою очередь, рассказала ей, как было дело с Энди.

— Мы лежали в обнимку, ну, после всего, и нам было очень хорошо — мы вели такой, знаешь, предельно откровенный разговор, какой бывает только после хорошего секса с добрым знакомым. В общем, было весело. Не знаю, сколько мы так протрепались — просто лежали в темноте и говорили, говорили, делились самым сокровенным, даже поддразнивали друг друга. И вот Энди обнимает меня и почему-то переходит на шепот, начинает гладить меня по голове и признается, что у него есть один глубоко личный секрет, и мол, не рассержусь ли я. Сама понимаешь, я впадаю в панику — у меня это быстро. Начинаю лихорадочно соображать: может, он женат или у него есть постоянная подружка? Может, у него вообще есть постоянный парень?! Может, судимость? И знаешь, в чем Энди мне признался — это после того, как мы предохранялись резинкой? Что ему сделали вазэктомию. Проще говоря, он стерилизован.

Люси расхохоталась.

— Представляю, с каким облегчением ты вздохнула! — сквозь смех выдавила она. — Я уж думала, действительно ужас-ужас…

— В каком-то смысле это признание и было кошмарным, — вздохнула я. — Понимаешь, я так растерялась, даже не знала, что ему сказать, а Энди и говорит: «Я промолчал об этом, чтобы тебя не разочаровывать». — «Разочаровывать в чем?», спрашиваю. — «Ну как, что тебе от меня не забеременеть». — «А с чего ты взял, что я этого хочу и именно от тебя?» Знаешь, что он ответил? Я, говорит, обнаружил, что женщины твоего возраста, Дейзи, если они не замужем, ребенка хотят зачастую сильнее, чем мужчину.

У меня вдруг слезы выступили на глазах. Люси сочувственно погладила меня по руке.

— Ох, как я от этого устала — от того, что все время вот-вот разревусь! — воскликнула я. — И тогда тоже. Я даже порадовалась, что мы с Энди лежим в полной темноте, потому что он говорит-говорит, а у меня по щекам слезы катятся и в уши затекают.

— Разве ты так хочешь ребенка? Я не знала… — участливо сказала Люси.

— Я? Нет, не особенно, но все равно признание Энди меня выбило из колеи. С одной стороны, я испугалась — а вдруг он решит, будто я хотела его подловить? С другой — он как будто дал мне понять: рассчитывать не на что. Ну, получается, что он честно предупредил, что роман с ним ни к чему не приведет, но ведь всегда надеешься на нечто большее. Или он сказал это не потому?

— И кто тут непрерывно призывает всех жить сегодняшним днем? — дружески поддела меня Люси. — Я-то думала, ты относишься к Энди трезво и назначила его временным утешением, не более — так, секс-тонизирующим. Мне казалось, Энди предлагает услуги по сексуальному утешению, которые стоило бы в обязательном порядке прописывать всем свежеразведенным. В масштабе Государственной программы по оздоровлению.

— Да, в этом смысле Энди — просто клад, он возвращает уверенность в себе, с ним чувствуешь, что тебя понимают и ценят. Кроме того, он из тех, кто развеивает миф, будто, чтобы удержать мужчину, в койку нужно ложиться при полном макияже. — Улыбнулась я.

— Ну так и шла бы с ним в койку! — воскликнула Люси. — Что тебя останавливает? Перестань переживать и просто живи. И люби. Уж ты-то это заслужила.

— Я бы рада, но… я все думаю, думаю… ведь каждый день, который я трачу на Энди, я одновременно теряю шансы встретить мужчину, который захочет и сможет подарить мне ребенка… — растерянно проговорила я.

— А чего хочет Энди? — уточнила Люси.

— Чтобы мы и дальше общались.

— А ты чего хочешь?

— Да не знаю я, чего хочу! Наверно, мне надо уединиться, уехать куда-нибудь и как следует все обдумать. Осознать, что, возможно, ребенка у меня никогда не будет, и понять, смогу ли я жить вот так или нет.

— Ах, Дейзи, дурочка, ты даже не понимаешь, как тебе повезло. Что бы я только не отдала, лишь бы найти себе такого вот Энди! — вздохнула Люси.

— Но ведь у тебя две дочки, значит, есть на кого изливать эмоции! — возразила я. — У меня-то все иначе. Судьба — это не случайность, а выбор, и мне нужно как следует все взвесить… и сделать выбор.

С Джесси мы договорились выпить кофе неподалеку от клиники, где она работала. Странноватая идея для подруг, живущих под одной крышей, скажете вы, но что поделаешь: расписания у нас с ней настолько не совпадали, что это была единственная возможность спокойно поговорить. Обычно Джесси убегала на работу, когда я еще видела сладкие сны, и возвращалась, когда я уже заваливалась спать. Она работала как вол и как лошадь, вместе взятые.

— Ну, как дела? — спросила я.

Джесси обмакнула круассан в чашечку кофе (черного, несладкого) и простонала:

— Упахалась!

— Я тоже, — призналась я. — Но не на работе. А на свиданиях. Ужасно устала от свиданий. Прокрутила варианты с Максом и с Энди, а что в результате? Сплошная опустошенность, усталость и разочарование.

— Это ты, подруга, подцепила ПТПС-синдром, — буднично сообщила Джесси. — Все мои разведенные пациенты им страдают, ну просто повально.

Врач — он всегда врач, подумала я.

— Вообще-то я осторожничала, как могла, — испугалась я. — После истории с Троем всегда предохранялась. Резинкой.

Джесси рассмеялась.

— Ты путаешь, я не про венерические болячки, — сказала она. — Я про посттравматический синдром после свидания. Что-то вроде хронической усталости от кручения романов и беготни на свидания. Симптомы: повышенная возбудимость еще до свидания, маниакальное построение воздушных замков, после чего, естественно, само свидание проходит не лучшим образом и следует глубокое разочарование в очередном кавалером, а затем — легкая форма депрессии, потому что опять типичное не то, вернее — не тот.

— Ну тогда у меня этот пэ-тэ-эс-как-его-там в острой форме, — приуныла я.

И честно-откровенно поведала Джесси про то, чем и как ошарашил меня Энди. В ответ она просто пожала плечами и сказала:

— Вот что я тебе посоветую, душа моя. Роди от Джулиуса по своей большой и чистой любви, а Энди пусть помогает тебя растить ребенка.

— Ты что, спятила? — воскликнула я и чуть не разлила остатки кофе.

— Ничего подобного, — хладнокровно отозвалась Джесси. — Это, конечно, не то чтобы традиционный ход… — Она закурила. — Но зато современный. Разве ты не хочешь быть современной? Разве не так шагают в ногу с веком?

— Нет уж, я, пожалуй, буду по старинке… — пробормотала я.

— Ты ведь уже пробовала, с Джейми, и что получилось? — напомнила неумолимая Джесси. — Тебе это очень быстро надоело. А тут ты получишь и ребенка, и развесистую драму жизни, так что тебе будет чем заняться и о чем попереживать, раз уж тебе без драм как без воздуха.

— Вообще-то сына Энди обожает… может, он захочет заменить отца и ребенку от другого? — задумчиво произнесла я.

— Идти в ногу со временем в наши дни — значит соображать, что куда встраивается, — объяснила Джесси. — Нужен минимализм, и я не про постель на полу и встроенные шкафчики и все эти японские штучки. Ничего лишнего не должно быть не только в интерьере, но и в личных отношениях. — Джесси глянула на часы и поспешно погасила сигарету. — Тьфу ты, уже опаздываю. Все, я побежала.

Видимо, на лице у меня была такая растерянность, что Джесси расщедрилась еще на минутку и объяснила:

— Дейзи, я понимаю, тебе такой вариант кажется запутанным, но ты все-таки его обдумай, прежде чем отмахиваться. В нашем с тобой возрасте просто сидеть и ждать у моря погоды, ничего не предпринимая, бессмысленно — этак начнешь верить в фей с волшебными палочками. Собственно, ты в них уже веришь и все время ждешь, что у тебя все наладится как по волшебству и что завтра обязательно случится чудо. Твои слова, разве нет? Не хочется тебя огорчать, но твой Прекрасный Неженатый Принц, который должен повести тебя по дороге к счастью, усыпанной лепестками роз, и заодно настрогать тебе хорошеньких ребятишек, — это, прости, фантастика. Он, может, вообще не появится. Так что не сиди сиднем, а действуй. — Джесси послала мне воздушный поцелуй и упорхнула.

А я осталась — онемевшая и озадаченная. Кто его знает, может, и впрямь родить от Джулиуса, но жить с Энди? Или это будет уже полный бред?

Я вызвонила папеньку и назначила ему встречу где обычно — в том же кошмарном тайском заведении, где от одного вида дымящейся лапши под вонючим соусом меня сразу затошнило. А папенька ничего, наворачивал.

— Садись, Дейзи, угощайся! — радостно улыбнулся он. Я положила себе немного риса на пару и отварных овощей. Папа дежурно поинтересовался, как у меня дела.

— Как тебе сказать… — протянула я. — Ужасно устала делать все сама. От этого так одиноко.

— Это потому, что ты на самом деле одинока! — хмыкнул папенька. Ну сама деликатность. Как всегда в подобных случаях, я не знала, смеяться или плакать.

— Ну да, одна, но… я над этим работаю. Вот подумываю принять предложение Джулиуса и завести ребенка.

— A-а, решила наконец плодиться и размножаться? — оживился папаша. — Чудные новости. Очень за тебя рад. Интересно будет поглядеть на внука, какой получится. Хм, гибрид Доули с Вантонакисом, любопытно… Не то чтобы я обожал младенцев и тем более маленьких детей, но все равно, радость быть дедом… Никаких особых усилий от меня при этом не требуется, а чуть что — можно сдать на руки счастливой маме.

Мне так и хотелось сказать ему: «Ты и отцом был примерно таким же: потискал ребенка, как котенка, пять минуток, сунул маме и убежал по своим делам», но я промолчала, а папенька продолжал:

— Значит, Джулиус Бесподобный таки бросил ради тебя свою жену? Отбила? Ты же вроде говорила, он женился? Если я ничего не путаю, взял жену из Рандольфов? Знавал я одного Рандольфа, в Бостоне, еще до того, как познакомился с твоей мамой. Странный был тип, увлекался всем восточным. Не поверишь, держал белого тигра — в клетке, в саду. Деньги позволяли — богач был неимоверный… вечно ввязывался в дорогие авантюры. Да, а еще он коллекционировал…

— Папа! — перебила я. — Джулиус с Алисой Рандольф не разводится.

Тут папенька уставился на меня в недоумении.

— Ты что же, хочешь стать его любовницей? — последнее слово он просмаковал, как смакуют дорогой кларет, и оно прозвучало как нечто не вполне приличное, несколько экзотическое и очень, очень старомодное.

— Нет! — отрезала я. — Никаких таких отношений у нас с ним не будет, просто я рожу от него, и все. От Джулиуса требуются только сперматозоиды и факт зачатия. — Я нарочно постаралась сформулировать свою идею как можно научнее, чтобы до папенькиных ученых мозгов легче дошло.

— Понятно, — сказал он, явно ничего не понимая.

И продолжал шумно пережевывать лапшу, глядя в тарелку, будто надеялся найти на ее жирном дне объяснение закидонам своей дочурки. Потом все-таки отложил палочки и заговорил.

— Жизнь… жизнь, Дейзи, — это сложная штука. Но я никогда не понимал, зачем ее еще усложнять — как ты.

— Я не усложняю, но простые решения мне отчего-то не даются, — вздохнула я. — Знаю, идея странная, но я в последнее время многое обдумала и поняла, что судьба может развиваться по нескольким сценариям, и их выбор ничтожно мал, потому что нам не хватает отваги и изобретательности придумать какие-то новые.

— Ну уж кто-кто, а ты горазда на выдумки! — возразил папенька. — Просто чтобы наладить совместную жизнь, нужно что-то выдержать, что-то выстрадать вместе. Пройти какое-то испытание, которое закаляет обоих и к тому же сплачивает. Нужно вместе пройти черную полосу и выбраться к свету. Меня огорчает, что ты как будто все время застреваешь в черной полосе. Одна.

— Ну прямо как ты, — процедила я.

Жизнь, конечно, щедра на совпадения, а может, это была телепатия, но ровно в тот день и час, когда я собралась с духом, чтобы позвонить Джулиусу, от него пришла эсэмэска: «Алиса родила, мальчик прелесть. Надо увидеться, позвони. Дж.».

Разумеется, я тут же впала в отчаяние. Все кончено. У Джулиуса родился первенец, сын, а мужчины сыновей ценят, так разве теперь Джулиусу захочется иметь ребенка еще и от меня? Да с какой стати? К отчаянию добавилось острое сожаление: ну почему я, дура, мешкала, чего выжидала? Надо было сразу беременеть, как только Джулиус предложил! Не нужно было все взвешивать, ждать чего-то большего. А я повела себя как обычно и все испортила — ждала, что подвернется случай получше, что все сложится по-моему, а теперь, когда выяснилось, что ничего получше мне не предложат и надо довольствоваться тем, что имеешь, опустила руки.

Новости я узнала, когда была на работе — писала на грифельной доске цитату дня: «А если единственное, что мы не можем себе позволить, — это чрезмерные надежды?»

Майлс прочитал написанное и воскликнул:

— Ого! Дейзи, да ты, никак, прогнулась до компромисса!

Я посвятила Майлса в свой план: родить от Джулиуса, но жить с Энди.

— А ты Энди-то любишь? — поинтересовался Майлс.

— Пока еще рановато об этом судить. Так быстро мне не определиться, — ответила я. — Думаю, мы могли бы влюбиться друг в друга. Отношения у нас многообещающие, налицо все признаки того, что у нас получится.

— Ты все-таки клиническая идиотка, — вздохнул Майлс. — Сплошной самообман и розовые очки. Слушай, Дейзи, мы знакомы двадцать лет и за все это время ты по-настоящему сходила с ума только по Джулиусу. Запала ты на него потому, что он недостижим и никто с ним не сравнится.

— Это потому что таких мужественных, как он, мне больше не попадалось. Он образцовый мужчина! — не без гордости ответила я.

— В смысле — по части того, что в штанах или в кошельке? — подмигнул неугомонный Майлс.

— Майлс, мужское начало есть у любого мужчины, но мужественностью наделен не каждый, — терпеливо объяснила я. — Мужское начало — это противоположность женскому, женственности, понимаешь? А мужественность — это противоположность тряпке, слабаку. Джулиус никогда не был и не будет слабаком, он по жизни победитель. От него исходит ощущение властности.

— Ну да, естес-с-с-но, — прошипел Майлс, — он ведь богат как я не знаю что, а деньги — это власть. — Помолчал и добавил: — Меня отец учил так: мужественность измеряется не счетом в банке, а тем, насколько мужик умеет рисковать и сохранять самообладание в трудной ситуации. Так что если твой Джулиус такой весь из себя образец мужественности, что ему мешает, при наличии ребенка от одной бабы, завести ребенка еще и от тебя? А? Да для него, если хочешь, второй ребенок от другой будет лишним доказательством его крутизны. Ну очень большой значок. Ты же не станешь утверждать, будто мужики строго ограничивают себя по части настрогать деток и на каждого в реальности приходится столько же, сколько и по статистике — два с половиной ребенка.

— Ой, не знаю, — вздохнула я. — Но это же вопрос чести. Алиса теперь не просто его жена, она мать его ребенка, уж, наверно, теперь она сможет больше ему диктовать.

— Ха-ха три раза, — отчеканил Майлс, ловко перепрыгнул через прилавок, за которым что-то писал и встряхнул меня за плечи. — Хватит в облаках витать, дурочка. Неужели ты думаешь, что мужик вроде Джулиуса, женившийся на такой послушной красотке типа трепетной лани, будет прислушиваться к ее мнению? Да ему вообще плевать, что она думает. Он же из этих, которые считают себя повелителями Вселенной. Такие думают, будто им в жизни все позволено и что все можно купить, а если «все» — это молчаливая покорная жена, так они себе и такое купят, благо деньжат хватает. Нет, Дейзи, про Алису забудь, она права голоса не имеет. Главное — это чего хочет сам Джулиус. Вот об этом и подумай: нужен ему ребенок от тебя или нет?

Я схватилась за мобильник, пояснив:

— Иначе никак не узнать.

Затем быстро набрала сообщение: «Поздравляю. Где и когда встречаемся?»

Джулиус ответил через час:

«Завтра улетаю в командировку, вернусь — позвоню. Целую. Дж.».

Неделя предстояла напряженная: трудно жить сегодняшним днем, если все твои помыслы и ожидания устремлены в завтрашний. Время тянется как резиновое, начинаешь фантазировать… Я старалась избегать звонков Энди, потому что не хотела осложнять себе жизнь еще больше. Наконец я получила от Джулиуса весточку: «Встретимся завтра у меня в офисе. Жду. Дж.».

В ту ночь я почти не сомкнула глаз. Прав Майлс или нет? Может, мое увлечение Джулиусом действительно объясняется тем, что он недостижим — в том числе и эмоционально, именно так, как бывает только у очень богатых. Да, конечно, деньги позволяли Джулиусу купить что угодно и выпутаться из любого положения, но разве можно купить счастье или доверие? Мне вообще кажется, что такое богатство, наоборот, заставляет хозяина постоянно терзаться страхом и сомнениями: любят ли его самого или же его деньги. Я-то искренне любила самого Джулиуса, что, собственно, его и пугало. Однажды он сказал мне: «Никогда не узнаешь, что такое настоящий страх, пока его не переживешь». В тот миг я взглянула на него и поняла, что, невзирая на богатство, пусть даже на миллионное состояние, мужчине важно ощущать свою значимость. А женщине, напротив, важно чувствовать, что она что-то значит для мужчины. Обманывайся сколько угодно, но на кошачий вопль, на страстный призыв одиночества существует только один ответ, а именно — отклик достойного партнера.

Спать я не могла, встала, раздвинула шторы. Меня пробрал знакомый тревожный озноб. Смогу ли я когда-нибудь вспомнить хоть какой-то этап или эпизод своей жизни и подумать: «Вот тогда я была счастлива»?

В книге Чеда Нимба я вычитала, что, если хочешь зачерпнуть из источника своей внутренней мудрости и чтобы твое подлинное «я» вывело тебя на правильный путь, нужно написать письмо себе же, но в молодости, и поделиться всем, что тебе открылось с тех пор. И я решила, раз уж мне все равно не спится, написать письмо себе двадцатичетырехлетней — той взбалмошной девчонке, что очертя голову влюбилась в Джулиуса. Я устроилась поудобнее, облокотилась на подушку и застрочила:

Дорогая Дейзи!

Не верь тем негативным голосам, что день и ночь звучат у тебя в голове. Все они принижают тебя и стараются убедить, будто ты недостаточно хороша и не получишь в жизни того, чего хочешь. Если ты будешь их слушаться и поверишь им, то они, как холодный порыв ветра, развеют твои сладкие мечты, твои надежды, а без надежд у тебя не останется вообще ничего. Так что мой тебе совет: слушайся только своего внутреннего голоса, лелей свои надежды и не позволяй никому оскорблять и осмеивать их, а если интуиция что-то подсказывает тебе, внемли ей и следуй ее наставлениям. Нет сожалений горше, чем когда приходится винить в случившемся только себя и никого больше.

Тебе кажется, будто у тебя слишком полные бедра? Это вряд ли изменится. Ну, положим, сбросишь ты фунт там, прибавишь фунт здесь, но полностью перемениться и обрести иную внешность невозможно. В ближайшие двадцать лет твоя внешность останется примерно такой же, как сейчас, поэтому не стоит тратить на нее и на переживания о ней драгоценное время и силы. Мужчины в упор не замечают, как стройнит тебя удачная пара джинсов; но вот твою уверенность в себе они заметят, потому что она притягивает представителей противоположного пола как магнит. Да-да, сексуальность исходит не от внешности, а из глубины твоей души, потому что ты должна обладать внутренней осанкой, непоколебимой убежденностью в том, как ты прекрасна и достойна любви. Однако в то же время это исходящее от тебя ощущение будет слегка намекать на твою уязвимость. Порой на тебя будет находить такой стих, что тебе даже не захочется мыть голову — тебе будет просто все равно. Не старайся стать совершенством, потому что совершенства еще никогда и никто не достигал.

Не загоняй себя в жесткие рамки, ты не обязана успеть достигнуть того-то и того-то в срок. Не обязана к тридцати непременно выйти замуж, а к тридцати пяти — завести ребенка. Если у тебя хватит мужества плыть по течению, река жизни будет открывать перед тобой самые неожиданные повороты. Позволь ей течь своим путем, умерь свое нетерпение — форсируя события, ты наделаешь ошибок. Лучше ждать и надеяться, чем наворотить дел, достойных горьких сожалений. Если у тебя возникают хоть малейшие сомнения в очередном мужчине, покинь его, как бы болезненно это для тебя ни было. Не делай глупостей: если ты свяжешься с таким типом или, не дай бог, выйдешь за него замуж, останешься в дурах навсегда.

Главное в отношениях сильной женщины и любого мужчины — это броня, в которую он прячется. Попробуй угрожать мужчине, и он в ответ попытается тебя уничтожить. А слабые мужчины просто неспособны находиться рядом с сильной женщиной, потому что она затмевает их, и им это невыносимо. Будь с ними поосторожнее: слабаки порой опаснее и коварнее альфа-самцов. Да, и не связывайся с мужчинами моложе себя, ни в коем случае. Возможно, тебе кажется, что они симпатичные и с ними весело и интересно и они вроде бы тебя понимают, но в конце концов юношеская незрелость такого партнера разрушит ваши отношения. Страсть рано или поздно умирает — таков уж закон жизни, — и тебе понадобится, чтобы рядом был взрослый, зрелый друг, всегда готовый подставить крепкое плечо, а не избалованный мальчишка, который будет зависеть от тебя. И наконец, хочу тебе сказать, Дейзи, что на свете есть лишь один вид боли, который стоит терпеть, — это боль от смеха, когда ты хохочешь до колик. Это лучшее ощущение в мире.

С любовью, твоя Дейзи

Дописав, я ощутила странное облегчение. Как, однако же, освежает и бодрит понимание того, что у тебя накопились мудрые соображения, которыми стоит поделиться.

Весь день я только и делала, что поглядывала на часы. Наконец настало время идти в контору к Джулиусу. Уже на старте я вынуждена была задержаться — зазвонил мобильник, ну конечно, Дейзи везет как всегда, Джулиус звонит, чтобы отменить встречу. С этими первосортными мужчинами, с этими альфа-самцами всегда так: ты лишь часть их расписания, строчка в их ежедневнике, наряду с деловыми встречами. Стоит чему-нибудь поважнее замаячить на горизонте у такого делового, и он тут же, как пешку на доске, передвинет тебя на завтра, не спросив твоего мнения. Именно поэтому так редко встречается союз двух альфа — образцового сильного мужчины и женщины ему под стать, именно поэтому подобные союзы трудно поддерживать, ведь каждый из альф всегда старается быть главным — что в делах, что в постели. Что касается любви, тут альфа сможет показать себя только при условии, что будет объектом обожания, будет снисходить до любви партнера, потому что угроз своему эмоциональному равновесию люди этого типа не выносят.

Вот с такими мыслями я рылась в сумочке, ища трезвонящий мобильник, но, к моему удивлению, звонил не Джулиус.

Звонил Эдвард Примфолд, бывший муж Люси. В жизни не слышала, чтобы он был так взвинчен.

— Где тебя носит? Ищу тебя, ищу!

— Была занята, — холодно ответила я, подумав: «С каких это пор я должна тебе отчитываться, ублюдок?»

— А Люси где, с тобой? — напирал Эдвард.

— Нет. Мы давно не виделись. Случилось что-нибудь?

— Да! Она исчезла! — заорал Эдвард.

Я онемела.

— Люси сбежала! — возбужденно продолжал он.

Наверно, его паника передалась мне, потому что по окончании разговора руки у меня дрожали, как у запойного пьяницы.

Вот что мне рассказал Эдвард: два дня назад они с Люси впервые со времен развода отправились на совместную прогулку в Гайд-парк — с дочками. Эдвард качал девочек на качелях, а Люси устроилась на скамейке неподалеку. Когда он обернулся, Люси исчезла.

Чтобы Люси, которая так трясется над дочками, вдруг взяла и сбежала? Немыслимо. Наверно, и впрямь что-то стряслось. Конечно, сейчас мне страх как хотелось вогнать Эдварду ума куда надо и прочитать небольшую нотацию: хорош, мол, мужик — сначала воображает, будто он образцовый папочка, а потом бац — бросает двух детей и жену, потому что, видите ли, семейная жизнь для него слишком скучна и нудна. Но я сдержалась, потому что распекать это ничтожество — зряшная трата сил, а сейчас куда важнее найти Люси. К родителям она не поехала (разумеется, Эдвард быстренько сплавил им дочек, как только Люси исчезла). У знакомых ее тоже не оказалось — Эдвард обзвонил всех, перелопатил всю ее записную книжку, но тщетно.

Я плюхнулась в кресло и удивилась, почему Люси первым делом не позвонила мне. Даже не столько удивилась, сколько обиделась — мы же все-таки подруги, а она обо мне и не вспоминает. Неужели я казалась ей настолько занятой своими переживаниями, что она решила не обращаться ко мне за поддержкой? Я торопливо отстучала Джулиусу сообщение: «Извини, сегодня никак, серьезные неприятности. Созвонимся, целую, Д.». Отправив эту эсэмэску, я приосанилась и ощутила гордый трепет принадлежности к сверхженщинам. Ничего, Джулиусу для разнообразия полезно тоже побыть строчкой в чужом ежедневнике.

Затем я набрала мобильный Люси. Автоответчик. «Люси, ты куда пропала? Что стряслось? Пожалуйста, прости меня, я последнее время редко тебе звонила. Ужасно беспокоюсь, как ты. Поверь, вместе мы одолеем любую беду, я сделаю для тебя что угодно. Позвони как только сможешь. Целую, Дейзи» — протараторив это, я почувствовала, как по спине у меня бегут мурашки. Я волновалась за Люси и чувствовала себя распоследней эгоисткой. Господи, да Люси уже давно было плохо, она только что «СОС» не кричала, а я не обращала на нее должного внимания. Она же только и говорила, что о невыносимом одиночестве, о том, как трудно быть матерью-одиночкой, жаловалась на усталость, на измотанность, но, поскольку после чашечки кофе или пары коктейлей Люси вроде бы оживала и взбадривалась, я легкомысленно отмахивалась и думала, что Люси поплакалась мне в жилетку, ей полегчало и все не так плохо.

Весь день я просидела дома, карауля телефон, и вскидывалась на каждый звонок. Вечером от Люси пришла эсэмэска: «Я в отеле „Рандольф“ в Оксфорде, приезжай как можно быстрее. Л.».

Увидев на пороге нас с Джесси, Люси зарыдала в голос и бросилась Джесси на шею. С Джесси они не виделись несколько месяцев — с той самой ссоры.

— Спасибо, что приехали! — всхлипывая, сказала Люси. — Ох… извините, девчонки, мне так плохо…

— Нечего тебе извиняться, это с меня причитается! — неожиданно горячо отозвалась Джесси. — Я не поняла, насколько тебе плохо, ты уж меня прости. Во многом ты была права: я черствая, эгоистичная трудоголичка. Ну, ты меня прощаешь?

Люси кивнула, не в силах говорить, выпустила из объятий Джесси и рухнула на грудь мне. Ноги у нее подкашивались, и я помогла ей дойти до кровати. Люси выглядела совсем больной — не иначе, ревела круглые сутки. Покрасневшие глаза, бледное опухшее лицо, пустой взгляд. Что сталось с Люси Примфолд, нашей образцовой красавицей, всегда подтянутой, выхоленной, причесанной волосок к волоску? Я в жизни не видела, чтобы у нее даже брови были не выщипаны, а сейчас вид у Люси был такой, будто ей на себя плевать.

— Ну, что стряслось? — спросила я, плюхнувшись на постель.

— Дейзи, — охрипшим голосом прошелестела Люси, — я так больше не могу. Не могу так жить. Лучше мне умереть.

— Ну что ты! — вскрикнула я.

— Да! Так будет лучше для всех! — настаивала Люси. — Я тебе не звонила, потому что думала — ты не поймешь. Со стороны никому не понять, какой это ад — быть матерью-одиночкой. Я просто раздавлена, я так устала все везти на себе, у меня же ни минуты покоя, я только и делаю, что жду, пока девочки наконец уснут, а потом мне делается совсем тошно — одиночество так и подтачивает изнутри, ну просто хоть вой. И никто чаю не нальет, никто слова доброго не скажет! А как мне не хватает ласки! Не считать же за ласку, когда за тебя неотвязно цепляется ребенок! А они же липнут и липнут! — Она упала лицом в подушку и опять разрыдалась, еще горше.

Я придвинулась к Люси и попыталась ее утешить:

— Слушай, детей у меня нет, так что насчет матери-одиночки я, может, и не понимаю, но зато на собственном опыте знаю, каково это, когда жизнь рушится и теряет всякий смысл. Со мной тоже такое было. У меня просто сердце разрывалось от боли и обиды, и казалось, что это никогда не пройдет.

Люси принялась нашаривать чистый носовой платок — вся постель была усеяна скомканными, а Джесси деловито предложила:

— Давай-ка закажем чего-нибудь выпить и поесть в номер, сделаем тебе горячую ванну, а потом ты нам все расскажешь.

Так мы и поступили. Отмочив Люси в ванне, накормив и напоив, мы втроем устроились на кровати, и Люси начала свою исповедь.

— На совместный выгул детей Эдвард явился бодренький и свеженький, и меня от него сразу затрясло, потому что я-то была усталая, как собака. Мы поехали в Гайд-парк, девочки по дороге уснули в машине, и вот всю дорогу Эдвард мне втюхивал, что наши отношения развалились не по чьей-нибудь, а по моей вине, несмотря на то что налево пошел он. «Курок нажал ты», — говорю, а он смотрит на меня так, будто убить готов, и отвечает: «Но весь заряд твой». Приехали в парк, он повел девочек на качели, а я сижу на скамейке, и вокруг сплошь благополучные семейства — достойные, нормальные, заботливые мужья обнимают жен, выпасают детей, обсуждают, куда пойти обедать и что где лучше готовят. В общем, вокруг нормальная жизнь, любящие и заботливые семьи, нежные отношения, и вот, значит, мы. Мне вдруг стало так одиноко, что я заплакала, а Эдвард, конечно, делал вид, будто не замечает. А мне просто открылось, что весь наш брак был построен на лжи, потому что, люби меня Эдвард по-настоящему, он бы никогда со мной так не поступил. И вот я час или два смотрела, как он корчит из себя любящего папочку, и все это время думала, что он же насквозь фальшив. Он качал девочек на качелях, а сам украдкой поглядывал на часы! Я думала только об одном: сейчас он отбудет отцовскую повинность, отвезет нас домой и укатит по своим делам, уж наверняка помчится трахать какую-нибудь молоденькую, а я опять впрягусь — покормить, искупать, уложить спать, и на мне опять повиснут двое детей. Я посмотрела в сторону Найтсбриджа, на автобусы, и какая-то неведомая сила подняла меня и повела к остановке. Я села в автобус и уехала. Потом часа три просто болталась по городу и плакала, потом села на первый попавшийся поезд и очнулась уже тут. Знаю, это ужасное свинство — вот так взять и бросить девочек, но мне хотелось, чтобы Эдвард на своей шкуре испытал, как это выматывает — пасти двоих детей.

— Что ж, тебя очень даже можно понять, — подытожила Джесси.

— И вы не скажете, что я плохая мать, потому что бросила детей?

— Люси, да ты одна из лучших мам на свете! — заявила Джесси. — Просто у тебя хроническая накопленная усталость и ты дошла до точки. И до ручки. Ничего удивительного, на твоем месте кого угодно бы спекло.

— Неужели я никогда не стану прежней? — в тоске спросила Люси.

— Тебе полегчает! — заверила ее Джесси. — Просто сейчас ты так вымоталась, что тебе кажется, будто жизнь утратила смысл. Ну вот, диагноз мы поставили, а теперь я прописываю тебе полный покой, как можно больше отдыхать и баловать себя. Поживи тут, сколько живется, и почаще ходи в спа.

— Спасибо, доктор, мне так не хватало ваших советов! — сквозь слезы улыбнулась Люси.

— А мне не хватало тебя, — призналась Джесси.

Убедившись, что Люси потихоньку приходит в себя, мы с Джесси вернулись в Лондон. Попутно я разжилась номером кредитной карточки Эдварда и убедила этого козла оплатить пребывание Люси в отеле «Рандольф», вдолбив в его тупую башку, что это всяко дешевле, чем круглосуточная няня и оплата лечения Люси в дорогой психиатрической клинике, куда она, несомненно, загремит, если ей не дать отдохнуть. Разобравшись с Эдвардом, я помчалась в книжный магазин, на боевой пост. Рабочий день еще не кончился, однако в магазине почему-то было темно, и только из подсобки просачивалась полоса света. Открыв дверь, я обнаружила Майлса, который возлежал на подстилке из платежных ведомостей, окутанный облаками табачного дыма, и прихлебывал пиво из банки.

— Ты что, спятил? — рявкнула на него я, пронеслась через подсобку и зажгла палочку благовоний. — Ты же загрязняешь своим токсичным выхлопом атмосферу магазина! Ты портишь нам всю энергетику! Я тут за прошлый месяц чуть ли не поленницу палочек сожгла, чтобы привлечь к нам удачу, а он, видите ли, дымит как паровоз! — Я принялась яростно размахивать дымящейся палочкой над головой у Майлса. Сладковато запахло жасмином. — Или ты не заметил, что с тех пор, как я провела ритуал на процветание и ежедневно читаю мантры для благосостояния, наши дела пошли в гору?

Майлс ладонью разогнал сладковатый жасминовый дымок, выдохнув новое могучее облако никотинового и тем совершенно порушив мои старания.

— Не, не заметил, — преспокойно сказал он, — и ты уж меня извини, участвовать в твоих шарлатанских песнях и плясках я не намерен. Как и в целом во всем этом эзотерическом идиотизме, который составляет твою жизнь. — Он протянул мне банку пива, и я так растерялась, что тоже отхлебнула.

— Вот так-то лучше, дурочка, — ухмыльнулся Майлс. — Как это у вас, эзотериков, говорится, прими свою внутреннюю суч…сущность. Прими то, что в глубине души ты пацанка. Честное слово, если кому и не помешает нажраться в зюзю, чтобы потом вытошнило в ближайшую канаву, а еще потом трахнуться с кем попало — так это тебе, Доули.

— Какая муха тебя укусила? — поразилась я. — У тебя что, приключился мужской кризис идентичности? Это ты так пыжишься показать, что ты мужик хоть куда, или что?

Майлс сел, привалился к стене и открыл новую банку пива.

— Нет, дорогуша, просто я сменил курс и отмечаю это знаменательное событие! — улыбнулся он.

— Ну-ка, ну-ка… — Я села рядом с ним, скрестив ноги.

— Я праздную то, что готов влюбиться. С рутинным сексом покончено! — объявил Майлс.

Наверно, скажи он мне, что теперь его новое увлечение — кидаться тортами в мальчиков из церковного хора, я и то поразилась бы меньше.

— Да! — торжественно продолжал Майлс. — Я готов пускать пузыри, дарить цветы, вести сентиментальные разговоры в постели, представиться ее родителям и, кто его знает, может, даже окольцеваться.

Видимо, глаза у меня стали как теннисные мячики, потому что Майлс поспешно объяснил:

— Понимаешь, я никогда не пробовал, каково это — сходить с ума от любви, вот теперь хочу расширить свой кругозор. Дозрел.

— Тебя бортанула твоя последняя фифа, что ли? — поинтересовалась я.

— Хуже, она меня обокрала, — отозвался он.

— Если она у тебя что и сперла, то уж точно не твое сердце, — отозвалась я. Конечно, я обрадовалась, что Майлс наконец-то повзрослел и достиг духовной зрелости и осознал, как важно любить, и все же что-то тут было не так. Меня грызло беспокойство. Попивая пиво, я гадала, в чем же дело. Неужели я ревную? Но с какой стати?

— Ну, есть у тебя кто-нибудь на примете для старины Майлса? По дружбе? — спросил новообращенный.

— Будешь смеяться, есть. — Я кое-что смекнула и оживилась. — Вот что, пригласи-ка ты на свидание Люси, а потом затащи ее в постель, хотя о чем я, ты же теперь, наверно, заделаешься пуританином и будешь держаться строгих правил и на первом же свидании такого себе не позволишь? Просто, понимаешь, Люси заслужила передышку. Ей нужна приятная встряска, ей нужно забыть своего козла, а ты как никто лучше подходишь на такой случай.

Майлс задумчиво вздохнул.

— Да, Люси, конечно, просто конфетка, и я бы с удовольствием ее утешил, но посмотрим правде в глаза: это ни к чему не приведет, а я решил больше не заводить бесцельных интрижек.

— Почему ни к чему не приведет?

— Слушай, ну ты совсем не соображаешь! Это же все равно что тащить бутылку виски на собрание Анонимных Алкоголиков. Нет, как вам это понравится! Я ей объясняю, что завязал с соблазнами без романтики, я больше не сексоман, а она крутит передо мной Люси Примфолд!

— Во-первых, ты никакой не сексоман, — возразила я, — просто ты боишься прочных отношений, а во-вторых, отчего бы тебе и не влюбиться в Люси?

— Очень просто, — ответил Майлс. — Дети.

— При чем тут дети?

— При том, что мне не светит впрягаться в это ярмо — становиться отцом для чужих отпрысков. Ответственности уйма, а кровных уз никаких. И я для них буду никто и звать никак. Нет, если уж начинать жизнь сначала, так я своих заведу, — объяснил Майлс.

— Вот уж не думала, что ты тайный романтик, — пошутила я.

— Уж во всяком случае я не такой духовный калека, каким ты меня видишь, — надул губы Майлс. — Просто я вел веселую жизнь, пока не дозрел до настоящих чувств.

Мысль о том, что Майлс бросит прежнее и готов обеспечить какой-то неизвестной везучей девушке идеальную жизнь, которой никак не добиться мне, поразила меня в самое сердце. Обидно! И я решила сыграть на ревности.

— Ой, извини, мне же надо позвонить Джулиусу! — делано спохватилась я. — Мы должны с ним встретиться и обсудить одно важное дело. Я намерена завести от него ребенка.

Майлс посмотрел на меня в упор.

— Да пошел он, твой Джулиус. Почему бы тебе не родить от меня?

Я еще успела спросить: «Это ты всерьез или пива перебрал?», но тут Майлс улыбнулся уголком рта, обнял меня и поцеловал. Чудна ты, жизнь: двадцать лет я гадала, каково же по-настоящему целоваться с Майлсом, двадцать лет наблюдала, как через его руки проходит вереница потаскушек и тусовщиц, и вот пожалуйста, теперь все узнала на практике — когда меньше всего на это рассчитывала.

Майлс повалил меня прямо на бумажный ковер из ведомостей. Но вместо влечения и банальной страсти я внезапно ощутила прилив нежности. Как он смотрел на меня! Как проводил пальцем по моему лицу! Удивительно, я от него такого не ожидала. Интересно, он всех своих женщин так соблазняет или это для него нехарактерно? А если да, то всем ли им нравится и они теряют голову и только я одна способна на такой хладнокровный анализ? Может, любая другая на моем месте давно бы впала в нирвану? Но, верная себя, я начала сомневаться. Майлс целовал меня, а я лихорадочно соображала: «Нельзя слишком широко разевать рот, а то он догадается о моих чувствах». Майлс переключился на мою шею, а я воспользовалась моментом и попыталась проверить, не пахнет ли у меня изо рта — пиво все-таки пила. Чем основательнее он меня ласкал, тем больше я зажималась. С ловеласами всегда так: знаешь, что ты у него не первая и далеко не последняя, поэтому подозреваешь, что он изображает страсть.

Майлс уже расстегнул почти все пуговицы у меня на блузке, и тут я отстранилась. Поправила волосы и сказала ему:

— Перестань, тебе же не я нужна.

— Еще как нужна.

— Ну, может, сейчас приспичило, но завтра ты поймешь, что ошибся.

— А не ты ли все время токуешь, что надо жить настоящим? — напомнил Майлсу. — Почему ж портить сегодня из страха перед завтра?

— Как ты не понимаешь? — я повысила голос. — Если мы сейчас переспим, для меня это будет важно, а для тебя — нет, и это разобьет мне сердце.

— Для меня это тоже будет важно, — с нажимом заявил Майлс и вновь притянул меня к себе.

— Да, но недостаточно важно, не так, как для меня, — сопротивлялась я.

Тут уж отстранился Майлс.

— Да прах тебя побери, Дейзи! — рявкнул он. — Откуда тебе знать, важно это для меня или нет и если да, то насколько?! Считаешь себя больно умной — все-то у тебя расписано-распланировано? К твоему сведению, кое-что в этой жизни просто происходит, и все! Неожиданно! А тебе непременно надо все контролировать и анализировать — чтоб никаких случайностей?

— Да, я такая, — грустно ответила я. Знал бы он, как я жажду испытать то, о чем томилась и гадала двадцать лет, как хочу отдаться ему прямо здесь, на полу, заваленном бумагой! Но я не доверяла Майлсу и себе тоже. Конечно, он обойдется со мной лучше, чем с одноразовой подружкой, во всяком случае, не уклонится от доверительных бесед в постели и от столь важного завтрака поутру, но, представив себе, как он будет притворяться, как начнет скрывать, до чего ему хочется поскорее от меня отделаться, как начнет избегать меня в магазине, я напомнила:

— Майлс, ничего не получится, мы же работаем вместе.

— А, боишься, что тебя вышибут за роман с начальством, — усмехнулся он. — Но в таком случае сможешь подать на меня в суд за сексуальные домогательства и несправедливое увольнение и получишь хорошую денежную компенсацию.

Сказав так, Майлс обнял меня и прижал к себе.

— Дейзи, — прошептал он, — ты кое-что для меня значишь.