Я старательно выводила на черной грифельной доске белым мелком: «Страдание, которое мы испытываем, не вняв зову сердца, далеко превосходит любую, самую лютую боль». Оценив дело рук своих, я вздохнула. С нашей последней встречи с Джулиусом прошло недели две, и я не понимала, как жить дальше — как вообще жить без него. Но зато я знала, что сохраню верность себе. Через десять дней мне стукнет сороковник, и я четко понимала, что никогда и ни в чем больше не пойду на попятный и не соглашусь на компромисс. Я не успокоюсь. Не соглашусь на скучную обыденную работу или на отношения со скучным, ничем не примечательным парнем. Потому что на собственном горьком опыте, вдоволь понаступав на грабли, убедилась: это только кажется, что компромиссы — маленькие уступки, которые делаешь там и сям. На самом же деле это смертоносное оружие, которое убивает в тебе душу.

Майлс, прочитав цитату дня, возмутился:

— Дейзи, ну честное слово, ты ничего помрачнее не могла нарыть в своих дурацких книжонках? Декабрь вот-вот начнется, нам нужны рождественское настроение, праздничная атмосфера, чтобы в нашу контору потянулись жизнерадостные чудаки, а не депрессивные мудаки!

— Ладно, завтра я тебе напишу развеселую фразочку: «Хо-хо-хо, ребятишки, девчонки и мальчишки, не скорбите по уходящему году, пусть Рождество станет для вас началом новой жизни. Дайте жизнь чуду — поверьте в свои мечты». Пойдет? — ядовито спросила я.

— Нет уж, лучше вот эти угрюмые поучения, — передернулся Майлс. — На, посмотри почту. — Он вручил мне пачку корреспонденции, и я рассеянно принялась ее перебирать.

Письмо из издательства «Прозрение»! Сердце у меня зашлось от страха и волнения.

Я дрожащими руками разорвала конверт, пробежала глазами письмо и пронзительно взвизгнула от восторга. Потом замолотила кулаками воздух и заплясала, как боксер-победитель на ринге, выкрикивая экстатическое: «Да! Да! Да!»

Майлс посмотрел на меня с интересом.

— Дай-ка угадаю. Джулиус прислал телеграмму «Согласен на все, падаю в ноги»?

— Нет, но тоже неплохо! — пританцовывая от счастья, я подскочила к Майлсу и крепко обняла его. — Спасибо за все, что ты для меня сделал. Но тебе придется подыскать в продавщицы другую неудачницу, с которой ты будешь распивать кофе и пикироваться.

— Это еще почему? — изумился Майлс.

— Я сваливаю. — Я потрясла конвертом. — Я послала им заявку на книгу, которую думаю написать, и они ее приняли!

Я вновь запрыгала от радости.

— Майлс! Представляешь, я напишу книгу! Свою собственную книгу о том, как справиться с разводом и жить дальше! Я ее назову «Дейзи Доули: развод в большом городе». Я прославлюсь!

В один миг у меня как будто свалилась с плеч тяжеленная ноша прошлых лет — страданий, унижений, ожиданий, когда же я начну новую жизнь, когда же придет мой звездный час. Этот час наконец-то настал! Какая удивительная легкость снизошла на мою душу — а все потому, что меня наконец-то, наконец-то оценят по заслугам, будут судить по моим талантам, пусть даже маленьким, скромным, но моим. Меня признали, мной заинтересовались! Теперь все отказы и обиды прошлых лет казались мне не такими уж значительными и утратили свою власть надо мной. Вообще-то даже это достижение и то причинило мне боль: я осознала, как же долго и мучительно гадала, суждено ли мне найти свое место под солнцем. Я так долго жила всеми отвергнутой одиночкой, что свыклась с этим самоощущением и лишь сейчас ощутила, как же это было ужасно. Когда тебя постоянно отвергает мужчина твоей мечты, когда творческая самореализация все не удается и не удается, в душе наступает онемение, оцепенение, в тебе будто умирает что-то самое важное, самое главное. А теперь онемение прошло, и, как это бывает, когда оно отпускает отнявшуюся руку или ногу, меня точно кололи сотни мелких иголочек. Было больно, зато я убедилась, что жива! Ах, как же это было восхитительно!

Изнемогая от наплыва чувств, я уселась прямо на пол и перечитала письмо. Майлс опустился рядом и сказал:

— Конечно, тебе нелегко придется — подумать только, расстаться со мной и нашим уютным дружеским междусобойчиком. Где ты еще найдешь такое начальство, как я? Чтобы понимало, выслушивало и не задирало нос? Кто еще будет с тобой так щедр? Кто станет отпускать посреди рабочего дня? — Он помолчал, а потом добавил — уже не дурачась: — И ты никогда не найдешь начальника, который бы тебя так любил. Ладно, поздравляю, ты, конечно, бессовестная дрянь, что вот так меня бросаешь, но я за тебя рад. Ты молодчина.

— Правда?

— Правда. Ты ведь и понятия не имеешь, до какой степени тебя любят.

Я смущенно уставилась на Майлса.

— Вот не прискакал твой Джулиус на белом коне, не выкатил тебе бриллиантовое кольцо, так ты и думаешь, будто все остальное в жизни не считается, — неожиданно серьезно сказал он. — А между прочим, друзья, которые готовы за тебя убить, очень даже считаются. И договор на книгу считается. И наконец, для чокнутой тетки на грани климакса ты, надо сказать, неплохо выглядишь. Я бы с тобой переспал, например.

— Вот уж спасибо! — откликнулась я и шутливо добавила: — Утешил так утешил. Наконец-то чувствую себя настоящей женщиной, желанной и прекрасной.

Но в шутках Майлса была доля правды: да, мне не судьба пойти с Джулиусом под венец, но это еще не значит, что следующий этап моей жизни будет лишен всякого смысла.

— Понимаешь, я так привыкла к неудачам, отказам и отвержению, что как будто разучилась радоваться жизни, успехам… вообще разучилась быть счастливой, — честно объяснила я.

— Ничего, научишься обратно, — подбодрил меня Майлс. — Тем более что это, как их, «Озарение», тьфу, «Прозрение» не какая-нибудь тебе мелкая контора, это монстр издательского дела. Тут серьезные деньги светят, имей в виду.

Вечером, после закрытия магазина, пришли Люси и Джесси, и мы устроили маленькую пирушку: шампанское и куча китайских вкусностей. Джесси вспрыгнула на стул и произнесла тост:

— За нашу милую Дейзи, которая наконец нашла свое призвание в жизни! Разумеется, путь к нему был усыпан терниями и ознаменован душевными терзаниями, потому что иначе она у нас не может, и, конечно, если Дейзи что и натрудила, так только свои слезные железы, но вся эта боль была во благо, потому что, страдая, наша старушка накапливала опыт и материал для своей эпохальной книги, и теперь точно знает, что все неудачники на свете ждут не дождутся, пока им расскажут, как обустроить свою жизнь — расскажет гуру Дейзи, великий специалист по самопомощи! Итак, дорогие друзья, а также вероятные партнеры, — она кинула игривый взгляд на Майлса, — прошу поднять бокалы теплого моэта за мисс Дейзи Доули, единственную на свете женщину, которая разменяет пятый десяток, продолжая свято верить в ангелов-хранителей, но при этом умудрилась лишь на исходе медового месяца заметить, что вышла замуж за премированного поросенка. За единственную известную мне даму, которая отрицала законы природы и медицины, утверждая, будто забеременела во время месячных, в ходе единственного одноразового свидания за всю ее унылую любовную жизнь. За поразительную женщину, которая не забыла о презервативах, трахаясь со стерилизованным мужчиной! За женщину, которая вот уже двадцать лет развлекает нас сагой «любит-не любит» с участием Джулиуса Вантонакиса и которая — спасибо тебе, Боженька, а может, ангел-хранитель Дейзи, — наконец-то умудрилась затащить означенного Джулиуса в постель, чуть не вышибив ему мозги. И наконец, поднимем бокалы за Дейзи, потому что она искренне верит в то, как важно пережевывать все свои переживания, и плачет, когда счастлива и когда несчастна и когда возбуждена…

— …и когда голодна и одна и когда за окном луна, — подхватила Люси.

— Слушай, а ты, часом, не из тех извращенок, которые плачут, когда кончают? — с деланым ужасом поинтересовался у меня Майлс.

— Этого, дружок, тебе никогда не узнать, — хихикнула я.

— Итак, повторяю, за двинутую Дейзи Доули! — продолжила Джесси. — За нашу лучшую подружку и неиссякаемый источник вдохновения, ибо, как бы скверно ни складывалась наша жизнь, достаточно посмотреть, как дела у Дейзи, и сразу приободришься!

— За двинутую Дейзи Доули! — хором поддержали тост Майлс и Люси. — За будущего автора «Развода в большом городе»!

Мы выпили. Я поблагодарила Джесси и заявила, что, как только получу аванс от «Прозрения», сразу съеду и возьму депозит на собственную квартиру. Люси тихонько сказала мне:

— А я и не знала, что ты успела переспать с Джулиусом.

— Зато я знала, что ты эту идею не одобришь… да никаких идей у меня и не было, я не собиралась, все произошло само собой. — Я пожала плечами. — Честно говоря, я сама не особенно рада, что так случилось, но и чувства вины у меня нет. А есть чувство, что все было как надо, и, значит, это судьба.

— Ты не меняешься, Дейзи, опять свое про фатальный рок судьбы заладила, — вздохнула Люси.

— Слушай, Люси, — вмешалась Джесси, — существует множество способов забыть о мужчине. Самый приятный и простой — перетрахнуться и забыть.

Люси в ответ только губы поджала.

— Ну, не надо, перестаньте. — Я решила пресечь ссору на корню. — И вообще, все было гораздо серьезнее. И лучше. Я впервые поняла, что такое заниматься любовью, а не просто кувыркаться в постели.

— В постели ничего «просто» не бывает, романтическая ты дурочка, — возразил Майлс.

— Ну что ж, остается только надеяться, что вы предохранялись, — сказала Джесси. — Повторение эпопеи с Троем Пауэрсом никому не нужно. — Она глянула на меня. — Вы ведь не забыли про резинку?

— Конечно-конечно, — соврала я.

Если вообще возможно мгновенно ощутить, что ты забеременела, то именно это со мной и произошло. В каком-то уголке души вдруг точно лампочка загорелась, какая-то часть тела вдруг подала сигнал. Я не позволяла себе четко осознать это, но, как только я получила из «Прозрения» предложение писать книгу, внутренний голос небрежно сказал мне: «Да, кстати, ты наверняка беременна». Но спешить я не стала и тест сделала только утром своего сорокалетия, потому что хотела, чтобы хотя бы для меня это событие стало значимым. Задержка была всего в несколько дней, но я не удивилась. Пописав на полоску теста, я не облилась холодным потом и не задрожала, как в прошлый раз. Я не волновалась. Когда на бумажной ленточке теста начала проступать вторая полоска, я с облегчением поняла, что меня затопляет радость. Это новая жизнь — во всех смыслах! И для меня, и для ребенка, и для Джулиуса, если он захочет. И ничто в целом мире не заставит меня отказаться от этого шанса на счастье. Я чувствовала себя непривычно спокойной и уверенной. Я четко знала, что буду делать. Нет, на этот раз я не буду орать о своей новости на всех перекрестках и спрашивать чужого мнения, чтобы потом меня отговорили. Впервые в жизни я, сорокалетняя взрослая женщина, поступлю так, как считаю нужным.

Бумажную полоску теста я бережно упрятала в сумочку и отправилась на работу. По дороге забежала на почту, купила конверт, проложенный изнутри пупырчатым полиэтиленом, запечатала в него свою драгоценность и отправила Джулиусу. Ни открытки, ни записки, ни строчки вообще. Он и так поймет. В магазине меня уже поджидал Майлс — с круассанами, кофе и шампанским, в качестве отвальной. Из музыкального центра разносились умильные рождественские песнопения, я пила кофе, притворялась, что прихлебываю шампанское, и ловила себя на том, что давно не ощущала такой легкости и покоя — ведь обычно я напряжена и вся на нервах. Благодаря новости — пока еще только моей — мне было уютно в своем теле как никогда. Не то чтобы я не страшилась будущего — конечно, страшилась. Но сейчас я воспринимала судьбу как несущуюся вскачь лошадь, и единственный способ справиться с ней, по-моему, было просто положиться на волю неба и отпустить поводья. Не сопротивляться и не бороться. Тогда она, не чувствуя сопротивления, смирится сама.

Рабочий день уже был в разгаре, когда неожиданно пришел рассыльный и принес для меня пакет.

— Уверена, это какое-нибудь кошмарное изделие из маминых каталогов, — сказала я Майлсу, расписываясь в квитанции. — В прошлом году она подарила мне, как это… в общем, такую штуку, электрический выковыриватель косточек из вишен. Может, в этот раз такой же, но для авокадо? В ознаменование моего юбилея?

В разрыве коричневой обертки показалась чистейшая бархатная синева коробочки от Тиффани — в форме яйца.

— Ну, мама дает! — воскликнула я. — Наконец-то предки раскошелились на ювелирку. Видно, считают, что я уже большая девочка.

Конечно, мне было ужасно приятно, но в голове тут же пронеслось: «Если рожу девочку, будет кому передать».

Я нетерпеливо открыла фирменную коробочку и остолбенела.

Внутри сверкало яйцо Фаберже — то самое, фамильное, Джулиуса.

У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от потрясения. Я дрожащей рукой вынула яйцо из футляра и нажала пружинку, так что оно раскрылось и свет радугой заискрился на драгоценных камнях, усыпавших бабочку.

— Обалдеть! — прошептал Майлс, уставившись на сверкающие рубины, изумруды и бриллианты. — А ведь это всего-навсего твой сороковник, не коронация. Слушай, твоя мама, часом, не разорилась? Или оно поддельное?

Я помотала головой.

— Оно не от мамы, — пересохшими губами ответила я. — От Джулиуса. Настоящее яйцо работы Фаберже, я точно знаю.

— С чего ты взяла, что от него? Записка есть?

— Нет. — Я с трудом сглотнула. — Да она и не нужна, и так все яснее ясного. — Защелкнув яйцо, я бережно убрала его в бархатную коробочку.

— А это что тогда? — Майлс сунул мне крошечный конвертик, который я не заметила. Внутри и впрямь оказалась записка — четким почерком Джулиуса: «Помни, что бабочки хрупки, но умеют выживать. Они практически не проявляют заботы о потомстве, не считая того, что выбирают надежное место для кладки». Я положила записку в карман и помчалась в туалет — запереться, побыть одной. Там я прислонилась лбом к зеркалу и попыталась успокоить дыхание. Да, вот это настоящая любовь! Но как истолковать то, что Джулиус прислал мне свой главный личный символ бесконечной любви? А вдруг это единственная ценность, на которую я могу рассчитывать? И что он чувствовал, когда вскрыл конверт и увидел мой символ того, как надежно я буду хранить его потомство?

Мы с папой всегда объединяли празднование моего дня рождения и Рождества в одну встречу — примерно посередке между этими двумя датами. На сей раз папенька вдруг предложил повести меня куда угодно по моему выбору, но я тупо уперлась и сказала, что предпочитаю наш традиционный тайский ресторан. Я уже успела чуть ли не привязаться к этому нелепому заведению и его малоаппетитной кухне. А накануне Рождества, украшенный гирляндами розовых лампочек и серебряными елочками, ресторан выглядел еще нелепее обычного. В кои-то веки я пришла первой и устроилась за нашим обычным столиком. Нервы у меня были на пределе. Вот уже две недели, как Джулиус должен был получить мою посылку, и ни ответа ни привета. Рождество падало на выходные, так что Джулиус наверняка отправится с семьей нежиться на Карибы или кататься на лыжах в Швейцарию, и потому его молчание воспринималось особенно зловеще. Джулиус знал, как сильно я люблю его, поэтому, конечно, должен был понять, что ребенка я оставлю. У меня и тени сомнений не возникало, но, по мере того как молчание Джулиуса затягивалось, я все больше боялась, что он вообще не желает принимать участия в ребенке и моей дальнейшей судьбе. Нет, он не будет орать на меня и угрожать, как Трой Пауэрс, но благословения, поддержки и помощи от него тоже, видно, ждать не приходится. Я усилием воли заставляла себя не расстраиваться, чтобы не повредить малышу, но, конечно, в глубине души молила небо, чтобы конверт с бумажной полоской все-таки заставил Джулиуса воссоединиться со мной. С нами. Раз и навсегда.

В ресторан ввалился папенька — в древнем, ну просто допотопном макинтоше, раскрасневшийся от холода. Щеки у него шелушились, вид был неопрятный. Папенька полагал, что центральное отопление — экстравагантная расточительность, поэтому зимой всегда был такого вот синеватого оттенка, будто бомж.

— Привет, Дейзи! — воскликнул он, потирая руки, точно грелся у камина. — Давай-ка закажем что-нибудь погорячее и поострее — например, супчик. Согреемся. — Когда суп подали, папаша жадно принялся его хлебать и только потом спросил: — Ну, как прошел день рождения?

— Чудесно, спасибо, — ответила я. — Но довольно скромно. Сходили в ресторан компанией — с Люси, Майлсом и Джесси.

— Ну да, полагаю, особенно праздновать-то тебе нечего. Незамужняя, бездетная, да к тому же еще карьера толком не сложилась — ничего себе наборчик в сорок-то лет. Но жизнь редко складывается так, как мы мечтаем. Вот я, например, смотрю на самого себя, а ведь мне уже семьдесят пять стукнуло, и говорю себе: «Никогда бы не подумал, что опять заживу один, но, с другой стороны, никогда бы не подумал, что мне это так понравится». — Он надтреснуто гоготнул.

Я смотрела на папашу, на то, как моргают его водянистые голубые глаза, и не понимала — это он впрямь так бестактен или старается меня подбодрить?

— Вообще-то мне очень даже есть что отмечать, папа, — объявила я воинственно, не в силах удержаться. — Я подписала договор с издательством «Прозрение» — напишу им руководство как жить после развода. И к тому же я беременна!

Папенька уронил ложку в суп и уставился на меня.

— Какой ужас, — сказал он. — Сочувствую. Очень.

Он что, спятил?

— Почему ужас? Чему сочувствовать? Тому, что мне заплатят за книгу, которую я напишу, или тому, что у меня ребенок от Джулиуса? От любимого и обожаемого мужчины? — звенящим голосом спросила я.

— Но как же ты напишешь книгу к определенному сроку, если тебе рожать? Ты же не станешь подписывать договор, потому что не сможешь в него уложиться. Тебе придется сказать издателю правду, а он решит, что ты не сдашь книгу в срок, если оставишь ребенка — ведь так?

— Рожать я буду, издатель будет об этом знать, и я прекрасно справлюсь и с беременностью, и с книгой. Так сейчас поступают все современные женщины, все работающие мамы. К твоему сведению, — с нажимом сказала я.

— А мистер Вантонакис? Он-то поведет себя прилично? Поддержит тебя? — спросил папенька.

— Понятия не имею, — устало ответила я.

— Ну что он сказал хотя бы?

— Не знаю. Мы с ним еще это не обсуждали.

— Не обсуждали? — переспросил папаша. — А он вообще в курсе?

— Да.

— Значит, ты ему написала? Ну чистая Джейн Остин. В наши дни незаконнорожденность тоже клеймо, хотя, к счастью, в меньшей степени. А к тому времени, как ребенок пойдет в школу, ты уже выйдешь за Джулиуса или еще за кого-нибудь, так что бедный малыш не будет чувствовать себя совсем уж неловко, когда его начнут донимать, почему мама с папой не женаты и есть ли у него вообще папа. Видишь ли, Дейзи, при всей прогрессивности окружающих я уверен, что отец по-прежнему остается важной фигурой, главной фигурой.

— Прямо как ты, да, ты это хочешь сказать? — язвительно спросила я, ощерившись на папеньку так, что он даже отшатнулся, пораженный. — Да, конечно, когда я была маленькой, ты вроде как витал поблизости, но на самом-то деле тебя ведь рядом не было! У меня тогда было — и до сих пор осталось — твердое ощущение, что мама воспитывала меня в одиночку и что любила меня только она. Разумеется, папа, теперешнее мое положение незавидно, но тогда опиши мне, каким должен быть идеал! Знаешь, что я тебе скажу? Лучше уж я рожу сейчас и подниму ребенка одна, да, это гораздо лучше, чем если бы я родила от Джейми и ребенок был бы, как ты это называешь, законнорожденным. Да шут с ней, с законнорожденностью, не в этом счастье! Я-то определенно знаю: рядом с неподходящим мужчиной женщина куда более одинока, чем если она просто живет одна, сама по себе.

Папенька весь сжался — ни дать ни взять черепаха, которая с перепугу спряталась под панцирь. Ага, испугался доченькиного напора, и поделом ему! Будет знать, что я тоже могу постоять за себя.

— Никогда не видел тебя такой целеустремленной, — выдавил он наконец. — Значит, ты считаешь, что рожаешь этого ребенка именно тогда, когда тебе захотелось — в отличие от большинства. Подавляющее большинство людей, включая меня, просто сталкивалось лицом к лицу с фактом, что им предстоит стать родителями, и при этом терялось. Но мы все равно не отыгрывали назад, потому что нами двигало чувство, что мы поступаем правильно. Вот что меня в тебе восхищает больше всего, Дейзи: ты наконец-то научилась поступать так, как считаешь правильным, а не так, как выглядело бы правильно со стороны.

За два дня до Сочельника мы всей компанией устроили посиделки в магазине у Майлса. Майлс собирался в Сочельник закрыть магазин и уехать на Рождество к родителям, Люси увозила дочек к своим родителям, а Джесси вызвалась, как только освободится с работы, встретить праздник вместе со мной — дома у моей мамы.

На этот раз была моя очередь говорить тост. Я взобралась на стул, откашлялась и начала:

— Кхм-кхм, позвольте мне сказать несколько слов.

Наша теплая компания, уже расположившаяся поудобнее, взглянула на меня.

— Только без шизопсихооткровений и озарений! — строго предупредил Майлс.

— Даю слово, ничего слишком эзотерического говорить не буду, но скажу от всего сердца.

Я обвела друзей глазами. Джесси, все такая же лихая гуляка, которая все еще старается, на свой бесшабашный лад, найти в своей жизни какой-то смысл, помимо карьеры, и преодолеть одиночество. Как же я ее люблю, со всем ее цинизмом и здравомыслием! А вот Люси, все такая же хорошенькая и все еще не залечившая ран, нанесенных Эдвардом; ее яркая аура как будто потускнела от его предательства. Как же я переживаю за Люси, как сочувствую ей в ее беде! А вот Майлс, — он все так же неотразим и хулиганист, хотя теперь изрядно ошарашен неожиданным поворотом в жизни, заставившим его глубоко задуматься и стать серьезнее. Я всегда буду любить его, ведь он просто прелесть!

Вот они, мои лучшие друзья. Мы знакомы уже больше двадцати лет, страшно сказать, и все мы, как и любой нормальный человек, стараемся понять, ради чего живем.

— Я просто хотела сказать вам, что, если бы не вы, мне бы этот год не выдержать, — объявила я. — Год у меня выдался тяжелый, мягко говоря, и спасибо вам за поддержку, ребята. Однако хочу предупредить: в ближайшие годы она мне понадобится еще больше, потому что я беременна. Вот. Ребенок от Джулиуса, и я решила рожать.

— Врушка! — завопила Джесси. — Так-таки трахалась без резинки! Наврала мне!

— Угу, и даже не отрицаю, нагло соврала, — хихикнула я.

— Ну когда ты запомнишь, что, если не предохраняться, залетишь? — засмеялась Джесси.

— А ты-то сама будешь проверять это на практике или пока не надумала? — парировала я. Джесси улыбнулась и пожала плечами. Мне впервые показалось, будто она колеблется. Может, она все-таки решится на какие-то серьезные подвижки в жизни?

Меня наперебой обнимали, целовали и поздравляли. Все выразили горячее желание стать крестными.

— Ура, если ты родишь девочку, я подожду, пока ей не стукнет шестнадцать, и соблазню ее, а если парня, тогда в пятнадцать сведу его со шлюхой, — пошутил Майлс в своей неподражаемой манере.

— В пятнадцать? — ехидно переспросила Джесси. — Это не поздновато? А насчет девочки — ты сам-то к тому времени будешь в форме? Сомнительно.

— А что сказал Джулиус? — осторожно поинтересовалась у меня Люси. Все разом умолкли.

— Если честно, не знаю, — честно ответила я. — То есть он в курсе, что я беременна, потому что я послала ему тест по почте. Но с тех пор от него ни слуху ни духу.

Остальные многозначительно переглянулись. Никто не сказал ни слова, но я и так поняла, что они подумали: «Этого и следовало ожидать».

Мама нарядила елку, а у Арчи, похоже, поднос с коктейлями так и прирос к руке. Лучась гостеприимной улыбкой, Арчи то и дело возникал непонятно откуда с одним и тем же вопросом: «Как насчет выпить за дедушку Санта-Клауса?» Мама впервые отмечала Рождество вместе с Арчи, а на День Подарков решено было пригласить его детей и внуков, поэтому обстановка в доме была особенно праздничной и уютной. Мама, конечно, суетилась и кудахтала, что ничего не успевает и вокруг бардак, но я-то видела: она счастлива. Вид у мамы был еще безумнее обычного: модная праздничная блузка алого шелка под зеленым дутым спортивным жилетом, и к этому брюки и резиновые сапоги, по обыкновению, заляпанные грязью. Мало того, на шею мама нацепила свои самые впечатляющие жемчуга, да и косметики для себя не пожалела. Я давно уже не видела ее такой счастливой. Арчи, в вишневых вельветовых брюках и твидовом пиджаке, тоже сиял от счастья. Краснощекий, с белыми мохнатыми бровями и торчавшими из ноздрей волосками, Арчи выглядел жизнерадостным и донельзя земным. Может, ему и недоставало папиной тонкости, но зато и папиной меланхолии в Арчи не наблюдалось. А уж как Арчи обожал маму! Это читалось в каждом его жесте, даже в том, как он помогал ей фаршировать индейку. Ну не душка ли?

Когда Арчи отлучился в сарай за дровами, я обняла маму за плечи и сказала:

— Мам, у меня для тебя новость.

Больше всего я боялась, что мама слетит с катушек и что, объявив о своей решимости стать матерью-одиночкой, я испорчу ей рождественское настроение. Поэтому я решила обойтись без предисловий и проскочить ужасный миг как можно быстрее.

— Мам, я беременна, ребенок от Джулиуса, все получилось само собой, мы ничего не планировали, Джулиус в курсе, но, по-моему, знать меня не хочет, так что я рожаю сама, волнуюсь как не знаю кто, но все равно счастлива и ты за меня, пожалуйста, тоже порадуйся! — протараторила я, чуть не зажмурившись со страха.

Мама застыла, воздев в воздух руку, вымазанную жиром и начинкой для индейки. По маминому лицу покатились слезы. Ну вот, обреченно подумала я, начинается. Скорее бы Арчи вернулся, при нем мама как-нибудь сдержится. И тут в дверь настойчиво позвонили. Уф, наверно, это Джесси, какое счастье, сейчас она всех успокоит.

— Это Джесси, — сказала я.

Мама обняла меня одной рукой — вторую, вымазанную в индейке, она держала наотлет, будто пытаясь поймать такси, — и завопила:

— Дейзи, доченька, наконец-то! Я уж заждалась! Я тебе никогда не говорила, но я так завидовала своим друзьям — тем, у кого уже есть внуки! А не говорила, чтобы тебя не расстраивать!

На пороге появился Арчи.

— Там к вам пришли, — объявил он.

— Арчи! — Мама запрыгала на одной ножке, как маленькая. — Арчи, я буду бабушкой! Ты представляешь!

Она подхватила Арчи, и оба пустились в пляс.

Я помчалась в прихожую, успев, однако, услышать, как Арчи очень громко ответил: «Отличная новость!», и очень тихо спросил: «А от кого ребенок-то?»

Ну просто сумасшедший дом! Ничего, вот Джесси прибыла, она тут единственный нормальный человек… Но в прихожей Джесси не оказалось. Я заглянула в гостиную — тоже никого. А потом я обернулась и увидела его. Он стоял спиной ко мне, глядя в пылающий камин, но я все равно его узнала.

На звук моих шагов он обернулся. Наши глаза встретились, и он шагнул ко мне.

Джулиус протянул мне баночку зеленых оливок.

— Я помню, что черные ты терпеть не можешь, — сказал он.