В такси, по дороге на свидание с Троем Пауэрсом, я мысленно пробежалась по списку, составленному для меня Джесси: «Что можно и чего нельзя делать на первом свидании после развода». Можно: надеть красивое белье, даже если ты не планируешь переспать с новым знакомым. Но если, господи прости, ты все же оступишься и трахнешься с ним до полного изнеможения, — тут я вмешалась и напомнила Джесси, что речь обо мне, а не о ней, — то не надевай белое, надевай черное.

Идея черного белья вызвала у меня сильнейшие сомнения.

— Разве черное не ассоциируется с проститутками и излишней доступностью? — нахмурилась я.

— В этом весь фокус! Мужики спят с девушками, которые носят черное белье, но женятся на тех, которые предпочитают белое. А ты же не хочешь, чтобы этот Трой на тебе женился? — спросила Джесси, сверля меня пристальным взглядом.

Я не решилась признаться, что разрыв с Джейми не окончательно отвратил меня от идеи замужества. Наоборот, этот разрыв только усилил мой энтузиазм, и теперь я страстно хотела, чтобы в следующий раз брак и выбор белья удались мне правильно.

— Разговор нужно вести так, чтобы он был легким и непринужденным, — поучала меня Джесси. — Ни в коем случае не скатывайся на обмен историями о ваших разводах и уж тем более о разделе имущества. «Я добилась того, что мне отошли бокалы для шампанского, а он, зараза, забрал фотоальбомы — а они были из натуральной кожи! — и порвал в клочки все свадебные фотографии, все, даже на которых были мои родители!» Вот чтобы ничего подобного не звучало! Поняла? Будь бодрой и оптимистичной. Никаких сентиментальных воспоминаний и слезливости. Постарайся не углубляться в детали — о чем бы вы ни говорили. И, пожалуйста, никаких личных излияний в этом твоем типичном стиле: «Ах, может быть, мое сердце и разбито, но я надеюсь, что меня еще ждет чудо и найдется клей, который его склеит». Вот так точно нельзя, даже и не думай. Мужиков подобные сентиментальные излияния отвращают примерно так же, как мягкие игрушки вокруг твоей постели. Однако будь собой. Вернее, нет, не так. Будь умеренной версией себя. Не пей спиртного, ты и так слишком эмоциональна. Ни в коем случае не соглашайся поехать к нему. Но если все-таки согласишься, не спи с ним лишь потому, что проще дать, чем объяснить, почему ты не хочешь. Или потому, что тебе не справиться с его натиском.

В общем, Джесси прочитала мне целую лекцию, и в такси было о чем подумать.

Через двадцать минут я сидела напротив Троя в баре, уже успев осушить одну за другой две порции водки с тоником, совершенно потрясенная тем, что первое свидание после развода окажется такой выматывающей и мрачной нервотрепкой. Дело не во внешности Троя. Он оказался вполне симпатичным: ореховые глаза и седые — точнее, с элегантной проседью — волосы. Ему было лет пятьдесят, и он казался мне сексуальным и в меру пожившим — ну, знаете, производил приятное впечатление мужчины, который точно знает, что и как с вами делать. В разговоре он проявил такт и чуткость, словом, признаки эмоционального интеллекта, а я это очень ценю. В общем и целом Трой показался мне образцовым мужчиной, этаким чистопородным самцом-производителем. Но, увы, не Тем Самым. А я жаждала мгновенного озарения, чтобы сердце сказало «вот он» — потому что за многие годы поисков и напрасных свиданий я ужасно устала.

В какой-то момент я ретировалась в туалет и вытащила из сумочки «Карму свиданий». Открыла на «Свидание после развода: месть или подлинное чувство?». Вот что там было написано: «Возможно, вы уже расстались со своим бывшим, но не пытаетесь ли вы с ним соревноваться?» В точку. Даже страшно. Я почувствовала прилив уверенности в себе. Нафиг правила. Даже если он не Тот Самый, я буду получать удовольствие.

И мы начали нарушать правила. Я выслушала все тягостные подробности его развода. Узнала, что его избалованная красотка-супружница, из разряда «статусная жена», считала, будто он женат на своей работе, и так оно и было. В их браке было все, кроме отношений. Трой слишком поздно осознал, что крепкий брак держится не на деньгах и что не все можно купить. Жена бросила его ради бухгалтера, что, конечно, уязвило Троя до глубины души, а потом отсудила у него невероятную кучу денег. И теперь единственным его утешением была работа.

— Свой первый миллион я заработал к двадцати трем годам! — Трой приметно напыжился. — К двадцати девяти у меня была своя фирма… так что, как видите, я никогда не терпел краха на работе, поэтому то, что Эми разрушила наш союз, стало для меня ударом. Будто я провалил крупное и выгодное дело. Важную сделку.

— И при этом ситуация была вне вашего контроля? — добавила я, стараясь попасть в его тон.

— Абсолютно! Я стал анализировать собственные эмоции, все лето копался в себе, допрашивал себя. Трой Пауэрс против Троя Пауэрса. — Он сложил ладони домиком. — Я пытался понять, в какой степени несу ответственность за этот эмоциональный крах. — Он изобразил кистями рук нечто вроде колеблющихся весов. — Семьдесят три процента? Шестьдесят четыре?

— Шестьдесят девять? — Слова слетели с моего языка, прежде чем я сообразила, что говорю. Кроме того, я поймала себя на том, что повторяю его жесты.

Ой, что это на меня нашло?

— Извините, сама не знаю, что несу…

Трой кисло улыбнулся, словно желая сказать «проехали». Видимо, у любого разведенного на первом после развода свидании бывают свои промахи.

Я воодушевилась. Было очевидно, что травма развода смягчила Троя. Воодушевившись, я забила еще на одно предупреждение Джесси, а именно: не вдаваться в детали, и подробно рассказала Трою, как именно познакомилась с Джейми.

А было дело так.

* * *

Я тогда работала в издательстве «Ладгейт Пресс» в отделе по связям с общественностью — организовывала отзывы прессы о книгах, презентации и все такое прочее. С Джейми меня познакомила Кэндис, девушка из бухгалтерии. Джейми был ее приятелем, он служил в соседней рекламной конторе. Хотя сначала я была против свидания вслепую, но Люси и Джесси уговорили меня согласиться, чтобы вытеснить из памяти горькие воспоминания о Джулиусе Вантонакисе, моей первой любви. За Джулиуса я мечтала выйти замуж, однако всю мою сознательную жизнь он пудрил мне мозги, вешал лапшу на уши и методично разбивал мое сердце: уверял, что любит меня, и при этом трахал все, что движется. Поэтому в конечном итоге я согласилась пойти на свидание с неким Джейми Праттлоком, чтобы только забыть о Джулиусе. Своего рода экзорцизм.

Мы встретились в шесть часов вечера в среду, в вестибюле конторы, где работал Джейми, и в первое мгновение меня не озарило, что это и есть мой суженый. Я не ощутила того облегчения, которое должна ощущать женщина, встретившись с мужчиной своей мечты, с будущим мужем. Я не почувствовала, что это родная душа или что я знаю его лучше, чем саму себя. Мир не окрасился радужным сиянием. Меня не ударило током. Пустота в моей душе не заполнилась. У меня не возникло желания повиснуть у него на шее с воплем «Ах, как долго я тебя искала, где же ты пропадал?». В общем, не случилось ничего из того, на что я рассчитывала.

Джейми направился ко мне, а я быстренько инвентаризовала его одним беглым взглядом. Невнятные черные ботинки. Длинные сексуальные ноги. Темно-синий костюм, плохо сидит, плохого покроя. Рубашка дорогая и модная, но запонки — просто разлюли-малина, жуткая безвкусица: эмалевые божьи коровки. Шатен, волосы густые и непослушные, ресницы — обзавидуешься. Помню, я подумала: «Ничего мальчик, сойдет». Ничего? Только и всего? Неужели моя самооценка тогда упала так низко, что я решила довольствоваться этим «сойдет»?! Я что, выбирала сандвич на подносе в закусочной или вешалку для полотенец?

Внутренний голос орал мне в ухо, что любовь возникает мгновенно, а у нас никакой любви не возникло, но по какой-то причине, до сих пор остающейся для меня загадкой, я решила назначить Джейми на роль Того Самого, Единственного. Почему? Потому ли, что он умел писать письма? Или я была решительно настроена скорее разбить свое сердце, чем опять разочаровать родителей, и потому решила выйти за парня, который не пробуждал мои чувства, но зато был из приличного круга? Да, видимо, именно такую глупость я и совершила.

— Джейми Праттлок, — он протянул мне руку. Я стояла столбом, а он уверенно привлек меня к себе и светски поцеловал в обе щеки. — Ты, должно быть, и есть Дейзи? — Он хохотнул. — Ну, жаль будет, если не так.

От него сильно пахло лимонным мылом. Я заметила у него на щеке порез от бритья, а на воротничке — засохший след крови, и это меня тронуло.

— Извини, что заставил тебя ждать. У меня с работой срок поджимает, дурдом просто. Ничего, если поднимемся в контору?

Он двинулся к эскалатору, и мы вместе поднялись в просторное помещение его конторы. Удивительно, в таких местах работа обычно кипит, как в улье, но при этом невозможно войти или выйти незамеченным. Несмотря на то, что всем нужно было сдать работу в срок, у всех яростно трезвонили телефоны, факсы дымились от перегрузки, все бегали туда-сюда, суетились, пили кофе из пластиковых чашечек, но стоило хоть кому-то войти, выйти или просто пройти между столами, как сотрудники тут же прекращали работать и впивались в движущийся объект заинтересованными взглядами. Я поняла, что нас с Джейми заметили. По-моему, он приосанился и был этим очень доволен.

— Отвали, Аткинс, чего ты тут расселся? — Он спихнул со стула склизкого вида человечка, пристроившегося на его рабочем месте. — Вали-вали, лучше принеси-ка Дейзи чашку чаю. — И Джейми жестом пригласил меня присесть на освободившийся стул.

— Секундочку, у меня еще кой-какие дела, — театральным тоном сказал он. — Отправлю один файл, и все.

Интересно, он всегда разговаривает таким неестественным тоном, будто на диктофон начитывает?

— Можешь пока отправить Кэндис свои первые впечатления. — Он лихо подмигнул и включил мне электронную почту — создал новое письмо и оставил меня за компьютером, а сам уселся за соседний, и его длинные артистические пальцы проворно запорхали по клавиатуре. А я тем временем стала просматривать его адресную книгу в электронной почте. У всех его друзей были имена, точнее, прозвища, вроде Томми-Раздолбай, Чпок, Гы-Гы или Чемпион, что само по себе должно было бы послужить мне предупреждением, но тут я обнаружила, что у нас с Джейми есть общий знакомый, некто Марк Твенки. Я была с ним знакома в студенческие годы, а теперь он работал в Нью-Йорке. Увидев, что в ящике Джейми лежит письмо от Марка, да еще с заголовком «На этом кончим с Дейзи Доули», я забыла о правилах хорошего тона и открыла письмо.

Привет, Джимми, старый мудозвон. Давно не слышались. Да, эту Доули я знаю. Трахнул ее один раз после вечеринки, но, к счастью, она была пьяна в зюзю и наверняка забыла.

В общем, она не совсем дура, общаться с ней можно, но уж очень липнет. Привязчива, как собака, — и недаром, ее мамахен ведь разводит собак. Но бывает и значительно хуже. Мне нравится, что она всерьез слушает, что бы ты ей ни плел. От этого, конечно, крышу слегка сносит, так что поаккуратнее.

Если хочешь с ней перепихнуться, сделай вид, что ты правильный мальчик, напой ей что-нибудь про семейные ценности, ну там, типа, ценишь стабильный брак, детишек, все такое. Она на этом малость двинута.

Удачной охоты, старина.

До связи. Твенки-Хренки

Не знаю даже, что меня больше потрясло: то, как меня воспринимал Марк Твенки или то, в каком тоне Джейми и его приятели общались и особенно говорили о женщинах. «Сносит крышу»? «Не совсем дура»?! «Липнет»?! Это означает предупреждение: берегись, дружище, ей за тридцать, и она отчаянно хочет замуж. Я стиснула пальцами виски. Самое ужасное, что Марк Хренки, или под каким там идиотским прозвищем он фигурирует в числе друзей Джейми, прав. (Эти взрослые мальчики обожают давать друг другу дурацкие прозвища.) Но письмо было сильным щелчком по носу. Да, для них я была всего лишь такой же прилипчивой и отчаявшейся девушкой за тридцать, зацикленной на замужестве. А я-то видела себя совсем иначе: состоявшаяся взрослая женщина, с престижной работой в мегаполисе, из хорошей семьи, со стильными друзьями и стильной квартирой в приличном районе… и все же в душе у меня зияла пустота, потому что я еще не получила Всего, О Чем Мечтала. У меня даже не было парня. С каждой вечеринки я уезжала на такси домой одна. Что еще хуже, я верила в заголовки «Космополитена», которые гласили, что в жизни можно совмещать и счастливый брак, и успешную карьеру, и потому для меня гонка была в разгаре. Но почему я так торопилась? Почему меня всегда терзал страх, что я упущу будущее счастье? Почему, вместо того чтобы посмотреть на Джейми Праттлока трезвым взглядом и спастись бегством, я тронула его за плечо и спросила:

— А ты знаком с Марком Твенки?

— С Марком Хренки? — Он развернулся на стуле и посмотрел на монитор, где все еще красовалось письмо про меня.

Я посмотрела на Джейми, затем сделала гримаску, изображая собачку, прижала руки к груди, как лапки, и сказала «тяв-тяв», а потом «гав-гав». Джейми засмеялся, и я тоже не выдержала и расхохоталась.

* * *

— Только гораздо позже до меня дошло, что он смеялся не вместе со мной, а надо мной! — объяснила я Трою. — Я-то думала, моя остроумная шутка нас объединила, но на самом деле он все это время потешался надо мной. Вот в тот самый миг и возникла схема наших дальнейших отношений.

Я сделала паузу и заметила, что Трой рассматривает меня, склонив голову набок. Хотя на горизонте моего сознания и проплыла туманная мысль, что, возможно, рассматривает он меня с отвращением, было уже поздно. На меня нашла та особая разновидность словесного недержания, которая приключается на свиданиях, — поток признаний остановить было уже невозможно. Я и не пыталась, хотя перед моим мысленным взором всплыл образ разгневанной Джесси, оравшей: «Заткнись немедленно, ты все испортишь!» Но заткнуть этот фонтан было нечем. Я неслась по тонкому льду излишней откровенности, и он зловеще трещал у меня под ногами. Я изливала Трою душу, не упуская ни единой подробности.

Я осушила бокал. Между нами повисло напряженное молчание, моя взбудораженность и кураж прошли, и теперь я чувствовала себя глупо и подавленно. Теперь я поняла, в чем состоит главная опасность таких свиданий разведенных людей: оба рассказывают свои похожие печальные истории, а потом обнаруживают, что больше у них нет ничего общего — лишь взаимная неловкость тех, кто рассказал друг другу о себе слишком много и слишком поспешно. Возможно, Трою стало меня жалко, потому что он сказал — и вполне доброжелательно:

— Похоже, вы с ним не очень-то друг другу подходили.

— Да, это точно. Мы пробуждали друг в друге зверя, — неуклюже отозвалась я. — Когда я вышла за Джейми, то не стала относиться к нему лучше и не полюбила его; я стала хуже относиться к самой себе! Мне было с ним скучно, а когда тебе с кем-то скучно, то сделать так, чтобы стало не скучно, невозможно, ведь верно? — Я подняла на Троя глаза и поняла, что все испортила. Ему явно было со мной скучно.

Трой налил мне еще.

— Не могу себе представить, чтобы кому-то было с вами скучно, — возразил он. — Вы такая открытая, вам нужно… как бы эмоционально предохраняться — от излишней доверчивости.

— Это единственное, от чего мне сейчас нужно предохраняться! — Я горько рассмеялась. — Большинству мужчин такая доверчивость не по нутру. Они находят ее угрожающей.

— А я не большинство. — И Трой посмотрел мне прямо в глаза.

В ту минуту, когда Трой высадил меня возле дома Джесси, даже не попытавшись поцеловать или назначить следующее свидание, я запала на него со страшной силой. Может, потому что он богаче меня? (И почему женщины всегда чувствуют, что им надлежит скрывать свою симпатию к богачам, боясь признать, что толстый кошелек пробуждает в тебе эротическое желание, потому что способность платить — составляющая потенции? Что в этом унизительного?!) Или, может, потому что Трой не делал мне никаких авансов, а мне вдруг горячо захотелось, чтобы он ко мне подкатился? В любом случае, меня возбуждала его сдержанная уверенность в себе, уверенность хозяина положения. Его глаза поблескивали, а взгляд говорил: «Мы оба знаем, что я тебя получу, стоит мне пожелать».

И мне действительно хотелось, чтобы он меня пожелал, и это несмотря на то что я сама была инициатором развода.

То, что Джейми не пытался меня удержать, я восприняла как болезненное отвержение. В ту ночь, мысленно перебирая все подробности свидания с Троем, мучительно анализируя каждое слово и жест, я подумала о том, что от мужа уходишь задолго до того, как собираешь вещи и хлопаешь дверью. Или, как в моем случае, спускаешься по лестнице, пытаясь удержать в охапке косметичку, орхидею и полиэтиленовый пакет с белыми, но уже застиранными и посеревшими трусиками. В тот момент ноги у меня дрожали от боли и напряжения, потому что с утра я перестаралась, слишком сильно задирая их на занятиях йогой. Знало ли мое тело заранее, что я, позанимавшись с утра йогой и помахав ногами в «приветах солнцу», а потом перехватив бутерброд с курицей, пойду домой, соберу вещички и свалю от мужа? Не потому ли мне было в то утро так трудно на занятиях? Не потому ли я чуть не шлепнулась носом в циновку, выполняя упражнение «собака», и таки рухнула на пол из положения «мостик», дрожа, будто желе на тарелочке?

Да, но почему в нашем с Джейми расставании совсем не было драмы? А как же слезы, вопли, рыдания? Где битая посуда? Почему Джейми не стоял на коленях, умоляя меня не уходить, не бросать его, не разбивать ему сердце и не ломать ему жизнь? Но мы оба знали, что всякие искры взаимной симпатии уже давно погасли и нам даже не за что бороться и нечего спасать. И хотя мне ужасно хотелось, чтобы Джейми молил меня остаться и валялся в ногах и хватал меня за щиколотки, не давая мне уйти, как ребенок, не пускающий маму из дома, он не стал унижаться. Не стал вовсе не потому, что росту в нем под сто девяносто и он мог бы с легкостью сломать мне лодыжку, а просто потому, что ему было все равно. Вот это-то и ранило меня в самое сердце. То, что Джейми не стал уговаривать меня остаться. Ему было наплевать. Вместо того чтобы валяться в ногах (ну ладно, стоять на коленях), он развернулся и пошел на кухню жарить себе яичницу.

Мамуля в это время ждала меня внизу, в машине, точнее, в забрызганном грязью микроавтобусе. Когда я спустилась, она кивнула мне в знак поддержки. Я открыла дверцу, и мамины любимые таксы Дуги и Дональд с радостным лаем запрыгали вокруг меня. Пристроив горшочек с орхидеей возле гигантской упаковки собачьего корма, я позволила собакам облизать мне лицо. Потом я плюхнулась на сиденье рядом с мамой. В машине пахло сырой соломой, собачьей мочой и псиной. Запах не из приятных, но для меня привычный и потому успокаивающий и домашний.

Я не могла поднять на маму глаза. Не знала даже, что ей сказать. А что тут скажешь, в самом-то деле? «Извини, мамочка, мне очень жаль тех шестидесяти тысяч, которые ты ухнула на свадьбу моей мечты, потому что муж оказался вовсе не мужчиной моей мечты» — так, что ли? Вместо этого я ругнулась и сообщила:

— Блин, забыла сумку.

— Я сама схожу, побудь пока тут. — Выбравшись из машины, мама постучала по стеклу: Дуги и Дональд смотрели ей вслед, трагически вытаращив глаза, с вытянутыми мордочками, как будто боялись, что она покидает их навсегда. Вот она, настоящая преданность! Не то что у некоторых…

— Я быстро, мои лапочки, — громко сказала мама. — Сидеть. Ждать! Составьте компанию Дейзи, я мигом.

Я глубоко вздохнула. От нервов меня мутило. Это была не просто тошнота, а метафизическая тошнота, ощущение паники: что я наделала, я ушла от мужа, как же мне теперь жить дальше?! Неужели все это наяву?! Неужели я действительно сижу тут, превозмогая панику, вся в испарине и к тому же в дурацких спортивных штанах? И если уж я решила бросить Джейми Праттлока воскресным апрельским днем, почему я не обставила свой уход поэлегантнее? Почему не ушла от него нарядная, причесанная, подкрашенная, сияющая, как кинозвезда? Кстати, а почему я постоянно сравниваю себя со звездами — с Дженнифер Лопес или Энистон, — как будто живу под постоянным прицелом папарацци? А ведь сейчас рядом нет ни одного журналюги с фотоаппаратом наизготовку, ни одного желающего заглянуть в машину и снять мое распухшее от слез лицо, и нет рядом друзей-знаменитостей, помогающих мне погрузить в машину вещи, и нет подтянутого шофера, который умчал бы меня в мой особняк, где я заперлась бы от мира, опустила шторы и сделала подтяжку, чтобы спокойно смотреться в зеркало и свыкнуться со своей новой жизнью. Меня внезапно осенило: все дело в том, что я слишком обыкновенная, заурядная, и вот эта заурядность заставляет меня рыдать: я такая же, как все, я тоже обладаю способностью портить себе жизнь.

А потом я услышала Этот Голос. Вообще-то больше всего он походил на грозный рык разгневанной львицы, которая решила отомстить за своего подраненного львенка и теперь идет убивать охотника.

— Все, что мне было от тебя нужно, — это чтобы ты любил Дейзи, а ты даже с этим не справился!

— Да ваша дочка чокнутая, реально, на всю голову больная… Ее проблемы…

Мама и Джейми орали друг на друга так, что было слышно на всю улицу.

— А твои проблемы в том, что ты не умеешь отдавать, юноша!

— Ни фига себе! А кто же, по-вашему, купил эту квартиру?!

— Ты не умеешь отдавать себя, свою душу. Ты просто понятия не имеешь, что такое душевная щедрость! Вот Дейзи и ушла, потому что ты черствый эгоист! Она прелесть, она тебя любила, а ты все испортил!

Я разрыдалась так, что перестала слышать их вопли. Мое сердце рвалось надвое. Не потому что я побывала замужем за мужчиной, который меня вовсе не любил, но потому, что поняла, как меня любит мама.

Наутро после моего первого свидания с Троем мы с Джесси и Люси пошли в кафе: выпить по чашечке капучино и проанализировать результаты. Собственно, вернувшись со свидания, я уже выдала Джесси краткий отчет, но подробной исповеди еще не было.

— Ты поздно легла спать? — Люси имела в виду мои покрасневшие глаза. Я честно призналась, что с утра плакала.

Люси насторожилась:

— Он тебе не понравился?

Нет. Понравился. Еще как.

Мне просто было невыносимо тяжело опять угрызаться этим подростковым утробным страхом насчет нового мужчины и нашего будущего. Сначала я смаковала все эмоциональные оттенки драмы неудачного брака с Джейми — все эти ссоры, обиды, страстные примирения, — все это было хорошим лекарством от скуки. Но потом драма стала однообразной и тоже мне прискучила.

— Но ведь от тебя не требуется эмоционально завязываться на Троя, — заметила Джесси.

Я созналась, что хотя меня это пугает, но я хочу с ним переспать. То есть мне просто необходимо с ним переспать, чтобы прогнать из своего сознания образ Джейми.

— Секс-десерт, — сказала Люси.

Мы посмотрели на нее в недоумении. Оказалось, что именно так в Лос-Анджелесе принято называть первого, с кем спишь после разрыва, человека, который помогает забыть неприятное послевкусие неудавшейся связи. Джесси заявила, что можно переспать с мужчиной, не вовлекаясь в отношения эмоционально. Решать мне. Но мне показалось, что такой ход годится для маменькиных сынков и разгневанных мужчин.

Я полезла в сумочку за своей очередной заветной книжкой — теперь это была уже не «Карма свиданий», а учебник по самопомощи «Синдром Феникса: из праха к разводу». Джесси глянула на обложку и застонала.

— Если ты намереваешься грузить нас этой психочушью, я пошла.

— Тут написано об эротическом интеллекте! — сказала я.

— Объясни человеческим языком, — потребовала Джесси, стукнув кулаком по столику.

— Тихо ты! Может, узнаешь что-нибудь полезное, — приструнила ее Люси и добавила: — Мне тоже полезен некоторый ликбез в этой области.

Джесси удивленно подняла брови.

— Ничто так не понижает уверенность в себе, как добропорядочный семейный секс, — ответила Люси.

Ну, у Люси и Эдварда, по крайней мере, счастливый брак (разве нет?), поэтому ей незачем заново выстраивать доверительные и близкие отношения с кем бы то ни было. А мне это позарез нужно.

Что касается эротического интеллекта, то суть в следующем: эта штука позволяет тебе выбраться даже из случайной связи, не уронив собственного достоинства. Если ты наделена эротическим интеллектом, то испытываешь радость от мужского внимания и потому пойдешь на что угодно. И при этом никаких сомнений, чувства вины, стыда и прочего! Твой партнер может считать тебя доступной, уродиной, дурой, кем угодно, у него может и в мыслях не быть знакомить тебя с друзьями и мамой, но тебе это будет решительно безразлично, потому что ты все равно словишь от этой истории тот кайф, который из нее можно извлечь. Даже если ты знаешь, какого партнер о тебе мнения. В общем, эротический интеллект заключается в том, чтобы наслаждаться ситуацией как она есть и не рефлектировать, при этом сохраняя хладнокровное достоинство. Кто так умеет, тот в любовных делах просто профессор и академик. Чем ты хладнокровнее и беззаботнее, тем выше твой уровень эротического интеллекта. Ясное дело, после вчерашнего фиаско, когда я вывалила на Троя кучу подробностей своего развода и чуть ли не хлюпала носом у него перед глазами, мой уровень эротического интеллекта определился как близкий к дебильному — еще бы, я в довершение всего запала на Троя, когда мы прощались!

— Послушай, вы даже не целовались, как тут вообще можно говорить об эротическом свидании, что ты порешь? — фыркнула Джесси.

Я возразила, что наличие сексуального желания на первом свидании уже считается за эротический контекст. Важно именно то, что остается недосказанным… и недоделанным. Как раз и правильно, когда тебя доводят до высшего градуса сексуального накала и ты уже ждешь не дождешься, чтобы к тебе прикоснулись.

— Ну, в таком случае у Троя эротический интеллект явно на высоте. — Джесс поднялась, чтобы уйти. — Он ведет тебя именно к тому, чего хочет.

— И к чему же?

— К тому, что ты будешь стоять перед ним на задних лапках, готовая прибежать по первому свисту. Готовая ждать, пока он соблаговолит тебя соблазнить. Это не дело. Перевес сил должен быть на твоей стороне. Заставь его томиться и ждать.

Позже, в электричке, по дороге домой к маме, я опять начала изводиться из-за того, что излила Трою душу. Понятно, он не захотел поцеловать меня потому, что я непрерывно трындела о своем развалившемся браке и о своих несчастьях и просто-напросто не давала ему шанса вклиниться. Интересно, мой «культ искренности», он же манера вываливать все и сразу, делает меня умственным инвалидом по части эротического интеллекта? Раньше мне как-то удавалось неплохо держаться на свиданиях, но теперь, когда у меня на лбу написано «разведена и в отчаянии», женственная загадочность мне не дается ни в малейшей степени. Пара бокалов алкоголя — и я начинаю путать ресторанный столик с исповедальней, превращаясь в существо, даже отдаленно не похожее на сексуальную кошечку или роковую красотку.

Интересно, а если бы Трой не был таким богатым, я бы на него не запала и сейчас изводилась от своих ошибок меньше? Что меня привлекает — он сам или его богатство, стильность, уверенность в себе? Я решила справиться в верной «Карме свиданий». Книга гласила: «Никогда не сравнивай себя с другими». Ага, принято к сведению. Тут зазвонил мой мобильник. Трой? Нет, это была мама, интересовалась, когда я приеду.

Я проснулась спозаранку, но не потому, что меня снедала тревога из-за собственной неустроенности, а от настойчивого лая собак в вольерах. Мама известна на всю страну как заводчик такс, потому что таксы Доули славятся своим надменным нравом. Просто смешно, что такая нелепая собачка, как такса, — головастая, длинная сосиска на кривых лапках, — может держаться с королевским апломбом. Когда мамины таксы смотрят на вас, кажется, что смотрят они всегда сверху вниз, вопросительно приподняв бровь и брезгливо наморщившись. Они очень высокого мнения о себе. Не потому, что им отведен целый рекламный разворот в газете «Мир такс», которую они бы все равно не смогли прочитать, а потому, что они никогда не подводили маму. Вывод в пользу такс — в отличие от моего папеньки.

Итак, Дуги, Десмонд, Доминик, Дездемона, Драйден, Диандра, Деннис, Дасти, Демон, Делия, Ди-Джей, Долька и Дельфиния-Дезире (породистая сука-медалистка в буквальном смысле слова), а также прочие криволапые вислоухие представители славного рода такс Доули никогда не подводили маму. Они могут задирать ножку на диваны и оставлять кучи на маминых обюссоновских коврах в гостиной, грызть ее считаные пары приличных туфель, опрокидывать вазы, тошниться посреди комнаты, выкапывать или опять же орошать ее любимые пионы, но они никогда не подводят маму. Я имею в виду, в эмоциональном отношении. По этой части истеричные, взбалмошные, хулиганистые таксы надежнее любого наинадежнейшего мужика (если такие водятся на свете, в чем я уже не уверена).

Во всяком случае, моего папеньку Дерека, ученого, надежным мужиком точно не назовешь. Лет двадцать назад, вытряхивая карманы его пиджака перед химчисткой, мама выяснила, что отец ей изменяет. Когда она задала ему вопрос в лоб, у папеньки хотя бы хватило совести не врать и не выкручиваться. Он сидел за кухонным столом, на который мама и бросила два «изделия», как она их старомодно называет. Папенька спокойно поднял глаза, устремленные в тарелку. «Ты можешь дать ей отставку?» — спросила мама. Он молчал — пауза длилась всего несколько секунд, но бедной маме она показалась вечностью. Вот, пожалуйста: папенька тоже не боролся за сохранение семьи, за то, чтобы удержать маму. Он не заикался от волнения, торопясь сказать, что он ее любит и что его случайная связь была роковой ошибкой. Нет, он выдержал паузу невозмутимо, с хладнокровием ученого, очень по-мужски… и за эти несколько секунд разбил маме сердце. Думаю, измену мама бы ему простила, но это невозмутимое стратегическое молчание ее доконало. Когда папенька наконец ответил «вряд ли», их двадцатилетней семейной жизни пришел конец. Мама просто схватила сумку и ушла из дома. Она не вернулась, пока папенька не собрал вещи и не покинул нас и семейное гнездо. А в тот день мама прошла две мили в теннисных туфлях, чтобы найти телефон-автомат и позвонить подруге (кстати, с обувью у мамы всегда сложности, она постоянно надевает неподходящую и как-то явилась на чью-то свадьбу в вечернем платье и резиновых сапогах). Больше родители не провели под одной крышей ни единой ночи.

Когда папенька попытался объяснить свое сложное положение — мол, любовница — это его коллега, с которой он вместе делал важный научный проект, — вполне естественно, что такой аргумент не был воспринят как весомый. Неужели папаша всерьез полагал, что мама поймет такую логику: он не хочет рвать связь с любовницей, потому что это может испортить работу над проектом?! Как всегда, папенька поставил карьеру превыше всего. Стоит ли говорить, что, когда выяснился возраст его партнерши — на двадцать лет моложе папаши, — нас с мамой это ожесточило еще больше.

Так что теперь мамин загородный дом превратился в своего рода приют для двух храбрых женщин, за которых их мужья даже не попытались бороться. Ужасно просыпаться в своей бывшей детской с выцветшими розочками на обоях, зная, что мои замужние ровесницы в это время катают детские коляски по парку. Когда я была замужем, каждый визит домой превращался в праздник, но теперь, когда я разведенка и вынуждена жить у мамы, потому что мне больше некуда деваться, я чувствую себя подавленной и несчастной, а старая детская вызывает у меня натуральную клаустрофобию. В таком коротком браке (вот уж воистину он оказался бракованным), как у нас с Джейми, невозможно при разводе получить финансовую стабильность. На выходе получаешь ровно то, что вложил на входе. А потому денег у меня сейчас хватало ровно настолько, чтобы дотянуть до следующего года или чуть дольше — при условии, что я останусь жить у мамы. В отличие от Джейми, крепкого тыла в виде кругленького наследства у меня не имелось, и, опять же в отличие от него, я, выходя замуж, принесла в жертву браку работу в издательстве — по настоянию мужа, между прочим. Вот и получалось, что жить с мамой за городом — единственное, что я могла себе позволить.

Мамин дом выглядит пыльным и запущенным, но это ничего, потому что под слоем пыли все равно просматривается определенное благородство так называемых «старых денег» — благородство старины. Все подобрано со вкусом, и неважно, что атласная обивка на прекрасной старой мебели потускнела, старинные ламы покосились от времени, а постельное и столовое белье поистрепалось. Все это не бросается в глаза, потому что рядом нет ничего нового и сравнивать не с чем. Мы не относимся к нуворишам, то есть новым богатым, скорее, к новым бедным, если можно так выразиться. Здесь, в Котсфолде, это гораздо приличнее, почетнее и в целом лучше. Какая разница, что мама не может себе позволить поездку на курорт или установку нормального горячего водоснабжения (в доме до сих пор старомодные водогреи великанских размеров, и их нагрев обходится в целое состояние). Зато как великолепны бриллианты на въевшихся в руки, неснимаемых старинных кольцах — да, мама не снимает эти кольца, даже когда работает в саду или возится с собаками! Да, мамина сумочка от «Гермеса» уже стала антикварной, ее потемневшая кожа покрылась трещинками, но когда мама берет ее, отправляясь за покупками в город, то, несмотря на дешевую флисовую куртку и простенькую юбку, этой сумки вполне достаточно, чтобы окружающие поняли: моя мама из тех самых.

Когда бы я ни выходила к завтраку, мама всегда не одета. Ей вечно некогда, и она неизменно встречает меня в старом толстом зеленом халате, резиновых сапогах и жемчугах на шее. Разве что губы торопливо тронуты розовой помадой.

— Ну, как прошло свидание с этим банкиром? — поинтересовалась на сей раз мама, занятая каким-то пахучим мясным варевом на старенькой плитке. — Что он из себя представляет?

— Умный. Богатый. Интересный. Состоявшийся, — отчеканила я.

— О Господи, — вздохнула мама. — От таких лучше держаться подальше.

— Мам, ты что, не расслышала? Тебе собачья шерсть в ухо набилась?

— Только не подумай, что такие мужчины кажутся мне непривлекательными, — пробурчала мама. — Когда-то и я была молода, и мужчины такого сорта — властные, состоявшиеся — меня очень даже притягивали. Но, видишь ли, такой тип не остановится ни перед чем, будет давить и даже делать больно, лишь бы все было, как он хочет.

— В бизнесе — да, но не в сфере личных отношений! — возмутилась я.

— Дорогая, он делец, и этим все сказано. У таких вся жизнь — бизнес. Они не делят ее на личное и деловое. Им все едино, и везде они давят, как танк.

Я заерзала и встала из-за стола, потому что в глубине души признавала мамину правоту. Трой ведь сказал, что жена ушла от него потому, что он был женат на собственной работе. Да, но я-то не собираюсь за него замуж, я просто хочу его завоевать. Чтобы доказать самой себе, на что я способна.

Мама пошла за мной в прихожую, продолжая свою мысль.

— Только не повторяй моих ошибок, детка. Нет одиночества острее того, какое испытываешь замужем за мужчиной, для которого на первом месте карьера. С годами от пребывания на втором месте просто тоска берет.

Я обняла маму, потому что знала: ее сердечные раны не зажили и за прошедшие двадцать лет.

— Я просто хочу, чтобы у тебя все было как можно лучше, Дейзи.

— Нет, мам, — мягко отстранилась я, — ты желаешь мне того, что сама считаешь лучшей участью, а не того, чего хочу я.

Сказав так, я поднялась на второй этаж к себе, в старую детскую. А чего я хочу на самом деле? Освободиться от Джейми, избавиться от этой тяги перещеголять его на любовном фронте. Хочу, чтобы мне было наплевать на его победы, на то, что он счастливее меня, что живет лучше, что пользуется большей любовью и процветает сильнее меня. Мне хотелось радоваться за него, а не кипеть от ярости и обиды. Я пролистала затрепанную книжку «Уйти, чтобы спастись», потому что остро нуждалась в мудром совете. «Когда ни один из партнеров не выигрывает, приз получают оба», — гласила книжка. Значит, мне нужно разорвать эмоциональную связь с Джейми, отпустить его, стать независимой. Это и будет моей наградой.

Сидя на кровати, я принялась перелистывать наш фотоальбом. Оттуда выпорхнули фотографии — наша с Джейми последняя рождественская поездка на Барбадос. Вот мы оба сняты в лодке, на фоне небывалого заката — поехали посмотреть на хищных морских черепах. (Купаться я не смогла, потому что черепах привлекает запах крови, а у меня, по закону подлости, как раз были критические дни.) Да, на фотографии мы смотрелись отлично. Прекрасной парой. Но я никогда не забуду, как лежала на песочке, смотрела на лазурное море и в упор не видела всю эту красоту, потому что меня разъедали обида и горечь. У нас с Джейми уже больше не осталось сил притворяться; в общем, если нас что и объединяло, то лишь эта неспособность вдохнуть жизнь в умирающий брачный союз. Мы купались в курортной роскоши и изнемогали от тоски. Наверно, Джейми было так же одиноко и больно, как и мне.

Я знала, что, возможно, потом пожалею о содеянном, но не смогла удержаться и начала вырывать фотографии из альбома так отчаянно, словно это должно было подействовать на меня как обезболивающее. Я больше не могла допустить, чтобы этот мужчина и мои былые мечты, которые из-за него пошли прахом, занимали мое время, мозги и сердце еще хотя бы минуту. (Правда, я решила сохранить несколько снимков: себя в бикини на барбадосском пляже и себя в подвенечном платье — на случай, если я уже больше никогда не буду такой стройной, сияющей и ухоженной.) Какой-нибудь час спустя я уже стояла перед пылающим костром в саду, и щеки у меня горели от жара. Я швырнула в огонь еще и кассету со свадебным видео, на которой почерком Джейми было накарябано «Дейзи и прощай-свобода крошки Джейми». Туда же, в огонь, пошли все фотографии нас с Джейми вместе. Я смотрела, как их яркие краски расползаются в огне, как скукоживается бумага. Над погребальным костром моего брака реяли клочки и хлопья пепла. Увидев, как горят фотографии моей ненавистной свекрови, теперь уже бывшей, — Лавинии Праттлок, — я завопила от радости. Свобода! Больше не придется давиться ее несъедобными бифштексами и изнывать от скуки, играя с Праттлоками-старшими в лото и прочую муру.

Внезапно я набралась мужества и швырнула свадебный альбом в самую середину костра. Наконец-то, год спустя после разрыва с Джейми, я нашла в себе силы сжечь протухшую карму нашего союза. Вот теперь мы точно разошлись, как в море корабли. Конечно, решительные разрывы бывают только в кино, но жест, который я сделала сейчас, казался мне достаточно решительным и эффектным. Я ощутила прилив бодрости и легкости, решила от восторга сделать стойку на руках, но не удержала равновесия и плюхнулась в компостную кучу. Как это на меня похоже.

Потом я отправилась расчищать завалы в своей старой детской. Да, если я хочу сбросить балласт прошлого, надо избавиться от хлама, пусть и памятного! Так что прощай, первая открытка-валентинка, которую я получила в школе, и ты тоже прощай, потрепанный игрушечный песик Снупи. И тут мобильник задинькал, а на дисплее высветился номер Троя. Сообщение! «Привет, Доули! Детка, ты меня впечатлила своим отчетом о разводе, я и слова вставить не мог, так что хочу допросить тебя с пристрастием. Как насчет заглянуть ко мне в гости в следующую среду в восемь вечера?»

Я сгорала от нетерпения.

— И помни, на втором свидании мужчины обычно кажутся не такими привлекательными, как на первом, — наставляла меня Люси, взбивая мне пальцами волосы и выбирая из них термобигуди.

— В перерыве между первым и вторым свиданием мы, женщины, успеваем насочинять о мужчине кучу всего, а потом удивляемся, что он совсем не похож на этот возвышенный образ, — согласилась Джесси.

Мы втроем еле помещались в Джессиной тесной ванной. Все были заняты делом: Люси старалась навести на меня максимальный марафет, а Джесси — успокоить перед вторым и решающим свиданием с Троем. Люси укладывала мои локоны, подрезала посекшиеся волоски, а Джесси выдавала прочувствованный поучительный монолог, который бы снес всем крышу на любом семинаре, призванном убедить публику, что женщине полезнее жить на холостом положении.

— Вбей это в свою прелестную голову, подруга, — вещала Джесси. — Ты не любви ищешь. Ты ищешь приятного времяпрепровождения. — Она схватила кисточку для румян и стала постукивать меня по руке для пущей убедительности в такт своей речи. — Если приятное времяпрепровождение подразумевает связь на одну ночь, то держи эмоциональную дистанцию. Если не сможешь, то он сочтет тебя прилипчивой и настырной, а еще — доступной.

— Так если она переспит с ним сегодня, у него вообще-то будут основания так думать, — вмешалась Люси, не прекращая меня причесывать.

Джесси метнула на нее выразительный взгляд и продолжала:

— Если ты, не дай бог, настолько незрела, что смотришь на жизнь сквозь розовые очки, то пусть они даже свалятся, главное, чтобы презерватив у него не слетел.

— Я не буду с ним спать, потому что у меня месячные! — заявила я.

Джесси только плечами пожала. Ее подобные мелочи никогда не останавливали.

— Что ж, по крайней мере, не залетишь, — покивала Люси.

Я вздохнула. Внезапно вся эта затея показалась мне унизительной, сомнительной и недостойной.

— Вы не понимаете, девочки. У меня нет времени на приятное времяпрепровождение. Мне уже почти сорок.

Джесси в деланом ужасе вытаращила глаза.

— Нет времени на развлечения? Дейзи, ты пессимистка.

— Послушай, дело не в этом, — попыталась объяснить я. — Я прекрасно умею весело проводить свидания. Я знаю, как быть остроумной, но не смешной и не навязчивой. Как бросать вызов, но не доминировать. Как правильно пользоваться столовыми приборами, хотя не уверена, что мужики вообще это замечают. Я просто-напросто искушенный невротик. Я умею разделывать омара и есть артишоки, но штука в другом: я слишком устала, чтобы опять и снова играть в эти брачные игры, которые не приводят к браку. Я просто хочу найти своего суженого и успокоиться на всю оставшуюся жизнь.

Люси отложила щетку, которой все это время старательно орудовала, и выудила из моей сумки «Карму свиданий». Она прижала книжку к груди, потом открыла наугад.

— Отлично! Как нарочно для тебя! Слушай: «Во всем полагайся на воображение, а не на память».

— Ну и в чем идея? — прорычала Джесси.

— Идея в том, что мое прошлое, то есть болезненный разрыв, развод, не должен определять мое будущее, — застенчиво объяснила я. — Тогда я смогу создать себе осмысленное будущее. При условии, что сумею его представить и буду в него верить.

— Отлично. — Джесси хлопнула меня по спине. — Тогда иди и попрактикуйся в осмысленной деятельности с Троем, но только не будь дурой и не рассчитывай, что он придаст этому какое-то значение.

Люси развернула меня к зеркалу.

— Смотри, как классно получилось. Элегантная и соблазнительная растрепанность. Сама естественность. Милый, я как будто только что из постели, и не пойти ли нам в нее обратно, но уже вдвоем.

— Подведем итоги. Я должна выглядеть как потаскушка, но вести себя целомудренно, а если оступлюсь, то воспринять это, как подобает мужчине?

— В точку, — улыбнулась Джесси. — Рутинный секс нужен, чтобы насытить либидо, а не занять сердце.

Люси подняла брови.

— Тебе виднее.

— У меня за последние пять лет было приблизительно четырнадцать мужиков, точнее не скажу, — призналась Джесси. — И это не разврат, а разброс. — Она открыла дверь и выпихнула меня из ванной. — Ну вот, Дейзи, ты в боевой готовности. К чему угодно.

Джесси не понимала одной простой вещи: как бы мне ни хотелось двигаться вперед, не зацикливаясь на прошлом, но физической близости я боялась. После краткого и вполне моногамного брака с Джейми, а также последующего годового воздержания я чувствовала себя неопытной и зеленой девчонкой, но никак не взрослой женщиной. Мне хотелось подросткового пылкого увлечения, в котором страстные поцелуи взасос не обязательно подразумевают доведение дела до койки, а все ими и ограничивается. В те далекие дни юности и неопытности не было ничего похожего на сценарий с распитием красного вина и быстрой прелюдией перед перемещением в спальню. Но теперь, когда на горизонте у меня уже маячил климакс, я просто не могла отказать мужчине в близости, если он накормил меня в дорогом заведении. Мне было бы неловко.

То, что Трой не повел меня ни в какое дорогое заведение, а пригласил на обед к себе домой, окончательно меня покорило. Его «холостяцкая берлога» тоже сыграла свою роль, потому что и она меня очаровала. Трой обитал в просторной квартире на верхнем этаже, каждая деталь которой выдавала превосходный вкус хозяина. По белым стенам были продуманно развешаны большие картины. Особенно мое внимание привлекла одна — пейзаж корнуэльского побережья, края, где жили родители Троя. Море, написанное в глубоких сиреневых тонах, яростно билось о темные скалы. В этом полотне были страсть и поэзия — из чего я немедленно заключила, что Трою присущи хороший вкус и тонкость чувств. Кроме того, он приготовил обед с полным пониманием женских пристрастий: меч-рыбу с чечевицей и свекольный салат, посыпанный петрушкой. Это меня тронуло.

Когда я пошла «помыть руки», то есть заодно поправить прическу и проверить макияж, то не утерпела и по дороге быстренько сунулась в спальню и осмотрела книги. Да, читать он явно любит. Помимо специальной литературы по бизнесу, увесистых томов классики и триллеров тут была потрепанная книжка «Химия или судьба?», последний бестселлер на тему секса и духовности, — он лежал на столике у кровати. Ага. Многообещающе. Может, Джесси ошиблась, и Трой все-таки тоже ищет не просто с кем переспать, а родственную душу? Осмотр ванной также привел меня к утешительным выводам: уютные толстые белые полотенца, хорошее французское мыло… А в столовой выяснилось, что Трой не забыл сервировать полотняные салфетки, стаканы для воды и ложку для салата — мужчины всегда об этом забывают, а некоторые вообще в салат пальцами лазают.

Шампанское было заранее охлаждено, тихо играл ненавязчивый джаз, а беседу Трой вел гладко и остроумно. Он поинтересовался, когда женщина чувствует, что стала женщиной, и этот вопрос показался мне глубоким и тонким.

— Когда понимаешь, что папа не божество и не лучший мамин выбор, наверно, — ответила я, и мы оба расхохотались.

Уж не знаю, смотрела ли я на происходящее сквозь розовые очки или просто сквозь легкую алкогольную дымку от выпитого шампанского, но Трой нравился мне все больше и больше. Сложен он был крепче Джейми, основательнее — не толстый, а массивный, — и казался человеком открытым и прямым. После Джейми, такого скупого на эмоции, общение с Троем было просто блаженством. То, что Трой выглядел таким живым и эмоциональным и все подливал мне шампанского, перевело мои мысли в очень определенное русло. И чувства тоже. Мне не терпелось, чтобы он обнял меня… ну и так далее.

— А теперь скажи мне, Дейзи, — с некоторым нажимом велел он, — что ты больше всего ненавидишь в ухаживании?

Я захихикала:

— Я обязана отвечать?

— Да, потому что у нас допрос с пристрастием. Давай. Правду и только правду.

— А пристрастие где же? Потом? — нахально поинтересовалась я.

Трой усмехнулся.

— Обязательно, детка.

— Ты будешь поражен, — предупредила я.

— В самом деле? — Он со смаком доел последнюю ложку шоколадного мусса. — Ну, попробуй меня поразить.

Я подалась вперед и перешла на шепот:

— Тайное хождение в туалет по-большому.

Трой отложил ложку.

— Что?!

Пришлось объяснить подробнее. Я и вправду ненавидела этот… барьер не барьер, комплекс не комплекс — в общем, проблему. Когда впервые встречаешься с мужчиной, приходится притворяться, что ты по нужде не ходишь, во всяком случае по большой. Ты можешь провести с ним ночь, за которую он изучит твое обнаженное тело во всех подробностях, но психологический барьер все равно останется: ты не сможешь сходить в туалет покакать, или по-большому (так до сих пор выражается моя пуритански настроенная мамуля), раз ты под одной крышей с мужчиной. Сколько раз мне приходилось терпеть и предлагать мужчине пойти куда-нибудь с утра попить кофейку и там, в кафе, пусть это был хоть Макдоналдс, стремительно убегать в сортир, чтобы спокойно покакать…

Когда я закончила объяснять, Трой утирал выступившие от смеха слезы.

— Что ж, я сам напросился на откровенность. Ну ты и персонаж, Дейзи Доули.

Он поднялся и протянул мне руку, я протянула свою и в следующий момент уже оказалась у него в объятиях, и он поцеловал меня. Я ощущала, как энергия его сердца перетекала в мое, точно струя свежего меда. В этом ощущении, будто мы постепенно сливаемся в одно целое, было что-то успокаивающее и надежное. По крайней мере, мне казалось, что это много значит и дорогого стоит. Трой прервал поцелуй, но мне не хотелось, чтобы он меня отпускал. Я даже не осознавала, как мне, оказывается, одиноко и как не хватает физической ласки и нежности. Я заплакала. Сначала просто беззвучно всхлипывала, а потом зарыдала в голос и оросила его плечо слезами.

Трой погладил меня по шее.

— Слушай, если я тебя слишком тороплю…

— Нет-нет, ты не понял. Я плачу потому… потому что муж меня никогда вот так не обнимал.

* * *

— Не могу поверить, что ты с ним все-таки переспала! — заявила Люси, качая головой.

— Не могу поверить, что вы обошлись без резинки! — заорала Джесси.

Интересно, это мне показалось, или все посетители кафе умолкли и с любопытством воззрились на нашу троицу? Так или иначе, щеки у меня запылали, а в голове застучало.

Я закрыла глаза и помассировала пальцами веки. Я и сама не могла понять, каким таким образом мои бастионы пали столь быстро — прямо на втором свидании — и как я оказалась в постели с практически незнакомым мужчиной. Никогда до брака с Джейми я не вела себя так скверно, так почему же статус разведенки заставил меня сорваться с цепи и пуститься во все тяжкие, вместо того чтобы держаться с достоинством и на расстоянии, излучая притягательность?

Когда Трой повел меня в спальню, я пошла за ним покорно, пошла как в тумане. Я доверяла ему, потому что он так замечательно, чутко и ласково утешал меня, когда я заплакала. Гладил по волосам, нежно баюкал.

— Нам вовсе не обязательно что-то делать, — сказал он, — я просто хочу обнимать тебя.

Ах да, старая как мир ловушка. И я попалась как дура, быстрее, чем голодный окунь на крючок. Этому способствовали шампанское, слезы и годовое воздержание. Поначалу мы просто лежали рядом, шепчась и хихикая, и мне казалось, что все спокойно и романтично. Но я по своей свежеприобретенной наивности забыла, каким коварным хищником способен стать в темноте мужчина, разоблачившийся до трусов. Не успела я и глазом моргнуть, как он уже поглаживал и целовал меня тут и там, потихоньку снимал с меня белье, в общем, заводил. Когда дошло до дела, я заикнулась было о презервативе, но Трой уже мчался к цели на всех парах. «A-а, детка, хочу быть в тебе», — с этим пылким вскриком он и кончил.

Я была польщена — на свой лад. Я думала, что мужчина его возраста и положения прекрасно понимает, каковы последствия перехода такой границы. Мне даже пришло в голову, что он принял сознательное и обдуманное решение: мол, метну кости еще раз и посмотрю, что мне выдаст судьба.

Поэтому, когда Люси и Джесси начали меня клевать, я запротестовала: ситуация вовсе не казалась мне такой уж катастрофической. Ведь ясно же, что Трой меня очень ценит. Такой занятой и важный человек, у него в разгаре серьезные дела, ему даже пришлось отвечать на звонки по ходу обеда, но в спальне-то он телефон выключил, а это что-нибудь да значит! По крайней мере, отключил звук, но Трою все равно названивали: телефон безмолвно мигал всю ночь, как будто около постели резвились светлячки. Это было даже романтично.

— Я почувствовала, что мы с ним были по-настоящему близки, — возражала я подругам. — Понимаете, когда он меня обнимал, ощущение было — как за каменной стеной… как от взрослого мужчины, который способен принять на себя груз моих эмоций.

— Да, но не надеть резинку — это как-то не по-взрослому. — Люси поморщилась и отвернулась.

— Знаю, но Трой… он так хотел меня, он вел себя как настоящий мачо… знаете, такой доминантный… ему было не отказать.

— Дейзи, твоя легковерность очень опасна. Это замки на песке, — сказала Джесси.

— Кстати, он тебе позвонил? — поинтересовалась Люси.

— Нет! — отрезала я таким тоном, будто пока что и не ожидала от него звонка. — Слушайте, еще только одиннадцать утра, а у него в разгаре какое-то сверхважное дело.

Я не смогла признаться, что телефон у меня в кармане поставлен на виброзвонок и что я жду хоть какого-нибудь сигнала от Троя с того момента, как вышла из его квартиры. Но ни сообщений, ни звонков не было, и с каждым часом этот факт делался все красноречивее. Кого я пытаюсь обмануть? Ни один мужчина не может быть настолько занят, что ему недосуг набрать коротенькое СМС-сообщение, которое мгновенно изменит настроение женщины. Что-нибудь совсем простое: «Соскучился», «Перезвоню позже», «Позвони мне», «Целую везде», «Отличный вечер», «У тебя отличная попка». Ну, может быть, последний вариант и не самый лучший, но на худой конец хоть что-то. В такой ситуации любой признак жизни от вчерашнего постельного партнера лучше, чем глухое молчание.

Чувствовала я себя кошмарнее некуда. Видимо, я восприняла саму идею Первого Свидания После Развода слишком пылко и тем все испортила.

Неужели Джесси и Люси правы? Неужели Трой просто искал горячую бабенку — хоть какую-нибудь, лишь бы разрядиться, — а я жаждала человеческой теплоты и взаимности подлинных отношений?

Когда я была еще подростком, мама вбила мне в голову такую идею: проявляя сдержанность и скромность в отношениях с мужчинами, ты ничего не теряешь, наоборот, ты в выигрыше. Я усвоила, что покоряться сразу нельзя, что скромность говорить о самоуважении женщины и что мужчина должен как следует постараться, чтобы добиться победы. Если честно, я поняла мамины поучения буквально — до такой степени, что оберегала свои девичьи бастионы на протяжении всей учебы в университете. У нас в общежитии полы были с подогревом, и, помню, я неоднократно лежала на полу рядом с тем или другим парнем, так близко, что ощущала его дыхание, но, хотя мне страстно хотелось, чтобы очередной кандидат сделал первый шаг, ни один из них ни разу даже не поцеловал меня. Видимо, я вела себя так сдержанно и выглядела такой скромницей, что, хотя внутренне я умирала от желания расстаться с невинностью и корила себя за то, что не умею испускать призывные токи (не говоря уже о том, чтобы принимать призывные позы), окружающие парни считали меня первой недотрогой на весь кампус. Неудивительно, что именно меня однокурсники охотно приглашали домой знакомить с родителями. Это было безопасно: в обществе такого синего чулка, как я, семейная встреча пройдет без сучка без задоринки, и родители будут спокойны за свое чадо, которое водится с такой хорошей девочкой. Но, продемонстрировав меня предкам, парень обычно подвозил меня в общагу, после чего вежливо прощался и бежал трахаться к какой-нибудь скорой на передок штучке.

Так что же такое, трам-тарарам, теперь происходит со мной, уже почти сорокалетней, что я практически предложила себя Трою на блюдечке с голубой каемочкой? Разве что не написав у себя на лбу «трахни меня скорее»?

За столиком повисла гнетущая атмосфера, и я решила разрядить ее, сообщив подругам, что у Троя пунктик насчет ухоженной растительности.

— Надо, надо мне заставить Эдварда этим заняться, — деловито сказала Люси. — Видела бы ты, на что похожа наша живая изгородь из лавра!

— Да она не про то! Дейзи имеет в виду — Трой из тех, кто выводит растительность на груди… и на других местах, — бойко объяснила Джесси. — Дейзи, так что, у него везде гладко, и сзади, и спереди, и сверху, и снизу? Давай рассказывай, не томи!

Мы с Люси сморщились.

— Нет, — ответила я.

— Не притворяйся шокированной, — сказала мне Джесси. — Современная женщина вправе ожидать от мужчины такой ухоженности. Скажем, как минимум интим-стрижки.

— Так Трой — метросексуал? Весь холеный и лощеный? — поинтересовалась Люси.

— Нет, но он явно ценит комфорт и умеет его устраивать. Для себя. Мне понравилось.

— Ну, если он эгоист, тогда он точно натурал! — рассмеялась Люси.

Мало мне было испытаний — пооткровенничать за кофе с Джесси и Люси, — так еще папенька пожелал меня видеть. С тех пор как они с мамой развелись, отец регулярно приглашал меня с ним пообедать, и радости от этих встреч было примерно как от визита налогового инспектора. Впрочем, отцу тоже — как будто с тех пор, как он предал маму, отец чувствовал, что уронил себя в моих глазах слишком низко, и общаться со мной ему теперь было тяжело. До того как отец от нас ушел, я едва ли осознавала его присутствие в семье, но вот его отсутствие придавило меня, как гранитная плита. Когда я была маленькой, отец просто существовал, и все — он не был центром моей жизни, как мама, скорее, держался на заднем плане, прятался за газетой или у себя в кабинете, или в саду, занятый подрезанием роз. Ему была свойственна некоторая отчужденность, и он как будто давал понять, что не хочет, чтобы мы занимали его и вообще приставали к нему с разговорами кроме как за столом. И мы слушались. Эти странные, перекошенные отношения людей, обитающих под одной крышей, отношения, которые тогда казались мне несколько фальшивыми, теперь виделись мне просто искусственными. Я никогда не радовалась очередной предстоящей встрече с отцом, но всегда ощущала укол печали по поводу того, что могло бы быть. Каким-то изощренным и садистским образом я винила отца в том, что вышла за такого никчемного мужчину, как Джейми. Во всяком случае, я считала, что папенька виноват в этом хотя бы отчасти. В конце концов, разве причина не в том, что отец не смог стать для меня образцом мужчины и в результате я выбрала не самого лучшего и достойного? Не так давно мне пришло в голову, что, несмотря на все отличия в области интеллекта, у папеньки и Джейми много общего, они принадлежат к одному типажу.

В частности, папеньку и Джейми объединяла патологическая любовь к собственным мамочкам. Я еще в детстве уяснила, что, если, не дай бог, мы с мамой и бабушкой будем тонуть, у отца даже вопроса не возникнет, кого спасать первой — конечно же, свою матушку! Джейми в подобной ситуации поступил бы точно так же. Тони я вместе с ней, Джейми первым делом кинулся бы спасать мамочку, а я могла бы сколько угодно барахтаться, захлебываться и взывать о помощи. Его мамуля, миссис Лавиния Праттлок, все равно обошла бы меня.

В метро, по дороге в Южный Кенсингтон, я постаралась выбросить из головы мысли о Джейми и вместо этого прокрутила в воображении прошедшую ночь с Троем. Да, с утра он был настроен отнюдь не так пылко, как ночью. Он не пожелал понежиться в обнимку, но гостеприимно пустил меня в душ и выдал какой-то дорогой травяной шампунь. Позже, усадив меня в такси, Трой послал мне воздушный поцелуй, и сквозь стекло я поняла по его губам, что он сказал: «Потом позвоню». Ага, два раза.

По дороге в ресторан я постаралась взвинтить себя еще больше. Ну, в самом деле, кому надо назначать свидание мужику, оглушительно чмокающему при каждом поцелуе, будто ребенок, уплетающий пирожное?

Папа уже ждал меня на своем обычном месте в «Таиландском искушении», тайском заведении, где можно было набрать сколько угодно еды на восемь фунтов. Мы давно, уже много лет встречались в этом удручающем месте, где мне не нравилось решительно все — и пластиковые столы, и потертые красные пластиковые стулья, и искусственные лотосы на стенах, и резкий, неприятный свет, в котором кто угодно будет выглядеть как в концлагере, и заторможенные официантки, в любое время суток как будто изнемогавшие от усталости. Все это давно стало неотъемлемой составляющей той ритуальной неловкости и уныния, которые всегда окрашивали мои встречи с папенькой. Да, а еще здесь, среди грязного, жирного пластика, неизменно прохлаждалась какая-нибудь студенческая компания, а в ней обязательно имелся страховидный, непрерывно куривший типчик, который все подкатывался к прыщавой шлюшке-студентке. Но папеньке все это было до фонаря. Несмотря на помятый костюм, пластиковые туфли и галстук с пятном от супа, он держался истинным аристократом, и даже то, что во время еды изо рта у него сыпались крошки, не лишало его важности.

— Ах, Дейзи! — Он встал, чтобы поздороваться.

Как и Джейми, папенька говорит несколько на театральный манер, но еще напыщеннее. Причиной тому — многолетний опыт лектора, поэтому все слова папенька выговаривает по-дикторски отчетливо, чтобы убедиться, что собеседник все понял и записал. И интонирует на редкость нарочито.

— Я прямо из Лондонской библиотеки, — без предисловия начал он. — Прогулялся по Грин-парк, а потом прошел через Викторию. Конечно, не такой живописный маршрут, как через Гайд-парк, но я решил, что он в какой-то мере сглаживает некоторые минусы путешествия.

И папенька продолжал вещать — как всегда, все о своем да о своем, ни о чем не спрашивая меня. Как всегда, я делала вид, что внимательно слушаю, но размышляла о другом. Когда отец наконец соблаговолил поинтересоваться, что я делаю в Лондоне, я выдала ему тщательно отредактированный и подчищенный отчет о вчерашнем вечере — тем не менее довольно мрачный.

— Да, — глубокомысленно заметил мой папенька, — полагаю, что женщине твоих лет нелегко вновь остаться одной, особенно если ты жаждешь иметь детей.

Блеск! Чеканно сказано.

— Жизнь вообще сложна, — заметила я.

Тьфу ты! На глаза у меня наворачивались слезы. Я поспешно зачерпнула ложкой суп и глотнула. Еще того не легче, эта «Радость богов» была невыносимо острой! Я приоткрыла рот и помахала перед ним ладонью, как будто это могло избавить меня от мучений, вызванных щедро всыпанным в суп перцем чили.

— Ты очень мужественная девочка, — сказал отец, пристально глядя на меня своими светлыми глазами.

— Ну, суп, к счастью, не такой уж горячий, — отозвалась я, хотя поняла, что он имеет в виду. Почему я притворилась, будто не сообразила, о чем речь? Потому что не понимала, как отреагировать на папины изъявления любви, ведь они случались у него так редко? Или потому, что я уже слишком привыкла сражаться с мужчинами и поэтому даже не умею принимать знаки внимания? Не могу опереться на подставленное плечо, разучилась это делать и уж тем более не хочу, чтобы плечо подставил отец?

— Я восхищаюсь твоим мужеством, — продолжал отец. — Большинство людей не меняют свою жизнь потому, что у них нет сил ее менять, искать что-то новое. Они не верят, что найдут и тем более заслуживают чего-то или кого-то получше. А ты веришь. Я горжусь тобой, Дейзи.

Слезы градом закапали в мою тарелку. И вовсе не от перца. Я смотрела, как они падают в суп. Неужели я только что услышала от отца слова, которых ждала от него всю мою взрослую жизнь?