Я сидела в приемной лондонской конторы Джулиуса в ожидании собеседования. Возможно, внешне я и выглядела воплощением спокойствия, но на самом-то деле меня просто колотило от волнения. Чтобы напустить на себя деловой вид, я взяла первую попавшуюся газету и начала ее листать, но слова рябили перед глазами, я не улавливала даже смысл заголовков, а фотографии видела как бы не в фокусе. Хорошо еще, что под пиджаком у меня была водолазка и высокий воротник закрывал шею — от волнения я всегда краснею, причем почему-то именно шеей и декольте.

Неделю назад я шарила по Интернету в поисках информации о Джулиусе, и мое внимание привлекла небольшая заметка в колонке светских сплетен. Оказалось, что Джулиус, который все прикупал и прикупал недвижимость, приобрел, в частности, шикарный отель в Нью-Йорке, для которого он теперь искал менеджера по связям с общественностью. Я тут же решила, что подам документы на эту должность — под псевдонимом, договорюсь о собеседовании и, таким образом, смогу без предупреждения повидать Джулиуса. План казался мне чудом смекалки: Джулиусу будет не увернуться от встречи. Я составила завлекательное резюме, уверенная, что моих знаний о маркетинге и рекламе хватит, чтобы резюме привлекло внимание и гарантировало мне собеседование. Так оно и вышло, и вскоре мне позвонила секретарша Джулиуса. Вожделенная встреча была назначена. Ай да Дейзи!

Разумеется, я не утерпела и похвасталась маме своей сообразительностью. Услышав о моей авантюре, затеянной ради встречи с Джулиусом, мама упала в кресло и воскликнула:

— Детка, ну почему ты все время рвешься плыть против течения? Зачем?

Я непонимающе воззрилась на маму, и ее прямо прорвало:

— Тебе обязательно нужно усложнять себе жизнь? Откуда у тебя такие наклонности? Я читала в светской хронике, что Джулиус помолвлен с американкой, миллионершей. Ну зачем тебе понадобилось выходить на него именно сейчас? Ты же напрашиваешься на обиды и неприятности! Или тебе это нравится?

Хм, хотелось бы мне знать, какой меня сейчас увидит Джулиус, как воспримет. Его-то жизнь идет как по маслу, хотя он и не женат. Я даже позавидовала этой гладкости. От развода на душе неизбежно остается тяжелый осадок, чувствуешь себя никчемной и глупой. Меньше всего на свете мне бы хотелось, чтобы меня воспринимали как эмоциональную обузу, однако, когда о тебе известно, что ты в разводе, именно так тебя и видят.

Сидя в приемной, я с интересом наблюдала за секретаршей Джулиуса: этой яркой брюнетке с холеной кожей и поджатыми губами было под тридцать. Она деловито и проворно отправляла почту, писала напоминания, отвечала на телефонные звонки. Поскольку Джулиус ненавидел беспорядок, то и у нее на столе царили корабельная чистота и минимализм, нарушавшийся лишь вазой с впечатляющим букетом белых лилий. Джулиус, как всегда, признавал только белые цветы.

Прозвенел звонок, и секретарша жестом пригласила меня в кабинет Джулиуса. Тут-то я поняла, что мама была права. На пороге меня заколотило ещё сильнее, и я уже нацелилась сбежать, но увидела Джулиуса и передумала. Он сидел за столом, погруженный в работу, — просматривал какие-то документы. Даже кабинет его ничуть не изменился. Современный, залитый солнцем и элегантный. На стеклянной поверхности стола красовалась корзина гардений. Белых, разумеется. За спиной у Джулиуса висела картина с огромной бабочкой ночной синевы, ярко выделявшейся на фоне белой стены. Раздвижные двери вели на крышу, где был оборудован уютный дворик, огороженный живыми изгородями в алюминиевых длинных контейнерах. Джулиус поднял голову не сразу, так что я успела разглядеть в его темной шевелюре седину. И все равно для своих сорока шести выглядел он потрясающе моложаво. Меня так и подмывало сбежать, пока он меня не заметил, но поздно — Джулиус поднял голову. На меня нахлынули противоречивые чувства. Уже одного того, что я очутилась с ним в одном помещении и ощущала исходящую от него сконцентрированную энергию, было довольно. Я поняла, что люблю его больше прежнего.

Отреагировал Джулиус странно: он посмотрел на меня совершенно стеклянными глазами. Он оцепенел. Он забыл, как дышать. Я не знала, как быть: то ли кинуться ему на шею и вернуть к реальности страстным поцелуем, то ли быстренько сделать ему искусственное дыхание. Через несколько секунд он очнулся, но они показались мне вечностью.

— Господи, Дейзи, что ты тут делаешь?

Джулиус встал, обошел стол, приблизился ко мне. Я заметила, что он похудел и его смуглая кожа как будто пожелтела, однако держался он еще увереннее, чем раньше, и это ему шло. Он стал гораздо раскованнее.

— Извини, я понимаю, это безумие… — пролепетала я. — Но мне так захотелось тебя увидеть, вот я и послала резюме под чужим именем…

Джулиус склонил голову набок и внимательно оглядел меня. Вид у него был все еще изумленный. Потом он легко поцеловал меня в щеку, и мои ноздри уловили запах того самого лосьона после бритья, которым от Джулиуса пахло в нашу первую встречу (классического и очень дорогого). Прошедших лет как не бывало. Ко мне вновь вернулось ощущение нашей с ним близости и понимания, острое, будто мы лежали в постели только сегодня утром.

Джулиус прикрыл дверь и указал мне на светлый замшевый диван. Сам сел напротив меня в кресло, положил ногу на ногу и поинтересовался:

— Как поживаешь?

— Ничего, нормально. — Я кивнула.

— Нет, ты скажи по-человечески. — В его голосе промелькнуло раздражение. — Честно.

Все как встарь. Ничего не изменилось. Мы, как и раньше, проскочили светские условности и устремились прямиком к истине, к правдивости, к откровенности. Эта реплика, то, как Джулиус сумел мгновенно напомнить мне о нашем былом взаимном доверии, умилили меня — я прямо растаяла. Однако я помнила, что нужно держать себя в руках, поскольку Джулиус яростно ненавидел — и боялся — внезапных всплесков эмоций.

— Ну, я чувствую, что наконец-то разобралась в себе, стала самой собой, — произнесла я.

— Да, тебе пришлось многое испытать.

Глаза Джулиуса ввинчивались в меня, как бур.

— Это вопрос или утверждение? — уточнила я.

— И то и другое.

Я нервно поправила волосы тем самым слегка кокетливым жестом, который Джулиус на дух не переносил. Он неодобрительно поднял одну бровь, и я рассмеялась.

— Ты изменилась, — сказал он.

— Видимо, недостаточно, — пошутила я, театрально-преувеличенно поправляя волосы во второй раз.

Джулиус улыбнулся, продолжая изучать меня.

— Изменилась-изменилась. Ты стала спокойнее, взрослее. Не такая порывистая.

— Это все от разочарования, — объяснила я.

— Или от развода?

Значит, насчет Джейми он в курсе. Не иначе, Наташа просветила.

— К сожалению, одно почти неизбежно прилагается к другому.

— Ты его любила?

Ого, неужели в голосе Джулиуса прозвучала ревность?

— Как ни смешно, саму идею брака я любила еще больше.

— Он тебя обидел?

Мне опять пришлось напомнить себе, что надо держать себя в руках и не таять. Раз Джулиус задает такие глубоко личные вопросы и держится покровительственно, значит, он до сих пор ко мне неравнодушен.

— Меня обидело то, что Джейми так легко меня отпустил. — Я отвела глаза. Смотреть в лицо Джулиусу я не могла — боялась, что он поймет, как я на самом деле волнуюсь и трепещу и что чувствую. Но он и так понял. Понял, что когда-то давно, отпустив меня замуж за Джейми, обидел гораздо сильнее, чем Джейми при разводе.

— Ну а ты? Как у тебя дела? — спросила я.

— Женюсь, — будничным тоном ответил Джулиус.

— Ты ее любишь?

Он помолчал, потом наклонился ко мне и многозначительно прошептал:

— Ну и вопрос, Дейзи! А как ты думаешь?

* * *

Джесси и Люси ждали меня в итальянском ресторане неподалеку от конторы Джулиуса. Стоило мне переступить порог, как Джесси заметила мой сияющий вид, делано рухнула грудью на стол и простонала:

— Кто-нибудь, разбудите меня, когда этот кошмар кончится! У меня нет сил вытерпеть еще одну сагу о Джулиусе!

Люси впилась в меня глазами:

— Ну, как прошло?

— Я, оказывается, забыла, что быть с Джулиусом — это как получить в жизни билеты в первый ряд.

Джесси сделала вид, будто собирается меня задушить.

— Нет, честно, — мечтательно продолжала я, — он такой… такой замечательный… такой неповторимый… У меня такое ощущение, будто он посыпал меня волшебной пыльцой, как Питер Пэн, и я вот-вот полечу.

— Ага, в страну Нет-И-Не-Будет. Сейчас перекусим, пойдешь домой, смоешь с себя пыльцу и вернешься на землю! — твердо сказала Джесси.

Люси выразительно посмотрела на Джесси, явно призывая заткнуться.

— Ты чего? — спросила она.

Джесси пропустила это мимо ушей и накинулась на меня:

— Джулиус женится, если ты забыла! Же-нит-ся!

— Давайте закажем бутылку вина! — Я поманила официанта и, когда наши бокалы были наполнены, провозгласила тост: — Девочки, за лучших подруг, друзей и… родственные души!

Джесси нервно закурила.

— Дейзи, я тебя умоляю, хватит уже в облаках витать. Не дури. Ты же опять наступишь на те же самые грабли, а я больше не могу смотреть на твои шишки.

Я раздраженно фыркнула и погрузилась в меню. Джесси отобрала у меня меню, взяла за подбородок и развернула к себе.

— Послушай меня внимательно. Джулиус женится на очень богатой, очень красивой и очень молодой особе. Тебе с ней не тягаться. Смирись с этим, и хватит городить воздушные замки. Если бы Джулиус хотел жениться на тебе, он бы об этом заявил еще десять лет назад.

Да, ее слова попали в цель. Вернее, ударили в цель. Мне было больно. Но я и виду не подала.

— Тогда он был еще не готов! — воскликнула я. — А вот теперь мы оба изменились, выросли и дозрели…

Джесси безнадежно махнула рукой и в полном изнеможении повернулась к Люси:

— Слушай, объясни все этой дурехе, я больше не могу.

Люси отставила бокал.

— Дейзи, я прекрасно знаю, ты всю жизнь мечтала, что в один прекрасный день Джулиус окажется мужчиной твоей мечты, прекрасным принцем и так далее, но, по-моему, даже будь он по-прежнему свободен, он все равно тебе не пара. Ты у нас человек романтичный и не понимаешь, что состоявшиеся и независимые мужчины его типа не нуждаются в любви. Им нужно лишь восхищение и преклонение.

— Ты это о чем?

Люси помолчала, собираясь с мыслями.

— Штука в том, что по-настоящему богатые любви боятся. Они стараются держать эмоциональную дистанцию и ни к кому не прикипать, и никого не подпускать к себе, потому что постоянно сомневаются, любят ли их самих или же их кошелек.

Джесси горячо закивала.

— Что касается Алисы Рэндольф, этой его невесты-миллионерши, то в ней Джулиус уверен, потому что твердо знает: ей нужен он сам, а не его деньги.

— Так и мне нужен он, а не его деньги! — возмутилась я. — За кого вы меня принимаете? Я люблю его. И всегда любила.

Джесси смягчилась.

— Мы это знаем, и Джулиус всегда это знал. В том-то и штука.

— В каком смысле? — мой голос дрогнул от разочарования.

Люси ласково похлопала меня по руке.

— Ты и сама знаешь, что какая-то часть Джулиуса прячется. Он научился сам себя изолировать.

— От чего?

— От любви. От реальной жизни.

— Но почему? — проскулила я.

— Потому что он боится.

— Боится?

— Да, боится, что о нем узнают всю правду. — Из груди Люси вырвался прерывистый вздох. — Понимаешь, богатые и состоявшиеся мужчины вроде Джулиуса больше всего боятся, что любящая женщина обнаружит, что они ничем не отличаются от обычных людей.

— В точку, — резко сказала Джесси. — Они больше всего боятся нас разочаровать.

— Господи, как все сложно, как запутано. — Я взялась руками за виски. — Как же быть? Кого выбрать? Неотразимых, амбициозных, но закрытых и эгоистичных альфа-самцов…

— Или же добрых и тактичных мужиков второго сорта? — подхватила Джесси.

— Ага, которые скучнее некуда, потому что лишены победительных повадок хищника, инстинкта убийцы! — язвительно сказала я.

— В конечном итоге инстинкт убийцы убивает часть тебя, — заметила Люси.

Мы с Джесси разом умолкли и уставились на Люси. В ее голосе были нестерпимая боль и опустошенность.

— Кстати, а как у тебя с Эдвардом? — спросила я.

— Так себе, — отозвалась она.

— Вы до сих пор трахаетесь? — со своей обычной бесцеремонной прямолинейностью вклинилась Джесси — врач он врач и есть.

Люси промолчала.

— Значит, уже нет? — Джесси закурила следующую сигарету.

Люси отогнала рукой дым.

— Брак, дети, хозяйство, долгие годы знакомства, гормоны… все это в сумме действует на сексуальную тягу, как дуст на тараканов. Тебе стоит попробовать, Джесси.

— Еще чего! Предпочитаю Дружбу с Преимуществами.

Мы вопросительно посмотрели на нее.

— Да я о рутинном сексе, — бестрепетно пояснила Джесси. — Сейчас нашла себе отличного парня, Фила, он анестезиолог с моей работы. Прекрасно разбирается, что, куда и как вводить. — Она хулигански хихикнула.

— Можешь не рассказывать, это было так прекрасно, что ты свисала с потолка? — спросила я.

— Нет, но до потолка мы достали.

— Чем? — поинтересовалась Люси.

— Тебе этого лучше не знать, — ответила я.

— Вообще-то даже мне на днях удалось взойти на оргазм, — улыбнулась Люси.

Мы рассмеялись.

— Вот именно это я и советую пациентам в качестве средств к укреплению брака, — лекторским тоном объяснила Джесси. — Каждый вечер приходить домой. Стараться, чтобы было чем дорожить, беречь маленькие ритуалы и не забывать о них. Делиться шутками и хранить свои секретные шуточки. Брак — постройка масштабная, но скрепляют ее мелочи.

— Ах ты лицемерка! — воскликнула Люси. — А пациенты в курсе, что ты убежденная потаскушка, органически неспособная к моногамии?

— Еще чего, конечно, не знают!

— Думаю, когда я увижу Джулиуса на следующей неделе, мне надо будет перепеть ему твою арию о семейных радостях, — заявила я.

Подруги подпрыгнули.

— Как?

— В чем дело?

И я торжествующе объявила:

— Он пригласил меня пообедать с ним.

Любовная одержимость заставляет взглянуть на мир по-новому, и невольно начинаешь искать тайный сладостный смысл в простейших и обыкновеннейших мелочах. Когда Джулиус прислал мне электронное письмо — подтвердить время предстоящего обеда, — уже само то, что в письме он обратился ко мне по имени, заставило меня сладострастно вздрогнуть. Это «Дейзи» показалось мне интимным, намекающим на нечто большее, чем просто торопливая электронная записка. Я перечитала письмо Джулиуса раз двадцать, я удалила его в корзину и восстановила, потом опять удалила и еще раз восстановила, и все это время голова у меня кружилась от волнения и влюбленности.

«Дейзи! Почему именно сейчас? У меня в жизни все было легко. Ну, до встречи. Дж.»

В этом послании, полном намеков, звучало такое многозначительное обещание, что невозможно было сказать, к чему же приведет наша встреча. Разумеется, мысленно я прокрутила все возможные ее сценарии, вплоть до счастливого финала, все диалоги с точностью до реплики. Сценарий получался в духе «Краткой встречи», но со счастливым концом в лучших голливудских традициях. Джулиус придет в ресторан и, как только нам подадут напитки, подвинется ко мне, опустив голову.

— Мы оба знаем, что произошло, — скажет он глуховатым от подавляемых чувств голосом.

— Да, — кивну я и добавлю: — Вообще-то я всегда любила тебя.

— Так что, ничего не изменилось?

— Все изменилось. Ты помолвлен и скоро женишься.

Он накроет своей смуглой сильной рукой мою.

— Ты стала совсем другой, — прошепчет он.

— Нет, я все та же Дейзи.

— Вчера, увидев тебя, я вдруг осознал, как ты мне нужна.

— Но как же быть с твоей невестой, Алисой Рандольф? — дрожащим голосом спрошу я. — Уже поздно, Джулиус.

— Для истинной любви никогда не бывает поздно, — ответит он и поцелует мне руку. — Алиса еще совсем юна, она это переживет. Но я не переживу, если снова тебя потеряю.

Камера наезжает, поцелуй крупным планом… и вот, наконец, церковь, алтарь, трепет в сердце…

Безумная, разрушительная, романтическая любовь струилась по моим венам, как сладкий яд, туманила мне голову, билась у меня в сердце, пронизывала меня до мозга костей. Я так страстно жаждала, чтобы у нас с Джулиусом все сложилось, что за обедом, стоило ему начать вести себя не по моему придуманному сценарию, я его мгновенно чуть ли не возненавидела.

Мы сидели в шикарном французском ресторанчике в Челси — приглушенный свет, накрахмаленные скатерти и салфетки, хрустальные бокалы и вездесущий запах чеснока. Джулиус здесь чувствовал себя как дома, потому что все посетители мужского пола были такими же, как он, — преуспевающими брокерами, озабоченными своими процветающими делами. Сам воздух здесь разил богатством. Поначалу я никак не могла вникнуть в то, что говорил Джулиус, потому что была слишком занята глухой враждебностью, возникшей у меня в душе. Я знала только одно: что сама виновата в несбыточности идиотского, романтичного, насквозь сентиментального сценария, в который так глупо поверила. Поэтому я решила уволить свой внутренний голос за то, что он ввел меня в заблуждение. В конечном итоге мне удалось вернуться в реальность и понять, что именно он говорит.

— Я думал, успех дастся гораздо легче, — вздохнул Джулиус, отпив из хрустального бокала красного вина (винтажного урожая, для ценителей). — То есть мне казалось, что если я добился успеха в бизнесе, то успех в остальных областях жизни прилагается автоматически.

Я не очень понимала, к чему он ведет, но на всякий случай кивнула.

И вдруг Джулиус яростно напустился на меня:

— Ты такая наивная, Дейзи! Неужели ты не понимаешь? Если хочешь чего-то достичь в жизни, нельзя жениться по любви. Ни в коем случае. Это слишком опасно.

Что? Он хочет сказать, что любит меня? Я уставилась на Джулиуса, потеряв дар речи.

— Если тебе нужна власть, ты не можешь позволить себе утратить контроль над собой! — продолжал Джулиус.

Он говорил так, будто эта мысль была выстрадана в муках, и я поняла, что завидовать богачам — большая ошибка. Мы-то думаем, что богатство дает человеку сверкающие доспехи, от которых отскакивают любые неприятности, а на самом деле эти доспехи становятся чудовищным грузом и, более того, богатство вовсе даже не доспехи, а источник постоянных проблем и треволнений.

— Неужели не понимаешь? — Голос Джулиуса дрожал от напора эмоций. — Я не могу позволить себе увлечься тобой, то есть отвлечься на тебя.

У меня слезы выступили на глаза, так что я отвела взгляд.

— Дейзи, — взмолился Джулиус, и от этого голоса сердце мое чуть не разорвалось от боли, — твоя избыточная эмоциональность меня пугает. Ты такая открытая, совсем не умеешь скрывать свои чувства, и еще ты такая честная, что я просто не знаю, как с этим быть.

Я уже не пыталась сдержать слезы.

Джулиус протянул мне носовой платок — выглаженный, с крошечной монограммой, вышитой темно-синими нитками в уголке.

— А разве нельзя быть преуспевающим и при этом тонко чувствующим, способным на эмоциональную близость? — спросила я.

Похоже было, что Джулиус обрадовался открывшейся возможности порассуждать на отвлеченные темы — все лучше, чем смотреть, как я слетаю с катушек.

— Смотря что ты имеешь в виду под эмоциональной близостью.

— Она требует открытости даже если при этом ты чувствуешь, что становишься уязвимым. В этом и заключается доверие. И любовь. Они невозможны без риска.

— Но я не могу себе позволить так рисковать — с тобой! — отозвался Джулиус.

Я чуть не завопила «почему же нет?», но собралась с силами и спросила:

— А с Алисой, значит, можешь?

— С ней я не рискую, — объяснил Джулиус. — Она моложе тебя, но в таких вещах разбирается лучше, чем ты. Она понимает суть сделки.

— Сделки? — тупо повторила я.

— Сделка состоит в том, что мы женимся и ведем светский шикарный образ жизни…

— Образ вранья, — поправила я, и Джулиус рассмеялся. Он был в восторге.

— Да, и все у нас шло по плану, — продолжал он, отсмеявшись, — пока не появилась ты.

Когда Люси попросилась погостить у нас с мамой, я поняла, что отношения ее и Эдварда испортились; она была готова оставаться у нас, несмотря на то что у нее внезапно началась аллергия на собачью шерсть. Раньше она ничем таким не страдала, и я решила, что это у Люси от стресса. И вот теперь, непрерывно сморкаясь, Люси с покрасневшим носом сидела у мамы на кухне и часами вслух анализировала свою горестную долю, соглашаясь даже выслушать мнение моей мамы.

— Как вы думаете, миссис Доули, брак может сохраниться после супружеской измены? — спросила Люси.

Мама на мгновение перестала помешивать ложкой собачью похлебку и вздохнула.

— По большому счету, дорогая, вам нужно верить, что супруг на вашей стороне. А когда рядом с вашим супругом возникает кто-то еще, то верить в это становится трудно, потому что он как бы переметывается на другую сторону. — Мама вновь принялась мешать похлебку. — Бывают люди, которые переносят измену, но, боюсь, я оказалась не из таких.

— А почему ты спрашиваешь, Люси? — удивилась я. — Ты что, думаешь, что Эдвард тебе изменил?

— Нет. Самая большая страсть Эдварда — его банковский счет. Кто нюхает кокаин, кто клей, а Эдвард — новенькие банкноты, для него это настоящий наркотик.

— Хм, дорогое удовольствие, — сказала я, наливая себе кофе, — но хотя бы не грязное.

— Вообще-то это я подумываю об измене, — призналась Люси, нервно накручивая на палец локон.

От изумления я плеснула горячий кофе мимо чашки. Несколько капель попали на голову Дуги, крутившегося возле стола, и негодующий таксик с воплем выскочил за дверь. Мама поспешила за ним — утешать.

— Люси, ты что, шутишь? — спросила я.

— Вроде того. — Она чихнула. — Может, мои биологические часы уже и не тикают, зато жажда жизни во мне тикает просто оглушительно. Я постоянно спрашиваю себя: «И это все, что мне полагается в жизни? Больше ничего не будет?»

— Но почему ты хочешь именно романа на стороне?

— Ой, да я не знаю, хочу ли я именно этого. Но я все время думаю, что нет ощущения более острого, чем когда мужчина тебя добивается и больше ни о чем думать не может.

— Даже если это маньяк? — Я рассмеялась и добавила: — Или женатик?

— Тебе виднее, — парировала Люси. — Ах, извини, забыла, что Джулиус всего лишь помолвлен.

Я не ответила на эту подколку и спросила:

— Может, честнее было бы уйти от Эдварда?

Люси вытаращилась на меня в ужасе и даже забыла чихнуть.

— И пройти через все круги ада, которые ты прошла с тех пор, как рассталась с Джейми? Да по мне нет ничего хуже, чем опять стать одиночкой. Впрочем, нет, мать-одиночка с двумя детьми — это хуже. Какой мужчина посмотрит на меня такую?

Тут вернулась мама, неся на руках утихомиренного таксика.

— Любовь начинается как сонет, но брак превращает его в список покупок, — ни к селу ни к городу провозгласила она. — И помни, Дейзи, тебе нужен тот, с кем можно пойти по магазинам, а не стихи читать.

— Хорошо, следующий раз пойду под венец в супермаркете, — сказала я и подмигнула Люси в сторону двери.

Мы перебрались ко мне в комнату, я удобно устроилась на кровати и спросила:

— Ты действительно способна на измену? На ложь, на обман, на все эти хитрости?

— Не знаю, но наша с Эдвардом жизнь и так уже превратилась в сплошную ложь, — ответила Люси. — Со стороны всем кажется, что мы прямо образцовая пара, а мы существуем в какой-то эмоциональной коме. Ты заметила — Эдвард ведь ко мне вообще не прикасается? Только если ему припрет заняться любовью, тогда да, погладит по спине. А потом сделает свое дело — и сразу отворачивается и засыпает. Даже не поцелует после всего! Мне сорок лет, и я хочу быть желанной. Чувствовать это.

— Ну, рано или поздно в каждом браке бывает период застоя, — задумчиво сказала я. — Но, по-моему, измена — неподходящий способ встряхнуться или выйти из застоя.

— Ты права. Просто я тоскую по этому наэлектризованному мгновению, которое бывает перед тем, как мужчина впервые целует тебя.

Я нахмурилась.

— Кто бы говорил о морали! — Люси игриво ткнула меня под ребра.

— Твоя правда, — согласилась я и просияла. — Слушай, я тебе говорила, что в следующие выходные Джулиус везет меня знакомиться с бабушкой?

Люси подскочила.

— Он что, отложил свадьбу с этой Рандольф?

— Нет. — Я тяжело вздохнула. — Если бы все было так просто!

Я знала, что должна была чувствовать себя виноватой, пока томилась и считала дни в ожидании встречи с Джулиусом. Но ничего такого я не чувствовала. А уж в то утро, когда Джулиус заехал за мной к Джесси, я сгорала от нетерпения, и мне казалось, что время тянется ужасно медленно, — я вскочила ни свет ни заря, потому что просто не могла спать от волнения. Джесси уехала в командировку в Бристоль, так что в квартире я была одна. Без трех минут одиннадцать я в который раз посмотрелась в зеркало, проверяя, в порядке ли мой макияж, затем взбила волосы и прислонилась к входной двери, стараясь успокоить дыхание. Да, знаю, звучит жалостно, но я чувствовала себя натуральной Золушкой перед балом. Какая-то часть меня твердо знала: меня ненадолго берут в красивую жизнь, а потом мне придется опять вернуться к своему обыденному существованию — одинокой бездетной разведенки. Но нужно быть ненормальной, чтобы отказаться от приглашения на бал, особенно если оно исходит от Прекрасного Принца собственной персоной!

Когда он позвонил в дверь, я выждала долю секунды, прежде чем отпереть. Знание о том, что Джулиус ждет под дверью, приводило меня в возбуждение. Когда он усадил меня в свой шикарный зеленый «мерседес», я подумала: «Да пусть он сто раз помолвлен и собирается жениться, но сейчас рядом с ним буду сидеть я, а не эта Алиса Рандольф!» Конечно, я понимала, что победа моя весьма относительна, ибо в отличие от «этой Алисы» у меня на пальце обручальное кольцо не сверкало, — и все мне было так хорошо рядом с Джулиусом, мне казалось, что мы такая отличная пара и я настолько на своем месте, что у меня даже не было ощущения, будто я поступаю некрасиво и отбиваю жениха у невесты. Возможно, именно так большинство людей и оправдывают свои сомнительные поступки. В самом деле, если встречаешь вторую половинку, родственную душу, разве это не твоя святая обязанность по отношению к себе — следовать зову сердца, не обращая внимания на то, кто преграждает тебе дорогу к счастью и кого ты отпихиваешь? Да, разумеется, это крайне эгоистичный и эгоцентричный принцип, ну и шут с ним — в этот день я ушла в глухую несознанку и решила действовать так, как велит сердце, и ни на что не оглядываться.

Хотя после многих лет разлуки мы с Джулиусом еще даже не поцеловались, атмосфера в машине все равно была наэлектризована до предела. Джулиус выглядел элегантно, настоящим европейцем: пепельная замшевая куртка и карамельного цвета вельветовые брюки. Я не сводила глаз с его рук, покоящихся на руле. Я вся изнывала от желания оказаться у него в объятиях, испытать его прикосновение, однако я помнила, что в отношениях с Джулиусом ключ к успеху в том, чтобы поддерживать интимность, не переходящую в навязчивость. Нам не было необходимости разговаривать: уже сам по себе тот факт, что Джулиус вез в Сомерсет знакомить с бабушкой именно меня, а не свою Алису, был красноречивее любых слов.

С тех пор как умерла мать Джулиуса, самой влиятельной женщиной в его жизни стала бабушка Грейс. Я уже неоднократно слышала о ней от Джулиуса; было понятно, что он горячо любит и высоко ценит бабулю. Раньше он никогда не предлагал представить меня ей, поэтому сегодняшняя поездка явно имела историческое значение для наших отношений и была в них важной вехой. По дороге я размышляла об одной недавно прочитанной статье, в которой шла речь о том, что чувства бывают заразны и иногда передаются одному человеку от другого без слов. Мне страстно хотелось знать, ловит ли Джулиус исходящие от меня эмоциональные флюиды. Понимает ли, что всю дорогу я, не открывая рта, молча уговариваю его бросить свою Алису (ведь я знаю, он ее не любит) и сделать предложение такой хорошей мне. Поскольку Джулиус был явно погружен в раздумья, я принялась фантазировать о том, что он неспроста повез меня знакомиться с бабушкой: он явно хочет испросить ее благословения, а Алисе дать решительную отставку.

Ох уж эта идеальная, безупречная, треклятая Алиса! С тех пор как Джесси сунула мне под нос ее фотографию из светской хроники, меня снедали жгучая ярость и не менее жгучая зависть к сопернице. Эта девчонка была просто возмутительно молода! Ей едва исполнилось двадцать — почти несовершеннолетняя. На фотографии она была запечатлена на соревнованиях по поло: тощие и отвратительно бесконечные ноги казались еще длиннее в белых джинсах (напяль я такие, была бы похожа на толстоногого шотландского пони). Еще природа наградила Алису невыносимо ровной матовой кожей, какая достается только отпрыскам хороших семей, выращенным в холе и заботе. От нее исходило ощущение прохлады: казалось, этой девице никогда не бывает жарко, а потовых желез у нее вообще не имеется. Но снежной королевой, ледяной недотрогой она тоже не выглядела. Да, а еще у нее были белокурые развевающиеся волосы и блестящие глаза. В общем, полный комплект — обзавидуешься. Единственное соображение, в котором я черпала некоторое утешение, — что девицы этого типа начинают стареть очень быстро и некрасиво. Такое костлявое личико увянет уже к тридцати и даже раньше. Одного не пойму: почему это умные, преуспевающие, победительные мужчины вроде Джулиуса сторонятся ярких неглупых девушек, считая их манипуляторшами, хотя на самом деле именно такие вялые цветочки, как эта сладкая блондиночка Алиса, оказываются самыми безжалостными и давят, что твой танк? Почему Джулиус не понимает, что за этими светскими отрепетированными улыбочками таится четко просчитанный план, от которого Алиса не отступится, даже если придется идти по головам и по трупам?

Внезапно Джулиус прервал мои едкие размышления, и я понадеялась, что мысли он все-таки не читает и не уловил, какие стервозные соображения только что крутились у меня в голове.

— Когда близкий человек умирает, он сразу становится таким значительным, ведь верно? — с глубокой печалью спросил Джулиус.

Я кивнула, попеняв себе на собственную несообразительность: разве сложно было дотумкать, что визит домой, в семью матери, всколыхнет в Джулиусе скорбные чувства? И когда я повзрослею настолько, чтобы понять, что я не пуп Вселенной и окружающие не думают обо мне круглые сутки?

— С того самого дня, как мама… умерла, я думаю о ней почти непрерывно, а при ее жизни я как-то о ней и не думал, — признался Джулиус. — А теперь, когда кто-нибудь из окружающих говорит: «На той неделе навещу маму», я начинаю тосковать по ней.

Я никак не могла впустить в себя боль Джулиуса, потому что сама мысль о смерти моей мамы — какой бы чудачкой она ни была — казалась мне одновременно и ужасной, и невозможной. Между тем Джулиус остановил автомобиль на обочине и взял мое лицо в ладони.

— Дейзи, ты должна понять: моя утрата так велика, что единственный способ справиться с ней для меня — отгородиться.

— Нет, — горячо возразила я, — это не единственный способ, и вообще, он неправильный. Чтобы справиться с утратой, нужно открыть свое сердце и впустить туда кого-нибудь.

(Мысленно я твердила: «Меня, меня, впусти в свое сердце, меня, а не эту моль белесую!»)

Мы ступали по тонкому льду, и я плохо понимала, заражаюсь ли я от него отчаянием или оно возникло у меня в душе само по себе, но факт остается фактом: мне внезапно захотелось уронить голову и завыть в голос.

Я вдруг осознала, что все мы всю жизнь ходим по лезвию бритвы, что жизнь вообще постоянно граничит со смертью и что пересечь эту грань легче легкого, и как же ужасно, когда это происходит.

— Ты не понимаешь? — печально сказал Джулиус. — Я не способен на нормальные отношения. Я даже не знаю, как это бывает.

— В большинстве своем мы думаем, что нормальные отношения означают ответственность за счастье близкого человека, но это не так, — ответила я. — На самом деле мы отвечаем только за свои чувства. Это не значит, что нельзя делиться надеждами или страхами, но сделать другого счастливым или несчастным невозможно.

Джулиус завел мотор.

— Я не могу позволить себе роскошь чувствовать такое, — заявил он.

Сердце у меня колотилось чуть ли не в горле.

— Какое — такое? — спросила я.

Джулиус глянул на меня и заморгал.

— Такое… такие отвлекающие эмоции. Ладно, поехали, а то опоздаем.

Гостиная бабушки Джулиуса произвела на меня сильнейшее впечатление: это было просторное помещение с зеркалами в золоченых рамах и массивными светильниками с хрустальными подвесками. Ну просто музей, да и только! Джулиус распахнул застекленные двери, сквозь жалюзи которых просачивались косые полоски света; за ними оказались еще одни двери, а когда он распахнул и их, я ахнула и онемела. Передо мной была настоящая оранжерея, причем огромная, с готическими окнами — высокими, уходящими под сводчатый стеклянный купол потолка. Под куполом был натянут сетчатый тент, что создавало эффект колониального стиля. Между клумбами, густо засаженными тропическими растениями, извивались гравиевые дорожки, а в центре оранжереи, посреди овального пруда, бил фонтан. На поверхности пруда колыхались водяные лилии, над водной гладью свисали листья банановой пальмы и темно-розовые цветы гибискуса. Бугенвиллия, согнутая под тяжестью алых и фиолетовых цветов, теснила пурпурные рододендроны, а белые купы олеандров соседствовали с авокадо. От этой красоты и пестроты захватывало дыхание, но меня привели в такой восторг и изумление не сами растения, а сотни бабочек, которые порхали под куполом и обседали каждый цветок и лист.

— Вот поэтому я и хотел привести тебя сюда, — сказал Джулиус. — Разведение бабочек — это мое хобби. Мое убежище.

Я всегда подозревала, что в целях самозащиты Джулиус придумал себе какое-то убежище или прибежище, но меня поразило, что он так долго скрывал от меня свое увлечение.

Джулиус наклонился над одним из множества низких лотков, наполненных водой, которые были расставлены там и сям на дорожках. В воду он положил какой-то яркий пакетик или подушечку — я не поняла что и полюбопытствовала вслух.

— Это так называемая подушечка-подкормка. Бабочек привлекает цвет, и они садятся на подушечку подкормиться. Таким образом восполняется зимний недостаток нектара. — Джулиус показал на потолок. — Вон еще.

Я задрала голову и увидела, что из-под купола свисают на шнурах закругленные лотки, выполненные в форме цветов.

— Бабочки пьют сквозь отверстия в кромке. Иди-ка сюда и посмотри вот на это, — Джулиус поманил меня за собой к олеандровому дереву и показал на его листву. С листьев олеандра свисало нечто вроде металлических капель, больше всего напоминавших крошечные золотые самородки.

— Это куколки бабочки, которая называется королевской синей полосаткой. Куколка мимикрирует под дождевую каплю. Летом на одном кусте может скапливаться до пятнадцати куколок, и тогда он буквально сверкает.

Я разглядывала олеандр.

— Бабочки — очень хрупкие создания, — продолжал Джулиус, глядя под купол, где пестрели в сетчатом тенте десятки бабочек. — Они так уязвимы, что меня удивляет, как они вообще решаются вылупиться из куколок. Им может повредить что угодно: избыток тепла, недостаток тепла, избыток влаги, недостаток влаги — и на каждой стадии развития они рискуют погибнуть или деформироваться. Никогда не трогай бабочку руками — кислота с человеческой кожи для нее губительна. Трогать бабочку можно только кисточкой для рисования. У меня здесь созданы идеальные условия. Например, температура поддерживается строго между семьюдесятью пятью и восемьдесятью градусами по Фаренгейту.

Я смотрела, как Джулиус точными, опытными и осторожными движениями трогает листья, как разглядывает своих питомиц, и внутри у меня все таяло и плавилось. Нет ничего лучше и соблазнительнее, чем зрелище мужчины, делающего что-то легко и опытно — будь то танец, прыжок через изгородь, катание на лыжах или парковка машины в узком зазоре между другими. Такое зрелище заводит женщину. Собственно, физическое влечение может возникнуть из самых обыденных действий — например, парень внезапно начинает казаться тебе сексуальным, когда он выносит мусор, колет дрова, занимается стиркой или лущит орехи, но Джулиус и бабочки… это было невероятно. Я внезапно открыла для себя контраст между Джулисом решительным, хладнокровным и безжалостным — и незнакомым мне тайным Джулиусом, нежным и осторожным. Это открытие стократ усилило его притягательность для меня.

— А знаешь ли ты, что основная цель и смысл жизни бабочки — это продолжение рода? — спросил Джулиус. — У них совершенно фантастический брачный ритуал. Брачный танец самца состоит из особого рода движений и ударов крыльями, потому что на верхних крылышках у него размещаются особые андрокониальные чешуйки, которые в ходе брачного танца выбрасывают феромоны-афродизиаки, или так называемую любовную пыльцу. Поэтому, когда самец хочет совокупиться с самкой, он смыкает у нее над усиками свои крылья и осыпает ее любовной пыльцой. Потом он начинает чертить вокруг нее полукруги. А когда самка тоже приходит в готовность, она поднимает крылышки и подставляет самцу свое брюшко.

Джулиус обошел меня по дуге, описав полукруг, а я в шутку приподняла свитер, дав ему полюбоваться на мой животик (чего уж там, отнюдь не идеальный). Джулиус сощурился, и мы одновременно рассмеялись. В это мгновение я ощутила с ним настоящее родство душ. И еще в этот самый миг я чувствовала, что моя соперница, Алиса, повержена, потому что в отличие от нее у меня есть крупное преимущество — я умею забавлять и смешить Джулиуса. Он посмотрел на меня с нежностью и поманил к дверям.

— Пойдем, а то тут невыносимо душно. Прежде чем познакомить тебя с бабушкой, хочу показать тебе кое-что еще.

Словно желая направить мое движение, Джулиус положил руку мне на поясницу, и я почувствовала, что таю под его ладонью, — и не то что не отстранилась, а, наоборот, сделала движение к нему.

— Хочешь, скажу одну из причин, по которой меня в детстве чаровали бабочки? — спросил он. — Так вот, потому что бабочки — хрупкие, но умеют выживать. У них практически отсутствует родительский инстинкт в отношении потомства. — Джулиус смерил меня взглядом. — Если не считать того, что они выбирают надежное и безопасное место для кладки яиц.

У меня вдруг выступили слезы на глазах, и я быстро смахнула их с ресниц.

Джулиус провел меня на второй этаж, мимо целого ряда дверей. Некоторые комнаты стояли нараспашку, и я мельком успела заметить элегантные спальни — с кроватями под атласными покрывалами, с пышными шелковыми одеялами, с ночными столиками, на которых красовался неизменный набор: старомодная жестяная коробочка песочного печенья, хрустальный кувшин с водой и хрустальный же стакан. Дом наполняла роскошь, лишенная показушности и вульгарности, старые деньги сочетались здесь с безупречным вкусом. Джулиус ввел меня в свою комнату, сел на постель и жестом пригласил меня сесть рядом. Он сидел так близко, что на меня пахнуло его одеколоном. Чтобы проникнуться бесценным моментом, я прикрыла глаза и вдруг почувствовала, что Джулиус вкладывает мне в руку какой-то маленький округлый предмет. Я открыла глаза и увидела ярко-голубое яйцо Фаберже.

— Господи, это просто невероятно! — ахнула я.

— Открой его, — предложил Джулиус, накрыв своими пальцами мои, дрожащие. Сердце у меня колотилось так громко, что я подумала — как бы Джулиус не услышал. Я нажала на кнопочку сбоку, верхняя половинка яйца откинулась, и моим глазам предстала усыпанная драгоценными камнями бабочка. Я в жизни не видела такой драгоценности, ничего подобного — даже отдаленно. Свет, падавший из окна, играл разноцветными искорками в сапфирах, рубинах и изумрудах.

Я рассматривала яйцо и бабочку, в немом восторге изучая изумительно тонкую работу ювелира. Надо же, как искусно сделано! Потом я бережно закрыла яйцо и положила на ночной столик. Джулиус откинулся на подушки, я легла рядом, и он взял меня за руку.

— А ты знаешь историю яиц Фаберже? — спросил он.

— Знаю только, что они из России, — ответила я.

— Именно. В тысяча восемьсот восемьдесят пятом году император Александр Третий заказал первое пасхальное яйцо для своей супруги, императрицы Марии Федоровны. Оттуда и пошла традиция, которую прервала лишь революция. Прелесть яйца в сюрпризе, в элементе неожиданности, ведь внутри подарок. — Джулиус пожал мою руку.

— А что было внутри самого первого яйца? — заинтересовалась я.

— Крошечная золотая курица с рубиновыми глазками. Скорлупа была из золота, а эмаль — белая. Каждое яйцо требовало примерно года работы, и в его оформлении должно было отражаться какое-нибудь значительное событие прошедшего года. В общем итоге дом Фаберже изготовил для русского царствующего дома пятьдесят яиц.

— Это яйцо тоже было сделано для царя?

— Нет. Когда яйца вошли в моду, их стали заказывать Фаберже и другие состоятельные русские. Мой отец купил это яйцо в Нью-Йорке у какого-то антиквара в начале шестидесятых. — Джулиус помолчал. — И подарил матери на мое рождение.

Я повернулась на бок, чтобы заглянуть Джулиусу в глаза.

— И поэтому она оставила его тебе?

Джулиус тоже повернулся, и теперь его дыхание щекотало мне лицо. Но мы не соприкасались. Мы лежали так близко, что я видела упавшую ресничку у него на щеке.

— Думаю, можно предположить, что она оставила его мне, — медленно произнес Джулиус, — вместо прощальной записки. Перед самоубийством. — То, как он произнес последнее слово, заставило меня вздрогнуть. — Около моей постели она оставила это яйцо, а моему брату Пирсу — записку.

Он пристально смотрел мне в глаза, ожидая правильной реакции. Момент был критический, я понимала, что действовать нужно очень деликатно, иначе я все испорчу. Одно малейшее движение в неверном направлении — и я спугну Джулиуса, как охотник — оленя, молниеносно исчезающего в лесной чаще.

— Что ж, она выбрала надежное место для кладки, — мягко сказала я. Мне показалось, или на лице Джулиуса мелькнул намек на улыбку?

— Но записки она мне не оставила… — как бы про себя повторил Джулиус, точно сообщая мне о себе самую интимную подробность, какую только можно открыть.

— Джулиус, — сказала я, — ей не было необходимости это делать. И так все яснее ясного.

Он заключил меня в объятия и зарылся лицом в мою шею. Потом глубоко вздохнул, это был вздох, полный облегчения и сожаления.

— Иногда мы решаем похоронить желание, которое кажется нам невыполнимым, — неловко начала я, — решаем, потому что не в силах вынести боль. Но тут есть одна опасность: рискуешь забыть, каково это — испытывать желание, и если ты больше его никогда не ощутишь, то потеряешь часть себя.

Джулиус посмотрел мне прямо в глаза. Он все понял. Он понял, что на самом деле я говорила: «Ты достоин своего желания. Не бойся. Выбери меня». Я ждала его согласия или хотя бы поцелуя, но, как всегда, получилось, что я со своей пылкостью зашла слишком далеко — и слишком быстро. Джулиус отстранился и сказал:

— Пойдем, а то к ланчу опоздаем.

Весь ленч я пребывала в каком-то странном состоянии, будто время от времени моя душа отделялась от тела. Я слышала, как Джулиус о чем-то беседует с бабушкой, но слов не понимала и принять в разговоре участия не могла. Вместо этого я смотрела на них как бы сквозь призму своего отчаяния. Все понятно. Джулиус водил меня в оранжерею смотреть бабочек и читал о них лекцию нарочно: таким образом он аллегорически объяснил, почему не может дать отставку своей Алисе и жениться на мне. У него есть работа, есть это тайное хобби, и ему хватает. Так ему спокойнее. А от любви одно беспокойство. Вот что он хотел мне сказать.

Я смотрела на его бабушку Грейс, на ее точеное лицо с высокими скулами, на седые локоны, на бриллианты, вздрагивавшие у нее на шее, и отчаянно ей завидовала. Не только ее хрупкой красоте (я заметила по-старчески вздутые вены у нее на руках и еще то, что кольца слишком свободно болтаются на ее похудевших пальцах), но ее самообладанию. В Грейс была какая-то внутренняя уравновешенность, полное приятие существующего порядка вещей, точно она очень рано поняла, что не стоит истощать запас сил, пытаясь плыть по течению. Она слушала внука, и ее голубые глаза лучились теплотой. Было ясно, что она нежно любит Джулиуса. Интересно, ее не удивило, что Джулиус привез меня, а не Алису? Поняла ли она, в чем дело? Под ее светским шармом таилось какое-то уверенное знание. Но какое? Что она имела в виду, когда после ланча, выслушивая мои благодарности, слегка потрепала меня по руке? Может, она внушала мне, чтобы я оставила ее внука в покое? Но как я могла отступиться, сдаться, да еще в разгар битвы за счастье? Вот так вот взять и просто отказаться от Джулиуса? Немыслимо.

На обратном пути в Лондон мы оба не проронили ни слова. Молчание не было напряженным, но и расслабленным его тоже назвать было нельзя. Скорее, это было усталое молчание побежденного. Что еще можно было сказать?

Мы с Люси нежились в джакузи, и пузырьки лопались, брызгая горячей водой нам в лицо. Дело было в дорогущем салоне красоты — ну просто образец для глянцевого журнала, — а сам салон примыкал к дорогущему же загородному отелю, и нас окружали до тошноты уверенные в себе состоятельные люди. Остальные посетительницы салона, все как одна длинноногие и холеные, держались так, будто хождения в такие салоны и приведение себя в запредельно гладкий вид были для них привычны с рождения — будто все эти невероятные (и по дороговизне тоже) процедуры были для них все равно что чистка зубов. А я дивилась экстравагантности и роскоши заведения не меньше, чем их уверенности в себе. Идея принадлежала Люси: она устроила нам такой гламурный девичник на выходные за счет кредитной карточки Эдварда, и это для нее имело глубоко символичный смысл. Я вся испереживалась по поводу Джулиуса — до такой степени, что попросила у Люси помощи, сказав, что самой мне никак не справиться со своим внутренним вредителем, который все портит.

— Понимаешь, — объясняла я, — у меня не получается остановиться, я все время грызу себя за то, что поступаю неправильно, и самооценка у меня все падает и падает, а я все осыпаю и осыпаю себя упреками. Каждый раз, когда мои отношения с мужчиной — или, как сейчас, зарождающееся возобновление былых отношений — рушатся, я всегда впадаю в состояние яростного целомудрия и просто не могу себе представить, что меня обнимет и поцелует кто-то другой. — Я поболтала ногами. — Если не считать этой треклятой ночи с Троем, я пощусь уже тринадцать месяцев. Больше года без секса!

— Ведешь подсчет? — засмеялась Люси.

Почти так. Мне не составило труда вспомнить, когда я последний раз была в постели в Джейми — ровно за десять дней до того, как ушла от него. И вот тут таилась одна странность, объяснить которую мне не удавалось: секс у нас до последнего момента получался замечательный! Да, химию ничем не объяснишь. С Джейми мне было скучно до тошноты, но достаточно нам было принять горизонтальное положение, как с ним становилось хорошо. В наших отношениях появлялись честность и открытость. Думаю, мы только в постели их и сохраняли, потому что, как ни странно, в постели нам было незачем притворяться и врать.

Подлинная страсть граничит с разрушением, потому что когда у тебя тесные отношения с человеком, то тебе кажется, что нужно обязательно жертвовать частью себя. Именно так и получалось у нас с Джейми. Мы были полны страсти и в то же время антагонизма и продолжали жертвовать собой и своим счастьем, пока в конце концов что-то не сломалось. А вот на отсутствие сексуального влечения мы никогда не жаловались — может, нам просто нужна была необходимость выпустить пар? Физически сбросить эмоциональное напряжение, обиды?

— Я тоскую без секса, — честно призналась я. — Ну, не совсем так, скорее, без интимности, без близости. Не то чтобы у меня имелся богатый опыт по части эмоциональной близости. Мы с Джейми никогда не лежали в обнимку, не болтали ночи напролет, не делились секретами и не хихикали до рассвета.

— Тебе, по крайней мере, не приходилось планировать секс строго по расписанию, — вздохнула Люси. — При детях не разгуляешься, никаких импровизаций. И потом, он такой предсказуемый. Нажимает мне на соски, как на кнопки управления клитором. Вообще обращается со мной как с пультом-дистанционкой. А все, что мне нужно, — это чуточку нежности, ощущение подлинной эмоциональной связи. Вовсе не эти торопливые прелюдии, будто он пробегает по списку и ставит галочки: тут, тут и тут, ну, теперь можно переходить к делу, отметился.

Я протерла глаза — в них попала вода.

— Как трудно добиться, чтобы все было нормально, согласна? — спросила я. — Мужчины, секс, общение, эмоциональное равновесие, самореализация, чувство, что ты ощущаешь себя полноценной женщиной и поэтому состоявшейся личностью. Как хочется, чтобы, когда мужчина тебе нравится, когда ты от него без ума, быть уверенной, что и он относится к тебе точно так же. Я уже начинаю думать, что на свете нет ничего вечного и надежного — любые отношения хрупки, даже те, которые кажутся очень прочными. А самые счастливые люди — те, кто умеет с благодарностью принимать и ловить краткие просветы счастья. Даже самые крошечные.

Люси пожала плечами, словно хотела сказать «может, и так». Мы помолчали, а потом я призналась:

— У меня появился странный тик. Какой-то живчик под глазом все время дергается.

— Это у тебя от нервного перенапряжения, — объяснила Люси.

— Скорее, от затяжного сексуального воздержания.

— Нет-нет, тогда бы тебе снилось, что у тебя выпадают зубы, — возразила она.

— Вот утешила, — откликнулась я. — Мне именно это и снится.

Позже, когда мы перебрались в сауну, я не выдержала и заскулила:

— И что мне теперь делать? Как быть? Ни работы, ни дома, ни мужика. Жизнь кончена. Я просто-напросто неудачница.

— Дейзи, тебе нужно найти работу, — настойчиво посоветовала Люси. — Ты еще слишком молода, а потому тебе нельзя распускаться и превращаться в еще большую одержимую невротичку, чем ты есть сейчас.

Я согласилась. За те три года, которые я провела без работы, будучи замужем за Джейми, я ничуть не отдохнула и не расслабилась и не спланировала будущее. Мне было так скучно и я настолько ничего не делала и не достигла, что у меня напрочь пропала уверенность в себе — до дрожи в коленках. А теперь у меня кончались деньги. Тот запасец, который у меня имелся после развода с Джейми и продажи квартиры, уже почти истаял. Платить за себя во время наших совместных с Люси и Джесси вылазок в рестораны я еще как-то могла бы, но только при условии, что останусь жить у мамы. О поездке куда бы то ни было или об обновках мечтать уже не приходилось, я уже не говорю о таких взрослых затеях, как обзаведение собственным жильем по ипотеке. Вот поэтому я чувствовала себя как животное, попавшее в капкан. Я застряла, увязла, и эта ситуация не сулила ничего хорошего, потому что я не видела никакого выхода для дальнейших перемен или роста.

Знаю, я поступила неправильно, но, вернувшись после выходных домой к маме, я не удержалась и отправила Джулиусу электронное письмо следующего содержания: «Преуспевающим быть нетрудно. Трудно быть преуспевающим и реализовавшимся в жизни. А преуспевание без самореализации — это неудача». Отправив письмо, я принялась ждать ответа.