Люси пронеслась мимо Сюзи, поджав губы. Я восхитилась ее самообладанием: надо же, не накинулась, не наорала, глаза не выцарапала, за прелестные белокурые локоны драть не стала — а я бы на месте Люси точно не удержалась. Люси же вообще не позволила себе уронить собственное достоинство. Железный самоконтроль! Она просто вошла в дом и закрыла за собой дверь, четко показывая сопернице, что эта территория — ее, а не Сюзина. Таким образом, мы с Майлсом и любовницей Эдварда остались на крыльце. Момент был неловкий, что и говорить. Сюзи уронила лицо в ладони и расплакалась. Майлс присел рядом с ней и начал ее утешать. Я устроилась двумя ступеньками ниже, разрываемая противоречивыми чувствами. Сюзи, всхлипывая, жаловалась Майлсу на Эдварда. Она, оказывается, понятия не имела, что брак Эдварда вполне процветает: когда они только познакомились, Эдвард напел ей, будто женат чисто формально и с женой давно не живет. Да, в буквальном смысле тоже, то есть не спит. А еще он утверждал, что это Люси не дает ему развода из чистой вредности. Я слушала все это, онемев от изумления. Оказывается, Эдвард действительно обещал Сюзи, что уйдет от Люси и переедет к любовнице в тот самый день, когда она позвонила его жене. Звонок Сюзи был последней отчаянной попыткой закрепить свои позиции — ведь она полагала, что брак Эдварда и так распался, и считала, что это веская причина для развода. Она хотела уговорить «злодейку» Люси! Но как только Эдвард понял, что Сюзи узнала о его вранье, он взбесился и перестал отвечать на ее звонки. Теперь он вообще пожелал, чтобы она съехала с квартиры, которую он для нее купил, потому что он решил продать это жилье.

Я тоже закрыла лицо руками. Знакомая история, до боли знакомая, и до боли напоминает мою эпопею с Троем Пауэрсом. Ладно, положим, женат он не был, но тоже из шкуры вон лез, чтобы меня очаровать, а потом так и не позвонил, а потом, когда я забеременела, вылил на меня ушат ледяной воды своим циничным отношением. Эдвард тоже оказался из таких: пообещал сложить к ножкам Сюзи весь мир, а потом взял и отыграл назад. Ну почему мужики всегда отыгрывают назад и бесятся? Можно подумать, что ими управляют две полярные силы, тянущие в разные стороны. Вот буквально только что он — примерный муж и отец, кормилец семьи, который делает детям тосты на завтрак или ласково стряхивает ресничку со щеки усталой жены и целомудренно целует ее на прощание, а потом он — шасть за порог — и тут же преображается, и уже в обеденный перерыв, ослабив галстук, он тискает в машине какую-нибудь скучающую цветущую молодую мамашу и нашептывает ей на ушко свои самые грязные фантазии. Сегодня он смотрит на тебя с таким обожанием, будто ты единственная женщина в мире, а завтра ты сообщаешь ему какие-нибудь не слишком приятные новости, и он весь ощетинивается, как дикобраз, или прячется в панцирь, словно черепаха. Или вообще смотрит сквозь тебя, будто вы незнакомы. Почему у большинства женатых мужиков, как только брак превращается в рутину, развивается какой-то эмоциональный аутизм? Можно подумать, что, даже если мужчина состоялся как профессионал, он не сможет спать спокойно и будет терзаться, если какая-нибудь сексуальная кошечка не поет ему комплименты и не смотрит на него круглыми обожающими глазами снизу вверх! Можно подумать, что от семейной жизни у женатиков катастрофически падает… не то что вы подумали, а самооценка, и нужна свежая баба, чтобы ее поднять. Но как жене и матери удержать мужчину, если она совершает немыслимое и ставит на первое место детей?

Да, конечно, в этой истории я была всецело на стороне Люси и не меньше ее была потрясена предательством со стороны Эдварда, но Сюзи теперь тоже вызывала у меня сочувствие.

Дело даже не в том, что Сюзи оказалась сводной сестренкой Майлса. Она была совершенно наш человек. Симпатичная, не хищница со штукатуркой, отваливающейся с лица, не шлюха — обычная хорошенькая девушка, вполне порядочная на вид, со свежим личиком и от природы стройной фигуркой. Она не внушала неприязни. У нее и в мыслях не было разрушить семью, она не относилась к категории расчетливых сучек, везде ищущих выгоду. Сюзи была одной из нас и просто-напросто хотела найти себе нормального мужа.

Вот тут я совершенно перестаю понимать двуличных женатиков вроде Эдварда. Ему даже в голову не пришло, что он не только обманывает жену, но к тому же лишает девушку шансов на нормальную семью и любовь. Ведь, когда Эдвард начал ухаживать за Сюзи, та наверняка возлагала на него самые романтические надежды, а в результате оказалась у такого же разбитого корыта, что и Люси, — униженная и оскорбленная. Вот на что угодно спорю, Сюзи уже наверняка успела похвастаться Эдвардом друзьям, а может, и родным — мол, вот, встречаюсь с потрясающим мужчиной, и, может, друзья и близкие подшучивали над ней, а сами втихомолку надеялись, чтобы он оказался ее суженым. Может, Сюзи уже тренировалась расписываться «Сюзи Примфолд» на всех случайных бумажках, может, выбирала имена для будущих детей. Не исключаю, что она строила планы насчет Рождества вдвоем или какой-нибудь совместной поездки или рисовала себе в сладких мечтах, какой у них будет дом и как она будет вить гнездо и выбирать шторы. О чем только мы не мечтаем, когда любовь затуманивает нам мозги розовым флером? Но теперь, благодаря умельцу Эдварду, и перед Люси, и перед Сюзи простиралось одинаково мрачное будущее.

Я поднялась по ступенькам и позвонила в домофон. Люси с опаской откликнулась, и я сказала:

— Люси, это Дейзи. Ты там как? Можно войти?

— Мне просто нужно побыть одной, — сдавленным голосом ответила Люси, и по ее голосу я поняла, что она плакала.

Во мне поднялась новая волна ненависти к Эдварду, и глядь — он сам показался в конце улицы. Я просто глазам своим не верила: у него хватило наглости явиться домой! Вон, вышагивает, сытый, гладкий, тошнотворно элегантный в своем дорогом костюме с иголочки, ботинки блестят как зеркальные, и вид самоуверенный — такой, будто он рассекает жизнь, как крейсер, и знать не знает никаких неприятностей.

Эдвард едва успел подойти к дому, как Майлс тигриным прыжком бросился на обманщика и с размаху заехал ему кулаком в лицо. Я восторженно завопила и зааплодировала. Поделом! Эдвард пошатнулся, и по его физиономии потекла кровь. И закапала на тротуар. Сюзи закричала: «Майлс, не надо, не трогай его!», а Эдвард тем временем смерил ее неприязненным взглядом. Честно говоря, я всегда недолюбливала Эдварда и считала его изрядным гаденышем, но сейчас я его люто возненавидела.

Эдвард прижал к кровоточащему носу белоснежный платок и попытался вновь принять невозмутимый вид. Тут я заметила, что парочка, шедшая по противоположной стороне улицы, остановилась, привлеченная происходящим. Майлс тем временем кричал Эдварду в лицо:

— Она тебе не шлюха какая-нибудь! Она моя сестра!

— Ну, каждая женщина на свете чья-нибудь дочь или сестра, — пренебрежительно процедил Эдвард. Нет, каков! — Твоя сестрица — взрослая, совершеннолетняя, сама отвечает за свои поступки. Я ее в постель силой не тащил.

— Да, конечно, но ты ей врал! — не выдержала я. — Она бы не запала на тебя с такой силой, знай она, что ты очень даже женат! — Я вцепилась Эдварду в руку. — Ну конечно, куда как проще гулять на стороне, если не носить кольца!

Эдвард отпихнул меня и попытался было подняться на крыльцо, но Майлс стащил его обратно.

— Вот что я тебе скажу, приятель, ты тоже должен отвечать за свои поступки, — произнес он. — Веди себя как мужчина, в кои-то веки.

Краем глаза я заметила, что к нам идет парочка зевак. И что это не просто зеваки, а какие-то знакомые. Где-то я уже видела эту до отвращения элегантную тощую блондиночку.

Я пригляделась, и мне остро захотелось перемотать назад последние десять минут. Прямо на меня шел Джулиус, а за ним семенила его Алиса. Время как будто остановилось.

Джулиус окликнул меня:

— Дейзи, ничего не случилось?

Я чуть не сказала:

— Почти ничего, только вот мир тесен и слой тонок, а так до вашего прихода все было плохо, а теперь хуже некуда.

Судьба не могла подстроить мне худшего варианта встречи с Джулиусом. Я, конечно, потратила немало времени, мечтая о том, как случайно столкнусь с ним в шикарном ресторане, — безупречно одетая, с укладкой и под ручку с классным парнем, — но тут все эти мечты разлетелись на кусочки под напором суровой реальности. Секунду назад я боялась, что Майлс порвет Эдварда в клочья, а стоило появиться Джулиусу — и меня заботила только собственная прическа. Утром я поленилась вымыть голову и впопыхах уложила грязные волосы в… нет, небрежным узлом это назвать было никак нельзя — скорее, сальный кукиш, который еле держался на затылке.

Алиса, которая стояла вплотную к Джулиусу с видом собственницы, напротив, прямо-таки блистала холеностью. Эта уж точно мыла голову каждый день и укладывала волосы феном. Что там говорить! У нее не только волосы были продуманно разбросаны по хрупким плечикам, но и изящные грудки проглядывали сквозь тонкую белую блузку-кафтан. Она была похожа на глянцевую фотографию, такая совершенная, что в ее присутствии я почувствовала себя толстой и неуклюжей, и более того, уродливой, — и тут же рассердилась на себя за мнительность. Сейчас меня не спасала даже гордость собственным прямолинейным, взрывным, непосредственным характером, которая обычно дарила мне сладостное чувство превосходства над скучными, воспитанными женщинами с темпераментом дохлых мышей. Теперь стало до обидного ясно, почему Джулиус предпочел мне эту Алису. Она была моложе, богаче, красивее, стройнее, лучше воспитана, более породиста, она была сдержаннее, уступчивее и молчаливее. Так какой мужчина в здравом уме в подобной ситуации выберет болтливую умную пышку, которая режет правду-матку и не скрывает своих чувств, если другой вариант — покорная, тихая, обожающая и элегантная кошечка, которая никогда не задает вопросов и не сомневается в правоте своего господина? Когда Алиса вопросительно глянула на Джулиуса, слово интересуясь: «Ну что, пойдем?», я как-то вдруг осознала, что изменять он ей будет, причем постоянно, но она предоставит ему полную свободу и будет на все закрывать глаза. Таковы были непроизнесенные условия их сделки, их брака: он купил ее молчание и свою свободу. Пожалуй, мне впервые пришло в голову, что у нас с Джулиусом ничего бы не получилось, потому что я не умею молчать и между нами всегда было бы слишком много слов, которые я хотела бы сказать.

У Джулиуса зажужжал мобильник. Воспользовавшись моментом, я, пока Джулиус отвечал на звонок, быстро шепнула Майлсу: «Прикинься, что ты мой парень». Знаю, это детский сад, но удержаться я не смогла. Майлс недоумевающее нахмурился, и я прошипела: «Ни о чем не спрашивай, просто подыграй мне, и все!»

Джулиус отвернулся — звонок был деловой, посыпались разные «акции», «сбивание цены», «срочное приобретение», а Майлс тем временем представился Алисе.

Джулиус закрыл телефон, и Майлс тут же обнял меня и сказал:

— Так, я сажаю сестренку в такси, а потом мы с тобой, красотка, идем в ресторан.

Он легко поцеловал меня в губы, и я тут же заметила, как у Сюзи глаза на лоб полезли. На лице у нее крупными буквами было написано: «Что тут творится?»

Майлс подхватил обескураженную Сюзи под ручку и повел на угол — ловить машину. Джулиус вперился в меня и резко спросил:

— Это еще кто?

— Майлс Кингли! — ответила я.

— Я не о том, — еще резче сказал он. — Тебе этот тип кто?

Я посмотрела на Алису — та преспокойно стояла рядом с Джулиусом, и ее отсутствующее лицо ничего не выражало, разве что вежливое «какое небо голубое» — можно было подумать, что незнакомая дамочка обсуждает с ее мужем преимущества вегетарианства над мясоедением. Интересно, ее что, вообще не волнует, что муж так взвился из-за какой-то случайной женщины? Ей это безразлично?

— А, вот ты о чем… — Я улыбнулась. — Майлс — тот, кто в меня верит.

— И что же, это слепая вера, по глупости, или обоснованное суждение? — Джулиус поднял брови.

Да, ничего не скажешь, едко и метко. Он никогда не упускал случая парировать и всегда меня смешил. Мы переглянулись как опытные словесные дуэлянты — восхищаясь друг другом. Могу поклясться, в это мгновение мы мысленно спрашивали друг друга: «За что ты так со мной обходишься?»

Тут я почувствовала, что чья-то крепкая рука обвивает мою талию и чуть не подскочила, но потом, к счастью, сообразила, что это вернулся Майлс и сразу вошел обратно в роль. Играл он добросовестно: потерся носом о мою шею, прижал меня к себе, и я ему это позволила, более чем охотно. Я и не осознавала, что побочные эффекты развода до сих пор действуют на меня с такой силой: оказывается, от одиночества я жутко изголодалась по физической ласке. И все же, стоя перед Джулиусом в объятиях Майлса, я как никогда остро поняла, что ни с кем, кроме Джулиуса, у меня такого родства душ нет и быть не может. Одновременно я осознала, что, пожалуй, романтическая интрижка с видным мачо Майлсом, не налагающая никаких обязательств, улучшит мою прану. А если я заряжу энергией свои сексуальные чакры, то уж наверняка обрету внутреннюю гармонию и почувствую себя куда бодрее. И наконец-то начну опять жить на полную катушку.

Я простилась с Джулиусом, и, когда они с Алисой отчалили, Майлс взял меня за руку, и я сжала ее.

— Ладно-ладно, спектакль окончен, — он отстранился.

Я повернулась и чмокнула его в губы.

— Это не понарошку.

Майлс не стал затягивать поцелуй, но мы оба ощутили укол желания. Расцепив объятия, мы стояли и смотрели друг на друга, точно спрашивая: «Ты действительно готов к этому?» Но ответить я ничего не успела — Майлс завидел такси и замахал рукой.

В такси я сидела как на иголках. Мне казалось, что от меня должны искры лететь. Но Майлс почему-то сел как можно дальше, вытянув роскошные ноги. Он то и дело поглядывал на меня и смахивал челку с лица. Можно было подумать, будто между нами возникла изгородь под током и любая попытка физического контакта смертельно опасна. Никогда еще страсть не угрожала нашей дружбе с такой силой. Мы рисковали вот-вот перейти некую черту, и хотя часть меня жаждала этого, я все же боялась не меньше Майлса.

Я знала, что Майлс пользуется репутацией мужчины, трахающего все, что движется, и поэтому, прояви я энтузиазм, это бы означало, что я подписываюсь на сплошную физиологию без никакой романтики. Даже с таким хорошим приятелем, как Майлс, — из разряда тех друзей-мужчин, с которыми всегда можно переспать, — приключение на одну ночь представлялось мне чем-то вроде чиха и вряд ли сулило фантастический оргазм. Так зачем стремиться к быстрому одноразовому перепихону, если я на самом деле жажду увидеть небо в алмазах? У тела свои ограничения, а вот у мозга их нет, ну а поскольку замечательный секс в основном происходит в голове, то для сладостных ощущений мне обязательно нужно быть влюбленной. Да, конечно, на свой лад я любила Майлса — как давнего дружка, и да, он всегда казался мне привлекательным мужчиной, но вот странность: я ни разу за все годы нашей дружбы не пыталась представить себя с ним в постели. Может, меня сковывал страх не понравиться ему, а может, я опасалась, что в критический момент Майлс не сумеет вынести нашу многолетнюю дружбу за скобки и увидеть во мне женщину. Потом я поняла, что реагирую типично по-женски: ради койки мужики вынесут за скобки что угодно и забудут обо всем на свете, лишь бы им дали. Это мы, женщины, не умеем отключать голову и позволяем лишним мыслям мешать нам в радостях жизни.

— Думаешь, мы это зря? — спросила я, пытаясь пробить стену молчания.

— Ну как это может быть зря? — возразил Майлс. — Ты разве не знаешь, что мужчины оценивают все сущее — от цунами на Багамах до колебаний курса на бирже — прежде всего под углом того, сулит ли это им что-нибудь в плане секса или нет?

— Тогда, значит, утверждение, будто мужчины думают не верхним мозгом, а нижним, ошибочно, потому что верхнего у них вообще нет?

Майлс засмеялся.

— В точку. Женщинам подавай флирт, а мы предпочитаем сразу перейти к сути. Вы хотите, чтобы непременно пробежала какая-то волшебная искра, а мы стремимся как можно скорее воткнуть штепсель в розетку.

— Тогда как же женщине соблазнить мужчину, не предлагая себя вроде бифштекса на блюде?

— Когда женщина откровенно предлагает себя, это неплохо, — Майлс погладил себя по бедру. — Но еще лучше, когда в воздухе висит капризное и многообещающее «может быть».

— Может быть?

— Ну да, ты даешь ему понять, что ты не против, но не так-то доступна. Может быть, выпьем завтра, может быть, пригласишь меня посмотреть твою квартиру? В этом может быть достаточно отчетливо слышно согласие — ровно настолько, чтобы парень не чувствовал, что его отвергли, но при этом звучит и отказ — чтобы поддерживать в нем интерес.

Я постучала по стеклянной перегородке, отделявшей нас от водителя (много же интересного он не услышал) и попросила:

— Высадите меня вон на том углу, пожалуйста.

Ступив на тротуар, я почувствовала укол сожаления. Как это похоже на меня с моей привычкой все анализировать! Ну вот, лишила себя незабываемой ночи. Почему я всегда поступаю так глупо? Почему я всегда все порчу? Разум и чувства тянули меня в разные стороны: эмоциональная, животная часть меня требовала встряски, а рассудок автоматически включал сирену и все запрещал, вплоть до любовных импровизаций. В отличие от мужчин, я принимала решения своим разнесчастным «верхним мозгом». Я что, так и буду идти по жизни с оглядкой, боясь помчаться, как вольный ветер, и ощутить вкус свободы?

Вечером мы с Джесси и Люси, устроившись на диване в нашем «дамском штабе», распивали бутылку вина. Люси уже успела побывать у родителей, уложить детей спать, нашла няню и теперь вернулась к Джесси на квартиру для очередного раунда зализывания ран. Или посыпания их солью? В общем, для очередного отчета.

— Вы представляете, Эдвард изменил мне, врал мне, а теперь он еще смеет говорить, что мне нужен психотерапевт! — бурно негодовала Люси. — Еще не хватало, чтобы какой-то докторишка копался в моих чувствах!

— Если кому и нужна медицинская помощь, так это ему! — фыркнула Джесси.

— Вот и я о чем! — Люси залпом осушила бокал. — Эдвард как-то сказал мне, что лучше уж стать импотентом, чем облысеть. Это что же у него в голове творится, если он готов обходиться без секса, но не без волос?! Это какие же у него тараканы?!

— Волосы — знак мужественности, — объяснила Джесси. — Мужики пекутся о своей внешности не меньше нашего — но только по части сексуальности. Сексуальная идентичность волнует их больше, чем нас. Им главное, чтобы в них видели сначала мужчин, а уже потом все остальное.

— Ну, я не знаю… — протянула я, наливая себе еще вина. — Меня лично моя сексуальная идентичность тоже очень даже волнует. И даже мучает.

Девочки посмотрели на меня вопросительно.

— Отказалась сегодня переспать с Майлсом, — призналась я.

Мой мобильник запищал — пришло СМС-сообщение.

— Наверняка Майлс. Легок на помине, — польщенная, сказала я.

— Ну, давай же, посмотри, что он пишет! — поторопила меня Джесси.

Я открыла сообщение и восторженно взвизгнула.

— Ура! Сработало!

— Что?

— Джулиус заревновал! Это не от Майлса, а от Джулиуса — он хочет меня видеть.

Напрасно я решила провести выходные перед свиданием с Джулиусом у мамы, за городом. Бывают моменты, когда тебе решительно не хочется находиться под пристальным родительским оком и отвечать на бестактные вопросы. Ясно было, что мама почует происходящее и вопросов мне не избежать — она никогда не дает мне опомниться и спокойно обдумать свои дела. Кроме того, она умеет подкапываться, потому что знает все мои больные места и — не нарочно, конечно, — наступает мне на любимые мозоли.

Мы ехали домой с собачьей выставки. Мы — это мама, я и три таксика: Дуги с Дональдом и новенький, щенок по кличке Денди. Щенок дрых на заднем сиденье, а мама все время оборачивалась на него и умилялась.

— Ну ты посмотри на этого ангелочка! — твердила она. — Посмотри-посмотри, Дейзи, какой он пусенька.

Мне оставалось только кивать — это было всяко легче, чем объяснять, что щенок, конечно, славный, но прилива умиления он у меня не вызывает. Мама уловила мои смешанные чувства и обиделась.

— Детка, я, конечно, понимаю, что после той неприятности… — неуклюже начала она.

— Это ты про аборт? — рубанула я со всей своей прямолинейностью.

— Э-э… я об этом. Ты меня поняла. Но тогда ты просто пала жертвой обстоятельств. Если забыть об этой печальной истории, ты разве не хочешь детей?

— Конечно хочу! — ответила я.

— Иногда я в этом сомневаюсь, — продолжала мама. — Потому что не замечаю в тебе никаких проблесков материнского инстинкта.

— Мам! Во-первых, я сказала, что хочу ребенка, а не обкаканного и заблеванного щенка. А во-вторых, если я не прихожу в слюнявое умиление над твоими истеричными лохматыми баловнями, это не означает, будто я не хочу семью.

— Тогда чего ты ждешь? — в отчаянии спросила мама. — В свое время я страстно хотела второго ребенка, но, видимо, не судьба была — ты же знаешь, мы с папой пытались. А все женщины, которым под сорок, лихорадочно ищут спутника жизни, а если не получается, то ищут хотя бы от кого рожать. — Она помолчала и продолжала: — Для своих лет ты что-то слишком уж разборчива, не находишь?

— Спасибо, что напомнила о моем возрасте, мам! — отрезала я. Все это время, с самого ухода от Джейми, я держала себя в руках и не позволяла отчаянию захлестывать меня, а тут вдруг накатило так, что слезы закапали из глаз. Я принадлежала к поколению, в котором женщины в большинстве своем даже не представляли, что можно не рожать. И тем не менее вот она я: под сорок, одинока, бездетна, бездомна. И работы нет. И пенсии не предвидится. И вообще нет ничего, что, как я рассчитывала, у меня будет к сорока.

Штука была в том, что, хотя я очень хотела ребенка, это желание не превращалось у меня во всепоглощающую страсть, сметающую все преграды на своем пути. Даже после истории с Троем (а это, возможно, был мой последний шанс завести ребенка) я все равно хотела сначала обзавестись мужчиной, а только потом — ребенком (да, желательно в этом порядке). Если бы я рвалась завести ребенка любой ценой, то оставила бы ребенка от Троя. Я знала, что среди моих ровесниц немало женщин, которые считают, что ныть о том, как ты хочешь завести постоянного мужчину, — это унизительно и инфантильно. Вот Джесси, например, тоже так считает. Такие женщины, если не найдут от кого рожать, просто пожмут плечами и возьмут приемного ребенка. Или выберут совсем отстраненный и механистический вариант — донора спермы. Какая уж тут любовь, это больше похоже на договор. Но мне совсем не хотелось проворачивать ни один из таких вариантов в одиночку. Быть матерью-одиночкой улыбалось мне значительно меньше, чем быть просто одиночкой.

Однако кое в чем моя мама была права: я, как страус, прятала голову в песок, стараясь не осознавать катастрофичность своего положения. Но в какой момент осознаешь, что твои радужные мечты — это всего лишь радужные мечты, и смотришь в глаза суровой реальности? До какой черты мне надо дойти, чтобы перестать грезить и спуститься с облаков?

— Чего же ты ждешь? — мягко повторила мама.

Мне хотелось крикнуть: «Джулиуса! Я жду Джулиуса! Единственного мужчину, от которого у меня не только ноги подкашиваются, но и сердце замирает! Единственного, кого я полюбила еще до того, как встретила!» Но не могла же я сказать маме, что постоянно лелею в душе образ Джулиуса — чужого мужа, что он все время у меня перед глазами!

Я уставилась в окно на проносящиеся мимо поля. Дома я переоделась в линялую фланелевую пижаму, легла в постель с грелкой и долго рыдала в подушку — пока не промочила ее чуть ли не насквозь. И мне стало чуточку легче, потому что я излила подушке свое горе, выплеснула его, выплеснула свою немоту, оцепенение, ощущение собственной чужеродности в этом мире. И как я вообще живу, хожу, ем, разговариваю, когда моя душа оглушена разочарованием? Неужели я никогда не примирюсь с тем, что мой брак не сложился и распался? Я плакала и плакала и сама удивлялась, что мне до сих пор так больно. Но, честно говоря, я оплакивала не Джейми и не нашу совместную жизнь — у нас ведь никогда ее и не было. Я оплакивала Джулиуса и совместную жизнь с ним, которой у нас никогда не будет.

Через три дня мы с Джулиусом, как и договаривались, обедали вместе. Дело было в лаконично оформленном суши-баре, полном подтянутой холеной публики, и то, как толково и уверенно, по-хозяйски Джулиус заказывал блюда, то, как хорошо помнил, какие деликатесы я люблю (морские гребешки в кляре и омар), внезапно заставило меня увидеть ситуацию с предельной ясностью. С Джулиусом я чувствовала себя так, будто вернулась домой, но нельзя же было тешить себя иллюзиями. Сейчас мы словно оказались в каком-то особом измерении, где время остановилось, внутри какого-то волшебного и невсамделишного пузыря. Но мне не нужно было это прекрасное и нереальное настоящее. Меня больше волновало неведомое будущее — есть ли у нас с Джулиусом вообще будущее?

— Я больше так не могу… — вздохнула я.

— Как — так? — спросил Джулиус.

— Да вот так, — я показала на него.

— Так? — Он рассмеялся. — Учитывая, что у тебя есть приятель, это «так» звучит сомнительно.

Я тупо посмотрела на Джулиуса.

— Майлс, — напомнил он.

— Ах, Майлс. Он тут вообще ни при чем, как и Алиса. Ты прекрасно это знаешь.

Джулиус лишь улыбнулся.

— И не смотри на меня так! — попросила я. — Это нечестно! — Откашлялась и продолжала: — Знаешь, влюбляешься обычно по каким-то значительным причинам, но выражается любовь в мелочах. Обычно очень быстро запутываешься и перестаешь понимать, любишь ли ты причуды любимого человека, потому что они его, или любишь его из-за этих причуд. А я знаю лишь одно — что люблю тебя, Джулиус. Люблю, потому что за рулем ты держишься очень прямо и подаешься вперед, когда обгоняешь. Люблю за твои безупречные манеры. За то, что ты терпеть не можешь кориандр и обожаешь запах гардений. За то, что нас с тобой смешит одно и то же, и за то, как ты хорош, когда тебя застают врасплох и ты смеешься. А еще я люблю тебя за скрытность и тайную страсть к бабочкам и за то, что разведение бабочек — это, наверно, самое тонкое и нежное хобби в мире. Еще я люблю тебя за то, что ты, хоть и богат, но не страдаешь материализмом. За то, что ценишь бесценное — утреннюю росу на траве и кофе в уличном кафе солнечным днем и при этом у держишь у постели такую драгоценность, как яйцо Фаберже. Еще я люблю тебя за то, что с тобой никогда не бывает скучно и общения с тобой никогда не бывает много — наоборот, слишком мало. Люблю тебя за то, что ты — это ты. Но больше я так не могу, потому что жить без тебя не могу. У меня сердце разрывается.

Я перевела дух, откинулась на спинку стула и стала смотреть, как Джулиус аккуратнейшим образом складывает полотняную салфетку в квадратик. Потом он поднял на меня глаза и сказал:

— До встречи с тобой я и не представлял, что бывает так много любви.

— Как видишь, бывает, — отозвалась я. — Имей мужество принять это как факт.

— Все не так просто.

— Но и не так сложно! Не надо усложнять! — Я встала. — Почему получается так, что страдаю только я?

— Не думай, будто, раз у меня нет ответа, я его не ищу, — сказал Джулиус.

— Прощай, мой милый, — заявила я, зная, что надо уйти, но не в силах это сделать.

— Не уходи! — взмолился он.

— Нет! — нетерпеливо сказала я. — Если любишь, отпусти меня.

Джулиус схватил меня за руку.

— Тогда сначала выслушай, что я скажу. Мне тоже есть что сказать!

Пришлось мне сесть. Я наклонилась к нему и, нервно постукивая пальцами по столу, спросила:

— Ну? И что ты скажешь?

Джулиус расправил плечи и глубоко вздохнул.

— Алиса беременна.

Эти слова ударили меня — как кувалдой по голове огрели. Я в онемении смотрела на Джулиуса, а он продолжал: — Она на четвертом месяце. Беременна от меня. — Он взглянул мне прямо в глаза.

«Только не заплакать, только не заплакать», — твердила я мысленно, но потрясение оказалось слишком сильным и по щекам у меня побежали горячие ручейки слез. Наверно, из самого сердца. Идиотка, почему я не ушла десять минут назад? Удалилась бы с достоинством, как победительница. А теперь он выбил почву у меня из-под ног. Мир рушился. Внутренний голос сказал мне: «Он наверняка ненавидит тебя, иначе зачем ему так тебя мучить, когда ты только что объяснилась ему в любви, да еще подробно!»

— Она что, уже залетела, когда вы женились? — спросила я, ощущая, что губы и руки у меня трясутся.

— Ты очень деликатно выражаешься, но по сути верно, — улыбнулся Джулиус. — Счастливая случайность. Но я же говорил, я бы все равно на ней женился.

Ну все. Бессмысленно пытаться держать лицо и притворяться, будто я за него рада и мне море по колено. Ведь на самом деле я в полном хламе. Поэтому я уронила голову на грудь и откровенно закапала слезами в супчик мисо. Слезами дело не ограничилось — они перешли в настоящую бурю рыданий, с хлюпанием носом и всеми делами.

— Не обращай внимания, — прохлюпала я, — просто срыв.

Я знала, что обычно Джулиус избегает таких неприлично эмоциональных сцен, но теперь мне было глубоко наплевать. Так что я была совершенно потрясена, когда он посмотрел на меня с нежностью и сказал:

— Это не у тебя срыв, а у нас. Прорыв.

— Да, у вас с Алисой. Конечно же, у вас прорыв. А не у меня! — убивалась я.

— Погоди, дай мне объяснить, — сказал Джулиус. — Когда я узнал, что Алиса беременна, то все сразу встало на свои места.

— Да, я поняла, не трудись повторять.

— Ты ничего не поняла! — Джулиус, кажется, готов был рассмеяться. — Когда я узнал, что Алиса беременна, то мгновенно понял, как же я люблю тебя!

Я воззрилась на него сквозь пелену слез и потеки туши:

— По-моему, если у кого и срыв, так это у тебя. Ты спятил.

Джулиус пожал плечами:

— Да, я слышал, когда узнаешь, что стал отцом, это действует на психику, но я, услышав новости от Алисы, осознал только одно: что хочу ребенка от тебя. Я пытался прогнать эту мысль, но она упорно возвращается.

Сердце у меня заколотилось где-то в горле.

— Джулиус, ты в жизни не говорил мне ничего приятнее, но… ты опоздал. Слишком поздно.

Вместо ответа он — в который раз! — вручил мне носовой платок. Прохладный батист был дорогим даже на ощупь. Я утерлась.

— Слишком поздно не бывает никогда, — отчеканил он.

Я попыталась волевым усилием и батистовым платочком преградить дорогу слезам, но они все текли и текли.

— Почему я все время влипаю в такие истории? — всхлипнула я, прижимая платочек ко лбу. — Почему время всегда оказывается на исходе? Ты же не можешь бросить Алису сейчас. Это невозможно, и положение безнадежное. Нам не суждено быть вместе. Никогда.

— Ты права, — ответил Джулиус. — Развестись с Алисой я не могу, но хочу еще одного ребенка — твоего.

— Совсем спятил?

— Вовсе нет. С той самой минуты, когда Алиса сказала мне о беременности, я больше ни о чем и думать не могу. Я хочу, чтобы ты стала матерью моего ребенка, потому что у нас с тобой совершенно особые отношения. Да, конечно, все основательно запутано, но у нас всегда все было непросто. Я люблю тебя больше всех на свете, потому что ты меня понимаешь как никто другой. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Я люблю тебя, Дейзи Доули, потому что ты ешь овсянку и пудинги чайной ложкой. Потому что обожаешь зеленые оливки и терпеть не можешь черные. Потому что ты такая чувствительная и всем всегда рассказываешь о своих чувствах. Потому что ты самая сумасшедшая девушка из всех, кого я знаю, потому что ты — это ты и потому что ты мне нравишься.

Я слушала его, плача и смеясь так громко, что удивилась, почему это официанты не догадались вызвать психиатрическую.

— Ах, Джулиус! — только и сказала я, прижимая руку к груди, потому что сердце норовило выпрыгнуть наружу.

— Я уверен, ты будешь отличной мамой, — продолжал Джулиус, — потому что тебя приучили думать, что ты справишься с чем угодно, а меня — что сделанного никогда недостаточно и я должен стараться еще и еще.

— Думаешь, я не молилась о том, чтобы в один прекрасный день завести от тебя ребенка? — спросила я. — Но не так же! Нет, я не мечтала быть матерью-одиночкой в то время, как вы с Алисой будете изображать образцовое счастливое семейство. — Я задыхалась и отчаянно пыталась успокоиться.

— Мне казалось, ты меня любишь… — озадаченно протянул Джулиус.

— Да, но заводить ребенка при таком раскладе — ни за что!

— Тебе ничего не нужно, а ты получишь все сразу! — убеждал он.

Я посмотрела на него.

— Нет, Джулиус, я ничего не получу, потому что не получу тебя.

Когда мы расстались, я едва соображала, куда иду. Я была как в тумане. Земля уходила из-под ног. Так что я решила не ехать к маме, а отправиться домой к Джесси, это было ближе. Ночной воздух обвевал приятной прохладой мое распухшее зареванное лицо. Каждый порыв ветерка приносил облегчение.

Я шла по набережной Темзы и думала о Вирджинии Вулф — где-то в статье о Тургеневе она заметила, что отличительное свойство его прозы — еще долго преследовать читателя, уже давно закрывшего книгу. Какое бы решение я ни приняла, предложение Джулиуса будет еще долго преследовать меня, долго, если не всю жизнь, потому что оно было из разряда тех, что меняют всю твою жизнь. Если я решу не рожать от него ребенка, заведу ли я ребенка вообще? Все кончится тем, что я останусь одна и бременем моим будут горькие сожаления? А если я соглашусь рожать от него, не подпишу ли я тем самым свой приговор, не обреку ли себя всю жизнь прожить с разбитым сердцем и не буду ли с той же силой изводиться горькими сожалениями? Что характерно, Джулиус, который всегда вел себя как Повелитель Вселенной, просто не задумывался о том, что находилось за пределами его мира. Да, он просто женился на светской красотке, уже забеременевшей от него. Так почему не заделать ребенка другой женщине, своей первой и единственной любви — но ребенка внебрачного? В самом деле, подумаешь, какие пустяки.

Я села на скамью и уставилась на отражения фонарей, танцевавшие на воде. На меня неумолимо надвигалось всепоглощающее отчаяние, и немудрено — положение мое было сложным и мучительным. И почему я не могу жить играючи или хотя бы выбирать безопасные варианты, как все нормальные люди? Насколько бы легче было, останься я с Джейми, роди ему парочку юных Праттлоков и строй свою жизнь на крепком и надежном фундаменте — а не витай я в облаках и не строй воздушные замки!

— Дейзи? — Чья-то рука легко коснулась моего плеча. Я подскочила. Обернулась и увидела… Сюзи.

— Не помешаю? — Она показала на скамью и, дождавшись моего кивка, села.

— Ты как? — спросила я. Мы, не сговариваясь, сразу заговорили на «ты».

— Да так как-то… не особенно.

— Вот и я тоже.

Некоторое время мы дружелюбно молчали, а потом она сказала:

— А я на прошлой неделе переехала на новую квартиру.

— Мне так жаль… ну, из-за того, что вышло с Эдвардом.

— Да… — Сюзи вздохнула. — Но, если подумать, а я подумала и прикинула, то все к лучшему.

— А ты считала, что он на тебе женится?

— Наверно, да, — ответила она. — Он ведь купил квартиру на мое имя, и мне казалось, это уже кое о чем говорит. О настоящем чувстве. Конечно, я понимала, что, если мы поженимся, где-то на горизонте всегда будут присутствовать его бывшая жена и дети, и, разумеется, не о таком я мечтала, но в наше время выбирать особенно не из чего и это не худший вариант.

Я глухо хохотнула.

— Раньше мне казалось, что я больше всего на свете хочу замуж, — призналась Сюзи. — Но после того как Эдвард предал меня, мои взгляды изменились. Для кого-то брак значит «ты теперь моя собственность». А это — начало конца, начало распада отношений. Понимаешь, когда мужчина говорит женщине: «Ты теперь моя жена, поэтому не смей делать то-то и то-то», психологически что-то надламывается. Это хозяйское отношение… Брак — это ведь прежде всего свобода двоих, которые любят друг друга и решили быть вместе. И способны расстаться, если что-то не так. Вот эта свобода и исчезла. В идеале я хотела бы родить ребенка от любимого человека, по взаимной любви, но теперь меня уже не так волнуют кольцо на пальце и новая фамилия. Я перестала зацикливаться на этих условностях, значит, кое-чему научилась. Вот и хорошо.

Сюзи показалась мне такой мудрой и целеустремленной, что я, не задумываясь, вывалила на нее всю историю свидания с Джулиусом. Обдумав услышанное, Сюзи сказала:

— Конечно, соблазн велик, ведь ты любишь его, и, подозреваю, отчасти тебя волнует романтика положения любовницы, но, по-моему, мужчина тебе нужен больше, чем ребенок, а в данном случае мужчина тебе не светит.

Сюзи попала в цель. Я с трудом сглотнула — в горле стоял ком.

— Вы всегда будете связаны за счет общего ребенка, — рассудительно продолжала она, — но ты только не думай, будто твой Джулиус подманивает тебя на эту связь как ослика на морковку, потому что… в общем, это как с Эдвардом и квартирой. Думаю, Джулиус не хочет, чтобы ты совсем исчезла из его жизни, но ему не хватает храбрости уйти к тебе окончательно и бесповоротно.

— Ты права! — горячо закивала я, глотая слезы. — Вот это мне и нужно было услышать. Спасибо.

Сюзи крепко обняла меня.

— Пошли инфантильного мужчину подальше, и все станет ясно.

— Я слишком устала. — Я отстранилась.

Сюзи глянула на часы.

— Ого, как поздно!

— Да я не о том. Устала беречь себя для принца на белом коне, потому что, сдается мне, он не прискачет.

* * *

Головой я понимала, что приняла правильное решение, отказавшись от идеи рожать от Джулиуса. Но выкинуть его из этой самой головы оказалось не так-то просто, и даже наоборот — мучительно трудно. Наверно, именно так чувствует себя наркоман во время ломки: я изнемогала от желания быть с Джулиусом, видеть его, я только о нем и думала. Поскольку в одной книжке я прочла, что такое страдание вследствие сильной привязанности свидетельствует о крайнем эгоизме страдающего, то решила переключиться на чужие проблемы, желательно сходного толка, помочь кому-нибудь разобраться в сложностях жизни. И отправилась навестить Люси, которая как раз отвезла дочек к своим родителям в Дорсет, благо только-только начались летние каникулы. Девчушки резвились на пляже под присмотром бабушки и дедушки, а мы с Люси нежились в саду.

— Знаешь, что сказал Эдвард, когда я приперла его к стенке насчет связи с Сюзи? — спросила Люси, размазывая по лицу крем от загара. — Я спросила: «Почему именно она?», а он говорит: «Да ничего такого поразительного в ней нет, но она умеет слушать и ей про меня интересно. С ней я чувствую себя особенным». Я просто вскипела и говорю ему: «Да, дорогой, всем нам хочется ощущать хоть чей-нибудь интерес и внимание».

— А по-моему, Эдвард в ней ничего не понял. Извини, может, тебе это неприятно, но я с ней общалась и убедилась — она умница и добрая душа. И очень рассудительная. Она заслуживает кого-нибудь получше Эдварда. Как и ты. Кстати, ты в курсе, что между ними все кончено?

Люси кивнула.

— Да, Сюзи написала мне письмо, извинялась и объясняла, что, когда Эдвард затащил ее в койку, она понятия не имела о реальном положении вещей. Хорошее письмо, честное.

— И что ты намерена предпринять? — Я налила нам еще по бокалу охлажденного розового.

— Вернуться к нему, — ответила Люси, крутя обручальное кольцо на пальце.

У меня в глазах помутилось от ярости.

— Ты что? — завопила я. — Зачем?!

— Затем, что у меня нет ни сил, ни мужества начинать все с начала. К тому же у меня две дочки, и им нужен отец, — объяснила Люси.

Я прикусила губу, чтобы не брякнуть лишнего, а Люси продолжала:

— Я целую неделю размышляла о нашем браке, так сказать, перетрясала останки. Пыталась понять, есть ли что спасать. И осознала, что мысль вернуться не вызывает у меня отвращения. На прошлых выходных мы с Эдвардом поговорили по душам. Я попыталась проявить к нему внимание, слушать с участием — дать ему то, что он ценил в Сюзи. Хотела попробовать его понять. — Она застонала. — Это была настоящая пытка. Мне все время хотелось вцепиться в него и как следует встряхнуть.

— Напоминает буддийский принцип — прежде чем скажешь что-нибудь, спроси себя: «Это правдиво? Полезно? Несет добро?» — Я рассмеялась. — Идея хороша, но, применяй я ее, мне пришлось бы вообще молчать.

Люси хихикнула и перекатилась на бок.

— Самое странное, я и понятия не имела, что Эдварду со мной так плохо. Была слишком занята собственной ущербностью.

— Ага, и вообще нельзя покупаться на миф о том, что мужчины — супермены, — откликнулась я, подумав о Джулиусе. — На самом деле они такие же запутавшиеся, как и мы.

— Эдвард сказал, что, когда мужчина чувствует себя несчастным и ненужным, то считает, будто женщина нарочно его до этого доводит, — объяснила Люси. — Например, говоришь ему: «Смотри, ты порезался, когда брился», а он слышит: «Что с тобой? Руки-крюки! Настоящий мужчина умеет бриться аккуратно».

— Итак, когда же ты возвращаешься к хрупкому мужскому эго, сбритой щетине в раковине, поднятой крышке унитаза и пригоршням мелочи по всем карманам? — улыбнулась я.

— Скоро. Я приехала сюда потому, что надо же было где-то перекантоваться. Просто мне трудно справиться с собственной яростью. Я не ожидала, что это так затянется.

— А ты не спеши. Пусть все идет как идет, естественным путем. Буддизм учит, что самое длинное путешествие в жизни — от головы к сердцу. Тебе нужно перестать думать о том, что натворил Эдвард, и сосредоточиться на чувствах. На прощении, на том, чтобы восстановить доверие.

— Да я теперь ни на что особенно не рассчитываю и не надеюсь, — бесцветным голосом сказала Люси. — Я окончательно смирилась с тем, что долгий брак — это обоюдное разочарование, скука и бесконечный треклятый компромисс.

— Это не брак, это рутина! — поправила я.

— Да, но ты в нее еще не погрузилась и гуляешь сама по себе. Тебе от этого легче? — поинтересовалась Люси.

— Конечно! — Я постаралась придать голосу убежденности, но с трудом верила в свои слова. — Я все равно надеюсь, что мое одиночество — не навсегда. Я верю в чудо.