Майлс отложил открытие своего магазина на неопределенный срок, поскольку в книжных полках обнаружился жучок. Поэтому у меня образовалась еще целая свободная неделя, прежде чем стать продавщицей секции популярной психологии. И я отправилась навестить маму, прихватив с собой чуть ли не чемодан книжек по самопомощи. В поезде я открыла одну из них и, вооружившись маркером, принялась за дело.

«Если вы ощущаете пустоту внутри из-за одиночества, то вам необходимо сделать над собой усилие и заполнить эту пустоту любовью — так, чтобы у вас в душе не осталось ни одного свободного уголка». Ах, как это верно! Я подумала, что мое сердце и впрямь, как книжные полки в магазине Майлса, источено эмоциональным жучком самоуничижения и разочарования. Подчеркнув прочитанное, я перевернула страницу. «Маленькая жизнь становится большой только при наличии доверия. Нет доверия — вы так и будете жить маленькой жизнью. Мы предпочитаем жить маленькой, неполноценной жизнью только потому, что боимся доверять и стремимся все контролировать». Да, пожалуй, самое трудное в жизни — это достичь равновесия, подумала я. Как одновременно и не отказываться от мечты, и верить в нее настолько, чтобы мечта превратилась в явь? Вот так вопрос…

Мама встречала меня на станции и, как только я вышла из вагона, кинулась мне навстречу, восторженно маша рукой. По маминому виду я сразу поняла, что она только что из парикмахерской, — на голове у мамы красовался начес, напрочь отрицавший закон земного притяжения и норовивший воспарить к небесам. Мама крепко обняла меня. Она сияла и только что не подпрыгивала от возбуждения, а машину по дороге домой вела так рассеянно и лихо, что мы уцелели лишь чудом. Подкатив к дому, мама едва не врезалась в ворота, непостижимым усилием вписалась в подъездную дорожку и резко притормозила, а потом ликующе завопила:

— Дейзи, у меня такие новости! Такие новости! Ты сейчас просто упадешь! — Мама даже за голову схватилась, словно сама не верила в эти новости. — Я никогда бы не подумала, что со мной такое приключится, но вот!

Брови у меня удивленно поползли вверх.

— Ну так что? Выкладывай, мам! У меня обнаружился давно потерянный братец? Ты выиграла в лотерею? Вы с папой решили помириться?

— Нет, что ты! — фыркнула мама. — Кое-что получше!

Мама зажмурилась и глубоко вдохнула, точно стараясь растянуть волшебное мгновение. Потом победоносно вскинула руки и объявила:

— У меня новая любовь!

— Оп-ля, — брякнула я, выбираясь из машины. — Ты что, купила еще одного щенка?

Мама вслед за мной прошла в дом.

— Нет, Дейзи, это не собака! Это мужчина! Настоящий мужчина, со всеми причиндалами!

Я воззрилась на маму, и она густо покраснела, а я вдруг почувствовала себя чужой в родном доме и в своем привычном мире. Все в одночасье стало каким-то чужим. Похоже, теперь каждый день будет приносить какие-то откровения, сбивающие меня с толку все больше и больше. А я-то, эгоистка, предвкушала, как мы с мамой славно проведем выходные вдвоем, как будем посиживать на кухне и мама будет слушать мои излияния, а я буду рассуждать на разные животрепещущие темы — например, пошлет ли мне судьба мужчину, которого я буду любить так же сильно, как Джулиуса? Мама будет утешать меня и суетиться вокруг, выражая свое сочувствие домашним супчиком и коронным шоколадным тортом, и еще будет подавать мне по утрам чай в постель. Будет ставить свежие букеты у моей постели — какие-нибудь невероятно благоуханные розы — и подкладывать мне для утешения глянцевые журналы. Я буду вытаскивать самое себя на прогулки и вернусь в Лондон посвежевшей и подкормленной во всех смыслах.

И вот на тебе! Меньше всего я рассчитывала провести выходные, обсуждая мамину бурную любовную жизнь. Ну разве это тема для привычных кухонных посиделок? В общем, я растерялась и не знала, что сказать, а мама варила кофе и непрерывно болтала, расписывая мне историю своего романа. Только не подумайте, что я не радовалась за маму: радовалась, и еще как! Но тем не менее, к своему удивлению, я все это время задавалась вопросом: повзрослела ли ты, Дейзи Доули, настолько, чтобы обрести душевную щедрость и желать матери счастья больше, чем самой себе? Понимаете, меньше всего мне хотелось ревновать маму и завидовать ей потому, что она нашла себе мужчину, а я все еще нет.

Итак, оказалось, что мама познакомилась с Арчибальдом Флемингом на собачьей выставке. По роду занятий он был джентльменом-фермером, этаким мелким помещиком: разводил редкие породы овец. Пять лет назад Арчи овдовел, у него были две взрослых дочки — обе, разумеется, давно вышли замуж и благополучно плодились и размножались, — в отличие от маминой бедняжки Дейзи. Арчи прибыл на выставку с лохматой пастушьей овчаркой по кличке Ржавчик. Этот пес чуть не откусил маминому Дуги голову. Вот так мама и познакомилась с Арчи: она налетела на Ржавчика, размахивая сумочкой и выкрикивая самые нелестные выражения в адрес обидчика, который вцепился в Дуги, болтавшегося у него в зубах. Тут подоспел Арчи, умелой рукой извлек таксика из пасти своего пса и вручил обалделого, обслюнявленного Дуги маме, после чего в порядке извинений предложил угостить ее рюмочкой-другой. Что мы имеем в результате? Цветы запоздалые — позднюю любовь двух немолодых людей, которая вспыхнула в чайной палатке над кабачками и тыквами гиппопотамьих размеров (собачья выставка совмещалась с ярмаркой).

— Насчет секса не скажу, чтобы прямо небо было в алмазах, — сообщила мама, — хотя у Арчи для фермера замечательно мягкие губы и на диво чистые ногти.

— Мам, можно без подробностей? — взмолилась я.

Мама небрежно отмахнулась.

— Детка, я хотела сказать, что благодаря Арчи пережила чуть ли не лучшие мгновения в жизни. На прошлой неделе он приехал, когда я прибиралась в вольерах. Я выпрямилась, потянулась, и тут Арчи подошел со спины и обнял меня — не то чтобы страстно, но… Мне было так приятно наконец-то прислониться к сильному мужчине и ощутить, что теперь он главный. Представляешь, Арчи такой милый — он прошептал: «Диана, теперь тебе не надо будет тащить весь этот воз на себе». Я чуть не заплакала в тот момент, так это было трогательно.

Как бы мне самой не разреветься, подумала я.

— Ах, Дейзи, как бы мне хотелось, чтобы ты познакомилась с мужчиной, похожим на Арчи! Понимаешь, когда он обнял меня, я вдруг ощутила, какая тяжесть лежала на моих плечах все эти годы, пока я жила одна! — Тут мама разразилась счастливыми рыданиями, и я обняла ее.

— Как я за тебя рада! — воскликнула я. — Правда. Честно.

Все мое детство и юность мама была настоящей молодчиной, этакой бодрой скаутской вожатой — сердечной и приветливой. Она устраивала потрясающие поездки на взморье, и благодаря ей холодный неприветливый загород делался завлекательным и приятным, и до сегодняшнего дня я понятия не имела, что маме, оказывается, все это время хотелось чего-то большего, чем устойчивая домашняя рутина. Мама тщательно хранила свою тайну, а тайна эта была очень проста: мама вовсе не хотела довольствоваться тем, что имела, — она жаждала большего, чем ее обыденная жизнь. В каком-то ужасном смысле всплывшая папина измена освободила маму. Теперь мама тоже могла поддаться обуревающему ее чувству, нахлынувшей страсти, которая давала ей возможность обновиться, начать иную жизнь и превратить свой привычный сдержанный мир в нечто восхитительное и хаотичное.

— Мне так хорошо с Арчи! Ты бы только знала! А все потому, что он действительно меня слушает! — взахлеб рассказывала мама, пока мы выгуливали собак по берегу реки. — Знаешь, я просто не привыкла к обществу мужчины, которому настолько важно, что я думаю и чувствую. Как-то я чуть не умерла от удивления, — представляешь, мы едем из зоомагазина, купили собачий корм, и вот Арчи вдруг поворачивается ко мне и спрашивает: «Диана, а о чем ты сейчас думаешь?»

— Я и не знала, что тебе так плохо с папой, — заметила я.

— Трудно поддерживать такой «счастливый» брак, в котором, когда узнаешь истину, она разбивает тебе сердце, — ответила мама.

— Да уж… — тяжело вздохнула я, мгновенно ощутив наплыв тоски. — Надеюсь, ты терпела папу не только ради меня.

— Вовсе нет, — с улыбкой отозвалась мама. — Все было куда сложнее. — Она присела прямо на траву и похлопала по земле рядом с собой. — Садись. Послушай меня внимательно, Дейзи, это важно. В двадцать — тридцать лет мы ищем себя и, если повезет, находим. Как бы это сказать, находим себе нишу, роль, которая проявляет в человеке все лучшее — жену, мать, специалиста в своем деле.

— С этой точки зрения я законченная неудачница, — перебила я, — потому что я до сих пор все ищу и ищу.

— Нет, детка, на самом деле у тебя есть большое преимущество! — возразила мама. — Дело в том, что, когда женщина, играющая эти роли, достигает зрелого возраста — сорока — пятидесяти, — то дети уже подрастают, карьера меняется, а брак разваливается. Нам становится одиноко, страшно, мы утрачиваем почву под ногами. В таком возрасте женщина задается вопросом: не осталось ли все лучшее в прошлом? Неужели она уже успела самовыразиться до предела и дальше будет только хуже? А у тебя есть прекрасная возможность понять, как тебе лучше самореализоваться. Ты можешь жить, как считаешь нужным, в соответствии со своей истинной сущностью — как ты ее понимаешь.

— И в чем же ты самовыразилась лучше всего? — заинтересовалась я.

— В тебе, дурочка. — Мама привлекла меня к себе.

— Фью! — присвистнула я. — А я уже испугалась, что сейчас ты скажешь — в призовых таксах!

Мама внимательно посмотрела на меня:

— Ты ведь даже не представляешь, как я тобой горжусь!

Я подавилась слезами и понурила голову.

— Чем тут гордиться? Я же никчемушница.

— Ну уж ты, пожалуйста, не вешай нос. Если уж Арчибальд Флеминг запал на меня, обвислую тетку шестидесяти с лишним лет, то где-то в мире точно есть замечательный мужчина — твой суженый.

Когда мы уже подходили к дому, я увидела во дворе незнакомый автофургончик, и сердце у меня тревожно захолонуло. Я сообразила, что Арчи в доме и что роман у них серьезный — иначе бы мама ни за что не доверила своему кавалеру ключ. Почему-то я вдруг заволновалась за маму. А если Арчи авантюрист и обирала, который охмуряет немолодых женщин, чтобы поживиться за их счет? Но стоило мне увидеть Арчибальда Флеминга, и все мои сомнения тотчас рассеялись. Правда, по типажу он напоминал папеньку — та же аристократическая седина, — но сразу было понятно, что Арчи внимательнее, чутче и мягче, чем папаша. Возможно, потому что Арчи не надо было ничего доказывать окружающему миру — в отличие от папеньки, который все еще яростно бился в лаборатории, упорно пытаясь совершить великое научное открытие, предназначенное прославить его имя.

Арчи подал нам целый поднос сладостей к чаю, и мы устроились в саду. Любуясь тем, как мягкий свет летнего вечера заливает лужайку, я подумала, что Арчи умница и правильно выбрал линию поведения и манеру держаться. Он, к счастью, вел себя не слишком фамильярно и даже, наоборот, осторожно; но чувствовалось, что ему искренне хочется мне понравиться и еще — что он действительно любит мою маму.

Арчи казался мне трогательным, потому что живо интересовался мной: спросил, чем я занимаюсь, и, когда я рассказала ему о книжном магазине, он отнесся к этому совсем не так высокомерно, как — уверена — отнесся бы папенька. Арчи не пытался меня принизить. Он просто сказал: «Самое прекрасное в новых возможностях — то, что они появляются из ниоткуда и только от тебя зависит, как их использовать». Чуть позже он нежно посмотрел на маму и спросил: «Ты ведь очень гордишься дочкой, да, Диана?» — и прозвучало это искренне. Арчи не пытался подлизаться ко мне или к маме. Благодаря ему я приободрилась: получалось, что, раз Арчи видит во мне скрытый потенциал, которого я не замечаю, значит, и другой мужчина тоже сможет разглядеть это. Арчи непринужденно вел беседу, а я смотрела, как зачарованно мама глядит на него, и меня затопила волна благодарности — и от себя, и от мамы. Я поняла, что всегда буду хорошо относиться к Арчи, потому что он верит в маму и в меня.

По возвращении в Лондон моя вера в спасительное могущество любви окрепла. Новую работу в магазине Майлса я рассматривала как отличную возможность с новыми силами взяться за карьеру и, возможно, как трамплин для новых знакомств. И только когда прошла неделя на новом месте, до меня дошло, что Майлс тоже рассматривает магазин как отличное место для охоты. Любая, абсолютно любая женщина, которая забредала в заведение Майлса (конечно, предпочтение он отдавал дамочкам с вызывающим декольте), становилась для владельца потенциальной мишенью, и Майлс начинал оглаживать очередную покупательницу ласкающим взглядом. Что меня поражало — так это то, что большинство дамочек возвращалось на другой день, хихикая и хлопая затуманенными глазами.

Когда я в лоб спросила Майлса, что он себе думает, тот лишь плечами пожал:

— Дейзи, неужели ты до сих пор не знаешь, что для мужчины постоянно тра… кхм… иметь дело с одной и той же бабой, пусть хоть сто раз красоткой, — тоска зеленая? Достает ужасно.

— А разве тебя со временем не достает каждое утро просыпаться рядом с новой дамочкой? И видеть каждое утро затылок другой масти или, что хуже, наращенные волосы?

— Вот поэтому я всегда стараюсь выставить даму до того, как лягу спать! — рассмеялся Майлс. — Конечно, если бы мне приходилось по утрам просыпаться и видеть опухшую физиономию в размазанной косметике, это был бы ад кромешный. Да и наволочки жалко.

— Неужели тебе совсем не хочется влюбиться? — удивилась я.

— Да я как-то не особо верю в любовь, — пожал плечами Майлс.

— Ты так циничен, что это, видимо, неизлечимо! — воскликнула я.

— А ты так легковерна, что это наверняка больно! — парировал он.

— Вовсе нет! Влюбленность — это всепоглощающее желание слиться в единое целое с другим человеком, делить с ним каждую мысль и вздох, — в надежде, что тогда твоя жизнь сделается осмысленной и все встанет по местам.

Майлс заржал, как жеребец.

— Ну ты даешь, Дейзи! Ты настоящий чокнутый романтик!

— На самом деле я ищу настоящую любовь. И я ее найду — вот увидишь! — ответила я.

Каждый день я наугад раскрывала какую-нибудь душеспасительную книжку по самопомощи (в магазине их были просто залежи) и писала подвернувшиеся афоризмы цветными мелками на грифельной доске, после чего выставляла «цитату дня» в витрине. Очень было занятно наблюдать, как прохожие останавливаются прочесть афоризм и идут дальше, задумчиво переваривая прочитанное. Отчасти эти наблюдения занимали меня потому, что помогали чувствовать себя не такой одинокой и никому не нужной. Ведь каждый, кто замедляет шаг, чтобы прочесть такое изречение, тоже к чему-то стремится и что-то ищет! Значит, я не одинока.

«Если ты ощущаешь, что жизнь поддерживает тебя на плаву, можешь смело расслабиться и плыть по течению — пусть все происходит само собой». Этот вчерашний афоризм казался мне истинным перлом, потому что я убедилась в его правдивости. В самом деле, чем больше ты боишься, тем меньше доверяешь жизни и, следовательно, тем отчаяннее хватаешься за всякие дурацкие корни и ветки, которые свисают над рекой жизни. Господи, как подумаю, за каких кошмарных мужиков я цеплялась раньше — ненадежных, непорядочных — и еще убеждала себя, что ищу и нашла надежное мужское плечо! Обманывалась? Безусловно. А теперь? Ну уж нет, не дождетесь! Я повзрослела.

Майлс возился с кофеваркой, а я тем временем уже протерла грифельную доску и написала на ней очередную сентенцию.

«Когда разрываешь неудавшуюся связь, это напоминает масштабный приступ поноса. Из тебя выходит всякая дрянь и отрава, но, как только ты очистишься, тебе сразу полегчает».

Майлс прочитал изречение вслух, исходя сарказмом.

— Дейзи, солнце мое, смысл этой досочки в том, чтобы привлекать покупателей, а не отпугивать, — процедил он. — Пусть они думаю, что тут работают нормальные люди, а не идиоты-невротики, помешанные на книжках по самопомощи.

— Давай начистоту, — весело сказала я. — Майлс, единственное, что удерживает тебя от прочных отношений, — это страх перед болью разрыва. Конечно, однодневки, то есть одноночки, куда удобнее — для трусишек. Никакого эмоционального риска.

— А по мне, не нужно придавать эмоциям такое значение! — взвился Майлс. — Вот смотри, ты же совершенно сдвинутая, а все потому, что ты самый эмоционально открытый человек на свете. Душа нараспашку, сердце наружу — заходи, кто хочет, и топчи грязными ботинками. Так нельзя.

— Вот что, Майлс, — я шутливо ткнула в него мелком, — предлагаю завершить этот маленький диспут еще одним афоризмом. Слушай: «Те, кто изучает других, — люди мудрые. Те, кто изучает себя, — просветленные».

Майлс зажал уши и зарычал, как изнемогающий лев. Я только засмеялась в ответ и побежала к витрине, выставлять доску с надписью. Майлсу ничего не оставалось, как пойти рыться в подсобке.

Общение с Майлсом действовало на меня благотворно — даже несмотря на наши полярные взгляды: эмоциональный «ян» и безразличный «инь». Мы, конечно, постоянно вышучивали друг друга и проводили целые дни в словесных дуэлях, но под всем этим был прочный фундамент настоящей дружбы. Рядом с Майлсом я меньше страдала из-за отсутствия романа. Какой бальзам на душу — смотреть, как парочки бродят вдоль стеллажей, листая книги, — и не чувствовать ни малейшего укола зависти! Ну ладно, чего уж там, иногда, конечно, я ощущала крошечные укольчики. Например, днем в четверг, когда взбивала молоко для капучино, — к слову сказать, кофеварку Майлс купил такую, что сделала бы честь агенту 007, по последнему слову техники и с толстенной инструкцией по эксплуатации, доступной разве что дипломированному инженеру. Взбиваю я, значит, молоко, и тут входит какой-то папик и с ним прехорошенькая девушка. От них исходила такая истома, что я сразу просекла: они только что из постели. Вот интересно, почему парочки сразу после любовных утех так тянет в книжные магазины? Сколько раз видела! Они что, мечтают об уютных совместных вечерах за книжками — блаженном времени, до того пока отношения не начнут приедаться? Девушка рылась в бестселлерах, а ее спутник поглаживал ее по шейке. Приглядевшись, я покрылась испариной от ужаса. Трой Пауэрс!

Тут и Трой заметил меня, и глаза у него сразу же нервно забегали. Он начал поправлять волосы и вообще совершать множество мелких суетливых движений. По идее, в этот миг, о котором я так долго мечтала, мне бы злорадно хмыкнуть: Трой был жалок. Но у меня не хватило пороху его унизить. Он молчал, но я почти что слышала, как он без слов умоляет меня, телепатируя: «Дейзи, прошу тебя, только без сцен!» Конечно, Трой боялся, что я направлюсь прямо к нему и его блондиночке, с которой он так трогательно держится за ручки, и вывалю ей всю подноготную, раскрою глаза на все гнусности Троя. Но какой смысл портить девушке настроение, если она так и сияет после ночи с Троем? Что толку предупреждать — она же не поймет! А вид у блондиночки, несомненно, был истомленный понятно чем — слегка растрепанная, разрумянившаяся, с затуманенными глазами. Не буду вмешиваться. Если Трой и поступил гадко со мной, это еще не дает мне права с места в карьер влезать по локоть в его отношения с другой, да еще когда эта другая так счастлива. Нет уж, карма дороже. Нужно беречь карму, за мной и так добрых дел числится мало, считаные медяки в моей свинке-копилке, а если я еще буду позволять себе лишнее, то не видать мне нирваны, как своих ушей.

Трой не сводил с меня круглых от страха глаз — видимо, ждал, что чокнутая Дейзи вот-вот заорет на него во все горло. Девушка проследила его взгляд, и на ее томном личике появилось выражение вежливого ожидания — мол, дорогой, что же ты нас не знакомишь?

Я взяла инициативу в свои руки и самым светским тоном сказала:

— Вам чем-нибудь помочь?

Обвела рукой ряды полок с книжками по эзотерике и самопомощи и объявила:

— Мы только что получили замечательный американский бестселлер по самореализации. Книга рассказывает о том, как выявить в себе самое лучшее.

Я с удовольствием увидела, как по лицу Троя пробежала тень сомнения, а девушка удивленно приоткрыла ротик. После чего я скрылась за ближайшим стеллажом и — уже на мониторе видеонаблюдения — проследила, как Трой с облегчением на лице торопливо тащит свою красотку вон из магазина.

Присев на коробку с книгами, я глубоко задумалась. Странная штука: ни малейших признаков гнева! Чем больше я думала о том, как Трой обошелся со мной, тем ощутимее делалась внутренняя опустошенность. Никаких сильных чувств я к нему уже не испытывала — ничего похожего на жгучую ненависть. Только опустошенность. Вот интересно, задумалась я, куда девается ненависть, когда она проходит — то есть куда, собственно, она проходит? Я провела столько часов носом в подушку, кипя от негодования и сгорая со стыда, пережевывая нанесенную обиду, что теперь испытала невероятное облегчение: мне больше не нужно сражаться, я победила. Внутри меня как будто лопнула тонкая резиновая пленочка напряжения, и вместо него пришло чувство свободы.

Чтобы отметить это событие, я уговорила Джесси поехать со мной на выходные в Бат и провести их в дорогом отеле. Так сказать, на веселый девичник. Майлс заплатил мне бонус за мои старания — я под завязку забила магазин бестселлерами по самопомощи. Поэтому теперь мне хотелось шикануть и потратить эти шальные деньги на спа-салон и прочие радости. Джесси последнее время работала чуть ли не круглосуточно, и мы толком не общались очень давно, и поэтому, хотя мы по-прежнему жили под одной крышей, мне хотелось как следует отдохнуть вместе с ней — сменить обстановку, посплетничать. Мы договорились встретиться на Паддингтонском вокзале в пятницу днем, и вот теперь, поглядывая на часы, я волновалась, — Джесси все не было. А вдруг она опоздает? Тут мой мобильник зазвонил и на дисплее высветился номер Джесси.

— Ну наконец-то! — закричала я в трубку. — Я уж испугалась, что ты вообще не придешь.

Пауза.

— Слушай, ты где? Семь минут осталось!

— Извини, Дейзи, но я не смогу поехать, — ответила Джесси. — Один мой коллега заболел, и я вынуждена заменить его на выходные.

Я мгновенно сникла и чуть не заплакала от разочарования. Бухнула сумку прямо на пол и плюхнулась на нее.

— Ну конечно, — вздохнула я в трубку, — все вполне в моем стиле. Новый этап в жизни Дейзи испорчен, еще не успев начаться.

— Почему тебе не поехать одной? — настойчиво спросила Джесси.

— Потому что я не хочу торчать одна в отеле, где вокруг будут сплошь целующиеся парочки! Среди всех этих обжиманий прямо в бассейне! Вот почему!

Минуту-другую я наблюдала, как пассажиры торопятся к поезду на Бат. Потом встала и двинулась за ними. Я устроилась у окна и невидяще уставилась на проплывающий мимо пейзаж. У меня было ощущение, что я взяла очередную высоту. Я перестала с инфантильным подвыванием жаловаться на жизнь, я перестала думать, будто мироздание мне что-то должно лишь потому, что в моих мечтах было то-то, то-то и то-то. Я перестала быть капризным избалованным ребенком. Впервые в жизни — в своей взрослой жизни — я почувствовала, что идея одиночества меня больше не страшит и не отталкивает и что я могу с ней свыкнуться и научиться жить одна. И о чем я только думала раньше? Почему отказывалась от роскоши одиночества, почему изо всех сил стремилась найти хоть кого-нибудь и теряла на этом весь тяжко заработанный душевный комфорт? Теперь я больше не чувствовала себя одиноко — мне стало хорошо с самой собой. Конечно, я по-прежнему хотела найти любовь, но, если не получится, я приму это как данность, а не как катастрофу. В одной книжке по самопомощи я прочитала, что такой подход называется озарением: желанием принять все как есть и стерпеть это, а не бороться неизвестно за что. Таким образом можно преодолеть экзистенциальное разочарование и жить дальше в гармонии с собой.

В Бате на душе у меня сразу полегчало. Тут было так красиво! Я любовалась местной архитектурой и тем, как солнечный свет окрашивает камни в теплые тона медового цвета. И при этом все время то открывала, то закрывала глаза, чтобы убедиться — у меня получается принимать все как есть и не надеяться на то, что мечты сбудутся. Да, пока вроде бы получалось. Даже когда меня провели в номер и я увидела романтический вид из окна, то все равно сдержалась и не позволила себе унывать из-за собственного одиночества. А раньше бы непременно начала изводиться, что в таком номере одной и без мужчины просто грех. Нет, никакого чувства собственной неполноты я не допущу! Буду сама по себе. Мне даже удалось посмотреть на бескрайнюю кровать под балдахином и впервые с момента развода почувствовать себя просто женщиной, а не неудачницей, которой не с кем лечь в эту постель. Я осмотрела пышные подушки и аккуратно застеленную кровать с отличным постельным бельем, но у меня даже не возникло мысли о том, как сладко было бы разорить эту постель бурным сексом. В общем, я была просто чемпионкой по самообладанию, потому что вид постели вызвал у меня радость: как замечательно я высплюсь на этих прохладных дорогих простынях в гордом одиночестве, без храпа и перетягивания одеяла!

На следующий день я собралась в спа-салон, и тут до меня дошло, что купальник я благополучно забыла дома. Я пересекла дворик, заглянула в вестибюль бассейна и поинтересовалась, нельзя ли взять у них купальник напрокат. Когда мне показали единственное, что нашлось, это оказался кошмарный купальник в стиле пятидесятых, дикого розового цвета, в горошек, да еще и с юбочкой в оборочку. Я не выдержала и расхохоталась. Сначала я было решила вообще плюнуть на идею купания, но бассейн так и манил своей голубой гладью и безлюдьем. Удивительно, ни души… а раз меня никто не увидит в этом безумном ретро, то чего я опасаюсь? Поскольку после купания я запланировала массаж и не хотела мочить волосы, то подколола их повыше дурацкой заколкой с изображением таксы — самым лучшим из всех маминых рождественских подарков. После чего с наслаждением плюхнулась в воду.

Какое это было блаженство — плавать в бассейне в полном одиночестве! Я медленно, не спеша, мерила его взад-вперед. Вдруг за спиной у меня раздался всплеск, я обернулась и увидела, что в джакузи рядом с бассейном забрался какой-то мужчина. Он устроился поудобнее, откинулся на спину и стал рассматривать меня. Ой-ой, надеюсь, он не видел, как я плюхалась в воду и не успел заметить мой кошмарный купальник. Что же мне теперь делать? Как выйти из воды и миновать незнакомца, если на мне это позорище в рюшках, в котором я похожа на розовую утку в горошек? Я, конечно, не стала пялиться на незнакомца в открытую — глянула искоса, но и этого хватило, чтобы убедиться: он очень мил. Я сделала вид, что не замечаю его, и продолжала рассекать туда-сюда, а он все сидел в джакузи и не вылезал. Я ощущала, как кожа у меня сморщивается от влаги, но сдаваться и шлепать мимо красавчика не собиралась. Наконец жужжание джакузи смолкло. Ура? Не совсем ура: незнакомец нырнул в бассейн. Когда он вынырнул около меня, я заметила, что он высок, темноволос и крепко сложен. Незнакомец подплыл поближе и с ходу заявил:

— А я все на вас любуюсь. Такой потрясающий стиль.

Я торопливо сложила руки на груди, чтобы он не разглядел купальник.

— Вы шутите? Купальник не мой, прокатный, другого не нашлось.

— Я не про купальник, — вы здорово плаваете. Чувствуется, что вы в гармонии с собой.

— Если не с купальником, — пошутила я.

— Интересная мысль. — Незнакомец склонил темноволосую голову набок и представился: — Макс Найтли.

— А я Дейзи, — ответила я.

Макс Найтли смотрел на меня так восхищенно, что я испуганно подумала: «Нет, это невозможно! Так не бывает! Только я осознала, как мне хорошо одной, только смирилась с этим, и вдруг — бац, такой красавчик как снег на голову».

Я раскраснелась от жары, на лбу выступил пот, а подушечки пальцев от воды побелели и сморщились, — ну и что? Да, положим, Макс — красавец, но его наверняка дома ждет подружка или жена — тоже красотка, под стать ему. Поэтому мне решительно незачем заигрывать с ним и притворяться. Возможно, сияние юности от меня уже и не исходит (хотя вся физиономия блестит от пота), да и плоского животика, как у двадцатилетней, не наблюдается, но самое главное не внешность, а то, что у меня в голове. Я внезапно ощутила себя Осознанно Женственной, а это, согласно последним данным из книг по самопомощи, означало, что я впервые в жизни почувствовала гармонию с собой. Я такая, как есть, — не слишком молодая женщина, и мне так хорошо, поэтому не буду притворяться, будто я кто-то другой.

— А вы здесь одна или с кем-то? — поинтересовался Макс, не задав дурацкий вопрос «часто ли вы здесь бываете».

Я ответила, что приехала сама по себе, и он заметно удивился:

— Не верится, что вы не стали использовать эти сексодромы в номерах по полной программе.

— Почему же, очень даже, только в одиночку.

Макс поднял брови, и я поспешно добавила:

— Вы меня неправильно поняли. Просто вы, наверно, не знаете, что для женщины, которой за тридцать пять, спокойно поспать в одиночку — высшее наслаждение.

— A-а, так у вас есть дети?

— Нет, а у вас?

Макс покачал головой. Я поинтересовалась, зачем он приехал, а он ответил:

— Я не приехал. Просто живу неподалеку, буквально за углом, и состою в спа-клубе. А чем вы намерены заняться после бассейна?

— На массаж иду, — честно сказала я.

— А потом?

— Буду сидеть в номере, в халате, и радоваться тому, что любые напитки и еду подают в номер.

— Хотите, пообедаем вместе?

— Спасибо, но мне лень мыть голову.

В его глазах заблестели искорки любопытства, но я не пыталась играть с ним ни в какие игры. Мне действительно было лень, поэтому я и отвечала абсолютно честно.

— Понимаете, после ароматерапии волосы будут в масле, — объяснила я.

— А до моей квартиры отсюда ходу пять минут, — улыбнулся он. — Можете надеть шляпку. Жир полезен для волос.

— А мне еще и краситься лень.

— Тем лучше.

Прямота Макса мне понравилась. Я решила вести себя так же откровенно и спросила:

— Вы часто заводите такие разговоры с незнакомками в бассейне?

— А вы часто разговариваете с незнакомцами?

— А вы часто отвечаете вопросом на вопрос?

Он усмехнулся:

— А вы?

Мы оба рассмеялись. Мы оба держались за бортик бассейна, и, когда я взглянула на капельки воды на предплечьях Макса, меня вдруг обдало жаром от близости к незнакомому привлекательному’ мужчине.

— Вот интересно, почему незнакомому человеку всегда выкладываешь слишком много и слишком быстро? — спросила я с тоской. — Нам кажется, в этом ничего такого нет, — продолжила я, — а потом нам становится страшно, потому что мы открыли душу человеку, который для нас ничегошеньки не значит.

— Как это — не значит? — удивился он и лишь потом добавил: — Вы же еще ничего мне не рассказали.

— Оставим это, — сказала я и направилась к лесенке из бассейна.

— А что, вам так много приходится скрывать? — спросил он мне в спину.

Я остановилась на верхней ступеньке — дура дурой в розовом старомодном купальнике с юбочкой — и сообщила:

— Нам всем есть что скрывать — разве нет?

— Лично мне кажется, что вы скрываете разве что отличную фигуру — под этим старым мешком.

Он вылез из бассейна, не успела я обернуться полотенцем. Тоже принялся вытираться — и я поняла, что, когда вытираешься после купания рядом с незнакомым мужчиной, в этом есть что-то эротичное, особенно если у незнакомца великолепные ноги — мускулистые, но стройные. Никаких тебе перекачанных икр — ненавижу красавчиков-культуристов. И вообще телосложение у него было что надо, только меня заворожило не оно, а моя собственная реакция на этого мужчину. Я вела себя не просто фамильярно, а фамильярно на грани грубости — непонятно почему.

— Мы еще увидимся? — спросил он.

— Нет. — Я подняла на него глаза. — Но мы славно поболтали, спасибо.

— Понятно, — протянул Макс, ероша влажные блестящие волосы. — Думаете, вы так легко от меня отделаетесь? Как бы не так.

— Все, побежала, а то на массаж опоздаю, — бросила я и, юркнув в женскую раздевалку, захлопнула за собой дверь.

На следующее утро я уже собрала вещи и собиралась выписаться, как вдруг легкое беспокойство из-за того, что Макс меня так и не нашел, переросло в подавленность. Правда, вчера после массажа я уснула как убитая, но какая-то часть меня все равно ждала его звонка и даже сквозь сон прислушивалась. Макс так уверенно и напористо держался в бассейне, что мне бы и в голову не пришло, что он просто отступится. Сколько бы я ни говорила себе, что он мне безразличен, одинокая женщина — то есть некая часть меня — жаждала внимания. Я вышла в холл, расплатилась по счету и уже собралась уходить, но администраторша вручила мне конверт. Сердце у меня подпрыгнуло от радости. В ожидании такси я успела распечатать конверт и обнаружила внутри визитную карточку Макса Найтли. Он аккуратно обвел свой электронный адрес, а на обороте приписал: «Позвольте случайному (не)знакомцу угостить как-нибудь вас обедом».

Теперь я сгорала от нетерпения: скорее бы вернуться домой и выложить все Люси и Джесси. На следующий день я созвала совет прямо в книжном магазине, после закрытия. Люси принесла на наши посиделки дешевое вино, а Джесси — кучу вкуснятины из китайского ресторана. Мы расставили контейнеры прямо на прилавке, устроились в удобных креслах поближе к гениальной кофеварке и принялись пировать прямо из контейнеров, не заморачиваясь сервировкой.

— Самое лучшее в бассейных знакомствах — что не надо волноваться, потому что голой он тебя уже увидел. Ну или почти голой. В общем, имеет представление, — заявила Джесси, выслушав мой отчет.

— Ты хочешь сказать, что он увидел мой целлюлит и все равно не утратил ко мне интереса? — Я ткнула Джесси палочкой.

— Какой такой целлюлит? — шутливо спросила она.

— Ну что ж, по крайней мере, ты сэкономила на укладке, — внесла свою лепту Люси. — Если ты понравилась ему даже с мокрыми неуложенными волосами, это хорошо. Мне всегда казалось, что перелом в отношениях начинается именно тогда, когда понимаешь, что тебе уже неохота делать укладку перед свиданием.

— Да, а мужчины этого переломного момента никогда не замечают — перехода от чистых уложенных волос к жирным и растрепанным, — сказала я. — И как это они ничего в упор не видят? Неужели можно не заметить, что сексуальная холеная женщина вдруг стала нечесаной и неухоженной?

— Любовь слепа, — объяснила Джесси, — но под конец она приводит к тому, что требует очки — рассмотреть посеченные кончики волос.

Мы хором рассмеялись.

— А этот Макс стоит того, чтобы ради него делать укладку? — поинтересовалась Люси.

— Безусловно! — воскликнула я. — Хотя, подозреваю, он моложе меня. У него такой юношески-самоуверенный вид.

— Он совершеннолетний хотя бы? — фыркнула Джесси.

— Нет, мне показалось, ему тридцать или чуть больше.

— Свезло тебе, — заявила Люси. — Молодой любовник — это по нынешним понятиям непременный аксессуар для Возрожденной Одиночки.

— Думаешь, если молодой человек приглашает на свидание зрелую женщину, он делает это из чисто благотворительных побуждений? — спросила я.

— Да какая разница?! — весело сказала Джесси. — Пусть освежит тебе те части, до которых не добрались зрелые мужчины.

Джесси налила нам еще вина и произнесла целый монолог.

— Слушайте внимательно, девочки! — начала она, звонко постучав китайской палочкой по стакану. — Существуют три типа женщин. Первый: женщина, которая хочет, чтобы о ней заботились. Второй: женщина, которая хочет командовать. А третий — женщина, которая сама лепит из выбранного ею мужчины заботливого. Это новый вид, самый умный.

Внезапно в подсобке что-то треснуло и посыпалось, и в помещение магазина влетел Майлс.

— Извините, но больше я это слушать не могу! — прорычал он. — Манипуляторши несчастные! «Я его слепила из того, что было»! Тьфу!

— Ты откуда выскочил? — удивилась я. — Я вообще думала, что ты давно ушел.

— Нет, я засел в кладовке и подслушивал ваши секреты! В надежде узнать что-нибудь полезное от вашего ведьминского трио! — Майлс щедро плеснул себе вина. — Если бы манипулирование мужчинами признали олимпийским видом спорта, вы, девушки, давно были бы золотыми медалистками по этой части! Поубивал бы!

— Вообще-то, если ты внимательно слушал, то должен был уяснить — выбрать мужчину и лепить из него как из глины вовсе не значит манипулировать им, — наставительно сказала Джесси. — Наоборот, это лестно: мы ведь кого попало не выбираем, только молодых, многообещающих и толковых.

— И поэтому тебя, Майлс, не выбрал никто! — язвительно добавила я.

— Мне казалось, что вы, цыпочки, все жаждете заполучить по первосортному самцу, — Майлс придвинулся опасно близко к Люси. — По-моему, этот ваш материал для ваяния никак не может быть самцами первого сорта. Разве что второго.

— Согласна, — кивнула Люси. — Мужчины — или повелители Вселенной, или кормильцы. Два в одном — так не бывает.

— Если только это не мужчина во втором или в третьем браке, — поправила Джесси.

— Мне нужен альфа-самец хотя бы потому, что он не так болезненно реагирует на женские достижения. Если ты ему под стать, он не будет тебя подавлять, — сказала я.

— Слушайте, слушайте, что говорит наша юная карьеристка! — поддразнил меня Майлс. — Дело обстоит так: мужчина не чувствует себя автоматически униженным только оттого, что женщина добилась успеха. А вот если его женщина им недовольна или разочарована, тогда да.

Он приобнял Люси и спросил:

— Ну, и как у тебя дела? Ты готова бросить своего нудного муженька и закрутить со мной?

Люси нервно хихикнула:

— Если бы ты сказал это неделю назад!

Потом откашлялась и объявила:

— У меня для всех новость. Я… м-м-м… на прошлой неделе вернулась к Эдварду. То есть он ко мне.

У меня внутри все сжалось от разочарования. Ну почему Люси смирилась с существующим положением, если могла добиться и была достойна большего?

— Ты что?! — выпалила Джесси. — Спятила? Зачем, Люси?

Люси смерила ее ледяным взором.

— Пока ты не побывала в моей шкуре, пожалуйста, не смей меня судить! — Она пожала плечами, будто защищаясь, и, прежде чем мы успели ее остановить, выбежала вон из магазина.

Мне страстно хотелось, чтобы мое свидание с Максом Найтли прошло гладко, но меня с самого начала точили сомнения и казалось: что-то не так. Он меня чем-то нервировал. Конечно, на первом свидании он мог допустить куда больше промахов, но мне и так хватило — ведь я же сама не своя до аккуратности, даже в мелочах. А проигнорировать его мелкие промахи я просто не могла.

Конечно, мне лестно было, что Макс предпринял дальнюю поездку из Бата, чтобы повести меня обедать в бар в Ноттинг-Хилле. Занесем это ему в плюс.

Со дня нашей встречи он успел подстричься, но, увы, слишком коротко — и почему это мужчины непоколебимо уверены, что чем короче стрижка, тем мужественнее вид? И что лучше всего — выбритый затылок и армейский ежик? Но стрижку я Максу простила, потому что на нем были элегантные полотняные брюки, подчеркивавшие длинные ноги, и дорогие замшевые туфли. На что мне не удалось закрыть глаза, так это на его джинсовую курточку-обдергайку, которую Макс прихватил с сиденья своей недешевой спортивной машины. Курточка меня доконала. Уж извините, но когда тебе под сорок, нельзя всерьез воспринимать мужчину в джинсовой курточке и планировать с ним совместное будущее! Я, конечно, человек терпимый и открытый новым веяниям, но не до такой же степени. Любая вещь из джинсовки, если это не собственно джинсы и если ее обладатель не рок-звезда и не снимает документальное кино, кричит о владельце только одно: что он легкомысленный и безответственный. Конечно, я, скрепя сердце, признавала, что Макс выглядит моложаво и модно, но легкомыслие? Нет, мне это не подходит.

Однако количество плюсиков в пользу Макса неуклонно возрастало. Он оказался архитектором (два очка, потому что это означает и трудолюбие, и творческое начало, и к тому же в один прекрасный день он может взлететь в модные дорогие архитекторы!). Выяснилось, что у Макса имеется холостяцкое «берлогово» в Бате — квартирка, дизайн которой он разработал лично (очень хорошо, удобно ездить отдыхать на выходные). Еще выяснилось, что Макс одинок, но недавно у него закончились длительные отношения с дамой, которая у него жила (отлично, значит, отношений он не боится и совместного проживания тоже). Он сам гладит себе рубашки и любит готовить, причем особенно хорошо ему удаются ростбиф и овощная запеканка (как гламурно! Как метросексуально!). Но потом на поверхность выплыло нечто, что меня абсолютно подкосило. То есть я мгновенно поняла: нет, ничего у нас не выйдет. Я поинтересовалась у Макса, сколько ему лет, а он в ответ спросил:

— А ты как думаешь?

— Тридцать пять? — предположила я, поскольку в ресторанной обстановке Макс казался взрослее.

— Даже не знаю, радоваться или обижаться, — улыбнулся он. — Вообще-то двадцать семь.

Двадцать семь?! У меня возникло страшное искушение схватить сумочку и бежать — вместе с сильно раскатанной на этого красавчика губой. Разве я, женщина тридцати девяти лет, смогу крутить роман с двадцатисемилетним юношей? Немыслимо! Все мои былые страхи немедленно проснулись. Дейзи, спустись с небес на землю. Ну-ка быстро иди ищи себе надежного, спокойного, состоявшегося ровесника! Нечего и думать о симпатичном мальчике студенческого вида, который слушает неизвестные тебе группы и, возможно, даже пробовал наркотики.

— По-моему, тебе стоит знать, что мне тридцать девять, — чопорно заявила я.

— Ну и что? — Макс беззаботно пожал плечами.

— Я уже разведена и за плечами у меня большой и невеселый жизненный опыт, — продолжала я. — И у меня больше нет времени играть в любовные игры, так что буду с тобой откровенна. Я не могу позволить себе тратить месяцы на романчик с симпатичным пареньком вроде тебя, потому что мне нужно найти себе мужчину за сорок, зарабатывающего, на дорогой машине — в общем, такого первосортного самца. Чтобы выйти замуж, остепениться и народить детей.

Макс выслушал, закурил, выпустил дым и откинулся на спинку стула.

— Да, и худшее, что можно придумать в моем возрасте — это болтаться по ресторанам с молодым курящим мальчиком в джинсовой куртке.

— Как же у тебя все четко расписано, — ответил Макс. — Одно маленькое «но» — судя по описанию, с таким образцовым самцом ты просто со скуки взвоешь.

— Вовсе не обязательно! — Странно, но мне захотелось защитить этого воображаемого мужчину, этот туманный идеал. — Он будет… нормальным. Адекватным.

— Адекватным? Ну разве что только в теории. А вот здесь… — Макс постучал себя по груди. — То, что ты считаешь подходящим в теории, на практике может оказаться дубиной бесчувственной.

Откуда-то бесшумно возникла официантка и спросила:

— У вас все в порядке?

Макс одарил ее сияющей улыбкой и ответил:

— Да, мы, знаете, как раз закончили стадию пустой светской болтовни и режем друг другу правду-матку.

Официантка засмеялась:

— Что ж, не буду мешать.

— Отчего же, присоединяйтесь! — пригласил он.

Наблюдая эту сценку, я лишний раз убедилась, насколько Макс привлекателен и обаятелен. И все же обманываться дальше было бессмысленно: он для меня слишком молод и легкомыслен.

Когда Макс предложил подвезти меня домой, я отказалась:

— Спасибо большое, но не надо.

Люси пригласила меня в гости, на ленч — впервые с тех пор, как Эдвард вернулся. Летние каникулы закончились, поэтому дочки Люси были в школе, и нам никто не мешал. Я смотрела, как Люси готовит салат с жареной курицей, и вздыхала. В Люси появился какой-то горестный надлом, которого раньше не было. Словно в ее светлой ауре возникло темное пятно, и избавиться от него Люси не могла. Эта темнота и печаль расползались по всему дому. Еще недавно это был роскошный и, главное, уютный дом, а теперь он казался нежилым, точно хозяйка утратила к нему интерес, что сквозило даже в мелочах. Я никогда раньше не видела здесь увядших букетов в попахивающей воде или подсохшего винограда и подгнивших груш во фруктовых вазах. Нет, это жилище не походило на семейное гнездо, которое переживает не лучшие времена; здесь разваливался брак, и оба супруга отчаянно извивались под обломками. В воздухе как будто разливался яд, и неудивительно, что фрукты сгнивали, а цветы вяли.

Люси вручила мне бокал вина. Я спросила:

— Ну, как у вас вообще дела?

Она, ссутулившись, присела на стул.

— А как ты думаешь? День за днем жить с мужчиной, который тебя предал, — это просто невыносимо тяжело.

Люси Примфолд, Образцовая Люси — всегда элегантно, аккуратно причесана, выхолена с головы до ног. Но теперь из-под ее аккуратного макияжа проглядывало безжизненное лицо — такое же безжизненное, каким стал дом Примфолдов. Вот цена, которую приходится платить женщине, сохранившей разваливающуюся семью ради детей. Он пытается за что-то цепляться, но уцепиться уже не за что.

— Ты все еще любишь Эдварда? — спросила я.

Люси покачала головой.

— Как можно любить мужчину, от которого не видишь ни поддержки, ни ласки, ни внимания? Я имею в виду не внимание, которое выражается в цветах, а настоящую надежность. Когда тебя обнимают по ночам и ты знаешь, что, если потребуется тебя защитить, он сделает что угодно. — Люси отвернулась. — Никогда не чувствовала себя менее желанной.

— Так вы больше не спите вместе?

— С тех пор как я узнала о его измене — нет. Я пыталась, но мне трудно раскрыться, поскольку я перестала доверять Эдварду. На прошлой неделе сходила на массаж и потом обревелась. Оказывается, пока не испытаешь ласковое прикосновение, не понимаешь, как же они тебе нужны, как ты по ним изголодалась. Вот смотрю теперь на другие пары и даже не столько завидую, сколько удивляюсь: у них получается, а у меня нет.

Я сухо рассмеялась.

— Вот именно это я и ощущала раньше, когда смотрела на вас с Эдвардом, — призналась я. — Мне казалось, у вас идеальная семья.

— Я тоже так думала, — вздохнула Люси. — Это-то и есть самое ужасное. Но семья у нас оказалась более чем неидеальная.

Я погладила Люси по руке.

— Странно получается — женщина может быть хоть сто раз самостоятельной, преуспевающей и независимой, но в ней все равно есть что-то первобытное, какой-то инстинкт, который требует мужской поддержки. Ужасно, но правда. Какими бы эмансипированными мы все не стали, нам все равно непременно нужно знать, что нас ценят и по шкале пригодности для мужчины. Помню, меня это ужасно изводило, когда я рассталась с Джейми. Где были моя глаза? Я, образованная, с прекрасным дипломом, как я могла выбрать себе такое? Когда понимаешь, что не можешь доверять собственному сердцу, — оно просто разрывается. Но теперь я настроена иначе, более философски. Люди меняются, отношения завязываются и рвутся, а жизнь прекрасна и одновременно ужасно непредсказуема.

— Джесси считает меня дурой… — жалобно хныкнула Люси.

— Она тебя не осуждает, — соврала я. — Просто желает тебе добра. Мы все хотим, чтобы ты была счастлива.

— А ты сейчас счастлива? — вдруг спросила Люси.

Я помолчала.

— Я стала увереннее в себе. То есть поняла, что могу быть одна. Конечно, временами на меня накатывает страх, и я начинаю думать, что навсегда останусь одинокой и бездетной, но все равно я сейчас чувствую себя спокойнее, потому что живу в ладу с собой.

— Получается, вся эта эзотерика и самопомощь все-таки действуют?

— Боль они не заглушают, — грустно усмехнулась я. — На самом деле чем больше ты осознаешь, тем больнее. В книгах по буддизму говорится, что любая ступень духовной инициации, то есть исключительно трудный переходный этап жизни, заставляющий задуматься и усомниться в ее смысле, — это новый шанс. Только он прикидывается утратой.

— Мудрено. Но где в моем положении кроется этот самый тайный шанс? — недоуменно спросила Люси.

— Ты можешь найти в себе мужество уйти от Эдварда, — мягко предложила я. — Построить самостоятельную жизнь и стремиться к тому, чтобы реализовать свои мечты.

— Я не такая сильная, как ты, — отозвалась Люси. — И у меня дочки, а им нужен отец.

— Безусловно. Но еще больше им нужна счастливая мать, у которой хватит храбрости постоять за себя. Если ты останешься с Эдвардом, то загонишь себя в угол и изведешься от сожалений.

Люси уронила голову на руки.

— Разве не лучше мне оставить все как есть и постараться быть хорошей женой и матерью?

— Такой ценой? — возразила я.

Люси заплакала. Я обняла ее.

— Люси, тебе только сорок. Это не конец, а, возможно, лишь начало.