В горнице было жарко натоплено, и Ланглив, не терпевшая духоты, немедленно отправилась открывать дымовую отдушину, а Улов, сын Эрлинга, и Скаффти, и Эббе с Ялмаром — издольщики Никуласа, — и все остальные, кроме Нарви, что со страху сбежал в людскую, принялись развязывать свои плащи и расстегивать кафтаны. Лица у всех были красны с мороза, пальцы плохо слушались. Никулас помог Стурле подойти ближе к очагу, усадил его на скамью и сам сел рядом. Стурла вытянул перед собой больную ногу и внимательно вгляделся в лицо Вальдимара. Он не раз встречался и даже беседовал с ним прежде, но Вальдимар не смог узнать известного ему богатого купца и видного бюргера Нидароса в этом исхудавшем грязном нечесаном человеке с искалеченной ногой. Взгляд Вальдимара скользнул по лицу Стурлы, не задержавшись.

Кольбейн сел справа от хозяина. Торлейв опустился было рядом с Вильгельминой на женскую скамью, но Вальдимар поманил его пальцем:

— Я бы желал, Торлейв Резчик, сын Хольгера, чтобы ты сел ближе ко мне, дабы мне не напрягать голос и слух, когда я стану тебя спрашивать.

Торлейв дотронулся до плеча Вильгельмины, точно хотел поддержать ее этим прикосновеньем, и, пройдя вдоль стола, опустился на скамью напротив секретаря.

Дружинники встали за спиною Вальдимара. Тот снял и аккуратно положил перед собой на стол лисью шапку, так что черный хвост ее свесился с края стола. Бережно сложил пелиссон и отдал его слуге. Под шубой на нем был узкий коричневый кафтан, а на ногах — модные остроносые сапоги, из тех, что зовут «летящими копьями».

«И не мерзнет он в санях в таких сапогах», — подумал Торлейв.

Секретарь Вальдимара при свете свечей и факелов оказался все же не столь бесплотен, как виделось в сумерках на дворе. Красные от мороза уши и зарозовевший кончик длинного носа несколько оживляли его бледность. Он разложил перед собою пергамены, поставил письменный прибор: дорожный рожок с чернилами, футляр с песком для просушки записей, свинцовую палочку, несколько перьев, ветошь, чтобы их протирать, и перочинный нож. Также заметил Торлейв коробочку, в какой держат сургуч, связку тесемок, золоченый футляр для Библии и небольшой резной ларчик темного дерева, в каких обычно хранят важные документы. Торлейв привычным глазом вгляделся в завитки и переплетения резьбы на его крышке — в центре свернулся баранкой длинный носатый зверек.

«Лиса или собака? — подумал Торлейв. — Скорее всего, собака — символ верной службы господину».

— Хозяйка, принесите еще свечей, — попросил Вальдимар, оборотившись к Ланглив.

Та, не говоря ни слова, принесла тройной подсвечник и поставила его напротив лисьей шапки — Вальдимар сразу же отодвинул ее подальше от свечей, боясь закапать мех воском.

— По праву, данному мне его величеством королем Эриком, сыном Магнуса, и лагманом королевской и епископской вотчины — города Нидароса, что в Нур-Трёнделаге, — Харальдом, — торжественно начал Вальдимар, когда все заняли места вокруг стола, — прежде чем изъявить Торлейву, сыну Хольгера, веление господина нашего Харальда Лагмана, исходившего в своем решении исключительно из воли нашего короля, должен задать вам, достойные бонды, несколько вопросов относительно того дела, по коему я сюда прибыл.

Серый секретарь, макнув перо в рожок с чернилами и быстро скрипя пером, записывал каждое слово Вальдимара, сына Хельги.

— На каком языке он говорит? — тихо спросил Гамли у Кольбейна.

— На канцелярском, — отвечал тот, не меняя выражения лица.

— Речь идет о невиданном злодействе, о преступлении, совершенном против короны лицом, обязанностью коего было бы защищать интересы оной и всячески их оберегать, — продолжал Вальдимар. Глаза его жестко блеснули в знак возмущения злодеяниями этого покуда никому, кроме него, не ведомого лица.

«Кажется, он все-таки говорит не обо мне, — подумал Торлейв, с интересом разглядывая широкоскулое красноватое лицо Вальдимара. — Хотя, конечно, как и всякий норвежец, я должен был бы защищать интересы короны… Однако как круто изогнута линия его ноздрей! Если бы я вырезал такую статую, резец надо было бы вести изнутри наружу, осторожно, чтобы не смахнуть полноса».

— Лицо оное подозревается во множестве преступлений, — продолжал Вальдимар. — В ходе нашего расследования выявлено было столь великое число вышеназванных, что я принужден был, не завершив следствия, обратиться непосредственно к его величеству, дабы оно… дабы он, достославнейший наш король Эрик, дал мне и людям моим соизволение пресечь преступления сего лица путем задержания и содержания оного в кандалах и под стражею до окончания расследования. Соизволение сие было мне милостиво даровано.

Вальдимар оглядел всех присутствующих со столь откровенной неприязнью, что каждый в глубине души начал чувствовать себя тем самым оным лицом и перебирать в памяти свои бесчисленные злодеяния.

— Однако некоторые обстоятельства помешали нам осуществить пресечение деятельности вышеозначенного лица вышеупомянутым способом, ибо лицо сие было в ходе ссоры и столкновения непредвиденно убито неким другим лицом.

Вальдимар вновь оглядел всех в надежде уловить хоть какой-то отклик на свои слова в глазах этих сонных мужланов, что расселись по скамьям в грязной горнице захудалого постоялого двора. Но он был обманут в своих ожиданиях: к этому моменту не осталось уже ни одного человека, который понимал бы, о чем идет речь.

Серый секретарь старательно скрипел пером. Он написал «пересечение» вместо «пресечение», поставил кляксу на слово «обстоятельства», в спешке упустил часть предложения и так торопился наверстать упущенное, что потерял первую букву в слове «ссоры». Торлейв с интересом наблюдал суетливое путешествие пера по поверхности пергамена.

— Посему, — продолжал Вальдимар, сын Хельги, — предлагается любому из присутствующих, кто может сообщить какие-либо сведения касательно как одного из этих лиц, так и другого, равно как и о предшествующих событию преступлениях, совершенных первым из названных лиц, а также обстоятельств убийства оного, дать показания по поводу как одного, так и другого, не утаивая ничего, что может иметь прямое либо косвенное отношение к вышеперечисленному.

«Все-таки речь идет о каких-то убийствах», — устало подумал Торлейв, глядя, как секретарь торопится дописать абзац, попутно забрызгивая пергамен чернилами.

— Назови имя, Вальдимар, — сказал Никулас. — Я, кажется, начинаю понимать наконец, о ком говоришь ты, но большинство присутствующих остаются в полном неведении и так и останутся, если ты не назовешь имя этого пресловутого «лица».

Вальдимар недовольно покосился на Никуласа, но все же пояснил:

— Нилус по прозвищу Ягнятник или Зверолов из Гиске, сын Сигхвата Кривого, был подозреваем нами в совершении ряда преступлений. В ходе расследования не только подтвердилась обоснованность наших подозрений, но выявились новые совершенные им злодеяния — столь ужасающие, что королю пришлось дать соизволение на арест вышеназванного Нилуса из Гиске ранее, нежели дознание было завершено. Поясняю, ежели кому-то неведомо, что человек, состоящий на службе у государя, каковым являлся Нилус из Гиске, не может быть привлечен к ответственности без особого королевского на то распоряжения. Сие понятно?

— Более-менее, — отозвался Гамли.

«Значит, я — то самое второе лицо, — подумал Торлейв. — Которым убито было первое».

— Ежели кому из присутствующих здесь — а некоторые из вас, я знаю сие доподлинно, были лично знакомы с преступником, — известно что-либо о творившихся им беззакониях, тот обязан по доброй воле дать сейчас показания, кои будут должным образом запротоколированы. Документы сии будут подтверждены при свидетелях подписями и печатями и представлены дальнейшему следствию для окончательного разбора дела на тинге в Нидаросе, каковой состоится по окончании празднования святок, на другой день после мессы Паля, двадцать шестого числа января месяца грядущего года. Я кладу пред вами Святую книгу, дабы ни слова лжи не слетело с ваших уст и говорили бы вы столь же правдиво, как на самом Суде Божьем.

Он поджал губы и обвел взглядом всех, одного за другим.

Секретарь открыл футляр и извлек из него Библию в золоченом тисненом переплете.

В наступившей тишине раздался негромкий низкий бас Стурлы:

— Ходить мне тяжело нынче, дайте же мне кто-нибудь Библию, чтобы я мог на ней присягнуть, ибо, Вальдимар, сын Хельги, у меня, пожалуй, найдется немало, что порассказать тебе.

— Записывайте, записывайте! — похлопал Вальдимар секретаря по плечу и сквозь зыбкий свет свечного пламени попытался вглядеться в лицо Стурлы. — Твое имя и прозванье?

— Неужто не узнаешь меня? — усмехнулся Стурла.

— Позвольте… — прошептал Вальдимар. — Это же Стурла, сын Сёльви, купец из Нидароса! — воскликнул он и привстал над столом. — Что случилось с тобою, Стурла? Последний раз мы виделись с тобою у Торварда, торговца лесом: ты, как сейчас помню, хотел заключить с ним договор на доставку тебе корабельной сосны, дабы перепродать ее весной в Исландии! И было сие не так уж давно, накануне мессы Микьяля, — я хорошо помню, как вы торговались с Торвардом, ни ты, ни он не хотели уступать!

— Ты правильно помнишь, — подтвердил Стурла.

Никулас принес ему Библию. Стурла положил на ее золоченый переплет свою большую руку. Костяшки пальцев и суставы ее были в затянувшихся ссадинах, ногти темны, а один из них — на большом пальце — наполовину сорван.

— Обещаю, что все сказанное мною здесь не будет содержать ни единого слова лжи.

— Что же случилось с тобою, Стурла, сын Сёльви?

— А вот об этом, Вальдимар, сын Хельги, и будет тебе мой рассказ, — произнес Стурла и умолк. Губы его сложились в горькую улыбку, и некоторое время он молчал. Потом оглядел собравшихся, подмигнул Вильгельмине, что смотрела на него во все глаза, вздохнул и начал говорить неторопливо, взвешивая каждое слово.

— Чуть более полугода тому назад, сразу после мессы Халварда, пришел ко мне в корабельную контору мой дальний родич Стюрмир Грош с Воронова мыса в сопровождении Нилуса Ягнятника из Гиске, сына Сигхвата Кривого. Меня не было о ту пору в конторе, ибо я провожал один из своих кораблей с грузом меха, но, когда я вернулся, помощник мой по торговым делам — Маттиас Крюк, сын Бенгта, — сказал, что меня ждут в приемной, и я вышел к ним.

Я не очень удивился, что Стюрмир пришел ко мне. Пусть мы с ним не были близко знакомы, но я всегда помнил, что у меня имеется родня в Нур-Трёнделаге. То, что ко мне явился Нилус Зверолов, удивило меня куда больше. Я, разумеется, знал, кто он такой, хоть и не сталкивался с ним прежде.

Стюрмир начал издалека. Расспрашивал о моем житье, о том, как идут дела. Я отвечал ему, что не жалуюсь, контора приносит неплохой доход. Тогда стал он стенать, как тяжело ныне выживать простому охотнику: нечем платить за еду, нечего дать в приданое младшей троюродной сестре, которая находится на его попечении. А закончил тем, что попросил у меня взаймы пятьдесят марок золотом.

Я объяснил ему, что только что снарядил корабль с грузом, и нельзя сказать, чтобы наш брат купец по весне был особо готов расстаться с теми деньгами, что после зимы остались у него в мошне. Однако он продолжал ныть и умолять, поминал наше родство, говорил, что отдаст мне в залог все свое имение. «Мне твое имение не надобно, Стюрмир, — отвечал я. — Да только таких денег нынче у меня нет. Приходи осенью, тогда, возможно, будет другой разговор». «Сколько же можешь ты дать мне, родич? — спросил он. — Хоть одну марку можешь?» «Одну марку золотом могу ссудить тебе, если ты вернешь ее мне до Симонова дня», — сказал я. По правде говоря, я надеялся, что он откажется. У меня почти ничего не осталось после того, как я снарядил корабли, а надо было еще выплатить сюсломану налог за сделку. Стюрмир будто засомневался, посмотрел на Нилуса из Гиске. «Бери, — сказал тот. — Одна тоже годится». Тогда я не мог взять в толк, к чему все это, понял лишь позже.

— И к чему же это было? — поинтересовался Вальдимар.

— А к тому, что на густо выбеленном пергамене I легко исправляется на L, — усмехнулся Стурла. — Однако никаких причин не доверять Стюрмиру у меня не было, я ведь мало его знал. Я сказал, что так и быть, ссужу ему марку золота до Симонова дня. Он сказал, что даст мне расписку по всем правилам. Я возразил:

— Полно, родич, не так велика сумма! Достаточно будет, если ты начертаешь свое имя на листе пергамена.

Однако он запротестовал, да так убедительно, что я уже собрался идти с ним к кому-то, кто сможет заверить документ.

— Зачем же моему благодетелю так беспокоиться! — заулыбался он. — Вот добрый приятель мой, Нилус из Гиске, он королевский исполнитель, ведает многими делами, имеет свою печать.

— Не больно-то я хочу иметь дело с этим твоим приятелем, — отвечал ему я.

— Как это? — спросил он. — Значит, король, его величество, доверяет ему, а ты — нет?

Хорошо. Дело есть дело, и канителиться со всем этим мне было недосуг. Стюрмир тут же привел с улицы трех свидетелей, хотя известно, что для столь малого долга достаточно и одного. Все они выступали как люди случайные. Один из них был Альгот, сын Скамкеля, другой — Андрес, в то время я еще не знал, что он служит у Стюрмира, а третий — Дидрик Боров. Первые двое не были мне знакомы, Борова же у нас в Эйстридалире знают все. Не могу сказать, что я был доволен его участием — какой из него поручитель? Но речь-то шла об одной марке, и не стану же я препираться, коли сам говорил до того, что мне и вовсе никаких свидетелей не надобно?

Мы составили документ, я подписал его и приложил печать, а Нилус из Гиске заверил документ по всем правилам, как представитель короля. Марка золотом — не так уж мало, конечно, но расписка Стюрмира выглядела так пышно, точно я купил усадьбу. Мы с Кольбейном посмеялись после их ухода, я сунул документ в сундук, что стоит в приемной, да и забыл о нем.

— Интересная история, — сказал Вальдимар, пристально глядя на Стурлу. — И что же было дальше?

— Продолжение сей истории нуждается в добром глотке пива, скира или хотя бы воды, — заметил Стурла.

— Точно, точно, — оживились издольщики Никуласа. Все они лишь наскоро перекусили в дороге.

— Хозяюшка, — позвал Вальдимар, — принесите пива всем в этой горнице.

Ланглив величественно кивнула головою и вышла. Гамли поспешно вскочил со скамьи, чтобы помочь ей.

— О! — сказал Никулас. — Мы будем пить за счет королевской казны, точно челядинцы его величества!

— Да, — кивнул Вальдимар, смерив его свирепым взглядом. — За счет королевской казны в этой стране живут многие, Никулас. И не только государственные чиновники, но и преступники в острогах.

— Черт побери, что за прозрачные намеки делаешь ты, Вальдимар, — рассмеялся Никулас. — Или хочешь сказать, что король и меня посадит на такое довольствие?

— Кто знает? — повел тонкой бровью Вальдимар. — Всем ведь известно, что ты помогаешь разбойникам в горах и беглым издольщикам, которые задолжали хозяевам и не желают расплачиваться, кормишь их детей, укрываешь жен казненных преступников. На тебя немало имеем мы таких писем.

— Кажется, я даже знаю, кем составлены те ябедные письма, — кивнул Никулас, и глаза его блеснули насмешкою. — Не иначе тем самым лицом, коему по долгу службы следовало бы блюсти королевские интересы.

— Довольно тебе, Никулас! — прошептал ему Гамли — он как раз вкатил в горницу большой бочонок с пивом. — Ты и впрямь так договоришься!

Ланглив уже разливала пиво, все принимали кружки из ее рук. Торлейв воспользовался передышкой, чтобы подойти к Вильгельмине.

— Как ты, друг мой? — спросил он, дотронувшись до ее плеча.

— Ох, Торве… — Склонив голову, Вильгельмина коснулась на миг щекой его пальцев.

— Я попрошу всех вернуться на места, а свидетеля Стурлу, сына Сёльви, — продолжить свой рассказ! — Вальдимар обернулся к секретарю. — Мартейн, будьте любезны не протоколировать эпизод с пивом.

— Простите, хозяин, — отвечал секретарь, — но я уже сделал это.

— А крамольные слова, что были сказаны тем ярлом в мужичьей одежде, Никуласом, сыном рыцаря Торкеля, вы тоже запротоколировали?

— Нет. — Секретарь сконфуженно опустил голову. — Не успел.

— А вот это зря! — назидательно проговорил Вальдимар. — В дальнейшем записывайте, пожалуйста, все те дерзости, кои он будет иметь неосторожность высказать!

Стурла тем временем выпил полкружки пива и был готов продолжать рассказ. Все умолкли, старались отхлебывать из кружек потише и не стучать донышками о стол, но все же того унылого порядка, что царил вначале, больше не было.

— Два моих корабля вернулись с грузом вина, масла и тканей, — продолжал Стурла. — Они принесли мне немалый доход. Однако третий попал в шторм в открытом море. Капитану пришлось сбросить груз на дно, чтобы спасти людей. Корабль нуждался в серьезном ремонте, и на это ушла часть прибыли. В общем, деньги мне не помешали бы, ибо плотники запросили за возведение бортов по четыре эртуга в день на каждого. Месса Симона меж тем приближалась, и я вспомнил о расписке Стюрмира. Но тут, представьте, меня обокрали: ночью воры взломали ставень и залезли в мою контору. Деньги я там не храню, но они забрали, что успели найти, — подсвечники, там, всякую ерунду, в том числе какие-то счета и расписки из тех, что были в сундуке.

Сказать по правде, я тогда не придал этому значения. Марка золотом — не такие деньги, чтобы из-за них пойти по миру человеку состоятельному. К тому же я был уверен, что Стюр-мир сам помнит о своем долге и вернет мне деньги.

Он пришел накануне Симонова дня и принес пять эйриров серебра, умолял подождать, пока добудет еще. Я сказал ему, что расписку его украли, и он долго из-за этого убивался — так что у меня и тени сомнения не зародилось. Я лишь подумал, что мой родич, видать, немного не в себе, раз его так огорчают сущие пустяки. Я написал ему новую расписку в том, что он вернул мне часть долга и я готов еще ждать. Заодно я спросил его, хорошо ли он знает Нилуса Ягнятника, что водит с ним дружбу. «У нас деловые отношения», — отвечал Стюрмир. И не солгал, как выяснилось впоследствии.

Дочери моей Вильгельмине я обещал, что к святому Клименту буду дома, в хераде. Потому спешил я расквитаться со всеми делами до середины ноября. Все сложилось так удачно, что я успел даже раньше. Я оставил контору на Маттиаса, и мы с Кольбейном выехали на другой день после мессы Мартейна, еще затемно. Утро было хмурым, с неба лило. Дорога шла лесом, кругом — ни души, дождь, туман. Видим, едет нам навстречу всадник. Подъехал поближе, оказалось — Нилус из Гиске. Мы поздоровались. Он сказал: «Сам Бог послал мне вас, Стурла, и вашего помощника Кольбейна! Вот, Кольбейн, будьте добры, взгляните, что нашел я. Очень хотелось бы мне знать об этом ваше мнение!» И раскрывает приседельную сумку.

Кольбейн мой приблизился к нему и наклонился с седла, чтобы взглянуть. И тут вижу я, что Нилус Ягнятник выхватывает меч и прижимает к своему животу голову Кольбейна — так что лезвие как раз приходится поперек его шеи. Все случилось так быстро, что я и рта открыть не успел: неведомо откуда свалились на меня несколько молодцов и стащили с седла. На их несчастье, меч-то выхватить я все же успел и одного-двух порешил сразу. Кончил бы и больше, но из кустов посыпались новые, точно псы повисли на мне.

— Что же лежало в приседельной сумке Никуласа из Гиске? — Вальдимар перевел строгий взгляд на Кольбейна.

— Да ничего, — усмехнулся тот. — Сумка была совершенно пуста. Нилус сказал, что сейчас отрежет мне голову и положит в нее. Я спросил его, что за радость ему будет продолжать путь с отрезанной головой в сумке, но он не ответил. Я только молился, чтобы лошадь моя стояла смирно: если б она двинулась хоть на шаг, мне бы сразу конец. Так что когда они подошли сзади, когда мне связали руки и он убрал меч от моего горла, я испытал даже некоторое облегчение.

— Кто там был? — спросил Вальдимар. — Вы узнали кого-нибудь, кроме Нилуса из Гиске?

— Еще бы, — сказал Стурла. — Кроме тех двоих, которых я прикончил на месте, были там сплошь мои знакомцы, а кого я не знал прежде, с теми познакомился вскорости. Родич мой Стюрмир Грош, сын Борда, похоже, заправлял всем этим, а с ним вместе были Альгот Весельчак, сын Скамкеля, Дидрик Боров, сын Хёскульда Друмба, слуги их Андрес и Атли, Хамунд Белоручка, Тронд Тигги и полуглухой Оттар Дауфи.

Они скрутили нас, навьючили как поклажу на наших же коней и за две ночи перевезли на Воронов мыс. День мы провели в какой-то клети — не могу сказать, где в точности это было. Я ничего не видел в дороге, ибо на голове моей был надет мешок, и ничего не мог сказать, ибо во рту моем был кляп. Не мог пошевелиться, ибо руки и ноги мои были связаны, не мог ничего понять, поскольку совершенно не представлял, кому и зачем понадобилось нас похищать и куда нас волокут. Я только и мог, что слышать их разговоры сквозь мешок. К тому времени, как нас спешно — ночью — провезли через весь Воронов мыс, я уже понимал, что речь идет о каком-то сокровище.

Стурла сделал паузу и отхлебнул еще пива.

— О каком сокровище? — Вальдимар даже подался вперед.

— Да всё о нем, о пресловутом золоте Хравна, — спокойно отозвался Стурла.

Скаффти даже привстал на месте от удивления. В глазах Ланглив появился интерес, она широко распахнула их и посмотрела на Стурлу.

— Так оно все же существует, это золото? — спросил Вальдимар. — Я всегда полагал, что это миф.

— Это и есть миф, — кивнул Стурла. — Но Грош, видишь ли, был уверен в обратном. Не знаю, как получилось, что на его бред купились все остальные. У Стюрмира-то точно с мозгами не все в порядке. Может быть, столько крови пролили они вместе, что совсем потеряли от этого соображение? Да и немудрено.

— Какой крови? — Вальдимар в упор уставился на Стурлу.

— Так ведь ты сам про то говорил, Вальдимар. Поначалу это, возможно, была звериная кровь, ибо они и впрямь умелые охотники. Но настал момент, когда им зверья стало мало. Нилус из Гиске занимался преследованием людей вне закона. Он выслеживал и убивал их. Я думал, ты, Вальдимар, именно это имел в виду, когда говорил о свершенных им преступлениях.

— То не были преступления, — покачал головою Вальдимар. — Люди, лишенные мира, суть разбойники. Нилус из Гиске был умелый следопыт, от которого трудно скрыться. И его жестокость — а он, несомненно, был очень жесток, так что сам господин Харальд Лагман бледнел, когда ему докладывали о его деяниях, — искупалась той пользою, которую он приносил, выслеживая и уничтожая поселения этих разбойников, как уничтожают осиные гнезда. Да, он был беспощаден, и нередко гибли невинные. Но он же был и беспредельно храбр, и туда, куда шел он практически в одиночку — с двумя-тремя людьми, — не решился бы порой ступить и целый отряд вооруженных воинов. И Нилус Ягнятник стоил этого отряда, не постесняюсь сказать! В той местности, где он поработал, дороги на многие мили делались свободны от лихих людей. Так что в этом, Стурла, ты ошибся.

— Да, Стурла, — с горечью проговорил Никулас. — Да, Стурла, ты ошибся. Ты просто позабыл, Стурла, что убийство человека, стоящего вне закона, во все времена почиталось в этой стране за особую доблесть, а не преступление. А что же делать с женщинами и детьми, Вальдимар, сын Хельги? Нилус из Гиске полагал, что их надо уничтожать вместе с их отцами и мужьями. Он сам мне сказал: «Не станем же мы с вами затевать ссору из-за этих щенят». Это его слова, Вальдимар!

Стурла положил ему руку на плечо.

— Успокойся, Никулас, — сказал он. — Видишь, секретарь записывает на свой пергамен каждое твое слово.

— Пусть записывает! Я бы хотел, чтобы король это прочитал!.. Будто бедные крестьяне, лишенные по воле судьбы и прав, и имущества — всего того, что обеспечивает закон свободному землевладельцу, — сами собой, вместе с землею, потеряли и право считаться его подданными!

— Я же признал, что Нилус был жесток и беспощаден, — нахмурился Вальдимар. — Это никому из нас не нравилось. Я не раз докладывал лагману. Закон, разумеется, не предусматривает уничтожение жен и детей преступников, этого нет ни в каких сводах и ни в каких уложениях. Нилус из Гиске всегда говорил, что ему трудно сдержать своих людей, когда доходит до дела… Но преступление его было в другом.

Стурла вскинул глаза на Вальдимара.

— Да, преступление его, по-вашему, было в другом, — тихо произнес он. — И я знаю, в чем. Когда я лежал связанным в углу, я часто слышал их разговоры. Видимо, они считали, что так и так убьют меня и можно не страшиться моих ушей. Я понял, как они действовали и что сплачивало их всех. Стюрмир Грош, сын Борда, Альгот Весельчак, сын Скамкеля, Дидрик Боров — они давно перестали охотиться на зверье, их дичью стали живые люди. Бог знает, когда это случилось впервые. Нилус не брал с собою королевских стрелков, не брал тех дружинников, что получают жалованье из королевской казны и могут выдать его лагману. Он брал Альгота Весельчака, Стюрмира Гроша, Дидрика Борова, Халле и Андреса. Возможно, с ними был кто-то еще — иногда они при мне упоминали каких-то людей, с которыми еще должны рассчитаться за свои прошлые дела. У них все было учтено. Стюрмир говорил, что Нилус хранит где-то целую приходно-расходную книгу, в которой записаны и все деньги, и все те земли, что они сдавали внаем. Да только деньги-то эти принадлежали казне, а земли — короне. Где-то и сейчас на этих хуторах сидят издольщики Нилуса и Стюрмира и ведать не ведают, у кого они арендуют свою землю. Когда всё это выплывет наружу, Вальдимар, будь помягче с этими людьми, они ведь просто попали в беду.

— Разумеется, — сухо отвечал Вальдимар. — Однако все получат по заслугам. Ты, Стурла, сын Сёльви, уловил смысл верно. Нилус из Гиске отдавал короне лишь часть полученного дохода, а остальное делил со своими помощниками. Твое похищение, безусловно, тоже относится к совершенным ими злодеяниям. Есть также сведения, что по доносам Нилуса попали в число душегубов и нарушителей королевского права люди, повинные лишь в том, что Нилусу приглянулось что-то из их имущества. Плохо, когда служители закона, такие как он, ставят себя над законом, коему они служат.

— Нет, Вальдимар, — сказал Никулас. — Ты должен был раньше закончить свою высокопарную фразу: «Плохо, когда служители закона — такие, как он».

Торлейв посмотрел через стол в пергамен секретаря. Тот вновь не успел записать слова Никуласа.

«Наверное, он славный малый», — подумал Торлейв.

— Пожалуй, это всё, что я могу рассказать о Нилусе из Гиске, — вздохнул Стурла.

— А что же дальше-то с тобою было? — спросил Скаффти.

— Как-нибудь потом поведаю, — сказал Стурла. — Это к делу отношения не имеет. Вон тот мальчик, мой названый сын, пришел и вытащил меня. А потом вы спасли всех нас.

— Кто может добавить еще что-нибудь? — спросил Вальдимар. Играя тонкими бровями, он хмуро оглядел всех сидящих в горнице. Сквозь дымовую отдушину уже не проникало ни капли света, но факелы и свечи горели жарко.

Торлейв молчал.

— Хорошо, — сказал Вальдимар, обратившись прямо к нему и буравя его пристальным взглядом. — Тогда вопрос к тебе, Торлейв Резчик, сын Хольгера. Четыре дня назад в Нидарос прибыли и одновременно просили аудиенции у господина лагмана двое. Первый был Бьярни, сын Грима, явившийся по поручению господина барона Ботольва; а второй — священник, некто отец Магнус из вашего прихода, который, оставив свою паству и презрев свой сан, сел в седло и погонял коня до тех пор, пока не прибыл в Нидарос. Оба они говорили о тебе, Торлейв, сын Хольгера.

Из слов их и стало нам известно то, что Нилус из Гиске убит. Поскольку мы непосредственно и весьма детально занимались разработкой именно его дела, то факт этот не мог не заинтересовать нас, ибо в дело вовлечено, помимо Нилуса, еще множество людей. К тому же речь идет о нарушении права короля. Лагман повелел мне разыскать тебя как можно скорее. Священник показал, что найти тебя, вероятнее всего, можно будет именно здесь, на мысе Хравна. По дороге я расспрашивал о тебе кое-кого. Бонд Гицур Рябой с Края Фьорда показал, что ты ночевал в его доме и собирался далее остановиться на постоялом дворе. Я отправился сюда. Хозяйская дочка подтвердила, что ты был здесь и ушел вместе с ее отцом. Тогда я решил подождать до утра — и не ошибся. Отвечай же мне, Торлейв Резчик, сын Хольгера: как убил ты Нилуса из Гиске? Погоди: прежде чем говорить, поклянись на Библии.

— Я обещаю, что буду предельно правдив, — сказал Торлейв. Ему очень хотелось спать, к тому же его разморило от тепла и крепкого пива Ланглив. — Но я не могу клясться, ибо Господь наш запретил нам это.

— Кому это — нам? — повел бровью Вальдимар.

— Нам, христианам, — отвечал Торлейв. — Об этом сказано в Писании. Тем не менее, ежели таковы правила, я кладу руку на Библию и обещаю говорить правду. Этого достаточно?

— Достаточно, — сквозь зубы процедил Вальдимар. — И откуда это мужичье так хорошо знает Писание? Ты хочешь сказать, что грамотен?

Торлейв пожал плечами.

— Немного.

— Так я жду твоего ответа: как ты убил Нилуса из Гиске?

— Он приставил острие меча к лицу Вильгельмины, — тихо сказал Торлейв. — Он велел мне положить меч, иначе он изуродует ей лицо. Но я знал, что, если я положу меч, он просто убьет меня, и тогда ей тоже несдобровать. Тут прыгнула собака.

— Какая собака? — удивленно спросил Вальдимар.

— Буски, — подала голос со своего места Вильгельмина.

— А это еще кто? — вопросил Вальдимар. — Откуда здесь этот мальчишка?

— Я не мальчишка, — отвечала Вильгельмина. — Я Вильгельмина, дочь Стурлы и невеста Торлейва, сына Хольгера.

— Так вы, девица, также собрались свидетельствовать? — нахмурился Вальдимар. — Тогда расскажите, как было дело.

— Я же говорю, собака прыгнула! — сказал Торлейв. — И он убрал меч от лица Мины.

— Он закрылся мною, как щитом, — объяснила Вильгельмина. — Я ничего не могла сделать, так крепко он держал меня.

Торлейв кивнул в подтверждение ее слов.

— Я был ранен. В голове моей плыл туман, я боялся, что сейчас потеряю сознание и тогда конец нам обоим — и ей, и мне. Мы с Нилусом скрестили мечи, и я убил его.

— Ничего не понимаю! Рассказывай все с самого начала. Почему ты был ранен? С самого начала! Не с того, как собака прыгнула.

— С самого? Ну, что ж, возможно в этом есть резон. Началось все с того, что в нашей округе в конце ноября появились волки.

И он рассказал обо всем том, что происходило в долине, о смерти Нилуса, о том, как им с Вильгельминой пришлось бежать, и как Йорейд вылечила его, и как они шли в Нур-Трёнделаг, и как они нашли Стурлу. Под конец этого рассказа Торлейв устал так, что был готов пойти хоть в острог, лишь бы ему дали прилечь там на какую-нибудь скамью и выспаться.

Секретарь, похоже, тоже устал скрипеть пером. Время от времени он отрывал голову от протокола и с удивлением смотрел на Торлейва. Тот сидел, ссутулившись и сцепив руки у коленей, говорил неспешно и негромко, подбирая слова и стараясь быть кратким.

— Это всё? — спросил Вальдимар, когда Торлейв закончил.

— Да, — сказал Торлейв, поднял голову и прямо взглянул в глаза помощника лагмана. Тот поджал губы.

— Что ж, не так плохо.

— Почему? — удивился Торлейв.

— Я веду это дело, и я вижу множество фактов, подтверждающих подозрения лагмана, — отвечал тот. — Я не понимаю лишь одного: как ты мог убить Нилуса из Гиске? Я хорошо знаю, каков был он — испытанный воин, закаленный во множестве боев. Мы с ним почти одновременно оказались на королевской службе и вместе ходили против разбойников — озверевших вконец негодяев, что лет пятнадцать назад засели в горах Гюдбрансдалира и грабили и резали богатых путников средь бела дня. Те, кто постарше, это помнят — ты, Стурла, да и Никулас тоже… хотя ты, наверное, скажешь, что мы и тогда должны были явить кротость и милосердие к ним.

— Насчет кротости не знаю, — проворчал Никулас. — А милосердие никогда не бывает лишним.

— Короче говоря, я видел, каков Нилус из Гиске в деле. И как ты, крестьянин, плотник, едва умеющий держать меч в руках, да еще и раненый, как ты говоришь, сумел справиться с ним в одиночку? Я не в силах такое представить!

— Я же говорю вам, собака прыгнула… — сказал Торлейв.

— Кто имеет добавить что-либо к этой истории? — сердито отмахнувшись от него, спросил Вальдимар.

— Я бы рассказал тебе два-три случая, Вальдимар, — проговорил Никулас, — но ты их не посчитаешь за преступления. Поэтому мне нечего добавить к сказанному этим молодым человеком. От этой истории у меня мороз по коже, хоть я и слышу ее во второй раз. Не знаю, как чувствуешь себя ты, Вальдимар. Не приводит ли тебя все это в трепет?

— Нам не до трепета, — сурово отрезал Вальдимар. — Наша обязанность — вершить судебные дела. Я должен вернуться в Нидарос и созвать тинг, дабы лагман мог объявить о поиске по всей Норвегии сообщников Нилуса из Гиске. Стюрмир, сын Борда, Дидрик, сын Друмба, Альгот, сын Скамкеля, и кто там еще?.. Надеюсь, Мартейн, вы успели записать их имена. До утра мы остаемся на постоялом дворе, и я попрошу, чтобы лошади наши были напоены и накормлены и готовы выехать с рассветом.

Он обернулся к Торлейву и ткнул в его сторону прямым, как палка, указательным пальцем.

— Что до тебя, Торлейв, сын Хольгера, то имею я предписание господина Харальда, лагмана Нидароса, обязать тебя явиться на тинг по этому делу, что состоится, как я уже говорил, на другой день после мессы Паля, двадцать шестого января грядущего года. Должно будет тебе повторить там все сказанное тобою на сем предварительном дознании. Участие собаки, впрочем, желательно подвергнуть умолчанию и не испытывать терпение наших тингманов. Ежели ты, в ослушание предписания лагмана, не явишься на тинг, то подлежишь суровому наказанию, вплоть до лишения прав. Ибо дело сие — государственной важности, и речь идет о великом ущербе королевской казне. Теперь касательно тебя, Стурла, сын Сёльви. Несмотря на твою немощь, я вынужден призвать и тебя явиться на тинг как одного из самых важных свидетелей.

— Как? — опешил Торлейв. — Разве вы не арестуете меня за убийство государева человека?

— Я бы сделал сие с превеликим удовольствием, — с раздражением сказал Вальдимар, жестко взглянув на Торлейва. — Заковал бы тебя в кандалы, и отправил в Нидарос, в острог, и представил бы на тинг как одного из обвиняемых. Ибо, Торлейв, сын Хольгера, негоже, чтобы такие зеленые юнцы, как ты, убивали таких славных воинов и хёвдингов, каким был Нилус из Гиске. Посланный господина Ботольва, Бьярни, сын Грима, также настаивал на твоей виновности. Но господин наш лагман, выслушав священника, клирика Магнуса, распорядился иначе. По всей совокупности своих деяний Нилус, сын Сигхвата Кривого из местности Гиске, подлежал так или иначе смертной казни, и речь тут, несмотря на все его заслуги перед короною, не могла идти даже об изгнании — столь велик был ущерб, причиненный имуществу короля. К тому же господин лагман со слов вышеназванного клирика заключил, что ты действовал, защищая собственную жизнь и жизнь своей невесты. Посему смерть Нилуса из Гиске, сына Сигхвата Кривого, будет признана законной так, как если бы пал он от королевского меча. Господин лагман также повелел передать тебе грамоту, подтверждающую сие, дабы ты прибыл на тинг без всяких опасений.

Вальдимар кивнул секретарю, тот открыл второй ларчик, с собакой на крышке, и подал Торлейву свернутый пергамен с печатью. Торлейв стоял недвижно, изумленный и бледный, и Никуласу пришлось вместо него принять документ из рук Мартейна.

— Бьярни, сын Грима, говорил также о похищении какой-то девицы, — продолжал Вальдимар. — Я так понимаю, что она присутствует среди нас.

— Я ее отец, — сказал Стурла. — И могу заверить тебя, Вальдимар, что никакого похищения не было.

— Так или иначе, это вне моих полномочий. Если иск о похищении будет подан на тинг — тинг займется его рассмотрением. Бартоломеус, верните меч этому молодому человеку. А сейчас, хозяин, я попросил бы вас предоставить мне и моим людям лучшие помещения, какие найдутся здесь для ночлега. Мартейн, пусть свидетели поставят свои подписи и, у кого есть, приложат печати, дабы я мог представить протокол господину лагману. Кто неграмотен, пусть поставит крест.

— У меня есть прекрасная горница! — сказал Гамли и встал. Черные глаза его сияли радостью.

— Представляю, — брезгливо пробормотал Вальдимар. Он забрал со стола лисью шапку, подхватил пелиссон и удалился следом за Гамли.

На некоторое время воцарилась тишина; было слышно лишь, как трещат поленья в огне. Факелы и свечи освещали длинные полки со стоявшей на них посудой, ковры и шкуры на стенах, лица сидящих за столом людей. Все взгляды обращены были к Торлейву, но Торлейв молчал, не произнес ни слова. Вильгельмина подошла и взяла его за руку.

— Торве! — Голос ее пресекся.

— Торлейв! — сказал также и Стурла. Он поднялся и поковылял к Торлейву, опираясь о край столешницы.

— Торве! — снова позвала Вильгельмина, но он не отвечал. Видно было, что его глубоко что-то потрясло. Его исхудавшее за последнее время лицо, казалось, осунулось еще сильнее, темные брови были сведены к переносице.

— Что с тобою? — спросил Никулас и крепко стукнул его по плечу.

Торлейв, точно опомнившись, посмотрел ему в глаза:

— Никулас, скажите, что же, я теперь вроде как королевский палач?

— Я, пожалуй, накрою на стол и принесу еще свечей, — сказала Ланглив. — Здесь все голодны, а одним пивом сыт не будешь…

— Нет! — глядя на Торлейва, возразил Никулас. — Это просто так говорится. Если ко мне в дом проникнет враг, и нападет на меня, и я его убью, я не буду подлежать ни ответственности, ни выплате виры, потому что смерть его произошла как бы от королевского меча. Понимаешь? Это всего лишь слова.

— Торве, — жалобно позвала Вильгельмина. — Пожалуйста, скажи что-нибудь!

— Стурла, — мрачно спросил Торлейв, — ты по-прежнему считаешь меня достойным своей дочери?

— Не глупи, мой мальчик! — Стурла крепко обнял его. — Никого, кроме тебя, не считаю я достойным ее. Ты мне больше чем зять, больше чем сын. После того как я услышал сейчас о том, как ты защищал ее, я — должник твой на всю жизнь, Торлейв.

— Я и не догадывался, что человек может вот так вдруг оказаться палачом. Лучше бы он заковал меня в кандалы и отвез в острог.

— Ну, вот уж нет! — Вильгельмина дернула его за руку. — Что ты говоришь, Торве, одумайся! Разве это так важно? Только представь: тебя могли увезти от меня сейчас, и я бы умерла в тот же миг. Но ты здесь, ты со мной, нам не надо бежать ни в Данию, ни в Швецию! Ну же, посмотри на меня! Ничего не изменилось, это только слова, их придумали люди, чтобы объяснять ими свои поступки. А я не хочу слов, Торве! Я хочу только быть с тобой.

— И я хочу этого больше всего, Мина, — вздохнул Торлейв.

— Дайте ему выпить чего-нибудь покрепче! — потребовал Скаффти.

— Я чувствую себя так, точно меня окунули в яму с помоями, — пожаловался Торлейв. — Даже хуже.

— Да так оно и есть! — воскликнул Никулас. — Такая уж это штука — власть. С ней свяжешься — обязательно окажешься в дерьме. Власть из каждого человека хочет сделать либо раба, либо палача, что, впрочем, почти одно и то же…

— Простите! — Секретарь Вальдимара вдруг поднялся со своей скамьи. Он все время сидел тут, но о нем как-то позабыли. — Я подготовил документ и хотел бы, чтобы все присутствующие засвидетельствовали, что написанное в нем верно.

Никулас хлопнул его по спине.

— Хорошо! Я подпишу даже кляузу на самого себя, если ты выпьешь с нами.

Мартейн внезапно улыбнулся:

— Я с удовольствием выпью с вами, Никулас Грейфи. Но напрасно вы полагаете, что я и впрямь записывал ваши речи в протокол.

— Вот славно! — усмехнулся Никулас. — А я-то надеялся, что если не король, так хоть лагман прочтет наконец мои слова, написанные на пергамене.

— С ошибками, — мрачно сказал Торлейв.

— С какими ошибками? — удивился Мартейн, близоруко разглядывая разложенные на столе листы.

Торлейв указал ему пальцем.

— Тьфу ты, — смутился секретарь. — Ну да впрочем, наш господин лагман не такой грамотей, чтобы это заметить.

— С таким усердием, сынок, ты не продвинешься по службе, — рассмеялся Стурла. — Если Вальдимар тебя выгонит, приходи в мою корабельную контору в Нидаросе. Мне нужны писцы.

— Писцы, которые пишут с ошибками? — уточнил Никулас.

— А разве знать, как пишутся слова, — важнее всего? — возразил Стурла. — Люди, которые рядом с тобой, — вот что важно. Мне вот понравился этот парень, и я бы доверил ему часть своих дел.

Вошла Ланглив с дымящимся котелком и Анете со стопкой деревянных мисок.

— Грибная похлебка, — объявила Ланглив.

Торлейв прошел к женской скамье и сел рядом с Вильгельминой. В горле у него стоял ком.

— Можно я посижу здесь с тобой? — сказал он.

— Торлейв, Торлейв! — воскликнула Ланглив. — Это не твое место!

— Мое, — сказал Торлейв. — Здесь моя невеста!

— Торлейв, не принести ли тебе платок и юбку? — рассмеялся один из издольщиков Никуласа, но Торлейв только отмахнулся.

— Поешь, Торве, — сказала Вильгельмина. — Я не помню, когда ты ел и когда спал.

— Вчера, — сказал Торлейв и взял ее руку.

Вернулся Гамли с бутылью вина.

— Вот так так! — сказала Ланглив. — Ты прикончишь запас вина на месяц!

— Не поить же в такой день людей скиром, — сказал Гамли, подмигнув Стурле. — А сбитня ты нам нынче не сварила, радость моя! Да и что может быть постнее вина, скажи, Торлейв? Перебродивший виноград — все, что там есть. Скир вот делают из молока. Но разве сравнится он с кружкою вина из Валланда? Никогда. Виноград пропитан солнцем и соками далеких теплых земель — и потому согревает и веселит наши сердца и души. А что такое скир? Скисшее молоко! И душа от него киснет, как клюква на болоте.

— Ты прав, Гамли! — со смехом возразил Никулас. — Но что до меня, то я люблю скир.

— Моя добрая матушка, — отвечал Гамли, — родом была из тех дальних земель, где растет виноград и где умеют готовить этот напиток, достойный святых. Возможно, потому я и славлю его сейчас.

Он открыл бутыль и разлил вино по кружкам.

— Я пью за Вальдимара, сына Хельги! — возгласил Гамли, выхватив из рук Никуласа охранную грамоту Торлейва. — Пью за него, ибо, сам того не желая, он принес радость в этот дом. Впервые вижу я такого доброго вестника — ангела с крыльями из протоколов и с нимбом из печатей. Видите эти строчки, эти каракули? Это буквы, и они складываются в слова, и эти слова говорят: Торлейв, не вешай носа, потому что ты свободен! Клянусь, это лучшее, на что способны дубовые орешки! Пусть из них не делают вино, подобное этому, — но я выпью и за них тоже! Dixit.

Торлейв посмотрел на него и, не удержавшись, рассмеялся.