На другой день после закрытия тинга служанка Йора разбудила Торлейва рано утром:

— Молодой хозяин! Там пришли трое и спрашивают вас. Ждут у ворот. Сказать им, что вы еще спите?

— Скажи, сейчас выйду.

Он ополоснул лицо, чтобы прогнать сон, и спустился.

Утро было хмурым. Вороны и чайки громко делили что-то на мусорной куче. Вновь пришла оттепель, за ночь снег подтаял и сполз с крыши. Деревянные мостки обнажились, темные мокрые доски прогибались и поскрипывали под подошвами Торлейвовых башмаков.

Еще издалека он узнал всех троих. Один был тингман Сигурд, сын Каля, — крепкий бонд из южных трёндов, плотный, русоволосый, с раскосыми глазами. Второй — помощник Вальдимара, Халвдан с Гренмара, сутулый мрачный воин. Третий — высокий широкоплечий дружинник лагмана, Брюньольв Затычка. Капюшон его плаща из красного экарлата был откинут за спину, и из-под нависших бровей неприязненно смотрели на Торлейва глубоко сидящие светлые глаза.

Всех троих мужей Торлейв видел на тинге, и все они были из тех, кто призывал осудить его за убийство Нилуса из Гиске.

— Утро доброе, хёвдинги.

— И тебе доброго утра, Торлейв, сын Хольгера.

— Служанка сказала, вы хотели меня видеть?

— Надобно нам поговорить с тобою, — глухо проговорил Халвдан. При этих словах колыхнулся его длинный плащ, в складках которого Торлейв заметил перевязь и привешенные к ней ножны длинного меча.

— Что ж, я готов выслушать вас.

Халвдан покачал головой.

— Не здесь. Ни к чему, чтобы о нашем разговоре знал кто-то еще. Прогуляемся вдоль пристаней.

Глаза Торлейва блеснули.

— Отличная мысль. Однако, в отличие от вас, людей мудрых и искушенных, я-то меча своего не захватил.

— Это еще откуда? — вдруг хмуро произнес Брюньольв Затычка и указал пальцем за спину Торлейва. Там, заложив руки за пояс, стоял маленький щуплый Кольбейн и непроницаемо улыбался в рыжие усы.

— Услышал я, что собираетесь вы прогуляться, хёвдинги, и подумал: не иначе как настало время и мне размять ноги.

— Черт побери! — процедил сквозь зубы Сигурд. — Ты же из тех, что были с ним на тинге. Ступай назад, к тебе у нас нет дела.

— Если вы не хотите шума, придется вам терпеть мою компанию, — сокрушенно вздохнул Кольбейн.

— Ладно, — махнул рукою Халвдан. — Ежели ты обещаешь держать язык за зубами, иди с нами. Да и то, по правилам Торлейву, сыну Хольгера, положен хотя бы один свидетель, а правила мы блюдем свято.

— Круто забираете, хёвдинги! — усмехнулся Кольбейн.

Вся компания неторопливо двинулась к наустам и складским сараям. Серые срубы на сваях темнели, выплывая из тумана. Свежий ветер с фьорда дышал в лицо почти весенним теплом.

У поломанного плетня, там, где сохли развешанные драные сети, Халвдан остановился и все остальные тоже. Какая-то женщина, обмотанная платком поверх тулупа, выглянула из-за угла, но не решилась идти мимо пятерых мужчин. Неуклюже подобрав юбку, она пустилась по дорожке в гору, куда-то по направлению к пустынным в этот час торговым рядам. По пятам за нею трусила рыжая собачонка.

— Полагаю, дальше идти незачем, — пробасил Халвдан, сумрачно глядя в лицо Торлейва. — Здесь нас никто не услышит.

— Говори, — сказал Торлейв.

— Верно, уважению к старшим никто не учил тебя, Торлейв, сын Хольгера, — проворчал Халвдан. — Иначе ты не держался бы со мною столь вольно.

— Это не у меня к тебе, а у тебя ко мне дело, Халвдан, сын Иллуги. И шел я сюда не затем, чтобы слушать длинные речи.

— Вижу, что ты себе на уме! Ладно. Люди наши, посовещавшись после тинга, не пришли к общему мнению, по справедливости ли ты зарубил Нилуса из Гиске. И постановили меж собою, что должно тебе доказать свою доблесть. Чтобы мы поверили тебе, что ты сделал это честно.

— Слов ты потратил много, а я так и не понял, что тебе от меня надобно. Нилуса из Гиске не зарубил я, а поразил мечом в сердце.

— Нилус Зверолов был добрый воин, — подал голос Брюньольв, исподлобья глядя на Торлейва. — Не раз мы с ним в бою бок о бок стояли насмерть. И нет во мне веры, что такой молодой парень, как ты, даже не воин, а мастеровой, мог убить его в честном бою, не пользуясь обманом или колдовством.

— Божий суд, — пояснил Халвдан. — Так решили наши тингманы. Пусть Господь рассудит.

— А известно ли достойным хёвдингам, — резко перебил Кольбейн, — что поединки, в том числе и судебные, запрещены добрым нашим королем? Распоряжение сие касается в том числе и Нур-Трёнделага.

— Потому и удалились мы для разговора, дабы договориться обо всем без лишних ушей, — пояснил Халвдан. — Разумеется, речь не идет о смертоубийстве. Все будет по правилам. Брюньольв сам вызвался быть поединщиком. Сражение до первой крови, что окрасит землю, докажет, мог ли плотник убить Нилуса из Гиске в честном бою.

Торлейв вскинул голову.

— Не хватит ли уже крови, хёвдинги? Неужто не довольно с вас той крови, что была пролита человеком, за честь которого вы стоите? А также и всей другой крови, что пролилась в последние дни? Все вы были на тинге и слышали каждое произнесенное там слово. И я могу еще многое добавить к тому, что было сказано.

Брюньольв с презрением оглядел Торлейва и сплюнул на снег.

— Многие речи перед битвою — удел труса.

Торлейв поднял бровь.

— Мне все равно, что думаете вы все обо мне. Почему я должен драться, если не хочу?

Халвдан скрестил руки на груди.

— Потому что люди этого требуют.

— Я не наемник и не ярмарочный боец. Я не дерусь по заказу. У меня нет никаких причин драться с ним, — Торлейв указал на Брюньольва. — Я не знаю его, и он не сделал мне ничего плохого.

— А теперь? — спросил Брюньольв и, ни на миг не изменившись в лице, открытой ладонью коротко и жестко ударил Торлейва по щеке.

— Брюньольв! — рявкнул Халвдан. — Еще одна такая выходка, и я поставлю вместо тебя другого!

— Бывало, били меня и посильнее, — сказал Торлейв. Он пошатнулся, но устоял на ногах. — Однако я не из тех, кто на пощечину отвечает ударом меча.

— Достойные были бы слова, кабы не трусливые уста, что их произнесли! Ты, говорят, собрался жениться? — Брюньорльв снова сплюнул себе под ноги. — Я видел твою невесту. Красивая девка. Где взял такую? У трактира подобрал?

Торлейв рванулся к Брюньольву, но Кольбейн удержал его за локоть.

— Стой!

Торлейву немалых сил стоило сдержаться. Он сжал зубы. Ноздри его раздувались. Наконец ему удалось совладать с гневом.

— Где и когда?

Брюньольв задел его глаз, по лицу Торлейва текли слезы. Он стер их рукавом.

— Завтра, на рассвете, — громко проговорил Сигурд. — Едва откроют мост, за августинским приорством Хельгисетер, в старой дубраве. Найдешь?

— Я знаю, где это, — сказал Кольбейн. — Но раз уж вам, хёвдинги, непременно надо драться, так, может, я могу заменить моего друга?

— Зачем ты нам? — удивился Халвдан. — Брюньольв раздавит тебя одним пальцем!

— Может, и так, — скромно согласился Кольбейн. — Однако, может статься, окажусь я не столь уж и плох. По древним законам можно выставить вместо себя другого человека, чтоб стоял за твою честь в поединке.

— Брось, Кольбейн, — прервал его Торлейв. — К чему эти речи? Они вызвали меня, и я буду драться.

— Как хочешь. Однако и в этом случае должно кое-что оговорить заранее. Например, вид оружия.

— Мечи! — рявкнул Брюньольв.

Кольбейн покачал головой:

— Оружие выбирает ответчик. Такой опытный воин, как ты, не может этого не знать.

— Пощечины! — выкрикнул Торлейв, передразнив интонации Брюньольва. Халвдан с Сигурдом невольно рассмеялись.

— Выбирай, шут, мальчишка, трус! — прорычал Брюньольв. — Расплакался при одной мысли о битве, а похваляется, будто убил доброго воина!

— Уберите его от меня, — попросил Торлейв. — Я обязан ему лишь одним, и завтра он получит от меня только то, что я задолжал. Раз он говорит «меч», пусть будет меч. Мне все равно.

— Меч и баклер, — добавил Брюньольв.

— Я не играю в эти иноземные игрушки, — сказал Торлейв. — У меня их нет.

— Мы принесем с собою, — пообещал Сигурд.

— Отлично, — хмыкнул Кольбейн. — Подведем итог. Встреча на рассвете, в дубовой роще за Хельгисетером. Оружие — меч и баклер. Бой до первой крови, что окрасит землю. Это всё? Пойдем отсюда, Торлейв. До завтра, хёвдинги.

Они повернулись и зашагали прочь по рыхлому влажному снегу.

— Может, и зря всё это, — предположил Сигурд, глядя в спину Торлейву. — Похоже, он славный малый. Напрасно вы с Брюньольвом называли его трусом. Речь его была смела. К тому же всем нам известно, что Нилусу ох как далеко было до святости.

— Дело не в том, каков был Нилус, — отвечал Халвдан. — Бывали времена, когда он вел себя так, что я и сам с трудом сдерживался, чтобы не снести ему башку. Есть сомнения в правдивости этого молодого наглого хейна — значит, пусть доказывает свою правоту с оружием в руках.

— Ты и правда плачешь, Торлейв? — спросил Кольбейн. Они шли мимо открытых доков, в которых уже начинали свою работу плотники-корабелы.

— Мне надоело воевать, — вздохнул Торлейв. — Странно, что тебя могут так ненавидеть люди, которых ты видишь впервые в жизни.

— Не три глаз рукавом, лучше приложи снег. Кстати, про меч и баклер. Приходи сегодня в контору. На заднем дворе покажу тебе, что умею.

Кольбейн слепил снежок и со всею силой бросил его, влепив в бочку под водостоком, наклонился и зачерпнул еще горсть снега.

Когда они ступили в палисадник, дверь дома распахнулась и на крыльцо вышла Вильгельмина.

Она была в теплом подбитом мехом плаще с медными застежками на плече. Новая короткая юбка оставляла на виду ее маленькие мягкие красные сапожки. Она сбежала с крыльца навстречу Торлейву.

— Где вы были? Торве, я искала тебя по всему дому.

— Мы ходили прогуляться вдоль пристаней.

Она с тревогой вгляделась в его лицо.

— А что это у тебя с глазом?

— Муха влетела, — улыбнулся Торлейв.

— А-а, — протянула она задумчиво, потом вдруг рассмеялась: — Торве, ты врешь! Какая муха! Сейчас же зима! А я и поверила тебе!

— Да вот Кольбейн попал в меня снежком.

Кольбейн усмехнулся.

— До свадьбы заживет, — сказал он. — Прости меня, девочка. Я не нарочно.

После обеда Торлейв и Кольбейн встретились на заднем дворе корабельной конторы. Кольбейн принес две крышки от котлов и два затупленных меча для учебного боя.

— Это не совсем то, — сказал он. — Но благодаря им ты поймешь, что такое баклер и как можно использовать его в защите и нападении. Знаком ли ты с техникой полумеча?

Они упражнялись до самого вечера. Торлейв вполне оценил мастерство Кольбейна. Защита непробиваема, атаки резки и стремительны. Они лупили друг друга, пока один из «щитов» не распался надвое. Кольбейн вздохнул и спрятал обломки под дровяной сарай.

— На днях отнесу к меднику, пусть сладит новую крышку. Тора всыплет нам, если узнает, что мы сделали с ее утварью.

На другое утро они оба поднялись затемно и еще до рассвета прошли через город. Долго мерзли в темноте у моста через Нидельву, глядя, как медленно струит она свои темные холодные воды меж заснеженных берегов. Наконец явились сонные стражники и открыли ворота. Несколько человек вошли в город — женщина с коровой и двое верховых купцов со слугами; но кроме Кольбейна и Торлейва не было никого, кто хотел бы покинуть Нидарос в этот ранний час.

Рассвет обернул оттепель ледяной сыростью. Дул пронизывающий ветер. Торлейв ежился — его немного знобило, он не спал ночь. Задира лежал в коробе за его спиною, чтобы стражники не придрались с вопросами, куда это он идет с оружием.

До Хельгисетера от моста было рукой подать. За монастырской оградой свернули в лес. Могучие деревья старой дубравы нависали над склоном тяжелой мощью своих стволов.

— Они уже здесь, — прислушавшись, сказал Кольбейн. — Наверное, ночевали в одной из ближних усадеб.

Торлейв кивнул: за деревьями были слышны голоса, и пламя костра алело сквозь серую мглу раннего утра.

Поляна была уже приготовлена для поединка — расчищена от снега и посыпана песком и опилками, чтобы ноги не скользили. Собравшиеся — человек десять — кутались в теплые плащи, что-то громко обсуждали. Завидев Торлейва и Кольбейна, они умолкли и повернулись к ним.

— Надеюсь, добрым окажется нынешнее утро и для нас, и для вас, хёвдинги, — поклонился им Кольбейн.

Хёвдинги поклонились в ответ — все, кроме Брюньольва. Торлейв встретился с ним взглядом. Брюньольв глумливо усмехнулся и тронул пальцем свой левый глаз — в том месте, где на лице Торлейва бледно лиловел синяк.

— Отлично, — сказал Халвдан, опиравшийся на длинную прочную палку. — Добрый муж не опаздывает к началу битвы.

Брюньольв хорошо подготовился. Тело его прикрывал длинный, до колен, кольчужный хауберк, на голове покуда был надет лишь маленький белый каль, но под мышкою дружинник лагмана держал сервильер с кольчужной бармицей. Брюньольву не терпелось начать сражение, он ежился от холода. Нос его покраснел на ветру.

— Кто будет судить поединок? — поинтересовался Кольбейн.

— Мы назначили малый тинг, дабы Божий суд свершился по правилам, — пояснил Халвдан. — Трое тингманов: Сигурд, сын Каля; Финнбоги, сын Торстейна; Симон Топ, сын Тормода, — стоят за то, что Нилус из Гиске убит был с помощью обмана, колдовства или предательства. Трое других: Паль, сын Паля; Хавлиди, сын Стейтюра; Улле, сын Иорунда, — не сомневаются в правоте испытуемого Торлейва, сына Хольгера из Эйстридалира.

Каждый из называемых мужей коротко кланялся или кивал в тот момент, когда произносилось его имя.

— Роль законоговорителя исполнять буду я, — продолжал Халвдан. — Был мною приглашен также лекарь — на случай, если раны окажутся серьезными.

Лекарь тоже коротко кивнул — это был смуглый седой человек в черном плаще с капюшоном. Лицо его показалось Торлейву знакомым.

— Местер Маурициус! — тихо позвал он.

— Постойте-ка! — откликнулся лекарь. — Вы же тот самый молодой монах! Я часто вспоминал вас.

— Я больше не монах.

— Как там ваш друг Гёде?

— Насколько мне известно, с ним всё хорошо.

Лекарь с тревогой глядел на Торлейва.

— Почему вы принимаете участие в этом беззаконии? Вы совсем молодой человек! Эти старые жестокие традиции, слава Богу, давно отжили и запрещены Папой и конунгом.

— А вы?

— Я! Кто зашьет ваши вспоротые животы, если меня не будет рядом? — отвечал он сердито.

— Начинайте уже! — крикнул Брюньольв. — Я замерз вконец! Этот молокосос может решить, будто я дрожу от страха, а не от холода!

— Погрейся у костра! — резко оборвал его Халвдан. — Истинный христианин молится пред тем, как должно свершиться Божьему суду, и просит Господа ниспослать сил правому и покарать ложь и обман. По правилам полагается сутки перед поединком провести в посте и молитве, ну да мы не можем столько ждать, не то уж кто-нибудь донесет на нас лагману.

— Так молитесь там скорее! — попросил Брюньольв.

Халвдан, пропустив его слова мимо ушей, обратился к Торлейву:

— Торлейв, сын Хольгера, где твои доспехи?

— Возможно, я и обзаведусь ими когда-нибудь, — пообещал Торлейв. — Особенно если меня и впредь с такой добротою будут принимать в Нидаросе.

Халвдан повернулся к Брюньольву:

— Тебе придется снять шлем и хауберк.

— Почему это? — возмутился тот.

— Потому что у твоего противника их нет! — отрезал Халвдан. — Не должно ни одному из вас иметь преимущества перед другим. Я прошу представить мне ваши мечи для проверки.

Халвдан осмотрел меч Брюньольва и Задиру и измерил их обрывком веревки.

— Этот клинок короче на два пальца, — сказал он, указав на Задиру. — Посему Торлейву, сыну Хольгера, предлагаю я воспользоваться другим мечом, тем, что я принес с собою.

Торлейв помотал головой.

— Я отказываюсь. Задира — меч моего отца, и не бывало такого, чтобы он подвел его или меня.

— Почему это он отказывается от разумного предложения? — пробурчал Финнбоги, сын Торстейна. — Длинный меч дает преимущество!

— Не иначе как его меч заговорен! — воскликнул Симон Топ. — Осмотри его внимательней, Халвдан! Не нанесены ли на нем какие тайные знаки?

Халвдан поднес клинок к самым глазам и изучил с обеих сторон.

— Здесь у самой рукояти, в глубине дола, выгравирована маленькая руна, похожая на молнию. Однако я плохо разбираюсь в таких вещах.

— Это Суль, — объяснил Торлейв, — солнечная руна. Первая руна имени этого меча. Снеррир, Задира — так нарек его мой отец. Он сам и нанес эту руну. Но никакого колдовства в ней нет.

— Как бы не так, — возразил Симон Топ. — Не пытайся ввести тинг в заблуждение, парень! Я-то хорошо знаю, что означает Суль. Руна сия укрепляет дух воина, придает ему недюжинную силу в бою. Меч заговорен, нет никаких сомнений!

— Видишь, — сказал Халвдан. — Есть серьезные основания не допустить твой меч к битве.

— Ладно, — вздохнул Торлейв, передавая Задиру Кольбейну. — Я все равно не собираюсь пускать в ход ни свой меч, ни твой, Халвдан, сын Иллуги, разве что для защиты. Если я проиграю в этой битве, что ждет меня?

— Осужденный Божьим судом прежде лишался мира и вынужден был либо бежать, либо погибнуть. Мы сами идем против закона, устраивая судебный поединок, и таких прав у нас нет.

— И все же?

— Мы хотим лишь одного — знать правду. Если ты окажешься осужден, мы отпустим тебя. Но я не дам никаких гарантий, что кто-нибудь из тех, кого сие касается близко, не станет преследовать тебя. Если он убьет тебя — мы поручимся за него. Если ты будешь оправдан сегодня в поединке, все обвинения будут сняты с тебя, и любой из нас готов будет прилюдно подтвердить твою невиновность. На то он и есть Божий суд.

— А Брюньольв? — спросил Торлейв Халвдана. — Чем рискует он?

— Брюньольв рискует своей службой и состоянием. Вира за сей проступок очень высока.

— Как можете вы называть это судом Божьим? На мой взгляд, хула это на нашего Господа. Он самому последнему и жалкому, самому неправому обещал милосердие и прощение. Он на стороне слабого, а не сильного.

— Так делали наши отцы и деды, — пожал плечами Халвдан. — Мы чтим их обычаи.

— Больно боек ты на язык, парень, не дорос еще учить опытных мужей, — буркнул Сигурд.

— Для поединка, стало быть, почитаете вы меня достаточно зрелым, а для разговоров с вами — нет?

Сигурд махнул рукою и отвернулся, чтобы не видеть глаза Торлейва.

Меж тем Брюньольв, ворча, стащил с себя хауберк и остался в светлом стеганом гамбезоне, из прорех которого торчали клочья серой овечьей шерсти.

— Я готов, долго еще? — спросил он нетерпеливо.

Халвдан вынул из ножен свой меч и передал Кольбейну, чтобы тот осмотрел его и убедился, что оружие не имеет изъяна.

— Славное оружие, — подтвердил Кольбейн, вручая Торлейву меч и щит. — Держи его на расстоянии, близко не подпускай. Он выше тебя — значит, будет пытаться поразить сверху. Береги голову! Его слабые места — корпус, пах, ноги. Иди на сближение и рази, а потом сразу уходи, не пускай его в ближний бой. Ты молод и ловок, обманывай его ложными атаками. То, что меч длинен, тебе только на руку.

— Поживем — увидим, — отвечал Торлейв. — Мне бы не хотелось пускать его в ход.

Он осмотрел баклер. Маленький круглый выпуклый щит чем-то напоминал измочаленную им вчера крышку от медного котла, но был прочнее, тяжелее и удобен в хвате.

— Вот Библия, — Халвдан бережно вынул из сумки книгу. — Каждый из вас должен будет принести на ней присягу. Повторяйте за мной: «Я, Брюньольв Затычка, сын Торарина, я, Торлейв, сын Хольгера из Эйстридалира, клянусь, что дело мое правое, и буду стоять за свою правоту со всею своею силой до тех пор, покуда снег на поле ристалища не окрасится кровью одного из нас. Клянусь также, что не имею при себе никакого другого оружия кроме того, что было определено договором. Никакого амулета, оберега, заклинания, магического предмета, при помощи коего смог бы я одолеть своего соперника. Клянусь, что не уповаю я ни на что, кроме Господа, в надежде доказать ныне мою правоту».

— Аминь, — пронеслось над поляною.

— Помолимся, — сказал Халвдан.

Паль, сын Паля, сорванным на ветру голосом хрипло пропел «Te Deum».

Халвдан стукнул посохом о снег:

— Начинайте!

Торлейв и Брюньольв вышли на середину расчищенного круга.

Торлейв был в одном подпоясанном черном кьёртле, темные шерстяные шоссы обтягивали его длинные жилистые ноги. Брюньольв, бывалый воин и тертый боец, был выше Торлейва на ладонь и в полтора раза шире. В мощных его руках меч и баклер казались игрушками.

— Ну что? — поинтересовался он. — Скоро ли ты опять заплачешь?

— Посмотрим, кому из нас придется сегодня проливать слезы, — отвечал Торлейв.

Брюньольв встал в стойку «бык», прикрыв баклером правую руку. Торлейв вспомнил совет Кольбейна и начал со стойки «крюк»; он держал меч высоко, острием вниз.

Они медленно сошлись и стали ходить друг вокруг друга, держа мечи наготове, но ни тот, ни другой не делали попыток начать бой.

Брюньольву первому это надоело, и, прикрыв грудь баклером, он сделал легкий выпад в сторону Торлейва. Меч тихо прозвенел о меч, и вновь бойцы принялись ходить, не сводя один с другого пристального и настороженного взгляда. Брюньольв вдруг точно очнулся от оцепененья и резко атаковал сверху. Торлейв ушел из-под удара, меч Брюньольва со свистом рассек воздух. Брюньольв двинулся за Торлейвом, но тот, прикрывая голову баклером и мечом, только уходил от Брюньольва. Тот вновь, одну за другой, сделал несколько попыток атаковать, но ни одна из них не достигла цели. Меч Брюньольва либо поражал воздух, либо со звоном натыкался на сомкнутый с баклером клинок — Торлейв крепко держал оборону.

— Почему он не атакует? — прошептал Халвдан, плотнее запахиваясь в свой синий плащ.

— Он предупреждал, что не нанесет Брюньольву удара мечом, — сквозь зубы отвечал Сигурд, сын Каля.

— Он хочет вымотать Брюньольва? Думаю, понадобится немало времени. Малый здоров как бык, — буркнул Халвдан.

Брюньольв, как и предсказывал Кольбейн, в основном рассчитывал на свои удары сверху и ближний бой.

— Что ж ты уходишь, — говорил он, яростно глядя на Торлейва из-за баклера. — Иди сюда, иди, плакса, докажи, что ты настоящий мужчина!

— Не вижу я смысла доказывать тебе что-либо, — отвечал Торлейв.

— Твоя невеста хороша собой, я видел. Почему она выбрала себе в мужья такого труса, как ты?

Он поиграл перед носом Торлейва острием своего меча — и вдруг бросился вперед, разя сверху мощным навесным ударом. Торлейв перехватил удар мечом и баклером. Брюньольв прорвал защиту еще выше и оказался так близко, что твердый локоть его уперся в предплечье Торлейва, а острие меча замерло на расстоянии дюйма от его глаз. Торлейв чувствовал уверенную руку Брюньольва: мышцы того были так тверды, точно их ковали из того же металла, что и меч. Тяжелое дыхание обдало лицо запахом лука, рыбы и пива. Торлейв распрямил спину и резко, снизу вверх отбросил удар.

Брюньольв с шумом вдохнул воздух и вновь пошел на сближение, сломал оборону Торлейва. Клинок Брюньольва скользнул вниз, взвизгнул о лезвие Торлейвова меча. Торлейв баклером резко увел его еще ниже, ослабив удар. Брюньольв немедленно воспользовался этим, пытаясь подцепить снизу колено Торлейва, но Торлейв отпрыгнул в сторону. Брюньольв вновь замер в стойке «бык», а Торлейв опять прикрыл лицо, держа меч над головою острием вниз, и оба застыли, тяжело дыша и не спуская друг с друга глаз.

— Не так уж он и плох, — сказал Сигурд Кольбейну, который стоял, молча скрестив руки.

— Так, может, возьмете свои слова назад, хёвдинги? — отвечал Кольбейн, не поворачивая головы.

— Поздно, — вздохнул Сигурд.

Брюньольв наклонился к Торлейву и прошептал ему несколько слов — Кольбейн не слышал их, но видел, как вдруг изменился Торлейв в лице. Резко повернув меч, он бросился на Брюньольва. Меч со свистом прорезал воздух над самой головой дружинника — тот верно рассчитал, что Торлейв раскроется в гневе. Брюньольв не упустил своего: новый его удар разбил соединение меча и баклера, но Торлейв прикрылся основанием рукояти и ушел от удара.

Оба замерли, ловя малейшее движение, пытаясь угадать мысли противника.

Брюньольв бросился вперед внезапно, перейдя из стойки в атаку, ударил сверху вниз и наискось слева. Торлейв подставил баклер, и Брюньольв, развернувшись, с полукруга нанес такой же удар справа. Торлейв перевел меч и атаковал с другой стороны. Некоторое время они рубились так, что лишь звон мечей стоял над поляною. Торлейв удерживал противника на расстоянии. Один удар следовал за другим, клинки сверкали в воздухе, но никто пока не был ранен или даже задет.

Сигурд тихо присвистнул.

— Стоило затеять поединок, чтобы посмотреть на такое! — сказал он.

— Если он убьет этого мальчика, — спокойно произнес Кольбейн, — я убью и вашего ставленника, и вас с Халвданом.

— Бой до первой крови, — отвечал Сигурд, несколько озадаченный заявлением Кольбейна. Склонив рыжую голову и слегка раздувая ноздри, Кольбейн внимательно наблюдал за поединком. Почему-то — он и сам не мог бы объяснить почему — Сигурд вдруг понял, что маленький секретарь Стурлы очень силен.

— Посмотрите на него, на вашего Брюньольва, — продолжал Кольбейн. — Вы сами-то верите, что первая кровь в таком поединке не станет и последней?

— Брюньольв, конечно, неуемный, — согласился Сигурд. — Но ведь не совсем без головы.

— Молитесь, чтоб было так, — жестко сказал Кольбейн, и Сигурд немедленно воззвал к святым мужам из Селье: он всегда просил их заступничества.

Тем временем Торлейв и Брюньольв вновь разошлись в стороны. Брюньольв занял среднюю стойку, выставил меч и, чуть отдышавшись, атаковал Торлейва сверху. Тот отвечал ему в позиции полумеча, грозя острием и рукоятью. Брюньольв отступил, потом вновь бросился вперед. Торлейв вдруг сам пошел на сближение — так быстро, что Брюньольв не успел даже удивиться. Торлейв воспользовался одним из приемов, что преподал ему накануне Кольбейн: крепкий хват за край баклера, поворот — и щит противника оказался в его руках. Ошарашенный Брюньольв обрушил клинок сверху, целясь в незащищенную голову, но Торлейв отразил удар его собственным щитом. Брюньольв выругался и отступил назад. Отступил и Торлейв.

— Без баклера Брюньольву конец, — прошептал Сигурд.

Противники замерли. Брюньольв смотрел на Торлейва исподлобья, ожидая, как захочет тот использовать свое преимущество. Торлейв перевел дыхание и, слегка поклонившись, протянул Брюньольву его щит.

Лицо Брюньольва было красно, пот заливал его глаза. Он посмотрел на протянутый ему баклер и коротко кивнул, точно в знак благодарности. Он медленно протянул левую руку, взял баклер и внезапно с силою дернул его на себя, одновременно махнув мечом сверху вниз, по косой. Торлейв не ожидал удара. Он отпрянул назад, но острие меча Брюньольва рассекло его новый черный кьёртл наискось, поперек живота. Брюньольв издал радостный крик, но Халвдан бросился меж сражающимися, выставив вперед свой посох.

Тингманы разом зашумели и заговорили, а лекарь кинулся следом за Халвданом.

— Остановить поединок! — Халвдан оттолкнул Брюньольва, Сигурд с Кольбейном бросились к Торлейву.

Брюньольв стряхнул с себя их руки и отошел, тяжело дыша. Видно было, что он очень устал и силы его на исходе. Торлейв не сразу понял, почему Халвдан и медик ощупывают и теребят его и тычут ему пальцами в ребра.

— Я не ранен, — сказал он. Мокрые волосы облепили его лоб, лицо было так бледно, что лекарь Маурициус усомнился в его словах и заставил поднять кьёртл, в прорехе которого на животе белела полотняная рубашка.

— Ни царапины, — проворчал он. — Можешь считать, что ты заново родился. На полпальца глубже, и он пропорол бы тебе брюхо.

— Можно продолжать? — хрипло спросил Брюньольв.

Халвдан кивнул:

— Продолжайте! — и отошел в сторону.

— Эй, Торлейв, — проговорил Кольбейн. — Пора кончать с этим, парень, слышишь?

Торлейв обернулся к секретарю.

— Что?

— Ты мало атакуешь, дерешься вполсилы. Пора заканчивать поединок, он слишком затянулся. Я же вижу, что ты можешь сделать Брюньольва в два приема.

Торлейв усмехнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Раз ты просишь. В два так в два.

Он медленно вышел на середину, держа меч опущенным. Брюньольв бросился на него. Торлейв сомкнул меч с баклером, отразил удар. Брюньольв перешел в ближний бой, но Торлейв перехватил его правую руку вместе с мечом, крепко прижал ее локтем к своему боку. Отбросив в сторону меч Халвдана, он резко ударил Брюньольва кулаком в лицо и отпустил.

Брюньольв пошатнулся, не устоял на ногах и упал. Кровь закапала на снег из его разбитого носа. Бонды зашумели.

— Мужицкий удар! — крикнул Симон Топ.

— И что с того? — холодно вопросил Кольбейн. — Кто-то говорил перед поединком, что удар кулаком запрещен? Я не слышал такого.

Торлейв подошел к Кольбейну и встал рядом с ним.

— Ну что, хёвдинг Халвдан? — спросил Кольбейн. — Вы удовлетворены? Или вам мало этой крови, и вы хотите еще?

— По крайней мере, теперь у меня нет сомнений насчет того, как погиб Нилус из Гиске, — глухо проговорил Халвдан. — Я готов принести свои извинения тебе, Торлейв, сын Хольгера. Разумеется, меня убедил не последний удар, а твое умение владеть мечом.

Торлейв коротко кивнул, поднял свой серый табард и накинул его на плечи.

Тем временем Брюньольв поднялся на ноги с помощью Сигурда и лекаря, который немедленно обложил его нос корпией и снегом и велел стоять с высоко задранной головой.

— Подведите меня к этому паршивцу! — прогнусавил Брюньольв. — Подведите, я скажу ему несколько слов!

— Говорят тебе, стой спокойно! — рявкнул лекарь.

Торлейв, услышав слова Брюньольва, подошел сам.

— Вот я, — хмуро сказал он.

— Ты крепкий мужик. Я беру обратно все слова, что были мною сказаны о тебе и твоей красотке. Ты был прав, сегодня слезы катятся из моих глаз. Если хочешь, я готов выплатить тебе какую-нибудь виру, какую назначишь, за то, как я оскорблял тебя, — ведь я просто хотел заставить тебя драться.

Вид его был страшен: посреди лица расплывался синяк, и борода была в крови, — но глаза весело блестели. Он восхищенно косился на Торлейва.

— Далеко пойдешь!

— Вы удовлетворены, хёвдинги? — спросил Торлейв. — Могу я наконец идти?

— Брюньольв прав! Ты волен требовать с нас виру, какую захочешь, — сказал Сигурд.

Торлейв молчал.

— Торлейв, можно я назначу виру? — попросил Коль-бейн.

— Делай что хочешь.

— Через неделю мы будем праздновать обручение, — громко произнес Кольбейн. — Полагаю, коли все вы, кому это любо, придете к нам в дом, так мы стребуем с вас бочонок доброго вина, дабы распить его вместе. И того будет довольно!

Торлейв зашагал вниз по тропинке через лес к городу. Синицы звенели и гомонили в кустах. Влажный снег проседал под ногами, слабый солнечный луч тепло лежал на виске, и ветер с моря холодил губы.

Кольбейн вскоре догнал его и зашагал рядом.

Нидельва сияла множеством ярких бликов. Снег на перилах моста таял, капли падали вниз, в золотую воду. Далеко над городом горел в солнечных лучах шпиль колокольной башни собора Святого Олафа.

Вильгельмина стояла в палисаднике и смотрела, как снегири клюют ягоды рябины. Увидев Торлейва, она побежала навстречу, взяла его за руку и пошла рядом. Он погладил ее по голове, не говоря ни слова. Кольбейн приотстал, чтобы не мешать им.

— Где ты был?

— Не важно.

— Ты дрался.

— Откуда ты знаешь?

— У тебя ссадина на руке. И такое лицо бывает… страшное после этого.

— Ты меня боишься?

— Нет. Это другие пусть боятся тебя. Что случилось?

— Вздор.

— Все живы?

— Слава Богу.

— С кем ты не поладил, Торве?

— Нидарос — большой город. Народу много в нем. Всем не угодишь.

Неделю они готовились к этому дню. Тора и Йора жарили и парили, пиво наварено было в котлах, и запах солода стоял в воздухе. Стурла купил дочери новое платье — простое шерстяное, светло-серое, с шелковой отделкой по рукавам. Вильгельмина взялась вышить его по вороту и подолу маленькими цветами — в основном чтобы скоротать время.

Куплено было и другое платье, для венчания: отец настоял на этом, сказав, что дома, в хераде, они едва ли найдут что-то подходящее. Платье ждало, когда его запакуют в сундук для переезда, а покуда, прикрытое холстиной, висело у Вильгельмины в комнате. Вильгельмина лишь мельком глянула на него, когда отец и Тора принесли его и развернули перед ней. Узкое, травянисто-зеленое, оно блестело шелком и золотою шнуровкою, и Вильгельмина боялась поднять глаза, чтобы взглянуть на него во второй раз.

Покров и сорочка также были готовы, почти белые, светло-золотистого шелка с песочным отливом — Стурла всегда знал, что будет к лицу его доченьке. Но она не могла себе представить, как наденет все это. В шелковом платье проехаться на облучке рядом с Кальвом. Что станут говорить жители Городища? «Хюльдра едет! Хюльдра едет!» — вот и все, что приходило ей в голову, когда она думала об этом. И как еще встретят в хераде их со Стурлой — северную ведьму и ее погибшего отца, которого недавно похоронили на кладбище за церковью Святого Халварда?

Неделю она вышивала цветы, шила зеленым и серебряным, голубым и алым. Руки ее немного дрожали, и иногда она колола себе пальцы иглою — тогда на отделке ворота появлялось маленькое красное пятнышко. Вильгельмина вышивала сверху алый цветок, чтобы его спрятать, и голубой рядом с алым, а потом зеленый завиток листка, и серебряную каплю росы в его углублении, и так снова и снова.

Торлейв нанялся на пять дней украсить резьбой каюту на одном из купеческих кораблей и закончил за день до обручения.

После мессы Бласиуса малый колокол на колокольне собора Святого Олафа возгласил об обручении Вильгельмины, дочери Стурлы, и Торлейва, сына Хольгера.

Вильгельмина не впервые была в соборе, но сейчас ее по-новому удивили высота его сводов и обилие свечей. Огни их мерцали, отражаясь в золотом убранстве алтаря, под которым, как известно, находилась рака с мощами святого короля. У этого алтаря они с Торлейвом дали друг другу обет. Маленькое кольцо скользнуло из его руки на ее палец и осталось на нем — палец чуть дернулся под этой новой тяжестью. Еще долго Вильгельмина не могла привыкнуть к кольцу — все казалось ей, что это нитка или травинка застряла у нее между пальцами. Прошло не менее года, прежде чем кольцо стало привычно, но то неудобство, которое оно ей причиняло, каждый раз наполняло радостью ее сердце — ведь это кольцо было надето на ее руку Торлейвом и говорило о нем.

Отец Томас — священник, свершавший обряд, — был старенький клирик. Он от души радовался, глядя на Торлейва и Вильгельмину, и слова молитвы произносил так скоро, что Вильгельмина и не заметила, как все закончилось. Во время проповеди слезы блестели в глазах отца Томаса, скатывались по глубоким бороздам морщин, застревали в седой бороде и посверкивали в ее глубине, точно брильянты.

— Неисповедимы пути, какими ведет нас Господь по нашей жизни, — сказал он, смахнув эти драгоценные капли ладонью. — Лишь вчера я узнал, что отец невесты — прямой потомок и наследник Орма Лодмунда, коего мы всегда поминаем здесь как одного из главных жертвователей на строительство и украшение сего собора, на восстановление его после пожара.

Стурла удивился.

— Вот как? Верно ли это, отец Томас? Я не знал.

— О том написано в приходской книге, — улыбнулся клирик.

Он закончил проповедь, сошел, шаркая башмаками, с амвона и остановился перед Стурлой, глядя на него снизу вверх, — Стурла был выше его на две головы.

— Ежели желаете, сын мой, я могу показать вам сию запись. По обычаю в приходскую книгу особо, со свидетелями, записываются все жертвователи и дарители и перечисляется все, что было пожертвовано или подарено ими Церкви. Орм Лодмунд и его жена пожертвовали целое состояние! Даже не одно, а два или три, а то и более — если учесть, что в те времена золото имело иную цену. Известно ли вам, что корона, которая украшает голову статуи великого нашего святого конунга Олафа, вот эта корона — часть того самого дарения, свершенного вашим прадедом?

— По правде говоря, никогда об этом не слышал, — покачал головою Стурла.

Он поднял взгляд и с интересом посмотрел на святого. Тот безмолвно взирал на него сверху непроницаемыми расписными глазами. Зубчатая корона лежала на голове деревянного Олафа. Каждый зубец заканчивался узорным трилистником, в каждый трилистник вправлено было по драгоценному камню, и огни свечей отражались и преломлялись в их гранях.

— Сундук, в котором лежало золото, подаренное собору Ормом и его женой, и по сей день стоит у нас в ризнице, — продолжал рассказывать священник. Высокий голос его, слегка надтреснутый, дрожал, возносясь к темным гулким сводам. — Красивый сундук, резной, с медными ободами. Были в нем и золотые монеты, что пошли на строительство храма, и утварь, которую ныне используем мы при богослужении. Вот эта самая Чаша, из которой сегодня причастились наши молодые, — как раз одна из них: с рубином, вправленным в основание, и изображениями евангелистов. Я прекрасно помню ее описание в приходской книге.

— О Стурла! — прошептала Вильгельмина. — Понимаешь ли ты, что это значит?

— Можно ли взглянуть на эти записи, отец Томас? — спросил Стурла.

— Конечно, хоть сейчас, — священник закивал головой, слегка трясущейся на старческой шее. — Там и подписи свидетелей имеются. Всё как полагается, сами увидите.

— Я не собираюсь оспаривать дарение, — объяснил Стурла. — Я хочу взглянуть из чистого любопытства.

Отец Томас кивнул головой:

— Понимаю ваш интерес, сын мой. Книги хранятся в ризнице, в шкафу. Идемте со мной.

Тяжело опираясь на палку, Стурла прошел в ризницу за старым клириком. Кольбейн последовал за ними.

Вильгельмина села на скамью. Руки ее бессильно опустились, тонкий ободок серебряного кольца прохладно обнимал ее безымянный палец. Позади шумели и шептались удивленные гости.

— Торве! — тихо позвала Вильгельмина, и он сел рядом и взял ее за руку.

Так сидели они, пока не вернулись Стурла со священником. Стурла ухмылялся во весь рот.

— Спасибо, отче, — сказал он. — Благодаря вам разрешились многие наши сомнения!

— Правда ли это, Стурла? — спросила Вильгельмина. — Правда, что золото Хравна — вот оно, перед нами?

— Да, милая, — отвечал тот. — Представь, голову святого нашего короля Олафа долгие годы украшает та самая корона, которую вместе со всем награбленным добром привез в Норвегию в мешке из тюленьей кожи мой славный предок, полуязычник Хравн Бешеный в приданое своей младшей дочке!

— Бедняга Стюрмир, — усмехнулся Кольбейн.

Он поднял взгляд и с интересом посмотрел на святого.

Тот безмолвно взирал на него сверху непроницаемыми расписными глазами. Зубчатая корона лежала на голове деревянного Олафа.

— Бедняга, — подхватил Стурла. — Сколько раз он, небось, стоял здесь и смотрел на нашего святого короля, вымаливая себе удачи в темном своем деле, и корона сияла ему в глаза, отражая свечное пламя!

Уже на церковном дворе Стурла внезапно расхохотался в голос. Он смеялся, и никак не мог остановиться, и хлопал Кольбейна по плечу. И многие из тех, кто пришел поздравить жениха и невесту, думали, уж не тронулся ли умом Стурла Купец с радости или с горя, что выдает замуж свою дочь.

— Нет, ты подумай, Кольбейн! Ты подумай! Он столько… он так… а они все это время были здесь, понимаешь? А он и не знал!

— Никто не знал, — усмехнулся Кольбейн в рыжие усы.