Наконец, день, к которому нас так долго готовили, наступил. Дожди еще не закончились, но изнуряющая и лишающая последних сил духота нехотя отступала. Дни еще плавились в жарком мареве, и если была возможность, то мы предпочитали прятаться в прохладе храмовых стен, где вода, стекающая по устроенным в полу желобам, давала ощущение свежести. Ночи же становились прохладнее, и мы с Малати, продолжая убегать из храма, одевались теплее из-за гуляющего по пустынным улицам ветра.

Нога подруги прошла, и Малати возобновила свои выступления. По мере того, как я делала успехи на уроках Мохини, подруга и меня привлекла к танцам, поручая несложные движения. И по-прежнему делилась заработком. Знатные мужчина и юноша появлялись еще несколько раз. Старший наблюдал за танцем и давал золотую монетку, порой пытался заговорить и выяснить где мы живем и почему взрослые позволяют одним танцевать на площади, а младший не сводил глаз с Малати. И с каждым разом отец уводил его со все большим трудом. А Малати, словно только их и дожидалась, сразу же уходила.

В этот раз я не пошла с подругой – берегла нанесенный Пратимой рисунок – поэтому Малати отправилась на площадь одна.

Принимая утреннее омовение, я любовалась прекрасными узорами, украшающими руки и ноги, и большими оранжево-коричневыми кругами на ладонях и ступнях. Благодаря им каждое наше движение должно быть видно издалека. Малати все еще не пришла, и я постоянно посматривала на прячущийся в тени вход. Время молитвы неумолимо приближалось, а я старалась придумать оправдание отсутствию подруги.

Ничего правдоподобного в голову не шло, а нас уже выгоняли из купален.

– И где же твоя любимая Малати пропадает? – прозвучал над ухом едкий голос Ратны. – Она пропустила омовение, сейчас пропустит молитву и не попадет на шествие. Посмотрим тогда, как ты без нее будешь справляться, – она многозначительно посмотрела на украшающие мои руки узоры.

В тот день, когда Пратима объявила, что сама нанесет мехенди той, у кого будет самый аккуратный и красивый рисунок, я оказалась лучшей. Но слишком старательно подруга отводила глаза, отдавая дощечку учительнице, чтобы поверить, что все произошло случайно.

Я горько вздохнула, сожалея о ее неосмотрительности, ведь она так хотела вырваться отсюда. А служанке вряд ли удастся обратить на себя внимание знатного господина.

– Она встала раньше всех, уже искупалась и отправилась в храм, – соврала я, глядя прямо в еще больше округлившиеся от предчувствия разоблачения глаза Ратны.

Распихивая девочек, Ратна побежала к храму, а я думала как же все объяснить наставникам, ведь противная девчонка наверняка обратит их внимание на отсутствие одной из самых прилежных учениц.

Вдруг из темноты вынырнула тонкая рука и ухватила меня за запястье.

Сердце застряло и сжалось где-то в горле, а на лбу выступил холодный пот. От ужаса я не могла ни кричать, ни дышать. Ноги вросли в каменные плиты и отказывались двигаться.

– Помоги мне, – в хриплом шепоте прозвучали знакомые нотки, а следом на меня упала бледная Малати.

– Что случилось? – стараясь, чтобы не услышали, воскликнула я и, поддерживая, отвела подругу подальше от факелов и любопытных глаз, под покров густой тени.

– Все потом. Сейчас помоги мне привести себя в порядок, – цеплялись за меня ее горячие пальцы.

А я тем временем обтирала концом дупатты мокрое от пота лицо подруги и чувствовала ее прерывающееся дыхание.

– Ратна уже заметила твое отсутствие во время купания и скорее всего постарается обратить на это внимание старших. Пойдем быстрее, нельзя опаздывать на молитву, – торопливо говорила я, приглаживая ее растрепанные кудряшки.

– Да, пошли, – выдохнула Малати и, продолжая за меня цепляться, похромала по коридору.

Мы двигались от одного отбрасываемого факелом маслянисто-желтого пятна до другого. Звонкие голоса возбужденных предстоящим празднеством девочек, множась, гулко отражались от сводов, и я не рискнула задавать Малати вопросы.

– Смотрите! Ее не было в общей комнате и в купальнях тоже. Не удивлюсь, если она уходила в город, – мы вошли в храм и увидели Ратну. Она стояла около Пратимы и тыкала в нас пальцем. Круглые щеки Ратны блестели от удовольствия, а из-за того, что верхняя губа была короче, кончик вздернутого носа двигался, словно подтверждая слова хозяйки. Никогда еще она не казалась мне такой неприятной, как сейчас.

– Вот ослица! Кто ее за язык тянет! – проворчала подруга и постаралась встать ровнее под суровым взглядом приближающейся наставницы. – Сама себе прокладывает путь к поясу Кали, – и тут же приняла самый невинный вид, а я посмотрела на жутковатый атрибут из отрубленных рук, красующийся на бедрах богини.

– Малати-джи, не снизойдете ли вы до пояснения, где вы были, когда ваши подруги очищали тело перед молитвой?

– Я волновалась перед шествием и мне не спалось, поэтому, чтобы не будить остальных, вышла во двор и повторяла танец. Потом пошла в купальни, – подруга низко склонила голову, выражая раскаяние и скрывая за рассыпавшимися волосами все еще пунцовые щеки. – Не хотела раньше всех появляться в храме. Поэтому ждала здесь. В коридоре.

– Да, Малати меня предупредила, и мы здесь встретились, – поторопилась я ее поддержать, потому что Пратима продолжала пристально нас рассматривать и в ее взгляде не было капли доверия.

– Нейса, Малати, я знаю, что вы мне лжете. Но поскольку мне это нечем подтвердить, а вы поддерживаете друг друга, то я сделаю вид, что поверила. Но не думайте, что и дальше сможете всех дурачить. Я буду наблюдать за вами. А с тобой поговорим отдельно! – Пратима развернулась и сурово посмотрела на надувшую губы Ратну. – Сейчас приступайте к молитве.

Мы сложили руки и подпевали мантрам священника.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что Ратна идет к поясу Кали? – спросила я у Малати, когда убедилась, что на нас никто не обращает внимания.

– Ты разве не знала? – из под полуопущенных в молитве ресниц, блеснули черные глаза. – Это же цикл реинкарнаций, а руки обозначают, что мы своими руками творим карму. Вот и Ратна сама создает себе карму и запускает начало реинкарнаций. – Не отвлекайся, – одернула она меня. – Сегодня ее праздник. Не стоит гневить мать, – и снова погрузилась в молитву.

По ее окончанию Пратима увела нас готовиться к празднику, но прежде чем раздать коробочки с краской, наряды и украшения, велела замолчать и послушать.

– Девочки, – она обвела нас пристальным взглядом. – Кое что из того, что сегодня произошло, вызвало у меня крайнее недовольство.

Пратима помолчала, а Ратна многозначительно посмотрела на меня и Малати.

– Не будем сейчас говорить, что некоторые из вас осмелились мне лгать. Хоть ложь и была произнесена в защиту подруги, но Кали отвергает любой обман и, конечно же, такое поведение недопустимо, какими бы причинами оно ни было продиктовано, – она снова замолчала.

Я практически не дышала, ожидая, когда наставница озвучит наказание. В горле встал тугой комок, во рту пересохло, а руки мелко дрожали. Я тряхнула головой, сожалея, что волосы еще недостаточно отросли и не могут скрыть пылающие щеки. Глаза чесались, в носу щекотало, слезы уже готовы были появиться, чтобы обличить перед всеми обманщицу, но почувствовала, как в ладонь скользнули тонкие пальцы Малати, слегка пожали, и смогла сдержать предательскую влагу.

– Но произошло нечто, что превзошло столь неприятное событие – оказывается, некоторые из вас не понимают зачем они здесь. Вы все, – Пратима взмахом руки указала на сгрудившихся и внимательно слушающих девочек, – дочери одной матери. Вы сестры и должны поддерживать друг друга, а не стараться избавиться. Если одна из вас прекращает обучение, то не потому, что кто-то оказался более удачливым, а потому, что не справилась сама. Может наступить такое время, когда только подруга рядом спасет от беды. Не ставьте себя выше интересов той, кому служите и своих обязанностей. Если подобное повторится еще раз, то виновница будет сурово наказана.

Девочки зашептались, переглядываясь, а Пратима ненадолго задержала взгляд на Ратне. втянувшей в плечи круглую голову, и хлопнула в ладони.

– Хватит бездельничать! Принимайтесь за работу. Вам надо накрасить друг друга для участия в шествии, – и раздала коробочки с краской.

– Спасибо, что помогла, – сказала Малати, забираясь на настил и устраиваясь поудобнее.

Ткань сбилась, и, сдерживая вскрик, я закрыла рот рукой при виде тянущейся от колена до щиколотки багровой ссадины.

– Что с тобой случилось? – прошептала я, усаживаясь рядом с подругой. – Сильно болит?

– Не важно, – нехотя ответила Малати, пряча ногу. – Я все равно должна сегодня танцевать. – она подвинулась ближе и невольно поморщилась. Посмотрела на меня и вздохнула: – Закрывай глаза и не моргай, я буду тебя красить и рассказывать.

Я покорно закрыла глаза. Тут же почувствовала прохладное прикосновение костяной палочки и услышала негромкий голос подруги, и из слов по кусочкам складывалась картина ее злоключений.

* * *

Площадь освещалась дрожащим светом факелов и кострами в жаровнях, установленных на высоких треногах. Воздух над ними дрожал и плавился. Мечущиеся в безумном танце тени кривили лица, превращая людей в демонов. Они, словно наша покровительница, развеивали обманчивую оболочку, оставляя только суть.

Посреди толпы, в багряных отблесках и дымном чаде танцевала маленькая девочка. Тонкие руки рисовали сложные фигуры, тело изгибалось, словно перетекая, застывало в новой форме. Если долго смотреть, то можно забыть зачем ты здесь, но желающих не так много – лишь несколько монет поблескивает под босыми ногами на пыльных камнях. То ли обыватели готовятся к предстоящему празднику, то ли храмовые танцы не так интересовали горожан, как горячащий опасностью танец девочки со змеей. Но двое преданных зрителей остановились, наблюдая, и даже бросили неизменную золотую монетку. Маленькая танцовщица не приближалась, но не сводила взгляда с младшего из мужчин. Создавалось впечатление, что она хочет что-то сказать ему. Юноша невольно подался вперед, но девочка, взметнув юбкой, закружилась в неистовом танце, подобно самой Кали.

– Не пугай, видишь ведь, она опасается людей, – остановил сына старший из мужчин, положив руку ему на плечо.

Юноша отступил и продолжал неотрывно следить за подобной вихрю девочкой, пока отец не позвал его домой.

Как и в предыдущие разы, танцовщица собрала монеты и последовала за мужчинами, прячась от праздных зевак и случайных прохожих. Вот только оказавшись у богатого дома, не ушла, как обычно, а задержалась, наблюдая за тем, как там готовятся к предстоящему празднеству.

Воздух благоухал ароматами, а по длинным галереям сновали многочисленные слуги с подносами приготовленных для служению фруктов и цветов и праздничными одеждами. Величественная фигура богини освещалась многочисленными лампадами и сверкала свежими красками.

Засмотревшись на царящую в доме суету, девочка забыла, что стоит одна посреди ночной улицы и опомнилась лишь когда почувствовала, как ее схватили за руку и потащили в узкий просвет между двумя соседними, погруженными в темноту домами.

– Я видел, как ты танцевала, – прошамкал худой оборванец. – У тебя что, нет никого из взрослых, кто бы присматривал за тобой? – он повернулся и посмотрел из-под спутанных волос, упавших на глаза грязными патлами. – Теперь я буду за тобой присматривать, а ты отдавать мне все, что заработаешь, – бродяга довольно захихикал, отчего под грязными лохмотьями затряслись острые плечи. – Давай сюда все, что у тебя есть, – грязные пальцы вцепились в тонкое запястье и старались раскрыть крепко сжатый кулачок.

Если бы это помогло избавиться от боли в руке, от зловония немытого тела, девочка не задумываясь отдала бы весь заработок, но понимала, что пригоршня монет лишь разожжет в нищем алчность, и отчаянно сопротивлялась, царапая ногтями свободной руки, заскорузлую кожу. Не поспевая за его широким шагом, она несколько раз падала, но бродяга, ничего не замечая, продолжал пробираться по тесным зловонным переулкам.

– А ты хорошо пахнешь маленькая танцовщица и кожа такая мягкая. Дай-ка я на тебя посмотрю. Может, от тебя будет больше пользы, чем танцы на площадях.

Он еще крепче стиснул ее руку и потащил под бледный сноп лунного света.

«Никто из живых не должен видеть лица виша-каньи» – это правило девочка запомнила крепко и разжала стиснутый кулак.

Блестящие монеты с глухим стуком упали в пыль. Воспользовавшись тем, что внимание бродяги отвлеклось, девочка вцепилась зубами в жилистую руку и, как только хватка ослабла, ящерицей взобралась на ближайшее дерево.

– Ну погоди, демонское отродье! – ползая в пыли, ругался оборванец. – Сейчас все соберу и доберусь до тебя. Будешь знать, как не почитать старших.

Дрожа от страха, девочка забралась еще выше, туда, где тонкие ветки едва выдерживали ее небольшой вес, и замерла среди листвы, недовольно ропщущей на посмевшую потревожить ее покой.

Закончив ковыряться в пыли, грабитель попытался вслед за беглянкой залезть на дерево, но каждый раз срывался и падал.

– На первое время и этого хватит, – в очередной раз поднимаясь и потирая костлявый зад, пробормотал он и, пошатываясь, поковылял прочь.

Девочка подождала, пока удаляющиеся шаги и недовольное бормотание окончательно стихнут, потом еще немного, и стала спускаться.

От громкого хруста несколько птиц испуганно захлопали крыльями и перелетели на более спокойное дерево. Девочка потеряла опору и упала на землю, рассадив ногу об ощерившийся обломок ветки.

– Попалась, маленькое отродье, – от темной стены отделилась пошатывающаяся фигура и направилась к ребенку.

Не в силах шевельнуться, несчастная сидела и сжимала ногу, расчерченную темными дорожками стекающих и поглощаемых пылью капель.

Неверно ступая в темноте, грабитель запнулся об упавшую ветку, недовольно зашуршали листья, приводя девочку в чувство. На время забыв о ране, она вскочила и, метнувшись вдоль выстроившихся вдоль дороги кособоких домишек, протиснулась через узкий просвет на другую улицу.

Все было незнакомым, и она не знала как вернуться в храм. Поэтому снова полезла на дерево, чтобы с крыши ближайшего дома поискать особняк будущего мужа.

На ее несчастье бродяга не оставил идею отыскать пропажу, и девочка, помимо желаемой высокой крыши своего будущего дома, увидела внизу пошатывающуюся кособокую фигуру.

Мысленно благодаря хозяев за то, что построили свои жилища так близко друг к другу, она перелезала с одной крыши на другую, превозмогая боль и приближаясь к знакомым местам.

Не дождавшись, когда танцовщица снова упадет к его ногам, бродяга ушел, а девочка смогла добраться до храма только к рассвету.

* * *

– Видишь, как опасно покидать эти стены, – воскликнула я, когда Малати закончила рассказ.

– Все равно придется на время прекратить вылазки, – она покосилась на широкую спину Пратимы.

Я посмотрела на подругу и потеряла дар речи – она не только накрасила меня, но и как-то умудрилась нанести краску себе, а сейчас протягивала мне мое же зеркало.

– Принеси мне макового молока, а то нога сильно болит, – шепнула Малати, воспользовавшись тем, что наставница повернулась к нам спиной. – Флакончик стоит на полочке за ширмой. Пратима без него не засыпает.

– А как я пройду мимо нее? – я покосилась на мерно вышагивающую учительницу.

– Сейчас.

Малати изменила положение, будто ненароком вытянула ногу и, опрокинув коробочку Ратны, тут же спрятала под юбку.

Пратима обернулась на возмущенный возглас и подошла узнать в чем дело. А я тем временем соскользнула с постели и шмыгнула за ширму.

Кажется, меня никто не заметил, все сгрудились около Ратны и старались собрать драгоценный порошок.

Я рыскала взглядом по полкам, уставленным горшочками, коробочками и пузырьками. Сколько же их здесь! И как я найду нужный? Торопливо оглянулась. Сквозь узорную резьбу увидела, что Ратна пока еще удерживает всеобщее внимание, что и подтверждал недовольный голос Пратимы.

Если она его постоянно пьет перед сном, значит, снадобье должно быть недалеко от того места, где учительница спит.

Еще раз обшарила все взглядом и в дальнем углу нашла свернутые циновки. Стала искать на полках рядом и… нашла – белая жидкость, просматривалась сквозь зеленоватое стекло – вот только стоял флакончик слишком высоко.

Руки начали дрожать – в любой момент Пратима может заметить мое отсутствие, начнет искать и найдет здесь. Как я смогу объяснить свое присутствие около ее кровати? Стараясь сохранить спокойствие, больно прикусила губу, но это не помогло. Сердце стучало все громче. Я даже удивилась, что его до сих пор никто не услышал. В панике оглянулась и увидела невысокую приступку. На мое счастье, видимо, и Пратима не доставала до самых высоких полок.

Стараясь как можно меньше шуметь, подтащила приступку и сняла снадобье. Руки так тряслись. что едва его не уронила. Покрепче прижала к груди и уже приготовилась спуститься, но подняла взгляд и оцепенела – прямо на меня двигалась Пратима.

Она все приближалась, а я продолжала стоять не в силах сдвинуться с места, и разделяла нас только резная ширма. Широко распахнутые глаза начало щипать. Я сморгнула и увидела обеспокоенную Млатати, старающуюся заглянуть за противоположный от учительницы край ширмы. Оторопь прошла и я, спрыгнув с приступки, побежала туда, куда взглядом указала подруга.

Двигаясь в разных направлениях, мы одновременно обогнули загородку и оказались каждая со своей стороны. Я со всех ног бросилась к подруге и, забравшись на кровать, передала флакончик.

– Спасибо, – еле слышно сказала Малати. – Ты уже второй раз меня спасла.

– Как будем возвращать? – продолжала нервничать я.

– Не беспокойся. Я сама верну, – она тайком пожала мне руку.

Пратима вышла из-за ширмы с новой коробочкой и протянула ее Ратне.

– Держи. Закончите наносить краску и переодевайтесь поскорее. Из-за вашей несобранности шествие не отложится.

Пратима снова величественно удалилась и появилась с ворохом одежды и гроздьями украшений. Пока она ходила, Малати быстро отпила настойку, а получив сари, немедля начала одеваться, стараясь встать так, чтобы учительница не увидела исцарапанную ногу.

Она несколько раз оступалась и едва не подала, но всякий раз я ее поддерживала за что получала благодарную улыбку. И все страхи и сомнения – правильно ли я поступаю – исчезали.

Тонкая и гладкая ткань была непривычно мягкой. Не желая собираться, драпировка все время норовила выскользнуть из пальцев или разъезжались уже заложенные складки. Мы с Малати, пыхтя от напряжения так же, как и все девочки, в четыре руки воевали с ее сари. Я засмотрелась на разбегающуюся по красному фону вышивку и выронила уже собранную драпировку.

– Нейса, соберись, – одернула меня Малати. – Успеешь насмотреться, еще тебя одеть надо.

Наконец, упрямый наряд сдался, и складки оказались надежно закреплены. Малати накинула паллу на голову и закрыла лицо, оставив на виду только накрашенные глаза.

– Я быстро, – одна подмигнула и зажала в руке стеклянную бутылочку. – Пока начинай закреплять сари, я вернусь и помогу, – и не успела я моргнуть, как она исчезла за ширмой.

Беспокоясь за подругу, обернулась на Пратиму – она переходила от пары к паре и помогала совсем запутавшимся.

Чтобы не привлекать внимание к себе и отсутствию Малати, я поспешно избавилась от одежды и снова залюбовалась переливами ткани и рисунком вышивки. Поднесла к лицу и приложила к щеке – прохладное, мягкое прикосновение, словно умылась из пруда. Вдыхала сладковатый цветочный аромат и не могла остановиться. На красном фоне полотна руки с оранжевым рисунком мехенди смотрелись словно части рисунка.

Я их прикладывала то так, то эдак, соединяла пальцы в мудры и восхищалась полученным результатом. Это занятие мне так понравилось, что могла продолжать бесконечно, но услышала за спиной голос Пратимы и, спохватившись, что до сих пор не одета, поспешила повязать сари.

– Ты все еще копаешься? – неизвестно откуда возникла Малати и бойко принялась драпировать.

– Что у вас? – как раз вовремя подошла Пратима и окинула нас оценивающим взглядом. – Малати, молодец, Нейса, поспеши.

Она забрала у Малати сборку складок и уверенно заправила ее за повязанную юбку.

– Прекрасно, – сказала она, отступая и любуясь на дело своих рук. – Теперь украшения, – придавив ткань на шею легло тяжелое ожерелье. И пока я его рассматривала, Пратима успела накинуть паллу мне на голову и, как до этого Малати, закрыв половину лица, закрепила булавкой. – Молодец, – похвалила она подругу и тоже вколола булавку. – Надевайте пока браслеты, я посмотрю, как у остальных дела.

Вскоре мы представляли собой одинаково укутанные фигуры, различались лишь контуром глаз. И Пратима повела нас в храм.

Я вошла и остолбенела и, кажется, не только я. Оглянувшись, увидела, что остальные девочки столпились у входа, не решаясь ступить дальше в клубящиеся синеватые завитки благовоний. В середине возвышалась уже готовая к выносу украшенная цветами статуя богини, а вокруг толпились все остальные будущие жрицы, которых мы встречали только на служениях.

Так же как и мы, в нарядных сари и с закрытыми лицами. Отличался только цвет. У самых взрослых он горел ярко алым. В спокойной уверенности, девушки, позвякивая браслетами, поправляли складки сари и обменивались шутками. Они словно даже не замечали такую мелюзгу, как мы.

Менее насыщенного цвета были наряды у стайки девочек постарше нас, но младше девушек. Эти задаваки всеми силами демонстрировали свое превосходство над нами, но дерганные суетливые движения, какими они разглаживали сари и поправляли выбившиеся волосы, выдавали их нервозность. Мы же, в самых бледных нарядах, напоминали сбившихся в стайку перепуганных птенцов.

Все изменилось, когда вошел тот самый беловолосый, которого я видела в первый день своего нахождения в храме. Мужчины в любимых Кали красных одеяниях выстроились с двух сторон от статуи, будущие жрицы собрались перед ней, причем старшие оказались непосредственно перед богиней, следующими, чуть впереди, встали девочки помладше, а самыми первыми оказались мы. Наверное, со стороны это напоминало распустившийся цветок, потому что чем старше были танцовщицы, тем их было меньше.

Предоставив нас самим себе, наставницы остались позади статуи и оттуда наблюдали за нами. Напряжение возрастало. Наконец, старец приблизился к изваянию, мужчины подняли оказавшееся паланкином возвышение и, подставив под него плечи, двинулись к выходу, к ожидающим шествие горожанам.

Наше появление вызвало гул возбуждения, и со всех сторон посыпались красные лепестки, а когда вышли за стены храма, потянулись к беловолосому, подавая ему цветы, фрукты и сладости.

Почти осязаемой волной прокатился трубный звук, с которым старец обратился к Богине, подув в раковину, и, надеюсь, что одновременно, мы подняли ладони с плотно сомкнутыми пальцами, показывая, что начинается танец.

Толпа затихла. Омываемые напевом мантр, мы двинулись по улице.

Барабаны задавали ритм, вины связывали его в мелодию, а перезвон браслетов указывал на значимые отрывки.

Наш танец показывал могущество Кали, проявленное в битве с асуром Мохиши. Мы кололи армию Мохиши копьями, рубили мечами и душили веревочными петлями, а поскольку все это время зрители осыпали нас лепестками, то вскоре наши ступни стали такими же кроваво-красными, как и ступни Кали, отплясывающей победный танец на телах поверженных врагов.

Когда достигли побережья – цели нашего путешествия – то от неистового вращения мы уже потеряли представление где небо, а где земля. С утра без воды и еды и целую ночь без сна, Малати пошатнулась и чуть не упала. Я постаралась оттеснить подругу в центр «цветка», чтобы никто не заметил ее ошибки, и продолжила танец, пока все не замерли, как Кали, обнаружив, что в приступе безудержного ликования наступила на супруга.

Перед глазами продолжало все кружиться, и люди, устремившиеся к паланкину за подношениями, слились в одну пеструю массу.

– Смотри, – толкнула меня в бок Малати.

Я поморгала, стараясь вернуть зрению четкость и проследила за ее взглядом. Вместе с толпой, но не смешиваясь с ней, а словно каким-то образом умудряясь оставаться в стороне, подошли и наши знакомые незнакомцы. Младший не отводил взгляда от замерших танцовщиц.

– Она здесь. Я ее точно видел, – тоже одетый во все красное юноша направился к нам.

– Как ты мог ее видеть, – отец поправил кинжал за поясом, придержал сына за плечо, и на пальцах желтым блеском сверкнули кольца – Они же скрывают лица.

– Я уверен, что она здесь, – продолжал упорствовать младший. – Ты же хотел узнать, откуда эти девочки. Вот и представилась возможность.

– Забудь! – отец развернул юношу к себе лицом и заглянул ему в глаза. – Тем более, если то, что они среди танцовщиц – правда. Эти девочки принадлежат храму. Ни ты, ни я ничего сделать не сможем.

– Нейса, ты стоишь ближе. О чем они говорят? – теребила за руку Малати, но я не обращала на нее внимания, потому что намного больше, чем разговор, меня заинтересовал кудрявый затылок, мелькающий за спинами отца и сына. Он так сильно напоминал затылок Реянша, что я чуть не свернула шею в попытках его рассмотреть. – Куда ты смотришь? – Малати наконец заметила мое невнимание и проследила за взглядом.

Пока мы перешептывались, изваяние сняли с паланкина, девочки расступились, словно распустившийся цветок, и Кали понесли в воду.

– Что они сказали, что ты забеспокоилась? – снова принялась за меня Малати, следуя за желающими сникать благоволение богини.

– Сын говорил, что девочка с площади здесь, он тебя узнал, а отец говорил, что этого не может быть, а если правда, то он должен тебя забыть, – рассеянно ответила я.

– Значит, он меня узнал! – Малати так обрадовалась, будто не расслышала второй части, и так оживилась, словно это не она недавно чуть не упала от истощения. Казалось, присутствие юноши наполняет ее новыми силами.

К своему удивлению, я поняла, что и сама не очень голодна, хотя до появления знакомого затылка могла думать только о том, когда же нам позволят попить и накормят.

В жизни бывает и что-то более важное, чем еда и вода! Эта мысль стала для меня открытием и всю дорогу до храма, я старалась его осмыслить.

А там уже ждали молоко, сома, пакоры, панир и много-много сладостей. Не делая в такой день различия между ученицами, нас кормили всех вместе, и смех рассыпался в комнате серебряными колокольчиками.

Но даже в такой день нас не избавили от обязательного кувшина сдобренного ядом молока.