Между Троттер и мисс Эллис разгорелось сражение. Когда на следующий день Гилли вернулась из школы, шум этой битвы донесся до нее из гостиной.

— Не будет этого никогда, никогда, никогда! — ревела Троттер, как мать, у которой отбирают детеныша.

Гилли остановилась в коридоре и бесшумно прикрыла за собой входную дверь.

— Миссис Троттер, в нашем Обществе никто не обвиняет вас, мы не считаем, что вы в чем-то виноваты.

— Наплевать мне, что думают обо мне в вашем Обществе.

— Вы одна из наших лучших клиенток. Вы берете у нас приемных детей вот уже более двадцати лет. Этот случай не повлияет на вашу репутацию. Мы так ценим вас.

— Наплевать мне на репутацию. Не отдам Гилли.

— Но мы же заботимся о вас…

— Хороша забота! Если бы вы заботились обо мне, вы никогда не явились бы сюда с таким дурацким предложением.

— Но Гилли неуравновешенный ребенок, Мэйм. Ее надо показать…

— Не отдам. Никогда.

— Если вы не думаете о себе, подумайте об Уильяме Эрнесте. Он изменился к лучшему за последний год. Я своими собственными глазами видела, что Гилли раздражает его.

— Но как раз Уильям Эрнест уговорил ее вчера вернуться домой, — голос Троттер был решительным и твердым.

— Потому что он увидел, как вы расстроены. Это еще не значит, что она оказывает на него хорошее влияние.

— Уильям Эрнест живет у меня третий год. Он не пропадет. Уж я-то знаю. Иногда, мисс Эллис, приходится отрезать палец, чтобы спасти руку.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать?

— Кто-то должен хоть немного позаботиться о Гилли. Хоть немножко. Ей так давно это нужно.

— Что верно, то верно, миссис Троттер. Я прекрасно знаю, что нужно Гилли. Я наблюдаю за этим ребенком почти пять лет, и, хотите верьте, хотите нет, мне она дорога, но сейчас речь не о ней.

— А о ком же?

— О вас, — слова были едва слышны. Молчание, и потом:

— Да, видит Бог, она мне нужна. — Странный прерывистый звук, похожий на рыданье. — Когда она исчезла, я думала, помру.

— Успокойтесь, миссис Троттер. Разве можно так терзать себя из-за них?

— Не учите мать, что она должна чувствовать.

— Но вы приемная мать, — голос мисс Эллис звучал твердо, — и вы не должны забывать об этом.

Острая боль пронзила Гилли с головы до ног. Она открыла и захлопнула входную дверь, как будто только что вошла в дом. На этот раз они услышали ее.

— Это ты, Гилли, детка?

Она подошла к гостиной. Женщины стояли с покрасневшими, как от бега, лицами.

— Так вот, Гилли… — начала мисс Эллис. Ее голос раздражал, как искусственная рождественская елка.

— Мисс Эллис, — громко прервала ее Троттер, — только что сказала, что теперь все зависит от тебя… — Троттер сделала вид, будто не заметила настороженного взгляда мисс Эллис. — Захочешь остаться с Уильямом Эрнестом и со мной — хорошо, не хочешь — она найдет тебе другой дом. Решать — тебе. — Троттер с тревогой посмотрела на мисс Эллис.

— А как же… — спросила Гилли пересохшими, как черствый хлеб, губами. — Как же моя родная мать?

Брови мисс Эллис полезли наверх.

— Несколько месяцев назад, когда мы решили забрать тебя от Нэвинсов, я отправила ей письмо, Гилли. Но она не ответила.

— Она написала мне. Она хочет, чтобы я приехала к ней.

Мисс Эллис посмотрела на Троттер.

— Да, я знаю об этой открытке, — сказала она.

«Проклятые полицейские — читают чужие письма, сплетничают, болтают о них, высмеивают».

— Но, Гилли, если бы она в самом деле хотела, чтобы вы были вместе…

— Она хочет. Она сама мне написала!

— В таком случае, почему же она не приезжает за тобой? — В голосе мисс Эллис зазвучали жестокие нотки, брови нервно задергались. — Прошло уже больше восьми лет, Гилли. Даже когда она жила рядом, она не навещала тебя.

— Теперь все по-другому, разве нет? Она должна приехать. Она в самом деле хочет, чтобы мы были вместе. Неужели не хочет?

Подошла Троттер и положила тяжелую руку ей на плечо.

— Знала бы она тебя, только бы знала, какая у нее девочка, она б живо примчалась.

«Ну и дура же ты, Троттер. Если бы она знала, какая я на самом деле, она никогда бы не приехала. Только такие недотепы, как ты…» Гилли осторожно освободилась от тяжелого объятья и обратилась к мисс Эллис, только к ней.

— До ее приезда… До того, как она приедет за мной я, пожалуй, останусь здесь.

Троттер вытерла лицо большой рукой и шмыгнула носом.

— Ну, мы с вами еще увидимся, мисс Эллис.

Но избавиться от этой дамы было не так-то просто. Она стояла, расставив ноги, словно боялась, что Троттер может насильно вытолкнуть ее.

— Полицейский Райн сказал мне по телефону, что вчера у тебя было больше ста долларов, — сказала она.

— Да.

Это прозвучало нахально, но мисс Эллис прищурила глаза и продолжала:

— Трудно поверить, что это были твои деньги.

— Ну и что?

— А то, что по-моему это воровство — присваивать себе чужие деньги, мисс Хопкинс.

— Да?

Троттер похлопала Гилли по руке, чтобы успокоить ее.

— И по-нашему так, мисс Эллис, — сказала она, — а только вы думаете, за двадцать лет у меня это впервой?

— Знаю, что не впервой.

— Тогда доверьте уж это мне, я сама все улажу.

Мисс Эллис кивнула и, прежде чем надеть пальто, тщательно расправила на себе брючный костюм.

— Я прослежу за этим, — сказала она.

Троттер чуть ли не вытолкала ее за дверь.

— Не забивайте себе голову заботами о нас. Все будет в порядке, не беспокойтесь.

— За беспокойство мне платят, миссис Троттер.

Троттер натянуто улыбнулась и захлопнула входную дверь. Когда она повернулась и подошла к Гилли, лицо у нее было каменное.

Гилли с удивлением захлопала глазами при виде этой неожиданной перемены.

— Мне воровство — нож острый.

Гилли кивнула. Придуриваться бесполезно.

— Там были не только мои деньги, верно?

— Верно.

— Откуда они у тебя?

— Нашла, — тихо сказала Гилли.

Троттер подошла поближе, обеими руками приподняла ее голову и заставила посмотреть себе прямо в глаза.

— Где ты взяла эти деньги, Гилли?

— Нашла за книгами в соседнем доме.

Троттер не поверила собственным ушам, у нее опустились руки.

— Украла у мистера Рэндолфа?

— Они лежали там, за книгами. Наверно, он даже не…

— Гилли, ты украла эти деньги. Не юли. Это его деньги, и ты их взяла. Так?

— Вроде…

— Сколько там было?

— Что-то около тридцати…

— Не делай из меня дуру. Сколько?

— Сорок четыре доллара, — жалобно сказала Гилли.

— Так вот, ты должна немедленно вернуть их.

— Не могу.

Троттер стояла и не сводила с нее глаз до тех пор, пока Гилли не сказала:

— Пять долларов я отдала Агнес Стоукс.

— Так прямо и отдала?

Гилли кивнула.

— Что ж, — глубокий вздох, — одолжу тебе пять долларов для мистера Рэндолфа, потом отработаешь.

Возвратить деньги мистеру Рэндолфу оказалось легче, чем можно было ожидать. Старик, казалось, и не подозревал, что у него за книгами лежали какие-то деньги. А может, просто забыл об этом, или их положила туда его покойная жена, которая умерла задолго до Мэлвина, мужа Троттер. Как бы там ни было, в присутствии неумолимой Троттер Гилли возвратила старику сорок четыре доллара; он выслушал ее нечленораздельные объяснения без негодования и неуместного любопытства, с поразительным достоинством.

— Благодарю вас, — сказал он, но на этот раз не повторил слов благодарности.

Он положил деньги в карман, слегка потер ладони и протянул руку, чтобы его повели ужинать.

Гилли чуть помедлила — она ждала нотации, если не от него, то уж наверняка от Троттер. Но оба молчали; тогда она взяла мистера Рэндолфа не за локоть, как обычно, а за руку, как бы выражая этим свою благодарность.

Троттер и понятия не имела ни о минимальной оплате труда, ни о законах, запрещающих детский труд. В кухне она вывесила такой прейскурант:

Мытье посуды и уборка кухни — 10 центов

Уборка пылесосом внизу — 10 центов

Мытье и уборка обеих ванн и уборных, включая мытье полов — 10 центов

Протирка мебели от пыли — 10 центов

Помощь Уильяму Эрнесту в приготовлении домашних заданий, один час — 25 центов

Теперь Гилли стала проводить много времени с Уильямом Эрнестом. Она сделала несколько открытий. Как выяснилось, мальчик совсем не такой тупица. Если быть терпеливой и не давить на него, он до всего доходил сам, но стоило насесть на него, он тут же смущался, а когда его высмеивали, поднимал руки, будто защищал голову от удара. Наконец до Гилли дошло: мальчик в самом деле боится, что его будут бить за каждую ошибку.

Так вот почему Троттер сдувает с него пылинки, словно он может рассыпаться от любого шума, вот почему набрасывается как волчица на каждого, кто подтрунивает над ним.

Но она этому потакать не будет. Уильям Эрнест — не старинная чашка из китайского сервиза миссис Нэвинс. Это мальчишка, приемный ребенок — только и всего. И если он не закалится — что же будет, когда Троттер перестанет кудахтать над ним?

Гилли спросила его:

— А что ты делаешь, если тебя ударят?

Его прищуренные глазки испуганно забегали за стеклами очков.

— Я не собираюсь тебя бить, просто хочу узнать, что ты делаешь в таких случаях?

Он засунул указательный палец в рот и стал грызть ноготь. Гилли вытащила палец из его рта и посмотрела на руку с обкусанными ногтями.

— Рука как рука. Все нормально. Скажи, а тебе никогда не хотелось дать сдачи?

Широко раскрыв глаза, он покачал головой.

— Так и будешь всю жизнь козлом отпущения?

Он опустил голову. Палец снова оказался во рту.

— Послушай, Уильям Эрнест, — хрипло прошептала она, наклонившись к самому его уху, — я научу тебя давать сдачи. Бесплатно. И когда какой-нибудь здоровенный парень начнет приставать к тебе, ты покажешь ему, где раки зимуют…

Мальчик вынул палец изо рта и недоверчиво уставился на нее.

— Ты слышал, как я однажды отлупила семерых мальчишек? Одна против семерых.

Он почтительно кивнул.

— Так вот, я научу тебя, как это делается. Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! — ее кулак нанес семь воображаемых ударов.

— Бабах! — тихо повторил он, неуверенно сжал кулак и нанес слабый удар в пустоту.

— Прежде всего, если кто-нибудь заорет на тебя, никогда не поднимай руки вверх, — она передразнила его, — не веди себя так, будто думаешь, что тебя убьют на месте.

— Бабах! — он неуверенно ткнул маленьким кулачком перед собой.

— Нет, начинать надо с другого. Может, тебя вовсе и не собираются бить. Первым делом — глубокий вдох, — она глубоко вдохнула воздух и подождала, пока он сделает то же, — ребра проступили под его рубашкой, — а потом орешь во все горло: «Проваливай отсюда к чертовой матери!»

Не успела она до конца произнести эту фразу, в дверях, как карающий меч, появилась Троттер.

— Ну, ладно, ладно, — сказала Гилли, — «к чертовой матери» можно и не говорить. Главное — это…

— Что вы здесь делаете, дети? Я думала, я тебе плачу, Гилли, чтоб ты помогала Уильяму Эрнесту читать.

— Нет. Мы занимаемся этим в свободное время. Бесплатно.

Троттер с тревогой посмотрела на Уильяма Эрнеста. Он поднялся на цыпочки, сжал кулаки, зажмурил глаза, сделал глубокий вдох и заорал:

— Проваливай отсюда к чертовой матери! — Потом повернулся к Гилли и улыбнулся. — Ну, как, нормально?

— В присутствии Троттер «к чертовой матери» лучше не говорить. Для начала — нормально.

— Гилли… — сказала Троттер. — Послушайте, Троттер, должен же он, наконец, научиться защищать себя. И здесь, черт побери… Здесь я — лучший учитель.

Троттер остановилась в дверях, словно не зная, что же ей делать дальше. Малыш подошел к ней, поднес кулак к ее массивной груди, сделал глубокий вдох и пропищал:

— Проваливай отсюда!

В глазах женщины появились слезы. Она протянула к нему руки и неуклюже, по-медвежьи обняла его.

— Я просто тренируюсь, Троттер. Это я не тебе сказал.

— Знаю, Уильям Эрнест, знаю, детка, — ответила она.

— В этом мире он должен научиться защищать себя, Троттер.

Женщина вытерла передником лицо и шмыгнула носом:

— Неужто я не понимаю, детка? — Она погладила мальчика и выпрямилась. — Может, пойдете во двор? Не хочу я все это слышать.

— Пошли, Гилли! — Уильям Эрнест обошел Троттер и направился к заднему крыльцу. — Бабах! — тихонько выкрикивал он, идя по коридору.

— Я не собираюсь делать из него задиру, — сказала Гилли, — просто я хочу, чтобы он мог постоять за себя. Не может же он прятаться за вашу спину всякий раз, когда кто-нибудь не так посмотрит на него.

— Конечно.

— Даже родные матери не опекают своих детей всю жизнь. А вы только приемная.

— Мне вечно твердят об этом.

Гилли не хотела быть жестокой, но Троттер должна понять.

— Если он научится читать и защищать себя, с ним будет все в порядке.

— Ты уже во всем разобралась, детка, — с облегчением улыбнулась Троттер, — ну что ж, не буду мешать вам заниматься боксом. А только глядеть на это не хочу.

Заниматься боксом?, Эта женщина живет в другом веке. Гилли пошла к двери. Когда она проходила мимо громадной Троттер, та обняла ее и крепко поцеловала в лоб. Гилли непроизвольно подняла руку — хотела вытереть лоб, но при виде лица Троттер рука ее застыла в воздухе.

— Не пойму, чего это на меня нашло, — пробормотала Троттер, пытаясь обратить все в шутку, — я знаю, ты ненавидишь все эти поцелуи. Но иногда на меня находит, и я становлюсь сама не своя.

— В воскресной школе мисс Эпплгейт называет это дьявольским наваждением.

— Неужели? Дьявольским наваждением? — Троттер затряслась от хохота.

Гилли почувствовала, как под ее ногами задрожали доски.

— Дьявольское наваждение! Ну, Гилли, с тобой не соскучишься. А теперь беги, пока дьявол снова не попутал меня.

Она было замахнулась, чтобы шутливо шлепнуть Гилли, но рука ее повисла в воздухе — Гилли и след простыл.