Не все, что Гилли написала Кортни, было чистой правдой, но Троттер на самом деле была религиозна. Она читала Библию и молилась каждый день. Когда мистер Рэндолф благословлял трапезу, она постоянно вторила ему. И потом, если человек по доброй воле каждое воскресенье в девять утра отправляется в церковь и возвращается оттуда домой не раньше половины первого, нормальным его считать нельзя.

Для Гилли эти воскресные часы были мучением. Церковь, небольшое деревянное старое здание, торчала на холме за полицейским участком; ее построили, когда город был еще небольшим поселком, а не частью разросшейся столицы Вашингтон. В сегодняшнем мире церковь была такой же старомодной, как и ее прихожане.

Занятия в воскресной церковной школе, куда Гилли и Уильяма Эрнеста запихнули вместе с пятью или шестью другими детьми от шести до двенадцати лет, вела древняя Минни Эпплгейт, которая каждое воскресенье твердила своим питомцам, что ее возродил к жизни некто Билли Сандей. Кто такой этот Билли Сандей, черт побери? Его имя чем-то напоминало героя комиксов. «Билли Сандей встречает Бренду Стар». Мисс Эпплгейт не считала нужным сообщить, от чего же ее спас этот Билли Сандей. От пожара? Из-под поезда? Ну и что из этого? Какая от этого радость и ей, и всему миру? Мисс Эпплгейт рассказывала им о десяти заповедях, но решительно отказывалась объяснить, что такое «прелюбодеяние».

— Но, мисс Эпплгейт, если мы не знаем, что такое прелюбодеяние, как же мы можем сказать, совершали мы его или нет? — законно спросил ее как-то восьмилетний мальчик во время перерыва.

Гилли, конечно, знала, что это такое, и между проповедью и занятиями в воскресной школе готова была за небольшую плату не только разъяснить смысл этого слова, но и поделиться некоторыми другими пикантными подробностями местной жизни, которые ей были известны от Агнес Стоукс. Таким путем она заработала семьдесят восемь центов, предназначавшихся для церковных пожертвований.

Мисс Эпплгейт была старой-престарой, а проповедник — совсем молодой. Он тоже постоянно твердил о «вечном спасении». Грамматику он знал еще хуже, чем Троттер, и Гилли с отвращением замечала, что он запинается, если в Библии попадается слово больше чем в один слог. Только религиозные фанатики и их невинные жертвы, которых они заставляют посещать церковь, могут терпеть всю эту муру каждую неделю больше часа.

В отличие от других прихожан, Троттер, выходя из церкви, не подсмеивалась над проповедником. Поэтому Гилли осмелилась однажды спросить:

— И как только вы его терпите?

Это был неуместный вопрос. Троттер шумно втянула воздух и с негодованием посмотрела на нее.

— Кто я такая, — загромыхала она, — чтобы осуждать посланца Божьего?

Разве может кто-нибудь, кроме фанатика, ляпнуть такое?

Мистер Рэндолф посещал баптистскую церковь для черных. Троттер с детьми завозила его туда на такси по пути в церковь для белых и заезжала за ним на обратном пути. Гилли заметила, что черные баптисты и одевались лучше, чем белые, и улыбались чаще. Но служба у них шла еще дольше, и Уильяму Эрнесту приходилось бегать за стариком и приводить его к такси до окончания их службы, а счетчик тем временем нетерпеливо постукивал. Обычно они возвращались домой, снимали праздничную одежду, готовили еду и только после двух часов усаживались за неторопливый обед.

В воскресенье после бесплодной уборки мистер Рэндолф удивил всех, отказавшись от добавки.

— Вы должны понять, миссис Троттер, как трудно мне говорить «нет» вашей прекрасной курице, но сегодня около трех должен приехать мой сын.

При слове «сын» у Гилли ёкнуло внутри. А что, если этот сын заметит что-то неладное в гостиной мистера Рэндолфа? Кресло стоит на другом месте. Книги расставлены не так как раньше. А вдруг он знает, где должны были лежать деньги?

— Но у вас еще есть время, чтобы полакомиться кусочком пирога, на этот раз вишневого,

— Вишневый пирог! Какой сюрприз! Тогда отрежьте мне, пожалуйста, вот столько, — мистер Рэндолф чуть-чуть раздвинул большой и указательный палец на костлявой руке и показал, какой кусочек ему можно отрезать, — я не в силах устоять перед вашими пирогами, миссис Троттер. Просто не в силах.

Он с наслаждением принялся за пирог и вдруг спохватился.

— Скажите, а на моей одежде пятен нет? Это так расстраивает сына.

Троттер отложила вилку и внимательно оглядела костюм мистера Рэндолфа.

— У вас вполне приличный вид, мистер Рэндолф. Разве вот на галстуке несколько пятнышек.

— Боже, мой сын только и ищет повода, чтобы доказать, что я не могу обслуживать себя и меня надо переселить в его большой дом в Вирджинии.

Он окунул салфетку в стакан с водой и безуспешно попытался стереть пятна с галстука.

— Да вы не беспокойтесь, мистер Рэндолф. Давайте-ка я достану вам какой-нибудь старый галстук покойного Мэлвина. Сама не знаю, чего это я все еще берегу его вещи. — Она хмыкнула, словно отгоняя от себя воспоминания о покойном мистере Троттере. — Гилли, сбегай-ка в мою комнату, погляди в стенном шкафу, в середке. Там на вешалке их целая дюжина, а то и больше. — И прежде чем Гилли вышла из комнаты, добавила: — Выбери, какой получше, слышишь? Не больно яркий. — Она повернулась к мистеру Рэндолфу и, как бы извиняясь, сказала. — В последние годы, бывало, станет Мэлвину тошно, пойдет он, да и купит себе какой-нибудь страхолюдный галстук и уж не расстается с ним всю неделю. — Она покачала головой. — Наверно, надо благодарить Бога, что ему никто не вешался на шею…

Мистер Рэндолф хмыкнул.

— А почему бы мне не напялить какой-нибудь страхолюдный галстук, мисс Гилли? Надо растревожить этого пятидесятилетнего господина, который приходится мне сыном.

Троттер закинула назад свою большую голову и разразилась громким смехом.

— Вы настоящий мужчина, мистер Рэндолф.

— А вы — настоящая женщина.

Гилли стремглав поднялась по лестнице. Разговоры между миссис Троттер и мистером Рэндолфом вызывали у нее тошноту.

Противно слушать кокетливую болтовню этих стариков, да еще при том она — белая, а он — черный.

Но на этот раз ее раздражали не эти разговоры. Ей не давала покоя мысль о пятидесятилетнем чопорном сыне мистера Рэндолфа, который будет совать свой нос во все углы отцовской гостиной. Поэтому, когда она увидела на кровати Троттер широко раскрытую сумку со сломанным затвором — сумка приглашала, требовала… — она заглянула в нее. Вот это да! Наверно, Троттер только что разменяла чек, полученный из окружного благотворительного общества. Гилли прикинула — да здесь не меньше ста долларов! Эта сотня поможет ей добраться до самой Kалифорнии, до самого дома, до Кортни Рутерфорд Хопкинс. Гилли засунула деньги в карман, пошла к стенному шкафу и нашла там вешалку с многочисленными свидетельствами мании Мэлвина. Выбрала самый кричащий галстук с балеринами в фиолетовых пачках — их ноги сплетались на зеленоватом фоне галстука в смелом пируэте. Гилли проскользнула в свою комнату, засунула толстую пачку денег в ящик комода под свои майки и на цыпочках вернулась к двери комнаты Троттер, откуда, громко топая, спустилась по лестнице.

— Боже, что ты наделала, детка?

Гилли похолодела. Откуда Троттер узнала?

— Ох, этот галстук! Это самое страшное преступление Мэлвина, да будет ему земля пухом.

— Прекрасно, прекрасно! — Мистер Рэндолф поднялся, возбужденно потирая свои морщинистые руки. — Расскажите мне, что это за галстук?

— Лучше не надевайте этот галстук, мистер Рэндолф, по нему прыгают легкомысленные дамы.

— Правда? — Улыбка осветила маленькое коричневое лицо. — А во что они одеты?

— Ну, они не то что бы одеты, они… в каких-то лиловых тряпочках.

— В пачках, — высокомерно подсказала Гилли, с радостью приходя в себя после потрясения.

— Что? — переспросила Троттер.

— В пачках. На них надеты пачки.

Троттер расхохоталась во все горло.

— Какие там пачки? Пач-ки. Пач-ки. Одно только название!

Мистер Рэндолф уже снимал запятнанный черный галстук, чтобы освободить свою шею для легкомысленных дам.

— Вы и впрямь его повяжете, мистер Рэндолф? Как бы ваш сын не решил, будто я плохо влияю на его безупречного отца-баптиста.

Гилли с тревогой подумала: не подавится ли бедный мистер Рэндолф своим собственным хихиканьем.

— Ему вовсе не обязательно знать, откуда у меня такой галстук. Торжественно обещаю вам, — с трудом проговорил он сквозь взрывы безудержного хохота.

Троттер завязала галстук уверенной рукой — ведь она проделывала это более четверти века. Потом отступила немного, чтобы оценить свою работу.

— Ну как, Гилли? Идет ему этот галстук?

— Порядок.

— И только? Маловато. А тебе, Уильям Эрнест, детка, нравится новый галстук мистера Рэндолфа?

— Очень красивый галстук, — восхищенно прошептал мальчик.

— Видите! — Троттер успокоилась. — Уильяму Эрнесту нравится.

— Вот и прекрасно, — сказал мистер Рэндолф с чувством вновь обретенного достоинства, — проводи меня домой, сынок.

Мальчик соскользнул со стула и взял старика за руку.

— До завтра. Слышите? — сказала Троттер.

— Большое спасибо. Благодарю вас. И вас также, мисс Гилли. До завтра.

— Договорились, — сказала Гилли, хотя завтра в это время она рассчитывала быть, по крайней мере, в штате Миссури.

Она вытерла тарелки, которые вымыла Троттер, и поставила их на полку, а в мыслях своих была уже в автобусе, который скользил по дороге, чем-то похожей на топографическую карту в учебнике географии.

Троттер была тут же и все подсмеивалась над мистером Рэндолфом, который щеголял в галстуке с танцовщицами.

— Его сын — известный адвокат в Вирджинии, — говорила она. — Адвокат! Вот бы поглядеть, какое у него будет лицо, когда он увидит этот галстук. Дорого бы дала, чтобы увидеть это.

Когда уборка в кухне была закончена, Троттер отправилась в гостиную и улеглась на диван. По воскресеньям она поднималась наверх только раз, чтобы переодеть праздничное платье, а остальное время проводила на диване, дремала или с трудом читала воскресную газету. В дверях снова появился Уильям Эрнест. Включил телевизор и, растянувшись на ковре, стал смотреть старый фильм.

Самое время. Гилли пошла к лестнице.

— Оставайся с нами, детка. По девятому каналу передают футбольный матч, и если Уильям Эрнест не против… — Уильям Эрнест поднялся с ковра, готовый послушно переключить программу.

— Нет, — сказала Гилли, — сейчас не могу. У меня еще есть кое-какие дела.

— Ну, как хочешь, детка.

Если она собирается уходить, медлить нечего. К вечеру Троттер поднимется наверх и обнаружит пропажу денег, и кто знает, чего можно ждать от этого адвоката, сына мистера Рэндолфа.

Она быстро упаковала чемодан, хотя руки у нее тряслись. Прежде всего надо было сложить деньги вместе и положить их в карман. Получился комок величиной с апельсин. Ну зачем она выбросила эту сумку на длинном ремне, которую миссис Нэвинс подарила ей на прошлое Рождество?

Да, и еще куртка. «На следующей неделе первым делом купим тебе хорошее теплое пальто», — сказала Троттер. Она все ждала, когда же перешлют, наконец, по почте благотворительный чек… Куртка висит у входной двери, придется пройти мимо открытой двери гостиной. Троттер наверняка дрыхнет, и если проскользнуть бесшумно, Уильям Эрнест, может, и не услышит.

Она прокралась вниз, зажав чемодан под правой рукой, чтобы он не бросался в глаза. Проходя мимо освещенного пространства, она заглянула в гостиную. Никто не повернул головы. Она сняла куртку с крючка и накинула ее на чемодан, чтобы свободной рукой можно было нажать на ручку двери.

— Ты куда?

Она вздрогнула и обернулась на эти слова, шепотом произнесенные Уильямом Эрнестом.

В темном проходе блестели его очки.

— Мне надо выйти, — шепотом сказала она. «Господи, пусть он замолчит».

Мальчик замолчал и смотрел то на чемодан, то на нее.

— Не уходи! — Его личико сморщилось и дрогнуло так же, как и его голос.

— Я должна, — процедила Гилли сквозь зубы.

Она открыла дверь и прикрыла ее за собой. Взяла чемодан в одну руку, куртку — в другую и побежала вниз с холма. Скорее… Скорее… В голове стучало так же громко, как топот ее кед по тротуару.

Только свернув за угол, она замедлила шаг. Если бежать, на нее могут обратить внимание. Автобуса не было и в помине. По воскресеньям они ходят редко. Придется топать пешком до автобусной станции, что-то около мили; она приостановилась, надела тонкую куртку, чтобы укрыться от ноябрьского ветра. В автобусе топят, напомнила она себе, а в Калифорнии всегда светит солнце.

Она добралась до автобусной станции уже в сумерки. Прошла прямиком в туалет, причесалась, заправила рубашку в джинсы. Она старалась убедить себя, что выглядит старше своих одиннадцати лет. Была она высокая, но еще плоская, как доска. Ну и черт с ним! Она застегнула молнию на куртке, расправила плечи и пошла к билетной кассе.

Кассир даже и глаз не поднял.

— Пожалуйста, один билет до Калифорнии. — Она тут же поняла свою ошибку.

— Куда? — теперь кассир посмотрел на нее из-под полуопущенных век.

— Ах, да… До Сан-Франциско, Сан-Франциско в Калифорнии.

— В один конец или туда и обратно? «Куда девалась Невозмутимая Леди?»

— В один… в один конец, до Сан-Франциско.

Он нажал на какие-то кнопки. И, как в сказке, появился билет.

— Сто тридцать шесть долларов шестьдесят центов, с комиссионными.

Денег у нее было достаточно. Дрожащими руками она вытащила из кармана пачку и стала отсчитывать нужную сумму. Человек лениво наблюдал за ней.

— А твоя мать знает, где ты находишься?

Только не дрейфить, Гилли. Возьми себя в руки. Она расправила плечи и посмотрела прямо в его сонные глаза взглядом, который приберегала для учителей и директоров школ.

— Я еду повидаться с матерью. Она живет в Сан-Франциско.

— Ясно, — сказал он, взял деньги и, прежде чем вручить ей билет, пересчитал.

— Автобус отходит в восемь тридцать.

— В половине девятого?

— Да. Чемодан сдавать будешь?

— Но сейчас только половина пятого.

— Совершенно верно.

— Значит, придется ждать еще четыре часа?

— Опять же верно.

— Но я хочу уехать как можно скорее.

— Послушай, девочка, ты пришла и попросила продать билет. Я продал тебе билет на следующий автобус. — Он вздохнул. — Ладно, — сказал он и посмотрел в справочник, — можно ехать на пятичасовом до Вашингтона, а там пересесть на автобус шесть двадцать два. — Он протянул руку. — Придется выдать тебе другой билет. — Она вернула билет. — Но это займет какое-то время, — сказал он, — надо проверить маршрут. Посиди вон там, — он кивнул головой на стул в зале ожидания. — Я тебя позову.

Она заколебалась, потом неохотно направилась к стулу. Ей было не по себе — деньги и билет оставались у кассира, но возражать боязно: как бы не стал расспрашивать.

Он долго копался с билетами, приглушенным голосом говорил с кем-то по телефону. Потом снова рылся в справочниках. Наконец встал, пошел в камеру хранения и пробыл там несколько минут.

На часах было уже почти без четверти пять. Так можно опоздать на пятичасовой. Гилли встала и подошла к баку с питьевой водой. Вода была теплая, и кто-то залепил сток куском жвачки. Так и не напившись, она вернулась к обитому красным пластиком стулу.

Кассир появился, когда на часах было четыре сорок восемь; он уселся на свое место, а в ее сторону даже не взглянул.

— Мой билет?

В ту же минуту в зал вошли мужчина и женщина, и кассир занялся ими. Это было несправедливо. Ведь она ждет с четырех тридцати. Гилли встала и пошла к стойке. Она даже не заметила полицейского, пока тот не положил ей руку на плечо. Нетерпеливо поведя плечами, Гилли сбросила руку и оглянулась; кто это к ней пристает?

— Ты куда собралась, девочка? — он говорил тихо, словно боялся побеспокоить кого-то.

— Повидаться с матерью, — сухо ответила она. "Боже, сделай так, чтобы он исчез ".

— Одна, до Сан-Франциско?

Теперь она поняла — полицейского вызвал кассир. Только этого недоставало!

— Да.

— Ясно, — сказал полицейский и обернулся к кассиру, который теперь глазел на них.

— Я не сделала ничего плохого.

— Тебя никто ни в чем не обвиняет. — Полицейский поправил фуражку и спросил очень спокойно и медленно. — Где ты здесь жила?

С какой стати она должна отвечать? Это не его дело.

— Послушай, о тебе будут беспокоиться.

«Как же, станут они беспокоиться!»

Он откашлялся.

— Дай мне твой номер телефона, чтобы я мог проверить.

Она с ненавистью посмотрела на него. Полицейский снова откашлялся и посмотрел на кассира. Самое время дать деру, а как же деньги? Куда она денется без денег?

— Я думаю, — сказал полицейский, — лучше всего отвести ее участок и там побеседовать.

Кассир кивнул, казалось, все происходящее доставляет ему удовольствие.

— Вот деньги, которые она мне дала. — Кассир протянул желтый конверт. Полицейский осторожно взял ее за руку и подвел к стойке. Кассир передал ему конверт.

— Это мои деньги, — запротестовала Гилли.

— Конечно, твои, крошка, — сказал кассир с фальшивой улыбкой.

Знай она, как тут быть, она бы так и поступила. Гилли лихорадочно шарила в уме, ища ответа, но мысль застыла в черепе, как замороженный мамонт в толще ледника. Всю дорогу до самого участка она спрашивала себя: как быть? Выпрыгнуть из машины у следующего светофора? Забыть про эти проклятые деньги? Но замороженный мамонт по-прежнему спал беспробудным сном, не желал и пальцем шевельнуть.

В служебном помещении полицейского участка за низкой перегородкой два полицейских попытались допросить ее. Новый полисмен, высокий крупный блондин, спросил того, который привел ее:

— А документов, удостоверяющих личность, при ней нету?

— Я не буду обыскивать ее, а Джуди пошла ужинать.

— Ну, а как насчет чемодана?

— Точно, надо проверить.

Она хотела закричать — они не имеют права копаться в ее вещах, но никак не могла пробиться сквозь толщу льда.

Полицейский-блондин стал перетряхивать ее одежду и почти сразу же наткнулся на фотографию Кортни.

— Это твоя мать?

— Положите на место, — шепотом сказала она.

Наконец-то заговорила!

— Митчелл, она говорит, чтобы ты положил фотографию на место.

— Ладно, ладно, я же исполняю свои обязанности. — Он бросил фотографию в чемодан и продолжал рыться в ее вещах.

— Вот это да, — сказал он, найдя открытку. Он внимательно прочитал ее и передал другому полицейскому. — Послушай, Райн, здесь есть все — и имя, и адрес. Представь, она действительно знает кого-то в Сан-Франциско.

Полицейский по имени Райн прочел открытку, потом подошел к Гилли и наклонился к ней.

— Это адрес твоего отца? — спросил он, указывая на открытку. Она сидела неподвижно и сверлила его взглядом. Райн покачал головой; он распрямился и вернул открытку Митчеллу.

— Проверь, кто живет по этому адресу, и позвони им.

Через полчаса в дверях полицейского участка появилась задыхающаяся Троттер, вся в красных пятнах; она держала за руку бледного Уильяма Эрнеста. Троттер сразу увидела Гилли, которая сидела у стола по другую сторону перегородки. На лице Троттер появилось подобие улыбки, но Гилли резко отвернулась. За перегородкой сидела женщина-полисмен, она возвратилась с ужина и приступила к дежурству.

— Мэйм… Мэйм Троттер… — Троттер не могла перевести дух. Она задыхалась еще сильней, чем когда поднималась по лестнице.

— У меня там… такси… ждет… Нет денег… заплатить…

— Минутку…

Джуди, женщина-полисмен, подошла к Райну и что-то тихо сказала ему. Тот поднялся, и они вместе подошли к перегородке. Из разговора Гилли удалось разобрать лишь отрывистые ответы задыхающейся Троттер.

— Приемная дочь… Да, где-то есть… Сан-Франциско, да, может быть. Окружной отдел благотворительного общества… Да, мисс Мириам Эллис… Да, да… Нет… нет… нет… Может, здесь кто-нибудь заплатит за такси? Он все еще ждет там…

Полицейский Райн передал Троттер желтый конверт. Она вздохнула, кивнула головой, вытащила из конверта какие-то деньги и протянула ему. Он передал деньги Митчеллу, а тот протянул их женщине-полисмену; та нахмурилась, но все-таки встала и вышла из комнаты, чтобы расплатиться с шофером.

— Нет, нет, — говорила Троттер. — Конечно, нет… она еще ребенок…

Когда Райн провел Троттер за перегородку, она все еще отрицательно качала головой в ответ на какие-то слова. Уильям Эрнест цеплялся за ее поношенное пальто. Наконец, Троттер отдышалась, но голос ее все еще дрожал. Стоя в дверях, она обратилась к Гилли:

— Я приехала забрать тебя, детка. Мы с Уильямом Эрнестом приехали за тобой.

Райн прошел через комнату, остановился возле стула, на котором сидела Гилли, и наклонился к ней:

— Миссис Троттер не будет ни в чем обвинять тебя. Она хочет, чтобы ты вернулась.

«Обвинять? Ах, да, деньги. Неужели этот болван думает, что Троттер захочет, чтобы ее Гилли арестовали? Но как теперь вернуться? Великолепная Гилли, которая убежать и то не сумела! Завалила все на свете». Она уставилась на свои руки. Под ногтями грязь. Она ненавидела грязные ногти.

— Гилли, детка…

— Домой! Разве ты не хочешь домой? — спросил Райн.

«Хочу ли я домой? Куда же, вы думаете, черт возьми, я собиралась?»

Она ничего не ответила, и Райн встал.

— Может, лучше оставить ее здесь до утра и сообщить в благотворительное общество, — сказал он.

— Вы хотите арестовать ребенка?

— Здесь она будет в безопасности. И только до утра.

— Вы что, думаете, я разрешу арестовать моего ребенка?

— Может, это к лучшему, — тихо сказал Райн.

— К лучшему? Это как понимать? Что у вас на уме?

— Похоже, она не очень хочет возвращаться к вам, миссис Троттер. И я не знаю…

— О, Господи, вы не знаете… О, Господи…

Гилли никогда не слышала, чтобы Троттер так разговаривала. Она посмотрела на заплывшее, убитое горем лицо.

— Боже милостивый, что же мне делать?

— Гилли! Гилли! — Уильям Эрнест бросился к ней через всю комнату и стал колотить кулаками по ее коленям. — Пойдем домой, Гилли, пожалуйста, пойдем домой! Пожалуйста! — На белой шее напряглись и проступили синие жилки.

Лед в ее замороженном мозгу раскололся и тронулся. Она встала и взяла его за руку.

— Слава Всевышнему! — сказала Троттер.

Райн откашлялся.

— Можешь не идти, если не хочешь. Ты знаешь об этом, правда?

Гилли кивнула. В дверях Троттер подняла руку. С нее свисала коричневая сумка. Сломанный затвор раскрылся. Троттер смутилась, опустила руку и захлопнула сумку.

— Мне такси надо, — сказала она.

— Я попрошу Митчелла отвезти вас, — сказал Райн.