Они снова летели в шлемах.
Раф доложил:
— Достигли заданной высоты.
Герберт включил автопилот. Воздушное пространство было неоднородным, широкие полосы разрежений рассекали его. То и дело машина проваливалась в «ямы». Она падала, как кошка, — плавно и мягко.
Снизу, с земли, люди смотрели в небо и видели звездную ночь.
Облака остались далеко позади. Здесь, в машине, перед глазами пилотов быстро проносились желтые пятна на бронзовой с синеватым отливом земле. Время от времени мелькали фиолетовые сполохи, напоминавшие бледные болотные огоньки. Не иначе — промышленные центры. Толстые жилы рек золотились в лунном свете.
Герберт обхватил колени руками и задумался. Он отдыхал. Теперь он почувствовал, что вспотел. Рубаха прилипала к телу, рукава были влажными до самых локтей.
Янтарные огни городов исчезли. Земля начала горбиться, покрылась бесформенными возвышенностями.
Кое-где вершины сверкали ледяным ореолом. Огромные скалистые массивы, залитые желтым лунным светом, напоминали острова на рассвете, проступившие на фоне темного еще океана.
Далеко впереди показался еле заметный огонек, который быстро приближался. Потом он разделился на два огонька — красный и зеленый, — несшихся рядом. Это далеко внизу, пересекая трассу Герберта, проходил самолет.
Герберт потянулся к экрану радара. Включил его и следил за полетом неизвестной машины до тех пор, пока она не вышла из поля зрения.
Когда он снова взглянул в стекло кабины, то сначала ничего не мог различить. Металлический блеск экрана ослепил его.
— Высоко шел? — спросил Раф.
— Двенадцать тысяч.
Раф, не выключая микрофона, громко зевнул. Герберт старался сдержаться, но тоже широко открыл рот.
Через несколько минут горы совсем неожиданно оборвались. Снова за стеклами кабины бледные островки света над городами сливались в своеобразную, едва намеченную скупыми красками карту.
Машина провалилась в глубокую «яму». Автопилот выключился. Герберт схватился за штурвал. Выровняв машину, он снова включил стального помощника.
Опять можно было отдыхать. Не думать о душном городишке, о полете, о том, что полет закончен и ему предстоит глубокой ночью ехать на трясущемся автобусе по холмистому плоскогорью.
Герберт мельком взглянул на приборы.
И вдруг ему показалось, что произошло какое-то изменение, которое ускользнуло от его внимания. Он инстинктивно почувствовал, что в машине что-то не в порядке.
Медленным, внимательным взглядом он обвел кабину.
Рукоятка сброса груза едва заметно дрогнула.
Это было невероятно. Он хотел крикнуть: «Смотри, Раф!» — и не успел.
Машина, освобожденная от груза, рванула вверх, словно мощная рука исполина ударила снизу в ее брюхо.
Рукоятка опять чуть вздрогнула, но с места не сдвинулась.
Однако непрекращающийся сигнал сброса ясно говорил о том, что груз отделился от самолета.
Все, что теперь делал Герберт, он делал машинально.
Эти движения он знал наизусть, хотя до сих пор ему не приходилось их выполнять. Сами по себе они были просты, основное заключалось в быстроте реакции.
Он перевел газ на режим сверхзвуковой скорости. Выровнял качающуюся машину, включил автопилот. Кресла сами откинулись назад, и пилоты оказались в полулежачем положении. Двигатели взревели, залились почти непрерывным воем, переходившим в высокий свист.
Цепенеющей рукой Герберт успел включить аварийные часы, и в ту же секунду радист начал передавать аварийный сигнал.
Прошло всего лишь несколько секунд. Груз, сам собой отделившийся от машины, по огромной параболе несся сейчас к земле. Скорость самолета уже превзошла все допустимые цифры, перечисленные в приказе, и стрелка на приборе медленно входила в ту часть шкалы, где были обозначены красным цветом сверхзвуковые скорости.
Герберт отлично понимал, что, несмотря на максимальную скорость, машина не успеет выйти из зоны взрыва. Слишком малой была скорость в тот миг, когда что-то испортилось в устройстве сброса.
Еще через несколько секунд в углах кабины, за стеклами, появится вначале белая, затем зеленовато-фиолетовая вспышка. Она охватит все небо, проникнет в кабину, наполнит ее, ударит в глаза — и уже ничего больше тогда не увидишь. А в следующую секунду взорвутся баки с горючим.
Сознание отсчитывало секунды.
От внезапного ускорения в желудке поднялась волна тошноты, хлынувшая к горлу. Руки стали тяжелыми. Первые капли пота скатились от подмышек к локтям.
Герберт закрыл глаза, хоть знал, что это не спасет их от ослепляющей вспышки.
Он ждал, когда кончатся оставшиеся секунды.
Сейчас груз уже летит не по параболе, а почти вертикально, чтобы через секунду врезаться в землю.
По всему корпусу облегченной теперь машины время от времени проходила дрожь, но машина оставалась на курсе, можно было не выключать автопилота, не принимать управление и не снижать скорости.
Прошли еще две секунды, потом еще одна.
Герберт ждал зеленоватой вспышки, которая должна быть видна даже сквозь опущенные веки.
В наушниках что-то треснуло. Раф икнул.
Герберт открыл глаза. Он видел бегущую по циферблату секундную стрелку аварийных часов. Уже… Он с силой зажмурился. Новые капли пота текли по рукам. Ожидание было бесконечным. «Наверно, сильный ветер тормозит его полет», — подумал Герберт.
Раф как-то страшно заикал. Он издавал звук, похожий на звериный рык. «Увидел, — мелькнуло в голове Герберта. — Сейчас увижу и я».
И еще три секунды.
Машина шла плавно, без дрожи, как плывет в звездную ночь лодка по тихому озеру. Герберт чуть приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на аварийные часы, — в его сознании время мчалось слишком стремительно.
Он перевел взгляд на стекла и краем глаза увидел что-то зеленоватое. Голова его метнулась назад, ища опоры. Измученное недавним приступом сердце снова захлебнулось. Нервы атрофировались, кровь будто остановилась. Но вдруг сердце ударило сильней и снова забилось ровно. А вся кровь хлынула в голову. Шум в ушах заглушал даже грохот двигателей, казавшийся орудийными залпами.
Груз должен был уже врезаться в землю. Значит, взрыва не произошло.
Оба пилота лежали неподвижно, пока автомат не уменьшил подачи газа. Скорость падала вместе со стрелкой прибора. Кресла сами собой поднимались, пилоты снова сидели. Измученные двигатели то и дело сбивались с ритма, как только что сердце Герберта.
Автомат еще снизил подачу газа. Радист продолжал передавать аварийный сигнал. Первым отозвался Раф:
— Спускаемся…
— Нельзя.
— Мне нужно.
— Нельзя!
Раф начал расстегивать ремни. Герберт следил за его движениями. Затем второй пилот поднялся с кресла. Качаясь, он исчез в проходе за спиной Герберта.
Пот стекал на веки. Резало глаза. Протереть их он не мог. Вся одежда прилипла к телу.
Рафа не было.
Радист протянул ленту.
Герберт прочел сообщение. Успела отозваться комендатура базы. Требовали передать аварийные данные.
Он начал диктовать радисту. Когда, при каких условиях полета, на какой высоте произошло самоотделение груза. Как вела себя машина, экипаж, что было сделано после аварии, каково состояние машины.
Из комендатуры подтвердили, что донесение принято, и приказали продолжать полет согласно предписанию.
Герберт сказал радисту:
— Пусть сообщат нам о результатах аварии.
Рафа все еще не было. Тогда Герберт расстегнул ремни, снял наушники. Внимательно осмотрел приборы стального пилота. Осторожно встал. Потом, опираясь руками о стены коридорчика, двинулся в глубь машины. Миновал радиста. Навстречу в темноте двигался Раф. Но здесь они не могли даже словом перекинуться — для этого нужно было вернуться в кресла.
Раф шел, шатаясь. Герберт поддержал его. Помог сесть. Посмотрел ему в лицо. Но увидел лишь матовое стекло, будто внутри шлем был пустой… Будто у Рафа совсем не было лица.
Герберт вздрогнул. Он наблюдал, как Раф медленно усаживался, потом секунду сидел неподвижно, наконец потянулся за наушниками. Герберт сделал то же самое, подключил микрофон.
— Раф.
Ответа не было.
— Раф! Раф, ты забыл микрофон…
Рука второго пилота потянулась к проводу. В наушниках раздался треск и наконец голос:
— Угу…
— Ну?
— Сделайте то же самое, господин майор…
— Да что с тобой?
— Не знаю. Когда я застегивал скафандр, кровь носом пошла. И с правым ухом что-то творится. Кажется, тоже кровь. Немного шумит в голове. Ох, господин майор, я ничего не вижу, совсем ничего!
— Раф!
— Угу!
— Посиди минутку спокойно, не шевелись. Сейчас зрение вернется. Не жмурься сильно. Только слегка прикрой веки.
— Угу.
И через минуту:
— Господин майор.
— Ну?
— Уже!
— Что, уже?
— Уже вижу.
— Ну вот, видишь.
— Господин майор.
— Ну?
— Сделайте то же самое. Я все из себя выбросил. Меня так скрутило, что я ничего не мог поделать. У меня не было сил застегнуть комбинезон, но я должен был это сделать и вам советую — это помогает.
Они замолчали. Радист принимал радиограмму.
Перед глазами Герберта появилась рука радиста с лентой, испещренной точками и тире. Герберт прочитал сам, потом передал Рафу. Тот прочел быстро про себя, потом еще раз вслух, то и дело разражаясь истерическим смехом.
— «Ничего существенного не произошло». — Смех. — «Груз упал на католическое кладбище за городом». Кладбище! «Задавило парочку в кладбищенской часовне». — Смех. — «Население в панике бежит из города. Химические отряды заняли пораженный район. Передвижные радиостанции призывают население сохранять спокойствие и возвращаться по домам. Временно, пока груз не извлечен из земли, движение по железной дороге возле кладбища приостановлено».
Раф заливался истерическим смехом, то и дело повторяя первые слова радиограммы: «Ничего существенного не произошло».
— Интересно, а это парочка успела хоть?..
Герберт выключил наушники. Внезапно он все это увидел совершенно отчетливо. Неотвратимая волна тошноты подкатила к горлу. Его стошнило прямо в шлем, и он испугался — в любую минуту мог оказаться забитым шланг дыхательного аппарата, мог отказать микрофон.
Перед его глазами возникла часовня. Мертвые лики святых. Двое людей… И потом — страшный грохот, валится свод и медленно оседает пыль от сбитой штукатурки.
Он снова включил наушники. Раф уже успокоился и только тяжело дышал — в наушниках слышался тихий шелестящий звук.
Потом перед глазами Герберта встало шоссе, уходящее из города… мчащиеся по нему легковые автомобили, грузовики, телеги, заваленные рухлядью, плачущие дети, рев сигналов. «Это что-то напоминает, — подумал он. — Военные сводки тоже обычно начинались словами: «Ничего существенного не произошло».
— Ничего существенного не произошло, — сказал он громко, чтобы проверить микрофон.
Сзади послышался щелчок. Он обернулся, но ничего не увидел. «Показалось?»
Раф тоже обернулся. Потом расстегнул ремни, встал и пошел посмотреть, в чем дело. Вернулся, сел и снова надел наушники.
— Что такое?
— Радист застрелился.